Бабочки в моем животе, или История моей девственности

Глава 26 ДЛЯ ТЕХ, КТО ЛЮБИТ ПОГОРЯЧЕЕ

Руслан набросился на меня прямо в машине. Он был груб и настойчив. Его рот терзал мои губы, его руки мяли мое тело. Казалось, он собирался овладеть мною прямо на заднем сиденье автомобиля, нисколько не смущаясь присутствия водителя.

– Руслан, – пыталась сопротивляться я, – может быть, мы хотя бы доедем до постели?

– Не волнуйся, девочка. Моих сил хватит и здесь, и в постели. Тебя сегодня ожидает бессонная ночь. Но увидишь, ты об этом не пожалеешь. Ты правильно сделала, что выбрала меня. Я настоящий мужчина, не то что этот слабак. Тебе понравится, вот увидишь.

– Не будем о нем, – попросила я и закрыла его рот поцелуем.

Я целовала этого чужого, презираемого мною человека и ничего не чувствовала. Это пугало меня и радовало одновременно. Я превратилась в робота, одного из многих биороботов, над которыми мы еще недавно смеялись с Маратом. Или я умерла? Пожалуй, я бы так и решила, если бы внутри, в моей груди, так больно не сжималось, так бешено не колотилось сердце. Зачем я сделала это? Зачем наврала Марату? Зачем поехала с Русланом? Я мечтала о том, чтобы мой первый мужчина был особенным. И что же в итоге? Меня вот-вот лишит девственности на заднем сиденье автомобиля озабоченный, грубый подонок. Впрочем, не все ли равно? Кому нужна моя девственность? Нечего с ней носиться. Продать ее за деньги, как все. Покончить с ней раз и навсегда. И я потянула за ремень Руслана.

– Вот это мне уже нравится гораздо больше, девочка, – зарычал он мне в ухо. – Ты ведь специально дразнила меня, так?

– Хватит слов. Давай уже ближе к делу, – резко ответила я.

– К чему спешить, малыш? Мы все успеем, обещаю тебе.

Мы подъехали к дому. Огромный забор, серая крыша. Ну что ж, самое место для того, чтобы покончить с невинностью.

Руслан схватил бутылку виски и отхлебнул прямо из горлышка. Я сделала то же самое.

– Любишь погорячее, малышка? – спросил он. – Значит, я не ошибся в тебе. Сразу понял, что ты горячая штучка.

Я отхлебнула еще. Пылающая жидкость обжигала горло, теплом сползала в живот и путала мысли. Кто я? Где я? С кем? Важно ли это?

– Да, я такая, – пьяно откровенничала я. – И я еще устрою тебе горячую ночь!

Словно безумная тигрица, я вскочила на него.

– Значит, хочешь остренького, милый?

– Еще как, – растаял он подо мной.

– Тогда получай.

Я впилась зубами в его шею, пытаясь прокусить ее насквозь, оставляя за собой глубокие следы.

– Нравится? – рычала я.

– О, да! – безвольно соглашался он, превращенный в послушную жертву.

Не расстегивая пуговиц, я разорвала его рубашку, скинула клочья на пол.

– А ты тигрица, детка!

– Еще бы!

Он схватил меня и понес в спальню. Бросив на кровать, он разорвал на мне одежду и набросился на меня. Его губы на моем теле, его руки, его тяжесть – все это было таким чужим, таким безразличным. Казалось, что это не я, что это чужое неживое тело бесчувственно лежит под этим мужчиной. И эта ночь должна стать самой незабываемой для меня?

– У тебя есть наручники? – игриво проворковала я, силой перевернув его на спину и оказавшись сверху.

– Хочешь поиграть, малыш? – хищно заулыбался он.

– О, да!

– В верхней полке тумбочки.

Кто бы сомневался! Там было еще много всяких штук – наручники, платок для глаз, даже плеть. Как раз то, что надо. Я лихо пристегнула его к изголовью кровати, завязала глаза и села сверху:

– Ты готов получать удовольствие, милый?

– Да, крошка, действуй!

Я шла по улице – злая, дикая, удовлетворенная. Меня не морозил холодный воздух, не мочил мокрый снег. Я рассекала воздух кожаной плетью и рычала, словно дикий зверь. Я прошла по мосту и, размахнувшись, выбросила плеть в реку. Она еще не совсем замерзла. И словно та большая лужа в моем дворе, вобрала в себя этот предмет быстро и жадно.

Я шла домой. А позади меня оставались ночь, серый коттедж и избитый любовник. Лишь девственность, моя верная подруга, по-прежнему была со мной. Я не решилась, не захотела, не смогла оставить ее там, этому чужому грубому подонку. Уж лучше мне навсегда остаться невинной. Но я не могла упустить возможность и не отомстить ему за ту ночь, когда он пытался меня изнасиловать. Сегодня была его очередь стонать, умолять о пощаде и орать от боли. Я оставила на его спине долгую память о своем темпераменте, расписавшись на ней десятками хлестких ударов. Он будет вспоминать меня каждый раз, глядя в зеркало на свое изодранное лицо, свои вырванные клочьями волосы. И конечно, надолго запомнит мои ногти, длинные, острые, сильные, – на его боках, ребрах, бедрах. Теперь-то он точно знает, что такое погорячее.

Я стала жестокой и беспощадной. Я была злобным, диким зверем, готовым порвать в клочья всех вокруг. Но даже эта, новая для меня звериная сущность не могла заглушить животного чувства боли, разъедающего меня изнутри.

В эту ночь я опять не спала. Меня трясло, словно в лихорадке. Я не могла не думать о Марате. О его глазах, его разбитых в кровь губах. Они стояли передо мной, беспомощные, пылающие. Что они говорили? Они каялись. Не хотел, боялся. Просил прощения. Почему я не могу никак забыть о них? Они ведь делали мне больно, куда больнее, чем терзающие губы Руслана. Но эта боль была такая сладкая, пьяная и пьянящая, боль-наркотик, от которой невозможно легко отказаться. Забыть его, вычеркнуть, стереть, выбросить из жизни раз и навсегда. Я больше не верила ему, не надеялась, не ждала. Его слова, оправдания, извинения больше меня не трогали. Им больше не хотелось верить. Все ложь! Испугался, не поверил. Разве такое может быть? Я открыла ему самое сокровенное, я считала его особенным, единственным. А он испугался. Будто бы я прокаженная какая-то, неполноценная, калека. Никогда и никому больше не поверю.

И что же мне теперь делать с этой чертовой девственностью? Зря я не отдалась ему тогда, раньше, не предупреждая. Даже если бы мы и расстались, по крайней мере хотя бы проблема моей дефлорации была бы решена раз и навсегда. Я запретила себе любить этого человека, запретила верить ему, строить планы. Но как запретить себе хотеть его?

Через полчаса я стояла на пороге его дома и нажимала на звонок. Он открыл не сразу. Пьяные больные глаза, окровавленный рот. Он не ждал меня.

– Зачем пришла? – грубо бросил вместо приветствия.

– Хочу поставить точку в наших отношениях.

– Ты уже ее поставила.

– Не совсем. Хочу сделать то, что нужно было сделать с самого начала. Так было бы честнее.

– Я тебя не понял.

Я захлопнула дверь и зашла в комнату. Сбросив шубу, я повернулась к нему лицом. Под шубой было только белье. Он замер в пороге, неподвижный, парализованный.

Я не стала ждать, когда он придет в себя. Просто подошла и поцеловала. Его рот замер в нерешительности. Мой язык пытался его оживить. Он не смог долго сопротивляться. Я застонала, когда он безумно и уверенно вторгся в мой рот. Марат резко и грубо прижал меня к стене. Я ударилась головой и почувствовала себя еще более пьяной. Он схватил меня за голову и оторвался от губ. Смотреть в его глаза было мучительно и невыносимо.

– Что ты делаешь? – сквозь зубы произнес он, и я заметила блестящие капли в уголках его глаз.

Враки! Мужчины не плачут. Всего лишь злость, уязвленное самолюбие, задетая гордость.

– Все просто, – смело смотрю в эти лживые капли, – ты хочешь меня, я хочу тебя. Разве не так ты говорил? Это просто секс.

– Просто секс?

– Да, а потом расстанемся. Навсегда. Давай покончим с этим.

Он набросился на меня и повалил на пол. Его рот накрыл меня, поглотил, растворил в себе. Он был зол. И в этом отчаянном гневе я искала успокоение своей боли. Пусть будет грубым, неистовым, пусть разрушит и уничтожит меня до конца. Только бы не ощущать больше этой нежности, этой тупой боли внутри. Он оторвался от моих губ и снова уставился в мое лицо. К чему теперь эта игра в гляделки? Кому она нужна?

– Не останавливайся, – просила я.

– Я не могу тебя понять.

– И не нужно. Просто действуй.

– Я не могу так, Кэт.

– Можешь. Разве не этого ты хотел? – сказала я и больно ударила его по щеке.

Больше я не видела его глаз. Он яростно набросился на меня, разрывая на части своими губами, языком. Мне казалось, мое тело покрылось ноющими ожогами от прикосновений его рта. Я безжалостно царапала его спину.

– Ты маленькая сучка! – шипел он, хлопая по моей заднице.

– Ты подлый сукин сын, – рычала я ему на ухо, перекатываясь наверх.

– Я ненавижу тебя, – шептал он, кусая мою ^груд^ь.

– Я тебя презираю, – признавалась я, впиваясь руками в его волосы.

– Ты подлая маленькая шлюшка, – говорил он, больно дергая меня за волосы.

– Ты старый похотливый извращенец, – кусала я его шею.

– Я тебя уничтожу!

– Я тебя растопчу!

– Мокрого места не оставлю!

– Попробуй! – ловила вызов я.

– Ну держись, маленькая девственница! – прорычал он и сорвал мои трусики.

– Значит, это и есть ваше хваленое орудие пытки? – хамила я, засовывая руку в его трусы.

– Нравится? – задыхался он.

– Не могу разобрать, – едва находила я силы для ответа.

Мы извивались на полу. Мы ненавидели друг друга. И отчаянно желали. Мы превратились в двух животных, идущих на поводу инстинктов. И скоро наши слова заменили рычание, вопли, стон. Я больше не думала о своей девственности. Я желала только одного, чтобы это продолжалось, чтобы это произошло и закончилось. Чтобы поставить точку.

– Я не могу, Кэт. Уходи, – сказал кто-то сверху, и я обнаружила, что тяжесть на моем теле исчезла.

Марат стоял у окна и молча одевался. Я наспех схватила свою шубу, быстро набросила ее на себя и рванула к двери.

– Ты даже этого не можешь, – шипела я уже в дверях.

– Ты права.

– Слушай, а может, ты импотент? – смело озвучила я.

Он резко повернул голову в мою сторону.

– Или голубой? – продолжала я.

– Или, может, это ты меня не возбуждаешь? – неожиданно заговорил он. – Об этом ты не думала?

– Какая же ты все таки сволочь!

– Уходи, Кэт. Или я тебя ударю.

– Больше ты не увидишь меня, обещаю.

– Я очень на это надеюсь.

Я хлопнула дверью и, рыдая, убежала в ночь. Марат сидел у окна и смотрел мне вслед.