Банкиры мафии

Загадка моста «Черных монахов»

Ранним утром 18 июня 1982 года лондонский почтовый служащий Антони Хантли не спеша шел на работу. Времени в его распоряжении было вполне достаточно, и он даже позволил себе остановиться на мосту Блекфрайерс, чтобы полюбоваться игрой солнца на мутных водах Темзы.

Легкий ветерок рябил поверхность реки, и солнечные блики сверкали на гребешках. При более сильных порывах ветра возникали небольшие волны, и тогда солнечные «зайчики» начинали прыгать.

Антони Хантли, следя за ними, перегнулся через перила. То, что он там увидел, заставило его содрогнуться.

На красном тросе под опорой моста болтался труп. Вода то закрывала его по грудь, то, отступая, обнажала по пояс. От этого создавалось впечатление, будто труп шевелится. Приснится такое во сне, в холодном поту проснешься.

Овладев собой, Хантли помчался в полицейский участок. На набережной Виктории он увидел констебля Джона Палмера и бросился к нему.

— Там, под мостом Блекфрайерс...— начал было рассказывать Хантли, но констебль перебил его.

— Видел, — сказал полицейский.

Осмотр трупа производил инспектор уголовной полиции Джон Уайт. Во внутреннем кармане серого пиджака, который, несмотря на продолжительное пребывание в воде, сохранил элегантность, присущую высококачественной одежде, инспектор обнаружил около 20 тысяч долларов и итальянский паспорт на имя Джана Роберто Кальвини. Другие карманы были набиты обломками кирпича и кусками цемента.

«Странно, — подумал Уайт, — никогда не встречал ничего подобного».

Инспектор в который раз внимательно посмотрел на труп и раскрыл паспорт. Ему бросилось в глаза, что на паспортной фотографии у владельца были усы.

— Да это же Кальви! — воскликнул Уайт.

Четырьмя днями раньше по всем каналам Интерпола было передано сообщение из Рима о таинственном исчезновении президента миланского «Банко Амброзиано» Роберто Кальви и фотография банкира. К его поиску подключились полицейские службы всех западноевропейских государств и Соединенных Штатов Америки. А он вот обнаружился в Лондоне, под мостом Блекфрайерс.

Имя Роберто Кальви и его фотографии за последние годы систематически фигурировали в сообщениях о сильнейших мира сего. С ним общались крупнейшие финансисты. Перед ним заискивали министры, причем не только итальянские. Да что там министры — распорядитель всех ватиканских кредитов президент банка Святого престола — Института религиозных дел епископ Поль Казимир Марцинкус дорожил дружбой с Роберто Кальви. А в Латинской Америке перед ним и некоторые президенты шею гнули. Бывший диктатор Сомоса для перевода награбленных капиталов за границу пользовался исключительно отделением «Банко Амброзиано» в Манагуа.

На снимке той поры Кальви смотрит пронизывающим взглядом. Внешне он неказист. Среднего роста, глянцевито-лысый, с черной полоской усов. Несимпатичный тип. Глянул бы и забыл, если б не выразительный жест руки. Этот жест дает импульс памяти. В знаменитом роммовском фильме «Обыкновенный фашизм» аналогичный жест неизменно повторял Муссолини. Вот кого копировал Роберто Кальви!

Ретивые журналисты из миланской газеты «Коррьере делла сера» не жалели красок, расписывая добродетели президента «Банко Амброзиано». На тех, кто не ведал, что не только газета, но и вся фирма «Риццоли», которая ее издавала, лежала в кармане Кальви, панегирики производили сильное впечатление.

В описаниях Кальви представал как неутомимый добросовестный труженик и само олицетворение скромности. Работал от зари до зари. Первым приходил в банк, последним уходил. Даже на обед он тратил минимум времени, проглатывая скромную еду в комнате для гостей, расположенной рядом с рабочим кабинетом. Кроме работы, уверяют барды, его не интересовало абсолютно ничего. У Кальви не было ни яхт, ни вилл. Он не ходил в кино и избегал светских раутов. Только работа. Старание и репутация человека, который умеет держать язык за зубами, и обеспечили ему, как считает лондонская «Таймс», потрясающий успех.

Сказать, что в этих утверждениях совершенно нет правды, пожалуй, нельзя. Ложь лишь тогда можно выдать за истину, если в ней имеются хоть какие-то крупицы действительных фактов.

Роберто Кальви и в самом деле не получил пост президента «Банко Амброзиано» по наследству или в дар. Его путь к высокому креслу был довольно извилист.

Родившись в 1920 году в семье банковского работника, Роберто Кальви в 19 лет начал изучать экономику в Миланском университете. Но получить высшее образование он тогда не смог. Через два года его призвали в армию. Говорят, что у папаши были возможности избавить отпрыска от риска участия в боевых операциях. Но Роберто Кальви, успевший, как истый кавалерист, отпустить усы, рвался в бой. Официальная хроника полка, в котором он служил, в характерном для времен фашизма патетическом стиле зафиксировала «храбрость» старшего лейтенанта Кальви в сражениях на русском фронте.

Кальви никогда не сожалел, что в молодости сделал ставку не на ту лошадь. До последних дней своих он копировал жесты дуче. Первая любовь оставляет глубокий след в сознании. Да и что, по сути дела, для Кальви переменилось после войны? Он вернулся на то самое финансовое поприще, на которое вступил в 1939 году, и принялся делать карьеру.

До поры до времени чрезмерно ревностному офицеру фашистской армии следовало оставаться в тени. Кальви обосновался в небольшом банке в Бари и скромно подсчитывал дебет и кредит. А когда военное прошлое перестало служить компрометирующим фактом, Роберто Кальви перебрался в Милан в «Банко Амброзиано».

В те времена банк еще не был финансовым китом. Так, небольшой паучок, высасывавший деньги из доверчивых богомольцев.

Основал банк в 1896 году по поручению кардинала Андреа Феррари монсеньор Джузеппе Товини. Ему и название дали в честь причисленного к лику святых миланского епископа второй половины IV века Амброзия. Его в Милане высоко чтут и глубоко почитают. Еще в 1609 году кардинал Федериго Борромео учредил Амброзианскую библиотеку, а через девять лет создал при ней картинную галерею, получившую то же имя. Но то были времена, когда сам воздух был пропитан идеями просвещения. Епископ Амброзий удостоился высочайшей чести быть причисленным к лику святых за создание христианской этики, отразившей суровые взгляды непримиримого гонителя язычников.

Этика, пусть даже христианская, и банковское дело, мягко говоря, не очень-то согласуются друг с другом. Однако капитализм, исповедующий голый чистоган, любые духовные ценности стремится обратить в прибыль. Банкиры под сенью креста без малейшего труда не только порося обращают в карася, но и финансовые спекуляции выдают за благость.

До самых недавних пор акционеры «Банко Амброзиано» обязаны были предъявлять свидетельство о крещении по католическому обряду и представлять рекомендацию приходского священника. Правление по раз и навсегда заведенному ритуалу завершало работу формулой: «Мы уповаем на защиту божьего провидения».

У Кальви имелись и свидетельство о крещении, и требуемая рекомендация, и вера в провидение, которая без малейшего труда соединяла в одно целое возвышенное божественное с земным мирским.

Основатель банка монсеньор Товини даже физически стремился соединить служение всевышнему с финансовыми интересами. Для нового банка он облюбовал старое здание на Виа Клеричи, расположенное в самом центре квартала финансистов и всего в трех минутах ходьбы от кафедрального собора.

Первое, что лицезрел каждый входящий в банк, была огромная, выше человеческого роста мраморная статуя святого Амброзия. Скульптор изобразил его с плетью в три хвоста в руке, которая, напоминая о методах борьбы епископа с язычниками, была призвана символизировать категорическое неприятие богопротивного зла. Набожные клиенты и служащие банка неизменно склоняли колена перед статуей и осеняли себя крестным знамением. Ни единого раза не преступил через этот ритуал и Роберто Кальви.

Начинал Кальви скромно. Когда в 1947 году его приняли на службу, он получил место рядового сотрудника. «Таймс» утверждает, будто Кальви взяли мальчиком на побегушках. Но это уже столь гиперболично, что не имеет ничего общего с истиной. Очень скоро Кальви сумел перебраться в генеральный секретариат банка, и тут-то начали раскрываться его способности.

Директор банка тех лет Карло Алессандро Канези был старомодным финансистом. Все самые важные данные он вносил в потрепанную записную книжку, с которой не расставался никогда.

Непосвященному эта книжка мало бы что сказала. Кроме цифр, в ней ничего не было. Канези умел держать тайны в секрете, пусть и допотопными методами. Но он отнюдь не был чужд понимания духа времени. Канези полностью отдавал себе отчет, что для преуспевания нужно «уметь вертеться», и именно за такое умение он ценил Кальви и возвышал его. В 1971 году Канези возвысил его до положения второго человека в банке. А вскоре, когда Канези ушел на пенсию, Роберто Кальви стал президентом банка. «Банко Амброзиано» оказался под его контролем, и тут-то он развернулся во всю ширь.

Стены старого здания на миланской Виа Клеричи банку стали тесны. Вскоре он стал создавать дочерние предприятия за пределами Италии, где можно было более выгодно поместить капиталы.

Всего за десять лет третьеразрядный «Банко Амброзиано» раскинул сеть от Гонконга, где возник банк «Амбро-Азиа девелопмент» до «Банко Амброзиано де Америка дель Сюд» в Буэнос-Айресе. И если гонконгский филиал представлял собой первый форпост на азиатском континенте, то банк в столице Аргентины закреплял последующее широкое проникновение в Латинскую Америку. «Банко Амброзиано» имел отделения на Багамских островах, в Перу, Бразилии, сомосовской Никарагуа. Он сумел пустить корни и в цитадели империализма — в Соединенных Штатах Америки. В Вашингтоне Кальви создал «Банко Амброзиано сервис корпорейшн», а в Нью-Йорке — «Ультрафин интернэшнл».

Густая паутина, которую ткал миланский паук, опутала и европейские финансовые центры. «Банко Амброзиано холдинг» в Люксембурге был зарубежным первенцем Кальви. По иронии судьбы там же, в Великом герцогстве, он сделал и последние капиталовложения, создав «Амброзиано сервис». В период между появлением на свет этих финансовых отпрысков Кальви «наштамповал» филиалы в Женеве, Цюрихе, Париже, Лилле, Лугано. Оспенной сыпью отделения «Банко Амброзиано» усеяли Италию. В Милане Кальви основал «Ла чентрале финандиарио дженерале», «Интербанк» и еще шесть отделений под другими названиями. В Риме и Турине появились по два филиала, в Варезе и Виченце — по одному. В общей сложности амброзианский сюзерен заимел 37 вассалов, каждый из которых отнюдь не был слабосильным. В 1970 году, отмечает бесстрастная статистика, «Банко Амброзиано» имел вкладов на 500 миллиардов лир. В конце 1981 года на его счетах, включая филиалы, лежало 14 триллионов лир. Ни один частный банк Италии не шел с ним в сравнение.

Обретая финансовое могущество, Кальви укреплял свои позиции и в политической сфере. Сначала он приобрел большинство акций издательства «Риццоли», чтобы заполучить принадлежащую ему крупнейшую миланскую газету «Коррьере делла сера», а потом стал скупать печатные органы и в розницу и оптом. И чем больше Кальви покупал газет, тем громче пелась ему хвала. В наше время газеты в капиталистических странах не всегда приносят доход, но хитроумный делец — а Кальви в изощренности ума не откажешь — прекрасно понимал, что и молва стоит денег.

Как же достиг всего этого Кальви? Ведь алчных хищников, рвущих один у другого добычу, в мире капитала полным-полно. Респектабельные господа в элегантных костюмах и в безукоризненно белоснежных сорочках с неизменно вежливой улыбкой на устах безжалостно вонзают нож в спину соперника.

Трещат и рушатся банки, создававшиеся веками. А тут вдруг выскакивает никому не ведомый Роберто Кальви и, опираясь на скромный по мировым стандартам «Банко Амброзиано», раскидывает сеть на полмира.

— Банк был его единственной страстью, — уверяет один из оплаченных бардов. — Кальви не жалел сил, и в этом основа его преуспевания.

Его звали человеком с ледяными глазами. У него был холодный алгебраический ум и бесчувственное сердце, не способное на эмоции. Он не был предрасположен к дружбе. «Это был бухгалтер миллионов, бесстрастный, без улыбки на лице, — писала о Кальви римская газета «Темпо».— Он жаждал только власти».

Кальви не мог не отдавать себе отчета в том, что поле, на которое он вступил, на котором жаждал пожать лавры триумфатора, начинено минами. Свой автомобиль он оборудовал пуленепробиваемыми стеклами и бронированными дверцами. На коротком пути от банка до дома его неизменно сопровождала целая команда телохранителей. Знал, с кем дело имел.

— Роберто Кальви,— писал уже после смерти банкира западногерманский журнал «Шпигель» ‚ — не был щепетилен при выборе партнеров.

Ожеговский словарь русского языка определяет понятие «щепетильный» как строго, до мелочей последовательный и принципиальный по отношению к чему-нибудь человек. Пример, поясняющий определение, непосредственно касается нашего предмета — «щепетилен в денежных делах».

Это не про Кальви. Банкир и щепетильность — понятия несовместимые. Все равно что затхлое болото и цветущий сад. Миллион против одного, что щепетильных банкиров просто-напросто не бывает. Те, кто ворочает финансами, щепетильности не ведают. Вопрос только в степени пренебрежения этим качеством. У Кальви степень была высокая. Сказать максимальная — значило бы обелить других хищников, ибо при всех условиях Кальви — птица не самого высокого полета. Есть и повыше. Тот же его дружок и напарник Микеле Синдона, который в 1969 году заключил с Кальви тайный пакт о сотрудничестве. Свел их еще один банкир, который отличается от всех других тем, что носит сутану. Этот банкир — президент ватиканского Института религиозных дел, или ИОР, как именуют банк по первым буквам латинского названия, епископ из Чикаго Поль Казимир Марцинкус.

Банкир в сутане

В Ватикане американец Марцинкус обосновался еще во времена понтификата папы Павла VI. Институт религиозных дел был создан в 1942 году для сборов «обола св. Петра», как называют пожертвования верующих в казну Ватикана. Согласно уставу, банк юридически независим от ватиканского государства и папского престола и самостоятельно распоряжается своими доходами и расходами. Павел VI централизовал финансовые дела Ватикана, учредив префектуру по экономическим делам Святого престола, которая выполняет функции министерства финансов. Не во всяком крупном государстве финансовые ведомства обладают таким могуществом, каким обладает Ватикан. Его с полным основанием называют одним из крупнейших финансовых центров Запада. Еще в конце 70-х годов английский журнал «Экономист» оценивал стоимость акций и прочей собственности Ватикана в 10 миллиардов долларов, американский журнал «Тайм» в то же самое время писал о 20 — 30 миллиардах. В 1982 году западногерманский журнал «Шпигель» называл уже сумму в 50—60 миллиардов долларов. Достоверно известно, что Ватикан владеет акциями многих итальянских и зарубежных компаний, занимающихся торговлей недвижимостью, производством пластмасс, электронной техники, цемента, химикалиев и так далее и так далее вплоть до производства туалетной бумаги.

В погоне за доходами Ватикан закрывает глаза даже на собственные догмы. Доктор исторических наук И. Р. Григулевич в книге «Папство. Век ХХ» приводит курьезный пример. Оказывается, фирма «Институто фармаколоджико серано», в которой участвует Ватикан, осуждающий применение противозачаточных средств, во имя прибыли производит и противозачаточные таблетки. Деньги сраму не ведают. Первым министром финансов, президентом префектуры по экономическим делам папа Павел VI назначил кардинала Ваньоцци. Итальянец по происхождению, он за долгие годы службы апостольским делегатом в Вашингтоне подружился не только с американским кардиналом Спеллманом, но и с крупнейшими воротилами финансового мира.

Вскоре председателем наблюдательного совета Института религиозных дел стал епископ из Чикаго Поль Марцинкус, имеющий далекое от святости прозвище «гориллы».

Говорят, что прозвище ему дали за внешний вид. Крепко сбитый мужчина ростом 1 метр 90 сантиметров производит внушительное впечатление. При папе Иоанне Павле II он выступает в роли не только банкира, но и телохранителя. Он неизменно маячит рядом с папой, когда тот появляется на публике. Вот только в момент покушения турецкого неофашиста Агджи на папу Марцинкуса рядом не было.

«Оболом св. Петра», который в одних США дает Ватикану до 4 миллионов долларов, Марцинкус ограничиваться не желал. Ему было мало и 30 миллионов долларов, ежегодно собираемых в епархиях, и тех тайных пожертвований, которые текут в казну Ватикана.

— У церкви есть мирские обязанности, и она не может обойтись без денег,— оправдывал Марцинкуса епископ Рурской епархии Франц Хенгсбах.

— Невозможно поддерживать церковь только молитвами, — говорил сам Марцинкус.

Председатель наблюдательного совета Института религиозных дел, утверждавший, что у него «нет опыта в банковском деле», действовал с изворотливостью многоопытных швейцарских банкиров и преуспел настолько, что журнал «Ньюсуик» стал называть его «римским гномом» по аналогии с «цюрихскими гномами».

Марцинкус обеспечил связь между Ватиканом и крупными американскими финансовыми группами. Епископ перевел из Италии в США 5 триллионов лир. Сократив свои капиталовложения в крупных итальянских компаниях «Поцци», «Кондотте», «Иммобильяре» и других, Ватикан вложил извлеченные средства в «Чейз Манхэттен бэнк», компании «Вестингауз», «Колгейт», «Проктэр энд Гембл».

Явно по совету заокеанских друзей из финансовых сфер Марцинкус переориентировал направленность экономической деятельности Ватикана. Если раньше Ватикан вкладывал средства в основном в промышленность и строительную индустрию, то теперь резко увеличились его капиталовложения в банковское дело. В наше время и средства здесь быстрее оборачиваются, и доходы выше. Институт религиозных дел решил не оставаться в стороне от выгодных дел. В 70-е годы Ватикан вышел на широкую валютно-финансовую арену и занялся крупными операциями, требовавшими привлечения огромных ресурсов.

Своим посредником для ведения дел с мирскими банками Марцинкус избрал давно снискавшего благоволение церковников, тесно связанного с мафией сицилийца Микеле Синдону.

Внешне он был полной противоположностью епископу. Худощав, невысок ростом. Рядом с Марцинкусом выглядел совсем не презентабельно. Так, бледная тень. Но в финансовых делах Синдона ничем не уступал могущественному президенту ИОР. Не было такой махинации, которую бы он упустил из виду. Особенно привлекали его запрещенные итальянским законодательством перемещения капиталов за границу.

Трудно сказать, кому из них первому — Марцинкусу или Синдоне — пришло в голову взять в компаньоны Кальви. Епископ знал его по финансовым связям с «Банко Амброзиано», а Синдона приметил Кальви на миланской бирже. Так или иначе, но план вовлечь Кальви в компаньоны был выработан, и Марцинкус приступил к его осуществлению.

Сговор состоялся в рождественский вечер на римской квартире адвоката и банкира Умберто Ортолани. Синдона при молчаливом одобрении Марцинкуса обещал Кальви через Ватикан помочь ему стать главой «Банко Амброзиано» (такая поддержка, естественно, действует эффективнее, чем самое упорное прилежание), а Кальви в свою очередь взял обязательство содействовать Синдоне в незаконном перемещении капиталов.

Соглашение благословил присутствовавший там же Личо Джелли, магистр масонской ложи «Пропаганда-2». При этом он не ограничился ролью безмолвного свидетеля, а в свою очередь посулил обоим банкирам необходимое прикрытие на политической арене через правящую партию.

Так, в вечер, когда верующие возносят хвалу чуду рождения божьего сына, в доме Ортолани был заключен преступный союз, в котором соединились мафия, масоны, частные банки и ватиканский епископ.

С того вечера и начался стремительный, как полет ракеты, взлет Кальви. Он вышел на орбиту успеха и уверовал, что так будет всегда. Но взрыв, вызванный разоблачением масонской ложи «П-2», не только свалил демохристианское правительство А. Форлани, но и ударил по Кальви. Мало того, что банкир лишился могущественного покровителя в лице магистра ложи «П-2». Властям стали известны его темные делишки, и приговор не заставил себя долго ждать — летом 1981 года за незаконный перевод в швейцарские банки 27 миллиардов лир суд решил отправить Кальви на 4 года в тюрьму и оштрафовать на 16,6 миллиарда лир.

Садиться за решетку никак не входило в расчеты Кальви. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что раскрытое на суде — это даже не верхушка, а самая макушка «айсберга» незаконных махинаций. В создавшейся ситуации необходимо было как можно тщательнее замести следы.

Не успел судья огласить обвинительный приговор, как тут же было объявлено о подаче адвокатами Кальви апелляции, что означало предоставление банкиру свободы до вступления решения суда в силу.

Все это произошло с такой быстротой, что даже видавшие виды репортеры судебной хроники пришли в изумление. Секрет раскрыл год спустя итальянский журнал «Панорама». «Когда летом 1981 года, — писал он, — миланские судьи стали поднимать крышки над кипящими кастрюлями «Банко Амброзиано», Кальви нашел себе главных защитников не в коллегии адвокатов. Он получил больше, что заключалось в комбинации трех тузов, состоящей из секретарей трех крупнейших партий правительственной коалиции: христианско-демократической, социалистической и социал-демократической».

Свобода рук была Кальви крайне необходима.

Кальви предпринял попытку обновить фасад банка, придать ему большую респектабельность. С этой целью он уговорил пользующегося высоким авторитетом главного управляющего концерна «Оливетти» Карло Бенедетти купить солидную часть пая «Банко Амброзиано» и стать вице-президентом банка. В политическом плане Бенедетти слыл независимым, а кроме того, за ним прочно закрепилась репутация умелого врачевателя «хворающих» предприятий. Для Кальви Бенедетти в качестве вице-президента «Банко Амброзиано» мог служить идеальной вывеской и надежным щитом. Однако президент банка просчитался. Бенедетти не собирался играть роль подставной фигуры, а Кальви отнюдь не намеревался посвящать его в свои тайны. Когда же Бенедетти стал настойчиво требовать ввести его полностью в курс дела, Кальви прибег к запугиванию.

— Учти, — сказал он промышленнику, — в Риме кое-кто из ложи «П-2» готовит на тебя досье. Бенедетти рассердился и хлопнул дверью. Не прошло и двух месяцев со времени заключения сделки, как он вернул пай и сложил с себя обязанности вице-президента. Украсить его именем вывеску «Банко Амброзиано» Кальви не удалось. Это было неприятно, но не трагично. Значительно важнее было залатать гигантскую пробоину в бюджете «Банко Амброзиано» — долг в 1 миллиард 400 миллионов долларов. Денег этих не было, и Кальви пал в ноги Марцинкусу.

Президент Института религиозных дел по причинам, которые ведомы ему одному, с готовностью принял удар на себя. 27 августа 1981 года несколькими месяцами раньше осужденный за стопроцентно доказанное нарушение валютных законов Роберто Кальви получил из рук епископа бумагу, которая практически отпускала его грехи эффективнее, чем все средневековые индульгенции. На официальном бланке Института религиозных дел Марцинкус дал гарантийный чек на всю означенную сумму.

Официальная бумага с ватиканским гербом не только успокоила начавших волноваться кредиторов, но и дала возможность Кальви получить новые займы на сумму 200 миллионов долларов.

Он сам был уверен, что сумел схватить фортуну за шлейф. В письме Марцинкусу наряду с благодарностью за предоставленные гарантии Кальви подчеркивал, что «можно считать согласованным, что ИОР обеспечивает любой ущерб или любое бремя, которое может возникнуть».

Письмом Марцинкуса Кальви явно рассчитывал заткнуть рот критикам в правлении собственного банка.

Но то была его лебединая песня. Тучи над «Банко Амброзиано» приобретали грозовой оттенок.

Первая молния сверкнула 31 мая 1982 года. Кальви получил пространное письмо из Итальянского банка, в котором в ультимативной форме содержалось требование объяснить, каким образом у «Банко Амброзиано» образовался гигантский долг. Кроме того, на правах центрального банка Итальянский банк рекомендовал созвать административный совет, который давно не собирался. Кальви почувствовал, что почва уходит из-под ног. А когда на административном совете большинство отвергло его попытку отказаться дать ответ Итальянскому банку по поводу долга, Кальви понял, что его дело плохо.

А тут еще обрушился удар с другой стороны. Даже не удар, а серия ударов, которыми опытный боксер повергает наземь открывшегося соперника. 21 июня Кальви должен был предстать в качестве обвиняемого на процессе в кассационном суде по делу о незаконном вывозе за границу 27 миллиардов лир. В Милане против него были начаты два процесса по обвинению в мошенничестве. В Риме ему предстояло держать ответ на пяти судебных процессах, разбиравших мошенничество, коррупцию, нарушение закона о финансировании политических партий.

Четырьмя годами раньше ситуация тоже складывалась не лучшим образом. Группа инспекторов по наблюдению за банками, просидев семь месяцев на Виа Клеричи, переворошив гору документов, составила пятисотстраничный доклад о махинациях Кальви по перемещению валюты. Следственные органы дали ему ход. Кальви пришлось пережить немало неприятных моментов. Но все обошлось. Так случилось, что миланского прокурора Эмилио Алессандри, приступившего первым к изучению афер Кальви, вскоре убили террористы. Его преемник Лука Миччи не успел вникнуть в суть, как получил нагоняй (как выяснилось, абсолютно незаслуженный) за нарушение служебной тайны и приказ передать дело в другие руки. А когда оно попало в службу контроля за уплатой налогов, то стало тихо покрываться пылью. Политические друзья и покровители раскрыли над Кальви спасительный зонтик.

Но на этот раз помощи не было. Роберто Кальви стало ясно, что время его ушло. И тогда, заручившись фальшивым паспортом, он пустился в бега, которые окончились Под мостом Блекфрайерс.

Так писали газеты по всей Западной Европе и в США. И ни одна из них не поставила вопрос, который, казалось бы, лежит на поверхности: почему епископ с легкостью необычайной дал гарантийное письмо? Ведь в финансовом мире дружба дружбой, а табачок врозь.

Суть заключается в том, что через «Банко Амброзиано» Кальви проворачивал и дела Марцинкуса. Но ИОР в своей валютно-финансовой деятельности оказался, как отмечает профессор Н. Ковальский в статье «За кулисами экономики Ватикана», на стыке межимпериалистических противоречий. Институт религиозных дел в результате переориентации финансово-экономической деятельности был крепко привязан к американской валютной системе, к доллару. А с другой стороны, в силу своих старых экономических связей с Западной Европой, и прежде всего с Италией, он обязан был учитывать также интересы западноевропейских банков. И как только противоречия между долларом и западноевропейскими валютами обострились, «Банко Амброзиано», через который действовал «в миру» Марцинкус, оказался сдавленным так, что стены затрещали.

Вскоре выяснилось, что Марцинкус был членом правления «Амброзиано оверсиз лимитед»‚ дочернего филиала «Банко Амброзиано» в столице Багамских островов — Нассау, через который были оформлены сомнительные кредиты. После смерти Кальви Марцинкус поспешно вышел из правления, но вопрос из-за этого отнюдь не потерял остроты.

Следственный отдел миланской полиции попытался пролить на него свет. Полтора месяца спустя после гибели Кальви он направил епископу и двум светским управляющим Ватиканского банка Луиджи Меннини и Пеллегрино де Стробелю письма с предложением дать показания в связи с финансовым скандалом вокруг «Банко Амброзиано». Однако эти письма до адресатов не дошли. Ватиканский государственный секретариат нераспечатанными отправил их посольству Италии при Святом престоле с указанием, что послания такого рода, а содержание их было известно, должны направляться «по дипломатическим каналам».

Тогда трое должностных лиц, назначенных Итальянским банком для того, чтобы принять дела «Банко Амброзиано» после смерти Кальви, посетили Марцинкуса в его конторе в Институте религиозных дел.

На все вопросы епископ отвечал однозначно.

— Я сделал только то, о чем попросил Кальви, — несколько раз повторил Марцинкус. А когда представители Итальянского банка заявили, что такой ответ их не удовлетворяет, Марцинкус указал им на дверь.

— Я не обязан отвечать на вопросы итальянских властей, поскольку они не имеют юрисдикции над банком, расположенным на территории Ватикана, — бросил в спину уходивших президент ИОР.

Полтора года спустя прокуратура предприняла еще одну попытку побеседовать с Марцинкусом в связи с павшими на него подозрениями в растрате средств компании, принадлежавшей крупному промышленнику Карло Пезенти, который был членом правления «Банко Амброзиано». Прокурор Луиджи Фенициа хотел выяснить, почему заем в 50 миллиардов лир, предоставленный Институтом религиозных дел компании «Италмобильяре» в 1972 году, был возвращен только семь лет спустя, да еще в троекратном размере — в сумме 160 миллиардов лир.

Однако прокурору и весной 1984 года побеседовать с Марцинкусом не удалось. Ватикан занял глухую защиту.

— Лишь папа Иоанн Павел II мог бы пролить свет на отношения между «Банко Амброзиано» и ИОР,— заметил министр казначейства, христианский демократ Беньямино Андреатта.

Но папа не проявил такого намерения, а его окружение приложило немало сил, чтобы вообще снять этот вопрос.

— Скандал существует больше на страницах печати, чем на самом деле, — изрек кардинал из Филадельфии Джон Крол, так же как и папа, поляк по национальности.

И хотя вопрос о финансах в связи с крахом «Банко Амброзиано» стоял даже на обсуждении секретной коллегии кардиналов, епископ из Чикаго продолжает оставаться во главе Института религиозных дел. Говорят, Марцинкусу благоволит папа. Как сообщали газеты «Вашингтон пост» и «Лос-Анджелес таймс», большую поддержку епископу оказал посол США в Ватикане У. Уилсон.

А. С. Маджистер, автор книги «Политика Ватикана и Италия», убежден, что причины «непотопляемости» Марцинкуса заключаются в том, что он является главой своеобразного секретного ватиканского казначейства, сформированного в последние годы, а его пост президента Института религиозных дел служит официальным прикрытием. Но уж коль скоро ему ведомы и подвластны финансовые тайны ватиканского двора, позицию Марцинкуса можно считать весьма прочной. К тому же есть основания полагать, что он знает не только финансовые секреты.

В 1984 году в Англии вышла наделавшая много шума книга «Именем бога» исследователя Дэвида Яллопа. Автор высказывает предположение, что папа Иоанн Павел II, скончавшийся 28 сентября 1978 года, через 33 дня после того, как был провозглашен римским первосвященником, умер не от инфаркта, как гласила официальная версия, а был отравлен. На основании собранных доказательств, пишет Д. Яллоп, можно заключить, что Иоанн Павел II нагнал страху группировкам в Ватикане, замешанным в финансовых аферах «Банко Амброзиано» и тесно связанным с масонской ложей «П-2». Открыто объявив о намерении покончить с коррупцией, он противопоставил себя могущественному лобби внутри Ватикана. Этим, по мнению Д. Яллопа, Иоанн Павел I подписал себе смертный приговор. Его убили при помощи сильнодействующего препарата для стимулирования работы сердца, практически не оставляющего следов.

Ватикан, естественно, тут же назвал утверждения Д. Яллопа вымышленными и абсурдными, но автор уверяет, что имеет веские доказательства. Прав автор книги «Именем бога» или не прав, судить не просто. Но то, что и после краха «Банко Амброзиано» перемен в управлении ватиканскими финансами не произошло, остается непреложным фактом. Ни недовольство многих кардиналов, которые в махинациях Марцинкуса обоснованно усмотрели серьезный моральный ущерб для католической церкви, чреватый сокращениями пожертвований, ни гнев тысяч мелких вкладчиков «Банко Амброзиано», оставшихся с пустыми руками (газета «Унита» подсчитала, что 26 тысяч человек потеряли то немногое, что удалось скопить за долгие годы труда)‚ ни угрозы нанятого ограбленными рабочими-католиками и монахинями адвоката Джузеппе Мельци потребовать ликвидации Института религиозных дел как иностранной торговой фирмы, нелегально действующей в Италии, не поколебали положения Марцинкуса. Тучи, грозившие бурей, прошли стороной.

Несмотря на гарантии, данные в письме на имя Кальви, ИОР и слышать не желал об уплате долга в 1 миллиард 400 миллионов долларов.

— Мы сами жертвы махинаций Кальви, — опустив очи долу, утверждают в Ватикане.

В начале 1984 года ИОР неожиданно дал согласие на выплату 241 миллиона. Дескать, в порядке жеста доброй воли, Но это решение породило еще больше вопросов.

По данным еженедельника «Фамилья кристиана», на заседании Совета кардиналов по изучению организационных и экономических проблем Святого престола в марте 1985 года некоторые кардиналы задавали вопрос, почему же ИОР решил заплатить 241 миллион долларов, хотя до этого заявлял о своей полной непричастности к делам «Банко Амброзиано», Что ответил кардинал Казарелли, которому был адресован вопрос, еженедельник не сообщает. «В то же время, — писал «Фамилья кристиана»,— ничего не известно о реформе ИОР, хотя об этом говорят уже давно».

Институт религиозных дел, как сообщал журнал «Мондо экономико», решительно протестовал против ликвидации финансового детища Кальви. Правда, безуспешно. Декретом министра казначейства Италии «Банко Амброзиано» перестал существовать. Вместо него создали кредитное учреждение «Новый амброзианский банк», гарантами которого стали семь частных и государственных банков. В апреле 1985 года «Новый амброзианский банк» слился с дочерним финансовым обществом — «Чентрале». Новорожденного нарекли «Нуово банка», то есть «Новый банк». Выпадение прилагательного «амброзианский», очевидно, объясняется стремлением как можно плотнее закрыть печальную страницу в истории банка, написанную Кальви. «Новый банк» вобрал вклады на сумму 8 тысяч миллиардов лир. У него более 300 филиалов только на севере Италии. Могущество есть, и о Кальви ничто не напоминает.

Махинации, которые привели Кальви к гибели, Марцинкусу сошли с рук, так же как и его прежние прегрешения, совершенные вкупе с Синдоной. Ведь были же сведения о том, что Синдона продал Кальви две компании за сильно вздутую цену, причем в рамках этой сделки 5,6 миллиона долларов в качестве «комиссионных» достались «американскому епископу», под которым подразумевался Марцинкус, и «миланскому банкиру», то есть самому Кальви.

Они повсюду были вместе, словно сиамские близнецы. За тесные связи с Ватиканом Кальви, как до него Синдону, даже называли «банкиром бога».

Однако, какие бы чувства ни питал Марцинкус к Кальви, он вряд ли просто так, «за здорово живешь» мог взять на себя едва ли не полуторамиллиардный долг. Но даже год спустя, когда вдова банкира вслух произнесла, что гарантийное письмо означало расписку за полученные деньги, ее слова не были услышаны.

Не вызвало соответствующей реакции и заявление Клары Кальви о том, что подлинным хозяином «Банко Амброзиано» был все тот же Поль Казимир Марцинкус.

— Институту религиозных дел принадлежат шестнадцать процентов акций банка, — утверждала Клара Кальви.

Нечто подобное говорил и сам Кальви, когда его допрашивали по делу о валютных операциях.

— Попытайтесь понять: я последняя спица в колеснице. «Банко Амброзиано» принадлежит не мне. Я нахожусь на службе другого, — клялся Роберто Кальви.

Но на прямой вопрос: кому же в таком случае принадлежит банк — он ответа не дал.

— Больше я ничего не могу вам сказать.

Когда Марцинкусу задали щекотливый вопрос, как он расценивает утверждения Клары Кальви, архиепископ отрезал:

— Плод фантазии и прискорбной выдумки.

Епископ, как щитом, закрылся официальными данными. Согласно им, доля Института религиозных дел в «Банко Амброзиано» исчисляется крохотной величиной — 1,58 процента. Но официальные данные сплошь и рядом не раскрывают, а скрывают истину.

— Доля Ватиканского банка, — подтверждал слова матери сын Роберто Кальви Карло, — составляет 16 процентов. Отец, находясь в тюрьме, через меня обращался к монсеньору Марцинкусу с просьбой позволить раскрыть секрет, надеясь, что это снимет все вопросы судей, но Марцинкус ответил категорическим отказом. На предстоящем апелляционном процессе в Риме мой отец собирался рассказать все, что знал, назвать имена всех лиц, замешанных в комбинациях «Банко Амброзиано». Это главный мотив, почему он считал, что его жизнь находится в опасности.

— Мой покойный муж, — утверждала Клара Кальви, — ничего не крал. Он сам оказался жертвой обмана со стороны «Опус деи». Я достоверно знаю, что муж намеревался предстать перед апелляционным судом, который был назначен на 21 июня, и хотел назвать имена тех ватиканских деятелей, которые обманули его.

— А вы можете назвать эти имена? — задал вопрос адвокат семьи Кальви Джордж Кармен.

— Я могу сказать только, что речь идет о самой верхушке ватиканской иерархии.

Сдержанность Клары Кальви понять нетрудно. Она и так сказала очень много, с точки зрения весьма могущественных заинтересованных лиц, даже слишком много. Вплоть до показаний вдовы Кальви в лондонском суде известно было лишь о связях банкира с епископом Марцинкусом. А она назвала еще и «Опус деи», которая в последнее время значительно укрепилась в структуре католической церкви.

Генеральный президент международной католической организации «Опус деи» Альваро Дель Портильо утверждает, что главная цель организации заключается в том, чтобы «предоставлять в распоряжение церкви «летучие» отряды священнослужителей и мирян для того, чтобы работать там, где Святой престол считает наиболее важным и срочным». На практике «Опус деи» в первую очередь стремится подчинить своему влиянию интеллигенцию и использовать ее для усиления позиций католической церкви в обществе. Большое внимание она уделяет укреплению экономического могущества церкви. «Опус деи» старается проникнуть в государственный аппарат и общественные организации, в административные советы банков и предприятий и средства массовой информации. Достигается это как путем вербовки новых членов, так и внедрением «своих». Однако даже в ватиканских кругах к «Опус деи» относятся с большой настороженностью. По утверждению итальянского журнала «Панорама», «Опус деи» называют «святой мафией» и «наказанием господним», чтобы дать представление о ее тайном влиянии, об организуемых ею заговорах. «Сейчас в Ватикане власть «Опус деи» значительно возросла», — делает вывод журнал «Панорама».

«Опус деи» иногда еще называют «Октопус деи». За этой игрой слов просматривается более чем прозрачный намек: «октопус» — это осьминог.

И вот эту организацию Клара Кальви не только назвала вслух, но и обвинила в присвоении тех самых 1 миллиарда 400 миллионов долларов, недостача которых привела к краху «Банко Амброзиано».

Закон джунглей

— В последний период жизни, — говорила Клара Кальви, — мой муж не мог избавиться от страха. Он боялся, он очень боялся за свою жизнь.

— За три недели до смерти, — дополняла дочь Анна, — отец показал мне пистолет, который раньше я у него не видела, и сказал, что, если «они» придут, он убьет их.

В свете этих заявлений мнение итальянского журнала «Эспрессо» приобрело особое звучание. А мнение это таково: «Кальви знал весьма взрывоопасные секреты истории страны последних лет, что могло вызвать страх у многих людей из политического и делового мира. Возможно, что те, кто покровительствовал ему и получал у него деньги, могли счесть Кальви больше ненужным и ликвидировали его».

Журнал высказывает предположение, выдвигает гипотезу, но при этом он руководствуется не полетом безудержной фантазии, а строгой логикой фактов, связанных с деятельностью Кальви, и нравами, царящими в мире наживы. Кальви стал слишком обременительным, легкоуязвимым. Мало того, что он уже не мог приносить пользу тем, кто стоял за его спиной. Кальви мешал. И как только лица, ранее покровительствовавшие ему, сочли его хромой лошадью, которую надо менять, дни банкира были сочтены.

— Многие хотели бы, чтобы Кальви замолчал навсегда, — заявил следователь доктор Артур Гордон Дэвис, представлявший дело о смерти банкира лондонскому суду в июне 1983 года. Эти слова можно считать ключевыми для разгадки тайны гибели Кальви.

Если хрестоматийный театральный герой Труфальдино одновременно был слугой двух господ, Роберто Кальви ухитрялся служить сразу по меньшей мере трем весьма могущественным силам — мафии, масонам и Ватикану. Он был своим среди безжалостных убийц, в кругу тайных вершителей судеб государства и в атмосфере сумрачного величия соборов. Кальви везде был своим, поскольку олицетворял деньги, которые в буржуазном обществе способны соединить, казалось бы, несовместимое.

Римский император Веспасиан наверняка даже представить себе не мог, какой глубокий смысл вложил он в свое сакраментальное изречение: «Деньги не пахнут». Император хотел всего лишь оправдать введение налога на нужники, а определил весь характер финансовых отношений в мире наживы. Он вперед на века оправдал алчущих злата и не останавливающихся в погоне за ним ни перед чем.

Пока все было тщательно укрыто от посторонних взоров, дела Кальви шли блестяще. Но вот одна финансовая операция сорвалась. Следствие по делу масонской ложи «П-2» выявило его причастность к едва ли не самым крупным злоупотреблениям в сфере экономики. Почва стала уходить у него из-под ног. Кальви оказался в положении зверя, которого со всех сторон обложили охотники. В этой ситуации затравленный банкир, спасая себя, мог оказаться не в меру разговорчивым. Он стал опасным. От одной мысли, что мог Кальви рассказать следствию, закулисные правители и амбициозные святоши теряли сон и покой.

И Кальви не стало. Один венский финансист произнес слова, которые обошли всю мировую прессу.

— Слишком многим людям смерть Кальви принесла облегчение, — сказал он.

Один хорошо информированный итальянец, по свидетельству лондонской «Таймс», сделал не менее примечательное замечание:

— Когда Кальви умер, я уверен, по всей Италии было выпито немало бутылок шампанского.

Следует заметить, что в принципе такие заявления, которые делают «один венский финансист», «один хорошо информированный итальянец», вызывают настороженность. Анонимность порождает сомнение в достоверности. Однако в данном случае можно понять, почему оба предпочли не называть своих имен. Будучи уверенными в насильственной смерти Кальви, они прекрасно знают, какие длинные руки у тех, кто с ним расправился, и сочли за благо остаться в неизвестности.

Кальви без труда обходил законы государства, но ему не удалось выбраться из сети преступных связей и неумолимых канонов общества чистогана.

— Роберто Кальви, — заявил адвокат Джордж Бармен, — был убит изощренными уголовными преступниками, действовавшими по заказу. Знал Роберто Кальви, с кем дело имел. Да и сам был такой же. Его заместитель по правлению «Банко Амброзиано» Розоне твердо убежден, что это Кальви подослал к нему убийцу. В конце апреля 1982 года Розоне едва не стал жертвой террориста-мафиози. Бандит прострелил Розоне ногу, но второй выстрел сделать не успел — стражник банка оказался проворнее. До поры до времени вице-президент предпочитал помалкивать, но, узнав о смерти Кальви, поспешил обвинить его в организации покушения.

— У меня нет никаких сомнений, — заявил Розоне, — что убийцу подослал Кальви. Он знал, что мне известны его темные дела, и явно боялся разоблачения.

Прошло чуть менее трех лет, и миланский суд, рассматривавший дело 12 бывших руководителей и служащих «Банко Амброзиано», установил, что Розоне вместе со своими подручными незаконно переправил за границу десятки миллиардов лир. Суд приговорил Розоне к шести годам тюремного заключения. Так что попытка использовать покушение на него как алиби не удалась. Роберто Розоне в жульничестве не уступал Роберто Кальви. Пожалуй, единственное, в чем Кальви превзошел его, — это жестокость.

Кальви оставлял за собой кровавый след едва ли не до последних минут жизни. Вечером 17 июня душераздирающий крик заставил вздрогнуть всех служащих «Банко Амброзиано». Из окна зала заседаний президиума банка на четвертом этаже во внутренний двор выбросилась личная секретарша Роберто Кальви — Тереза Грациелла Корочер. На письменном столе в приемной нашли оставленную ею записку, написанную красными чернилами: «Какой позор! Пусть будет проклят тот, кто причинил нам столько бед!»

Еще за два месяца до бегства Кальви отправил семью за границу. Жена и сын выехали в Соединенные Штаты Америки, а дочь Анна ждала дальнейших указаний в Швейцарии.

Кальви чувствовал за своей спиной дыхание преследователей. Даже «липовый» паспорт, который он получил от итальянских секретных служб (деталь весьма пикантная), не гарантировал спокойствия. Поэтому он петлял как заяц. Из Венеции вылетел в западногерманский Клагенфурт, оттуда направился в Швейцарию, в Цюрих, и лишь потом перебрался в Лондон.

Роберто Кальви, будучи уже в бегах, несколько раз звонил жене, а с дочерью разговаривал ежедневно. Последний раз это было 17 июня, когда оставшийся отрезок жизни измерялся считанными часами.

— Все будет хорошо, — уверял Кальви. Трудно представить, что под хорошим исходом он подразумевал смерть.

Когда английские власти пригласили обосновавшуюся в США вдову банкира Клару Кальви прибыть в Лондон для опознания трупа, она ответила решительным отказом.

— Я не хечу стать очередной жертвой, — мотивировала свое решение Клара Кальви.

Не только она, но и судебные органы Италии склонялись к мысли, что Роберто Кальви стал жертвой злодейского преступления. Об этом в первую очередь свидетельствовала элементарная логика. Если бы президент «Банко Амброзиано» хотел покончить с собой, зачем ему надо было отправляться в столь длинный и крайне опасный путь?

Какой факт ни возьми, подозрение в убийстве представляется более убедительным, чем версия о самоубийстве.

Мост Блекфрайерс расположен в непосредственной близости от квартала лондонских банков, но в 7 километрах от отеля «Челси», где укрывался Кальви.

Место гибели привлекло к себе внимание не только в силу этого факта. Блекфрайерс в переводе означает «черные монахи». Оба слова дают прозрачный намек на масонов. Черный — это цвет одежды членов ложи «П-2», а «фрайерами» масоны называют друг друга в своем кругу. О тяготеющих к ритуальной символике «вольных каменщиках» напоминали и обломки кирпичей в карманах серого костюма Кальви, и миниатюрный циркуль, который масоны подкладывают приговоренному к смерти.

Но сами масоны «грязной работой» обычно не занимаются. Для этого к их услугам всегда имеются профессиональные убийцы. Это, как показывает практика, могут быть и неофашисты, и мафиози. В Италии многие резонно считают, что и Кальви стал жертвой мафии.

Было время, когда это пресловутое «онорато сочьета» — «общество чести», как называют мафию ее члены, непременно оставляло на жертве свою визитную карточку. Вырванные и вложенные в кулак глаза означали, что убитый был хорошим стрелком, но убил человека, связанного с мафией. Колючка кактуса опунции, положенная на место бумажника убитого, означала, что мафия покарала одного из своих, который присвоил общественные деньги или доверенные ему вещи. Убитый с кляпом во рту служил предостережением болтливым.

Однако в послевоенные годы, после того как сицилийскую мафию «обогатили» своим опытом вернувшиеся из США заправилы «Коза ностры» и убивать стали порой по два-три человека в день, романтическую символику отбросили прочь. Да и в расправах над неугодными традиционную лупару, обрез охотничьего ружья, заряженный крупной картечью, заменили мощные взрывные устройства с часовым механизмом и новейшие пистолеты-пулеметы.

Так что если в былые времена отсутствие символики мафии на трупе Кальви могло служить основанием для суждения о ее непричастности к гибели банкира, ныне ни один серьезный следователь так считать не будет. А символика, которая просматривается в связи со смертью президента «Банко Амброзиано» и напоминает о масонах, отнюдь не снимает вопрос о причастности «онорато сочьета».

Если же взять за основу версию о самоубийстве, то за Кальви, который отнюдь не был спортсменом — он не мог осилить даже упражнения утренней гимнастики, — следует признать незаурядные способности акробата: без них просто невозможно подвесить себя к вычурной опоре моста, построенного в стиле барокко. Лондонские следственные органы не стали вдаваться во все двусмысленные детали. Дело о смерти Кальви с поспешностью, отнюдь не лучшим образом характеризующей Скотланд-Ярд, было передано в суд Коронера. Это специфическое судебное учреждение существует только для одной цели: в случае подозрительной смерти оно определяет ее причину, и, если смерть окажется насильственной, дело передается другим инстанциям.

Главным действующим лицом в суде Коронера был патологоанатом профессор Кейт Симпсон. Он заключил, что смерть Кальви наступила вследствие удушья.

— Я, — сказал профессор, — не обнаружил следов, свидетельствующих, что сэр Кальви был повешен другим лицом.

Суд, игнорируя детали, незамедлительно согласился с мнением Симпсона. Вердикт гласил: «Самоубийство».

Однако концы с концами настолько не сходились, что через год лондонским стражам закона по настоянию Клары Кальви пришлось вернуться к делу о смерти банкира.

Вдова банкира сразу же после получения трагической вести назвала убийцей мужа его компаньона Флавио Карбони, который сопровождал его в бегстве. Путаные показания еще одного человека, проделавшего вместе с Кальви путь от Рима до Лондона, — телохранителя банкира Сильвано Виттора усилили эти подозрения. Во время первого разбирательства дела о смерти Кальви Виттор утверждал, будто накануне гибели банкир разговаривал с Миланом и получил сообщение о решении правления «Банко Амброзиано» сместить его с поста председателя.

— Эта весть, — живописал Виттор, — повергла Кальви в состояние депрессии. Он лег в постель и сказал, что никуда не пойдет, хотя не ел целый день. Мне надо было уходить, и я покинул его. Больше я Кальви не видел.

Но никакого телефонного разговора с Миланом 17 июня 1982 года у Кальви не было.

— Зачем вы дали ложные показания о собрании правления «Банко Амброзиано»? — спросил Виттора адвокат семьи Кальви Джон Кармен.

— Чтобы защитить Карбони и себя, — ответил Сильвано Виттор.

Бывший мафиози, приставленный к Роберто Кальви в роли телохранителя, выкручивался, как мог, но в результате сомнения в его причастности к смерти патрона лишь возросли.

Английские власти намеревались допросить и Флавио Карбони. Вскоре после смерти Кальви его арестовали в Швейцарии и передали итальянской юстиции, расследующей весь комплекс дел, связанных с «Банко Амброзиано». Старший офицер лондонской полиции Бэрри Тэрбон заявил, что намерен по телексу попросить итальянских коллег задать Карбони ряд вопросов, но получил ли он ответ и если да, то какой, так и неизвестно.

Зато достоянием гласности стал другой факт. Некий Э. Паоли, выступая в специальной парламентской комиссии по расследованию деятельности ложи «П-2», сообщил, что Карбони был очень близок к Джелли и они регулярно поддерживали связь по телефону в тот период, когда Карбони вместе с Кальви находился в Лондоне. Последний телефонный разговор состоялся именно в тот день, когда Кальви исчез из отеля «Челси».

«Не отдал ли тогда Джелли распоряжение о «ликвидации» Кальви?» — ставила вопрос итальянская пресса.

Данных, дающих основание говорить о насильственной смерти Кальви, имелось немало. Лондонский суд признать это все же не отважился. Его вердикт был сформулирован в лучших традициях английского политического лексикона.

— Синьор Кальви,— определили присяжные, — умер от удушья в результате повешения, но у нас нет достаточных данных, чтобы определить, покончил ли он с собой или был убит.

Решение, как видите, напоминает детскую игру, в которой участникам предписывается «да» и «нет» не говорить. Однако по сравнению с категорическим утверждением, сделанным годом раньше, различие налицо. Не вынеся определенного решения, суд не исключил возможности насильственной смерти.

Тайна моста «Черных монахов» остается нераскрытой. С полной уверенностью можно утверждать одно — Роберто Кальви стал жертвой мира наживы. Он плел паутину для других, а в итоге сам запутался в ней и стал добычей более могущественных хищников.

«Преступление или самоубийство — не столь важно. С большей уверенностью можно сказать, что Кальви устранили могущественные организации, находящиеся на службе самых реакционных кругов политической и финансовой власти», — резюмировала газета «Унита».

Правящий класс регулярно дает повод для скандалов, которые в Италии каждый раз именуют «скандалами века». Редкий год обходится без разоблачений, подобных землетрясению. Скандал «Банко Амброзиано», в котором переплетаются интересы мафии, политических дельцов, масонов, Ватикана и просто уголовников, служит еще одним свидетельством существующей коррупции, полного пренебрежения интересами страны со стороны итальянского правящего класса.