Бабушка, будь моей дочкой!

НЕПОХОЖИЙ ДЕТСАД

Этот детсад не похож на ленинградский. Завтракают, обедают и полдничают здесь на террасе. В саду растут кипарисы, высокие-превысокие, торчат как вытянутое свечкино пламя, только пламя светлое, а кипарисы тёмные, почти чёрные. И пальмы растут, а ведь их только на картинках увидишь. И магнолии с огромными глянцевыми листьями и цветами — с большую чашку величиной. Таких деревьев в Ленинграде нет. По стене дома вьётся глициния, вся в лиловых цветочках, и пахнет так сильно, что хочется чихнуть. Вдали горы зелёные, лесом, как шкурой, покрытые, а над ними ещё горы, лиловатые, прозрачные какие-то… И не поймёшь, близко или далеко синеет море.

Папа приходит за Таней сразу после полдника, а то и во время полдника. Он прячется за толстым стволом кипариса, чтобы Таня его не увидела и не выскочила из-за стола. Но кто-нибудь из ребят всё равно его замечает и говорит Тане:

— Твой папа пришёл.

И Таня вертится и проливает молоко. Воспитательница качает головой. Папа выходит из-за кипариса, потому что прятаться уже бесполезно.

А за Вадиком Кривенко приходит старший брат — первоклассник.

Брат не таится за стволом кипариса. Он катает грузовики по песочнику, переодевает куклам платье задом наперёд или вообще наизнанку, влезает через окно в спальню и вылезает обратно, карабкается на развесистый миндаль и срывает продолговатые в плотной зелёной шкурке плодики. Сидя на суку, брат эти плодики раскусывает и съедает мягкое сладко-кислое (Таня попробовала) ядрышко. Ребята с завистью смотрят, как одно за другим ядрышки исчезают во рту брата.

Воспитательница сердито говорит брату Вадика:

— Мало я в прошлом году с тобой намучилась? Так ещё и теперь являешься шкодить!

Сверху вниз брат смотрит на воспитательницу с независимым видом: он ей уже неподвластен. Толстый Вадик с аппетитом уплетает булку с маслом, запивая её молоком. На своего брата он не обращает никакого внимания.

По обочине шоссе они идут вчетвером: Таня, папа, Вадик и брат, который заводит разговор.

— В Ленинграде сейчас холодно, — говорит он рассудительно.

— Да, не жарко, — соглашается папа.

— Скоро там у вас наступит лютая зима, — сочувственно говорит брат.

Папа смотрит на него с интересом:

— Это почему же?

— Потому что у нас наступит жаркое лето. А значит, в Ленинграде будет зима.

— Папа, правда, когда здесь лето, в Ленинграде зима? — спрашивает Таня.

— Ты, видно, считаешь, что Ленинград находится в другом полушарии, — говорит папа брату. — Нет, дружок, в том же самом. Просто Ленинград гораздо севернее Крыма. А ты, Танюха, как же этого не понимаешь? Ты ведь ленинградка!

Вадик останавливается. Он делает это через каждые пять шагов, потому что сандалия сваливается с его босой ноги. Папе надоедает ждать, пока Вадик обуется. Папа подхватывает Вадика под мышки и сажает себе на плечи. Теперь, чтобы смотреть Вадику в улыбающееся лицо, приходится задирать голову.

— Не подсовывайся мне под ноги, дочка, — говорит папа. — А то споткнусь об тебя, и всей компанией мы загремим под откос. И не завидуй, пожалуйста. Как пойдём вечером с моря, прокачу тебя на плечах.

Таня улыбается, предвкушая вечернюю прогулку. На обратном пути с моря — в гору идти трудно и всегда так спать хочется — Таня сидит у папы на плечах. Ей так высоко, что чуть-чуть даже страшно. Зато всё видно кругом. И разве с папой может быть страшно? Спокойно и ласково с папой. И очень интересно: обо всём папа Тане рассказывает, на все вопросы отвечает.

Идёт Таня возле папы, на Вадика смотрит, о хорошем думает и совсем позабыла, что на днях-то… плохое будет. У папы кончается отпуск, и он уедет обратно в Ленинград. А у мамы отпуск ещё не начался. И бабушка тоже не приезжает.

КОЗНИ МУХОМОРА

Папа уезжает, а Таня остаётся. Она остаётся с тётей Катей, папиной старшей сестрой, с двоюродным братом Витей, с ребятами в детсаду, с игрушками и с кошками, которых множество разгуливает по двору. Море, горы, кипарисы, тёплый, ласкающий кожу воздух тоже никуда не деваются. Но почему-то после папиного отъезда всё становится каким-то не таким.

Таня говорит тёте Кате:

— Давай играть. Я козлёнок, а ты моя мама.

— Давай, давай, — рассеянно отвечает тётя Катя. Она торопливо чистит картошку на ужин.

Таня подскакивает к ней:

— М-е-е! Ме-е-е!

Тётя Катя должна спросить: «Откуда ты прибежал, козлёнок?» И козлёнок расскажет, что прибежал он с высокой горы. А на горе-то, мама-коза, козлёнок повстречал волка!

Но тётя Катя говорит:

— Не суйся под ножик, ещё обрежешься. Пойди поиграй сама.

Таня уходит из кухни в комнату и скачет, взбрыкивая, возле сидящего за столом Вити:

— Ме-ме-ме!

— Таня! Таня! — кричит из кухни тётя Катя. — Не мешай Вите заниматься!

Таня отходит от Вити. А тот прислушивается, вскакивает и идёт во двор. Вслед за Витей Таня выбегает на крыльцо: куда это он помчался? A-а, ну конечно! Пришли Витины товарищи, большие мальчики-десятиклассники. Они усаживаются на скамейку под черешней и сразу начинают о чём-то спорить.

Таня спускается с крыльца и подходит к десятиклассникам. Постояв немного, дёргает за рукав того, что поменьше ростом:

— Правда, вон та кошечка очень красивая? Вон под кустом.

— Кошечка? — десятиклассник смотрит на Таню с недоумением. — Какая кошечка? — И поворачивается к товарищам. — По-моему, самые сложные задачи по физике это…

Витя берёт Таню за плечи и слегка отталкивает от скамейки:

— Танюшка! Отстань, пожалуйста! Ступай поиграй! У нас завтра экзамен.

Таня возвращается на крыльцо и печально смотрит, что делается вокруг.

Вершины дальних гор вспыхивают, ярко-розовые: перед тем как скрыться, солнце присело на них отдохнуть. На снег присело. Папа говорит, что на самой вершине и летом не тает снег. Но вот снег тускнеет. Солнце сползло за гору. Море из лимонно-жёлтого становится зеленоватым. Быстро темнеет. В кустах кто-то шуршит, ворошится. Может, очень даже сердитый кто-то… Таня вздыхает и уходит в дом.

За ужином Таня сидит с набитым ртом и не глотает.

— Это ещё что за фокусы? — сердится тётя Катя. — Ты же любишь жареную картошку.

— При папе люблю.

— Избаловали тебя. Хоть бы скорей твоей маме отпуск дали. Пишет: не дают сейчас. Попросила бы хорошенько…

Слёзы капают в Танину тарелку.

— Бабушка пусть приедет!

— Не может бабушка… С Петей сидит. Там другая бабушка заболела. Уже объясняли тебе.

Петя — другой Танин двоюродный брат.

— Пусть бабушка Петьку с собой возьмёт, — бурчит Таня.

— Тебя не спросили, как поступить. Молоко допивай! И живо в постель.

— Я буду с Витей телевизор смотреть!

Но тётя Катя беспощадно подхватывает Таню на руки и уносит в другую комнату. Быстро укладывает в постель, укрывает, гладит по голове, целует:

— Спи, моя маленькая!

— Сказку расскажи! — просит Таня.

— Некогда мне, Танечка. Ещё постирать надо. — Тётя Катя уходит и плотно закрывает за собой дверь.

Таня вытирает кулаком слёзы, прижимает к себе Мишку и шёпотом рассказывает ему сказку:

— Жили-были котята. Девочка и мальчик. Они были сёстры. А родителей у них не было. Вот и побежали котята куда глаза глядят. Вообще-то родители были, но у них отпуск у кого кончился, у кого ещё не начался. Вот бегут котята. И вдруг видят: мухомор стоит. Большо-ой, ядовитый такой! А это был знаешь кто? Злой волшебник, колдун. Как раз он не давал маме отпуск. И бабушку ко мне не отпускал. А меня сегодня, Мишенька, чуть не укусила пчела. Её тоже наслал мухо… мор…

Таня крепче прижимает к себе Мишку и засыпает.

ТАНЯ ДИКТУЕТ ПИСЬМО

Работает тётя Катя в теплицах, выращивает всякие цветы и растения. Да тут все работают в теплицах, и на плантациях, и на опытных участках, и на виноградниках, и в каких-то дендрариях. Никто не работает на заводе, как Танин папа. Папа у Тани инженер и занят с утра до вечера. А мама у Тани геолог и тоже с утра до вечера в своем институте. Таня утром встаёт — оба уже убежали, домой приходят — Таня уже спит. Только в выходные дни и увидишь родителей.

Об этом Таня раздумывала, печалясь, что вот наступил выходной, а ни мамы, ни папы нету. Правда, тётя Катя есть. Сразу после завтрака уселась за прибранный стол и Таню возле себя усадила:

— Диктуй письмо родителям!

Тётя Катя весёлая: два экзамена Витя сдал на пятёрки. Ещё экзаменов пред-сто-ит, может, двадцать. Плохое дело: пока не сдаст все экзамены, и самые страшные и не очень, Витя с Таней играть не будет. Чему же радоваться?

Диктует Таня охотно, без запинки:

— Здравствуй, мамочка! И папа тоже. И бабуля моя. Почему-то туман у нас то приходит, то уходит. Горы то видно, то не видно.

— Море прогревается, потому и туман, — объясняет тётя Катя. — Не так быстро говори, записывать не успеваю.

— Я чувствую себя озорно, — продолжает Таня.

— Гм! Многообещающе звучит, — замечает тётя Катя. — Ну?

— Мишка мой здоров. Меня чуть не укусила пчела. Я их боюсь, они вдруг подлетают к щеке.

— Правда, чуть не укусила? — спрашивает тётя Катя. — А ты не маши руками, не дразни. Дальше?

— Вите надо сдать экзаменов огромную кучу.

Тётя Катя смеётся.

— Та-а-к. «Огромную кучу».

— Вчера я разбила чашку. Оттолкнула её, потому что молоко с пенками. На пол упала и превратилась в осколки.

Тётя Катя перестает писать и с удивлением смотрит на Таню.

— Но ведь ты говорила мне, что не трогала чашку. Что чашка упала сама. Спорила, заревела.

Таня кивает головой.

— Да, говорила. И ревела, что чашка сама.

— Значит, врала?

— Но ведь это я тогда говорила. Тебе. А сейчас я говорю маме с папой и бабушке.

— Ох, Танечка! Всегда надо говорить правду. Ну дальше.

— Пусть бабушка приедет с Петей, если не с кем оставить. А ты, мама, попроси хорошенько отпуск. У мухомора.

— У какого мухомора? Ты что?

— Может быть, он уже стал добрый и даже не ядовитый. Мишка ведёт хорошо. Написала? Давай подпишу. Мне надоело.

Печатными буквами Таня выводит своё имя и убегает во двор.

МИШКА-СЫНОЧЕК И КАЧЕЛИ

Таня хлопотливо заворачивает Мишку в тряпочку, укладывает его на скамейке, гладит по голове, приговаривает:

— Спи, не бойся! Я только сбегаю в магазин.

Оглядываясь на Мишку — не вскочил ли? — бежит в кусты, рвёт листья, торопливо наполняет кукольную кастрюльку песком. Возвращается и спрашивает нежно:

— Ну, маленький, как ты тут без меня? Не плакал? — подносит к Мишкиной морде кастрюлю. — Кушай, сыночек, поправляйся! — Тоненьким капризным голоском говорит за Мишку: — Не хочу-у-у! Пенки! — Уговаривает назидательным тоном: — А пенки очень полезные! А, знаешь, мы их просто выловим. Без пенок молоко пей.

Накормив Мишку, Таня его укачивает, распевает:

— Заснул… — Таня вздыхает: — Как долго никого нет, правда, Мишенька? Тётя Катя поехала в город за туфлями Вите. Подошва оторвалась и висит. И как же идти на страшный экзамен без подошвы? Витя занимается… Ты ему не мешай, слышишь, Мишка?

Таня идёт к дому вместе с Мишкой, взбирается на большой камень. Через открытое окно Мишка заглядывает в комнату. Таня тоже заглядывает. Оба видят: Витя лежит на диване с открытой книгой в руках.

— Ку-ку! Вот и мы! Это не я, это Мишка тебе кукует.

Витя не отзывается. И не шевелится.

— Витё-ёк! Мишка хочет тебя спросить…

Никакого впечатления. Вглядевшись, Таня замечает: глаза у Вити закрыты, он спит.

— Заучился! — сообщает Таня Мишке и спрыгивает с камня.

Часов пять дня. Зной ещё только чуть стронулся, ещё пышет. Птицы лениво посвистывают в кустах. Кошек не видать: попрятались где-то в тени. Таня вытирает ладошкой Мишкин лоб.

— Вон как ты вспотел! Все где-то ходят. Или уехали. Или спят. Ты мой сыночек, я тебя никогда не брошу!

По тропке между кустами спускается с гор женщина в платье без рукавов. Над ней колышется яркий разноцветный зонтик.

— Здравствуйте! — радостно кричит Таня.

Скользнув по Тане взглядом, женщина отвечает слегка удивлённо:

— Здравствуй, деточка. — Пересекает двор и уходит вниз, к шоссе.

Опять знойная тишина и пустота. Но что это? Какая огромная овчарка! Остромордая, темноухая, она возникает на склоне внезапно. За овчаркой шагает бородатый парень в сетке на волосатом теле и в шортах.

Отступив поближе к крыльцу, Таня несмело окликает:

— Здравствуйте!

Овчарка настораживает уши. Таня крепче прижимает к себе Мишку. Парень оборачивается, говорит небрежно:

— Разве мы знакомы, сеньора? А как пройти к морю?

Таня показывает.

— Всё вниз, вниз… — Когда парень и овчарка скрываются из виду, говорит Мишке: — Ну, эти ладно, что ушли. Уж очень огромная собака! Но… ещё бы на неё поглядеть. Издали, конечно…

Ноги Танины сами идут вниз по дороге. Вот и шоссе.

Овчарки нигде не видать. Переходить шоссе одной нельзя. Только с кем-нибудь из взрослых или с Витей, который тоже уже большой. И вдобавок высокий, почти как телеграфный столб.

Но машин на шоссе не видно. А на той стороне тропинка уходит в заросли. Куда она ведёт? Может, в очень интересное место. Таня не выдерживает: ещё раз оглядывается по сторонам и быстро-быстро перебегает шоссе.

Узкая тропинка извивается как змея, в гуще тонких деревцев дикой вишни, сливы, кустов барбариса, можжевельника, бересклета. Сладкий, густой, терпкий запах. Не от этой ли сладкой духоты у Тани жужжит и гудит в голове? Ой, нет, нет! Вон пчела вьётся над мелкими жёлтыми цветочками: весь куст будто золотыми звёздочками усыпан. А вон вторая пчела. И третья… А может, это осы? Они ещё злее.

И вдруг… Глаза у Тани расширяются от ужаса. Огромный шмель, толстый, золотисто-тёмный, со свирепым гудом летит прямо на неё. Сейчас сядет ей на щёку, на лоб, на глаз…

В отчаянном испуге Таня несётся по тропинке, цепляется платьем за сучья и шипы, спотыкается о вылезшие из земли корни, падает, вскакивает, бежит дальше. Неожиданно вылетает на полянку. А там… Таня и про шмеля забывает.

Три девочки качаются на качелях, болтают, хохочут и по очереди качают друг дружку. И до чего же добрые девочки: они и Таню качают! Взлетая в воздух, Таня заливается счастливым смехом.

Но вот одна из девочек спохватывается:

— Ой! Мне давно надо быть дома!

— Вы тут с самого утра? — с завистью спрашивает Таня.

Девочки смеются:

— Что ты! Мы здесь недавно. — Девочки убегают.

Оставшись одна, Таня наваливается животом на сиденье — хоть так попробует сама покачаться. Но сиденье ускользает. Клюк! С размаху Таня стукается носом об землю. Ой как больно! Кое-как Таня поднимается на ноги, хватается руками за лицо и взахлёб ревёт.

В разбросанных по горным склонам домиках хлопают двери, люди выходят на балконы, на крыльцо, всматриваются в гущу зелени, стараясь понять, где это плачет ребёнок?

От автобусной остановки вниз по шоссе шагает тётя Катя с обувной коробкой в сетке и с сумкой, полной продуктов. Шагает она очень довольная удачной покупкой. Вдруг слышит громкий плач ребёнка. Где-то совсем близко… Да никак это на полянке с качелями? Кто-то там расшибся, надо помочь.

Тётя Катя сходит с шоссе, раздвигает кусты… На секунду она столбенеет, потом, роняя сетку и сумку, всплёскивает руками, вопит:

— Господи! Да что это? Да как это?! — И со всех ног кидается к качелям.

Возле качелей стоит и ревёт её собственная племянница в рваном грязном платье и — с окровавленным лицом!

Подолом Таниного платья тётя Катя вытирает Тане лицо, разглядывает его и бормочет:

— Кажется, только нос расквасила…

Сгребает Таню в охапку и тащит её стремительно. Уже на шоссе спохватывается, что забыла свою поклажу на полянке, с Таней под мышкой опрометью возвращается, подхватывает одной рукой сетку и сумку. И разгневанная, взбудораженная несётся к дому. Таня и реветь перестала, похныкивает тихонько.

Дома тётя Катя отмыла и переодела Таню, щедро залила ей зелёнкой разбитый нос и принялась кричать на проснувшегося от шума Витю:

— Да как же ты смел! Почему не смотришь за этой озорницей?! Она шоссе сама перешла, ты это понимаешь, а? Я ему прекрасные туфли покупаю, а он заснуть изволил! Разрыв сердца у меня вот-вот случится от таких ваших дел!

Таня забралась к Вите на колени, погладила по голове. Он обнял её крепко-крепко, к себе прижал.

— Бедный Витёк! Прости, что я шоссе перебежала, — зашептала она ему на ухо.

Откричавшись и выпив две кружки черешневого компоту, тётя Катя ушла на почту. Вернувшись, сообщила:

— Огромнейшую телеграмму послала. Ещё что-нибудь случится, прямо умру, не сходя с места, так и знайте!

Беспокойный этот день кончился. Все легли спать. А рано утром случилось чудо: подняла Таню с кровати… мама! Ночным самолётом она прилетела к своей дочке. И на другой же день вместе с Таней улетела домой в Ленинград.

СЫНОЧЕК ШОФЕР

Вдруг Таня очутилась на даче. Вместе с бабушкой и с Петей.

Пете четыре года. Он плотный, крутолобый, с хохолком на макушке и очень воинственный.

— Будешь моим сыночком! — радостно сказала Таня. — Один мой сыночек Мишка, а другой ты.

Петя нахмурился:

— Не буду я твоим сыночком. Я — шофёр!

Таня бросилась в кухню, где бабушка готовила обед.

— Баба! Шофёр может быть сыночком?

— А как же! — сказала бабушка. — Ведь у каждого шофёра есть мама.

— Видишь, видишь! Пойдём, сыночек, гулять! — Таня взяла Петю за руку и повела в сад. Петя немножко упирался, но всё-таки шёл.

В саду росли берёзы и клёны. Кипарисов и в помине не было. Цвела сирень и пахла почти так же сильно, как глициния.

К кусту сирени Таня и привязала Петю за руку. Скакалкой привязала, чтобы не убежал.

— Ты мой сыночек, — приговаривала она. — И шофёр, конечно, тоже, не думай! И… щеночек. Охраняй Мишку, пока я вам обед приготовлю.

— Гав-гав-гав! — залаял Петя. Быть щенком ему как раз понравилось.

Таня с кастрюлькой в руках побежала к кустам листьев нарвать. Смотрит, а за штакетником стоят двое: девочка старше Тани — голова над забором торчит — и малыш лет двух. Этот между досочками нос просунул, и один глаз выглядывает.

— Вы кто? — спросила Таня. — В гости идите!

В это время Петя как залает, как зарычит и давай с привязи рваться. Будто он не простой щенок, а очень злющий.

Девочка засмеялась, а малыш заплакал. И вот уже нет их за забором: убежали.

— Какой ты, Петька! — рассердилась Таня. — Гостей напугал! — И хлоп своего сыночка — шофёра — щенка по плечу.

А через секунду сама заревела. Петя отвязался и Таню кулаком по спине стукнул.

На Танин крик бабушка прибежала:

— Это что такое?

— Она первая напала! — заявил Петя.

Бабушка хвать внучат за руки, одного и другого, и в дом увела.

— Не буду я разбираться, кто тут первый, кто последний. Оба в угол отправляйтесь!

И расставила их по разным углам.

— Неслух ты, а не сыночек! — бурчит из своего угла Таня.

— А ты… бэ-э-э! — Петя язык высунул, дразнится.

Вот какая печальная история получилась!

ВСЕГДА ЛИ БЫЛО ЭЛЕКТРИЧЕСТВО

Вечером после ужина бабушка рассказывает детям сказку. Таня и Петя с двух сторон сидят возле бабушки на диване, слушают.

— «Мёрзни-мёрзни, волчий хвост!» — приговаривает лиса. А волк… — Глаза у бабушки закрываются, голова клонится вниз.

— Бабуля, не спи! — теребит её Таня.

— Я не сплю. Волк-то сидит, хвост у него в воду опущен, а мороз всё сильнее. И волк… волк… забыл заплатить за электричество.

— А разве у волка было электричество? — спрашивает Таня. — А, баба?

— Электричество было всегда! — важно заявляет Петя.

— А вот и нет! — возразила Таня. — Папа говорит: в древние времена люди при лучине сидели. Зажгут щепку, называется лучина, и сидят.

— А мой папа… мой папа… он же электрик! И он говорит, что электричество это очень-очень главное. А как же жить без очень главного? Что, съела?

— Нетушки! Не было когда-то давно-давно электричества!

— Было! Было! — Петя как даст Тане тумака по спине.

— Ах, ты так? — Таня ухватила Петю за хохолок на макушке и дёрнула.

И сон и дремота с бабушки слетели.

— Опять разодрались? Да что это за дети такие?

И Таня и Петя шлепка заработали и очутились в постелях. Безо всяких сказок.

ВОТ И ПОЙМИ!

Утром Таня проснулась и сообщила:

— А я совсем не спала. Потому что мне сон не снился.

— А мне снился! — похвастался Петя. — Снился, что ты, Таня, в курицу превратилась и бегаешь, кудахчешь.

Да как же Петька посмел такой обидный сон про Таню увидеть? Таня крепко сжала руки, и они удержались, не вцепились в Петькин хохолок. Подерутся если, так с кем играть?

После завтрака Таня сказала Пете ласковым голоском:

— Я тебя, мой сыночек, развлеку дома. Потому что сильный дождь, гулять нельзя.

С Мишкой в руках Таня плясала и пела. Петя смотрел и смеялся. А потом и сам стал скакать вокруг Тани.

Наконец Таня в изнеможении свалилась на диван. Отдышалась и велела:

— Скажи спасибо!

— За что? — удивился Петя.

— За представление. Чтобы вежливо было. Это ведь вежливая игра.

Петя подумал и спрашивает:

— А ты мне спасибо скажешь?

— Ну, и я. Что мне, жалко? Я не жадина.

Они сказали друг другу спасибо.

А тут такое хорошее случилось, что оба завопили от радости. Послышались знакомые голоса, и в дверях Танин папа и Петина мама и ещё какая-то тётенька. Все в мокрых плащах с капюшонами. Суббота ведь! Вот и приехали на дачу. А Танина мама в командировке. А у Петиного папы срочная работа. По электричеству, конечно.

— Хоть по папе, по маме приехали, и то хорошо! — говорит Таня, сидя у папы на коленях.

— Как поживаешь, Танюха? — спрашивает папа.

— Хорошо. Только моря нету. — И вдруг Таня хитро прищурилась: — Есть море! На скатерти. Тётя Клава суп пролила.

Все в это время обедали. У тёти Клавы, подруги Петиной мамы, как-то выплеснулся суп из тарелки. Пятно на скатерти расплылось. А все будто ослепли: не видят.

После Таниных слов тётя Клава покраснела и говорит бабушке:

— Извините, пожалуйста, Марья Тихоновна, я тут нечаянно набедокурила. Извините!

— Пустяки какие! — говорит бабушка. — Скатерть всё равно стирать надо. Не огорчайтесь, пожалуйста.

А папа смотрит очень строго. Но не на тётю Клаву, а на Таню. И шепчет ей на ухо:

— Я ещё с тобой, сударыня, поговорю.

После обеда папа отвёл Таню в уголок и сказал ей, что очень невежливо и даже нетактично указывать гостям на их промахи. Оказывается, никто не ослеп, все видели пятно на скатерти, но сделали вид, что не заметили. Из вежливости.

— Я же не знала, — сказала Таня. — А что бабушка сейчас села на дохлую бумагу от мух, тоже нетактично сказать?

— Где-е? — воскликнул папа. — Мамочка, погляди, куда ты села! — И давай хохотать.

И все смеялись, пока бабушка отлепляла липучую бумагу от своей юбки. Эта бумага лежала на комоде. А Петя зачем-то её на табуретку переложил.

Не везло в этот день взрослым. Сели пить чай. А Петина мама что-то рассказывала, смеялась, руками размахивала и… вывернула стакан с чаем на ту же несчастную скатерть.

Таня выпрямилась и громко сказала:

— Я совсем не заметила, что тётя Маруся всю скатерть залила. Специально не заметила, что даже на колени ей пролилось.

Где бы похвалить Таню за вежливость и тактичность, а все захохотали так, что посуда на столе зазвякала. Вот и пойми взрослых!

МУРЗИК В ОПАСНОСТИ

С дачи соседней часто приходил в гости кот Мурзик. Большой, белый, пушистый и очень красивый. Таня его гладила и давала ему колбаски. Мурзик мурлыкал.

И вот как-то слышит Таня через забор: хозяева Мурзика, старик со старушкой, разговаривают.

— Я ведро в колодец обронила, — грустно говорит старушка. — Придётся кошку в колодец спускать.

— Да уж придётся, — отвечает старик, — раз верёвка оборвалась.

Таня перепугалась и скорей к бабушке:

— Ой, бабуля! У них оборвалась верёвка, ведро в колодец упало. Они своего Мурзика хотят в колодец спустить!

— Во-первых, не кричи, — сказала бабушка. — Петеньку разбудишь, он молодец, спит после обеда. Это ты нипочём не ложишься. С чего ты взяла, что Мурзика в колодец спустят?

— Они сами сказали: надо кошку в колодец спустить, я слышала. Баба, пойдём, отнимем котика!

— Да не спустят Мурзика в колодец, не тревожься. «Кошками» называют такие крючья железные на длинном шесте. Спустят шест в колодец и крючьями подцепят ведро.

От радости, что Мурзику ничего не угрожает, Таня в ладоши захлопала и хотела в сад убежать.

Но бабушка её удержала:

— Письмо Кате и Витюше напишем. Давно не писали, заждались они. Садись, садись, не увиливай.

Вздохнула Таня и стала бабушке диктовать:

— Здравствуйте, тётя Катя и Витя! Я живу хорошо. Почему-то мы с Петей часто дерёмся.

— Потому что оба упрямые, — вставляет бабушка.

— А сыночков у меня целых три, — диктует Таня. — Мишка послушный, а Петя и Максимка непослушные. Я Максимку зову-зову, а он сидит в кустах и не отзывается. Трудно за ним смотреть.

— А почему Света, сестра Максимкина, за ним не смотрит? — спрашивает бабушка.

— Надоело ей потому что. Ещё напиши: кошки бывают железные. А Мурзика в колодец не спустят. И очень хорошо, потому что колодец у них такой глубокий, что дна не видно, я в него заглядывала.

— Как?! — пугается бабушка. — Ты заглядывала в колодец?! Знаешь ведь, что и близко подходить нельзя. Ну, недаром мне мой сыночек говорит: «Ты с Таней держи ухо востро».

— Какой твой сыночек?

— Да папа твой! А почему, Таня, у тебя всё сыночки? Дочки ни одной нет?

Таня пожала плечами.

— Не попадаются почему-то дочки. Может, ты, баба, будешь моей дочкой?

Засмеялась бабушка и письмо отложила:

— Потом допишем. Надо Петино осеннее пальто чинить. Осень на носу. Скоро уже и в город возвращаться.

СВОЙ ДЕТСАД

Таня опять в детсаду! Не в каком-то там, за тридевять земель, а в своем, где прежде была, пока с папой в отпуск не уехала.

Знакомых ребят сколько! Инночка Журавлёва, главная Танина подружка, и Света Петухова, и Маруся Гордеева, и Костя Тягунов, и Слава Иванов, и Оля Ручкина, и ещё многие. Всего одно лето не виделись, а кажется — лет сто.

В раздевалке кинулись друг к другу. Инна Журавлёва и Таня обнялись. Серёжка Громов сразу подскочил:

— Ах-ах! Телячьи нежности! — Ничуть, значит, не переменился, как был озорник и приставала, таким и остался.

Наперебой все рассказывали, где они были летом: кто с детсадом или с родными на даче, кто куда-нибудь уезжал — в деревню, в город другой.

И Таня стала рассказывать:

— А я где была, там деревья высо-окие и даже почти чёрные, а цветы на других деревьях, как чашки большие…

Серёжа Громов захохотал и пальцем возле своего виска покрутил.

— Чего это он? — нахмурилась Таня.

— А не верит тебе, — объяснила Маруся Гордеева. — Считает, что ты врёшь.

— Я-a? Вру-у? — Таня задохнулась от возмущения.

— Да не обращай ты внимания на такого дурака, — посоветовала Света Петухова.

Но тут не до споров стало. Воспитательница в раздевалку пришла. Все ребята — к ней:

— Здравствуйте, Елена Демьяновна!

Воспитательница улыбается:

— Здравствуйте, здравствуйте! Выросли-то как, поздоровели! Поздравляю вас, ребятки, теперь вы самые старшие в детсаду — подготовительная группа!

Возвращаясь с бабушкой из детского сада, Таня теперь рассказывает:

— Занятия у нас какие интересные! Мы всё-всё теперь знаем!

— Ну-у? Что же, например?

— Какой он, треугольник. И квадрат. И прямоугольник.

И как слепить яблоко, грушу или собачку. Читать у нас уже многие умеют. А у некоторых даже зубы поменялись… Бабушка, а у тебя уже все зубы школьные?

Рассмеялась бабушка.

— А говоришь, что всё знаешь. Молочные зубы у взрослых людей не бывают.

— На физкультуре как весело! В мяч играем, бегаем наперегонки, на шведскую стенку влезаем. А Тягунчик всё такой же: толстенький и слушается. Скажем ему: «Отвези кукол в грузовике» — отвезёт. «Построй дом из больших кубиков для двух зайцев и крокодильчика» — сразу построит. «Отдай мячик» — отдаст.

— Командуете, значит?

— Зато мы Костю Тягунчика никогда не дразним. Других мальчишек, а больше всего Серёжу Громова… Баба, можно я к Инночке зайду?

— Только не надолго, на полчасика.

Со всех ног Таня помчалась к Инниному подъезду.

БЕЛЬЧОНОК МИКА

Таня очень любила бывать у Инны: ведь лучшая подруга! Но Таня её и так каждый день видит в детсаду и во дворе. А вот маленькая сестрёнка Инны, Люся, — где ещё найдёшь такую?

Люсе год и восемь месяцев, волосики белые колечками вьются, глаза круглые, как голубые пуговицы, ножки толстые. Топочут через всё комнату:

— К Тане!

— Ты моя доченька! — Таня Люсю на колени к себе сажает, по головке гладит, на ушко всякое ласковое шепчет. Песенки ей поёт, пляшет перед ней.

Инна часто удивляется:

— И не надоело тебе с Люськой возиться? Брось её, пусть к маме в кухню топает. Давай как-нибудь поиграем. Или книжку мне почитай.

— Сама читай! — Таня перед Люсей на корточках прыгает, как лягушка. — Ква! Ква!

— Фу, какая ты, Таня! Я же медленно читаю…

Аппетит у Люси не очень хороший. А Таня умеет её накормить. Вот и в этот раз оказалось, что Люся не хочет есть кашу. Живо Таня разделась, руки вымыла, села за стол и Люсю к себе на колени посадила. Кормит Люсю и сказку рассказывает:

— Жила мама-белка. У неё был бельчонок. Звали его Мика. Однажды бельчонок Мика и говорит своей маме: «Можно, я пойду погулять во двор?» Мама ему и говорит: «Можно. Только никуда не уходи. Гуляй во дворе». Увидел Мика бабочку и побежал за ней. А бабочка привела его в густой лес. Это была не бабочка, а злая ведьма. Ведьма посадила бельчонка в подземелье, где было ещё много зверят: зайчата, медвежата, лисята, мышата, котята, щенята. Бельчонок Мика сказал, что надо уйти из этого подземелья. Мышонок там один прогрыз дырку в полу…

— В подземелье был пол? — спросила Инна. Она тоже сидела за столом и внимательно слушала. А Люся покорно открывала рот, не отворачивалась.

— Не мешай! — Таня скормила Люсе ложку каши и продолжала с воодушевлением: — Прогрыз мышонок дыру, и они убежали. Идут они, идут. Вдруг напала на них сильная гроза и ударил сильный гром. Это сделала злая ведьма. Когда она пришла и хотела сварить и съесть зверят, их там не оказалось. И она сказала: «Погодите, я вам отомщу». И стала гоняться за зверятами. И сделала грозу и гром. А зверята вырыли ямку и спрятались в ней. Потом вылезли и дальше идут. И вдруг видят: ведьма притаилась на суку и ждёт их. Мышонок Пик взял палку и сунул ведьме в нос. Зверята стали её бить. Но ведьма заколдовала их в камни. Только мышонок Пик успел спрятаться и остался. У него была волшебная книга, он взял её взаймы у одного доброго волшебника…

Кто-то фыркнул возле двери. Таня посмотрела: там стояла мама Инны с поварёшкой в руке.

— Ничего, ничего, — сказала Иннина мама, — рассказывай, пожалуйста!

— Мышонок Пик дотронулся до зверят, — продолжала Таня.

— Чем дотронулся? — спросила Инна.

— Книгой, конечно. Она же была волшебная. И зверята превратились в самих себя, уже не стали камнями. И стали ждать ведьму у входа в подземелье. Когда ведьма вошла, они быстро заперли за ней дверь. И она там сидит всю свою жизнь. А зверята пошли домой, по своим местам. Люсенька съела всю кашу. Ура!

— Танечка, где ты такую сказку взяла? — спросила Иннина мама.

— Сама придумала, — ответила Таня.

— Она умеет придумывать, — подтвердила Инна.

— Надо же! — сказала Иннина мама. — А кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

— Врачом, чтобы дети не болели. И клоуном в цирке. И конечно, воспитательницей в детсаду. В малышовой группе!

НАРЯДНОЕ КУКЛИНО ПЛАТЬЕ

Оказывается, Маруся Гордеева не просто играет в куклы, как другие девочки. Она своим куклам шьёт платья.

Таня с Марусей стояли в «групповой» комнате у окна. Маруся вынула из кармана передника маленькую куклу:

— Видишь, как разодета. Правда, хорошо?

Расчудесно! Голубое платье со складочками, с рукавчиками. Сверху безрукавка, расшитая цветными нитками. На голове у куклы колпачок, тоже разукрашенный.

— Неужели ты сама это шила? — с восхищением спросила Таня.

— Сама, конечно. Немного мама помогала. Ты возьми, рассмотри хорошенько.

Таня вертела куклу в руках, не переставая изумляться:

— Прелесть какая!

— Таня! — окликнула Инна. — Идём я тебе что-то скажу.

— Да подожди ты! — отозвалась Таня.

Инна подошла к девочкам.

— Таня… Ой, что это у тебя? Дай посмотреть!

— Не надо! — сказала Маруся. — Все будут трогать — платье помнётся.

— Ну, дайте подержать! — попросила Инна.

— Сказано — нельзя. — Таня посмотрела на Марусю. Та кивнула одобрительно.

Лицо у Инны стало растерянное. Она стояла, маленькая, ниже ростом, чем Таня и тем более чем рослая Маруся, губы у Инны дрожали.

Таня покраснела и отдала куклу Марусе:

— Убери лучше…

Маруся спрятала куклу в карман передника.

— Жадины! — прошептала Инна.

Тане стало обидно:

— А ты обзывалка!

Маруся взяла Таню под руку:

— Пойдём. Что нам с обзывалками-то знаться?

Таня отошла вместе с Марусей. А самой почему-то скучно-скучно. На носки своих тапочек Таня смотрит, а видит, как Инна стоит одна-одинёшенька и губы у неё скривлены, сейчас заплачет…

Таня и Костя Тягунов в этот день дежурные были. Стала Таня цветы поливать и мимо цветочного горшка плеснула — весь подоконник мокрый.

— Тряпку принеси, вытри! — сердито велела Таня Косте.

Тягунчик притащил тряпку и насухо вытер подоконник. А Таня ему и спасибо забыла сказать. А всегда говорила.

Пошли гулять. Таня в детсадовском саду ходила со Светой Петуховой и Олей Ручкиной. Те восхищались, какая у Маруси кукла нарядная: всем, значит, Маруся нахвасталась. А Инна жёлтые и красные листья под клёном собирала и ни разу к ним не подошла.

ВУАЛЕХВОСТИК

Когда вернулись с прогулки, Таня первая в групповую поднялась. И подошла к аквариуму. Рыбок-то они не забыли покормить? Нет, не забыли. В рамочке, что плавает на воде, корму много. Таня залюбовалась рыбками.

Хорошенькие какие! Резвятся, догоняют друг друга. Особенно вон та красивая: вуалехвост. Тельце пятнистое, а хвост голубой, развевается как шлейф, будто рыбка — принцесса. Или как вуаль. Потому и вуалехвост называется. А если через этот вуалевый хвостик посмотреть на что-нибудь, хоть на того зайца, что сидит в грузовике? Будет видно, как через стекло? Ведь хвост прозрачный.

Таня опустила руку в аквариум, осторожно вынула вуалехвоста, приподняла руку, чтобы посмотреть сквозь хвостик на зайца. Неожиданно рыбка дёрнулась в Таниной руке, выскользнула и… брякнулась на пол.

Таня похолодела от испуга. Скорей-скорей подобрала она рыбку и бросила её в воду. Если рыбка ушиблась, то в воде быстрее поправится: вода для неё родной дом.

А в комнате уже шумно: все ребята из раздевалки пришли. Елена Демьяновна велела игрушки убирать: обед скоро, а там и тихий час.

Таня с трудом глотала суп. И котлета в горло не лезет. Воспитательница даже спросила:

— Ты что, Танечка, так плохо ешь? Не заболела ли?

— Нет, — тихо ответила Таня. А сама всё думает: ушибся вуалехвостик или ничего?

Столики все сдвинули, стали раскладушки для тихого часа расставлять. Вдруг Слава Иванов как закричит:

— Ой! Что это с нашим вуалехвостиком? Брюшком вверх плавает.

Все кинулись к аквариуму. Возгласы так и посыпались:

— Правда, брюшком кверху!

— Да она умерла, рыбка!

— Бедный вуалехвостик! Что же с ним случилось?

Таня остолбенела, с места сдвинуться не может. Потом побледнела, покраснела, лицо руками закрыла и разрыдалась во весь голос. Значит, она рыбку убила!

Елена Демьяновна её за плечи обняла, наклонилась к ней, уговаривает:

— Ну что ты, Танюша, перестань! Конечно, жаль вуалехвостика, но, может быть, он уже старый был, пришёл ему конец. Рыбки ведь не очень долго живут.

— А может, просто подавился! — громко, как всегда, заявил Серёжка Громов.

Ещё какие-то догадки строили ребята, но Таня их не слушала: захлёбывалась слезами. Воспитательница Таню к медсестре повела, чтобы та Тане градусник поставила. Убедившись, что температура у Тани нормальная, воспитательница помогла ей раздеться, уложила в постель и немножко с ней посидела.

Таня зажмурилась, притворяясь спящей, да от отчаяния и правда заснула.

После полдника опять пошли гулять. С этой прогулки многие бабушки и мамы — у кого время есть — забирали ребят домой. Таня, хмурая, ковырялась совком в песочной куче. После тихого часа вуалехвостика в аквариуме уже не оказалось. Елена Демьяновна сказала, что она его закопала в землю. И добавила:

— Почему-то ссадинка у него на боку. Как-то он ушибся.

Таня уже рот открыла, чтобы крикнуть: «Это я, я его ушибла, разбила до смерти!» Но не решилась. Так и закрыла рот, ничего не сказав.

Никто, наверно, и не заметил, как Таня переменилась в лице, потому что кто-то из девочек воскликнул:

— Это другие рыбки его погрызли!

Таня всё думала и думала о том, какое страшное злодейство она сделала: убила рыбку, да ещё и не призналась, что такое натворила.

И вдруг перед Таней — папа. Как из-под земли вырос.

— Идём скорей домой. У нас бабушка прихворнула. Соседка мне позвонила на работу, я схватил такси и приехал. Доктор уже был. Укол ей сделал.

Подошла Инна и сообщила грустно:

— А у нас рыбка умерла.

— Рыбка умерла? — рассеянно переспросил папа. — Жаль. И, как нарочно, мама только вчера улетела в командировку!

Папа схватил Таня за руку и зашагал так быстро, что Таня еле поспевала, прискакивала на ходу.

БЕЗ БАБУШКИ, КАК БЕЗ РУК

Дома папа прежде всего заглянул в детскую. Бабушка там жила вместе с Таней.

— Не шуми! — зашептал папа. — Бабушка задремала. Раздевайся тихонько и ступай в кухню, я тебя накормлю.

Ужина настоящего не оказалось. Яичница, салат, в который папа забыл положить соли, и молоко.

— Кончишь есть, иди в мамину комнату. Я сейчас посуду помою…

Таня посмотрела, как папа торопливо доедает яичницу прямо со сковородки — Тане хоть на тарелку положил, — и ей стало его жаль.

— Я тебе помогу мыть посуду.

— А не измажешься? Бабушкин фартук надень. Я буду мыть, а ты вытирай.

Бабушкин фартук, повязанный Тане под мышками, до полу достал. Сам папа надел мамин фартук. Наверно, Таня с папой выглядели в фартуках смешно. В другое время Таня непременно посмеялась бы. Но сейчас… да она, должно быть, никогда в жизни смеяться не будет.

Папа тёр мочалкой тарелки под струёй воды и говорил:

— Без бабушки мы как без рук. Главное, и мамы-то нет. Но и маме без бабушки совсем бы худо пришлось. Да ты понимаешь ли, дочка, что такое наша бабушка?

— А что она такое? — машинально спросила Таня.

Вуалехвост, брюшком кверху, так и стоял у неё перед глазами. — Бабушка как бабушка. Конечно, очень хорошая.

— Мало сказать — хорошая. Замечательная. Когда кому-нибудь из нас плохо, трудно, там она сразу и есть. Когда Витька, Катин сын, старший бабушкин внук, был маленький, он болел часто. И бабушка туда ездила без конца, на юг. Плохо ей там очень, жару не переносит. И всё-таки ездила. Когда на пенсию вышла. А пока работала… ты ведь знаешь, что бабушка всю жизнь работала?

— Знаю. На фабрике какой-то.

— Работала, а Витю месяцами у себя держала, чтобы Кате было полегче. Петькина другая бабушка, помнишь, заболела? Наша бабушка с Петей возилась всё лето, а ведь он озорник.

— Я на даче тоже с этим озорником возилась. — Таня вздохнула: какое было прекрасное время, никакая рыбка ещё тогда на пол не упала…

— Про тебя я уж и не говорю, — сказал папа. — Мы с Ксаной пропали бы без бабушки. Ну, ступай в мамину комнату, почитай, порисуй. Спасибо за помощь.

Таня уселась за папин письменный стол. Начала было рисовать фломастером котёнка. А у неё сама собой получилась рыбка… брюшком кверху…

Положила Таня фломастер и заплакала.

Вошёл папа в комнату и увидел: Таня сидит за столом с опущенной головой и плечи её трясутся.

— Ты что это? — Папа заглянул дочке в лицо. — Ба-атюшки! Вся распухла от слёз. — Он сел в кресло, Таню посадил к себе на колени. — Ну, малыш, зря слезами заливаешься. Бабушке совсем не так плохо. Врач сказал: сердце немножко прихватило, надо полежать. Поправится скоро. Тебе так жаль бабушку? Вот как ты её, значит, любишь!

Таня низко-низко пригнула голову, громко всхлипнула. Потом пробормотала:

— Бабушку мне жаль. Но я… не из-за бабушки… плачу…

— Да-а? — протянул папа. — Не из-за бабушки? А из-за чего же? Видно, что-то серьёзное у тебя случилось. Давай выкладывай! Может, не так всё и страшно.

— «Не страшно!» — сиплым сдавленным голосом передразнила Таня. — Тебе хорошо говорить! Очень даже страшно! — И выпалила: — Я рыбку убила!

— Неужели? Как же это случилось?

Обливаясь слезами, Таня обо всём папе рассказала.

Прикусив губу, папа покачал головой:

— Тяжкая история! Но знаешь, Танюха, ты ведь не нарочно рыбку об пол брякнула. Она скользкая, вот и выскользнула у тебя из рук. Несчастный случай, можно сказать.

— А брать-то рыбок нельзя-а! — сердито возразила Таня. — Вынимать из воды.

— Нельзя, — согласился папа. — Нарушение ты сделала, это точно. Но всё-таки не преступление. Ты же не знала, что вуалехвостик этот вырвется у тебя из рук. Ты объяснила, что не нарочно его уронила?

Таня заревела в голос. Папа зажал ей рот рукой:

— Тише ты! Бабушку разбудишь.

Сквозь папины пальцы Таня прорыдала:

— Ничего я не сказала! Ни-че-го-о! Не-е признала-ась!

— Н-да! — сказал папа. — Проблема серьёзная. Скрывать от товарищей свои проступки нехорошо. Считаю…

— Вы что тут притаились?

Смотрят папа с Таней: в дверях бабушка стоит.

Папа живо Таню с колен спустил и вскочил:

— Мама, ну зачем же ты встала?

— Я уже хорошо себя чувствую, — сказала бабушка.

— Нечего, нечего, ложись! Сейчас я тебе чаю подам.

Уложил папа бабушку и вернулся к Тане — так она и сидела, вся понурая.

— Молодец, что сразу на бабушку не обрушила свои беды, — похвалил её папа. — Не надо ей сейчас волноваться. А рассказать ребятам, что случилось, по-моему, надо. Непременно. А то совесть тебя замучит. Есть у моей Танюхи совесть? Думаю: есть!

Таня испуганно посмотрела на папу.

ПЛОХО Я ДЕЖУРИЛА!

На другой день папа сам проводил Таню в детсад — ведь из-за бабушки он на работу не пошёл. В раздевалке вдруг снял пальто.

— Ты что это? — удивилась Таня.

— Хочу твоей воспитательнице сказать, что у нас бабушка заболела, а мама в командировке.

— Разве я не могу сказать?

— Сам хочу. — Таня ещё пальто снимала и переобувалась, а папа уже поднялся по лестнице в групповую…

Вот расселись ребята за столиками, ждут, какое занятие будет.

— Сейчас мы станем рисовать, — сказала Елена Демьяновна. — Но сначала немножко поговорим о наших дежурствах. По-моему, Таня с Костей вчера хорошо дежурили: цветы полили, мусор с полу подбирали. Правда, что-то случилось с рыбкой, но… чего не бывает. Таня, Костя, как вы сами считаете, хорошо вы дежурили?

— Хорошо, — закивал Костя.

— А ты, Таня, что же молчишь?

Таня покраснела, вскочила и выпалила:

— Плохо я, очень плохо! Потому что не подавился вуалехвостик, не погрызли его другие рыбки. Это… я, я его уби-ила! На пол урони-ила! — И заревела.

Ребята прямо остолбенели, на Таню с изумлением смотрят, а потом зашумели:

— Как это? Что она говорит?

Елена Демьяновна подняла руку:

— Тихо! Не плачь, Танечка, расскажи толком, как дело было.

Всхлипывая и размазывая руками слёзы, Таня кое-как всё растолковала.

— Вот оно как, значит! — удивлялись ребята. — А мы-то думали!

— Эх ты, рыбкина убийца! — воскликнул Серёжка Громов.

Маруся Гордеева презрительно прищурилась:

— Ничего себе дежурная — рыбок на пол роняет!

И вдруг всегда тихая Инна сказала громко и решительно:

— Она же не нарочно! Совсем не нарочно! Нечаянно она! Тане этого вуалехвостика, может, больше всех жалко! Разве она хотела? — От сочувствия к Тане у Инны и у самой в широко открытых глазах слёзы блестят.

Глянула на неё Таня, и стыдно ей стало: «А я-то Инночку обидела вместе с Марусей, от себя отогнала!»

— Вот что, ребятки! — сказала Елена Демьяновна. — Конечно, Таня поступила неладно. Знает ведь, что вынимать рыбок из воды нельзя. Но то, что вуалехвостик выскользнул у неё из рук, это — несчастный случай. Инночка Журавлёва права: конечно, Таня не хотела принести рыбке вред, совсем не хотела. Вину свою она тяжело переживает. А вот что Таня призналась в своём проступке, это очень хорошо. Она нашла в себе мужество сказать правду. Молодец! Всем, ребята, нужно быть честными и смелыми. Помните об этом! А сейчас я раздам тетрадки и краски и будем рисовать, кто что захочет. Пойди, Таня, умойся хорошенько!

По дороге из умывальной Таня подошла к Инне и зашептала ей на ухо:

— Прости меня, Инночка! Дурацкое платье у Марусиной куклы, подумаешь! Мы с тобой тоже научимся и своим куклам ещё лучше платья сошьём, правда?

— Конечно, — ответила Инна, рисуя кота в сапогах.

Села и Таня за столик. И чувствует, будто с неё что-то тяжёлое сняли — гораздо легче дышится, чем когда в детсад пришла.

МИЛИЦЕЙСКАЯ ОВЧАРКА

В воскресенье после обеда Таня с Инной гуляли во дворе.

Всё вокруг было белое-пребелое. И мягкое. Таня в этом убеждалась всякий раз, как сваливалась в сугроб. Кто-нибудь её туда толкал или сама падала на спину и с минуту лежала, как на пуховой перине. Потом вскакивала и вслед за другими ребятами влезала в ракету. Влезала по лесенке, а скатывалась с жестяной горки на ногах, присев на корточки.

Ребята толпились вокруг ракеты. И возле качелей тоже. Тане с Инной надоело ждать своей очереди, и они выкопали в сугробе пещерку для Инниной куклы. Сверху налепили стены и башни, получился дворец. Инна копала лопаткой, а Таня просто руками: взять лопатку позабыла. Рукавички у Тани промокли, в рукава шубки набился снег.

А тут ещё и сверху снег повалил крупными хлопьями. Таня ртом ловила снежинки.

Инна огляделась по сторонам:

— Почти все ушли. От снегопада сбежали. Знаешь что, пойдём к Свете Петуховой в гости. Она сколько раз звала.

Уговаривать Таню не пришлось: со всех ног помчалась к Светиному подъезду. Инна за ней.

У Светы, кроме неё самой, дома была только бабушка, старенькая-престаренькая. Немножко она поворчала: кучки снега высыпались из сапог на пол в передней. Бабушка вытирала лужи. Мокрые носки девочки побросали под вешалкой и в одних колготках побежали в комнату.

Света обрадовалась. Стали играть в дочки-матери. У Светы и Инны дочками были куклы. А Таня взяла себе в дети мягкого лисёнка, резинового пингвина и… котёнка Севку. Один сыночек был у неё по-настоящему живой. Другие тоже были живые, но всё-таки — понарошку.

Пушистый сыночек Севка оказался очень бегучий, без конца удирал. Заботливой маме-Тане приходилось его ловить, легонько шлёпать, ласкать, уговаривать, заворачивать в подол. Из этой завёртки потешно торчали Севкины ушки и усы. Ушки прижимались к голове, а усы шевелились.

Девочки так веселились, что не слышали звонка.

Совершенно для них неожиданно в дверях комнаты возникла… Танина мама! В шапке и в шубке, лицо раскраснелось, испуганное и всё в слезах. Позади мамы возвышался Танин папа. У папы лицо тоже было мокрое, но не от слёз, а от растаявшего снега. И очень-очень сердитое.

Все три девочки с изумлением смотрели на Таниных родителей.

— Марш домой! — хрипло произнёс папа. — Бессовестная!

— Я ещё немножко поиграю… — попробовала поклянчить Таня, но сразу осеклась, такое необычно грозное стало у папы выражение.

Таня вскочила с ковра, на котором сидела. Севка выпрыгнул из её подола и унёсся хвост трубой. И уже нельзя было пуститься за ним в погоню.

В передней стало тесно: столько народу столпилось. Таня и Инна поспешно обувались и одевались. Света топталась возле них.

Бабушка Светы суетилась и охала:

— Я же не знала! Мне бы спросить, сказались ли? И ты, Светка, могла бы догадаться!

Когда Таня оделась, папа схватил её за руку и шлёпнул пониже спины.

— Фу, папка! — оскорблённо вскрикнула Таня.

— Это тебе аванс. Дома ещё получишь, — сквозь зубы буркнул папа.

— Да что я такого…

— До свиданья, будьте здоровы, извините! — Папа поклонился Светиной бабушке и за плечи выставил Таню на лестничную площадку.

Проводили Инну до дверей её квартиры и отправились домой. Во дворе было совсем темно. Только вокруг фонарей светились расплывчато, мерцали светлые круги. В кругах плясали снежинки.

— И когда темнота сделалась? — удивлялась Таня.

Мама нагнулась и — в который раз — поцеловала Таню в щёку. Таня потянулась и тоже маму поцеловала.

— Драть надо, а не расцеловывать, — пробормотал папа.

В квартире, не успев ещё и порог переступить, Таня очутилась в объятиях бабушки. Бабушка плакала и смеялась и прижимала к себе внучку. Таня, конечно, тоже расцеловала бабушку. Но почему надо без конца обниматься и целоваться, было ей невдомёк.

И вот Таня сидит на диване в обнимку с мамой. Папа — напротив, на стуле. Бабушка в кресле. В комнате сильно пахнет лекарствами.

— Ты знаешь, что тебе запрещено уходить со двора? — грозно спрашивает папа.

Таня кивает. Конечно, она знает, но…

— Я забыла…

— Мы искали тебя больше двух часов! У бабушки опять стало плохо с сердцем. Мама изревелась. Хотели уж в милицию заявлять.

— И тебя бы искала милицейская собака, — слабым голосом добавляет мама и прижимает к себе Таню.

Глаза у Тани широко раскрываются. Ей представляется, как сидит она на ковре с котёнком Севкой в подоле. И вдруг в дверь просовывается огромная овчаркина морда — где-то она уже такую видела, да, да, на юге… Как испугался бедный Севка! Он весь дрожит, шёрстка поднимается дыбом.

Таня закрывает Севку обеими руками. Немножко страшно и ей. Но зато как интересно!

— Милицейские собаки все овчарки, да, папа?

— Не о том думаешь, противный ребёнок! — гремит папа. — Хорошо, что бабушка у нас такая умница, сообразила, где живут твои девчонки. Мы трёх обошли, пока попали к Свете. Но сначала бегали по всем дворам, скверам и окрестным улицам!

— Как это — окрестным? — спрашивает Таня.

— Ксана! — восклицает папа. — У нашей дочери нет ни капли совести! Чуть всех не уморила и ни малейшего раскаяния не заметно. Это ты её избаловала.

— А по-моему, ты! — строптиво заявляет мама.

— Я же занят с утра до вечера! Когда мне её баловать?

— А я часто в командировках, меньше тебя её вижу!

— Я раскаиваюсь, раскаиваюсь! — испуганно кричит Таня. — Я больше не буду.

Наступает тишина. Родители смотрят на Таню.

— Чего ты не будешь? — спрашивает папа.

— Об овчарке жалеть не буду, что она за мной не пришла… — Лицо у папы становится не только возмущённым, но и каким-то странным, и Таня поспешно добавляет: — Ничего, ничего не буду! Только не ссорьтесь!

Бабушка усмехается и поднимается с кресла:

— Пойдём умываться. И ужином накормлю.

Таня лежит в постели. Бабушка присаживается на край, наклоняется и шепчет:

— Внученька, пойми, так поступать нельзя! Надо уважать старших.

— Не надо их пугать, это я поняла, — отвечает Таня. — Не пугать и значит уважать?

— Думать, думать о других, чтобы не сделать им плохо, не огорчить, не обидеть, вот что надо. А ты, когда убежала со двора, нарушила запрет, только о себе думала, о своём удовольствии. А про нас всех, про маму с папой, про меня, совсем позабыла…

Снова Таня в гостях у Светы, на этот раз — во сне. Лисёнок и пингвинёнок скачут по ковру не хуже котёнка Севки: они живые не понарошку. Всем так весело. И вдруг, откуда ни возьмись, появляется огромная чёрная овчарка. Она говорит: «Здравствуй, Таня, я тебя нашла. Но я не бегала два часа по дворам, потому что у меня нюх». Внезапно добрый голос овчарки превращается в рычанье. Острые зубы овчарки оскалены. В её свирепом рыке Таня едва различает слова: «Ты так всех напугала, так не уважала старших, что я тебя сейчас съем. И Севку заодно тоже съем!» В страхе Таня зажмуривается и кричит:

— Ма-а-ама! Ба-а-ба! Па-а-па!

Чувствует, что её поднимают на руки, смутно различает папино лицо. До неё доносится голос бабушки:

— Что ты, что ты, моя маленькая? Господи, да она горячая как печка!

НАПАДЕНИЕ

Бывало, Таня то вывеску какую-нибудь прочтёт, то название музыкальной пластинки — надо же знать, что на проигрыватель ставить. А попросят её почитать — Таня прочтёт две фразы, и уже надоело. Теперь не то: читает и читает сама сказку за сказкой.

А что ей ещё делать? Только играть и читать. В детсад Таня не ходит. Как простудилась в тот день, когда потерялась и нашли её без милицейской овчарки, так всё и кашляет. И в детсад её врач не пускает.

Игрушки размётаны по всей комнате. Убирать их по вечерам для Тани мучение. Терпеть не может она всякие приборки и просит:

— Бабушка, помоги!

Бабушка помогает, но ворчит:

— Куда тебе столько игрушек? На целый небольшой магазин вполне хватит.

— Да, много у меня игрушек, — соглашается Таня. — Может, тысяча.

— Ну, это уж ты переборщила.

— Ничего не переборщила. Потому что кукла Катя, например, и просто девочка, и принцесса, то на горошине, то без горошины, то она царевна-лягушка, то Мальвина. А кукла Люба то мать, то мачеха, то ведьма, то баба-яга. И все так: то путешественники, то моряки, то лётчики, то заколдованные какие-нибудь. Вот и сосчитай, сколько всего-то у меня тут народу!

Рассуждала Таня очень весело. Но вся весёлость у неё пропала, когда не на куклу Катю и не на зайчонка с утёнком, а на неё саму вдруг напала ведьма.

Вот как это вышло.

Таня напялила на себя старую бабушкину вязаную кофту — рукава до полу висят. Сверху накрылась с головой шалью — одни глаза виднеются и кончик носа. Придерживая двумя руками шаль у подбородка и подвывая, Таня направилась в кухню. Хотела немножко бабушку напугать. Будто она не Таня, а чудище заморское, — превратилась, значит.

Из детской в кухню надо было пройти через переднюю и потом по небольшому коридорчику. Вышла Таня в переднюю, а там лампочка не зажжённая. Ну и что? Дороги, что ли, Таня не знает? В передней сумрачно, свет падает только из открытой двери в детскую, за Таниной спиной.

Бредёт Таня в сумраке, тихонько подвывает. Посильнее она взвоет, как перед бабушкой окажется. Под ноги Таня глядит, чтобы не споткнуться. Потом подняла глаза и… обомлела. Что это?! Надвигается на неё какая-то тёмная расплывчатая фигура… Всё ближе… Да ведь это ведьма! Самая настоящая! Сейчас Таню схватит…

Зажмурилась Таня от страха и завопила не своим голосом:

— Ба-а-ба-а!

Прибежав из кухни, бабушка еле на ногах устояла: об Таню споткнулась. Сидит Таня на полу, этакая кочка закутанная с головой, и навзрыд плачет.

Подняла её бабушка с полу, в комнату увела:

— Что с тобой? Расшиблась? Что у тебя болит?

— Ве-едьма! — рыдает Таня и озирается, к бабушке приникла.

— Какая ведьма? Где?

— В пере-едней. Совсем на меня бросилась. Да ты, бабуля, подо-спе-ела-а!

— Фу, большая девочка! Нет на свете никаких ведьм. В сказках только. Что ты выдумала?

— Я же видела!

— Показалось тебе.

— Ничего не показалось. Видела. — Таня дрожит и за бабушку держится.

Так и ходила до самого вечера за бабушкой. Бабушка в кухню — и Таня в кухню. Бабушка в комнаты, то в одну, то в другую, — и Таня за ней. Бабушка на лестничную площадку, мусор выбросить в мусоропровод, — и Таня туда же. До прихода родителей за бабушкин подол держалась, как двухлетняя.

ПАПИН ЭКСПЕРИМЕНТ

Пора бы Тане третий сон видеть, а она у мамы на коленях сидит. Папа по комнате бегает, волосы пятерней ерошит. Бабушка сетует:

— Дочиталась, доигралась во всякие сказки!

— Девочка моя, пойми, не существует ведьм! — убеждает мама.

Эту фразу Таня уже сто раз слышала от всех троих. Как вернулись с работы мама с папой, так наперебой то же самое твердят.

Но Таня стоит на своём:

— Одна ведьма, во всяком случае, существует. Я же её видела! А про других не знаю. Вдруг эта, что существует, опять появится?

— Да не оглядывайся ты, не озирайся! — Мама чуть не плачет. — Видеть не могу, как ты озираешься.

А папа задумчиво на Таню поглядывает. И вдруг говорит:

— Видела, значит? Где? Как? Расскажи мне, пожалуйста, подробно.

— Ой, стоит ли? — засомневалась мама.

— Расскажи, расскажи!

Таня рассказала, как она нарядилась чудищем, хотела бабушку попугать. Не сильно попугать, немножко, просто в шутку. Пошла в кухню, а в передней ведьма на неё…

— А ну, давай всё снова сделаем, — предложил папа. — Может, и я ведьму увижу. Мне же интересно.

— Что ты затеваешь? — встревожилась мама.

И бабушка покачала головой:

— Ой, правда, Алёшенька…

— Я боюсь! — сказала Таня.

— Ничего, ничего. Я ведь рядом буду. Неужели я тебя, свою доченьку, ведьме отдам?

Надел папа на Таню бабушкину вязанку, закутал её шалью и велел:

— Иди!

Таня осторожно ступила из детской в переднюю. Папа за ней шагнул:

— Ну как?

— А тогда в передней свет не горел…

— Потушим. — Щёлкнул выключатель, в передней темно стало, только свет из открытой двери падает. — Не дрожи, Танюха, я с тобой!

Двинулась Таня шажками, с опаской смотрит перед собой. И вдруг как закричит:

— Вот она! Вот она! — А ей навстречу и правда тёмная, неуклюжая фигура идёт.

— Где-е? Стой! Не двигайся! — быстро приказал папа. И воскликнул: — О-о! Всё понятно. И я вижу. Только никакая это не ведьма… — Заглянул Тане в лицо: — Ты глаза-то открой! Не зажмуривайся, гляди!

Таня нерешительно разлепила веки. И увидела: папа стоит и в тёмную фигуру пальцем тычет:

— Гладкая какая! Подойди, дотронься!

Не идёт Таня, боится. Папа её за плечи подтащил, хоть и упиралась Таня, к… зеркалу. Да, да, к зеркалу!

— Вот она, твоя ведьма! Собственное твоё отражение. Дурочка ты маленькая. Свет из комнаты падает, зеркало освещает, вот ты в нём и отразилась, чудищем наряженная. Сказку, как заяц льва обманул, помнишь? Лев про своё отражение в колодце подумал, что это — другой лев. Так и ты. Своё отражение за ведьму приняла. Конечно, она тебе навстречу двигалась, ты же к зеркалу приближалась. Хочешь, я тебе чёрта устрою? Тоже наряжусь. А ну, снимай с себя…

Папа перед зеркалом стягивал с Тани шаль медленно-медленно. И ведьма, тоже медленно, не спеша, освобождалась от шали. Показалась Танина растрёпанная голова, потом шея, плечи… Да, отражение, теперь и Таня поняла.

Мама с бабушкой смеялись, радовались, хвалили папу за его экс-пе-ри-мент. Таня тоже улыбалась, больше в угоду взрослым. Страх у неё прошёл, но лёгкое беспокойство всё-таки осталось.

ТАНЯ — ОСЛЁНОК

Нет, не существуют ведьмы.

Таня верит и папе с мамой, и бабушке. Но… маленькое такое сомнение в душе у неё шевелится.

— Сами-то ведьмы знают, что они не существуют? — сердито спрашивает Таня бабушку.

— Танюшка, что ты чепуху болтаешь?

— Так ведь приходили ко мне. Сразу две.

— Во сне приходили. Ты мне рассказывала. Приснились тебе, потому что ты слишком много о них думаешь.

— Ну и что, что во сне?

— Как это — ну и что? Присниться может что угодно. Когда я была маленькая, мне тоже часто снились сказочные сны.

— Ну и что, что сказочные? А я видела! Двух ведьм.

— Объясняю же я тебе… Упрямая какая стала!

— Ну и что?

— И не надо стоять около окна. Дует.

— Ну и что?

— Ещё больше простудишься.

— Ну и что?

— Заладила. Ослёнок какой-то, а не девочка!

Бабушка права.

Дикое, для неё самой надоедное, упрямство накатило, наехало на Таню. Всё она делает наперекор. Обедать бабушка зовёт — Таня не идёт. Велит собирать игрушки — Таня не хочет. Лекарство принимать не хочет. Просят её письмо написать тёте Кате и Вите — Таня головой мотает: «Не буду писать!»

— Совсем ты меня не уважаешь, — печально говорит бабушка.

У Тани слёзы навёртываются на глаза, так ей жаль бабушку. Но, торопливо сморгнув, Таня упрямо твердит:

— Ну и что?

— Вот возьму и перееду к Пете.

— А у него есть другая бабушка.

— Будет две. А у тебя ни одной. А то и вообще к Витеньке укачу, стану у него жить.

— Витя уже студент.

— Ну и что? Видишь, от тебя заразилась… Студентам тоже бабушка не лишняя. — Посмотрела на Таню, хмурую, печальную, и прижала её к себе. — Ослюшка ты моя бедная! Не гуляешь. Без ребят соскучилась. Ну, не горюй. Скоро поправишься.

И правда поправилась. Бледную, похудевшую Таню врач выпустил наконец из заточения, разрешил ей в детсад ходить.

ЗАГАДКИ И ОТГАДКИ

А в детсаду-то что было! Счастье просто, что Таня как раз уже там появилась. Все ребята очень любили, когда Елена Демьяновна читала им книжку или что-нибудь рассказывала. А тут она такое интересное рассказала, что все сидели, разинув рот от любопытства.

— Представьте себе луг зелёный. Мужики бородатые косами машут. Ряд за рядом ложится трава. Солнце печёт, на небе ни облачка. И вдруг слышат косари какой-то гул в небе. Что такое? Гроза? Но ведь нигде ни самой маленькой тучки. А гул всё громче, всё ближе… Поднимают косари головы, а над ними птица гигантская крылья раскинула. Между крыльями у неё горенка, комнатка то есть, построена, стенки прозрачные. В горенке кто-то сидит. Чёрт, что ли? На голове шлем вроде рыцарского, на глазах очки огромные. В страхе попадали косари на землю, ползут, головы руками закрывают и кричат: «Колдун! Ведьмак! Дьявол!»

Расхохотались ребята.

— А как вы думаете, что это за птица была гигантская? — спросила Елена Демьяновна.

Наперебой дети закричали:

— Самолёт это!

— Лайнер воздушный!

— Ту-сто четыре!

— Ан-тридцать четыре!

— Правильно, самолёт. Все вы самолёты видели, может быть, и сами на них летали.

— Я летала!

— И я летал!

— А я с папой во Владивосток четырнадцать часов подряд летел!

— Для вас самолёты — дело обычное. А я вам рассказываю про мужичков-косарей, которые давно-давно жили. О ковре-самолёте только в сказках и слышали. Немудрено, что наш самолёт им чудом, колдовством каким-то показался. Слушайте дальше…

Говорит Елена Демьяновна, а Тане так всё и представляется. Палаты в царском дворце. Бояре в шапках высоких, в кафтанах раззолочённых сидят по лавкам. На троне — царь. И втаскивают слуги, ставят перед царём и боярами большой ящик. Одна стенка у ящика — зеркало. Подходит к ящику учёный монах в чёрной рясе — в те старинные времена учёные только среди монахов попадались, простой народ и читать не умел. Повернул монах рукоятку сбоку ящика. Засветилось зеркало. И возникли на нём конькобежцы, юноши и девушки. Что только они вытворяли на льду! Танцевали, всякие выкрутасы ногами выделывали. Бояре и царь сперва онемели, а потом давай орать: «Нечистая сила! Колдовство! Сжечь учёного монаха!» Потому что они и понятия не имели… о чём?

— О телевизоре! — хором ответили ребята. — Конечно, это телевизор!

— Правильно. А то вдруг бы такое случилось. Давно-давно, в средние века, например, идёт по улице человек, а навстречу ему какая-то железная фигура движется. Круглые, как плошки, глаза горят, на груди огоньки перебегают, мечутся, на голове усы длинные, металлические колышутся…

— Робот это! Робот! — закричали мальчишки.

— Так это вы, ребята последней четверти двадцатого века, понимаете, что такое робот. А средневековый-то человек со всех ног кинется удирать, если ноги со страху не отнимутся. И конечно, подумает: «Колдовство! Волшебство!» А знаете, зачем я вам всё это рассказываю? Потому что и теперь часто верят в колдовство, во всяких леших, ведьм и чертей. Так есть оно или нет на самом деле, волшебство, или только в сказках? Как вы думаете, а?

Тут ребята по-разному отвечали. Кто заявил напрямик: «Нет!» Кто неуверенно: «Есть…» А некоторые сказали: «Не знаю!»

Елена Демьяновна улыбнулась:

— Чувствую, что и среди вас найдутся такие, что, как старинные бояре, немножко в колдовство верят. Так вот для тех, кто не знает, кому непонятно, тот же самый предмет или факт, про который другие люди уже знают, волшебством кажется. Однако не знаем мы ещё очень-очень многое. Но ещё узнаем, наука всё время вперёд движется. Кое-что уже и вы знаете. А пойдёте в школу и узнаете гораздо больше. Сколько на свете удивительного! Ну, а сейчас марш на прогулку! И то засиделись.

Дома Таня бабушке всё-всё рассказала. Бабушка внимательно Таню выслушала, а потом говорит:

— В самом деле, как интересно! В разное время люди про то же самое думают по-другому, иначе понимают. Знание — великое дело.

ТАНЯ ТРЕВОЖИТСЯ

Отправляясь в детсад, Таня с бабушкой Инну с собой прихватывали. Всегда Инночка поджидала их у подъезда, а тут задержалась, выскочила, когда Таня уже хотела в квартиру Журавлёвых подняться: почему не идёшь?

Чуть ли не последние Таня с Инной вошли в групповую. И видят: ребята обступили воспитательницу и Славу Иванова. Слава плачет. Елена Демьяновна его по голове гладит, утешает. Таня потянула за рукав Свету Петухову:

— Что с ним? Ушибся?

— У него бабушка сильно заболела, — торопливо зашептала Света. — «Неотложку» ночью вызывали.

— Садитесь, дети, за столики, — велела Елена Демьяновна. — Кто у нас дежурные? Накрывайте. Сейчас завтракать будем. Не плачь, милый, — наклонилась она к Славе: — Поправится твоя бабушка. — Оглядела своих воспитанников: — Видите, как любит Славик свою бабушку, как о ней беспокоится. Ну, будет, мой хороший, иди умойся!

Ребята расходились, переговариваясь:

— Даже соседка его сегодня в детсад привела, некому было…

— Бедный Славик — до чего переживает!

Серёжа Громов глаза округлил и Тане на ухо сказал тихонько:

— Боится Славка, что бабушка его помрёт!

Таня нахмурилась:

— Не говори глупостей!

— Никакие не глупости! Старая ведь. Долго ли… старому-то!

Внезапно Таня вздрогнула от испуга: а ведь её бабушка тоже старая! И тоже болела! Папа тогда перепугался не меньше, чем Слава сейчас, только что слезами не заливался. А она сама? Конечно, жаль ей было бабушку, но… Столько она тогда о вуалехвостике думала. И о самой себе: о том, что не призналась. А о бабушке? Нет, не беспокоилась она за неё. И ослячеством своим, упрямством так её обижала, твердила, как попугай: «Ну и что?» А ведь могло бы что-нибудь… совсем плохое. Глупая она, Таня, очень глупая! И бессовестная. Стыд какой: бабушку свою любимую не пожалела по-настоящему! Как бы она снова не заболела… Да и вполне ли она поправилась?

Тихая и хмурая сидела Таня за завтраком. И на прогулке не бегала, не смеялась, просто так снег лопаткой ковыряла. Всё о бабушке думала.

Елена Демьяновна ей сказала:

— Ты что-то сегодня невесёлая, Танечка. Ничего у тебя не болит?

— Я-то здоровая, — ответила Таня. — А… Славина бабушка… не умрёт?

— Нет, нет, не бойся. Вылечат.

Очень часто Тане и уходить из детсада не хочется, просит: «Подожди, баба, мы игру закончим». А в этот день еле дождалась, когда можно будет домой уйти. Стояла у ограды, бабушку высматривала. И вот идёт наконец! Таня скорей-скорей воспитательнице сказала «до свидания», ребятам рукой помахала и навстречу бабушке выскочила за калитку. За руку бабушку взяла и ведёт.

— Осторожно ступай, не поскользнись. — В лицо бабушке снизу вверх заглянула: — Ты, кажется, похудела… Как ты себя, баба, чувствуешь, а?

Улыбнулась бабушка:

— Спасибо. Ничего. Никак ты опять игру затеяла? Помнишь, просила на даче, чтобы я твоей дочкой была?

— Какая там игра! — сказала Таня. — А правда, бабушка, будь моей дочкой! О дочках мамы заботятся, вот и я о тебе буду.

Бабушка пристально на Таню посмотрела:

— А ведь ты немножко повзрослела, моя лапушка. Не успеем оглянуться, и в школу пора.

Вздохнула Таня и призналась:

— Вообще-то моё главное желание в мире — стать школьницей!