Глава I: Down in the ground, when the dead mens go

Вздрогнув, Даша проснулась. Она сидела в салоне большого пассажирского вертолета Ми-8, за иллюминатором которого тянулись однообразные панорамы Кольского полуострова. Если в мире и есть места более унылые, чем это, то их немного, думала Даша, глядя на этот пейзаж. Несмотря на то, что вертолет летел на высоте чуть больше двух километров, и обзор, таким образом, открывался очень широкий, взгляду внизу было буквально не на чем остановиться. Даже озерный край остался позади, хотя рек, речек, речушек, речушечек и прочих ручьев и ручейков хватало и здесь. Основным элементом пейзажа было его величество болото – поросшее ивняком и осотом обманчиво зеленеющее по весне пространство, гиблое для людей и животных, соблазнившихся сочной зеленью. Весна еще только вступала в свои права, но природа после полярной зимы стремилась как можно быстрее предъявить свои права на жизнь и цветение.

Изредка это пространство прорезалось серо-коричневыми возвышенностями – или широкими, но чаще суженными плато, поросшими низкорослой карельской березой и кривыми соснами, или пологие холмы, напоминающие перевернутые котлы – на их вершинах также порой возвышались инвалидного вида сосенки. Время от времени внизу мелькали мелкие и крупные валуны – темно коричневые, почти черные, кирпично-красные или зеленоватые от мха, иногда даже белые, как кость. Казалось бы – красиво… но все вместе навевало на Дашу, родившуюся и выросшую в Москве, уныние, если не сказать больше.

А еще эти сны… они начали сниться Даше после того памятного дня, когда ее «бойфренд» (точнее не скажешь, не муж, даже не любовник) Макс собрал их в большом номере гостиницы на, как он выразился, учредительное собрание экспедиции.

Макс, по паспорту – Максим Браиловский, был молодым ученым – геофизиком. Всего на два года старше Даши, но он уже успел экстерном окончить аспирантуру и защитить кандидатскую диссертацию по теме «Геофизика масконов земной коры». Даша в этом ничего не понимала; она была далека от геофизики. Даша изучала искусство и подрабатывала тем, что изготовляла бюсты для ритуальных контор. Кого-то эта работа могла бы привести в уныние, но не Дашу – ей нравилось воплощать в гипсе черты незнакомых ей людей, размышляя о том, какими они были при жизни.

Порой Даша замечала за собой странности. Ей приносили посмертные маски, иногда фотографии. С большинством из них работать было просто, и, выводя пальцами черты очередного «клиента» (она не использовала никаких инструментов, кроме собственных рук), Даша чувствовала покой и некую умиротворенность. Но некоторые «клиенты» несли другие чувства – страдания, гнев, отчаянье… эти чувства отдавались покалыванием в подушечках Дашиных пальцев, и она не оставляла работы до тех пор, пока покалывание не исчезало, а место изначально отрицательных эмоций не занимали привычный покой и умиротворение.

Однажды Даша попыталась узнать об одном из таких «клиентов», и сильно пожалела об этом – молодой парень, красивый, как Аполлон, покончил жизнь самоубийством. Он был геем, и влюбился в другого парня, прекрасно понимая, что тот никогда не разделит его чувств – вот и наложил на себя руки. Больше Даша никогда не пыталась узнать ничего о тех, чьи скульптурные портреты делала… Но и от работы не отказывалась – даже если чувствовала, что у нее будут проблемы.

* * *

У Даши был родной брат Мишка, на два года старше ее. Он также участвовал в экспедиции; собственно, именно он когда-то и познакомил Дашу с Максом. Мишка тоже был геофизиком, учился с Максом в одной группе в Университете, но в аспирантуру не пошел, а, сразу после окончания вуза, стал работать в компанию по геологическими исследованиям для частных застройщиков. В компании неплохо платили, и Мишка был весьма доволен своим выбором. С Максом Даша познакомилась как раз на дне рождения Мишки, причем последний приложил, кажется, титанические усилия для того, чтобы Макс и Даша начали встречаться. Так и получилось, но… дальше кино, кафе и выставок у Даши с Максом не заходило. Они были как металлические шарики с одинаковым зарядом – вроде, заряд один и тот же, но что-то отталкивало их друг от друга. К тому же, в это время у Макса появился очень странный друг – Александр Филиппович Македонский. Пожилой мужчина носил окладистую бороду, черную с проседью, но вид у него был такой, что любой сразу бы определил его принадлежность к какой-то из структур. Хотя сам Македонский не особо это скрывал.

– Он – полковник КГБ в отставке, – рассказал ей Макс во время одной из их прогулок, когда Даша полушутя, полусерьезно спросила, не собирается ли Макс поменять ее общество на общество Македонского. – Ушел давно, с тех пор вел интересную жизнь – создал ЧОП, занимался охраной ценных грузов и разных экспедиций. Весь мир объездил.

– А к тебе у него какой интерес? – спросила Даша.

– Он мне одну интригующую идейку подкинул, – поведал Макс. – Подробнее расскажу чуть позже, вот слетаем в Югославию, как вернусь – поговорим.

– Хорошо, – согласилась Даша с деланым равнодушием. На самом деле, рассказ Макса ее заинтересовал, а еще больше ее интересовало, что могло объединять столь разных людей, как Макс и Македонский.

Вскоре она об этом узнала, как раз в тот день, когда состоялось учредительное собрание экспедиции. Даша была приглашена на него сначала просто как гостья Макса. К своему удивлению, она заметила среди пришедших Мишку с его новой пассией Ирой, миловидной блондиночкой в круглых очках с нулевыми диоптриями и с выкрашенными тональным шампунем в розовое прядками в волосах. Мишка уже успел познакомить Дашу с Ирой до собрания, и знакомство не заладилось – Ирочка показалась Даше через чур легкомысленной и вообще не от мира сего. В общем, как говорится, прелесть, какая дурочка… И как рациональный и целеустремленный Мишка с ней вообще сошелся?

Компания в номере подобралась весьма разношерстая. Кроме Мишки, Макса, Македонского (все на эм, как на подбор), Даши и Иры, присутствовало еще восемь человек. Во-первых, пожилой, но крепкий, похожий на штангиста-тяжеловеса в старости профессор Павел Петрович Кулешов, который у Макса и Мишки был руководителем дипломной работы. Пожилой мужчина с некогда рыжей, а сейчас седой бородой, худым лицом, изборожденным глубокими морщинами и каким-то цепким взглядом блекло-зеленых глаз представился МакарычемТощий, сутулый парень – не крепыш, хоть и не заморыш, державшийся в стороне от остальных и все собрание пялившийся в гаджет, оказался связистом и системным администратором группы. Звали его Игорь.

Оставшиеся пятеро – трое молодых мужчин и две девушки, были людьми совсем другого типа, так сказать, от станка и от сохи, хотя ни того, ни другого ребята, вероятно, в жизни не видели. Парни были на подбор крепкими – темнокожий Генка, высокий крепыш, прекрасно говорящий по-русски, и, как выяснилось, русский до мозга костей, даром, что мулат; красавчик – блондин Феликс, похожий на молодого Эдриана Пола; обритый на лысо татуированный Кирилл, одетый в байкерскую куртку, представляли мужскую часть этой пятерки. Под стать им была одна из девушек, Таня – высокая, спортивного телосложения, она была похожа на профессиональную баскетболистку, хотя, как выяснилось, являлась КМС по академической гребле. Другая девушка – среднего роста, кругленькая и смешливая Женя, как оказалось, была медиком.

– Я всем вам уже немного говорил о том, куда мы собираемся, – начал свой рассказ Макс, хотя Даше ни он, ни Мишка о предполагающемся мероприятии ничего не сообщали, – но, полагаю, перед выездом стоит рассказать подробнее. Если кто-то из вас после этого откажется от участия – я пойму. Не все упирается в деньги.

– А что, это так опасно? – спросил Феликс.

– Трудно сказать, – ответил Макс. – Я расскажу вам, а вы уж сами для себя решите, опасно это, или нет. Наверно, все вы слышали байки про Кольскую сверхглубокую?

Команда вразнобой закивала.

– В начале девяностых эта скважина достигла рекордной глубины в двенадцать с лишком километров, – продолжил Макс. – После чего была закрыта. Это породило массу домыслов, даже рассказывали про какое-то существо, якобы, вырвавшееся из скважины, – Макс фыркнул, – посмотрел бы я на это существо, которое двенадцать километров ползло по туннелю шириной в двадцать сантиметров! На самом деле, ничего сверхъестественного на КСС, конечно, не происходило, и, на первый взгляд, остановка проекта имела совершенно банальную причину – наступали девяностые, и денег на такие проекты просто не было, но…

Макс сделал паузу, и оглядел присутствующих. Ему явно удалось их заинтересовать.

– Авария все-таки была, – продолжил он. – Правда, не на Кольской сверхглубокой. В трехстах километрах к востоку от Мурманска, в пустынной Кольской тундре есть, на первый взгляд, ничем не примечательное плоскогорье. В начале восьмидесятых на этом плоскогорье был начат удивительный проект. Начнем с того, что проект был частным – можете себе представить, что это означает, в условиях СССР, где даже на частное мнение смотрели косо. Финансировал проект некий югослав. Проект анонсировался как испытание горного оборудования в сложных условиях, и инвестор обещал, по окончанию работ, передать государству пакет документации на это оборудование – проходческий агрегат сверхглубокого бурения. Поэтому ему и выдали разрешение на работы. Заведовал проектом молодой и талантливый, если не сказать больше, ученый – Мстислав Верховцев.

Даша заметила, что, при словах Макса о Верховцеве профессор Кулешов странно поморщился, а Макарыч – загадочно улыбнулся. Что это значило, она не поняла, но для себя этот момент отметила.

– В группе Верховцева, конечно, был представитель КГБ, – продолжил Макс. – Раз в три дня он передавал на Лубянку отчет о работе. Часть этих отчетов мне предоставил Александр Филиппович.

Македонский степенно кивнул.

– Вероятно, эта проходческая платформа, действительно, была очень эффективна, – продолжил Макс. – Первый запуск произошел в апреле восемьдесят четвертого, а к февралю платформа уже прошла глубину в десять километров – удивительная скорость! Но в конце марта отчеты на Лубянку приходить перестали. Встревоженные кураторы проекта попытались выйти на связь со своим представителем, и им долгое время это не удавалось, а потом пришло короткое сообщение: «ЧС. Не ходите. Здесь ад».

Ира заметно вздрогнула.

– Естественно, после такого сообщения, было решено отправить на станцию группу, которая бы на месте разобралась, что к чему. Группа из состава знаменитой «Альфы» отправилась на станцию в конце апреля, а вот что было дальше – тайна. Мы с Александром Филипповичем выяснили, что группа не вернулась. Вероятно, чернобыльская авария застопорила дальнейшее расследование этого дела. Как бы там ни было, о проекте «Б-11» забыли на тридцать лет.

Макс сделал паузу, взял стакан, стоявший на журнальном столике и отхлебнул из него сок:

– В итоге мы имеем вот что, – сказал он. – В Карелии на большой глубине лежит некое устройство, которое теперь, по сути, не принадлежит никому. Судя по всему, платформа Верховцева сумела добраться до той же глубины, что и знаменитая Кольская сверхглубокая – если не еще глубже. Есть люди, заинтересованные в установлении истины о том, что же произошло на одиннадцатой много лет назад, а главное – профинансировавшие экспедицию, которая сможет это узнать. Нашу, то есть, экспедицию.

О том, что тогда произошло, ничего не известно. Возможно, было что-то банальное, вроде взрыва подземного газа или еще что-то в том же духе. Мы этого не узнаем, если не побываем там. Конечно, может быть все, что угодно, но мы к этому подготовились. Вся группа будет снабжена необходимыми средствами защиты, включая новейшие разработки, такие, как полностью изолирующие от воздействий неблагоприятных сред костюмы, респираторы закрытого типа, в которых можно хоть год провести без доступа кислорода извне, графеновые комбинезоны, защищающие от механических повреждений, включая крупнокалиберные пули. Обычные бронежилеты тоже будут.

У нас будет самое современное оборудование, в том числе, мощный электрохимический генератор и даже разведывательный беспилотник. Будет у нас и оружие. В общем, мы будем готовы ко всему… но я могу понять тех, кто откажется. Неизвестность всегда страшит. Не хочу, чтобы потом кто-то сказал, что я его не предупредил о возможных… нюансах мероприятия. Какие у кого мысли на этот счет?

Даша отметила, что напуганной казалась только Ира. Но она высказалась первой:

– Ну… я от поездки не откажусь. В этом месте кроется какая-то тайна, а тайны – это всегда немного страшно. Север России – одно из тех мест на Земле, которое людям известно очень мало. А ведь древние рассказывали о том, что когда-то за полярным кругом существовала развитая цивилизация, и мы вполне можем нести в себе гены этой цивилизации. Ради правды можно и рискнуть…

– … тем более, что с тобой буду я, – сказал Мишка с воодушевлением. – А уж я-то точно не отступлюсь. Я в деле с самого начала.

– Ну, что там может быть такого? – пожал плечами Феликс. – На такой глубине? Я, конечно, в геологии – что свинья в апельсинах, но даже мне понятно, что десять километров – это почти у самого края мантии. Я в деле.

– Я тоже, – коротко сказал Волосатый, и покосился на Генку.

– И я, – лениво ответил тот. – Мне еще с карантина хотелось куда-нибудь рвануть, но куда-то в интересном направлении. Почему бы не Карелия?

– В такой компании, – сказала Женя, – с такими ребятами и девочками… с удовольствием. А то, что там что-то произошло… в жизни есть более страшные вещи, чем аварии на шахтах, уж поверьте моему опыту.

– Сказала, что еду, значит – еду, – отрезала Таня. – И плевать на обстоятельства. Не черти же в этой шахте засели?

– Может, и черти, – не согласилась с ней Ирочка. – Люди часто относят к нечистой силе то, чего не понимают. А известный исследователь палеоконтакта, Эрих фон Деникен, говорил, что…

– Милая, потом доскажешь, – остановил ее Миша. – Дай высказаться остальным, хорошо?

– …что рожки, с которыми изображают чертей – это антенны инопланетных скафандров, – машинально продолжила Ира, но осеклась и добавила: – хорошо, милый.

– Я еду, – добавил Игорь, стоявший чуть позади Тани, глядя на нее. – В чертей я не верю, а поработать со связью в таких высоких широтах будет занимательно. Надеюсь, что оборудование будет на высоте?

– Самое лучшее, – заверил его Макс. – Но учти, даже с самым лучшим оборудованием наладить там связь – непростое дело.

– Учту, – кивнул Игорь.

– Я не услышал ничего такого, что могло бы меня убедить отказаться от поездки, – сказал Макарыч. – Единственно, надеюсь, вы будете не против курильщика в компании? Если нет, я в деле. А вот профессор наш, наверно, откажется…

– С чего Вы взяли? – удивился Кулешов.

– Знаю я вашу породу, – ответил Макарыч, – вы когда видите что-то, что не влезает в прокрустово ложе вашей официальной науки, сразу назад сдаете.

– Может, кто-то другой, но не я, – холодно заметил Кулешов. – Я почти полвека своей жизни посвятил геологии, а тут такой шанс увидеть все это своими глазами! Вы думаете, я откажусь? Да ни за что!

– Хорошо, – сказал Макс, – раз все высказались…

– Я не высказалась, – ответила Даша. Макс удивленно посмотрел на нее:

– Даша, но тебе вовсе не обязательно ехать…

– То есть, ты бы меня даже не пригласил? – улыбнулась Даша. – Но затащил на это собрание… зачем? Если для того, чтобы заманить меня в экспедицию, то поздравляю: у тебя получилось. А если для того, чтобы напугать, так после твоего рассказа я только больше заинтригована. И, если на борту есть место…

– Для тебя – конечно есть, – улыбнулся Макс. – Но Даша… да и все остальные… я ведь не пугать вас хотел. Я честно предупредил обо всем. Может, не совсем обо всем – например, не упомянул, что местные жители – саамы, считают это место проклятым, и обходят его десятой дорогой. Та местность, куда мы летим, называется Чоккаперкальм…

Ирочка даже взвизгнула от удовольствия.

– Как-как? – переспросил Мишка.

– Чоккаперкальм, милый, – Ирочка с легкостью произнесла это сложное слово, – в переводе с саамского – могила острого колпака.

Генка фыркнул.

– …причем все три слова относятся к дофиноугорскому субстрату саамского языка, а сам этот субстрат…

Мишка воздел очи горе:

– Ирочка, давай ты чуть позже расскажешь мне. Думаю, другим это будет неинтересно.

– Не слушай его, Ира, – подмигнула Женя. – Всем интересно, ты такие увлекательные вещи рассказываешь! И так умеешь заинтересовать.

Макс кашлянул:

– Я согласен с Женей, – сказал он. – Думаю, Мишка, да и все остальные, тоже с ней согласны. Но Ира, если мы будем слушать лекции по языкознанию – собрание затянется. А многие из присутствующих приехали после работы, наверно, устали за день.

– А еще, сегодня пятница, и граждане страны желают пива, – тихо заметил Генка. На него никто, кроме Даши, не обратил внимание.

– Командир, – сказал Макарыч, – как ты знаешь, я сам родом из тех мест, и байки эти слышал с детства. Послушать саамов, так вся Кола кишмя кишит разной нечистью, а уж в Понойской тундре нормальному человеку и делать-то нечего. Но знаешь, за свою жизнь я там бывал, куда мой батя телят не гонял, и везде одно и то же – местные пришлых не любят, стараются их запугать. Так что брось ты это дело. Кстати, про то, что в тех краях пропадали отдельные люди и целые экспедиции, тоже можно не говорить – за Полярным кругом так везде. Тундра коварна – там легко заблудиться, легко в болото попасть. Но мы – люди учёные, и запросто не пропадем, да, молодёжь?

Молодежь дружно закивала.

– Понятно, – сказал Макс, – напугать вас, значит, не выйдет. Если честно, мне это нравится. И Александр Филиппович – вы все с ним, конечно, знакомы, – так мне сразу и сказал. Потому у меня есть предложение…

Макс выдержал паузу, и сказал:

– В общем, нам стоило бы обсудить детали. Сверить, так сказать, часы. Это правильно, но… сегодня пятница. Вы устали после рабочей недели. Давайте переведем это в другую форму. Я слышал, что граждане страны желают пива? Так почему бы нам не посидеть в баре за бокалом пенного? Там все и обсудим.

* * *

На пиво, сославшись на занятость, не пошел только академик Кулешов. Даша, однако, про себя решила, что тот просто не счел их компанию достойной его академического высочества. То есть, в экспедицию с этими маргиналами поехать, конечно, можно, а вот пиво с ними распивать…

Даша почти не пила. Она могла себе позволить пару раз в год пропустить пару рюмок на каком-то мероприятии, или вот так вот посидеть с бокалом пивного пунша, довольно приятного на вкус, в хорошей компании, но не более того. В разговоры Даша тоже почти не вступала. Она смотрела.

Даша любила смотреть на лица людей, хотя сама она делала скульптуры больше по фотографиям и посмертным маскам, Даша не понимала преподавателей, которые учат ваять по неподвижным моделям. Скульптурный портрет может быть довольно точным, но он никогда не выйдет живым, если ты не видишь лицо человека в движении.

Хотя иногда Даша даже создавала скульптуры людей, которых никогда не видела в жизни. Причем, почему-то, именно они были для Даши самые дорогие. Среди них выделялись танцующая балерина и «терминатор» – мужчина в косухе с обожженным лицом. Обе скульптуры вместе с ее собственным автопортретом, стояли в нише комнаты, которую Даша отвела себе под мастерскую, и Миша в шутку называл эту компанию «пенаты Даши». Но такое бывало редко. В основном, изваять скульптуру Даша могла, лишь вдоволь наглядевшись на мимику оригинала. То есть, не то, что могла – только такая скульптура получалась настолько хорошо, что казалась самой Даше живой. Если не считать тех двух, что были ее ларами, конечно – Даша звала их просто: балериной и терминатором. Они тоже были живыми, и порой Даше казалось, что балерина вот-вот поплывет в танце по комнате, а «терминатор»…

А мужчина с обожженным лицом, ничуть не похожий на Шварценеггера, подойдет и молча ее обнимет.

– Значит, недели всем хватит? – спрашивал Македонский. – Или дать вам две недели, чтобы уже точно?

– Две недели, конечно, лучше, – заметил Макарыч. Он заказал какое-то очень темное и крепкое чешское пиво и к нему – вяленую рыбу, которую ел, не разделывая, только косточки хрустели. Вообще, Макс расщедрился, пива и закусок на столе хватало. – Я-то и за три дня управлюсь, но… две недели, короче, лучше.

– Так и запишем, – кивнул Македонский. – В общем, второго выезжаем, к четвертому будем на месте. Как раз то время, когда полярный день еще не наступил.

– Так там что, ночь? – испугалась Ира. Мишка вздохнул:

– Ирочка, между полярным днем и полярной ночью есть время, когда солнце уже всходит утром, но еще заходит вечером. Межсезонье такое.

– А, понятно, – кивнула Ира. – Я таких простых вещей не знаю…

– Зато ты знаешь много такого, чего не знают другие, – улыбнулась ей Женя.

– Вот кстати, – сказала Ира. – Макарыч… простите, не знаю, как вас по имени…

– Просто Макарыч, – ответил тот, протягивая руку к блюду с рыбой. Даша заметила, что на безымянном пальце у Макарыча вытатуирован перстень с черным квадратом. А еще – каждый из пальцев украшала цифра, вместе они складывались в число 1992. «Это же зоновская татуировка!» – поняла Даша, но отчего-то не испугалась. Несмотря на перстень (как потому узнала Даша – символ того, что его обладатель отсидел «от звонка, до звонка», а цифры на пальце означали дату выхода на поселение), Макарыч не казался ей страшным. В его лице было что0то печально, трагичное, но не злое.

– Макарыч, а расскажите что-нибудь… – начала Ира, и смущенно запнулась, – ну, из легенд. Вы говорили, что с детства их слышали.

– Между мной и моим детством пропасть глубже любой сверхглубокой скважины, – сказал Макарыч, прихлёбывая пиво из уже почти пустого бокала. Пил он быстрее других; Макс, заметив это, подозвал кельнера, и попросил повторить «для нашего друга». – Да, в общем, ничего оригинального. Про чакли – это такой маленький народ. У них лица на затылках, а еще они людей воруют, и делают из них других чакли.

– Детей? – переспросил Генка.

– И детей, и взрослых, – ответил Макарыч. – Они хоть и маленькие, но сильные, как бугай. Еще говорят о Царе Подземелий – у него сила ста молодцов, разум ста мудрецов и что-то там еще, он, дескать, ест людей и может приобретать их обличья… – Макарыч взял у кельнера полный бокал, и жадно выпил. Кельнер забрал его пустой бокал. – Хотя нет, одна легенда мне запомнилась. Была одна молодая саамка, и влюбилась она в проезжего помора. А ее родители уже засватали за другого саама. Помор помог ей бежать. Искали саамы беглянку по тундре, да не нашли, в отличие от ее возлюбленного, точнее, его трупа. Труп тот весь измочален был, решили, что это волки, что той зимой лютовали. Ну, и подумали, что девушку тоже волки разорвали – не стали больше искать. Погоревал саам-жених по неверной невесте, да и забыл, на следующую осень взял себе другую. Случилось ему ехать к Ловозеру от Святого носа, где…

Генка даже пивом поперхнулся:

– Откуда, говоришь, он ехал?

Макарыч строго глянул на него:

– От Святого носа. Нос – это мыс по-поморски, да и говорят, что само слово «мыс» от слова «нос» произошло. Мы вот как носок ботинка называем? Мысок, правильно?

– Ага, – согласился Генка. – Но все равно смешно. Святой Нос! – и он хохотнул еще раз.

– Ген, тебе неинтересно, ты не слушай, – сердито сказала Ира. – Макарыч, а дальше-то что было?

– Короче, ехал он на Ловозеро, – продолжил Макарыч, – там по осени лосось так идет, хоть руками из воды вытаскивай. Но дело не осенью, под зиму было. Голодная та зима была, вот и решил саам на озеро поехать, хоть немного рыбы поймать, чтоб совсем на одной коре да ягеле до весны от голоду не пухнуть. Жену с дитем у родителей оставил, на Святом носу…

Генка булькнул в кружку пива, из которой прихлебывал, но, заметив взгляд Иры, который, наверно, дыру бы в нем прожег, если бы была такая возможность, оставил название мыса без комментариев.

– …а сам поехал, – продолжил Макарыч. – И так случилось, что, по всем приметам, путь его должен был быть гладок – погода стояла хоть и зимняя, да ясная, и не должно было быть никаких неприятностей.

Однако погода Кольская коварна – на полпути застал саама буран. Закружил, завертел, как водоворот щепку, думал уж саам, смерть ему будет в том буране. Ан, нет – добрался до каких-то скал, забился в ущелье, и решил, что переждет буран в этом месте. Снегу снаружи навалило столько, что и вход в ущелье закрыло – для тех краев такое не в диковинку. За скалами ветер воет, словно черти дьявола отпевают, а сааму ничего: собрал валежника сланцевого, костер разжег, греется да думает, как отсюда до Ловозера добираться, когда буря уляжется…

И тут слышит саам – снег хрустит за спиной. Обернулся он, глядит: стоит его невеста-беглянка. А он, надо сказать, хоть и другую уже взял, а о той все забыть не мог. Бросился он к ней, она стоит, как ушла – в шубе-парке, в унтах, сама бледная, как без крови, даже губы синие. Начал он ей говорить: мол, знал бы, что ты жива, в жизни бы другую не взял, принял бы тебя, как есть…

И тут она усмехнулась ему, и говорит: как есть? А сейчас возьмешь?

Он: да, говорит, возьму. Она его на снег толкнула, он упал, а она шубу свою расстегнула, сбросила, а под ней – только тело нагое.

– Эротика пошла, – заметил Феликс.

– …а на теле этом, – продолжил Макарыч, – дырки с кулак! Все внутренности видать! Закричал саам, да что уж в тундре кричать. А из дырок как полезли черви! И на саама напали, да как давай его живьем жрать! А невеста его только хохочет…

Ира побледнела, Игорь и Таня тоже примолкли. Даже Генка с Феликсом, отставив кружки, смотрели на Макарыча.

– А история эта откуда известна стала? – спросил Волосатый, подхватывая с тарелки мясные чипсы. – Кто рассказал? Саам, заживо сожранный, или девка с дырами по всему телу и внутренностями наружу? Они ж там, как я понял, вдвоем были?

Макарыч фыркнул, и отхлебнул еще пива:

– За что купил, за то и продаю. Я ж говорю: байка все это, не больше.

– Я такую же историю в Сирии слышала, – тихо сказала Женя. Феликс и Волосатый тут же уставились на нее:

– Ты была в Сирии?

– А что такого? – пожала плечами Женя. – Работала в госпитале в Хмеймиме, два года.

– Круто, – сказал Феликс. – Я просто там служил по контракту, и Волосатый, как я понял, тоже.

– Да, в ДШБ, – подтвердил Волосатый. – Даже в твоем госпитале побывал, когда меня пулей чиркнуло…

И Женя, Феликс и Волосатый выпали из беседы, образовав собственный «чат» – о своих сирийских приключениях. Остальные сидели молча, и Даша подумала, что, если Макс желал напугать участников, то Макарычу, кажется, это удалось. Но от участия никто так и не отказался.

* * *

– Может, переночуешь у меня? – спросила Даша Мишку, когда они вышли на улицу подышать свежим воздухом. Мишка закурил, Даша вышла просто за компанию.

– Чего так? – спросил Мишка.

– Если честно, мне от этих историй не по себе как-то, – призналась Даша. – Так как?

– А ее я куда дену? – спросил Мишка, кивнув в сторону Иры, стоявшей в компании Генки, Феликса, Волосатого и Жени. Оттуда то и дело доносились взрывы смеха.

– Ну, так заезжайте оба, – предложила Даша.

– И как я это объясню? – спросил Мишка. – Скажу, что тебе стало страшно?

– Ну, как знаешь, – вздохнула Даша. Миша выпустил дым, и спросил:

– А что Макс? Занят сегодня, что ли?

– Мы с ним… – Даша смутилась. – Он у меня еще на ночь не оставался. И я у него тоже.

Мишка присвистнул:

– Вы ж уже столько вместе…

– Ну… вот так, – пожала плечами Даша. – Может, я не такая современная. Но как-то… не знаю. Не чувствуя я, что готова к этому.

– Так чего же ты тогда в поход с нами напросилась? – удивился Мишка.

– Ну, во-первых, экспедиция мне интересна сама по себе, – ответила Даша. – Я еще в таких диких местах еще ни разу не бывала. А во-вторых… мне кажется, что это для нас с Максом шанс сблизиться.

– Сближаться удобнее в московской квартире, а не посреди тундры, – фыркнул Мишка.

– Пошляк ты, братец, – сказала Даша, и показала Мишке язык. Они помолчали.

– А сам-то ты что об этом думаешь? – спросила Даша. Мишка щелчком отбросил окурок:

– Честно? Думаю, пустое все это. Большинство таких историй оказывается какой-то банальщиной: обвал, пожар, взрыв газа. Как с тем же перевалом Дятлова – банальная лавина, а накрутили не весть чего…

Он опять посмотрел в сторону Иры, и встретился с ней взглядом. Ира улыбнулась, и послала ему воздушный поцелуй. Мишка ответил ей тем же, и продолжил:

– Ирочка-то вся воодушевилась, мечтает найти не то инопланетян, не то атлантов… ну откуда все это добро на такой глубине? Ну ладно, пусть себе мечтает, мечты делают людей прекраснее. А я лично думаю, что мы там найдем, в лучшем случае, заброшенную базу и обвалившуюся штольню. Только Максу не говори про мой скептицизм, мало ли, что…

Так что домой Даша поехала одна. Как на зло, на первом этаже в подъезде не горела лампочка: видно, не успели заменить. Даша ждала лифт, прижавшись спиной к стене. Совсем темно на площадке не было – проникал свет с пожарной лестницы, но легче от этого не становилось. Даше казалось, что тени шевелятся, словно змеи, словно те черви, которые выползли из тела саамской невесты… брр…

Когда Даша входила в лифт, она мельком глянула в зеркало на его задней стенке, и, чуть было, не вскрикнула – за ее спиной явственно виделся угрожающе-черный силуэт. Лишь когда двери закрылись, она поняла, что силуэтом была ее собственная тень. Заходя в квартиру, Даша жалела, что не завела себе никакой живности – тишина и темнота в квартире угнетали. Даша включила свет везде, где могла, включила телевизор на какой-то музыкальный канал, где крутили какое-то старье (конкретно сейчас звучала песня группы «The Pouges», которую Даша знала, поскольку когда-то любила андеграунд), и пошла в душ. В душе она сначала подумала о том, жив ли еще Шейн Мак Гоуэн? С учетом того, сколько он пил – вряд ли. Незаметно для себя, Даша стала напевать:

What the hell's that over there,

A putrefying corpse sitting in that chair,

Where no one ever wants to go,

Down in the ground where the dead men go![1]

– Очень в тему, – заметила себе Даша. – прямо про нашу компанию. «But we all want to go down in the ground where the dead men go[2]».

Ей снова стало не по себе. К счастью, по телевизору была уже другая песня, «Knockin' on heaven's door» группы «Guns and Roses».

– Рай все-таки лучше, чем подземное царство мертвых, – заметила Даша, решив не переключать канал, хотя сначала хотела. – А что до мертвых, с ними мы уже знакомы не понаслышке. Ничего в них страшного нет…

Спать не хотелось, и Даша решила поработать. Она часто работала по ночам, даже с посмертными масками, и совсем не боялась. За работой она всегда чувствовала себя невероятно сильной и спокойной…

* * *

У Даши бывали, конечно, и творческие неудачи. Например, ей так и не удалось сделать скульптурный портрет Макса. Казалось бы, нет ничего проще – у «бойфренда» Даши было правильное лицо с выразительными чертами и волевым подбородком. Прямо-таки античный профиль… и поди ж ты, не выходило ничего, хоть плачь.

Даша отложила незаконченную голову Макса, и, взяв новый ком глины, стала задумчиво разминать его в руках. Она решила за неделю вылепить всех членов команды (портреты Мишки и Иры, а также ее собственный автопортрет у нее уже были). Зачем – Даша не знала. Ей захотелось. Почему нет?

У нее это почти получилось, и к моменту отъезда на полке стояли бюсты почти всех участников команды. Ехидно щурился Макарыч, задумчиво смотрела Женя, дерзко – Таня. Отстраненно взирал Игорь, хмурился Волосатый, широко улыбался Генка, профессор Кулешов, казалось, вот-вот разразится какой-то сентенцией, а у Феликса на лице было выражение, которое молодежь называет «покерфейс». Рядом стояли упомянутые уже бюсты самой Даши, Мишки и Иры.

А вот Макс так и не получился. Даша еще раза три приступала к работе над ним – и три раза отступала. Но еще хуже пошло дело с Македонским.

У Александра Филипповича было породистое, красивое лицо, с правильными чертами, но он был похож, скорее, не на легендарного завоевателя Азии, а на его мудрого воспитателя. Кажется, Македонский сам стремился подчеркнуть это сходство – прической и густой бородой, очень похожими на те, что были у великого философа. Аристотеля Даша уже ваяла, и грешным делом, решила, что будет просто.

Не тут-то было. Посмотрев через сорок минут от начала работы на то, что вышло из-под ее пальцев, Даша раздраженно стерла все до того тщательно выводимые черты лица. Есть такие горе-скульпторы, у которых в работах и портретное сходство есть, а сами скульптуры какие-то неживые, словно ваяли не человека, а мертвеца. Клиенты ценили Дашу за талант вдыхать жизнь в изображение уже умерших; но сейчас то, что выходило из-под ее пальцев, а ваяла Даша всегда только голыми руками, презирая резцы, даже мягкие, деревянные и пластиковые лопаточки, было мертвым. Словно Даша готовила Александру Филипповичу посмертную маску.

Отставив на полку изуродованную ею же самой голову, Даша достала из шкафчика бокал и бутылку красного сухого вина, привезенного Максом из Италии и подаренного ей. Вино было не особо известно, какая-то коммуна Ризоли, но очень вкусным и ароматным. Еще одной особенностью Даши были обостренные с детства обоняние и чувство вкуса, компенсирующие с лихвой ее крохотную, в полдиоптрии, близорукость. Многие вина Даша не могла пить вовсе – это только кажется, что «ароматизаторы, идентичные натуральным» идентичны натуральным – для Даши они так явственно отдавали химией, что пить эту гадость она не могла себя заставить.

Плеснув вина в бокал, Даша посмотрела на свою любимую неразлучную парочку – балерину и терминатора.

– Наверно, я сегодня чересчур пьяна, чтобы работать – сообщила она им, хотя выпила-то всего ничего. – Надо спать, правильно? Вот что, прикорну-ка я здесь, на диванчике.

Она приглушила свет, взяла с полки верблюжий пледик и подушку – в мастерской она засыпала частенько, и забралась на глубокий, но неширокий диванчик, какие покупают для младших школьников или любимых крупных собак. Опустошила бокал, отставила его на тумбочку в изголовии, послала терминатору воздушный поцелуй… по телевизору Тилль Линдеманн пел о том, как ему плохо без какой-то женщины, с которой он, вроде как, и рядом, а на самом деле, очень далеко. Под эту песню Даша и заснула….

* * *

Через большое панорамное окно лился солнечный свет – какой-то по-зимнему неприятно яркий. Даша открыла глаза, и увидела сидящего в изножьи кровати Макса.

– Который час? – машинально спросила она.

– Полчетвертого ночи, – ответил тот.

– Какой ночи? – жмурясь от яркого света, сказала Даша. – Солнце светит прямо в глаз, день на дворе.

– Полярный день, – подтвердил Макс. – Теперь полгода солнце вообще не будет заходить.

Отчего-то информация о полярном дне не показалась Даше странной. Ее больше беспокоило другое:

– А как ты здесь оказался? Я тебе, вроде, ключей не давала…

– Ты дверь закрыть забыла, – сообщил Макс. – Я закрыл, когда входил, но вообще говоря – это неразумно.

– У меня голова совсем не варит после вчерашнего, – сказала Даша. – А вообще, с чего ты решил среди ночи в гости завалиться?

– Ночь – лучшее время для любви, – сообщил Макс, подходя к Даше. – Мы с тобой сколько вместе?

Даша не ответила. Она была напугана. Двигался Макс не так, как обычно. Как-то неправильно двигался.

– Думаешь, мне ничего не хочется? – говорил Макс. – Ты мне нравишься. Очень, очень нравишься. Я хочу тебя. Я хочу твое прекрасное тело…

Речь Макса изменилась. Голос стал низким, в нем звучали какие-то шипящие нотки.

– Я еще не г-готова, – ответила Даша, чувствуя, что ее голос дрожит. Но теперь Макс не стал ей отвечать – просто схватил за плечи и стал целовать ее губы, щекоча их языком. Даша попыталась его оттолкнуть, но не тут-то было – вместо этого она сама повалилась на диванчик, а Макс навалился сверху, разрывая на ней ночную рубаху…

И тогда Даша, выбросив вперед руку, ударила Макса пальцами по лицу. На миг ей показалось, что под рукой не плоть, а глина, а потом она увидела, что ее пальцы, действительно, мнут плоть Макса как податливую глину, стирая с головы его лицо.

Упершись коленом в живот Макса, Даша все-таки оттолкнула его от себя. Макс, лицо которого превратилось в бесформенное месиво, отступил на два шага; при этом он продолжал расстегивать свою рубашку, а черты лица, сами по себе, изменились и приобрели сходство с Александром Филипповичем. Македонский улыбался:

– То, что мертво, умереть не может, – говорил он неестественно искривленным ртом. – то, что в аду, уже не боится кары. Igne Natura Renovatur Integra, потому, что плоть человека очищается огнем, как жертва на алтаре очищается солью…

Лицо Македонского было живым, причем с каждым мгновением все более живым; но под его рубахой Даша с ужасом увидела мертвую, гниющую плоть, изъеденную червями. Черви выползали из ран и вползали в прорехи плоти, и это зрелище вызвало у Даши тошноту. Понимая, что страшное существо вот-вот бросится на нее, чтобы завершить злодейство, Даша лихорадочно стала искать, чем бы защититься.

Она столкнула пустой бокал с тумбочки, но, к счастью, нащупала на ней забытую ранее глиняную чашку. Схватив ее, Даша распрямилась, как тетива, и швырнула чашку в голову Македонского. От удара голова раскололась пополам, как цветок, и в образовавшейся алой воронке Даша увидела множество острых, змеиных зубов.

Она закричала, и…

…и проснулась. В окно лился солнечный свет, по телевизору пел Элис Купер…

…заготовка головы Македонского стояла на полке, но ее словно пополам раскроили, и Даша сразу поняла, как: в глине увязла ее любимая чашка для чая…

Загрузка...