Атласная змея

Глава XII. БИВУАК АНГЛИЧАН

Ночь выдалась темная и безлунная.

Сильный ветер завывал на все лады по ущельям гор и чуть ли не с корнями рвал гнувшиеся под его напором деревья.

Словом, это была одна из тех ночей, полных таинственного ужаса, о которых даже и понятия не имеют в Старом Свете.

По временам наступали минутные затишья, и тогда, как бы затем, чтобы еще более устрашить человека с робким сердцем, слышался не то насмешливый хохот, не то вой красных волков, бродивших в темноте; затем все снова умолкало.

У подножия довольно высокого и совершенно безлесного холма стоял лагерем многочисленный отряд путешественников; сбившись кучами вокруг яркого огня, красноватое пламя которого бросало на них фантастические оттенки, они готовили ужин, укрываясь, как только могли, от ледяного дыхания ночного ветра.

Эти путешественники, числом около восьмидесяти, устроили себе ограду из тюков, нагроможденных один на другой, за которыми, как за стенами крепости, укрылись люди и лошади. Двое часовых, облокотившись на длинные ружья, охраняли общую безопасность, в то время как спутники их чистили лошадей, нарезали хворост, черпали воду, — словом, предавались всем тем обычным занятиям, которыми всегда сопровождается остановка бивуаком в пустыне.

Немного в стороне, присев на корточки перед костром, разведенным специально для них, три или четыре человека тихо беседовали и при этом посылали друг другу в лицо целые клубы дыма, вылетавшего из трубок, которые они ни на минуту не выпускали изо рта.

Одетые в коленкоровые блузы, в митассы, спускающиеся ниже колен, обутые в индейские мокасины и с меховыми шапками на головах, они выглядели охотниками или же откупщиками из метисов.

Черты их лиц были грубы, взгляд свиреп, голос хрипл, речь отрывиста и груба. В особенности же один из них, самый рослый и самый старший, выглядел одним из тех старых лесных бродяг, которые совершенно позабыли цивилизованную жизнь и для которых пустыня стала второй родиной; он именно и говорил в ту минуту, когда мы решили познакомить читателей с этими новыми персонами. Спутники слушали его с вниманием и почтением, свидетельствовавшими о том, что он играл очень видную роль среди окружавших его людей.

— Ну вот! — говорил он, выколачивая золу из своей трубки о ноготь большого пальца левой руки, — дело идет на лад. Мы приближаемся; еще девять дней, и мы доберемся до места.

— Черт! — воскликнул другой, — нельзя сказать, чтобы мы ехали очень быстро! Проклятое путешествие! Мне оно страшно надоело.

— Ты всегда куда-то торопишься, Опоссум, — насмешливо возразил первый собеседник, — слушая тебя, можно подумать, что мы находимся в дороге чуть не целую вечность, честное слово!

— А это, по-твоему, ничего не значит? Целые семьдесят семь дней пробираться по тропинкам диких зверей и несуществующим дорогам, держаться постоянно настороже и бояться засады! По-твоему, это приятное путешествие? Нечего сказать, хорошо!. Значит, ты не очень взыскателен, старина!

— Ах! — проговорил тот презрительно, — разве храбрый и честный охотник может так выражаться? Неужели ты и в самом деле считаешь себя вправе жаловаться? Значит, ты ни во что не ставишь удовольствие переживать опасности, когда знаешь, что вся твоя жизнь держится только на одной ниточке? Неужели тебе не нравится эта постоянная борьба со всей природой: с людьми, зверями, ураганами и вообще со всем, что тебе встречается на пути? Затем, когда все препятствия побеждены, все враги сбиты с толку или убиты, ты возвращаешься победителем к себе в хижину! Какое удовольствие доставляет такая победа!

— А самое главное, — возможность отдохнуть, — добавил тот, кого называли Опоссумом. — Да, ты прав, Летающий Орел, все то, что ты говоришь, справедливо, но только, к сожалению, не всем приходится возвращаться домой! Вспомни, какие мы с тобой дорогой видели горы костей, белеющих на солнце, причем мы даже не могли узнать, кому принадлежит хоть один из скелетов, которые мы топтали копытами наших лошадей! А между тем, они тоже были при жизни храбрыми и честными охотниками! Теперь они умерли. Кто их знает? Вспоминает ли про них кто-нибудь? Никто. Они исчезли, навсегда вычеркнуты из книги жизни и ни у кого в памяти не осталось даже и воспоминания о том, чем они были и что они совершили!

— Каждый человек должен умереть, — философски возразил Летающий Орел, — лучше пасть в бою, чем угаснуть старым, худосочным и ни к чему негодным, в углу за печкой, на подстилке из листьев или перьев! Все это ты вздор болтаешь!

— Ну, да что толковать, — продолжал Опоссум, как человек, которому спор не доставляет удовольствия, потому что он чувствует себя побежденным красноречием противника, — дай Бог, чтобы наше путешествие окончилось благополучно!

— Разве ты сомневаешься в успехе нашей экспедиции? — быстро спросил Летающий Орел.

— Наше путешествие еще не кончено, — отвечал Опоссум, — нам остается еще девять дней пути. Кто знает, что нас ждет впереди?

— Это правда, но самые большие препятствия мы уже преодолели, самые большие опасности уже миновали! Ты точно нарочно накликаешь на нас беду!

— Весьма возможно, — сказал Опоссум, покачивая головой с видом сомнения. — У меня грустные предчувствия, которых я не могу преодолеть. Разве я в этом виноват? Они приходят сами собой, я их не зову.

— Я никогда не видал тебя таким.

— Я тоже. Как быть, брат? Это сильнее меня. Мы отправились в путь в пятницу да еще тринадцатого; кроме того, в самую минуту нашего выступления три ворона пролетели над нами: все это дурные предзнаменования, берегись, нам не следовало бы выступать!

Летающий Орел невольно призадумался: голова его склонилась на грудь.

— Ба! — продолжал он через минуту, резким движением поднимая голову, — глупости! К черту старушечьи бредни! Не станем больше думать об этом; давайте хорошенько поужинаем, а потом ляжем спать и соберемся с силами на завтра!

— Хорошо. Но только я все-таки сказал одну чистую правду… вот увидишь!

— Опять! — свирепо крикнул Летающий Орел. — Замолчи!

— Хорошо! Я замолчу, если тебе не нравится, чтобы я с тобой говорил, и даже постараюсь думать о чем-нибудь другом.

— И ты хорошо сделаешь. Можно просто сбеситься, слушая такие дурацкие рассуждения! Ба! Горе может убить и кошку. Будем веселиться, это все-таки будет выигрыш над неприятелем… и несчастьем.

И он передал свою тыквенную бутылку Опоссуму. Последний поднес ее ко рту, но стал пить медленно и, так сказать, неохотно, потом он передал ее своему другу, покачивая головой. Два других охотника закутались в свои одеяла и, протянув ноги к огню, спали как убитые. Опоссум взглянул на них как бы для того, чтобы убедиться, что они, действительно, спят, а затем продолжал, понижая голос и наклоняясь к своему другу:

— Послушай, старина, ты напрасно играешь со мной в эту игру: меня тебе не обмануть. Твое веселье только напускное; в глубине души ты, быть может, еще грустнее и беспокойнее меня. Будь откровенен, это правда?

Могучим ударом каблука Летающий Орел отбросил в самую середину огня скатившуюся к нему головешку.

— Черт бы тебя побрал с твоими предположениями! — недовольно проворчал он.

— Откуда ты взял, что я задумался или боюсь чего-нибудь?

— Я угадываю это. Видишь ли ты, брат, когда два человека прожили десять лет бок о бок в пустыне, охотясь вместе, расставляя ловушки и воюя с краснокожими, то эти два человека, если бы они даже и захотели, не могут уже ничего скрывать друг от друга: они слишком хорошо знают один другого. У тебя есть что-то на сердце, говорю я тебе. Или ты мне уже не доверяешь? Говори, что с тобой!

Наступило молчание. Летающий Орел, казалось, боролся с глубоким волнением; наконец, ему удалось вернуть себе ту повелительную невозмутимость, которую охотники и индейцы напускают на себя при всяких обстоятельствах и, протягивая резким движением правую руку своему другу, сказал ему:

— Ну, да! это правда: у меня тоже есть кое-что. Дальше что?

— Дальше? Ничего, — отвечал Опоссум. — Я прав, вот и все, и это доставляет мне удовольствие. Ты можешь хранить твою тайну, если это тебе нравится, ну, а я имею такое же право поверять тебе мои собственные тайны.

— Нет, ты все узнаешь, потому что против воли вырываешь истину из глубины моего сердца.

— Одному гораздо тяжелее хранить тайны, — поучительно проговорил охотник,

— вдвоем обуза эта легче.

— Ты эту тайну знаешь или, лучше сказать, ты ее предчувствуешь.

— Я?

— Да, дай же мне сказать.

— Я тебя слушаю.

— Как ты уже говорил, мы вышли из торговой конторы при самых дурных условиях. Предзнаменования были против нас, и, к сожалению, это оправдалось. Ты знаешь, какие несчастья обрушились на нас дорогой: десять человек убиты, пять лошадей утонуло, голод, жажда, ураган, — словом, все, что угодно, кроме хорошего. Право, можно было бы подумать, что вся природа в заговоре против нас. Ты знаешь, какого труда стоило нам добраться сюда.

— Это правда, да и то благодаря твоей энергии и твоему глубокому знанию пустыни.

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Ну, и вот все то, что мы пережили, — сущие пустяки в сравнении с тем, что нас ожидает.

— Э? Что ты хочешь этим сказать? Неужели у тебя есть подозрение на этот счет? На кого…

— На самого страшного врага. Мы его пока еще не видели, — перебил Летающий Орел.

— На кого же ты намекаешь?

— Черт! Ты знаешь его не хуже меня, потому что тебе не раз приходилось с ним схватываться.

— Бесследный!

— Ах! Мне нечего было его и называть. Да, Бесследный, этот проклятый канадец! Он еще не показывался, но я уверен, понимаешь ты, уверен, что он напал на наш след.

— Неужели ты думаешь, что он осмелится напасть на нас так близко от населенных местностей и в самой средине английской территории?

— Бесследный все смеет. Разве ты забыл, кто он такой и какую ненависть питает он к нашей нации, а ко мне в особенности, за что, впрочем, и я плачу ему той же монетой! Да, да!

— Я ничего не забыл. Ну, и в случае, если он на нас нападет…

— Мы пропали! — перебил его Летающий Орел глухим голосом, — пропали, да так пропали, что нельзя будет даже и думать о сопротивлении!

— Да ты с ума сошел, что ли?

— Нет, я в полном разуме, напротив. Повторяю тебе, что тогда мы пропали, и вот почему. У нас утонуло пять лошадей, не так ли?

— К несчастью, это верно; но какое это имеет значение?

— А вот какое, брат: эти лошади везли на себе все наши боевые припасы, порох и пули; теперь у нас осталось только то, что находится в наших буйволовых рогах, т. е. не более десяти выстрелов на человека… Затем мы должны были охотиться, чтобы добыть себе пищу во время путешествия, а потому порох тратился. Вот это гораздо печальнее всяких предчувствий.

— Гм! Это очень серьезно! Хотя все-таки ничего еще не доказывает, что этот проклятый канадец напал на наши следы и замышляет нападение, — сказал Опоссум, в свою очередь, стараясь держаться твердо.

— Он бродит, как волк, вокруг стоянки.

— Ты в этом уверен? Значит, он не оправдывает своего прозвища Бесследный?

— Я сам видел следы незадолго до захода солнца; эти следы оставили его спутники.

— Положение становится критическим. Что же ты думаешь делать?

— Я еще и сам не знаю; я не пришел еще ни к какому решению. А что бы ты сам стал делать на моем месте в таких обстоятельствах?

— Я стал бы защищаться! До последней капли крови!

— Я не о том спрашиваю. Неужели ты считаешь меня способным сдаться как подлый трус и отдать без борьбы весь этот товар, который нам стоило таких трудов дотащить сюда? Но тяжело людям с сердцем давать убивать себя, как телят на бойне, без надежды на отмщение.

— Это действительно тяжело, но, может быть, есть еще средство как-нибудь выбраться из этого положения.

— Какое? Говори.

— Оно опасно, и из ста шансов девяносто девять будут против нас; но у нас нет выбора.

— Довольно и того, если останется хоть один шанс.

— Ты прав. В двадцати пяти милях к западу стоит первый английский пост на границе индейских земель.

— Хорошо! А потом?

— Двадцать пять миль пробежать на хорошей лошади это — сущие пустяки, если знаешь страну. Разбуди твоих людей, увеличь с помощью нарубленных деревьев и окопов лагерные укрепления, которые, благодаря хорошо выбранному месту, почти неприступны и, если на тебя нападут, сопротивляйся до последней крайности.

— Я на это рассчитываю!

— Тем временем верный человек поедет в форт и приведет с собой помощь. Это дело двух дней, от силы трех; я думаю, столько ты можешь продержаться и даже больше.

— Если бы даже мне пришлось остаться одному, я и то выдержу!

— Вот мой совет, как ты его находишь?

— Отличным! Но кто же согласится отправиться за помощью?

— Черт! Да я сам, если хочешь.

— Ты? Неужели ты согласился бы рисковать таким образом своей жизнью?

— Чтобы спасти товарищей? Конечно. Тем более, что это доставит мне, вероятно, случай сыграть хорошую шутку с этим дьяволом Бесследным, который ходит за нами как наш злой гений.

— Э! — проговорил вдруг насмешливый голос, раздавшийся, как похоронный звон, над ушами охотников, здесь говорят обо мне, кажется, и даже не особенно лестно поминают меня.

Собеседники обернулись с ужасом. Позади них стоял Бержэ, небрежно облокотившись на дуло своего ружья, приклад которого упирался в землю; канадец смотрел на своих врагов с насмешливой улыбкой и спокойствием, приводившим их в отчаяние.

Достаточно насладившись эффектом, произведенным его неожиданным появлением, Бержэ сказал:

— Добрый вечер, товарищи! Благополучно ли обошлось ваше путешествие? — добавил он через минуту, — вы, по-видимому, не очень-то рады видеть меня! Хорошо же вы умеете принимать гостей!

Летающий Орел и Опоссум, хотя и застигнутые врасплох, были слишком крепко закалены для того, чтобы оставаться долго под влиянием испытанного ими волнения; в их уме произошла почти моментальная перемена. Вот почему Летающий Орел отвечал канадцу самым спокойным голосом.

— Вы пришли просить гостеприимства, Бесследный? Если вы пришли, как друг, то, милости просим, садитесь!

— Благодарю, — отвечал канадец, но, однако, не сел, — я пришел почти как друг. Да, клянусь честью! Почти как друг.

— Почти как друг? — перебил его Опоссум.

— Да, потому что я явился к вам в качестве посланника.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что говорю, и ничего другого. Согласны вы признать меня посланником? Хотите выкурить со мной вместе трубку совета?

— Объяснитесь.

— Отвечайте мне сначала ясно и без уверток; я несу с собой мир или войну. Что вы выбираете?

— Идет! Давайте курить трубку совета! Жизнь ваша вне опасности; вы потом можете уйти свободно, мы не станем вас задерживать.

— Что касается последней статьи, то вы можете ее исключить: я останусь или уйду, как пожелаю, и без вашего дозволения.

Затем Бержэ присел на камень, держа ружье между ног и, достав трубку из-за пояса, набил ее и закурил с тем презрительным хладнокровием, которое ни на минуту не покидало его с самого начала этого странного объяснения.

Английские охотники были слишком хорошими знатоками тех хитростей, которые были в ходу на границе, чтобы не быть внутренне убежденными, что канадец попал к ним совсем не случайно и что если он действовал так смело, то только потому, что чувствовал за собой сильную поддержку. Хотя ничто еще не указывало на присутствие неприятеля, решение их было принято в одну секунду; они с деланным равнодушием согласились вступить в переговоры со своим противником, захватить которого они не могли и который, с своей стороны, поймал их врасплох с таким странным и ужасным спокойствием.

— Мы слушаем, — сказал Летающий Орел, — но прежде всего позвольте мне поздравить вас с той ловкостью, с какой вы пробрались к нам. Вам недаром дали прозвище Бесследного. От души поздравляю, товарищ!

— Бог мой! — добродушно отвечал канадец, — вы придаете слишком много цены делу самому по себе очень простому, особенно же, приняв во внимание, что вы не знаете, как все это произошло.

— Да, это правда. Однако…

— Эти подробности я считаю своей обязанностью вам сообщить, — перебил он.

— Посмотрите на ваших часовых.

— Ну?

— Их давным-давно уже сменили двое французских солдат, премилые парни, с которыми, я надеюсь, вы скоро познакомитесь.

— Как! — крикнул Летающий Орел, делая резкое движение, чтобы броситься в ту сторону.

Но Бержэ положил ему руку на плечо и без видимого усилия принудил его остаться неподвижно на том же месте.

— Не беспокойтесь. Ваших часовых только ловко убрали в сторонку, вот и все; они не потерпели никакого вреда и чувствуют себя такими же здоровыми, как и мы с вами.

— О! — прошептал старый охотник в отчаянии, — вы сущий дьявол!

— Ну, ну! Успокойтесь, я продолжаю: вы говорили недавно вашему уважаемому другу, что ваша стоянка хорошо выбрана, она почти неприступна, я с этим соглашаюсь.

— Ага! — проговорил охотник, — вы с этим согласны. Это все-таки что-нибудь значит.

— Превосходно, почему бы и нет, раз я повторяю мнение, высказанное вами? Но вы ошибаетесь, говоря таким образом…

— Э?

— Черт возьми! Это ясно, и вот почему: вы расположились бивуаком возле холма, на который, по вашему мнению, невозможно взобраться. Ну! Поступая таким образом, вы сделали грубую ошибку. Здесь существует тропинка, правда, очень узкая, даже очень трудная, но которая, за неимением лучшей, все-таки может пригодиться, и вот вам доказательство, поверните голову вон в ту сторону. Ну, что же вы там видите?

При этих словах Бержэ протянул руку по направлению к холму.

— Огонь! — вскричали пораженные охотники.

— Да, и даже очень яркий; вам нетрудно, конечно, различить отсюда окружающих его людей, не так ли?

— Ax! Вы сущий дьявол. Бесследный! — с яростью повторил охотник, подскакивая точно на пружине.

— Нет, — отвечал тот, сохраняя обычный полусерьезный вид, — я лесной бродяга и знаю пустыню, вот и все.

— К чему вы все это клоните?

— А вот к чему. Слушайте меня с вниманием; это, право, стоит того. Позади каждого из часовых, которые больше уже не ваши, а мои, находится по двадцати человек хорошо вооруженных людей, которые ждут только моего крика, чтобы броситься на ваш лагерь. Вы можете в этом убедиться, если вам хочется. Кроме того, напротив, на холме стоят шестьдесят человек, которым нетрудно перестрелять вас, как голубей, не подвергаясь при этом риску. Этими людьми командуют два французских офицера, нарочно для этой экспедиции прибывшие из форта Дюкэна.

— Французские офицеры?

— Боже мой, ну да! Но смотрите, некоторые из ваших охотников, разбуженные шумом нашего спора, кажется, хотят вмешаться в наши дела. Попросите их, в их же интересах, держаться спокойно до нового приказания; это будет лучше как для них, так и для вас.

Летающий Орел сделал немой жест Опоссуму. Последний тотчас же направился к охотникам, которые, и в самом деле обеспокоенные происходившим в лагере, будили своих товарищей, и все принимались разбирать оружие.

— Давайте кончать с этим! — сказал Летающий Орел, сдерживая голос.

— Я не желаю ничего лучшего. Вы знаете, как и я, что всякая попытка сопротивления с вашей стороны была бы безумием: у вас недостает зарядов, вы сами это говорили; вам, может быть, и удалось бы убить у нас несколько человек, но вы были бы перебиты все до последнего. Итак, мне поручено предложить вам сложить оружие и сдать нам ваши товары.

— А затем? — глухим голосом проговорил откупщик.

— Вы будете признаны военнопленными, и с вами будет поступлено, как с таковыми.

— Это все?

— Нет! вы пройдете с нами до Красивой реки; там вам будет предоставлено право идти куда вам будет угодно.

— На этот раз все?

— Да, больше я ничего не имею вам предложить.

— А если мы откажемся?

— Тогда пусть пролитая кровь падет на вашу голову, товарищ!

— Твоя кровь, дьявол, будет пролита прежде всего! — крикнул Летающий Орел.

И он, как тигр, бросился на канадца, размахивая ножом и крича:

— К оружию!

Нападение было так внезапно, что охотнику, наверное, было бы несдобровать, если бы он не держался все время настороже, не спуская глаз со своего врага, ненависть и свирепая храбрость которого были ему давно уже известны. Бержэ внимательно наблюдал за ним, делая вид, что относится к нему с полным доверием.

В ту же минуту он быстро отскочил назад и вскинул на плечо свое ружье.

— А! Изменник! — крикнул он. — Ко мне! Ко мне!

Раздался выстрел. Летающий Орел грохнулся наземь с раздробленным черепом.

Лагерь был захвачен со всех сторон одновременно; охотники, сидевшие в засаде на холме, ринулись, подобно лавине, на англичан, испуганных этой тройной атакой, которой они вовсе не ожидали. Метисы, побежденные почти без боя, побросали свое оружие и сдались безоговорочно.

Один только человек сопротивлялся: это был Опоссум. Видя, как упал его друг, он не захотел его пережить и храбро дал себя убить возле него.

События эти совершились с такой быстротой, что прошло не больше десяти минут между нападением на лагерь и полным поражением его защитников.

На рассвете, по приказанию графа де Виллье, сначала похоронили убитых, а затем караван, радуясь легкой победе, направился усиленным маршем по направлению к форту Дюкэну.

Они уводили с собой английских пленников и уволили тюки дорогих мехов, привезенные из такой дали, с такими трудностями и так быстро переменившие владельцев.

Восемнадцать дней спустя граф де Виллье победоносно вступил в форт Дюкэн; в награду за успех своей опасной экспедиции он просил г. де Контркера сдержать данное ему им обещание не оставить без отмщения смерти графа де Жюмонвилля, его брата.