Вы помните, как начинается «Солярис» Тарковского — сага о бесприютной холодности Космоса и хрупкости человеческого счастья? Несомые музыкой, медленно плывут на черном фоне строгие буквы. Мелодия течет, проникая в сознание, захлестывая его. Странный тембр старого синтезатора скрывает стилевую принадлежность музыки. Откуда она, эта живая красота, проросшая между отстраненно-холодноватой классикой и суетной современностью?
Читаем в титрах: «Композитор Эдуард Артемьев». Пытаемся осмыслить прочитанное, а чудесная музыка уносит нас все дальше от нашей бренности. Лишь когда светлая волна схлынет, на отзвуке последних аккордов увидим: «В фильме использована хоральная прелюдия И.С. Баха».
Знаменательно, что символом Соляриса — мыслящего океана — выбран именно Бах. По-немецки Bach — ручей. Другой немецкий гений — Бетховен — не согласился с такой скромностью, сказав: «Не ручей, но море».
Во времена Бетховена человека считали пупом земли и «море» звучало бесспорным комплиментом. Теперь же, двести лет спустя, в головах людей многое изменилось. Моря, разумеется, велики и неукротимы, но без ручьев могут и пересохнуть. Маленький скромный ручей питает море, доходя до него через многочисленные реки. Правда, путь этот долог и извилист — так же, как путь музыки Баха к сердцам людей. От ярлыка «старомодность» через почти целый век забвения — к славе. Хочется сказать — «неугасаемой», но откуда нам знать?
У Баха больше шансов выжить, чем у других композиторов-классиков. Чаще всего именно его именем открывают композиторский список, ведь имя Бах давно стало нарицательным.
Единственный соперник ему — Моцарт, искрящийся легкой и радостной гениальностью. Но гений из Зальцбурга, как и его герой — веселый птицелов Папагено, — весь в красках своего галантного века, мелодиях венских улиц, мерцании свечей и шуршании кринолинов. Только в Реквиеме и немногих других произведениях он не воспевает по-детски жадно любимую им жизнь. За Бахом же всегда стоит вечное и неизменное безмолвие Космоса.
А еще Бах — единственный из композиторов, чья фамилия целиком состоит из нот. В-А-С-Н — можно сыграть на музыкальном инструменте в качестве темы для вариаций. Делал так и сам Бах, и его последователи и почитатели. Список пьес, написанных на эти четыре ноты, весьма велик и продолжает пополняться. Такова музыкальная традиция.
И сам Бах — создатель космических миров — был бесконечно традиционен. Аккуратный немец, честный скромный человек, всю жизнь переписывающий чужие ноты. В кратких определениях его творчества мы прочитаем: «Подытожил музыкальные достижения своей эпохи». То есть: никакого «прорыва» и «нового слова в искусстве». Откуда ему и взяться? Иоганн Себастьян всю жизнь работал для церкви. «Во славу Божью, ближнему на поученье» — такой текст предваряет его «Органную книжечку», написанную для сыновей и учеников. Как он, вероятно, был бы удивлен, получив обвинение в разрушении музыкальной канонической традиции! Или в узаконивании отхода от сакрального канона.
Разумеется, Бах никогда не ставил перед собой подобной задачи. Просто отображал в своем творчестве идеи, витавшие в воздухе, — Реформация, Просвещение, Гуманизм… Могучая сила его гигантского таланта делала великим и убедительным все, к чему он прикасался. Может быть, именно из-за этой чрезмерной масштабности его и не поняли современники — большое, как известно, видится на расстоянии… Зато уж последующие поколения Баха своим вниманием не обделяли.
Еще бы! Сила воздействия его музыки на слушателей казалась необъяснимой. Вся музыкальная история делится на добаховскую и послебаховскую. Не однажды музыковеды разных поколений тщетно бросались разгадывать загадку баховского магнетизма. Ответ находили то в особом совершенстве форм произведений, то в осознанном изображении «аффектов» посредством особых риторических фигур, то в мистической числовой символике.
Все вышесказанное присутствует в творчестве немецкого гения, но также и в творчестве его предшественников и современников. И в числах искали значений, и «теорию аффектов» знали неплохо, да и построить хорошую музыкальную форму умели многие. Сильная выросла композиторская школа в Германии, несмотря на затянувшийс ужас Тридцатилетней войны, разруху и чуму. Исправнее всех поставлял композиторов баховский род. Уже тогда имя было нарицательным, но в другом смысле. «Бах» — значит обязательно «музыкант».
Жизнь великого композитора, называемого еще в XVIII веке святым от музыки, небогата событиями. Вопреки этому, Баху удавалось неоднократно ставить в тупик своих биографов. Некоторые его поступки кажутся удивительно нелогичными. И сам он — такой простой и обыденный, аккуратно ведущий домашнюю бухгалтерию и воспитывающий многочисленных детей — будто ускользает от понимания. Оставшаяся от него переписка ничтожна и, по большей части, представляет собой деловые бумаги или письма практического содержания. Он никогда не скрывался, но навсегда остался непостижимой загадкой. Почему именно ему открылись недосягаемые высоты и глубины? Что служило Мастеру камертоном, по которому он выстраивал свои шедевры?
Эта книга написана не для профессиональных музыкантов и уж точно — не для баховедов. Наука, изучающая творчество величайшего из композиторов, насчитывает не одну сотню томов. Лучшие из них — на немецком языке. Глупо было бы пытаться соперничать с европейскими исследователями по части эксклюзивности материалов. Такая задача здесь и не ставится. Автору хотелось бы рассказать не только о великом человеке, но и о среде, его взрастившей. О городах, в которых он жил, о людях, оказавших на него влияние, и об интересных особенностях его профессии. Рассказать не абстрактным людям, а своим соотечественникам — любителям музыки, зачастую весьма далеким от контекста западноевропейских духовных традиций.
Ручей баховского творчества неиссякаем. Он течет уже третье столетие, и Баха чудесным образом хватает на всех. Рассыпаясь на мириады радужных капель, он дает возможность каждому новому писателю отыскать в нем свои ответы на вопросы о сущности музыки, человеческой души и Бога. В разных культурах и разных частях земного шара эти ответы могут не сходиться, как не сходятся в квантовой механике результаты наблюдения частиц, согласно принципу неопределенности Гейзенберга. Каждый ответ несет в себе долю истины. И каждая страна и каждое время видят Баха по-своему. Потому в этой книге будут не только биографические факты из жизни гения, но и попытка проследить путь его творчества в разных странах, в том числе в России.
Начать нужно все же издалека. От самых истоков ручья.