Барометр падает - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Василий Щепетнев (Глава 2) #2

Глава 2

16 августа 1979 года, четверг

Фонды и фронды

Шестьдесят три килограмма!

Я сошёл с весов. Да, пружинные, точность хромает, плюс-минус полкило, но мне особой точности не нужно. И так ясно: светя другим, потерял семь килограммов. Нужных килограммов, лишних-то у меня не было. А до матча-реванша осталось всего ничего.

Добудем оружие в бою! Наберём спортивную форму в процессе подготовки!

Нет, в три горла я наедаться не собираюсь, отнюдь. Лучше меньше, да лучше. Ставлю задачу: набрать за оставшееся время три килограмма первосортного веса. Разрешите выполнять? Выполняйте!

Я прошёл на кухню, заглянул в холодильник. Как и следовало ожидать, ничего интересного не обнаружил.

Этот месяц дома мы бывали нечасто: либо отдыхали на даче Стельбова, либо дежурили по больнице. А когда и бывали, то всякими ужинами не озадачивались. Питались в ресторане. Теперь, когда «Москвы» больше нет, мы чаще столуемся в Центральном Доме Литератора. Нужно же где-то питаться. Но для моих целей ни ресторан ЦДЛ, ни «Арагви», ни другие не подходили. Еда там вкусная, даже отменно вкусная, но мне-то нужна полезная. Без изысков.

Теоретически подошла бы диетическая столовая, но в обыкновенную идти не тянет, а к необыкновенной ещё нужно прикрепиться.

Хорошо, у нас в доме есть «кулинария».

В неё я и сходил. Взял всего понемножку: вареной картошки, жареной камбалы, бутылку варенца, салат, городскую булочку. Для начала хватит.

Да, пока стоял в очереди, крохотной, в три человека, узнал от добрых людей, что дом обследовали саперы, и никаких сюрпризов не нашли. Да и не могли найти: после войны здесь жили большие генералы, дело они знали туго, и саперов сюда нагнали наилучших, не чета нынешним. И не ограничивали их ни временем, ни пространством. Можно спать спокойно.

Я к такому выводу пришёл ещё раньше. В день взрыва. Хотя в «Москве» тоже не простые люди останавливаются… останавливались. А — упустили. Не проверили.

Что ж, и рыба, и картошка, и варенец оказались вполне доброкачественными. Белки, жиры, углеводы, микро и макроэлементы. Витамины тоже — салат «летний».

Вымыл посуду.

Позвонили девочки, они уже в «Винокурне». Работают. Но завтра — последний день. Приехали спецы из Ленинграда, опытные, и теперь в их присутствии, то есть присутствии Ольги и Надежды, нужда отпадает.

Вот и славно.

Включил телевизор. Ну, а как ещё готовиться к матчу, когда душа в смятении?

А она в смятении. Месяц я газеты читал и телевизор смотрел по чуть-чуть. В гомеопатических дозах. Не до телевидения было, в минуты отдыха я открывал «Евгения Онегина». В нём правды больше.

Ах, Самара-городок, беспокойный весь я…

Сейчас по телевизору опять показывали самолёт, приземлившийся в Шереметьево. Тот самый самолёт, из того самого репортажа: «Советское правительство приняло все необходимые меры, чтобы безотлагательно обеспечить пострадавших всем необходимым. Часть оборудования была завезена из-за рубежа, в частности из Федеративной Республики Германии».

Ну, приняло правительство меры, приняло. Таможня дала добро. А то, что оплатил всё это Чижик — и аппаратуру, и расходные материалы, и перевозку, и установку, — об этом знать не нужно. Зачем? Ведь всё, что делает государство, оно делает не только для блага человека, не только во имя человека, но и на деньги этого человека. Других денег, кроме денег подданных, у государства просто нет, и быть не может. Благодарить государство за построенную школу — всё равно, что благодарить собственный кошелёк за то, что он выдал тебе три рубля. Ты положил в него десятку, а он выдал три, ага, ага. Изучайте Маркса, изучайте Ленина: что такое государство, как и для чего оно существует.

И вроде бы изучают, и немало изучают, по количеству учебных часов, а — не понимают.

Значит, не могут понимать. Пока. И пока же людям нужен старший. Тот, кто не даст потратить всё заработанное на петушков на палочке, сахарную вату, бенгальские огни и билеты в цирк. А потратит на необходимое. Ему, государству, необходимое.

Ведь что такое восемь аппаратов, пусть даже самых замечательных, для нашей страны? Капля в море. Капелька.

Но для «Винокурни» — в самый раз. То, что нужно в эти дни. Вот я и потратился.

Сюжеты давно сменились на обычные: битва за урожай, перевыполнение планов, борьба трудящихся в странах капитала.

И душа постепенно стала успокаиваться.

Я перелистал газеты.

В Москве в одном из зданий произошло обрушение. Пострадавшим оказывается своевременная помощь. Всё.

Всё!

И нечего раздувать!

Правда, зарубежные голоса старались вовсю. Более тысячи пострадавших, число погибших неизвестно. Причина разрушений — взрыв, но какова причина взрыва?

Диверсия? И тут же вспомнили о взрывах в метро. Но эксперты — буржуазные эксперты — говорили, что на подобные разрушения нужны сотни килограммов взрывчатки. Их в рюкзаке не пронесёшь. Затем «Голос Америки», а за ним и другие, заговорили о старой, довоенной взрывчатке — мол, анализ показал, что в её состав входил компонент, который в конце тридцатых повсеместно заменили на другой, более дешевый. Возможно, вещали западные станции, это отголосок минирования Москвы осенью сорок первого года. Заминировали, а разминировать забыли. То ли документы затерялись, то ли люди все погибли, или какая иная причина. Другие же утверждали, что забыть такое невозможно, и если взрывчатку оставили, значит, оставили сознательно. На всякий случай. Вдруг произойдёт переворот? В гостинице соберутся делегаты какой-нибудь «учредилки», или военная хунта, тут её и того…

В общем, изощрялись в предположениях. Но главным было то, что если да, что если «Москву» заминировали, и забыли разминировать, то ведь тогда и другие объекты могли заминировать — и забыть об этом, не так ли? Здания, вокзалы, метрополитен, даже Кремль?

Я выключил приёмник. Досадно слышать вражьи наветы, но трижды досаднее, когда эти наветы совпадают с собственными мыслями.

В самом деле: заминировать и забыть? Как такое возможно? Это же не рыбу динамитом глушить на таёжной речке, тут счёт на центнеры, на тонны. Минированием занималась команда, был приказ, были утвержденные планы, и, главное, Москва выстояла, Москву не сдали, и все документы должны быть в целости и сохранности.

Но под грифом «секретно». Вдруг секретность такая, что левое полушарие мозга не ведает того, что знает правое?

И потому Андрей Николаевич настаивает на том, чтобы мы жили на даче, а не в нашей роскошной квартире с видом на Кремль.

Я нарочно встал и подошёл к окну. Вот он, Кремль! Красиво, торжественно, чинно и благолепно. Я уже привык, и да, мне нравится. Чувствуешь гордость за страну, за державу. И за себя тоже, конечно. Начинается Земля, как известно, от Кремля, когда ещё замечено. Соответственно, чем ближе к Спасской башне, тем сильнее гордость, и ничего удивительного в том, что я горжусь особенно сильно, я, проживающий по улице Серафимовича в доме номер два, двенадцатый подъезд, восьмой этаж, квартира жилой площадью в двести четыре метра, а общей вообще в триста восемнадцать (при недавнем ремонте всё перемерили точнёхонько). А живи я в двухкомнатной «хрущёвке», где-нибудь в поселке Тёплое Тульской области, в квартирке, где на двадцать семи метрах умещаются четыре поколения? А в избушке с колодцем в ста метрах по улице, сортиром во дворе, и баней по субботам для мужчин, и по воскресеньям для женщин? Гордился бы?

Конечно. Ведь не в квадратных метрах счастье, не в раздельном санузле, даже не в Кремле, что виден из окна, а в осознании того, что мы живём в стране победившего социализма, в стране, где умер капитализм, и наступила эра равномерного распределения благ.

Но здесь, в Москве, всё-таки лучше. Хотя и может оказаться, что живёшь на бомбе. Положим, этот дом безопасен, в смысле — разминирован (что его не минировали в сорок первом, маловероятно), но — «Москва»? В тот день мы там ужинали. Задержись немного, и… или же взрыв произошёл бы немного раньше? А отчего он, собственно, произошёл? Самопроизвольно бабахнуло, или кто-то постарался? Кто? И зачем? Можно, конечно, спросить. У Стельбова, у генерала Тритьякова. Но лучше не спрашивать. Посчитают нужным сказать — сами скажут. Не посчитают — не скажут. Но то, что я молчу, вопросов не задаю, играет в мою пользу. Начнут думать, почему да отчего я такой молчаливый. Вдруг и сам до чего-то додумался? И начнут ценить.

А ответ прост: есть тайны, на которые нужно, как на столбы электропередачи, вешать табличку: череп и надпись «не влезай, убьёт». Так что без нужды — нет, не влезу. Нас уже убивали, хватит. Ничего хорошего в смерти нет. Проверено.

Я опять спустился вниз, в парикмахерскую. Постригся, а то оброс за месяц. Стрижка самая простая «офицерская», шестьдесят копеек без одеколона.

И опять к себе. Душ, смена белья, парадная форма, ордена. И пистолет в кобуре. В «Винокурню» я безоружным ходил, но то больница. А сейчас путь мой лежит в Спорткомитет, туда без пистолета ходить страшно. Шутка.

А костюм-то на мне того-с… Болтается. Ну да, потеря десяти процентов веса сказывается. Но рост прежний, ширина плеч прежняя, осанка прежняя — так что сойдёт. Не покупать же новый? К матчу поправлюсь. Или девочки подгонят по фигуре. А в Спорткомитете и не заметят. Или заметят, так переживу.

На всякий случай надел плащ: и на улице свежо, и орденами зря не сверкать.

На стоянке такси машин не оказалось. Я подождал пять минут, десять… Наконец, подъехала «Волга».

— Нарасхват мы, — сказал таксист. — Метро-то, слышали?

— Не слышал, — признался я.

— Закрыта Сокольническая линия. Не вся, несколько станций. Говорят, мины ищут, с войны которые. Вот люди поверху и двигаются. Кто на чём. На такси тоже.

— План-то перевыполняете?

— Перевыполняем, — и таксист вздохнул.

— А почему не слышу радости?

— Всё сверхплановое пойдёт в фонд восстановления, чтобы и «Москву» построить новую, и вообще… Срочно, к Олимпиаде. В нашем таксопарке мужики считают, что неспроста рвануло, совсем неспроста. Без ЦеРеУ не обошлось. Они Олимпиаду нашу хотят отменить, мол, какая Олимпиада, если Москва заминирована?

— Прямо-таки и заминирована…

— Вся, не вся, а вот Брежнев, Андропов, Суслов жили, ну, или живут в новых домах, послевоенных.

— Половина Москвы живёт в новых домах, — возразил я.

— Это да, но дом дому рознь. Есть такие старые дома, не дома, а хоромы. Стены между квартирами — в метр! Даже больше! С ходами, для вентиляции. В них в жару прохладно, а в морозы тепло. И ничего не слышно от соседей. У меня дядя в таком доме живет, он писатель, у него две сталинские премии.

— Интересно, — учтиво сказал я. — А вы, значит, в таксисты?

— Тоже дело, — сказал таксист. — Дядя-то не сразу в писатели подался, двадцать лет по морям плавал, Северный морской путь, может, слышали?

— Слышал.

— У нас тут хоть и не Ледовитый океан, но тоже всякие акулы встречаются.

О всяких акулах я и думал, идя коридорами Спорткомитета. Оно, конечно, я как бы в противоакульей клетке, запросто ко мне не подступишься, а всё же страшно. Вдруг цепь, удерживающая клетку, оборвётся, и она, клетка, ухнет в бездну вместе со мной? Или особо рьяная акула мордой раздвинет прутья клетки?

Страшно-то страшно, но вида не подаю. Акулы, что морские, что сухопутные, чужой страх чуют, от чужого страха наглеют.

Нет, не дождутся.

Я шёл, ордена тихонько позвякивали — плащ я оставил в гардеробе, здесь он и летом работает, — шёл и подзадоривал встречных: а ну, возьми меня!

Но встречных было мало, а если и попадались, то мелкие, норовящие проскользнуть неприметной мышкой, уставясь себе под ноги, чтобы ненароком не увидеть лишнего. Такие, значит, теперь здесь порядки.

В кабинете Миколчука, кроме хозяина, присутствовали ещё двое. Одного я знал, Виглоушина, а другой был неведом. Он, впрочем, сидел в стороночке, всем видом показывая, что здесь его роль крохотная, «кушать подано», не больше.

Посмотрим, посмотрим, какое кушанье подаст сей человек эпизода.

Поздоровались. Обменялись приветствиями. И — к делу.

Открытие матча состоится двадцать первого сентября, в пятницу, на сцене театра «Веселый медведь», Западный Берлин. Дистанция — двадцать четыре партии, для победы Карпову необходимо набрать двенадцать с половиной очков, мне же, чтобы сохранить звание, достаточно свести матч вничью, то есть набрать двенадцать очков ровно.

Ладно, это не новость. Регламент известен был год назад.

— Команда Советского Союза утверждена, — начал по бумажке Виглоушин. — Руководитель делегации товарищ Миколчук, технические сотрудники товарищи Иванов и Запорожский, двое переводчиков, кандидатуры которых уточняются, тренерская группа — гроссмейстеры Ефим Геллер, Тигран Петросян и международный мастер Нодирбек Нигматов, медико-биологическое сопровождение — Ольга Стельбова и Надежда Бочарова. Никого не забыл? — оторвался от листка Виглоушин.

Я хотел было сказать, что забыли меня, но не сказал. Понятно же, что Виглоушин именно этого и ждал, и заготовил остроумную, по его мнению, реплику. Так вот, обойдётся.

— Что ж, я рад, что все мои пожелания выполнены, — ответил я.

Пожелания касались шахматистов — Геллера, Петросяна и Нигматова. Мне нужна свита, ведь именно свита играет короля. Скажи мне, какая у тебя свита, и я скажу, какой ты король. Матч длится долго, и потому крайне важно, чтобы рядом были люди, с которыми спокойно. Психологическая совместимость, как на полярной станции. С Геллером и Нигматовым я уже работал, с Петросяном же, надеюсь, тоже сойдемся, мы знакомы, хоть и не близко.

А близко и не нужно. Не говоря уже о том, что все трое — шахматисты из наилучших, одно присутствие их в моей свите должно наводить ужас на соперников. На Анатолия ужас не наведут, не родился ещё шахматист, способный навести на него ужас, но вот на свиту Карпова — очень может быть. Интересно, кого он возьмет в помощники, Анатолий Евгеньевич?

Что же касается Миколчука, его технических сотрудников и переводчиков в штатском — если Спорткомитет и иные комитеты хотят тратить на них валюту, их право. По прошлому опыту, хлопот они особых не доставляли. Во всяком случае, мне. А если опять кто-то убежит, не моя забота. Геллер не убежит, Петросян не убежит, Нигматов не убежит. Не такие это люди.

— Как идёт ваша подготовка? Нужна ли помощь? Тренировочная база? Знаю, вы любите Кисловодск, не желаете ли туда? — спросил Миколчук.

— Благодарю, но не в этот раз. Подготовка идет в соответствии с научными планами, и, думаю, результаты её позволят выступить на достойном уровне.

— А что вы считаете достойным уровнем? — Виглоушин спросил, как спрашивает учитель ученика.

— У каждого он свой, достойный уровень, пан учитель. Для меня — это уровень чемпиона мира, — смиренно ответил я.

Угадал. Виглоушин слегка покраснел. Вероятно, закончил педагогический институт где-нибудь в провинции, пошёл по общественной линии, и вот… дошёл. Не высоко ли занесся? Хотя я подозреваю, что он — из людей Стельбова. Не напрямую, нет, но… из людей. Земляк, дальний родственник, или в одну школу ходили. Но в разные десятилетия.

— Значит, всё понятно, — повел дело к финалу Миколчук.

— Одну минуту, — подал, наконец, голос неприметный член совещания. — Михаил Владленович, согласно принятого решения все участники коммерческих матчей и турниров обязуются перечислить половину призовых сумм в фонд восстановления гостиницы «Москва». Вам следует написать заявление…

— Фонд восстановления гостиницы «Москва»? Последнее время я был занят, весьма занят, и пропустил эту новость. Что за фонд? Кто учредитель? Каковы цели фонда?

— Цели ясны из названия: содействие восстановлению гостиницы «Москва». Учредитель — общественная организация «Москва и москвичи» вместе с профсоюзными и комсомольскими организациями ряда предприятий.

— А почему вы вдруг решили, что мне это интересно?

— Но вы же советский человек, и не можете оставаться равнодушным…

— Не могу, — опять перебил я безымянного.

И, обращаясь к Миколчуку, спросил:

— У нас всё, товарищ Миколчук? Тогда разрешите откланяться: время не терпит.

И я откланялся.

Авторское отступление

1. Из газет: В «брежневском» доме 26 по Кутузовскому проспекту был замурован артиллерийский снаряд калибра 122 мм, который мог взорваться в любую минуту! Необычная находка была сделана примерно в 17.30 на третьем этаже, через подъезд от того, где жили первые люди страны. Возможно, его случайно замуровали при строительстве дома в 1946 году. Кстати, строили знаменитое здание военнопленные. («Московский комсомолец», 20.08.1998)

2 . До сих пор в Воронеже во множестве находят бомбы и снаряды времен Великой Отечественно войны. И уничтожают на полигонах. Взрываются, еще как взрываются!