Барабаны в ночи

Пятый акт. Постель

Деревянный мост

Крики, большая красная луна. Входят Анна и Бабуш.

Бабуш. Вам надо домой.

Анна. Я больше не могу. Какой в этом прок, что я ждала четыре года, глядя на фотографию, а потом нашла себе другого. По ночам мне было страшно.

Бабуш. Это моя последняя сигара. Вы что, уже больше не пойдете домой?

Анна. Послушайте, вы!

Бабуш. Они громят здания газет, орут навстречу пулеметам, оглушают друг друга стрельбой, кричат, будто они строят новый мир. Вон снова идет их кучка.

Анна. Это — он!

Едва они приближаются, в переулке возникает большая тревога. Снова слышна беспорядочная стрельба.

Сейчас я ему скажу!..

Бабуш. Я зажму нам рот!

Анна. Я не зверь. Я сейчас закричу.

Бабуш. Это моя последняя сигара!

Из-за домов показываются Глубб, Лаар, пьяный брюнет, две женщины и Андреас Краглер.

Краглер. Я охрип. Я подавился моей Африкой. Я хочу повеситься.

Глубб. Разве ты не можешь повеситься завтра, а сейчас отправиться с нами поближе к газетам?

Краглер (уставившись на Анну). Да.

Августа. Ты что, увидал привидение?

Манке (появляясь). Дружище, да у тебя волосы встали дыбом!

Глубб. Это она?

Краглер. Что стряслось, почему вы все остановились? К стенке всех вас! Марш, марш, марш вперед!

Анна (шагнув ему навстречу). Андре!

Пьяный брюнет. Тверже шаг, любовь зовет!

Анна. Постой, Андре, это я, я хотела тебе кое-что сказать.

Пауза.

Я хотела объяснить тебе что-то очень важное, постой минутку, я не пьяна. Я должна тебе кое-что сказать на ухо.

Краглер. Ты пьяна?

Августа. Теперь невеста бегает за ним, а сама мертвецки пьяна!

Анна. Как ты сказал? (Делает еще несколько шагов). У меня будет ребенок.

Августа пронзительно хохочет. Краглер покачивается из стороны в сторону, косится в сторону моста, неуклюже переминается на месте, словно он разучился ходить.

Августа. Ты чего глотаешь воздух, разве ты рыба?

Манке. Тебе, верно, кажется, что ты уснул?

Краглер (руки по швам). Слушаюсь!

Манке. У нее будет ребенок. Рожать детей — вот ее занятие. Пошли!

Краглер (тупо). Слушаюсь! Куда?

Манке. Он рехнулся.

Глубб. Разве ты не был когда-то в Африке?

Краглер. Марокко, Касабланка, барак номер десять.

Анна. Андре!

Краглер (прислушивается). Послушай, это моя невеста, она шлюха! Она пришла, она здесь, она брюхата!

Глубб. Чуть-чуть малокровна, не так ли?

Краглер. Тсс. Я тут ни при чем, совсем ни при чем.

Анна. Андре, ведь здесь люди!

Краглер. Тебе ветром надуло ребенка или ты сделалась шлюхой? Я был далеко, я не видел тебя. Я лежал в окопе, в дерьме. А ты с кем лежала, пока я лежал в дерьме?

Мария. Напрасно вы так говорите. Да что вы понимаете?

Краглер. Я хотел только увидеть тебя. Теперь бы я давно лежал там, где следует, и ветер шуршал бы в черепе, а песок — на зубах, и я бы не знал ничего. Но я хотел еще видеть — все это! И стоял на своем. Я жрал бурду. Она была горькой. Я выполз на четвереньках из окопной глины. Это было так смешно! Я свинья. (Вскидывает голову). А вы что глядите, а? У вас разве даровые билеты? (Хватает комья земли и начинает ими кидаться).

Августа. Удержите его!

Анна. Кидай, Андре! Кидай! Прямо в меня!

Мария. Уберите женщину, он ее убьет!

Краглер. Проваливайте к дьяволу! Теперь вы видели все, чего хотели. Можете орать вволю. Больше ничего не будет.

Августа. Нагните ему башку пониже! В грязь лицом!

Мужчины прижимают его к земле.

А теперь, пожалуйста, проваливайте, фрейлейн!

Глубб (Анне). Да, пойдите-ка домой, не застудитесь, утренний воздух вреден для женских органов.

Бабуш (с другого конца поля боя аплодирует Краглеру и поясняет ему, жуя свою расплывшуюся сигару). Теперь вам известно, где собака зарыта. Вы Господь Бог, вы громыхаете? А женщина, поймите, беременна, ей вредно сидеть на камне, ведь ночи прохладные, так, может, вы что-нибудь скажете.

Глубб. Да, может, ты что-нибудь скажешь?

Мужчины отпускают Краглера. Тишина. Ветер свистит. Двое мужчин проходят поспешным шагом.

Первый. Они взяли здание Ульштейна.

Второй. Напротив Моссе устанавливают артиллерию.

Первый. Нас слишком мало.

Второй. Многие еще подоспеют.

Первый. Слишком поздно.

Оба скрылись.

Августа. Слыхали? Теперь кончайте!

Манке. Рявкните ответ ему прямо в рожу, этому буржую с его шлюхой!

Августа (хочет силой потащить Краглера). Пошли штурмовать газеты, парнище. Там ты опять начнешь задираться не хуже прежнего!

Глубб. Оставьте ее в покое, пусть посидит на камне. В семь часов пойдет подземка.

Августа. Сегодня она не пойдет.

Пьяный клиент. Вперед, прямо в рай, осанна!

Анна снова встает.

Мария (оглядывает ее). Белее холста.

Глубб. Немножко бледна и немножко худа.

Бабуш. Одним словом, расклеилась.

Глубб. Это только так кажется, тут неважное освещение. (Смотрит на небо).

Августа. Вон они идут из Веддинга.

Глубб (потирая руки). Ты ведь въехал в город на орудийном лафете, артиллерист. Может, и твое место с ними.

Краглер молчит.

Ты молчишь, это очень мудро. (Обходит его кругом). Твоя гимнастерка кое-где прострелена, да и сам ты чуть-чуть бледноват, немножко потрепан. Но в общем ты еще ничего, только сапоги на тебе, пожалуй, неприятные, они слишком скрипят. Но ты можешь их смазать жиром. (Он принюхивается). Правда, после одиннадцати вечера кое-какие звезды вместе с небесами опустились на землю и кое-какие апостолы начали жрать беззащитных пташек, но это хорошо, что ты еще жив. Твой желудок меня беспокоит. Но все-таки ты не стал прозрачным, тебя хорошо видно.

Краглер. Поди сюда, Анна!

Манке (дразнит). Поди сюда, Анна!

Анна. Когда пойдет метро, скажите?

Августа. Метро сегодня не пойдет, и трамвай не пойдет, и никакой транспорт не пойдет с утра до вечера. Сегодня везде тишина, на всех путях сегодня стоят поезда, и мы можем вволю погулять, до самого вечера, моя дорогая.

Краглер. Поди сюда, Анна!

Глубб. Ты не желаешь еще пройтись с нами, братец артиллерист?

Краглер молчит.

Иные из нас охотно пропустили бы еще по рюмочке, но ты был против. Иные охотно полежали бы в кровати, но у тебя не было кровати, и мы решили домой не ходить.

Краглер молчит.

Анна. Ты не хочешь пойти с ними, Андре? Эти господа ждут тебя.

Манке. Приятель, карты на стол!

Краглер. Бросайте в меня камнями, я стою на своем: могу ради вас снять последнюю рубаху, но подставлять шею под топор — это вовсе не по мне.

Пьяный брюнет. Гром меня разрази.

Августа. А кто, кто же пойдет штурмовать газеты?

Краглер. Зря вы стараетесь. Я не пойду в ночной рубашке штурмовать ваши газеты. Я вам больше не ягненок. Я подыхать не желаю. (Достает трубку из кармана брюк).

Глубб. Разве он похож на бедного попрошайку?

Краглер. Приятель, да они тебе продырявят грудь! Анна! Ты что так смотришь, черт тебя возьми? Еще не хватало мне перед тобой оправдываться. (Глуббу). Они застрелили твоего племянника, зато я опять заполучил мою жену. Пойдем, Анна!

Глубб. Думаю, мы дальше пойдем одни.

Августа. Значит, Африка и все прочее, все это было враньем?

Краглер. Нет, правдой! Анна!

Манке. Этот господин орал, как биржевой маклер, а сейчас ему захотелось в постельку.

Краглер. Теперь у меня есть жена.

Манке. Да неужели?

Краглер. Сюда, Анна! Да, она с изъяном, она больше не невинна. Ты осталась честной девушкой или ты нагуляла ребенка?

Анна. Да, я нагуляла себе ребенка.

Краглер. Вот так.

Манке. А мы? Проспиртовались до печенок, сыты но самое горло твоей брехней, а кто нам вложил нож в лапы?

Краглер. Я, кто же еще. (Анне). Так вот ты какая.

Анна. Да, я такая.

Августа. Ты разве не кричал нам: «Пошли штурмовать газеты»?!

Краглер. Конечно, кричал. (Анне). Поди сюда!

Манке. Да, ты кричал, и тебе, парень, никак не увильнуть. Ты кричал: «Пошли к газетам!»

Краглер. А теперь вот иду домой. (Анне). Живо, чего ты стоишь!

Августа. Свинья!

Анна. Оставь меня. Отца с матерью я обманывала и лежала в постели с неженатым парнем.

Августа. Ты тоже свинья!

Краглер. Что с тобой?

Анна. Вместе с ним я покупала занавески. И я спала с ним в постели.

Краглер. Заткни глотку!

Манке. Эй, приятель, я повешусь, если ты не сдержишь слово!

В глубине — отдаленный крик.

Августа. Сейчас они штурмуют дом Моссе.

Анна. А про тебя я совсем не помнила, вот ни на столечко, и твое фото было мне не нужно.

Краглер. Заткнись!

Анна. Я не помнила! Не помнила!

Краглер. А мне на это плевать! Будешь упрямиться, могу пригрозить ножом.

Анна. Да, пригрози мне! Да, ножом!

Манке. В воду эту тварь!

Они набрасываются на Анну.

Августа. Да отнимите у него эту бабу.

Манке. За горло ее!

Августа. В воду ее, спекулянтку!

Анна. Андре!

Краглер. Руки прочь!

Слышно только хрипенье. Вдали время от времени ухают глухие пушечные залпы.

Манке. Что это?

Августа. Артиллерия.

Манке. Пушки.

Августа. Теперь помилуй Бог всех, кто там дерется. Их выпотрошат, как рыбу.

Краглер. Анна!

Августа, пригнувшись, бежит назад.

Бультроттер (появляется позади их, на мосту). А, черт, куда вы все провалились?

Глубб. Ему захотелось в уборную!

Манке. Подлец! (Уходит).

Краглер. Я отправляюсь домой, мой дорогой лебедь.

Глубб (уже с моста). Да, спать с бабой ты еще годишься.

Краглер (Анне). Снова свистит пуля, покрепче обними меня, Анна.

Анна. Я хочу съежиться в крохотный комочек.

Глубб. Ты ведь повесишься завтра же утром, в уборной.

Августа уже исчезла вместе с другими.

Краглер. Ты, приятель, разобьешь себе лоб.

Глубб. Да, это утро даром не пройдет, мой мальчик. Но кое-кто уже неплохо о себе позаботился. (Исчезает).

Краглер. Вы чуть не захлебнулись, проливая слезы обо мне, а я просто выстирал в ваших слезах мою сорочку! Очень нужно моим костям гнить в сточной канаве, чтобы ваша идея вознеслась на небеса. Пьяны вы, что ли?

Анна. Андре! Не волнуйся!

Краглер (не глядит ей в глаза, топает взад и вперед, стучит себя ладонью по горлу). Меня тошнит от всего этого. (Сердито смеется). Это обыкновенный театр. Сцена из досок, бумажная луна, а под ней мясная лавка, зато в ней-то и рубят настоящее мясо. (Он снова бегает, взад и вперед, свесив руки до земли, и вдруг выуживает давешний барабан из пивнушки.) Они забыли свой барабан. (Бьет в барабан.) «Неудачливый Спартак, или Власть любви». «Кровавая баня в газетном квартале, или Каждый мужчина хорош, если не лезет в герои». (Поднимает глаза, подмигивает). Со щитом или без щита. (Бьет, в барабан.) Волынка играет сбор, бедняги умирают в газетных кварталах, на них рушатся дома, брезжит утро, они лежат, как утопшие котята, на асфальте, а я свинья, и свинья бежит домой. (Глубоко вдыхает воздух). Я надену свежую рубашку, моя шкура еще цела, гимнастерку я сниму, сапоги смажу жиром. (Злобно хохочет). Этот галдеж скоро кончится, нынче утром, а я нынче утром буду лежать в постели и буду размножаться, чтобы я не умер никогда. (Бьет в барабан). Нечего глазеть так романтически! Все вы захребетники! (Барабанит). Все вы живодеры! (Хохоча во все горло, почти задыхаясь.) Все вы кровожадные трусы, эй, вы! (Он давится от смеха, больше смеяться не может, качается взад и вперед, швыряет свой барабан прямо в луну, которая оказалась цветным фонариком, и барабан и луна падают в реку, в которой не оказалось воды). Хмель и ребячество. А теперь — в постель. Белая, широкая постель, сюда!

Анна. О, Андре!

Краглер (обнимает ее за плечи). Тебе тепло?

Анна. Но ты же сам без пиджака. (Помогает ему одеться.)

Краглер. Да, холодно. (Он кутает ей шею в теплую шаль.) А теперь идем!

Оба идут рядом, не касаясь друг друга, Анна чуть-чуть отстает. В воздухе, высоко и далеко, слышится дикий, отчаянный крик: это кричат в газетном квартале.

Краглер (останавливается, слушает стоя, обнимает Анну). Прошло четыре года.

Крик не стихает, они уходят.

1919 год (редакция 1954 года).