Аттила в "Боинге"

"Миротворцы" и "оборонцы"

Вот уже почти тридцать лет против Америки ведется необъявленная война. Ее солдат взрывают в Ливане и в Германии, убивают в Сомали и в Саудовской Аравии. Ее посольства взлетают на воздух в Кении и Танзании. Ее военный корабль торпедируют в Йеменском порту, и вдовы погибших моряков не знают, как объяснить детям, кто убил их отцов. Наконец, враг наносит удар по Манхеттену, и в огне гибнет больше американцев, чем их погибло 60 лет назад в Перл-Харборе.

Но враг по-прежнему объявляется неизвестным и невидимым. При этом миллионы людей в разных странах мира маршируют по улицам своих городов, скандируя "Смерть Америке!". Они не кричат "смерть Франции" или "Испании", или "Швеции". Нет, именно Америка является объектом их открытой ненависти. В газетах этих городов прославляются "герои", погибшие в борьбе против Америки, новых бойцов призывают отдать свои жизни в священной войне, идет сбор денег на военные нужды.

Американские политики сегодня готовы на словах признать, что страна находится в состоянии войны, но — с большими оговорками. Ведь война — это то, что может происходить только между государствами. И мы будем вести ее с соблюдением всех пунктов Гаагской конвенции. А если перед нами нет враждебного государства, войны быть не может. Нападения на наших граждан, гибель наших солдат мы будем по-прежнему называть преступлениями отдельных фанатиков и экстремистских группировок. И на деньги налогоплательщиков будем разыскивать преступников по всему свету. А потом судить их с соблюдением всех норм нашего судопроизводства. А потом содержать в наших тюрьмах. И ждать, когда следующая группа террористов захватит гражданский самолет и потребует освобождения заключенных "героев". Не отпустите? Тогда мы врезаемся в атомный реактор. Предпочтительно — в тот, что расположен поближе к населенным пунктам.

Трагедия 11 сентября 2001 года потрясла всю страну. Но вряд ли вы найдете хоть одного американца, чьи взгляды изменились при виде рушащихся небоскребов Торгового центра. Каждый только укрепился в своих политических пристрастиях. И эти пристрастия, при всем их многообразии, распадаются на две основные группы: "миротворцев" и "оборонцев".

В 1938 году британский премьер-министр Чемберлен вернулся из Мюнхена, размахивая листком бумаги, подписанным самим Гитлером.

— Я привез вам мир! — объявил он, сходя по трапу самолета.

И Англия ликовала. "Миротворец" Чемберлен опять победил "оборонца" Черчилля. Как и большинство сегодняшних американцев, большинство тогдашних англичан верило, что война — ужасное дело и должна быть одинаково ненавистна всем людям. Что боевые действия начинаются только там, где какой-то народ был угнетаем, притеснен, ограблен, обижен, оскорблен. "Если мы отдадим Гитлеру чешские Судеты, у него просто не останется разумных поводов начинать войну", — повторяли сторонники Чемберлена вслед за своим лидером.

Та же логика доминирует в чемберленовских умах и сегодня.

"Если израильтяне позволят палестинцам образовать независимое государство на Западном берегу, а македонцы дадут равные права албанскому меньшинству, а британцы уступят ирландским католикам Белфаст, а мексиканцы перестанут притеснять индейцев чиаппу, цейлонцы — тамилов, индонезийцы — восточных тиморцев, а Испания, Россия, Грузия, Турция согласятся на создание независимой Басконии, Чечни, Абхазии, Курдистана, на земле очень скоро воцарится абсолютный мир", — убеждают нас сегодня "миротворцы". И гибель тысяч соотечественников под развалинами Торгового центра для них — лишь новое подтверждение их правоты. "Вот что вы натворили своей близорукой и жестокой политикой! — говорят они своим политическим противникам. — Не слушались нас — теперь расхлебывайте эту кровавую кашу. И ждите повторения!"

Тот факт, что в любом народе, в любом человеческом сообществе вы можете найти людей, способных наслаждаться самовластьем, насилием, подавлением ближнего, к рассмотрению не принимается. И то, что это решительное меньшинство, сплоченное единодушием общей страсти, легко захватывает власть над миролюбивым большинством, разумному и благонамеренному человеку каждый раз представляется случайностью, отклонением от некой "нормы", которую он так уютно лелеял в своих мечтах. Когда "оборонцы" (если им разрешают открыть рот) пытаются напомнить своим идейным противникам все кровавые примеры недавнего прошлого — от мафии, берущей под свой контроль профсоюз, до большевиков и нацистов, захватывающих верховную власть в государстве, — "миротворцы" в ответ уверенно перечисляют очередные "ошибки" правителей, которые, дескать, и привели к этим печальным явлениям. "Слушались бы нас — и ничего подобного бы не случилось!"

Америка пытается не замечать войну, которая ведется против нее, но она не может не замечать, что в мире стрельба идет каждый день. В соответствии с победившей чемберленовской ментальностью, она пытается ликвидировать "причины конфликтов". А ведь причины эти так "ясны"! "Неправильное" поведение различных правительств по отношению к национальным меньшинствам. Она оказывает постоянное давление на своих союзников в этом направлении, а если те не поддаются, их надо "наказать". И вот два лидера самых могущественных стран, два убежденных социалиста — Билл Клинтон и Тони Блэр — два месяца бомбят беззащитную Сербию, которая ни словом, ни делом никогда не выступала ни против Америки, ни против Англии.

Эти бомбежки привели в восторг сепаратистов во всем мире. "Смотрите, чего добились албанцы! Американцы бомбят их заклятых врагов!.. А что если и мы поднажмем на своих?!" Именно после бомбежек Югославии запылала с новой силой интифада в Израиле, полилась кровь в Чечне, ирландские католики прервали переговоры с протестантами, возобновилась стрельба в Кашмире, запылал Восточный Тимор, началась гражданская война в Македонии.

На все это наши политические мудрецы только разводят руками. Те, кто поумнее, готовы даже допустить, что в XXI веке мы столкнемся с совершенно новым видом политических и военных конфликтов. Но так ли уж нова и беспрецедентна сегодняшняя ситуация? Ведь история человечества уже такая длинная — неужели не найдется в ее глубоком колодце чего-то похожего, проливающего свет на сегодняшний день?

Уроки истории

Войны между государствами заполняют исторические хроники с незапамятных времен. Египет воюет с Ассирией, Вавилонское царство — с Израильским, Персия — с Грецией, Рим — с Карфагеном. Но вот, с какого-то момента, в летописи начинают просачиваться сообщения о боевых действиях, которые непохожи на нормальную войну одной страны с другой. Враг нападает неведомо откуда и так же внезапно исчезает. Он вездесущ и неуловим. Он беден, не умеет строить города и каналы, выращивать сады, обрабатывать поля. Но при этом упорен, коварен, смел. А оружием запасается часто в тех самых странах, на которые нападает. И главное: по нему невозможно нанести ответный удар. Ибо он везде и нигде.

И вот Древний Китай строит Великую стену, пытаясь отгородиться от всех этих гуннов, кянов, сяньби, монголов.

Могучий Древний Рим веками должен вести вооруженную борьбу с галлами, кельтами, германцами, готами, вандалами.

Византия с трудом отбивается от тех же гуннов (добрались и до нее), арабов, болгар, славян, сельджуков.

В конце первого тысячелетия вся Европа оказывается под ударами неведомых дотоле викингов-норманнов.

Киевская Русь строит свои города под непрерывными атаками печенегов, половцев, хазар, татар.

Что же заставляло эти племена так упорно, порой — самоубийственно, биться о границы великих империй?

Пытаясь ответить на этот вопрос, любой непредвзятый наблюдатель сразу заметит одну общую черту в перечисленных конфликтах: нападающие и обороняющиеся находятся на разных стадиях технологического освоения природы. Атакующий народ — это кочевники, охотники, рыбаки, скотоводы. Защищаются от них государства оседлых земледельцев. Но чтобы вполне оценить значение этой ключевой разницы, мы должны сделать небольшое отступление в философию истории.

За сто лет, прошедших с времен Карла Маркса, историческая наука накопила такой объем новой информации, что его уже невозможно уложить в прокрустово ложе Марксовой теории развития: рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм, а дальше сияющие вершины сами знаете чего. В XX веке сталинские и гитлеровские лагеря были чистыми примерами возврата рабовладения; и наоборот, Древний Египет и Древний Китай, где все сельское хозяйство держалось не на пахоте, а на орошении, могли существовать только при условии исправно работавшего централизованного социалистического планирования в строительстве каналов и распределения воды по ним в масштабах всей страны.

Другое дело — прогресс в развитии средств производства. Он безусловно существует и являет нам себя неоспоримо, наглядно, убедительно. Ни один народ не захотел — не сумел — не вернулся от возделывания земли назад к кочевому скотоводству, от индустриально-промышленного производства — к чисто земледельческому состоянию. (Одни только эмиши в США сознательно пытаются остаться в эре сельскохозяйственной — но могут позволить себе этот эксперимент только под мощной защитой Американского государства.) Прогресс этот движется, как река, — то ровно и плавно, а то скачком, словно преодолевая мощный порог. И в обозримых пяти тысячелетиях человеческой истории мы легко можем насчитать три таких порога, отделяющих друг от друга четыре технологических эры, периода, этапа, стадии.

Первая эра едва видна нам. Даже замечательные исследования Моргана об американских индейцах и других классиков этнографии — о диких и полудиких народах — только приоткрывают завесу над тем, как жил человек, источником пропитания для которого была только охота, сбор диких плодов, рыболовство. И то, как он преодолевал первый порог — приручал животных, научался охранять их, пасти, умело перемещаться с пастбища на пастбище, — практически скрыто от нас. Зато мы уже очень много знаем о —

второй технологической эре — стадии кочевого скотоводства. Ибо кочевники существовали бок о бок с первыми оседлыми народами, имевшими письменность, и фигурируют в их летописях; существуют они и в наши дни. Их "способ производства" был безусловно успешным, позволял им создавать жизнеспособные сообщества, существовавшие веками, грозно противостоявшие первым цивилизациям.

Третий этап — человек овладел искусством земледелия. Но, чтобы стать оседлым земледельцем, он должен был расстаться с важнейшим оружием предыдущей эры: мобильностью. Ему необходима была замена этого оружия. И он находит ее в каменной стене. Замки и крепости становятся важнейшим оружием земледельца в борьбе с кочевником-скотоводом.

Четвертый этап: начало индустриальной эры. Один за другим оседло-земледельческие народы мира входят на наших глазах в эту новую стадию овладения силами природы, а некоторым приходится даже совершать скачок в нее прямо из эры кочевого скотоводства (эвенки, монголы). Военное противоборство, конечно, является мощным стимулирующим фактором перехода. Возможно, многие россияне в середине XIX века хотели бы сохранить дорогую их сердцу сельскую старину. Но когда в 1854 году Россия теряет весь свой черноморский парусный флот — еще вчера такой грозный, но не способный конкурировать с паровым флотом французов и англичан, — национальному сознанию становится ясно, что старине пришел конец. Когда в 1853 году американский коммодор Перри не послушался запрета японских властей и, дымя трубами своих боевых фрегатов, вошел в Токийский залив, эра земледельческой изолированной Японии закончилась.

Переход в индустриальную эру длится вот уже больше двух веков, и для каждого народа он связан с тяжелейшими внутренними и внешними конфликтами. Волна революций, катившаяся по Европе с 1789 по 1918 годы, питалась лавой, выпущенной на поверхность именно скачком в индустриальную эру. В XX веке настала очередь Испании, Турции, Мексики, Индии, Китая, Кореи, Кубы, Вьетнама, Индонезии. В наши дни переход из сельскохозяйственной эры в индустриальную должны осуществлять страны Африки — и кровавые конфликты на этом континенте, кажется, превзойдут все, что мы видели до сих пор.

Но извлекать уроки из событий, кипящих рядом с нами, сейчас, очень трудно. Возможно, что общие закономерности переходного периода нам будет легче понять, если мы еще раз внимательно вглядимся в предыдущий скачок: от кочевого состояния к оседло-земледельческому.

Не "Великое переселение народов", а "Великое оседание"

Если природа человека осталась неизменной за прошедшие три тысячи лет, то это значит, что сегодняшний житель сельскохозяйственного государства при виде сверкающих городов цветущего Запада должен испытывать те же чувства, которые испытывал древний гот при виде роскошных римских вилл на другом берегу Дуная или гунн — при виде китайских пагод за неприступной стеной. И его реакция, его поведение в отношении народов, ушедших вперед, должны быть такими же, как и в те далекие времена. А реакция эта, как правило, представляла собой смесь завистливого восхищения с презрением и ненавистью.

Роскошь жизни в больших городах ошеломляла кочевника. Он привозил на продажу скот, меха, лошадей, шкуры, а увозил фрукты, вино, хлеб, рис, великолепные ткани, богато украшенное оружие. Рассказы соплеменников, побывавших в столицах, разворачивали перед ним картины заманчивой жизни, полной комфорта, развлечений, невиданных чудес и таких удовольствий, что городская давка, духота и скопление всевозможных пороков уже не казались слишком большой ценой за них. Жажда приобщиться к богатой оседлой жизни постепенно проникала в сердца кочевников.

Но как?

Как мог гордый воин, привыкший к вольным степям или морскому простору, подчинить себя всем формам зависимости, налагаемым на жителя оседлого государства? Кочевники не могли не видеть, каким стеснением личной свободы расплачивались горожане за свое материальное благополучие. Приобрести огромные богатства, не утратив при этом свободы, — вот что становилось предметом самых страстных устремлений каждого члена племени, что разжигало в них неутолимый завоевательный зуд, поднимало в походы и волну за волной бросало их орды к границам цветущих и грозных империй.

По-разному складывалась история этих нашествий.

Некоторые племена натыкались на такое мощное сопротивление, что полностью погибали в боях, как кимвры и тевтоны, уничтоженные Гаем Марием в 101 году до Р.Х. в Северной Италии, как аланы, смятые пять веков спустя между гуннами и Восточной Римской империей.

Другие вклинивались в территорию больших государств, но постепенно — оружием, дипломатией, религией — превращались из завоевателей в подданных; так случилось с аварами, славянами, булгарами в Византии или с кянами, сяньби, южными гуннами в Древнем Китае.

Третьим удавалось отрывать от крупной державы по куску и основывать на отвоеванных территориях свои королевства: франки, лангобарды, саксы, вандалы растащили по кускам западную часть Римской империи, а арабы и турки-сельджуки несколько веков спустя принялись за восточную.

Четвертые захватывали столицу и трон: гиксосы в Египте, персы в Вавилоне, арии в Индии, маньчжуры в Китае.

Пятые нанимались на военную службу и ассимилировались в качестве привилегированного военного сословия: ливийцы, потом эфиопы в Египте, германцы в Риме, готы в Византии.

Некоторым удавалось покорить земледельческое население, не имевшее прочной государственной организации, и сделаться господствующим классом: дорийцы в Лаконии (Спарта), норманны в Англии, варяги на Руси.

Наконец, были народы, завоевательный порыв которых был так силен (Лев Гумилев называет такое состояние "пассионарностью"), что они покоряли не одно, а множество государств и образовывали гигантские империи — персидскую, арабскую, монгольскую.

Но общими чертами для всех племен, нападавших на оседлые государства, были три "Н": неустрашимость, непримиримость, неуловимость.

И еще одно: кажется, ни один из этих народов не сумел совершить неизбежный скачок, сохранив свою целостность. Внутренний раскол племени был почти неизбежен.

Юлий Цезарь, вторгшийся в Галлию в I веке до Р.Х. нашел там раскол между племенами, уже прочно осевшими на землю, имевшими деревянные города, обработанные поля, разделение на классы (например, племя эдуев), и племенами, все еще державшимися традиций кочевой жизни (секваны) и остававшимися противниками римлян до конца.

Готы раскололись на восточных и западных — последние приняли христианство и попросили императора Восточной римской империи принять их в качестве граждан; ужасные бедствия, через которые им пришлось пройти под властью коррумпированных римских чиновников, показали, что их собратья, оставшиеся на левом берегу Дуная (остготы), были не так уж не правы в своих опасениях по поводу слияния с оседлым народом.

Империя гуннов во II веке после Р.Х. распалась на две части. Южные осели на землю и вскоре были ассимилированы Китаем; северные двинулись на запад, прошли долгий путь, частично оседая по дороге на Урале, в Прибалтике, и появились у границ Римской империи два века спустя.

Часть татарских племен после распада Золотой орды, оседая на землю, образовала в XV веке Казанское ханство, которое вскоре было покорено русскими (есть города — есть что штурмовать и покорять); но народы, находившиеся под властью крымского хана, еще два века сохраняли кочевой образ жизни и были грозным врагом России, нападая на ее южные границы чуть ли не каждый год.

Что легче: научиться пахать землю и строить дома или научиться производить турбины, автомобили, телевизоры, радиоприемники, самолеты? Ответ очевиден. Поэтому нельзя ожидать, что идущие в наши дни процессы "машинизации" народов займут меньше времени, чем оседание. А это значит, что путь предстоит долгий, мучительный, жестокий.

Скачок в индустриальную эру

"Великая машинизация народов" — так, наверное, назовут будущие историки нашу эпоху. И им, издалека, будет виднее, что суть многих межнациональных и религиозных конфликтов нашего времени — та же самая, что и в эпоху Великого оседания. Народ, находящийся на ступени оседло-земледельческой, оказывается перед необходимостью перейти в эру индустриальную — и это порождает в душах людей тяжелую смуту, которая прорывается наружу восстаниями, террором, гражданскими войнами, бессмысленной жестокостью.

На земледельческой ступени палестинец, албанец, чечен, чиаппу (в Мексике), тамил (Индия, Шри-Ланка), курд (Турция) привык чувствовать себя как-никак хозяином своего клочка земли, своего дома, своего небольшого стада овец, уважаемым главой семейства. Он жил в обществе с устоявшимися традициями, где у него было ясно очерченное место, ясные представления о долге перед семьей, соплеменниками, Богом. И вдруг этот надежно устроенный мир начинает разваливаться, как карточный домик. Над головой его пролетают сверкающие лайнеры, по дорогам мчатся стремительные автомобили, заезжие туристы снимают его японскими камерами, как смешную диковину. Телевизор, кино, радио поют ему о чудесах заморской жизни. Его собственные дети, подрастая, только и мечтают о том, чтобы удрать из-под бедной родительской крыши. Он и сам был бы рад вкусить от всех этих чудес и новшеств. Но как?

Мыть улицы чужих городов, как курды в Германии? Что ждет его в чужой стране? Подневольный труд на фабрике, полная зависимость от нанимателя, страх потерять работу, унизительная утрата авторитета в собственной семье, где жена вдруг может заработать больше него и начать командовать им и помыкать?

В 1960-е годы мне довелось побывать в Югославии. И в Косово я видел, с какой затаенной злобой смотрели албанцы со своих телег, запряженных волами, на сербов, обгонявших их в своих "фиатах" и "вольво". Тридцать лет спустя такие же взгляды я ловил на лицах палестинцев в Израиле. Почему-то на их территориях мы видели множество недостроенных домов с торчащей арматурой. Начинают строить, не умея рассчитать, хватит ли у них денег закончить? Делают ошибки в строительстве? Какие же чувства могут у них вызывать сверкающие огни новых кварталов вокруг Иерусалима, цветущие курорты, широкие шоссе? Даже в сельском хозяйстве израильтяне ушли далеко вперед, перейдя на орошение при помощи подземных шлангов — каждая капля воды достигает корней оливкового дерева. Палестинцы же пытаются поливать по старинке и жалуются в ООН, что им не хватает воды.

Наглядное неравенство вызывает возмущение и тоску в душе любого человека. В душе гордого человека оно вызывает слепую ярость. И именно эта слепая ярость питает сегодня террор, восстания, взрывы, стрельбу.

В эпоху предыдущего скачка оседлые государства пытались умерить военный пыл нападавших кочевников, посылая им "подарки" — замаскированную дань. Такую дань получали гунны от Китая, славяне от Византии, крымские ханы — от московских царей. Точно так же и в наши дни индустриальные страны пытаются задобрить Третий мир продовольственной помощью, займами (часто без отдачи), технологией. Но ни в древности, ни сегодня эти подарки не достигали цели. Древний кочевник кидался на стены крепостей с той же самоубийственной решимостью, с какой сегодняшний палестинец ведет грузовик с взрывчаткой на американскую казарму или "Боинг" — на Международный торговый центр.

Другая сходная черта: внутренний раскол у народов, вступающих в индустриальную эру. Противоборство между галльскими племенами, между южными гунну и северными, между вестготами и остготами было не менее ожесточенным и долгим, чем противоборство между Мао Цзедуном и Чан Кайши, Северной Кореей и Южной, Ханоем и Сайгоном.

Как правило, именно в момент переходного скачка рушатся традиционные устои общества, возникает вакуум власти — а это идеальный момент для различных экстремистских групп объявить себя спасителями отечества, захватить полный контроль над народом и государством. Именно так обрели силу красные кхмеры, Организация освобождения Палестины, Тамильские тигры, Сияющий путь, талибы и пр. Для такой воцарившейся группировки наилучшим оправданием их господствующего положения является состояние войны. Поэтому-то они будут противиться любым шагам, ведущим к настоящему миру. Непонимание этого простого факта и ведет ко всем опасным нелепостям международной политики и дипломатии наших дней.

Печальная истина состоит в том, что "мирные переговоры" с народом, находящимся под контролем экстремистской группы, невозможны. Наступление мира сбросит экстремистов с командных высот на дно общества. Это будет означать для них не только утрату власти, но весьма часто — и физическую гибель. Ибо они успели уже принести столько горя своему народу, что месть не заставит себя долго ждать. Для лидеров палестинцев, албанцев, тамилов, курдов, чеченцев принять даже самые выгодные условия так же невозможно, как было невозможно для Аттилы, Чингиз-хана, Тамерлана приказать своим воинам отложить мечи и взяться за ручки плуга.

"Право народов на самоопределение" — прекрасно в теории. Но на практике им размахивали и Муссолини, и Гитлер, и Саддам Хусейн. Международное уважение к суверенитету Кубы позволило Кастро рассылать вооруженные орды на другие континенты. Албанское меньшинство, захватившее с помощью НАТО территорию Косова, немедленно распространило боевые действия на территорию Македонии. Если тамильским сепаратистам удастся основать свое государство на территории Цейлона, их следующим шагом будет попытка поднять на восстание 50 миллионов тамилов, живущих в Индии.

В древности осуществившееся "самоопределение" гуннов, арабов, турок, монголов залило мир морями крови, разрушило цветущие страны, отбросило человечество на много веков назад. Мы ничем не гарантированы от повторения этих кошмаров, если только...

Время собирать камни

С самого начала своего существования Америка находилась в состоянии противоборства с народами, отстававшими от нее на ступенях технологического прогресса. Военные действия против индейцев растянулись чуть ли не на два столетия.^IИ это были опять бои с неустрашимым, непримиримым и неуловимым противником. Начиная с 1780-х США платили ежегодную дань алжирским и марокканским султанам, пиратствовавшим в Средиземном море и захватывавшим американские торговые суда точно так же, как сегодня их потомки захватывают гражданские самолеты.

Пираты присмирели только после того, как коммодор Стивен Декатур вошел в Средиземное море, разгромил их флот, навел свои пушки на Триполи. Два века спустя понадобилось снова бомбить Триполи, чтобы приструнить пирата Каддафи. Однако никакие решительные меры, никакие успешные военные действия не могут устранить корни конфликта.

Взрывы, потрясшие весь мир 11 сентября, не только превзошли все предыдущие теракты по числу жертв, по умелости и масштабам проведенной операции. Они впервые обнажили иррациональность ненависти, кипящей у наших границ. Ни одна известная террористическая группа не взяла на себя ответственности за нападение на мирных жителей, не было выдвинуто никаких политических требований. Все, что хотели донести до нас двадцать самоубийц и пославшие их фанатики: "Мы пойдем на смерть, лишь бы вас уничтожить!"

И что мы должны, что мы можем сделать перед лицом такой свирепой непримиримости? Взывать к человечности? Увеличить помощь развивающимся странам? Сдаться?

Будем надеяться, что избранные нами власти извлекут урок из страшного события и примут меры первой необходимости. Что они затруднят новому Аттиле доступ в кабину "Боинга". Что новый коммодор Декатур со своими летающими кораблями отыщет в горах Афганистана новых пиратов и заставит их поджать хвост. Но все это будут только тактические временные победы. Серьезные далеко идущие перемены зависят не столько от наших правителей, сколько от нас самих. Ибо в свободных странах избираемые нами вожди зависят от наших мнений и взглядов. И если мы их не переменим, не смогут изменить свою политику и они.

Пора, пора нам признать — понять — смириться с тем, что необъявленная война будет долгой, изматывающей, кровавой. И если мы хотим ослабить ее разрушительное воздействие на наши страны, на судьбы наших детей, мы должны перестать предъявлять своим руководителям невыполнимые требования, ставить перед ними невыполнимые задачи.

До тех пор пока мы будем требовать от наших правителей "установления прочного и справедливого мира между народами", нами будут править одни чемберлены. Они не смогут погасить вулкан вражды. Но наши потери от каждого извержения ее резко возрастут. Ибо все миролюбивые жесты испокон века только разжигали дерзость нападающих.

До тех пор пока мы не признаем состояния войны, мы будем требовать от нашей полиции и разведки уважать тайну переписки наших врагов, их "гражданские свободы" и все другие права, гарантированные конституцией. Это все равно, что запрещать офицерам воюющей армии пользоваться биноклями и подзорными трубами, а то, не дай Бог, можно увидеть какие-то интимные подробности жизни в окопах противника. Военное положение требует пожертвовать какими-то свободами, и люди отнесутся к этому с пониманием — если только военное положение будет объявлено открыто.

Только тогда мы сможем нарушить нелепую традицию: судить террористов, даже граждан другой страны, открытым судом американских присяжных. Представим себе, что на суд присяжных отдают Геринга, Гиммлера, Риббентропа. А ведь те уже были побеждены, и тысячи возможных свидетелей обвинения оказались вырваны из-под их власти. Многочисленные суды над главарями мафии показали, как запуганы бывают люди, которым приходится выступать против гангстеров, как часто их находят умершими от неизвестных причин. Какая же судьба ждет свидетеля-араба, дающего показания против террориста, посланного Бен Ладеном? Он прекрасно знает, что ни ему, ни его семье не дадут уйти от возмездия "за измену".

Если есть состояние войны, с суда снимается обязанность доказывать вину подозреваемого. Вражеского солдата желательно обезвредить, до того как он произвел первый выстрел. Трех судей было бы достаточно, чтобы рассмотреть улики, представленные полицией, и решить, причастен ли данный человек к террористической деятельности, находится ли он в рядах враждебной армии. Если "да", то его следует отправлять в "лагерь для военнопленных" вплоть до окончания войны. Увы, в контексте всего вышесказанного, это может часто быть равнозначно пожизненному заключению.

Ибо, как мы видели, конфликты эти тянутся не год, не два, не десять лет.

Ушедшая вперед Англия вот уже чуть не двести лет находится в противоборстве с вечно отстающим ирландским меньшинством. И кровопролитие в Белфасте будет продолжаться, ибо католическое меньшинство, запуганное террористами, не посмеет свидетельствовать против них в открытых судах.

Ушедшая вперед Россия чуть не двести лет враждует с отстающей Чечней. (Достоевский на каторге сидел бок о бок и с осужденными за разбой чеченцами, и с русским офицером, осужденным за беззаконное убийство чеченского князька.)

Ушедший вперед Израиль обречен на долгую борьбу с палестинцами, новые поколения которых сегодня учатся только бросать камни — не собирать.

^IСитуация истребления индейцев в Сев. Америке существенно отличается от остальных, описанных автором. Агрессором выступал технологически развитый народ.— (Ред.)