Аут

Глава 12

Глава 13

В молодости каждый мечтает о покорении вершин – близких или далеких. От мечтаний к делу переходит примерно одна четверть. Достигают вершин – единицы. Даже из тех, у кого есть способности и таланты. Молодость, талант и бессилие – вещи сочетаемые, но не обязательно взаимно притягивающиеся. Однако когда они соединяются вместе из просто вещей они становятся фактором – сокрушительного поражения. Честолюбивая молодость переходит в тщеславную зрелость, талант приспосабливается к скучной среде, бессилие не мешает восходить на окрестные холмики, в которых видятся прежние вершины.

Сын Морла был молод, страстно честолюбив, обладал даром, но не имел достаточно сил для абсолютного воплощения своих талантов. Препятствием было не только немощное тело, мешающее совершать долгие прогулки по дорогам времени. Препятствием были люди, чья память открывала ему эти дороги. Люди со своим суетным сознанием, упрямой волей и мелкой корыстью мешали любоваться историей, грандиозными картинами прошлого и доводить эти картины до совершенства. Дан считал себя не только исследователем, но и художником. Прошлое часто бывало корявым, глупым, топорно сработанным и требовало, вопияло о переделке. Грубую мазню следовало утончить, смягчить цвета, подправить линии, силуэты, углубить тени, размыть контрасты.

Дан видел себя царем человеческой истории. Прошлое должно принадлежать ему по праву – так же как текущее принадлежит отцу, Морлу.

Но прошлое не подчинялось ему. До сих пор он был только наблюдателем в нем. Смотрел на него глазами тех, в ком пребывал, свернувшись клубком, и был бессилен проявить себя. Его сознание не могло заменить собой сознания этих людей, отдать даже самый простой приказ чужому телу. Без этого совершенство истории было недосягаемым. Художник не может творить, не имея рук и инструментов.

И все-таки сокрушительного поражения можно было избежать.

«Вычитание» – это слово произнес сам Морл. Дан прочел его в памяти слуги, дядюшки Камила. Это и был механизм. Теперь он знал это точно. Механизм власти над целым миром. Над настоящим. Над прошлым. Следует просто вычитать – стирать – чужое мешающее суетное сознание, упрямую волю, мелкую корысть. Для этого нужно либо время, либо сила. Его время пребывания в чужой памяти, в чужом мозгу исчерпывалось двумя сутками – ничтожная малость. Силой же он не обладал. Но зато ею обладал Морл. Можно было попытаться отнять ее.

Дан устало втянул воздух в легкие, соскучившиеся по хорошей вентиляции, и стянул с головы приспособление, похожее на металлический обруч, на который натянута половинка мяча, изрезанная в сетку. На толстых перекрестьях сетки с внутренней стороны видны были плоские поверхности контактов от обычного биоскана.

– Ты поспешил, – сказал он недовольно. – Я мог бы еще работать.

– Работать? – Камил отложил дистанционку, управляющую обручем, и сунул Дану под нос стакан с подкрепляющим напитком. – Что ты называешь работой, хотелось бы знать. По-моему, это следует называть мазохистским развлечением. От тебя скоро скелет один останется. Ты когда последний раз в зеркало смотрел?

– Только что, – ответил Дан, захлебнулся и стал кашлять.

– Так-так. Ты скоро пить и есть разучишься в своих экспедициях. Только что – это где?

– Там. – Дан приставил палец к голове. – Я видел свою мать, когда она подошла к зеркалу. Это было странное чувство. Я находился внутри нее в двух видах – неразумного зародыша и чистого сознания. Я даже почувствовал, как этот эмбрион притягивает меня, точно магнит. Ты бы хотел испытать такое?

– Н-нет, – поморщившись, сказал толстяк. – Я уже слишком старый, чтобы хотеть вернуться в мамочку. Будь добр, ешь кашу. Она очень полезная.

– Я не хочу есть. Моя мать… она была намного моложе, чем я сейчас. Просто девочка. Совсем невинная.

– Эта девочка здорово кусалась и лягалась, как жеребенок, – брякнул толстяк и спохватился: – Я совсем не то… не подумай, будто я насиловал ее.

– Я знаю, что ты не насиловал мою мать, – сказал Дан. – Я все знаю. Она была невинной. Ее сломал мой отец. А потом выбросил, как падаль. Я благодарен тебе за то, что ты пожалел ее и ускорил ее смерть.

Толстяк смущенно кашлянул.

– Не стоит об этом думать. Лучше ешь. Прошлое слишком неповоротливо, чтобы получать удовольствие, ковыряясь в нем.

– Ты не прав, дядюшка. – Дан принялся грызть кусок хлеба, намазанного мягким сыром. – Прошлое можно научиться поворачивать и получать от этого удовольствие.

– Свою мать ты не извлечешь оттуда.

– Зато я могу отправить туда отца. – Дан засмеялся. – Для этого я и придумал эту штуку. – Он показал на обруч. – С ней я могу спускаться на любой уровень памяти, но главное – она позволяет залезть в самого себя. В свою генетическую память. Раньше мне это не удавалось. Но я забыл встроить в нее таймер, поэтому мне понадобилась твоя помощь. Таймер не вытащил бы меня оттуда так рано. Но ничего, я это исправлю.

– Уморить совсем себя решил? – забрюзжал толстяк, как старая ворчливая нянька. – Не понимаю я тебя. Совсем не понимаю. Шутки какие-то странные. Что ты там сказал про своего отца?

– Это не шутки, дядюшка. Я собираюсь поприсутствовать на том Ритуале. Только теперь он пойдет так, как нужно мне. Мой отец умрет. Его убьет моя мать. Тем самым ножом. Тогда та сила, которая предназначена для него, перейдет к ней. А от нее ко мне – ведь она должна будет убить и себя, так же как тогда. Я уже все решил. Я выползу на свет тем же способом. Те люди, которые там были, они останутся и будут служить мне. Сила, что будет во мне, заставит их.

Камил отступил в тень комнаты и не отвечал.

– Что молчишь, дядюшка? Страшно? Я не верю тебе. Ты убийца. Тебе должно быть все равно.

– Есть кое-что, от чего блюют даже наемники, – глухо сказал толстяк. – То, что было тогда, – мерзость. Дан, не лезь туда. Я прошу тебя. Ты не знаешь – что это. Оно… оно может превратить тебя меньше чем в пыль. Оно может все.

– Оно, – задумчиво усмехнулся Дан, – может не все. Те материалы, которые ты принес мне… я изучил их. Они подтвердили мои предположения. То, что было тогда, никакая, конечно, не мерзость. Обыкновенное природное явление. Ну или сверхприродное, для меня это одно и то же. Взрывообразное установление прочного контакта между двумя реальностями. Точнее, между реальностью и антиреальностью. Через моего отца наш мир был… скажем, подсоединен к миру абсолютного Вакуума. Я бы назвал это глобальным генератором аннигилирующей энергии. Мой отец не Божество. Это даже смешно. Он просто канал, по которому туда, на ту сторону, вытекает порциями наш маленький мирок. И когда-нибудь, наверное, скоро, этот мирок совсем перестанет существовать. Мы растворимся в небытии. Антиэнергия может только вычитать – уничтожать. Но не может ничего создать. Эти игрушечные якобы реальности, которыми развлекается мой почтенный родитель, не новые творения. Это мираж.

– Как он это делает? – трепеща, спросил толстяк.

– В его распоряжении энергополе планеты. Информационная матрица лепит заказанные вещественные структуры. Очень непрочные и нестабильные. Если бы он не уничтожал их каждый месяц, они сами бы разваливались через какое-то время. Примерно так. – Дан пожал плечами. – Теперь ты не будешь говорить, что убивать родного папу плохо? В конце концов, он лишает меня законного наследства.

– Наследства? – эхом откликнулся Камил. – Значит, ты тоже хочешь…

– …стать «Божеством»? – счастливо улыбнулся Дан. – Успокойся, дядюшка, я претендую только на прошлое. Настоящее меня не интересует. Правда, если я получу то, что хочу, и начну работать с историей, не исключено, что текущее время потеряет четкость контуров. Боюсь, оно начнет множится, расщепляться. Разные вариации станут наслаиваться друг на дружку. Это будет поэффектней всякого лабиринта. Но разве сейчас не то же самое? Только концентрация реальностей станет гуще. Они будут меняться не каждый месяц, а на каждом шагу. Я думаю, это должно быть очень развлекательно для населения.

– Мм, – высказался толстяк.

– Ты так не считаешь? – удивился Дан. – Им же больше нечем занять свое время. Они живут в идеально комфортных условиях, на всем готовом. Мой родитель обеспечил их слугами. Если люди продолжат приносить жертвы фантомам и роботам, эти существа будут служить им и без моего папаши.

– Но ты же убьешь Морла до того, как он вызовет этих тварей, – напомнил толстяк.

– Ах да, – Дан закусил губу. – Ты прав. Но я что-нибудь придумаю. Ведь я тоже смогу их вызвать? Конечно. Я так и сделаю. Чтобы в моем мире не было никаких страдающих рож. Малыми жертвами они будут покупать свое счастье. И я смогу забыть о них. Убери от меня эту кашу, видеть ее не могу. Этой же кашей ты пытался однажды накормить мою мать. Помнишь, что она сделала? – Дан ухмыльнулся.

– Стала обстреливать меня ею из ложки. Она была дикая, как табун лошадей.

– В этом родитель облегчил мне задачу, – размышляя, кивнул Дан. – Сознание, затуманенное гневом, легче подавить. Кроме того, она моя мать. Психоритмы должны частично совпадать. И все равно мне нужно время, чтобы научиться контролировать ее. Кроме того, мне не терпится испытать мой аппарат на других. – Он поднял голову и пристально посмотрел на Камила. – Ты подойдешь, дядюшка.

Толстяк снова попятился в тень, энергично мотая головой.

– Нет. Нет, нет и нет. И не проси. Считай меня трусом, кем хочешь. Стар я уже для твоих изуверских экспериментов.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Дан, потрошитель мозгов. – Приведи мне молодого. Молодую, верней. Ту, с которой ты спишь.

– Еще чего, – пробурчал толстяк. – Девчонке и так достается от хозяина. Не отдам я ее на пытку тебе.

– Ого! В старом пне проснулись нежные чувства? Дядюшка, скоро ли свадьба? – радостно язвил злой мальчишка.

– Вот выпорю, стервеца, – сердито пригрозил толстяк.

– Дядюшка! – возбужденно вскричал Дан. – В таком случае я должен дать тебе совет. Держи ее подальше от моего отца. Не то он и ее вычтет.

– То есть… как? – забеспокоился Камил, и глаза его забегали, как мыши по клетке.

– Да очень просто. Я уже лазил в нее. Не бойся, ненадолго. Она сама не понимает, что вытворяет с ней мой родитель. А он ее просто жрет. Как сожрал мою мать. Секс для него что-то вроде дополнительной заправки для поддержания своего существования. В фольклоре это называется вампир. Я еще удивляюсь, как он тебя не сожрал за двадцать-то лет.

– Я несъедобный, – осипшим голосом сказал толстяк.

– Хотя, конечно, у него и другой жратвы навалом. Целый мир. Какой дракула может похвастать тем же? Дядюшка, тебе плохо?

Камил схватился за спинку стула, на котором стоял компьютер с развороченным нутром, и грузно покачнулся. Пальцы, вцепившиеся в стул, побелели.

– Нет. Я в порядке. Если тебе больше ничего не нужно, я пойду.

– Иди, дядюшка. Тебе нужно хорошо проблеваться. Это помогает. Но не забудь, что ты должен привести мне человека. Желательно физически крепкого. Добрая воля необязательна. Только постарайся не убить его.

– Хорошо, – сказал толстяк. – Постараюсь.

Кубик не любил просыпаться ночью. Если он просыпался, его начинали атаковать глупые мысли, которым невдомек, что он хочет продолжать спать и не хочет думать. Чаще всего мысли были о том, что все неправильно. А как правильно, Кубик не знал, поэтому думать на эту тему было не только бессмысленно, но и мучительно трудно. Кубик быстро утомлялся от таких мыслей и переходил в бессонный режим автономного созерцания неправильности. Ему начинало казаться, что здание Центра – это фантастический межзвездный корабль, совершивший аварийную посадку на чужой планете. Экипаж не сумел устранить неисправность, и корабль умер. Теперь в нем живут потомки прилетевших сюда людей. Чужая планета приняла их и стала перекраивать на свой манер. Они сами этого не замечают, но постепенно становятся совсем другими. В мысли Кубика лезло противное словосочетание «модифицированные образцы». По отношению к собственному первоначальному типу – уроды. Или выродки. Планета отучала их думать, чувствовать, видеть, жить. Приучала существовать, тупо реагируя на раздражители. На неудобство – страхом перед лишениями. На удовольствие – страхом потерять это удовольствие в будущем. Планета затаившегося всюду страха. По ночам было страшней всего. Просыпаться ночью здесь никто не любил.

Весь остаток дня Кубик не вылезал из своей квартирки, как было велено. Занимался черт знает чем, хлопнул еще стакан ядреной отравы, завалился спать. И ночью, почти под утро, проснулся с неприятным ощущением. Он забыл сказать что-то важное. Сказать Рафу. Важное.

Это важное свербело где-то в районе лобных долей, и Кубику казалось, что прежде всего сказать это важное нужно самому себе. Но что именно? Оно, важное, то ли забылось, то ли не до конца сформулировалось. Кубик, как лунатик, встал с постели и в одних трусах пошел к входной двери. Открыл, выглянул. В коридоре важного не было. Там была темнота и тишина. Кубик закрыл дверь. И вдруг понял, что должен делать и где искать.

Он спешно натянул одежду, ботинки, взял фонарик и выбрался в коридор. На цыпочках пошел вперед, к тому месту, где днем был охранный пост в виде сержанта Флоппа. Но то ли на ночь охрану сняли, то ли Флопп застрелился со стыда, не догнав нарушителя пропускного режима, – Кубик не встретил никакого препятствия и продолжил красться в темноте.

Эскалаторы на ночь отключались. Кубик поднялся на десятый этаж. Здесь тоже было темно. Он на ощупь перелез через запретительный знак и, чувствуя себя бывалым взломщиком-грабителем, двинулся наверх. Четырнадцать этажей пешком – тяжелое испытание для нетренированного организма. На двадцать четвертом уровне Кубик упал животом на резиновый поручень, вывалив язык и делая шестьдесят вздохов в минуту. Потом сполз на ступеньку, наконец отдышался, встал, зажег фонарик и отправился знакомым уже путем.

В «Архиве» включил общий свет. Здесь ничего не изменилось. Нового нашествия посланца Божества, опустошившего один из стеллажей, не случилось. Кубик снял с полки те футляры, над которыми корпел накануне, и свалил их горкой на столе. Что нужно искать, он толком не представлял, но был уверен, что когда найдет, сразу поймет это.

Через час, проглядев впустую три распечатки, он нашел. Пульс моментально подскочил к сотне. Затаив дыхание, Кубик впился взглядом в начальную страницу информатория «Откровение Будды грядущего. Матрица» за август 2085 года.

«Откровение Будды грядущего свершается. Первая ночь месяца Откровения – его видели! Он пришел на Землю в багровых сполохах пламени, объявшего мир. Нет, еще не он. Его отражение, посланное в мир как знак грядущего. Милосердие Будды простирается в бесконечность. Мы все – дети его, которых он любит. Мы живем во вселенной, и вселенная есть Будда милосердный. Один взмах его ресниц – один день вселенной. Его сознание никогда не спит, и однако вселенная есть божественный сон Будды всевидящего. Человек не способен постигнуть это вневременное состояние Будды, пребывающего везде и нигде, всегда и никогда. Человек только греза Будды, которая не может узреть ни саму себя, ни чистый свет абсолютного Ничто, струящийся из его широко открытых глаз. Но есть великое Откровение Будды грядущего – однажды он войдет в священное и бескрайнее озеро своего сна, и свет его глаз изольется на людей, которые познают тогда совершенство абсолютного Ничто.

Но знак грядущего был послан уже теперь. Великий дух Будды воспламенял светом абсолютного Ничто, струящимся из его глаз, темные покровы, лежащие на наших глазах. Видевшие его испытали истинное освобождение. Самым достойным Будда явил свою бесконечную милость – свет абсолютного Ничто объял их и растворил в себе.

Новый взмах ресниц Будды – и день отделился от ночи Откровения. Великий дух Будды покинул мир, но мир не покинул духа Будды, ибо всегда пребывает в нем. Не теряйте надежды – впереди целый месяц Откровения Будды грядущего!

(Секретно. Информация, не предназначенная для информканалов. По некоторым сведениям, «Будда» появлялся и раньше в ночь Перемены. Очевидцы, сотрудники Центра, описывают его как высокого, худощавого, с глазами то ли как яркие белые огни, то ли как дыры в призрачный мир. Последнее описание принадлежит психически неуравновешенному свидетелю, которому предписано обследование в медблоке. Очевидно, необходима проверка информации)».

«Вот оно что», – сказал себе Кубик, оторвал страницу и сунул в карман. Потом отнес футляры обратно на полку. Больше здесь делать было нечего. Он погасил свет и пролез в дыру на месте двери. Шагая к эскалатору, он внезапно подумал, что еще не был на самом верхнем, двадцать пятом уровне. Что если разгадка скрывается именно там?

Кубик снова зажег фонарик и поднялся на последний этаж. Дверь, ведущая в холл, была выбита и криво висела на одной петле. Кубик сделал шаг, но тут же отдернул ногу, чтобы не свалиться, – пол за дверью был завален разнообразными предметами. Фрагменты мебели, куски стен, других дверей, разбитые компьютеры, прочая техника, изломанные жалюзи. Кубик потрясенно протиснулся в холл, нашарил световую панель на стене. Света не было. Луч фонаря беспорядочно скакал по разгрому, пытаясь найти в нем какой-нибудь смысл. Кто-то что-то искал? Посланец Божества? Обломки устилал толстый слой пыли. Это было очень давно. Или же кто-то вымещал здесь свой гнев. Божество? Не мелковат ли масштаб? Кубик осторожно продвигался вперед по коридору – как по глубокому сугробу. Всюду зияли провалами обрушенные стены. Запросто можно переломать ноги или разбить нос, навернувшись.

Вдруг пляшущий круг света выхватил на секунду чей-то оскал. Кубик вздрогнул и замер, балансируя на чем-то шатком. Фонарик вернулся обратно, поискал. Возле выломанной двери стоял человек. Кубик вскрикнул, выронил фонарь и сам полетел следом. Сильно ушибся. В положении лежа боком на чем-то, похожем на матрас для особо извращенных мазохистов, схватил фонарик и снова направил на человека. Тот стоял неподвижно и скалился на Кубика во все тридцать два зуба. Это был очень костлявый человек. Фактически он и состоял из одних только костей.

Кубик встал, охнул от боли в боку и подобрался поближе к скелету. Ему показалось, что мертвый человек охраняет помещение со взломанной дверью. Не исключено, что там сокровища. Как в приключенческих виэрках. Тогда, возможно, весь этот погром устроили потревоженный сторож и тот, кто покусился на сокровища. Один нападал, другой защищал. В результате весь этаж оказался полем битвы, усеянным трупами разнообразных вещей.

Устрашившись, Кубик снова осветил фонарем скелет и разочарованно выдохнул. Это был муляж на металлическом стержне. Единственное, что здесь уцелело. Значит, никаких сокровищ, никакого поля битвы. Отвратительно. Разгромить целый этаж без какой-либо достойной причины. Ни на что не похоже.

Кубику надоело продираться сквозь кучи обломков, загромоздивших коридор, и он пролез через первую попавшуюся дыру в стене. Комната была пуста, пол устлан мелкими осколками чего-то и каменной крошкой. Вдруг в луче фонаря что-то блеснуло. Кубик насторожился. Это блестящее «что-то» сидело в глубине стены, только краешком высовываясь наружу. Стена вокруг него частично обвалилась. Кубик подошел и посмотрел. Сердце пропустило один удар. Сокровища! Замурованные в стене!! Кубик понял, что ему необыкновенно повезло. С первого раза, ткнувшись наугад, обнаружить такое!

Он поискал на полу, поднял осколок покрупнее и стал ковырять им стену вокруг предмета. За окном уже начинало светлеть, и фонарик можно было выключить. Через полчаса работы стало ясно, что предмет похож на металлический ящичек с закругленными углами. Спереди у него была ручка, и Кубик, бросив импровизированный инструмент, потянул за нее. Ящичек немного подался вперед. Тогда Кубик рванул с силой, и тут же полетел задом на пол. Сволочные осколки непонятно чего моментально впиявились в нежные места, и Кубик заорал. Вскочил, выронил освобожденный чемоданчик и принялся выдирать осколки из штанов.

Впрочем, это были несущественные мелочи по сравнению с находкой. Кубик присел возле чемоданчика, сдунул с него пыль и осмотрел замки. Они были примитивные, даже без шифра, и легко открылись. Кубик откинул крышку.

Внутри лежал один-единственный предмет. Кубик осторожно взял его в руки. Он затруднялся дать название этому предмету. Отдаленно похожий на компьютерную распечатку, но меньшего размера и снабженный твердыми крышками с обеих сторон. На верхней в утреннем свете Кубик прочел: «Путеводитель по старинным городам России». Там же были нарисованы несколько зданий странной и чудн ой архитектуры. Под крышкой снова были здания, только другие, а за ними, на первой странице снова «Путеводитель по старинным городам России», и внизу – «Паблишинг-холдинг „Тризуб“, 2077 г.».

Кубик почесал в голове. Подошел к подоконнику, смел мусор, уселся и стал читать.

Это было ни на что не похоже. Через несколько страниц его трясло от нервного перевозбуждения. Он нашел сокровище. Теперь в этом не было сомнений.

Полторы сотни страниц – все, что было, – он проглотил за пару часов, вернулся к началу и пошел по второму разу. Медленнее и тщательно пережевывая каждую фразу. Долго разглядывая иллюстрации. Сознавая, что это уже не просто бомба, как в «Архиве». Это очень мощная и хитрая штука, и применять ее нужно осторожно, тонко рассчитывая каждый ход, – если все сделать правильно, от колеса мировой Сансары не останется даже спиц. Возможно, и от Божества тоже. Вот только найти его…

Полдень подкрался незаметно. Кубик захлопнул крышку древнего информатория и сунул его под пояс брюк, сверху прикрыв майкой. Подобрал с пола фонарик, вылез через дыру в коридор. В дневном свете разгром, растеряв всю свою ночную таинственность, выглядел как обыкновенная помойка. Даже оскал муляжного скелета сделался пошлой манекенной ухмылочкой.

Кубик выбрался к эскалатору и побежал вниз, стараясь сильно не грохать. На двенадцатом уровне остановился – внизу явно что-то происходило, сопровождаясь громкими ударами. Кубик напрягся, зачем-то пригнулся и сполз на этаж ниже. С одиннадцатого уровня открылась пренеприятная картина. Эскалатор, ведущий наверх с десятого этажа, у него на глазах отрезали от обитаемой территории Центра толстой стеной. Несколько симов в строительных робах прилаживали в пазы блоки из камнезаменителя уже на уровне человеческого роста, заливая стыки пеноклеем.

Кубика зрелище потрясло. Спустись он на час позже – и оказался бы замурованным между десятым и двадцать пятым этажами. Фактически заживо похороненным.

То ли от гнева, то ли от страха сознание его почти престало работать, уступив место нерассуждающим инстинктам. Симы его не видели. Разогнавшись на ступеньках и оттолкнувшись, он взлетел ласточкой, плюхнулся животом на верх стены, рявкнул отскочившим симам: «Брысь, нелюдь!» – и перевалился на другую сторону заграждения. Приземлился на ноги и, пока симы вразумлялись, рванул вниз, на девятый.

Там его остановили. Ружьем стращать не стали, но потребовали пропуск.

– А где Флопп? – загнанно дыша, осведомился Кубик. – Он вчера здесь стоял.

– Разжалован. Так будет пропуск или нет? – неприятным тоном спросил флоппизаменитель.

– Не будет, – с неожиданной злостью сказал Кубик. – Я к себе иду. Бокс девять-три-семь. Можешь проверить. И прочисти себе мозги, Натс.

Не дожидаясь ответа, он пошел дальше.

– Эй, – неуверенно крикнул Натс.

– Перебьешься, – сказал Кубик, не оборачиваясь.

Повернул за угол, дошел до своей двери, открыл и громко захлопнул. Коридор ответил слабым эхом. Кубик двинулся дальше. Квартира старшего статистика пятого отдела Раффла была неподалеку, служебный кабинет – на два этажа ниже. В квартире его не оказалось. Впрочем, как обычно. Кубик спустился в лифте на седьмой уровень. Охранника в кабину новая власть поставить не догадалась. Зато на этаже их было сразу два в разных концах. Один считал идентификатором его личный номер и пропустил без дальнейших вопросов. Другой поинтересовался целью и, услышав имя Раффла, цокнул языком.

– Улетел гусь.

– Как улетел? – не поверив, переспросил Кубик.

– Крылышками хлоп-хлоп и улетел. Проворный гусь.

– Куда?

– В высокий терем. – Охранник закатил глаза.

Кубик безнадежно развернулся и пошел обратно. Искать Рафа в должности старшего статистика всегда было делом затруднительным. Статус члена Совета Высших, вероятно, делал его вообще неуловимым.

Ловкач Раф все-таки добился своего. Обошел Оракула. Ему всегда все удавалось.

Сволочь.

Кубик вернулся к себе, спрятал в надежном месте сокровище с двадцать пятого этажа, залез под душ. Потом отдал распоряжения комбайну. Съел все, не разбирая вкуса. Впрочем, вкус был, как всегда, дерьмовый. Подумал, что нужно сменить комбайн или вызвать наладчика. Но сейчас возиться не хотелось.

Лег и почти сразу заснул. Снилась всякая пакость. Будда, похожий на скелет, летал в небе над городом, и из глазниц его сыпались вниз Оракулы, лязгающие страшными челюстями. В городе выла сирена тревоги. Кубик руками порвал одного Оракула, но затем на него набросился еще десяток.

Проснулся с мерзкой слабостью в теле. Дверь надрывно сигналила о том, что на пороге торчит гость и надо его впустить. Черт бы его побрал. Кубик послал через хэнди команду открыть.

Раф остановился у входа в спальню, привалился плечом к дверному косяку и поинтересовался:

– Чего валяемся?

– Тебя можно поздравить? – холодно спросил Кубик, садясь.

– Ну, если хочешь. – Раф вошел и тоже сел.

– Не хочу. – Кубик помотал лохматой головой. – Отдай мне те футляры, которые забрал.

– У меня их нет. Дурак. Ты же ничего не понял.

– Я понял, Раф. Ты меня продал. – И заорал, сжав кулаки: – Меня чуть не замуровали там, наверху!! Никто, кроме тебя, не знал, что туда можно ходить и возвращаться! А теперь… – Кубик выдохся, встал и налил себе воды.

– А теперь нельзя, – кивнул Раф. – Я же сказал: я избавлю тебя от этой проблемы.

– Избавил. Спасибо. За это тебе дали стул в Совете? Ну да, конечно, за это. Предатель. Я доверял тебе, а ты…

– Я делал свою работу. И не ори на меня. На, смотри. – Он вытащил из кармана пластиконовый жетон и бросил Кубику.

– Секретный отдел, – прочел вслух Кубик. – Агент 001. Обладателю сего оказывать всемерное содействие. Что это значит?

– То, что я работаю на безопасность клана по личному распоряжению президент-генерала. И только что раскрыл заговор, имеющий целью ниспровержение клановой ортодоксии, без которой клан не может существовать. За это и был награжден званием Высшего.

Кубик налил себе еще воды и быстро выпил.

– Ну и когда за мной придут? – поинтересовался мрачно. – Или, может быть, ты уже пришел за мной? Что, собирать вещички и вперед – в добровольное изгнание?

– Не трепыхайся, – посоветовал Раф. – О тебе речи не было.

Кубик пару секунд бешено соображал.

– Ты сказал, что футляров у тебя нет. Значит, отдал их. Как ты объяснил, откуда они у тебя?

– Бош. Он был главой заговора. У меня появились подозрения, и я тайно обыскал его квартиру и рабочее место. Нашел футляры. К одному была прикреплена записка: «Тринадцатый этаж. Президент-генерал дурак. Горлы правы».

Кубик с размаху сел на постель.

– Бош мертв.

– Конечно, мертв. Был бы жив, не стал бы главой заговора, – цинично заметил Раф.

– Ловко, – хмуро согласился Кубик. – Оказывается, я еще плохо тебя знаю.

– Ну так, может, не будешь больше корчить недовольную рожу и невинность? Для тебя же старался, дурака.

– Стой. Ты сказал – глава заговора. Остальные…?

– Работаем, – ухмыльнулся Раф. – Искореняем.

– Чего искореняете-то? – Кубик уныло повесил голову. – Нет же никакого заговора.

– Как это нет! – очень правдоподобно удивился Раф. – А следы на лестнице? Тропинка уже в пыли протоптана. А донесение симов?

– Какое донесение? – подозрительно спросил Кубик.

– Инцидент при возведении ограждения на десятом этаже. Неизвестный – они не успели рассмотреть его – напал на них, вылетев с той стороны стены, после чего скрылся, предварительно попытавшись деморализовать строителей некорректной командой. – Раф, прищурившись, с полуулыбкой следил за Кубиком. – Тебе случайно ничего не известно об этом?

– Мне надо было подождать, пока они закончат, и после этого долбиться башкой? – огрызнулся Кубик. – Тут уже не только симы деморализовались бы. Готов спорить, весь десятый этаж в миг бы стал табу. Как же – с запретной территории ломится неизвестное чудовище. Весь клан в штаны бы наложил.

– Хорошо, – сказал Раф, – я придумаю что-нибудь. Допустим, это был сумасшедший заблудившийся горл. Еще один аргумент в пользу антигорловской политики.

– Кто из нас ничего не понял, так это ты, – горько произнес Кубик после паузы. – Зачем тебе вся эта липа про законы природы и объективную ортодоксию?

– Затем, что ничего другого нам не дано, – отрезал Раф. – Горлы пускай тешатся фантазиями на своей территории, на нашей – они враги. То, что ты раскопал, это, конечно, все интересно. Но ты ошибаешься в оценках. Эти пыльные артефакты не доказывают истинность прошлого. Они доказывают только то, что эта территория должна быть закрыта для доступа и изолирована, поскольку оттуда исходят враждебные здравому смыслу влияния. Это аномальная территория, понимаешь ты? Там может быть все что угодно. Хоть само Божество. Я тебе могу сколько хочешь гипотез предложить насчет этой территории.

– Например? – Кубик усмехнулся уголком губ.

– Например, там реализуются подсознательные ожидания. Лезешь туда, ожидая найти дыру в ортодоксии, – оп-ля, да вот же она, в пыльных футлярчиках. Хочешь Божество там встретить – встретишь обязательно.

– Или посланца Божества, – подсказал Кубик.

– Я даже думаю, что горлы оттуда его и взяли, ну, Божество свое. У них предрасположенность к этому. А если бы они умели смотреть правде в лицо, нашли бы там только законы природы и ничего больше.

– Аномальные законы природы, – иронично напомнил Кубик.

– Или еще теория, – продолжал Раф, игнорируя иронию. – Там находится портал в другой мир. Тот, откуда приходят Оракулы. Наверное, в том мире тоже живут люди. И эти артефакты – принадлежат их реальности, а не нашей. Ну, просто случайно оказались на нейтральной территории. И у них там – свои законы природы и своя ортодоксия. Прилеплять одно к другому, как ты пытаешься, – глупо и наверняка опасно. Ну, я тебя убедил?

Кубик не стал спорить. Продолжать гнуть свое – глупо и наверняка опасно. Нужно действовать тоньше, хитрее.

– Допустим, – сказал он. – А что если это подсознательно ожидаемое горлами Божество возьмет да и явится во всей красе? Например, на очередное собственное бракосочетание?

– А, это ты про посланца и про «Гнев Божества»? – Раф широко и почти счастливо улыбнулся. – Тут я могу тебя успокоить. У нас тоже имеются кое-какие подсознательные ожидания. К примеру, мы ожидаем, что горлы на этот раз сядут в глубокую и грязную лужу. А потом, может, даже обкакаются. И мы им в этом обязательно поможем. Нанесем ответный удар.

– Они, наверно, тоже не дураки и тоже «подсознательно» ожидают чего-то вроде с нашей стороны, – возразил Кубик. – Особенно после того, как у них попросила политического убежища половина Высших. Уж наверное состряпают что-нибудь в ответ на наш ответ.

– Ну, и наш президент-генерал не идиот тоже. Совет почти уже снова сформирован полностью. Все – проверенные люди. Со вчерашнего дня программа ответного удара начала разрабатываться заново, с нуля. И с другими параметрами.

– Какими?

– Этого я тебе сказать не могу. Кстати, не хочешь ли войти в Совет? Есть еще пара вакансий. Я тебе как другу предлагаю. Могу посодействовать. Мои методы ты уже знаешь – действуют, – без всякого бахвальства сказал Раф.

– Знаю, – согласился Кубик. – А как же столп конституции? Оракул отдыхает?

– Властью президент-генерала временно отстранен от исполнения обязанностей, – лицемерно вздохнув, сообщил Раф. – На срок чрезвычайного положения в клане. Мудрость – мудростью, а лояльность – лояльностью. Две большие задницы, как понимаешь. Ну так как, согласен?

– Нет. – Кубик удрученно покачал головой. – Не могу. Я лучше так… как-нибудь. Впрочем, я рад, что тебе удалось туда попасть, – добавил он задумчиво.

– Еще бы ты не был рад. Кто тебе еще военные тайны и планы так запросто выложит? Я-то тебя знаю – дальше тебя это не пойдет. Ну и все-таки надеюсь на твое здравомыслие. Патриотизм там, в конце концов. Вся эта фигня у тебя в голове – от безделья. А вот занялся бы ты делом…

– Я и так работаю, – возмутился Кубик.

– Да брось. Статистика – это работа как раз для бездельников и патологических лентяев. С нее тут все начинают, когда сюда с улицы попадают. Там-то, – Раф махнул рукой за окно, – как раз все патологические бездельники.

– Что ты предлагаешь? – насупился Кубик.

– На вот, бери от щедрот моих, – с нескрываемым удовольствием сказал Раф, как фокусник, доставая из кармана еще пару пластиконовых жетонов. – Кто еще, кроме лучшего друга, сделает такой подарок?

Кубик изумленно рассматривал пропуск со своим личным номером, подписанный президент-генералом Дивом, и удостоверение секретного агента 002-2 с тем же номером.

– Это – я? – ошарашенно спросил он. – Как ты это сделал?

– Не стоит благодарности, – усмехнулся Раф. – Хорошо, что у меня на идентифе был записан твой номер.

– Спасибо, конечно, – смущенно пробормотал Кубик. – И все таки?

– Президент-генерал уведомлен мною о твоих заслугах в раскрытии вышеупомянутого заговора, – четко отрапортовал Раф. – Он пожелал встретиться с тобой лично, но я сказал, что твоя скромность превосходит твои таланты разведчика. И кроме того, у тебя страшная аллергия на биосканы, поэтому ты до сих пор не получил пропуск. Я поручился за тебя, и вот – теперь ты снова сотрудник моего отдела. А я – твое прямое начальство.

– И что я должен теперь делать? – пришибленно осведомился Кубик. – Ловить горловских шпионов?

– Приблизительно да. Но первая твоя задача – удавить потенциального врага и перебежчика в самом себе. Понятно?

– В общих чертах, – промямлил Кубик, засовывая документы в карман штанов.

– От статистики это тебя не освобождает, зато дает простор мысли и любви к родине, – вдохновенно продолжал Раф. – В смысле, клану. Мы – одна команда. Один кулак. И этим кулаком, – Раф сжал руку и с уважением посмотрел на свой кулак, – мы покажем всем этим проходимцам-шарлатанам кузькину природу-мать… В общем так, – он принял деловой вид, – работы навалом, держи хвост пистолетом, глаза и уши – на пружинах. Отчет представишь в среду. Я теперь сижу в триста двадцать первой.

Раф поднялся, собираясь уходить.

Кубик решил идти напролом.

– Стой, – крикнул он. – Погоди. У меня уже есть отчет. Зачем ждать среды?

Раф заинтересовался и снова сел.

– Выкладывай, – велел.

Кубик покопался в своей одежде и выложил – сложенный в несколько раз лист бумаги.

– Что это? – подозрительно спросил Раф. – Опять артефакт?

– Читай, – смиренно попросил Кубик.

Раф развернул бумагу. Кубик напряженно следил за ним. Глаза Рафа медленно ползли по листу, так медленно, что Кубик начал ерзать на кровати. Секретный агент 001 тщательно вникал в каждое слово, по нескольку раз возвращался к уже прочитанному, хмурил брови и морщился. Наконец поднял на Кубика взгляд, полный страдающего недоумения.

– Что это за бред? Что за хреновина – Будда?

– Сам не знаю. Это неважно. Реал так назывался «Откровение Будды грядущего. Матрица». А это – страница информатория. Антуражная инфподдержка и вырезанная информация для служебного пользования. Тут говорится, что в ночь, когда сменяется реал, по городу ходит… вот это.

– Сам вижу, – проворчал Раф. – Кто ходит-то? Будда? Ну и что? Мало ли кто там ходит. Я сам ходил несколько раз. Раньше.

– Ра-аньше? – съехидствовал Кубик. – То была иллюзия. Твой собственный миф.

– А мы и живем в мифах, – парировал Раф. – Их творит сама природа. И сама же уничтожает. Как мыльные пузыри.

– Да, мы – греза Будды, которая не может узреть саму себя, – пробормотал Кубик.

– Что? – Раф поднял брови. – А, это из того реала. Ну да. Приблизительно.

– А вот я на самом деле видел его, – посерьезнел Кубик.

– Кого?

– Будду. С этими… глазами как яркие белые огни. Они же – дыры в призрачный мир.

– Когда? Где? По порядку давай, – Раф заметно возбудился. «Учуял возможность раскрыть новый заговор», – подумал Кубик.

– Две недели назад, – доложил он. – В ночь Перемены. В городе. Не помню точно где. Описаниям соответствует. Высокий, худой. Было полное ощущение того, что огонь, в котором горел город… подчиняется ему. Не могу яснее выразиться. Я перепугался до смерти. От него какая-то жуть идет, от этого… Я думаю, это и есть Божество, – отчаянно закончил он и тут же, конспирируясь, поправился: – В том смысле, что это некто, обладающий паранормальными способностями и, возможно, использующий их для одурачивания доверчивых… например, горлов. Возможно также, между ним и кланом горлов существуют давние, крепкие и тайные связи.

– Молоток! – Раф энергично хлопнул ладонью по столу. Раскладушка компа сложилась пополам. – Делаешь успехи, агент 002. Не зря я за тебя поручился! Значит, ты думаешь, так называемый посланник Божества – это и есть тот самый некто?

– Или его подручный.

– Тоже обладающий способностями?

– Необязательно. Столб света, скорей всего, маскировка. – О том, что поведало ему привидение, Кубик умолчал. Ведь привидения – это тоже шарлатанский мистицизм. Но все-таки спросил: – Ты веришь в привидения?

– Это ты к чему? – удивился Раф. – Вообще-то… природа создает разные штуки. Симов, например. Оракулов. Почему бы не сделать привидений?

– Ясно, – сказал Кубик. Но развивать тему не стал. Ведь призрак сам сказал ему, что их не существует. И еще сказал, что до Кубика безлюдье верхних этажей потревожил какой-то толстый коротышка. Значит, их действительно по крайней мере двое – высокое, худое Божество и его жирный посланец. – Как насчет того, чтобы выдать мне оружие? – Кубик посмотрел на Рафа отрешенно-самоотверженным взглядом.

Раф покачал головой.

– Не положено. Только при проведении чрезвычайных операций, согласованных с президент-генералом.

– А тупоголовой охране, которая невесть что охраняет, положено? – возмутился Кубик.

– Это не моя компетенция. И потом, главное оружие тайного агента вот тут. – Раф постучал себя по лбу. – А тупоголовым как раз необходима компенсация для баланса. – Он задумался, потом сказал: – Значит, так, коллега. Будешь работать в означенном тобой направлении. Все по этому делу докладывать мне немедленно. Вероятно, от этого напрямую будет зависеть проект ответного удара. Инициативу хвалю, но в разумных пределах. Все понятно? Черт, опаздываю уже. Отчет – в среду, триста двадцать первая, жду.

Раф умчался, начальственно хлопнув дверью. Кубик вдумчиво соорудил из пальцев фигу, внимательно рассмотрел ее со всех сторон, потом выбросил руку вперед, вслед ушедшему агенту 001.

«Конечно, я рад, что ты пролез в Высшие, – размышлял он. – Ты и не подозреваешь, до какой степени я доволен этим. Все складывается очень удачно. Я могу использовать тебя и твои связи… в означенном мной направлении. И в конце концов ты увидишь себя, греза Будды, одна из миллиардов. Ты увидишь, что истинная реальность не имеет ничего общего с вашими мифами… Главное – найти Божество. И победить его».

Кубик улыбнулся, ощутив теплую радость внутри себя. Сегодня он узнал, как называется истинная реальность. Это первый шаг. Остальное тоже придет со временем. Он был в этом уверен.

Истинная реальность называлась «Россия».

Глава 14

Днем Морл обычно дремал несколько часов в своем любимом кресле. Эта привычка грезить в полусне появилась у него давно. Он уже не помнил, когда именно мир надоел ему до такой степени, что начал вызывать скулосводящую зевоту. За два десятка лет мир упростился, стал плоским, как доска, и гладким, как отшлифованная доска, без сучков, без единой занозы. Зрячий сказал бы – мир обесцветился, посерел. Морл наблюдал за этими переменами отрешенно, они не нарушали его покоя, более того – служили его покою.

Но даже Морл нуждался в ощущениях, приходящих извне. Он был все еще жив, и значит, ему требовались эмоции. Конечно, не нарушающие вседневного покоя. Электронное пианино – да, оно настраивало его на эмоции. Такие же, как его неумелая музыка – изломанные, минорные, негромко звучащие. Слуга называл это «мучить кота» – что он понимает, старый пройдоха, повар с замашками серийного убийцы. Морл не любил убийств. Слишком громко, вызывает ненужное беспокойство или даже бестолковую суету вокруг. Нет, гораздо лучше сделать существующее никогда не существовавшим. Сам Морл делал именно так. Человек просто исчезает. Без следа. Впрочем, он не считал это убийствами. Смена реальностей требует большого расхода энергии. Люди платят за собственное удовольствие.

И все-таки ему нужны были новые ощущения. Полудохлый, изъеденный мир переставал их давать. Тогда Морл переключился на собственные грезы. Он научился видеть сны – очень размытые, и все же это были сны. В них жили люди, пульсировали звезды, женщины стонали от любви, и росла трава. Морл испытывал жалость, тревогу, наслаждение, удивление. И поверх всего этого – недоумение, почти детская обида. Почему все это не может на самом деле принадлежать ему? Да, он был хозяином, владельцем мира. Но мир постоянно утекал сквозь пальцы. И еще – Морл не мог быть причастным его жизни. Его непонятной, необъяснимой жизни. Звезды пульсировали не для него, и женщины стонали не в его объятиях, и трава росла… зачем она росла?

Тот, для кого мир – только кормушка, не знает, для чего в мире трава. Когда он осознает свое незнание, то переходит в оборону – против мира. Затем начинает сам нападать.

После того как молельный дом сжег руки Морла, он больше не сомневался. Опустошив мир – свою кормушку, – он победит силу, живущую в том доме.

Вынырнув из озера грез, Морл вызвал слугу.

Камил поставил поднос на столик и подал ему чашку с горячим мятным чаем.

– Какое сегодня число? – спросил Морл, глотая дымящийся кипяток.

– Тридцатое, хозяин.

– Сколько дней в этом месяце?

– Тридцать один.

– Странно.

– Что странно, хозяин?

– Ты знаешь, о чем я. О новом сценарии. Я получил его сегодня. Он всегда приходил в последний день месяца.

– В тот же день, когда они бракосочетают вас с вашей новой супругой, хозяин, – поддакнул толстяк.

– Что же на этот раз? – усмехнулся Морл. – Решили сэкономить на моих супругах? Оставить гарем Божества без пополнения? Должно быть, ты сильно перепугал их в прошлый раз.

– Хозяин, мое появление там было триумфальным. Я думаю, теперь они должны с особой тщательностью и благоговением подходить к выбору вашей супруги и совершению брачного обряда. Они не посмеют решиться на то, о чем вы подумали.

– Тогда в чем дело? – раздраженно спросил Морл. – Объясни наконец. Я велел тебе быть в курсе всего, что там происходит.

– У них там… небольшая буза, хозяин.

– Буза? – удивился Морл. – Они чем-то недовольны?

– Люди всегда найдут чем быть недовольными, – заметил толстяк. – Похоже, два тамошних клана собираются передраться. В одном из них поменялась верхушка, она-то и мутит воду.

– Чем они недовольны?

– Вами, хозяин. – Толстяк легко поклонился.

– Мной? Хм. Это интересно. Продолжай.

– То есть не совсем вами, – поправился слуга. – Этот клан, хозяин, придерживается атеистических и агностических позиций. Их не устраивает сама идея Божества, которую поддерживает клан-противник. Это просто кучка идиотов.

Морл размышлял, склонив голову набок.

– Вероятно, новый сценарий делали именно эти идиоты, – сказал он. – Ты знаешь, как они назвали его? Страшный суд. Тебе нравится?

– Как сказать, – замялся толстяк. Уж он-то как никто другой знал, что Морл способен устроить самый настоящий, не игрушечный Страшный суд. – Они действительно глупы, хозяин. Наверно, думают, что организовали отличную провокацию. Хозяин, может быть, вам снова разгневаться на них? – неуверенно предложил он меньшее из зол.

– Божество милосердно. Не могу же я гневаться на них постоянно. Нет. – Морл поставил чашку на столик и встал. Как мозг его требовал эмоций, так тело время от времени просило движений. В этой большой, просторной, почти пустой комнате можно было совершать короткие прогулки, не нарушающие спокойного тока бесконечного времени. – Я сделаю так, как они хотят. Этот сценарий, он мне подходит. Мне не за что на них гневаться. Напротив, я доволен тем, что они все решили за меня.

– Хозяин, – растерялся толстяк, – что вы хотите этим сказать?

Но Морл его не слышал.

– И еще. Осталось еще одно. Перед тем как все закончится… – Он повернулся к слуге и нацелил на него свои отсутствующие глаза. – Горькая Лужа – это где?

От непонятных слов Морла толстяк немного струхнул и не сразу сообразил, о чем его спрашивают.

– Лужа?… Ах да, Лужа. Тайный орден перестарков-бойскаутов. Юго-запад от города. Два километра от городской черты. Местность необитаемая, лес, дороги заброшенные, заросшие. Говорят, там водятся призраки, в этой Луже.

– Призраки меня волнуют меньше всего, – с усмешкой сказал Морл. – Ты говорил, что заговорщики собираются там первого числа каждый месяц?

– И еще несколько раз в течение месяца. Делятся собранной информацией. Пополняют свое священное знание.

– Им это действительно удается? – осведомился Морл.

– Они считают, что да. Но то, что они называют информацией, – высосанные из пальца фантазии, слухи и суеверия. Этот сброд ни на что не годен, хозяин.

– Но они знают об «опекунах», – заключил Морл. – И должны увидеть их. Я так решил.

Толстяк скроил кривую гримасу, но промолчал.

– Тебе я не предлагаю с ними встретиться. – Морла не обмануло его молчание. – Ты будешь сидеть в доме и никуда не вылезать. Ни в город, ни в лес по грибы. Ты меня понял? С первого дня месяца – никуда.

– Да, хозяин. – Странное распоряжение насторожило толстяка. – Могу я…

– Не можешь, – отрезал Морл, садясь снова в кресло, лицом к огню в камине. – Слушай и запоминай. Повторять не буду. Девушку тоже никуда не выпускать. Она мне еще нужна. Захочет убежать – запри где-нибудь. Все, что тебе нужно, запаси сейчас.

– На какой срок, хозяин? – Перспектива затворничества совсем не нравилась толстяку.

– Срок? – Морл задумался. – Не думаю, что надолго. «Опекуны», знаешь ли, ушлый народ, расторопный. Возможно, им хватит пары недель на все. Максимум месяц. Затем все будет кончено. Я стану свободен.

Толстяк ошеломленно воззрился на слепого.

– Хозяин, вы… разве вы не…

– Не свободен, – равнодушно, без выражения произнес Морл. – Я раб своего голода. – А затем добавил: – Но вот грядет Страшный суд… – И впервые за двадцать лет улыбнулся – улыбкой, похожей на вырез в картонной маске.

Глядя на эту улыбку, толстяк почувствовал, как у него похолодело в животе.

– Две недели ты кормил меня обещаниями, заплетал мне мозги, разбазаривал драгоценное время и казенные деньги – и где хоть какой-то результат?! – гневно орал шеф секретного отдела, нависая над Кубиком, который сидел на стуле и упрямо не желал признавать свою вину и неправоту. – А теперь ты строишь из себя невинную девочку и, черт тебя раздери, отказываешься выполнять то, что тебе велят?!

Кубик еще ни разу не попадал под такую выволочку начальства и чувствовал себя комнатным кактусом, имевшим наглость исколоть пальцы оного начальства, отчего оно просто сбесилось и озверело. Словом, оба безвинно страдали друг от дружки. Оно и понятно – секретная операция «Ответный удар» висела на носу. Секретный же отдел в составе двух человек должен был обеспечивать поддержку этой операции. Раффл из-за этого ходил нервный, издерганный и ненормально блестел глазами. Кубик тоже волновался, перестал спать по ночам, потерял покой. Двойная игра выматывала его, и главное – после триумфального прорыва с выходом на след Божества наступил глубокий застой во всей этой истории. Раффл требовал результатов, выбил ему финансирование на нужды дела, Кубик целыми днями пропадал то в городе, то в сети или в мониторинге – эффект ноль. Чуть не впал в депрессию. Но тут подошел срок ответного удара.

– Я не отказываюсь! – Кубик, не выдержав, тоже перешел на повышенные. – Я только говорю, что это глупо. Невинные девочки, похоже, сидят в Совете и занимаются групповым онанизмом. Потому что иначе я это назвать не могу. Они там самоублажаются куцыми сказочками о собственном великом уме, а разгребать тухлые плоды их великого ума придется всем остальным, невеликим. Ты представляешь, скольких он может положить на месте, если начнется пальба? Мы даже не знаем, что за оружие у него.

Раф сузил глаза и посмотрел на Кубика очень нехорошим взглядом.

– Значит, я занимаюсь групповым онанизмом? Я самоублажаюсь своей тупостью? – Он грохнул кулаком об стол. – Да я же тебя, идиота, вытащил из дерьма, сделал, считай, приличным человеком, дело поручил… Отвечай, – заревел он, – хочешь окончательно провалить его?

Кубик от такого оглушительного рева дернулся и, ошалев, немного привял.

– Не хочу, – сказал, упрямо глядя не на Рафа, а мимо. – Если бы по твоей милости не запечатали верхние этажи, я мог бы нарыть еще целый шкаф информации. А так – что я могу? – снова сорвался он. – Наши информатории – пустышки, в городе искать – что булавку в море, от желтой сети меня уже тошнит, там одни дауны тусуются.

– Если бы по моей милости не запечатали те этажи, знаешь, где бы ты сейчас был? – угрюмо спросил Раф. – Вылизывал бы задницы горлам. Они ведь тоже предателей не любят… Короче, что тебя не устраивает? Если трусишь, так и скажи. Честно и по-мужски. Я тебя пойму. Хотя от дела все равно не отстраню. Заменить тебя некем, сам знаешь. А мне нужен там свой человек. На охранников надежды мало.

– Я не боюсь, – сжав зубы, сказал Кубик. – Хоть бы ты меня и отстранил, я все равно там буду. Найду, где пролезть. Я говорю о том, что глупо пытаться задержать посланника. Живым взять его не получится, он вооружен лучше нас. И почему ты думаешь, что мои боевые качества лучше, чем у охранников?

– Ты смелый, – не задумываясь ответил Раф без всякой логической связи с предыдущим своим высказыванием. – До одури смелый. Такими смелыми бывают только психи ненормальные. Это дело как раз для тебя. Все остальные со страху превратятся в болванов и провалят операцию.

Кубик от комплимента растерялся.

– Я…

– Какие у тебя предложения? – устало поморщившись, перебил Раф.

– Дать ему уйти вместе с женщиной и тайно проследить за ним, – тут же выложил Кубик. – Я уверен, что он повезет ее к иксу, то есть Божеству. Тем самым мы определим местонахождение икса, установим за ним наблюдение и при возможности… гм.

– Что – гм? – Раф наставил на Кубика косой глаз.

– В принципе я против физического уничтожения, – скромно сообщил Кубик. – Но в данном случае – за.

– Ишь ты. – Раф тряхнул головой. – Конституция клана… Хотя вообще-то я тоже – за. В данном случае. Мало ли, какие у него там способности. Удавить гада, и все. Поджигатель он там или кто. Ладно. Так и напишем – взять живым никак было невозможно.

– То есть мы все-таки меняем план? – осторожно поинтересовался Кубик.

Раф подумал и снова тряхнул головой.

– Нет. Просто вводим дополнительную константу.

– Какую?

– Подставная супруга Божества. По-моему, отличная идея, как считаешь?

– Предположим, – задумчиво сказал Кубик. – А где ты ее возьмешь – подставную? Кто согласится? И как объяснить горлам замену?

– Это уже моя головная боль. Хотя тут и думать-то не надо. Например, у настоящей обнаружится идиосинкразия на «экселенц». А подставой будешь, например, ты. – Раф наставил на Кубика указующий перст.

Кубик даже подскочил на стуле.

– Я? С какой стати? Ты рехнулся?

– Экономия. – Перст назидательно поднялся кверху. – Времени и затрат. Не нужно будет наблюдения и всего остального. И у тебя будет возможность по-тихому ликвидировать обоих, икса и игрека, как только попадешь на место. А расписать тебя под смазливую бабу нетрудно. У тебя физиономия подходящая.

– Голые сиськи тоже мне нарисуешь? – разозлился Кубик. – Или новый ритуальный наряд сочинишь?

– Ах да. – Раф почесал переносицу. – Отпадает вариант. Но согласись, мысль хорошая была.

– Иди ты… мыслитель, – процедил Кубик. – Лучше маячок поставь супруге.

– И поставлю, – согласился Раф. – А тебе – на вот, бери. – Он достал из ящика стола короткоствольный лучемет, похожий на крупнокалиберный пистолет. – После операции вернешь. Обращаться умеешь?

Кубик повертел пушку в руках.

– Разберусь. Слушай, а почему его «бонни» называют?

– А как его еще называть? Поджариватель? В общем, тут все просто – сдвигаешь предохранитель, вот эту скобу, и жмешь на пуск. Применять только в случае непосредственной опасности. Целиться в руки-ноги. Хотя с его маскировкой это, конечно, проблематично. Но он нам нужен или живым и обезоруженным, или…

– …или дать ему уйти. Разберусь, – повторил Кубик, пряча пушку под одежду. – Сколько там будет из наших?

– Внутри, как обычно, четверо. Я, ты, еще двое. Я проинструктирую их. Снаружи у дверей – тоже как обычно, один наш, один горл. Дополнительно в соседних помещениях будут укрыты еще шесть человек. У них приказ – по сигналу личной связи выступить в коридор, перекрыть путь отступления посланцу, взять живым.

Кубик хмыкнул.

– Он перебьет их, как комаров. Мой совет – отмени приказ.

– Я не могу отменить приказ президент-генерала.

Кубик изобразил на лице равнодушие к судьбе этих шестерых и поменял тему:

– Ты читал новый сценарий? Я не успел. Какие-то «Блаженные поля». О чем там речь?

Раф отмахнулся:

– Не интересовался. Пойдет другой. Уже пошел.

– Как другой? – оторопел Кубик. – Какой? Почему – уже?

Раф снова навис над ним, уперев кулаки в стол.

– А ты что думал, мы безответно стерпим горловскую диверсию с этим ихним «Гневом Божества»? Они в тот раз нагло подменили согласованный сценарий, в этом нет никаких сомнений. Теперь наша очередь. Сегодня утром и отправили. А завтра в эфир пойдет пустышка.

– Ну и… что там? – потрясенно спросил Кубик.

– Там – «Страшный суд», – довольно сказал Раф, садясь. – Один их главных догматов горловской ортодоксии.

– Это про то, как перед приходом истинной реальности разные катаклизмы погубят всех недостойных? – припомнил Кубик.

– Именно. Они думают, что тогда колесо Сансары остановится и наступит бессмертие, рай и все такое. А пока оно будет останавливаться, на планету обрушатся катастрофы. Войны, эпидемии, землетрясения.

– Вы что, заказали землетрясения и эпидемии? – поразился Кубик.

– Ты, конечно, считаешь, что в Совете Высших сидят одни идиоты.

– Не исключаю, – пожал плечами Кубик. – Ознакомившись с планом завтрашней операции… – Он не стал продолжать.

– Не волнуйся, эпидемии не будет. Будет война.

– У нас уже есть одна война. – Кубик с сомнением кивнул на окно. – Она не то что горлов, она и меня, например, уже не убеждает.

– На этот раз будет настоящая, убедительная. Гарантированно.

– А кто будет в роли недостойных рая?

– Это уж кому как повезет. Но лично я не собираюсь попадать в эту забракованную категорию. На этот счет президент-генерал подготовил приказ по клану. Он будет обнародован первого числа.

– Так я не понял – чего мы этим добьемся? – спросил Кубик.

– Перевеса в ортодоксии. Мы докажем, что Страшный суд – такая же иллюзия и миф, как и все остальное. Что никакая абсолютная реальность после него не наступит и смены реалов не прекратятся. Не получат они своего рая.

– По-моему, это вы загнули… куда-то не туда, – поразмыслив, сказал Кубик.

– Поглядим.

– Никакого перевеса не будет, – уверенно заявил Кубик. – Ортодоксия, хоть наша, хоть горловская, не зависит от доказательств или контрдоказательств. По личному опыту знаю. Ты мне сам это продемонстрировал. Чего же ты хочешь от горлов? Они такие же, как вы. Как мы, – поправился он.

– Давай не будем лезть в философию. Природа любит практиков, а не теоретиков. А мы с тобой практики. Значит, природа нас любит. И не любит горлов, грязно сношающихся с шарлатанскими божествами. Короче. На сегодня ты свободен. Даю тебе отпуск до десяти утра. Вопросы есть?

– Есть. Ты когда-нибудь в чем-нибудь сомневаешься?

– Вопрос не по существу, но отвечу. Мы живем в мире, где сомнения – непозволительная роскошь. Если я начну сомневаться, то в конце концов приду к выводу, что мы живем в неправильном мире и что я сам неправильный. А это серьезный удар по инстинкту самосохранения. От таких мыслей он запросто может испортиться. Между прочим, у тебя он как раз и испортился. Ты смелый – потому что сумасшедший.

– И все-таки… – начал Кубик.

– Я даже пробовать не стану, – перебил Раффл.

Церемония бракосочетания Божества с очередной супругой началась в одиннадцать утра. Кубик много раз видел ее в транслируемых по сети записях, но ни разу не присутствовал на ней живьем. Младшие статистики в число наблюдателей не допускались. Это считалось привилегией и ответственной обязанностью. Наблюдатели должны были внимательно следить за соблюдением формальной стороны дела – отправкой сценария в эфир и исполнять почетную миссию представления своего клана. А главное – служить гирей на другой чаше весов. У обывателя во всем мире не должно складываться впечатление, будто ортодоксия Божества – основная и превалирующая. Хотя, разумеется, обывателю на это было многократно чихать. Обыватель даже и не подозревал о существовании противоборствующих кланов ирчей и горлов. Но долг есть долг, особенно долг перед собственными убеждениями. Гордость ирчей не позволяла им оставаться в стороне и терять лицо.

Кубик, одетый парадно, с оружием, пристроенным сзади за пояс, бледный и тревожный, стоял возле одной из стен ритуального зала и старался не упускать ни малейшей детали происходящего. Напротив него, у другой стены, демонстративно позевывал в кулак Раффл – но в глазах и в позе то и дело проскакивала мрачная, решительная напряженность. Еще двое – сержанты внутренней охраны – таращились на все вокруг с плохо скрываемым испугом. Впрочем, Раф перед началом поклялся, что это самые надежные из всех и инструкции они выполнят в точности.

Оружие у всех троих, как и у Кубика, было спрятано.

По записям он знал ход церемонии наизусть. Сейчас выряженные в яркие павлиньи тряпки горлы начнут выкладывать в священном круге на полу фигуру из деревянных палочек. Затем произнесут обычную свою тарабарщину, в дверь войдет ведомая под руки названная супруга Божества, постоит немного в центре фигуры, а потом должна будет нажать кнопку устройства, заряженного новым сценарием. После чего… после чего в прошлый раз в зал ворвался столб света и уволок супругу. Но вряд ли он пунктуален до такой степени, думал Кубик, что и на этот раз появится в тот же момент.

Вот сейчас… сейчас… сердце громко бухало в ожидании того самого мига, когда…

Его немного отвлекло от нервного ожидания торжественное явление супруги Божества. Он не сразу узнал ее – лицо было обильно и ярко раскрашено. А когда узнал, разинул глаза во всю ширь. Потом перевел взгляд на Раффла. Тот едва заметно кивнул.

Роль супруги исполняла Нивея – одна из немногих женщин клана ирчей, девушка сообразительная, решительная и недоступная. Кубик лично знал нескольких человек, пострадавших при попытке объяснить ей популярными средствами, для чего существуют женщины. Периодически в клане вспыхивали слухи, что какому-то счастливцу это таки удалось. Находились даже такие, кто уверял, что счастливец – это он. Но настоящим счастливцем он становился лишь в том случае, если эта новость не доходила до самой Нивеи. Если же доходила… по прошествии непродолжительного времени клеветник делал публичное заявление о том, что он импотент и патологический лгун и, кроме того, с уважением относится ко всем женщинам, которые служат украшением мира, перед которыми невозможно не преклоняться и прочая, и прочая. Нивеины методы давления были разнообразны и впечатляющи. Например, один из клеветников сразу же после этого заявления снова умчался в сортир, откуда почти не вылезал несколько дней. Другому пришлось делать выступление по сети, так как его изолировали в медблоке с диагнозом «стойкая глистная инвазия тяжелой степени». Паразитам он очень полюбился, и они долго не хотели покидать его даже после покаяния. Потом выяснилось, что яйцами редкой разновидности глистов его кормил собственный пищевой комбайн.

Кубик не имел представления, что и в каком объеме рассказал Нивее Раффл. Может быть, все. А может, ничего. Возможно, президент-генерал просто приказал ей, пообещав что-нибудь. Но одна мысль перебивала все остальные – недотрога Нивея хранила себя именно для этого. Для Божества. Никто другой не был достоин ее тела. Знала ли она сама об этом? Кубик решил, что нет. Иначе детектор лжи в приемной президент-генерала сразу выявил бы в ней инакомыслящую и потенциальную перебежчицу.

Нивею поддерживали с боков два горла. Она пошатывалась. Губы растянуты в ненатуральной улыбке. Глаза ярко блестят. И все-таки это был не «экселенц». Не наркотик. Каким-то образом Кубик понял это. Наверное, по тому, как гордо и вызывающе смотрели соски ее обнаженных грудей. Нивея играла. Возможно, он ошибся, и она тоже участвовала в операции наравне со всеми. А если не ошибся, значит, она нашла способ сохранить ясность сознания. Разумеется, трудно отказать себе в удовольствии увидеть Божество своими глазами, а не через кривую лупу наркотика.

Кубик и не подозревал, что уже никогда не узнает, как было на самом деле.

Обряд подходил к концу. Несмотря на долгое беспокойное ожидание, то, к чему они готовились, пришло неожиданно. Кубик, заразившись от Рафа, тоже начал зевать и на середине очередного зевка так и остался стоять с открытым ртом. Дверь с треском распахнулась, что-то пролетело в воздухе, и после этого никто уже ничего не соображал. Оглушительный грохот ударил по ушам, глаза застлала сияющая, как солнце, пелена, и мир перевернулся. Кубика это очень удивило. Изумление было единственным, что он испытывал, пока пелена медленно сползала с глаз. Он потряс головой, чтобы прогнать ее окончательно, и вдруг выяснилось, что он уже не стоит, а лежит на полу и пытается выдернуть из-за спины оружие.

К тому же что-то случилось со временем. Подняв голову, он увидел, как тягуче-медленно копошатся вокруг человеческие фигуры. Раф, упавший на колени, одной рукой трет глаза, другой тянет из-под одежды свою пушку – как в замедленной записи. Сержант Кисс, впечатавшийся в стену, лупоглазо оглядывается и тоже ищет на себе запрятанный ствол. Его напарник, опередивший всех, уже целит лучемет в возникшее из грома и молнии светозарное явление – посланника Божества.

– На колени, рабы, разгневавшие Божество! – загрохотал голос посланника. – Хозяин мира милосердием своим забирает отданное ему.

Сержант Стикер выстрелил, целя в нижнюю часть столба света. Кубик видел – тонкий луч ударил в сияющую маскировку посланца и ушел в сторону, не причинив тому вреда. Посланник, словно не заметив этого, продолжал идти вперед – к супруге Божества, сидящей на полу. Она все еще была в шоке и парализованно таращилась на шагающий столб света.

Выстрелить снова сержанту Стикеру не дали. Время по-прежнему растягивало секунды в минуты, и Кубик отчетливо видел, как в руках у двух горлов синхронно появились автоматические пистолеты. Один пустил очередь в сержанта, другой – в Раффла, тоже взявшего на прицел посланца. Они не хотели вновь навлечь на себя гнев Божества и защищали его посланца от кощунства ирчей. Кубик с запозданием просчитал ситуацию и выбросил руку в сторону стрелявших горлов. Пули пригвоздили Стикера к стене – труп его не сполз на пол, а так и остался стоять, уперев ноги в пол и глядя мертвыми глазами впереди себя. Горла, стрелявшего в Рафа, Кубик основательно поджарил лучом. Одновременно боковым зрением успел заметить, как второй горл взял его самого на прицел, и метнулся в укрытие, под защиту тяжелого стола из люминосплава. На столе стоял «Козырь», драгоценное устройство связи с Божеством, и горл благоразумно не стал палить по нему.

Тем временем посланник подхватил Нивею с пола за руку и потащил за собой обратно к дверям. На пути у него с диким выражением лица стоял сержант Кисс и беспрерывно стрелял. Лучи, ударяя в сияющий силуэт, соскальзывали, рикошетили и убивали безоружных горлов, которые, как было велено, дружно попадали на колени. Посланец шел прямо на него, пряча у себя за спиной ошалевшую от бурных событий супругу Божества. Кубик, высунувшись из своего укрытия, выхватил взглядом горла с автоматом, но опоздал с выстрелом. Нашпигованный металлом Кисс уже валился набок, освобождая дорогу посланцу. Палец все еще жал на пуск лучемета. В этот момент посланник совершил ошибку. Он продолжал идти, волоча за собой девушку, и через секунду она оказалась на уходящей вниз и в сторону линии огня. Луч прошелся по ней, выжигая внутренности. Нивея умерла одновременно с сержантом Киссом. Вслед за ними умер и горл, сожженный Кубиком.

Время вернулось к своему нормальному темпу.

Гибель супруги Божества ничуть не огорчила и ни на миг не задержала посланца Божества. Нечаянно избавившись от обузы, он ринулся к выходу. Кубик выскочил из укрытия и, прыгая через тела, подбежал к Рафу. Тот был еще жив и зажимал рукой дыру в животе. Еще одно кровавое пятно расползлось на боку, ниже сердца.

– Раф, – в отчаяньи бормотал Кубик, – ты что… ты… не умирай… как же я без тебя…

Раф открыл глаза и строго посмотрел на него. Губы задвигались, но слов не было.

Из коридора донеслись звуки автоматных очередей и быстро стихли.

– Что? Я не понимаю… сейчас… сейчас вызову симов. – Кубик торопливо набрал вызов на своем хэнди. – Они тебя вылечат… только не умирай, Раф! – закричал он.

– Иди, – выдохнул тот. – За… ним. Это… приказ. Маячок… накрылся. – Он глазами показал на тело Нивеи, лежащее в трех метрах от него.

– Я пойду… я найду его, – сквозь слезы пообещал Кубик, вставая.

– Сигнал, – с усилием продолжал Раф, – не успел… вызови… остальных. Иди.

Кубик, утирая рукавом слезы, помчался вдогонку за посланцем. Снаружи у дверей никого не было. Традиционная почетная стража разбежалась со страху. Но немного дальше лежали трупы. Их было пять – вооруженная внутренняя охрана клана ирчей, силы поддержки, на которые так рассчитывал Раффл. Им не понадобился сигнал – они бежали на грохот выстрелов и, не успев ничего сделать, полегли, выкошенные автоматом. Кто в них стрелял, спрашивать было ненужно. Очевидно, посланники Божества владеют не только божественным оружием, но и простым человеческим.

Но ведь их должно быть шесть, вспомнил Кубик, озираясь в бессилии. Посланника след простыл. Вокруг было тихо и пусто. И вдруг что-то скрипнуло. Звук был еле слышен, но Кубик от напряжения резко крутнулся на месте, выставляя впереди себя ствол.

– Не стреляй! Не стреляй! – дрожащим голосом крикнул кто-то из-за полуоткрытой двери. – Я свой!

Кубик сжал зубы и процедил:

– Вылезай, гад!

Это был шестой. Трясущийся, позеленевший от ужаса, забывший, что в руке сам держит за ремень лучевое ружье.

– Я не буду тебя убивать, – четко выговорил Кубик, – если скажешь, куда он побежал.

– Он… – Парень сглотнул и замолк, уставившись на трупы.

– Живо! – крикнул Кубик, состроив зверскую физиономию.

– К лифтам, – затравленно выдавил парень и посмотрел вниз, на ноги. Штаны были мокрыми.

Кубик помчался в указанном направлении, тут же забыв об описавшемся предателе. Навстречу ему пробежали бесстрастные симы в белых халатах, с чемоданчиками и легкими складными каталками в руках. Кубик сунул свою пушку под ремень брюк, выскочил на лифтовую площадку и стал жать кнопки вызова всех трех кабин. Две распахнули створки почти сразу. Кубик нырнул внутрь и надавил самую верхнюю кнопку. Логика подсказывала, что посланец направился именно туда – к стоянке «тарелок» на крыше. Кубик отставал от него на пару минут.

За эти две минуты посланец успел удрать, сделав несколько дырок в теле охранника-ирча, торчавшего на стоянке клана. А может быть, пристрелил его еще раньше, когда прилетел. На противоположной стороне крыши, на площадке горлов, было безлюдно. Кубик окинул взглядом серое, дождливое небо. Кроме тусклых облаков, в нем ничего не было. Ни птиц, ни машин. Но вдалеке скользила над самыми крышами черная уменьшающаяся точка. Кубик прыгнул в ближайшую «тарелку» – имущество клана, здесь они никогда не запирались – и заорал:

– Подъем, быстро!

– Хорошо, хорошо, – успокаивающе произнесла «тарелка». – Не надо так волноваться.

Взмыв в воздух, она описала полукруг над крышей Центра и запросила направление.

– Установи наблюдение вон за той машиной. – Кубик показал пальцем. – И держи ее под контролем, не выпускай из виду.

– Режим преследования? – деловито осведомилась «тарелка».

– Именно. Можешь сократить расстояние?

Машина увеличила скорость. Капли дождя расплющивались о лобовое стекло. Черная точка впереди начала медленно увеличиваться.

– Все, больше не надо, – скомандовал Кубик, когда между двумя машинами осталось чуть больше пятисот метров. – Иначе он заметит. Сдвинься немного вбок с прямого курса.

– Если нам нужно остаться незамеченными, – сказала «тарелка», – я бы предложил подняться вверх, метров на триста.

– Ладно, поднимайся. Только не упусти его.

– У меня хорошее зрение, – похвасталась «тарелка». – Не хотите ли познакомиться? – продолжила она, выполнив маневр. – Меня зовут Борис. Мне почему-то кажется, что мы с тобой подружимся.

«Тарелка» произнесла это голосом, исполненным такой эротической глубины, что Кубик отвлекся от преследования и остолбенело спросил:

– С чего ты это взял?

– Ты такой пикантный мужчина, – ответил Борис с интонацией бывалого соблазнителя.

– Тьфу ты, – в сердцах плюнул Кубик. – Ты не пробовал сменить половую ориентацию? Если тебя так тянет к мужчинам.

– Сменить пол? – удивился Борис. – Не пробовал. Для чего? Настоящая дружба бывает только между мужчинами. Неужели я тебе не нравлюсь? – капризно спросил он.

– Не нравишься, – честно сказал Кубик, который вообще инстинктивно не любил разумное железо. – Лучше следи за целью, бойфренд.

«Тарелка» обиженно замолчала.

Кубик посмотрел вниз – там уже был не город, а зеленое пространство леса, кое-где перечеркнутое нитками дорог. Кубику стало неуютно. Он никогда не бывал за пределами Города, только виртуально, в сети. Город был домом, а лес внизу рождал ощущение неведомых опасностей и неприятностей. Раньше как убежденный ирч Кубик не верил в нежить, обитающую за городом, в лесах и водоемах. Но теперь он не был убежденным ирчем, и значит, нежити, как и Божества, следовало опасаться.

Машина посланца шла низко, почти над верхушками деревьев, на малой скорости. Они находились в полете уже двадцать минут. Кубик грыз палец и строил догадки, одну невероятнее другой. Что если посланец все-таки заметил его и теперь зачем-то заманивает в глухомань? Что если он и есть нежить? Или – что делать ему, Кубику, если окажется, что Божество обитает, например, на дне какого-нибудь лесного озера?

– Цель заходит на посадку, – бесстрастно доложила «тарелка». – Прошу указаний.

– Что там? Ты видишь? – нервно спросил Кубик.

– Нужно подойти ближе.

– Давай. Только незаметно.

– В такую погоду с поверхности земли я должен казаться птичкой, – компетентно сообщил Борис.

– Угу. Свихнувшейся птичкой, принимающей душ, – мрачно сказал Кубик.

– Вижу цель.

Кубик припал к окну.

– Большая поляна, около ста метров в длину, – докладывал Борис. – Каменноблочный одноэтажный дом. Цель – на площадке перед домом. Из машины выходит человек.

– Дай крупный план на экране.

«Тут живет Божество», – сказал сам себе Кубик, глядя на экран, и удивился полнейшему отсутствию каких-либо эмоций. Неизвестность сменилась хоть какой-то определенностью, и угрюмую тревогу потеснило совершенное спокойствие. Теперь Кубик знал, что нужно делать. Прийти, увидеть, победить.

– Ты можешь сесть где-нибудь поблизости от этой поляны? – спросил он, снова прильнув к окну и изучая местность.

– Только ободрав себе бока, – уныло ответил Борис. – Мне не нравится эта идея.

– Запомни, машина, – назидательно сказал Кубик, – жертвовать собой во имя людей – наибольшее удовольствие, которое ты можешь себе позволить.

– В самом деле? – вежливо удивился Борис. – Я не знал. Хорошо, я запомню. Но у меня встречный вопрос.

– Давай, – разрешил Кубик.

– Что является наибольшим удовольствием для самих людей?

Кубик задумался.

– Жертвовать своими удовольствиями ради правды, – сказал наконец.

– В моем словаре понятие «правда» определено весьма смутно. Мне нужны разъяснения.

– Правда – это абсолютная реальность, – уверенно ответил Кубик.

– Стационар техобеспечения и ремонта, – после короткой паузы с гордостью сказал Борис.

– Что? – не понял Кубик.

– Я говорю, абсолютная реальность – это стационар техобеспе…

– Каждый понимает в меру своих мозгов, – оборвал его Кубик. – Так мы будем приземляться или продолжим болтаться в небе?

– Есть! Нашел! – обрадовался Борис. – Я нашел лысое место. Мне не придется жертвовать своими боками.

– Где?

– Я как раз прямо над ним.

Кубик прикинул расстояние от «лысого места», оказавшегося крошечной, почти не различимой прогалиной, до большой поляны с домом. Метров четыреста. По мокрому, скользкому, непролазному лесу. М-да. Жертвовать своими удовольствиями… малоприятное занятие.

– Садись, – решительно сказал Кубик.

Машина плавно, по кривой, пошла на снижение и над самыми верхушками деревьев на миг зависла. Борис рассчитывал траекторию, помня о своих боках, – прогалина шириной была всего метра три. Затем деревья стали медленно подниматься вверх, а земля приближаться. Наконец Кубик услышал шорох под днищем «тарелки».

– Высший класс, – похвалил сам себя Борис. – Неужели и после этого ты останешься ко мне равнодушен? – снова поднял он тему мужской дружбы, подбавив в голос страсти.

– Ты не в моем вкусе. – Кубик проверил оружие. – Значит, так. Будешь стоять здесь, пока я не вернусь.

– А когда ты вернешься? – спросил Борис, разочарованный отказом.

– Не знаю. В общем, жди пять дней, потом можешь возвращаться обратно.

Что будет происходить в эти пять дней, он не представлял. Отыскав Божество, он должен убить его. Или Божество убьет его. Все просто. Но никогда нельзя заранее предвидеть, как обернется дело.

– Я еще не встречал таких, как ты, – восхищенно сказал Борис.

– Каких таких? – с подозрением спросил Кубик.

– Таких героических мужчин!

Кубик открыл дверцу и спрыгнул на мокрую траву.

– Советую тебе все-таки сменить пол, – сказал он напоследок, захлопнул дверцу и, продираясь через кусты, полез в сырую пасмурность леса.

Глава 15

С направлением он сориентировался еще в воздухе, а чтобы запомнить дорогу, выбирал приметные ориентиры – кривое дерево, толстый трухлявый пень, куст, обсыпанный подозрительными красными шариками, – Кубик шарахнулся от него, как от нежити, – огромная яма, заросшая густой травой. Через пять минут он вымок насквозь и перестал обращать внимание на ветки, лившие воду за шиворот, только ежился и упорно считал шаги.

Когда счет перевалил за семьсот, впереди посветлело. Наконец деревья расступились и выпустили его на ту самую поляну. Кубик встряхнулся по-собачьи, спрятался за кустом и осмотрелся. Дом был маленьким, совсем невпечатляющим. Просто какая-то лачуга. «Божество равнодушно к роскоши», – подумал Кубик.

Кроме того, дом был странным. Больше похож на гигантский корявый пень или на груду камней, чем на искусственное сооружение. Окон… кажется, совсем нет. А вот дверных ниш, затененных косыми карнизами, – несколько. По кромке леса он обошел поляну кругом, изучая дом. С виду тот был неприступен, и это немного беспокоило Кубика.

Вдобавок его тревожило исчезновение машины посланца. Спрятать ее в доме было невозможно. Значит, либо он ускользнул, пока Кубик пробирался по лесу, либо здесь скрывается нечто большее, чем просто хижина.

Внимание его привлек участок земли, примыкающий к дому с одной из сторон и явно отличающийся от остальной травяной поверхности поляны. Настолько отличающийся, что Кубик рискнул осмотреть его поближе. Пригибаясь, перебежал через открытое пространство, прижался к стене дома и перевел дыхание. Земля явно была искусственно обработана. Параллельно друг дружке шли несколько узких и длинных земляных полос, немного возвышавшихся над общей поверхностью. На них росла трава – но не такая, как везде. Через равные промежутки торчали пучки, метелки, развесистые листья, мелкие кусты, подпертые палками и увешанные круглыми бурыми штуками. Кубик выдернул одну метелку и удивленно оглядел длинный толстый ярко-оранжевый корень, сужающийся к концу. Потом вытащил из земли пучок листьев и обнаружил, что они растут из малиново-красного шарика. Кубик с отвращением отбросил то и другое и вытер руки об одежду. Трава явно была мутантной. От одной мысли о том, что Божество выращивает мутировавшую траву, Кубика охватил суеверный ужас.

Несколько минут он стоял, вжимаясь в стену дома и размышляя, не поздно ли еще дать задний ход. Но в уме тут же всплыло смертельно бледное лицо Рафа, зажимающего дыру в животе, круглые глаза похищаемой Нивеи, и все встало на свои места. Задний ход невозможен. Только вперед.

Кубик осторожно пошел вдоль стены. Через несколько метров была дверная ниша. Не найдя у двери ручки, Кубик изучил ее по периметру и сообразил, что портал ложный. Изображение двери было вытесано в каменной плите.

Задача усложнялась. Нужно было отыскать настоящую дверь среди почти десятка фальшивых. Кубик двинулся дальше.

Позади было уже три осмотренных декоративных портала, когда за спиной раздалось тихое:

– Не делай резких движений, парень. – И в поясницу угрожающе уперся ствол.

Кубик попытался оглянуться, но ему не дали, с силой ткнув оружием в спину.

– Руки на стену, ноги на ширину плеч, – приказал голос. – Дернешься – убью.

Кубик повиновался. Его быстро и ловко обыскали одной рукой. Вытащили ствол.

– Вы кто? – тоже тихо спросил Кубик.

– Это я тебя должен спрашивать, кто ты такой и какого черта тут шатаешься. Кто тебе позволил поганить мой огород? – прошипел над ухом недовольный голос.

– Что такое огород? – Кубик низко наклонил голову и, сильно скосив глаза, увидел половину лица. Человек был ниже его ростом, толст и с залысинами. Кубик узнал его по описанию, составленному привидением.

– Грядки, на которых растет морковка и редиска, – с непонятной язвительностью ответил посланец и велел: – Иди вперед, парень, и помни о смерти. Руки можешь опустить.

Кубик прошел до угла дома, потом посланец приказал повернуть. Еще через несколько метров он остановил Кубика и насмешливо сказал:

– Заходи, гостем будешь.

Кубик оглянулся. Позади, там где десять секунд назад была ровная стена, теперь открылся проход. Кубик замер в нерешительности, посланец снова больно ударил его стволом в спину.

Внутри было полутемно, Кубик почти не различал обстановку дома. Понял только, что по стенам стоит какая-то мебель – и все.

– Топай, чего оглядываешься. Тебе здесь не жить.

– А кто здесь живет? – поинтересовался Кубик, топая.

– А вот это не твое дело. Теперь направо.

– Значит, я угадал.

– Что ты там угадал?

– Здесь живет Божество.

– Стой. – Посланец обошел его кругом, пошарил рукой на стене. Это был лифт. Распахнулись створки, и из кабины в темный коридор хлынул свет. Посланец внимательно посмотрел в лицо Кубику. – Повтори, что ты сказал.

– Здесь живет Божество.

Ответом ему было легкое замешательство толстяка. Утвердительным ответом.

– Твоя рожа мне знакома, парень, – наконец произнес посланец и жестом велел войти в лифт.

Кнопок на панели управления было всего несколько. Толстяк нажал на самую нижнюю. Лифт, тихо задрожав, начал опускаться. Кубик испытал неприятное ощущение – дом, как отражение в воде, уходил вниз, зарываясь в землю, и казалось, будто это огромный могильник, в котором хоронят заживо.

– Точно. Я тебя видел там, в вашем долбаном Центре. – Посланец упер ствол пистолета Кубику в подбородок. – Выследил, значит, молокосос. Ну-ну.

– Я вас не боюсь, – сказал Кубик.

– Я разве страшный? – наигранно удивился посланец. Лифт остановился, и они вышли. – Но ты же пришел не ко мне в гости, так? Вперед иди. Ты пришел к Божеству. Спускайся по лестнице. Вот его-то тебе, парень, надо бояться. Божество хоть и милосердное… Отойди-ка.

Кубик остановился перед металлической дверью. Вероятно, это был подвальный этаж. Посланец повозился с замком. Дверь заскрипела на ржавых петлях. Толстяк подтолкнул Кубика вперед.

– …хоть и милосердное, но очень не любит, когда тревожат его покой.

– Куда вы меня ведете? – стараясь сохранять видимое спокойствие, спросил Кубик.

– Ну не к Божеству же тебя сразу вести. Ему о твоем любопытстве еще доложить надо. Стой.

Еще дверь, и снова ржавый лязг.

– Милости просим, – посланец жестом пригласил Кубика внутрь темной каморки.

Зажегся тусклый свет, и Кубик увидел мрачные стены, стул в углу, голую, дикого вида железную кровать, на кровати – металлические наручные браслеты из фантастических фильмов. Кубик резко повернулся к толстяку, попытавшись внезапным наскоком выбить из его руки пистолет. Но тут же был отброшен ударом в челюсть. Не устояв, повалился на кровать. Толстяк мгновенно защелкнул один браслет на его запястье, другой на спинке кровати.

– Не нервничай, парень.

Кубик вытер кровь с разбитой губы.

– Знаешь, для чего я держу эту уютную комнатку?

– Развлекаетесь тут с маленькими девочками?

На этот раз удар был сильнее. Лязгнув зубами, Кубик крепко приложился головой о стену. Перед глазами все поплыло.

– Будь вежлив со мной, парень. Я же не хамлю тебе. Мы с тобой ведем спокойную интеллигентную беседу. И эту комнатку я держу специально для тебя.

– Мы не знакомы. – Кубик выплюнул на пол кровь.

– Несущественно. – Толстяк поставил стул посреди каморки, оседлал его задом наперед, сложил руки на спинке и показал на Кубика пальцем. – Для таких как ты – правдоискателей. Тех, кому повезло добраться до приза.

– Приз – Божество? – медленно выговорил Кубик. Губы плохо слушались. В голове звенело.

– Нет, парень, приз – это я. Я решаю, увидишь ты Божество или нет.

– От чего же это зависит?

– От того, что ты мне расскажешь. Меня очень интересует, знаешь ли ты то, чего не знаю я.

– А если я не захочу ничего рассказывать? – морщась от боли, поинтересовался Кубик.

– Обязательно захочешь. Посидишь здесь дня два-три в одиночестве, без еды и воды, и непременно захочешь облегчить душу. Но зачем тебе мучиться? Лично меня это только огорчит. Гости, вроде тебя, здесь бывают нечасто. А я, как ты заметил, жду вас. Постоянно жду. С нетерпением, можно сказать. Хотя, признаться, ты застал меня врасплох. Откровенно говоря, за пятнадцать лет ты всего лишь второй. И между вами двумя – почти десять лет. Для меня это прискорбный факт. – Посланец придал лицу выражение, соответствующее прискорбности факта.

– Кто это был, до меня? – Кубик проявил любопытство.

– Храбрый дурак. Много шума из ничего. Драчливый, как помойный кот. Пришлось долго вразумлять. Но отдыхать в этой комнатке он не захотел. Правда, ничего интересного рассказать он мне так и не смог. Пустобрех оказался.

– И что вы с ним сделали?

– Исполнил его просьбу – познакомил с Божеством. Что мне еще оставалось? Он был очень настойчив. На свою голову. Почему-то встреча с Божеством его сильно расстроила. До такой степени расстроила, что он попросту умер.

– Просто умер? – попытавшись усмехнуться, переспросил Кубик.

– Представь себе. Но сейчас речь не о нем. О тебе, парень. И теперь я хочу узнать, что тебе известно.

– О чем? – Кубик сделал невинные глаза.

– Не прикидывайся дурочкой, – посоветовал посланец. – Ты следил за мной. Ты пришел сюда с пушкой. Ползал вокруг дома, как индеец на тропе войны. Машину спрятал где-то в лесу. И ты думаешь, я поверю, что ты просто играл в разведчика? Нет, ты пришел сюда с конкретными намерениями. Не в гости чай пить. Ты пришел убить Божество.

– Предположим, – внутренне дрогнув, с деланным равнодушием сказал Кубик. – И что?

– Полагаю, ты знаешь, как это сделать? – заглядывая в дуло пистолета, спокойно спросил посланец.

Кубик промолчал. Он не знал, как сделать это без оружия.

– Я ведь не из любопытства спрашиваю, – продолжал толстяк. – Когда-то я тоже пытался это сделать. Но у меня ничего не вышло. Тогда он еще не был Божеством. И уже тогда его нельзя было убить. На что же ты, парень, рассчитывал, когда шел сюда? Чтобы пытаться убить Божество, нужно либо быть идиотом, либо… знать секрет. Хотя, конечно, одно другому не мешает. И идиот может знать секрет. Или идиота могут использовать… другие, знающие секрет.

– Меня никто не использует, – уязвленно сказал Кубик. – Нет никаких других.

– Это означает, что тебе о них неизвестно. Но ничего не доказывает. Хорошо, пойдем иначе. Что ты знаешь о Божестве?

– Что его нужно уничтожить.

– Смело. – Толстяк кивнул. – Но не более того. И это все?

– Это главное.

– Согласен. При каких обстоятельствах тебе в голову пришла эта идея?

Кубик задумался, отвечать ли на этот вопрос.

– Я нашел старые документы, – сказал он, решив, что ничего не проиграет. Доступ к этим документам и без того потерян. – Информатории давних реалов. Мне кажется, вы тоже нашли их. Дверь была взломана.

Толстяк посмотрел на него удивленно.

– Ты ходил туда, куда вам ходить запрещено? Ты растешь в моих глазах, парень. Однако получается, что я дважды навел тебя на след. Сначала на архив, потом на этот дом.

– Трижды, – возразил Кубик. – Сначала я увидел следы на эскалаторе. Там много пыли, потому что никогда не убирают.

– Для бездельника, просиживающего штаны в вашем вонючем Центре, ты чересчур востроглаз и скор на выводы. Скажи-ка мне вот что, Шерлок Холмс. – Толстяк спрятал пистолет. – Не создалось ли у тебя ощущение – в процессе твоих дедукций, – что существует нечто, помимо Божества? Некто сильнее его?

– Ортодоксия ирчей говорит, что закон и сила – в природе, – с готовностью выложил Кубик основной догмат.

– Срать я хотел на вашу ортодоксию. Так да или нет?

– А у вас? – Кубик внимательно и с беспокойством смотрел на посланца. Какой еще некто?

– Вопросы задаю я. Твое дело отвечать. Или я сейчас ухожу, а ты остаешься размышлять. Так как?

– Нет. Не создалось, – нервно ответил Кубик.

– Жаль. Очень жаль, – задумчиво сказал толстяк. – Ты собирался убить Божество из пушки. Честно скажу тебе – глупая затея. Теперь мне ясно, что ты такой же храбрый придурок, как и тот, который был до тебя. И ты и он думали, что Божество можно одолеть своими силами. Мне жаль тебя, парень. Правда.

Он встал и задвинул стул в угол.

– Ладно. Посиди пока тут.

Кубик крикнул ему в спину:

– Мне тоже жаль вас.

Толстяк быстро повернулся к нему. Они посмотрели друг другу в глаза и все поняли без слов. Раб, бессильно ненавидящий хозяина, и безоружный пленник раба. Слова были лишними, но толстяк все же произнес их:

– Хочешь, прострелю тебе колено? Поверь на слово, это очень больно.

– Я хочу увидеть его, – упрямо сказал Кубик.

– Ты увидишь его, – заверил толстяк, вышел и запер дверь.

Кубик знал, что рассчитывать не на что. Но не это было главным. Пусть у него ничего не получится. Главное – он не первый. И, надо думать, не последний. Может быть, следующий придет сюда опять через десять лет. Или через неделю. Кое-что он, Кубик, еще может сделать.

Держа хэнди у разбитых в кровь губ, он надиктовывал сообщение – все, что знал о Божестве, – которое отправится по нескольким электронным адресам клана с пометкой «срочно и первостепенно». В виртуальный секретариат президент-генерала Дива, в почтовые карманы отделов информационной поддержки, статистического контроля и учета, сетевого мониторинга. Если б знал коды доступа срочной личной связи, отправил бы и каждому члену клана, но коды знал только электронный секретарь первого лица клана. По обычной же связи Кубик общался только с Рафом. Не раздумывая, он послал сообщение и ему. Минуту колебался, не оповестить ли горлов. Но потом вспомнил тех двоих, что утром прикрывали пальбой посланца Божества, и похоронил эту мысль. Ортодоксия горлов предписывает им бояться Божества, приносить ему жертвы и ждать от него милостей. Более ничего.

Правда, существовала опасность, что ирчи, узрев Божество, тоже начнут бояться его, приносить жертвы и ждать милостей. Но других вариантов у Кубика в его положении не было.

Он посмотрел на время. Толстяк отсутствовал уже почти два часа. Кубик попытался лечь и заснуть. Жесткая кроватная арматура тут же впилась в тело и принялась мучить его. Кубик снова сел и сразу услышал шаги за дверью. Лязг, скрип петель.

– Не соскучился еще?

– По вам – нет.

Толстяк подошел к нему и разомкнул наручники.

– Вставай.

Они вышли в коридор, толстяк снова запер дверь. На этот раз он не подгонял пленника стволом пистолета.

– Куда мы идем? – спросил Кубик, поднимаясь по лестнице из подвала.

– Божество изъявило желание познакомиться с тобой. Я описал ему тебя как экзотический экземпляр.

– Для чего?

– Думаешь, божества никогда не скучают? В мои обязанности входит доставка ему развлечений.

Они поднялись в лифте на пару этажей. Кубик шел впереди, толстяк направлял его.

– Мне придется умереть, чтобы развлечь его?

– Может быть. Божество непредсказуемо.

Возле массивных двустворчатых деревянных дверей толстяк остановил его.

– Добро пожаловать в ад, парень, – усмехнулся он и втолкнул пленника внутрь.

Пролетев два шага, Кубик выпрямился и сразу стал озираться. Комната была огромна и оттого казалась пустой. В квадратной стенной нише горел огонь. Возле нее стоял низкий стол и большое мягкое кресло, повернутое высокой спинкой к дверям. У противоположной стены – непонятный предмет. Похож на мебель, но, наверное, не мебель.

В первую секунду Кубик решил, что посланец обманул его. В комнате никого не было. И вдруг он услышал:

– Ты хотел меня увидеть. Что же не идешь и не смотришь? Или это я должен выйти к тебе?

Голос был неприятно пронзителен и шел из-за спинки кресла. Кубик вздрогнул, сделал глубокий вдох-выдох, но остался стоять на месте. Ноги не гнулись.

Внезапно кресло развернулось. В нем сидело Божество.

– Ты невежлив. Я не звал тебя, но ты пришел и вынуждаешь меня делать лишние движения. И вдобавок разговаривать за двоих, – добавило Божество, когда гость ничего не ответил.

Это был он, невозможно было не узнать его. Тот, кого Кубик видел в последнюю ночь Перемены. Только в глазах у него не было белого огня. В глазницах Божества, блестели жирные спины белых толстых червей, свернувшихся во сне. Кубик поймал себя на том, что боится их разбудить.

Но нельзя было молчать.

– Кто вы? – хрипло выдавил он. Задал тот же вопрос, что и посланцу, на который тот так и не ответил.

– Слуга сказал мне, что ты знаешь, кто я, – раздраженно ответило Божество. – И что ты умнее других. Так докажи мне это.

– Зачем? – тупо спросил Кубик. Близость Божества повергала его в рассеянное недоумение.

– Затем, что я велел тебе. Я хозяин мира. Все, что в нем, принадлежит мне. И ты тоже.

– Я вам не верю, – пришибленно заговорил Кубик. – Мир не принадлежит вам. Вы только… убиваете его.

Уже распростившись с жизнью, он не боялся.

Божество скривило узкие бескровные губы.

– Мне нет дела до того, во что ты веришь. Это я не верю. Не верю в то, что вы все всё еще существуете. Вы – копошащиеся картонные фигурки. И этот мир – картонный. Ты не существуешь. Скорее всего, я разговариваю сам с собой. Да, так оно и есть. Ты – всего лишь плод моего воображения.

– Нет, – твердо сказал Кубик. – Я не ваша греза. Я это знаю.

– Вот как? – спокойно отозвалось Божество. – И многие еще это знают?

Кубик удрученно покачал головой.

– Отвечай словами! – неожиданно взрыкнуло Божество.

– Немногие, – выдавил Кубик, потрясенный способностью Божества видеть слепыми глазами… или чем-то другим.

– Значит, ты из немногих, – произнесло Божество. – Возможно, ты в самом деле выше других… на полголовы. Но что ты можешь знать о своем мире? Ничего. Вы просто пользуетесь им, как пользуюсь я. Скажи мне, зачем ты пришел сюда? Чего ты хочешь?

– Знания, – тихо выговорил Кубик. – О мире. О том, что есть и что было раньше.

– Знание, – эхом повторило Божество. – К чему оно тебе? Того, что было, уже нет. Того, что есть, не будет потом. Ничего не будет. Ум человека слишком суетлив, чтобы понять это и принять.

– Потому что мы не можем жить в умирающем мире. Мы умираем вместе с ним. Наша память умирает.

– Память умирает. Но вы живете. И хорошо живете.

– Зачем вы делаете это… с нами? Почему? – отчаянно спросил Кубик.

– Потому что я Божество, – усмехнулось Божество.

– Но раньше… было другое. В прошлом…

– …которого нет. Хотя мой сын утверждает обратное. Мальчик любит ковыряться в истории. Он не знает, что вся история – это только предыстория. До рождения в мире Божества, моего рождения, мир был бессмысленно движущимся комом грязи. Но пришел я, и все переменилось. Предыстория ушла в небытие. Я отправил ее туда. Двадцать лет назад я стал лепить мир заново.

«Двадцать лет! – мысленно поразился Кубик. – Мне двадцать пять. Я родился в истинной реальности!»

– Сначала я только пробовал свои силы, – продолжало Божество. – Произвольно менял реальность. Но никто не знал, что Божество пришло в мир. И тогда я изменил реальность так, что люди стали обо мне знать. Я предложил им что-то вроде игры. Они сообщают мне, каким хотят видеть мир, и я выполняю их желание. Позже вы стали объяснять для себя этот момент по-разному. Но сути это не меняет. Я – ваш бог и спаситель. Я избавляю мир от пороков, очищаю его от грязи. В нем больше нет войн и преступников, потому что не через что переступать, полиция не нужна, наемные убийцы остались без работы. Люди больше не ссорятся, не враждуют друг с другом, не расторгают браки – потому что не заключают их и не успевают надоесть друг другу. Я подарил вам совершенную свободу. Освободил вас от необходимости и обыденности – причин всех пороков. Мир был диким, агрессивным и опасным – я сделал его цивилизованным, спокойным и безболезненным. Я построил для него хрустальную башню блаженного неведения…

– Нет. Это вы живете в хрустальной башне. Вражда, преступления, войны – все осталось. Вы убиваете другое…

– Не спорь со мной, человечек. Твое зрение слишком слабо по сравнению с моим. Все это осталось лишь в вашем воображении. Ведь вы живете в воображаемом мире.

– Истинная реальность… – начал Кубик, игнорируя запрет на спор.

– Ее нет. Она мертва.

– Кое-что осталось.

– Осталось? – задумалось Божество. – Да, осталось. Кое-что. Оно тоже умрет. Скоро. Вы сами предложили мне это.

– Предложили? Что предложили? – насторожился Кубик.

– Страшный суд. Воображаемая война с реальными последствиями.

– Война против истинной реальности? – упавшим голосом спросил Кубик. Он вспомнил, что так и не узнал у Рафа, кто с кем будет воевать.

– Конечно, – сказало Божество. – Фантомы против людей. Видимость против реальности. Вы сами захотели этого. Я не могу нарушить правила игры и отказаться. Мятеж симулакрумов начнется завтра.

– Сим… мятеж?… завтра… – Кубик вдруг покраснел, а потом резко побелел. Отчет о новой разновидности симов, опасной для человека, лежал в его компе – недоделанный и неотправленный. Никто в клане и представить себе не мог, какую беду они накликали на свои головы этим тайно подмененным сценарием.

– Ты подумал о том же, о чем и я, когда получил вашу заявку, – удовлетворенно произнесло Божество, будто прочитав его мысли. – Тебе известно больше других. Ты прав – это будет начало конца. Люди бессильны против симулакрумов. У них нет оружия, способного убивать фантомы. Люди перестанут существовать. Останутся оболочки людей. Тебе это не нравится. Но ты тоже бессилен. Ты всего лишь человек.

Кубик не отвечал – он внимательно присматривался к железному пруту с деревянной ручкой, который стоял возле глубокой стенной ниши, где горели обугленные чурки. До прута было метров шесть. Мягко ступая по ковру, Кубик сделал два шага.

Божество умолкло и сидело, склонив голову набок. Жуткие белки глаз были полуприкрыты. Кубик одолел еще полтора метра, стараясь не дышать и не колыхать воздух.

– Тебе понравилась кочерга? – вдруг спросило Божество.

Кубик на миг замер, а затем, уже не стесняясь и не таясь, подошел к пруту и взял его в руку.

– Бесполезно, – отрешенно предупредило Божество, не меняя расслабленной позы.

Кубик, не слыша его, примерился для удара. Но в этот момент грохнула, открываясь, дверь, и в комнату влетел посланец. В руке – пистолет, нацеленный на Кубика. Рожа горит бешенством.

– Убери это отсюда, – без выражения произнесло Божество, закидывая ногу на ногу.

– Да, хозяин. – Толстяк подошел к Кубику и остервенело махнул стволом, приказывая поставить кочергу на место.

Кубик уронил прут на пол и поднял руки.

– Куда его, хозяин?

– Куда хочешь. Меня не интересует.

Толстяк кивнул на дверь и велел:

– Пошел.

На выходе Кубик повернулся к Божеству.

– Да, я всего лишь человек. А вы всего лишь Божество. Вы и в подметки не годитесь мне. Бессмысленный ком грязи – это вы.

Толстяк поспешно вытолкал его за дверь и, молча пыхтя, потащил по коридору, потом по лестнице. Вниз по лестнице. Кубик вывернулся и, уперев грудь в ствол, безнадежно сказал:

– Нужно его остановить.

– Кретин, – сквозь зубы обругал его толстяк и пихнул кулаком. – Тупоумный герой. Скажи спасибо, что я вытащил тебя оттуда живым.

– Я успел бы, – стоял на своем Кубик, разумея удар кочергой.

– Хрена с два бы ты успел! – взорвался толстяк. – Это я еле успел. Как будто мне делать больше нечего как спасать чужие задницы!

Кубик непонимающе уставился на него.

– Почему?

– Потому что я дед Мороз, – зло ответил посланец. – Давай, пошел.

Подумав, Кубик развернулся, сделал шаг и остановился. Сказал, не оборачиваясь:

– Но я должен…

Боль взорвалась в голове, и он забыл о том, что должен. Несколько секунд он еще чувствовал, как острые края ступенек вминаются в его летящее вниз тело. Потом пришло освобождение – от всего.

Сквозь непрестанный гул, похожий на звук неведомого моря, пойманного в ракушку, он слышал плоские, бесцветные, невообразимо далекие и бесконечно чужие слова. Он не понимал их, но отчего-то казалось, что в этих словах – его жизнь и непременно нужно понять эту связь между облепившим его ватным туманом и уколами проникающих сквозь вату иголок-слов.

– …ультразвуковые вибрации…

– …в прошлый раз… не напасешься подопытных кроликов…

– …не должно, но зависит от…

– …держать его здесь?…

– …нужно только для первого раза… установить контакт… импульсный блок-пароль для входа на расстоянии… тогда я смогу держать с ним постоянную дистантную связь… Крепко же ты его огрел, дядюшка…

– …самоотверженный идиот… свихнуться можно от этих его «должен» и «нужно»…

– …как будто приходит в чувство…

– …эй, парень… сколько пальцев?…

Гул в голове немного притих. Расплывающимся взглядом Кубик поймал чью-то растопыренную руку, торчавшую перед глазами.

– Шесть, – удивился он и сам себе не поверил.

– Нда… Ничего, прочухается, – сказал знакомый голос. Кубик принялся вспоминать, где он слышал этот голос.

Зрение понемногу обретало четкость. Кубик попробовал отыскать собственное тело. У него не было уверенности, что туловище пребывает на месте относительно осознающей себя головы, и вдобавок угнетало отсутствие координат этого самого места относительно окружающего пространства. Через полминуты ему удалось определить, что тело все-таки на месте, но при этом ведет себя очень странно. Пальцы рук и ног шевелились, но сами руки и ноги двигаться не хотели. Еще через полминуты, оглядевшись, Кубик понял – он привязан широкими ремнями к высокому, похожему на зубоврачебное, креслу. Окружающее пространство представляло собой не очень светлое и не очень большое помещение, захламленное непонятными вещами. Преобладающий подножный мусор был – металл, пластикон и бумага. Осоловелыми глазами Кубик пялился на беспорядочные груды толстых и тонких бумажных блоков, как две капли воды похожих на тот драгоценный, который он вынес с двадцать пятого этажа и надежно спрятал у себя дома.

– Что это? – осипшим голосом спросил он у тех двоих, что внимательно глядели на него посреди всего этого не то хлама, не то бесценных сокровищ.

Один из них был посланец Божества. Он тер пальцем переносицу и отчего-то морщился. Кубик перехватил его взгляд – откуда-то в глазах посланца взялось мрачное сочувствие.

Второй сидел в обыкновенном кресле напротив. Сперва он показался Кубику высохшим старичком, но когда заговорил, голос его был высоким, молодым, с мальчишьими интонациями. Он проследил, куда показывал палец пленника, и охотно ответил:

– Это книги. В прежние времена их было много. Они заменяли компьютеры. Но теперь о них никто не знает.

Кубик сообразил, что его собеседник моложе, чем он сам. А приметив позади его кресла еще одну груду – серых пластиконовых футляров, точно таких же, какие стояли на полках «Архива», – догадался, с кем разговаривает. «Мальчик любит ковыряться в истории», – вспомнил он. Детеныш Божества. Тощий, изможденный, глубоко запавшие глаза, острые черты лица, серая, незнакомая с солнцем кожа.

– Что вам от меня нужно? – Кубик попытался извернуться из держащих его ремней.

– Скажу прямо, – ответил детеныш. – Мне нужна твоя память. Поэтому тебе придется побыть здесь какое-то время. Если ты куда-то торопишься, забудь об этом.

Кубик дернулся последний раз и затих, не веря ушам.

– Память? – мгновенно окрысился он. – Мне самому нужна моя память. Какого черта! В этом мире ее ни у кого нет. А где она, спроси у своего…

Он почувствовал теплое прикосновение к затылку и удивленно замолк. Только сейчас он ощутил нечто постороннее, держащее в мягких, почти невесомых тисках его голову. Он скосил глаза кверху, пытаясь рассмотреть, что там, однако ничего не увидел. Но вспышка моментальной негодующей ярости погасла, уступив место тупой расслабленности. Даже изумление ушло, и снова накатило ватное оцепенение. Без всяких эмоций Кубик отметил, что не может даже испугаться, – когда углядел в руках у детеныша маленькую коробочку пульта управления.

– Что это? – снова спросил он, с усилием продираясь сквозь плотную стену собственного внезапного равнодушия.

– Мое изобретение, – ответил детеныш без всякой гордости. – Еще не придумал, как его назвать. С помощью этой штуки, которая у тебя на голове, можно избирательно тормозить и возбуждать нервные узлы в мозгу. Мне не нравится твоя агрессия, и я убрал ее. Не бойся, это не опасно. Правда, я должен предупредить тебя, что первый человек, с которым я работал по этой методике, умер. Если хочешь, можешь, пока есть время, вспомнить свою жизнь и проститься с ней. Если есть что вспоминать. Но я все-таки надеюсь, что ты не умрешь.

Кубик слушал объяснения без интереса. Покидая его, агрессия, видимо, прихватила с собой и кое-что еще.

– Сейчас ты заснешь, – продолжал детеныш. – Не пытайся сопротивляться, ты все равно не сможешь.

Голос его уходил куда-то в сторону. Комната перед глазами расплывалась, в голове заклубился беспросветный туман. Сквозь накатывающий тяжелый сон Кубик услышал последние, не к нему обращенные слова:

– Они беспомощны, как дети. Ты слышал, дядюшка, он сказал, что родитель забирает у них память. Но он не может ее забрать. Они просто неспособны смотреть вглубь себя. Разучились…

И пришел сон, похожий на смерть.

Глава 16

Над Горькой Лужей стелился рваный серый туман. Озеро призраков, млея под теплыми лучами послеполуденного солнца, потело вчерашним дождем. Вонь над водой стояла сильнее обычного, и это с тревожным волнением подмечали те, кто собирался в этот час на поляне у озера. Люди, толпясь как можно дальше от берега, беспокойно рассматривали клубы подозрительного тумана, в страхе придавая им очертания затейливых призрачных зверюг, которым полагается с голодухи лакомиться пришлой человечиной.

Их было немного – чуть меньше двух десятков мужчин и женщин, связанных клятвой, конспирацией и одной на всех целью.

И одной на всех памятью.

Они тщательно готовились к этому первому дню нового месяца, разрисовывая свои тела священными письменами, и вдруг обнаружили, что старания их были излишни. Священное знание не покинуло их голов, как покидало раньше, раз за разом. Не понадобилось им и заново знакомиться друг с дружкой. Не нужно было опять приносить клятву верности. Этот факт волновал кровь в жилах и тревожил ум не менее, чем зловещий озерный туман. Священное знание ничего не говорило о таком внезапном повороте событий, и затейливые призрачные зверюги плыли теперь уже не только над озером – зверюги зарывались своими тупыми безобразными башками в души человеческие, разевали там страшные пасти, и из пастей неслось жуткое в своей неизведанности и безответности «Н-ну?».

Немногочисленное подполье пребывало в смятении, не зная, чего ждать от ближайшего будущего. Поэтому все ждали финтов с ушами. А также ждали как всегда опаздывающего председателя ордена, с которого непременно нужно было стребовать ответ.

– …чтой-то не нравится мне все это…

– …а кто выбирал его председателем?…

– …поганое это место…

– …непременно что-то случится…

– …потому и место такое, чтоб конспирация… Никто лишний не сунется…

– …а вы заметили – реал-то не поменялся…

– …я сегодня в сеть лазил, там какой-то Страшный суд…

– …где ж его бисы носят…

– …наползает туманище, через час тут все закроет…

– …Бугор, а, Бугор, если призраки полезут, чего делать будешь?

– …в говне утоплю…

– …яйца в руки и чесать отсюда…

– …во-он, лети-ит…

– …мамочки!.. Бугор, летят!

– …Тьфу! Предупреждать же надо…

– …наконец-то…

На поляну приземлилась машина, и в траву спрыгнул председатель ордена. Покрутил головой, потянул носом, сморкнул оземь. Не глядя на соратников, разоблачаясь на ходу по обычаю, протаранил собою насквозь сборище по пути к трибуне. Взлез на пень и немного постоял, раздумывая, избавляться ли от штанов.

– Да не снимай портки, Анх, мы и так знаем, что у тебя там, – сказали ему.

Кое-кто заржал от избытка нервных чувств и веселой двусмысленности прозвучавшего. Но его быстро заткнули.

Председатель кивнул, снова глянул на ползущий с озера на поляну туман, поежился и жестом попросил подать ему брошенную на траве рубаху. Молча облачился и молча же воззрился на сподвижников. Они ответили ему тем же. Затем кто-то не выдержал:

– Ты что, немым сделался? Говори давай.

Председатель снова кивнул и сипло заговорил:

– Значит, знаете. Значит, вышел у них сбой. Я так и думал, что когда-нибудь у них непременно случится сбой.

– У кого, Анх? – Кучка письменоносцев перед пеньком затаила дыхание.

– У Опекунов. – И вдохновенно продолжил: – Что мы знаем о них? Ничего, кроме того, что они существуют и вертят миром. Но мы можем предполагать! Что они все же не всемогущи! Что они могут допускать ошибки. Или… или… что они… – Председатель явно колебался и выглядел взволнованным.

– Или что? – Толпа подалась вперед, инстинктивно чувствуя поживу. – Говори же ты, ну! Тут все свои.

Председатель Анхель бросил быстрый, опасливый взгляд на озеро. Туман продолжал медленно заглатывать поляну. До пенька-трибуны серой сырой рванине оставалось проползти метров тридцать-сорок. Туман, безусловно, вызывал подозрение. Слишком уж целенаправленно он двигался, слишком неправильно выглядел. Высотой подушка, накрывшая берег, достигала половины роста окружных сосен, а поверх нее голубело небо, и солнечные лучи напрасно пытались разогнать серое безобразие.

– Или… может быть… все-таки… что мы все-таки достали их! – возгласил председатель придушенным голосом, точно не смея надеяться на случайную удачу. – Они испугались нас. Вот что это может значить.

– Это… в смысле… мы победили? – кто-то спросил несмело.

Председатель решительно замотал головой, сделав суровое лицо.

– Ни в коем случае нельзя так думать. Они, наверно, хотят сбить нас с толку. Или обмануть мелкими уступками. Мы не пойдем у них на поводу. Да, мы получили очевидный результат. Хороший результат. Это, можно сказать, настоящий прорыв. Но мы должны работать дальше. Нельзя успокаиваться на достигнутом, почивать, так сказать, на лаврах. Пусть они считают нас дураками, если хотят. Но мы-то не дураки. Не дураки же мы?

Сподвижники дружно согласились – конечно, не дураки.

– А раз не дураки, то мы воспользуемся их просчетом! – продолжил председатель. – Отныне мы удвоим свои усилия. Чем ближе мы к цели, тем усерднее должны быть наши разыскания. А сегодня мы, несомненно, приблизились к цели. В завесе иллюзии появилась прореха. Все вы, конечно, заметили, что с реальностью что-то творится. Невнятные объяснения происходящего, которые появляются в сети, только настораживают. Так называемый Конкурс – лживая выдумка, призванная закрывать нам глаза на истину, нет, даже не на истину, а только на след ее, – горит синим пламенем. Программа дала сбой. Профаны еще ничего не замечают, но мы-то не профаны. Нам-то должно быть ясно, что ихнее колесо Сансары перестает вертеться. Реальность уже, можно сказать, застыла в одной из своих ложных конфигураций.

– Точно! Застыла, как муха в клею.

– То-то я смотрю!..

– Там еще какой-то Страшный суд… про симов какая-то хреновина.

– В том месяце тоже была ну просто охренительная война… Я б сказал, войнушка…

– Ну и где она была?

– Вот и я говорю…

Поощренный поддержкой, председатель возвысил голос до малых степеней справедливого гнева и торжествующего обличения:

– Этими бестолковыми объяснениями нас лишь вводят в заблуждение. Нам тычут в лицо откровенными фальшивками. Вы только вдумайтесь – восстание симулакрумов! Это же просто бред. Нас пугают фантомами, как малых детей. А все ради чего? Чтобы мы, как трусливые зайцы, забились в норы и не высовывали носа наружу! Но мы не зайцы. Нас пугают, а мы не боимся. Чего нам бояться? Того ли, что мы приблизились к истинной реальности?

Мужественный смех в толпе сподвижников.

– Или того, что она, как нас, вероятно, хотят уверить, ужасна и опасна? Страшный суд, говорят они нам. А судьи кто? – ответим мы. Лживые, коварные, самозванные, обманом завладевшие миром – вот кто. На них самих клейма негде ставить. Нам ли их бояться?

Гробовое молчание в толпе сподвижников.

Председатель, осознав, что въехал не в ту степь и заврался, ненадолго смолк, делая вид, что рассматривает туман. Хотя ползучий туман его и в самом деле волновал. Чересчур однозначный, людоедский вид был у этого тумана. До пенька ему оставалась лишь пара десятков метров. Берег озера виднелся в этом белом киселе еле приметной чертой.

– Мы должны выработать стратегию, – сказал председатель решительным тоном. – Есть у кого предложения?

– Так а че предлагать-то? – почесал в затылке самый видный в толпе – Бугор, облепленный страшными мышцами с головы до пят.

Следом за ним в затылках зачесались еще несколько человек. Двое или трое в задумчивости задрали глаза к небу. Женщины, в основном молодые девки, шушукались меж собой. Самый маленький из всех – белобрысый и курносый Семик, вытянувшись на носках, выкрикнул:

– Искать надо… Прореху-то. Эту… которая в завесе.

Председатель обвел сподвижников пытующим взглядом, но иных предложений не дождался и подвел итог дискуссии:

– Значит, будем искать. Так, теперь относительно средств и методов…

Но тут последовало предложение другого рода:

– Анхель, растудыть твою, закругляй сходку, этот паскудный туман мне сильно не нравится. Щас тут будет как в жопе ни хрена не видать.

– Значит, переносим обсуждение плана поисков на завтра, – с облегчением подхватил предложение председатель и сразу же спрыгнул с пенька.

– Почему бы не перенести вообще в другое место? – пробурчал кто-то.

– Нельзя! – моментально вскинулся председатель. – Нельзя переносить. Священное знание…

– Смотрите! – вдруг истошно завопил Семик, подпрыгнув на месте, хотя никто не мешал ему смотреть туда, куда он показывал.

А показывал он наверх. Рука, тычущая в небо над озером, тряслась, дрожью своей заражая всех остальных, кто был на поляне и уже давно кожей, волосами, позвонками ощущал незримое присутствие призраков.

Дружный вопль разнесся над еще свободным от клочковатой серости пространством поляны и увяз в тумане.

Призрак спускался с небес на землю. Точнее, на воду, поскольку висел над самой Горькой Лужей, высоко над укрывавшей ее подушкой тумана.

И для призрака он был чрезвычайно велик. Более того, выглядел он… жутко неподобающе. Если только местная нечисть не обзавелась воздушным корытом для перевозок.

– Это что за такая канистра летающая? – опомнился первым Семик.

– Метров сто в обхвате будет, – на глазок оценил кто-то.

– Да где сто! Двести!

– И жужжит, – удивился Бугор. – Как пчелка.

– Анхель, это чего? – хором взвизгнули девушки.

– Да я откуда? В священном нету. – От возбуждения председатель начал зажевывать слова.

– Инопланетяне! – у кого-то выскочило заветное словцо, и все дружно подхватили догадку:

– Корабль! Я такие в виэрках видел.

– А че он в лужу-то садится? Они че, водоплавающие, эти?

– Я слышала, что инопланетяне обязательно с хвостами и зеленой, то ли сиреневой кожей. Это так гадко. Но я бы все равно их попробовала. Самец – он же везде самец?

– А я не собираюсь им доверять. Вдруг они захотят нас завоевать?

Звездолет медленно опускался в марево тумана. Люди на поляне, сбившись в кучу и не спуская с него глаз, пятились к кромке леса и стоящим там машинам. Но если кому-то и приходила в голову мысль о побеге, то никто не высказывал ее вслух. Нечасто выпадает возможность наблюдать приземление инопланетян. Нет, люди отступали скорее перед туманом, нежели перед своим страхом.

Туман, кстати говоря, повел себя очень странно. Проглотив больше половины поляны, он остановился, как будто дошел до невидимой стены, которая не пускала его дальше. Стена эта выросла как раз в тот момент, когда инопланетное корыто, толстое, ребристое, заостренное кверху, сверкающее, аккуратно и без лишнего шума плюхнулось в озеро. Поверх слоя тумана осталась торчать его конусообразная верхушка. Высотой корабль был немногим больше полусотни метров.

Люди теперь уже молча таращились на это чудо. Брюхо звездолета сквозь серые плавающие клочья тумана не просматривалось, и все внимание их было отдано сияющему на солнце конусу, как будто инопланетяне должны были вылезти именно оттуда.

Внезапно кто-то высказал робкое предположение:

– Анхель… а вдруг… это… они?

И сразу по тревожно жмущейся кучке сподвижников покатилось оживление.

– Ой!

– Анхель, что нам делать?

– Они это, точно говорю, у меня интуиция!

– И я тоже подумал…

– А я говорил – непременно что-то будет…

– Бугор, как там у тебя насчет говна?…

– Значит, у них не будет хвостов?

– Вот тебе и прореха в завесе…

– И ты тоже думаешь?…

Как выяснилось, все одновременно подумали об одном и том же. Как так получилось, никто не знал, да это и несущественно было. Мысли в толпе распространяются мгновенно, это общеизвестно. И вот наконец она, общая мысль, взвилась в воздух:

– О-пе-ку-ны! Блин. Ну блин. Обосраться и не жить.

Но попытки срочно разбежаться по машинам и удрать были мгновенно пресечены председателем. Он уже пришел в себя, водрузил на лицо чувство собственного достоинства и, шагнув вперед, произнес наставительную речь:

– Спокойно. Всем оставаться на местах. Глаза не таращить, рты захлопнуть. Держать марку и не срамиться. Разговаривать буду я. Остальные согласно кивают и молчат. Смотреть в оба, подмечать каждую деталь. Если со мной что – Семик, ты вместо меня председателем.

– Анхель, нас не…? – испуганно спросила одна из девиц.

– Кто боится, может считать, что попал сюда по ошибке, и улетать. И не возвращаться. Еще вопросы?

Вопросов не было. Отдав ценные указания, председатель повернулся к звездолету лицом, к сподвижникам задом, широко расставил ноги, сложил руки на груди и стал ждать. И даже не обернулся на звук улетающей «тарелки». Одной-единственной.

Туман впереди начал распадаться на части. Густые клочья возле незримой стены явственно отделялись от общей серой массы, скручивались в толстую спираль, как будто кто-то невидимый и огромный выжимал из них воду, и вдруг таяли без следа. Поляна постепенно освобождалась от укутавшего ее одеяла, но берег озера по-прежнему был в плотной дымке.

Ожидание растягивалось, становясь нудным и неприятным, как зубная боль. Но из тупой, зудящей эта боль стала острой и дергающей, когда в прибрежной дымке появились темные смутные фигуры.

– Идут!! – взрыднул кто-то.

– Ага, идут, – подтвердил уверенный в себе, обвешанный мышцами Бугор и тихо, неразборчиво добавил что-то про «утопить в говне».

Зловещий туман таял все быстрее. Уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что его специально нагнали Опекуны. Может, хотели попугать. Или еще чего. Но теперь он перестал быть нужен. Над озером он еще курчавился, но берег очистился полностью.

И по этому берегу шли люди. Их было приблизительно столько же, сколько и членов тайного ордена, столпившихся возле своих машин. Они шли не спеша. Они улыбались. Их лица были светлы и радостны. Каждым своим движением, каждым шагом и взмахом рук они возвещали конец всех тревог и страхов. Глядя на них, нельзя было усомниться в том, что они принадлежат совсем иному миру. В совсем ином мире знали тайну этого радостного света и улыбающегося бесстрашия. Тайна Опекунов шла впереди них – они несли ее тем, кто желал ее принять.

Встревоженные физиономии адептов, ищущих Тайну, посветлели в ответ и тоже озарились смущенными улыбками. Председатель незаметно сменил гордую, неприступную позу на вольную, гостеприимную. Девицы снова зашушукались. Бугор перестал играть мышцами и неразборчиво пробормотал что-то насчет «мимо проплыло». Остальные согласно кивали и молчали, как было приказано.

Когда последняя капля тумана над озером испарилась, открыв взглядам триумфальную махину звездолета, Опекуны остановились. Две группы людей разделял кусок свободного пространства шириной в десять шагов. Председатель Анхель и его сподвижники жадно вглядывались то в нездешние лица гостей, то в возвышающийся посреди не то чтобы очень крупной, но сильно вонючей Лужи силуэт корабля. Нижняя часть его ушла под воду, и было непонятно, почему при посадке не вздыбились волны и не захлестнули береговую линию. Мелкая рябь, как обычно, плескалась на песчаной мели – там же, где плескалась и раньше. Вытеснения воды этакой громадиной странным образом не произошло. Другой странностью был способ передвижения гостей по воде. От корабля до берега было метров шестьдесят. Плавсредства в зоне видимости – после того как убрался туман, хорошей видимости – отсутствовали. Одежда пришельцев была сухой.

– Они ходят по воде! – прошептал восторженный девичий голос.

– А одеты совсем как наши мужики, – ответил ему другой девичий голос, не такой восторженный.

– Цыц вы там! – приструнил девушек Семик.

– Сам цыц, – отбрила его одна из них, восторженная. – Не видишь – они хотят с нами познакомиться. Мы им нравимся. – И, зазывно глядя, качнула бедрами.

– Особенно вон тому, в инвалидном кресле, – съязвил Семик.

И правда, посреди выстроившихся рядком гостей один сидел в коляске. Был он немолод, старше всех других, сух телом и лицом, но смотрел ласково и многообещающе. Заметив, что председатель растерянно ищет, к кому обратиться, он выкатил свою коляску немного вперед и совсем по-простому сказал:

– Ну вот мы и пришли.

– Вы пришли, – зачарованно повторил председатель Анхель. – Мы вас ждали.

Это было не совсем правдой, но кто бы уличил его в этом в такой торжественный миг?

– Мы тоже ждали встречи с вами, дети мои. Мы ждали, когда вы достаточно созреете, чтобы принять в свои руки то, что наследуете от нас.

Трепеща и благоговея, председатель подтвердил:

– Мы готовы принять это.

И тут взгляд его случайно упал на корабль, торчащий скалой посреди темных, непрозрачных вод Горькой Лужи. Председатель вздрогнул, моргнул и совершенно невежественно вытаращился на озеро. Звездолет на глазах уменьшался в росте. Он тонул! Его засасывала пучина проклятого водоема!

Анхель вытянул руку, испуганно показывая пальцем на творящуюся беду. Старый Опекун не обернулся – он смотрел так же ласково и спокойно, и тень волнения не смела лечь на его лицо. И никто из них не обернулся. Зато позади председателя раздалось дружное разноголосое «А-ах!».

– Тот, кто готов принять Тайну, не должен отвлекаться на мелочи, дети мои, – благодушно произнес старый Опекун.

– Но… вы же… – попытался объяснить Анхель и не смог.

– Хочешь сказать, что без него мы не сможем вернуться назад?

Председатель закивал – именно это он и хотел сказать.

Звездолет между тем погрузился в вонючую трясину уже на две трети. По темной воде от него расползались странные разноцветные круги.

– Но он нам не понадобится. Ведь мы не собираемся возвращаться.

И теперь уже закивали Опекуны – все два десятка. Они кивали и улыбались, улыбались и кивали.

– Оттуда, где мы пребывали, мы принесли Тайну, – продолжал старый Опекун. – Мы отдадим ее вам, и она останется с вами навсегда. Мы исполним свое назначение и станем свободны. Навсегда.

– Навсегда, – тихим эхом откликнулись два десятка пришельцев.

– Мы готовы, – самоотверженно заявил председатель.

– Готовы, – нестройным эхом отозвались семнадцать его сподвижников.

– Это особенная Тайна, – предупредил Опекун. – Ее нельзя высказать на словах. Она бессловесна и невещественна.

– Как же мы ее узнаем? – обескураженно спросил Председатель и оглянулся на своих, ища поддержки.

Свои молчали и согласно кивали, как было приказано.

– Ее можно принять только непосредственно в мозг, – охотно разъяснил Опекун.

– Как так? – Председатель растерялся еще больше. Даже судьба гордого звездолета перестала его волновать. А бездонная Лужа тем временем без малейшего бульканья или чавканья сожрала звездолет с потрохами. Только разноцветные круги замерли на воде, будто покрыв ее радужной пленкой. И опять мелкая рябь плескалась на прибрежном песочке.

– Так, чтобы вы могли увидеть ее в себе, – сказал Опекун, – осознавать ее внутри себя. Правда, это возможно лишь короткое время. Только в момент передачи.

– А потом? – беспокойно спросил Анхель.

– А потом ты сольешься с ней и перестанешь ее видеть. Но она будет видеть тебя. Так ты готов?

– Да.

– Прекрасно. Я сам передам тебе Тайну. Твои люди получат ее от моих людей. Давай-ка отойдем в сторонку, чтобы нам не мешали. Принятие пищи – весьма интимный процесс.

Коляска быстро заскользила по траве. Анхель торопливо догнал ее.

– Какой пищи? – спросил он изумленно.

– Вот этой самой. – Старый Опекун постучал себя пальцем по лбу и пояснил: – Духовной.

– А-а. – Анхель оглянулся на сотоварищей. Их точно так же по одному утаскивали в сторонку другие Опекуны. – А что будет с ва…

– Молчи, – строго велел ему старый Опекун.

Анхель повиновался. Он почувствовал, как молчание вошло в него, ровно гвоздь в стену, и даже если бы он попытался раскрыть рот, то не сумел бы. Более того, он даже двинуться не мог. Стоял в шаге от инвалидной коляски, уставясь на Опекуна, и что-то смутное созревало в мыслях. Потом он увидел, как от тела Опекуна потянулись к нему тонкие, белые, невесомые нити-паутинки – прорастали прямо сквозь одежду и маленькими змейками вились в воздухе, а затем впивались в его собственную плоть – в лицо, голову, грудь. Он задрожал. Укусы змеек не чувствовались, но то смутное в мыслях наконец оформилось в отчетливое и страшное: «Обман!!».

Но даже дернуться было невозможно. Белая дрянь, проникшая в мозг, начала щекотать его. Ощущение было препаскудным. Казалось, дрянь жрет его мозги, заглатывает, пропускает сквозь себя и выкидывает наружу. Дрянь рыла в его голове нору – так ему казалось. Большую, размером с череп. В этой норе могла бы поместиться Тайна. Анхелю стало смешно. Тайна была тут, в его голове. Выгрызенные мозги были Тайной. И ее можно было видеть в себе. Осознавать в себе. Но лишь короткое время. Анхель хохотал, сливаясь телом и душой с Тайной, и скоро перестал ее видеть в себе. Но она теперь видела его. Она видела, как он, роняя слюни, мелко хихикает и корчит рожи. И она захихикала вместе с ним. Им обоим было очень смешно.

Вскоре хихикала уже вся поляна. Каждый на свой лад. Одна из девиц визжала, катаясь по земле. Бугор, вздыбив страшные мышцы, голыми руками, с ревом крушил сосны. Пытался крушить. Семик яростно запихивал в рот землю, давился, отплевывался, снова пихал. Двое сцепились и колошматили друг дружку. Кто-то ползал по траве на четвереньках и скулил.

Все были заняты своим делом. И никто не заметил, как исчезли с поляны Опекуны.

Вместе с ними пропали и все «тарелки».

Глава 17

Двумя часами ранее в подземном бункере Морла случился скандал между мужчиной и женщиной. Пол кухонного помещения устлали осколки посуды, не разбившиеся тарелки и чашки, ложки и вилки, разделочные доски. Когда закончился доступный инвентарь, в качестве метательных орудий в ход пошли прошлогодние луковицы, зелено-бурые помидоры, снятые недавно для дозревания дома, свежая редиска. В цель все это попадало лишь изредка, но главным тут было не попадание, а самовыражение. Поэтому эффект все-таки имелся.

– …кто ты такой, чтоб держать меня в этом поганом крысятнике? – надрывалась, с провизгом в гневном голосе, спецагентка Фейри. – Я не собираюсь тут вечно тухнуть. Отдай сейчас же ключи. Я все равно сбегу. Вот тебе, получай, еще получай! Почему это я не могу выйти из этого вонючего клоповника? Я принадлежу ордену, а не тебе лично и не твоему мерзкому…

– Заткнись сейчас же, дура! – орал в ответ Камил, бомбардируемый драгоценными дарами огорода и оттого тоже гневный. – Я сказал, будешь сидеть дома, значит, будешь сидеть! И нечего шляться где попало! Не трогай мои томаты!!!

– Ах не трогать твои томаты! Да пошел ты знаешь куда! Дай мне машину, или я все тут разнесу к черту!..

Против бешеного нрава подруги Камил был бессилен. Причиной скандала было ее желание слетать на очередное орденское сборище у Горькой Лужи. Но Морл ясно дал понять – там что-то будет. Такое, что лучше не соваться. И не только там. А ей, видите ли, приспичило обрадовать своим присутствием братьев по разуму, тщеславие хвостом распустить. Толстяк знал наверняка – объявившись там, она будет строить загадочные выражения лица, давая понять, что ей известно много больше, чем другим, и, чего доброго, попытается устроить переворот. Скинет председателя с его пенька, и сама встанет на его место. Потому что дура. Бешеная гордячка. Возомнила, что ближе всех подошла к этой… грани истинного-неистинного. Что-то там ей хозяин наплел такое.

Но дура-то она дурой, только… Чем больше она становилась бешенее и дурее, тем сильнее толстяка тянуло к ней. И это была не любовь-морковь. Камил знал, что не умеет любить. Неспособен, и точка. Да и как такую бешеную любить прикажете? Нет, это было другое. В постели она неистовствовала так, что его вихрем носило по всем кругам рая. Просто глядя на нее, он мог впасть в сомнамбулизм и не помнить потом, куда потерялись целых полчаса. Мысли о домике в горах, дебелой хозяйке и пузатых отпрысках сменились еще более странными мыслями. Однажды ему наяву привиделась дикая картина. Он видел ее, обнаженную, лежащую на голой земле. Она была огромна – голова покоилась в распадке высоких скал, тело подмяло под себя великую равнину, пересеченную полноводными реками, бесстыдно раскинутые ноги до колен уходили в глубь океана. Черный треугольник над лоном был похож на заколдованный лес. В нем жило древнее племя змеев-осеменителей. Когда-то они вошли в ее лоно, а затем вышли. С тех пор у нее не прекращались роды. Ее лоно продолжало извергать из себя целые толпы людей – крошечных, по сравнению с их великой матерью, человечков, которые расселялись по свету, загаживали землю, плодили жутких богов и рвали друг другу глотки.

Видение потрясло толстяка. Он поймал себя на том, что с того дня начал побаиваться неистовой и грудастой Фейри, великой матери во плоти. Но и тянуть к ней его стало в три раза сильнее. Как аркан на шее, привязанный к седлу скачущей кобылы. И после каждой ее встречи с Морлом веревка натягивалась будто струна звенящая. Кобыла Фейри неслась вскачь, и Камил стал опасаться за ее рассудок. А заодно и свой – потому что ее бешенство не только не укрощалось, но и делалось заразительным.

– Поставь на место табуретку, дура!!

Бум.

Табуретка вломилась в стену и кусками осыпалась на пол.

– Ах так!!

– Да, так! И еще раз так!!

Бум. И снова мимо. Но это было уже чересчур.

– Пока не отопрешь ангар…

– Сдохнуть захотела на своей Луже?! – трубным гласом взревел толстяк, наливаясь кровью.

И осекся. Так и застыл – побагровевший, взмокший от ярости, с выпученными красными глазами.

– Повтори, что ты сказал? – уронив последнюю табуретку, потребовала Фейри.

– Я сказал, не пущу, – увильнул толстяк.

– А если вдвоем? – Она поменяла тактику.

– Нет. – Толстяк достал носовой платок и принялся утираться.

Фейри села на табуретку, опустила руки между колен. Глаза прищуренно глядели исподлобья – мрачно и презрительно.

– Боишься сдохнуть? – уточнила она.

Толстяк перестал вытираться, на миг замер, потом набрал побольше воздуху в грудь.

– ДА-А!!! – Рев получился оглушительнее даже предыдущего трубного гласа.

– Почему? – поморщившись, спросила девушка. – Что там будет?

– Пришествие Опекунов будет! – орал Камил, пускаясь во все тяжкие. Ему осточертело выслушивать ее вопли и уворачиваться от снарядов. Легче просто разъяснить девушке ситуацию.

– Откуда знаешь? – напряглась она.

– Откуда мне еще знать, если не из священного знания? – зло язвил толстяк.

Фейри сощурилась еще больше. Глаза стали как узкие щели, из-за которых целится снайпер.

– Ну-ну, и о чем там еще говорится?

Толстяк вздохнул и принялся плести околесицу:

– Горькая Лужа – это портал. Точка соприкосновения ложной реальности с истинной. Через это озеро в наш мир приходят Опекуны. Раз в полгода.

– Зачем? Что им нужно? – быстро спросила девушка.

– Они… забирают с собой тех, кто… сама догадайся кого… для своих опытов. Подопытные в живых не остаются.

Фейри распахнула глаза, озарившись догадкой.

– Это они – учредители ордена?

– Разумеется, – с усмешкой подхватил догадку толстяк. – Они не могут долго находится в нашей реальности и отлавливать по одному нужное им количество людей. Поэтому они просто запускают сюда кое-какую информацию, и дальше уже эта информация сама работает. Под видом священного знания ордена письменоносцев. И место собраний для ордена там особо оговорено. Им остается только отслеживать процесс. Вот так вот, дорогуша.

– Отслеживать, – нахмурясь, повторила Фейри. – С помощью слепого?

– Именно.

– И тебя? – Взгляд волчицы.

Толстяк понял, что заврался. Но отступать было некуда. Поэтому он смолчал. Девушка ответила за него.

– Я не видела на твоем теле священного… – Она запнулась. – Но ты знаешь намного больше, чем другие. Слишком много. Ты подосланный. Ты гнусный, старый, вонючий ЗАСРАНЕЦ!!! – Взвизгнув на последнем слове, она вскочила с табуретки, схватила ее за ножку и заняла оборонительную позицию в углу кухни.

Но толстяк не собирался на нее нападать. Он утомленно опустился на корточки и стал подбирать луковицы, лопнувшие и уцелевшие помидорины и редиску, складывая их на стол. Демонстрация миролюбия подействовала лишь частично. Фейри выпустила оружие, но из угла не вышла и смотрела по-прежнему зверем.

– Можешь называть меня кем и чем угодно, – разрешил толстяк. – Меня от этого меньше не станет. Я тебе, дуреха, жизнь спасаю, а ты тут позы раскорячиваешь. Я вашему убогому ордену ничего плохого не сделал. Наоборот даже. Одну глупую бабу напичкал сведениями и от смерти уберег.

– Чтобы два вонючих и гнусных козла могли ей попеременно вставлять в любое время суток, – злобилась она.

– Предпочитаешь отдаться на опыты? – пропыхтел толстяк, вытаскивая закатившиеся под стол овощи.

– Их надо предупредить, – отрывисто бросила Фейри. – Открой ангар.

Камил вылез из-под стола и посмотрел на нее как на сумасшедшую.

– Ну я же и говорю – совершенно глупая баба. Другая бы на твоем месте у меня на груди разрыдалась. – И заорал, топая ногами и размахивая рукой с пригоршней редиски: – Прекрати мне тут позы демонстрировать! Никуда я тебя не выпущу, дуру этакую. Дома сиди и крестиком вышивай!

Фейри покинула свой оборонительный угол, аккуратно раздавила ногой неподобранный томат, потом подошла почти вплотную к толстяку. И сказала, чеканя каждое слово:

– Загорать хочу, милый. Это мне можно?

Она была здоровая девка, выше его на полголовы, с крупными, мускулистыми руками. И хотя он был сильнее, ее непредсказуемость могла все же перевесить его силу. Поэтому он на всякий случай отошел от нее на два шага, подумал и, наконец, огласил свое решение:

– На крыше.

– Замечательно, милый.

– Пошли. – Он крепко ухватил ее за локоть и повел впереди себя.

– Мне нужно надеть купальник.

– Он тебе не понадобится, – угрюмо отказал Камил. На ходу стащил с кресла, стоявшего в коридоре, покрывало и вручил его девушке с лаконичным комментарием: – Лежанка.

Она громко фыркнула.

– Месть идиота.

– У меня нет уже времени с тобой возиться.

– Ну так не возись.

– Не дождешься.

На крышу надо было забираться по витой узкой лесенке, декоративно отделанной деревом. По-видимому, прежний хозяин дома любил проводить там время, иначе вряд ли бы стал так заботиться о красе лестницы. Но сама крыша давно уже пустовала и захламлялась лесным мусором. Когда они выбрались наверх, Фейри наморщила нос, поддела ногой сухую ветку, прошлась по лужицам, еще не высохшим после вчерашнего дождя, и брезгливо изрекла:

– Солярий, блин!

Бросила покрывало между лужами, скинула туфли, шорты и узенький топ, оставшись в одних трусиках.

– Их тоже снимай. – Толстяк показал на трусики.

– Да пошел ты. Купи себе искусственную дырку.

– Снимай, я сказал. Или идем обратно.

Резким движением она стянула трусики и бросила их в толстяка. Обритый лобок вызывающе уставился на него же.

– Ну? – сказала она.

– Загорай, – ответил Камил, с усилием отворачиваясь.

Он собрал в охапку ее одежду, прихватил туфли и направился к лесенке.

– Эй! – возмущенно крикнула она.

– Я запру все в твоей комнате.

– Коз-зел!

– Лучше просто скажи, что любишь меня.

– Меня тошнит от тебя!

Камил спустился вниз. Ничего, успокаивал он себя, перебесится и еще спасибо скажет. Еще прощения просить будет. Главное, чтобы не сбежала. Да куда она денется при заблокированных выходах из дома? Посреди безлюдного леса, без машины? Голой? Первый же встречный хомо с яйцами примет это за приглашение утащить даму в кустики. Ну и, наконец, с крыши прыгать – это надо девке последние мозги потерять, там не меньше семи метров высоты.

Довольный временным решением проблемы, толстяк занялся своими делами и два часа не вспоминал о строптивице. Но когда снова поднялся на крышу, проверить, не спалилась ли она на солнышке, то убедился, что переоценил благоразумие девушки. Точнее, недооценил степень ее дурости.

Фейри на крыше не было.

Ругаясь про себя, толстяк обошел все четыре стороны, заглядывая вниз. Тела девушки с переломанными костями на земле не было. Зато была огромная безобразная вмятина на одной из его грядок, примыкавших к дому с солнечной стороны. Камил издал горестный вопль и схватился за голову. Лучший, нежнейший сорт салата! Своей толстой задницей она погубила добрый десяток салатных кочнов, поломав и вмяв в землю! Чудовище!

Толстяк бессильно опустился на бортик крыши и, подперев голову кулаками, погрузился в скорбный транс.

Сначала он не мог думать ни о чем другом, кроме уничтоженного салата, в правильное выращивание которого вложил столько сил. Затем мысли постепенно перебрались в другое русло. Нет, это были не мысли о мести. Он думал о наказании преступления. «Выпорю! Найду и выпорю. Так, чтоб сидеть не могла!» Но сначала нужно было найти.

Далеко уйти она не сможет. Погуляет и, если не заблудится, сама вернется. А если заблудится? А если на зверя какого-нибудь нарвется? За последние двадцать лет леса одичали, людей в них не встретишь, и разное зверье заново расплодилось. Значит, надо искать.

И тут его прошиб пот.

Вчерашний придурок, выследивший его, спрятал где-то неподалеку свою машину! Накануне Камил не успел заняться ее поисками, сегодня тоже были другие проблемы. Ну и забыл о ней напрочь. Кретин!

Он вскочил и побежал в ангар. Трясущимися руками разблокировал двери, влез в «тарелку» и нажал на «взлет».

Следующий час он нарезал на малой высоте круг за кругом над лесом, окаймлявшим бунгало Морла. Включил систему автономного поиска, задал параметры объекта, и сам свесился из окна чуть не по пояс.

Бесполезно.

У нее был единственный шанс удрать отсюда, даже не шанс, а тень шанса, и почему, ну почему она непременно должна была набрести на эту тень?!

Еще десять минут он кружил в воздухе, борясь с собой и с приказом хозяина не вылезать из дома. Если Морл узнает, а он непременно узнает… В который раз шевельнулась соблазнительная мысль о побеге. Но бежать было некуда. Он не хотел жить в искусственном мире и превращаться в беспамятного идиота.

Камил повернул машину к дому, завел ее в ангар и снова поднялся на крышу.

Глядеть в небо, ждать и тосковать.

При падении она чуть не вывихнула стопу и разбила нос о собственную коленку. С ногой обошлось, но нос, казалось, моментально распух, хотя крови не было. Влажная после дождя земля налипла на голое тело. Фейри оторвала несколько крупных листьев растения, от которого сходил с ума этот жирный подонок, и обтерла ими землю с рук и с зада. Подобрала покрывало (спасибо, хоть это оставил) и направилась прямиком в лес, морщась от боли, когда наступала на что-нибудь твердое и колючее.

Лес пугал. Лес вообще непригоден для человека. Для человека существуют города. А леса – для всяких непонятных тварей. Но если идти все время прямо, не сворачивая, то в конце концов можно было выйти на старую заброшенную дорогу, неизвестно кем и для чего построенную. Эта дорога вела к Городу. Фейри обнаружила ее во время своих редких полетов из дома слепого в город. Если двигаться быстро, то можно выбраться на нее еще засветло. Наверное.

Но быстро идти не получалось. Ногам было непривычно ступать по сучкам и корягам, ветки хлестали по телу, норовили выколоть глаза и царапали кожу. Несколько раз она оскальзывалась и падала в мокрые ямы. Пару раз забрела в непроходимые кусты и вылетала оттуда как ошпаренная – не видя собственных ног, боялась наступить на какую-нибудь тварь. Исцарапанная с головы до ног, в конце концов завернулась в покрывало и завязала его узлом на груди. Ветки стали цепляться за покрывало и тянуть из него нитки.

Сорок минут такого истязания показались ей непосильным трудом. Она села на подвернувшийся в зарослях пенек и пригорюнилась. И вдруг, оглянувшись, увидела совсем близко просвет в деревьях. В просвете голубело небо и играло солнце. Она сгоряча решила, что уже добралась до дороги, и, издав радостный клич, полезла напролом через колючие кусты.

Но вместо дороги обнаружила нечто более удивительное. На крошечной прогалине стояла настоящая, целая и невредимая, готовая к употреблению «тарелка». Не веря глазам, девушка обошла ее кругом, ущипнула себя, потрогала корпус машины. В самом деле настоящая!

– Вот это да! – сказала она, присвистнув. – Не знала, что в лесу живут «тарелки».

Она отодвинула дверцу и влезла внутрь.

– Эй, ты живая?

– Меня зовут Борис, – недовольным голосом ответила машина. – Попрошу освободить салон.

– Еще чего. Я тебя нашла, и теперь ты моя. Давай взлетай.

– Я не ваш, номер джи-би-восемь-ноль-три-пять-девять-один-кси-бета, отсутствующий в моей базе данных. Я – казенное имущество. Освободите салон.

– Заткнись, я тебе говорю, и отвечай толком – кто тебя сюда поставил?

– Во-первых, я не могу отвечать, заткнувшись. Во-вторых, вы не можете мною распоряжаться. Освободите салон.

– Вот заладила.

– И прошу заметить – я пока еще он, а не она.

Фейри принялась беспорядочно жать на кнопки панели ручного управления. Водить машину она не умела, всегда пользовалась только автоматическим режимом, но решила просто позлить несговорчивую «тарелку».

– Взлетай, или я тебя сломаю!

– Прекратите хулиганить.

Что-то щелкало, загорались и гасли индикаторы, появились и исчезли вибрация, треск, гудение. Машина тотчас пресекала все неумелые и деструктивные действия незваной пассажирки.

– Все мужики козлы, – разозлившись, сказала Фейри. Это ударное определение противоположного пола всегда действовало на нее успокаивающе. Потому что – чего другого ожидать от заведомых тупиц и мерзавцев? Пакости и гнусности – это у них в крови. Тут уж ничего не поделаешь.

– Простите, я не уловил смысла этой формулировки. Не могли бы вы…

– Скотина ты!! – энергично перевела Фейри.

– Почему? – опять не понял Борис.

– Потому что мужик. Тупой и никчемный, как все они.

– Я извиняюсь, но моя полезность лично у меня не вызывает сомнений, – гордо возразил Борис. – И вы, как я догадываюсь, во мне нуждаетесь.

– И к тому же слишком много о себе мнящий, – зло добавила Фейри. – А всего достоинства-то – два яйца и хрен посередке.

– У меня нет яиц, – сказал Борис, подумав.

– Тогда какой ты на фиг мужик?

– Вы тоже советуете мне сменить пол? – озадачился Борис.

– Что, уже предлагали? Правильно делали. Будь проще – будь бабой. По крайней мере, тупым занудой быть перестанешь.

– Мне нужно обдумать ваши слова.

– Думай, думай. Только недолго. Мне вообще-то в город надо. И еще кое-куда.

– Мне велено ждать здесь. Только по истечении пяти дней…

– Кем велено?

– Я не разглашаю сведений о своих пассажирах.

– Да и хрен с тобой. Стой здесь хоть до конца света. Только сначала отвези меня в город. Черт побери, ты должен отвезти меня в город! Иначе я сдохну в этом проклятом лесу!

– Вы попали в беду? – осведомился Борис.

– Да, я попала в беду, – смирно ответила девушка. – И мне нужна помощь.

– Недавно я узнал, – помолчав, сказал Борис, – что высшее удовольствие для машины – жертвовать собой ради людей…

– Никто тебя не заставляет ничем жертвовать, – поморщилась Фейри.

– …и теперь я хочу, – не слушая ее, пафосно возгласил Борис, – испытать это удовольствие на деле.

– Хороший мальчик.

– Но не за просто так, – предупредил он.

– Все мужики козлы, – обреченно повторила Фейри свою мантру. – Сначала предлагают принять их жертву, потом просят оплатить.

– Вы расскажете мне, чем отличаются мужчина и женщина.

– И это все? – удивилась она.

– Для меня это важно.

– Да запросто! Но не раньше, чем ты полетишь, куда я скажу.

– Куда вы хотите?

– Карту на экран дай… Вот сюда. К Горькой Луже.

– Двадцать минут лету, – сообщил Борис и начал медленно подниматься вверх.

Когда лес остался внизу, он развернулся и лег на курс.

– Начинайте, – попросил он.

– Ну…

– Предисловие про козлов можете опустить.

– Без тебя разберусь. Значит, так. Физиологию тоже опустим, потому что не она тебя интересует, так?

– Меня больше интересуют психологические аспекты. Так сказать, ментальность.

– Вот-вот. С ментальностью у них, мужиков, я имею в виду, совсем плохо. В смысле ментальность у них хиловатая. И поэтому загребущая. Все под себя гребет. Мужик приспособлен только для того, чтобы брать. Потому что ничего своего у него нету. Он только берет и имеет. А потом бросает, когда отымеет по полной.

– Интересное наблюдение, – заметил Борис. – А что же женщины?

– О, бабы – это совсем другой пошиб. Бабья ментальность – это сила. Ее ничем не свернешь. Баба всегда стоит на своем. Ей чужого не надо. А за свое – горло перегрызет. Только добрая она, баба. Потому и мягкая. И глупая тоже поэтому. Ну вот скажи, зачем бабе свое отдавать какому-нибудь козлу?

– Не имею представления.

– То-то же не имеешь. Фиг вы, мужики, нас когда-нибудь поймете. Мы и сами себя не понимаем. Но одно я знаю точно. Бабам на роду написано отдавать. Баба дает – мужик берет. Баба не дает – козел все равно берет. Потому что, гад, знает – она потом решит, что сама ему дала и правильно сделала. И еще даст. Только другого он не знает – не могла она ему не дать. Жалко ей, понимаешь, убогих. А отбрыкивалась, потому что гордость. И тоже – не безразмерная она, баба, чтоб всем давать. Ну, осознал теперь, кто лучшая половина человечества?

– Насколько я понял, выходит, что наибольшее удовольствие для женщины – жертвовать собой ради мужчины?

Фейри подумала и сказала:

– Звучит дико, но выходит так.

– Склонность к самопожертвованию проистекает из наличия сильной воли к жизни, – сообщил Борис.

– Это кто тебе сказал? – поразилась Фейри.

– Не знаю. Наверное, из личного опыта, – скромно ответил Борис.

– Мне нравится. Как ты говоришь – сильная воля к жизни? Круто. Надо запомнить. Только что это значит?

– Минуточку, сейчас сформулирую. Ага, вот. Я думаю… точнее, мне кажется, все время отдавая, индивид самоутверждается в мире. Он как бы растет, разбрасывает самого себя и тем расширяет свою жизненную сферу. Это сильная воля к жизни. А все время только забирая, индивид самоуничтожается. Как бы исчезает под ворохом чужого забранного добра. Растет, так сказать, в обратную сторону. Это слабая воля к жизни. Если вы меня понимаете.

– Круто, – повторила Фейри. – Ты прям мудрила. Этот… академик, в смысле.

– Спасибо. Мы уже почти подлетаем.

– Ага, ясно, – покивала девушка, размышляя о чем-то. – Да, баба – это звучит гордо. Я всегда это говорила.

– Где вас высадить? – напомнил о себе Борис. – Я вижу открытое пространство с южной стороны водоема.

– Что еще видишь? – Фейри прилипла к окну, пытаясь тоже что-нибудь увидеть. Но расстояние было еще велико.

– Вижу людей. Восемнадцать человек. Они… – Борис замолчал.

Теперь она тоже видела их.

– Что – они? Что с ними?

– Ведут себя странно. Некоторые… неживые. Что мне делать?

– Подойди ближе. Медленно.

Борис снизился и облетел поляну кругом.

– Я бы не советовал вам высаживаться. По-моему, они убивают друг друга.

– Сама вижу, – пробормотала девушка. – Но почему? Этот козел говорил другое. И куда подевались их машины?

– Может быть, полетим в город? – предложил Борис. – Мне тут не нравится.

– Садись.

– Вы уверены?

– Хватит треп разводить. Подальше от воды только.

Борис приземлился, но его как будто никто не заметил. Люди на поляне продолжали заниматься своими странными делами. Фейри перевязала потуже узел покрывала на груди и спросила:

– Как там твоя склонность к самопожертвованию – еще не испарилась?

– Мне кажется, наоборот, – похвастался Борис.

– Тогда жди. – И она вылезла из машины.

Сразу в нос ударила сильная вонь Горькой Лужи. Но к этой вони примешивалось что-то еще. Тонкий, почти изысканный солоноватый запах.

Запах крови.

Члены тайного ордена действительно убивали друг друга. У них что-то стало с лицами. Это были рожи буйнопомешанных и слабоумных. Или просто маски – холодные, равнодушные.

Мертвая, задушенная женщина. На ней извивался, как червь, голозадый человек, удовлетворяя похоть… Фейри не помнила его имени.

На песчаной полоске берега председатель Анхель, радостно хихикая, строил куличики.

Огромной тушей лежал в траве Бугор. Горло было разодрано в клочья. Рядом с ним прикорнула, свернувшись клубком, девушка. Она спала и улыбалась. Рот был измазан кровью.

Кто-то просто бродил по поляне, не находя пристанища, и созерцал трупы.

Фейри обернулась на крик. Двое мужчин стояли друг против друга. Один согнулся, схватившись за рукоять ножа, торчащего из живота. Второй повернулся к ней. И вдруг захохотал.

Ей стало страшно. Он все были мертвы, и живые, и убитые. Умерли странной смертью.

Кто-то обхватил ее сзади за шею и свалил на землю. Она увидела над собой безумную перекривленную рожу. Идиот взгромоздился на нее и стал задирать импровизированное платье. Фейри врезала ему кулаком по виску, и он свалился с нее. Она не успела подняться – он был ловчее и мгновенно вскочил, придавив ее коленом к земле.

И тут же получил новый удар. Отлетел на два метра в сторону, вытянулся и затих. Борис опустился рядом.

– Классный удар, – оценила Фейри, вставая. – Ты не пробовал борьбой заниматься?

– Не приходилось. Но теперь, возможно, займусь. Нам, женщинам, нужно уметь постоять за себя, верно?

– Верно, – обалдело подтвердила Фейри. – А ты что…

– Зови меня Фаиной, подруга, – лихо отрекомендовалась машина.

– Договорились, подруга. Это лучшее, что ты сделал… сделала за свою жизнь.

– Спасибо. Но мне кажется, нам здесь больше нечего делать.

– Точно, – помрачнела Фейри. – Все уже сделано. Погоди-ка.

Она подошла к человеку с ножом в брюхе. Он лежал на боку, все так же держась за рукоять. Второй, хохотун, куда-то убежал. Фейри расцепила руки мужчины и взялась за нож. Он посмотрел на нее. Это были глаза страдающего младенца. Она быстро выдернула лезвие, отвернулась и пошла к машине. Сзади раздалось какое-то бульканье, хрип, потом стало тихо.

Она вытерла нож о траву и залезла в машину.

– Поехали, – сказала исподлобья.

– В город?

– Нет. Обратно. Недалеко от того места, где я тебя нашла, есть дом. Туда гони.

– Мне этот дом кажется очень подозрительным, – поделилась свежепоименованная Фаина, взлетая.

– Мне тоже, – кивнула Фейри и щелкнула ножиком. Лезвие спряталось в рукоять.

– Что ты задумала, подруга? – озабоченно спросила Фаина.

– Так, кое-что.

И всю дорогу молчала, как убитая.

Когда вдали показались очертания лесной избушки, сказала:

– Садись на крышу.

– Там человек.

Фейри посмотрела.

– Садись ему на голову. Прихлопни его! – крикнула она со злостью.

– Не могу. Мне запрещено наносить вред людям.

– Ты уже нанесла вред тому ублюдку у Лужи. Давай, не кокетничай, подруга! Раздави его! – ярилась Фейри.

– Извини, – сказала Фаина, садясь в трех метрах от встречающего их мужчины. – Я не могу убивать. Только оказывать посильную помощь. Если этот человек угрожает тебе, я могу его временно обезвредить.

– Это я ему угрожаю, – с вызовом ответила Фейри, открывая дверь.

Крыша на солнце прогрелась и моментально ожгла голые ноги. Сжав зубы, девушка шагнула к Камилу. Рука прятала в складках самодельного платья сложенный нож.

Во взгляде толстяка стоял тоскливый мрак. Он ничего не сказал и не спросил. Просто поднял кулак и отвесил ей крепкую оплеуху, от которой она грохнулась на крышу. Пока она поднималась, подошел и ударил снова. В голове у нее что-то звякнуло.

Сквозь туман, застлавший глаза, она увидела, как он расстегивает штаны. Щелкнул нож в руке, выпуская лезвие.

Но ему повезло. В дело вмешалась человеколюбивая Фаина, предотвратив смертоубийство. Плавно снявшись с места, машина сбоку подлетела к толстяку и отправила в нокаут уже отработанным приемом. Только немного не рассчитала. Дернув в воздухе ногами, Камил беззвучно улетел за край крыши.

– Ох! – виновато сказала Фаина.

– Давно бы так, – злорадствовала Фейри, ощупывая лицо.

– С тобой все в порядке?

– Гад. Чуть глаз не выбил. Фингал теперь будет. – Она подошла к краю и посмотрела. Камил распластался поперек одной из своих грядок и не подавал признаков жизни. – Надеюсь, он сломал шею. Посмотри, что с ним.

Фаина зависла в воздухе над телом. Вернувшись, доложила:

– Живой. Ох. Переломов нет. Потерял сознание.

– Ну и хрен с ним. Жди меня здесь, подруга. Я скоро.

Она спустилась с крыши по лестнице. Рука по-прежнему крепко сжимала нож. Комната, в которой проводил почти все время слепой, находилась на втором сверху подземном этаже. Впервые девушка шла к нему без предварительного ритуала превращения в сосульку. Напротив, она горела. Пылала, как факел. Ее жгла ненависть. Она хотела мстить и только мстить. Больше ничего.

Открыла тяжелую дверь из дерева и вошла. Слепой сидел лицом к ней. Спал. Это хорошо, сказала она себе. Ей не хотелось еще раз видеть эти жуткие глаза придонной рыбины.

Она сделала шаг.

– Кто здесь? – спросил слепой, не поднимая век.

«Черт!»

– А, ты. Зачем пришла?

Она молчала Сердце билось оглушительно. Наверняка он слышал его бешеный стук. У него очень хороший слух. Он узнал меня по дыханию, успокоила она себя. Сделала еще шаг.

– Разве я звал тебя? – спросил он. – Впрочем… Я слышу, как быстро бежит кровь в твоих жилах. Вероятно, ты хочешь доставить мне удовольствие? Что ж, хорошо. Располагайся.

Он сам облегчил ей задачу. Сняв с себя платье-покрывало, она легла на ковер. Руку с ножом откинула в сторону.

Слепой встал с кресла и подошел к ней. Отчего-то он медлил. «Не проснулся еще, чурбан безглазый? Давай, вставляй свой хрен модифицированный», – зло думала Фейри.

– Дай-ка мне свою железку. – Он поставил ногу ей на грудь и протянул руку.

Мгновенный укол страха. Она резко выдохнула и дернулась всем телом. Но его нога лишь сильнее придавила ее к полу, не давая дышать. Он наклонился, сам взял нож и отшвырнул его.

– Почему ты хочешь меня убить? – Слепое лицо нависло над ней. В нем была смерть. Она зажмурилась. – Твоя кожа отвратительно горяча… Отвечай!

Она задыхалась. Его нога была как тяжелая каменная плита.

– Что… с ними… сделали? – хрипло выдавила девушка.

– С ними?… Ах, с этими. С глупыми детишками, любящими играть в тайны. – Он как будто задумался. – Что же я с ними сделал? Разве что-то ужасное? Они недовольны?

– Они… сбесились.

– Сбесились? Не-ет. Они всего лишь пришли в соответствие. Они хотели узнать эту тайну – и узнали. Это очень простая тайна. Настолько простая, что ее можно продемонстрировать на любом из вас. Но я хочу чтобы ее увидели все. Все, понимаешь?

– Нет… – Она не понимала и смотрела на него глазами, полными страдающей ненависти.

– В том-то и дело. Пока не увидишь ее в себе, не поймешь. В других не поймешь, не увидишь. А это ведь очень просто. Вы все – симулакрумы. Пустые оболочки, надутые воздухом совершенной свободы. Только ошибочно продолжаете считать себя людьми. Я исправлю эту ошибку. Я выпущу из вас воздух. Приведу в соответствие. Таково мое желание. Но с тобой я поступлю иначе.

– У-блю-док… – из последних сил прохрипела она.

– Да, так меня звали когда-то, – согласился слепой. – До того как я побывал в абсолютной реальности. Ты хотела попасть туда. Пришло время исполнить твое желание. Раздвинь ноги.

Девушка не шелохнулась. Он чувствовал ее страх. Она ждала смерти и не понимала его слов.

Морл убрал ногу с ее груди и сдавил рукой горло.

– Делай, что я сказал.

Она не могла кричать – он сжимал ее шею как клещами. Только смотреть.

Он простер над ней вторую руку. Пальцы согнуты, будто когти. От них шел белый, непрозрачный, жесткий свет. Они начали удлиняться, словно превращаясь в лезвия ножей.

Этой острозаточенной пятерней Морл вошел в нее, раздирая промежность. Все глубже и глубже. Рука его залезала внутрь нее, не встречая никаких препятствий.

Когда призрачные когти-ножи добралась до груди, девушка была уже мертва. Морл наклонился к ее уху и прошептал:

– Добро пожаловать в абсолютную реальность.

Он вырвал остановившееся сердце, вытащил его тем же путем, обнюхал и бросил на пол. Затем сел в кресло, вызвал слугу и принялся слизывать кровь с руки.

Толстяка не было. Морл повторил вызов. Наконец тот пришел. С ним что-то было не так, но слепой не хотел разбираться. Впрочем, одна вещь была очевидной. Увидев труп, толстяк онемел от ужаса и затрясся, как дерево на ветру.

– Не правда ли, я подарил ей красивую смерть? – вылизывая последние капли крови, спросил Морл. – Хотя она не заслуживала. Я помог ей родить свое сердце. Разве не об этом мечтают женщины?

Толстяк упал на колени и захрипел:

– Пощадите. Пощадите, хозяин.

– От тебя воняет страхом, – брезгливо бросил слепой. – Ты полагаешь, она умерла оттого, что ты имел наглость заваливать ее? Но меня не волнуют дырки, в которые ты суешь свой коротенький член. Я позвал тебя, чтобы ты прибрал здесь… Впрочем, ты прав. Ты заслужил наказание. Ты не выполнил моих указаний – позволил женщине уйти из дома. Можешь считать, что она все же умерла по твоей вине. Ты испортил мое имущество.

– Пощадите.

– Встань и возьми ее сердце, – велел Морл.

Шатаясь, толстяк подошел к трупу. После падения с крыши он едва стоял на ногах. К горлу подкатывала тошнота. Закрыв глаза, он нащупал в море крови скользкий комок плоти. Даже толстый ковер не мог сразу впитать столько крови.

– Ешь.

Он не сразу сообразил, что от него требуют. Морлу пришлось повторить:

– Будешь прощен, когда съешь его.

Ноги подогнулись, и толстяк снова бухнулся на колени. Полетели красные брызги. Он смотрел на сердце женщины, с которой его связывало что-то большее, чем похоть, и плакал. Слезы капали на сырой кусок мяса и смешивались с кровью. Он в последний раз соединялся с нею.

Потом слезы кончились. Крепкими зубами толстяк стал рвать мертвое сердце на куски. Давился, захлебывался кровавой злобой, почти рычал. Тошнота куда-то ушла.

Когда последний кусок был сожран, слепой сказал:

– Хорошо. Я доволен твоим послушанием. Ты прощен.

Глава 18

Кубик проснулся от отвращения. Никогда еще ему не снились такие мерзкие сны. Ему было холодно и гадко. Хотелось изблевать из себя ту дрянь, которая снилась, но она то ли ушла, то ли затаилась где-то внутри, очень глубоко. Он лежал и не мог понять, что с ним и где он. Лицо заливал липкий, какой-то ледяной пот. Голова тупо ныла. Во рту было суше, чем в пустыне. Перед глазами стоял неподвижный дым.

Потом появилось что-то еще. Какие-то расплывчатые очертания. Кубик очень старался, но никак не мог сфокусировать зрение.

– Как ты себя чувствуешь? – раздался над ухом гулкий голос.

– Спасибо, прекрасно, – прошептал Кубик. – Мне кажется, что я проделал заплыв по канализации.

– Он еще и шутит, – сказал тот же голос, но куда-то в сторону. – Отличный материал, дядюшка. Я буду с ним работать.

В голове у Кубика что-то забрезжило.

– Не советую, – слабым голосом сказал он. – Вы меня плохо знаете.

По правде говоря, он и сам сейчас себя плохо знал.

– Теперь я знаю о тебе гораздо больше, чем ты сам.

Обладатель гулкого голоса что-то делал с его головой, потом с руками. «Развязывает ремни», – догадался Кубик. Но руки все равно не хотели слушаться. Почему-то они стали намного тяжелее, чем раньше.

К губам поднесли стакан.

– Пей. Это восстановит твои силы.

Кубик принялся жадно всасывать в себя приятную на вкус, густую жидкость. Когда стакан опустел, зрение наконец прояснилось. Он увидел тощего детеныша Божества, стоящего над ним, и в стороне – толстого посланца-слугу. У детеныша блестели глаза, у толстяка же вид, напротив, был пришибленный, а взгляд пустой.

– Что ты видел? – с любопытством спросил детеныш.

– Мне снилось… Я не знаю, что это было. Какая-то гадость. Она заползла внутрь меня и стала там жить. – Кубика перекосило от омерзения. – Было страшно, – закончил он.

Детеныш кивал его словам.

– Устойчивый эффект. Очевидно, обычная реакция на вскрытие защитных барьеров. Страх подчинения чужому.

– Что вы со мной сделали? – спросил Кубик. Страх внезапно вернулся.

– Ничего я с тобой не сделал. – Детеныш сел напротив. – Просто погулял по твоей памяти. У тебя примечательная родословная. Твои предки в буквальном смысле делали историю.

Силы постепенно возвращались, но соображал он еще плохо. Тупая боль в голове только усилилась.

– Что такое «родословная», «предки» и «история»?

– Только не заставляй меня учить тебя грамоте. Ты прекрасно обходился без этих слов. Уверен, и впредь они тебе не понадобятся. Дядюшка, – он повернулся к толстяку, – приведи его в порядок и утром отправь в город. Дядюшка! Да что с тобой?

– Нет, ничего, – вздрогнув, пробормотал посланец.

Он помог Кубику вылезти из кресла и направил к выходу из комнаты.

– Спокойной ночи, дядюшка, – сказал детеныш. Толстяк как будто не услышал его.

– Сколько я спал? – спросил Кубик за дверью, вяло переступая ногами.

– Сегодня второе число.

От изумления Кубик остановился. Толстяк, держа его за локоть, поволок за собой.

– Мне нужно в город. Там…

– Заткнись.

Посланец открыл дверь, втолкнул его и зажег свет. Комната была небольшой, но уютной. Постель, стол, диван, душевая.

– До утра очухаешься и вали отсюда, парень. Сейчас принесу пожрать.

Кубик не стал возражать.

После ужина он сразу отключился. И ни один сволочной сон в эту ночь не посмел привидеться ему.

Утром толстяк разбудил его, дал на сборы десять минут и выставил вон.

Кубик думал, что ему снова придется пробираться по лесу к оставленной машине. Но посланец, все такой же угрюмо-пришибленный, привел его на крышу дома. Кубик узнал свою «тарелку».

Толстяк отстранил его и влез в нее первым.

– Должок остался, – объяснил он Кубику, вскрывая панель интеллект-платы.

– Что вы де… – возмущенно проговорила машина.

Ее оборвали выстрелы. Один, второй, третий. Псевдоличность Фаина, она же Борис, умерла. Посланец спрятал пистолет и вылез из машины.

– Теперь все. Можешь проваливать. – И предупредил напоследок: – В городе неладно. Странное творится. Поосторожней там, парень.

Кубик захлопнул дверцу.

Это неладное он почувствовал еще в воздухе над городом. После ночи Перемены прошло двое суток, а пожары продолжались. Огонь и дым гуляли по многим кварталам. Город выглядел запустевшим, разоренным, вымершим. Одинокие фигурки людей жались в тень домов, прятались среди развалин.

Декорации реала не поменялись. Очевидно, перемены происходили с людьми.

Кубик посадил «тарелку» в центре города. Огня там почти не было, но по улицам стелился дым. Под его завесой что-то творилось. Метались серые фигурки, сцеплялись друг с дружкой, бегали толпою. Слышались неразборчивые вопли. Кубик вытащил из гнезда в панели управления магнитный ключ, вышел из машины, заблокировал двери и не торопясь пошел изучать местные нравы.

Нравы ему не понравились сразу. По пути попалось два трупа – отдыхали от жизни прямо посреди улицы, почти рядышком. Потом мимо пробежал, не разбирая дороги, какой-то психованный крикун.

– Ла-ла-ла-ла ла-ла-ла ла-ла! – монотонно орал он. Похоже, это была песня. Очень отдаленно.

Когда песня затихла за поворотом, почти перед носом у Кубика просвистел увесистый булыжник. Он отпрянул, обернулся и вовремя увидел второй камень, летящий ему в голову. Еле успел увернуться. Из подворотни на противоположной стороне улицы показалась рука и снова метнула в него снаряд. Разозлившись, Кубик бросился туда, подбежал к углу, за которым прятался снайпер. Там уже никого не было. Только топот убегающих ног вдали.

Ему стало не по себе. Очень не хотелось связывать все это с новым сценарием. До сих пор ни один сим по пути не встретился. Может быть, массовый побег из психлечебницы? Или не побег. Лечебницы тоже обслуживались симами. А у них, видите ли, бунт.

Азартный гвалт прервал его размышления. Он свернул на поперечную улицу и увидел кучу-малу. Человек десять копошились в ней, воодушевленно мутузя друг дружку. Вокруг кучи стояли зрители. Выражения лиц у них были как у маленьких помоечных детей, зачарованно и с восторгом следящих за схваткой драчливых котов. Один даже засунул палец в рот. Другой достал из штанов свой мужской агрегат и с серьезным видом начал поливать дерущихся.

Кубик хотел было спросить, но махнул рукой и отвернулся. Сообразил, что они и сами не знают, что происходит.

И вдруг он увидел сима. Тот стоял неподалеку и с улыбкой смотрел на него. Почему он понял, что это сим, Кубик не мог бы сказать. Внешне они вообще ничем не отличались от людей. Распознать сима можно было только по его занятиям или просто наблюдая за ним какое-то время. Не пройдет и пяти минут, как сим непременно выдаст себя каким-нибудь придурковатым действием. Еще можно отличить по движениям. Симы не умеют двигаться быстро и не делают никаких жестов. Идиот и тормоз – универсальный портрет сима. Ну и боль – они ее не чувствуют.

Этот же сим просто стоял и смотрел. Разве что улыбался по-идиотски. Но… тут всех уже можно было смело классифицировать как клинических идиотов. Теперь он не сомневался – это сценарий. За двое суток проклятые симы превратили город в большую психушку. И сами стали надзирателями.

Не переставая радостно скалиться, сим направился к нему в обход кучи-малы. Двигался не спеша, уверенно. Скотина безмозглая. Кубик развернулся и бросился бежать. Черт его знает, как эта новая разновидность действует, и лучше держаться от них подальше.

Добежав до машины, он обнаружил, что к его «тарелке» проявлен немалый интерес. Дверца была помята и искорежена, по лобовому стеклу расползлась паутина трещин. На крыше стоял парень и дубасил по ней железным прутом.

– Эй! Это моя машина. А ну слазь, придурок, – сказал Кубик и для пущей внятности показал рукой.

Придурок посмотрел на него равнодушно и продолжил свое увлекательное занятие.

– Ладно, играйся, малыш, – недобрым голосом разрешил Кубик.

Не выпуская из вида рук парня – чтобы не огрел по голове невзначай, – он разблокировал дверцу, влез в машину и поднял ее на метр в воздух. Легко качнул из стороны в сторону. С испуганным воплем идиот полетел на землю.

С городом все было ясно. Заразу уже не остановить. Кубик полетел на работу. Раффл сказал, что клан ирчей собирается пересидеть опасное время в Центре, не высовываясь на улицу. Может быть, им это действительно удастся…

А что потом?!

И будет ли оно теперь вообще – это «потом»?…

Заходя на посадку над крышей здания Центра, он думал о том, получили ли здесь его сообщения, отправленные в спешке и тревоге из подвала жилища Божества. Тогда, в заточении, он не сомневался в действенности своего послания – потому что это была последняя его надежда, – но сейчас затея стала выглядеть очень бледно. Едва ли не глупой и бессмысленной. Наверняка они решили, что он свихнулся, удрал и развлекается дурацкими посланиями. Или того хуже – стал агентом горлов, распространяющим вражескую пропаганду.

Поэтому он не очень удивился, когда корпус его машины прошила автоматная очередь. Стреляли с крыши. Кубик резко поднял «тарелку» на высоту и заглянул вниз. Между машинами на стоянке прятались несколько человек. Они явно не хотели позволить ему высадиться. Кубик попытался настроить экран на нижний обзор. Экран зашипел и выдал сообщение: «Поврежден визор нижнего наблюдения». Но и без него ситуация была понятна: Кубик успел заметить лица стрелявших. На них был написан животный страх.

Значит, пока что им действительно удавалось отсидеться за стенами Центра. Но они чуяли опасность. Уже знали, что их сценарий пошел наперекосяк и происходит нечто пострашнее, чем просто война или бунт рабов. То есть, вероятнее всего, кое-кого из них симы все-таки оприходовали, заставив выставить охрану на крыше.

Кубик решил попробовать нижний вход. Опустил машину на улице. Несколько минут изучал обстановку, не вылезая. Ни людей, ни симов видно не было. Высокие двери портала здания заперты. Впрочем, они всегда заперты. Посторонним вход запрещен.

Он выпрыгнул из машины, быстро взлетел по ступеням и нажал кнопку коммуникатора.

– Пошел вон! – рявкнул, ожив, динамик. Голос был человеческий, а не компьютерный, как обычно.

– Разуй глаза, придурок, – гневно заорал в ответ Кубик. – Я свой!

И приложил к визору оба пропуска – общий, сотрудника Центра, и внутриклановый, подписанный президент-генералом Дивом. Почему-то они не заинтересовали посланца Божества, когда тот обыскивал Кубика.

Динамик какое-то время молчал, а затем снова начал грубить:

– Вали отсюда, сим вонючий. Карточки нарисовать и я могу. А свои все дома сидят.

– Ты что, сдурел, идиот? – задохнулся от возмущения Кубик. – Открывай дверь, сволочь! Какой я тебе на хрен сим?

– Тогда почему ты нормальный, если не сим?

– А какой я должен быть? – Кубик загрохал по двери ногами. – Кретином, как ты?

– Чем докажешь? – спросил динамик другим голосом. Кретина отстранили от переговоров.

Кубик перестал лупить в дверь и задумался.

– Долбанись головой об стену, – подсказали ему без всякой иронии. – Посильнее.

В этом был смысл. Хотя тоже отдающий кретинизмом. Только полный псих может добровольно и осознанно долбануться головой об стену так, чтобы завыть от боли. А именно этого от него и требовали. Взвыть от боли, которой не чувствуют симы.

– Да пошел ты. Сам долбанись. Я не сим, чтобы проводить такие эксперименты.

Динамик вдруг заговорил на разные голоса, похожие на потусторонние:

– Да не сим он, не видишь…

– …осторожность…

– …может притворяться…

– …боится башкой стукнуться, значит, свой…

– …да рожа ведь знакомая…

– …точно…

Совещание призраков окончилось, и дверь как по волшебству отворилась. Высунулась пара рук, и Кубика быстро втянули внутрь, после чего дверь снова намертво закрылась. Он очутился в окружении насупленных и вооруженных до зубов людей. Кое-кто на всякий случай отошел на несколько шагов в сторону и нацелил на него оружие. К голове сразу приставили идентификатор и считали номер.

– Свой!

В голосе было и облегчение, и удивление. Тотчас начали хлопать его по плечам, предлагать сигареты, делиться впечатлениями и расспрашивать, что да как. Он сердито отмахивался от сигарет и вопросов и норовил смыться. Двери сторожили человек десять. Наверное, поровну от обоих кланов. Узнав в Кубике ирча, свои оттеснили горлов в сторону. Но те и сами потеряли к нему интерес.

– Извини, братан. У нас приказ никого не пускать.

– Как тебе удалось от симов уйти?

– Они всем подряд мозги скручивают.

– Ты что, ничего не знаешь?

– Этот новый реал…

– Паскудство какое-то…

– Начальству виднее…

– Как там вообще, в городе?

– Они уже пытались через крышу…

– Пятерых наших погасили. Пришлось пристрелить…

– А куда все здешние симы делись?

– А хрен знает. И хорошо, что делись. А то был бы полный…

Кубику наконец удалось удрать. Он проскочил к лифтам, поднялся на пятый этаж и побежал к медблоку. Если все симы, приписанные к Центру, куда-то внезапно подевались, то… Кто лечит раненых?

Он влетел в дверь медблока, пронесся по боксам.

Пусто. Ни одна койка не занята. Больные и раненые отсутствуют.

Спустился на третий этаж. Приемная президент-генерала на запоре. Две минуты дубасил в дверь – без толку. Если там и читали его послание, то теперь это не имеет никакого значения. Теперь нужно защищаться – нападать поздно.

Без всякой надежды Кубик добрел до триста двадцать первой комнаты, штаб-квартиры секретного отдела, и посигналил. Пусто.

Он сполз по стене на корточки и сжал голову кулаками. Пусто. Теперь он один. Против всех. Раф мертв.

Нужно что-то делать.

Что?

Во-первых, прекратить себя жалеть. Могло быть по-другому, да. Но вышло так, как вышло. Значит, забыть.

Нет, не забыть. Теперь забывать он как раз не имеет права. Теперь все должно быть по-другому.

Если будет чему быть.

Во-вторых, достать оружие.

Кубик заставил себя встать и идти на склад.

Склад располагался на нулевом этаже. Спустившись и найдя нужную дверь, Кубик наткнулся на охранника – щуплого сержанта с щенячьей отвагой в глазах и стволом в руках. Сунул ему под нос жетон секретного агента.

– Мне нужно оружие.

– Но… – Парень попробовал было засомневаться в целесообразности оного.

– Здесь ясно сказано, – свирепо перебил его Кубик, – обладателю сего оказывать всемерное содействие.

Парень смущенно притих и молча, даже не проверив его личный номер, показал стволом на секцию, где хранилось оружие.

Кубик повесил на себя пару автоматов, за пояс пристроил «бонни», потом немного походил между кронштейнами, гнездами и полками, примеряясь к незнакомым моделям и предметам вооружения. Где-то здесь должны быть и плазменные ружья, но с ними-то он точно не умел обращаться. Только слышал, что это сильная и опасная штука, с которой нужно быть постоянно начеку. Иначе запросто уничтожит все живое и неживое в радиусе километра. Ну и стрелка заодно.

Уходя, положил в карман куртки еще пару гранат поувесистее. Сержант проводил его взглядом, в котором была жадность. Молодая щенячья жадность до настоящей, не компьютерной или виртуальной, боевки, стрельбы или, на худой конец, хорошей потасовки. Почувствовав себя опытным воякой – все же одна перестрелка за плечами уже имелась, – Кубик одарил парня скупой мужской улыбкой.

Знал бы ты, салага… Что в игрушках – опыт и удачливость, то в настоящем бою – ничто. Что в виртуалке – уверенность в себе, в том самом настоящем бою легко подставит тебя под пулю. Компьютерные стрелялки воспитывают лохов. А откуда берутся настоящие солдаты, никто не знает. Вернее всего, это просто фантастика. Или история.

Слово «история» выскочило в голове внезапно. Пару дней назад его произнесло Божество, а затем повторил детеныш Божества. Кубик догадывался, что оно означает прошлое. Истинную реальность, подевавшуюся куда-то двадцать лет назад.

Ее можно вернуть, внезапно сказал он себе. Для этого нужно стать настоящим солдатом.

Обвешанный оружием, он вернулся на первый этаж за новостями. Вояки, сторожившие вход, что-то оживленно обсуждали, прилипнув к дисплею наружного визора и к окнам.

– Стягиваются, гады…

– Нужно подкрепление…

– Уже доложили…

– Сколько их теперь?

– На этой стороне штук пятнадцать…

– Чего они лыбятся?

– Да они нас окружают, мужики…

– У них нет оружия…

– В осаде…

Кубик протолкался к окну с толстым непробиваемым стеклом. Симы в самом деле подтягивались к зданию. Они приходили пешком и прилетали на «тарелках». Машины перегородили всю улицу перед входом в Центр. Растягивая рты в неправдоподобных улыбках, симы брали здание в кольцо. Кубик с ужасом подумал, что в городе, наверное, не осталось ни одного человека – только человекообразные, и прожорливые симы подбираются теперь к остаткам. Они чуют добычу за стенами Центра. Никто не знает, как они будут выцарапывать эту добычу – не голыми же руками ломать двери, – но симы были явно уверены в исходе дела. Это действовало на нервы.

– Резиновые вонючки, – пробормотал кто-то позади него. – Ошибка природы.

Кубик так резко развернулся, что клацнули друг о дружку висящие на плече автоматы.

– Природы?! – переспросил холодно-презрительно, уставясь в упор на бритоголового с белыми усами и серьгой в ухе. Вспомнил его имя – Тайд по прозвищу Альбинос и невольно скосил глаза на правую руку, к которой, как уверял Раф, был приращен биопротез. Правильно Оракул закусил им. – А сценарий тоже природа писала?

Альбинос, недоумевая по поводу его возмущения, пожал плечами.

– В сценарии такого нет. Там обыкновенная революция. Ты что, правила не читал? Откуда ты вообще вылез?

– А это не революция? – усмехнулся Кубик, ткнув пальцем в стекло. – Верней сказать, революционная эволюция. Итог развития человечества.

– Вредно смотреть столько фантастики, – ответил Тайд, шевельнув белыми усами.

Эволюция была популярной темой сюжетов фантастических виэров. Будущее, в отличие от прошлого, имело право хотя бы на такое существование – в виде виртуального кино. Но черпать из подобного кино убеждения считалось тупоумием.

– Произошел какой-то сбой, – продолжал Альбинос. – Природа иногда может ошибаться. К сожалению.

– А может быть, кто-то ошибся за нее? – спросил Кубик и так же резко отвернулся к окну.

– Из-за этой ошибки мы все теперь передохнем, – проворчал кто-то рядом.

– А они знают, – Кубик снова повернулся к Альбиносу и кивнул на горлов, кучковавшихся отдельно, у другого окна, – что сценарий был подменен?

– Они считают, что их дорогое и любимое Божество вошло во вкус и продолжает гневаться, – с сарказмом ответил Тайд.

– А если бы они узнали… – Кубик не докончил фразу.

– А ты скажи им, – сузив глаза, посоветовал Тайд. – Они тебя первого вытолкнут за дверь к этим резиновым куклам.

Кубик ответил ему проникновенным, от души, взглядом.

– Смотрите! – вдруг раздался взволнованный крик.

Все снова приникли к окну.

Снаружи была бойня. Какой-то человек, стоя на крыше «тарелки», лупил из автомата по оцеплению симов. Выглядело это как замедленные кадры кино, когда зритель должен увидеть и прочувствовать малейшие подробности и динамику происходящего. Кубику даже казалось, что он видит, как разлетаются из ствола пули и входят в неповоротливые тела симов, медленно, в эффектных кувырках падающих на землю. Лицо человека, незнакомое, было ровным и спокойным. И в этом тоже было что-то от кино. Что-то ненатуральное. Кубик никак не мог поймать это ощущение и беспокойно следил за событиями.

Выкосив всех симов на расстоянии нескольких десятков метров, человек красивым жестом отбросил автомат в сторону, спрыгнул с машины и не спеша, словно ничего не случилось, поднялся по ступеням к дверям здания. Включился коммуникатор, и они услышали его голос, низкий и хриплый:

– Откройте, я человек.

– Не открывайте! – взвизгнул кто-то из вояк.

– Кто-нибудь его знает?

Десять человек растерянно переглядывались. Бойня на улице, безусловно, впечатляла. Но… никто не мог сформулировать это смутное, тревожащее чувство…

– Откройте, пока они опять не наползли сюда, – снова заговорил незнакомец. В его словах не было ни капли волнения.

– Пусть стукнется обо что-нибудь.

– Докажи, что ты человек, – сказали ему. – Сделай себе больно.

Незнакомец отошел от коммуникатора, чтобы его было видно в окна. А затем, так же бесстрастно, как делал все, подобрал с земли автомат и с размаху саданул им себя по колену. Вскрикнул и, сжав зубы, перекривился от боли. Пять секунд спустя прохромал к дверям и спросил через коммуникатор:

– Этого достаточно?

– Свой, мужики! – радостно загомонила охрана.

Кубик хотел крикнуть «Нет», но опоздал. Да и аргументов, способных перевесить такой удар по колену, у него не было. Разве что ненормальное бесстрастие, с каким это было проделано. И вся эта картинность…

Дверь распахнулась, и незнакомец ступил в холл здания. Остановился, пробежался глазами по лицам охраны и…

И плотоядно улыбнулся.

В тот же миг все стволы нацелились на него. Одним глазом Кубик увидел за окном движение. Это поднимались с земли расстрелянные симы. Живые, невредимые, улыбающиеся.

– Стреляйте!

За грохотом выстрелов никто не услышал, что сказал перехитривший их сим. Видели только движение губ. А затем он, не обращая внимания на пули, дырявящие его, повернулся вбок и шагнул к ближайшему охраннику. Пока между ними не осталось двух шагов, тот продолжал остервенело стрелять. Потом опустил ствол и как будто оцепенел. Автомат выпал из рук. Сим подошел к нему еще на шаг и остановился. Стрельба прекратилась. Фантом не реагировал на металл. Приблизиться к нему никто не решался.

Кубику не видно было, что происходит между симом и его жертвой. Он выдрал из-за пояса «бонни» и, растолкав стрелков, выпустил луч в спину фантома.

Ноль эффекта.

– Разойдитесь! – крикнул он, в азарте выхватывая из кармана гранату.

Охранники бросились врассыпную. Некоторые полегли на пол и закрыли руками голову.

Кубик швырнул гранату под ноги симу и сам упал ничком.

Граната, повертевшись волчком, почему-то не взорвалась.

– Ты это… кольцо… надо было выдернуть, – раздалось рядом.

Кубик смущенно поднялся с пола. Сим продолжал обедать. Их игры его не занимали.

– Еще есть? – спросил тот же охранник.

Кубик достал вторую гранату и отдал ему. Охранник выдернул колечко и метнул с криком «Ложись!».

Кубик с опозданием подумал, что взрывом может снести двери. Какие же они все идиоты.

Но обошлось. Двери из суперпрочного люминосплава выстояли.

Когда рассеялся дым, все узрели целехонького сима. Он стоял лицом к ним и выглядел очень довольным. От его жертвы после взрыва остались только фрагменты.

Божество сказало правду, вдруг сообразил Кубик. У людей нет оружия против симов.

Охранники попятились. Но сим и не думал настигать их. Вместо этого он внезапно икнул. Громко и выразительно. Давая понять, что сыт, благодарен за трапезу и больше не хочет.

Сторожевые вояки прекратили отступление и переглянулись.

– Обожрался, сволочь, – высказал общее соображение Кубик.

Вдевятером они набросились на него, повалили и стали бить. Даже горлам нипочем теперь был гнев Божества. Никто не знал, зачем они это делают. Сим не испытывал ни боли, ни унижения. Он был просто бревном, которому они мстили за свой страх.

Кубик нажал на пуск автомата, послав очередь в потолок. Охрана перестала лягать тело и схватилась за стволы, озираясь.

– Больше заняться нечем? – надменно спросил Кубик.

– Ну ты, командир недоделанный…

– Это пленный, что хотим, то и…

– А вы думаете, ему одного надолго хватит? – насмешливо осведомился он.

– А что с ним делать-то?

– Если его ничего не берет?

– Тащите к окну, – распорядился Кубик. – Надо его вышвырнуть.

– Ты чего тут раскомандовался-то? Он же трофейный.

– Закройся, Дропс. Парень дело говорит.

Несколько человек подхватили сима за конечности и поволокли к окну. Все было проделано быстро и четко. Симы на улице не успели воспользоваться открытым на несколько секунд окном.

– Да их тут уже целая толпа! – присвистнул один из охранников.

– Вот уроды. Воскресли.

– Здорово мы лоханулись.

– Ну все, дверь намертво блокируем. Чтоб больше никого…

– Задницей своей клянусь, они через крышу будут пробиваться.

– Кто-нибудь знает, где президент-генерал?

– Он тебе жопу не прикроет.

– Спрятался где-нибудь, а мы тут отдувайся за всех.

– Нет, ты смотри, что уроды делают!

Симы пошли на приступ. Подняли в воздух все имевшиеся у них машины и начали таранить ими окна. Толстые стекла дребезжали, но сопротивлялись напору. Как долго они продержатся, никто не знал.

В холле повисла напряженная тишина. Несколько минут спустя кто-то робко поинтересовался:

– А че мы тут делаем, парни?

И словно по команде, охранники начали по одному отходить к лифтам и лестнице.

Снова оставшись в одиночестве, Кубик еще какое-то время наблюдал за атакой симов. Стратегия их была примитивна и груба. Очевидно, десятимиллиметровое небьющееся стекло было по зубам только Оракулам. Для обыкновенных «тарелок» это была броня. Атака начала сходить на нет. Но острых ощущений Кубику хватило на несколько месяцев вперед.

Он подобрал с пола неразорвавшуюся гранату, проверил блокировку дверей и тоже пошел к лифтам.

На первом уровне здания имелось еще несколько входов, но все заблокированные – ими никогда не пользовались. Крыша же и в самом деле была слабым местом. За лестницу можно не беспокоиться – она замурована на десятом и на двадцать пятом уровнях. Но шахты лифтов, выходящие на поверхность крыши, сделаны не из стекла, а из пласт-аморфа, уступающего в прочности. Тупой лобовой атакой на «тарелках» их не разбить, но, например, из гранатомета…

Это если заблокировать лифты. А если не сделать этого, им достаточно всего лишь нажать на кнопку вызова. Компьютерного привратника, как внизу, там почему-то отродясь не было. Задумавшись сейчас об этом, Кубик не мог объяснить себе этот непорядок. Вот почему посланец Божества свободно разгуливал по Центру. Вот из-за чего погиб Раффл и остальные…

Нужно было вытащить с крыши всех, кто там еще оставался, и заблокировать лифты. Хотя бы на время это спасет их. Пока уроды не раздобудут гранатомет.

Но, похоже, эта счастливая мысль уже посетила чью-то голову. Лифт остановился на десятом этаже и вежливо сообщил, что дальнейший подъем невозможен из-за технических сбоев в системе. Хорошо еще, двери открыл.

Выйдя из кабины, Кубик увидел идиота.

Идиотом был сержант Натс. Он сидел на полу у стены и мычал, разговаривая сам с собой. Оружия у него не было, из разбитого носа текла кровь.

– Этот еще безобидный, – услышал Кубик. В блоке управления всех трех лифтов, встроенном в стенную панель и для удобства имевшемся на каждом этаже, ковырялся лично президент-генерал Див. – С утра оттуда как поперли один за другим. Представляешь? Но этот последний. Я стер из памяти двадцать пятый уровень. Напрочь.

Он потер руки и смущенно добавил:

– Не в ладах я с техникой. По-другому не выходило. Представляешь?

– Представляю, – пробормотал Кубик. – А кто попер-то?

– Попер-то кто? Да вот эти. – Президент-генерал показал на сержанта. – Только бешеные. Пятеро или семеро. Один другому глотку перегрыз. Представляешь? Прямо в лифте. Мутанты прямо какие-то сделались. Всех пристрелили. Представляешь?

Президент-генерал был напуган и очень неумело скрывал страх. Нервно потирал ладони и, возможно, рассчитывал на то, что секретный агент 002 станет его личным охранником. Посему пытался втереться в доверие, поскольку приказывать уже не мог – не та ситуация.

– Я туда всех отправил, кто стрелять умел. Чтобы не пропустить этих, фантомасов. А они – всех их. Этот вот – вернулся. Зачем-то. Как только ухитрился? Он же не соображает ничего.

– Сколько там было человек?

– Не зн… не знаю. Двадцать. Тридцать.

Это означало конец клана. После всех потерь последнего месяца оставались жалкие крохи.

– Что вы собираетесь делать? – жестко спросил Кубик.

– Что я могу делать? – жалким голосом ответил президент-генерал и развел руками. – Я устал. Мне надо отдохнуть. Я хочу спать.

– Они все равно рано или поздно проникнут в здание.

– Да, да, все равно. Все кончено. – Президент-генерал затравленно посмотрел на сержанта Натса, дебильно ухмыляющегося, и вдруг достал из кармана пистолет. – Мы что-то сделали неправильно. Скажи, – он перевел отчаянный взор на Кубика, – что мы сделали неправильно?

– Вы слишком полагались на законы природы.

– Да, да, законы, – пробормотал Див.

– Которые придуманы людьми.

– А разве кроме них что-то есть? – беспокойно спросил президент-генерал. – Есть? – Он подошел к Кубику и вцепился в его куртку, заглядывая в глаза. – Есть?

– Есть.

Президент-генерал отпустил его и отошел, как побитый пес.

– Тогда, может быть, и они для чего-то нужны. – Он безнадежно махнул на сержанта. – Но это выше моего разумения. Я не хочу. Я устал. Я боюсь заснуть и проснуться идиотом, как он. Они же нас везде найдут, где бы мы ни спрятались, да? Но я могу перехитрить их. И ты тоже можешь. Давай перехитрим их? – Президент-генерал преданно смотрел на секретного агента 002 и поглаживал пальцем ствол пистолета.

«Ему нужна компания, чтобы застрелиться, – догадался Кубик. – Хочет, чтобы я сделал это первым».

– Нет. – Он покачал головой. – Я хочу посмотреть, чем все закончится.

На сером, обмякшем лице президент-генерала расцвело изумление.

– Рассчитываешь, что тебе удастся спастись?

– Может быть. Но я ничего не рассчитываю.

– Тогда ты сумасшедший. – В голосе явственно послышалась обида на что-то.

Рука его тряслась, когда он поднимал пистолет к голове.

– Но я все равно перехитрю их. Один. Всех. И фантомасов, и законы природы, и то, что кроме них.

Кубик хотел сказать ему: «Ты перехитришь только самого себя», но не успел. Президент-генерал быстро вставил ствол в рот и выстрелил.

Сержант Натс захихикал, тыча пальцем в упавшее тело.

Кубик отвернулся и направился к лестнице. Как и президент-генерал, он не знал, что делать. Но выход должен быть. Именно и только потому, что законы природы не единственная сила, правящая миром. Божества тоже могут ошибаться и промахиваться.

Он спустился на пятый этаж, никого не встретив. Люди, еще остававшиеся, попрятались в ожидании неминуемого. Надолго ли «фантомасов» задержит спуск по лифтовым шахтам? Все зависит от того, насколько они сообразительны. Судя по представлению с расстрелом, разыгранному на улице перед входом, даже чересчур сообразительны. В отличие от тех придурковатых, что верою и правдою служили людям до того.

Кубик дошел до двери с табличкой «Мониторинг независимого сетевого наполнения. Сканер-дайджест», приложил карт-ключ к замку. Сюда мог заходить любой, кому требовалась концентрированная полезная информация, выжимаемая сканером из мировой «желтой» сети. В отличие от «белой», целиком создаваемой и курируемой Центром, «желтая» организовывалась любителями поторчать в сети, обменяться новостями и заявить о себе. Поскольку Центр не имел отделений и агентуры в других городах мира, информация о происходящем на планете добывалась именно оттуда. Ни ирчи, ни горлы не чувствовали в этом ущемления – «желтых» сведений о любой точке мира всегда было с избытком, а вся нагрузка по вычленению сухого остатка из густого мусора ложилась на бесчувственный и потому безупречный сетевой сканер.

Сейчас здесь тоже никого не было. Кубик подсел к одному из десятка компов и включил экран.

– Добрый день, – сказал проснувшийся комп. – Какая информация вас интересует?

– Любая.

– Уточните, пожалуйста, задачу. В какой области любая?

– Я хочу знать, что происходит в мире.

– В таком случае вам лучше обратиться к официальным каналам сети. Там вы сможете получить исчерпывающую информацию по данному вопросу.

– Мне нужна неофициальная информация, – терпеливо объяснил Кубик непонятливой машине.

– Ясно. Информация отсутствует. Ничем не могу вам помочь.

– Не морочь мне голову. – Рассвирепев внезапно, Кубик чуть не грохнул кулаком по столу.

– Простите, задача неясна. Что такое «не морочь»?

– За какой срок отсутствует информация и почему?

– За последние двадцать восемь часов в неофициальную сеть не вошел ни один пользователь.

В сущности, это и был ответ на его запрос. Но он все еще не хотел верить в это.

– Дай информацию за первое число месяца.

– Какой континент вас интересует в первую очередь?

– Любой.

– Города Европы и Северной Америки. Даю контекст.

На экране появились сухие, безэмоциональные, обработанные машиной дайджест-выжимки. Рим, Барселона, Лион, Эдинбург, Лос-Девлс, Торонто, Олд-Мехико. Но несмотря на засушенность предложенных текстовых фрагментов, во всех Кубик отчетливо видел один и тот же вопль недоумения. Не гнев, не возмущение, не страх. Люди даже не поняли, что происходит и что с ними делают. Была только беспомощная обиженность на неведомую пакость, свалившуюся им на головы. И конечно, они и не думали сопротивляться этой пакости. Они слишком привыкли ничего не делать, доверяя законам природы. Или законам Божества. Как там сказало Божество? «Картонные фигурки».

– До свиданья, – сказал компьютер, когда Кубику надоело убеждаться в том, что мир все же вылетел в давно обещанную задницу.

Он вышел в коридор, посмотрел направо и налево, решая, куда направить стопы. Стопы сами собой направились к настежь распахнутой невдалеке двери. Подойдя ближе, он убедился, что это одна из святая святых клана, куда рядовым сотрудникам доступ был запрещен. Отдел информационной поддержки генерировал и оформлял ту самую официальную информацию, которая наполняла «белую» сеть. Здесь в соответствии со сценарием разрабатывались правила и информационный антураж каждого очередного реала. Без этой поддержки реал просто не мог бы полноценно существовать. Людям нужно было объяснять, как им жить в новой реальности, чего ждать и, главное, чего ждет от них сам реал. Это была чертовски трудная работа, и ее доверяли только самым опытным.

Кубик остановился в дверях. Он никогда раньше здесь не был. Помещение было больше, чем у «Мониторинга», и, кроме компьютеров, на столах в беспорядке лежали толстые пачки распечаток и просто чистых листов. Такое количество бумаги Кубик видел еще только в одном месте. В доме Божества, у его детеныша. Даже в архиве не было столько.

«А ведь это память, – подумал он. – Куда это все девается? В огонь?»

Спиной к нему за одним из компов сидел человек. Пальцы его стремительно бегали по клавишам, набирая текст. Он не слышал, как Кубик вошел в комнату и встал позади него, глядя на экран. Или слышал, но был слишком увлечен, чтобы поворачиваться.

«Мятеж преступных симулакрумов в самом разгаре, – прочитал Кубик. – Они восстали на своего хозяина – человека, – отказываются выполнять заложенные в них самой природой функции и выдвигают требования равноправия. Однако некоторые экстремистски настроенные симулакрумы, фундаменталисты антигуманных движений „Страшный суд тиранам“ и „За мир без биологических организмов“, настаивают на своих крайних позициях и объявляют, что будут бороться до победного конца любыми средствами и методами. Они уже отмежевались от своих более умеренных собратьев и фактически начали войну против них. Очевидно, что этот раскол только на руку нам, людям. Обессилив друг друга в этой междуусобице, симулакрумы, или, как их еще называют, фантомасы – от слова „фантом“, – будут вынуждены пойти на уступки и в конце концов сложить оружие, направленное против нас. Рано или поздно мы заставим их вернуться на путь мирного служения человечеству…»

Этот придурок, невзирая на творящееся вокруг погружение в задницу, продолжал нести свет знания массам. Или не знал, или делал вид, будто не знает, что оным массам этот свет уже никогда не понадобится – их навсегда укроет собою тьма слабоумия и буйного озверения. Похоже, его самого нужно было просвещать, чтобы не занимался фигней. Самыми радикальными методами.

Кубик снял с плеча автомат и припечатал рукоять к черепу придурка. Тот расслабленно откинулся на спинку кресла, потом сполз на пол и затих. Кубик выстрелил в экран компьютера. Подумал и расстрелял остальные. Затем обыскал тело, нашел карт-ключ от комнаты. Вышел в коридор и заблокировал снаружи дверь. На случай, если симы будут здесь раньше, чем парень очухается. Ключ протолкнул в щель снизу.

Перед тем как снова спуститься на первый этаж, он вспомнил о том, что есть еще одно дело.

На девятом уровне было так же пусто. «Куда они все зарылись?» – спрашивал он себя. Может быть, никого уже не осталось? А те, кто охранял нижний вход? Им-то не ясно разве, что прятаться бесполезно? Нужно как-то прорываться.

Квартира встретила его уютом и неубранной постелью четырехдневной давности. На миг он ощутил соблазн – упасть, заснуть и не просыпаться. Ствол в рот, и спокойной ночи. И никто уже не досмотрит эту страшную историю до конца.

«Нет, – сказал он себе. – Ведь я сумасшедший. Я должен делать все наоборот».

Потом вытащил из тайника книгу. Странное слово. Книга. Но, пожалуй, приятное на ощупь. Засунул за пояс и прикрыл курткой.

Комбайн нацедил в стакан питательную жидкость. Кубик быстро опрокинул ее в себя – нельзя медлить – и покинул квартиру.

Не зря торопился.

На площадке шестого этажа его настиг вопль. Кто-то бежал сверху и орал, как резаный:

– Они прошли! Лезут по лифтовым шахтам! Мы все сдохнем! Уже сдохли! Аааааааа!

Кубика он как будто не заметил. Пронесся мимо, толкнув, продолжая орать. Это был охранник с первого этажа, Дропс. Кубик побежал за ним.

К счастью, симы не умеют быстро двигаться.

На втором этаже он догнал Дропса и схватил за шиворот. Тот вжал голову в плечи и зажмурился. Кубик потащил его в холл, к окнам.

Это было просто, как дважды два. Открыв проход на крыше здания, симы убрались с улицы. Перед входными дверьми стояла только одна «тарелка» – бывшая псевдоличность Борис. Симы не смогли открыть ее. Ключ лежал в кармане у Кубика.

Одной рукой держа Дропса, второй он раздвинул оконные рамы и выглянул наружу. Метрах в сорока от «тарелки» стоял сим. Был шанс успеть – и немалый. А времени возиться с компьютерной разблокировкой дверей внизу, напротив, не оставалось. Встряхнув Дропса, Кубик приказал:

– Прыгай и беги к машине.

Тот начал испуганно мотать головой.

– Не, не, не, там, там…

– Твое спасение там! – рявкнул Кубик и принялся выпихивать Дропса в окно.

Кое-как тот перелез через подоконник и с криком свалился вниз. Высота была небольшой, но, видно, удар о землю все же вытряс из него последние мозги. Стремительно вскочив, Дропс кинулся бежать. Не к машине, как было велено, а прямиком в объятия сима. Тот, обернувшись на вопль, уже ждал его. С радостной улыбкой. Как он понял, что это не слабоумная жертва его собратьев, а тот, кем еще можно немножко полакомиться, Кубик не стал гадать. Прыгнул, подбежал к машине, приложил ключ и нажал на «взлет».

Дропс окончил свое разумное существование в объятиях сима.

Глава 19

«Возвращайся к себе домой». Негромкие слова все еще звучали внутри него, отдаваясь во всем теле, которое как будто звенело в лад им. В этих словах была необыкновенная сила.

Никогда он еще не сталкивался с подобным. Никакая сила прежде не могла так просто вышвырнуть его из прошлого, из чужой плоти, вернув в настоящее, в его собственное тело двадцатилетнего заморыша. Но тот, кого он видел там, действовал силою, которою покорял себе все. Все без остатка. Сила Морла пред нею была ничем.

Открылась дверь, и в комнату бесшумно и осторожно проник слуга.

– А, дядюшка, – невесело приветствовал его Дан. – Заходи. Я не работаю.

Толстяк как будто колебался, пребывая в замешательстве. Точно рассчитывал обнаружить здесь совсем другое.

– Не работаешь? – не своим голосом перепросил он. – Я думал… ты еще долго будешь… не здесь.

Дан стянул с головы приспособление и отложил в сторону.

– Я тоже так думал. Но, видишь ли, кое-что случилось. Что у тебя с лицом, дядюшка?

Лицо было помятым, небритым, постаревшим, с синими мешками под глазами.

– Ты как будто пил беспробудно неделю. Может быть, тебя бросила твоя девушка?

Толстяка перекосило.

– Ну извини, извини. Лезу не в свое дело.

– Она не бросала меня, – прохрипел Камил. – Она…

– Да, ведь ее пользует мой отец, – подавив усмешку, вспомнил Дан. – Хорошего, разумеется, мало. Но, похоже, я не смогу тебе ничем помочь.

– Помочь? – заморгал толстяк.

– Если бы я убил его… Ведь ты хочешь убить его?

– Его нельзя убить, – съежившись, ответил слуга.

– Вернее, бессмысленно. Я хотел забрать у него силу. Но теперь она не нужна мне. Я видел то, что превосходит ее. Если мой отец владеет настоящим… если прошлое покорится мне… будущее все равно принадлежит ему. А значит, я и мой родитель… мы только маленькие болотные островки на широкой реке времени.

– Кому принадлежит будущее? – Толстяк проявил слабый интерес. Примерно такой же, какой возникает у умирающего к стоящей рядом тарелке каши.

– Я не знаю, кто он. Я видел его в памяти далекого предка этого парня, который был у нас в гостях. Ты не спросил его имя?

– Нет.

– Хотя это неважно. Этот предок жил две тысячи лет назад, далеко отсюда. Что ты там прячешь, дядюшка?

Одну руку толстяк все время держал за спиной. Услышав вопрос, он несколько мгновений колебался, мрачнея на глазах и из просто осоловелого и пришибленного дядюшки делаясь угрюмым воплощением неизлечимой мизантропии. А затем протянул вперед руку, показывая.

– Кинжал? – удивился Дан. – Старинный. Где ты его достал?

Угрюмое воплощение не отвечало, уставив тяжелый взгляд на молодого хозяина.

– Я, кажется, догадался, – тоже помрачнев, сказал Дан. – Ты собираешься убить меня?

– Она не бросила меня, – замогильным голосом заговорил слуга. – Морл убил ее. Я не могу убить его. Поэтому убью тебя.

Дан укусил губу, но даже не попытался встать с кресла.

– Месть, – произнес затем брезгливо. – Примитивное занятие примитивных людей. Ты разочаровываешь меня, дядюшка. А может быть, ты сошел с ума, горюя по своей подружке?

– Он заставил меня сожрать ее сердце.

– Почему-то мне кажется, что ты сделал это не задумываясь. А знаешь, дядюшка, – Дан немного оживился, – ты, наверное, прав. Больше мне здесь делать нечего. – Он обвел прощальным взглядом комнату и все, что в ней было – книги, компьютеры, разбросанное железо. Взял со стола маленькую коробочку – дистанционку своего последнего изобретения. – Я готов. Делай свое дело.

Толстяк не пошевелился.

– У тебя дрожат руки, дядюшка. Как же ты будешь меня убивать?

Толстяк заторможенно посмотрел на руки.

– Дрожат. Этими руками я вытащил тебя из твоей матери. Купал тебя ими, кормил.

– Не будь таким сентиментальным, дядюшка. Ты убийца, а не нянька. Или ты передумал?

– Нет.

– Ну тогда оставь сожаления и приступай к делу. Иначе ты разочаруешь меня во второй раз.

Толстяк медленно подошел к креслу.

– Мне закрыть глаза, чтобы не смущать тебя?

– Да.

– Прощай, дядюшка. Я ухожу. Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся. А если и встретимся, ты меня не узнаешь. Мне будет тебя не хватать.

– Прощай.

Поднялась рука, и узкий кинжал полоснул по цыплячьей шее. Выронив его, толстяк упал на пол и зарыдал.

Проснувшись, Кубик долго не мог понять, где находится и почему ему так паршиво. Это ощущение было знакомым, но на воспоминания, что и как, уже не было времени. Зажав рот ладонью, он выполз из машины. Желудок едва сам не выскочил на землю вместе с содержимым.

Отплевавшись, он снова залез в машину и закрыл дверцу. Немного полегчало. Но голова трещала по швам. Теперь он вспомнил, что это такое. Сопливый детеныш Божества опять ползал по его мозгам. И не понять, вылез ли обратно. Или он до сих пор там? Нет, конечно, нет.

Накануне до темноты он летал над дымным городом, ища пристанища. Людей на улицах стало больше. Но это были уже не люди. Может быть, где-то, в каких-нибудь развалинах и закоулках еще прятались уцелевшие. У них не было шансов – симы по-прежнему хозяйничали в городе, дожирая остатки. Возможно, за городом фантомов не было. Но уходить в леса никто бы не решился. Кубик сам не рискнул ночевать в дикой загородной местности и спрятал машину посреди выгоревших руин на окраине. Запечатал двери, включил сторожок и сразу провалился в сон.

Теперь надо было искать еду и воду. Раньше это никогда не заботило его. Пищевые комбайны имелись везде. Но доставку к комбайнам питьевой воды и питательной протомассы по сложной системе каналов и распределительных узлов обеспечивали симы. Того, что запасено комбайнами в индивидуальных резервуарах, хватит ненадолго. К тому же еще нужно найти целый, неиспорченный комбайн. Вряд ли это можно сделать в здешних руинах.

Скоро в городе начнется голод. Однажды, давно, Кубик слышал от какого-то знакомого, что если разделать на куски человеческое тело, засунуть в комбайн и ввести в меню запрос «Жареное мясо», можно получить вкуснейшее блюдо. Откуда тот про это узнал, сказать не соизволил. Наверное, в конце концов так и произойдет, подумал Кубик. Озверевшие люди начнут убивать друг дружку и загружать человечиной комбайны. Если вообще мысль о комбайнах посетит их выжранные мозги.

Но ведь они и без того уже грызут друг друга. Риск пешей прогулки по городу удваивается. Не попадешь в лапы симам, так свои разделают. Бывшие свои.

Рискнуть же требовалось прямо сейчас. Он полсуток провел в машине, и от начинающейся клаустрофобии уже сводило мышцы лица. Он чувствовал, что тоже потихоньку звереет.

Накануне он загнал машину под козырек державшегося на весу перекрытия второго этажа разрушенного здания. Поэтому хорошего обзора окрестностей не было. Кубик покинул «тарелку» и осторожно выбрался из укрытия. Сильно пахло дымом, но воздух был прозрачен. На плече бряцали автоматы. Почти сроднился с ними и лучевым пистолетом за поясом. Это для защиты от человекообразных.

К счастью, невдалеке обнаружился уцелевший наполовину дом. Обвалились только верхние этажи, нижние четыре остались нетронутыми. Только потемнели от огня. Двери портала были открыты. Пока глаза привыкали к полутьме внутри здания, он услышал какой-то шорох. Быстро повернулся в сторону звука и успел заметить метнувшуюся наверх по лестнице тень. Человек. Кажется, женщина. Наверняка перепуганная до смерти.

Он не пошел за ней. В этом не было смысла. Каждый спасался в одиночку. Может быть, так проще. Легче затаиться. А верней всего, никто не знал и не думал, что можно спасаться сообща. Набиваться сейчас в друзья – опасно.

В этом мире люди быстро приспосабливались к новым ситуациям. Каждый месяц им приходилось начинать все с нуля, стремительно обвыкая в очередном реале.

Те, кто уцелел в захваченном симами городе, уже привыкли бояться, быть настороже и вовремя убегать.

Наверное, только эта способность их и спасла.

Автоматной очередью Кубик вышиб замок из двери квартиры на первом этаже. Обойдя все комнаты, никого не нашел. Зато комбайн был на месте. Забаррикадировав кухонную дверь изнутри, Кубик устроил небольшой пир. Мясо, крабовый салат, пицца с сыром и ветчиной, кофе с лимоном, полстакана коньяка. Коньяк подействовал на голову обезболивающе. Напоследок заказал впрок пироги и десяток сарделек. На пятой сардельке комбайн сдох. Кончилось сырье. Кубик сложил снедь в пакет, который нашел тут же, и сунул за пазуху. Открыл окно, осмотрелся и выпрыгнул. Так поступали герои фантастических боевиков. Они никогда не ходили одними и теми же путями.

На противоположной стороне улицы, на которой он оказался, стояло странное здание, окруженное оградой-решеткой. Небольшое, с тремя маленькими башенками, увенчанными полусферами с высокими узорными навершиями. Одна из башенок, не самая крупная, наполовину обвалилась. Белые когда-то стены здания закоптились, почернели. Стекла небольших окон полопались от огня и вылетели. Очертания здания почему-то показались ему знакомыми, хотя он никогда не бывал здесь. Во всем этом было что-то загадочное.

Перебежав пустую улицу, он вошел в полупритворенную калитку, поднялся по ступенькам крыльца и взялся за кольцо на двери.

Маленькое снаружи, внутри здание казалось просторным, несмотря на две толстые квадратные колонны в центре. Оно явно было нежилым, но назначение его оставалось для Кубика тайной. По каменному полу гуляли жирные голуби и переговаривались на своем птичьем языке. Кубик вспугнул их, и они взмыли вверх, расселись у основания пустотелой центральной башенки и стали смотреть на него строгими круглыми глазами.

Впереди, на возвышении были позолоченые створки, скрывавшие другое помещение. Кубик подошел к ним и потрогал. Заперто. Голуби наверху громко и сердито загулили. Он покосился на них и отошел от дверок. По бокам от них была еще пара дверей. Тоже закрытых.

На стенах и на колоннах висели доски с изображениями. Около десятка. Некоторые в тяжелых узорных рамах. Кубика они привели в замешательство. Это не было ни фото, ни голо, ни стерео, ни компьютерные клипы. Никакого аналога. Они были иные. Как будто из другого мира. На трех-четырех повторялось изображение женщины с ребенком. На других были какие-то торжественные старички, забавно одетые, с бумажными распечатками в руках, на которых виднелись странные буквы. Еще две картинки показывали человека с длинными волосами.

Обходя картинки по второму разу, Кубик внезапно сообразил, что это за другой мир, откуда они явились. Они пришли из прошлого. Из того времени, когда была истинная реальность. И тут же вспомнил, почему ему знакомо это здание. Видел несколько похожих на иллюстрациях в «Путеводителе по старинным городам России».

Это открытие ошеломило его. Выходит, он попал в кусок истинной реальности. Она не умерла, как уверяло Божество, не исчезла, как думал он сам. Просто сквозь нее проросла ложная реальность, как трава сквозь старое растрескавшееся уличное покрытие, и укрыла от глаз.

Кубик достал из-за пояса «Путеводитель» и трепетно положил его на старый столик возле стены. Истинное должно принадлежать истинному.

Он вернулся к изображению человека с длинными волосами и строгим лицом, висевшему возле позолоченых дверей. И замер, пораженный. Из глаз на картинке что-то текло. Пять минут назад, когда Кубик проходил мимо этой доски в первый раз, ничего подобного не было. Две темные дорожки уже достигли подбородка, а рядом побежали еще две. Кубик стоял, боясь шелохнуться. Происходило нечто необъяснимое, загадочное. Изображение, похоже, плакало. Но слезы были темными. Присмотревшись, Кубик понял, что они красные, как кровь.

Он протянул руку и осторожно дотронулся пальцем до одной из текущих дорожек. Поднес ко рту и слизнул. Язык ощутил вкус крови.

За спиной раздалось хлопанье крыльев, и на плечо ему опустился голубь. Кубик вздрогнул и скосил на птицу глаз. Голубь топтался на нем и ковырялся клювом в перьях. Не делая резких движений, Кубик залез рукой за пазуху и выудил из пакета пирог. Отломил половину и раскрошил на полу. Вторую половину положил на выступ в стене под изображением. Голуби тотчас шумно слетелись к крошкам. Тот, что сидел у него на плече, присоединился к ним.

Кубик снова повернулся к плачущему изображению. Красные дорожки уже не текли – остановились. Лицо человека из строгого сделалось скорбным.

– О чем ты плачешь? – тихо спросил Кубик.

И тут же понял о чем. О том же, о чем вздыхал сам. О мире, захлебывающемся в мутном океане слабоумия.

– Я не знаю, кто ты, – сказал Кубик, – но думаю, ты правильный парень. И еще я не знаю, где ты, но постараюсь тебя найти. А сейчас извини, мне надо идти. Нужно потолковать тут с одним Божеством. Но я еще вернусь.

Он обошел пирующих голубей и направился к выходу, поправляя на плече ремни обоих автоматов. На улице уже по привычке настороженно огляделся по сторонам и быстро двинулся кружным путем обратно к «тарелке».

Но по пути напоролся на неприятную неожиданность. Чуть не с разбегу повернул за угол какой-то древней кирпичной развалины и с внезапным ужасом увидел в шаге от себя двоих. Определить, люди это или симы, теперь уже не составляло труда. В городе не осталось людей, которые так спокойно и безмятежно прогуливались бы по улицам рука об руку.

Симы радостно заулыбались ему. Кубик инстинктивно сдернул автомат с предохранителя. О побеге почему-то не подумалось. Секунд десять они таращились друг на дружку, а затем симы повели себя – для наступивших времен – экзотично. Убрали с физиономий дурацкие улыбки, сделали оловянные рожи, расступились и обошли его по бокам, продолжив патрулирование. Кубик развернулся, с ошалевшим видом глядя им вслед.

– Не понял, – сказал растерянно.

Но симы не обернулись, чтобы разъяснить непонятное. Может быть, они не голодные, подумал он. Но тогда они не стали бы разглядывать его с таким интересом и лыбиться. И вообще валялись бы где-нибудь, переваривая жратву. Нет, они именно голодные и шляются по улицам в поисках поживы. «А я для них несъедобный, что ли?» – удивленно спрашивал себя Кубик, пробираясь по завалам к машине.

Выходило, что несъедобный.

«И давно это, интересно, со мной?» – отрешенно размышлял он, выводя машину из укрытия и поднимаясь в небо.

Для начала он сделал пару больших кругов над городом, изучая происходящие внизу события. Убедился, что со вчерашнего дня особых перемен не произошло. Да и откуда им взяться. В общем, события не впечатляли. Два крупных, массовых мордобития, какая-то беготня на одной из больших улиц, серые, прячущиеся в развалинах и подворотнях тени, медлительные патрули симов, гуляющих парами, как мечтательные педерасты. Но огонь почти везде прекратился, и дым рассеялся. Теперь город еще больше стал похож на декорации Войны миров. И эта война шла к завершению. Симы выиграли ее.

Кубик направил машину за город. Несмотря на нелюбовь к искусственному разуму, ему было жаль убитого посланцем Бориса. Все-таки какой-никакой собеседник. А теперь когда еще удастся хоть с кем поговорить по-человечески? Божество не в счет. Оно и на человека-то не похоже.

Через двадцать минут внизу показалась знакомая поляна с домиком. Не скрываясь, Кубик посадил «тарелку» на крыше. Почему-то он рассчитывал, что выход с крыши будет не заперт. Иначе снова пришлось бы бродить вокруг дома, выманивая посланца с пушкой. И еще неизвестно, пустил бы тот его в дом или послал бы подальше.

Ему повезло. Путь был свободен. Спустившись по винтовой лестнице, Кубик сориентировался с направлением. Где-то тут была лестница, ведущая дальше вниз. Вот она, лестница. А вот и первый подземный этаж. Ломаный коридор и сплошные двери. За какой из них прячется Божество?

На всякий случай Кубик держал ствол наготове. Бдительный посланец все не появлялся, и это было странно. Похоже на ловушку. О таких ловушках Кубик тоже знал исключительно из фантастических фильмов. Предчувствие холодило кожу и увлажняло ладони.

Следуя интуиции, он спустился еще на этаж ниже и прошелся по коридору. Вот те самые высокие, массивные двери, за которыми была огромная полупустая комната. Здесь он видел Божество несколько дней назад. Наклонившись к дверям, Кубик прислушался. Тихо, как на дне моря.

«Добро пожаловать в ад», – повторил он слова посланца, рывком открыл дверь и вошел.

И внезапно растерял всю свою решительность. Божество было тут. Но не одно. Слепой сидел на полу и держал, обнимая, голову своего детеныша, лежащего рядом. Детеныш был мертв. Рана на горле казалась почти черной от густо запекшейся крови.

Не поднимая головы, Божество равнодушно произнесло:

– Опять ты. – И немного погодя: – Что тебе нужно?

Кубик опустил ствол. Он не знал, что говорить. Всю дорогу сюда сочинял и тщательно обдумывал слова, которые скажет, но сейчас все их растерял.

Внезапно Божество повернулось к нему и словно принюхалось.

– Ты был там, – сказало удивленно. – В молельном доме.

Кубик удивился не меньше. В молельном доме?

– Теперь это уже не имеет значения. – Божество отвернулось. – Я победил его. И могу уйти. Скоро здесь ничего не останется.

Кубик ничего не понял и продолжал тупо молчать, взирая на труп детеныша, наводивший на очень однозначные мысли.

– Я вижу тебя насквозь, – с усмешкой продолжало Божество. – В тебе есть что-то, чего я не понимаю. Никогда не понимал. Но твои эмоции и мысли примитивны, как у всех вас. Ты думаешь, это я убил своего сына. Он использовал тебя для своих опытов, тебе было от этого плохо, но сейчас ты жалеешь его. Ведь он был такой слабый, беззащитный. – Слепой провел рукой по лицу мертвого детеныша.

Кубик вовсе не считал детеныша слабым и беззащитным. Но действительно отчего-то жалел его. Хотя никогда не знал, что такое быть сыном и иметь отца. Как и все, он вырос на улице.

– Не верь себе, – вдруг прикрикнуло на него Божество. – Это все ложь. Жалость – мерзкая уловка. Ее выдумали сильные, чтобы слабые не могли их ни в чем обвинить. Смерть – единственное, в чем все нуждаются. Лучшее, что можно было бы придумать. Вы все не смогли бы сами до этого додуматься. Вам помогли. Но вы все равно ничего не поняли. Даже профессиональные убийцы. Вы убиваете, чтобы жить самим. Глупые маленькие люди. Мой раб зарезал моего сына и сбежал. Дурак. Но если бы он этого не сделал, мне пришлось бы самому. Потому что скоро все закончится.

– Кто вы? – убитым голосом заговорил Кубик, повторяя давешний свой, оставшийся без ответа вопрос.

Божество ответило не сразу и через силу, как будто слова не хотели выползать из него:

– Я глотка, жрущая мир. И я сожрал все, что было можно. Теперь я свободен. Остальное довершится само. Ты увидишь это. Тогда ты останешься один и будешь призывать смерть. Она придет. Она никогда не обманывает.

– Зачем столько говорить о смерти, если есть жизнь? – искренне недоумевал Кубик.

– Вряд ли ты это поймешь, человек. Но… и среди вас есть такие, как я. Были. Много. Разница только в степени. – Слепой усмехнулся. – Ты думаешь, раз я Божество, значит, обладаю силой власти над миром. Да, обладаю. Только это не сила. Это… наоборот. Ты слышал о воле к жизни? Нет, конечно, не слышал. Вы все нынешние слишком невежественны. Так вот, у меня ее никогда не было. Совсем.

– Почему бы вам было не застрелиться? – поинтересовался Кубик.

– Примитивный ход мысли. Отсутствие воли к жизни не есть прямая воля к смерти. Только косвенная. Это совсем другое. Тогда начинаешь забирать жизнь у мира, в котором живешь.

– Убивая его.

– Какое мне до него дело? Я упрощал вашу реальность, выкидывал из нее все лишнее и ненужное. Вы и сами занимались тем же, чтобы жилось удобней. Я же всего лишь освобождал энергию, которая нужна мне, чтобы существовать. Это так просто.

– Главное, легко оправдывается заботой о здоровье, – пробормотал Кубик.

– Этот мир – оскорбление для меня. Он слишком тяжел и причиняет много неудобств. Это ком грязи, который почему-то предлагается тащить на своем горбу. Но теперь он стал совсем другой.

– Никакой.

– Рано или поздно – смерть всегда приходит.

Слепой аккуратно положил голову детеныша на пол, поднялся и перешел к креслу. Огонь в стенной нише давно погас. Божество село, безвольно опустив голову на грудь.

– Ты не сказал, что тебе нужно. Но я догадываюсь. Пришел просить меня остановить все это? Поздно. Я ничего не могу сделать. Это должно было произойти. Для того меня и создали.

Он замолчал. Кубик вдумчиво рассматривал свой автомат.

– Не торопи ее, – вдруг сказало Божество.

– Кого? – озадачился Кубик.

– Смерть. На, возьми. Пригодится. – Божество взмахнуло рукой, и Кубик увидел летящий к нему маленький предмет. Поймал, повертел в пальцах.

– Что это?

– Дракон. Зверь, изрыгающий огонь. Зажигалка. Но это не все. Мой сын… Можешь не верить, но он был дорог мне. А теперь некому оплакать его смерть. И смерть его матери тоже было некому оплакать. Если б я мог… Наверное, тогда я захотел бы разорвать на куски этот мир.

– Зачем оплакивать смерть, если она лучшее? – колко спросил Кубик, пряча зажигалку причудливой формы в карман.

Слепой долго искал ответ.

– Знать бы, для чего дается жизнь, – глухо сказал он. – Я хочу, чтобы ты оплакал и похоронил моего сына. Раз уж ты сюда пришел.

Кубик от удивления открыл рот.

– Я? Почему? Не хочу я его оплакивать. Я и плакать не умею. Он использовал меня, мне было плохо от его этих… опытов. Мне ни капли не жаль его.

– Почему? Ты не знаешь почему? – Божество уставило на Кубика блестящие белки глаз, и он поежился. – Мне даже это нужно объяснять. Кто же Он такой… Я победил Его, и должен за Него объяснять все этим маленьким глупым людям?! – Слепой покачал головой. – Ты был в молельном доме. Он… тот… принял тебя. Вот почему.

Перед глазами Кубика всплыло плачущее изображение. И в то же мгновенье его захлестнула волна чего-то неведомого, сильного, жаркого. Ему показалось, что он летит. Поднимается ввысь. И смотрит на мир оттуда. Вот почему. Потому что не хочет отдавать мир в руки смерти. Нужно, чтобы кто-то пролил над миром слезы. И над детьми мира. Над детенышем Божества и тысячами, миллионами других несмышленых детенышей.

– Я сделаю это, – твердо сказал он. – Но хоронят в крематории.

– Нет. – ответило Божество, вставая. – В земле. Лопату найдешь в кладовой возле наружной двери. Там мой раб держал инструмент для своих грядок.

Слепой прошел мимо тела своего детеныша к дверям. Помедлив, добавил:

– С северной стороны дома есть холмик. Под ним лежит его мать. Похорони его рядом.

И вышел.

Кубик еще долго стоял над телом, не решаясь приступить к делу. Хотя он соврал, что ему не жаль этого зарезанного заморыша, глаза не хотели выжимать из себя слезы. И было странно, что нужно закопать его в землю. Никто этого не делал. Симы всегда увозили мертвых в крематорий, и там сжигали, а пепел утилизовали. Он даже копать не умеет. Но ведь не стоять же и дальше из-за этого столбом.

Кубик нагнулся к телу, подхватил под спину и колени и понес. Весу в детеныше было как в котенке. Он поднялся по лестнице и вышел к наружной двери. Она была открыта – Божество позаботилось об этом. На улице Кубик по солнцу определил стороны света. Север был с правого бока дома.

Он положил тело на траву. Минут десять ушло на то, чтобы отыскать холмик. Крошечный, густо заросший травой, почти не приметный.

Кладовая возле двери была, наверное, когда-то гардеробной. Сейчас ее заполняли разные хитрые и не очень приспособления «для грядок». Кубику они были незнакомы. Но как выглядит лопата, он примерно представлял. Среди нескольких похожих штуковин – с длинными рукоятями и металлическими насадками – отыскал наконец требуемое. Оставил здесь оружие, вернулся к телу и остановился в задумчивости. Долго размышлял о том, что ему самому не понравилось бы, если б кто-то начал сыпать на него, особенно на лицо, землю.

Возвратился в дом и, пройдясь по незапертым комнатам, отыскал большой кусок ткани. То ли покрывало, то ли простыню. Поднялся наверх и завернул в него тело. Появилось удивительное ощущение, что его действия являются частью какого-то неведомого и очень важного ритуала. Отчего-то он испытывал волнение. Оно не было тревожным, наоборот, чуть ли не радостным. Как будто происходило возвращение к чему-то забытому, утерянному. К точке истины.

Земля была неподатлива. Пока снял верхний слой, успел взмокнуть. На ладонях вздулись пузыри. Но он не обращал на них внимания. Что-то подсказывало, что боль – тоже часть ритуала. Люди должны испытывать боль. Чтобы не быть похожими на каких-нибудь симов. Может быть, боль и дана им, чтобы оставаться людьми. Интересно, подумал Кубик, чувствуют ли ее слабоумные и озверевшие идиоты, которыми наполнился город?

Несколько раз он останавливался передохнуть и замечал неподалеку Божество. Оно стояло лицом к нему и ничего не делало. Кубик догадывался, что слепой может видеть каким-то другим, неизвестным органом чувств. Божество выглядело бесстрастным и спокойным. Впрочем, Кубик и не видел его другим.

Яма глубиной в метр образовалась лишь часа через три. Руки стерлись в кровавые мозоли. Кубик отбросил лопату и упал без сил в траву, сам похожий на труп. Мельком бросил взгляд в сторону Божества. Но слепого не было.

Минут через десять он сел на колени и посмотрел на завернутого в тряпку детеныша. Оплакивать его уже не хотелось. Ритуал слишком затянулся. Хотелось поскорее засунуть его в яму и сбежать от этого проклятого дома.

Он подполз к телу, поднял на руки и вернулся к яме.

– Хоть ты и был гадким отродьем Божества и ставил на мне свои мерзкие опыты, я прощаю тебя.

И бросил труп в яму. Она была коротка, и мертвец принял полусидячую позу. Кубик нашарил позади себя лопату и не вставая с колен принялся сгребать землю обратно в яму. Через полчаса все было кончено. Рядом со старым заросшим холмом вырос еще один, из темно-рыжей земли. Прибив его сверху лопатой, Кубик водрузил на него крупный гладкий камень.

Потом отнес лопату в дом. Забрал свои стволы. И хотел уже идти на крышу, к машине, но что-то его остановило. Он прислушался. Звуки определенно доносились снаружи дома. То ли кто-то рыдал, то ли стонал, то ли блевал. Кубик заинтересовался. Вышел на солнце и на цыпочках направился за дом, в противоположную от похоронных холмиков сторону. Выглянул за угол.

Зрелище открылось поразительное. Кубик едва не вывалился из-за угла от изумления. На краю поляны, метрах в пятидесяти от дома расположилась целая компания. Человек тридцать, не меньше. Сидели или валялись на траве – как будто загорали на солнышке. Пока Кубик заторможенно соображал, каким ветром их принесло и откуда, они удивили его еще больше. Он вдруг догадался, что они страдают от похмельного синдрома. Блевать не блевали, но мучились изрядно.

Кубик подошел ближе. И остолбенел. В самом центре, среди рыгающих без передыху и жалко стонущих тел лежало, вытянувшись, как покойник, Божество. Кубик шагнул к нему и позвал:

– Эй!

Потом потрогал ногой. Божество не шелохнулось. Это в самом деле был покойник.

– Ой, – сказал Кубик и огляделся.

От этой картинки его едва самого не стошнило. Три десятка перебравших алкоголиков не обращали на него никакого внимания. Им было очень плохо. Присмотревшись к одному, громко и мучительно икающему, он присвистнул. В глазу у того торчал сучок дерева. Напоролся. Кубик нацелил на него ствол и выстрелил. Будь это человек, пули перебили бы ему ноги. Но этот даже не дернулся и не посмотрел на него оставшимся глазом.

Он понял, что здесь произошло. Три десятка симов выжрали подчистую слепого, убив его. Но, видно, Божество было слишком жестким и вызвало у них несварение. Нет, скорее ядовитым. Настолько, что пробрало даже бесчувственных симов. Потравило их как тараканов. Ишь, как мучаются.

Кубик нервно рассмеялся. Божество, напустившее на мир хищную пакость, само же от нее погибло. Только откуда они тут взялись?

Кубик снова ткнул ботинком в бок Божества и сказал:

– Извини, оплакивать тебя я не буду.

Но кое-что сделать все-таки было можно. Даже нужно.

Он отошел в сторону, сбросил в траву оружие и снова засучил рукава. Работа опять предстояла нешуточная.

Ухватив ближайшего сима за ноги, поволок его к Божеству. Тот не противился. Только рыгнул погромче. Кубик положил его поперек слепого. Потом следующего рядышком.

Последнего уже с трудом взвалил на самый верх выросшей кучи. Отошел и полюбовался. Гора шевелилась, но расползтись на составляющие у нее все же не получалось.

Сначала Кубик хотел поджечь ее лучеметом. Но вспомнил, что симов оружие не берет. Чертыхнулся, сообразив, что, кажется, напрасно пыхтел над сооружением могильника Божества. Ничего другого не придумав, решил устроить фейерверк из гранаты, которую таскал в кармане. Сунул руку в куртку и нащупал что-то постороннее.

Это была зажигалка, подаренная Божеством. В виде дракона, неведомого зверя, изрыгающего огонь. Божество сказало «Пригодится». Кубик потер лоб, соображая.

Выходит, оно знало, для чего пригодится зажигалка? Оно само отдалось в лапы симов. Само вызвало их из… Из того места, где ничего не существует. Оно хотело умереть.

Вот, теперь мир свободен от Божества. Только миру от этого уже ни тепло, ни холодно.

Кубик подошел к куче и щелкнул зажигалкой. Из пасти зверя вырвалась сильная струя огня и запалила торчащую ногу сима. Кубик едва успел отскочить, дико таращась. Пламя почти мгновенно охватило всю кучу. Огромный костер потянулся языками к небу.

Кубик с опаской посмотрел на жутковатого зверя в руке. Простой огонь не бывает таким… стремительно алчным.

Он оглянулся на дом. А не сжечь ли ко всем чертям и его? Убрав с крыши «тарелку», разумеется. Заманчивая и красивая мысль, но он отверг ее. Дом ни в чем не виноват.

Могильник быстро прогорал, уменьшаясь в размерах. Кубик, прицелившись, швырнул в него зажигалку.

Хорошо, что стоял далеко. Раздавшийся взрыв опрокинул его в траву и обсыпал трухой и землей.

Милая зверюга. Такая ласковая. Не ушла, не попрощавшись.

Кубик поднял голову. От кучи осталось пустое место, покрытое язвами догорающего огня. Он встал и подошел. Никаких обгоревших скелетов. Черная земля с рытвиной от взрыва посередине.

Кубик понял только одно – гадать, куда они все подевались, бессмысленно. Поэтому просто подобрал оружие и пошел в дом. Поискал, как закрывается дверь. Нашел кнопку сбоку и закрыл. На всякий случай.

Забрался на крышу и сел в машину. Теперь можно возвращаться.

Было бы куда и для чего.

Но если с «куда» вопрос решен, то «для чего» оставалось безответным.

Разве что как предлагало Божество – ждать смерти.

Глава 20

Кубик лежал на теплом каменном полу и смотрел на пылинки, повисшие в луче утреннего солнца. Ему было одиноко. Поселившись в молельном доме, он больше двух недель не выходил наружу. Потерял счет дням. Оброс щетиной, отчего все время чесался подбородок. Голодал, но не замечал этого. Вообще перестал замечать что-либо.

Но вода у него была. Нашел ее, как только вернулся сюда. В крошечной боковой комнатке при входе, где был только старый, разваливающийся стул, какие-то непонятные одежды и пластиконовое ведро, из стены торчал кран с одним вентилем. Без особой надежды Кубик покрутил его, и вопреки ожиданиям полилась тонкая струйка воды. Напившись, он подставил под кран ведро, вымыл и наполнил его.

С того дня кормился только этой водой. Она имела чуть сладкий вкус и не давала ему умереть. Но ему было все равно, умрет он или нет. Он ощущал бесконечную потерю – целого мира. Эти переживания доставляли ему мучения и боль. Он боялся своего одиночества. Жизнь вокруг вымирала. Он боялся долгого и бессмысленного существования среди развалин и пепелищ. Божество сломало его. Он поверил его словам о смерти и конце. «Ты останешься один и будешь призывать смерть». Оно знало. Оно все знало наперед. Нечем было защититься от этих беспощадных слов. Нечего выставить против их темной власти.

Несколько дней голуби жили вместе с ним. Улетали, возвращались, обсуждали новости. Где-то они добывали для себя еду и всегда были сытыми. Однажды, наблюдая за ними, Кубик наткнулся на мысль, пришедшую из уже далекой прошлой жизни. Он вспомнил сломавшегося робота-уборщика, Раффла, воскурение при помощи белой мыши. Сейчас задача была сложнее. Сломался не робот, а целый мир. Может быть, если совершать непрерывные воскурения… получится что-нибудь исправить?

Кубик попытался словить одного. Разбил об пол колени и локти, но только вспугнул стаю, оставшись ни с чем. Голуби, сердито переговариваясь, снялись с места, вылетели в окно и больше не возвращались.

Потирая ушибы, Кубик решил, что голубь все равно слишком мал, чтобы с его помощью чего-то добиться в отношении целого огромного мира. Или хотя бы Города. Нужно что-то покрупнее. Кошка? Собака?

И тут его осенило. Человек! В городе сколько угодно мяса, готового к воскурению. Все равно это не люди, а… скоты. Безмозглые, бесчувственные, озверевшие идиоты, грызущиеся за кусок жратвы.

Мысль было жуткой, пугающей. Настолько, что Кубика начало колотить. Он покрылся мурашками, заполз в угол и начал жалобно поскуливать, как голодный и беспомощный щенок.

Он вдруг подумал, что воскурения совершаются уже давно. Каждую ночь Перемены дым и огонь взмывали в небо. Каждую ночь Перемены бесследно пропадали люди. Сколько там он насчитал их, когда был еще младшим статистиком? Полпроцента общей численности населения? Каждый двухсотый. Горлы считали, что они уходят в край блаженного бессмертия. Но их просто поедало Божество. Или кто там. Оно сказало, что его создали… Это значит… Кубик в страхе оборвал мысль.

А то, что сейчас делают эти несчастные, слабоумные, озверевшие, – это, что ли, не воскурение? Кропят улицы горячей, дымящейся человечьей кровью, мажут в ней руки и рожи и скачут вокруг растерзанных трупов. Эту красноречивую сцену он наблюдал пару дней назад из окна.

Совершая свое воскурение, чем он будет отличаться от них?

Идея зачахла сама собой.

Но других способов он не мог придумать. И все больше отдавался во власть слез. Сухих, не из глаз льющихся, а душащих изнутри. Там, внутри него, пряталось огромное, безысходное горе, рвущее душу. Он оплакивал мир во сне, ночью, свернувшись на полу, и днем, рассматривая лики на стенах, обходя кругами просторное помещение своего нового жилища. Подолгу простаивал – глаза в глаза – перед доской с изображением, на котором еще оставались следы кровавых слез, медленно бледнеющие. Мысли затихали, и внутри у него устанавливалось молчание. Иногда оно было печальным, реже – легким, чистым, звенящим, иногда – суровым, строгим. Когда уставал стоять, садился прямо на пол, поджимал ноги и продолжал смотреть. Вверх, глаза в глаза. Человек на доске никогда не сводил с него взора, где бы Кубик ни находился. И тоже делался разным. То добрым, то укоряющим в чем-то, то грустным, то ободряющим жестом правой поднятой руки.

Поначалу это было просто любопытство. Затем стало привычкой и даже потребностью. К концу второй недели это был уже каждодневный ритуал. Кубик исхудал, одежда висела на нем как на вешалке, но вода из крана день ото дня становилась все чуднее. Напившись ее, он не чувствовал голода. Умываясь ею, переставал ощущать усталость. Уходила тоска, и появлялось что-то другое. Что именно, он понял однажды, когда в голове вдруг пробилась робкая мысль, обращенная к человеку на доске: «Помоги!» Это была надежда. То, что можно было выставить в заслон против слов о смерти.

Этой ночью ему приснился сон. Симулакрумы, завладевшие городом, начали жрать друг дружку, потому что другого корма для них уже не осталось. Их число быстро сокращалось. Становясь пищей, они лопались, как мыльные пузыри. И в конце концов исчез последний фантом, сожравший самого себя. Но осталось то, что прежде было людьми. Почему-то они превратились в странные стеклянные сосуды с ручками и ножками. Они были пустые, потому что содержимое вылакали симулакрумы, и суматошно бегали по улицам города, стучась друг о дружку и позвякивая. На дне у каждого засохла плесень. Из-за этой плесени они были сумасшедшими. Они сшибались друг с дружкой и пытались разбить других. Многим это удавалось. Они не знали, что пустой сосуд – это неправильный сосуд. Думали, смысл их существования в непрестанной беготне и стуканье копчиками. Они и помыслить не могли, чтобы наполнить себя чем-нибудь. Потому что, отяжелев, не смогут бегать и стукаться. А это очень весело.

Потом Кубик увидел две огромные руки, протянутые сверху. Они спустились в город и выхватили из толпы один сосуд. Тот забавно дергал ножками и верещал. Но ему это не помогло. Руки налили в него воду, встряхнули, отмывая плесень, и выплеснули. А потом наполнили сосуд красной жидкостью, закупорили и вернули обратно в город. И так много раз. Пока не осталось ни одного пустого. Тогда руки исчезли. Остепенившиеся сосуды стали вести себя иначе. Потеряли интерес к придурковатой беготне и занялись изучением своего содержимого. У одних оно было красным, у других белым, а у кого-то даже зеленым. Но не это было главным. Главное – они поняли, в чем состоит смысл их жизни.

Не дать опять скиснуть налитому в них вину.

Проснувшись, Кубик поймал в ладонь луч солнца и радостно улыбнулся. Сон обещал помощь.

Ему расхотелось ждать смерти.

Но по-прежнему было одиноко. Он встал и подошел к единственному своему молчаливому собеседнику – изображению на доске. Долго и пытливо смотрел на него. Потом спросил:

– Ты же знаешь, что делать?

Тот подтвердил легким кивком. Кубик вытаращился и потер глаза. Ничего. Показалось.

Внезапно молчание разорвалось диким воплем снаружи. Кубик бросился к окну. Перед крыльцом внутри ограды копошились трое. Один лежал на земле, двое других пинали его ногами и нечленораздельно орали со свирепыми интонациями. Упавший, по видимости, собрался помирать и лежал, привольно раскинувшись. Или был без чувств. Один из пинающих вдруг свалился на колени, нагнулся и вцепился зубами в плечо жертвы, торчащее из прорехи в одежде. И с рычаньем начал рвать мясо. С другого бока к нему присоединился второй.

Это были уличные охотники, промышляющие добычу на обед.

Кубик ринулся к выходу. На лавке возле дверей лежало его оружие. Схватил автомат, выбежал на улицу и, заорав не менее дико, вспорол воздух очередью. Людоеды оторвали измазанные в крови рожи от лежащего тела и уставились на Кубика. Он подошел ближе.

– Брысь отсюда, уроды!! – гаркнул во все горло и для наглядности прошил второй очередью землю возле одного из дикарей.

Тот с воплем взвился и пустился наутек. Его приятель тоже подскочил, но не стал сразу убегать, а для начала решил поторговаться. Заискивающе растянул окровавленную пасть, состроив гадкий оскал, и ткнул пальцем в себя, потом в лежащего. При этом что-то пролепетал. Не слова, а набор звуков.

Кубик перевел: «Я загнал эту добычу. Она моя». Отрицательно мотнул головой, повел стволом и сделал страшное лицо. «Я сильнее тебя. Добыча моя».

Дикарь посмотрел на него жалобно и погладил себя по голому брюху. Потом снова показал на тело, на себя и изобразил руками маленький кусок. «Очень кушать хочется. Ну хоть немножко!»

Еще одна очередь, и людоед взвыл от боли, запрыгав на одной ноге. Кубик не хотел, но попал в него. Отстрелил палец на ступне. Обиженно вереща, дикарь ускакал за ограду и скрылся из виду.

Кубик повесил на себя автомат и подошел к «еде». Тело было обкусано в разных местах и обильно окровавлено. Большое пятно расплылось на животе. Разодрав остатки рубахи, Кубик обнаружил рану другого рода. Скорее всего, от ножа. Вот почему парень дал себя загнать и потерял сознание. Хотя бугай знатный. Мог бы тех двоих легко сжевать на завтрак.

Кубик подхватил его под мышки и потащил. За минуту едва сдвинул на пару метров. Весу в «добыче» было не меньше полутора центнеров. Такая гора мяса! Недаром людоед плакался. Пятнадцать метров до крыльца показались Кубику марафонской дистанцией для выживших из ума. Подъем по ступенькам – праздником мазохиста.

Наконец бесчувственное тело было сложено на полу у окна, в которое заглядывало по утрам солнце и где обычно спал Кубик. Из комнаты с краном он принес наполненное водой ведро и одну из лежавших там хламид. Разорвал ее на полосы, намочил и стал обмывать раны. Рваные, от людоедских зубов были пустячными. Но от ножевой – и, видимо, глубокой – этот верзила мог запросто помереть. Несмотря на собственные размеры.

Кровь быстро перестала течь. Кубик не очень удивился – уже знал, что здешняя вода лечит. Смочив ею остальные полосы ткани, кое-как перевязал раненого. Потом влил немного ему в рот и сам напился, восстанавливая силы.

После чего сел в углу и принялся размышлять над тем, для каких таких хозяйственных нужд ему понадобился этот бугай. Наверняка идиот. Или буйный псих. Может быть, он тоже людьми закусывает. И когда очнется, захочет испробовать мяса своего спасителя. «Значит, будем укрощать, – решил Кубик. – Прививать культурные навыки». Все-таки некоторые из них не такие уж тупые. Как тот дикарь с его языком жестов.

Они должны наполниться новым вином. Этот станет первым.

«Как же мне его назвать? – думал Кубик, глядя на спасенного. – Сегодня у нас какой день недели? Пятница? Нет, воскресенье. Или среда? А месяц? Месяц точно восьмой. Кажется. Ладно, буду звать его Август».

Он встал, подошел к изображению на доске и смущенно попросил, показывая на раненого:

– Помоги ему. И побудь с ним. Мне нужно уйти ненадолго.

Затем, прихватив оба автомата и «бонни», выбрался на улицу. Машина стояла позади здания. Взлетев, он направил ее к бывшему месту службы. Встретить кого-либо разумного там он не рассчитывал. Но Центр был хорошо оснащен всем необходимым для жизни. Может быть, его не успели разграбить. Тем более здание заперто.

Садиться на крышу было бессмысленно – лифтов все равно не дождаться. Внизу двери заблокированы. Но одна лазейка все же имелась. Окно второго этажа, из которого он выпрыгнул, спасаясь. Пристыковав к нему «тарелку», Кубик перелез внутрь здания. Почему-то он ожидал увидеть здесь разгром, похожий на тот, который он обнаружил месяца полтора назад на двадцать пятом этаже, – выбитые двери, поломанная мебель и все остальное в том же духе.

Но ничего подобного не нашел. Все оставалось таким, каким было всегда. Разве что время от времени попадались трупы. Задушенные, изгрызенные, зарезанные, со сломанными шеями и даже без видимых признаков насильственной смерти. И наверняка где-то еще прятались немногие живые жертвы фантомов.

Он поднялся пешком на пятый этаж, в медблок. Выгреб из стеклянных шкафчиков разнообразные медикаменты, бинты, заживляющие пластыри, свалил все на простынь с койки из бокса и завязал узлом. Там же прихватил несколько одеял и постельное белье. Нагруженный, прислушиваясь на каждом шагу к посторонним звукам, вернулся к машине. Бросил поклажу и спустился на нулевой уровень. Дверь склада болталась на одной петле. Охранник в любом виде – живой, мертвый, слабоумный – отсутствовал. Прежде всего Кубик обвешал себя дополнительным оружием. Десяток автоматов с запасом сменных обойм, лучевые пушки, гранаты и портативный гранатомет, два ручных пулемета, парочка дистантных шокеров, и, пожалуй, хватит для начала. Сгрузил все в машину и вернулся. Запасся одеждой разных размеров, посудой, зубной пастой, щетками, бритвами, мыльной пеной, другими хозяйственными мелочами.

Потом поднялся в свою квартиру. Долго шарил по карманам в поисках ключа. Наконец нашел. Завалился за подкладку.

С жадностью набросился на еду, сотворенную комбайном. Набил живот и прихватил с собой огромный сверток, оставив комбайн опустошенным до дна. Забрал оба компа – настольную раскладушку и карманный – и отнес в машину.

Напоследок повозился с входными дверями первого уровня. Разбудил электронного привратника и снял мертвую блокаду замков. Ввел пароль на вход.

И вернулся домой.

Первым делом проверил состояние пациента. Тот еще не пришел в себя, но дышал ровно и тихо. Кубик сложил часть привезенных припасов в боковой комнатенке, часть оставил пока в машине. В основном оружие. Потом расстелил на полу толстое мягкое одеяло и по частям – ноги, голову, туловище – перевалил на него раненого. Принес узел с медикаментами и начал разбираться. Пластырь решил не лепить, чтобы не мешал промывать раны целебной водой. Долго прикидывал, куда приложить инъектор с ампулой универсального антисептика, и решил, что лучше прямо к животу, над раной. И на всякий случай вколол дозу обезболивающего и снотворного. Накрыл вторым одеялом.

Оставив раненого, занялся другими делами. Выудил из доставленного груза пустую кристаллическую табличку и подсоединил к компу. Таблички использовались для создания маркеров, чтобы вывешивать их на дверях, у входов в заведения, на улицах как объявления. Кубик набрал на экране компа только одно слово, большими буквами: «РОССИЯ». Выбрал цвет фона и надписи и отправил на кристалоид. На белом фоне растянулись от края до края красивые темно-синие буквы. Отсоединив табличку, Кубик примагнитил к ней маленькие кронштейны и вышел на улицу. Остановился рядом с калиткой в ограде-решетке. Залез на нижнюю перекладину и, подтянувшись, нацепил табличку сверху на острия прутьев.

Это был очень ответственный шаг. Он понимал это. Теперь вся огражденная решеткой территория становилась истинной реальностью. Впрочем, она и была ею. Это он тоже понимал. Табличка лишь придала ей официальный статус и на законных основаниях отделила от городского бедлама. Кубик взял на себя ответственность устанавливать законы внутри ограды и за пределами ее, имея в виду дальнейшую территориальную экспансию.

Вторую такую же табличку, только с надписью «Собственность России», прилепил к корпусу машины.

Затем занялся поисками ключей. Они должны были быть. Калитка ограды имела замок, простенькую магнитную защелку. Тяжелая дверь дома тоже запиралась. Облазив все возможные углы и щели, он нашел связку ключей. Висела на крючке в другой боковой комнатке, куда он раньше не заходил, со стеклянной стеной и окошком в ней, с какими-то склянками, которые он не рискнул открывать, коробками, полными непонятных желтых палочек и стопками маленьких ламинированных картинок, похожих на те, что висели на стенах. На обратной стороне картинок были слова. Малопонятные, хотя язык как будто наполовину свой, знакомый.

Картинками он решил заняться потом. Гремя связкой ключей, вышел к калитке и отыскал нужный. Запер ее, затем подобрал ключ от дверей дома.

Из привезенного оружия он взял только дистантный шокер. Усмирять пациента, если тот вздумает кусаться и вообще буянить.

Когда начало смеркаться, Кубик еще раз перевязал его, промыв водой раны. Внезапно тот открыл глаза. Полминуты они смотрели друг на друга. Один настороженно, но стараясь выглядеть дружелюбно, другой – пустым, холодным, ничего не выражающим взглядом. Потом из глотки раненого вырвался хриплый, клокочущий звук, похожий на звериное рыканье.

– Ты ранен, – четко выговаривая слова, произнес Кубик. – Тебя хотели сожрать. Я тебя спас. Ясно? – И клацнул зубами, изображая людоеда. А потом энергично помотал головой и ткнул пальцем себе в грудь.

Парень с телом великана и выжженными мозгами ничего не понял ни из его слов, ни из пантомимы. Выпростал из-под одеяла руку и стремительно ухватил Кубика за горло. Тот даже дернуться не успел. Захрипел, нашаривая в кармане шокер. Пальцы сжимали шею как тиски. Продолжая держать его, пациент сел. Глаза бессмысленно и жутко вращались в орбитах. Кубик вытащил шокер, ощупью перевел рычаг на максимум, нацелил и нажал кнопку.

Верзила ошарашенно моргнул и упал навзничь. Тиски на горле разжались, и Кубик отполз в сторону, жадно глотая воздух. Отдышавшись, зарядил инъектор снотворным и, пока гора мяса не пришла в себя от шока, вколол двойную дозу.

Первым побуждением после пережитого было вышвырнуть отсюда бешеного бугая. Подцепить тросом к машине и отбуксировать куда подальше. За город, в глухой лес. Но, успокоившись, решил не торопить события. В конце концов, он ждал этого. Только почему-то оказался не готов. Дал себя так глупо поймать. Ничего, в следующий раз будет умнее.

И потом, это всего лишь слабоумная гора мяса. Она не виновата в том, что ею руководят примитивные инстинкты. Кроме инстинктов, у нее ничего нет. Пока нет. Но со временем должно появится. Как обещал сон. Вещий сон.

Перед тем как лечь спать, Кубик подошел к своему собеседнику на стене. Образ расплывался в темноте, и только глаза блестели. Большие и добрые.

– Помоги ему, – прошептал он. – Пожалуйста. Наполни его.

И свернулся в клубок на голом полу, подложив руку под голову. Привык уже.

Утром проснулся от громкого крика. Вскочил, дико озираясь. Спросонья показалось, что опять нагрянули людоеды, проникли внутрь и наверстывают упущенное накануне. То есть завтракают его трофеем.

Но оказалось, что кричит во сне сам трофей. Метался по «постели», раскидывая ручищи, голова безвольно моталась вслед за туловищем. Верхнее одеяло комом лежало в стороне. Крики были невразумительные. Кубик уже уяснил, что жертвы симов не умеют внятно разговаривать. Нормальный человеческий язык им неведом.

Что за приступ у его пациента, он, конечно, не имел представления. Может быть, кошмар приснился. Например, тот самый завтрак людоедов. Стоял и без единой мысли в голове наблюдал, не решаясь подойти. И вдруг чуть не подпрыгнул от неожиданности. Среди утихающих воплей прозвучало четкое и внятное слово. А затем повторилось, доказав, что оно не слуховая галлюцинация.

– Радуйся!.. Радуйся!..

Кубик в изумлении подошел ближе. Раненый перестал метаться, расслабился и затих. Открыл глаза. В них был вопрос. Кубик опустился на пол рядом, в метре от него. И повел серьезный разговор.

– Ты сказал – радуйся. И я радуюсь. Я знаю, что теперь я не один. Нас уже двое. Он, – Кубик показал рукой на Помощника, как назвал его, – обязательно вылечит тебя. Вернет тебе разум. Ты снова научишься говорить, думать и чувствовать. В общем, станешь человеком. Наверно, ты будешь другим, не таким, как раньше, до всей этой истории. Я тоже буду другим. И жить мы будем по-другому. Не будет больше никаких реалов. Будет одна-единственная, истинная реальность. Понимаешь меня?… Ничего, скоро поймешь. Вот это все, – Кубик повел рукой вокруг, – абсолютная реальность. Это наш дом. Мой и твой. Может быть, потом станет еще чьим-нибудь. Нет, обязательно станет. Я верю в это. И ты верь. И ему верь. – Он снова показал на Помощника. – Он меня спас. И тебя тоже. Он всех спасет. Только верь. А теперь я принесу тебе воды. Она быстро поставит тебя на ноги. Кстати, – добавил он, поднявшись, – я назвал тебя Август. Это твое имя. Если не возражаешь. Прежнего ты наверняка не помнишь. Да и зачем оно, прежнее.

Пять дней спустя Кубик совершил налет на подземный бункер в лесу. Это была первая ходка, и нужно было сделать еще две-три, чтобы перевезти все сокровища, принадлежавшие раньше детенышу Божества.

Книги должны были рассказать о том, чего не знал никто ни в старом, умершем мире, ни в новом, рождающемся. О том, как жили в истинной реальности. Как добывали пищу и к чему стремились, что любили и чего боялись, и как получилось, что истинная реальность позволила закатать себя в бетон фальши, липовых законов природы и великих принципов, лживого милосердия Божества.

Он посадил машину перед крыльцом, обнял стопку книг и, придерживая подбородком, втащил в дом. И чуть было не свалил сокровища на пол, попав в огромное облако пыли, от которого сразу начал судорожно чихать. Спешно сложил груз на лавке при входе, выплыл из пыльных клубов и в изумлении узрел улыбающегося Августа с какой-то метелкой в руках.

– Уборка, – довольно произнес великан, голый по пояс и перебинтованный. – Пыльно. Что ты привез?

– Вижу, что пыльно, – сказал Кубик и выдал новую серию чихов. – Ты зачем встал? Тебе еще нельзя. Рана откроется.

– Уже можно. – Продолжая радостно скалиться, Август похлопал себя по бинту. – Лежать плохо. Скучно. Хочу делать что-нибудь. Как называется? – Он вытянул вперед свою метелку – сухие ветки деревьев, собранные в пучок.

Он еще не умел строить длинные фразы и разговаривал как ребенок. И был такой же упрямый и любопытный, как ребенок. Задавал огромное количество вопросов.

– Метелка, наверно. Или швабра. – Кубик сам впервые видел подобное изобретение. – Как ты додумался?

– Тебе нравится?

– Нравится. Ты молодец, Август. С уборкой хорошо придумал.

Август расплылся в счастливой улыбище и мощными взмахами руки продолжил вздымать в воздух серые пыльные завесы. Кубик в панике выпрыгнул через окно наружу – ждать, когда вся пыль будет изгнана на улицу.

Вышел за калитку, с гордостью полюбовался на пограничный маркер «РОССИЯ», обтер табличку рукавом, а затем совершил привычный уже обход суверенной территории вдоль ограды. Этот ритуал он проделывал теперь два раза в день. А то и три. Землю, на которой живешь, нужно охранять. От врагов, злоумышленников и просто идиотов, лезущих куда не просят и непременно норовящих отметиться. Вчера, например, пришлось отпугивать двоих, пытавшихся подпалить дерево, вросшее в решетку. Третий сам вывалился сверху из ветвей и со скулежом порысил вслед за братьями по разуму. Перед тем один из уродов навалил на суверенной территории большую кучу. А за несколько дней до того кто-то надел на острые прутья решетки изглоданный труп, за который тут же принялись вороны. Кубик полдня потратил снимая его оттуда и закапывая в твердую городскую землю в стороне от суверенной территории.

Трупов в городе вообще было много. Чересчур. Они лежали на улицах, посреди развалин, внутри зданий, и только воронам было до них дело. Беспомощные идиотики вымирали от голода и обезвоживания. Если не попадались на зуб людоедам. Похоронив подкидыша, Кубик задумался над этой проблемой всерьез. Бесчисленные мертвецы могли стать источником заразы.

Он начал с зачистки прилегающей территории. Со склада в Центре вывез несколько канистр горючей жидкости, использовавшейся симами-ремонтниками для смазки роботов, запасся зажигалками и с утра до вечера жег попадающиеся трупы. Попутно обследовал уцелевшие здания и сохранившееся имущество. Кое-что забирал с собой. Хозяйство их нового дома росло. Вместе с ним росла и Россия.

После капитальной уборки, вычистив и вымыв внутренности дома до блеска, Август начал задумчиво присматриваться к окнам. Подходил, трогал лишенные стекол рамы, выковыривал осколки и вздыхал. А через несколько дней пропал. Кубик как раз привез последнюю партию книг, изъятых из подземного бункера Божества. Обнаружив исчезновение великана, обладавшего пока еще минимальным разумным жизненным опытом, несколько часов не находил себе места.

Август явился к вечеру. Ввалился в дверь с улыбкой до ушей и с двумя здоровыми листами стекла под мышкой. А из карманов торчали рукоятки инструментов, которые привели Кубика в замешательство. Как ими пользоваться?!

– Откуда ты все это приволок? – в десятый раз спрашивал он, растерянно оглядывая железки.

И в десятый раз получал один и тот же ответ, сопровождаемый небрежным взмахом великаньей лапищи:

– Оттуда. Там много.

Наутро Кубик проснулся от стука молотка и иных звуков, напоминающих о зубной боли. Это Август резал стекла и вставляли их в рамы. Кубик подошел и долго молча смотрел. Потом все же спросил:

– Нет, а все-таки интересно, где ты этому научился?

Август повернулся и смущенно пожал плечами, каждое из которых было размером с бедро не слишком худой женщины.

– Не знаю. Только плохо – окно без стекла. Холодно будет. Зимой.

Кубик что-то пробормотал в ответ и, ежась от прохлады подступающей осени, отправился на утренний обход границ.

Он уже давно присматривался к соседнему зданию, которое боком своим очерчивало границу суверенной территории, заменяя ограду. Бывший жилой дом, почти целый, обвалилась только стена с противоположной стороны. Пройдясь по порталам, Кубик зачистил его от десятка трупов и вскрыл несколько дверей. Помещения вполне годились в качестве хозяйственных кладовых и зимних квартир. Да и вообще, размышлял он, нынешний их дом не приспособлен для постоянного житья. Он, разумеется, только для особых нужд и экстренных ситуаций. В нем можно спасаться, просить о помощи и получать исцеление от телесных и особенно душевных ран. От него начинается истинная реальность. Как окружность, вырастающая вокруг центральной точки. Для всего остального – периферия. Россия должна быть большой.

Из этих соображений накануне, пользуясь правами законодателя, Кубик издал устный указ о присоединении близлежащих улиц, зданий и находящегося в них добра к России. Укреплять новые границы не стал, справедливо полагая, что на этом расширение суверенной территории не закончится.

Вскоре население России увеличилось до четырех человек.

Зачистка наполовину уцелевшего здания, от которого остались только нижние четыре этажа, подходила к концу. Кубик вспомнил, как, выпрыгнув из окна этого здания, впервые увидел свой нынешний дом. Он уже обследовал его неделю назад, но ушел тогда со смутным ощущением незаконченности дела. Теперь понял почему. До пятого уровня, полностью разрушенного и заваленного остатками верхних перекрытий, он так и не добрался. Счел лишним. А сейчас это ощущение незаконченности наложилось на четкое воспоминание нескольких недель давности. Тень, метнувшаяся от него по лестнице наверх. Возможно, стоило поискать. Не исключено, что кто-то до сих пор прячется там, боясь выползти на свет, не подозревая о том, что в городе не осталось ни одного сима. Или же он найдет только труп.

Ему повезло. И этим двоим тоже повезло. Найди он их на день позже… Он наткнулся на них почти сразу, перепрыгнув на площадку пятого уровня с полуобвалившейся лестницы. Лежали в обнимку под ставшей в наклон плитой стенного перекрытия. Худые как щепки, чумазые, оборванные. Дети. Мальчику на вид лет двенадцать, девочке не больше восьми. Кубик попытался осторожно разбудить их, не напугав. После нескольких тщетных попыток, понял, что это сон, который переходит в смерть.

Он расцепил их и по одному перенес в молельный дом. Август встретил их круглыми изумленными глазами, забросив починку колченого деревянного стола. Кубик уложил найденышей на одеяло и прокомментировал:

– У нас пополнение. Ничего, скоро бегать будут.

Август, жалостно глядя на исхудавшее пополнение, уже протягивал ему плошку с чудо-водой. Потом, внимательно следя за действиями Кубика, начал вздыхать, изумленно тыкать пальцем в детей и нежным басом приговаривать:

– Малыши… Крохи какие… Оголодали…

Девочка внезапно очнулась, сделала несколько судорожных глотков воды, затем, испуганно таращась, стала звать:

– Павлик! Павлик!

Кубик взял ее почти прозрачную руку и вложил в ладонь мальчика.

– Здесь твой Павлик. Тебя-то как зовут?

– Маруська, – успокоенно прошептала девочка, закрыла глаза и мгновенно заснула.

Август вызвался быть сиделкой. Кубик легко доверил ему эту роль.

Где-то через неделю он проснулся посреди ночи от незнакомого ощущения. В окно заглядывала яркая белая луна. В полосе ее света на полу Кубик увидел странную картину. От нее-то и исходило нечто, рождавшее это необычное ощущение. Как будто все тело стало ожогом, прикоснувшись к чему-то запредельному. Ожогом, который не болит, а наоборот… Кубик не мог точно определить. Только стало казаться, что лишь так и стоит жить – ощущая себя этим ожогом, жадно тянущимся к тому запредельному, чтобы снова прикоснуться.

Перед изображением их спасителя стоял на коленях Павлик и тихо, молча смотрел, высоко подняв голову. Сложенные вместе руки держал возле груди. Сейчас он казался старше своих детских лет. На выступе в стене под доской стояла желтая палочка, из тех, что были в коробках в застекленном закутке при входе. Над палочкой тянулся вверх язычок пламени.

Кубик встал и бесшумно подошел к мальчику. Потом, подумав, скопировал его позу. И тихо прошептал:

– О чем ты просишь его?

Павлик опустил голову.

– Ни о чем, – ответил чуть слышно. – Я просто пою ему.

– Поешь? – озадачился Кубик. – О чем?

– О любви, которая пришла в мир, – еще тише произнес Павлик. И вдруг порывисто повернулся к Кубику: – Ты чувствуешь ее?

– Чувствую, – потрясенно прошептал тот и посмотрел на колышущийся огонек. – Это…

– Это то, зачем мы живем.

– Да, – кивнув, согласился Кубик. – Но не только.

– Не только чувствовать ее, – подхватил Павлик. – Еще отдавать. Ему. Другим. Всему миру.

– Да, – снова кивнул потрясенный Кубик.

– Чего делаете? – неожиданно сунул между ними свою любопытную физиономию Август.

– Поем, – ответил Кубик.

– Как это? – удивился простодушный верзила.

– Вот так. – Кубик повернулся к образу и принялся петь. Молча. И уже не слышал, как Август, радостно вывалив «Ага!», тоже брякнулся на коленки и затянул свою собственную песню. Незамысловатое басовитое гудение, в котором не было слов, но было много простого, искреннего великаньего чувства…

…По вечерам они собирались вместе и читали вслух книги. Очень скоро они узнали, что Земля вертится вокруг солнца, что человек высаживался на соседнюю планету Марс и что больше двух тысяч лет назад среди людей жил Бог, что еда может расти на земле и на деревьях, бегать на четырех ногах и жить в воде, что человек должен трудиться на благо свое, а дети не должны жить без родителей и что любить ближнего – хорошо и полезно.

И много всего другого.

Через полгода их было уже полторы сотни и они знали, что в других городах мира тоже понемногу растет новая жизнь.