Аз есмь, или Почти Хранитель (СИ)

Глава 52 Виктория

Как не странно, но прогулка наружу оживила во мне надежды на перемены.

Еще наблюдая за Толиком, когда он сдирал тенета со стен, у меня замаячила смутная мысль о том, что возможно там, на стенах я найду что-то, что мне поможет. А пока я осматриваю стены…

— Толик…

— Мммм?

— Ты не мог бы попробовать связаться с Ариасом?

— Почему я? — мне показалось, что он посмотрел на меня более внимательно, чем требовала моя просьба.

— Я собираюсь связаться с Библиотекой… Как Хранитель.

Мой ответ кажется его удовлетворил. Хотя я его все-таки здорово раздражала. Потому что прежде чем начать поиск мага он переместился подальше от меня в противоположный угол. Меня это тоже вполне устраивало.

Я знала, что Библиотека мне сейчас не поможет. Потому что все, что в ней находилось, хранилось и у меня внутри. С этим я могла разобраться в любой момент. А вот фрески…

И я начала осмотр с левой стороны — там, где смутно угадывалась сценка явно из времен постройки Библиотеки. Сюжет изобиловал строительными подробностями. И в центре всей сцены находился сам Ариас. Он узнавался по величественной позе и фигура его была выписана с самыми мельчайшими деталями начиная от узора на платье и заканчивая вензелями на книге, которую он держал в руках. Портретное сходство угадывалось в темных развевающихся на ветру волосах, сведенных в строгом треугольнике бровях и орлином узнаваемом профиле.

Следующая сцена описывала процесс обучения и наставления писарей, которые создавали письменные шедевры для Библиотеки. И снова Ариас стоял в центре — величественный и гордый. Он поднимал кверху указательный палец то ли грозя мне, то ли наставляя меня… Рассматривая эту сцену, мне показалось, что я вижу какое-то несоответствие. В первом случае я это списала на разницу в подробностях, с которыми неизвестный художник расписывал центральную фигуру. Но тут было что-то еще. Ариас в этой картине был какой-то не такой. Может быть чуть был изменен угол наклона руки по отношению ко всей фигуре, но его жест никак не сочетался с ней самой. В нем была какая-то неуверенность.

Я решила подумать об этом позднее и перешла на противоположную стену, на которой была изображена сцена похорон мага. В центре находился подиум, на котором возлежал сам Ариас, вернее его тело. А вокруг скорбели служители храма. И снова мне показалось, что художник специально писал сцену на контрасте не для того, чтобы увековечить память о великом маге. А чтобы… посмеяться над ним.

«Тонкая работа, — подумалось мне. — Возможно, я и еще что-нибудь увижу интересное…»

Только не в этот раз. У меня оставался последний сюжет. И я должна была рассмотреть его подробно для того, чтобы потом в присутствии Толика просто восстановить его по памяти на внутреннем экране и спокойно подумать.

Четвертый сюжет рассказывал о поклонении, которое выказывали люди, собравшиеся под горой. Ариас снова был изображен в центре парящим над землей духом. Руки его были сложены на животе и поза выражала смирение… Если бы не все остальное в нем. Чуть большая сутулость, чуть больше наклоненная вперед голова, комично раздвинутые босые ноги, выглядывающие из-под платья…

Да. Художник явно издевался над великим магом. И если сам маг не смог этого увидеть (а он наверняка сам лично принимал работу неизвестного художника), то не мог ли этот скромный мудрец, так тонко посмеявшийся над могущественным чародеем, оставить еще какую-нибудь информацию, скрытую от праздного любопытного глаза и понятную для посвященного?

Я едва успела вернуться на место, в котором находилась при Толике, когда он сам внезапно откинулся назад, с громким стуком ударившись головой о стенку позади себя.

Я устала ждать, когда он откроет рот, поэтому спросила сама:

— Ну что, он там?

— Я, вот, Виктория, раздумываю — а не помолчать ли мне в ответ на твои вопросы, — голова его подозрительно склонилась вправо, а глаза хищно прищурились.

— Ты мне не доверяешь?

— Ариас. Ариас тебе не доверяет. Он мне сказал, что ты специально прервала процесс.

— И ты ему веришь? Неужели ты думаешь, что у меня хватило бы на это сил? Я ведь даже не начинающий маг. А Библиотека прежде всего помогает главному своему хозяину, и лишь только потом его слугам. Так что, старик тебе врет. Он сам не справился с процессом. Возможно, забыл нужные слова. Столько веков прошло…

Я поняла, что нужно двигаться дальше, пока Толик не развил тему моего вмешательства.

— Он что-нибудь предлагает?

— Нет. Он сыплет проклятьями в наш адрес. Я долго слушал его, и понял лишь то, что он во всем винит тебя.

— Но это просто нелепо. Зачем? Или ты думаешь, что я так глупа, чтобы начать экспериментировать с собственной жизнью?

— Нет. Так я не думаю.

Я вздохнула с некоторым облегчением и решила его приободрить.

— Я обращалась к Библиотеке. Нашла несколько интересных описаний. Но пока в них только информация о строительстве. Возможно, надо поработать еще.

— Работай. А я пока посмотрю на стенки.

От этой его фразы моя душа сжалась от страха. Потому что все внутри меня кричало о том, что мне нужно сохранить в тайне все, что я узнаю. Обязательно!

Но он уже направился влево, и я сразу успокоилась — он не видел начала, значит, есть надежда, что не разгадает и скрытых в картинах тайн. Во всяком случае, его несообразительность дала мне время. А оно мне было сейчас нужно как никогда.

Я прикрыла глаза и принялась восстанавливать по памяти подробности увиденных мною сюжетов. Мне было не трудно, потому что Библиотека помогала мне. Видимо, это входило в ее обязанности.

Когда все сюжеты были выстроены мною в ряд на моем внутреннем экране в нужной последовательности, я вдруг ощутила постороннее вмешательство. Словно кто-то подглядывал за мной. Я распахнула глаза и посмотрела на Толика. Он в этот момент рассматривал фреску и на меня не обратил не малейшего внимания.

Ариас! Это он! Надо быть осторожной. Я не знала, может ли дух мага влезть в мою голову, но меры предосторожности я должна была предусмотреть.

Я подумала, что Ариасу было не до меня, когда я рассматривала фрески, потому что он беседовал с Толиком. Но теперь, возможно, он наблюдает за нами.

Что же делать?

И я решила попробовать подключить семью Зотовых. В конце концов, раз они меня ввергли в эту историю, пускай теперь из нее и вытаскивают. Кроме того, мне смутно казалось, что я могу попробовать простить Стасу его предательство. И было ли предательство? Я сомневалась, и это мне дарило надежду на примирение с моим бывшим сероглазым счастьем… Тем более что теперь, по прошествии времени, я уже не испытывала отвращения, вспоминая сцену последней его регенерации, а только душа моя при этом воспоминании сжималась от жалости и сочувствия. Я словно свою ощущала его боль. Это, конечно, не меняло моих намерений, которыми я преисполнилась, вступая в последний раз во чрево горы. Но теплящаяся в моих мечтах слабая надежда на возможность примирить возникшие меж нами противоречия все больше убеждала меня попробовать это сделать.

И я пожелала оказаться в доме, в котором еще совсем недавно строила воздушные замки вместе с любимым.

Дом казался пустым. Мне даже подумалось, что возможно семья Зотовых перебралась в деревянный коттедж. Там было уютно и можно было затопить камин. Но выглянув в окно, я увидела лишь пустые темные окна.

Я уже начала паниковать, проносясь по пустым коридорам второго этажа, пока слабый отсвет снизу не привлек мое внимание.

В столовой явно кто-то был.

Он сидел за столом молча и неподвижно, и мне даже показалось, что он тоже как и я находится вне своего физического тела. Перед ним стояла тарелка с остатками гречи и котлеты. Видимо, ужин закончился довольно давно и все разошлись по комнатам. И я только что сообразила, что за окном глубокая ночь.

Когда он все-таки увидел меня, то подался вперед и тихо прошептал:

— Прости меня, Вика. Я виноват. Я сделал не правильный выбор.

Прежде чем что-либо предпринять, я очень внимательно прислушалась к себе. Вроде слежки не было. Значит, стоило попробовать.

Я молча нависла над его тарелкой и попыталась заставить гречку сложиться в слова. Слова получились корявыми, но понятными — «Стекло и много графита».

Он понял меня и тут же кинулся из комнаты вон. Послышался звон стекла. А вскоре он вернулся. Кроме большого осколка в его руках было несколько карандашей.

Осколок он расположил на столе, сдвинув недоеденный ужин в сторону. И вскоре на краю осколка уже выросла небольшая кучка графита. И я, не теряя времени, начала воссоздавать первую фреску. Я сознательно оставила без внимания центральную фигуру, обозначив ее присутствие лишь большой буквой Х. Весь первоначальный процесс занял у меня несколько минут — ровно столько, сколько потребовалось для воссоздания общей размытой картинки. А дальше я приступила к подробностям. И пока я проецировала рисунок на стекло, сама начала ясно видеть подробности. Я уже поняла, что самым важным был участок в правом верхнем углу. Там находилась фигура с развернутым свитком в руках. Этот человек скорее всего был архитектором, потому что рисунок на свитке был явно частью какого-то сложного чертежа.

Закончив с изображением, я с отчаянием в глазах посмотрела на него, надеясь, что мой легкий жест будет понят быстро и правильно.

Он понял! И снова вылетел из столовой и быстро вернулся, неся в руках цифровой фотоаппарат.

Стас быстро несколько раз отснял изображение, и я приступила с созданию следующего. Дальше было легче, потому что я уже знала, что искать. На всех четырех фресках находилась в разных углах неприметная на первый взгляд фигура со свитком. И на каждом был кусочек чертежа.

Лишь только Стас отснял последний сюжет, я очень многозначительно посмотрела на него, и пожелала вернуться в Библиотеку.

Я надеялась, что больше он не совершит той ошибки, из-за которой мучился теперь сам, и из-за которой я оказалась в каменной ловушке.

Когда я открыла глаза, Толик все еще изучал вторую фреску. В другой ситуации я бы непременно полюбопытствовала у него, что он там такое разглядел. Но сейчас мне было совсем не выгодно подбрасывать ему какие-либо идеи.

Похоже, Библиотека уже законсервировала мое физическое тело. Потому что ни спать, ни есть мне не хотелось. Хотя я вполне осознавала, сколько времени прошло с момента последнего приема пищи. Да во время встречи со Стасом я видела, что во внешнем мире глубокая ночь.

И я погрузилась в воспоминания, перебирая в памяти все самые яркие эпизоды своей прошлой жизни. Так получалось, что все они так или иначе были про меня и Стаса. Про нас.

Я листала страницы своей счастливой хотя и нелегкой любви, и понимала, что не смогу вырвать ни одной страницы из этой истории. Что каждая из них мне дорога по-своему. Даже самая горестная.

В этой истории было все — любовь и страсть, горечь и разлука, всеобъемлющее вселенское счастье и глубокая безысходная тоска.

Так могла ли я от всего этого отказаться? Вспомнив нашу только что закончившуюся встречу, я поняла, что и он тоже сделал свой выбор. В нашу пользу.

Видимо очень сильно я ощущала теперь связь с ним, потому что мне показалось, что он меня зовет. Я долго прислушивалась, но голос был очень слабым. Да и был ли? Не маг ли играет со мной? И я решилась проверить…

Черные скалы показались мне в этот раз более огромными и страшными. Они практически заслонили собой красноватое в багровых всполохах небо. А жужжащий надоедливый звук стал тише и размытей.

Оказавшись в логове мага, я тихо позвала:

— Ариас, где вы?

В ответ мне было молчание. И я решила прогуляться по его жилищу. Странно, но сразу за скалами мне открылся настоящий океан. Черные волны вздымались тяжело и лениво. Одновременно усилился тот звук, который меня преследовал каждое посещение, и я поняла, что здесь его издавал океан.

Темная сгорбленная фигура сидела на скале, выступающей из темных волн. Ариас не обернулся, когда я снова назвала его по имени.

— Ариас, что теперь будет с… Библиотекой?

Он по-прежнему молчал, и я испугалась, что он покинул свой мир, оставив нам лишь собственную тень. Подходя к нему ближе, я уже страшилась того, что могу увидеть под накидкой. Но он пошевелился, и я быстро отпрянула назад от неожиданности.

— Так что нам делать? — снова спросила я.

— Зачем ты меня спрашиваешь? — раздался вдруг его тихий бархатный голос. — Ты же давно все решила. Ведь так?

— Нет, — ответила я ему. — То, что я решила, теперь уже не выполнимо. И ты это прекрасно знаешь.

Он глянул на меня недобрым глазом и зло усмехнулся.

— Все равно. Что бы я не сделал, ты обязательно это испортишь.

— Откуда такой пессимизм?

— Я сразу это предчувствовал. Все было делом времени.

Потом он замолчал. И только в самый последний миг, когда я уже была почти не здесь, он сказал.

— Я не стану тебе помогать, Виктория. Я не самоубийца.

И все-таки он мне помог. Своим ответом. Я просто поняла, что он смертельно боится… меня. А это означало только одно — я на правильном пути.