Бабье царство

Глава 22 Девки в озере купались

— Пётай Алексеевич, йазрешите?

В кабинет вошёл начфин — возрастной худощавый еврей, настолько стереотипный, как будто специально подобранный каким-то начальником-коллекционером.

Генерал, сидевший в кресле с закрытыми глазами, поднял веки и устало поглядел на чернявого и картавого подчинённого.

— Да, заходите, — спокойно ответил генерал и проследил взглядом за лёгшими на стол листами.

— Я уточнить по особой статье йасходов, — продолжил начфин, начал озвучивать акты расхода и накладные на серебро. — Вот тут у нас наёмный персонал категории охйана, общим числом семнадцать. Вот здесь договой с соколятней на почтовые услуги. Вот это купля десяти гужевых тйанспойтов.

Генерал внимательно прочитал документ, а потом ставил подписи. В то же время начфин продолжил.

— Позвольте полюбопытствовать, зачем нам соколы, если проще послать беспилотники.

— Не проще. Нужно с местными вести переписку, а они только птиц и принимают. К тому же у нас идут частые сбои электроники, попадание высокотехнологического устройства в руки местных недопустимо.

— Они же ничего пойму что за штука, — улыбнулся начфин, забирая документы и складывая обратно в красную папку, а потом поглядел на большой аквариум: в котором плавали пучеглазые золотые рыбки. Одна из них прилипла мордой к стеклу, словно пыталась что-то прочитать из лежащих на столе бумаг. Глупое создание. Только и умеет, что кушать, какать и плавать по кругу.

Генерал пожал плечами.

— Вы это начальству объясните. Я уже два месяца пытаюсь продавить параплан с мотором, но нет, там целые дискуссии о летающих людях развели. Никто не хочет брать на себя ответственность. Зато они планируют дать нам велосипеды. Представляете, велосипеды вместо мотоциклов. Вы лучше, скажите, не удалось подкупить какую-нибудь ведьму?

— Нет, Пётай Алексеевич, их кто-то пйипугнул. Даже за золото не хотят. Шайахются от специалиста, как от чумы.

— Магистрат цену себе набивает, — протянул генерал, а потом вздохнул и поглядел на новое действующее лицо. Невысокий и ярко одетый дежурный «попугайчик», обязанный встречать всех местных, если те прибудут на КПП, принёс скан свитка с приложенным к нему переводом с местного на русский.

«Имею величайшее желание и надеюсь на ответность во встрече со зверо-мужем, облечённым властью. Ряженую настоятельно прошу не присылать. Ревнительница порядка и процветания, доверенная магистрата, младшая советница Кассия да Бэль».

— Чёрт, как она узнала про подсадную?

— Ведьма, — вежливо улыбнулся начфин…

Лукреция да Бэль сидела на своём мешке с вещами, одетая в нательную рубашку-ками́зу, подхваченную пояском, и с накинутым на плечи плащом, и расчёсывала длинные сырые волосы гребнем. Босые ноги вытянуты к огню. Напротив неё расположилась Урсула, щупающая пальцами чем-то заклеенные раны.

— Если не сдохну, брошу всё это, — бурчала мечница, чередуя ругань с болезненным шипением.

— Службу бросишь? — переспросила волшебница, с сомнением смерив взглядом большую ландскнехтшу с ног до головы.

— Трезвую жизнь брошу. Ни капли жжёнки, ни глотка пива с утра не было. Провались всё это в бездну.

Лукреция улыбнулась и задала новый вопрос.

— А где храмовница и халумари?

— В камышах, — Урсула небрежно махнула рукой в сторону. — Печеньку в мёд макают.

Словно в подтверждение её слов из темноты послышались звуки, будто кто-то пытался сдержаться и не закричать в полный голос. Но через минуту сдавленное мычание перешло в громкие стоны.

— Не загрызёт? — вздохнув, переспросила волшебница. — У храмовой гвардии часто звериная суть на ложе с мужчиной прорывается. Готова поспорить, её и заклеймили из-за этого. Не сдержалась и озверела, а мужичок с испугу донёс.

— Затихли, — Урсула, сперва потянувшись за рыбиной на палочке, но на половине пути замерев и прислушалась. — Не, вроде живой. Бормочут чё-та. Да чё ему будет? Разве что затрахает до смерти.

Мечница всё же подобрала палочку с жирным многопёром, откусила от рыбины и мерно зашевелила челюстями, прожёвывая поздний ужин, а когда лёгкий ветер сдувал в её сторону едкий дым, морщилась и отклонялась назад. От костра осталась большая куча жарких углей, над которыми висели и роняли шипящие капли другие рыбины. Там же сохли сполоснутые панталоны-брэ и чулки, из крапивы у наёмниц и льна у волшебницы. А вот вещи халумари были из чего-то непонятного. Никогда такую ткань не видели.

Волшебница поглядывала в сторону, где уединилась парочка, но мысли были не них. Вернее, теперь и о них, но не только. Инфант, которого она видела, будучи ещё маленькой девочкой, когда мадрэ приводила к этим водам показать красное озеро, оказался совсем не таким, как в детских мечтах. Тогда ещё юная и наивная волшебница видела совершенное существо, издали одарившее её лучезарной улыбкой, а сейчас он явил себя как самодовольный божок, аж противно. А мать, павшая тогда к кромке красной воды в прошении благ для своей дочери, через год умерла, забрав все блага собой. С двоюродной тёткой Кассией сразу случилась нелюбовь. То нельзя, это нельзя. «А вот твоя, мать, в отличие от тебя…». Только и слышно. Всегда чинила препоны. Всегда обходила по быстрой улице. И била розгами по пальцам, когда учила магии, грамоте и этикету. По пальцам, по спине, по заднице. Сука старая. Даже замужиться собралась, старая гиена прилетела, влепила пощёчину, а юношу так застращала, что он пропал без следа.

А потом тётка бросила её одну. Мол, взрослая, выплывешь. И даже в путь проводила с ехидной улыбкой. А каково это семнадцатилетней волшебнице с не самым большим даром пробиться в люди? Только стиснув зубы и ступая по терновнику. И непрестанно работая.

— Эта… госпожа, а у вас мужчина есть? — с лёгкой заминкой спросила Урсула и потянулась к своему имуществу. Оттуда тоже достал гребень. Не из резной кости, как у собеседницы, а из обычного ясеня.

Лукреция, у которой от горьких воспоминаний проступили скупые слёзы, опустила взгляд на угли. Руки же сами собой продолжали расчёсывать волосы. Она привыкла ухаживать за собой сама. Она вообще всё привыкла делать сама. Служанка разве что помогала одеться для выхода в свет. А что до мужчины?

— Мужа нет, — медленно ответила магесса. Я хочу несколько позже, как за титул взнос сделаю, подобрать партию, чтоб был лет на пять моложе, грамотный, манерам и домашнему хозяйству обучен. А так имею содержанта, мне пока хватает. Он и беседой развлечёт, и на лютне сыграет, и в постели способен.

— А эта… а любовь?

— А ты сама-то любишь своего? — ухмыльнулась Лукреция, подняв глаза в усыпанное бесчисленными яркими звёздами небо. Почти сразу нашла яркую точку Свечи в созвездии Стражницы. Охристо-оранжевая Свеча ярчайшая среди прочих. Ярче любой другой в дюжину раз. Потом глаза нашли Северной Стрелы. Три яркие мерцающие звёздочки складывались в похожий на наконечник треугольник.

— Ну, я хоть и буцкаю иногда, потаскуна этого, но всё одно свой, — пожала плечами Урсула и снова зашипела да поморщилась. — Как придёт, обниматься полезет, думаешь придушить, а потом в охапку и тискать.

Что-то зашуршало, но не со стороны камышей, а с противоположной. Мечница сразу схватила кошкодёр, а волшебница стиснула пальцы на пряжке, которой был подхвачен плащ. Камушек на ней волшебный, помогал сосредотачиваться.

Глаза Лукреции забегали по тёмной траве, которая медленными вонами колыхалась на ночном ветру. Спина похолодела, сердце сильно-сильно забилось, а рассудок лихорадочно пытался придумывать, что делать. Взорвать порох на поясе у стрелков? Пережечь тетиву у лучников и арбалетчиков? А она успеет? А стрелу сможет отклонить? А пулю? Сможет ли ещё раз голову разворошить разбойнице? Это долго. Это отнимает много сил. Пока над одной колдовать будет, другие могут убить. Сумеет ли?

Лукреция почувствовала, как дрожат её пальцы. Сами собой, словно не имеют собственной воли. А ещё предательски вспотели ладони. Волшебница сильнее стиснула пряжку, сжала другую руку в кулак и медленно встала вслед за Урсулой.

— Тьфу ты, это лиса, в бездну её по кусочкам, — ругнулась наёмница. — А ну, пошла прочь отсюда!

Когда вынырнувшая из травы острая мордочка снова исчезла, Лукреция закрыла глаза и села на место. Ей хотелось разрыдаться. Вот пусть все видя её слёзы. Плевать. Она устала. Она никогда не пряталась от погонь. Никогда не убивала разбойниц.

Она хотела прежнюю жизнь, спокойную, размеренную. Утром каша на завтрак, умывание и прихорашивание перед встречей покупателей, бумаги, зачаруньки, улыбки посетителям, колдовство. На обед отварное мясо в пряных травах и свежий хлеб. Опять посетители и заказы. Вечером чарочка некрепкого южного вина с куриными крылышками и омлет, а за ними прогулка с содержантом по гильдейской набережной, которая до поздней ночи освещалась масляными лампами, А если нет настроения к прогулке — просто сон с музыкальной шкатулкой.

Но нет, плакать нельзя. Она сильная женщина. Она должна всё вытерпеть. Это пусть мужчинки плачут.

Волшебница, сдерживая слёзы, вытянула руку в сторону костра, и из того выскочил уголёк размером со сливу, замерев в паре дюймов от раскрытой ладони. А когда магесса начала водить пальцами, уголёк стал скакать, словно мячик у уличной жонглёрши, то вправо, то влево.

— Ой, ой, идут, — с каким-то добрым ехидством произнесла Урсула и снова потянулась ладонью к спине. — И вправду заживает. Уже почти не больно.

Из темноты и вправду вышли храмовница и халумари. У Катарины блестели по-кошачьи зелёным глаза. Она на ходу, но как-то неспешно подвязывала серым пояском надетую наспех рубаху-камизу, будто знак смирения мог скрыть то, что было только что. А Юрий, одетый чуть больше, чем его спутница, то есть в штаны и рубаху, и даже в темноте пылал щеками и часто дышал.

Храмовница подхватила палочку с сомиком и села на свою сумку. Она глубоко вздохнула, и глупо улыбаясь вытянула ноги. Рыбину кусала медленно, словно в спросонья. А вот халумари, наоборот, быстро умял свою и подхватил притороченный удлинённый более против обычного кинжат-дагу, который был супругом рапиры, и вместе они составляли единую пару, единый фехтовальный набор. От своей смертоносной жены он отличался только длинной и усиленным основанием клинка для парирования вражеских атак. Лукреция была несколько раз свидетельницей поединков вспыльчивых дворянок. Но вот зачем клинок мужчине?

Все с любопытством обратили взоры на халумари, а тот шевелил губами, словно разговаривал с кем-то, и пытался сделать сперва укол, а потом выпад.

— Не так, — ласково произнесла Катарина. Она отложила ужин, поднялась, подхватила с земли длинную веточку, встала в позицию и показала быстрые, почти неуловимые движения. Будь она в бою, а противница — обычная разбойница, та уже была бы проколота несколько раз, причём раньше, чем упала бы на землю.

Халумари насупился, опустил глаза и отчётливо прошептал: «Система, юстировка». Не известно, что это были за слова, но когда он через пять минут повторил укол и выпад, то они получились такими, словно он не менее нескольких дюжин дней тренируется.

— Бездна меня побери, — проронила Урсула, вытирала руки о траву и встала, скрестив руки на груди.

Катарина улыбнулась.

— Очень неплохо для мужчины, — произнесла она. — А попробуй парировать.

Конечно же, Юрий пропустил укол, но вместо того, чтоб поклониться и вежливо пролепетать: «Спасибо за похвалу, воистину просто удачный случай. Позвольте откланяться», он сплюнул на землю и снова встал в позицию.

— Система, юстировка, — процедил он.

Катарина вскинула брови и повторила атаку. Когда же Юрий провёл защитное действо и отклонил изображавшую рапиру веточку, отскочила и нанесла глубокий выпад. Юрий отклонил и его, а потом и сам бросился в контратаку.

Наёмница ушла в сторону, отклоняя кинжал, и легонько кольнула кончиком ветки полупризрака в бок. Тот зашипел, стиснул зубы и процедил ещё одно заклинание.

— Система, юстировка, адреналин.

Халумари часто задышало, а его глаз аж остекленели. В следующий миг он совершил новый рывок. Обычный мужчина не смог бы так быстро двигаться, но этого всё равно было недостаточно. Катарина отвела в сторону его клинок и толкнула ногой, отчего Юрий покатился кубарем по траве.

— У него руки короткие. И кинжал — не меч, — громко хохотнула, а потом, зажав рот рукой, обернулась в сторону озера Урсула. — Ему бы алебарду или копьё, — прошептала она. — Тогда бы был шанс достать.

— Алебарда будет тяжёлой для него. Ландскнехтская пика тоже. Нужно что-то полегче, — покачала головой Катарина, подходя к поднимающемуся с земли халумари, — У тебя всё хорошо?

— Да, — ответил тот, несколько раз сплюнул попавший в рот мусор и отряхнул штаны. — Бесполезная железяка.

— А ты попробуй парировать удар и достать свой пистолет. Я думаю, получится.

Он кивнул и сунул кинжал левой рукой за пояс, замер, а затем медленно вытащил кинжал, изображая парирование, сделал шаг правой назад и достал из-за пазухи своё потайное оружие.

— Бах, — произнёс он и снов выговорил своё заклинание. — Система, юстировка.

Это явно было заклинанием. Ибо невозможно вот так вот за два раза выучить сложные приёмы. Невозможно без длительного обучения правильно встать в позицию. Невозможно двигаться так быстро. Лукреция поджала губы. Это было волшебством, но она совсем ничего не чувствовала.

В это время Катарина изготовилась и подождала, пока Юрий не уберёт оружие на место.

— Готов, — произнёс он, и храмовница нанесла удар. Не укол, а именно удар наискосок сверху вниз и слева направо, как тесаком или фальшионом.

Юрий явно не ожидал, но, всё же, бросив какое-то ругательство, похожее на «блат», смог парировать, и выхватил пистолет. Но воспользоваться смог, только когда отбил второй быстрый удар, уже снизу вверх и справа налево. Слабый, но опасный режущий.

И с каждый ударом Юрий отходил на шаг.

— Бах, — наконец, произнёс он, а потом зажмурился, прижал левую руку в груди и протянул. — Дерьмо-о-о.

Ещё бы, удар Катарины был очень силён, и веточка, даже соскользнув с гарды, отбила слабую мужичковую руку. Всё же не предназначены мужчинки для схваток. А если бы Катарина ударила настоящим клинком, точно бы сломала ему запястье. Хотя Лукреция не была уверена, что тоже удержит удар храмовницы, та ведь не совсем человек, пусть даже запечатанная.

Пока он шипел и ругался на кинжал Урсула порылась в оставленных у кострища ветках и достала одну, кривоватую, но вполне похожу на древко длиною в рост мужчины.

— Эта… юн спадин, — попробуй этим. Ну, как будто это глефа или алебарда. Такую заказать можно недорого. Всяко дешевле меча. Навершие облегчить для быстроты. Им и колоть можно будет и рубить.

Халумари отложил в сторону кинжал и пистолет, потряс ушибленной кистью и взял палку, с сомнением поглядев на своё новое оружие.

— Здесь бы впору волшебное оружие, — пробурчал он, — чтоб плюс к ловкости и силе был, а ещё урон огнём.

— А что, у вас такое есть? — переспросила магесса, сложив губы трубочкой и нахмурившись.

— Угу, — снова буркнул халумари, — в Воркрафте. С одного удара армии сметает.

Волшебница подалась назад. Заколдованное оружие действительно можно сделать, но применять его разрешено только колдовской гвардии магистрата. Получается, они тоже владеют этим секретом? Надо будет запомнить и обязательно доложить по возвращению.

— Может, потом продолжим? — тихо спросила Катарина, выводя кончиком веточки вензеля.

— Нет. Я хочу сейчас, — произнёс Юрий, словно настырный мальчишка. Он попытался сделать укол палкой, как копьём, но храмовница отвела его в сторону и уклонилась сама, а затем перехватила деревяшку рукой.

— Нужно что-то другое, — улыбнулась она и дёрнула ветку на себя, выдёргивая из рук халумари, отчего тот чуть не упал вперёд от неожиданности. Катарина вдобавок подставила колено. Изображая удар в живот. Юрий только и успел, что вытянуть руки и упереться ладонями в это самое колено.

— Два пистолета, вот и всё что нужно, — зло процедил он. — От остального толку нет.

— Не расстраивайся. Обычную разбойницу ты верно сможешь одолеть, — улыбнулась девушка и поглядела на вставшую позади Юрия ландскнетшу.

— Та широко развела мускулистые руки и с криком: «Теперь моя очередь!» сгребла халумари в охапку, оторвав от земли.

— Урсула! — сдавленно крякнул Юрий, попытавшись освободиться, но это было невозможно.

— Тётя Урсула, что ты делаешь? — удивлённо повысила голос Катарина.

— Теперь это мой трофей. Я, может, влюбилась под старость лет.

— Тётя Урсула, поставь.

— Эта… — широко улыбнулась наёмница, — теперь моя очередь тащить его в камыши.

— Не смей! — закричала Катарина и ухватилась за руку Юрия, потянув на себя.

— Порвёте, дуры! — завопил халумари. — Отпустите обе!

Лукреция уронила лицо в ладони.

— Никакого чувства юмора, — пробубнила она. — Их в ордене из деревяшек, чтоб ли, выстругивают, а не из девочек?

Тем временем вопли стали громче, смешиваясь друг с другом.

— Отпустите! — орал Юрий.

— Не отпущу! Хочу молоденького мальчика! — хохотала Урсула.

— Он мой! Пусти, сука старая! — закричала Катарина.

— Больно! Руку оторвёшь! — снова заорал халумари и начал ругаться по-своему. Мелькали словечки, похожие на «блат», «нафик», «итит таю мат».

А потом голову волшебницы резануло лёгкой болью колдовского чутья, а над озером раздалось нечто похожее на звериный рык, издаваемый женской гортанью, дополнившееся криком Урсулы. У волшебницы волосы встали дыбом, и душа упала к мочевому пузырю.

«Только не это, — мелькнуло у неё в голове, — сейчас же всё умрём».

— Печать! — закричала она. — Печать трещит!

Урсула, которой Катарина вцепилась зубами в руку, выпустила Юрия и попыталась свободной рукой освободиться от хватки озверевшей храмовницы. А сам халумари отполз в сторону, хватая ртом воздух. Наверное, мечница слишком сильно его сдавила от неожиданности.

— Тише, тише, — испуганно забормотала волшебница, заметавшись вокруг этой парочки. — Урсула, вот зачем ты это сделала? Если печать сломается, она тебе зубами горло порвёт.

— Я чё, знала, чё ли?! Отцепите её от меня!

— Я сейчас. Я её убью! Да, убью, пока не поздно! — затараторила Лукреция, а у само́й руки затряслись ещё сильнее, чем при шуршащей в кустах лисе. Мало ей Волчьей дозорной в деревушке, так ещё эта звереет. Волшебница начала бормотать, впопыхах вспоминая заклинание, которым убила разбойницу, но в этот момент перед ней вынырнул Юрий, растопыривший руки.

— Не надо, пожалуйста. Я сам. Я сейчас. Не колдуй!

— Он повернулся и обхватил рычащую девушку руками.

— Катарина. Катя. Катюша, — быстро, но чётко заговорил он. — Всё хорошо. Это просто шутка. Это шутка. Я твой. Слышишь? Твой. Это шутка.

— Бормочи, — протараторила Урсула и сунула пальцы между челюстей храмовницы, из-под которых уже потекла кровь. — Она ослабляет хватку.

Юрий вытянул руку и начал гладить девушку по голове ладонью, как кошку.

— Отпусти её, Катарина. Всё хорошо. Я с тобой.

Рычание прекратилось, а цепкие пальцы, впившиеся в кожу Урсулы, медленно разжались. Девушка вздрогнула и отпустила свою жертву.

Стали видны окровавленные губы и торчащие из-под них острые клыки. Катарина вдруг затрясла головой.

— Я… Я… Тётя Урсула, прости, — залепетала она. — Прости.

Девушка упала на колени и прямо на них подползла к недавней жертве, которая отступила на шаг, сжимая прокушенную руку.

— Прости. Я не зверь. Я человек. Я человек.

Катарина зарыдала и уткнулась лицом в землю.

— Я человек, — неразборчиво бормотала она. — Простите меня, пожалуйста. Всё простите. Я не смогла. Я не хочу быть зверем. Я человек. Почему это опять повторяется?

Храмовница несколько раз ударила землю кулаком.

— Почему? Почему? Я же не заслужила.

Плечи девушки тряслись от плача. А рядом с ней сел Юрий, начав тихонько трепать растрёпанные волосы.

— Ну, всё, успокойся, — шептал он. — Всё уже кончилось. Всё хорошо.

А у волшебницы от внезапно нахлынувшей слабости подогнулись колени. Она опустилась на землю и тяжело вздохнула.

— Нужно всё начистоту высказать друг другу, — отрешённо глядя в одну точку, произнесла Лукреция, — иначе до следующей ночи недотянем. Надо действовать заодно.

Внутри у магессы было пусто…