Баллада о предместье

Глава 8

Джойс Уиллис сказала:

— Откровенно говоря, в тот раз, когда вы впервые обедали у нас по приглашению Ричарда, я уже поняла, что решение найдено. Ричард не сразу это понял, откровенно говоря, но я думаю, что теперь и у него открылись глаза.

Она плавно прошлась по комнате, и ее стройные бедра едва подрагивали. Она посмотрела в эркерное окно, как сгущаются августовские сумерки.

— Ричард будет с минуты на минуту, — сказала она. Она поднесла к горлу точеные пальцы. Поправила подушечку на скамье у подоконника.

Все так же стоя, она подняла бокал с вином, пригубила его и поставила на низкий столик. Потом пересекла комнату и села в кресло, обитое темно-розовой парчой.

— Чувствуется, что мы с вами теперь говорим не таясь, — сказала она. — У меня такое чувство, что мы знаем друг друга с давних пор.

Она сказала:

— Дроверы уже накрепко прибрали фирму к рукам. Откровенно говоря, они попросту низвели Ричарда до положения младшего партнера.

Марк Бьюлей, племянник, — то есть ее племянник, разумеется, — появился у нас два — как, неужели два? — нет, это было три года назад, и представьте себе, в октябре. Предполагалось, что он изучит производство как свои пять пальцев. Но, откровенно говоря, не прошло и шести месяцев, как он заседал в правлении. Затем, в прошлом году, явился прямо из Оксфорда сын Джон, и повторилась та же история. В правлении сплошные Дроверы.

— Ричард сделал большую ошибку — будем говорить откровенно, — сказала она, — когда настоял, чтобы мы жили в Пекхэме. Нет, сам по себе дом не так уж плох, но я имею в виду окружение. Здесь же попросту не с кем общаться. Наши друзья по пути к нам всегда рискуют заблудиться; они плутают часами. А на другом конце авеню живут черные, можете себе представить. Право, это все так глупо.

Вдобавок, Ричард шотландец, — сказала она, — и отчасти поэтому, я думаю, особенно понятно, в каком он положении. Он скрупулезно добросовестен и патологически честен. Это, конечно, мило в своем роде, не могу не признать. Но он попросту не замечает, что Дроверы живут в Сассексе, в ректорском доме георгианских времен, и это дает им громадное преимущество. Громадное преимущество. Тут тонкий психологический расчет.

Она сказала:

— Да, Ричард настаивает на том, чтобы жить ближе к делу, как он говорит. И откровенно говоря, Квини Дровер очень даже посматривает на меня сверху вниз, хоть она и мила, в своем роде. Ей известно, разумеется, что Ричард несколько старомоден и гордится тем, что он настоящий коммерсант; это известно и ей, и Дроверу. Даже слишком хорошо известно.

Легкими движениями изящных запястий она налила шерри в два бокала, придерживая их кончиками длинных пальцев с лакированными ногтями. На одном из пальцев сиял крупный изумруд. Прежде чем сесть, она взглянула на себя в зеркало в золоченой раме и отвела назад прядь коротких темно-золотых волос. У нее было строго овальное лицо; она повернулась в профиль и сказала:

— Разумеется, это так досадно, что у нас нет детей. Если бы у нас был сын, он стал бы опорой Ричарда в правлении... Откровенно говоря, иногда мне кажется, что фирму следует называть «Дровер, Дровер, Дровер и Уиллис», а не просто «Дровер и Уиллис».

Вы очень растрогали Ричарда, — сказала она. — Он рассказывал мне, как около месяца назад, ожидая меня возле магазина, встретил вас и увидел своими глазами, что вы без устали трудитесь в свой день отдыха, что вы готовы потерять свой субботний день с какой-то пекхэмской девицей, только чтобы глубже изучить типы. Вы знаете, Ричард считает, что у вас блестящие способности. Первоклассный мозг плюс моральная устойчивость — так он мне вас охарактеризовал, и, откровенно говоря, он считает, что ваш талант совершенно попусту растрачивается в исследованиях персонала. Но я поняла задолго до Ричарда — и не скрываю ни от вас, ни от других, — что ваша натура представляет удивительное сочетание молодости и энергии с уравновешенностью. Видимо, тут сказывается ваша шотландская национальность.

Редкий молодой человек вашего возраста, — сказала она, — и — не будем скромничать — вашей квалификации, ваших дарований был бы способен поселиться, как вы, в местечке вроде Пекхэма, где так не хватает развлечений — собственно, попросту нечего делать — и нет сверстников вашего круга. Простите меня за откровенность — так я говорила бы со своим сыном.

Я испытываю к вам, — сказала она, — материнское чувство. Я надеюсь — и буду надеяться, — что вы станете со временем членом нашей семьи, хотя пока что, как вы знаете, нас всего двое, Ричард и я. Вот вы на днях рассказывали, и я была просто потрясена, — оказывается, столько интересных событий происходит, откровенно говоря, прямо под боком. Разумеется, я слыхала о Кэмберуэльской картинной галерее, но насчет раскопок — да, я читала о них в «Известиях южного Лондона», — однако мне и пригрезиться не могло, что это имеет столь серьезное научное значение.

Она обернулась и поправила подушечку у себя за спиной.

Посмотрела на свои остроносые туфельки.

— Не худо бы вам иногда и в город выбраться вместе с нами. Мы бываем в театре минимум раз в неделю, — сказала она.

Она сказала:

— Я рада, что у Ричарда родилась прекрасная идея — ввести вас осенью в правление. Это все равно что ввести еще одного Уиллиса. И вы с Ричардом так похоже выражаете свои мысли — о, я не об акценте, то есть, откровенно говоря, я хочу сказать, что вы тратите немного слов, но любое ваше слово идет к делу. Вы нужны Ричарду, и, по-моему, я не ошибусь, если скажу, что для человека вашего склада это идеальная перспектива — серьезная ответственность и прочное положение лет через пять-шесть. У вас ведь серьезный подход к жизни, не то что у иных — сегодня здесь, а завтра там, — и это очень импонирует Ричарду. О, Ричард разбирается в людях. Может быть, недалек тот день, когда фирма будет называться «Дровер, Уиллис и Дугал». Одну минутку...

Она подошла к окну, пригладила платье в талии и посмотрела, как автомобиль разворачивается в подъездной аллейке.

— Вот и Ричард, — сказала она. — Он так рассчитывал всерьез потолковать с вами нынче вечером и утрясти все вопросы перед нашим отъездом за границу.

— Это ты, Джинни?

— Да.

— Молоко у тебя на плите?

— Нет.

— Когда к тебе лучше зайти?

— Я на будущей неделе выхожу замуж.

— Не может быть, Джинни.

— Я в него влюбилась. Он ко мне так чутко относился во время моей болезни.

— Только я встал на ноги и обзавелся двумя даровыми зарплатами, — сказал Дугал, — как ты мне...

— У нас все равно бы ничего не вышло, Дугал. Я слишком слаба здоровьем.

— Что так, то так, — сказал Дугал.

— Мисс Чизмен пока прямо без ума от своей автобиографии, — сказала Джинни. — У тебя все наладится, Дугал.

— Ты переменилась. Из тебя так и сыплются выражения вроде «так чутко» и «прямо без ума».

— Ай, перестань. Мисс Чизмен говорит, что она довольна.

— Мне она этого не говорит.

— Ну, может, она и хочет кое-что поменять в пекхэмских главах, но в целом....

— Сейчас я к тебе приеду, Джинни.

— Нет, Дугал, это ни к чему.

Дугал пошел на кухню к мисс Фрайерн, достал из кармана громадный носовой платок и принялся плакать.

— Вам нездоровится? — спросила она.

— Нездоровится. Моя любимая девушка выходит замуж за другого.

Она налила воды в чайник и поставила его на сушилку. Открыла дверь черного хода и снова затворила ее. Обмахнула тряпкой спинку и ножки кухонного стула.

— Вы и без нее прекрасно проживете, — сказала она.

— Вряд ли, — сказал Дугал, — но ничего не поделаешь, у меня есть роковой недостаток.

— Вы по ночам не пьете, Дугал?

— Не больше обычного.

Она подняла чайник и опустила его на то же место.

— Успокойтесь, — сказал Дугал.

— Я просто места себе не нахожу, глядя, как вы убиваетесь.

— Зажгите газ и поставьте чайник на конфорку, — сказал он.

Она так и сделала и растерянно уставилась на него. Она сняла передник.

— Сядьте, — сказал Дугал.

Она села.

— Встаньте, — сказал он, — и налейте мне малость вашего джина.

Она принесла два стакана и бутылку джина.

— Сейчас только четверть шестого, — сказала она. — Рано еще налегать на джин. За тебя, сынок. Чтоб тебе скорее полегчало.

Раздался звонок у парадной двери. Мисс Фрайерн мгновенно убрала бутылку и стаканы. Позвонили снова. Она пошла отворять.

— Ваша фамилия Фрайерн? — сказал мужской голос.

— Да, чем могу служить?

— Вы не могли бы уделить мне время для частной беседы?

Мисс Фрайерн вернулась на кухню с полисменом.

— Сегодня утром на Уэлуорт-роуд попал под автобус мужчина в возрасте семидесяти девяти лет. Прошу прощения, мадам, но в кармане у него был найден клочок бумаги с фамилией Фрайерн. Он скончался час назад. Он вам, случайно, не родственник, мадам?

— Нет, в первый раз о нем слышу. Какая-нибудь ошибка. Если угодно, опросите моих соседей. Из нашей семьи никого, кроме меня, в живых не осталось.

— Очень хорошо, — сказал полисмен и что-то записал.

— А при нем были еще какие-нибудь бумаги?

— Нет, никаких. Нищенствовал, бедняга.

Полисмен удалился.

— Ну что я могу поделать, раз уж он умер, правда? — сказала мисс Фрайерн Дугалу. Она заплакала. — Разве что заплатить за похороны. А тут и без того еле сводишь концы с концами.

Дугал снова достал джин и наполнил два стакана. Он посидел-посидел, потом приставил другой стул сиденьем к своему. Разлегся на двух стульях и спросил:

— Случалось вам видеть труп?

Он запрокинул голову и приоткрыл рот; его нижняя челюсть запала и окостенела.

— Вы прямо какой-то бесчувственный, — сказала мисс Фрайерн и истерически захохотала.

Хамфри сидел с Мэвис и Артуром Кру у них в гостиной, время от времени ощупывая отметины на лице.

— В общем, если у вас дело не сладится, — твое счастье, — сказала Мэвис. — Я это напрямик говорю, хоть она мне и дочь. Когда мне было семнадцать-восемнадцать, я что ни вечер крутилась с парнями, танцевала и тому подобное. Меня бы ты силком не затащил вечером на работу — чего это ради? Другой на твоем месте в жизни бы не стал сидеть тут дожидаться ее. Она еще опомнится, да поздно будет.

— Она, можно сказать, спит на своих деньгах, — сказал Артур Кру. — У Дикси ведь снега зимой не допросишься. Чем дальше, тем прижимистее.

— Ну и при чем здесь это? — сказала мать Дикси. — Тебе-то от нее ничего не надо, правда?

— Я и не говорю, что мне чего-нибудь надо. Я только сказал...

— Бывает, что Дикси не скупится, — сказала Мэвис. — Для Лесли она денег не жалеет, тут ничего не скажешь. Нет-нет да и подбросит ему пяток-другой шиллингов.

— И напрасно, — сказал Артур. — Только портит мальчишку. Он так и смотрит, где бы разжиться.

— Много ты в детях понимаешь! Лесли — мальчик как мальчик. Не хуже любого другого. Всем им подавай карманные денежки.

— Ладно, а сейчас-то Лесли где?

— Ушел.

— Куда?

— А я почем знаю? Спроси у него.

— Он сейчас с Тревором Ломасом, — сказал Хамфри. — В кафе «Коста».

— Вот тебе пожалуйста, Артур. С Тревором, не с кем-нибудь.

— Мог бы Лесли водиться и с кем помладше.

— И все-то он ворчит, ворчит, ворчит, — сказала Мэвис и включила телевизор.

Лесли пришел к одиннадцати. Он заглянул в гостиную.

— Хэлло, Лес, — сказал Хамфри.

Лесли не ответил. Он прошел на второй этаж.

В половине двенадцатого домой вернулась Дикси. Войдя в гостиную, она сбросила туфли и плюхнулась на диван.

— И давно ты здесь сидишь? — спросила она у Хамфри.

— Часа два.

— Приятно посидеть отдохнуть летним вечерком, — сказала Дикси.

— Вот и посидела бы.

— Тревор Ломас говорит, что в «Морозильщике» уйма сверхурочной для всех желающих.

— А я не желающий.

— Это заметно.

— Кому это надо — всю жизнь работать сверхурочно? — сказала Мэвис.

— Я просто повторяю, — сказала Дикси, — слова Тревора Ломаса.

— Работать сверхурочно следует лишь в случае крайней необходимости, — сказал Хамфри, — так как это постепенно снижает нормальную работоспособность и в конечном счете ведет к понижению производительности труда, вследствие чего возникает необходимость еще больше работать сверхурочно. Это порочный круг. А где ты видела Тревора Ломаса?

— А это и есть случай крайней необходимости, — сказала Дикси, — потому что нам дай бог свести концы с концами.

— Пошла-поехала, — сказала Мэвис. — Другая бы радовалась, что муж хорошо зарабатывает, а ей почему-то все мало. К октябрю свой домик готов будет.

— А я хочу образцовый домик, — сказала Дикси.

— Будет тебе твой образцовый домик, — сказал Хамфри.

— Она хочет устроить не свадьбу, а фейерверк, — сказала Мэвис. — Что ж, мы с Артуром, конечно, сделаем все, что можем, но уж не более того.

— Вот именно, — сказал Артур.

— Где ты видела Тревора Ломаса? — спросил Хамфри.

— У Косты. Забежала выпить кока-колы по дороге домой. А ты что, против?

— Нет, упаси боже, — сказал Хамфри.

— Приятно слышать. Ладно, я пошла спать, с ног падаю. У тебя еще остались шрамы.

— Со временем затянутся.

— Нет, пусть себе. У Тревора тоже есть шрам.

— Присмотрю-ка я лучше за Тревором Ломасом, — сказал Хамфри.

— Ты лучше присмотри-ка за своим дружком Дугалом Дугласом. Тревор говорит, что он шпик.

— В жизни не поверю, — сказала Мэвис.

— И я тоже не поверю, — сказал Артур.

— А уж я-то и подавно, — сказал Хамфри.

— Я знаю, он у вас идеал, — сказала Дикси. — Что ни вытворит, все хорошо. Но я вам просто передаю, что сказал Тревор. Потом не говорите, будто ничего не знали.

— Тревор тебе голову морочит, — сказал Хамфри. — Он Дугала терпеть не может.

— Мне он нравится, — сказал Артур.

— Мне он нравится, — сказала Мэвис. — А Лесли нет. И Дикси нет.

— Мне он нравится, — сказал Хамфри. — А моей сестре Элси нет.

— Мистер Дуглас дома?

— Пока что он у себя наверху печатает на машинке, — сказала мисс Фрайерн, — как вы можете слышать.

— Можно пройти наверх?

— Погодите, я узнаю. Зайдите, пожалуйста. Фамилия как будет?

— Мисс Кавердейл.

Мисс Фрайерн провела мисс Кавердейл в тот самый холл с дубовыми панелями, похожий на гроб. Стук машинки смолк. Сверху послышался голос Дугала: «Взойдите». Мисс Фрайерн поджала губы. «Верхний этаж», — сказала она Мерл.

— Ой, я такая несчастная. Мне надо было с вами повидаться, — сказала Мерл Дугалу. — Какая у вас милая комнатка!

— А почему вы не на службе? — сказал Дугал.

— Какая там служба, я так расстроена. Мистер Друс говорит, что он навсегда уезжает за границу. А мне что прикажете делать?

— А чего бы вы хотели? — спросил Дугал.

— Я бы хотела поехать с ним, но он меня не берет.

— Это почему же?

— Он знает, что я его терпеть не могу.

Дугал разлегся на своей прибранной постели.

— А не говорил ли мистер Друс, когда именно он собирается уезжать?

— Нет, пока еще ничего не решено. Может быть, он только грозится. Но, по-моему, он не на шутку перепуган.

Дугал сел и сплел ладони. Он близоруко прищурился и искательно поглядел на Мерл.

— Мерл, — сказал он, — есть одно такое местечко в Сохо, вы не согласились бы провести там вечер и поболтать о том, о сем? Наличие миссис Друс создает некоторые затруднения, она глаз не спускает...

— Ой, не надо, — сказала Мерл. — А то сразу все приходит на память. Никаких слов не хватит, чтоб сказать вам, как я его ненавижу. Меня просто трясет, когда он поблизости. Я прожила с ним столько лет, лучшие годы моей жизни, и теперь эта скотина еще грозится бросить меня.

Дугал лег и заложил руки за голову.

— А чего он перепугался? — спросил он.

— Вас, — сказала Мерл. — Ему взбрело на ум, будто вы за ним шпионите.

— Чего ради мне за ним шпионить?

— Уж и не знаю.

— Нет, знаете.

— Дугал, если вы служите в полиции, то так мне, пожалуйста, и скажите. Войдите в мое положение. Ведь я же по простоте душевной все вам рассказывала про мистера Друса, и если меня теперь привлекут...

— Я не служу в полиции, — сказал Дугал.

— Еще бы, разве вы признаетесь.

— Ишь как всех вас бьет мелкой дрожью, — сказал Дугал.

— Не надо, не доносите на мистера Друса, хорошо? А то в правлении на него давно зубы точат, и если там узнают о разных его темных делишках, то на мою же голову. Он эмигрирует, а я куда денусь?

— Кто внушил это Друсу? Тревор Ломас?

— Нет, это Дикси, паршивка такая. Она все время шныряла в кабинет к мистеру Друсу за моей спиной.

— Вон что. Постенографируйте-ка под мою диктовку, раз уж вы здесь. — Он поднялся и вручил ей блокнот и авторучку.

— Дугал, я в полном расстройстве.

— Поработаете — и сразу успокоитесь. Чего это вы, в конце концов, отлыниваете от дела в рабочее время? Приготовились? Скажите, если я затороплюсь.

— О чем это? — спросила Мерл.

— Не тормошитесь, вы меня сбиваете.

— Господи, если мистер Друс только подумает, что я вам помогаю, он меня тут же убьет.

— Оставьте место, — сказал Дугал, — и обозначьте ряд точек. Пойдет новая подглавка. Продолжим.

— дайте мне газету, — сказал Дугал, — я найду этот кусок.

Она протянула ему газету.

— Дугал, — сказала она, — я ухожу.

— Конечно, — сказал Дугал, — только сначала все это нужно перепечатать. И еще кое-что записать.

Он нашел нужный абзац и сказал:

— Поставьте все это в кавычки. Приготовились?

— Это донесение в полицию? — спросила Мерл. — В таком случае, ради бога, не впутывайте меня в эти дела, Дугал. Если мистер Друс...

— Осталось всего несколько слов, — сказал Дугал. — Приготовились?

— Все, дальше не могу, — сказала Мерл. — Это ставит меня в ложное положение.

— Хорошо, дорогая, — сказал Дугал. Он сел рядом и поглаживал ее длинную шею, пока она не заплакала.

— Перепечатайте запись, — сказал Дугал, — и забудьте о своем горе. Смотрите, какая миленькая машинка. Бумага вон там, на столе.

Она села к столику и принялась перепечатывать стенограмму.

Дугал снова разлегся на постели.

— Прекраснее всего в мире, — сказал он, — смотреть, как очаровательная женщина тарахтит на машинке.

— Мистер Дуглас у себя?

— Он наверху, в своей комнате, работает над докладом. Он занят.

— Можно пройти наверх?

— Не знаю, надо ли его отрывать от работы. Он очень занят. Заходите, пожалуйста. Фамилия как будет?

— Элен Кент.

— Взойдите, — подал голос Дугал с верхней площадки.

— Можете пройти к нему, — сказала мисс Фрайерн. — Верхний этаж. — Мисс Фрайерн стояла и смотрела, как Элен поднимается по лестнице.

— Чего ты льешь в цветок столько воды, — сказала Элен, пощупав землю в горшке с «бабьими сплетнями». — Его нужно поливать раз в неделю.

— Все время кто-нибудь забегает сюда поплакать, — сказал Дугал, — поэтому в комнате повышенная влажность.

Она достала из большой сумки мятый коричневый сверток. Это были выстиранные и заштопанные носки Дугала.

— Чего только про тебя не болтают, — сказала Элен. — Смеху не оберешься. Говорят, будто ты на зарплате в полиции.

— Чем же это тебе смешно?

— Конечно, дурачкам из пекхэмской полиции как раз некуда деньги девать.

— А что, из меня бы вышел великолепный осведомитель. В сыщики я, может, и не гожусь, но уж собрать сведения и без зазрения совести сообщить куда следует — это хоть весь свет обыщи, лучше меня не найдешь.

— Тебя целая банда подстерегает, — сказала Элен. — Меньше разгуливай по ночам. Я бы на твоем месте в одиночку не очень-то шлялась.

— Тихий ужас, правда? Вот, скажем, здесь тебе улица, а там притаился Тревор. А вот здесь, скажем, Колли Гулд якобы вздумал перейти на другую сторону. Малолетний Лесли подходит ко мне и спрашивает, сколько времени, а я, конечно, смотрю на часы. Тут откуда ни возьмись выскакивает Тревор с бритвой — хрясь, хрясь, хрясь. Но Колли громко свищет в три пальца. Я уже валяюсь в канаве, Лесли на прощанье пинает меня и исчезает вслед за Тревором под покровом темноты. Подходит начальник и натыкается на меня. Едва поглядев, начальничек отворачивается и блюет на мостовую. Потом дрожащими пальцами подносит свисток к губам.

— Сядь и перестань пинать ногами хорошую мебель, — сказала она.

— Что-то меня понесло, — сказал Дугал. — Аж сам испугался.

— За день до того, как мистер Уиллис уехал отдыхать, Лесли его подстерег в пять часов после работы. Я иду, смотрю — он околачивается возле машины мистера Уиллиса. Дай, думаю, погляжу, что будет. Смотрю — выходит мистер Уиллис. Смотрю — Лесли к нему. Смотрю — Лесли что-то сказал, и мистер Уиллис что-то сказал. Дай, думаю, пройду поблизости от них. Слышу, мистер Уиллис говорит: «Ты что, сбежал с занятий?», — а Лесли в ответ: «А вам какое дело?», — а мистер Уиллис и говорит: «Прежде чем тебя слушать, надо знать, кто ты есть», — ну, может, не те слова, но в таком роде, это мистер Уиллис-то ему. Смотрю — мистер Уиллис сел в машину и уехал.

— Ну и ладно, — сказал Дугал, — через месяц я вас, пожалуй, покину. Ты будешь лить слезы, когда я уеду?

— Поживем — увидим.

— Пойдем-ка в кино, — сказал Дугал. — Хоть вечер и прелестный, но меня что-то тянет в темноту.

По пути он прихватил внизу письмо с иностранным штемпелем. Он прочел его на ходу, держа Элен под руку.

Дугал спрятал письмо в карман.

— Таких грустных молодых людей, как я, в летний день с огнем не сыщешь, — сказал он Элен, — и по этому поводу я тихо блаженствую.

Они вышли из кино в восемь часов. Нелли Маэни стояла у пивной напротив, возглашая: «Лицемерные речи обольщают слух невинностью, но яд их проникает до глубины чрева. Хвала Господу, да вознесет он дела наши над замыслами лукавых и нечестивцев».

Дугал и Элен пересекли улицу. Они прошли мимо Нелли, и та плюнула на мостовую.