Атлантида под водой

ПРОФЕССОР ОЙЛЕНШТУС НАХОДИТ СВОЕ ПРИЗВАНИЕ

На судебной площади строился новый помост. Огромный помост, казалось, рассчитанный на целую армию. И вместо одной машины для порки устанавливались десятки новых с непонятным назначением. Какие-то трубы соединяли края помоста, должно быть, с канализацией. Плотники работали всю ночь. Наутро помост был готов. Население забыло о событиях вчерашнего дня. Монархический переворот стал уже использованной и брошенной газетной уткой. Мало кто прочел в это утро официальное сообщение о низложении вице-короля и о том, что таким образом страна голубых солнц отпала от английской короны и вернула себе свободу. Лорд Эбиси не привлек к себе сердец. Он протестовал против порки и тем самым хотел нарушить народные права. Правительство, стушевавшееся на один день, опять вернулось к власти. А население снова толпилось на судебной площади, ожидая нового зрелища.

Мы счастливы, что наш рассказ о войне между двумя странами Атлантиды ни в коем случае не будет похож на корреспонденции репортеров-очевидцев, отсылающих в Нью-Йорк экстренные телеграммы о кровопролитных боях в Аргентине из четырнадцатого почтового отделения Парижа.

Мы просим прощения за банальность, но сравнения ради мы должны дать наиболее простое определение земной войны. Война на земле — это истребление друг другом двух огромных скопищ вооруженных людей на определенном участке земли. Но даже при современной технике в земной войне неизбежны элементы случайности. Все знаменитые полководцы широко пользовались ею, и ею же оправдывались все побитые вожди. Атлантский ум не мирился с простой случайностью. Объявить войну в расчете на счастье — этого атланты не понимали.

Атланты давно предвосхитили самые смелые мечты европейских пацифистов. Они прекрасно учли все опасности от настоящей войны и образовали в Атлантиде Верховный Совет Народов, куда каждая нация посылала своих представителей. Прежде чем любое государство объявляло войну, оно должно было получить санкцию Верховного Совета.

После объявления войны Верховный Совет утверждал комиссию из представителей обеих воюющих сторон под председательством нейтрального члена Совета. Эта комиссия, собственно, и вела войну. В нее входили целиком генеральные штабы воюющих стран. А генеральные штабы составлялись весьма широко. В них служили как стратеги, тактики, артиллеристы, саперы и прочие представители военного искусства, так и статистики, инженеры, бухгалтеры, товароведы, географы, биржевики и врачи. Комиссия собиралась в нейтральной стране, и штабы работали день и ночь.

Это была игра, но на строго научных и жизненных обоснованиях, и результаты ее были много более жестокими, чем в Монте-Карло или любом шулерском притоне. В комиссии происходила своеобразная торговля. Стратеги, отмечая флажками на огромной карте пути воображаемых войск, вели наступления и отступления. Их поддерживали все военные, им помогали географы и инженеры, определявшие районы военных действий. Они вынашивали втайне неожиданные нападения, они готовили контратаки и оборону. Воздушная бомбардировка столицы голубых солнц была возможна лишь потому, что генеральный штаб этой страны был застигнут врасплох. Но часто случалось, что в месте, назначенном для нападения, противник успевал сосредоточить войска, разгадав планы нападающего. Так было в последнем сражении, и оно дорого обошлось зеленым. Голубые инженеры смогли доказать, что их мины уничтожили всю армию противника, забравшуюся им в тыл.

У другого стола сидели главные интенданты, получали экстренные распоряжения, высчитывали и закупали.

Интенданты были связаны непосредственно с биржами и крупнейшими заводами. Биржевые колебания и производительность индустрии высчитывались с максимальной точностью. Когда-то голубые выиграли одну войну тем, что сумели обнаружить вовремя отсутствие марганца на заводах противника.

Далее, при каждом штабе состоял так называемый духовный отдел. Здесь редактировались сводки штаба, здесь составлялись сообщения о победах, здесь замалчивались поражения. Сеть сыщиков, раскинутая по всей стране, присылала сюда доклады о настроении народа.

И, наконец, еще один, едва ли не главный отдел, составлявшийся из представителей всех остальных отделов и врачей, решал вопрос о потерях. После того как было разыграно какое-либо сражение, с помощью самых тщательных безошибочных подсчетов этот отдел определял точную цифру убитых и раненых и такое же точное количество материальных потерь. Здесь шли ожесточенные споры, здесь происходила настоящая торговля, в которой победитель запрашивал, а побежденный сбивал цены. Каждую неделю этот отдел составлял сводку, где с предельной точностью определялись цифры. И в этом же отделе секция министерства внутренних дел, состоявшая из полицейских и бухгалтеров, составляла точные списки потребителей, которые, будь война настоящей, были бы призваны в солдаты и убиты за текущую неделю. Эти списки, как и прочие сообщения с театра военных действий (этот театр имел полное право на свое имя), публиковались для общего сведения, и мнимоубитые выдавались затем врагу вместе с завоеванными орудиями и повозками или с их ценой для того, чтобы над ними был приведен в исполнение вынесенный генеральным штабом смертный приговор. Эта смерть приходила уже не на бумаге, а с ножом гильотины. И помост на судебной площади воздвигался потому, что семь тысяч потребителей страны зеленых солнц, потерянных ею за последнюю неделю, прибыли в голубую столицу и ждали своей смерти. Казнь врагов была, конечно, публичной. Для населения страны-победительницы казнь была наглядным доказательством заботы власти о своих потребителях и в то же время сильным впрыскиванием патриотизма.

Население столицы вновь собралось на судебной площади. Плотники в последний раз ударили молотками, инженеры проверили действие огромных гильотин с пропускной способностью десять тысяч человек в день, агрономы осмотрели трубы, по которым кровь жертв направлялась в образцовые хозяйства в целях удобрения. Трупы, когда-то варварски выбрасывавшиеся в океан, теперь откупались у государства акционерной компанией, перерабатывавшей их на своих заводах. Трупы давали жир, кожу и удобрение.

Затем на помост вывели всю огромную армию зеленых потребителей, окруженную тонкой цепью полиции. Из толпы раздались угрозы и брань. Враги оглядывались, как затравленные звери, но покорно молчали. Ведь казнь существовала уже столетия, ее существование было одобрено церковью и законами, ее необходимость была ясна для всех, даже для жертв.

На трибуну, особенно высокую, между помостом и дворцом судебных установлений, по лестнице из дворца поднялись высшие чины государства. Их сегодня было немного — ведь война отнимала время у правительства. Во главе их вышел профессор Ойленштус как представитель церкви и правительства одновременно.

Как сам профессор, так и основанное им религиозное братство, и в не меньшей степени — сосиски и пиво, бесплатно раздававшиеся после религиозных собеседований, быстро получили широчайшую популярность. Толпы верующих осаждали пивные, открытые религиозным братством. Предвкушая сосиски, все благоговейно выслушивали проповедь и соглашались с газетами, утверждавшими божественное происхождение профессора.

Но этим далеко не ограничивалась деятельность профессора. Пророк, почетный кастрат и председатель религиозного братства был и земной властью призван на чрезвычайно высокий пост. Война требовала напряжения всех сил страны, и профессор был назначен начальником духовного отдела при ставке верховного главнокомандующего.

Профессор с восторгом принял это назначение. У атлантов не было в обычае напутствовать казнимых духовной беседой перед смертью. Профессор решил ввести этот обычай, усовершенствуя атлантскую культуру тем немногим, в чем земля оказывалась впереди. Для первого раза он решил лично выступить в роли духовника, тем более, что аудитория из семи тысяч осужденных и бесчисленной толпы зрителей вполне соответствовала его высокому званию и высоким целям. Поэтому, когда избранные заняли свои места, профессор подошел к краю трибуны и с помощью огромного рупора обратился к зеленым потребителям, покорно ожидавшим казни:

— Братья мои, — начал профессор, и голос его дрогнул от волнения. — Братья мои! Слезы подступают к моему горлу, ибо величайшему таинству приобщитесь вы сейчас, таинству смерти. Вот высится гильотина перед вами, последний порог, который дано вам переступить в этой бренной и суетной жизни. Радуется сердце мое, ибо для смерти рождается человек. Такова воля господа, и ее исполнению должен радоваться каждый верующий.

Братья мои, внимательно слушайте меня, не только верой, но и логикой дышат мои слова. Я хочу, чтобы вы примирились и чувством и разумом, чтобы не осталось у вас горького осадка от жизни земной и чтобы вы не предстали с ним перед престолом господа. Да не останется у вас бесплодных сожалений, да не мелькнет горькая мысль об ошибке, ибо вы испортите дело вашего спасения. В самом деле. Вы можете подумать, что духовный отдел генерального штаба не с достаточной точностью определил число убитых солдат, что среди семи тысяч есть хоть один, попавший сюда по ошибке, и каждый из вас вправе тогда задать вопрос, не я ли это. Может быть, чувство жизни, инстинкт самосохранения слишком силен в вас, и вы цепляетесь за эту соломинку и тем губите величайшую минуту в вашей жизни, когда вы должны засвидетельствовать полное свое примирение с миром. О, не делайте этого, дорогие братья моего сердца, и вот почему.

Я сам начальник духовного отдела генерального штаба, и я могут засвидетельствовать вам, что работа наша, также как и работа наших врагов — ваших вождей, ведется с идеальной тщательностью. Ошибки невозможны. Вы умираете согласно заветам церкви и закона. Все поправки, все исключения сделаны. Мы позаботились о вас, мы все приняли во внимание, и потому примиритесь и радуйтесь.

Профессор плакал, плакала толпа, плакали избранные, и даже полицейские, окружавшие осужденных, вытирали мокрые глаза. Тысячи платков развевались над толпой. Никто не умел так тронуть сердца атлантов. Толпа, вероятно, подняла бы профессора на руки и провозгласила бы величайшим пророком, когда-либо ступавшим по земле Атлантиды, но случилось нечто совершенно непонятное и необъяснимое. Те, кому он отдал свою душу, братья его, осужденные зеленые потребители, с дикими воплями кинулись на плачущую стражу, вмиг смяли ее, обезоружили, потом сломали помост и, вооружившись палками и досками, бешено кинулись в толпу, колотя всех, без различия пола, звания и возраста. Толпа дико заорала, но из-за тесноты не могла убежать, а зеленые свирепо расчищали себе дорогу с явным желанием добраться до трибуны и настичь профессора.

Поднялась страшная давка, задние ряды с воплями бросились бежать, на трибуне царил хаос, а зеленые упорно пробивались к ней. Профессор застыл на месте. Возмущению и отчаянию его не было предела. Он дергал за рукав толстого кастрата, дрожавшего рядом с ним, и истерически вопил:

— Что случилось? Что случилось?

Лицо кастрата было белее его хитона. Стуча зубами, он злобно ответил:

— Вам лучше знать! Вы — начальник духовного отдела. Вы должны были это учесть. Хорош генерал!

— Вы забываетесь! — крикнул профессор.

Но в эту минуту трибуна затрещала. Сотни рук уже протянулись к ней, зеленые собирались вскарабкаться на нее. Избранные опрометью кинулись во дворец судебных установлений, профессор и кастрат вкатились туда вместе с другими. Двери за ними сейчас же были заперты, но потребители, не сумев разбить их кулаками, притащили одну из гильотин с помоста и, раскачивая ее как таран, стали бить ею в дверь. Спасшиеся в здании, бледные и дрожащие, с ужасом ждали, чем кончится эта осада. Они были безоружны. Профессор упал на колени и громко воскликнул:

— Господи! Неужели же я неправильно высчитал коэффициент духовных возможностей потребителей? Господи, пощади раба твоего, сделай так, чтоб ошибка эта избежала гласности и кривотолков.

Все прижались к стенам и в ужасе смотрели на трещавшие двери. Казалось, спасения не было. В это время раздался чей-то спокойный голос:

— Граждане, прошу не нарушать порядка. Никакая опасность нам не угрожает. Все меры приняты, дверь непроницаема.

Профессор вскочил с колен и повернулся. Среди успокоенной и счастливо смеющейся толпы стоял Бриггс. В лице сыщика не было ничего величественного, но тон его, а главное — содержание его слов сразу успокоило всех. Профессор обрадовался ему, как ближайшему родственнику. Он кинулся к Бриггсу и закричал:

— О, дорогой друг! Вы спасли нас!

И на глазах у тронутой публики начальник духовного отдела и сыщик горячо обнялись.