Атлантида. В поисках истины. Книга пятая. На перекрестках дорог

Глава первая. Сомнения

Георгий отжал все тумблеры, гул и звон утихли. Все, кто был в лаборатории, бросились к компьютерам проверять связь с интернет, а через секунду в душной тишине лаборатории воздух взорвался другими звуками – радости, смеха, облегчения и восторга. Наверняка, вся Атлантида сейчас ликовала. Только Георгий сидел тихо на краю своего рабочего стола.

Когда возбуждение от успеха прошло, и все разошлись, разъехались по домам, Георгий вновь запустил аппаратуру. Его беспокоило прошлое. Его, как никогда, сейчас беспокоило прошлое. Атланты вернулись в свое время, а что осталось там? Они исчезли, стирая всю историю своего пребывания, или там всё осталось, как было? Особенно его интересовал тот период времени, в котором они фактически даже не были, покинув прошлое в девятом веке до н. э. Что происходило дальше и как мир обошелся без него – без Иуды?

***

Он стоял в Гефсиманском саду за толстым кипарисом, горели факела, и Иуда целовал Иисуса…С тяжелым сердцем затягивал мокрый от слёз узел на кривой осине…Три раза пропел петух, встречая рассвет.

Георгий молча смотрел, как из-за горизонта медленно, словно нехотя поднимается огромный безжалостный диск солнца.

Гробница, как и прежде, была холодной, и мертвенно бледные камни ещё не приняли золотистый оттенок восходящего солнца. Георгий терпеливо ждал. И как только первый луч солнца упал на каменную глыбу, закрывающую вход, она ожила. Камень отвалился, Иисус бледный и тонкий вышел из сумрачной глубины пещеры, вдыхая влажный аромат утра.

Глаза их встретились. Дамокловым мечом немого вопроса повисла между ними гнетущая тишина. Георгий занервничал, неужели? Иисус отвернулся и пошел молча в сторону противоположную от города. Георгий следовал за ним по пятам. В оливкой роще Иисус облюбовал древнее капище, и они присели друг напротив друга на замшелые каменные глыбы.

– Как так? Объясни! – Георгий смотрел на него, прямо в глаза, приподнимая брови, сглатывая ком, стоящий у него в горле.

– Нечего объяснять, всё шло и идёт своим чередом. Всегда будет Иуда. Не один так другой. Машина ваша абсолютно бесполезна. Несмотря на то, что вы создаёте бесконечные наслоения на материю времени, они тоненькими плёночками, словно лессировкой накладываются на картину, внося незначительные изменения на полотно. Меняются лица героев, появляются новые персонажи, элементы декора. Так, например: на пути к Голгофе появилась женщина, подающая мне платок, а у входа в пещеру – ангел Света, заговоривший с Магдалиной.

Как там у вас звучало? «…наблюдение играет решающую роль в атомном событии, и что реальность различается в зависимости от того, наблюдаем мы её или нет». История неизменна, лишь детали меняются в угоду наблюдателю, сбивая вас с толку. Тонкие плёночки, уже неотделимы от материи. То, что сделано – то сделано: и женщина, подающая платок, и ангел…, останутся на картине навсегда. Да и вообще – почему вы решили, что способны изменить замысел Бога?

Иисус встал, незаметным кивком попрощался и пошел дальше: мимо своей гробницы в город.

Немного погодя и Георгий пошёл следом, собираясь повернуть на развилке, навсегда покидая это место. У отваленного камня, преграждавшего путь, он повстречал Магдалину. Она смотрела на него, щуря от яркого света красивые, удивлённые глаза. Солнце поднялось над гробницей и пучком света расходилось от его гладко выбритой головы.

– Ты не найдешь его здесь, он воскрес, – произнес

Георгий, с легкой усмешкой и указал ей на дорогу, по которой недавно ушёл Иисус. «Ну, вот и всё, пожалуй. Нужно быть справедливым к жизни: я узнал многие из тайн, а больше, наверное, мне и знать не положено», – размышлял он, направляясь обратно в будущее.

Он никогда никому не расскажет о том, что с ним приключилось, и Антоний не словом не упомянет о сыгранной им роли Иуды, после того, как они поговорят вечером в тихом одиноком кафе на побережье.

– Скажи, что не встречал меня. Про Иисуса, пожалуйста, можешь рассказать всё, что я тебе говорил. Нет ничего в этой истории такого, но я не хочу, чтобы кто-то знал.

– Понимаю тебя. В конце концов, я ожидал нечто подобное. Спасибо, что открыл старику глаза. Мы теперь с тобой избранные. Эх, – печально гладя в тарелку, прокряхтел Антоний. – Но если честно, я тебе завидую.

– Да уж, конечно, не смеши…

Вероника искала мужа повсюду и застала с Фасулаки в кафе. Она долго, тайно смотрела через витрину на двух «стариков» и жалела, жалела, что когда-то отправилась следом и ненароком узнала то что пожалуй, не должна была узнать.

Глава вторая. Гипербореи

Больше пяти тысяч человек покинули Гиперборею, сплавляясь по течению тёплой реки в широкую акваторию Карского моря в район Байдарицкой губы, если так можно назвать это место. Карта островов выглядела несколько иначе из-за более низкого уровня мирового океана.

Они знали, что этот район полон стойбищ первобытных людей, и в их задачу входило поднять их с мест и также увести с собой в горы. Делать это нужно было незамедлительно, нет времени на раскачку.

– Мы должны вытянуться полосой и прочесать как можно большую территорию по пути к Уралу, – повторял свой предыдущий план Колесов. – Мы не можем бросить этих людей на произвол стихии. Я просил Вивасвата и Саранью пытаться объяснить всем, кого удастся встретить, идти в горы, но не знаю, получилось ли у них. Они идут своим путем на юг по восточному склону Уральских гор к устью Оби, и за тот район отвечают они. Понадеемся, что наши старания не пройдут даром. Главная задача сейчас – охватить всех, кто проживает в районе западного склона. Эта же задача стояла перед Филлипом и Джорджем. Вот и проверим насколько им удалась миссия спасения. Сегодня мы должны пройти как можно дальше и достигнуть подножия гор. Если нам хватит времени, мы сможем достигнуть самой высокой точки и подняться на гору «Народная».

Путь предстоит тяжелый: мы должны всё время подниматься вверх. На нашем пути будут скальные обвалы. Упавший на землю астероид заставит сотрясаться горы. Так что снизу к нам будет подступать вода, а с вершин падать камни. Здесь тепло, спасибо Меру, а чем дальше от побережья, тем холоднее. Зона приполярья сейчас смещена к центру Уральских гор, но думаю, лет через сто-двести земля остынет и всё станет иначе. Борис, нам нужно много леса. На границе гор заполните все платформы. Когда мы поднимемся на вершину, нам нужно построить временное убежище.

– Есть, командир! – бодро крикнул Стрижевский, преодолевая сильные порывы ветра, который подхватывал его слова унося в горы. Туда, догоняя ветер, и пойдет народ Гипербореи.

Под началом Колесова сейчас оставалось около тысячи: последние, кого эвакуировали с Гипербореи за последние три дня. Контролировать такую протяжённую колонну было очень тяжело. К тому же за собой тащили оленей, груженных поклажей, везущих маленьких детей и беременных женщин. Олени преодолели водную преграду вплавь, привязанные к плотам. Животные были связаны между собой линем, с большим количеством поплавков, созданных из прессованной коры хвойных деревьев. Благодаря этому все олени благополучно добрались до места, и плоты меньше трясло на волнах, не бросало из стороны в сторону. Олени сами выполняли роль поплавков. Теперь они стали ишаками, неся на себе различные грузы. Придёт время и им придется спасать своих хозяев от голодной смерти….

К моменту трагедии вся группа собралась у подножья горы «Народная» и преодолела большую часть пути, но до вершины было ещё далеко. Горы содрогнулись, и с разных сторон на них посыпались груды камней. Люди метались по склону в поисках спасения. Мужчины прикрывали собой детей и женщин, уводя их от обвалов. Колесов громко командовал в мегафон, организуя перестройку колонны.

– Направо! Группа Стрижевского – направо, Сафуан – налево, дальше налево, еще левее. Быстро! – кричал он, но испуганные олени тормозили движение, в панике разбегаясь кто куда. Роняя людей и поклажу, они неминуемо попадали под обвалы.

– Мужчины держат и направляют животных! Всем взять удила и по команде…

Огромный валун, как гигантский мяч, тяжело подпрыгивая на ходу приближался к Стрижевскому и крепко сбитой группе испуганных людей. Борис широко развел руки в стороны и, отступая назад, быстро теснил людей к скале, освобождая дорогу великану. Женщина с ребёнком на руках вдруг вырвалась вперед. Олень, зацепив её веревкой, ошалело метнулся в сторону, увлекая женщину в зону смертельной опасности. Еще мгновенье и огромный камень прыгнул прямо на неё. Стрижевский с силой рванулся вперёд, в последний момент выхватывая из рук женщины малышку. А через секунду каменная глыба уже уносилась, вниз утягивая град камней и пыли за собой. Только изредка мелькали в пыли рогатые головы брыкающихся животных и цветные пятна одежды ушедших навсегда.

Колесов не заметил сразу, что их звуковые платформы исчезли, а спустя минуты появились уже пустые, управляемые кем-то со стороны. Люди забирались на платформы, бросая оленей и поклажу, а те уносили их высоко на вершину. Филипп и Джозеф ждали остатки гиперборейцев во главе с Колесовым. Разглядев колонну, они быстро подняли ультразвуковые платформы с лесом, сгрузив его на широкую площадку вершины. И тут же отправили их обратно за людьми.

Все следующие сутки борейцы обыскивали склон в поисках попавших под завалы людей и животных, в то время как вода поднималась всё выше и выше. Люди боялись худшего, делая большой сруб из того леса, что удалось доставить на вершину.

– Как бы не пришлось использовать его не для жилья, а в виде спасательного ковчега! Вот смеху-то будет, когда в будущем его найдут на «Народной», а не на Арарате, вопреки обещаниям, – шутил неугомонный Стрижевский, но видел вокруг только кривые ухмылки, мало напоминающие о веселье. За спиной то кряхтела, то плакала маленькая двухлетняя малышка. Похоже, она теперь осталась одна, и только Стрижевский мог о ней сейчас позаботится. Родители крепко держали в объятиях своих детишек, и свободных рук не было.

– Как же тебя зовут, крикушка? Нам теперь придется как-то общаться? – громко говорил Борис, вырубая пазы, ловко работая топором, забивая скрепы и шипы. Лил сильный дождь вперемешку с пеплом, грязными потоками стекая со склона. Часть брёвен поставили в виде шалашей, пока не пришла их очередь, и люди прятались, набиваясь как кильки в бочки. Дети плакали, женщины выли, стиснув зубы, не зная, что лучше: оставаться здесь в неизвестности беды, или быть там, где уже всё произошло и не нужно больше страдать.

– Вот так навскидку ничего и в голову не приходит…Виктория? – вспомнил он одно единственное женское имя, уже несколько сотен лет не выходящее у него из головы. – Вика. Я буду звать тебя Вика, – как будто делая для себя открытие, он разогнулся, встав во весь рост, и посмотрел далеко, так далеко, насколько позволял взгляд, застланный дождём с каплями черной воды.

Небольшой ковчег, в котором стены доходили только до середины – на большее не хватало леса, иначе не из чего было бы строить крышу – с трудом вмещал триста человек. Люди с ужасом ждали прихода воды, неотступно прибывающей день ото дня. Олени тоже паниковали, перемещаясь от одного уступа плоской вершины к другой. Олени были запасным плавсредством, на них до сих пор болтались веревки с поплавками – так, на крайний случай.

Казалось, что приполярье уже становиться явью, так холодно и промозгло из-за сильных ветров было на вершине. Людей мучил кашель и сильный озноб. Несколько палаток, которые удалось соорудить, превратили в лазареты. Ситуация назревала критическая. Дождь не прекращался, и вода всё продолжала прибывать.

Никто не считал дни, считали умерших. Когда дождь прекратился, а вода начала потихоньку спадать, их сложили в ковчег и пустили по воде. Как большой огненный дракон уносился горящий плот прочь от вершины, влекомый течением в море туда, где лежит в руинах легендарная страна, готовая принять своих небожителей.

Глава третья. Ковчег ~ 15-12 тыс. лет до н.э.

Ковчегом оказался не плот, ставший в итоге прибежищем мёртвых, ковчегом стали горы. На сотни километров вокруг блестела в тусклых лучах иногда проглядывающего солнца бесконечная гладь воды, и Уральский хребет, словно огромная спина Чудо-юдо рыбы-кит или гигантский трансатлантический лайнер, дрейфовал в этих пустынных водах, собрав на своём борту всякой твари – по паре.

Многие животные, которым удалось спастись, нашли убежище на вершинах этих гор. Уйма времени прошло, пока вода окончательно не спала, пищи не хватало, а ведение сельского хозяйства было ещё невозможно: с холмов землю вынесло водой, а ниже земли превратились в жидкое месиво, болото.

Несколько сот лет люди выживали в горах – в сырых пещерах. Люди уходили всё дальше на юг, так как росла и ширилась зона приполярья. Ледовитый океан стремительно остывал, выгоняя людей всё дальше от наступающего холода. Только местные жители отказывались уходить из родных мест. Они одевали толстые шкуры оленей; делали из шкур дома, отогреваясь теплом своих тел. Но гиперборейцы следовали за своими вожаками дальше на юг.

– В более тёплых регионах испарение воды идет гораздо быстрее, и нам не придется строить плотины и отводить бурные реки вод от земли, чтобы, наконец, вырастить что-то, – на сборе совета стал убеждать всех Всеволод, очередной раз срывая их с насиженного места.

– Мы только закончили стену, способную защитить нас от ветров и эрозии почвы. Стена, как ты говорил, должна была послужить маяком, возвышаясь выше леса, дабы Атлантида могла найти нас! И снова в путь? – возмутилась Елизавета, которая была снова на снастях. – Такой гигантский труд!

– Мы здесь уже несколько сот лет и Атлантиду, похоже, не дождёмся. Как и всегда, уходят не все – кто хочет, могут оставаться и жить своей жизнью. Я никого не гоню. Но мы живем в лесу, как дикие звери, мне это не по душе. И эта наша стена – смех один….

– Я же знаю, как всё это происходит! Ты уйдешь и уведёшь с собой мою дочь, – глаза у Елизаветы были на мокром месте. Как и все беременные, она слишком чувствительно воспринимала окружающий мир.

– Дети, так или иначе, уходят из родительского дома, с этим ничего не поделаешь, – Стрижевский крепко держал за руку Викторию. Они были как сиамские близнецы. И похожи и непохожи одновременно. Не проходило и дня, когда они вот так не держались за руки. Вместе везде и всегда.

Вначале оттого, что ребенок был маленький и опасности подстерегали на каждом шагу, а потом Стрижевский так привязался, что не мог доверить её кому-то, и беспокоился каждую минуту в разлуке. Так и повелось: и на охоту и на рыбалку, и на совет вождей она ходила с ним, словно важная персона, глава рода.

И тут, присутствуя на заседании совета, Виктория ни с того ни с сего встала и произнесла:

– Хочу сделать заявление, пока не началась вся эта суматоха и сборы. Мне в этом году исполняется двадцать один год. Я собираюсь выйти замуж!

Стрижевский одёрнул руки и напрягся. Казалось, что он и не дышит вовсе.

– Что ты говоришь? Я не позволю. Ты должна была сперва мне сообщить это твое решение! – вырвалось из его груди.

– Я знаю, что ты будешь против. Поэтому прошу Всеволода дать своё согласие, – хитро посмотрела она на Стрижевского.

– И на кого же пал твой выбор? Кх-х. С трудом могу себе представить! – закашлялся от неожиданности Колесов, а Елизавета беззвучно смеялась в спину мужу.

– Я выбираю Бориса, – сказала Виктория с гордостью, беря руку суженного и прижимая к груди.

Стрижевский вновь перестал дышать и покраснел. Он всю жизнь воспитывал Вику как дочь, но никогда её дочерью не называл. Тайно любовался со стороны и бил себя по рукам за греховные мысли. Он не мог надышаться на неё и обожал последние годы, кажется, не только платонически. Вика была его Викой. Он так и говорил всегда: «Моя Вика». Никто и представить себе не мог, что Вика когда-то сможет выйти замуж. Её жалели.

Но, видимо, все здорово ошибались и девушка не пошла против судьбы, ломая копья и показывая характер, а выбрала простой путь – быть с тем, кто дороже всех на свете, кого любила.

– Я, конечно, безоговорочно даю своё согласие. Но разве не нужно спросить у жениха? Вдруг у него на примете кто-то есть! Я знаю как много у него поклонниц! Поделился бы, что ли…

– Я не поняла, а что с Софией не так? – Елизавета приняла шутку за чистую монету. Она отдала дочь Софию, рожденную «бессмертной» в жены Колесову, и теперь сильно сомневалась в своем решении. Не подгадывая, по чистой случайности, две дочери она выносила в анабиозе. Одна, Анна, уже оставила её выйдя замуж «за границу». Её увез Джордж, когда европейская ветвь отделилась от них и ушла на родину.

В этот период Софья болезненно переживала свою первую любовь. Переболев, она стала холодной и высокомерной. Она корила мать за то, что та не дала ей выйти замуж в тринадцать, что её возлюбленный нашел себе другую. А потом, видимо из мести или вредности, окрутила и женила на себе влюбчивого Колесова.

Всеволод старался изо всех сил, но часто натыкался на холодную стену равнодушия. Самое надёжное средство в такой ситуации – удариться в бега. Что, собственно, он и предлагал сейчас на совете.

– Поднимаемся через месяц. Если вы сговоритесь, – он вопросительно взглянул на Вику и Стрижевского, – то через месяц сыграем свадьбу и в путь! – выдал он свой вердикт.

Ночь в горах стояла по-осеннему холодная. Жаровня уже остыла и в маленьком домике гулял прохладный ветер. Стрижевский не спал. Виктория застала его врасплох этой неожиданной выходкой, и он по-стариковски смешно ворчал всю дорогу домой, не зная, как и реагировать. А ему по-прежнему, как и Колесову, не было и сорока.

Полночи он ворочался на жёсткой соломенной подстилке, а ближе к утру поднялся и, трясясь от холода, начал ходить туда сюда, раздувая угли в небольшой буржуйке. Заглянув к Веронике, он увидел что и она замёрзла, сжавшись клубочком, кутаясь и дрожа. Борис прижал губы к её раскаленному лбу. «Значит, не показалось», – подумал он и побежал за мокрым полотенцем и ковшом с холодной водой. Отжал воду и приложил полотенце ко лбу Вероники.

– Холодно! Ты меня так совсем заморозишь, – тихо прошептала она, и, взяв его руку, и потянула к себе. Он знал, что сбить лёгкий жар можно, если укутаться и пропотеть. А ещё хорошо греет тепло обнаженного тела.

Он разделся и лёг рядом, крепко прижимаясь всем телом к горячей спине Вероники. «Чему быть – того не миновать», – подумал он, успокоился, и, наконец-то, крепко заснул.

Утро уже закинуло розовые лучи за горизонт и, хватаясь ими за тучи, потихоньку выползало вверх. Прошла неделя, и сегодня можно было поспать подольше. «Шесть дней трудись, а седьмой день молись» – говорили раньше на Руси и шли с утреца в церковь. Потом же гуляли, пели, веселились от души. Отдыхали, одним словом. Выходили в парки, на площади, заполняли рынки, желая прикупиться обновками – себя показать, да на других посмотреть.

Сегодня был такой день в жизни Стрижевского, что никуда идти ему не нужно было. Есть на кого посмотреть и кому себя показать…поэтому он спокойно спал в тепле и неге, обхватив тонкое тело крепкими, шершавыми руками, осторожно и мягко. И снился ему сладкий сон откуда-то из далекого детства.

…Он ходит в саду, задрав голову, а всё небо над ним заполоняют большие красные яблоки. Тесно сидящие на ветках они трутся друг об дружку блестящими, румяными боками. Солнце изредка прорывается сквозь листву и слепит ему в глаза, метко и остро. Он щурится и тянет руки к яблокам, пытаясь дотянуться и сорвать хотя бы одно. И вот, наконец, потянувшись на цыпочках, он хватает заветное яблоко рукой. Созревшее, мягкое, теплое…прикасается к нему губам….

***

Месяц пролетел быстро, сборы закончились, и гипербореи были готовы отправиться дальше.

– Ну что ж, мы так хорошо себя вели всё это время, и дальше будем жить тоже тихо и незаметно, – выдал Стрижевский таинственную фразу и, взяв баночку с орешковыми чернилами, опустил в неё кисть, и, спрятавшись за мегалитом собственного производства написал: «Здесь был Борис».

– Может быть, в будущем в какой-то книжке удастся увидеть фото с подписью: «Загадка древнего мегалита до сих пор не разгадана…».

– Ну, в этом я не уверен! – громко сказал Всеволод за спиной Бориса, и Стрижевский аж икнул от неожиданности.

– Этими местами почти никто не интересуется. Мы не отставим здесь наскальные рисунки и таинственные рунические письмена, бронзовые, серебряные орудия и золотые украшения. Мы не оставим ничего. Да и эти стены, как я помню, будут сильно повреждены, возможно, метеорит или плазмоид…только туристы и неспокойные души будут изредка искать здесь признаки древних цивилизаций, оставляя такие же кощунственные подписи, Стрижевский.

– Грустно как-то.

– Что-то более или менее серьёзное, похожее на цивилизацию, можно будет создавать в пятом, четвертом тысячелетии, не раньше. До той поры нужно быть крайне осторожными и не оставлять улик.