Астронавты. Отвергнутые космосом

Глава 1

Экипаж впервые увидел зараженных на МА-2561.

Человек полз по обледеневшим камням им навстречу. Даже не полз — извивался внутри гермокостюма, уже переставшего функционировать: энергии умирающего организма батареям не хватало. Целью его схлопывающегося сознания был их корабль, черной скалой нависший над головами, погрузивший долину в холодную тень. Его надежда и спасение. И он полз.

Бой-Баба и Живых согнулись над ним, даже сквозь материал костюма чувствуя сводящие чужие мышцы судороги.

— Осторожно бери.

Живых кивнул, вглядываясь в лицо за смотровым стеклом шлема. Изнутри стекло было затянуто испариной, как будто человека сжигала лихорадка. В наушниках слышались гортанные хрипы.

— Спокойно, мистер, — Живых потянулся к пораженному, и тот, пытаясь ему помочь, последним усилием заюзил на камнях, раскинув ноги и руки, как перевернутая на спину черепаха. Живых повернулся к Бой-Бабе: — Давай его в транспортер.

— Отвезем на базу к поселенцам? — она заколебалась, прикидывая расстояние. Перед ними расстилалось заснеженное плато, а еще дальше, почти у линии горизонта, оскалившейся утесами, виднелись антенны и купола базы, миниатюрные на фоне гигантской иссиня-черной раковины Троянца.

— Не, на корабль ближе, — Живых огляделся. — На чем бы его перенести?

Бой-Баба, оскальзываясь и морщась от боли в оплетенных металлом искусственных мышцах, заспешила обратно к транспортеру. В два прыжка взлетела по лесенке, задрала заднее сиденье и вытащила пакет с термопокрытием.

— Чего сидишь, помоги! — кинула она съежившемуся в кресле Питеру Маленькому. Питер вздохнул и начал выбираться наружу, а Бой-Баба уже громыхала по ступеням вниз.

— Перекладывай его!

Вдвоем с Живых они развернули термопокрытие на камнях. Питер суетился вокруг и издавал сочувственные звуки.

— Странно вообще-то, — Живых опустился на колени и приподнял незнакомца за плечи. — Что он в таком состоянии за двадцать километров от базы делает?

Бой-Баба усмехнулась.

— Я тебе про эти базы такого могу рассказать — последнюю веру в людей потеряешь. Голову ему придерживай, — бросила она Питеру.

Тот неловко пристроился сбоку.

— Раз. Два. Взяли!

Вместе переложили поселенца на термопокрытие и понесли. Раненый оказался тоже модифицированный, вроде нее с Живых: сквозь костюм прощупывалась могучая сталь протезов. Человек заваливался на бок и норовил соскользнуть в снег, так что эти двести с гаком кило приходилось еще и придерживать. Голова в шлеме бессильно упала набок, сквозь запотевшее стекло смотрели искаженные мукой глаза.

— Заноси, — скомандовала Бой-Баба, забыв, что вообще-то главным на борту транспортера был Питер. Он — член командного состава, она с Живых — неквалифицированный техперсонал, корабельная прислуга. Но Питер еще ни разу на ее памяти не принял самостоятельного решения. Так что пусть уж не обижается…

— Давай сюда, — Живых распахнул заднюю дверь, скинул с сиденья на пол шоколадные обертки и пустые банки и опустил спинку.

Втроем они подняли и перенесли поселенца на сиденье. Питер щелкнул рычажком, и крышка люка со скрежетом опустилась. Заработали нагнетатели, восстанавливая дыхательную смесь на борту транспортера. Питер забрался в свое кресло и начал надевать наушники, чтобы связаться с кораблем.

Бой-Баба кое-как притулилась рядом с поселенцем на краешке заднего сиденья, обхватив его за плечи свободной рукой. Если неловко повернешься, все тело пробирала боль, а по искусственному глазу иногда пробегала рябь, но это уж, видно, до следующей модификации. Доверия европейским врачам у нее не было, но на этот раз выбора не оставалось: страховку перед полетом ей оформляла голландская сторона.

— Открыть ему шлем, может?

— Мы же не знаем, что с ним, — наконец подал голос Питер. — А вдруг там зараза какая? — Он с сомнением оглядывал поселенца, отодвинувшись в самый угол кресла, подальше от раненого. — На наших базах последнее время эпидемия за эпидемией. Здесь все было благополучно, но лучше перестраховаться.

Питер покачал головой и отвернулся к передатчику.

Лампочка на щитке жизнеобеспечения пораженного мигала ровно. Бой-Баба погладила его по руке, и лампочка замигала быстрее.

— Заводи, — сказала Бой-Баба. — Возвращаемся.

Питер повернулся в кресле, изумленно уставился на нее.

— Зачем? Не проще ли доставить пострадавшего к ним на базу? Это их человек, не наш. Разве не так?

Она вздохнула:

— Питер, до базы три часа ходу. Пока доедем — ночь будет, мороз ударит. Доставим к нам в медблок, Рашид окажет первую помощь. А завтра все равно к ним ехать, тогда и отвезем.

— Но если он был болен или ранен… тогда почему он ушел с базы? — Питер покачал головой. — Их медблок оборудован гораздо лучше нашего. Разве не так? Почему мы должны тратить на них наши медсредства?

В его рассуждениях была логика. Вот что больше всего пугало Бой-Бабу в этом рейсе.

— Наше дело довезти, — сказала она, — а уж медик пусть разбирается.

Питер Маленький с сомнением покачал головой и покрутил пальцами рычажки на панели управления. Живых пристегнул поселенца ремнем.

В наушниках раздался хрип. Из-за спины Питера Бой-Баба бросила взгляд на приборную панель — давление в транспортере восстановилось — и дала Живых знак снимать с раненого костюм. Вдвоем они осторожно отщелкнули шлем. Бой-Баба тут же выхватила из аптечки квадрат марли и принялась бережно отирать взмокшее сине-черное лицо. Поселенец застонал.

— Осторожно! — вскрикнул Живых, указывая пальцем.

Бой-Баба отняла марлю — и вопль встал колом в горле. Под ее руками кожа на живом еще лице лопалась, испуская прозрачную сукровицу, тут же застывавшую кристаллами, похожими на скопления снежинок. Налитые кровью, изрезанные прожилками снежных кристаллов глаза смотрели на астронавтов, горло сотрясалось от хрипов. Закраина гермокостюма на глазах зарастала такой же белой коркой.

— Ну вот, мать, и долетались, — тихо проговорил Живых. Она посмотрела на него. Он — на нее. — Че таращишься? Снежной чумы не видела?

— А кто ж ее видел, — разлепила пересохшие губы Бой-Баба. — Что стоим, поезжай! — повернулась она к Питеру. Но тот полустоял в своем кресле, уставившись на пораженного. Его взгляд с изумлением переместился на Бой-Бабу.

— Уже поздно… ехать. — Он покачал головой и опустился в кресло. — Ему уже не помочь. — И добавил шепотом: — Может быть, и нам тоже…

Бой-Баба с Живых переглянулись. Живых резко развернулся к Питеру.

— Слушай меня внимательно, — проговорил он. — Мы все в гермокостюмах. Через них никакая зараза не проникнет. Когда вернемся, пропустим транспортер через дезинфекционную камеру, а этого положим в изолятор. А завтра вернем его на базу. Бояться нечего.

Питер переводил взгляд с Живых на Бой-Бабу и обратно. У нее было сильное чувство, что он чего-то не договаривает. Но ей некогда было задумываться.

Питер помедлил. Сглотнул и предложил:

— Давайте лучше его вытащим и здесь оставим? Вон там за камнями спрячем. Никто не увидит.

Он оглядел обоих и добавил тише:

— Мы же случайно его нашли. Могли и не заметить. Разве не так?

Живых обменялся взглядами с Бой-Бабой, подошел, легко поднял Питера Маленького под мышки и перетащил в соседнее кресло. Бой-Баба перелезла через спинку в кресло водителя. Транспортер затрясся и медленно двинулся задним ходом, разворачиваясь на узком отрезке льда посреди провалов.

Питер понурился, но спорить с ними не стал. Да и куда с ними спорить! Бой-Баба вроде и привыкла, что на человека после аварии стала мало похожа, но всякий раз вздрагивала, уловив краем единственного искусственного глаза свое отражение в полированном металле аппаратуры. Нарощенные мышцы, оплетенные сталью, многофункциональные органы, тефлоновые сосуды — своего в ней осталась только коротко стриженная голова с какими-никакими мозгами. Да еще под заплатами клонированной кожи билось свое, старое сердце. Что есть, то есть.

Живых, собрат по несчастью, после гибели их корабля выглядел не лучше. Ну и должность на корабле у них теперь была соответствующая: техперсонал. Поднять-крутнуть-подержать, фактически одушевленные роботы. Но она не жаловалась. Главное, что осталась работать в космосе, а кем — дело десятое. Звезды в иллюминатор видно, и слава богу.

Бой-Баба сосредоточилась на управлении. Рядом с ней Питер вызвал по радио корабль, доложил ситуацию. Транспортер медленно поднимался в гору — туда, где в центре посадочного кратера уперся могучими опорами в камни их корабль — грузовой FD-3200.

«Летучий Голландец», как его прозвали в космопорту Сумитры — ближайшей к базе освоенной планеты, — потому что половина экипажа и капитан были голландцами.

Через полчаса док «Летучего Голландца» навис над их головами. Транспортер подкатил к погрузочной эстакаде, но странная вещь — ворота над ней не открылись. Вместо этого поднялся боковой малый люк и выпустил толстенького человечка в стерильнике, с чемоданчиком. Рашид, корабельный медик.

Он засеменил им навстречу. Бой-Баба встала, уступила место в командирском кресле все еще дрожащему Питеру, и тот защелкал рычажками, поднимая боковую дверь.

Бой-Бабу охватило странное желание загородить пораженного от приближения врача, но машинально, следуя инструкциям, ее руки уже вскрывали пакет экстренной помощи. Взбежав по лесенке, медик заглянул в транспортер и осмотрелся.

— Вот, — она показала на пораженного.

Медик кивнул и протиснулся в транспортер между Живых и Бабой. Отстранил протянутый ему пакет экстренной помощи.

— Он разговаривал? — первым делом спросил он.

— Хрипел, — отозвался Живых.

Врач поджал губы, глядя на вспухшее, залитое гноем лицо пораженного.

— Напрасно вы сняли шлем… Теперь придется все здесь дезинфицировать.

Он критически осмотрел астронавтов.

— Вам тоже придется возвращаться на корабль через дезинфекционную камеру. Скажите спасибо, что не кладу в карантин. — Рашид раскрыл чемоданчик и начал подсоединять зонды к разъемам гермокостюма. С важным видом, как будто простому смертному нельзя доверить такую ответственную процедуру, он принялся считывать показания приборов, шевеля толстыми губами. Иногда останавливался и, наклоняя голову с вживленным на виске эметтером, сверялся с сетевым справочником, часто моргая, чтобы развернуть перед глазами видимые одному ему страницы.

Наконец врач недовольно качнул головой и прикрыл чемоданчик. Задумался. Рука его, державшая зонд, слегка подрагивала.

— Я введу ему кардалгин, — он достал инъектор, порылся в аптечке, не нашел чего искал, пожал плечами, влез в свой чемоданчик и зарядил в инъектор стандартного вида капсулу. — Это снимет боль. На какое-то время.

Рашид вколол иглу в зонд, сосчитал до десяти, шевеля толстыми губами, и выдернул шприц. Тоненькая струйка крови поползла по стенке зонда.

Медик подождал, не спуская глаз с пораженного, сверяясь с часами.

— Ну что ж, идемте. — Он кивнул Питеру, и тот с готовностью взялся за ручку дверцы.

— Вы его сейчас заберете в медблок, да? — спросила Бой-Баба.

Рашид взглянул на нее удивленно:

— Как вы сказали?

— Я говорю, в медблок. — У нее упало сердце. — В изолятор?

Медик медленно покачал головой. Собрал свои инструменты, бросил в чемоданчик. Защелкнул крышку.

— То есть как? — Живых подался вперед. — Ему нужна помощь!

— Снежная чума неизлечима, — Рашид поднял валявшийся в проходе шлем поселенца. — Я сожалею.

Повернулся к пораженному и начал надевать шлем на его взмокшую, облепленную выпавшими прядями голову. Опухшие щелочки глаз смотрели на них. Растрескавшиеся губы беззвучно шевелились.

Бой-Баба вскочила.

— Питер, дай сюда переговорник! — Тот замешкался, и она вырвала микрофон у него из рук. — Будем говорить с капитаном. Посмотрим, что он скажет на ваше самоуправство.

— Капитан в курсе, — Рашид пожал плечами. — Он хотел поднять раненого на борт. Но мало ли чего хочет капитан! Приказы в данном случае отдаю я.

— То есть? — одновременно сказали Живых с Бой-Бабой.

Врач приосанился.

— Как сотрудник инспекции по охране здоровья и безопасности я вправе отказать командиру. Капитан настаивал на немедленном переносе пораженного на корабль. А я отменил его приказ.

— Как отменили, так и восстановите, — Бой-Баба принялась тыкать в экран, но Рашид вырвал у нее планшетку.

— Этот человек заразен и опасен, — отчеканил он, но смотрел при этом в сторону. Как будто избегал их взглядов. — Я принял решение: оставить его здесь, чтобы не заразить остальных. А вообще я не обязан в подобных случаях отчитываться ни перед кем. Особенно перед техперсоналом.

Питер подавил торжествующую усмешку. Врач повернулся и начал боком вылезать из кабины.

— Подождите! — крикнула Бой-Баба. — Заберите его с собой! — Она выскочила из транспортера, побежала за Рашидом. Тот не останавливался. Бой-Баба в несколько прыжков догнала его, схватила за рукав. — Ему же совсем плохо!

Рашид покачал головой:

— Я врач, и я обязан действовать по инструкции. — Он вырвал руку и решительно полез по лесенке в люк.

Через пару секунд бронированная створка опустилась с гулом и скрежетом, задраивая проем. Бой-Баба постояла в раздумьях и поднялась по ступенькам, железным кулаком заколотила по металлу.

— Откройте! Эй вы там, слышите?! — Она поднялась на ступеньку выше и пнула дверь сапогом.

Ее похлопали по спине. Бой-Баба обернулась. Перед ней стоял Живых.

— Вот так, — сказал он. — Мир победившей медицины. Хоть страховку с чипа не считал, прежде чем обследовать.

— Считал, — сказала Баба. — Я видела.

Они вернулись в транспортер. Дыхание поселенца в наушниках усилилось, превратилось в захлебывающийся клекот.

Питер возился у приборной доски, считывая показания приборов. Бой-Баба как-то сразу обмякла. Разом заныли все точки на теле, где тефлон и кевлар срастались с костью и кожей. Стало пусто и все равно. Что она пыталась изменить? Кто бы ее стал слушать? Взятая из милости уголовница, техперсонал, недочеловек…

— Можешь идти, — скомандовала она Питеру. Тот сгреб с приборной доски свои планшетки и датчики и, прижимая к груди, поспешно скатился по лесенке. Бой-Баба смотрела, как он вперевалку бежит к шлюзу дезинфекционной очистки. Поднялся люк, Питер вошел внутрь. Она отвернулась к раненому.

Время от времени она поправляла сползающую с сиденья руку поселенца, поглядывала на показания датчиков. Живой пока. Сердце качает кровь. Лечению снежная чума и впрямь не поддавалась, но если захватить вовремя, то можно, наверное, хоть сознание сохранить, пересадить в донорское тело. В тюремной больнице после аварии она видела таких… пересаженных. Ничего, живут себе.

И этот мог бы жить. Она стиснула зубы.

Человек дышал спокойней, почти без напряжения. Она порылась в аптечке, вколола еще кардалгин. Доза большая, но какая теперь разница…

— Знаешь что, — вполголоса сказал Живых. Бой-Баба подняла голову. — Наверняка это не единичный случай. Я считаю — на базе уже заражение. Поэтому он и шел к нам.

— За помощью, — кивнула она.

— Надо будет еще раз поговорить с капитаном, — продолжал Живых. — Ехать на базу не завтра, а сейчас же. Подготовить медблок. А Рашида этого на консервацию, если вякнет.

Пораженный захрипел. Бой-Баба повернулась, погладила по руке, что-то сказала по-русски, что именно — потом не смогла вспомнить. Зато хорошо запомнила жесткие сухие глаза Живых.

Датчик на гермокостюме поселенца мигал. Все медленнее. Слабее.

Медленнее.

Погас.

Вдвоем с Живых они отсоединили от костюма датчики. Руки в перчатках сложили на груди. Накрыли тело с головой тканью термопокрытия. Вот так он и вернется на базу…

— Пошли? — спросил Живых.

Она медлила. Странно, что врач не подумал о протоколе, — хотя что ему, он рассчитывает на медиков с базы поселенцев.

Бой-Баба нагнулась и стала расстегивать гермокостюм. Без эметтера личность по-другому не установить, нужен непосредственный осмотр тела.

Выполнив все предписания протокола и сняв данные с чипа, Бой-Баба сохранила информацию на своей карте памяти. Сделала несколько снимков с разных ракурсов, так, чтобы за смотровым стеклом не было видно лица. В костюме поселенец выглядел молодцом, бравым героем-астронавтом. Вдруг семья захочет узнать, как он погиб… детям будет что показать.

Расстегнула костюм. Осторожно, стараясь не касаться открытых участков кожи, проверила внутренние карманы. Начатая пачка каких-то таблеток, больше ничего. Она повертела пачку в руках, но названия на ней не было — просто картонная коробка. Желтоватые пилюли в прозрачных кармашках серебристой упаковки. Большинство уже раскрошилось — наверное, он подмял коробку под себя, когда упал…

Бой-Баба оглядела тело — что еще забыла? Вроде ничего. Отсоединять эметтер? Нет, на базе завтра сделают сами.

Вот теперь можно его оставить.

— Не понимаю, как он вообще оказался тут один, без транспортера? — повторила она. — Почему шел к нам, а не к себе на базу?

Живых не ответил. Он присматривался к телу, водя рукой по поверхности гермокостюма. Затем кивнул Бой-Бабе, и вдвоем они перевернули человека на живот, лицом вниз. Живых провел перчаткой по лопатке, и вдруг рука его замерла. Он кивнул напарнице. Отнял руку.

На серебристом материале гермокостюма сияла искорка.

Бой-Баба присмотрелась. Глаз автоматически настроил фокусировку, тут же заболела голова, но Бой-Баба уже поняла.

Пробоина.

Искусственные волокна по краям микроскопической дырочки — оплавлены. Вероятно, так же оплавлена и кожа под костюмом. И внутренние органы под ней.

— Это что же нужно, чтобы пробить гермокостюм? — прошептал Живых. — Оружие, и то не всякое возьмет. Да и оружия поселенцам не положено…

Бой-Баба усмехнулась:

— Оружия им не положено! Ты как вчера родился, честное слово!

Вот и ответ на ее вопрос: почему пораженный шел к ним, а не к своим.

— Что будем делать? — спросил Живых. Но она не ответила — думала.

По дороге на капитанский мостик, громыхая сапогами по коридорам, они не сказали друг другу ни слова.

Глава 2

Капитан Тео Майер выслушал их и приказал собрать экипаж в брехаловке. Техперсоналу кресел не хватило, так что Бой-Баба, Живых и бритоголовая стажерка медучилища Тадефи подпирали стенки. Остальные расселись вокруг столиков, на почтительном расстоянии от капитана и друг от друга. Питер Маленький ерзал на месте, держась за руку сидящего рядом пожилого бортинженера по имени Кок. Тот как будто не замечал, обводя и размазывая пластмассовой ложечкой пятно от кофе на столе. Тадефи — золотокожая марокканка с прозрачными зелеными глазами и пробивающимся на бритой голове белобрысым ежиком — стояла прямо, как палка, и сжимала стаканчик с кофе, обводя команду равнодушно-гордыми глазами.

В углу сидел надутый, как мышь на крупу, пассажир — инспектор из Общества Социального Развития, прибывший с ревизией на базу. Молодой, в неуместном на борту костюме с галстуком и блестящими от геля черными волосами, прилизанными на косой пробор. Бой-Баба за весь полет и двух слов с ним не сказала. Сначала обрадовалась, когда Майер упомянул, что инспектор тоже русский, — «вот вам и компания». Но когда она заговорила с ним по-русски, инспектор прищурился на ее модифицированный скелет, поджал губы и притворился, что не понял. С экипажем он разговаривал на безграмотном английском, неуклюже выговаривая слова. Бой-Баба только имя его у Майера и узнала — Электрий. Ну-ну…

Инспектор сидел возле иллюминатора, ночная чернота которого отражала обстановку брехаловки: столики, кресла, автомат с кофе, еще один с водой, холодильник, бар, плакаты на стене. Комната чем-то напоминала зал свиданий в тюрьме, куда Живых приходил ее навещать во время следствия. Только там было полно детей и незнакомых баб, а тут одни и те же лица, из месяца в месяц.

В брехаловку ввалился третий русский из команды, дядя Фима, — ответственный за безопасность экипажа, или попросту охранник. Багровое лицо его прорезал от виска до горла тонкий белый шрам. Могучая голова с вечно растрепанной седой копной крепко сидела на бычьей шее. Целыми днями дядя Фима сидел в своем «кабинете» — отсеке безопасности — и посматривал на датчики и экраны системы видеонаблюдения, проверяя, что делается в каждом уголке корабля. Слухи про дядю Фиму и его загадочное прошлое ходили разные, но именно он, подловив Бой-Бабу с Живых в коридоре Министерства авиации и космонавтики после аварии, замолвил перед Майером словечко и устроил их обоих на древнюю развалюху-грузовоз «Голландец» техперсоналом — «главное, что будете при космосе, а там посмотрим».

Тадефи при виде дяди Фимы расцвела простодушной детской улыбкой, показала на свой стаканчик с кофе — налить ему? — но тот помотал головой и как-то незаметно передвинулся, оказался за спиной у штурмана, поближе к капитану. Собрание пока не начинали — ждали медика.

Капитан молчал, ссутулившись, грея узловатые пальцы о стаканчик с кофе. Изредка он поднимал глаза и обводил помещение, еле заметно задерживая взгляд на каждом. Седые космы, перетянутые аптечной резинкой, спадали на спину. На виске бился пульсом эметтер.

Наконец дверь отъехала в сторону, и Рашид, бормоча под нос, начал торопливо пробираться по ногам сидящих поближе к кофеварке.

Справа от капитана штурман Йос открыл глаза, потер висок с эметтером, отключаясь от сети, и немедленно принялся тыкать в планшетку длинным пальцем, вводя информацию. Затем кинул планшетку на стол и откинулся в кресле, скрестив руки на груди. Ввалившиеся глаза штурмана настороженно оглядывали присутствующих.

Майер откашлялся. Все примолкли, и даже Питер отпустил руку инженера.

— У нас ЧП, — глухо проговорил капитан. Он сидел ссутулившись в низком кресле, длинные тощие ноги широко расставлены, мосластые кулаки ритмично ударяли по коленям. Поднял глаза на Питера. — Доложите ситуацию.

Питер Маленький встал и, запинаясь, рассказал как умел, к чести его ничего не приукрашивая. Рашид важно кивал, особенно когда речь пошла о нем. В свою очередь он взял слово и говорил, не вставая, развалившись, употребляя длинные медицинские термины, значение которых Бой-Баба без эметтера помнила плохо. По рассказам обоих выходило, что они сделали все возможное для спасения жизни незнакомого астронавта-поселенца.

На столе возле капитана мигал огоньком диктофон: велась запись для протокола. Значит, в архивах все будет чинно и благородно.

— Медицина не всесильна, — бил себя в грудь Рашид. — Если властям или семье покойного будет угодно начать следствие — я повторю им то, что уже сказал вам. Связанный клятвой Гиппократа, я сделал все от меня зависящее, чтобы…

Бой-Баба подняла голову — и натолкнулась на внимательный, изучающий взгляд дяди Фимы. Она постаралась раскрыть рот, но не решилась. Ее колотило от возмущения.

Перед собранием, выслушав их наедине, капитан приказал обоим не говорить никому ни слова о том, что в поселенца стреляли. Мятую картонную коробочку с неизвестным лекарством он забрал себе. Это, заявил Майер, люди Общества Соцразвития, вот пусть оно с ними и разбирается. Просто придется ехать на базу с оружием и внимательно смотреть по сторонам.

— Мы не знаем, что с ними! — раздался громкий голос бортинженера Кока. — Этот человек шел к нам неспроста! Возможно, он хотел нас предупредить о том, что на базе заражение! Что туда идти нельзя! — Бортинженер помолчал, пытаясь успокоиться, Питер поглаживал его по руке. — И не говорите мне, что никто здесь не боится инфекции. — Инженер обвел глазами кают-компанию. — Я знаю, что случаи заболевания еще не наблюдались так близко к Земле. Но мы должны быть осторожны. В любом случае я вам там не нужен. Но врач — обязательно. Его, конечно, надо взять.

— Я не понимаю, зачем вам там врач? — Рашид откинулся в кресле. — На базе свои медики и лаборатории, даже установка для прижизненной консервации. Я даже не говорю о Троянце и его возможностях. Уверен, что эта штука умеет восстанавливать из мертвых, если ее как следует попросить! — Он повернулся к капитану, взмахнул руками: — Наша задача — доставить на базу господина инспектора, вот пусть он и едет. Заодно может взять на себя почетный долг сообщить колонистам о смерти их товарища.

Капитан перевел взгляд на черноголового Электрия. Тот остался сидеть, перекинув ногу на ногу, и рассматривал свои ногти.

— Вы ставите передо мной непростую задачу. Она имеет несколько составляющих, требующих ориентированного подхода. — Молодой инспектор избегал глядеть остальным в глаза. — В рамках моей миссии я считаю настоящее посещение базы нецелесообразным.

Капитан внимательно посмотрел на инспектора из-под редких рыжих ресниц.

— Ну что ж, — сказал он, — в таком случае никто не будет возражать, если я сам назначу наряд. Отправятся немедленно, — Тео Майер обвел всех взглядом и обернулся к стоящему у него за спиной дяде Фиме, — господин охранник как ответственный за безопасность экипажа…

Дядя Фима кивнул и потер руки, предвкушая поездку. Майер продолжал всматриваться в лица экипажа:

— Из техперсонала пойдут астронавт Бой-Баба и астронавт Живых…

Питер испуганно посмотрел на капитана, ожидая своей очереди.

— И господин врач.

Рашид вскинул пухлые руки:

— А если в это время кому-то из экипажа станет плохо? Господин бортинженер нуждается в постоянном медицинском контроле, — он взмахнул рукой, указывая на Кока. — Его диабет может декомпенсироваться в любой момент!

Кок страдальчески свел брови — да, действительно так, — и важно кивнул.

— Поэтому, — быстрые глазки Рашида оглядели присутствующих, — пусть с вами отправится… — толстый указательный палец повис в воздухе, — мисс Тадефи! — Он испытующе оглядел юную марокканку. — Да, именно! Ей как будущему врачу необходима практика. Вот пусть она и едет, — торжествующе заключил он.

Бой-Баба открыла рот от возмущения, а смуглая Тадефи вздрогнула и повернула голову в сторону врача. В глазах у нее было удивление: как так? Все ждали ее ответа, но она опустила голову и стояла молча, кусая губы.

Тут не просто страх перед инфекцией, подумала Бой-Баба. Тут что-то еще. Она перевела взгляд с Тадефи на врача, но тот уставился в угол, как будто не слышал.

Тадефи подняла голову. Разлепила пересохшие губы. Упрямая искорка сверкнула в зеленых глазах.

— Я с удовольствием выйду… на поверхность, — проговорила она задыхаясь, ни на кого не глядя. — Я… я постараюсь помочь тем, кто… заболел. — Она подняла голову и с вызовом посмотрела на Рашида. Тот расплылся в улыбке, довольный.

Тадефи повернулась к Бой-Бабе.

— Я очень рада, что мы пойдем вместе, — добавила она вполголоса.

Бой-Баба как могла бережно подержала своей клешней руку девушки и отпустила.

Она заметила, что Майер тоже не сводил глаз с Тадефи и Рашида. Теперь капитан еле заметно усмехнулся и продолжил:

— Значит, договорились. В случае заражения без моего решения ничего не предпринимать. Гермокостюмы не снимать, даже в помещениях. И немедленно назад. — Он остановил диктофон. — Вернетесь, и тогда решим, как нам следует поступить.

Через десять минут гигантские прожекторы озарили плато. Длинная тень транспортера скользила впереди него по нависающим скалам.

Лаборант по прозвищу Профессор лежал на спине. Ему было жестко и больно повернуться. Тело его сотрясал озноб. Вокруг стояла непроглядная тьма, а от холода зуб на зуб не попадал.

Профессор провел рукой и брезгливо отдернул ладонь — плиточный пол, грязный и липкий. Попытался приподнять голову и сморщился от рези в затекшей шее. Где он? Сколько так пролежал?

Лаборант заерзал, цепляясь пальцами за швы между плитками. После нескольких попыток он перевернулся, встал на четвереньки и принялся ощупывать пол вокруг себя. Натолкнулся на ребристый железный край то ли двери, то ли дверцы шкафа, не поймешь. Прерывисто дыша и перебирая вверх руками, кое-как подтянулся и встал, расставив руки и уткнувшись лицом в стену.

На каждом шагу останавливаясь, чтобы перевести дух, лаборант медленно пошел вдоль нее, ощупывая холодную металлическую поверхность. Что-то знакомое… Что с ним произошло? — Он не мог вспомнить.

Болела грудь, но не все время, а если неловко повернешься. Еще кружилась голова и было трудно дышать — с каждым вздохом все труднее. Лаборант зашарил по стене в поисках выключателя, рука то и дело наталкивалась на какие-то кнопки, но нажимать их он не решился. Жизнь на базе научила Профессора осторожности. Не только с кнопками, но — особенно — с людьми.

Ну да. Он же на базе, вспомнил он. Сегодня… он охнул, и темнота вокруг поплыла — сегодня прилетел грузовоз с Сумитры.

С проклятым Рашидом на борту.

Лаборант потерся головой о стену, вытирая стекающий со лба пот. Зубы по-прежнему стучали от озноба, сердце колотилось, а воздуха не хватало. Он прислушался и различил в тишине тихий ритмичный стук шлюзового нагнетателя, подающего в строение лаборатории дыхательную смесь. Вроде работает. Тогда почему ему трудно дышать?

И тут Профессор вспомнил все, что произошло.

Он вспомнил Челнока с самопальным излучателем. На базе были свои умельцы, для которых запрет на оружие на дальних планетах — только способ заработать. Но разряд у них получался слабый, убить из такой штуки толком не убьешь. Значит, Челнок обездвижил его и запер в лаборатории, а сам отправился на встречу с людьми Рашида.

Лаборант поднял голову, прислушался к неровному ритму нагнетателя. Еще не факт, дойдет ли Челнок до корабля. Конкурентов у него хватает. Проследят, пристрелят, заберут товар. Только вот достанется, как всегда в их разборках, ему — Профессору.

Он закашлялся от недостатка воздуха, вспоминая расположение лабораторий, и на ощупь выбрался в коридор. Где же гермокостюм-то этот чертов… и зачем он вообще его снимал…

Хватая ртом остатки воздуха, он наконец нашарил костюм и баллоны и приник к мундштуку с кислородом. Легкие обжигало холодом, но голова прояснялась. Сейчас выйти из медблока — и к остальным. И вести себя примерно. А там видно будет.

Он влез в гермокостюм и начал прилаживать шлем.

Только это его и спасло.

В наушниках затрещало, и лаборант услышал искаженные микрофонами голоса за секунды до того, как поехал, открываясь, люк шлюзовой камеры. Он метнулся в глубь коридора и притаился за открытой дверью в отсек консервации. Над головой вспыхнули лампы. Металлический пол коридора загудел под шагами.

В наушниках тяжело дышали два человека.

— Да не было его тут, — хрипло сказал один. Лаборант вжался в угол между стеной и закраиной двери. Если пойдут сюда — увидят.

— Был. Уж я-то его знаю, — прошелестел больным горлом второй, и лаборант закусил губу, узнав голос.

В гермокостюме ему не было слышно, куда они направляются, а кафельный пол камеры консервации не передавал вибрации от шагов. Но сюда им идти незачем… пока.

Он повернулся и осмотрел камеру. Свет из коридора падал на зачехленные капсулы консервации, на отключенные приборы поддержания жизни. В наушниках тяжело дышали эти двое. Кажется, они в лаборатории… что-то ищут.

— Слышь, Контролер, — прохрипел в микрофон первый. — Зря ты дал ему уйти. На корабле людей Рашида в лицо не знают. Спокойно можно было нам самим вместо Челнока подгрести. — Он нехорошо захихикал. — Встречайте, мол, господа хорошие!

Второй ответил не сразу.

— Зачем нам силы тратить? — наконец произнес он тихим голосом, от звуков которого у лаборанта — как и у большей части поселенцев — волосы вставали дыбом на загривке. — Они сами сюда подвалят, куда денутся. Вот тогда с ними и поговорим…

Сердце лаборанта застучало. Значит, у них изменились планы. Люди с грузовоза приедут сюда, на базу. Проклятье! Он тяжело задышал, забыв, что те двое слышат его через микрофон так же, как и он слышит их.

— Что там такое? — произнес второй голос. Лаборант затаил дыхание. Те двое тоже не дышали, вслушиваясь. Долго ему так не вытерпеть. Он сжал губы, напряг все тело и сдерживал дыхание до тех пор, пока перед глазами не поплыли огненные круги.

— Показалось тебе, — отозвался первый. Лаборант воспользовался моментом и втянул в легкие воздуха, сколько смог. Опять тишина. — Да не, Контролер, ну кому тут быть?

— А Профессор? — спросил второй. Лаборант непроизвольно вжался в стену. — Кто его сегодня видел?

— А что Профессор? — проворчал первый. — Как будто он что знает, Профессор этот… он только и умеет, что… — добавил он гнусное ругательство. Второй устало каркнул несколько раз — рассмеялся.

Лаборант затаился, как мышь, за закраиной двери. Внутренняя оболочка гермокостюма насквозь пропиталась холодным потом. Те двое ругались, искали что-то. В наушниках хлопали двери лабораторных шкафов. Наконец загремел входной люк. Погас свет, погрузив медблок в кромешную тьму. Контролер и его человек ушли, хмуро переговариваясь.

Лаборант подождал еще немного. Сколько времени, интересно? Он осторожно прошел по коридору, вгляделся в смотровой щиток наружного люка — темно. Ночного освещения на базе нет, ничего не видно. Но по дальним скалам прыгал отсвет далекого прожектора. К базе приближался транспортер с грузовоза.

Сердце Профессора забилось. Только бы успеть! Выбраться самому и остановить людей Рашида. Оружия у него нет… ну что ж. Они наверняка пойдут сюда, в лабораторию. Он подождет их тут.

Профессор пересек лабораторию и потянул в сторону дверь в блок консервации. Если он сумеет захватить — как, он пока еще не знал, — людей Рашида, он сможет спрятать пленников в капсулах консервации. Они послужат его делу — отысканию средства против болезни. Лаборант уже пытался проводить опыты на умирающих, но некоторые из этих опытов оказались болезненны… а Профессор не хотел омрачать последние дни жизни товарищей мучениями.

А вот люди Рашида заслужили медленную смерть, кивнул он сам себе.

В одном из лабораторных шкафов он нашел то, что искал: обсидиановый скальпель с молекулярно-тонким армированным острием, предназначенный для препарирования подопытных крыс. Крыс для исследований Профессору требовалось немало. Благо на базе они водились в изобилии: грызуны быстро поняли, что на поверхность планеты выходить опасно, можно замерзнуть или задохнуться, и засели в норах, проделанных в вагончиках поселенцев, настороженно блестя глазками. Но сегодня, если все пройдет удачно, место крыс займут люди. Хотя какие они люди! Хуже крыс…

Профессор прищурился в смотровой щиток. Луч прожектора окатывал светом проволочные заграждения возле входа. Транспортер остановился. Мотор замолк.

Профессор сжал скальпель в руке и затаился за закраиной входного люка.

— Смотри-ка, — заметил Живых в микрофон, — вроде все нормально. Темно. Спят как суслики.

Мощные фары освещали распахнутые ворота базы. За стальной сеткой ограждения были кое-как запаркованы транспортеры. Один из них стоял снаружи, наискось, перекрывая въезд. В будке охранника горел свет.

— Башку снести за такую парковку! — от дяди-Фиминого рыка заложило уши. Он хлопнул дверцей и направился к будке. Внутри под герметичным куполом мигали на панели огонечки. Охранника на месте не было. Дядя Фима развел руками, подошел к брошенной машине, заглянул внутрь. Вскочил на ступеньку, и через секунду зарокотавший транспортер плавно двинулся в сторону, освобождая дорогу.

Дядя Фима вырулил к обочине и вернулся в кабину. В руке он сжимал мятую картонную коробочку из-под лекарств, вроде той, что была в кармане мертвого поселенца. Небрежным движением охранник убрал ее в карман.

Бой-Баба обернулась посмотреть, как там тело мертвого поселенца между сиденьями. Тот лежал смирно. А вот Тадефи рядом с ним смотрела, не отрываясь, на дядю Фиму и его оттопырившийся карман. Дыхание ее в наушниках становилось все резче. Все-таки страшно на незнакомой планете в первый-то раз, усмехнулась про себя Бой-Баба.

Транспортер миновал пустые ворота и медленно поехал по дороге между двух рядов приземистых герметичных вагончиков. Впереди затмевал собой беззвездное небо изгибистый диск Троянца.

Офисы и мастерские стояли пустые и темные, и жилые строения позади них отсвечивали чернотой в иллюминаторах.

— Не нравится мне это, — Живых нахмурился. — Охранника нет, и все как вымерли…

— Типун тебе на язык, — сказала Бой-Баба.

Дядя Фима уже поворачивал машину в один из бетонных двориков. Громадина их грузового транспортера нависла над двухместным желтым электроходиком, припаркованным возле проволочного ограждения жилого модуля.

— Офигели они совсем, на необитаемой планете заборы ставить? — произнес Живых. — От кого отгораживаются? Куркули несчастные…

Дядя Фима глянул на астронавтов и махнул головой в шлеме: выходите.

Автоматические жалюзи на иллюминаторах были опущены. Охранник постучал в дверь. Послушал. Тишина. Стукнул еще раз и еще. Попробовал ручку. Заперто. Нажал кнопку на панели управления шлюзовой камерой. Дверь не открылась. Надавил опять, постоял в раздумьях, глядя на Бой-Бабу, кивнул на угол модуля.

Она поняла без слов, повернулась и пошла вдоль стены модуля. Свернув за угол и оказавшись с неосвещенной стороны, подняла голову и нашла, что искала: под козырьком плоской крыши виднелся на высоте человеческого роста белый ящичек распределительного щитка.

На «Голландце» она, как техперсонал, отвечала за все электрооборудование. Привычным движением Бой-Баба вскрыла щиток и нащупала в темноте ряд выключателей. Все стояли в положении «выкл». Электричество в модуле было вырублено, только и всего.

Ребром ладони она перевела тумблеры вверх, в рабочее положение, и лицо ей озарили замигавшие огонечки. Из дома донеслись бодрые голоса телеведущих, мужской и женский, когда-то давно включенные на полную мощность.

Когда она вернулась к двери, Дядя Фима с Живых уже вошли в модуль. За ними, оглядываясь по сторонам, как кошка, осторожно ступала Тадефи, прижимая к груди чемоданчик с аптечкой.

Внутри царил хаос. Постели не заправлены, сопревшие одеяла валяются в куче на полу, сбившиеся простыни — в дырах и пятнах. Столики жилых отсеков оказались завалены грязными одноразовыми тарелками, нестираным тряпьем и мусором, чашками с давно присохшим ко дну кофе…

Бой-Баба молча осматривала комнату. Состояние поселенцев на дальних базах обсуждали уже тысячу раз. Что ни говори, а база очень похожа на тюрьму: и спишь чуть ли не друг на друге, и все время одни и те же разговоры, одни и те же рожи и голоса. Тяжкий труд, вечная ночь, и жар, и мороз, и все прелести искусственного жизнеобеспечения.

Астронавтам было легче, потому что астронавт всегда куда-то летит, у него есть цель. У поселенцев не было цели — по крайней мере, так считало большинство из них, заставляя себя забыть все, что оставили на Земле, до заветного момента: выхода на пенсию. Даже эметтерами поселенцы пользовались в основном для того, чтобы проверить, не съела ли инфляция их пенсионные накопления. Да и общаться с ними в сети мало кто хотел: с землянами им было не о чем разговаривать, а контакты между базами часто перерастали в неразрешимые споры: инспекции получали жалобы, разгребали возникшие из ничего финансовые тяжбы и без продыха копались в их грязном белье.

Немногие хорошие команды жили сплоченно именно потому, что общались в основном между собой. Делили все тяготы: себе ношу побольше, другу поменьше. Здешняя когда-то была одной из таких команд. Была…

Дядя Фима раскрыл стенной шкаф и начал осторожно перекладывать вещи на полках. Вот он выгреб с верхней какой-то мусор, внимательно рассмотрел его на ладони. Понюхал. Задумался. Огляделся вокруг, подобрал с пола грязную бумажную салфетку, завернул мусор и аккуратно уложил в карман.

Тадефи замерла и напряженно наблюдала за охранником, вглядываясь в его находку. Тот перехватил ее взгляд и нахмурился.

— Что там такое? — не удержалась Бой-Баба.

Дядя Фима уклончиво покачал головой:

— Надо будет у Рашида в лаборатории проверить. Но если это то, что я думаю, то неудивительно, что тут такой бардак. Я удивлюсь, если поселенцы вообще соображали, где находятся.

— Наркотики, что ль, какие? — ввязался Живых.

Охранник повернул к нему голову:

— А ты не смейся. От здешней жизни не то что наркотики — крысиный яд ложками жрать начнешь.

Они проверили еще несколько жилых модулей, но все были закрыты и обесточены. С тем и вернулись к транспортеру.

— Давайте еще медблок проверим, — Живых оглянулся на приземистый бетонный бокс возле въездной парковки. В его герметически задраенных иллюминаторах поблескивала тьма. — Может, там больные есть. Смотреть, так уж все.

— Да, давайте посмотрим, — подала голос Тадефи. Она жалась к транспортеру, испуганно оглядываясь по сторонам. Бой-Баба нагнулась и заглянула в стекло шлема девушки. На нее посмотрели огромные испуганные глаза.

Дядя Фима обернулся, раздумывая. Прищурился, разглядывая в свете прожекторов строение медблока, и медленно покачал головой.

— Уверен, что они все по зимнему времени перебрались внутрь Троянца, — сказал он наконец. — Там тепло, свет, воздух, посуду мыть не надо… Чего им торчать в этих консервных банках?

— Это не по инструкции, — Живых поморщился, повернул голову несколько раз туда-сюда на оплетенной проводами могучей шее. — Троянцев запрещено использовать для постоянного проживания. Они недостаточно изучены.

Дядя Фима усмехнулся:

— На базах народ быстро забывает про инструкции. Тут только внутренняя дисциплина. Если ее нет — все, погибла планета. Вот так-то, братцы…

Он кинул внимательный взгляд на медблок, пожал плечами и с силой пихнул в сторону дверцу транспортера.

— Не понимаю я, — сказал Живых, залезая в транспортер. — Если им тут так плохо, почему они не вернутся? Зачем себя мучить?

Охранник пожал плечами и поерзал, устраиваясь поудобней в водительском кресле.

— Гарантированные выплаты, уверенность в завтрашнем дне. Пенсия, страховка. А ты будущего никогда не боялся? Когда жрать нечего и больной зуб вырвать не на что?

— Я их сам себе рву, — Живых на заднем сиденье раскрыл металлические клешни-руки. — А если серьезно, то о завтрашнем дне беспокоиться — в космос не летать. — Он оглядел унылые серые вагончики за проволочными заборами. Покачал головой.

— Теперь поняла, — сказала охраннику Бой-Баба, забираясь внутрь вслед за Тадефи. — Вот почему наши голландцы на корабле все свободное время в брехаловке сидят, пенсии свои с карандашиком высчитывают.

Дядя Фима кивнул:

— Это их последний полет, красивая. Они же все ветераны, с Майером вместе начинали. Боятся прогневить страховую, налоговую, пенсионный фонд… перед самым выходом в отставку потерять все — страшно.

Транспортер проехал еще с пару сотен метров по разбитой морозами бетонке, мимо мертвых модулей с поблескивающими черным иллюминаторами и встал. Дальше дороги не было — начинались биопосадки. Пластиковое покрытие парников запотело изнутри. Дядя Фима выскочил с водительской стороны, перебежал дорогу к первому ряду посадок, нагнулся и прижался носом к пластику, вглядываясь. Не отрываясь, поманил остальных.

Одним прыжком Живых рядом с ним. Присвистнул.

— Что там, что там? — Бой-Баба соскочила вниз, подбежала к товарищу и всмотрелась в пластик через его плечо. Там тускло, вполнакала, горели лампы. Конденсация струйками стекала по внутренней поверхности парника, открывая аккуратные ряды покрытых зеленым пластиком грядок с прорезями на равном расстоянии, из которых торчали сухие веточки и почерневшие листья. Между грядками стояли на рельсах огородные машинки. Не булькала в гидропонике вода. И странный звук, тихий и надрывный, доносился от работавших всухую помп.

Дядя Фима выпрямился, качая головой. Повернулся к остальным:

— Ну что, айда к Троянцу?

Сердце Бой-Бабы забилось: скорее, скорее туда. Она никогда ни о чем не мечтала — такой уж характер — и после суда запретила себе даже надеяться, что когда-нибудь вновь войдет в коралловую пасть Троянца.

А вот и она, в десятке шагов, и Тадефи машет им с Живых рукой, чтоб поторапливались.

Дядя Фима разглядывал зеркально-черную поверхность гигантского изогнутого диска с просвечивающими изнутри узорами, похожими на письмена. Повернул к ним голову, и глаза его светились радостью и страхом.

— Вы не представляете, братцы… я до этой самой минуты в них до конца не верил… Все думал — сказки журналистов, газетные утки. Но оно… они… ведь это — оно? — он протянул руку и остановил ее в сантиметре от поверхности, вблизи напоминавшей огромную перепонку, как на крыле у летучей мыши. — Их можно трогать? Оно не рассердится?

Бой-Баба кивнула и сама осторожно протянула оплетенную проводами руку к поверхности диска.

— Их можно гладить. Они это любят. Любят, когда с ними разговаривают. — Она коснулась стальными, членистыми пальцами диска, и по поверхности пробежала волна. Но спустя мгновение диск потемнел, спрятав письмена. Разводы были нездорового кислотно-зеленого цвета.

— Странно, — проговорила астронавтка. Поманила остальных и приблизилась к зеркальной стене.

Та, против ожидания, не расползлась от ее мысленного приказа, как пленка на глазах проснувшейся кошки. Вместо этого маслянистые перепонки чуть приоткрылись и замерли, открыв в середине узкий — едва руку просунешь — проход. Живых что-то пробормотал. Дядя Фима подошел поближе и заглянул внутрь.

— Темно, — сообщил он, не поворачиваясь.

— Такое ощущение, что он… нездоров, — сказала Бой-Баба.

— А они вообще болеют? — Живых осторожно коснулся пальцем края перепонки, и та отпрянула, подтянувшись выше, как рожок улитки.

— Не знаю, — сказала Бой-Баба. — Наш-то всегда был в полном порядке. — Она подошла вплотную к отверстию и вгляделась, но дядя Фима был прав — внутри стоял мрак.

— Я слышал, — проговорил охранник, — что они подпитываются энергией экипажа. А здесь он стоит на приколе… необитаемый… может быть, это…

— Ох, не лезь, — сказал Живых, повернувшись к Бой-Бабе.

Та не ответила. Когда-то она хорошо умела чувствовать состояние своего Троянца (из уважения к странно-живой природе этих неведомых созданий кораблями их никто не называл, а называли «носителями»), и сейчас ею вдруг овладел неосознанный страх, передавшийся от этой громадины. Бой-Баба вновь приложила ладонь к покрытой слизью поверхности.

Троянец боялся.

— Успокойся, мой хороший, мой маленький, — зашептала она кораблю, как поджавшему хвост щенку, а мозг уже посылал волевой импульс, приказ командира: впустить нас внутрь.

Перепонки затрепетали и распахнулись, как лепестки диафрагмы. За ними показался тоннель, освещенный слабым багровым свечением.

Дядя Фима радостно оглянулся:

— Ну что, братцы, пошли? — и, шагнув на неверную, податливую поверхность, первым полез внутрь.

Минуло уже почти тридцать лет с того дня, когда робот-исследователь обнаружил в затененной глубине лунного кратера первого Троянца. Подобный с виду морской раковине диск с добрый километр в поперечнике отзывался на любой мысленный приказ. Собственно, так люди и узнали, что роботы тоже наделены зачаточной способностью к мышлению.

Поначалу никто не доверял инопланетному кораблю. Кто знает, с какой целью его оставили? С легкой руки журналистов создание прозвали Троянским Конем и использовать не спешили. Но слишком велико было искушение, и еще совсем тогда молодого капитана Тео Майера пересадили на первого Троянского Коня, переименованного для краткости в Троянца.

С тех пор на астероидах и дальних планетах Солнечной системы обнаружили еще с десяток дисков. И мир изменился. Открыв Троянцев, человечество смогло наконец выйти в дальний Космос. Диски обладали свойством выбирать наикратчайший путь к точке, заданной мысленным приказом, и устремлялись к ней путем, известным только их давно сгинувшим создателям. За три десятилетия люди освоили несколько десятков планет в ближайших системах. Диски послушно доставляли на Землю руду и минералы, без которых земное производство давно уже встало бы.

Повинуясь робкой просьбе первых исследователей, Троянцы выдали на-гора множество удивительных и часто бесполезных вещей, но лучшим их творением стал аппарат дальней связи. Как сами Кони преодолевали десятки световых лет одним скачком, так и связь между ними не зависела от расстояний. Было только одно «но»: Троянцев было мало, срок их жизни был неизвестен, поэтому использовали их только в крупных межзвездных экспедициях. На коротких рейсах земные аналоговые корабли вроде древнего «Голландца» все еще служили: медленно, но верно. В полете проходили месяцы и годы, платили плохо, кормили и того хуже, но космос есть космос. Один раз там побывав, астронавт никогда больше не мог прижиться на Земле.

Обнаружение Троянцев также решило проблему «голландской болезни». Миллиарды прозябавших на мизерном пособии безработных во всем мире обрадовались — или сделали вид, что обрадовались, — созданию баз на новооткрытых планетах. Ведь им предложили ни много ни мало стать поселенцами и свалить на халяву в космос. Все издержки взяло на себя Общество Социального Развития, которое и финансировало содержание баз. А просидевшие всю жизнь на социалке приняли их помощь как нечто, полагающееся им по праву.

Но годы бесполезности меняют человека. Мало кто из бывших безработных сумел привыкнуть к новой жизни в лагерях поселенцев, где нужно было отвечать за свои слова и действия, вставать и ложиться по звонку, работать двенадцать часов в сутки просто для того, чтобы не сойти с ума от потерянности. Голландская болезнь — потеря интереса к жизни и атрофия инициативы у безработных-долгосрочников — настигала землян, куда бы они ни сбежали из Солнечной системы.

Глава 3

Как только транспортер со спасателями покинул док, пассажир — черноволосый инспектор по имени Электрий — вернулся в свой отсек и запер за собой дверь. Для связи с дирекцией он не пользовался эметтером: слишком рискованно, всегда кто-то может встрять в разговор… или подслушать. Перед полетом Электрий настоял на том, чтобы ему разрешили использовать старый корабельный передатчик. Штурман Йос покорячился, но согласился.

Это уменьшало риск: подслушать разговоры Электрия мог только кто-нибудь из команды. Впрочем, он и без того никогда не говорил вслух ничего такого, в чем пришлось бы позже раскаиваться. Привычка эта уже не раз выручала его в щекотливых ситуациях.

Электрий вызвал центральный офис Общества Социального Развития и долго говорил с ним, кивая в ответ на указания директора.

Закончив разговор, инспектор так же долго сидел молча, постукивая пальцами по поверхности стола. Наконец он вздохнул, резко встал и вышел в коридор.

Он надеялся застать капитана одного.

Электрий был в космосе в первый и, бог даст, последний раз. Команду он не понимал. Кем же нужно быть, чтобы провести всю жизнь в консервной банке! Впрочем, кто-то должен осваивать космос. И потом, у этих людей просто не было выбора. Их скромное происхождение и отсутствие средств на приличное образование не давало им возможности добиться в жизни большего.

Инспектор усмехнулся. Вот он всего в жизни достиг сам. Ему есть чем гордиться.

С детства Электрий догадывался, что где-то на свете есть другая жизнь и другие люди. Они не считают последние копейки, согнувшись над счетом в баре. Им вызывают визажистов в офис за счет компании улыбчивые секретарши. Старшие менеджеры приглашают их на партию в бридж, где на сороковом бессонном часу игры решаются все вопросы о повышении по карьерной лестнице.

Электрий стыдился родителей, недолюбливал одноклассников — о чем ему с ними, в конце концов, говорить? — и они платили ему той же монетой. Но у старшеклассника Электрия Суточкина уже тогда созрел план. Он — лучше поздно, чем никогда, — засел за английский. Попытки найти работу в российском филиале одной из престижных космических программ не увенчались успехом: там первым делом требовали диплом, резюме, опыт работы. Пришлось переменить тактику.

Проболтавшись год с небольшим в барах дорогих отелей, Электрий Суточкин наконец женился — на Саскии, немолодой стриженой туристке из Голландии. Это — правда, не сразу, а через пять лет брака с регулярными полицейскими проверками и переводом всех средств Саскии на совместный банковский счет — давало ему право на паспорт гражданина Европы. Затем, оформляя этот паспорт в Гааге — городе будущего, столице небоскребов, — он прошел мимо рвущегося с земли в небо здания Общества Социального Развития и понял наконец, где его место. Понял, что он готов на все, лишь бы расположиться по-свойски на одном из бело-золотых диванов приемной Общества.

Деньги на поддельный диплом он снял с бывшего счета Саскии: с паршивой овцы хоть шерсти клок. Наконец перед Электрием лежало то самое будущее, о котором он когда-то мечтал, развалясь на родительском диване в обшарпанной многоэтажке.

Он рано освоил правила продвижения по службе в Обществе Социального Развития: случайно попасться директору на глаза на поле для гольфа, сделать удачный и в меру двусмысленный комплимент своей пожилой начальнице, говорить на утренних летучках правду в глаза о недостатках своих более способных коллег… Зато к своим двадцати пяти годам Электрий занимал неплохую должность: не настолько крупную, чтобы от него потребовалось просиживать на работе вечерами, но достаточно высокооплачиваемую, чтобы не заботиться о взносах в пенсионный фонд.

Электрий подошел к трапу, ухватился белой рукой за поручень и полез наверх. Перед полетом директор дал ему понять, что это поручение может стать поворотным пунктом в его карьере.

На мостике стоял полумрак. Капитан Майер ссутулился над пультом управления. Остальные два кресла пустовали.

Инспектор откашлялся. Капитан повернулся. Смерил его взглядом.

— Транспортер еще не добрался до базы, инспектор. Я понимаю, что вам не терпится узнать о судьбе поселенцев, но нам всем придется подождать. — В голосе у Майера была ирония, которую инспектор предпочел не заметить, но сделал мысленную заметку для памяти.

Электрий кивнул и без спросу опустился в соседнее кресло.

— Я пришел к вам не как представитель Общества Соцразвития. Они загружены делами. Я пришел как человек, разделяющий ваше безусловное беспокойство о судьбе корабля и команды.

Майер еле заметно пожал плечами. Инспектор продолжал:

— Я только что беседовал с нашим руководством. Они очень обеспокоены сложившейся ситуацией. И той необходимостью принять тяжелое решение, которая легла на ваши плечи.

Капитан потряс головой:

— Любезно с их стороны. Но мое решение будет зависеть от того, что именно группа обнаружит на базе.

— Вы безусловно правы, — закивал Электрий. — Именно это и имел в виду директор. И еще он сказал…

Инспектор сделал многозначительную паузу. Майер поднял голову.

— Он сказал, что, какое бы решение ни принял капитан — то есть вы, — Общество примет его сторону. Каким бы неприятным и непопулярным оно ни было. Вы понимаете, — он выразительно посмотрел на капитана и произнес тише, — понимаете, в каком смысле следует понимать его слова?

Майер покачал головой:

— Мне некогда вникать в ваши корпоративные игры. — Он подошел к лежавшей на столе схеме местности и принялся делать пометки на территории базы. Электрий поднялся и встал у него за плечом.

— Вы служите уже не первый год, капитан… — сказал он вполголоса. — Директор поставил меня в известность, что вы намереваетесь уйти в отставку после этого полета…

Капитан продолжал заниматься своим делом. Растрепанные седые волосы нависали над его изрезанным морщинами лбом.

— Говорите прямо, — наконец процедил он, — что они прислали вас сказать?

Тонким пальцем Электрий коснулся схемы в месте расположения базы.

— Если информация группы подтвердит, что на базе присутствует эпидемия — что нам пока не известно, — то у нас, безусловно, нет никакой возможности спасти пострадавших. Сотрудники наших фармакологических лабораторий уже десять лет ведут активную работу, пытаясь оградить поселения от этой чумы космического века.

Он помедлил и длинным полированным ногтем перечеркнул изображение базы. Поднял глаза на капитана. Тот смотрел на него без выражения. Понимает, с облегчением подумал Электрий.

— Как совершенно справедливо заметил господин медик, — продолжил Электрий, — существует серьезная опасность занести инфекцию на Землю и другие обитаемые планеты. Этого, как сказал мне господин директор, безусловно следует избежать. Любой ценой.

Он сделал паузу, глядя в глаза капитана.

— Вы понимаете, что я имею в виду, господин Майер? Любой ценой.

Капитан посмотрел на него тяжелым взглядом:

— Там мои люди.

Электрий наклонил голову:

— Понимаю. Но, к сожалению, рекомендации директора распространяются на всех потенциальных носителей ин…

Он не докончил. Майер выпрямился во весь рост. Электрий задрал голову, чтобы лучше увидеть реакцию капитана, и счел за лучшее замолчать. Тео Майер уставил на него светлые глаза.

— Вон, — тихо произнес он и сделал шаг вперед. Электрий попятился. — Ступайте вон.

Инспектор скатился вниз по трапу. Обида жгла ему грудь.

А обиды Электрий помнил долго.

Внутри Троянца было неладно. Переливчатые пленки на стенах коридора отсвечивали нездоровым зеленым. Пол не пружинил под ногами, подталкивая идущего вперед, а поддавался и густел, словно трясина. Оглядываясь, Бой-Баба видела расплывшиеся ямки следов там, где они только что прошли. Ямки медленно затягивались, оставляя радужные разводы на поверхности.

На датчиках состава окружающей атмосферы угрожающе мигали красные лампочки. Значит, система очистки не тянула. А раз так, в обратный путь на нем отправляться нельзя.

Бой-Баба и Живых переглянулись, но волновать остальных не стали. Да никто их и не спрашивал. Дядя Фима топал вперед, вздыхая и шепча что-то. Он то и дело задирал голову и блестящими от восторга глазами оглядывал внутренность носителя. Тадефи держалась поближе к нему, прижимая к груди чемоданчик и пробуя носком сапога пол, перед тем как наступить.

Говорили, что диски не похожи друг на друга. Но здесь было что-то большее. Бой-Баба помнила случай, когда их Троянец занедужил, затосковал в самый разгар полета. В тот раз также наблюдалась вялость диска в подчинении командам, нежелание идти на контакт. Техникам про случившийся сбой она ничего не сказала, чтоб ее не упекли на проверку психической адекватности. Но здесь было что-то похожее.

Идущий впереди всех дядя Фима осторожно провел рукой по слезящейся перепончатой, как шляпка гриба, поверхности тоннеля:

— Неладно здесь что-то. Если они действительно пошли сюда, то где их тогда искать? — Он повернулся к Живых и Бой-Бабе: — И что вообще тут такое? Как все устроено? Этот тоннель, куда он ведет? Есть какая-то схема помещений?

— Схем не бывает, — ответила Бой-Баба. — Тоннель всегда ведет туда, куда требуется.

Охранник прищурился:

— А если требуется невозможное? Например, если я захочу попасть в мою квартиру на Земле?

— Он создаст копию, — сказал Живых. — Извлечет из мозга информацию и создаст. Это якобы все, что он может, — отвечать на подсказки мозга. Так принято считать.

Бой-Баба открыла рот возразить, но удержалась. Ну, нет разума у Троянцев, ей-то какое дело? И тут же ощутила, что подумала лишнее: багровое свечение потускнело, и впереди обозначился извив тоннеля.

— Погодите, — пробормотала она.

И услышала стон.

Стон, и неразборчивую речь, и шевеление многих тел. Сразу за поворотом обнаружилась дверь — точнее, не дверь, а такая же перепончатая перегородка, — и она расползлась, когда люди приблизились к ней. Не до конца разошлась, но пролезть можно.

В полутьме ощущались уходящие ввысь стрельчатые переборки. Между ними на полу сидели и лежали люди. Истощенные тела, полопавшаяся кожа, обсыпанная снежными кристаллами. Полураздетые мужчины и женщины с голыми торсами, в углу горой навалены гермокостюмы. Да, система очистки явно не справлялась.

В ближней ко входу группе в сознании был лишь один мужчина. Он поднял на астронавтов налитые кровью глаза. Растрескавшиеся губы страдальца обрамлял белый кристаллический налет. Живых ринулся вперед, на ходу доставая флягу с водой. Позади него остановилась Тадефи, пугливо оглядываясь по сторонам. Она открыла чемоданчик и принялась собирать аппарат первой помощи.

— Вы пришли… — шевельнул запекшимися губами человек. — Как хорошо… спасибо…

Астронавты огляделись. Поселенцы замотали раны чем смогли, но расходящиеся трещины на лицах и руках источали быстро застывавшую белесую слизь. В глубине зала тихими всхлипами заходился ребенок на коленях у замотанной в тряпки матери.

— Помогите… — пораженный мотал головой. Глаза его закатились.

Живых нацепил на изможденное запястье мужчины медицинский браслет, подсоединил к зонду. Присел на корточки, вглядываясь в лицо поселенца.

— Сколько вас?

Тот бессвязно забормотал. Бой-Баба пошла вперед, считая людей и выискивая среди них тех, кто оставался в сознании.

В глубине зала тени сгущались. В темноте что-то шевелилось. Бой-Баба включила фонарик и тут же отскочила, наступив на что-то мягкое.

Видимо, пораженные из последних сил стаскивали сюда умерших. Свет фонарика упал на беззубый оскал. Лишенная глаз и волос голова… Ноги и нижняя часть туловища мертвеца уходили глубоко в перепончатое покрытие стены. Перепонки шевелились, издавая чмокающий звук. На глазах Бой-Бабы тело дернулось и продвинулось еще на несколько сантиметров в глубь стены.

Да, система очистки не тянет, вновь подумала Бой-Баба. Троянец тоже не резиновый, столько трупов переработать…

Кто-то потянул ее за руку. Бой-Баба оглянулась. Позади нее, тяжело дыша, стоял дядя Фима. Он смотрел на потихоньку пожираемый труп, и глаза у него были круглее обычного.

— Тадефи с тобой? — торопливо спросил он. — Ты ее видела?

Бой-Баба помотала головой.

— Только что с нами была! — Дядя Фима беспомощно огляделся, пошел вдоль стены, перешагивая через тела и растерянно всматриваясь в почерневшие лица трупов.

— Ее здесь нет! — крикнул он Живых, подняв наконец голову, но мягкие оболочки далеких стен и высокого потолка поглотили звук. Со своих подстилок на полу на них оглядывались больные.

Живых подбежал к Бой-Бабе с дядей Фимой, держа в руках бутылочку с антисептиком. Лицо его, бледное от волнения, посерело, когда он увидел трупы.

— Надо идти искать, — сказал он, тяжело дыша. — Говорил я ей от меня не отходить! — Живых возбужденно огляделся. — Она ж зайдет черт-те куда! В Троянцах человека год искать можно. Иногда, говорят, только по трупному запаху и находили. — Он смотрел прямо перед собой, но губы у него тряслись.

Что-то он уж очень волнуется, подумала Бой-Баба.

— Уж сразу трупный запах, — проворчала она. Оглядела зал. — Спокойно. Сейчас пойдем искать. Никуда Тадефи не денется.

Она сделала шаг, высматривая среди лиц кого-нибудь поприветливее. Действительно, каждый Троянец был устроен на свой манер. Пойдешь искать наобум — он будет тебя водить кругами. Год не год, но добрую неделю промаешься. Вот если бы кто-то из здешних вызвался быть проводником по их носителю…

Тут ее потянули за стальной локоть.

— Простите, — прошелестел глуховатый женский голос.

Бой-Баба обернулась. Позади стояла, завернувшись в одеяло поверх засаленного комбинезона, маленькая худенькая женщина с глубоко посаженными глазами и сильной проседью в нечесаных волосах мышиного цвета. Ранние морщины избороздили осунувшееся лицо. Но рука ее была нежной и легкой, и улыбка тут же осветила больное лицо.

— Я, кажется, знаю, где ваша девочка, — сказала женщина, повернувшись к дяде Фиме с Живых. Она тяжело дышала, всхрипывая и морщась. — Мне показалось, что она… кого-то увидела среди больных. У нее было такое лицо, как… как будто она кого-то узнала.

— Кого она могла узнать?! — возмутился Живых. — Мы тут пять минут всего.

Женщина пристально посмотрела на астронавта.

— У нее было такое лицо, — повторила она, — словно она испугалась кого-то и… убежала. Я вам покажу, куда.

Она выплевывала короткие, рубленые фразы — воздуха в гниющих легких не хватало.

— Все как нарочно, — проговорил Живых. Он метнул нетерпеливый взгляд на Бой-Бабу. — Чего встали? Пошли!

Женщина сделала им знак следовать за ней и скользнула в темный проход, похожий на мягкие складки багрового горла.

Переваливаясь гусеницами по раздолбленному бетону, транспортер астронавтов давно исчез в направлении Троянца, а лаборант по прозвищу Профессор все еще сжимал в исхудавшей руке остроконечный обсидиановый скальпель, глядя на опустевшую дорогу перед медблоком базы.

Все это время он наблюдал за пришлыми в свободный ото льда уголок иллюминатора. Они ездили по территории, входили и выходили, махали руками и вертели головами за отсвечивающими стеклами шлемов. Лаборант попробовал настроить приемник на их частоту, но стены лаборатории экранировали сигнал с микрофонов астронавтов. Он так и не понял, почему, вместо того чтобы сразу идти в медблок — условленное место встречи с людьми Рашида, — они сначала поехали к Троянцу.

Профессор выдрал клок ветхой подкладки костюма, обмотал им немыслимо острое лезвие скальпеля и уложил его в карман штанов. Тащиться пешком обратно к Троянцу уже не было сил. Но он должен их остановить. Там больные… и его жена. Люди Рашида сразу ее вычислят… она же у него каждой бочке затычка, везде ей надо встрять, всем помочь. И тут поможет, не удержится. А они ее за это…

Он поднял шлем, всунул в него вспотевшую от волнения голову, защелкнул крепления. Еле переставляя ноги и перебирая руками по стене, потащился к выходу. Уже когда стоял в шлюзовой камере и слушал рокот нагнетателя, до него дошло: ведь Челнок так и не вернулся на базу. На корабле остался, что ли?

Люк отъехал в сторону, открыв ночное звездное небо. Челнока оставили насильно, осенило его. Эти люди с грузовоза ведут двойную игру.

Лаборант стиснул зубы, и во рту стало солоно от закровоточивших десен. Он их остановит. Ценой своей жизни, если потребуется.

Он не помнил, как дотащился до Троянца. Ему было жарко, пот стекал по хребту под футболкой. Входное отверстие корабля трепетало, полузакрытое. Внутри розовели слюдянистые перепонки. Лаборант прислонился к пружинящей поверхности живого корабля смотровым стеклом шлема и так стоял, отдыхая.

У него не было сил отдавать Троянцу волевой приказ, и он попросту пролез в податливое, покачивающееся отверстие, растягивая его стенки плечами. За ним начинался полутемный проход. Зная людей Рашида, они должны идти на встречу с Челноком или его конкурентом. Имени его лаборант не знал и никогда до сегодняшней встречи в медблоке не видел. Его вообще мало кто из поселенцев видел. Конкурент общался с простым людом через свою свиту.

Не раздумывая, лаборант полез на четвереньках вперед. Черный пол покачивался под коленями, над головой нависал пластинчатый, как изнанка гриба, потолок. До Профессора доносились стоны и глуховатые разговоры поселенцев, скопившихся в центральном зале. На мгновение ему показалось, что он слышит и голос жены, глухой и задыхающийся. Слава богу! Эх, собрать бы десяток-другой тех, кто еще на ногах, да захватить этот злосчастный грузовоз! И на нем всем рвануть отсюда, на Землю или еще куда, подальше от этой жалкой замороженной планетки.

А что, если… Лаборант остановился и осторожно поднялся на ноги, упираясь руками в противоположные стены. Полностью выпрямиться так и не удалось: потолок оказался слишком низким. Профессор нахмурился, сосредоточившись. Посланцы Рашида сейчас здесь. Договориться с парой-тройкой надежных людей, захватить чужаков в заложники… Он не замечал, задумавшись, что проход вокруг него потемнел, его стены сблизились, почти обхватывая его фигуру. Дышать стало труднее. Даже просто держать глаза открытыми было тяжело. Сомнений больше не оставалось: он действительно заболел.

Еле переставляя ноги, Профессор тащился по темному проходу, и тут впереди послышался тоненький звук. То ли плач, то ли смех. Лаборант ускорил шаг, но коридор вдруг начал петлять, и звук с каждым шагом становился все глуше, пока совсем не затих. Лаборант побежал, морщась от боли в суставах, и звук снова приблизился; теперь Профессор ясно слышал — это был молодой женский голос, и он неуверенно звал кого-то.

Лаборант дернулся, спеша приблизиться к голосу и его обладателю, и вляпался лицом и грудью в студенистую тепловатую массу. Проход впереди него зарастал, затягивался слизью. Отступив, человек впечатался спиной в такой же зарастающий тупик. Стены прохода сужались вокруг него, стягивались. Словно муха, пойманная в паутину, Профессор дернулся раз, другой, чувствуя пружинящее, сдавливающее объятие Троянца.

Он попытался разодрать кокон пальцами, но те соскальзывали со студенистой поверхности. Лаборант вспомнил про свой обсидиановый скальпель, полез было за ним, но плечи сдавило со всех сторон и рука в карман не попадала. Чем больше он дергался, тем крепче завязал в пахнущей мускусом полупрозрачной массе. Воздуха стало не хватать. Голова закружилась.

С женой не простился, успел подумать лаборант. Тьма закрутила его, завертела и выплюнула в огромный тоннель, в дальнем конце которого сияло солнце.

— Осторожно, — сказала полуседая женщина в одеяле. — Здесь у нас система очистки.

Бой-Баба и дядя Фима по стеночке обошли засасывающую живую воронку, косясь на неопознанные органические остатки в ее пульсирующем алом горле.

— Хорошо, что мы Живых там оставили, — вполголоса сказал дядя Фима. — Только распсиховался бы. За свою Тадефи.

Он искоса посмотрел на Бой-Бабу. Она промолчала. А что тут говорить?

— А вы не видели, — обратилась она к женщине, резко меняя тему, — кого Тадефи в зале заметила? Вы сказали, что она испугалась и поэтому убежала. Не обратили внимания, кто это был?

Женщина усмехнулась и встряхнула немытой копной волос.

— У нас здесь свои порядки, — прохрипела она больным горлом. — Но вам о них лучше ничего не знать. И девочке вашей, если… когда, — поправилась она, — мы ее найдем, лучше об этом сразу забыть и никому не рассказывать. А то у нас тут народ нервный…

Больше она ничего не сказала, и Бой-Баба решила ее не допрашивать. Не хочет говорить, и фиг с ней. Они сами все увидят и разберутся.

Группа поиска прошла еще с пару сотен метров по живым, податливым проходам, и впереди раздался короткий, испуганный вскрик Тадефи.

— О-го-го-го-гой! — во всю глотку орал дядя Фима, пробираясь по сузившемуся проходу и растягивая податливые стенки в стороны громадными красными руками.

— Таде-е-е-ефи! — не в тон вторила Бой-Баба, спотыкаясь и падая на неровной поверхности пола.

Женщина в одеяле не кричала, но внимательно всматривалась в сузившийся перед ними проход. Нежно прикасалась легкими руками к стенкам, и они расходились от ее прикосновения.

— Троянец чувствует опасность, — взволнованно сказала она. — Это что-то особенное. Он никогда раньше не вел себя так.

— Таде-е-е-ефи! — завопила Бой-Баба, крутясь на месте и прислушиваясь к мерному шелесту потолочных пластинок.

— Я вас слышу, — раздался совсем рядом хриплый от слез голосок.

Они повернули на голос. Тадефи сидела у стенки прохода, вжавшись в податливую поверхность. Бой-Баба кинулась к ней, схватила за плечи, внимательно осмотрела хрупкую фигурку в гермокостюме.

— Ты жива? Все в порядке?

Тадефи посмотрела на нее снизу вверх, и из глаз ее покатились по лицу слезы. Бой-Баба присела на корточки рядом с ней. Тадефи развела руки и обхватила ее шею. Прижалась, тяжело дыша.

— Чего ты испугалась? — спросила Бой-Баба полусерьезно, не рассчитывая на ответ. — Чего ради убежала?

Тадефи помотала головой:

— Я не знала, что тут… все так плохо. — Она всхлипнула и машинально вытерла запотевшее изнутри стекло шлема рукавом. — Я думала, это так… просто болезнь… а тут… — Она подняла голову и настороженно посмотрела на пришедшую с ними женщину.

— Я вас там видела, — сказала она жестко. На удивление Бой-Бабе, женщина ответила таким же настороженным взглядом.

— Помочь — это мой долг, — глухо сказала она. — Но будь на то моя воля, вы все и близко к базе не подошли бы. Лучше смерть, чем помощь от таких, как вы.

Она с вызовом посмотрела на Бой-Бабу. Та открыла рот — и промолчала, прижимая к себе за плечи Тадефи. А та, словно поняв, о чем говорит женщина, уткнулась Бой-Бабе в стальную грудь и заревела еще пуще. Глаза и нос за стеклом шлема покраснели и мокро блестели — не вытереть.

— Ну, все! — скомандовала Бой-Баба, поднялась на ноги и помогла встать Тадефи. — Поплакали — и будет. А сейчас пошли обратно… нужно все осмотреть, нужно составить план, как проводить эвакуацию. Вернемся на корабль, заберем остальные транспортеры и медикаменты и будем людей вывозить. Ты, как будущий врач, нам должна помочь, — встряхнула она Тадефи за плечи. — Ты меня слышишь?

Девушка подняла на Бой-Бабу заплаканные глаза.

— Я не знала, что тут такой ужас… — повторила она. — Что они так больны… понимаете? — и обернулась к женщине: — Я правда не знала. Я не виновата.

Женщина поджала губы.

— Идемте, — отрывисто ответила она, хватая воздух, — что уж теперь-то… Если правда, что вы говорите насчет… насчет эвакуации этой, то, может, хоть что-то хоро… хорошее для всех нас из этого получится…

Они вернулись коротким путем — Троянец больше не вилял, а вел их прямо. Женщина в одеяле медленно шла впереди, держась за локоть дяди Фимы, и останавливалась каждый раз, когда приступы кашля сотрясали ее исхудавшее тело. За ней неловко вышагивала по покачивающемуся полу Бой-Баба, обнимая за плечи Тадефи. Та смотрела в сторону, пряча от всех хмурое, злое лицо.

Лаборант расклеил глаза, залепленные теплой слизью. Он дышал… кажется. Попробовал двинуть рукой, потом головой — но заросший проход крепко держал его и не пускал. Вокруг стояла кромешная тьма: Профессор хлопал глазами, но не видел ничего, кроме черноты в разветвляющихся красных прожилках.

Где-то рядом раздались голоса: хриплый, сердитый бас Мойры, его жены, и еще чьи-то незнакомые… причем один голос жестяной, нечеловеческий. Система обработки звуковых сигналов мозга, догадался он. Среди астронавтов было два то ли андроида, то ли модифицированных человека. Одному из них и принадлежал механический голос без интонаций.

Он не слушал. Он устал. Люди Рашида были тут, в двух шагах, и он не мог ничего с этим поделать. Троянец держал его крепко. Профессор дернулся, и объятие теплых перепонок стало крепче, проход сжался, пережимая ему артерии. Обсидиановый скальпель в кармане не давал лаборанту покоя. Хотя… на базе уже были случаи, когда потерявшие рассудок поселенцы нападали на Троянца. Конец их был всегда разный и одинаково поучительный. Нет, хорошо, что до скальпеля не дотянуться.

Слово «эвакуация» прозвенело в усталом разговоре. Профессор насторожил уши. Нет, не может быть. Это новая ловушка. Их не могут вернуть на Землю. Скорее всего, просто хотят вывезти с базы, прикончить втихую в герметически запертом грузовом блоке под предлогом дезинфекции и таким образом завершить бесславный эксперимент.

— Они лгут! — попытался крикнуть он. — Они хотят нас всех убить! — Пленки обхватили крепче, придвинулись ко рту.

— Бегите! — замычал он, отодвигая, насколько возможно, голову от залепившей рот пленки. — Спасайтесь…

В уши зашептало, тепло и ласково: уходи, уходи, уходи… Все еще пытаясь кричать, предупредить, Профессор закрыл глаза и провалился в мягкую тьму.

Питер Маленький выслушал доклад и вздохнул в динамике:

— Я… хорошо, я позову капитана.

Через несколько долгих минут Майер наконец отозвался. Повторяя ему доклад, Бой-Баба слышала, как капитан вполголоса отдавал приказания. Затем ответил:

— Хорошо. Возвращайтесь и помогайте Рашиду готовить изоляторы и установку консервации. Мы же за это время подготовим транспортеры, воду и первую помощь, а потом отправимся все вместе эвакуировать поселенцев.

— Они умирают, господин капитан, — сказала Бой-Баба.

В наушниках раздался глубокий вздох:

— Значит, чем раньше вы вернетесь, тем скорее мы сможем выехать на помощь. Поезжайте, не теряйте времени.

Она вернулась с вестями. Все внутри сжималось: как уходить? Пораженные провожали их жадными взглядами. Дядя Фима повернулся к ним и поднял руки, призывая к вниманию.

— Мы сейчас уходим, — пророкотал он. — За помощью. Вернемся с транспортом и всех отсюда вывезем. Сейчас принесем вам воды и аптечки, чтобы вы продержались до нашего возвращения.

Зал наполнился шорохами и гулом голосов поселенцев.

Астронавты пошли мимо групп людей.

— Мы только на минутку, — отвечала Бой-Баба всем, кто ловил ее взгляд. — Сейчас вернемся с подмогой. Держитесь. Мы скоро.

Когда транспортер разворачивался к выезду с базы, Бой-Баба оглянулась на закрывающую полнеба раковину носителя. Ее края колыхались кроваво-красным.

Глава 4

Транспортер уже возвращался к кораблю, а Электрий все мерил шагами свой отсек. Он искал способ выполнить приказ Общества. Не удалось с капитаном — ну что ж. Значит, нужно найти другое решение. Майер по недальновидности решил укусить руку, которая его кормит? Что ж, именно поэтому он всего лишь капитан, а Электрий уже инспектор.

Неожиданная мысль остановила его шаг. Ну конечно — как он об этом не подумал. Электрий торопливо посмотрел на часы и вышел в коридор. Прислушался к голосам, удовлетворенно кивнул и зашагал к блоку управления.

Но на этот раз он направлялся не на мостик. Инспектор шел на смех и голоса, доносившиеся из брехаловки.

За шаг до распахнутой двери инспектор помедлил, собираясь с мыслями. В общих чертах он уже знал, что им скажет. По телу его пробегала судорога возбуждения: впервые в жизни законопослушный и трусоватый Электрий решился блефовать.

Он переступил порог и огляделся.

Трое из членов экипажа развалились в креслах вокруг столика. Штурман Йос тыкал стилусом в калькулятор, пересчитывал цифры и, шевеля губами, заполнял графы в высвечивающихся на экране планшетки формулярах. Потом открывал таблицы зарплатных ведомостей, обводил в них стилусом суммы, плюсовал, минусовал, вводил в формуляры…

Электрий кивнул всем и без церемоний заглянул в экран через плечо штурмана. Йос поднял на него глаза.

— Даже здесь пенсионный фонд достает, а? — Штурман бросил планшетку на стол и потянулся. — Замучился считать. Никаких денег не захочешь. Сейчас еще страховая начнет теребить — совсем работать некогда будет.

Инспектор внутренне напрягся. Главное, с самого начала взять верную ноту.

— Насчет страховых вы, безусловно, правы! — уверенно начал он. — Я полагаю, вы слышали о новом распоряжении?

Кок с Питером с интересом повернулись на его голос. Инспектор прошел к свободному креслу и уселся рядом с Йосом.

— С этого года все страховые компании переходят в ведомство охраны здоровья и безопасности. Все страховые случаи будут рассматриваться их комиссией, и решение будет приниматься в зависимости от соблюдения пострадавшими их распоряжений. — Инспектор откинулся в кресле и наблюдал за их реакцией.

Астронавты помолчали, переваривая новость.

— Не может этого быть, — выговорил Питер Маленький. — Ведь страховая система… она тем и сильна, что никому не подчиняется. Особенно охране здоровья и безопасности. Разве не так, Кокки? — повернулся он к пожилому бортинженеру.

Тот неуверенно пожал плечами.

— Это решение витало в воздухе, — наконец сказал он, — уже довольно давно.

Йос механически продолжал постукивать углом планшетки о стол, глядя на инспектора.

— Любопытно, — процедил он. — А нас это как-то заденет?

Электрий помедлил. Директор Общества Соцразвития сказал ему: убеждай, как хочешь, говори, что хочешь. Ну что ж. Он поднял голову на астронавтов и заговорил:

— Судя по всему, эта инициатива исходила от самих страховых. Они приняли решение больше не принимать к рассмотрению случаи, произошедшие с нарушением норм охраны здоровья и безопасности граждан. Во избежание злоупотреблений.

В брехаловке воцарилось молчание. Йос покачал головой и презрительно поджал губы.

— Чертовы бюрократы, — наконец процедил Кок. — Собак им было мало, теперь и до нас добрались.

— Собак? Каких собак? — не понял инспектор.

Кок усмехнулся:

— Инспекция по охране здоровья и безопасности издала приказ для полиции, чтобы те перед преследованием преступника с собаками брали с него справку об отсутствии аллергии на собачью шерсть.

Питер неуверенно хихикнул.

— Ну все, — проворчал Йос. — Пропал космос. Теперь будут летать по одобренным маршрутам, и чтоб не дай бог у грузового андроида чирей на заднице не вскочил, а то до конца дней ему из своего кармана платить будешь. — Помолчал. — Надеюсь, хоть обратной силы этому закону не дадут? А то всех нас по миру пустят. Может, затем все это и затевается.

— Насчет обратной силы мне ничего не известно, — буркнул инспектор, поднялся и подошел к иллюминатору. Приложился лбом к холодному стеклу и уставился в темноту. Выдержав паузу, добавил веско:

— Но это, безусловно, возможно.

Времени было в обрез: транспортер вернется с минуты на минуту. Но надо дать экипажу время усвоить новость и сделать выводы. Понять, что спасение зараженных поселенцев может обернуться для них потерей работы, страховки и пенсии. И что они сами могут превратиться в таких же безработных и кончить жизнь на базах в дальнем космосе.

Астронавты сидели и молчали. Первым подал голос Питер:

— Господин инспектор?

Электрий с готовностью поднял голову.

Питер помялся:

— Я тут думаю, о чем вы сказали… вот это новое распоряжение… как, по-вашему, оно может иметь отношение к нашим сегодняшним событиям?

Внутренне торжествуя, Электрий помотал головой: не понимаю. Питер продолжил:

— Господин медик сегодня уже говорил, что спасение пострадавших с базы противоречит требованиям этой самой инспекции по охране здоровья и безопасности. Разве не так? — он оглянулся на Кока.

Тот кивнул. Повернулся к Электрию.

— Не значит ли это, что они могут нас лишить всего, если мы в пику их распоряжениям доставим пораженных на Большую землю?

Инспектор осклабился. Этих не придется долго убеждать. Он наклонил голову:

— Они обладают широкими полномочиями… Могут конфисковать жилье за неуплату… могут даже арестовать ваш пенсионный фонд.

Йос зло хлопнул ладонью по тощему колену.

— Кок, а ведь ты прав! Вот сволочи! Мы тут сидим, а они уже делят наши денежки! — Он поднялся. — С их миллионными бонусами они наших кровных даже не почувствуют… а вот мы останемся без гроша и без будущего…

— Ты куда? — спросил Кок.

Йос поджал губы:

— Пойду говорить с Майером. Я из-за горстки бездомных неудачников все в жизни терять не намерен. Своя рубашка ближе к телу!

— Я не допущу самоуправства! — В коридоре ближнего дока Кок переводил взгляд с Бой-Бабы на дядю Фиму и Живых, который тащил к транспортеру баллоны с кислородом.

Охранник помотал головой:

— Приказ Майера. Готовим транспортеры и едем вывозить поселенцев. Позаботьтесь, чтобы к нашему возвращению их можно было сразу же изолировать…

— Изолировать! — Кок всплеснул руками. — У нас нет таких мощностей. Этот корабль не рассчитан на эвакуацию людей. Сколько их там? Куда вы их хотите грузить?

— В дальнем доке разместим, — сквозь зубы сказала Бой-Баба и усмехнулась. — Лежачих на багажные полки штабелями положим. Как-нибудь складируем всех.

— Я не могу этого допустить! — не понявший иронии Кок встал у нее на дороге, но Бой-Баба отмела его легким движением локтя, заодно принимая от охранника коробку с антисептиками. Бортинженер продолжал:

— Я немедленно поставлю Землю в известность о вашем самоуправстве. Посмотрим, что скажет инспекция по охране здоровья и безопасности! Вы ставите под удар весь экипаж!

Дядя Фима сделал шаг вперед и красной пятерней припечатал Кока к стенке:

— Инспекция по охране здоровья? Чьего здоровья — твоего? Или ихнего?

Кок побелел. Питер бегал вокруг охранника, хватал его за руки и заикался. Бой-Баба усмехнулась.

Кок потряс пальцем в ее сторону:

— Вот к чему приводит наличие в команде посторонних! Вот источник наших проблем! Какое вопиющее несоблюдение субординации! Она за всех уже все решила — поставить под удар экипаж и судно, занести заразу на Землю!

Бой-Баба молчала. В тюрьме она здорово научилась молчать.

А Кок все не унимался:

— Спросите у кого хотите — на ее корабле была анархия и разложение, и она принесла их сюда! Кого вы слушаете? На ее совести смерть целого экипажа!

Бой-Баба вздрогнула.

— Пошли, дядь Фим, — она кинула коробку в транспортер и захлопнула дверцу. — Ну их на хер. Давайте, ребята, там люди ждут.

Они уже заканчивали перетаскивать костюмы, воду и кислород во все пять транспортеров, когда в переговорниках раздался голос капитана.

— Экипажу и техперсоналу собраться на мостике. Повторяю. Экипажу и техперсоналу — собраться на мостике.

Майер и штурман не смотрели друг на друга. Йос сцепил длинные пальцы и молча уставился перед собой.

— Ситуация, — начал Майер, — очень серьезная.

Охранник кивнул.

— Мы обследовали медблок базы, — сказал он. — Он полностью выведен из строя. Поселенцы, как мне кажется, использовали лабораторию для изготовления наркотиков. Я обнаружил их среди вещей поселенцев. В общем, — продолжил он, — от их медблока нам никакого проку.

— Позволяют ли наши возможности осуществить эвакуацию? — Майер поднял глаза на Рашида. Тот убежденно замотал головой:

— Если бы мы прибыли сюда на одном из Троянцев — вероятно. Но только не на этой, — Рашид обвел рукой чашу мостика, — посудине! Какая эвакуация? Вы предлагаете полторы сотни человек класть в коридорах? Сажать на унитазы в гигиенблоках? Хотите до конца полета носить гермокостюмы во избежание заражения?

— А что, и будем носить, — не выдержал Живых.

Рашид набычился.

— Отсек консервации рассчитан на десять человек. Изолятор — еще десять. Больничка — на двадцать.

— Видно, придется проводить среди них лотерею, — кому лететь, а кому подыхать, — саркастически сказал Йос.

Инспектор поднял голову. Его губы тряслись от деланного возмущения.

— То есть вы предлагаете перенести источник заразы на обитаемые планеты? Разнести ее по всему Космосу? — Он фыркнул и отвернул голову.

Майер обвел всех глазами. Помолчал.

— Я понимаю, что принятое решение повлияет на судьбу всего экипажа, — наконец сказал он. — Но моя задача как капитана — спасти людей и сохранить честь корабля. Я объявляю эвакуацию.

Капитан встал.

— Ответственным назначаю господина охранника, — дядя Фима свел мощные руки на груди и кивнул. — Всем готовиться. Через пять минут выходим.

Майер направился к трапу. Но там, пригнув голову, уже стоял штурман.

— Йос, не валяй дурака, пропусти, — велел капитан.

Штурман не тронулся с места. Он потянулся к выключателю, и сверху опустился стальной щит двери, перекрывая проход. Вынув из замка магнитную карту, Йос положил ее в карман.

Майер огляделся. Питер, Рашид и Кок стояли не двигаясь, глядя на своего капитана.

— Прости, Тео, — негромко сказал Йос. На техперсонал и охранника он даже не посмотрел.

Капитан помолчал.

— Ну что ж. Если это бунт…

— Это не бунт, — быстро сказал Питер. — Это… самозащита.

Бой-Баба напряглась, ожидая команды капитана. Рядом с ней выпрямился дядя Фима, и рука его небрежно скользнула в карман. Инспектор вскочил и, как терьер, повис на руке охранника, мотая головой Йосу. Тот сделал шаг вперед. В руках у него был излучатель.

Штурман целился в Майера.

Все замерли.

— Тео, — тихо сказал Йос, — не заставляй нас идти на крайности. Отпусти техперсонал. Им никто слова не давал. Решать будем мы.

Капитан стоял молча, с серым лицом. Он ничего не сказал и не шевельнулся. Наконец он разлепил сухие губы и выговорил:

— Техперсоналу покинуть мостик.

Бортинженер Кок положил руку на рычаг управления. Нагнулся к микрофону:

— Автоматам готовить корабль ко взлету.

— Ну что ж, — проговорил Майер, — значит, бунт. — Кивнул сам себе. — Я знал, что однажды до этого дойдет. Так, Йос?

— Это не бунт, Майер, — повторил Йос слова Питера. — Это самозащита.

— От кого? — громко поинтересовалась Бой-Баба. — От умирающих баб с детьми?

Штурман прошагал к ней и впился глазами в ее лицо.

— Вот от таких вот дур, которые жалеют наркоманов и не думают о своих товарищах! Кок, — повернулся он к инженеру, — бери управление на себя. Всем пристегнуться. — Бросил быстрый, незаметный, ненавидящий взгляд на капитана. — Кто-то должен подумать о том, как нам выбраться отсюда… пока еще есть надежда.

Проржавевшая туша корабля затряслась мелкой дрожью. Бой-Баба закрыла глаз, чтоб не видеть остальных. Ремни врезались в тело. Пальцы впились в подлокотники — не расцепить. За мутным в черных разводах стеклом иллюминатора обледеневшая поверхность планеты качнулась и поехала в сторону. Всплыл и исчез гребень Троянца. Ночное небо осталось внизу, засияло солнце, затем не стало видно ничего, кроме обгоревших клякс на стекле.

«Голландец» вышел на орбиту, и шум моторов стих. Включилась гравитация. Вплыли в сознание тихие разговоры на мостике. Йос засмеялся. Как он может смеяться?

На кресле Бой-Бабы замигал огонечек. Мостик требует кофе. Она вздохнула и отстегнулась. Здесь ей никто не даст забыть ее место.

Когда Бой-Баба поднялась по трапу с подносом, на мостике стояла натянутая тишина. Майер сидел в запасном кресле, не глядя ни на кого. На капитанском месте хмуро сидел Кок, уставившись на панель управления. Капитанское кресло казалось выше, чем обычно: Кок уже успел отрегулировать под собственный рост. Йос стоял возле иллюминатора, засунув руки в карманы, и смотрел на блистающий бок планеты над головой.

Бой-Баба вошла и стала разносить им кофе. Майер не поднял головы, не посмотрел на нее. Сомкнувшиеся вокруг стаканчика морщинистые пальцы источали ледяной холод.

Йос тоже ее не заметил. Он всматривался в поверхность планеты.

— Вот он, смотрите, — негромко произнес он, указывая пальцем. Питер поднял голову от экрана. Бой-Баба не удержалась и тоже посмотрела.

Далеко на каменистом плато оставленной планеты Троянец устремил к залитому солнцем небу свой километровый гребешок. Его можно было различить даже отсюда: малюсенькая изогнутая тень поперек ледниковых разломов.

Йос вздохнул:

— Сердце кровью обливается его там оставлять. Когда так не хватает кораблей…

Планета медленно поворачивалась в иллюминаторе. Сейчас и Троянец скроется из виду. Штурман ударил кулаком по метровому огнеупорному стеклу:

— Ну до чего несправедливо, а?! Почему им — все: и планета, и Троянец, и живут на всем готовом? А тут паришься всю жизнь в этой жестянке и никто даже не оценит!

Йос оседлал любимого конька. О несправедливости он мог говорить часами, особенно после того, как лет десять назад капитан Тео Майер полез качать права перед дирекцией Общества Соцразвития. Их обращение с поселенцами ему, видите ли, не понравилось. Тогда и сняли нынешнюю команду «Голландца» с Троянца и перебросили на ближние рейсы между базами. А дружба между Майером и Йосом дала трещину. Служить на земных аналоговых кораблях было далеко не так почетно, но Майер этого, казалось, не понимал. Их капитан был напрочь лишен честолюбия: как и Бой-Бабе, Тео Майеру неважно было, на чем выйти в космос, лишь бы видеть в иллюминаторе звезды.

Но даже среди аналоговых развалюх их «Летучий голландец» уже отжил свой век: оборудование еле тянуло, проводка пятидесятилетней давности, обшивка вот-вот поедет по сварочным швам. Один Майер за него держался. Благодаря ему корабль держали на коротких в год-полтора рейсах между базами и Сумитрой: доставка-поставка, почтовые сообщения. Но вот сейчас капитан уйдет на пенсию, и «Голландца» тут же отправят на кладбище кораблей.

Казалось, Йос думал о том же. Он повернулся к капитану, но ничего не сказал. Только вздохнул.

Зато заговорил Питер:

— Йос, послушай… Тебе не кажется, что мы все погорячились? — Он повернулся к бортинженеру Коку. — Кокки, разве не так? Просто мы все устали, перенервничали… но Тео — наш капитан. Разве не так?

Кок мрачно кивнул. Исподлобья посмотрел на Майера и бочком начал вылезать из кресла.

— Тео, — сказал он. — Ты это… не обижайся. Просто не было у нас другого способа тебя убедить…

Капитан не ответил. Он смотрел в другую сторону. Кок повысил голос:

— Тео, послушай же! Я сознаю свою ошибку. Я не имел права так с тобой разговаривать. Но ты же сам…

Майер в своем кресле еле заметно махнул рукой. Кок подождал, но капитан молчал. Тогда бортинженер заговорил опять:

— Ты знаешь, как я на все это смотрю — на поселенцев на этих, наркоманов несчастных, на базы эти проклятые. Поделом чума их поражает одну за другой. Но, — он размашистым шагом пересек отсек и встал перед креслом Майера, — ты мне капитан. И нам всем. — Кок оглядел остальных. — Правда, ребята?

Питер кивнул.

— Я никогда не пойду против нашего Майера, — хрипло сказал он.

В стороне от них Йос прирос к месту, недоверчиво переводя взгляд с одного на другого. Костлявая рука штурмана смяла пустой пластиковый стаканчик, но Йос тут же овладел собой. Бой-Баба никогда раньше не видела, чтобы человек мог так быстро скрыть свои чувства.

Йос широкими шагами пересек мостик и протянул капитану длинную жилистую руку.

— Майер, прости, — сказал он, глядя капитану в глаза. — Я раскаиваюсь в том, что произошло. Я все понимаю… Я не прошу, чтобы ты все забыл, но…

Голос штурмана упал. Он опустил голову.

— Майер, пожалуйста, будь нашим капитаном. Будто ничего не было. Ведь мы раскаиваемся, — посмотрел веско на остальных, — правда, ребята?

«Ребята» горячо поддакнули.

Майер посмотрел на протянутую ему руку. Поднял глаза на Йоса. Тот стоял перед ним, понурив голову. Ждал.

Медленно капитан протянул руку.

Питер с Коком зааплодировали. Капитан поднялся и обнял Йоса. Затем отстранил и всмотрелся в маленькие, глубоко посаженные глаза штурмана.

— Не горюй, — сказал капитан Йосу. — Будет и у тебя Троянец.

Тот вздохнул. Кок спешно вылез из капитанского кресла и нажал кнопку, восстанавливая габариты Майера. Бой-Баба попятилась к выходу — и налетела железной спиной на кого-то. Обернулась.

Позади нее согнулся, тряся отдавленной ногой, инспектор — этот, как его, Электрий. От него разило дорогим одеколоном. За гримасой боли инспектор пытался спрятать разлитое по его гладко выбритому лицу торжество.

Люди внутри Троянца почувствовали вибрацию взлетающего корабля и подняли головы. Паутинные завесы высоко под сводами зала трепетали. Мягкий, пружинящий пол под ногами на мгновение замер и разошелся волной. Вода в бутылках и стаканах закачалась, выплескиваясь на подстеленные тряпки.

Несколько уже готовых к выходу человек в гермокостюмах кое-как поднялись на ноги и, придерживая друг друга, потащились к выходу. Все смотрели им вслед, выжидая.

Полуседая умирающая Мойра куталась в одеяло. Она сидела на коленях, одна в своем с мужем углу, под безмолвными, осуждающими взглядами соседей. В горле у нее саднило — и от болезни, и от криков. Казалось, Мойра только что пыталась поднять остальных, заставить помочь тяжелобольным. Уверяла всех, что «началась эвакуация», что астронавты «сейчас вернутся и всех-всех заберут».

Она ниже опустила голову, встряхнула лохмами, чтоб упали ей на лицо, чтоб никто не видел ее глаз. Ее обманывали часто, но никогда еще она не обманывала других. Грудь ей жгло — и от стыда, и от болезни.

Ушедшие наконец вернулись, качая головами. По толпе пронесся вздох. Чей-то голос тоненько заныл и тут же смолк, оборванный ударом кулака. Остальные сидели, глядя перед собой, и молчали. Никто не смотрел на Мойру — а некоторые специально подвинулись так, чтобы сесть к ней спиной. Она ничего не сказала.

Плеча коснулась рука. Она обернулась. Муж.

Опираясь о плечо Мойры, лаборант тяжело опустился на колени и сел рядом с ней на расстеленные тряпки. Провел трясущейся рукой по засаленному тарполину.

— Грязь какая, — прохрипел он. — Сидим тут, как свиньи, в собственном дерьме…

— Где ты был? — не оборачиваясь, спросила она.

Профессор облизнул слипшиеся губы.

— Улетели, а? Господи, — он обхватил руками длинную, яйцеобразную голову, — вот счастье-то какое, сами улетели… — Потом внимательно всмотрелся в лицо жены. — А они ничего… — он окинул взглядом больных, ища, высматривая, — ничего не оставили?

Мойра горько усмехнулась и покачала головой:

— Как прилетели, так и улетели… пяти минут не пробыли. Но их можно понять: умирать никому не хочется… А все-таки обидно. Бросила нас Земля… — вздохнула она.

Лаборант возбужденно помотал головой.

— Земля не может нас бросить, — быстро сказал он. — Почему — этого я тебе пока объяснить не могу… настанет час, и ты все узнаешь. — Он лихорадочно оглядел толпу. — Челнок не возвращался?

Мойра безразлично повела плечом:

— Я не видела.

— Не возвращался! — захрипел старческий голос справа от них. На своей подстилке пошевелился морщинистый, иссохший человечек в дырявом свитере, к которому пристали выпавшие волосы. Потрясая костлявым пальцем, он повернулся к лаборанту: — Куда ты его дел?

Мойре хотелось схватить мужа и бежать в один из тайных закоулков Троянца. Именно так здесь и начинались кровавые, с выдавливанием глаз и изгнанием на мороз, ссоры. Но лаборант словно не понимал и охотно ответил на вопрос старика:

— Я его не видел. Я в медблоке был.

— Я не про Челнока! Мне его делишки без разницы! Куда товар дел, спрашиваю? — старик, которому, если верить вживленному чипу индивидуальной идентификации, еще не исполнилось двадцати лет, с подозрением оглядел посеревшее дырявое банное полотенце, на котором сидела Мойра. Та вздрогнула.

— Нам нет дела до вашего товара, — сказала она. — Хоть бы сгинул ваш Челнок, всем нам легче бы жилось!

Женщина фыркнула и отвернулась. В голове забегали обыденные мысли: сколько у них двоих осталось еды и можно ли попросить Троянца синтезировать чего-нибудь — сами поселенцы друг с другом никогда и ничем не делились. Главное — постараться не думать о том, — взгляд ее упал на тот угол, куда они стаскивали для переработки трупы, — из чего Троянец синтезирует пресные брикетики биомассы…

Старик приподнялся и повернулся к остальным.

— Им все равно! — прошамкал он, силясь перекрыть гул голосов. — А нам что теперь делать? Они улетели… — он осекся, обвел всех испуганными глазами, — улетели и ничего нам не оставили!

Гул усилился, перешел в ропот. Мойра отодвинулась в угол, наблюдая, как поселенцы роются в своих вещах, перетряхивают истлевшие в ядовитой атмосфере сумки и разорванные пластиковые мешки. Все качают головами. Нету, ни у кого нету!

Старик поднял на нее слезящиеся глаза.

— Это вы виноваты! — потряс он тощим пальцем у Мойры перед глазами. — Они улетели из-за вас! — и обернулся к остальным: — Они нас испугались!

Мойра сжалась под враждебными взглядами. Муж обхватил ее за плечи, прижал к себе. Но что он может? Первые фигуры двинулись к ним. В истощенных руках блеснула сталь.

Она закрыла голову мужа руками. Тот оттолкнул ее, полез за чем-то в карман. Троянчик, миленький, спаси, помоги! — билось у нее в мозгу. Но ничего не менялось. Даже Троянец их оставил.

Первые из ненавидящих уже подошли так близко, что она слышала их прерывистое, натужное дыхание. Вот и все, подумала она.

Ненавидящие остановились. В их глазах появилось сомнение. Все разом, как по команде, сделали шаг назад. На тот угол, где она сидела, упала длинная тень человека.

— Сгинул бы Челнок, говоришь? — прошелестел еле слышный голос. — Ну что ж, твои молитвы, да богу в уши!

Стоявшие прямо перед Мойрой отстранились. Не сводя глаз с человека, появившегося за ее спиной, они опустили головы и сжались. А потом медленно попятились обратно.

Лаборант обернулся, вскинул голову на говорящего и заерзал на тарполине, загаженном коричневыми пятнами биомассы. Жена высвободилась из его рук и тоже повернулась.

Над ними стоял, расставив ноги в дорогих сапогах, курчавый человек с мягким, добродушным лицом. Глаза его — хитрые, мальчишеские глаза — смеялись. Уголки губ были приподняты, как будто в улыбке. Он поднял руку — Мойре бросилась в глаза легкость движений, как будто он был совершенно здоров — и пригладил отросшие волосы. Позади него стояло трое поселенцев помоложе, чем он, и покрепче.

До этого Мойра видела его только мельком, в массе остальных поселенцев, и удивленно оглядела вжавшихся в коврики соседей. Человек стоял и смотрел на нее и на мужа.

— Ну, Профессор, — прошелестел его голос, — слышал глас народа?

Муж торопливо закивал и попытался отползти назад. Человек улыбнулся:

— Что ж… Земля нас бросила, твоя мадам правильно сказала. Придется полагаться на самих себя. То есть, — он кивнул стоящим позади, и те шагнули вперед, — на тебя, Профессор. Пора показать, чему тебя в академиях учили.

Его люди нагнулись, подхватили лаборанта под мышки и поставили на ноги. Тот растерянно смотрел на жену.

— Отведите его в медблок, — негромко приказал человек в сапогах.

Мойра вскочила, попыталась оттолкнуть их от мужа, но ее пихнули в больную грудь, и женщина упала на коврик, заходясь кашлем. Даже кричать не могла, когда человек мотнул головой своим людям, и те потащили упирающегося мужа в глубь багровых колышущихся проходов.

Глава 5

По бортовому хронометру наступило темное время суток, но заснуть Бой-Баба не могла. Обрывки мыслей мельтешили в мозгу: в часы бессонницы никогда не лезет в голову хорошее, но всегда — плохое, беспокойное.

Вот и теперь: память гоняла по кругу их вылазку на транспортере: как сели, как поехали, Питер Маленький остался в машине, они с Живых вылезли, пошли… набрели на пораженного… За стеклом шлема — воспаленные глаза, пунцовые от жара губы. Как тащили обратно. Питер ломается, как красна девица…

Какая-то мысль занозила, невнятная, недодуманная: что-то там было. В глазках Рашида… как он смотрел на раненого… сейчас не могла вспомнить, но чувство не проходило. Бой-Баба приподнялась на локте, нащупала на прикрученном к полу стуле сложенную по уставу одежду, сунула руку в прорезь нагрудного кармана. Достала карту памяти.

Покрутила в руках, подумала. Лежать — бесполезно, все равно не уснет. Бой-Баба встала, потянулась в ящик стола за планшеткой, сунула в щель карту памяти. Включила.

Зажегшийся экранчик тускло осветил отсек. Она попыталась открыть файл с данными чипа раненого поселенца, но прибор выдавал ошибку. Наверное, нужен специальный сканер, вроде тех, что стоят в поликлиниках и полицейских участках.

Тадефи, вспомнила Бой-Баба. Она студентка медучилища. Она должна знать, как открыть этот дурацкий файл.

Бой-Баба зажала карту памяти в руке, поднялась и как была, в застиранной трикотажной пижаме с пузырями на коленях, выскользнула в коридор. Ковровое покрытие грело клонированную кожу босых ног: как и обещали в больнице, чувствительность потихоньку возвращалась.

Третий отсек слева. Она поколебалась и постучала.

— Тадефи? Ты спишь?

Никто не ответил. Она прислушалась. За дверью шебуршало. Она постучала еще раз.

— Тадефи, впусти, пожалуйста!

Дверь приоткрылась. Высунулась взлохмаченная грива Живых.

— Ты чего?

Вот дьявол. Хоть провались сквозь землю.

— Нет, ничего, я пойду, до завтра терпит. — Бочком-бочком она стала отходить, когда дверь раскрылась. В проходе стояла Тадефи в форме.

Они впустили ее и выслушали все, что вертелось в ее голове за несколько бессонных часов. Помолчали.

— Карта памяти у тебя с собой? — спросил Живых. Она раскрыла ладонь, показала. Тадефи ссутулилась на краю койки, оперлась подбородком о смугло-розовый кулачок. Задумалась.

Наконец медик-стажер подняла голову и посмотрела на Бой-Бабу.

— Пошли, — сказала она. — Я вас проведу.

— Куда? — тупо спросила Бой-Баба.

Тадефи протянула руку и взяла у нее чип:

— Ты же хотела его считать? Так пойдем сейчас, пока медик дрыхнет. Заодно покажу вам кое-что, — она усмехнулась.

— Пойду оденусь сначала, — сказала Бой-Баба. — Не идти же мне так…

— А кто тебя там увидит? — хмыкнул Живых. Тадефи мотнула им бритой головой:

— Пошли все вместе, быстро!

Троица свернула за угол и двинулась по слабо освещенному коридору. Ковровое покрытие поглощало звуки шагов.

Бой-Баба шла сзади и смотрела им в спины. Господи, ну какая же она дура! Пусть они забудут, ну пусть они забудут, как она к ним вперлась, идиотка несообразительная! С другой стороны, а как ей было сообразить? На то и секс-депрессанты в таблетках выдают, чтобы избежать инцидентов…

— Чего отстаешь, пошли давай, — Живых оглянулся, протянул ей руку. Она сунула руки в карманы треников. Он пожал плечами и отвернулся.

Тадефи обогнала их и теперь в конце коридора возилась с магнитной картой возле двери медотсека. Красная лампочка равномерно вспыхивала над входом. Тадефи приложила палец к губам и озорно улыбнулась:

— Идите за мной, только тихо!

Они вошли в темноту, пропахшую карболкой. Направо, в глубине, отсвечивали никелем медицинские аппараты. Стажер поманила спутников налево, в лабораторию.

Но не остановилась, а, сделав знак двигаться тише, скользнула за следующую дверь, в отсек консервации. Там горел слабый свет. Тадефи поманила их и, не в силах больше сдерживаться, фыркнула. Показала рукой перед собой. Они подошли — и зажали себе рты, чтобы не свалиться на пол от смеха.

Один из аппаратов консервации был подключен. Датчики попискивали. Прозрачная крышка была закрыта, и на мягком противоожоговом покрытии матраса покачивалась жирная туша Рашида. Глаза закрыты, дыхания почти не слышно. Под крышку в тело Рашида уходили провода и катетеры.

— Он здесь каждую ночь спит, — зашептала Тадефи Бой-Бабе на ухо. — Говорит, замедляет процесс старения. И мне предлагал, кобель старый!

Живых только покачал головой. Тадефи выдворила их из блока консервации. Тихонько вышли в лабораторию, плотно прикрыли дверь, прошли из лаборатории в приемный кабинет, закрыли и эту дверь — и только тогда зашлись тихим сдавленным смехом.

— Ну Рашид! — еле выговорил Живых. — Даже с этой должности сумел выгоду поиметь!

Тадефи зажгла верхний свет и повернулась к Бой-Бабе:

— Где там твой файл?

Та протянула карту. Тадефи включила экран и принялась тыкать стилусом в иконки, подключаясь к медицинской базе данных. На экране высветилась всем знакомая иконка чипа индивидуальной идентификации. Тадефи ударила по ней стилусом, и иконка осветилась, замигала сначала красным, потом желтым огоньком.

Подождали. Желтый продолжал мигать.

— Глючит, — сказала Тадефи. — Вечно так. Общество Соцразвития экономит на оборудовании, даром что деньги под себя гребут.

Она перезагрузила файл. Иконка осветилась. Замигала. Красный огонек. Желтый.

— Нич-че не понимаю, — пробормотала Тадефи. — Может, это твоя карта глючит?

Тадефи вынула карту памяти и тут же вставила обратно. Нажала кнопку перезагрузки:

— Еще раз.

Желтый продолжал мигать, никак не сменяясь зеленым.

— Вот фиговина… — прошептал Живых.

Бой-Баба отстранила Тадефи. В голове стало проясняться. Неужели…

— Ребята, — тихо сказала Бой-Баба. — А ведь чип-то паленый.

— То есть? — впервые за весь вечер посмотрел на нее Живых. — Поддельный, что ли?

Она хмыкнула:

— Поддельный знаешь сколько стоит? У кого есть деньги на поддельный, тому на базу вербоваться незачем. А этот… — осеклась, — ну, не знаю… — Бой-Баба отвела взгляд.

Знала она все. В тюрьме просветили. Паленые чипы функционировали еще какое-то время после вылета с Земли, а потом дохли на самопальных индийских батарейках. Благо кто на базах будет чипы проверять? И цена умеренная: мелкой уголовщине по карману, особенно когда следствие подбиралось слишком близко. А она-то раньше думала: романтики, покорители космоса! А оказалось — люди, они везде люди…

— И все равно беглеца нашего жалко, поселенца-то, — сказала она на обратном пути.

Живых остановился. Посмотрел на коллегу.

— Думаешь, надо было его спасать? Может, он убил кого. Может, это ему от Бога карма такая, — усмехнулся в полутьме.

Бой-Баба хмыкнула:

— А может, наша карма была его спасти! А мы вместо этого…

— Но то, что мы даже имени его теперь не знаем, это точно не наша вина, — вмешалась Тадефи.

— Он знал, на что шел, — отрезал Живых. — Именно этого он и хотел. Чтобы никто его имени никогда не узнал.

На обратном пути Бой-Баба смотрела в спины Тадефи и Живых. Какое-то неудобное, обиженное чувство сидело комом в горле. С чего вдруг? Живых ей как брат, с самого училища вместе летают. Не иначе гормоны играют, решила астронавтка и дала себе слово с утра пойти к Рашиду за секс-депрессантами.

Наутро болела голова и никого не хотелось видеть. Меньше всего медика — разве только для того, чтобы свернуть ему шею. Но, взглянув на часы, Бой-Баба заставила себя одеться и, прихватив договор страховки, отправилась в медблок. Таблетки им выдавали на честность, но еженедельный анализ крови все равно сразу выявил бы откосивших.

На корабле жизнь вошла в прежнее русло. Вдалеке раздавались голоса, окрики, команды Майера. Колотили чем-то тяжелым по металлу. Проходя мимо ближнего дока, она наткнулась на охранника. Взлохмаченная седая грива колыхалась над вскрытой решеткой пола у самого прохода. Дядя Фима светил фонариком и всматривался внутрь, щурясь, как будто что-то искал. Чуть подальше капитан с Йосом заводили автопогрузчик. Дядя Фима поднял вспотевшую красную физиономию и еле заметно подмигнул.

До медблока оставалось два шага, когда в сиреневом полумраке впереди нарисовалась нескладная фигура. Бортинженер Кок шел неловко, сжимая в руке аптечный пакетик с нарисованной на нем змеей, обвивающей чашу. Проходя мимо, Бой-Баба кивнула. Кок остановился и жестом велел остановиться ей.

— Я из медблока, — он помахал пакетиком. — Хотел с вами поговорить. Давайте отойдем.

Бой-Баба шагнула в сторону, освобождая проход. Бортинженер встал рядом, сгорбившись под скосом полукруглого потолка. Руки мяли пакетик.

— Вчера, когда вы с вашим другом выходили на поверхность планеты… — он помолчал. — В каком состоянии был Питер? Вся эта история с зараженным не произвела на него слишком тяжелого впечатления?

Бой-Баба усмехнулась:

— Тяжелого впечатления. На Питера. Я так не думаю. Но она, безусловно, произвела тяжелое впечатление на раненого поселенца.

Бортинженер нетерпеливо пожал плечами:

— Он не член нашего экипажа. И случившееся — исключительно его собственная вина. Он должен был дожидаться нашего прибытия с остальными на базе.

— Уж они-то дождались, — кивнула Бой-Баба. — Нашей помощи им мало не показалось.

— И это тоже их вина, — авторитетно заявил Кок. — Они должны были понимать, что мы ничем не можем им помочь. Инструкция по охране здоровья и безопасности категорически запрещает астронавтам контакты с любого рода инфекцией.

Бой-Баба посмотрела на него долго.

— И вам, — сказала она тихо, — их ни чуточки не жаль?

— Конечно, я им сочувствую, — уверенно подтвердил бортинженер. — Я же человек, у меня тоже есть сердце. Но интересы Земли должны быть на первом месте. Именно поэтому мы должны соблюдать инструкцию, чтобы не занести заразу на нашу родную планету.

Кок замолчал. Поколебался:

— Видите ли… Питер очень сильно изменился со вчерашнего дня. Он со мной не разговаривает. Он молчит и смотрит в стену. — Его голос задрожал, и он закрыл глаза рукой. — У него что-то на душе…

Ну, если у Питера после вчерашнего что-то есть на душе, то еще не все потеряно… Вслух же Бой-Баба сказала:

— Вы хотите, чтобы я с ним поговорила?

Кок заколебался, с сомнением оглядывая ее.

— Я не знаю, чему может послужить разговор с… э-э… работником техперсонала…

Бой-Баба смолчала.

— Но я подумал: возможно, вы знаете что-то, чего не знаю я… что привело его в такое состояние… Вы уверены, что он не контактировал с зараженным?

Бой-Баба покачала головой:

— Никто с ним не контактировал. Если бы контактировали, может, он бы жив сейчас был.

Взмахом головы Кок отмел такую вероятность.

— Я настаивал, чтобы он показался врачу. Питер, то есть. Просто чтобы исключить вероятность…

— Так пусть покажется. Я, кстати, сама сейчас спешу…

Но Кок уже увлекся любимой темой:

— Меня это тоже волнует. А при моем диабете, знаете ли, волноваться нельзя. Искусственные бета-клетки очень чувствительны к стрессу.

Бой-Баба вздохнула: бортинженер умел любую беседу свернуть на обсуждение «своего диабета», и команда давно с этим смирилась.

— Самое лучшее, — сказала она, — предложить Питеру заглянуть в медблок. Пусть Рашид его посмотрит, для вашего же успокоения.

Кок задумчиво смотрел на стену.

— Да, — наконец сказал он, — пожалуй, так и сделаем. Я скажу ему заглянуть в медблок. Просто чтобы, как вы говорите, исключить вероятность…

Он оглядел ее еще раз. Церемонно поклонился и, не говоря ни слова, пошел прочь, помахивая пакетиком с лекарствами.

Он мог сколько угодно им махать, но весь экипаж был в курсе, что Кок с Питером эти самые секс-депрессанты спускают в унитаз.

Стоя перед входом в медблок, Бой-Баба нажала кнопку вызова. Помедлила.

Обычно приходилось ждать, даже если над дверью горел зеленый огонек «свободно». Может, Рашид медицинскими познаниями и не блистал, но все свободное время проводил в лаборатории за экспериментами, изготовляя разнообразные препараты и изучая их под микроскопом. Он как-то поведал Бой-Бабе, что намеревается пройти конкурс для соискания должности научного работника в фармакологических лабораториях Общества Социального Развития. Все самое интересное в медицине, по словам Рашида, происходит именно там. Особенно их последние разработки по «неограниченному продлению жизни». Ну-ну…

Бой-Баба подождала еще. Нажала кнопку, раз, другой. Толкнула дверь, и та легко отъехала в сторону.

— Рашид? — громко произнесла Бой-Баба, еще не переступая порога.

Тишина. Из-за закрытой двери лаборатории доносился размеренный чмокающий звук. Бой-Баба вошла. Огляделась.

В кабинете вдоль стен стояли плотным рядом надежно запертые белые шкафы с большим красным крестом на дверцах. В центре — письменный стол с экраном монитора, деликатно повернутым к креслу больного, чтобы ему было видно, что именно медик вводит в базу данных. В углу за занавесочкой — кушетка и батарея медицинских приборов. Дверь в лабораторию.

И никого.

— Рашид? — Бой-Баба постучала в дверь лаборатории. — Можно? — Просунула в голову дверь. — Я за таблетками…

Никого. Может, он в гигиенблоке? Она подошла, постучала. Потянула ручку в сторону. В темноте забелел унитаз. Пусто.

Дверь, ведущая из лаборатории дальше, в блок консервации, была приоткрыта. Тихий размеренный чмок доносился именно оттуда. Может, он еще не встал?

— Рашид? — повторила она и шагнула за дверь.

Никого.

Поблескивающие нержавеющей сталью капсулы консервации, опутанные проводами и шлангами, стояли посреди помещения. Их окружали отключенные приборы искусственного поддержания жизни. В данный момент, тьфу-тьфу, в капсулах никого не было.

Когда она возвращалась из последней экспедиции, после аварии в ящиках лежал весь экипаж, кроме нее и Живых. Вдвоем, накладывая друг другу перевязки и жгуты, на одних болеутоляющих, они довели и посадили умирающий корабль.

И корабль посадили, и сами сели: за непредумышленное убийство и нарушение протокола по охране здоровья и безопасности. Потому что двоим из ребят после аварии даже консервация не помогла…

Бой-Баба протянула руку и погладила скользкую поверхность капсулы. Слез не было — ни сейчас, ни тогда. Она вообще по жизни нечасто плакала. Чего плакать — надо дело делать… причем именно тогда, когда другие разнюниваются.

Астронавтка медленно прошла по рядам, вспоминая. Тогда ей не только проститься с товарищами не дали — она вообще до следствия так и не узнала, кто из них жив, а кто нет. И конечно же в их смерти была виновата только она. Как капитан. Их долг был подчиняться ее приказу. Она и не спорила со следователем. Да — приказала своему экипажу идти на смерть. Что еще говорить?

Только, если бы пришлось прожить тот день еще раз, зная заранее, что весь экипаж вернется в ящиках консервации, она бы все равно отдала тот же самый приказ: спасать команду чужого корабля…

Медленно вернулось сознание того, что она стоит как столб и что-то шепчет. Бой-Баба ухватилась за край ящика и огляделась вокруг себя.

Черная тень в углу привлекла ее внимание. Она пригляделась. Может, медик там за каким-нибудь столиком диссертацию кропает, а заодно и наблюдает ее неадекватное поведение? Чтобы потом доложить по инстанциям о ее психической неустойчивости и синдроме вины? Это вам не пять лет условно и разжалование в техперсонал. С такой записью в медкарте спишут подчистую, даже сортиры чистить в лунных отелях не дадут.

Она осторожно прошла за угол.

— Рашид?

Тишина.

— Рашид?

Медик не ответил.

Бой-Баба повернула голову.

Он все еще был там. В капсуле.

Голова повернута к ней.

Глаза, наполовину вылезшие из глазниц, вытекли ему на лицо — белое, с сиреневым отливом. Синий рот раскрылся в беззвучном вопле, обнажив почерневшие обломки зубов. Выдранная с корнем в агонии прядь немытых волос прилипла к губе.

Медик лежал на спине, наполовину высунувшись из капсулы консервации. Крышка была задвинута не до конца — она врезалась острым краем в его окровавленный живот. Кровь замерзла, и кожа медика была тверже камня: морозильная установка работала на полную мощность. Система консервации жизни издавала тихие ритмичные чмоки.

С белых кружков пластыря на волосатой груди медика свешивались оборванные в панике провода электродов. Он вытянул руки в стороны — видимо пытаясь выбраться из ящика, — да так и застыл, высунувшись до пояса наружу. Нижняя половина тела Рашида осталась под стеклом крышки, запутавшись в сети проводков и трубочек. Пальцы рук покрывала свернувшаяся кровь, сочившаяся из-под ногтей.

Бой-Баба осторожно пошла вокруг ящика. Бока и штанины медика были залиты кровью из разорванного давлением живота. В позвоночник снизу входили иглы, и капельницы мерно вкапывали в него свое содержимое.

Астронавтка стояла и смотрела. Надо бы отключить систему. Но она не знала, как. Включать уже умела, а вот выключать еще не доводилось.

Да и не надо бы ничего тут трогать…

Бой-Баба вытянула из кармана переговорник, нажала кнопку. Жестяным голосом доложила ситуацию. Потом опустилась на пол и так сидела, глядя в пространство, пока не пришли остальные.

— Ну что, очухалась, красивая? — красная физиономия дяди Фимы наклонилась над Бой-Бабой. Она кивнула. Обхватила руками стакан с водой, заботливо подсунутый Живых. Голова кружилась, так что ей пришлось ухватиться за рукав товарища, чтоб не повалиться набок. Выпила воды, и через минуту ей полегчало. Голова прояснилась. Она повернулась посмотреть. Застонала и отвернулась.

Наполовину замороженная туша медика по-прежнему торчала из ящика консервации, и провода так же входили в тело, а лампочки помаргивали. В медблоке битком народу, вся команда тут, кроме вахтенного Йоса. Возле капсулы, опустив голову, стоит капитан. На мгновение Бой-Бабе показалось, что он улыбается — но вот Майер выпрямился и сделал знак дяде Фиме отключать капсулу. Теперь на лицах обоих светилось мрачное удовлетворение.

В кресле сидел бледный бортинженер Кок, отирая бумажным платочком испарину. Вокруг него суетился Питер Маленький. Инспектор Электрий стоял в дверях, словно не решаясь переступить порог. Тадефи листала книгу записей на лабораторном столе.

Капитан отвернулся от капсулы и подошел к Бой-Бабе. А вот дядя Фима нагнулся к телу и что-то там рассматривал, ковырялся в трубочках и проводках.

Бой-Баба напрягала голос как могла, но все равно получалось тихо. Оказывается, она все помнила. Рассказала, как вошла, как обнаружила труп. Все слушали и кивали. Живых качал головой и поглядывал на изогнутое смертной судорогой тело.

Дядя Фима, по всей видимости, тоже слушал, потому что похмыкивал в такт ее рассказу.

Наконец она замолчала. Майер кивнул:

— Ну что ж. Так и запишем — несчастный случай. Во всех инструкциях сказано: не использовать капсулы для кратковременной консервации. Он спал в них, вы говорите? — повернулся капитан к Тадефи.

Студентка посмотрела робко и кивнула. Капитан прищурился на тело Рашида, наморщив лоб. Думал. Наконец тряхнул седым «конским хвостом»:

— Это большая потеря. Но никто не мог такого предусмотреть.

Члены команды вразнобой поддакнули.

— Досадно, что именно медик… — капитан оглядел всех, — так что пока на должность медика назначается мисс Тадефи. Посмотрим, чему вас там в училище учат.

Тадефи наклонила голову, подчиняясь приказу, и снова углубилась в записи.

Дверь блока консервации медленно отъехала в сторону. На пороге стоял Йос.

С каких это пор вахтенные без спросу с поста уходят, сердито подумала Бой-Баба. Но после несостоявшегося «бунта» штурман изменился — это все заметили. Поднимал голос на капитана, дерзил в ответ. Майер как будто не замечал. Верно говорили в Министерстве космонавтики: святой человек наш Майер… или блаженный.

На мгновение воцарилась тишина, прорезанная жалобным голосом Кока:

— Конечно, я боюсь! И надо же, чтобы это был именно медик! Что же мне теперь… — его голос задрожал, лицо искривилось, — что делать? Без медика с моим диабетом… — Он поднялся, придерживаясь за руку Питера. — Капитан!

Майер терпеливо повернулся.

— Мы обеспечим вам уход как полагается, дружище. Вам и вашему диабету. Не волнуйтесь. При диабете это вредно.

— Но, — настаивал бортинженер, — через два дня мне нужно делать очередную инъекцию! Вводить нанотестер! Кто будет этим заниматься?

Охранник резко повернулся к шкафу, распахнул дверцу. Выхватил с полки коробку и, не глядя, кинул ее Тадефи.

— Нанотестер, — сказал он и, оглядев полки, добавил: — Причем — последний. Послезавтра введешь ему, — и он кивнул на Кока. — Как вводить, знаешь? Учили вас?

Тадефи посмотрела на коробку, затем на охранника и нерешительно наклонила голову.

— Тогда с этим все, — отрезал дядя Фима.

Питер стоял с понурым видом, пряча лицо от капитана. Бой-Баба повернулась — и поймала дяди-Фимин взгляд. Тот тоже разглядывал Питера Маленького.

— Несчастный случай, — в голосе охранника была ирония. — Ну что ж, так и запишем…

Инспектор покинул медблок с чувством удовлетворения. Он не любил медика. Смерть свою, как та ни была ужасна, Рашид безусловно заслужил.

Суточкин не спеша шел по коридору. По пути в свой отсек он намеревался заглянуть в кают-компанию. Побеседовать с командой в непринужденной обстановке.

И главное, — Электрий оглянулся по сторонам, — выяснить, не успел ли Рашид перед смертью привести свою вчерашнюю угрозу в исполнение.

Инспектор пожал плечами. Конечно, интересно было бы узнать, как именно погиб медик. Электрий совершенно не разбирался в технике, но понимал, что просто взять и сломаться такое сложное устройство не могло.

Быть может, кто-то помог ему сломаться, усмехнулся про себя инспектор. Он вспомнил свою вчерашнюю беседу с медиком — шепотом, в углу медкабинета: Рашид прижал свои жирные губы к его уху, шептал и хихикал, когда Электрий отстранялся, потрясенный его словами. В который раз Суточкин вздохнул с облегчением. Рашид вчера торговался, как турок на базаре, — а ведь он, Электрий, вовсе не так богат, как шантажист, судя по тону их разговора, предположил.

И потом, с какой стати он должен был платить Рашиду за молчание, возмутился Электрий. Он всего лишь инспектор, выполняющий задание — ответственное и безусловно опасное — дирекции Общества Соцразвития. Если медику так хочется кого-нибудь шантажировать, так пусть шантажирует дирекцию. У них и денег побольше будет.

Электрий замедлил шаг. Если бы Рашид вздумал шантажировать дирекцию, он и до вечера того же дня не дожил бы. И все же — покачал он головой — как вовремя произошел этот несчастный случай.

После инцидента на базе инспектор старался не раздражать капитана. С него, Электрия Суточкина, вполне достаточно сознания того, что победа в тот день осталась за ним. Но смерть Рашида затрагивала интересы Общества Соцразвития.

Только одна мысль продолжала беспокоить инспектора. Уже выходя из медблока — у него тогда горело лицо от пережитого возбуждения, от необходимости доказывать Рашиду, что он ставит невыполнимые условия, что у Электрия такой суммы нет ни на борту, ни в банке, — он столкнулся в коридоре с этим старым извращенцем, бортинженером. Он шел в медблок по какой-то своей старческой надобности. Электрий тогда брезгливо посторонился — он старался избегать контактов с лицами нетрадиционной ориентации, — а Кок прошел мимо, старательно глядя мимо него, в сторону. Тогда Электрий еще подумал, что бортинженер почувствовал его неприязнь, и даже укорил себя за это: никогда не следует плевать в колодец и портить отношения с нужными людьми. Но теперь… после смерти ливанца… уклончивый взгляд Кока мог означать что-то совсем другое.

Уж не подслушал ли он их с Рашидом разговор?

Инспектор покачал головой. Только Майер и мог набрать такую пеструю команду с сомнительным прошлым. Впрочем, как умный человек, Электрий понимал, что самое дальновидное — затаиться и ничего не предпринимать. Только наблюдать.

Инспектор прикрыл веки и начал вспоминать, слово за слово, недавние столкновения команды. Когда наконец он открыл глаза, на тонких губах его играла улыбка.

Электрий возвращался в свой отсек, когда до него донеслись голоса из жилого блока. Люк в него был открыт, и два мужских голоса спорили, перебивая друг друга. Инспектор бы даже сказал — не спорили, а ссорились.

Он неслышно прошел по коридору. Голоса раздавались из-за неплотно прикрытой двери. Инспектор узнал голоса, узнал и номер отсека.

— Ты сошел с ума! — категоричным тоном заявил бортинженер Кок. Прозвучали шаги, как будто тот не мог устоять на месте от волнения. — Зачем тебе это было нужно? Чего тебе не хватало?

— Но Кокки, — робко подал голос Питер Маленький, — ведь это же не опасно… никакого вреда здоровью… Разве не так? Рашид уверял меня, что это его собственный товар, из Ливана, с местных плантаций… я решил попробовать… ведь и ты тоже…

Кок издал нечленораздельный возглас:

— Попробовать! В следующий раз, прежде чем что-то пробовать, будь любезен посоветоваться со мной.

Питер промычал что-то обиженное, а потом заскулил:

— Я не знаю, что мне теперь делать… посоветуй…

— Ничего не делать! — отрезал Кок. — Молчать! С Рашидом ты практически не общался. В день смерти ты его не видел и никаких дел с ним не имел. Если полиция после приземления заинтересуется — именно это ты им и скажешь, — он помедлил. — Что? Ты что-то еще хочешь мне сказать?

— Да… то есть, нет… — замялся Питер. — То есть… ничего.

— Ничего?

— Нет, — уверенно ответил Питер. — Ничего.

За дверью воцарилось молчание.

— Теперь о главном, — продолжал Кок. — Чем ты ему платил?

Голос Питера прозвучал обиженно.

— Я платил ему сам. И только наличными.

— Хорошо. — Кок продолжал мерить шагами отсек. — Значит, наш банковский счет чист. — Шаги остановились. — Ты ведь прекрасно понимаешь, что полиция первым делом арестовывает банковский счет?

— О Кокки! — застонал Питер. — Я не подумал… — За дверью что-то заскрипело — кажется, открыли ящик стола. Застучали стилусом по экрану планшетки.

— Вот, смотри! — продолжал Питер. — Сегодня пришли банковские выписки с наших счетов, по прямой связи. Видишь — все чисто.

Кок тяжело прошагал по отсеку.

— Главное, чтобы нельзя было проследить связь наших счетов со счетами Рашида.

— Ну что ты… — Питер помедлил. — Хотя теперь я припоминаю… один раз Рашид по ошибке взял со столика мою кредитную карту. Ему что-то нужно было оплатить… Но, — заторопился Питер, — он сам мне сказал, что это вышло нечаянно! И сразу вернул, как только заметил ошибку.

Стук стилуса по экрану прекратился. Кок молчал. Потом до инспектора донеслось шипение:

— Что это? Питер! Что… это?

Тишина — и громкий ах:

— Это… этого не может быть! Сколько? Десять? Тысяч? Снято со счета, когда? — Стремительные шаги Питера по комнате, звук выдвигаемых ящиков. Снова стук стилуса по экрану. — И здесь тоже! Этого не может быть! Это ошибка банковских работников!

Кок устало рассмеялся. Он продолжал смеяться, когда инспектор неслышно отошел от двери и удалился в свой отсек.

Там он сел за столик, сцепил перед собой руки и нахмурился. Ему нужно было многое обдумать.

Судя по подслушанному разговору, его проблемы только начинались.

Глава 6

— Господин капитан! — Бой-Баба вытянулась по стойке «смирно». В присутствии Тео Майера ей всегда хотелось показать тому свое уважение. Мало кто уже помнил легендарного капитана, а ведь она выросла на рассказах о нем.

Капитан повернулся в кресле. Глаза ввалились, на щеках лежали тени. За этот полет он постарел больше, чем за все те годы, что она его знала.

— Что у вас, астронавт?

— Дальний док, — она протянула ему планшетку с планом. — Плановая инспекция оборудования. — И подала ему стилус — подписать.

Капитан вчитался, поднял брови.

— Но это же завтра!

Он бросил планшетку на стол, внимательно посмотрел на нее.

— Вы здоровы, астронавт?

Она ответила откровенно:

— Не знаю, куда себя деть. Нужно чем-то руки занять. И завтра делать не надо будет. Разрешите провести осмотр?

— Ну, проводите… — Майер рассеянно чиркнул стилусом свою подпись по экрану планшетки. — Надеюсь, это вас отвлечет от… недавних событий.

Капитан помедлил, держа стилус на весу. Посмотрел на Бой-Бабу.

— В дальний док?

— Так точно, — хрипло сказала она.

Капитан задумался.

— Раз уж вы туда… будьте любезны захватить с собой кальцитид и потравите этих крыс, черт бы их подрал. Ведь когда-нибудь до кабелей доберутся, — протянул ей стилус. Посмотрел сухо, подождал.

— Есть, господин капитан, — Бой-Баба сунула стилус в нагрудный карман, развернулась и, стуча сапогами, скатилась по трапу.

Чертыхаясь, Бой-Баба перетряхивала полки подсобки в поисках коробки с кальцитидом. Наконец нашла две. Одна новая, не начатая — запечатанная. Бой-Баба сунула ее обратно, подальше на полку. Во второй коробке крысиной отравы оставалось на донышке: несколько прозрачных пакетиков с зелеными гранулами. Бой-Баба сунула пакетики в карман, подцепила клешней с пола рабочий чемоданчик и отправилась в дальний док.

Бой-Баба, поднатужившись, отодвинула задвижку люка. Из-под ног с писком метнулись во тьму корабельные крысы. Астронавтка нашарила на уходящей ввысь переборке выключатель, и в глубине дока тускло проступили очертания зачехленных машин и механизмов.

В руках Бой-Бабы был стальной чемоданчик с инструментом. Она вытянула из кармана список работ и не спеша пошла по полутемному ангару, осматривая оборудование. Щелкала выключателями, дергала за ручки, стирала тряпкой солярку и сажу. Ставила галочки в списке.

Будь у нее свой эметтер, не пришлось бы занимать руки этой планшеткой. Она механически потерла шрам на виске. До сих пор больно. В тюремной больничке удаляли — не церемонились.

Бой-Баба помедлила и села на ступеньку транспортера. Торопиться некуда. Можно посидеть, подумать.

Жалела ли она о приговоре? Об отключении эметтера? Нет, ей было хорошо. Отсутствие Сети давало некую физическую свободу. Хотя иногда хотелось снести себе башку окончательно. Чтобы не вставали в памяти каждую ночь после отбоя недвижные тела в гермокостюмах. Чтобы не вспоминалась тишина в наушниках. Молчание мертвых.

Бой-Баба задумчиво обтирала грязной тряпкой сапог. Первые полгода после аварии она честно пила амнезиол, старалась забыть. Память работала кусками: сирены, взрыв, пощечина от бортового врача — «Дура! Я не могу им помочь!» Потом непроницаемые, как у немецкой овчарки, глаза полицейской бабы. Лифчики, оказывается, в тюрьме отбирают, как у мужиков шнурки и галстуки. Высокий потолок камеры, ожидание допроса в холодном одиночном предбаннике.

Именно инспекция по охране здоровья и безопасности тогда настаивала в суде на максимальном наказании, вменяя ей — капитану Троянца — в вину преступную халатность, повлекшую за собой гибель экипажа.

Как она тогда объясняла представителям инспекции, что команда ее Троянца спасала людей! Точно такой же экипаж с горящего аналогового звездолета. Пыталась их убедить, что без ее приказа команда поступила бы так же, но самовольно.

Но эти провонявшие дорогим одеколоном господа объяснили ей, что капитан обязан был запретить своим людям оказывать помощь посторонним с риском для собственной жизни.

Эметтер ей отсоединили уже в больнице, так что она до сих пор не знала, какая реакция на процесс была тогда в социальных сетях. Да и какое ей дело… Первое время была легкость в голове — свобода, ничего, кроме собственных мыслей, ничего, кроме видимого единственным глазом. Но одновременно это было и страшно. Нечем было загородиться от мыслей и от того кошмара всех астронавтов, что вставал перед ней каждую ночь.

Как сказала тогда судья, это послужит ей достаточным наказанием.

Писк и драка за зачехленным транспортером — клочки серой крысиной шерсти пошли летать по закоулочкам дока — отвлекли ее от мыслей. Бой-Баба встряхнулась и встала. Выгребла из кармана пакетики, посмотрела на них. Крысы, а все-таки жалко. Одно утешает: или мы их, или они нас, подумала она. На кораблях ходили слухи о том, как вот такая же команда крыс как-то съела слишком жалостливый экипаж. Когда дрейфующее судно нашли, крысы уже обгрызли его до самого корпуса и все перемерли от жара, холода и радиации.

Бой-Баба разорвала пакетик и пошла вдоль стен и темных углов, вытряхивая зеленые гранулы. На коробке было написано, что зверьки погибают без риска для окружающих, от сердечной недостаточности. Хоть не очень мучаются, подумала Бой-Баба, направляясь с остатками последнего пакетика к зачехленному транспортеру.

Рядом с транспортером уходил ввысь стояк с кабелями. Рядом — распределительный щит. Разноцветные жгуты кабелей тянулись сквозь помещение дока вверх, к генератору гравитации, воздухоснабжению, двигателям. Вся жизнь корабля была в этом стояке.

Мелькнула мысль: одного знающего прикосновения к этим кабелям достаточно, чтобы корабль превратился в безжизненную жестянку. Скрутить этих хлюпиков, спуститься на поверхность планеты в боте, изолировать пораженных, поднять Троянца и на нем вернуться… под трибунал. А хоть и под трибунал!

Ничего, тряхнула она головой. Им с Живых не привыкать; да и дядя Фима этот, видно, мужик непростой, даром что не высовывается…

Бой-Баба замерла у стояка. А что? Сейчас вернуться. Выяснить, как смотрит на это дядя Фима. Майера лучше в это не втягивать, а потом поставить перед фактом. Остальных, если что, так и повязать можно. Хоть на что-то ее железные руки сгодятся.

Сердце застучало. Сейчас пойти к Живых и все ему выложить. Все подготовить. Время есть. Через час он встанет на вахту, тогда и действовать.

Бой-Баба бессмысленно посмотрела на собственную руку, сжавшую в железных клещах-пальцах пакетик с крысиной отравой. Усмехнулась. Остановка сердца — как гуманно! И главное, если верить надписи на коробке, без риска для окружающих.

Она шагнула к транспортеру, присела на корточки. Где-то здесь наверняка нора. Здесь насыпать лучше всего. Она протянула руку как могла дальше и высыпала остатки пакетика за транспортер.

В воздухе потянуло паленым пластиком.

Астронавтка замерла. Принюхалась — нет, ничего. Померещилось.

Нагнулась опять, стараясь разглядеть нору, и снова учуяла ядовитый дымок.

Бой-Баба поднялась. С подозрением посмотрела на распределительный щит. Ничего. Но запах был тут, исходил сверху, откуда шли к щиту провода системы жизнеобеспечения. И легкий, как дуновение марихуаны, дымок уже вился над щитом.

Вспомнила слова капитана: «Лишь бы крысы до кабелей не добрались!» С долю секунды она смотрела на распределительный щит, ожидая, что большой тумблер с щелчком прыгнет вниз, вырубая систему. Но он замер на месте, как будто не чувствовал опасности.

Дымок сгустился, и она услышала потрескивание.

Бой-Баба ринулась к стене, выбила стекло на сигнале пожарной тревоги, кулаком вжала кнопку в стену. Взвыла сирена. А дым уже валил из отверстия над щитом, трещала изоляция, летели искры, но тумблер стоял как вкопанный!

Бой-Баба выломала огнетушитель из стояка и направила на щит, но сильный толчок повалил ее на пол, и корабль затрясся мелкой дрожью. Огнетушитель откатился в сторону. Дым душил, ел ноздри. Сыпались гроздья искр, воняя электричеством.

Дым сгущался, дышать было нечем, только красные аварийные лампы мигали под потолком, и кто-то бежал, все ближе, кричали, ругались. Бой-Баба скорее почуяла, чем увидела неисправность. Выхватила из чемоданчика клещи и, держась за замотанные изоляцией рукоятки, с мясом выдрала из расплавленной оплетки кабеля искрящий провод.

Он подался неожиданно легко.

Корабль вздрогнул всей тушей. Воцарилась тишина. Двигатели встали.

Бой-Баба лежала поверх заправленной койки. От холода трясло, насквозь промокшее от пота белье липло к телу. Тускло горели аварийные лампы. Сидевшая возле нее Тадефи улыбнулась, встретив ее взгляд.

— Чаю хочешь? Или лучше воды?

Бой-Баба помотала головой:

— Ничего не надо. Спасибо. Ну что там?

Тадефи усмехнулась:

— Что? Дрейфуем. Аварийная система пока тянет. Капитан в следующий сеанс связи собирается запрашивать помощь с Земли.

— Понятно. — Бой-Баба приподнялась на локте, и ее замутило. — А что с причиной пожара? — Она снова вспомнила слова капитана. — Неужели и правда крысы?

Тадефи пожала плечами:

— Кок пытался установить, но ты же его знаешь, он все делает по бумажке. Если в инструкции не нашел объяснения, значит, пожара просто не могло быть. — Она встала. — Мне сейчас на вахту, Живых сменить. Если что, его вызывай. И спи.

Тадефи вышла, задвинув за собой дверь.

Бой-Баба с трудом разжала кулак. Поднесла к свету.

На ладони лежал почерневший отрезок стандартного желто-зеленого провода заземления. Он подался легко… вероятно, потому, что его перегрызли крысы. Но почему тогда не отключался тумблер?

Она потрогала кончиком пальца концы. Поднесла к глазу, ожидая увидеть рваные следы крысиных зубов. И похолодела.

Оба конца провода были аккуратно обрезаны.

Бой-Баба сжала обрывок в руке. Пальцы привычно оценили сечение. Такой нечасто встретишь: толстый, жесткий. Сто двадцать ампер.

В голове поплыло. Она села в постели и тупо смотрела на провод.

Сто двадцать ампер.

А проводка в корабле рассчитана на пятьдесят.

Она поднесла проводок к глазу, разглядела бегущую вдоль черную маркировку. Сто двадцать ампер.

Сердце забилось чаще.

Вот поэтому щит и не вырубался. И ничего бортинженер Кок найти не мог: повреждений действительно не было. Просто кто-то заменил участок провода в подходящем месте вот этим обрезком. Если бы она пришла на десять минут позже, вся электропроводка на их древнем «Голландце» сплавилась бы к чертям собачьим.

Бой-Баба нахмурилась. Видно, она не одна такая умная. Кто-то раньше нее успел остановить бегство корабля.

Она так и не заснула. Ближе к утру спрятала проводок в стоке душевой, пока мылась. Замоталась полотенцем и драла расческой короткие жесткие волосы, когда в дверь постучал Живых.

— Зайди к дядь-Фиме, — сказал он. — На два слова. Мы уже все там сидим.

Бой-Баба кое-как натянула липнущую к мокрому телу одежду и вышла в коридор. Охранник поднялся, когда она вошла, и ухватил ручищами за плечи. Глаза у него были заботливые.

— Ну что, оклемалась, красивая?

Она оглядела отсек. Стол прогибался под кипами старых газет, журналов и бумажных книг. На койке валялись ридеры, планшетки, карты памяти. Дядя Фима усадил ее на койку рядом с Тадефи. Та сидела опустив голову и ни на кого не смотрела.

Живых повернулся к Бой-Бабе.

— Наш дядя Фима интересные вещи рассказывает. Вот послушай.

Охранник откашлялся:

— Я вас, братцы, прошу только об одном. Все, о чем мы с вами будем говорить, не должно выходить за пределы этой комнаты. Я тоже человек подневольный.

— Не вопрос, — кивнула Бой-Баба.

Живых повернулся к ней:

— Ты прости, но я дядь-Фиме все рассказал.

— Что рассказал? — не поняла Бой-Баба.

— Про паленый чип, — хрипло сказал Живых. — И про стреляную рану.

— Какую рану? — обалдело пробормотала она.

— А в гермокостюме.

Она помолчала.

— Зачем?

— Затем, — сказал охранник в полутьме отсека, — что у каждого из нас есть по кусочку мозаики. Сложим вместе — получится картинка. Не поделимся с остальными — так и будем сидеть каждый со своими черепками. Поняла?

— У меня ничего нет, — Бой-Баба сощурилась на охранника. — Вы сами, наверное, больше всех знаете.

Тот усмехнулся:

— Кое-что знаю. Знаю, например, что этот раненый поселенец делал возле нашего корабля.

— Пришел позвать на помощь, — ответила Бой-Баба.

Дядя Фима повернулся к ней:

— Кого?

Она пожала плечами:

— Нас, кого же еще.

Охранник вздохнул.

— Ну народ! Романтики. Первопроходцы. Одно слово — дети. — Покачал головой, отвернулся. Полез в карман.

— А вот это, — он вытянул руку из кармана, — тебе ни о чем не говорит?

На ладони у него лежала мятая коробочка из-под лекарств. Совсем как та, что Бой-Баба нашла на теле мертвого поселенца. Или та самая? Но они же сдали ее Майеру, как только вернулись тогда на судно. А капитан забрал ее и велел им никому пока не говорить.

Она взяла коробочку в руки, раскрыла. Нет, не она. Эта почти пустая: только в двух прозрачных окошках раскрошившиеся желтоватые таблетки.

— Завтра попрошу Тадефи, — сказал дядя Фима, — сделать в лаборатории анализ по всей форме. — Марокканка подняла наконец голову и кивнула. Глаза у нее были красные — то ли плакала, то ли недоспала.

— Не надо никаких лабораторий, — ответила Бой-Баба. Порылась на столе, нашла начатый листочек, вырванный из блокнота, и огрызок карандаша. Настроила глаз в режим спектрального анализа и через пару минут записала состав таблеток на листочек. Охранник посмотрел на формулу и прицокнул языком.

— Что это, что? — не утерпел Живых. — Наркотики?

— Типа того. — Охранник посмотрел на него. — Про интенсификаторы жизнедеятельности — слышал?

Тот посерьезнел:

— Что-то такое слышал, да.

Дядя Фима посмотрел на остальных.

— Была такая разработка в фармакологических лабораториях Общества Социального Развития. Только они быстро поняли, какую дрянь изобрели, когда у них подопытные мыши сначала косели, а потом дохли. Прикрыли это дело. Ну, а юные химики с задворков Амстердама спиратили формулу и на ее основе создали новый наркотик.

Он помолчал. Смял в толстых красных пальцах картонную коробочку. Бросил под стол.

— Долго на нем не живут. Но кто пробовал, говорят, что оно того стоит… Вот так-то, братцы.

Живых нахмурился:

— Откуда это у них? На базе лаборатории не того уровня. Такую формулу им не воспроизвести. Значит, поселенцам их кто-то доставлял с Земли. Но кто?

— А как по-твоему? — прищурился дядя Фима.

Бой-Баба и Живых посмотрели друг на друга.

— Надо посмотреть списки всех прибытий-убытий на планету, — наконец сказал Живых. — Какие корабли проходили на этом участке. Кто имел возможность приземлиться и доставить грузы поселенцам.

Дядя Фима смотрел на него с улыбкой.

— А если подумать?

Живых нахмурился:

— Ну, разных вольных космоплавателей исключаем сразу, ибо их не существует. Значит, это кто-то из…

Бой-Баба прищурилась на охранника. Тот кивнул.

— Это — мы.

— Майер, — помолчав, выговорил Живых.

Бой-Баба замотала головой:

— Майер — невозможно. Я его знаю. Он не такой человек.

Дядя Фима пожал плечами:

— Ты видела Майера. У этой легенды космоса под носом не то что наркотики — живого крокодила можно провезти.

Он потянулся и взял у нее из рук коробочку.

— Не мне тебе объяснять, что такое жизнь на базе. Тут либо дисциплина, либо таблетки, либо в петлю. — Он помолчал. — Так вот. Расскажу вам, как я себе это представляю. Ждали очередную партию наркотика. Вероятно, среди покупателей начались разборки. Один из них послал своего человека предупредить медика. А человек этот получил разряд в спину. И если бы не вы, не дошел бы никуда.

Они помолчали.

— Что теперь с нами будет? — тихо спросила Тадефи. Поежилась, сцепив руки на коленях. Оглядела остальных и прошептала:

— Я не знала, что умирать так страшно…

— Ничего ты не умрешь, — проворчала Бой-Баба. — Подрейфуем малость, и нас вытащат. Майер в сеанс связи помощь запросит. Нас так не оставят.

— Я знаю, — кивнула Тадефи. — Но все равно… страшно.

Она впилась пальцами Бой-Бабе в руку:

— Еще послезавтра этому инженеру нанотестер придется вводить… я боюсь… нас учили, но я плохо помню.

Затуманенные слезами глаза Тадефи блестели в полумраке.

— Давай, я введу, — предложила Бой-Баба. — Я не боюсь. Мы тренинг проходили.

В светло-зеленых глазах Тадефи засветилась надежда.

— Правда введешь?

Она полезла в тумбочку, достала из нее ярко-оранжевый пластиковый пенал с комплектом, протянула Бой-Бабе:

— Точно умеешь?

Та устало улыбнулась:

— Если я тут на «Голландце» техперсонал, моей капитанской квалификации это не отменяет.

Она открыла пенал. Все как положено: инъектор и ампула в гнездах, в крышке лежат тонкие листки инструкции… стандартный медицинский набор.

Инъектор… Ее опять кольнула та же старая мысль. Что-то там было в глазах Рашида, когда он возился с поселенцем.

Бой-Баба нахмурилась, вспоминая. Память прокрутила пленку назад: вот Рашид оказывает пораженному первую помощь, вкалывает лекарство… уходит…

Она опустила открытый пенал на колени. Медленно перевела взгляд на остальных.

— Метакардинол… — проговорила Бой-Баба.

Дядя Фима повернулся и смотрел на нее с интересом:

— Что — метакардинол?

Бой-Баба сосредоточилась.

— Он его достал не из чемоданчика… у него при себе капсула была… заранее приготовленная…

Она взялась за голову, глядя перед собой. Затем тихо произнесла:

— Первым делом Рашид спросил, говорил с нами поселенец или нет. И вколол лекарство… чтобы тот поскорее умер… — Она замерла. Оглядела остальных. — Рашид его убил.

Помедлила и добавила:

— Чтобы он не заговорил.

Бой-Баба вспомнила тело Рашида, его разинутый в беззвучном вопле рот.

— Бедный Рашид, — проговорила она.

Охранник усмехнулся и покачал головой:

— Вот так-то, братцы…

Все четверо сидели молча в темноте, озаряемой вспышками аварийного освещения.

Дядя Фима кивнул, потер руки и встал.

— Пошли. Посмотрим у Рашида в отсеке. Чует мое сердце, там много интересного.

— Я к Рашиду не пойду, — отрезала Тадефи.

Она стояла посреди темного коридора, поотстав от остальных. Живых с охранником уже ушли вперед. Бой-Баба оглянулась и, стуча сапогами по ребристому полу, вернулась к марокканке.

— Что так? — спросила она.

Девушка упрямо смотрела вперед, засунув кулачки в карманы.

— Он ужасный человек. Им я не сказала бы, — она кивнула на опустевший коридор, — да и тебе не хочу. Поверь на слово: Рашид — зверь.

Бой-Баба взяла Тадефи за руку.

— Он умер уже, не надо. Что бы там ни произошло — можно забыть и жить дальше.

Тадефи покачала головой:

— Ты сама не знаешь, что говоришь.

Она все-таки решилась идти, держа Бой-Бабу за рукав и взяв с нее слово не говорить ничего остальным.

В отсеке Рашида зависла кислая вонь. На вытертом, в проплешинах, ковровом покрытии пола валялись крошки, разорванные обертки от шоколадных батончиков, использованные салфетки. Иллюминатор был занавешен засаленным халатом. На столе валялись листки распечаток с рекламой казино и игорных сайтов, покрытые круглыми пятнами от чашек с кофе.

Дядя Фима и Живых уже возились, выдвигая ящики стола — все пустые! — в поисках чего-нибудь, что, как сам дядя Фима выразился, «может натолкнуть на мысли».

Он задвинул последний ящик стола и махнул Живых рукой: смотри в шкафу. Сам он, кряхтя, опустился на колени перед койкой и заглянул под нее. Лицо его оживилось. Он лег животом на замусоренный пол и потянулся рукой под койку. Еще глубже, еще. Наконец потянул что-то с усилием и вытащил большой потрепанный чемодан вишневого цвета. Взгромоздил его на койку.

— Он с ним на борт садился, — вспомнила Бой-Баба. Охранник как будто не расслышал, принялся расстегивать замки. Чемодан был тяжелый.

— Какого хрена он сюда напихал… — Охранник дернул за кожаную пряжку, чемодан не удержался и боком съехал на пол, раскрывшись. Из него посыпались тяжелые глянцевые стопки небольших разноцветных журналов.

Бой-Баба первая увидела, что в этих журналах.

— Дядь Фим, скорей… уберите эту… это… скорее, пожалуйста!

Но дядя Фима стоял руки в боки и с ухмылочкой разглядывал разноцветные обложки.

Подоспел с пустыми руками Живых, заглянул ему через плечо.

— Мдя…

Двумя пальцами он поднял один из журналов, свободной рукой перелистал несколько страниц и отбросил от себя подальше.

— Маркиз де Сад в гробу перевернулся бы… Значит, вот как наш Рашид по ночам развлекался. Журнальчики почитывал.

— Вот вам и ответственный за выдачу секс-депрессантов, — хохотнул охранник. Бой-Баба оглянулась на Тадефи. Девушка стояла посреди отсека и смотрела в сторону. Лицо у нее было каменное. Бой-Баба решительно нагнулась, собрала разноцветные журнальчики — на обложках все еще сохранились следы клея от бумажных конвертов, в которых журналы посылались конфиденциальной почтой на адрес Рашида, — и положила стопкой на стол. Схватила валявшийся рядом листок с разноцветными колодами карт на черном фоне и накрыла им журналы. Посмотрела на Тадефи, но та делала вид, что рассматривает остальное содержимое чемодана.

Но в чемодане ничего интересного больше не было. Белый льняной костюм с маркировкой на французском языке. Стоптанные нечищеные ботинки. Смятый галстук в розовую и коричневую полоску. Грязные одноразовые бритвы. Комья нестираных носков… Дядя Фима брезгливо приподнял вещи. Ничего.

— Кое-что мы о Рашиде все-таки узнали… — проговорил Живых, но охранник знаком остановил его. Он медленно водил рукой по днищу чемодана. Наконец кивнул сам себе и перевернул раскрытый чемодан дном кверху, высыпав его содержимое на койку. Полез в карман, достал нож, раскрыл и резким движением пропорол дешевую искусственную кожу чемодана вдоль. Сунул другую руку внутрь и начал щупать.

Улыбка заиграла у него на лице. Охранник потянул руку обратно и вытащил из-под вискозной подкладки чемодана небольшую темно-синюю книжечку.

Остальные окружили охранника. Книжечка была старая и потрепанная, с полуосыпавшимся золотым обрезом. На бархатной обложке был вытиснен золотом летящий завиток арабской вязи.

— Не так держите, — Живых вынул книжечку у охранника из рук, перевернул и подал ему задней корочкой кверху. — Они же справа налево читают. Задняя обложка — это и есть передняя.

Он оглянулся на Тадефи — правильно? — и та, кивнув, улыбнулась ему. Бой-Баба прикусила губу. Какое ей до них дело? Люди счастливы, и это главное.

Только вокруг нее образовалась пустота. Хотелось сесть на койку и заткнуть себе рот грязным носком Рашида, чтобы не завыть. Скорей бы все это кончилось…

— Не дай бог, если и внутри все на том же языке… — Дядя Фима раскрыл книжечку на задней странице и чертыхнулся. Бой-Баба заглянула ему через плечо.

Это была разлинованная записная книжечка на дорогой, настоящей, пожелтевшей от времени бумаге, и вся она была крупно, небрежно исписана арабской вязью. Записи были разные — где синей ручкой, где черной, где бледным карандашом, — но размер и написание были похожи. Писал один человек.

— Вот подлость-то, братцы… — пробормотал дядя Фима, листая страницы слева направо. — Я уверен, что тут много интересного… иначе бы он… хотя кто его знает…

Он повернулся к Тадефи и протянул ей книжечку:

— Это какой язык — ливанский?

Девушка побледнела еще больше и неловко взяла книжечку у него из рук.

— Я… не знаю, — пробормотала она. — Наверное. Он же был из Ливана. Значит, и язык ливанский.

Живых недоуменно потряс головой:

— Тади… а как же — ты мне сама рассказывала… — и осекся под ее спокойным взглядом. — Ну да, конечно, — поспешно согласился он. — Именно ливанский.

Дядя Фима внимательно смотрел на них из-под рыжих ресниц.

— Все-таки я ее приберу, — сказал он и сунул книжечку в карман. Потом сложил нож и отправил туда же.

Когда они уже стояли в дверях, он подхватил тяжелую стопку журналов со стола и сунул ее в руки Бой-Бабе.

— В мусоросборник эту дрянь, — приказал он. — Когда у нас по графику утилизация?

Глава 7

Лаборант по прозвищу Профессор проснулся в медблоке базы, в кромешной тьме. Он уже не помнил, когда его сюда притащили. Он даже не знал теперь, ночь это была или день: на иллюминаторы были надвинуты светонепроницаемые заслонки. Сначала лаборант замечал время по лабораторным часам, но потом потерял интерес к этому занятию. Сегодня, завтра — какая разница? Как только он выполнит приказ Контролера, тот собственноручно спустит его в багровую воронку утилизации Троянца.

Первую ночь он проворочался без сна на узкой больничной кушетке — что без него станет с женой? — но потом заставил себя успокоиться. Мойра сама о себе позаботится. Пристроится ухаживать за какой-нибудь умирающей, кормить и обмывать за долю ее супа — из одной с ней миски, — а если повезет, то и… Он хмыкнул. Обычно на базе расплачивались за услуги таблетками, но теперь их ни у кого не осталось. А корабль улетел, и вряд ли стоит ждать следующего. Еще хорошо, что ни он, ни Мойра к ним не пристрастились. Хоть таблетки и помогают перенести болезнь, временно облегчая симптомы, но все-таки польза эта сомнительная.

Профессор протянул руку к выключателю, и лаборатория осветилась желтоватым аварийным светом. Свет подключили люди Контролера после того, как доставили его сюда. Принесли сырье и даже пару уцелевших таблеток, которые, как они выразились, Контролер «оторвал от собственной матери».

Лаборант поднялся, обтер лицо вонючей футболкой и пошел к лабораторному роботу. По экрану ползли цифры. Он сощурился, читая… вроде, почти то, что нужно. Как ни старался он работать помедленнее, но очень скоро он сможет изготовить копию поставлявшихся с Земли интенсификаторов. А там…

Открыв лабораторный шкафчик, Профессор сыпнул в немытый стакан с почерневшим дном вонючих кофейных гранул и залил желтоватой водой из-под крана. Затем, обмотав тряпкой сверхострое лезвие, размешал воду рукояткой своего обсидианового скальпеля — того самого, чудом сохранившегося в кармане после всех передряг, — задержал дыхание и выпил залпом, чтобы не чувствовать вкуса. Легче не стало, но в голове чуть прояснилось. Предположим, что сегодня он окончательно определит формулу… а что потом? Потом ее нужно испытать. Лаборант кивнул сам себе и поставил немытую чашку обратно в шкафчик. Вот вам и способ потянуть время.

Когда загремел входной люк и двое из людей Контролера ввалились в лабораторию без шлемов, роняя на пол коробки с химикатами и едой, он поставил их перед фактом. Формулу таблеток, оторванных от Контролерской матери, он уже определил и запомнил намертво, хотя она и странно отличалась в деталях от известной ему еще с Земли стандартной формулы интенсификатора. Но этого он им, конечно, не сказал. Просто потребовал лабораторных животных для проведения опытов.

Один из двоих, коротышка с нечесаными засаленными волосами, падавшими на плечи гермокостюма, сплюнул на пол:

— А настоящие профессора, небось, на себе опыты проводят, а, Радист?

Второй гоготнул:

— Ты тут много из себя не ставь, крыса лабораторная! Щас тебе Контролер пойдет своими ручками подопытных мышей ловить!

Волосатый коротышка потянул товарища за рукав в сторону. Они зашушукались, перебивая друг друга и оглядываясь на него. Лаборант как мог навострил уши, но различил только: «Контролеру самому отчитываться!» И что-то там еще про связь с Землей.

Он решился и брякнул наудачу:

— Если на Земле узнают, какие Контролер тут порядки наводит, ему самому не поздоровится.

Радист наклонил голову, как будто не верил собственным ушам, толкнул первого в плечо и засмеялся — не спеша, равнодушным смехом. Повернулся и посмотрел на лаборанта в упор:

— Не тебе, Профессор, про связь с Землей тут рассуждать… Ты же поня-атия не име-ешь, — потянул он слова, — с какими людьми наш Контролер работает! Ты предста-авить себе своей головешечкой не можешь, каких известий они от нас дожидаются!

Не дождутся, ответил было лаборант, но придержал язык. Они смотрели на него с улыбочкой, ожидая, что он скажет, наконец выругались, забрали пустые коробки и ушли. Какое-то время он сидел, опершись руками о колени и слушая, как колотится сердце.

Вот так же оно колотилось несколько дней назад, в день отлета корабля, когда Троянец наконец ослабил хватку и выпустил его из слизистого кокона. Лаборант тогда взмолился из последних сил, чувствуя, как пот заливает глаза, как дрожат, сопротивляясь неумолимому сокращению кокона, мускулы ног, рук, спины. Он затрепетал, умоляя, наконец подумал о жене — и медленно, словно колеблясь, корабль разжал свое усыпляющее объятие.

Иногда ему казалось, что Троянец с Контролером заодно.

До вечера он мерил шагами лабораторию. При ходьбе штаны сваливались с задницы — он все эти дни не ел и толком не пил, — он их подтягивал и опять ходил. Какая-то мысль не отпускала, что-то в этой формуле… и если он собирается повести игру против самого Контролера и его людей, ему нужно выяснить, что это.

К вечеру лаборант воспрянул духом. Да, именно так он и сделает. Будет тянуть время и говорить им, что работает над наркотиком, а сам, с помощью подопытных животных, попробует довести свою старую работу до конца. Он найдет способ излечить снежную чуму.

Когда ноги совсем уже отказались носить его по лаборатории, Профессор опустился на стул и задумался, постукивая по поверхности лабораторного стола рукояткой обсидианового скальпеля. Формула не давала ему покоя. Он крутил ее в голове так и этак, примеривался, анализировал и, наконец, задремал.

Лаборант вздрогнул и проснулся от грохота входного люка. Быстро же они вернулись. Контролеру-то не терпится. Щурясь со сна на блеклые аварийные лампы, он торопливо кинул свой скальпель в груду лабораторных инструментов и поднялся навстречу людям Контролера.

Один из них, Радист, вошел сразу, по-хозяйски оглядывая лабораторию. Второй медлил в коридоре — лаборанту послышались шаги не одного, а двоих человек, но мало ли кто из людей Контролера мог заглянуть из любопытства? Профессор нарочно оставил им исписанную маркерами доску и заваленный старой бумажной литературой стол; в стеклянном заграждении лабораторный робот крутился туда-сюда, тестируя образцы. Пусть видят, что он работает.

Радист осмотрел помещение и одобрительно гукнул:

— Контролер говорит, скоро сам зайдет… подопытным кроликом! — Он заржал, брызжа слюной в провалы выбитых зубов. — А пока вот тебе зверюшка. Млекопитающая!

Он хохотнул, и в комнату ступил волосатый коротышка, таща что-то двумя руками. Оно отбивалось, и прежде чем лаборант осознал, что ему привели для опытов человека — поселенца, — коротышка выволок жертву за локоть на середину комнаты. Стащил закрывающий смотровое стекло шлема черный пакет для мусора.

Лаборант вгляделся в лицо за стеклом — и рванулся к фигуре. Та осела ему на руки.

Двое гыкнули еще раз и полезли обратно в шлюзовую камеру.

Профессор бережно перенес бесчувственное тело на кушетку, отстегнул шлем. Сивые с сединой волосы рассыпались по плечам.

Они привели ему для опытов Мойру. Его жену.

Внутри защитного костюма воняло пластиком и изолентой. Бой-Баба пристегнула шлем и всунула руки в отверстия автомата. Защелкнулись перчатки. Шлем отбросил на стену синеватый зайчик — включилась камера видеонаблюдения. Дядя Фима, спиной к ней, возился с контрольным пультом.

— Закончишь ремонт, и сразу обратно, — буркнул он. — Вы жизнью рискуете, а я рабочим местом.

— Уж как-нибудь, — негнущейся перчаткой Бой-Баба подхватила чемоданчик с инструментом, другой подцепила фонарь и прошагала к люку камеры очистки. Дядя Фима над пультом считал, кивая в такт.

Заслонка камеры поехала вниз и со скрежетом замкнулась. Зашумел вентилятор, по настенной панели забегали огоньки. Чемоданчик стоял на рифленом полу неровно и грозился опрокинуться. Бой-Баба подперла его ногой.

Через пару минут огоньки набегались и погасли. Замолчал вентилятор, и Бой-Баба нагнулась подхватить чемоданчик.

Люк заскрежетал, отодвигаясь. Астронавтка включила фонарь. Мощный луч прорезал длину прохода. Широкие связки кабелей тянулись вдоль стен.

В наушнике прокашлялся охранник:

— Все у тебя нормально?

— Нормально, — ответила она. — Иду, повреждений пока нет. Вам все видно? Камеру повернуть?

— Фонарь повыше подними, — приказал дядя Фима.

Коридор расширился в гулкий зальчик. Бой-Баба медленно пошла вдоль стены, осматривая кабели.

— Дядь Фим, слышите? В камере «А» все нормально. Идти дальше?

— Я смотрю, — откликнулся тот. — Посвети-ка на вон тот узел. Слева который.

Она направила луч фонаря влево, наводя свет так и этак, под разными углами. Дядя Фима хмыкал в наушник, просил то приблизить, то удалить.

— Нормально, — наконец сказал он. — Теперь только дойди до отражателя, посмотрим, что там и как. И обратно.

— Ага. — Тяжело переступая, она направилась в глубину прохода, где отсвечивали полосы рельс. Дядя Фима в наушнике с кем-то разговаривал и смеялся.

— Кто это там с вами?

— Все уже, — ответил тот. — Мне на минуту на мостик надо, вызывают. Посмотри там сама, и сразу обратно.

Возле отражателя стало ясно, что дел тут надолго. Пластиковое покрытие висело сплавленными клочьями над обгоревшей проводкой. Снаружи, наверное, повреждения еще хуже. Придется, видно, выходить наружу, чинить.

Бой-Баба составила список повреждений и пошла обратно. Впереди темнел открытый люк камеры очистки.

Она шагнула через край и нажала кнопку. Люк поехал вниз.

— Дядь Фим, вы там? — окликнула она. В наушнике затрещало — не то помехи, не то искаженный ими голос. Бой-Баба прислонилась к стене и съехала по ней вниз на корточки. Последнее время она что-то стала быстро уставать. Все-таки рано после больницы она вернулась на работу.

В голове шумело. Бой-Баба прислонилась головой к стене. Сейчас вернется к себе в отсек и завалится спать. Все эти полуночные посиделки начинают сказываться.

Астронавтка смотрела перед собой, на металлические разводы стены. Красиво… извивами вверх и вниз… серебрится, поблескивает… тянется и уходит в темноту…

Она вздрогнула — надо же, задремала! Взглянула на датчики — они мигали ровно. Что-то долго идет очистка.

Держась за стену, она поставила себя на ноги. Протезы держали, но свои ослабевшие мышцы подрагивали, тряслись. Внутри защитного костюма белье промокло от невесть откуда выступившего холодного клейкого пота.

Да что это с ней!

Последним усилием сознания она сфокусировала взгляд на панели. Все в порядке. Нет. Все не в порядке. Но что? Мозги не соображали. Она тупо таращилась на показатели датчиков.

Бой-Баба приказала руке подняться и нажать кнопку тревоги. Своя рука — живая — не слушалась, но протез подчинился электрическому сигналу мозга и послушно потянулся к панели. Стальной палец нажал выключатель.

Тишина.

Бой-Баба ударила кулаком по выключателю.

— Дядь Фим? — пробормотала она в микрофон. — Эй! Какого черта…

Треск помех. Никого.

Голова пустая. Лечь и спать.

Повинуясь новому электрическому импульсу, рука рванула панель пульта: закоротить, открыть люк. Панель не поддалась.

Инструмент!

Она дернула чемоданчик, и содержимое с лязгом рассыпалось по полу. Взяла что-то в руку. Что? Длинное, железное. Как называется — не помнила. Ткнула в край панели. Не то.

Полезла опять искать. Инструменты рассыпались между слабеющими пальцами. Вот… кажется… похоже… Может, подойдет.

Но черный мягкий туман уже заволакивал. Черт с ним со всем, сейчас она ляжет на пол и заснет. И будет спать долго…

— Дя-ядь Фи-и-им! — рыкнула она в микрофон. В ушах трещало помехами. Она хватила пальцами по стеклу шлема — сорвать наушник. Схватилась, не соображая, за застежки шлема. Отщелкнула замки. Руки уже не двигались, но охватившие их протезы сняли шлем и зашвырнули в противоположный угол камеры. Бой-Баба вздохнула — и подавилась чистым воздухом.

Захлебнулась. Закашлялась.

Диафрагму свело, и она чуть не задохнулась. Стояла и дышала рывками, захлебами, широко открытым ртом. Желудок замутило, схватило живот, прямую кишку свело судорогой, и астронавтку вырвало остатками обеда на прорезиненный пол.

Тебе же потом и убирать, мелькнула мысль.

Тяжело дыша, она еще несколько раз нажала кнопку аварийного открывания. Молчание. Уже спокойнее нагнулась, нашла инструмент, сняла крышку панели и направила луч фонаря внутрь.

Два проводочка, аккуратно разъединенные и замотанные обрывком изоляции, чтоб не закоротило.

Понятненько…

Голова разламывалась. Она сорвала изоляцию, соединила проводки. Люк вздрогнул и со скрежетом двинулся вверх.

Бой-Баба нагнулась, поддела железными пальцами щель. Не поддается. Даже силы ее стального панциря были на исходе.

Но уже с другой стороны толстые, как сардельки, красные пальцы с ободранными почерневшими ногтями ухватили люк и с кряхтеньем потянули.

— Дядь Фим! — прохрипела она. — Вы там? Я застряла.

Он выволок ее за подмышки.

— Ты! Дура! Что у тебя со связью? Десять минут ни звука! Я чуть не взорвал камеру к чертям собачьим! Тебя пожалел!

Она смотрела на него, не понимая слов.

— Вы сами не понимаете, что говорите. — Капитан Майер поднял голову и устремил на охранника и Бой-Бабу тяжелый взгляд.

Все трое сидели в дядь-Фимином «кабинете» на ящиках. Тусклые лампы еле освещали полки с оборудованием и бардак на рабочем столе: рулоны пластика, пригоршни разрозненных винтиков и шурупчиков, скомканные грязные тряпки и раскрытые справочники с выдранными страницами. Бой-Баба подавляла щекочущий кашель в горле. Майер смотрел на нее с сомнением.

— Тео, — начал охранник, — я никого не обвиняю. Я привожу факты.

Майер потряс головой:

— Какие факты? Износ изоляции? А ты видел, на чем мы вышли в космос? Я молюсь всякий раз, когда вхожу на мостик. О спасении ваших жизней молюсь!

Он встал и прошелся от стены к стене. Открыл дверь, за которой поблескивал десятками экранов слежения отсек безопасности. Каждый закоулок корабля и каждое движение астронавтов записывалось видеокамерами и передавалось сюда на экраны. Здесь было дядь-Фимино рабочее место, и работа его заключалась в том, чтобы сидеть перед экранами в крутящемся кресле и под громыхание классического рока — иначе этой скукоты никто не выдержит — таращиться на экраны.

Капитан повернулся к охраннику:

— Ты, конечно, проверил видеозаписи? Сравнил с журналом бортового распорядка?

Дядя Фима помедлил:

— На видео нет ничего необычного. К камере очистки никто и близко не подходил. Кроме нас двоих.

— А баллоны с дыхательной смесью заправлялись где? Когда?

Охранник вздохнул:

— Перед отлетом. И пломба нетронутая.

— Ну вот видишь. — Майер повернулся к Бой-Бабе. — Я подпишу протокол, по возвращении можете обращаться в страховку. Несчастный случай на рабочем месте. У них вопросов не будет.

— Хорошо, — выдавила она.

— И пусть они вас направят в санаторий, что ли… нервы подлечить. Вы слишком рано вернулись в космос после аварии, такое мое мнение.

Бой-Баба не стала спорить.

— А ты, — капитан положил руку на дядь-Фимино плечо, — я понимаю, ты свое не дослужил. Тебе еще долго будут диверсанты везде мерещиться. По себе помню. Но когда-то надо отпустить.

Охранник промычал что-то, но капитан уже уставился прозрачными голубыми глазами в пространство впереди себя. Молча.

— Положение сложное, друзья мои, — наконец сказал он. — Никто не знает, сколько нам теперь дрейфовать черт-те куда. И я не знаю. Будем запрашивать помощь с Земли, но когда она придет — одному богу известно.

— Я понимаю, — пробурчал дядя Фима. Бой-Баба ничего не сказала.

Майер оглядел их и кивнул:

— Так давайте не будем усложнять ситуацию взаимными подозрениями. Я занесу несчастный случай в бортжурнал. Что-то, как только снялись с этой треклятой планеты, так косяком пошли неудачи, вам не кажется?

— Нет, — дядя Фима сжал кулак и легонько стукнул по раскрытому справочнику на столе. Стол качнулся. — Мне не кажется.

И мне не кажется, подумала Бой-Баба.

Электрий сидел в брехаловке. Теперь он часто заходил сюда. Его человек в экипаже просил не встречаться с ним наедине во избежание подозрений. Но это было уже неважно. Инспектору оставались считаные дни на борту: как заверил его директор, спасательный бот уже вышел за ним и со дня на день состыкуется с кораблем. Суточкин не отважился спросить, заберет ли бот весь экипаж или его одного. Начальству виднее. Главное — что через несколько дней он покинет этот треклятый «Голландец» навсегда.

Электрий заверил своего человека на борту, что бот заберет и его тоже. Больше инспектору нечего было предложить в обмен на его услуги. Но жить хочется всем… и один из членов команды «Голландца» сломался после того, как Электрий ему расписал то, от чего сам давно уже просыпался в холодном поту по ночам: долгую мучительную смерть на борту обездвиженного корабля.

Беспокойство точило грудь инспектора. Корабль удалось остановить, но надолго ли? Капитан собирается запрашивать помощь с Земли. Ох, вряд ли владельцы Общества остались довольны его работой! Надо бы еще прощупать этого Питера. Малый, похоже, знает гораздо больше, чем сам сознает. А если так…

Инспектор откинулся в кресле и забросил ноги на столик. Если будет на то его воля, он больше никогда в жизни не покинет пределы земной атмосферы.

В коридоре раздались поспешные шаги, приглушенные ковровой дорожкой. Через секунду в брехаловку влетел Питер Маленький. Лицо у него было красное.

На ловца и зверь бежит. Электрий приподнялся:

— А где ваш… э-э-э… господин Кок?

У Питера задрожали губы. Он повернулся к инспектору:

— Я не знаю, что с ним делать. Он сидит в отсеке и твердит, что он никому не нужен. Что его смерти никто не заметит!

Питер тщательно вытер глаза платочком. Пальцы руки были у него замотаны пластырем. Электрий нахмурился. Нет, это невозможно. Неужели…

— Он твердит, что от стресса у него поднимается сахар, — жаловался Питер. — Что из этого рейса он не вернется. Я просто в отчаянии, — всплеснул он руками.

— Я считаю, — произнес Электрий, — что нам безусловно следует обсудить эту проблему с вашим другом.

Он покровительственно похлопал Питера по плечу и сразу же убрал руку.

Кок открыл им дверь и сразу вернулся назад в кресло. В отсеке стоял густой запах лекарств. На столе образцовый порядок. Нигде ни пылинки.

Электрий покровительственно улыбнулся бортинженеру:

— Не следует так волноваться, мой друг. Как мне сообщили в Обществе Соцразвития, спасательный бот уже на подходе. Нам нужно продержаться несколько дней, не более того.

Кок отмел его аргументы взмахом руки.

— Мне некуда возвращаться… — проговорил он. — Благодаря вот этому… — он поднял тяжелый взгляд на Питера, — молодому дурню.

Питер судорожно вздохнул.

— Вы представляете, что он сделал? — полуобернулся инженер к Электрию. — Он оставил нашу кредитную карту на глазах у Рашида! И тот, — Кок презрительно скривился, — не смог устоять перед искушением. И я его не виню!

Он поднял сердитые глаза на Питера и приказал:

— Подай мне воды!

Тот повиновался. Кок выхлебал содержимое стакана и продолжал:

— Я только что говорил с работниками банка. Они не могут опротестовать транзакции. Наши банковские счета выкачаны. На эти деньги сейчас где-нибудь в горах Ливана закупают наркотики! — Кок приложил платочек ко лбу и картинно вздохнул. Скосил один глаз на Питера. — Но это еще не все! — добавил он.

— Кокки, не надо! — умоляюще произнес Питер. Инженер сердито отмахнулся и продолжил:

— Этот мошенник в белом халате успел продать наш дом с риэлтерского сайта! Мы потеряли — я потерял — все.

Бортинженер прикрыл глаза рукой и замер в страдальческой позе.

— Я так надеялся хотя бы на старости лет не беспокоиться о будущем, — проговорил он. — Но, видимо, я хотел слишком многого. — Голос его задрожал.

— Но Кокки, — тихо сказал Питер, — у тебя же есть… я. Разве не так? Я буду работать. Как-нибудь проживем.

Бортинженер поднял голову. Лицо его заливали слезы.

— Да, Питер… у меня есть ты. Наверное, это и есть… — он вопросительно посмотрел на Электрия, — счастье?

Суточкин не нашелся, что на это ответить. В дверь постучали. Позвякивая железными конечностями, вошла эта юродивая из техперсонала, с медицинским чемоданчиком.

— Инъекция, — сказала она. — Нанотестер. Поднимайтесь, Кок, надо ввести.

— Нам выйти? — повернулся к бортинженеру Питер. Тот покачал головой.

— Давайте скорее, — бросил он железной бабе. — А заодно расскажите, как обстоят дела. Что с кораблем? Есть ли у нас, — его голос снова дрогнул, — есть ли у нас надежда?

Она полезла в чемоданчик, вскрыла упаковку и принялась звякать ампулами и бутылочками:

— Отражатель не работает.

Затем она замешкалась, растерянно щупая членистыми стальными пальцами крышечку флакона с белым порошком. Что-то ей там не понравилось. Пожав плечами, она проткнула крышечку длинной иглой и выпустила в нее содержимое инъектора. Затрясла, перемешивая содержимое флакона.

— Придется выходить из корабля, изучать повреждения. Сейчас от вас вернусь и пойдем надевать скафандры. Я и Живых.

Электрий содрогнулся при мысли о выходе в открытый космос. В гермокостюме должно быть так душно и одиноко! Потолок отсека навалился на него, стало трудно дышать. Но инспектор преодолел себя. Через несколько дней все это будет позади. Из последнего рейса «Голландца» живым вернется он один.

Кок поморщился, когда инъектор проник под кожу. Железная баба кинула пустую ампулу в чемоданчик и повернулась, чтобы уйти.

— Вы сейчас к капитану? — хрипло спросил бортинженер.

— Кокки, — предупреждающе сказал Питер. — Кокки, не надо! Я прошу тебя!

Тот отмахнулся. Железная баба остановилась в дверях и ждала, что он скажет.

— Скажите капитану, что я прошу его немедленно прийти ко мне, — произнес Кок, тяжело дыша.

— Кокки, ты же обещал! — обернулся к нему Питер. — Ты же еще не знаешь…

Бортинженер даже не посмотрел в его сторону.

— Пусть Майер приходит, — повторил он. — Это очень срочно и очень… впрочем, неважно.

Он слегка побледнел. Рука на подлокотнике дрожала. На лбу выступили капли пота.

— Что уставились?! — рявкнул он на Питера и инспектора. — Оставьте меня одного! Уходите… все уходите!

Питер Маленький вылетел за дверь первым.

И я еще предложил ему место на борту моего бота, подумал Электрий и неспешно вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Капитан, — сказала Бой-Баба. Майер поднял голову от чертежей.

— Вы еще не готовы, астронавт? Идите, одевайтесь.

— Капитан, вас Кок зовет, — сказала она. — У него что-то срочное.

Йос подошел к ним с дымящимся стаканчиком кофе в руках. Поставил перед Майером. Тот кивнул, потянулся к стаканчику, отхлебнул. Поморщился: горячий.

— Подождет, — ответил за капитана Йос. — Кок сейчас должен находиться на мостике и помогать нам. Если он счел за нужное…

— Он, по-моему, нездоров, — нерешительно сказала Бой-Баба. — Какой-то он бледный и раздражительный. Не такой, как всегда.

Майер не посмотрел на нее:

— Лекарство ему ввели?

— Так точно.

— Ну так идите, надевайте скафандр.

Бой-Баба отсалютовала и скатилась по трапу с мостика. На сердце у нее остался осадок.

Бой-Баба и Живых в скафандрах, но еще без шлемов, сидели на скамье возле шлюза, ведущего в декомпрессионную камеру. За ней лежал Космос.

Бой-Баба старалась не шевелиться. Даже для ее модифицированного, напоенного стальной мощью тела скафандр был почти неподъемен. Все баллоны, все защитные слои — экранирующие, вентилирующие, охлаждающие, впитывающие выделения — через два часа полегчают, давление внутри опустится до трети атмосферного, и в скафандре можно будет худо-бедно двигаться. А пока придется потерпеть.

Пассажир, инспектор с модным именем Электрий, вертелся возле них, трогал экипировку Живых, крутил в руках шлем, задавал разнообразные вопросы.

— А вот это что такое? — он подергал притороченный к поясу Живых фал. Поднес к глазам, рассмотрел карабин. — Для чего это?

Живых забрал крюк у него из рук.

— Это чтобы от корабля далеко не улететь, — ответил он. — Фал крепится к поручню, другой конец к поясу. И поплыли.

Инспектор недоверчиво покачал головой:

— Как это рискованно! Ведь карабин может отстегнуться. И что тогда?

В глазах у него застыло беспокойство. С чего бы, ведь не ему наружу выходить? Бой-Баба показала пальцем перчатки себе за спину, на личную реактивную установку.

— На этот случай у нас есть устройства маневрирования. Неужели вы не знаете? Фантастику-то в детстве читали или как?

Электрий презрительно поджал губы:

— У меня нет времени на ерунду. Надо заниматься серьезными вещами, а не книжечки почитывать.

Тем не менее он не ушел, а продолжал стоять рядом: рассматривал вход в шлюз, царапал длинным ногтем крышку люка, даже рычаг двери попробовал.

— И сколько же времени занимает надева… упаков… облачение в это устройство? — спросил он Живых.

— Ну… — подавив улыбку, Живых переглянулся с Бой-Бабой, — минут пятнадцать.

Электрий нахмурился. Походил вокруг, рассматривая отсек. Еще раз с сомнением оглядел их громоздкие фигуры.

— А в простом гермокостюме в открытый космос нельзя?

— Отчего ж нельзя, — сказал Живых, — можно. Даже вообще без скафандра можно.

Электрий округлил глаза.

— Без скафандра! Кто вам сказал такое? Это — смерть! Мне рассказывали…

Вот пристал как банный лист. Тихо, чтобы экономить силы, Бой-Баба произнесла:

— В космос без скафандра можно. Максимум на полторы минуты. И только первые десять секунд в сознании, потом мозг вырубается. Но если за эти полторы минуты втащить человека внутрь и оказать первую помощь — он выживет. Даже насморка не схватит.

Электрий с ужасом посмотрел на люк, ведущий в шлюз. Отступил на шаг.

— А вы что, в космос хотите выйти? — хитро прищурился Живых и сделал движение, как будто хотел поймать инспектора и выкинуть в люк наружу.

Суточкин попятился и замотал головой:

— Я… мне… нельзя. Я… болен, вот. — И торопливо прибавил: — Я так, из интереса спрашиваю. Я же вернусь, на работе будут спрашивать… — и осекся. Посмотрел на них. Опустил голову.

— Если я вернусь к себе не работу, конечно, — поспешно проговорил он. — Если мы вообще вернемся.

Живых протянул раздутую руку в перчатке и похлопал инспектора по плечу:

— Нечего горевать! Выберемся мы отсюда. Все выберемся. Правда, мать? — обернулся он к Бой-Бабе.

Та не ответила. Уж очень сконфуженное лицо было у инспектора.

Люк шлюзовой камеры отъехал в сторону. За ним была бездна.

— Пошла, — скомандовал в наушниках дядь-Фимин голос.

Бой-Баба шагнула вперед, в пустоту. Последние молекулы кислорода из шлюзовой камеры подхватили ее и вынесли наружу. Рука крепко сжимала поручень.

Под ногами белел полумесяц оставленной планеты. Ее нежаркое солнце краснело над головой, согревая неизолированные перчатки.

— Как на пляже! — улыбнулась Бой-Баба в микрофон. Зацепила карабин фала за поручень и осторожно, переставляя руки, поплыла вдоль обшивки по направлению к отражателю. Сзади шел Живых.

Черная громада корабля нависала над ними, закрывая блистающую Вселенную. Солнечные зайчики били в глаза и улетали к разноцветным звездам.

Передвигаться было тяжело: давление в скафандре сопротивлялось движениям. Хорошо, что ремонт не сегодня! Бой-Баба остановилась отдохнуть и подставила лицо солнцу.

— Ты тут? — осторожно перебирая перчатками по поручню, развернулась она к Живых. — Здорово, да?

Напарник осторожно отнял руку от поручня, показал большой палец. Лица его почти не было видно за шлемом. Только улыбка.

— На борту не наговорились? — добродушно встрял дядя Фима. — У меня работа стоит!

Бой-Баба двинулась дальше. Живых сопел, перемещаясь за ней следом. До отражателя добрались без приключений.

Бой-Баба включила камеру на шлеме:

— Дядь Фим, вам видно?

— Ничего, — прохрипел тот в микрофон, оценивая повреждения. — Могло быть хуже.

Они закрепились на обшивке и принялись за работу.

— Эй! — окликнул Бой-Бабу голос Живых. — Смотри, как я умею!

Перебирая руками, она медленно развернулась. Напарник парил в нескольких метрах от корабля, непривязанный. Его любимый трюк.

— Не валяй дурака, — сказала она. — Включи реактивку сейчас же. Смотри, доиграешься: откажет, и спасти будет некому.

— Не доиграюсь! — Живых включил установку реактивного маневрирования и медленно поплыл к обшивке. Ухватился одной рукой за фал, другой — за поручень.

Она покачала головой. Ругать Живых было бесполезно. А тем более — им командовать. Он слушался только ее — почему, Бой-Баба не знала. Слушался скорее из простого уважения, чем из субординации.

Уважения! Бой-Баба посмотрела на Живых, который парил у поврежденного участка отражателя. Хотелось улыбаться, глядя на него. С самого училища, бывало: войдет в комнату — и словно солнце входит с ним вместе. Замечательный он человек. Очень хороший человек.

Она вспомнила Тадефи, и почему-то ей стало грустно. Солнце ушло, и их сторона корабля погрузилась во тьму. Руки пробрало холодом.

— Живых! — сказала она неожиданно резко. — Ты закончил там? Собирайся, пошли. — Тот послушался и двинулся за ней следом, насвистывая.

До самого возвращения она не сказала ему ни слова.

Когда вернулись на корабль, дядя Фима составлял список повреждений. Дела были не так уж плохи, главное — дождаться помощи с Земли. Тогда можно будет починить отражатель и своим ходом двинуться домой.

Или вернуться на планету, подумала Бой-Баба. У нее уже созрел план. Но сначала нужно убедить Майера. А это, понимала она теперь, вовсе не так просто.

Выйдя из дока, Бой-Баба сразу отправилась на мостик к капитану. Тот за пультом управления вводил в бортовой компьютер результаты осмотра отражателя. Рядом с ним листал распечатки инструкций штурман Йос.

— Господин капитан, — напомнила Бой-Баба, ощущая во всем теле легкость после борьбы со скафандром, — вас Кок звал. Вы его видели?

Майер обернулся к ней, посмотрел непонимающе. Хлопнул себя по лбу.

— Ну конечно! — он быстро встал, отстранил ее и пошел по коридору к жилым отсекам. Йос посмотрел ему вслед. Перевел взгляд на Бой-Бабу.

— Что-то важное?

Та пожала плечами. Йос задумался.

— Жаль Кока. Пропадает ни за грош с этим Питером. — Потянулся, встал, прошел к кофеварке. Терпеливо стоял, пока автомат наливал полный стаканчик. — А ведь у Кока на Земле семья.

— Неужели? — вежливо сказала Бой-Баба. Йос вернулся в кресло, отхлебнул из стаканчика.

— Жена, двое детей. Родственников до черта. Вот он и сбежал от них в космос, — хмыкнул штурман. — Хоть здесь они его не пытаются переделать… — Он закинул тощие ноги на пульт управления. — Хорошо прошла прогулка? — В его голосе не было интереса.

— Ага, — поняла намек Бой-Баба. — Пошла я к себе. Если кто спросит, то…

Она не закончила. Из жилого блока донесся вопль капитана Майера.

Глава 8

— Смерть наступила около часа назад.

Бортинженер лежал на полу, раскинув тощие ноги. Глаза закрыты, в темной щели раздвинутого в полуулыбке рта белеют зубы.

Тадефи стянула с койки желтое в бежевую полоску одеяло и накрыла им тело Кока с головой.

Бой-Баба замерла в проходе, зажав рот рукой. Остальные столпились в отсеке.

Тадефи повернулась к подбежавшему дяде Фиме:

— Нужно перенести его в медблок.

— Зачем? — еле слышно спросил Питер. Он сидел на полу возле трупа. Голова опущена, длинные жидкие волосенки закрыли лицо.

— Мы не знаем причин смерти, — твердо сказала Тадефи. Она в раздумье помедлила, подошла к тумбочке и распахнула дверцу. Пачки коробочек и батареи бутылочек с разнообразными медикаментами. В отсеке повис тяжелый лекарственный запах.

— А от диабета умирают? — спросил тихонько Живых.

Тадефи услышала и покачала головой:

— От самого диабета — нет, но он является сильнейшим фактором риска. Инфаркт, инсульт, остановка сердца… ведь он много нервничал в последнее время, как я понимаю. И он уже немолод. Сердце не выдержало, вот и все. Этого следовало ожидать.

Капитан Майер закрыл глаза рукой. Йос похлопал его по плечу, не отрывая взгляда от трупа.

Вся команда была тут. Не было только инспектора… и хорошо. Пусть сидит, как сыч, в одиночестве.

— Но почему? — повторял Питер. Оглядывал остальных, заглядывал в лица. — Почему Кокки? Почему не я?

— Давай, золотая, помоги, — охранник повернулся к Бой-Бабе. — Поднимешь?

Все как будто повторялось снова… Авария, трупы, коматозники на консервации… куда бы она ни повернулась — везде рядом смерть… Она приносит несчастье своим экипажам…

Бой-Баба приподняла обмякшее тело — и брезгливо отдернула руку. На полу под ним блестело влажное пятно.

— Он весь мокрый!

— Что ты говоришь? — дядя Фима быстро подошел к трупу. Он встал рядом с ней на колени и приподнял покойника за плечи. Пол под ним был покрыт конденсацией.

— Эка как пропотел, — пробормотал дядя Фима. Поднял голову. — Тадефи!

Та подошла.

— Тебе это о чем-то говорит? — охранник показал на потемневшую ткань футболки.

Тадефи опустилась на колени.

— Любопытно. Подержите-ка его. — Задрав футболку на трупе, она пригляделась, понюхала. — Очень интересно.

Она задумалась. Взглядом задержалась на тумбочке с лекарствами. Наконец решительно тряхнула бритой головой:

— Это похоже на диабетическую кому. — Подняла голову на Питера. — Ты говоришь, что перед смертью он стал очень раздражительный? Плохо соображал?

Питер кивнул:

— Он выгнал меня… нас… — Закрыл лицо руками. — Если бы я знал…

— Гипогликемия, — подтвердила Тадефи. — Диабетическая кома.

Настала тишина. Питер держал труп за руку и смотрел в пространство.

Тадефи нахмурилась:

— Но это невозможно… для того и вводятся нанотестеры… — Она посмотрела на Бой-Бабу. — Ты сделала все по инструкции?

Та похолодела:

— Да.

Все смотрели на нее. Молчали.

— Давайте его в медотсек, — наконец сказала Тадефи. — Там посмотрим.

Вчетвером вынесли тело в коридор.

— Погодите, братцы. — Дядя Фима вернулся к двери отсека, запер ее и застучал пальцами по панели замка, меняя код. Вернулся, кивнул остальным. Медленно, толкаясь об стены и друг о друга, четверо понесли тело бортинженера по коридору жилого блока.

Электрий слышал крики и суматоху. Из жилых коридоров доносилась беготня и завывание тревоги. Кажется, этому Коку опять плохо. Вполне возможно, усмехнулся инспектор. Его это уже не касалось.

Он стоял в стыковочной камере и держал переговорник наготове. Бот уже должен приближаться к кораблю. Связи еще не было, но инспектор не беспокоился. Три дня назад дирекция сообщила ему точную дату и время стыковки. С минуты на минуту они должны выйти на связь и забрать его отсюда.

Инспектор скривил губы. Конечно, он обязан был поставить в известность командный состав корабля. Только вот неизвестно, как бы они отреагировали на извещение, что покинуть корабль может только он, Электрий Суточкин. А им придется остаться и медленно задыхаться внутри этой консервной банки.

Но ему и тут повезло! Сейчас они заняты Коком и не сразу сообразят, что остались одни на корабле. Помощь пришла за ним, а не за этими неудачниками. Ведь по мнению Общества, Электрий — единственный, кто тут заслуживает спасения.

Гермокостюм плохо сидел на сутулых плечах — тяжелый, он сдавливал тело. Может, причина еще и в том, что инспектор поддел под гермокостюм свои пиджак и брюки? Помнутся, наверное. А ведь ему так хотелось с самого начала выглядеть респектабельно перед работниками Общества. Чтобы знали: он не какой-то низкооплачиваемый астронавт. Возможно — кто знает? — он их будущий начальник. Или даже директор.

Электрий улыбнулся своим мыслям. У его ног стоял шлем. Он наденет его в последний момент. Каких-то несколько минут… он, конечно же, выдержит столь недолгое пребывание в замкнутом пространстве.

Суточкин посмотрел на часы и покачал головой: бот опаздывал. Настанет время, когда он будет требовать пунктуальности от всех своих работников. Вот он — никогда никуда не опаздывает. А сейчас от их пунктуальности зависит его жизнь!

Он подождал еще немного. Никого.

В сердце закралось беспокойство. А вдруг с ними что-то случилось? Авария? Иллюминаторов в камере не было. Электрий поднял переговорник и принялся тыкать длинным ногтем в экран. Поднес к уху, послушал.

Треск и помехи.

Суточкин присел на узкую скамеечку вдоль стены. Собрался с мыслями. Набрал личный код представителя Общества, несмотря на его запрет. Ему приказали перед отправкой ни в коем случае не связываться с ними напрямую. Мало ли кто может прослушать разговор. Никто не должен знать, какие именно инструкции он получает от Общества Соцразвития.

Но и этот номер не отвечал.

Вся надежда на эметтер. Электрий сосредоточился, подключаясь к сети. Но подключиться не вышло. Перед глазами стояло «Ошибка 404». Суточкин потряс головой. «Ошибка 404».

Этого не может быть. Он заходил взад-вперед по камере. Где они? Где же они?

Пнул попавшийся под ноги шлем. Тот с бряканьем покатился в угол. Электрий развернулся. Лицо его перекосилось. Но он ждал.

Он продолжал ждать даже после того, как суматоха и голоса в жилых отсеках давно утихли. Шептал себе что-то и качал головой.

Бот так и не пришел.

Когда Бой-Баба наконец поднялась по трапу, на мостике стояла тишина. Ее руки все еще тряслись после суматохи с Коком.

Пока несли тело, никто ей ничего не сказал. Тело Кока поместили в холодильную камеру, которую первые трагические поколения астронавтов прозвали «труповозкой». Питер не хотел уходить, но его вызвал капитан: начинался сеанс связи с Землей, нужно запрашивать помощь. Остальные разошлись по отсекам. Только Бой-Бабу опять вызвали на мостик принести кофе. И как этот Йос от него не лопнет?

Свет на мостике не горел: мешает концентрироваться. Это Бой-Баба помнила по себе. Когда выходишь в сеть через эметтер, картинка сама вплывает в мозг, и текст тоже. Нужно сосредоточиться.

Она как можно тише взошла по ступенькам с подносом в руках. Стала расставлять в стороне стаканчики с кофе, а сама посматривала на членов экипажа. Ближе всех к ней сидел наполовину сползший из кресла штурман Йос. Длинные тощие ноги раскинуты в стороны, на глазах заслонки от света. Рот полуоткрыт, и на грудь футболки тянется ниточка слюны. Руки сцеплены на животе. Смотрит. Слушает.

— Дайте мне центр управления, — негромко сказал Майер. Он сидел в своем командирском кресле прямой, как палка, впившись пальцами в подлокотники. Голова чуть наклонена набок, заслонки подняты на лоб, невидящие глаза устремлены на темную стену.

В уголке, в кресле покойного Кока, скукожился Питер Маленький. Обычно его во время сеанса связи на мостик не пускали, но для хорошего приема требовалось как минимум три человека. Три мозга, настроенные на контакт с Землей. Питер облокотился на выдвижной столик, закрыл глаза и уши руками. Жидкие пряди свесились вперед, обнажив затылок. Питер кивал в такт тому, что видел и слышал только он один.

Бой-Баба поставила поднос на столик и на цыпочках спустилась в брехаловку. Закрыла дверь, включила видик. Хотелось забыть обо всем, что только что произошло. Да и отдохнуть надо, в конце-то концов.

Бой-Баба налила себе кофе и забралась с ногами на диван. Щелкнула пультом. Захваченные с Земли старые записи создавали иллюзию присутствия. Без эметтера она совсем от жизни отстала.

Как всегда, стоило ей наконец усесться перед видиком, как все интересные передачи сразу кончались. Запись открывалась давно устаревшим выпуском новостей. Шел нудный репортаж из фармакологических лабораторий Общества Социального Развития. Журналист в белом халате радостно рассказывал об успешных опытах по «неограниченному продлению жизни» на крысах и белых мышах. Оператор наводил камеру на мирно жующих зверьков в проволочных клетках.

— И все же, профессор, — обратился журналист к жилистому старику в расстегнутом стерильнике, — когда, по вашему мнению, испытания вступят в решающую стадию?

Журналист сунул старику микрофон под самый нос. Тот отстранился.

— К сожалению, до испытаний на добровольцах еще далеко, — сухо произнес он. — Люди — это не белые мыши. Кроме того, последние распоряжения инспекции по охране здоровья и безопасности значительно ограничивают нашу инициативу.

Профессор помедлил, подбирая слова, и завершил:

— Боюсь, что до успешных испытаний препарата на людях я уже не доживу.

Журналист повернулся на камеру и радостно произнес:

— Мы благодарим профессора за такое откровенное суждение! Очевидно, бессмертие человечества еще надолго останется мечтой научных фантастов!

Зажурчала тихая музыка. Пошел прогноз погоды.

Бой-Баба возмущенно цокнула языком. Проклятая охрана безопасности! Везде им нужно урвать свой кусок. Даже до белых мышей добрались.

На поясе у нее затренькал переговорник. Астронавтка вздохнула, выключила видик и потащилась на мостик.

Капитан сидел ссутулившись и смотрел перед собой.

— Соберите экипаж, — проговорил он. — Сейчас же. Всех.

Бой-Баба смотрела на него, не соображая.

— Исполняйте! — повысил голос капитан. Она кивнула, поспешно снимая с пояса переговорник. И, пока связывалась с каждым членом экипажа, Майер даже не шевельнулся.

— Инспектора позвать? — тронула Бой-Баба его за плечо.

Майер вздрогнул. Поднял на нее налитые кровью глаза.

— Эту гни… А впрочем, вызывайте. Мы теперь все в одной лодке.

— А?

Майер не ответил.

Она не выдержала:

— Ну как? Когда придет помощь? Что они сказали?

Капитан медленно повернул к ней голову.

— Что они сказали? — он усмехнулся. — А сказали они, что во избежание занесения инфекции на обитаемые планеты оказание помощи нашему экипажу они считают не… не-целе-сообраз… ным. — Он опустил голову.

— То есть? — не поняла Бой-Баба.

Майер повернулся к ней:

— То есть мы больше не существуем. Если попытаемся вернуться — нас уничтожат. Это решение инспекции охраны здоровья и безопасности.

Капитан поднялся и посмотрел вдаль, на звезды.

— Все-таки плохая примета — назвать корабль «Летучим Голландцем»…

Бой-Баба проснулась в темноте и не могла понять, где находится. Стук. Зовут. Авария.

Надо вскочить, бежать, но тело сковала неподвижность, а мозг спал и не подчинялся приказу воли. Как похороненная заживо. Бой-Баба изо всех сил пыталась проснуться — ведь там заживо горят люди, ее люди. Она одна знает, как их спасти. Надо бежать! Но бежать не получалось — она лежала пластом на койке, сердце бешено колотилось.

Астронавтка пыталась разлепить веки, но глаз не открывался. Хотела пошевелить рукой, но та лежала мертвым грузом. Стук повторялся: колотили отчаянно, громко, но тьма похоронила ее и не пускала.

Кто-то бил по щекам. Свет в лицо. Вода на губах, на груди… мокрая. Пыталась смотреть, но взгляд не фокусировался, ее затягивало обратно в покой… в смерть.

Резкая вонь под носом. А-ах! — она зашлась в кашле и пришла в себя.

В отсеке слабо горел свет. Перед койкой стоял дядя Фима и светил фонариком ей в глаза. Рядом с охранником — Тадефи. В руках у нее открытый пузырек и пустой стакан — вода из него растеклась у Бой-Бабы по футболке и одеялу.

— Что такое? — прохрипела она, отирая лицо и шею простыней. Голова шла кругом.

Тадефи села рядом с ней на койку:

— Тебе лучше? Мы испугались.

— Что случилось? — выговорила Бой-Баба. — Сколько времени? Где мы?

Они переглянулись. Тадефи погладила ее по руке.

— Тебе надо поспать. Это, наверно, нервы. Мы только пришли спросить.

— Спросить… о чем спросить? — в голове пустота.

— Послушай, золотая, — придвинулся дядя Фима, — ты помнишь, как делала укол Коку?

Укол… Коку. Она делала укол?

— А что?

Тадефи показала ей коробочку.

— Ты помнишь, как именно ты делала укол? По инструкции? Или нет? Расскажи нам.

Бой-Баба оглядела отсек. Она на «Голландце». На пути к базе или уже летят оттуда?

Тадефи подала ей стакан с водой.

— Когда ты делала укол Коку, ты проверяла пенал с комплектом? Нанотестер — помнишь?

Пенал с комплектом. Она напряглась — и вспомнила:

— Тадефи, ведь ты же мне его и дала. Ведь вы же его и нашли, дядь Фим, в медблоке. Еще сказали, что это последний.

Охранник взял ее за плечо:

— Слушай, золотая. И слушай внимательно. Ты пришла к Коку. Как ты делала инъекцию?

Она нахмурилась, соображая:

— Ну, собрала инъектор… проткнула иголкой флакон, выпустила в него жидкость… взболтала…

Охранник наклонился к ней.

— А ты не помнишь, флакон лежал в пенале как обычно? Ничего особенного ты не заметила?

Она сосредоточилась и представила: вот она открывает пенал, инъектор тут, колпачок на иголке, рядом в кармашке флакончик… Она лезет пальцами внутрь пенала достать флакончик, он шероховатый под руками — странно, ведь обычно пластик гладкий, а этот…

Бой-Баба остановилась и уставилась на них с открытым ртом.

— Крышечка, — сказала она. — Край крышечки был на ощупь шероховатый. Неровный какой-то. Как будто его… — она внимательно посмотрела на них, — как будто его уже снимали и потом надели снова, — закончила она.

Они переглянулись. Охранник кивнул:

— Все понятно, — сказал он. — Прости, что разбудили. — И повернулся к Тадефи: — Всегда меня слушай. Когда ты в детском саду в доктора играла, я уже в нелегалах ходил и свою агентуру имел. Но я, — поднял он указательный палец, — я вам этого не говорил.

— А что? — спросила Бой-Баба.

Охранник промолчал.

— Состав, который ты ввела Коку, был не нанотестер, — сказала Тадефи. — В инъекторе были остатки глюкозы.

Она замерла, переводя взгляд с Тадефи на дядю Фиму и обратно.

— Ты понимаешь, что это значит? — дядя Фима наклонил голову и смотрел на нее с прищуром.

Бой-Баба задумалась.

— Нанотестер определяет уровень глюкозы в крови, — сказала она. Стало быть, если во введенном составе есть посторонняя глюкоза, то он будет врать. Как китайский будильник.

Тадефи кивнула.

— А если он будет врать, — продолжила Бой-Баба, — то искусственная поджелудочная получит его сигналы и подумает, что в крови слишком много глюкозы. И произведет слишком много инсулина.

Она замерла. Посмотрела на обоих.

— И что тогда — кома?

Тадефи вновь кивнула:

— Смерть. А повышенное содержание инсулина в крови после смерти обнаружить невозможно. И все чисто.

— Ты понимаешь, что это значит? — Дядя Фима не сводил с нее глаз.

Бой-Баба подумала. Помотала головой.

Охранник наклонился над ней и произнес очень тихо, в самое ухо:

— Значит, это был не несчастный случай.

Бой-Баба открыла рот от изумления. Сидела в кровати, переводя взгляд с одного на другого.

— И вы решили, что это я? — наконец сказала она. — Поэтому и пришли? Так?

Тадефи накрыла ее руку своей:

— Мы ни одной минуты не думали, что это ты.

— Почему? — буркнула Бой-Баба. — Я же ввела ему этот чертов препарат.

— Я знаю, — подтвердил охранник. — И все это знают.

— Ну так как же… — пробормотала она.

— И я подумал, — дядя Фима запустил лапищу в свою седую гриву и почесал затылок, — раз все это знают, значит, глупо было бы тебе его убивать.

— В этом убийца просчитался, — добавила Тадефи.

— Убийца?

От этого слова сами стены корабля похолодели и отстранились.

— Так что одну вещь я с твоей помощью уже о нем знаю, — продолжил дядя Фима. — И надеюсь, что узнаю что-нибудь еще.

Бой-Баба молчала. Сердце стучало.

— А Майер знает? — наконец спросила она.

Охранник замялся. Сел рядом с ней на койку и положил руку ей на плечо.

— А как по-твоему, — сказал он, — стоит нам говорить Майеру?

Она задумалась. Посмотрела на обоих.

— Вы потому спрашиваете, что подозрение на меня падает?

Охранник усмехнулся:

— Если бы я тебя подозревал, золотая, я б тебя не спросил бы… — Он поднялся. — Еще раз прости, что разбудили.

— Ничего, — буркнула она. — Мне все равно на вахту пора вставать.

Они попрощались и вышли. Бой-Баба помедлила, вылезла из постели и начала одеваться.

Выйдя из жилого блока, Бой-Баба замерла на углу коридора. Тут кто-то был. Ничего не видно, не слышно, но астронавтка чувствовала своей сгоревшей, клонированной кожей, что она не одна.

Рука собралась в кулак, напружинилась. Что на этот раз? Кто? Бой-Баба медленно поворачивала голову. Глаз вперился в полумрак.

Никого.

Шаг. Еще один. Она приникла к стене, стелилась по ней телом. Ладони скользили по ребристому пластику, задевали за клеммы разъемов. Темноватая арка между двумя блоками коридора. Еще шаг.

Она затылком чуяла, что тут кто-то есть. Мысленно перебрала всех. Пожалуй, что на убийство способен каждый. Кроме Живых. В нем она уверена больше, чем в себе. Да и мотива у него нет.

А у кого есть мотив? Ладони вспотели, спина взмокла. Противно.

Да кто ж ее так ненавидит? За что? Что она кому сделала?

Бой-Баба навострила искусственные уши, стоившие страховке диких денег. Что-то было, какой-то посторонний призвук, помехи… дыхание.

Впереди, через несколько метров, — обзорный павильон. Если ее кто-то поджидает, то именно там. Ящерицей юркнув вдоль стены, астронавтка остановилась под аркой, где коридор расширялся в просторную камеру с иллюминаторами вдоль стен.

И сразу услышала дыхание. Правее. Ближе.

— Кто это? — спросил глухой голос.

— Это я, — механически сказала она. Тень в углу возле иллюминатора шелохнулась.

Инспектор. Он сгорбился, упершись руками в стекло иллюминатора. Напомаженные волосы сбились и стояли на узенькой головенке колом. Налитые кровью глаза в темных впадинах. Мятый костюмчик — где он его так изжевал?

Пассажир наклонил голову, скрывая от нее лицо.

Может, он пьян? Или на таблетках? На этих… интенсификаторах?

— Я вам воды принесу, — предложила Бой-Баба.

— Нет! — он схватил ее за руку. — Нет! Пожалуйста. Это одна минута… сейчас пройдет. Я… давайте присядем.

Электорий с трудом произносил слова, делая между ними большие паузы, и до нее не сразу дошло, что инспектор — впервые за весь полет — заговорил по-русски, а не на своем ломаном английском. Впрочем, и по-русски у него с непривычки выходило неважно. Напротив иллюминатора стояла скамеечка, и она повела его к ней. Суточкин рухнул на сиденье, не выпуская ее руки. Некоторое время молчал и наконец проговорил, глядя в сторону:

— Я не знаю, как мне теперь жить.

Бой-Баба усмехнулась:

— Не вы первый. Привыкнете.

Он поднял на нее глаза:

— Мы, безусловно, погибнем?

— Кто вам сказал такое? — нахмурилась Бой-Баба.

Электрий мотнул головой:

— Неважно…

Он сидел и пялился в пол. Бой-Баба ждала. Наконец инспектор зашептал:

— Они все врут! Все сплошная ложь! И я знал, что они лгут, понимаете? — Он поднял голову и посмотрел ей в лицо запавшими глазами. — Я думал, что вреда от этого нет. Мы врем поселенцам, но это для их же блага. — Он помедлил. — Я гордился тем, что помогаю устанавливать политику Общества Соцразвития в колониях. На базах.

Теперь Электрий смотрел мимо нее, в иллюминатор. Голос его окреп:

— Я просто не знал. Я вообще первый раз в космосе. Теперь я понимаю, что в офисе имели в виду под «контролируемым течением процесса». — Он еще крепче вцепился в ее рукав. — Я не могу больше ничего вам говорить… — зашептал он, — понимаете? Не знаю, кто еще может нас слышать, но подозреваю, что кто-то непременно слушает. Но если вы вернетесь, — он умоляюще смотрел в ее лицо, — когда вы вернетесь, с этим нужно будет что-то делать! Это следует остановить!

— Что остановить? — спросила Бой-Баба.

Опустив голову, инспектор тяжело дышал, переводя дух. Подбирал слова. Потом все же осмелился поднять на нее глаза.

— Остановить… их. Вы меня понимаете?

— Нет, — честно ответила Бой-Баба.

Он усмехнулся:

— Тогда я сам их остановлю.

Бросив ее руку, Электрий поднялся и нетвердым шагом двинулся по коридору к жилым отсекам.