Авторское кино

Эпизод четвертый. «Человек, который кричал»

Лукаш Чермак не спал. Дневной конфликт, произошедший между его женой и Арманом, будоражил сознание режиссера. Лукаш был счастлив и горд от того, что эмоции актеров получились настолько подлинными в сюжетно важной сцене его художественного фильма. То, что режиссер творил с душой своей жены, в тот момент его волновало меньше всего. Куда больше его беспокоило сохранение настроения подлинности в чувствах и эмоциях, царящих на съемочной площадке.

Наконец, спустя несколько часов, Лукаш Чермак стал дремать внутри своего спального мешка. В тот самый момент, когда глубокий сон уже окутывал режиссера, по его обросшему лицу пробежала тень, упавшая со стороны окна. Лукаш быстро открыл глаза и приподнялся в спальном мешке. За мутным стеклом окна, в лунном свете, стоял женский силуэт с чуть покачивающимися на ветру волосами. Он стоял к режиссеру в профиль и, задрав голову, смотрел на луну. Лукаш нервно сморгнул и снова удивленно уставился на окно. Силуэт исчез, словно был причудливой игрой тени или галлюцинацией из разгулявшейся фантазии режиссера.

— Корнелия…, — прошептал Лукаш Чермак и тихо выбрался из спального мешка.

Режиссер прошел мимо спящих на полу мужчин и, скрипя ступенями лестницы, поднялся на второй этаж. Через открытую дверь, из комнаты Корнелии, на пол коридора падала полоса лунного света. Лукаш Чермак встал в дверном проеме комнаты и мрачно посмотрел на пустой спальник своей жены и большое разбитое зеркало, чьи осколки зловеще поблескивали в лунном свете. Через минуту режиссер спустился по лестнице, заглянул в гостиную комнату и только тогда заметил, что в густом сумраке сопят трое мужчин. Звукорежиссера Вислава в гостиной не было. Лукаш поспешно надел широкополую шляпу, накинул на плечи куртку и тихо хлопнул входной дверью дома.

Над Карпатами стояла лунная ночь. С деревьев с тихим шуршанием спадали и, закручиваясь в воздухе, черными пятнами улетали листья. У крыши старого дома, со злым, тихим писком кружилась пара серых летучих мышей, которым подпевали покосившиеся ставни окна. Вокруг заросшего мхом и порослью массивного фундамента шептала подсыхающая, высокая трава. В эту беспокойную симфонию ночи неожиданно ворвался одинокий мужской крик. Он прозвучал протяжно и хрипло, словно эхо от оружейного выстрела, и затих в звуках ночных Карпат.

Спустя час, Лукаш Чермак вернулся в дом и справился у проснувшейся и перепуганной съемочной группы, не вернулись ли Корнелия и Вислав. Узнав, что его жена вернулась несколькими минутами ранее, режиссер, прихватив камеру, взбежал по ступеням на второй этаж. Корнелия сидела на полу комнаты в шелковом халате и, словно играющий ребенок, медленно передвигала указательным пальцем осколки зеркала, составляя из них причудливый узор. Босые ноги девушки, по самые колени, были вымазаны глиной. Лукаш Чермак наставил на жену объектив камеры и заговорил дрожащим от волнения голосом:

— Где ты была, дорогая?

— Я гуляла, — промурлыкала Корнелия озорным тоном.

— А где Вислав, ты знаешь?

— Вислав, — девушка странно хихикнула, передвигая пальцем очередной осколок. — Зря он тогда убежал. Мы бы могли здорово провести время…

— Да что с тобой такое, Корнелия? — спросил режиссер, продолжая снимать свою жену на камеру. — Ты сама на себя не похожа!

— Лукаш, я соскучилась, — девушка поднялась с пола и, держа маленький осколок зеркала, подошла к мужу. — Останься этой ночью со мной…

— Пойдем вниз, в гостиную…

— Неет, — пропела Корнелия. — Я хочу побыть с тобой наедине.

— Не думаю, что при сложившихся обстоятельствах это уместно…

— Ты боишься? — спросила девушка и расхохоталась.

Режиссер болезненно отшатнулся и, смерив жену высокомерным взглядом, вышел из комнаты. Выражение лица Корнелии тут же помрачнело. Она посмотрела в темный прямоугольник дверного проема комнаты взглядом хищника.

— И не зря…, — прошептала девушка вслед мужу.

В разгорающихся оттенках бледного, осеннего утра, Лукаш Чермак сидел в гостиной комнате в окружении своей съемочной группы. Влад, Зигфрид и Арман мрачно переглядывались между собой, не нарушая тяжелого, затянувшегося молчания. Единственным, что разбавляло эту вязкую и зловещую тишину, было пугающе веселое пение Корнелии, доносящееся со второго этажа.

— Босс, извините за то, что я сейчас скажу, но это все зашло слишком далеко, — нарушил молчание осветитель Зигфрид. — Мне самому становится до жути страшно…

— Поверь, оно того стоит, — отрезал Лукаш Чермак, не глядя на мужчину.

— Серьезно? — Вскочил с пола Арман. — А как же человеческая жизнь?

— Эй, не забывайся, дружище, — сверкнул глазами Лукаш Чермак. — Не пользуйся моим особенным к тебе отношением.

— Ты, действительно, фанатик, Лукаш! — Арман схватил со своего рюкзака пачку сигарет и, выйдя из комнаты дерганной, не свойственной ему походкой, хлопнул входной дверью дома.

Режиссер проводил актера мрачным взглядом и тяжело поднялся с края старого дивана, на котором сидел. Когда мужчина заскрипел ступенями лестницы, поднимаясь на второй этаж, мимо него, вниз, сбежала Корнелия в ярко красном платье. Румяная и довольная, она даже не взглянула на мужа, словно его не было вовсе. Лукаш Чермак остановился на середине пути и обернулся ей вслед. Тяжело вздохнув, режиссер продолжил свое восхождение.

Разбитое зеркало блестело на полу комнаты Корнелии замысловатым узором. Лукаш опустился на колени, поставил на пол включенную видеокамеру и принялся медленно складывать осколки вместе, словно большую, острую с краев мозаику. Спустя тридцать минут, режиссер сложил все зеркальные кусочки и окинул мрачным взглядом результат своих трудов. Не доставало одного длинного, чуть изогнутого осколка.

Корнелия ходила вокруг сарая без окон, изредка касаясь рукой его шершавой, деревянной поверхности. Девушка ступала босыми ногами по холодной траве и улыбалась, не обращая никакого внимания на Армана, который, дымя сигаретой на длинном крыльце старого дома, напряженно за ней наблюдал. Очередной орех, спрятанный в щели между досками, не вызвал у девушки никакого удивления, будто она точно знала, что должна была его найти. Жена режиссера надавила пальцами на бугристую скорлупу, украшенную орнаментом из зеленой краски, и достала записку с парой жемчужных бусин и красной тесемкой.

На крыльцо дома вышел оператор Влад и наставил на Корнелию включенную видеокамеру. Девушка тут же скрылась за углом сарая, прижавшись к его стене изящной спиной. Она сжала находку в кулаке и трепетно, словно любимое дитя, поцеловала его.

— Бедная, бедная моя Дора Миллер…, — прошептала Корнелия.

После обеда Лукаш Чермак взял с собой Влада и сказал остальным, что спустится в лес, к охотничьему домику старика Ежи, чтобы один из его сыновей помог им обыскать местность. Режиссера и его оператора не было целый день, и вернулись они только под утро, мрачные и напуганные. Лукаш собрал всех обитателей дома на кухне и, выдержав паузу, под прицелом включенной оператором камеры, тихо заговорил:

— Господа, я прошу всех одеться и следовать за мной, — режиссер заметил, как с кухни ускользает его жена, и повернулся к ней. — Тебя это тоже касается, Корнелия…

Четверо мужчин и девушка шли цепью по жухлой траве, пока возглавляющий это шествие режиссер не остановился у самого откоса, за которым вниз уходил заросший мелким кустарником пологий склон. Лукаш Чермак удручено постоял на его краю, словно над могилой, и повернулся к своей команде. Следующей к краю откоса подошла Корнелия. Внизу, у большого пожелтевшего куста, лицом вниз лежало тело мужчины. Девушка отшатнулась назад и, обхватив себя руками за плечи, с ужасом в глазах посмотрела на мужа.

— Как…, как это случилось? — задыхаясь спросила Корнелия.

— Из его спины торчал обмотанный бинтом осколок зеркала…

— Но я не…, — прошептала Корнелия дрожащим голосом и, горестно разрыдавшись, упала на колени. — Я не помню! Я совсем ничего не помню!

Чуть поодаль от режиссера и его рыдающей жены стоял оператор Влад. Он снимал происходящее дрожащими руками и, казалось, сам был близок к состоянию обморока. Арман и Зигфрид многозначительно переглянулись между собой и, не сказав ни слова, направились обратно к дому, находящемуся в пятистах метрах от них.

Вечером Корнелия сидела в сумраке на полу своей комнаты и, покачиваясь, смотрела на отдающие холодом осколки зеркала. Девушка не знала, сколько времени прошло с того момента, как она увидела тело Вислава. Горло саднило от боли. Гуляя босыми ногами по холодной земле, жена режиссера простыла. Желая выпить воды, она покопалась в своих вещах, но не нашла пластиковую бутылку и, наконец, решилась спуститься на первый этаж. Вступив на ступень лестницы, девушка услышала голос своего мужа, разговаривающего с Зигфридом.

— Я не могу обратиться в полицию! — шипел на осветителя не на шутку встревоженный режиссер. — Она же моя жена! Корнелию посадят или признают невменяемой! И тогда все! Понимаешь? Все!

— Но она убила человека, Босс, — голос Зигфрида звучал фальшиво и неуверенно, словно он сам не верил в то, что говорил. — Мы же не можем оставить это вот так…

— Завтра вечером мы уедем. Я увезу Корнелию из страны…

Жена режиссера ушла обратно в свою комнату и присела на край подоконника. Зловещее нечто, что преследовало Корнелию с детства, снова вернулось и затаилось где-то рядом. Оно шипело на нее из углов комнаты и постепенно приближалось, скользя по полу. Девушка учащенно задышала и испуганно прижалась спиной к холодному стеклу окна. Хотелось спрятаться, раствориться. Лишь бы покинуть этот дом. Тут Корнелия вспомнила про грецкий орех, который нашла последним. Бросившись в темноту, словно в осиный улей, она дрожащими руками достала его из отделения рюкзака.

— Помоги мне, Дора, — шептала девушка в темноте. — Я не знаю, что мне делать. Пожалуйста, помоги мне…

В коридоре второго этажа послышались тяжелые шаги, и Корнелия испуганно отползла к стене, словно была приговоренной к казни, и близился час рассвета. Через мгновение свет керосинового фонаря залил комнату персиковым цветом, в котором глаза девушки блестели, словно у загнанного в ловушку зверя. На пороге комнаты стоял оператор Влад, он оглянулся назад, в коридор, и прикрыл за собой дверь.

— Корнелия, — Влад выдержал короткую паузу, которая показалась девушке целой вечностью, — мне нужно с тобой очень серьезно поговорить…

— Он был твоим хорошим другом, — прохрипела девушка из угла комнаты, в который обреченно забилась. — Мне очень жаль…

— Речь не о нем, — оператор снова оглянулся на дверь. — Речь о тебе.

— Я ничего не помню! Ясно? — резко перешла на крик девушка. — Вы, все вы знаете, что я иногда хожу во сне! Как я могу отвечать за то, чего не помню! Как вы смеете обвинять меня?

Корнелия бросилась на Влада, стараясь вцепиться ему в лицо, но мужчина увернулся, и девушка пролетела мимо него, ударившись ладонями о стену, с которой в свете фонаря заклубилась пыль. Жена режиссера принялась колотить оператора руками, а он, как мог, уклонялся от ее хаотичных атак.

— Убирайся! Все убирайтесь! — надрывно кричала Корнелия. — Я ничего не помню! Слышите? Я совсем ничего не помню!

Неожиданно, между Владом и девушкой прыгнул крупный, дымчатый кот. Сверкая желтыми глазами, он утробно заверещал, встав перед мужчиной на дыбы. Оттесняя его к двери, животное шипело и било в воздухе лапой. Оператор вывалился в коридор, открыв своим весом дверь, и, поспешно перекрестившись, побежал прочь. Кот тут же успокоился и, урча, принялся ласково тереться о дрожащие ноги Корнелии.

— Спасибо, Дора, — прошептала девушка.

По лестнице, с грохотом, поднимался Лукаш Чермак. Корнелия слышала его едкие ругательства и сбивчивое дыхание. Не дожидаясь мужа, девушка взяла кота на руки, зашла в комнату и закрыла дверь, опустив засов.