Авоська с Алмазным фондом

Глава 9

– Ирина не думала о суициде? – спросил я.

Ольга заерзала на стуле.

– Ну… пару раз сказала, что лучше самой на тот свет уйти, чем от боли мучиться.

Я подлил ей в чашку чаю.

– Но ведь Ира была верующей, а самоубийство – большой грех.

– Из чего вы сделали вывод про религиозность Вилкиной? – удивилась Оля. – Нет, она не ходила в церковь.

– Среди ее вещей нашли несколько книг божественного содержания, – пояснил я. – И еще золотой крестик на цепочке, который…

Я быстро проглотил окончание фразы: «висел на шее трупа» и соврал:

– Лежал на тумбочке.

Девушка потянулась к пирожному.

– А‑а‑а… Иришка в последнее время подрядилась религиозную литературу раздавать. Не знаю как, но она эту работу нашла в каком-то центре, не в храме. Им там нужны молодые люди, распространяющие издания. Вилкина ходила по институтам, школам, вручала девчонкам и парням брошюрки, а вместе с ними приглашение на дискотеку.

– На танцы? – удивился я.

Оля поморщилась.

– Думаю, там какая-то секта, куда заманивают новых членов. А как ребят зазвать? Вот и устраивают бесплатные вечеринки. Кто-то разок придет и больше не появится, а другому понравится, станет постоянным посетителем, не заметит, как в секту вступит, все деньги в их кассу попрет.

Светлова обхватила чашку ладонями, сказав:

– Что-то холодно стало… А почему вы Ирой интересуетесь? Что с ней случилось? Зачем в ее комнате рылись?

Я ожидал, что Ольга задаст эти вопросы сразу, подойдя к столику в кафе, и заранее заготовил ответ.

– В доме под снос обнаружили мертвого человека.

Собеседница зажала рот рукой.

– Ой!

– К сожалению, пока личность самоубийцы не установлена, – осторожно сказал я.

– Почему? – удивилась Светлова. – В телесериалах показывают, что это просто сделать – пальцы краской мажут…

Рассказывать ей о том, в каком состоянии находятся останки, категорически нельзя.

– Верно, – согласился я, – но папиллярные узоры надо сравнить с Ириными, а у нее никогда не брали отпечатки.

Ольга опустила глаза.

– Значит, нельзя понять, кто мертвец… Мне же надо вам всю правду рассказать?

– Желательно, – кивнул я.

И услышал неожиданное:

– Ирина мне квартиру отдала из-за сектантов, которые сначала ее в свою паутину заманили. Они же там все ласковые, душевные. В общем, слушайте дальше…

Вилкина стала книги раздавать, и пару недель ей за это платили. А потом спросили:

– Почему ты такая бледная? Пойди выпей в нашем буфете чайку, съешь бутербродов с сыром. Денег за еду не надо платить.

Ира приняла приглашение. К ней за столик подсела тетка лет пятидесяти, завела разговор, и девушка сама не поняла, как все-все ей растрепала – про свою болезнь, про новую квартиру. И Вилкину взяли в оборот. Сначала любовью окутали, кормили-поили бесплатно, затем стали какие-то микстуры давать, пугать принялись:

– Если умрешь, кто тебя похоронит по-человечески? Кто поминки устроит? Отпиши нам свою новую жилплощадь, мы ее потом продадим, деньги на памятник тебе истратим, молиться будем за твою душу.

Вот тут до Ирины дошло, что к чему. Она перестала ходить в секту, но ласковые люди от нее не отставали. Тогда Вилкина подарила однушку Светловой, а сектантам заявила:

– Все, нет квартирки.

И уехала в Балуево, подальше от уродов, ну и заодно на родные места поглядеть…

– Вот как все было, – закончила повествование Ольга.

– Помните название той организации? – спросил я.

– Нет, она его не упоминала, – вздохнула собеседница.

– А где их офис?

– Понятия не имею.

– Имя кого-нибудь из руководителей секты знаете?

Светлова схватила очередную бумажную салфетку и приложила ее к глазам.

– К сожалению, нет. Ирка ничего-ничего мне о секте не сообщила, кроме того, что порвала с ней и хочет временно в Балуеве заховаться. Мол, боится, что главари ее найдут и отомстят, что однушку не получили. Думаю, в доме другая девушка умерла. И крестик точно не Иркин. Вы на него внимания не обращайте, лучше выбросьте побыстрее – плохая примета чужой крест трогать. Да-да, прямо сегодня вышвырните! Иришка в бога не верила. Как же тяжело жить, когда рядом родного человека нет… Ой, плохо, что мы с ней одни-одинешеньки на свете…

– У Вилкиной есть брат, – напомнил я. И поправился: – Вернее, он не совсем брат, но Ира его таковым считала.

Светлова кивнула.

– Слышала про него, но они ведь не общались.

Я колебался пару мгновений и сказал правду:

– Ирина приезжала ко мне с просьбой найти Константина Ерофеевича Вилкина, внука своего отца от первого брака.

Оля разинула рот.

– Даже так? А мне ничего про это не сказала. О брате она в детстве всего один раз упомянула, когда только в интернат попала, сообщила, что ее родители погибли, а Костя учиться уехал. Я ей посоветовала: «Попроси Марию Алексеевну с твоим братом связаться. Он навещать тебя станет, может, к себе возьмет. Но Ира ответила: «Мы с ним не дружили, он старше, да и не брат мне, а внук папы от другой жены. Не хочу его никогда видеть и говорить о нем не желаю». Я поняла, что ей почему-то неприятно вспоминать Костю, и мы о его существовании забыли. Белкина о нем тоже помалкивала, хотя Мария Алексеевна всегда родню детдомовцев искала.

Я отодвинул пустую чашку.

– Константин на самом деле не очень-то хороший человек, я беседовал с ним. Он бизнесом занимается.

Ольга, успевшая взять чашку, пролила чай.

– Бизнесом? Константин богат?

Я вспомнил новую иномарку, на которой Вилкин-Ухов приехал на встречу, его совсем не дешевые часы, модный костюм и промолчал. Но отчего-то подумал: во времена моего детства наличие у человека собственного автомобиля, золотого брегета и пиджачной пары из шерсти наивысшего качества свидетельствовало о полнейшем материальном благополучии субъекта. А если у него была ушанка из меха ондатры, сразу становилось ясно: сей индивидуум в придачу к толстому кошельку обладает высоким положением в обществе. Круче этого головного убора, покупаемого в особой секции ГУМа, куда не имели доступа простые смертные, были только «пирожки» из серого каракуля, которые отчего-то любило высшее руководство страны.

Я, семилетний, наблюдая по телевизору за парадом седьмого ноября на Красной площади, спросил у матери:

– Мамочка, почему правительство одинаково одето? И у них глупые шапки. В них же холодно – уши мерзнут.

Николетта моментально отвесила мне оплеуху и заорала, повернув голову в сторону кабинета отца:

– Вот оно, твое воспитание, Павел! Из-за Вавы нас в Сибирь сошлют, будешь свои книги тамошним медведям вслух читать. Иван! Советское правительство не может выглядеть глупо. Ты хочешь бегать писать во двор и там же каждый день мыться из лейки?

Я был мальчиком с живым воображением, поэтому сразу представил, как выхожу из подъезда дома, расположенного в самом центре Москвы, на оживленную улицу, устраиваюсь около дерева, потом раздеваюсь, беру лейку… Ясное дело, я перепугался и прошептал:

– Нет.

– Вот еще раз сболтнешь чушь про самых лучших, справедливых, умных, красиво одетых вождей СССР – и лишишь семью теплого туалета, горячей воды и много чего другого! – пригрозила маменька.

Я потом лет до тринадцати боялся, что к нам придет хмурый сантехник, отвинтит и унесет унитаз, выломает ванну… Одним словом, я тогда по одежде и машине человека мог составить мнение о его положении в обществе. А теперь такой субъект, вполне вероятно, беден, как заяц в поле, просто он набрал кредитов.

– Обалдеть! – продолжала изумляться Оля. – У Ирки обеспеченный брат!

– Назовите, пожалуйста, имя врача, который лечил Вилкину, – попросил я.

– Не знаю его, – ответила Светлова.

Я попытался хоть что-то выяснить:

– Это мужчина или женщина?

Ольга пожала плечами.

Но покойная Элеонора научила меня не пасовать перед первой трудностью.

– Какую поликлинику посещала Ира?

– Московскую.

Вот здорово! А я‑то думал, что Вилкина пару раз в месяц летала в Нью-Йорк.

– Адрес учреждения подскажите.

– Никогда его не слышала, – покачала головой моя собеседница. – Ирка ничего про лечение не говорила. Вообще. Я пыталась спросить, а она разозлилась: «Отстань, без тебя плохо». Вилкина такая, любит из всего тайну делать. Меня вечно расспрашивала, прямо в печень лезла, и о парнях, и о работе, а о себе – молчок. Про болячку сообщила, а о лечении нет. Жаловалась пару раз, что ей от таблеток плохо, и только.

– Ира принимала лекарства? – уцепился я за крохотную ниточку.

– Ну, конечно, – сказала Светлова. – Все, кого лечат, пилюли глотают, но я ни разу упаковку не видела.

Я решил не предаваться унынию. Что за хворь подцепила Вилкина, Ольга сказать не может, где и кто лечил Ирину, тоже не знает. Очень странно, что в комнате умершей не нашлось никаких медикаментов, кроме пустых блистеров из-под средства от гипертонии. Но, может, этот факт работает на мою версию? На кровати лежала не Ирина. Вилкина жива, уехала в местечко Балуево, откуда родом, чтобы там получить инъекцию приятных воспоминаний и спрятаться от сектантов. Вот почему в убогой комнате отсутствуют летняя одежда и медикаменты. Последние Ира взяла с собой, а шмотки надела. Единственное, что мешает поверить в эту версию, – завещание на тумбочке. Зачем его составлять, если не собираешься умирать?

Светлова словно услышала мои мысли.

– Знаете, вот подумала я сейчас немного, и кажется мне, что Ира могла отравиться. Она боялась, что ей больно будет, если лечение не поможет и умирать придется. А завещание составила потому, что опасалась: вдруг квартира мне не достанется, потому что акт дарения неправильно составлен… Или… Ну, не знаю, что еще. Считаете, глупо такую бумагу писать, если все равно жилье уже отдала?

– Немного странно, – ответил я. – Ведь подарок нельзя отнять.

– Ира, вероятно, полагала иначе, – уперлась Ольга. – Я просто на две части раздираюсь. Могла Вилкина с собой покончить? Да. Могла уехать в Балуево? Тоже да. Вы все проверьте, скатайтесь в эту деревню. Туда недолго ехать, если на скором, одна ночь всего. Верила Ира в бога? Нет! Крестик не ее, но раз он на тумбочке лежал, значит, умерла не Вилкина. Хотя Ирке кто-то мог его подарить. Скажем, она с Марией Алексеевной встретилась, а та бывшей воспитаннице оберег дала… Ира умерла? Или нет? Голова кругом.

Я решил не впадать в грех уныния и вынул кошелек.

– Простите за долгую беседу. Вот моя визитка, если вспомните что-то интересное, позвоните. Вдруг Ирина с вами свяжется? Да, чуть не забыл! У Вилкиной был кавалер, который мог подарить ей нижнее белье стоимостью пару сотен евро?

Ольга схватила пирожное и принялась с аппетитом его есть.

– Никого у Ирки не было.

Я почему-то ощутил волнение.

– У вас случайно не найдется образца почерка Вилкиной? Может, сохранилась открытка на Новый год?

– Зачем нам друг другу писать? – хмыкнула Оля, доедая «картошку». – Глупо это, легче сказать, чего хочешь.

Я встал.

– Еще раз спасибо.

Светлова исподлобья глянула на меня.

– Я сидела тут долго, а время дорого. Хотите сладкой ерундой отделаться? Из-за вас я заработка лишилась, не поехала к клиенту.

Я не стал ловить девушку на лжи, не напомнил, как она, беседуя со мной по телефону, сообщила, что совершенно свободна сегодня, просто достал купюру и положил на стол.