Аут

ГЛАВА 18

Избежать этого было невозможно: в конце рабочего дня, вытянувшись длинной цепочкой, белые и негры проходили через шмон. Прощупывался каждый шов. Если каким-то чудом что-то ускользало от внимания охранников, обмануть рентген никому не удавалось. Два специалиста просвечивали желудки, и ни один алмаз, проглоченный в шахте, дальше аппарата не выносился. Хулио приходилось слышать всякие истории… Говорили, что какому-то белому, немцу по национальности, удалось вынести много алмазов. Его фокус заключался в том, что он закатывал алмазы в жевательную резинку, а ее обертывал серебристой бумагой от шоколада. Все знали эту историю, но никто не знал этого немца. Попробуй докажи обратное!.. Но Хулио не из тех, кто способен на подобные хитрости. Дисциплина была строжайшей. Лагерь окружали несколько рядов колючей проволоки, через которую пропускался ток напряжением в 250 вольт. По утрам вдоль ограждения находили погибших диких животных. К полудню они разлагались от жары. К пяти часам вечера высыхали. К следующему утру от них не оставалось никакого следа: их сородичи доедали останки.

Охранники отличались высоким ростом, низкими лбами и полным отсутствием чувства юмора.

Раза два Хулио выезжал в город. Эти поездки оставили в его душе горький осадок.

Каким бы белокожим ты ни был, но в Ботсване португальца не считали за чистокровного белого. Это давали понять в барах, где долго не обслуживали и в конце концов говорили, что его место в шахте вместе с неграми. В лагерь он возвращался без всякого сожаления. Воздух здесь был чистый, а грузовичок раз в неделю исправно привозил проституток. Письма Мануэлы поддерживали его моральный дух.

— Что у тебя в руке? — спросил охранник.

— Письмо, — ответил Хулио.

— Покажи…

— Ты не умеешь читать.

— Дай!

Охранник скомкал лист бумаги в своей огромной пятерне и бросил его Хулио.

— Порядок, сваливай.

Единственным родным человеком на земле для Хулио была Мануэла. Его совершенно больная мать проводила остаток своих дней в приюте для престарелых. Хулио ежемесячно высылал деньги на ее содержание. В последний его приезд в Португалию, два года тому назад, она уже не узнавала его. Его радовало и успокаивало, что Мануэла волнуется за него. Письмо он получил утром. А сейчас мог уже рассказывать наизусть целые куски. «Я не знала, что новая работа настолько опасная. Оставь ее!» Последние слова были подчеркнуты двумя линиями. «Возвращайся, Хулио! — писала Мануэла. — Поживем еще года два в Цюрихе. Хозяйка подыщет тебе спокойную работу…»

В Швейцарии Хулио работал шофером по доставке заказов на дом. Но униформа и форменная фуражка действовали ему на нервы. В газете «Ля Сюисс» он прочел небольшое объявление, из которого следовало, что предлагается работа в Ботсване с зарплатой в четыреста долларов в неделю. А Мануэла еще писала: «Возвратимся в Альбуфьеру. Купим магазин, будем жить вдвоем…» Сколько же они мечтают о своем магазинчике! Если он отработает здесь еще год — дело в шляпе. Денег, сэкономленных им и Мануэлой, с лихвой хватит для первого взноса. Остальное возьмут в кредит…

Но прежде всего надо взять несколько дней отпуска и жениться на Мануэле до того, как у них родится ребенок. Осталось меньше пяти месяцев. К сожалению, по лагерю ходят слухи, что шахту закроют из-за плохой организации безопасности труда. Работать действительно становилось опасно.

За три месяца Хулио видел шесть трупов погибших негров.

Некоторые говорили, что хозяева «Вассенарз» никогда не пойдут на закрытие шахты. Наоборот, увеличат премиальные за риск.

Хулио подходил к своему бараку, когда раздался звук сирены и тут же послышался голос из динамиков, развешенных по территории лагеря.

— Срочный сбор у здания дирекции… Повторяю…

— Что им нужно? — спросил Гонзалес, его соотечественник.

— Пошли узнаем, — ответил Хулио.

Перед зданием, где они получали зарплату, толпились сотни черных и белых мужчин. На террасе появился главный начальник. Эрик Морталд. Он поднес ко рту рупор.

— У меня для вас есть три новости. Две — хорошие и одна — плохая. Начну с плохой. Шахта закрывается!

В мгновенно наступившей мертвой тишине эхом отозвалось в горах: закрывается… закрывается…

Для них это простое слово означало изменение в жизни: для европейцев — возвращение домой. Но для всех общим было одно — потеря работы.

— А теперь хорошая новость! Работы прекращаются, чтобы построить для вас более комфортабельный лагерь и обезопасить работу в шахте. По моей просьбе, и в ваших интересах, высшее руководство компании выделило для этих целей четыре миллиона долларов!

Морталд сделал паузу, давая время ощутить значение этой громадной суммы. Но для тех, кто его слушал, эта цифра была как пустой звук, она просто не укладывалась в их сознании. Что такое четыре миллиона долларов? Какой-нибудь святой или планета Марс?

— Эта сумма, — продолжал директор, — будет направлена на ваше благо.

— Какое благо, если мы сворачиваемся? — раздался чей-то крик, и охрана забегала в поисках недовольного.

— Именно так и будет! — выкрикнул Морталд своему неизвестному оппоненту. — Как только будут закончены работы по укреплению стволов шахты, мы возвращаемся… Все будут снова приняты на работу…

— Когда уходят, уже не возвращаются!

На этот раз охрана засекла крикуна и бросилась к нему, чтобы пощекотать бока электродубинкой.

— Стоп! — крикнул Морталд.

Охранники неохотно остановились.

— Поймите правильно, — продолжал Морталд, — компании было нелегко решиться на этот шаг. Через восемь месяцев шахта снова заработает. В качестве выходного пособия каждый из вас получит двухмесячную зарплату. Те, кто подаст нам письменное заявление о желании работать на шахте после ее открытия, по возвращении получат четыре месячных оклада.

Морталд откашлялся. Телекс, полученный сегодня утром, был кратким и исчерпывающим. Морталда взволновала забота Хомера Клоппе о рабочих. На его месте он…

В заключение он прокричал в рупор:

— Удачи всем!

— Дерьмо дело! — сказал Гонзалес. — Что ты собираешься делать?

Хулио неопределенно пожал плечами. Прежде всего надо предупредить Мануэлу о возвращении в Цюрих. Он достал из кармана ее письмо и еще раз прочел строчки: «Моя хозяйка подыщет тебе спокойную работу». Это было написано черным по белому. Хулио знал Ренату и то, что Мануэла ее обожает. Но вчера дочь банкира вышла замуж, и вряд ли у нее найдется время заняться его проблемами.

В барак Хулио возвратился в плохом настроении. Он достал из ящика стола ручку, лист бумаги и начал писать.

Доктор Мэллон осторожно взял Габелотти за запястье и посчитал пульс.

— Хорошо себя чувствуете?

— Нет, — прохрипел Габелотти.

Когда его взгляд случайно задерживался на иллюминаторе, он быстро закрывал глаза, чтобы остановить начинавшееся головокружение. Он упорно смотрел в лежавшую на коленях газету и не видел ни строчки. К тому же он никак не мог забыть ужасные слова командира корабля: «Мы летим на высоте одиннадцать тысяч метров!» Еще до взлета доктор Мэллон напичкал его транквилизаторами. От них разболелась голова, но страх не прошел. Вцепившись пальцами в подлокотник, Габелотти перебирал в памяти все авиакатастрофы за последние десять лет. «ДС-10» в Париже… двести трупов… Месяц назад в Санта-Крус… такой же «Боинг-747», как и этот… Еще в…

— Ричард…

— Да, дон Этторе.

— Что-то мне совсем не по себе. Дайте мне еще одну вашу чертову таблетку.

— Вы уже превысили дозу.

— Плевать!

— Как скажете.

Врач вызвал стюардессу и попросил принести стакан воды. Перед тем как направить свой талант на поддержание здоровья богатой клиентуры, он три года проработал в психиатрической клинике. Он приблизительно знал, что такое страх полета для человеческого сознания. Знал он и то, кем был Габелотти. И часто спрашивал себя, не является ли его неудержимая страсть к власти компенсацией полового бессилия. Но для этого надо было побеседовать с Габелотти, задать ему несколько вопросов… Правда, с таким же успехом на эту тему можно говорить с каменными идолами с острова Пасхи. И тем не менее Габелотти предложил ему одиннадцать тысяч долларов за сопровождение в полете. За такие деньги его клиенты в Нью-Йорке могут три дня обойтись без него.

— Вам лучше, дон Этторе?

Заботливость Кармино Кримелло выводила Габелотти из себя. Этим он еще больше давал ему прочувствовать свое недомогание.

— Убирайся, — не глядя на него и не разжимая зубы, прошипел Габелотти.

Дважды повторять не было необходимости…

Кримелло поднялся по винтовой лестнице в бар и налил себе целый стакан виски. Его проблема заключалась не в самолетах, а в машинах. Если за рулем сидел кто-то другой, он умирал от страха. Но больше всего он боялся умереть от пули.

— Если уж на то пошло, дон Этторе, глотайте сразу две, — сказал доктор Мэллон. — Может, попробуете уснуть?

— Я не хочу спать! Мне приснится, что я лечу в самолете, и я проснусь.

— Прекрасная шутка, — засмеялся доктор Мэллон. — Не волнуйтесь… Через три часа мы будем в Цюрихе.

— Я сдохну раньше.

Дон Этторе в десятый раз убедился, что бумажный мешочек, как и рекламные проспекты, по-прежнему находится в кармашке кресла.

Умереть — это еще куда ни шло, но блевать публично!..

Телефонный звонок оторвал Шилин от группы друзей, оживленно обсуждавших сказочный взлет Курта Хайнца. Как и все, она от души смеялась и продолжала смеяться даже тогда, когда незнакомый голос из трубки сказал, что Рената стала жертвой автомобильной катастрофы на шоссе Декомпозе. Положив трубку, она нетвердой походкой подошла к Хомеру и тихо сказала ему на ухо о постигшем их горе. Никому не сказав ни слова, они незаметно покинули своих гостей и, сходя с ума от ужаса, бросились к месту аварии.

Первый шок Хомер испытал, увидев лежавшую вверх колесами незнакомую «Бьюти гоуст Р9». Второй — когда увидел тело Ренаты… Затылок дочери был раздроблен, грудная клетка раздавлена.

Кошмар продолжался дома…

Несмотря на поздний час — четыре утра, большинство гостей, уже совершенно пьяных, продолжали веселиться… Одни горланили песни гренадеров, другие громко, с шутками перекликались, находясь в разных концах комнаты, третьи танцевали между столами, уставленными пустыми бутылками…

Входная дверь неожиданно распахнулась, и в проеме показалась рыдающая Шилин. За ней шли мужчины в черном, неся на носилках тело Ренаты, покрытое одеялом. Процессию замыкал Хомер. Он шел с отрешенным видом, плотно сжав губы. Все прошли в комнату, которая когда-то принадлежала молодой женщине. Едва за ними закрылась дверь, оцепеневшие гости стали на цыпочках покидать дом. Есть горе, которое невозможно разделить…

К восьми часам утра Рената была одета в свой последний путь. Шилин разбудила телефонным звонком директора фирмы погребальных обрядов, и он направил к ним четырех лучших специалистов. Рената лежала на своей девичьей кровати. Лицо ее было спокойным и таким же красивым, как в жизни. Мать попросила одеть ее в светло-розовое платье, которое предназначалось для церемонии бракосочетания. На каждом углу кровати стояли зажженные свечи. Раздавленные горем, держа друг друга за руки, Шилин и Хомер стояли на коленях и беззвучно рыдали.

Курт Хайнц появился в доме в восемь десять утра. Ни тесть, ни теща не посмотрели на него. Он опустился рядом с ними на колени и начал молиться.

Когда он возвращался из аэропорта, кипя от злости и негодования, его такси было остановлено полицейским заслоном. На обочине, колесами вверх, лежала машина с откидным верхом.

Курт ненавидел такие сцены.

— Поезжайте, — сказал он, отводя глаза.

Он промерз до последней косточки и не знал, что ему делать дальше. Теперь все зависело от Ренаты. Если она извинится и подробно объяснится, он готов возобновить диалог… Она испортила его свадьбу, одновременно были унижены его родители.

— Секунду! — попросил шофер. — О черт! Такая красивая девушка!

Курт машинально повернул голову. Сердце прыгнуло ему в горло. Он узнал голубой костюм Ренаты. Выскочил из машины, забыв о холоде, со странным ощущением вкуса ржавчины во рту. Через пять минут подъехали Клоппе.

— Эта машина — погибшей? — спросил у Хомера старший полицейский.

Тот горько покачал головой. Кто бы ни был владельцем «Р9», ответственность за случившееся ложится на его плечи. Почему Господь Бог посадил его собственную дочь в этот смертоносный аппарат, который у него не хватило смелости вовремя нейтрализовать?

— Имя жертвы — Рената Клоппе, правильно? — спросил полицейский.

— Нет, — сказал Курт, — Рената Хайнц.

Хомер молча повернулся к нему спиной. Курт заехал домой, чтобы сменить свой нелепый теперь велюровый наряд и плиссированное жабо. Он принял горячий душ, надел халат и надолго сел в кресло, пытаясь понять, как он стал вдовцом через пять минут после свадьбы.

Закончив молитву, он посмотрел на тестя. Клоппе держал за руку свою жену. Время от времени он поднимал глаза на лежавшую на кровати Ренату. Только сейчас Курт заметил на ней светло-розовое платье. Это потрясло его. Банкир принадлежал к другому, нежели он, миру. Однако в этот момент Клоппе не показался ему чужестранцем, а скорее братом, с которым его связывает общее горе. Ему захотелось дать это почувствовать Клоппе, и он тихо прошептал:

— Что мы сделали Господу, что он так жестоко нас наказал?

Не разжимая зубов, Хомер Клоппе едва слышно сказал:

— Оставьте нас в покое.

— Рената была моей женой, — возразил Курт.

— Она была моей дочерью, а не вашей женой. Вам больше нечего здесь делать. Уходите.

И снова рот Курта наполнился этим странным вкусом ржавчины.

Моше Юдельман только что выдержал бурю. Он стоял у окна и наблюдал, как в золотистом отсвете заката птички перепрыгивали с ветки на ветку.

Он уже забыл, когда в последний раз видел живое дерево… Обнаженный по пояс, с впечатляющей мускулатурой, животной силой, Итало Вольпоне ходил по комнате, растирая себя махровым полотенцем. Каждое его движение приводило в движение бугры мышц.

— Кто просил тебя приезжать? — в десятый раз повторил он. — Кто? Будешь отвечать?

— Никто.

— Ты делаешь глупость за глупостью! Ты позволил похитить мою жену и протянул руку похитителю! Ты, может, думаешь, что я спал и видел, как встречусь с Габелотти?

Юдельман резко отвернулся от созерцаемого пейзажа. Ему вдруг надоело выслушивать грубости Вольпоне.

— Прекрати обвинять других! Ты находишься здесь уже четыре дня! Где результат? У тебя есть номер счета? Нет! А чтобы прикончить двух американских ищеек, необязательно было лететь в Цюрих! Твои парни с тем же успехом могли бы это сделать в Нью-Йорке!

Итало вплотную подошел к нему. Он был бледен от душившей его злобы.

— Если тебе дорога твоя шкура, — прогрохотал он, — никогда больше не разговаривай со мной в таком тоне. Никогда!

Моше пожал плечами.

— Плевал я на свою шкуру. Я хочу спасти твою! Комиссьоне имеет на тебя зуб. Если она сунет свой нос в наше дело, загремим все…

— Тебе хочется, чтобы я сквозь пальцы посмотрел на убийство Дженцо. Тебе понравилось бы, если бы я проглотил наглую выходку Габелотти и сказал ему «спасибо»!

— Есть время делать дело, а есть — сводить счеты. Я любил Дженцо больше, чем ты! Или мы случайно проработали рядом семнадцать лет? Ты знаешь, почему он стал доном? Потому, что он всегда ждал своего часа, чтобы вернуть долг!

Итало мгновенно успокоился. Моше был прав. И эта его правота выводила его из себя.

— Ты — не боевик, Итало, а новый капо нашей «семьи». А капо в первую очередь использует свое серое вещество, а не хватается за пушку.

— Если ты такой умный, — язвительно сказал Итало, — посмотрим, что ты сумеешь сделать.

— Главное — выжить! Я только что прилетел и ничего не знаю, если не считать того, что наши деньги по-прежнему находятся в банке. Что ты сделал с этим банкиром?

— Так… припугнул… Небольшой скандал… Подослал в церковь, где он читал лекцию, чернокожую проститутку…

— Еще…

— Вырвал все зубы…

— Результат?

— Ноль! Он отправил меня пощипать травку.

— Неудачный ты выбрал прием… — мрачно обронил Моше. — Даже если бы ты ему оторвал яйца, он бы не раскололся. Ты думаешь, что воюешь с одним человеком? Ошибаешься! Ты поднял руку на всю Швейцарию! А этих сучьих банкиров еще никто не обламывал.

— И что из этого? — взревел Вольпоне.

Юдельман разочарованно вздохнул и снова повернулся к окну.

— Надо подождать прибытия дона Этторе, — сказал он.

Итало недовольно посмотрел на него.

— Что? Ты ждешь подсказки от этого борова?

— Нет. Я жду, что этот боров прольет слезу. До сегодняшнего дня шевелились одни мы… В случае неудачи ответ держать придется нам. Габелотти сделал бы перед Комиссьоне мину, что дал нам полную свободу, а мы запороли дело. Дав ему возможность посуетиться, мы уравняем шансы.

— Что большего, чем я, он может сделать?

— Боюсь, что ничего. Но сейчас это не так важно. Партию разыграют четверо: Итало Вольпоне, Габелотти, банкир… и фараоны. Первый кон, Малыш, ты проиграл. Второй предоставим Габелотти.

— А чем в это время буду заниматься я? Сидеть сложа руки и считать мух на стекле?

— Ты будешь ровно дышать и дашь ему попыхтеть. Посмотрим, когда он начнет задыхаться…

— А если у него ни черта не выйдет?

— Тогда, Итало, даю слово, я первый санкционирую военные действия против банкира…

Проплакав несколько часов, Мануэла решила, что оставаться у Клоппе она не сможет. Через два месяца ей исполнится столько же лет, сколько было Ренате.

Она положила руку на живот. Присутствие умершей в доме дало ей лучше почувствовать, насколько дорога ее жизнь, носительницы другой жизни. Все очень просто. Сейчас она отошлет телеграмму Хулио. Всего лишь одно слово: «Возвращайся!»

Она знала, что Хулио бросит все и приедет.

С самого утра Ландо терпел язвительные уколы Вольпоне. Прибытие в Цюрих Моше Юдельмана явно не принесло ему успокоения. Итало орал во всю глотку:

— И ты отпустил ее! У тебя не хватило мозгов задержать ее!

— Я сделал все, что смог…

— Не много, должно быть, ты ей сделал, — ухмыльнулся Вольпоне. — А я-то считал тебя чемпионом!

От усталости Ландо шатало. Проводив Ренату, он сел в такси и возвратился к себе. Измятая постель напомнила ему о его любовном труде, который ни к чему не привел: Рената не возвратится. От перенапряжения он долго не мог уснуть и провалился в сон только к шести утра. В семь его разбудил будильник. Через сорок минут он уже отчитывался перед Вольпоне.

Итало слушал его три минуты, затем обругал и засомневался, можно ли в будущем доверить ему какое-нибудь дело… Несправедливо обиженный, Ландо прошел на кухню, где уже хозяйничал Беллинцона. Неожиданно он почувствовал, что голоден. Он с остервенением стал делать бутерброды с маслом и салями. Пьетро открыл холодильник и достал бутылку пива. Ландо сел за большой инкрустированный стол и впился зубами в первый бутерброд. Но больше, чем прошедшая ночь, его беспокоили предыдущие события. Богородица уберегла его от гигантов, возложив весь позор на его товарища. Он спрашивал себя: как человек, оттраханный в задницу, находит в себе силы смотреть в глаза другим?

Беллинцона с ним не разговаривал, а если отвечал, то голову не поднимал. «Он тебя убьет», — сказал брат Инес.

— Эй, Пьетро, я сделал бутерброды и для тебя.

За спиной стояла мертвая тишина. Встревоженный Ландо обернулся, чтобы посмотреть, чем занимается Беллинцона. Волосы на голове у него зашевелились. Пьетро стоял в метре от него и задумчиво смотрел на его затылок. В правой руке он сжимал огромный нож-пилу. В течение нескончаемых пяти секунд они смотрели друг другу прямо в глаза. В горле у Ландо застрял кусок.

— Что ты так на меня смотришь! — пронзительно закричал Ландо.

Беллинцона молча отвел глаза и стал резать хлеб.

Когда Габелотти ступил на твердую землю, он чуть не упал на колени и не поцеловал ее, как это делают спасшиеся после кораблекрушения. Несмотря на огромное количество проглоченных транквилизаторов, Габелотти до самого приземления сохранял ясность ума и с ужасом смотрел на приближающуюся посадочную полосу. По его лицу градом скатывался пот, и он был уверен, что самолет разобьется.

— Ну вот, не так все и страшно, — сказал доктор Мэллон.

Габелотти бросил на него зверский взгляд, отстегнул ремень безопасности и оказался у люка раньше, чем подогнали трап. Кармино Кримелло стоял позади него, но из осторожности держал рот закрытым. По бледному лицу дона Этторе он понял, что полет оказался для него мучительным испытанием.

Пройдя паспортный контроль, они увидели ожидавшего их Бадалетто.

— Здравствуйте, дон Этторе. Все прибыли…

Следуя полученным инструкциям, Карло вместе с Томасом Мертой и Анджело Барбой улетели из Нью-Йорка в Милан. Фрэнки Сабатини и Симеон Ферро приземлились во Франции, в Лионе. И те и другие прибыли в Цюрих поездом.

В Швейцарии организационными вопросами занимался Лючиано Дзулино, контролировавший сеть проституции, принадлежавшую «семье» Габелотти в Южной Европе.

Когда Анджело Барба попросил его организовать пребывание дона в Цюрихе, Лючиано Дзулино с радостью ухватился за возможность показать себя.

— Я займусь всем и все сделаю! — заверил он.

Он никогда не видел Габелотти, но моментально выделил его из толпы сопровождающих лиц. Он схватил правую руку дона Этторе и поднес ее к губам.

— Целую вам руки!

Габелотти прекрасно обошелся бы без этого проявления уважения в общественном месте. Он выдернул руку и прошел мимо Лючиано, как мимо пустого места.

Два «мерседеса» черного цвета с тонированными стеклами ждали их перед зданием аэропорта. Шоферы, одетые в черное, подобострастно распахнули дверцы машин.

— Вы с нами, доктор? — спросил дон Этторе у Мэллона.

— Нет, доберусь на такси. У вас и без меня достаточно забот. Вы знаете, где можно меня найти?

— Знаю. За несколько часов до вылета я позвоню вам. Билет для вас возьмут.

— Всегда к вашим услугам.

Мэллон поклонился и затерялся в толпе. Дон Этторе, Лючиано Дзулино и Анджело Барба сели в первый «мерседес». Бадалетто, Кримелло, Мерта, Сабатини и Ферро — во второй.

Разрабатывая план прибытия в Европу, дон Этторе решил, что его люди должны прилететь небольшими группами и в разные города. Теперь ему стало ясно, что эта предосторожность бесполезна. Зачем прятаться? Он — уважаемый бизнесмен и путешествует со своей деловой командой.

— Я зарезервировал вам несколько апартаментов в отеле «Командор», дон Этторе.

— Хорошо. Цветы?

— В багажнике машины.

Лючиано Дзулино открыл рот, собираясь что-то сказать, но так и не решился.

— Далеко туда ехать? — спросил Габелотти.

— Пятнадцать минут, — ответил Дзулино.

Дон Этторе сидел, развалившись на сиденье из мягкой кожи, и смотрел на проносившийся мимо пейзаж.

— Если вы задержитесь здесь, — сказал Лючиано, — я мог бы снять для вас виллу.

— Спасибо, — ответил Габелотти, — этого не потребуется.

Остаток пути проехали в полном молчании. Дзулино решил, что дон относится к категории «молчунов».

«Мерседес» остановился.

— Приехали, дон Этторе, — сказал Дзулино.

В ста метрах от них остановился «фольксваген» кремового цвета. За рулем сидел Фолько Мори. Моше Юдельман, которому Габелотти сообщил номер рейса, поручил ему проследить за Габелотти и доложить. Он увидел, как Габелотти вышел из машины и сразу же попал в окружение семи человек, среди которых он узнал Кримелло и Барбу. Третьим был Томас Мерта, он командовал «солдатами», устраивавшими самые крупные дела «семьи». Остальные: Бадалетто, Сабатини и Ферро — пыль… Седьмого Фолько не знал. Неожиданная мысль поразила его своей смелостью: три-четыре гранаты — и от верхушки клана соперников останутся одни воспоминания.

Служащий морга через окно видел прибытие импозантного кортежа. Роскошные машины, как и сановный вид Габелотти, произвели на него впечатление.

— Сейчас я провожу вас… Что же касается цветов… Позволю себе заметить, что в нашем учреждении они не имеют никакого смысла.

Лючиано Дзулино знал об этом уже тогда, когда получил заказ на цветы: морг — не кладбище. Но из скромности не решился об этом сказать.

Служащий провел их в холодное помещение.

Габелотти властно кивнул Бадалетто.

До того как Бадалетто стал одним из «лейтенантов» Габелотти, он долгие годы состоял на службе у Дженцо. И если кто мог узнать эту посиневшую плоть, то только он. Он наклонился над металлическим ящиком и беспомощно пожал плечами.

Карло согласился на это опознание потому, что не хотел лишний раз злить своего падроне. Но смешно было даже предположить, что Дженцо Вольпоне показывал свои ноги ему, в то время простому «солдату»! Зачем, по какому поводу?

Постояв минуту с опущенной головой, Дон Этторе расписался в журнале посетителей, протянутом ему служащим морга.

— Наш несчастный родственник был очень уважаемым человеком. Думаю, что многие друзья приходят сюда отдать ему последние почести…

— Несколько человек приходили, — ответил служащий.

Габелотти кивнул и направился к выходу. В Цюрихе он узнал не более того, что знал в Нью-Йорке. Кроме утверждения Итало, ничто не доказывало, что нога принадлежит Дженцо. И где доказательства, что Дженцо мертв? Пока он летел в Швейцарию, оба Вольпоне, возможно, уже испарились в неизвестном направлении вместе с деньгами.

ГЛАВА 19

Сообщить об этом было невероятно трудно, потому что жизненно касалось всех… Но молчать дальше Мелвин Бост не мог. Глаза членов административного совета смотрели на него вопрошающе и обеспокоенно. Он прочистил горло и помахал недавно полученным телексом.

— Плохая новость! Сейчас я зачитаю вам то, что прислал президент.

Он нацепил на нос очки и развернул лист бумаги, содержание которой знал наизусть.

— Адресовано Мелвину Босту, генеральному директору, «Континентл мотокарз» и т. д.

«Немедленно предупредить всеми возможными средствами владельцев «Бьюти гоуст Р9». Производственный брак колонки управления. Опасно! Дефектная деталь заменяется за счет фирмы».

Подпись: Хомер Клоппе.

Бост положил телекс на стол, словно он весил тонну. Воцарилась зловещая тишина.

— Это — самоубийство! — раздался чей-то голос. — Если мы сделаем такой шаг, мы разоримся. Продано более четырехсот тысяч «Р9». Каждая замена нам обойдется в триста долларов. Посчитайте!

— Вы же нам сами сказали, — закричал директор научно-исследовательского центра, — что президент готов рискнуть… Все сидящие здесь знают прогноз компьютера!

— Мы сами лезем головой в петлю! — бросил административный директор. — Ни одна фирма не сможет выжить после такой пункции. Это — саботаж!

Под градом слов Мелвин Бост опустил голову. Он совсем не хотел говорить им то, о чем узнал десять минут назад из телефонного разговора с Гарнхаймом, правой рукой Клоппе в «Трейд Цюрих бэнк». Но раз дело принимало такой оборот, он решил не оставлять им ни малейшей иллюзии. Он поднял руку, требуя тишины.

— Господа! Господа! Когда шесть дней назад я встретился с президентом в Швейцарии, он уже тогда не хотел брать на свою совесть невинные человеческие жизни. Чтобы убедить его, чтобы спасти нас, я предложил ему следующий компромисс: если в течение трех месяцев не произойдет ни одной аварии, мы все оставляем, как есть…

— И что? Уже что-то случилось?

— Когда президент отсылал этот телекс, все было нормально. Это еще раз подтверждает, что он все-таки изменил свое первоначальное мнение… Как-то повлиять на него сейчас невозможно! Несколько минут назад я узнал, что на нашу голову обрушилась очередная неприятность. В восьмой раз отказало рулевое управление «Р9».

— Где?

— В Цюрихе.

— Тяжелая авария?

— Смертельная! За рулем нашей модели сидела дочь Хомера Клоппе.

— Все собрались?

— Все. Габелотти прибыл со всей своей штаб-квартирой.

— Кого ты видел?

— Кармино Кримелло, Анджело Барбу, Томаса Мерту, Карло Бадалетто, Симеона Ферро и Фрэнки Сабатини. Плюс еще один тип, которого я не знаю. Он встречал их в аэропорту. Догадайтесь, куда они сразу поехали?

— В отгадки не играю.

— В морг. С букетами цветов…

— Хорошо. Возвращайся.

Такой телефонный разговор состоялся между Моше Юдельманом и Фолько Мори. Моше отреагировал молниеносно, позвонив в Нью-Йорк Витторио Пиццу.

— Витторио? Захвати с собой Алдо, Винченце, Джозефа — и не тяни, первым же рейсом вылетай в Цюрих. Давай! Ты знаешь, где меня найти?

Получив положительный ответ, он положил трубку.

Приезд Пиццу, Амальфи, Брутторе и Джозефа Дотто восстановит равновесие между «семьей» Вольпоне и «семьей» Габелотти.

Оставалось выяснить, для каких целей дон Этторе привез в своем багаже этих костоломов… Слушая Фолько Мори, Моше мгновенно понял, что остановка в морге, цветы и посещение останков Дженцо не что иное, как показное проявление мирных намерений дона Этторе. Сделал Моше и еще один вывод: если Габелотти демонстративно предлагает мир человеку, которого ни во что не ставит, значит, в данный момент он, по неизвестным Моше причинам, чувствует себя слабее его. С одной стороны, эта неопределенность отношений волновала Моше, с другой — он мог быть спокоен: ни один из донов не имел доступа к деньгам. Единственный человек, который мог разрешить проблему, был банкир. К сожалению, после того как его обработал Итало, стало маловероятным, чтобы Клоппе принес им комбинацию на блюдечке.

Теперь нужно было утрясти вопрос, который он решил от имени Вольпоне, не посоветовавшись с ним.

— Итало, я только что узнал одну забавную новость… Звонил Мори… Габелотти уже в Цюрихе. Но не один… Притащил с собой всю свою команду.

— Так чего ты ждешь? Звони Витторио и скажи, чтобы собрал Алдо, Винченце и Джозефа.

— Ты думаешь, в этом есть необходимость?

— А тебя устраивает пять против десяти?

— Хорошо, я позвоню.

— Кто прилетел с Габелотти?

— Кримелло, Барба, Мерта, Бадалетто, Сабатини, Ферро. И еще двое незнакомых… Но ты прав, Итало, Габелотти ищет твоей поддержки. Из аэропорта он сразу поехал в морг.

— Это он убил его!

— Нет, не он — О’Бройн! А теперь не мешай расчистить для тебя площадку…

Моше нужно было решить одну деликатную проблему: утрясти детали встречи «в верхах». Переговоры должны проходить на нейтральной территории и, предпочтительно, с глазу на глаз. В глубине души Моше был уверен, что Вольпоне и Габелотти придут к общему согласию, если не будут выпендриваться перед своим окружением. Если Итало допустит ошибку, Моше всегда найдет способ исправить ее.

— У тебя что-то не в порядке, Пьетро?

Беллинцона вез его в отель «Командор», где остановилась «семья» Габелотти. За весь путь Пьетро не проронил ни слова.

— Что тебя беспокоит?

— Меня? Нет… нет… Ничего.

Моше давно знал Пьетро: сильный, бесстрашный, преданный до мозга костей. Итало кратко рассказал, как Пьетро и Ландо лажанулись с трехметрового роста неграми, завалили операцию с подружкой Клоппе и упустили ее. Было от чего переживать Пьетро, чей профессионализм стал уже легендой в Синдикате.

Машина обогнула клумбу и остановилась перед ступеньками, ведущими к входу в отель.

— Жди меня здесь, — сказал Моше.

На верхней ступеньке стоял Анджело Барба. Иерархия соблюдается везде… В то время как Моше поднялся на четыре ступеньки вверх, Барба сошел на четыре вниз. Сделав одинаковое количество шагов навстречу друг другу, они встретились точно посредине лестницы.

— Мы вас ждем, — сказал Барба.

— Я здесь, — ответил Моше.

Они пересекли холл отеля, и Барба вежливо, на правах хозяина, пропустил Моше вперед, в кабину лифта.

Чувство страха по-настоящему стало преследовать Ландо. Во сне он видел Беллинцону, стоявшего за его спиной с огромным ножом в руке. Масса ничтожных деталей, на которые он раньше не обращал внимания, теперь не давала ему покоя. После драмы в квартире Инес Пьетро ни разу не заговорил с ним первым. Даже после инцидента с ножом Беллинцона отвернулся, чтобы не отвечать на его вопрос. Ландо с облегчением вздохнул, когда увидел Беллинцону и Моше, отъезжающих от виллы. Едва машины выехали за ворота, как возвратился Фолько. Ландо решил воспользоваться моментом и сменить напряженную атмосферу виллы на собственную квартиру: принять горячую ванну, надеть домашний халат и на час-другой обо всем забыть.

— Фолько, я хочу забрать свою машину и переодеться. Если босс спросит меня, я — дома.

— О’кей, — ответил Мори.

— Фолько…

— Да?

— Ты давно знаешь Беллинцону?

— А в чем дело?

— Да так… Ни в чем…

Вызвав по телефону такси, он пошел к воротам…

— Беллеривштрассе!

Подъезжая к дому Клоппе, он отметил, что машины на прежнем месте нет.

— Поехали вокруг квартала, — сказал он шоферу такси.

«Бьюти гоуст Р9» исчезла…

Кто увел машину? Рената? Украли? Но в Швейцарии, это общеизвестно, нет мелких воришек. Рассчитавшись с шофером, Ландо вошел в подъезд своего дома.

— Мистер Орландо Баретто?

Один из мужчин, стоявший, прислонившись к стенке холла, улыбнулся и, подойдя к нему, сунул под нос удостоверение полицейского. И еще раз вежливо переспросил:

— Вы — мистер Баретто?

— Да, — захлопал глазами Ландо.

— Позвольте пригласить вас в комиссариат.

— Что я там забыл?

Второй полицейский отделился от стены, но здание не рухнуло.

— Речь пойдет о вашей машине.

— Ну, прямо в десятку!.. Только что ее у меня украли! Я как раз собирался сделать заявление в полицию.

— Не волнуйтесь, мистер Баретто, мы ее уже нашли.

— Да? Где?

— На трассе, ведущей в аэропорт. Пройдемте.

Голос оставался вежливым, но его уже взяли с двух сторон. По взгляду мужчин Ландо понял, что это не просьба, а приказ.

— Я хотел только переодеться. Не могли бы…

— Мы задержим вас только на одну минуту. Простая формальность… Пройдемте, пожалуйста… Вас ждет лейтенант Блеч.

После продолжительной дискуссии Юдельман и Барба сошлись на том, что встреча их падроне состоится в парке «Гранд-Отеля». Место для разговора, возле бассейна, расположенного между площадкой для игры в гольф и двумя теннисными кортами, показалось им надежнее, чем какая-нибудь гостиная, которая — кто знает? — может оказаться нашпигованной микрофонами. Встречу наметили на двенадцать дня. Вольпоне и Габелотти имеют право взять с собой двух телохранителей, которые будут находиться на расстоянии пятнадцати метров от них. Таким образом, будет сохраняться секретность и обеспечиваться безопасность.

Попрощавшись, советники отправились к своим донам доложить о результатах совещания.

Без пяти минут двенадцать ко входу в парк «Долдер» подъехал черный «мерседес» Габелотти. Походкой бездельничающего буржуа дон Этторе направился к бассейну. Купающихся еще не было, но солнце заставило многих раздеться, и они лениво лежали на надувных матрасах.

Дон Этторе свернул в аллею и пошел по усыпанной мелким гравием дорожке, обсаженной с двух сторон кустами розмарина. У поворота аллеи, у двух кленов, он заметил Симеона Ферро, любовавшегося фонтаном. Его черный, строгий костюм показался дону Этторе неуместным в этот погожий весенний день. Но тут же он отметил, что и сам, и сопровождающий его Томас Мерта одеты в темные костюмы.

Еще один темный силуэт, маячивший в ста метрах от него, привлек внимание дона Этторе. Он узнал тяжелую, мощную фигуру Пьетро Беллинцоны. Его острый, наметанный взгляд отметил отсутствие Малыша Вольпоне.

Через пять секунд после прибытия «мерседеса» к парку подъехал Итало на «форде». Фолько Мори, сидевший за рулем, вышел из машины и открыл ему дверцу. И эти двое были одеты в темные костюмы. На краю цветущей лужайки Итало увидел неподвижную фигуру Пьетро Беллинцоны. Каждый из «крестных отцов» отправил по одному телохранителю в парк на разведку, оставив рядом с собой наиболее способных бойцов рукопашного боя. Кроме пистолета, который оттягивал ему правый карман, Фолько имел в запасе два ножа для метания. Олин, тот, которым он пронзил горло Патрика Махоуни, как обычно, находился в футляре, закрепленном высоко между лопатками, второй был прикреплен ремнями к левой голени.

Когда в поле их зрения появился Вольпоне, Томас Мерта по знаку Габелотти незаметно удалился. Тот же маневр проделал и Фолько Мори.

Как ему советовал Моше, Итало сделал первый шаг в направлении Габелотти. При одинаковой силе власти в этом жесте ничего зазорного не было: младший идет навстречу старшему по возрасту. К тому же этого требовала и традиция.

Не доходя одного метра до Этторе, Итало остановился и сказал:

— Вы хотели со мной встретиться, дон Этторе? Я перед вами.

На лице Этторе Габелотти появилась добрая, отеческая улыбка.

— Спасибо, что откликнулся на мою просьбу.

Это покровительственное обращение на «ты» вызвало у Итало раздражение.

Но дон Этторе уже раскрыл объятия и прижал его к своей груди.

— Позволь мне еще раз рассказать тебе о горе, которое я испытал, узнав о смерти твоего брата.

Не снимая своих рук с плеч Итало, Этторе отстранился и посмотрел на него глазами старого друга, не видевшего его сто лет.

— С доном Дженцо мы были друзьями. Я всегда восхищался им и глубоко уважал.

Он фамильярно взял Вольпоне под руку и увлек за собой. Итало непроизвольно напрягся, но послушно пошел рядом.

— Мне много рассказывали о тебе, Итало, и я благодарен случаю узнать тебя ближе… Я познакомился с твоим братом в самом начале его карьеры… От него я узнал кое-что о тебе… Ты удивлен?

— Что, например? — холодно спросил Итало.

— Нападение на кондитерскую отца Бискотио… Ну что? Видишь? Тебе тогда было четырнадцать лет.

— Тринадцать.

— Что я хочу сказать? В жизни тебе очень повезло, Итало, но одновременно и не повезло… Ты родился в тени великого человека. Ты же сам понимаешь, что дон Дженцо был великим. Жизненные случайности иногда разводили нас по разные стороны баррикад, но все вопросы мы старались решать по-доброму. Я не должен тебе об этом говорить, такие поступки требуют скромности, но прежде чем поехать в отель переодеться, я заехал в морг, чтобы отдать последнюю дань уважения твоему брату.

Взволнованный этими воспоминаниями, Габелотти замолчал. Молча они прошли метров двадцать. У скамейки дон Этторе остановился.

— Сядем? Так будет удобнее разговаривать. Как ты видишь, у меня несколько лишних килограммов, да и возраст… Ходьба утомляет меня.

Габелотти опустился на скамейку и удовлетворенно вздохнул. Итало сел рядом. Все происходило совсем не так, как он себе представлял. Он сконцентрировал в себе всю энергию, чтобы укусить разъяренного дикого зверя, а вместо этого выслушивал пустую болтовню усталого, безразличного человека. При таком продолжении можно схватить радикулит… Но Моше просил его не нервничать и не торопить события.

— Ты мало говоришь, — сказал дон Этторе. — Возможно, ты шокирован тем, что я обращаюсь к тебе на «ты». Тогда знай: с моей стороны это — знак доверия и уважения. Если ты хочешь, чтобы я уважал тебя, как твоего брата, будь добр, обращайся ко мне тоже на «ты». И прошу тебя, верь в искренность моих слов. Я знаю, что ты не доверяешь мне. Нет-нет! Не говори обратное, я не поверю тебе! Чтобы судить друг о друге, надо пройти испытание делом. Мы с тобой — компаньоны, и дело у нас — общее. Через какое-то время ты, возможно, станешь капо «семьи».

— Я — уже капо.

И снова этот покровительственный, родительский смех.

— Ах, Итало, Итало! Дженцо очень хорошо обрисовал твой портрет: импульсивный, но добрая душа… Заметь, дон не передается по наследству, это надо заслужить.

— Или взять, — не повышая голоса, сказал Итало.

— Ты совершенно прав. Это еще и берется… Я уверен, что с тобой клан Вольпоне будет в надежных руках. А теперь поговорим серьезно. Ты догадываешься, почему я прилетел в Цюрих? Исчез О’Бройн! Твой брат убит. Из уважения к тебе я не стал ничего предпринимать без твоего ведома. Итак, я тебя спрашиваю: не видишь ли ты каких-то неудобств, если я высвобожу наши деньги из «Трейд Цюрих бэнк» и переведу туда, куда мы собирались это сделать с доном Дженцо?

Вольпоне бросил на него пронзительный взгляд.

— Я чем-то удивил тебя? — спросил Габелотти. — Ты против?

— Абсолютно согласен. Вы разговаривали с банкиром?

Дон Этторе ткнул в него пальцем.

— Итало, Итало… Ты меня расстраиваешь… Почему ты обращаешься ко мне на «вы»?

— Ты говорил с ним?

— Этим я займусь после нашей встречи.

Вольпоне не удержался и задал вопрос, который жег ему рот, хотя знал, что спрашивать об этом просто глупо:

— У тебя есть номер счета?

Габелотти с обиженным видом посмотрел на него.

— Но, Итало, если его нет у меня, у кого же он? Я знаю, что ты навещал банкира, чтобы активизировать дело, начатое твоим братом. Я прекрасно понимаю твой эмоциональный порыв и желание оказать нам всем услугу… Я мог бы сказать тебе то, что ты должен был бы знать с самого начала: швейцарские банки неприступнее Форт-Нокса. Кроме того, я мог неправильно истолковать твои действия. Если говорить совсем откровенно, я мог бы даже подумать, что ты суешь нос не в свое дело или что твое горе толкнуло тебя на безумный шаг… Поставь себя на мое место!..

— Поставь себя на мое место! — жестко оборвал его Вольпоне. — Мой брат убит, а в это время исчезает твой прохвост О’Бройн…

— Как ты об этом узнал?

— Ты сам мне сказал.

— Правильно, я тебе это сказал. Но когда ты направился в банк, ты этого еще не знал.

— Не старайся перехитрить меня, — повысил голос Вольпоне. — В Синдикате всем известно, что твой адвокат вымазан в дерьме с ног до головы.

Круглые глаза Габелотти мгновенно превратились в две сверкающие щели. Он чуть не подал сигнал Томасу Мерте пустить в ход оружие. На таком расстоянии Томас мог прострелить пикового туза в центре карты. Ему стоило огромных усилий взять себя в руки. Тяжело дыша, он закрыл глаза и вовремя вспомнил, что Вольпоне прав: эта тварь О’Бройн, действительно предал его. Но он не хотел, чтобы об этом знал Вольпоне. Не сейчас, по крайней мере… Он терпеливо дождался, когда успокоится пульс, затем наклонился и сорвал одуванчик.

— Слушай, Итало, слушай внимательно… Я никогда не повторяю дважды. Если ты хочешь долго находиться на месте дона Дженцо, выбирай слова. Говорю это из уважения к твоему брату и как старший по возрасту. Я думаю, что ты сделаешь правильный вывод. Главное — долго жить…

— Дженцо говорил эти же слова, — с горечью произнес Итало.

Габелотти встал.

— Не забывай моих слов. А сейчас я еду в банк. Позже сообщу тебе результат…

Он повернулся и пошел к выходу из парка. Итало заметил, что Габелотти шел быстро и уверенно.

Первые переговоры закончились.

Лейтенант Блеч резко опустил трубку на рычаг: через несколько часов он встретится с капитаном Кирпатриком. В продолжение длинного разговора, когда каждый старательно пытался водить за нос другого, Блеч понял, что шеф Центрального управления на Шестой авеню — такой же мудак, как и шеф окружной полиции Цюриха. Преимущество Блеча над Кирпатриком заключалось в том, что Кирпатрик с самого начала отвел ему роль недоумка. Тем хуже для американца… Блеч дал ровно столько сведений своего расследования, чтобы Кирпатрик еще больше запутался. Имена, которые он ему сообщил, казалось, повергли того в транс.

— Повторите, лейтенант! Повторите!..

— Позволю себе заметить, что эти люди прибыли сюда отдельными группами. Информация поступила ко мне из разных пограничных пунктов нашей страны. Одни прибыли из Франции, другие из Италии. Только Габелотти и Кримелло прилетели прямо из Нью-Йорка.

— Послушайте, лейтенант… Я все объясню вам по приезде.

— Что вы сказали?

— Да… Я прилечу в Цюрих…

Блеч терпеть не мог, когда в его владениях начинали топтаться чужестранцы. Всякое вмешательство иностранной полиции в дела его округа он рассматривал как личное оскорбление. Он надолго замолчал, давая понять Кирпатрику, что не одобряет его проект.

— Я прилечу, естественно, как частное лицо, лейтенант. Я знаю этих людей… Если вы не отказываетесь от моих услуг… Я ограничусь выяснением типично американского аспекта дела, о чем вы не можете знать…

— Кто эти люди?

Теперь надолго замолчал Кирпатрик. Наконец с сомнением в голосе ответил:

— Этторе Габелотти — капо одной из «семей» Синдиката.

— Я депортирую его.

— Не делайте этого, лейтенант! Мы можем провернуть фантастическую операцию.

— Мы?

— Вы! Заверяю вас, мой приезд будет вам полезен.

Чтобы не показаться своему заокеанскому коллеге окончательным занудой, Блеч рассказал Кирпатрику последнюю новость, которая, по его мнению, тем или иным образом была связана с необычными событиями, обрушившимися на Цюрих в течение последней недели. Несколько часов тому назад, между тремя и четырьмя часами утра, на дороге, ведущей в аэропорт, в автомобильной катастрофе погибла единственная дочь самого богатого банкира в Цюрихе. Это произошло сразу же после бракосочетания с псевдореволюционером профессором Куртом Хайнцем. Машина, в которой разбилась Рената Клоппе, принадлежала итало-американцу по фамилии Орландо Баретто. Блеч навел справки, и оказалось, что Баретто — бывший профессиональный футболист, получивший вид на жительство сроком на пять лет с обязательной перерегистрацией каждые шесть месяцев. Официально он зарегистрирован как «посредник по продаже зерна», но подозревается в получении доходов из других источников. Поддерживает близкие отношения с некоей Инес, проституткой категории «люкс». Ни в каких скандальных историях замечен не был, общественного порядка не нарушает, имеет два счета в разных банках.

— Лейтенант, — в кабинет заглянул инспектор, — парень, которого вы хотели видеть, уже здесь… Баретто…

— Пусть войдет, — сказал Блеч, стараясь принять холодное, безразличное выражение лица, что, впрочем, для него не составило большого труда.

В пути Ландо выработал тактику поведения. Фараоны ни в коем случае не должны установить его связь с Ренатой Клоппе. Достаточно какому-нибудь сумасшедшему провести параллель Вольпоне — Клоппе, и они сунут нос во всю операцию. Это будет стоить ему жизни…

— Входите, мистер Баретто… Я лейтенант Блеч. Спасибо, что пришли.

— Инспектор сказал, что вы нашли мою машину.

— Да, нашли…

— А я собирался делать заявление…

— Когда ее у вас украли, мистер Баретто?

Как только этот красавчик вошел в кабинет, Блеч сразу же почувствовал к нему антипатию.

— Вероятно, сегодня ночью, — ответил Ландо. — Утром я уже не нашел ее… Насколько мне известно, вы нашли ее на шоссе в аэропорт…

— Где вы ее оставили, мистер Баретто?

— Рядом с домом.

— Как давно вы ее приобрели?

— Чуть больше недели назад… Могу я ее забрать?

— Сейчас — невозможно, мистер Баретто. Ваша машина попала в автокатастрофу.

— В автокатастрофу?

— Вы знакомы с Ренатой Клоппе?

— Кто это?

— Рената Клоппе… Дочь банкира.

Ландо отрицательно покачал головой.

— Никогда о такой не слышал.

— Вспомните, — доброжелательно улыбнулся Блеч. — Вы давно живете в Цюрихе и не можете не интересоваться маленькими местными новостями. Рената Клоппе — это молодая женщина, которая сегодня в три часа утра вышла замуж… Об этом событии писали все газеты!

— Да, возможно… Что-то я читал… Но какое это имеет отношение к…

— Имеет, мистер Баретто. Рената Клоппе разбилась именно на вашей «Бьюти гоуст Р9». Вы можете мне объяснить, как она в ней оказалась?

Ощущение надвигающейся опасности мгновенно смыло с него всю усталость, накопившуюся со вчерашнего дня.

— Но… лейтенант, откуда мне знать?

— Сколько вы заплатили за «Р9»?

— Кто?

— Не кто, а сколько? Сколько стоит ваша машина?

— Моя машина?

Ландо еще даже не понял, что Блеч уже его допрашивает.

Врун от рождения, он знал, что не следует делать из правды совершенную тайну, надо отщипывать от нее крохи…

— Она должна стоить восемнадцать — девятнадцать тысяч долларов.

— Платили за нее долларами?

— Швейцарскими франками.

— Чеком?

— Послушайте, лейтенант, я не понимаю.

— Чеком?

— Да, чеком. Но оплачивал не я.

Ландо понял, что попал в мышеловку. Фараон уже все знает и методично подводит его к пропасти.

— Мне ее подарили.

— Красивый подарок.

— Это не совсем так, лейтенант. Всего лишь карточный долг. В баре я познакомился с человеком… почувствовали взаимное расположение… начали играть в покер. Я выиграл у него около двадцати тысяч долларов.

— Как звали этого человека?

— Он не представился.

— А вы не из любопытных…

— А зачем мне это, если я выигрываю, — сказал Ландо, безразлично пожав плечами.

— Его фамилия Вольпоне, Дженцо Вольпоне.

— Вполне возможно.

— Или, скорее, так его звали…

Ландо почувствовал, как взмокли его ладони… Но ему удалось ничем не выдать своего волнения, сохранить вежливо-безразличное выражение лица.

После произнесенного имени он понял, что Блеч не выпустит его из участка. Сжав зубы, Ландо ждал приговора, лишающего его свободы. Неожиданно Блеч отвел взгляд в сторону.

— Благодарю вас, мистер Баретто, — быстро сказал он. — Машину сможете забрать сразу же… как только закончится расследование. Но я вас попрошу не выезжать из города. Может случиться так, что мне потребуются ваши уточнения.

Оказавшись на улице, Ландо едва сдержал себя, чтобы не броситься бежать.

Свободен!

Шилин пришлось силой увести Хомера из траурной комнаты. Отрешенный, Клоппе со вчерашнего дня не притрагивался к еде и все это время простоял на коленях перед кроватью, на которой лежала его мертвая дочь. Время от времени он поднимал голову и неистово всматривался в лицо Ренаты. Он смотрел до тех пор, пока ему не начинало казаться, что ее лицо в колеблющемся свете свечей оживает.

— Хомер, нельзя здесь оставаться так долго… Это плохо…

Он как тень прошел через зал, где рабочие с величайшей осторожностью приводили все в порядок. Вышел на улицу, думая о деньгах, которым посвятил всю свою жизнь. К чему теперь все это, если Ренаты нет в живых?

Он пришел в себя только в банке, куда не собирался заходить.

Марджори была в приемной. Смущенная и скованная. Он знал, что она в курсе его несчастья. В газетах еще не успели об этом сообщить, но слух по городу прошел.

— Сэр…

На большее у нее не хватило сил. Хомер похлопал ее по руке и, не подняв на нее глаз, прошел в кабинет. Он по привычке сразу же сел за стол, выдвинул ящик и достал бутылку «Уотерман». Отвинтил пробку и сделал глоток прямо из горлышка. Зачем он пьет? Ему ничего не хотелось, как будто он уже был мертв.

Он открыл папку, не понимая, что могут означать эти параллельные строчки букв…

Все потеряло свой смысл…

Марджори осторожно заглянула в кабинет.

— Сэр, вы на месте?

— Нет.

Она собралась закрыть дверь, но он машинально спросил:

— Кто?

— Какой-то господин… Он прилетел из Нью-Йорка и настойчиво требует встречи с вами. Этторе Габелотти, так он представился.

В голове Клоппе взорвалась фамилия Вольпоне. Он даже подумал, уж не его ли рук дело — автокатастрофа… Нет, не этот мерзкий гангстер убил его дочь, а он сам, потому что боялся потерять состояние… Габелотти был партнером Дженцо Вольпоне, человека, которого он принимал здесь восемь дней назад.

— Пусть войдет.

Этторе Габелотти был высок ростом, толстый, огромный и неприятный.

Движением подбородка Клоппе пригласил его сесть.

— Благодарю, — сказал Габелотти. — Вам знакомо мое имя? Филипп Диего — мой адвокат. Он должен был рассказать вам обо мне. Я оказался в очень затруднительном положении, понимаете? В вашем банке на моем счете находится значительная сумма денег. Два миллиарда долларов, как вы знаете…

Дон Этторе бросил мимолетный взгляд на банкира, пытаясь найти в выражении его лица подтверждение своим словам. И ничего не нашел…

— Этот капитал находился в состоянии перевода, когда мой компаньон, вы это тоже знаете, был найден мертвым… Мой друг Дженцо Вольпоне. Случилось так, что в результате необычных обстоятельств мое доверенное лицо, Мортимер О’Бройн, который был у вас вместе с Вольпоне…

Габелотти замолчал, глубоко вздохнул и продолжил:

— Случилось так, что Мортимер О’Бройн повел себя недостойно… Вместо настоящего номера счета он дал мне фальшивый, о чем я узнал, позвонив сюда… Да, мистер Клоппе, меня предал человек, которому я безгранично доверял на протяжении многих лет.

За все это время Хомер сделал движений не больше, чем мраморная статуэтка, стоявшая у него на столе. Даже его глаза, казалось, замерли.

Габелотти заерзал в кресле.

— Еще я знаю, мистер Клоппе, что брат моего компаньона, Итало Вольпоне, взял на себя ответственность, ничего не согласовав со мной, предпринять некий демарш… Я хорошо знаю его плохие стороны, и мне очень не хотелось бы, чтобы допущенные им ошибки свалились на голову такому уважаемому человеку, как я. Если я лично выбрал ваш банк, чтобы поместить сюда деньги, так это потому, что я прекрасно знаю вашу репутацию, лояльность и абсолютную честность. Как вы уже успели заметить, я выложил перед вами все карты. А все потому, что я вам доверяю. Вы знаете, деньги, которые находятся в вашем банке, принадлежат мне. Таким образом, я призываю вас к благоразумию и прошу, без свидетелей, как мужчина мужчину, — переведите деньги в «Панама кэмикл», как это было договорено.

На несколько секунд установилась зловещая тишина. Казалось, что только сейчас Хомер Клоппе «увидел» перед собой Этторе Габелотти. Он внимательно посмотрел на него близорукими глазами, затем встал, давая понять, что разговор закончен, и спокойным голосом сказал:

— Сожалею, но я не знаю, о чем вы говорите.

ГЛАВА 20

Объявление о закрытии шахты никого не повергло в уныние, как ожидалось, а, наоборот, наэлектризовало. Всем захотелось вырвать из земли побольше алмазов, которые так неохотно отдавали ее недра. Безграмотных и образованных, руководство и чернорабочих — всех охватила лихорадка, которой когда-то горели искатели золота. Шахта превратилась в источник эмоций, не уступавших по своему накалу зеленому сукну игральных столов в казино. Каждый день что-то происходило…

Хулио не был исключением… Ажиотаж со вчерашнего дня достиг апогея. Предупредив, что шахта будет закрыта на восемь месяцев. Эрик Морталд непроизвольно вызвал у шахтеров яростное желание «найти». Каждый надеялся наткнуться на что-то «такое», что весило бы между ста и тысячью каратов.

Стоя на коленях под землей, Хулио мечтал о сказочной удаче. Кончиками пальцев он осторожно ковырнул почву. Тонкая струйка песка беззвучно просыпалась к его ногам. Он крепко сжал пальцами древко шахтерского молота, примеряясь к наиболее обещающему месту в его поисках. Короткими, резкими ударами он начал откалывать куски твердой породы. И тут же, сверху, на него заструился песок. Опасность! Узкий лаз был едва закреплен несколькими наспех поставленными вертикально брусами. Хулио лучше было не рисковать и уползти в более безопасное место. Но желание «найти» заставляло его копать дальше, продвигаться и продвигаться вперед. Тыльной стороной ладони он вытер пот, от которого щипало глаза, и снова стал бить молотом перед собой… И вновь произошел мини-обвал. Хулио замер. Но сегодня у него оставалась последняя возможность, последний шанс. Завтра вечером, 30 апреля, «Вассенарз консолидейтед» закрывает ворота. Неожиданно его молот ушел в пустоту. Рукой он расширил отверстие до размеров, чтобы можно было осветить дыру лампой. Он чувствовал, что не ошибся: вышел на жилу.

Дрожа от нетерпения, Хулио взял в руки кирку. От первых, достаточно сильных ударов порода над ним пришла в движение и рухнула вниз по всей длине подземного коридора, сломав, как спички, крепежные брусы. Засыпанный землей, но еще живой, Хулио произнес имя женщины, ребенка которой он уже никогда не увидит: Мануэла!

Таможенник бросил на них быстрый взгляд и без всякого интереса перелистал их паспорта. Четверо мужчин были одеты в одинаковые темные костюмы. У каждого в руке был дипломат, без которого деловой человек не может обойтись.

— Проходите, господа…

Пиццу, Амальфи, Брутторе и Дотто смешались с толпой пассажиров, прилетевших рейсом Нью-Йорк — Цюрих. В кармане Пиццу лежал адрес виллы, где их ждали Вольпоне и Моше Юдельман.

— Ты знаешь, как называется место, куда мы направляемся? Улица Банкиров. В Швейцарии этим только и надо заниматься.

— Хочу есть, — сказал Брутторе.

— Где возьмем оружие? — спросил Дотто.

— Не волнуйся, — ответил Витторио. — Итало об этом позаботится.

Они сели в такси. Пиццу, который по-немецки говорил не лучше своих спутников, протянул шоферу лист бумаги, на котором было написано: «Зонненберг, Аурораштрассе».

— Ясно! — ответил шофер, трогаясь с места.

В это время таможенник, которого подменил его коллега, звонил в Центральный участок окружной полиции Цюриха.

— Лейтенанта Блеча, пожалуйста.

— Кто спрашивает?

— Таможня аэропорта. Сержант Глюкке.

— Его нет, старина! Но давайте, что у вас? Я в курсе! Новые гости?

— Четверо.

— Секунду, возьму карандаш… Говорите…

— Прилетели из Нью-Йорка. Винченце Брутторе…

— С двумя «т»?

— Алдо Амальфи… Джозеф Дотто… Витторио Пиццу.

— Хорошо. Вы предупредили наших людей?

— Да. Они поехали за ними.

— Еще раз спасибо.

— Привет!

— Привет!

Лейтенант Блеч и капитан Кирпатрик мгновенно невзлюбили друг друга. Капитан — сам нежеланный гость, привез с собой сопровождение. Такого уговора не было.

— Мой заместитель, лейтенант Герберт Финнеган, — представил Кирпатрик.

Блеч кивнул.

— Мистер Скотт Дэмфи, — продолжил Кирпатрик.

Блеч посмотрел на коротконогого человечка, у которого был развеселый вид. На нем были задрипанный костюм, шляпа и галстук, напоминавший половую тряпку.

— Вы — полицейский? — подозрительно спросил Блеч.

— Не совсем так, — осторожно сказал Кирпатрик. Он прочистил горло и бросился головой в омут. — Мой друг Скотт Дэмфи является сотрудником федеральной налоговой инспекции.

Блеч недовольно сдвинул брови. Если кого он не хотел видеть в Цюрихе, так это парней из федеральной налоговой инспекции Соединенных Штатов. Но он не позволит этому недомерку совать нос в дела швейцарских банков!

Вместо того чтобы предложить гостям сесть, как это он всегда делал, Блеч ледяным тоном заявил:

— Я удивлен, капитан! Я поверил вам, что вы приедете один и как частное лицо…

Кирпатрик от души рассмеялся, что не соответствовало его внутреннему состоянию. Если Блеч не любил рыжих, он ненавидел всякого, кто был похож на швейцарца. Очень часто след, по которому он шел, обрывался в Лозанне, Женеве или Цюрихе.

— Так оно и есть, лейтенант Блеч!

— В таком случае я не понимаю, что здесь делает американская федеральная налоговая инспекция?

Скотт Дэмфи зашелся от смеха, словно речь шла совсем не о нем. Кирпатрика от этого смеха покоробило.

— Он тоже прибыл с дружеским частным визитом, — ответил капитан.

— Должен вас предупредить, капитан, что я прослежу, чтобы ваш визит не вышел за рамки… частного… Мы болезненно относимся к вмешательству в наши проблемы, на нашей национальной территории, иностранных чиновников, несмотря на то что они принадлежат к дружественной нам стране.

Дружественная страна! Кирпатрик от возмущения чуть не задохнулся. Какая страна? Всю Швейцарию можно в носовом платке перенести в Америку, и ее территории не хватит, чтобы накрыть китайский квартал в Нью-Йорке! Чтобы у патрона не произошло кровоизлияния в мозг, Финнеган поспешил ему на помощь.

— Мы прекрасно обо всем этом знаем, — доброжелательно улыбнулся он. — И речи не может быть, чтобы мы активизировались за вашей спиной. Забудьте, что мы с вами коллеги, и рассчитывайте на нас как на добровольных помощников.

Блеч внимательно посмотрел на Скотта Дэмфи.

— Могу ли я узнать, сэр, в чем заключается истинная цель вашего путешествия?

— Это я попросил его поехать со мной, — сказал Кирпатрик.

— Для чего?

Дэмфи вновь не удержался от смеха. Кирпатрик угрожающе на него посмотрел.

— Видите ли, лейтенант, дело, которым мы занимаемся, скорее аспект этого дела, выходит за рамки моей компетенции…

— Вы удивляете меня! — оборвал его Блеч. — Во время нашего недавнего разговора по телефону вы утверждали, что речь идет о чисто уголовном деле.

— Правильно!

— И?..

Кирпатрик, привыкший сам задавать вопросы, занервничал. Не будет же он докладывать этому плюгавому швейцарскому полицейскому о всех тонкостях операции… Что может понять швейцарец в тех проблемах, которые Синдикат создает в Соединенных Штатах?

— Вы не очень любезны, капитан, — холодно обронил Блеч.

— Что вы сказали?

— Добавлю, мне не нравятся ваши манеры.

Лицо Кирпатрика приобрело цвет кирпича. Он поочередно посмотрел на Дэмфи и Финнегана, чтобы узнать, слышали ли они слова Блеча. Финнеган стоял, опустив голову. Дэмфи тихонько хихикал. Блеч рубанул рукой.

— С того момента, как я сообщил вам о смерти Махоуни, вы без устали держите меня за дурака. Вы пытаетесь убедить меня, что готовы мне помогать! Это — ложь! Вы пытаетесь вытянуть из меня все возможное и ничего не дать взамен. Это не по-дружески!

Ошарашенный Кирпатрик молчал, не зная, как вести себя дальше. Он чувствовал себя выбитым из седла.

— Я знаю столько же, сколько и вы… Возможно, даже больше… — категорично заявил Блеч. — Я знаю все ваши маленькие секреты… Вольпоне, Юдельман, Пиццу, Беллинцона, Мори, Дотто, Брутторе, Амальфи… Все они — здесь, в моей стране! Могу добавить к ним и клан Габелотти! Кримелло, Барба, Бадалетто, Мерта, Сабатини, Ферро!

Блеч вытянул вперед открытую ладонь и сжал ее в кулак.

— Все они здесь! А Рико Гатто вы знаете? Нет! А Орландо Баретто? Тоже нет! Вам еще многое нужно узнать, капитан!

Кирпатрик принял удар. Финнеган смущенно уставился в сторону. Ему показалось, что даже Дэмфи прекратил смеяться.

— А теперь выслушайте мое предложение. Или мы откровенно обменяемся информацией и, даю вам слово, работаем рука об руку, или вы молчите, и, в таком случае, я вас не задерживаю.

Кирпатрик нервно покусывал губы. Он посмотрел на Дэмфи, затем на Финнегана. Финнеган сказал:

— Я думаю, капитан, что лейтенант прав.

— Секунду! — перебил его Блеч. — Уточняю, в Швейцарии вы не обладаете никакими официальными полномочиями.

— Что нам остается? — с трудом сглотнув слюну, спросил Кирпатрик.

— Ничего! Вы присутствуете при расследовании, которое я провожу, а выводы сделаете, когда возвратитесь в Америку.

— А если вы начнете аресты?

Блеч иронично на него посмотрел.

— Вы забываете об одной детали, капитан! В Швейцарии не берут под стражу до тех пор, пока окончательно не будет доказана вина подозреваемого. Как, кому и какую вину я буду вменять и по какому праву арестовывать?

Чтобы скрыть удовлетворение от реванша над капитаном, Блеч сделал несколько шагов по кабинету, затем вплотную подошел к Кирпатрику.

— Итак? Вы согласны?

Кирпатрик запустил чуть дрожавшую руку в свою огненную шевелюру.

— Согласен, — пробормотал он.

Лейтенант улыбнулся краешком рта и нажал на кнопку. В кабинет вошел дежурный.

— Стаканы, лед и виски!

— Слушаюсь, лейтенант!

Лейтенант Блеч повернулся к американцам.

— Откровенно говоря, я прекрасно обошелся бы без присутствия ваших соотечественников в Цюрихе… У меня есть одно желание — быстрее от них избавиться! Если они сошли с ума и перепутали Швейцарию с Чикаго, такими вы их получите обратно.

Помолчав секунду, он сказал:

— А сейчас, капитан, я слушаю вас…

Ни в холле, ни в комнатах первого этажа никого не было. Прыгая через четыре ступеньки, Ландо взбежал по лестнице на второй этаж. Неизвестно куда исчезла усталость. Надо срочно сообщить Вольпоне, что швейцарская полиция напала на их след. На лестничной площадке он столкнулся с Фолько Мори.

— Где падроне?

— Занят.

— Мне надо с ним поговорить, Фолько!

— Только что приехали Пиццу и все остальные. Итало и Моше разговаривают с ними.

— Черт! Это надолго?

— Не знаю.

Ландо не решился поделиться с Мори своими опасениями. Первым эту новость обязательно должен узнать падроне. Раздосадованный, он спустился вниз и направился на кухню что-нибудь выпить для поднятия настроения. Пьетро сидел на низкой скамеечке и листал журнал комиксов. Рядом с ним на полу стояли четыре пустые банки из-под пива.

Ландо взял бутылку водки, налил полстакана и залпом выпил.

— Пьетро, как ты думаешь, они еще долго будут совещаться?

— Трудно сказать, — ответил Пьетро. — Кто тебе нужен?

— Вольпоне.

— Они уже час там.

Неожиданно Ландо вздрогнул. Беллинцона заговорил с ним! Это приободрило его. Вероятно, бессонные ночи нагнали на него излишнего страха.

— Сегодня тебе лучше? — с теплотой в голосе спросил Ландо.

— Что?

— Вчера у тебя был убитый вид… Хоть в гроб клади…

Если бы он мог, он сказал бы ему, что уже ничего не помнит из того, что произошло в квартире Инес.

— Да, лучше… лучше…

Пьетро встал, подошел к холодильнику и достал очередную банку пива. Сделав несколько глотков, он с задумчивым видом направился к двери. Ландо увидел, как он дважды повернул ключ в замке.

— Эй! Ты что делаешь? — удивленно спросил Ландо.

Беллинцона сунул руку с ключом в карман брюк. Когда он вытащил ее, она сжимала «вальтер».

— Ты сошел с ума, — закричал Ландо.

Пьетро приложил указательный палец к губам, как бы предлагая не кричать.

— Не шуми, парень! Не мешай тем, кто работает…

— Зачем ты взял меня на мушку?

— Я тебя сейчас убью, Ландо.

Ландо показалось, что он превратился в глыбу льда.

— Что я тебе сделал?

Беллинцона почесал затылок.

— Вообще-то ничего… ничего… Клянусь, я ничего против тебя не имею.

— Мы уже больше не друзья? — спросил Ландо, стараясь унять дрожь в голосе.

— Друзья, — ответил Беллинцона. — Но я должен убить тебя.

— За вчерашнее? Ты — сумасшедший! Я ничего не видел. Я не смотрел! Такое могло произойти и со мной!

— Но произошло со мной, — мрачно произнес Пьетро. — И пока ты жив, я не смогу жить дальше.

— Пьетро, — взмолился Ландо, — ты это не сделаешь! Ты не убьешь меня! Услышат звук выстрела! Итало снимет с тебя шкуру! Не делай глупости, старина! Все забыто! Слово мужчины…

Лицо Беллинцоны окаменело.

— Не смотри на меня. Мне не нравятся твои глаза. Повернись!

— Пьетро!

— Повернись!

— Пьетро, не делай глупости!

Едва держась на трясущихся ногах, Ландо повернулся к нему спиной. Он не слышал, как сзади подошел Пьетро и выдохнул ему в ухо:

— Извини, парень… У меня нет выбора.

— Пьетро! — крикнул Ландо.

Он хотел обернуться, но рукоятка «вальтера» со всего размаха врезалась в шейные позвонки. Ландо качнулся и рухнул на керамический пол. Пьетро быстро подошел к двери и приложил к ней ухо. Затем открыл ее и осторожно выглянул в холл. Прислушался. Никого. Совещание наверху продолжалось.

Он закрыл дверь, запер ее на ключ и вытащил из морозильника огромный, килограммов пятнадцать весом, кусок льда. Положив его на край верха холодильника, он подошел к лежавшему без сознания Ландо и ногой перевернул его на спину. Глубоко вздохнув, он снял глыбу льда с морозильника и с высоты своего роста бросил прямо на голову Ландо. В раздирающем душу грохоте куски льда, испачканные кровью, разлетелись в разные стороны. Глыба раздробила Ландо лоб. Беллинцона взял метелку, смел в пластиковый мешок окровавленные кусочки льда и выбросил его в мусорный ящик.

Приподнявшись на носках, он открыл шкафчик над полками с посудой, где хранились продукты. Перед приходом Ландо он положил туда полиэтиленовый мешочек с кусками нарезанного хлеба. У основания полок он осторожно опрокинул табуретку. Подняв с пола неразбившийся кусок льда, положил его в раковину для мытья посуды и открыл кран с горячей водой. Затем подтянул тело Ландо к табуретке, перевернул его лицом вниз и потер раздробленным лбом о плитку пола.

Оставалось сделать последний штрих, чтобы сцена выглядела правдоподобной. Он взял стопку тарелок и положил их рядом с мешочком, в котором лежал хлеб. В раковине отрубил кусок льда сантиметра в три толщиной и пять длиной. Этим куском льда он подпер стопку тарелок. Через две минуты лед растает и тарелки полетят вниз.

Горячая вода полностью растворила орудие преступления, превратив его в воду. Беллинцона в последний раз окинул взглядом свое творение. Было ясно, что Ландо разбил голову, упав с табуретки, когда пытался дотянуться до мешочка с хлебом. Глупая смерть…

Пьетро открыл дверь кухни. Все заняло три минуты. Теперь никакого шума… Неслышно ступая, Беллинцона прошел в дальний угол холла и сел в кресло. Развернув газету, он окликнул Мори:

— Эй! Фолько!

— Что?

— Ты веришь в эту хреновину?

— В какую?

Мори стоял на верхней площадке и смотрел вниз на Пьетро, который показывал ему газету.

— Они пишут, что откопали зерна злаковых, которым больше двух тысяч лет.

— Какие зерна?

Беллинцона открыл рот, собираясь ответить, и в этот момент из кухни раздался грохот бьющейся посуды.

— Что это? — спросил Фолько и вытащил пистолет.

— Оставайся на месте, я посмотрю.

Сжимая в руке «вальтер», Пьетро пересек холл и остановился в дверях кухни.

— Черт! Не может быть!

Мори скатился вниз по лестнице и стал рядом с Беллинцоной. На полу, вытянувшись во весь рост, в луже крови и тысяче осколков разбившихся тарелок лежал Орландо Баретто.

Фолько подошел к телу Баретто и перевернул его на спину.

Когда могильщики собрались забить крышку гроба, распорядитель остановил их движением руки и подошел к Шилин.

— Миссис, хотите проститься с ней в последний раз?

Шилин зарыдала и бросилась в объятия Хомера. Он крепко прижал ее к себе, осторожно гладя рукой по затылку. Глазами подал знак распорядителю. Тут же застучали молотки. Сотрясаемая рыданиями, припав всем телом к мужу, Шилин сжала кулаки и до крови впилась в них зубами. Преодолевая ее сопротивление, Хомер потащил ее по коридору в спальню. С трудом ему удалось усадить ее на кровать.

— Мужайся…

Он стоял рядом с ней, и из его глаз тоже текли слезы. Она в отчаянном жесте обняла его за ноги.

— Ну скажи мне, что это неправда! Скажи!

— Мужайся! — повторил он. — Бог не оставит нас…

— Он уже оставил, — застонала Шилин. — Брошенные!

Он снял очки и протер стекла пальцами. Внизу стоял кортеж автомобилей…

— Пойдем, — сказал Хомер. — Мы должны до конца пройти через наше горе.

Он помог ей встать. Она прислонилась к нему, спрятав лицо у него на груди. Вдруг Хомер напрягся. По коридору прошли четверо мужчин в черном, которые должны были вынести гроб с Ренатой. Прислонившись к стене, во всем черном, рыдала Мануэла. Она машинально взяла Шилин под руку, и они начали спускаться по лестнице, усыпанной цветами.

На улице к ним подошел лейтенант Блеч.

— Я потрясен, сэр… Примите мои соболезнования…

Клоппе кивнул головой и хотел пройти мимо полицейского.

— Мистер Клоппе…

Хомер посмотрел на него невидящими глазами.

— Мистер Клоппе, — быстро и тихо заговорил полицейский, — я понимаю, что это не к месту…

— Говорите, — сказал Клоппе.

— Поверьте, я никогда бы себе такого не позволил, но срочность… Вам угрожали, мистер Клоппе?

— Кто угрожал? — непонимающим тоном спросил Хомер.

— В Цюрихе происходят странные вещи, возможно, даже имеющие отношение к смерти вашей дочери. Я веду расследование… Вам угрожали?

Хомер посмотрел прямо в глаза Блечу и мрачным голосом сказал:

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Итало был ужасно удивлен, что мафиози может умереть, упав с табуретки. Если бы не два свидетеля, Фолько Мори и Пьетро, Вольпоне Малыш никогда бы не поверил, что такое возможно. Они все стояли вокруг трупа Ландо, когда Юдельман снял трубку зазвонившего телефона.

— Это — Анджело Барба. Габелотти предлагает снова встретиться на прежнем месте. В четыре часа… Согласен? — спросил он, глядя на Итало. И, не дождавшись ответа, бросил в трубку:

— Дон Вольпоне согласен.

Все мгновенно забыли о распростертом у их ног теле. Высшее руководство «семьи» обменялось мимолетными взглядами. В результате произнесенного Юдельманом слова «дон» практически официально узаконивалось для членов «семьи» и для «семьи» соперника признание Итало Вольпоне «крестным отцом» и законным наследником своего брата Дзу Дженцо Вольпоне. Никакой двусмысленности с этого момента быть не могло: король умер, да здравствует король! Итало промолчал, но про себя поклялся вознаградить Юдельмана. С такими мозгами в его лагере «семью» еще ждут погожие дни…

В четыре часа вечера, соблюдая все пункты утреннего рандеву, Габелотти и Вольпоне снова встретились в парке «Долдер». Несмотря на протесты Анджело Барбы и Кармино Кримелло, дон Этторе решил рассказать Вольпоне о предательстве О’Бройна. Делал он это не из-за большой любви к правде или завоевания доверия Итало, а потому, что дальше отступать было некуда. И еще потому, что он подозревал, что Малыш Вольпоне не только в курсе этого события, но уже успел отловить его финансового советника, подвергнуть его пыткам и, ничего не добившись — иначе зачем ему здесь находиться? — отправил его в мир иной.

Сейчас было еще жарче, чем в полдень. Как только доны увидели друг друга, их телохранители отошли в сторону.

На этот раз Габелотти сам, первым, шагнул навстречу Вольпоне.

— Итало, я должен принести тебе свои извинения.

Как и утром, он взял его под руку и увлек к той же скамейке.

— Ты был прав. О’Бройн предал меня. Я был у банкира. Номер, который мне сообщил О’Бройн, — фальшивый!

Итало незаметно расслабился.

— Я не могу в это все еще поверить, — продолжал дон Этторе, покачивая головой. — Что меня больше всего волнует? Смог ли этот мой чертов адвокат вытащить деньги из банка?

Итало наблюдал за двумя голубями, боровшимися за корочку хлеба.

— Банкир ничего определенного не сказал, понимаешь… Как узнать, где деньги? В банке или О’Бройн скрылся вместе с ними?

Он вопросительно посмотрел на Вольпоне.

— На какого ставишь? На правого или левого? — спросил Вольпоне, показав на голубей.

— Это очень важно для нас… Брать в осаду банк не имеет смысла, если Мортимер упорхнул с деньгами. Если бы прояснить этот вопрос, мы подумали бы, каким образом направить наши совместные усилия. Ты в Цюрихе давно, может, тебе известно больше, чем мне?

Вольпоне отрицательно покачал головой.

— Я оказался в очень затруднительном положении, Итало, и откровенно спрашиваю тебя: что ты думаешь на этот счет? У тебя есть какой-нибудь план?

— Закончить то, что начал, — отвечал Итало.

— То есть?

— Давить на Клоппе.

— Но до сих пор эта тактика ничего не дала.

— Мы были слишком вежливыми…

Габелотти с удовлетворением отметил это «мы».

— Ты понимаешь, что его жизнь для нас дорога? И он это знает. Это дает ему возможность куражиться над нами столько, сколько ему вздумается. В конце концов он может заявить в полицию. И, в лучшем случае, нас выдворят отсюда, — сказал дон Этторе, прищелкнув пальцами.

Малыш задумался. Юдельман и он рассматривали две возможности: у Габелотти есть номер счета и у Габелотти нет номера счета. Второй вариант устраивал их больше. Он вспомнил совет Моше и спокойным голосом сказал:

— У меня есть предложение.

Этторе внимательно на него посмотрел. Несмотря на все его провокации, Итало отказался комментировать поступок О’Бройна. И ни на секунду на его лице не возникло выражения обеспокоенности… Вывод: Малыш Вольпоне рассчитался с адвокатом, но секрета так и не узнал.

— Слушаю, Итало, говори!

— Как ты думаешь, сможем ли мы расколоть Клоппе, если подержим его несколько дней у себя?

— Вне всякого сомнения, Итало. Но, к сожалению, этот план невозможно осуществить.

— Ты так думаешь? Почему?

— Исчезновение Клоппе взбудоражит всю Швейцарию и поднимет на ноги всю полицию.

Впервые за время их общения Итало позволил себе улыбнуться.

— Я так не думаю, Этторе.

Он вытащил из кармана конверт.

— Хочешь узнать, что находится внутри?

Внешне безразличным жестом Габелотти достал из конверта вчетверо сложенный лист бумаги и фотографию молодой высокой негритянки с великолепным телом, одетой только в микроскопические прозрачные трусики.

— Кто это? — спросил Габелотти.

— Подружка Клоппе. Проститутка по имени Инес. Он трахается с ней в бронированном подвале собственного банка. А теперь посмотри, кому адресовано письмо.

Твердым, типично американским почерком было написано:

«Миссис Шилин Клоппе. 9, Беллеривштрассе, Цюрих».

Габелотти с изумлением посмотрел на Итало.

— Хочешь сказать, что подружка Клоппе написала письмо его жене?

— Под мою диктовку. Прочти…

Габелотти развернул лист.

«Миссис, так как Хомеру не хватает решительности сказать Вам об этом, я делаю это вместо него. Мы уезжаем на восемь дней на отдых на Сардинию, если Вас интересуют детали. После тридцати лет супружеской жизни с Вами он заслужил это. Я возвращу его Вам в хорошем состоянии, немного уставшим, возможно, но в хорошем состоянии.

Принцесса Кибондо».

— Я ставлю на левого, — сказал дон Этторе.

— Ты проиграл. Смотри…

Голубь справа улетел, зажав в клюве корочку хлеба.

— Она действительно принцесса? — спросил Габелотти.

— Больше шкура, чем принцесса. Я тоже — принц, в своем квартале… Ты думаешь, что, получив такое, жена Клоппе бросится в полицию? Она сделает все, чтобы это не выплыло наружу. Какая женщина хочет, чтобы ее принимали за дурочку?

— Продолжай…

— Похищаем Клоппе…

— Как?

— Я вызову людей из Италии. Заодно взломаем банк.

— Не думаешь ли ты вскрыть все сейфы?

— Зачем? Наших денег там нет. Клоппе, с интересом для себя, пустил их в дело.

— Дальше.

— Мы подложим ему такую свинью, что в Цюрихе он превратится в ноль. Вытряхнем из него душу! Он расколется. Не мы будем опустошать его сейфы, а скандал… Клиенты побегут в более спокойные банки!

— Что бы ты хотел в качестве выигрыша?

— Не понял.

— Я проиграл пари с голубями, — с натянутой улыбкой сказал Габелотти.

— Когда мы закончим эту историю, ты подаришь мне швейцарские часы.

— Когда похищение?

— Сегодня вечером.

— А банк?

— Сегодня ночью… если ты не возражаешь.

Дон Этторе надул губы.

— Я не против быстрых действий, но… без излишней спешки.

— Десять боевиков прибывают сегодня вечером из Италии. Все уже улажено.

Габелотти усмехнулся.

— Молодые волки работают на старых волков, да?

— Нет, Этторе, все волки работают вместе.

Накаленный до предела ощущением своей мощи, Итало, не мигая, сверлил его взглядом своих черных глаз.

— Ты доверяешь мне?

Габелотти сжал его руку двумя ладонями.

— Полностью, Итало. Абсолютно! А сейчас не мог бы ты посвятить меня в детали?

— Естественно.

— Понимаешь, Итало, мне нравится быть зрителем, но не тогда, когда речь идет о двух миллиардах!

Как только гроб опустили в землю, Курт встал рядом с Шилин, как полноправный член семьи. Людей на кладбище собралось невероятно много. Те, кто хотел выразить семье Клоппе свои соболезнования, ждали полчаса, медленно продвигаясь в очереди, змейкой извивавшейся между могил. По прошествии часа бесконечных рукопожатий Шилин наклонилась к Хомеру и едва слышно прошептала:

— Мне плохо…

Хомер взял ее под руку.

— Я провожу тебя.

— Не могу, — сказала Шилин. — Все кружится перед глазами.

— Тебе плохо? — спросила Хелена Маркулис, близкая ее подруга.

Она стояла позади Шилин, словно предчувствуя, что понадобится ее помощь.

— Пойдемте отсюда, — предложил Хомер.

— Нет! — запротестовала Шилин. — Мы не можем уйти до конца церемонии.

— Хелена, вы отвезете Шилин домой?

— Да.

Она обняла Шилин за талию и сделала незаметный знак Мануэле, которая скромно стояла в сторонке, но в любую минуту готова была прийти на помощь.

— Что я могу для вас сделать? — спросил Курт.

Хомер промолчал. Появление Курта на кладбище казалось ему бестактным и невероятно раздражало.

— Я на машине, — продолжал Курт. — Могу вас подвезти.

Клоппе встал к нему вполоборота. К нему подошел какой-то шофер в ливрее и шепнул:

— Мистер Клоппе, я приехал за вами.

— Иду, — машинально ответил банкир.

Разрезая толпу, шофер направился к выходу с кладбища. Хомер последовал за ним, без сожаления расставшись с Куртом.

Шофер открыл дверцу черного «мерседеса» с тонированными стеклами. Клоппе сел в машину. Дверца захлопнулась. В салоне «мерседеса» уже находилось четверо мужчин. Двое были ему незнакомы. Что касалось двух других, он отдал бы многое, чтобы не встретиться с ними при таких обстоятельствах: Итало Вольпоне и Этторе Габелотти.

— Поверьте, — сказал Габелотти, — я искренне сочувствую вашему горю.

— Примите мои соболезнования, — добавил Вольпоне.

Сжав губы, банкир пытался открыть дверцу. Она была заблокирована. «Мерседес» медленно тронулся с места и взял направление на Цюрих.

— Я действительно неловко себя чувствую, — сказал Габелотти, — но боюсь, что на этот раз вам придется с большим вниманием выслушать нас.

ГЛАВА 21

Оттавио Джакомасси, дожив до 65 лет, был ветераном, он когда-то входил в число людей Лаки Лучиано. Когда в 1936 году Лучиано — «одного из самых гнусных преступников, когда-либо представавших перед правосудием», как сказал о нем мэр Нью-Йорка Томас Дэви, — посадили на тридцать лет в тюрьму, Оттавио, в свои двадцать пять, почувствовал себя сиротой. На следующий день после заключения его падроне за решетку ему объяснили, что для него ничего не изменилось. Лучиано продолжал управлять своей империей из камеры. Через три года Европа погрузилась в пучину войны. Это событие Джакомасси никак не взволновало. Париж, Берлин, Лондон были для него всего лишь географическими названиями. Однако в его карьере наступил резкий перелом, когда Соединенные Штаты решили встрять в военный конфликт. Надо было подготовить плацдарм для высадки американских войск в Европе. Италию захлестнул фашизм. Специальные службы Белого дома на полном серьезе отправились в тюрьму на консультацию к Лучиано.

«Самому гнусному преступнику» предложили роль военного советника канцелярии президента с полномочиями, превышающими власть десяти генералов с пятью звездочками на плечах. Его попросили предоставить для блага нации знания, связи, людей и всю инфраструктуру его организации. Взамен Лучиано пообещали сократить срок заключения, что и было выполнено 2 февраля 1946 года, после девяти лет и шести месяцев его нахождения в неволе.

Оттавио Джакомасси выпала честь быть включенным лично Лаки в группу итало-американцев, которым поручалось организовать «прием» союзников на Сицилии. Когда Лучиано выдворили из Соединенных Штатов, Джакомасси был в первых рядах встречающих Лаки в Палермо. Спустя десять лет Лаки — влиятельный член всемогущей и таинственной Комиссьоне — отдал Оттавио молодому, уверенному и амбициозному волку Дзу Дженцо Вольпоне, к которому благоволил. С того дня Джакомасси занял в «семье» Вольпоне место главы клана по Северной Италии.

Когда Малыш Вольпоне кратко рассказал о несчастье, постигшем «семью», Оттавио впал в уныние: после Лаки дон Дженцо был вторым уважаемым им человеком, с которым ему приходилось общаться. И Итало, который стремился унаследовать положение брата во главе «семьи», не собирается, судя по всему, почивать на лаврах: для своей первой операции в роли капо он попросил Оттавио прислать — прямо сегодня вечером! — десятерых боевиков, чтобы вдребезги разнести банк в Цюрихе, «Трейд Цюрих бэнк». Звонок Итало в миланское бюро не застал Джакомасси врасплох. Опыт подпольной работы позволял ему практически мгновенно произвести рекрутирование необходимого числа людей.

Кроме того, его очаровала напористость Малыша. Джакомасси знал, как переправить людей в Швейцарию, не переходя официальной границы легально, правда, его смутило, что Итало ни слова не сказал о том, как он собирается возвратить людей в Милан. Ах, молодость, молодость!.. К счастью, папаша Оттавио позаботился и об этом.

Мануэла готова была многое отдать, только бы не говорить в этот момент Шилин Клоппе о своем решении. Едва они возвратились с кладбища, Шилин закрылась в своей спальне. Не снимая траурных одежд, она легла в кровать, предупредительно разобранную ее подругой Хеленой Маркулис. Мануэла приготовила чай. Хелена выпила чашку, но Шилин отказалась.

— Попей, Шилин, попей… Тебе станет легче…

Шилин покачала головой, готовая снова разрыдаться. Задыхаясь от подступивших слез, она с трудом сказала:

— Не злись на меня, Хелена… Я хочу побыть одна… одна…

Подруга ушла, попросив Мануэлу предупредить ее, если Шилин понадобится ее помощь.

Мануэла стояла у кровати, не зная, с чего начать.

— Вам помочь раздеться?

— Нет, нет… С минуты на минуту должен возвратиться Хомер…

— Миссис… Я потрясена тем, что случилось…

— Знаю, Мануэла, знаю… Она вас очень любила…

— Я тоже…

— Я знаю…

— Я хотела вам сказать, миссис… Это так тяжело… Особенно сейчас… вы должны знать… я не могу больше…

— Что вы не можете? — всхлипнула Шилин.

— Я хочу уйти, миссис… Возвратиться в Португалию.

Шилин укоризненно посмотрела на нее и затряслась в беззвучных рыданиях. Невероятно смущенная, со слезами на глазах, Мануэла нервно переступила с ноги на ногу.

— Простите меня, миссис… Здесь я все время буду думать о ней.

Она закусила губу, заплакала и пробормотала:

— Это невозможно! Я не смогу…

Шилин всхлипнула и чуть слышно прошептала:

— О Мануэла, Мануэла…

Она взяла ее руки в свои и с такой силой сжала их, словно маленькая португальская горничная была единственным ее спасательным кругом.

— Мануэла, Мануэла… А я… Мне еще тяжелее!.. Я не знаю, как смогу жить дальше… Бог несправедлив… Как же вы правы, покидая нас! В этом доме всегда будет пахнуть смертью! Я понимаю вас, Мануэла! Я понимаю вас!..

— Миссис…

— Я помогу вам… Считайте мой дом своим домом… Всегда… В память о ней… А ваш ребенок… ваш ребенок…

Слезы хлынули у нее из глаз, и она не смогла больше произнести ни слова. Не переставая плакать, Мануэла вложила ей в руку конверт и вышла.

Оставшись одна, Шилин постепенно успокоилась. Вытерев простыней лицо, она машинально распечатала конверт. На покрывало упала фотография. Она протерла пальцами глаза и мгновенно узнала высокую негритянку, фотографии которой нашла в кармане плаща муха. С замершим сердцем она пробежала глазами текст и дважды перечитала последние строчки. «После тридцати лет супружеской жизни он заслужил это. Я возвращу его вам в хорошем состоянии, немного уставшим, но в хорошем состоянии…»

В ее голове закружили безумные мысли. Она снова посмотрела на фотографию, задержавшись на великолепной обнаженной груди великанши, выбросившей в победном жесте правую руку. Она была уверена в том, что Хомер попал в беду. Слишком хорошо она его знала, чтобы поверить в то, что он способен оставить ее в такую минуту.

До предела наэлектризованная, она позвонила Курту. Он уже был дома и сказал, что Хомер уехал с кладбища около часа назад. Она поблагодарила его и набрала номер банка. Марджори не видела патрона со вчерашнего дня. Шилин позвонила в справочную и попросила номер окружной полиции. Когда на том конце линии подняли трубку, она показалась себе смешной и нажала пальцем на рычаг. Она решила обождать два часа. Если в течение этого времени Хомер не возвратится, она предупредит лейтенанта Блеча.

Аппарат стоял в начале запасной взлетной полосы, находящейся в зоне миланского аэропорта и зарезервированной властями для самолетов-такси и тренировочных полетов двух аэроклубов. Это был «МД-315», списанный с вооружения французской армии и проданный за бесценок. Десять мужчин, бросая подозрительные взгляды на проржавевшую обкладку входного люка, один за другим поднялись в самолет. В салоне не было ни одного сиденья. Ремни безопасности крепились прямо к стене. Один из мужчин, знавший пилота, тихо спросил у него:

— Слушай, Мороббиа, ты уверен, что этот металлолом летает?

На лице Амедео Мороббиа отразилась неуверенность. Он пожал плечами.

— Все зависит от дня недели, ветра, Мадонны… Пристегивайся, сейчас взлетаем, — сказал он и скрылся в кабине пилота, где его ждал Джанкарло Ферреро, радист-механик.

— Взлетаем?

— Взлетаем.

Амедео включил зажигание. Оба двигателя дружно чихнули, захлебнулись и наконец заработали. Корпус самолета дрожал, словно на испытательном стенде. Шумоизоляция, как и герметичность, отсутствовала. В ней, впрочем, не было необходимости. Оттавио Джакомасси приказал лететь на бреющем полете, как только они пересекут швейцарскую границу. Местность, куда они летели, Мороббиа знал наизусть. Он должен приземлиться в треугольнике Цуг — Нефль — Швиц на выгоне длиной пятьсот метров. Этого более чем достаточно как для посадки, так и для взлета.

Когда Амедео высказал мысль о создании авиашколы, Оттавио, не раздумывая, субсидировал его. Конечно, он зарабатывал себе на жизнь не редкими учениками, а выполняя деликатные, специальные задания Оттавио Джакомасси. Например, доставить или забрать какие-то пакеты в треугольнике Цуг — Нефль — Швиц.

— Учебный «МД-315» просит разрешения на взлет с девятой полосы.

— «МД-315», взлет разрешаю, — ответил диспетчер.

— Ясно… Взлетаю.

Мороббиа увеличил газ, и груда металла, пробежав триста метров, с трудом преодолевая земное притяжение, медленно поползла вверх. При полной загрузке «МД-315» едва развивал скорость в 250 километров в час. От Милана до места приземления было около ста пятидесяти километров.

Амедео взял курс на северо-запад. Похлопав по руке своего механика, он прокричал ему прямо в лицо, стараясь перекрыть шум двигателей.

— Джанкарло, ты проверил уровень масла?

Темно-серый костюм, белая рубашка, черный галстук, не красавец, не урод, среднего роста — Чезаре Пиомбино был образцом мужчины, которого можно десять раз встретить на улице и ни разу не обратить на него внимания.

Он вошел в «Трейд Цюрих бэнк» за сорок минут до закрытия. Вежливо спросив у привратника, где находится служба сейфов, он поблагодарил и в лифте поднялся на третий этаж. Зажав портфель под мышкой, Чезаре прошел по коридору и подошел к стойке, за которой сидели девушки в одинаковых костюмах цвета морской волны.

— Мне нужен господин Рунге…

— Господин Рунге был до обеда. У вас назначена встреча?

— Да.

— Не хотите ли переговорить с его заместителем?

— Нет. У меня личный вопрос. Когда он будет?

— Завтра утром.

— Спасибо. Я зайду завтра утром.

Его появление было настолько банальным, что ни одна из девушек даже не удосужилась поинтересоваться его именем. Как и большинство руководителей служб, Рунге присутствовал на похоронах дочери Клоппе. Чезаре Пиомбино еще не успел дойти до лифта, как девушки уже напрочь забыли его и готовы были искренне поклясться, что никогда его не видели.

Чезаре Пиомбино торговал антикварной мебелью на Цурлинденштрассе. Его прибыль была мизерной, потому что плевать он хотел на всякую мебель, а тем более антикварную. Он был человеком Оттавио Джакомасси в Цюрихе. Когда-то он работал вместе с Оттавио: убивал, вымогая признания, в добрые старые времена войны. Его специализацией были диверсии на железной дороге и отравление питьевой воды, которой пользовались оккупационные войска. Задание, которое он получил от Джакомасси, было сродни тому, чем он занимался четверть века тому назад. Прежде всего, надо остаться в банке. Затем, если боги с ним, сделать то, что нужно сделать, и целехоньким убраться из банка. За работу он получит от Оттавио десять тысяч долларов.

Чезаре осторожно открыл дверь рядом с шахтой лифта. Запасный выход! Он прижал к груди черный портфель, набитый динамитным и бикфордовым шнуром, и стал медленно спускаться по лестнице.

Мануэла вошла в свою комнату, сняла траурное платье, собираясь принять душ. На кровати она увидела голубой прямоугольник — телеграмму, которую, вероятно, принес мажордом, когда она была на похоронах Ренаты.

Нахмурив брови, она прочла, не понимая, о чем идет речь. Ноги у нее подкосились, и она опустилась на кровать. В голове зашумело… Она перечитала текст телеграммы во второй раз. В горле застрял плотный, колючий ком, и несколько секунд она не могла вздохнуть. Слова текста, как пули, впивались в ее сердце.

«Сожалением сообщаем смерти Хулио Альмейды результате несчастного случая. Ждем указаний возможности транспортировки тела. Подпись: Эрик Морталд. Директор «Вассенарз консолидейтед». Шукуду. Ботсвана».

У Мануэлы мелькнула мысль, что ребенок никогда не будет знать отца.

Эта небольшая станция техобслуживания, затерявшаяся в конце тихой улочки Эшвизенштрассе, ничем не отличалась от тысячи других, разбросанных по стране. Всего лишь три бензоколонки: две бензиновых и одна с соляркой для грузовиков. Справа от заправки уходил вниз бетонный съезд на подземную стоянку, рассчитанную на тридцать автомобилей. Именно здесь собирался Орландо Баретто спрятать Мортимера О’Бройна и Зазу Финней.

Хозяин станции техобслуживания, сицилиец по происхождению, не принадлежал к Синдикату, но иногда оказывал организации небольшие услуги. Энцо Приано никогда не задавал вопросов и взамен за свои труды получал конверт с полноценными швейцарскими франками. Чаще всего он укрывал людей, которые потом бесследно исчезали, забыв оставить ему визитную карточку. В глубине паркинга, за горой изношенных покрышек, находилась металлическая дверь, всегда закрытая на ключ. За ней — помещение с железной кроватью, умывальником с холодной водой, голой лампочкой над головой и дырой в бетонном полу, помпезно называемой «турецким кабинетом». Обстановку дополняли деревянный стол, на котором лежали несколько книг и стопка старых журналов, и две табуретки.

За десять минут до приезда черного «мерседеса» с тонированными стеклами Энцо Приано разобрал гору старых шин и открыл металлическую дверь помещения, которое он называл «комнатой друзей».

В нее вошли трое мужчин. У одного, самого маленького, на глазах была черная повязка. Второй был громадный и толстый; третий — коренастый, с суровым выражением на лице. Ему Энцо отдал ключ от убежища. Когда Вольпоне снял с Клоппе повязку, тот захлопал глазами и с презрением осмотрел место, куда его привезли.

— Очки! — сказал он.

Этторе Габелотти протянул ему очки.

— Вы можете сесть, — сказал Габелотти.

Хомер, не шелохнувшись, продолжал стоять. Он знал, что находится в Цюрихе, в подземном гараже, о чем говорил запах масла и бензина. Но в каком районе он находится? Когда к нему подошел шофер в ливрее и сказал: «Я приехал за вами», он подумал, что его прислала Хелена, и без всякой задней мысли последовал за ним.

— Мистер Клоппе, — с нажимом сказал Габелотти, — только от вас зависит, как быстро вы выйдете из этого неприятного места. Я хочу сказать, выйдете живым… Ваше упорство оправдывает наши методы, которыми мы пытаемся его сломить. Вы располагаете двумя миллиардами долларов, которые вам не принадлежат по той простой причине, что настоящими владельцами являемся мы! В последний раз спрашиваем вас: переведете ли вы деньги туда, куда вам указал Дженцо Вольпоне?

Клоппе осторожно сел на краешек кровати. Все ему было безразлично. Пытки его не пугали, смерти он не боялся. Рената похоронена, ценности, составлявшие смысл его жизни, потеряли свое значение. Единственное, что осталось, — принцип профессионального сохранения тайны, то, на чем зиждется величие его страны. Служащие банка не заговорили под пытками нацистов, когда те пытались узнать заблокированные номера счетов евреев. Он медленно поднял голову и посмотрел вначале на Габелотти, затем на Вольпоне. Насмешливая улыбка тронула его тонкие губы.

— Мне кажется, что он смеется над нами, — безразличным голосом заметил Итало.

После встречи с доном Этторе в парке «Долдер» Малыш Вольпоне отправил гонца на Беллеривштрассе с письмом Инес. Возвратившийся «солдат» рассказал ему о смерти Ренаты. Это сообщение изменило все планы, разработанные совместно с Этторе Габелотти. Времени на размышление не оставалось, и они сымпровизировали, поехав на кладбище.

— Я задал вам вопрос, — с неожиданной резкостью сказал Габелотти.

Хомер Клоппе спокойно покачал головой.

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

Малыш Вольпоне подскочил и плюнул Хомеру в лицо.

— Послушай меня, мудак! Есть по крайней мере одно, в чем ты скоро убедишься: ты узнаешь, что произойдет с тобой, твоим банком и твоей женой!

Как только Блеч заметил, что Кирпатрик закрыл свою широкую глотку, он милостиво сбавил обороты агрессивности. В течение часа они обменивались откровенной информацией, отвечая на вопросы друг друга.

После совещания Блеч отправился к Клоппе. Дэмфи, Кирпатрик и Финнеган — в отель. В «Сордис» они распаковали чемоданы и привели себя в порядок.

И снова все собрались в кабинете Блеча. Тема разговора — исчезновение Патрика Махоуни.

— Есть у меня одна гипотеза, — сказал Блеч. — Но, откровенно говоря, стоит она на ногах слабенько…

— Говорите, говорите, — подбодрил его Кирпатрик.

— Если ваш инспектор был ликвидирован, то, как мне кажется, я знаю, каким образом… Три дня назад в машинном отделении отеля «Командор» произошла драка…

— Между кем и кем?

— Не знаю. Никто ничего не слышал и не видел. Служащих встревожил пар, вырывавшийся из подвального помещения. Водопроводные трубы горячей воды были перфорированы пулями… Мои люди обнаружили на полу следы гильз. Был там и я. Я почти уверен, что труп сбросили в котел с кипящей водой.

— Вы не проверяли?

Блеч бросил на него раздраженный взгляд.

— Нет, капитан. Это невозможно. Там — ад! От человека ничего не остается через десять минут. Чтобы охладить котел, нужно три дня.

— Что вам дает основание думать, что это — Махоуни?

— За последние дни в Цюрихе исчезли два человека. Инспектор Махоуни и некто Рико Гатто, боевик с Западного побережья.

— Откуда вам известно, что этот Гатто исчез?

— Он въехал в Швейцарию, но не выехал. Он не оплатил счет за отель, — холодно сказал Блеч. — По моему мнению, один из них, Махоуни или Гатто, стал жертвой преступления в отеле «Командор». Кто из них, сказать не могу, потому что не обнаружены тела ни того, ни другого.

— А если ни одного тела так и не будет обнаружено? — спросил Финнеган.

Блеч бессильно развел руки в стороны.

— И еще, капитан… Хотя этот факт вас совершенно не касается… Люди, за которыми вы следите, совершают какую-то денежную махинацию с «Трейд Цюрих бэнк». Дочь владельца банка. Рената Клоппе, погибла два дня назад в автомобильной катастрофе через четверть часа после свадьбы. В эту минуту ее хоронят. Вы знаете, кому принадлежит машина, в которой она нашла свою смерть? Некоему Орландо Баретто, сицилийцу… А знаете, кто заплатил за машину Баретто?

Он посмотрел на них, кипящих от нетерпения и сидевших, как два послушных, внимательных ученика.

— Дженцо Вольпоне, — выстрелил он.

— Где Баретто? — скрипнул зубами Кирпатрик.

— В городе, — небрежно обронил Блеч.

— Как? Вы не задержали его?

— Если я буду арестовывать всех, кто заявляет о пропаже автомобиля…

— Лейтенант, — подал голос Финнеган, — сегодня у вас есть фантастическая возможность отличиться! Такое может больше никогда не повториться. Почему бы вам не арестовать ВСЕХ?.. Скажем, под каким-нибудь предлогом…

На лице Блеча появилась растерянность.

— Под каким предлогом? Разве был нарушен общественный порядок? Кто-то подал на них жалобу?

Финнеган и Кирпатрик грустно переглянулись.

— Могу я позволить себе задать один вопрос? — спросил Дэмфи. — Не говорил ли вам Клоппе, что ему угрожают?

Фриц Блеч поджал губы.

— Мистер Дэмфи, у нас банк — это государство в государстве. Финансовый консорциум абсолютно самостоятелен. Они сами нанимают охрану, сами ведут расследование, приглашают экспертов и сами организуют свою собственную полицию.

— Клоппе не представляет, с кем имеет дело, — ухмыльнулся Кирпатрик. — Синдикат настолько мощная организация, что может поставить на колени всю Швейцарию.

Блеч посмотрел на него с искренним сожалением.

— Никому это еще не удавалось сделать, капитан. Знаете почему? Потому что в нашей стране никто не берет взятки! В Америке вы все прогнили!

Увидев, что Кирпатрик залился краской, он не дал ему времени возразить.

— Капитан, как вы думаете, настолько ли Вольпоне и Габелотти сумасшедшие, что решатся броситься на приступ банка?

— А почему бы и нет? — сказал, как плюнул, Кирпатрик. — Если они считают, что правы…

Скотт Дэмфи оценил тонкий ход и забулькал смехом.

— Это было бы интересно, — сказал Блеч.

— Если я правильно понимаю, — заговорил Кирпатрик, — вы вмешаетесь только тогда, когда эти сволочи подожгут Цюрих и зальют его кровью.

— Я знаю, что и когда мне делать, — сухо отрезал Блеч.

— Лейтенант, я далек от мысли давать вам советы, но, принимая во внимание обстоятельства, вы могли бы использовать прослушивание телефонов…

— Вы в Цюрихе, капитан, а не в Вашингтоне! Такие методы мы не приемлем.

Кирпатрик сжал кулаки, сдерживая ярость. Этот простофиля упустит из-под носа главарей двух самых мощных «семей» Синдиката. Лицо Кирпатрика стало вишневого цвета.

Заметив это, Блеч решил смягчить свою реплику и подошел к американцу.

— Вам не стоит так волноваться, капитан. Два моих сотрудника наблюдают за банком.

«МД-315», несмотря на свой не внушающий доверия вид, ни разу за три года полетов по маршруту Милан — Швейцария не подвел Амедео Мороббиа. Обычно после приземления его пассажиры выпрыгивали и бежали к лесной дороге, где их ждала машина. Мороббиа со спокойной совестью возвращался обратно и простым телефонным звонком докладывал Оттавио:

— Возвратился. Все в порядке.

Сегодня в программе предстояли некоторые изменения. Он должен посадить самолет, подъехать к кромке леса и хорошо замаскировать его. И ждать!

— Как долго?

— Не знаю, — ответил Оттавио.

— Если меня долго не будет, в Милане начнут волноваться.

— У тебя может быть поломка, и ты совершил вынужденную посадку.

— Да, но я обязан их предупредить.

— О’кей! Это я беру на себя. Если к утру никто не придет, возвращайся.

— Хорошо.

Колеса сильно ударились о землю, самолет подпрыгнул, снова коснулся неровной почвы и, сотрясаясь всем корпусом, покатился в сторону леса.

Мороббиа выключил зажигание.

Джанкарло перебрался в салон и помогал пассажирам отстегивать ремни безопасности.

— Выметайтесь, парни! Выметайтесь… Вас ждут за оврагом.

Все быстро покинули самолет. Это были молодые парни, модно одетые, при галстуках, с дипломатами и небрежно переброшенными через руку плащами. По тому, как они побежали, можно было судить об их хорошей физической подготовке. В лесу их ждали машины. Небольшими группами разными маршрутами их доставят в Цюрих, где им предстоит дождаться ночи, чтобы приступить к действию.

— Что будем делать? — спросил Ферреро.

— Сачковать, — ответил Мороббиа.

— Долго?

— Друг мой, если б я знал…

Он удобнее устроился в пилотском кресле и закурил.

— Мой друг Итало Вольпоне и я, без всяких разногласий, приняли ряд решений, которые хотим довести до вашего сведения.

Этторе Габелотти прошелся доброжелательным взглядом по внимательным лицам слушателей, собравшихся в библиотеке виллы. Члены «семей» сидели отдельными группами.

На лице Габелотти появилось удрученное выражение.

— Ни Малыш Вольпоне, ни я не хотим насилия. Но вы понимаете, что через наши интересы затрагивается престиж Синдиката. Как мы должны смотреть на то, что какой-то мелкий банкир бросил вызов Организации? Мой компаньон и я пришли к единому мнению: не оставлять без внимания это оскорбление.

Он протянул руку в сторону Вольпоне.

— Итало, объясни нашим друзьям, чего мы от них ждем.

Этторе сел и вытер платком лоб. Итало встал. Не прошло и двух недель, как он пережил подобную ситуацию в Нассау. Перед высшим руководством двух «семей» он зачитал телеграмму своего брата, состоявшую из трех букв: «АУТ». Тогда он не мог себе представить, что в скором времени может стать кем-то другим, а не временным заместителем дона Дженцо. Он, младший брат своего брата, пижон и игрок, которого никто не принимал всерьез. Смерть Дженцо все изменила… Власть — совершенно новый и необычный плод, вкус которого ему необходим. Ни Габелотти, ни кто другой не помешают ему насладиться им.

— Перед нами стоит двойная задача, — начал он. — Возвратить деньги и запугать банкира. Ликвидировать банкира мы не можем, не потеряв выход к деньгам. Поэтому планомерным давлением мы должны вынудить его расколоться. Хомер Клоппе уже в наших руках, но мы слишком надолго задержались в Цюрихе. Сейчас надо сделать все быстро: ударить, взять, исчезнуть… Сегодня ночью мы нападем на банк и превратим его в обломки. Надо дать понять Клоппе, что мы готовы идти до конца, если он не отдаст нам то, что принадлежит нам. У Синдиката воровать нельзя!

— Если бы ты нам еще сказал, как собираешься все это осуществить, — наглым тоном заметил Карло Бадалетто.

С того дня, когда передние резцы Карло остались в коже черепа Итало, он не упускал возможности продемонстрировать ему свое пренебрежительное отношение. Пальцы рук Вольпоне дрогнули и сжались в кулаки. Он опустил голову и, не повышая голоса, сказал:

— Закройся! Говорю я!

По его тону Моше Юдельман понял, что хрупкое деревце мира, с таким трудом им высаженное, может треснуть раньше, чем принесет плоды. Почувствовал изменение климата и дон Этторе. Он тоже приложил немало сил, чтобы установить временное перемирие, и не хотел, чтобы кто-то его разрушил. Гневно сверкнув глазами, он набросился на своего «лейтенанта»:

— Или ты закроешься, или я сам вышвырну тебя отсюда.

Карло почувствовал напряжение, возникшее между кланами, и вжался в кресло. Итало как ни в чем не бывало продолжил свою речь. Моше мысленно послал ему горячие поздравления.

— Я вызвал из Италии десять боевиков. Вы возьмете их под свою команду и разнесете банк в щепки.

Томас Мерта вежливо поднял палец вверх, прося слова.

— Я видел банк. Это каменное шестиэтажное здание. Даже если сбросить на крышу двухтонную бомбу, она растрескает только стены.

— Ты будешь действовать по моему плану, и все пойдет по-другому, — сказал Вольпоне. — Успех нашей операции заключается в неожиданности и быстроте… Если банк будет разгромлен в течение четырех минут, все останутся живы и здоровы. Мы — дон Этторе и я — решили, что в операции будут участвовать все «лейтенанты» двух «семей». Витторио и Томас осуществляют руководство операцией. Алдо, Винченце, Джозеф, Бадалетто, Фрэнки и Симеон поведут боевиков. В общей сложности в банк проникнут восемнадцать человек. На каждом этаже и в центральном холле будут действовать по три человека. Разгромить все и поджечь. У нас будут зажигательные гранаты и огнемет американской армии.

— Падроне, — подал голос Пиццу, — гранатами вход в хранилище мы не взорвем.

— Этого делать вам не придется, — добродушно сказал Габелотти. — Наша задача — не грабить, а нанести максимально больший ущерб. Менее чем за четыре минуты вы должны сжечь все документы. Главное не деньги, а скандал! Бордель!

Томас Мерта обратился к Итало Вольпоне:

— Вы сказали, что восемнадцать человек проникнут в банк. Каким образом?

— Естественно, через дверь…

— У вас есть ключи?

Итало недобро улыбнулся.

— Ровно в полночь дверь разлетится на куски. Один из моих людей спрятался в банке с динамитом.

— Какие указания относительно полицейских? — спросил Брутторе.

— Ты их не увидишь! — осадил его Вольпоне. — Полиции потребуется восемь минут, чтобы добраться до банка после сигнала тревоги. Вы действуете ровно четыре минуты. Когда они примчатся, вы будете уже дома.

— Дома? — переспросил Фрэнки Сабатини. — Как можно выехать из страны за четыре минуты после такого фейерверка?

— Не трусь! Завтра утром ты будешь пить кофе в Италии.

Отход «солдат» ставил перед Итало большую проблему. Дон Этторе пока не затрагивал этот вопрос. Его мало интересовали человеческие потери в «семье» Вольпоне. Наоборот, ослабление клана Итало было ему на руку в дальнейшем осуществлении его планов. К сожалению, Итало лишил его возможности таскать каштаны из огня чужими руками, уточнив: «Дон Этторе и я, мы решили, что в операции примут участие «лейтенанты» двух «семей». Хотя дон Этторе ничего не решал. Он ничем не выдал своего удивления, но его изощренный мозг сразу же выявил ловушку. То, что Вольпоне взял на себя организацию операции, — флаг ему в руки! Но включать в команду камикадзе своих «лейтенантов» он не хотел. По крайней мере, без гарантий! Медоточивым голосом, словно ему все хорошо известно, Габелотти попросил Вольпоне:

— Объясни этим парням, как они будут эвакуированы. Я чувствую, что они волнуются.

Вольпоне только и ждал этого толчка, чтобы публично прибавить несколько очков к своему авторитету. Он мило улыбнулся Габелотти.

— Я продумал это, дон Этторе, я продумал… — сказал он, прекрасно зная, что, говоря от первого лица, он выводит Габелотти из участников принятия решения по этому очень важному пункту. Этот ход ему подсказал и организовал еще в Милане Оттавио Джакомасси. Но никто не заставляет его говорить об этом.

— На выходе из банка вас будут ждать шесть машин. Все разъедутся по разным маршрутам, где меньше всего ездит полиция.

— Кто водители? — спросил Кармино Кримелло.

— Друзья. Они знают город, как собственный карман. Разными дорогами вы приедете в одно место недалеко от Цюриха.

— Через четверть часа после взрыва все дороги будут перекрыты, — сказал Томас Мерта. — Что нам делать? Прятаться в кустах?

Итало посмотрел на него осуждающим взглядом.

— Мне кажется, я уже сказал, что завтра ты будешь пить кофе в Италии.

— Как перейдем границу?

— В молоке, — спокойно ответил Итало Вольпоне.

Он дал им секунду пофантазировать.

— У моего брата Дженцо был небольшой молочный завод под Цюрихом. Каждый вечер туда привозятся тысячи бидонов молока. Три раза в неделю четырнадцать молоковозок отправляются в Милан, чтобы милые итальянские малыши пили вкусное, свежее швейцарское молоко. Каждая цистерна содержит пятьдесят тысяч литров. Уже шесть лет таможенники наблюдают, как проезжают эти молоковозки. В восьми цистернах мой брат сделал тайники. В каждом из них с удобством могут расположиться три-четыре человека. За четыре часа с небольшим вы окажетесь в Милане. Вас там встретят. Ясно?

Анджело Барба рискнул задать вопрос, который жег ему губы.

— А мы? Если дело обернется плохо?

— Почему оно должно обернуться плохо? — удивился Итало. — Можешь ты мне объяснить, какая существует связь между тобой, честным американским бизнесменом, находящимся в Цюрихе по делам, и анархистами, которые ради забавы сожгли банк, не взяв при этом ни гроша?

— И все-таки подумай, как мы будем выбираться из Цюриха.

Вольпоне укоризненно на него посмотрел.

— Ну как ты мог предположить, что я об этом не подумал, Анджело…

ГЛАВА 22

Фолько Мори окинул взглядом комнату.

— Должно сойти, как ты думаешь? — спросил он.

Пьетро Беллинцона поморщился.

— Не знаю…

— Что? Чего-то не хватает?

Фолько пристально посмотрел на труп Орландо Баретто.

Пролежав почти сутки в подвале на вилле, тело Ландо совершенно окостенело. Получив приказ от Вольпоне отвезти труп Ландо на его квартиру, они так и не сумели уложить его в багажник. Время шло, и они рискнули положить его на пол машины, вдоль заднего сиденья. Сверху набросили шотландский плед.

Сжав зубы, Фолько вел машину, тщательно соблюдая правила дорожного движения, уступая проезд другим машинам, оставаясь предельно внимательным и стараясь ничем не привлечь к себе внимания. Сидевший рядом Пьетро казался аморфным, без нервов. После смерти Ландо ему стало легче дышать. Он был уверен, что его никогда не заподозрят в убийстве Ландо. Теперь никто не узнает об унижении, которое он испытал. Он был не настолько глуп, чтобы не знать, что в «семье» Вольпоне его принимают за идиота. Организованной мизансценой убийства он в какой-то мере отомстил им, пустив по ложному следу. Жаль, что этим нельзя было ни с кем поделиться…

В квартире Ландо они воспроизвели весь сценарий… Когда соседей встревожит запах разложившегося тела и они взломают дверь, картина, которая предстанет перед их глазами, будет иметь вид невинного несчастного случая.

— А вообще-то плевать нам на все это! — сказал Фолько. — Когда его найдут, мы будем уже далеко.

— Я любил его, — искренне сказал Пьетро.

— Я тоже, — подтвердил Фолько. — Не повезло парню…

Они в последний раз посмотрели на окоченевшее тело товарища и тихо вышли из квартиры.

Вольпоне просил их как можно быстрее возвратиться на виллу.

Ганс Брегенц с ненавистью вышагивал по Штамфенбахштрассе. За два часа своего дежурства он наизусть изучил все витрины магазинов, находившихся в радиусе пятидесяти метров от входа в «Трейд Цюрих бэнк». Легкий промозглый ветерок начинал пробирать его до костей. Он поднял воротник непромокаемого плаща и посмотрел на часы: десять вечера.

— Поль! Мне это осточертело! Когда нас сменяют?

— В полночь! — ответил Романшорн.

— Я бы с удовольствием чего-нибудь выпил…

— Что нового?

— Откуда новое? Блеч даже не сказал, какого хрена он нас здесь выставил, у этого старого банка. У них же есть свои сторожа или нет?

Романшорн пожал плечами. В замысел лейтенанта Блеча невозможно было проникнуть. Дисциплина и еще раз дисциплина. Своим людям он говорил минимум информации, не считая нужным объяснять цель задания, которое им поручалось.

— Сообщайте обо всем, что покажется вам подозрительным в непосредственной близости от банка.

«И сваливайте!..» — мысленно добавил Брегенц.

Он взял из рук Романшорна переговорное устройство.

— Пройдись по тротуару… Забегу в кафе на секунду, замерз что-то…

— Давай, — ответил Романшорн.

Прохожих почти не было. В Цюрихе рано ложились спать и рано вставали. Романшорн пытался понять смысл задания. Банки были святым местом. На его памяти никто не посягал на них.

Черт! Еще два часа надо убить в ожидании смены.

Хомер Клоппе сложил ладони ковшиком и подставил под струю холодной воды. Со вчерашнего дня он еще ничего не ел. Перед отъездом на кладбище выпил только чашку кофе без сахара. Но голода не ощущал. Габелотти и Вольпоне обошлись в этот раз без насилия, ограничившись угрозами и детальным описанием картины ожидавшей его судьбы, если он не выполнит их требование. Он хотел бы освободиться от давившего его груза, но он не смел даже подумать о том, чтобы отдать Полю то, что доверил ему Пьер. Смысл его профессионализма заключался в абсолютном сохранении тайны. И он молчанием защищал доверенные ему ценности, как это делали его отец и дедушка. За свое упорство он уже заплатил собственными зубами. Вольпоне поклялся, что возьмется за его жену, за банк и за него самого.

Когда Вольпоне плюнул ему в лицо, у него возникло желание помочь ему: сказать, что деньги находятся у него, но он отдаст их только на легальных условиях, соблюдая все формальности. Габелотти показал себя более мягким, терпеливее чередуя угрозы с обещаниями и сожалениями…

— Я чувствую себя неловко, мистер Клоппе, действуя относительно вас таким образом. Но признайте, вы не оставляете нам выбора… Вы вынуждаете растереть вас в порошок.

Он сидел на кровати, прямо держа спину, сложив руки на коленях. В замочной скважине заскрежетал ключ. Первым вошел Этторе Габелотти. За ним появился Вольпоне. Он запер дверь на ключ и положил его в карман. Хомер даже не шелохнулся.

— Мы позволили себе, мистер Клоппе, — начал Габелотти, — нанести вам последний визит, перед тем как произойдут необратимые и неприятные события. Чтобы облегчить принятие решения, я откровенно расскажу вам, что должно произойти.

С сильно побледневшим лицом, Вольпоне сидел на табуретке, уставившись неподвижным взглядом в стену убежища. Он сидел неподвижно, но его левая нога отбивала быструю дробь.

— Сейчас двадцать три часа, господин Клоппе. Через час «Трейд Цюрих бэнк» будет разгромлен. Коммандос уже в городе. Они все разрушат и сожгут. От вашего учреждения останутся одни развалины. Одни развалины! Предполагая, что этот инцидент вас не убедит, завтра мы похитим вашу жену. Я не так дурно воспитан, чтобы рассказывать вам, что ее ожидает, прежде чем она найдет покой в смерти. Итак, похитив вашу жену, подвергнув ее пыткам, мы затем сожжем ваш дом. Далее, мы отдадим вас в руки ублюдков, которые, клянусь вам, заставят вас заговорить. Вы — человек здравомыслящий, мистер Клоппе, христианин… Вы понимаете, что мы не блефуем. Таким образом, я вас умоляю, подумайте… Подумайте быстро! Времени немного, но оно у вас еще есть. Возвратите нам наше, и, даю вам слово, мы тут же оставим вас в покое. Вы уже достаточно знаете нас, чтобы понять, с кем имеете дело. В наших действиях мы всегда идем до конца. Я восхищаюсь вашей смелостью, которую вы демонстрировали до сих пор. Но всему есть предел. Ваше упорство становится преступным. А теперь вы в ответе и за свою жену.

Габелотти замолчал. Нога Вольпоне все быстрее и быстрее стучала по бетонному полу.

— У нас с вами есть один общий момент, мистер Клоппе. Вы что-нибудь слышали об омерте? Это — закон молчания. Мы с тем же неистовством следуем ему, как и вы. С одной лишь разницей: наши причины благородны, они касаются нашей чести. В вашем случае речь идет не о чести, мистер Клоппе, а о деньгах! О тех, которые к тому же принадлежат нам. А теперь скажите, вы отдадите приказ разблокировать наш капитал?

Неожиданно нога Вольпоне замерла. Абсолютную тишину нарушало лишь тяжелое, астматическое дыхание Габелотти. Хомер Клоппе медленно поднял голову и внимательно посмотрел на дона Этторе. Этот человек использовал всю силу слова, взывая к человеческим чувствам, уму и здравости рассудка. Но за всем водопадом слов скрывалось одно: завладеть деньгами… А его лицо? За маской человеческого понимания Хомер угадывал насилие, алчность, беспощадность, и что-то холодное, звериное виделось в его глазах. Чтобы достичь той вершины власти, на которой находился этот человек, он должен был убивать, пытать, унижать…

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и Габелотти показалось, что он выиграл, что сейчас банкир заговорит. Ему даже показалось, что у Клоппе шевельнулась губа.

Итало вскочил и бросился на Клоппе.

— Ты будешь говорить, подлый вор! Ты будешь говорить!

Клоппе даже не попытался защититься. Он опрокинулся навзничь под весом тела Вольпоне, который душил его за горло. Габелотти обхватил Вольпоне сзади за талию, приподнял и изо всех сил прижал к себе.

— Итало! Итало!

— Закройся!

Он вывернулся из объятий гиганта и направил на него револьвер. На лице Габелотти появилось огорчение, и он обратился не к Вольпоне, а к Клоппе.

— Поверьте, мне очень жаль, что вы так повели себя, мистер Клоппе. Есть по крайней мере одна вещь, которую вы не украдете у нас: траур и те несчастья, которые обрушатся на вас.

Он повернулся к Итало, фамильярно взял его за локоть, игнорируя револьвер в его руке, и сказал:

— Пошли, Итало, пошли…

Вольпоне позволил увести себя. Когда металлическая дверь с лязгом закрылась, дон Этторе попытался вспомнить оставшихся в живых из тех, кто угрожал ему оружием. Нет, таких не оказалось. Ни одного!

— Ганс, тебе это не кажется странным?

— Что? — спросил Брегенц.

— Третья машина остановилась у тротуара.

— Ну и что?

— Из машин никто не выходит.

— Не писай кипятком, — съязвил Брегенц.

— Смотри! — воскликнул Романшорн. — Еще одна!

Брегенц увидел, как в тридцати метрах от «Трейд Цюрих бэнк» остановился «опель». Фары погасли.

— Уже четыре, — прошептал Романшорн.

Его лицо напряглось. С интервалом в двадцать секунд подъехали еще две машины. Брегенц озабоченно нахмурил брови.

— И что ты увидел в этом необычного?

— Ты помнишь, о чем говорил Блеч? — спросил Романшорн, не отводя глаз от Штамфенбахштрассе. — Сообщать ему обо всем, что покажется подозрительным. Одна тачка — нет вопросов! Но шесть! В одно и то же время на одной улице! Дай-ка мне говорилку.

Он выхватил из руки Брегенца уоки-токи.

— Дорнер? Говорит Романшорн. Где Блеч?

— Что случилось?

— Шесть машин остановились на Штамфенбахштрассе… Никто из них не выходит.

— Сейчас свяжусь с ним, — сказал Дорнер.

Романшорн отключил связь.

— Что будем делать? — спросил Брегенц.

Его часы показывали 11.56.

— Ничего… Ждать.

Привычным жестом Брегенц проверил «кольт» в кармане непромокаемого плаща. До сих пор он пользовался им только в тире, во время тренировочных занятий. Он внимательно наблюдал за кавалькадой машин, выстроившихся вдоль тротуара. Неприятное ощущение, когда никто из них не выходит.

Лейтенант Блеч лежал на диване в своей холостяцкой квартире и наслаждался стереофоническим звучанием музыки своего любимого композитора Вольфганга Амадеуса Моцарта. Телефонный звонок прозвучал неожиданно и совсем некстати. Блеч посмотрел на часы — 23 часа 56 минут 37 секунд — и решил не поднимать трубку. Но телефон настойчиво трезвонил, нарушая восприятие чарующих звуков его любимой оперы.

— Да!

— Говорит сержант Дорнер, лейтенант.

— Что случилось?

— Только что звонил Брегенц. Шесть машин припарковались рядом с «Трейд Цюрих бэнк». Никто из машин не вышел.

— И что из этого следует? — рявкнул Блеч, все еще находясь под впечатлением музыки.

— Ничего, лейтенант… Извините… Вы просили меня…

— Господи! — воскликнул Блеч. — Немедленно отправьте туда два автобуса с людьми! Перекрыть с двух концов Штамфенбахштрассе! Быстро! Я еду туда.

Последняя встреча перед нападением на банк была назначена на молокозаводе. Завод находился в северо-восточном направлении от города, чуть в стороне от шоссе, ведущего в Бассердорф. Трехметровой высоты стена окружала всю территорию. На центральный двор можно было въехать только через огромные деревянные ворота. Там, готовые отправиться в дальний путь, стояли четырнадцать цистерн-молоковозок, принадлежавших заводу.

Витторио Пиццу в сопровождении Алдо Амальфи, Винченце Брутторе и Джозефа Дотто вошел в кабинет на втором этаже административного здания. Там уже находились Итало Вольпоне, Этторе Габелотти, Моше Юдельман, мрачный вид которого его удивил, и два «лейтенанта» дона Этторе: Кармино Кримелло и Анджело Барба. В глубине комнаты в окружении Карло Бадалетто, Фрэнки Сабатини и Симеона Ферро сидел Томас Мерта. Он никак не мог привыкнуть к постоянному присутствию членов «семьи» Габелотти. Это соседство ненавистного клана, ставшего неожиданно союзником, казалось ему насмешкой. Слишком долгие годы войны и большое число трупов разделяли «семьи» Габелотти и Вольпоне, чтобы он поверил в продолжительность мирного сосуществования.

— Десять человек из Италии уже прибыли. Не отходите от них ни на шаг, — сказал Итало. — С этой минуты руководство ими вы берете в свои руки и объясните им, чего я от них жду. В одиннадцать пятнадцать вы отправитесь отсюда на шести машинах к банку. После погрома в банке возвратитесь сюда и спрячетесь в тайниках цистерн. До восхода солнца вы уже будете в Милане. Встретимся в Нью-Йорке.

Дон Этторе сделал жест, который, будь он священником, можно было бы принять за благословение.

Витторио посмотрел на часы: без одной минуты двенадцать. Через тридцать секунд он откроет дверцу, что послужит сигналом для остальных. Все соберутся возле центрального входа в банк, на безопасном расстоянии от взрыва. Если этот Пиомбино серьезный человек, взрыв произойдет через тридцать восемь секунд. Витторио открыл дверцу и спустил ногу на асфальт. Одновременно открылись дверцы всех машин. Все молча двинулись к банку.

В 22.50 Чезаре Пиомбино выбрался из шкафа, в котором хранился инвентарь для уборки помещений. Там он провел семь часов в неестественной позе, борясь с судорогами, сводившими мышцы. Он сделал несколько неловких гимнастических движений, разминая мышцы, присел и едва смог выпрямиться.

Подозрительно озираясь по сторонам, он пошел в направлении центрального входа, не представляя себе, какая система сигнализации охраняет банк. В любой момент могла завыть сирена тревоги. Он подошел к огромной входной двери, которая отделяла центральный холл от Штамфенбахштрассе. Присев на корточки, он раскрыл портфель и достал свое снаряжение. До взрыва оставалось четыре минуты. Он взял шашку тола и присоединил к ней бикфордов шнур. От длины этого шнура зависела его собственная жизнь.

После взрыва он сразу же бросится в пролом и побежит к своей машине, которую оставил на перпендикулярной Штамфенбахштрассе улице.

С помощью ножниц он сделал фитиль на конце шнура, щелкнул зажигалкой и поднес к ней пламя. Когда шнур зашипел, разбрасывая мелкие искры, он пробежал через холл и укрылся за дальней мраморной колонной. Бросив на пол портфель, он зажал уши двумя руками, закрыл глаза и присел, прислонившись спиной к колонне. Он начал считать. При счете «двадцать восемь» невероятной яркости вспышка осветила холл, последовал грохот, от которого содрогнулось здание. По нему прошлась горячая волна плотного воздуха. На пол сыпались осколки стекла, обломки железа и куски бетона…

Чезаре Пиомбино встал и бросился к огромной дыре, зиявшей на месте двери.

На глазах Романшорна и Брегенца разыгрывался волнующий спектакль: совершенно пустынная Штамфенбахштрассе в течение трех секунд заполнилась толпой людей, которые молча, небольшими группами направлялись к «Трейд Цюрих бэнк».

— Черт! — воскликнул Брегенц охрипшим голосом. — Восемнадцать!

— Нет, девятнадцать! — шепнул Романшорн.

— Поль… Что делаем?

— Спрячемся… Подождем подкрепление…

У обоих в руках было табельное оружие окружной полиции: «кольты» 38-го калибра. Неожиданно Брегенц перестал ощущать холод. Машинально проведя пальцем между воротником рубашки и шеей, он отметил, что вспотел.

— Посмотри, — сказал Романшорн.

Мужчины, направлявшиеся к банку, остановились в пятнадцати метрах по обе стороны от входа. Брегенц заметил, что они плотно прижались спинами к стене здания. Он уже совсем ничего не понимал в происходящем. Они стояли в арке на противоположной стороне улицы, не зная, что делать. Брегенц собрался задать вопрос Романшорну, когда яркое пламя, вырвавшееся из двери банка, ослепило их. Оглушенный взрывом, Брегенц не слышал, что кричал ему Романшорн. В арку ворвалась горячая волна воздуха. Дверь главного входа в «Трейд Цюрих бэнк» исчезла. Он с изумлением заметил, как из банка выбежал мужчина, прижимая к груди портфель. Не обращая внимания на бросившихся в банк людей, он метнулся в боковую улицу. Посчитав, что в действиях можно будет разобраться позже, Романшорн открыл беглый огонь. Один из мужчин упал, но тут же был подхвачен под руки своими товарищами.

— Стреляй, — крикнул Романшорн Брегенцу.

Рядом просвистели пули. Их обнаружили.

И в этот момент послышалась сирена приближающихся полицейских автобусов.

Не успели упасть обломки взрыва, как внутрь банка устремились два вторых лица враждующих «семей»: Витторио Пиццу и Томас Мерта. В течение многих лет они противостояли друг другу, и теперь ни один не хотел уступать другому ни шагу. Витторио выдернул чеку гранаты и бросил ее в глубину холла, за окошечки касс. Мерта прошелся огнеметом по полкам, на которых стояли сотни папок с документами. За ними ворвались боевики и разбежались по разным направлениям, указанным «лейтенантами» Габелотти и Вольпоне. Неожиданный крик Алдо Амальфи пригвоздил всех к месту.

— Фараоны! Все уходим!

— Наверх! — приказал Мерта.

— Ты чокнутый! — завопил Амальфи. — Они засели напротив и всех нас перестреляют! Олин человек уже ранен! Два автобуса перекрыли улицу!

Присутствие Витторио Пиццу вызвало у Томаса Мерты чувство противоречия.

— Все наверх! Все жгите!..

— Витторио! — побагровел Алдо. — Да сделай ты что-нибудь, чтобы осалить этого недоумка!

Томас Мерта мгновенно направил огнемет на Алдо Амальфи.

— Повтори, что ты сказал!

— Не дергайся! — крикнул Пиццу, направив на него пистолет.

Секунду они расстреливали друг друга глазами, понимая, что малейший жест другого закончится убийством.

С улицы послышались звуки выстрелов.

— Сваливаем! — заорал во всю глотку один из боевиков Оттавио Джакомасси. — Улица забита фараонами! Быстрее!

Неожиданно голос Винченце Брутторе перекрыл весь шум.

— Прекратите глупости! Мы попались! Уходим!

Секунду спустя все высыпали наружу. Витторио Пиццу мгновенно оценил ситуацию: ничего хорошего она им не сулила.

Полицейские, укрывшись в арке дома напротив, обстреливали их из автоматического оружия. Витторио выдернул чеку гранаты и бросил ее в сторону арки. Полицейские автобусы с включенными фарами и сиренами перекрыли улицу с двух сторон.

— По машинам! — закричал Пиццу.

Согнувшись вдвое, мужчины бросились вперед, прикрываемые Томасом Мертой, который выпустил две огненные струи в направлении полицейских автобусов.

— Куда ты собрался ехать, мудак?! — заорал он, обращаясь к Пиццу. — Не видишь — все перекрыто!

Витторио бросил очередную гранату в сторону полицейских, стрелявших из-за автобуса. В сполохе взрыва он увидел, как двое полицейских схватились руками за лица и рухнули на асфальт. И тут же воспламенился бак с горючим. Огонь лизнул корпус автобуса и взметнулся вверх.

— Не твое дело! Вперед!

У них был один шанс из тысячи выбраться из этой адской западни. Но даже если бы оставался один шанс из миллиона, Пиццу попытался бы использовать его.

Он бросился к своему «форду». Впрыгнув в машину, он не успел закрыть дверцу, как шофер сорвался с места.

— Жми прямо на автобус! — крикнул он.

«Форд» набирал скорость. Пиццу оглянулся: остальные машины ехали за ним. Куда только они все приедут?

В тридцати метрах, по спускающейся вниз улице, полицейский автобус перегораживал Штамфенбахштрассе по всей ее ширине. Даже по тротуару невозможно было проскочить мимо автобуса, не врезавшись в него.

— Попались! — бросил Амальфи, успевший вскочить в машину вместе с Витторио.

Пиццу молча выдернул чеку гранаты. Неожиданно завизжали шины машины, она стала поперек улицы и провалилась в пустоту, сотрясаясь от ужасных толчков. Пиццу бросило к Амальфи.

— Граната! — заорал Амальфи. — Бросай гранату!

Пиццу швырнул гранату в разбитое ветровое стекло, и она взорвалась в воздухе. На спуске Штамфенбахштрассе, между двумя зданиями, имелся узкий проход. Он вел к лестнице, спускавшейся на набережную Лиммаж.

Скатившись на набережную, «форд» резко повернул налево, затем направо и через мост переехал на другую сторону реки.

Пиццу с удивлением отметил, что все пять машин с коммандос держатся за ними.

— Через пять минут будем на молочном заводе, — буднично сказал водитель.

Лейтенанту Блечу хватило одного взгляда, чтобы оценить нанесенный ущерб. В конце улицы горел полицейский автобус, который поливали из огнетушителей люди в униформе. Трое полицейских склонились над своими товарищами, лежавшими на земле. Он резко затормозил перед горящим автобусом и выпрыгнул из своего «опеля».

— Вы!

Один из полицейских обернулся.

— Я — лейтенант Блеч. Доложите. Быстро!

— У нас два человека серьезно ранены, господин лейтенант. Гранаты!

— Об этом позже! — прервал его Блеч. — Где подонки?

— Вон они, — сказал полицейский, показав на исчезнувшую между домов у них на глазах машину с боевиками.

— В машину!

— Но… лейтенант!

— Садитесь!

Блеч сильно толкнул его и скользнул за руль. Полицейский, сделав акробатическое движение, плюхнулся рядом с Блечем. Блеч дал задний ход, выехал на тротуар и непостижимым образом проскользнул в узкий проход между задним бампером автобуса и стеной здания.

— Фамилия? — спросил он полицейского, когда машина, подпрыгивая, спускалась по ступенькам лестницы.

— Шиндлер, господин лейтенант, — заикаясь, ответил он, потрясенный лихим маневром Блеча.

— Возьмите рацию! Внимание всем полицейским машинам! Внимание окружной полиции!

Шиндлер повторил приказ Блеча в микрофон:

— Внимание всем полицейским машинам! Внимание окружной полиции!

— Говорит Блеч! — сказал Блеч.

— Говорит окружная полиция, — ответил гнусавый голос.

— Держите микрофон перед моим ртом, — приказал Блеч.

Шиндлер поднес микрофон к лицу Блеча.

— Нападение на «Трейд Цюрих бэнк»… Оставайтесь на связи и высылайте подкрепление по маршруту, который я буду указывать!

— Понял, лейтенант.

— Сколько было машин? — спросил Блеч.

— Несколько… Много… Не могу точно сказать, господин лейтенант.

— Кретин! Сколько человек?

— Десять… Двадцать…

— Кретин!

— Что вы сказали, господин лейтенант? — спросил гнусавый голос.

— Это не вам, — покраснел Блеч. — Оставайтесь на связи! Я вижу машину! Шиндлер, черт бы вас побрал, где микрофон? Двигаюсь по Музеумштрассе. Проезжаю мимо вокзала…

— У них есть огнемет, — сказал Шиндлер.

— Выехал на Лимматштрассе!.. Преследую «БМВ» черного… или темно-синего цвета.

— Высылаю подкрепление, господин лейтенант.

— Отлично! «БМВ» приведет нас к остальным.

Он выключил фары и снизил скорость, чтобы не привлекать внимания пассажиров «БМВ».

— Вы вооружены, Шиндлер?

— Да.

— Да, господин лейтенант! — рявкнул Блеч. — Боеприпасы?

— Двенадцать патронов, господин лейтенант.

Проехав Лимматплац, «БМВ» свернул налево.

— Шиндлер, микрофон! Преследуемая машина движется в направлении Корнхаузштрассе. Гранаты у них есть?

— Да, господин лейтенант. И огнемет.

— Твари!.. Твари!.. Микрофон!.. Выехал на Шафхаузерштрассе.

— Все понял, господин лейтенант… За вами следуют четыре автобуса. Двадцать четыре человека…

— Вооружение?

— Боевые винтовки, автоматы…

— Сворачиваю на Хиршвизен…

— Понял, господин лейтенант!.. Оповещаю…

— Рассказывайте, Шиндлер!

— Когда мы подъехали, в банке уже полыхал огонь… Потом оттуда повыскакивали эти типы и применили против нас огнемет…

— А вы в это время играли в карты?

— Одного мы ранили, господин лейтенант.

— Подъезжаю к Винтертюрерштрассе… Общее направление — северо-восток.

Через пять минут «БМВ» выехал на шоссе Бассердорф. Неожиданно он свернул влево, и Блеч потерял его из виду. «Опель» повторил маневр и выехал на другую дорогу, ведущую к строениям, окруженным высокой глухой стеной. «БМВ», казалось, прошел сквозь стену и исчез. Блеч притормозил и съехал на обочину под развесистый куст розмарина.

— Мы засекли их, Шиндлер! Что это?

— «Сюисс милк энд буттер», господин лейтенант. Еще они делают сыр… Здесь работала моя двоюродная сестра.

— Микрофон! Приказываю всем полицейским машинам окружить «Сюисс милк энд буттер», шоссе Бассердорф, направо при выезде из Цюриха!

— Все понял, господин лейтенант! Автобусы уже подъезжают к вам.

— Поторопитесь, черт побери! Не могу же я держать осаду в одиночку!

Он отложил микрофон и вышел из машины.

— Шиндлер, за мной!

Шиндлер достал пистолет и побежал по мокрой траве за лейтенантом. Из-за стены доносился рокот моторов тяжелых грузовиков. Блеч подбежал к воротам. Они были закрыты.

— Помогите мне!

Шиндлер подставил спину. Блеч осторожно заглянул во двор поверх стены. То, что он увидел, потрясло его…

Вся ответственность за неудачно проведенную операцию ложилась на плечи Витторио Пиццу и Томаса Мерты. И они это понимали. Когда наступит час разбора, придется точно определить, кто из них допустил промашку. Но сейчас было не до того. Чтобы запутать следы, машины прибыли на молочный завод разными маршрутами. По словам боевиков, никто их не преследовал.

Мерта и Пиццу ворвались в кабинет на втором этаже, чтобы доложить Вольпоне и Габелотти о постигшей их неудаче.

Набирая номер телефона, Пиццу кричал:

— Они хотели скандал, мы его устроили!

— Это так тебе кажется! — взорвался Мерта. — Банк едва поцарапали. А надо было разгромить его до основания! Что сделали? Небольшой беспорядок в центральном холле! Если бы ты послушал меня, банк сгорел бы дотла.

— Если бы я послушал тебя, мы уже сидели бы за решеткой!

Моше Юдельман мудро посоветовал обоим донам больше не появляться ни в отеле, ни на вилле до тех пор, пока не станут известны результаты операции.

— Все может обернуться плохо, Итало. Всего предусмотреть нельзя. Не грех с уважением отнестись и к швейцарской полиции.

Между тем Моше позвонил в Милан Оттавио и попросил его подготовить их отход в Америку, если в Цюрихе начнутся осложнения. В любой момент швейцарская земля может превратиться для них в раскаленную сковородку. Оттавио сказал, что подумал об этом раньше, чем позвонил ему Моше.

По совету Юдельмана оба дона, ближайшее их окружение и телохранители укрылись на квартире некоей Инес, о которой Витторио ничего не знал.

Трубку сняли.

— Говорит Пиццу.

— Передаю трубку дону Вольпоне, — вежливым голосом сказал Барба.

— Витторио?

— Дело плохо, падроне! Фараоны ждали нас!.. Нарвались на засаду!

— Ты где?

— На базе.

— Задача выполнена?

— Гмм… Частично!.. Город уже прочесывают, падроне. Уходите, падроне! Здесь становится опасно!

— Мать твою так! — удивленно воскликнул Томас Мерта. — Внизу полицейские!

Послышались звуки выстрелов.

— Притащили все-таки ищеек на хвосте!

— Витторио! — прорычал Вольпоне.

Пиццу бросил трубку и побежал к окну. Двигатели молоковозок ревели, как турбины взлетающего самолета. Из тайников выпрыгивали боевики, разбегаясь в разные стороны. Прорваться через двенадцать стоявших за спиной полицейских автобусов было невозможно.

— Здесь — полиция! — раздался голос, усиленный мегафоном. — Всем выйти с поднятыми руками… Вы окружены.

Пиццу открыл окно, выдернул чеку гранаты и бросил изо всех сил по ту сторону стены. Взрыв заглушил выстрелы автоматического оружия. Находившиеся во дворе боевики Джакомасси, к которым присоединились «лейтенанты» Вольпоне и Габелотти, обстреливали стену, над которой время от времени возникала голова полицейского в каске. Пиццу увидел, как одна из бронированных полицейских машин разворачивается в сторону ворот. Выехав на прямую перед воротами, она отъехала назад метров на сто. Полицейские готовились таранить ворота.

Наступая Томасу Мерте на пятки, Витторио скатился за ним по лестнице. Сдаваться было немыслимо. Всем им грозило по меньшей мере пожизненное заключение.

— Сюда! — крикнул Алдо Амальфи.

Он стоял, размахивая руками, в облаке слезоточивого газа, заполняющего двор. Под мощными ударами бронированного автомобиля ворота треснули и слетели с петель. Машина врезалась в молоковозку и вспыхнула, как факел, пробив цистерну.

Люди Габелотти и Вольпоне бросились в цех переработки молока. Задыхаясь от бега, Пиццу, Брутторе, Дотто, Мерта, Ферро, Бадалетто и Сабатини окружили Алдо Амальфи, который что-то кричал какому-то рабочему завода.

— Быстрее! Он знает, как выйти отсюда! Все за ним!

Мужчины вбежали в ангар, где в пол были вделаны огромные чаны, содержавшие в себе тысячи гектолитров молока. Через каждые десять — пятнадцать метров кто-то открывал огонь, останавливая преследовавших их полицейских. Алдо Амальфи и Симеон Ферро, отставшие от группы, неожиданно оказались отрезанными от всех засевшим под кровлей крыши стрелком.

— Прикрой! Прикрой! — кричал Амальфи в адрес Пиццу, который не решался проскочить через небольшую металлическую дверь, за которой скрылись следовавшие за проводником его товарищи. Пиццу выдернул чеку последней гранаты и бросил ее за чан с киснувшим молоком, из-за которого осаждавшие вели огонь по Симеону и Алдо. Граната ударилась о стену ангара, и тут же последовал мощный взрыв. Три человека в униформе, изрешеченные осколками, упали в чан.

Брутторе грубо схватил за руку Витторио Пиццу, который не мог оставить в беде своего товарища, и втянул его в узкий, уходивший вниз коридор. Через пятьдесят метров наклон перешел в горизонтальную плоскость. Они увидели машину. За рулем сидел рабочий завода. Сидевший рядом с ним Томас Мерта что-то кричал, отчаянно жестикулируя. На заднем сиденье находились Карло Бадалетто и Фрэнки Сабатини. Из другой машины обезумевшими глазами на них смотрел Джозеф Дотто. Витторио и Винченце бросились к нему. Машины сорвались с места и понеслись по узкому проходу между стен ангаров. Через триста метров они остановились перед металлической плитой, образовывавшей тупик.

Рабочий выскочил из машины и нажал какую-то кнопку. Плита медленно поплыла вверх, открывая проход.

Рабочего звали Энцо Чердженоло. Он был сицилийцем и другом Дженцо Вольпоне. Именно он пять лет тому назад уговорил Дженцо Вольпоне прорыть этот подземный ход, который впоследствии не раз оказывал им огромные услуги. За достойным и известным фасадом «Сюисс милк энд буттер» неприметно и плодотворно действовал нелегальный бизнес Синдиката. Только Энцо имел ключ ко входу в эту бетонную кишку, которая вела в горы.

Взобравшись по поросшему травой склону на вершину, дон Этторе едва держался на ногах от головокружения. Темень стояла непроглядная. Габелотти взбирался по склону, уцепившись за руку Анджело Барбы. За ним поднимался Фолько Мори, «солдат» Вольпоне, загадочный и холодный. В какой-то миг ему в голову пришла мысль, что Вольпоне привез его сюда, чтобы убить. Он сунул руку в карман. Пальцы привычно сжали рукоятку «люгера».

— Моше, чего ты ждешь? — послышался голос Итало.

Тонкий луч фонаря пробил ночь. И тотчас метрах в ста впереди вспыхнул ответный сигнал.

— Пошли, — сказал Вольпоне.

Дон Этторе, Моше Юдельман, Фолько Мори, Пьетро Беллинцона, Кармино Кримелло и Анджело Барба двинулись следом за Вольпоне в густую темноту ночи.

После телефонного звонка Витторио Пиццу между Вольпоне и Габелотти состоялся короткий, прохладный разговор. За последние дни надежда на успех сблизила их. Неудача общих усилий снова разъединила, и теперь уже навсегда.

— Я могу взять тебя с собой! Но уезжаем сейчас же!

Габелотти колебался. Моше Юдельман убеждал их, что временное отступление — самое разумное решение. Все закончилось тем, что Габелотти сел в черный «мерседес».

Перед самым отъездом Вольпоне позвонил Энцо Приано, владельцу станции техобслуживания, где в качестве заложника находился Хомер Клоппе.

— Энцо! Не отпускай его. Жди моих указаний!

Из темноты донесся приглушенный голос:

— Моше?

— Он здесь, — ответил Вольпоне.

— Сколько вас? — спросил Мороббиа.

— Семеро.

— О’кей! Залезайте.

Луч его фонарика осветил ступеньки лестницы. Дон Этторе замер перед листами ржавого железа… Вольпоне, Юдельман, Барба и Мори забрались в самолет. Кримелло, понимая, что творится в душе Габелотти, легонько подтолкнул его в спину.

— Где взлетная полоса? — потерянным голосом спросил Габелотти.

— Поднимайтесь, падроне, поднимайтесь, — уважительным тоном подбадривал его Кармино.

Пьетро Беллинцона неподвижно стоял у лестницы, ожидая, когда Габелотти решится…

— Я забыл предупредить доктора Мэллона. Мне нужно возвратиться.

— Дон Этторе, — с нажимом произнес Кримелло.

Из люка выглянул Джанкарло Ферреро.

— Поторопитесь, пожалуйста.

Кармино легко хлопнул по плечу Пьетро. Беллинцона все понял. Вдвоем они подтолкнули в спину Габелотти, и Ферреро, догадавшись, в чем проблема, схватил дона Этторе за руку и втянул внутрь.

— Сюда, сюда…

Он провел его вперед и заставил сесть на пол.

— Вы, конечно, привыкли летать первым классом в «747-м», — сказал он, смеясь. — Чувствуете разницу?

Он застегнул на Габелотти ремень безопасности.

— Не волнуйтесь… Это железо летает! Через пятьдесят минут мы приземлимся в Милане. Там вас ждет «боинг». Его арендовали специально для вас… Взлетаете, как только приземлимся…

Ферреро закрыл люк и крикнул:

— Амедео, поехали!

ГЛАВА 23

С тех пор как у него начала расти щетина, Фриц Блеч впервые в жизни не побрился в восемь часов утра. После осады «Сюисс милк энд буттер» он занимался ранеными. Их эвакуировали в окружной госпиталь Цюриха. Убитых отвезли в морг. Потери с обеих сторон были значительными. Два будущих инспектора, Ганс Брегенц и Поль Романшорн, были разнесены в клочья взрывом гранаты. У троих полицейских — ожог третьей степени. Трое раненых и три трупа на молочном заводе. Один из них, Шиндлер, который отважно забрался под крышу, был убит разрывной пулей в голову.

Гангстеры потеряли девять человек. В их карманах не было найдено ни одного документа, удостоверяющего личность. Двое с тяжелыми ранениями были срочно доставлены в госпиталь. Врач категорически отказал Блечу в просьбе допросить их. Третий раненый чувствовал себя удовлетворительно, но не ответил ни на один вопрос. Молчал, словно прилетел с другой планеты.

Он наотрез отказался от предложенных ему сигарет, пива и бутербродов.

В семь утра, когда Блеч собрался уходить домой, в его кабинет вошло трио, которое он меньше всего хотел бы видеть: капитан Кирпатрик, лейтенант Финнеган и Скотт Дэмфи, человек из федеральной налоговой инспекции.

После обмена несколькими резкими фразами Блеч выставил их из кабинета. Он еще не успел осмыслить причин, превративших Цюрих в кровавую бойню, а Кирпатрик посчитал нужным прочитать ему нотацию.

— Я предупреждал вас, лейтенант!

Блеч вынужден был вызвать мускулистых дежурных, чтобы выдворить Кирпатрика из кабинета. Но вдогонку он пожелал ему счастливого возвращения в Соединенные Штаты.

Естественно, весь Цюрих знал о ночном бое.

В полночь город проснулся от незнакомой ему музыки: взрывов гранат, воя полицейских машин, стрекота автоматического оружия.

В восемь утра, раздосадованный упорным молчанием своего пленника, бледность лица которого становилась опасной, лейтенант надел непромокаемый плащ и направился домой. И только дома обнаружил, что обулся на босую ногу. В этот момент позвонили из полиции и сказали, что его срочно хочет видеть Шилин Клоппе. Проклиная все на свете и одновременно умирая от любопытства, он отправился к ней на Веллеривштрассе.

— Лейтенант, я уверена, что моего мужа похитили.

Она протянула ему письмо Инес.

— Я получила его вчера. Я долго ждала и решила обратиться к вам. Все надеялась, что Хомер возвратится.

— Миссис, вы в курсе событий сегодняшней ночи?

— Каких, лейтенант?

— Вы ничего не слышали?

— Нет!

— Не слышали стрельбу?

— Да о чем вы говорите?

Реакция Шилин привела его в смущение.

— Группа вооруженных людей напала на «Трейд Цюрих бэнк».

— Они разрушили его банк?

Это было сказано тоном: «Поломали мою игрушку?»

— Вы должны мне помочь, миссис. Кто — «они»?

— Но об этом должны сказать мне вы, лейтенант! Откуда я могу знать?

— Не показалось ли вам в течение последних дней, что ваш муж чем-то озабочен?

Он закусил губу, встретив осуждающий взгляд Шилин и увидев в ее глазах слезы. Оплошность! Они только что похоронили дочь.

— Не обижайтесь на меня, миссис Клоппе, я взвинчен до крайности…

— Я тоже, лейтенант!

— Вы могли бы направить меня на след… Письмо явно имеет целью закрыть вам рот, чтобы вы не обратились в полицию.

— Что вы хотите знать?

— В курсе ли вы дел вашего мужа? Я имею в виду банковских дел…

По изумленному выражению лица Шилин он понял, что совершил вторую ошибку.

— Вам не угрожали?

— Угрожали? Но почему?

— Просто так, миссис… Я хотел только спросить. Могу ли я попросить вас связаться со мной, если вы заметите что-то подозрительное? А сейчас не волнуйтесь, я отдал приказ обыскать весь город… Буду держать вас в курсе событий…

Он попрощался и собрался уходить, когда она окликнула его:

— Лейтенант!

— Слушаю вас, миссис.

— Мой муж — хороший человек, очень хороший! Почему напали на его банк? Почему ему хотят сделать плохо?

— С глубоким сожалением сообщаю вам, что Комиссьоне потребовала объяснений, — сказал Габелотти.

Выражение его лица было натянутым и холодным. Несколько секунд дон Этторе молчал, давая возможность ощутить нависшую над ними угрозу. Ни на кого не глядя, он продолжил:

— Ни одна «семья» Синдиката не должна подвергаться риску в результате ошибки, допущенной некоторыми членами другой «семьи».

Сжав зубы, Итало Вольпоне задвигался в кресле, с трудом сдерживая себя. Моше заставил его поклясться не реагировать ни на какие провокации и сохранять хладнокровие. К сожалению, он знал границы своего терпения, и не в его характере было долго выслушивать завуалированные намеки Габелотти. За весь путь от Цюриха до Нью-Йорка они не обменялись ни словом, храня враждебное молчание.

Едва Итало пересек порог своего дома, он заключил Анджелу в объятия и понес ее в спальню. Не обращая внимания на присутствие в гостиной Юдельмана, Фолько и Беллинцоны, он закрылся на ключ…

Спустя час Моше постучал в дверь спальни.

— Малыш, это очень важно…

— Пошел к черту!

— Анджела, попроси его выйти. Речь идет о его безопасности.

— Итало… — прошептала она ему в ухо.

Он даже не стал раздевать ее… Он отпустил ее только тогда, когда в третий раз зарычал от удовольствия. Прерывисто дыша, она лежала на полу, широко разбросив руки и ноги… Смертельно усталая и счастливая…

Снова раздался стук в дверь.

— Итало! — позвал Моше.

— Ты дашь мне принять душ?

— Поторопись, Итало, поторопись!..

Он просунул руку под ее тело, поднял и понес в ванную. Открыв на полную мощность краны, стоя под теплыми струями, он еще раз вошел в нее.

— Нас ждет дон Этторе, Итало!

— Если хочет меня видеть, пусть понервничает.

Моше позвонил Анджело Барбе и попросил подыскать для проведения встречи нейтральное место. Они быстро сошлись на том, что встретятся в ночном клубе на Седьмой авеню.

Оба дона прибыли одновременно. Габелотти сопровождали Кармино Кримелло, Анджела Барба и два телохранителя.

Фолько Мори и Пьетро Беллинцона остались на улице.

Габелотти, Вольпоне, Кримелло и Юдельман сели за стол у края танцевальной площадки. На душе у Моше было очень неспокойно. С того времени как они спешно убрались из Цюриха, от Пиццу, Амальфи, Брутторе и Дотто не поступило еще никаких новостей. Взятие окружной полицией молочного завода породило ужасные слухи, которые докатились и до Нью-Йорка. Все, что нарушало установленный порядок, было неприемлемо для Комиссьоне. Синдикат привык решать свои внутренние проблемы без излишнего шума, не вызывая ненужных волн недовольства общественного мнения. То, что произошло в Цюрихе, было равнозначно объявлению войны государству в государстве.

— Комиссьоне, — продолжал Габелотти, — дала мне понять, что не одобряет личных инициатив, которые ставят под удар остальные «семьи».

Заметив, что Итало открыл рот, собираясь ответить, Моше торопливо сказал:

— Что вы ответили Комиссьоне, дон Этторе?

Габелотти посмотрел на него тяжелым взглядом.

— Правду, Моше правду… Я сказал, что вынужден был отправиться в Италию, чтобы выправить ошибки, допущенные не по моей вине.

— Не мог бы ты сказать, кем они были допущены? — безразлично-холодным тоном произнес Вольпоне.

Пропустив мимо ушей слова Итало, Габелотти продолжал смотреть на Юдельмана.

— Комиссьоне упрекнула меня в мягкости, Моше. И я вынужден был признать себя виновным.

— В чем, Этторе? — вежливо спросил Моше, сердце которого стучало все быстрее и быстрее.

— В том, что позволил действовать безответственному человеку, — мягко сказал Габелотти.

Вольпоне вскочил на ноги.

— Стронцо! Безответственный — это ты!

Габелотти сделал вид, что только теперь заметил присутствие Итало.

— Есть слова, которые не следует произносить, если хочешь жить долго…

Кипя от ярости, Итало процедил сквозь зубы:

— Старый тот, кто умирает первым. Постарайся это помнить.

Все! Больше ничего нельзя было сделать! Дело зашло слишком далеко.

— Господа! Господа! — начал Юдельман. — Умоляю вас! Забудьте личные разногласия! Мы должны решить главный вопрос: как вернуть два миллиарда долларов?

Этторе Габелотти встал. Его мертвенно-бледное лицо исказилось от гнева. Он ткнул пальцем в сторону Вольпоне.

— Ты — ничто! Ты делал глупость за глупостью! Ты узурпировал власть дона Дженцо. Не лезь больше в это дело! Когда я все улажу, твои наследники получат свою долю! Ты понял?

Вольпоне встал, подавшись вперед всем телом.

— Ты осмеливаешься мне угрожать! И это после того, что ты сделал с моим братом?

— Ничего плохого твоему брату я не сделал, — рявкнул Габелотти, ударив кулаком по столу. — Тварь, ты приказал убить О’Бройна!

— Нет! — закричал Вольпоне. — Не приказал убить, а собственными руками прикончил этого вонючего вора!

— Будь он жив, — побагровел Габелотти, — у нас уже был бы номер счета. Ты заплатишь за это!

— Господа! Господа! — взывал Юдельман. — Если вы останетесь вместе… еще не все потеряно… Клоппе по-прежнему в наших руках!

Неожиданно Юдельман замолчал. Лицо его вытянулось, исказилось, и он пробормотал, словно пораженный молнией:

— Черт возьми!

Никто никогда не слышал, чтобы он ругался. Его тон насторожил присутствующих, и все взгляды устремились на него.

— Я знаю, у кого есть номер счета, — не своим голосом проговорил он.

В Нью-Йорке стояла мерзкая погода. Капитан Кирпатрик надел непромокаемый плащ и разочарованным тоном произнес:

— Ну вот!..

Огромный зал аэропорта Кеннеди был забит народом.

Пятнадцать минут назад они приземлились. Они возвратились с пустыми руками, оскорбленные вшивым швейцарским полицейским, нежелание которого сотрудничать поразило их.

— Как подумаю, что они все были у них в руках… — сказал Кирпатрик с тоской в глазах.

Дэмфи стало жаль его.

— Я еще раз перепроверю все счета казино Западного побережья. В конце концов мы прихватим эту банду.

— Вы действительно в это верите, Скотт?

— Вспомните Аль Капоне! Ему тоже казалось, что он — неприкасаемый!

— Я хочу их схватить, понимаете? Я знаю, что этим я не возвращу жизни ни Кавано, ни Махоуни, но мне будет легче дышать. Скотт, хотите знать, что я думаю о Швейцарии?

— Говорите, старина…

Подбежал запыхавшийся Финнеган.

— Капитан, я поймал такси.

— Вас подвезти? — спросил Кирпатрик у Дэмфи.

— Нет, спасибо. За мной должна приехать жена.

— Быстрее, капитан, — торопил Финнеган. — Такси мало, а желающих — море… Могут увести наше!

— Иду, иду… Скотт, чем вы заняты завтра?

— Еще не знаю… В любом случае я вам позвоню.

Они попрощались, пожав друг другу руки…

Аксель Грин допил оставшееся в стакане виски и поморщился. Растаявший лед придал спиртному отвратительный привкус чая. Он привел в порядок разбросанные по столу бумаги и посмотрел на часы. Рабочий день подходил к концу. Он ослабил узел галстука, надел легкий пиджак и бросил взгляд в окно.

На Бей-стрит, как всегда, было столпотворение от нескончаемого потока фланирующих, глазеющих на витрины магазинов туристов. Два года назад Грин съездил в Лондон по домашним делам. К исходу третьего дня он возненавидел город, мелкий холодный дождь и постоянно серое небо. Несмотря на то что он был англичанином в десятом поколении, Англию он больше не любил. Семнадцать лет назад он приехал в Нассау на стажировку в Багамский кредитный банк и остался здесь навсегда.

Несмотря на местную окраску названия — «Багами кредит бэнк», — учреждение являлось британским филиалом, штаб-квартира которого находилась в Лондоне. «Багами» служил для проведения полулегальных финансовых операций британского правительства.

Начав простым служащим, Аксель Грин сегодня руководил отделом иностранных счетов. Деньги поступали и из Европы, чтобы после краткосрочного пребывания в одном из бесчисленных банков Нассау снова возвратиться в Европу. И все при этом что-то зарабатывали.

В Нассау он женился на американке, которая родила ему троих детей. Старший, Джон-Джон — его гордость, учился в выпускном классе колледжа.

В нескольких шагах от офиса плескался океан, всегда было солнце и прекрасная погода.

Он вышел на улицу и тут же попал в водоворот толпы, решая, пойти на пляж или нет.

— Мистер Аксель Грин?

— Да.

— Будьте любезны, сядьте в машину, — сказал высокий мужчина, кивнув головой в сторону «воксхолла» бутылочного цвета.

— Не понимаю вас.

Второй мужчина, стоявший рядом, открыл заднюю дверцу и, прежде чем Аксель успел понять, что происходит, втолкнул его внутрь машины. Все произошло так стремительно, что он не успел ни возразить, ни испугаться.

Третий, сидевший за рулем, резко сорвался с места.

— Я собирался пойти искупаться, — на всякий случай сказал Аксель.

— Сделаете это позже. Нам недалеко…

— Куда?

— Отель «Бич». С вами хотят встретиться.

— Со мной? Для чего?

— Все узнаете на месте, мистер Грин.

Когда машина остановилась у входа в отель, высокий счел нужным предупредить:

— Мы будем сопровождать вас вдвоем, мистер Грин. — Он отвернул полу пиджака, и Грин увидел рукоятку пистолета в кобуре под мышкой. — Я бы даже сказал — втроем. Думаю, что будет лучше, если все обойдется без эксцессов. Ясно?

— Для этого у меня нет причин, — сказал Грин.

— Прекрасно, мистер Грин. Пошли…

Эскортируемый с двух сторон незнакомцами, Грин прошел через весь холл, ответив по пути на приветствия нескольких своих знакомых. Все трое вошли в кабину лифта и поднялись на последний этаж.

Мужчина позвонил в дверь углового номера 1029. Дверь открылась.

— Сюда, мистер Грин. Эти господа ждут вас.

Грин оказался в гостиной с огромным окном во всю стену. От красоты открывавшегося вида перехватывало дыхание, но это, казалось, не интересовало пятерых человек, находившихся в комнате. Все пятеро встали. Один из них подошел к Грину.

— Поверьте, мне очень неприятно, что пришлось приглашать вас таким образом. Но дело не терпит отлагательств… Позвольте представиться… Моше Юдельман.

В голове Грина что-то щелкнуло. Он знал, кем был Юдельман.

— Это — мистер Габелотти.

Толстяк кивнул головой.

— Мистер Итало Вольпоне, — продолжал Юдельман. — Мистер Барба и мистер Кримелло, финансовые консультанты мистера Габелотти.

Грин был потрясен этой сценой знакомства. Обычно «крестные отцы» Синдиката не открывают своего лица.

— Что-нибудь выпьете, мистер Грин?

— С удовольствием, — ответил Аксель.

— С содовой или без?.. — спросил Барба, наливая виски в стакан.

— Со льдом, пожалуйста, — попросил Грин.

— Присаживайтесь, мистер Грин, присаживайтесь…

Грин сел в кресло. Никто, кроме Юдельмана и Барбы, не произнес еще ни слова.

— Ваше здоровье, мистер Грин, — сказал Юдельман, поднимая свой стакан. — И за успех предстоящей сделки…

— Сделки? — удивился Грин.

— Именно, сделки! — подтвердил Юдельман. — Великолепной для вас сделки. Вы станете богатым, мистер Грин.

— Меня это устраивает, — ответил Грин.

— Двести тысяч долларов — немалые деньги, не так ли? — твердым голосом произнес Юдельман.

— Что я должен сделать, чтобы заработать двести тысяч долларов?

— Немного. Сообщите нам сведения, которыми мы обладали, но которые, к сожалению, утеряны… Речь идет о номере счета, на который вы перевели деньги вашего клиента Дженцо Вольпоне в Швейцарию. Два миллиарда долларов, мистер Грин, переведенных в «Трейд Цюрих бэнк» 22 апреля. Вы можете дать мне номер этого счета?

— Это очень затруднительная просьба, мистер Юдельман.

— Вы знаете, кто мы? — добродушно спросил Юдельман.

— Знаю, — ответил Грин.

— Боюсь, что у вас нет выбора, мистер Грин. Чтобы облегчить ваши сомнения, я скажу вам следующее… — Юдельман отпил небольшой глоток виски. — Эти деньги принадлежат нам, и вы, надеюсь, в этом не сомневаетесь. Два человека, знавшие секрет, мистер Дженцо Вольпоне, брат присутствующего здесь мистера Итало Вольпоне, и мистер О’Бройн, адвокат мистера Габелотти, погибли при трагических обстоятельствах, не успев сообщить нам номер счета… Сообщив его нам, вы не делаете ничего предосудительного. Наоборот, вы совершаете акт справедливости и оказываете нам услугу, о которой мы никогда не забудем.

Аксель Грин откашлялся.

— Предположим, что я отказываюсь…

— После всех наших откровений, думаю, это невозможно, — перебил его Юдельман.

Грин кивнул головой.

— Да, — сказал он, — да…

— Не согласитесь ли вы принять двести тысяч долларов в знак дружбы и признательности?

Грин провел ладонью по лицу. Он знал, что все, сказанное Юдельманом, — правда. В голове его мелькнули цифры: 828384 — обычный цифровой ряд без всяких премудростей. Детская игра… А как бы на его месте поступили люди, которыми он восхищался, — герои книг? Они бы отказались говорить. Но Аксель Грин хотел жить. Он достаточно долго прожил в Нассау, чтобы не знать, что малейшее неподчинение Синдикату равносильно подписанию себе и своим близким смертного приговора.

— Мы знаем, что учеба Джон-Джона обходится вам дорого, — серьезным тоном сказал Моше. — Не забывайте, что у вас есть еще Поль и маленькая Кристина, из которой ваша жена хочет сделать балерину. Нет ничего лучше счастливой семьи, мистер Грин. Но правильное воспитание детей требует немалых денег…

— Значительных, — согласился Грин.

— Поэтому мои друзья и я решили вам помочь, предложив такую солидную сумму за вашу услугу — двести тысяч долларов!

— Я ценю это, — сказал Грин.

— Тогда позволю себе задать вам вопрос: какой номер счета?..

— 828384,— ответил Грин, глубоко вздохнув. — Да, 828384.

— Спасибо, мистер Грин, вы очень благоразумный человек. Двести тысяч наличными вам доставят домой завтра к вечеру.

В замочной скважине заскрежетал ключ. Он быстро сел на кровати и зажал в ладони небритый подбородок. Богу угодно, чтобы он умер грязным.

Вошедший незнакомец бросил на кровать черную повязку.

— Завяжите себе глаза.

Движением головы Клоппе отказался. Если умирать, то смотреть смерти в глаза!

— Чего ждете? Убирайтесь отсюда! Вы — свободны!

Клоппе продолжал сидеть не двигаясь. Мужчина зашел к нему со спины и набросил повязку на глаза.

— Предупреждаю, если вы ее снимите, я всажу вам пулю в череп.

Клоппе услышал характерный звук взведенного курка.

— Встать!

В нос ударил запах бензина, смешанный с порывами свежего воздуха. Когда за ним хлопнула металлическая дверца, он понял, что находится внутри микроавтобуса. Заработал мотор. Сначала он слышал шум города, затем только рокот проносившихся мимо машин. От резкого торможения его бросило вперед. Сидевший рядом с ним человек успел схватить его за плечо.

— Выходи… Мой приятель уезжает… Я остаюсь с тобой… Громко считай до двухсот. Потом можешь делать что хочешь… Начинай!

— Один, два, три, четыре, пять…

— Громче!

— Шесть, семь, восемь…

— Уже лучше! Продолжай!

Звук мотора удалялся…

— Тридцать два, тридцать три…

Клоппе замолчал. Ничего не происходило. Он снял повязку. На востоке всходило солнце. Он глубоко вдохнул свежий, пахнущий травой и деревьями воздух и осмотрелся. В пяти метрах от себя он увидел указатель: «Цюрих — 11 километров».

Он поднял руку. «Мерседес», не сбавляя скорости, пронесся мимо. Элегантно одетый водитель быстро отвел глаза в сторону.

Уже в двадцатый раз он поднимал руку, но водители одинаково стыдливо смотрели в этот момент мимо него.

А впрочем, разве он сам не поступал так же в аналогичных ситуациях? Он поклялся, что с сегодняшнего дня никогда не проедет мимо «голосующего» человека.

Сзади раздался звук затормозившей машины. Он оглянулся.

— Эй, папаша! Утренняя пробежка?

Их было трое в стареньком «джипе», на котором было написано: «Не смейтесь, возможно, здесь — ваша дочь!» Им было не более двадцати лет. Девушка была похожа на Ренату.

— Подвезете меня до Цюриха?

— Садись! Чем больше сумасшедших, тем смешнее!

Когда он вошел в дом, Шилин была в гостиной. Она выронила чашку чая из рук и бросилась к нему на грудь.

— Хомер!.. Хомер!.. Я столько выплакала! Тебе не сделали плохо?

— Нет… нет… Все в порядке. Но я должен срочно принять ванну.

— Слава Богу! Слава Богу!

Поверх ночной рубашки на ней был пеньюар. От нее вкусно пахло. Уткнувшись лицом в его плечо, она с трудом произнесла:

— Хомер, ты должен знать — в твоем банке был пожар…

Откровение Акселя Грина не улучшило отношений между Габелотти и Вольпоне. Со вчерашнего дня они не сказали друг другу ни слова, общаясь через своих советников. Оскорбления и угрозы, которыми они обменялись в Нью-Йорке, вырыли между ними такую пропасть, которую рано или поздно придется заполнить телом одного из них.

После ухода Грина Моше сделал отчаянную попытку к примирению.

— Господа! Господа! Цель достигнута! Никто теперь не может нам помешать завладеть нашими деньгами.

Дон Этторе снял трубку телефона. Он подчеркнутым жестом переключил его к громкой связи, чтобы каждый мог слышать, что ему будут отвечать. Этторе набрал номер своего швейцарского адвоката Филиппа Диего.

Когда адвокат ответил: «Слушаю вас», всем показалось, что он находится где-то рядом с ними.

— У меня есть интересующий нас номер, — сказал Габелотти. — Запишите.

— После вашего отъезда из Цюриха в городе произошло печальное событие: исчез один из наших самых уважаемых банкиров — мистер Клоппе.

— Мне остается только разрыдаться, — сказал Габелотти.

— Мы не понимаем, что происходит, — продолжал Филипп Диего. — Было совершено нападение на банк Хомера Клоппе. Вся полиция стоит на ушах… Есть смертельные случаи.

— Я не понимаю, какое мы имеем отношение к вашим местным событиям! — не выдержал дон Этторе. — Запишите номер счета и выполните все формальности по переводу денег!

— Этот парень один в банк не пойдет! — бросил Вольпоне Юдельману. — Немедленно предупреди Карла Дойтша.

Габелотти нахмурился, слушая ответ Диего.

— Мне кажется, я плохо вас понял, — говорил Диего. — Все финансовые операции приостановлены. Повторяю, банкир исчез!

— Я все хорошо понял! — рявкнул Габелотти. — Кто вам сказал, что банкира нет дома? И, в таком случае, что может помешать проведению этой рутинной операции?

— Ничего, разумеется, ничего… Если у вас есть номер и слово-пароль…

Габелотти бросил зверский взгляд на Анджело Барбу и Кармино Кримелло. Моше Юдельман и Итало Вольпоне замерли.

— Что еще? — побагровел Габелотти.

— Деньги были в обязательном порядке приняты под каким-то кодовым словом… Оно есть у вас?

— У меня есть номер! Этого достаточно! — отрезал Габелотти.

— Боюсь, что нет… — заметно волнуясь, сказал Диего. — Если предположить, что банкир объявится, то… гм… небольшое разногласие, имевшее место между нами, не позволит склонить его к выполнению нашей просьбы. Он будет строго следовать букве закона…

— Да что вы несете? — взорвался Габелотти.

Это было бы слишком глупо: когда деньги, казалось, уже лежат у них в кармане, снова удалиться от них на недосягаемое расстояние.

Моше сделал знак рукой, привлекая к себе внимание Габелотти.

— Скажите мистеру Диего, что вы перезвоните ему, — прошептал он.

— Оставайтесь на месте, я перезвоню вам, — прорычал Габелотти и бросил трубку.

Никто не осмеливался поднять на него глаза. Тишину нарушил Барба.

— Моше, вас не смутит, если минут пятнадцать мы переговорим между собой?

— Я сам хотел предложить вам это.

Барба, Кримелло и Габелотти вышли из гостиной. То же сделал и Вольпоне со своей командой.

Когда они остались одни, Моше огорченно покачал головой.

— Все пропало, Итало. Только Дженцо и О’Бройн знали пароль. Ни того, ни другого нет… Что делать дальше, я не знаю…

Вольпоне ударил кулаком по столу.

— Сука О’Бройн! Надо было убивать его медленно! Когда на него наезжала пила, он, вместо того чтобы заговорить, вспомнил свою свинячью мать! Мамма… мамма…

Моше словно пронзил электрический заряд.

— Повтори! Повтори! Что он сказал?

Итало удивленно посмотрел на него.

— Что с тобой, Моше?

— Что сказал О’Бройн под пилой?

— Мамма, — повторил Вольпоне. — Что из этого? Дерьмо умирало от страха. Он знал, что я с ним сделаю, знал! Вместо того чтобы отвечать, он звал на помощь свою проститутку мать.

Губы Юдельмана задрожали.

— О’Бройн был ирландцем, Итало, ирландцем! Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Вольпоне смотрел на него, как на сумасшедшего.

— Что ты несешь?

— О’Бройн тебе ответил, Итало! Человек перед смертью говорит на своем родном языке… Ни один ирландец не будет произносить слово «мама» на итальянском… «Мамма» — это пароль!

Перед входом в «Трейд Цюрих бэнк» прохаживались трое полицейских в униформе. У Хомера сжалось сердце, когда он увидел, во что превращен центральный холл банка.

Швейцар, как обычно, стоял на своем месте.

— Здравствуй, Виктор! — прошептал Хомер.

— Здравствуйте, мистер Клоппе! — уважительно поприветствовал его Виктор.

Несмотря на острую душевную боль, сердце Клоппе наполнилось гордостью. Он принадлежал к сильной, работоспособной расе. Какая бы катастрофа ни обрушилась на страну, банк всегда будет продолжать работать. Начиная со второго этажа ничего не было тронуто. С обычной активностью работали все службы.

Марджори, предупрежденная о его приходе, ждала его у двери в приемную. Она обратилась к нему так, словно ничего, абсолютно ничего не произошло с тех пор, как они виделись в последний раз.

— Вам многие звонили, сэр… Я всех записала. Вам нужен сейчас этот список?

— Позже, — ответил Клоппе.

— Вас соединять?

— Только с теми, у кого, по вашему мнению, важные вопросы.

Он доставал из стола бутылку «Уотерман», когда по интерфону Марджори сказала:

— На линии мистер Шмеельблинг. Соединить?

— Да.

— Хомер! Господи! Я не знаю, что думать! Что происходит?

— Ведется расследование.

— Куда мы идем? Нет, куда мы идем? Все перестали все уважать!

— О да! — вздохнул Клоппе. — Да, да…

Именно Шмеельблингу, «банкиру всех банкиров», восемь дней назад он доверил два миллиарда долларов. Его «интерес» за эти восемь дней составил 876 704 доллара. За такие деньги он еще лучше отремонтирует свой банк.

— Скажите, Хомер… Относительно того, что вы мне перевели… Вы помните?..

— Да.

— Что мне делать?

— Продолжайте, Эжьен… Продолжайте до очередных указаний…

— Это превосходно, друг мой! Именно это я и хотел от вас услышать.

— До свидания.

— До свидания.

Марджори проскользнула в святая святых и закрыла за собой дверь.

— Пришел этот полицейский, мистер Клоппе. Лейтенант Блеч. Он уже несколько раз заходил…

— Пусть войдет.

Хомер спрятал бутылку в стол и встал навстречу гостю.

— А, мистер Клоппе, рад видеть вас в здравии!

— Спасибо, лейтенант, спасибо!

— Ваша жена сообщила о вашем возвращении. Я приказал прекратить розыск…

— Приношу вам свои извинения за причиненное вам беспокойство. Нет мне прощения! Я должен был вас предупредить.

Лицо Блеча окаменело.

— Я не понимаю вас, мистер Клоппе.

— Видите ли, лейтенант, я был очень взволнован… Уехал, никому ничего не сказав… Мне нужно было побыть одному… подумать…

— Могу я вас спросить, где вы были, мистер Клоппе?

Банкир удивленно вскинул брови.

— Не думаю, чтобы это представляло для вас какой-нибудь интерес, лейтенант.

— Вы ошибаетесь, сэр! Погибли двое моих людей.

— Сожалею, лейтенант! Но если бы я был полицейским, я бы обратил внимание на тех, кем полиция совершенно не интересуется.

— О ком вы говорите?

— О левых, лейтенант.

Клоппе сделал три шага к двери и открыл ее.

— Не стесняйтесь прийти ко мне, когда ваше расследование продвинется вперед… Я всегда в вашем распоряжении…

Блеч козырнул и вышел. В приемной он увидел двух самых известных в городе адвокатов: Филиппа Диего и Карла Дойтша.

— Вы примете их? — спросила Марджори, предупредив Клоппе о посетителях. — Они очень настаивают.

— Да.

Филипп Диего заговорил первым.

— Мы все знаем… Скандал…

— Невероятно! — высказался Дойтш.

Клоппе стоял прямо, неподвижно, внимательно глядя на них.

— Я очень занят, — ледяным тоном произнес он. — Какова цель вашего визита?

— Итак, — начал Диего, — мой коллега Карл Дойтш и я представляем интересы одного нашего клиента, у которого есть номерной счет в вашем банке. Этот клиент поручил нам передать вам, чтобы капитал был сегодня же переведен в «Кэмикл интер траст», в Панаму.

— Под каким словом зарегистрирован счет?

— «Мамма».

— Номер счета?

— 828384.

— Сумма?

— Два миллиарда американских долларов.

Клоппе снял трубку телефона.

— Марджори, попросите Гарнхайма принести досье «Мамма».

В течение пяти минут ни один из троих мужчин не произнес ни слова, не сделал ни одного движения. Стояла абсолютная тишина. Мэрджори положила папку на стол перед Клоппе.

Хомер открыл папку, полистал бумаги и протянул Диего лист.

— Распишитесь в нижнем правом углу, пожалуйста.

Диего поставил свою подпись.

— Вы тоже, — сказал Клоппе Дойтшу.

Клоппе резко встал. Филипп Диего суетливо протянул ему руку. Клоппе сделал вид, что не заметил, и холодно произнес:

— До вечера все необходимые формальности будут сделаны.

Когда адвокаты вышли из кабинета, он подошел к окну и с задумчивым видом прижался лбом к стеклу.

Весна набирала силу. Самая прекрасная весна, которая когда-либо приходила в Цюрих.

Хомер Клоппе возвратился за стол и достал бутылку «Уотерман»…