Башни Заката

С

Креслин бредет вверх по песчаному склону, согнувшись под импровизированным коромыслом, уравновешенным с обоих концов двумя деревянными ведрами соленой воды. Солнце едва осветило Восточный Океан, но у регента это уже вторая ходка.

Опустив коромысло на черные каменные плиты, он сосредоточивается на одном из ведер. Вода бурлит, и на камнях рядом с ведром появляется кучка грязновато-белых крупинок. Повторив то же самое со вторым ведром, юноша выливает пресную воду в каменный резервуар и закрывает крышку.

– Креслин!.. Креслин!..

«...вот ведь идиот...»

Убрав коромысло и пустые ведра в нишу, служащую кладовкой, юноша направляется на террасу, где его встречает одетая в тонкую вылинявшую сорочку Мегера.

– Тебе не кажется, что это не больно-то эффективно?

– В каком смысле?

Креслин вытирает лоб. Над побуревшими холмами к западу от Черного Чертога в воздухе змеями изгибаются почти видимые черные волны жары.

– Неужто, кроме тебя, некому таскать воду?

– Привычка...

– Но никто, кроме тебя, не умеет опреснять воду.

– Почему? Ты это умеешь. Да и Лидия с Клеррисом – тоже.

– Замечательно! – в голосе Мегеры сквозит раздражение. – Но так или иначе это под силу лишь немногим. Неужели тебе непонятно, что грубую работу может выполнять кто угодно, ты же должен заниматься тем, с чем не справятся другие!

– Например, мудрым управлением?

– Хотя бы и так, суженый.

– Наверное, ты права, но, боюсь, в некоторых отношениях я не создан для власти. Мне трудно надзирать за тем, как работают другие. Трудно сидеть и наблюдать, как солнце иссушает землю. Трудно ждать, когда прибудут корабли...

– Я не о том говорила!..

«...идиот!..»

Язычок белого пламени прорывается из окружающей ее невидимой черноты – вызванный гневом всплеск не желающего исчезать хаоса.

– Ты валишь в одну кучу все виды работы, включая физический труд, а между ними имеется большая разница. Быть правителем – значит работать умом, а не руками, и ты на это вполне способен. Но стоит тебе огорчиться, как ты стараешься забыться, занявшись грубым ручным трудом.

– Да вовсе я не расстроен, – говорит Креслин, пытаясь изобразить усмешку.

– Кого ты хочешь обмануть?

– Ладно, я расстроен. А как иначе? Гостиница, можно сказать, закончена, но селить в нее некого. Поля дали всходы, но урожай может погибнуть из-за нехватки воды. Сушь такая, что ябруши осыпаются с деревьев. Меня воротит от одного вида сушеной рыбы, так же, как и всех остальных. Лидия предупреждает, что никаких пряностей не будет до осени... Если они вообще будут. Когда я таскаю воду, то приношу хоть какую-то пользу. Или прикажешь сидеть сложа руки, дожидаясь, пока солнце превратит нас в уголья?

– Между прочим, мы здесь из-за тебя.

Креслин переводит взгляд с побуревших холмов на едва тронутую волнением воду Восточного Океана. Куда бы он ни смотрел, всюду – и над холмами, и над пыльными, высохшими низинами, и над колючими сорняками, и даже над самым побережьем Восточного Океана – расходятся дрожащие волны раскаленного воздуха. Обжигающее солнце вершит свой путь по безоблачному небу.

– Ты права. Отныне я буду носить воду только для нас.

– Для нас я и сама могу.

Он отвечает на ее улыбку улыбкой.

– Перекуси, прежде чем отправишься умываться.

Креслин с усмешкой поднимает руки, показывая, что сдается, и усаживается на ограду террасы. Между ним и Мегерой лежит краюха черного хлеба и два ябруша. Тут же стоят две кружки с соком.

– Все-то у тебя предусмотрено, – замечает он.

– Должен же ты поесть перед тем, как приступишь к работе на корабле!

– Корабле?

– Ты вроде бы собирался встретиться с тем хаморианцем.

– О-о-о...

– Только не говори, будто забыл.

– И не собираюсь, – смущенно бормочет юноша.

– А зря, – смеется Мегера. – Ты ведь и вправду забыл, мне ли не знать!

Отломив кусок крошащегося хлеба, он отпивает глоток и спрашивает:

– А у тебя на сегодня какие планы?

– Мы хотим попробовать получить стекло, пригодное для посуды. Делать его труднее, чем оконное, но зато Лидия уверяет, что стеклянную посуду можно с выгодой продавать в Нолдре. А ведь ты, суженый, сам настаивал на всемерном расширении торговли.

Чтобы разжевать сухую корку, Креслину приходится сделать очередной глоток, после чего он, все еще с набитым ртом, отзывается:

– Товары нужно на чем-то возить, так что без флота нам не обойтись.

Мегера кивает.

Закончив есть, он тянется за блюдом, но она останавливает его:

– Сама уберу. Тебе пора к кораблю.

– Я бы не спешил называть эту лохань кораблем.

– Да как ни называй... – встав, Мегера порывисто обнимает юношу, но прежде чем он сам успевает заключить ее в объятия, отстраняется и, прихватив поднос и кружки, спешит к двери. У порога она задерживается:

– Ты будешь в цитадели?

– Ну, если ты придешь... – тянет он, посматривая на нее с хитрецой.

Мегера качает головой.

«...ну, зверь...»

Не вполне уверенный в том, как следует воспринимать эту мысль, Креслин пожимает плечами. Мегера исчезает за дверью.

Довольно скоро юноша спускается к песчаному берегу, где возле корабельного остова его поджидает плотный мужчина в коротких штанах и тунике без рукавов – хаморианец по имени Байрем.

– Засел намертво, господин, – сообщает он.

Зайдя со стороны воды, Креслин скользит взглядом вдоль корпуса от кормы до наполовину зарывшегося в мягкий песок носа.

– Как глубоко погрузился киль?

– Локтей на пять-шесть, – отвечает, наморщив лоб, Байрем. Креслин качает головой.

– Но это не самое трудное, господин. Глубже всего корабль зарылся носовой частью, а она сравнительно легкая. Основная тяжесть сосредоточена посередине, – хаморианец вытирает лоб и спрашивает: – А нельзя ли сдернуть корабль с помощью такой же... такой же бури, какая забросила его сюда?

– Буря поднимет на море волны, а волны загонят корпус еще дальше на берег. Если только не... – вытирая со лба пот, грозящий попасть в глаза, Креслин направляется к кромке воды.

Корма судна находится в воде, хотя глубина возле руля не более двух локтей. Присмотревшись, юноша снимает сапоги, заходит на мелководье, обследует корму и возвращается к плотному загорелому коротышке.

– Скажи, Байрем... Можем ли мы раздобыть паруса?

– В рундуке есть старый грот и несколько марселей. Но грота при сильном ветре надолго не хватит, а остальные... Ты ведь не думаешь проволочь корабль по песку до воды с помощью парусов?

– Нет, – качает головой Креслин. – Просто у меня есть идея. Когда у нас самый высокий прилив?

– Да не больно он тут высокий: вода поднимается всего на пол-локтя. Это будет после полудня, если не вмешается шторм. Приливным волнам тут далеко до штормовых.

– Так нам нужен шторм или нет?

Подняв глаза на Креслина, Байрем отвечает:

– Думаю что все-таки нет: шторм повыбрасывает на берег слишком много обломков. Чтобы сдернуть корабль, лучше всего подходит спокойный полдень. Жаль, что здесь негде укрепить лебедку – это сильно упростило бы дело.

– Что-нибудь придумаем, – бормочет Креслин, спрятавшись в тени судового корпуса и отряхивая с босых ног песок. – Непременно придумаем...

CI

Грузный Высший Маг теребит пальцами висящую на шее золотую цепь с амулетом, а потом всматривается в зеркало на столе. Оно показывает пожухлые луга, засыхающие деревья и пыльную дорогу, ведущую к черной башне.

– Дженред был настроен слишком пессимистично. Он позабыл про тамошнее лето.

– Может быть, Хартор, может быть. Но Креслин – Маг-Буреносец. Что, если он притянет на Отшельничий дождь?

Сидящий напротив Хартора мужчина с седыми волосами, но отнюдь не старым лицом следит за тем, как в зеркале тает изображение.

– Притянуть дождь он, наверное, может, – соглашается Высший Маг, – но много ли это ему даст? После такого дождя дела пойдут еще хуже. Вспомни, после бури, уничтожившей флот Хамора, тоже шли дожди. В результате сады и поля на острове зазеленели раньше, чем следовало, – и тут на них обрушилась засуха. Ну, польет он свою зелень, а что потом?

– А что, если он устроит бурю, посильнее той?

– Гайретис, ты и вправду считаешь его способным изменять мировой климат? Это чересчур даже для Креслина.

– Не забывай, у него имеются опытные советчики, Лидия с Клеррисом. Да еще помогает эта... его подруга...

– Кажется, тебе не по нраву то, как она переменилась, а?

– Я просто не считал такое возможным, – признает Гайретис. – Но не в этом дело. Креслин всегда делает то, что считалось ранее невозможным. Что, если он удивит нас и на сей раз?

– Если он призовет на Отшельничий долгие и сильные дожди, засуха может поразить весь Кандар, – хмуро отзывается Хартор.

– Вся эта неразбериха досталась тебе в наследство от Дженреда, – говорит Гайретис, вставая, – но постарайся не повторять его ошибок. Совет не склонен к излишней снисходительности.

– Я знаю. Знаю. И хочу найти способ изолировать их на Острове, даже если он все-таки справится с засухой.

– Ты, часом, не хочешь напасть в открытую? – спрашивает Гайретис, задержавшись у выхода.

– А ты?

– Не считаю это разумным, во всяком случае пока не изменятся обстоятельства. А вот как их изменить – это уж твоя забота. Всего доброго.

Новый Высший Маг подходит к окну, рассеянно отмечая возросшее напряжение внутри несущих каменных стен. Пришло время Черным – тем, которые еще остались, – перестроить внутреннюю структуру камня.

Но это пустяки в сравнении с его главной головной болью. Как отрезать Креслина от внешнего мира? Ведь стоит прервать его связи с Западным Оплотом, Сарроннином и Монтгреном, ему придется туго. Выжить – и то будет непросто.

Хартор вновь задумчиво хмурится, а его пальцы то и дело теребят амулет.

CII

– Я укрепил рангоут, насколько это было возможно. Так что остался только парус, но тут уж на многое рассчитывать не приходится.

– Это все, о чем я мог попросить, – отвечает бредущий по песку Креслин. Еще утро, но припекает так, что он не в первый раз с тоской вспоминает прохладу Закатных Отрогов.

Клеррис старается приноровиться к его шагам.

Выброшенная на берег шхуна теперь находится в небольшом пруду, вокруг которого собралось около двух десятков человек, по большей части хаморианских пленников. К середине корпуса с каждого борта прикреплено по перлиню.

Байрем, все в тех же коротких штанах и тунике, выходит вперед:

– Часть корпуса по-прежнему погружена в песок, но уже не так глубоко и удерживается не так прочно. А копать глубже рискованно.

– Ну что ж, попробуем как есть... – Креслин прощупывает шхуну чувствами, пытаясь определить, смогут ли ветра вырвать ее из песчаного плена.

– Дай нам знать, когда начнешь, – говорит Байрем, переводя взгляд с двух магов на людей, стоящих у перлиней.

– Насколько прочен парус? – интересуется Креслин.

– Он может выдержать сильный ветер, но равномерный и устойчивый. Резкие порывы или частые перемены направления разорвут его довольно скоро.

Креслин тянется к небесам, призывая вниз не веющие на головокружительных высотах ледяные ветра зимы, а более спокойные воздушные потоки из тех, что гонят по морю торговые парусники.

– Готовь своих людей. Он начинает, – говорит Клеррис Байрему, указывая на юношу.

– Натянуть перлини! – командует хаморианец. – Раз-два, взяли...

Серый квадрат паруса начинает наполняться ветром, но корпус даже не шевелится.

– Тяни! Тяни!

Шхуна по-прежнему остается увязшей.

Глубоко вздохнув, Креслин поворачивает вниз несколько высоких потоков, стараясь направить воздушные струи точно в квадрат паруса.

– Тяни! Тя-ни! Тя-ни! – размеренными выкриками Байрем задает ритм людям, тянущим тросы.

Согнутые спины блестят от пота, мускулы напрягаются одновременно с усилением ветра.

– Тя-ни!.. Тя-ни!

Грот выгибается в сторону моря, корпус дрожит и кренится. Ветер свистит, но выкрикиваемые команды перекрывают его шум:

– Тя-ни! Тя-ни!

Еще раз содрогнувшись, корабль резко приподнимается. Стоящий рядом с Креслином Клеррис сосредоточивается, распространяя темное свечение.

– Тя-ни! – ревет Байрем. – Тя-ни!

Спустя миг после того как шхуна, вздрогнув в последний раз, начинает, набирая скорость, скользить по каналу в воды Восточного Океана, раздается страшный треск рвущегося паруса.

Хаморианцы и солдаты разражаются радостными криками, а вот Клеррис шатается.

– Что ты сделал? – спрашивает, поддерживая его, Креслин.

– Уменьшил трение... сделал песок более скользким.

– Как же я об этом не подумал?

– Ты не можешь думать обо всем, – отзывается Черный маг, – оставь чуточку и на мою долю.

Креслин утирает лоб, хотя ветер высушил пот, а палящее солнце скрылось за тучами. Но эти тучи не несут дождя, и даже отдаленные громовые раскаты не предвещают грозу.

Оба мага смотрят на Байрема. Его голос доносится теперь уже с мостика шхуны. Корабль тяжело движется к открытому морю на двух оставшихся парусах.

CIII

Стоя на террасе, Креслин смотрит на гладь Восточного Океана. В сером предрассветном свете вода кажется матовой. Ночь была душной, и он чувствует висящий в неподвижном воздухе запах собственного пота.

Мегера еще спит. Небо постепенно розовеет, а юноша, не замечая зари, думает об истощающихся источниках и обо всем, слышанном как-то от Клерриса насчет погоды.

Сзади к нему подходит Мегера. Руки ее ложатся на голые плечи юноши, губы касаются шеи.

– Спасибо.

– Никаких «спасибо», суженый. Скажи лучше, ты ведь мог просидеть здесь невесть сколько, а меня бы так и не разбудил?

Креслин кивает, а когда она, в тонкой вылинявшей сорочке, садится рядом с ним, говорит:

– Мне хотелось, чтобы хоть кто-то из нас выспался.

– Ты плохо переносишь жару.

– Да, чем жарче становится, тем больше я скучаю по Крыше Мира.

– Лидия полагает, что будет еще жарче.

– Жду не дождусь, – повернувшись, он обнимает жену за талию и на миг прижимает к себе, вдыхая ее запах, от которого к глазам подступают слезы.

«...нечего мне льстить... по утрам я так же потею, как и ты...»

Она берет его за руку. Некоторое время они молча смотрят на океан. Потом Креслин говорит:

– Если это не кончится, мы не выживем.

– Жара?

– Засуха. Прибывают люди. У цитадели разбила лагерь новая группа беженцев, примерно десяток. Кому-то из нас придется опреснять больше воды. Ябруши делаются бурыми.

– Лидия говорит, это из-за того, что вода из-под садов отводится на поля.

– Неважно, из-за чего именно, главное, что нехватка воды может сорвать все наши замыслы. Нам нужна пища, но если мы станем орошать поля, умрут сады, а пустим воду на сады – поляжет урожай на полях. А на закупку провизии при таком притоке поселенцев не хватит никаких денег.

Его тяжелая золотая цепь лишилась уже более половины звеньев, а ведь лето еще только началось.

– Ну и что ты по этому поводу задумал?

– Изменить погоду.

– Не очень хорошая идея.

«...ужасная!..»

Ее испуг так искренен и силен, что Креслин непроизвольно потирает лоб. Мегера краснеет:

– Прости. К этому еще нужно привыкнуть.

– Ну, кое к чему мы привыкли довольно быстро, – бормочет он, припоминая кое-какие события минувшей ночи, и краснеет еще пуще нее.

Они смотрят друг на друга – и покатываются со смеху.

«...иногда...»

«...ты...»

Несколько мгновений спустя Мегера говорит:

– Надеюсь, прежде чем начать изменять погоду, ты, по крайней мере, поговоришь с Клеррисом.

– Непременно, – чувствуя, что она собирается встать, Креслин поднимается и сам. – Пора одеваться.

– Ты хочешь поговорить с ним уже сегодня утром?

– А почему бы и нет? Если я окажусь прав, можно будет незамедлительно приступать к делу, а в противном случае придется искать другое решение. Так или иначе время терять не стоит.

Умывшись водой, принесенной Креслином с моря, они направляются к Краю Земли, куда, увы, добираются вспотевшими и запыленными.

– Как и не мылись, – вздыхает Мегера.

Клеррис их ждет – стоит на пороге бывшей рыбачьей лачуги, превращенной им в уютный дом с крытой террасой, где чувствуется прохладный ветерок с моря.

– Вы сегодня рано, – говорит он. – Шиера с Хайелом ждали вас попозже.

– Я хочу потолковать с тобой насчет изменения погоды, а Мегера полагает, что, как бы худо нам сейчас ни было, попытка установить на острове более влажный климат – не просто вызвать дождь, а именно изменить климат – может только усугубить ситуацию.

– Вопрос скорее теоретический, – задумчиво произносит Клеррис, проводя гостей на террасу, – а ты, Креслин вроде бы не большой любитель теорий.

– Теоретический?

– Ну, – улыбается маг, – до твоего появления на свет никто не обладал достаточной силой, чтобы попытаться совершить нечто подобное. Почему бы тебе не взять да и не попробовать?

– Мегера настоятельно этого не советует, – отвечает Креслин, ступая на террасу и подставляя лицо морскому бризу.

– Он кое о чем умалчивает, – говорит Мегера, переводя взгляд с одного мужчины на другого и приподняв на миг правую бровь.

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – откликается Клеррис. – Раз уж вы пришли, значит, на то есть причина...

«...а когда ее не было?..»

– Вы оба правы, – признает Креслин. – Нам позарез нужна прохлада, а пуще того дождь. Я, конечно, могу призвать студеные ветра, однако чувствую, что сейчас это может вызвать такие разрушения, что когда пойдет нужный нам дождь, ему нечего будет поливать.

«...хорошо, хоть об этом подумал...»

– Пожалуйста, дай мне договорить.

– Прости, – краснеет Мегера. – Я все время забываю.

– Дело в том, что ты прикладываешь силу не там, где требуется, – говорит Клеррис, махнув в виде приглашения на грубо сколоченный стул. – Садитесь, тут разговор не на два слова.

Мегера занимает стул, а Креслин усаживается на низкую каменную ограду, откуда ему видны не только собеседники, но и пустая, если не считать все той же полузатопленной лодки, гавань.

– Представь себе рычаг, – говорит Черный маг. – Если он короток, то, чтобы сдвинуть камень, тебе потребуется приложить много силы, и камень, если сдвинется вообще, то почти сразу, в момент нажима. Более длинный рычаг требует меньшей силы, но давить придется дольше. Примерно то же самое применительно и к работе с погодой. Создав бурю, потопившую флот Хамора, ты приложил огромную силу, оказавшую немедленное действие...

– Выбирать особо не приходилось.

– Да никто тебя не упрекает, – качает головой Клеррис, – суть не в этом, а в том, что, проведав о нападении хаморианцев заранее, ты мог бы потянуться дальше и не спеша, за несколько дней, слегка сместить кое-какие ветры, чтобы создать штормовой фронт только в нужное время и в нужном месте.

– Но откуда мне знать, как и какие ветра нужно перемещать?

Клеррис делает глубокий вздох:

– Буду рад объяснить, если ты, конечно, готов слушать. Помнится, я уже заводил такой разговор, но тогда тебя это не больно заинтересовало.

– Тогда меня мучила морская болезнь, – сухо отзывается Креслин, но под укоряющим взглядом Мегеры тут же извиняется: – Прости... ты прав. Мне следовало потом вернуться к этому разговору.

– Ладно. Может, выпьешь чего-нибудь, прежде чем мы начнем? Еще раз предупреждаю: разговор будет долгий.

Креслин кивает и встает.

– Я сама принесу, – встревает Мегера. – А ты, Клеррис, пока изложи Креслину основы, с которыми уже познакомил меня.

Креслин удерживает вздох: Мегера в очередной раз показала ему, что думать надо заранее, и думать как следует. Взяв другой стул, он садится поближе к Клеррису.

CIV

– Надеюсь, ты будешь учитывать все детали? – говорит герцог, пытаясь приподняться, опершись на подушку. Черноволосая женщина подносит чашку к его губам.

– Конечно, конечно... – женщина касается ладонью его горячего лба. – Я знаю, как ты беспокоишься.

– Хорошо... – бормочет он между глотками.

– Выпей еще. Тебе полезно.

– Жуткая бурда... а вот ладонь так холодит, – стараясь не хмуриться, женщина убирает чашку. Герцог бормочет: – Сколько же все это может продолжаться? Все хуже и хуже. Просто не знаю, что бы я без тебя делал, – он умолкает, несколько мгновений прерывисто дышит и добавляет: – Такая жара... такая сушь.

– Толкуют, что это дело рук Черных магов с Отшельничьего, – говорит Хелисс, ставя чашку рядом с высокой кроватью. – Они украли дождь.

– Не верю я в это, – выдыхает герцог. – Просто жаркий год. А когда Креслин был здесь, дождей выпало... больше... чем за весь прошлый год. Позаботься о том, чтобы следующим кораблем на остров отправили жалованье.

– Все сделаю, дорогой, все сделаю, – она снова кладет ладонь на вспотевший лоб. – Но тебе нужно отдохнуть.

– Отдых, отдых... Я только и делаю, что отдыхаю.

Хелисс убирает руку. На ее пальцах дрожат красновато-белые огоньки.

Герцог лежит с закрытыми глазами и хрипло кашляет.

– Спи спокойно, дорогой. Спи спокойно, – говорит Хелисс и, повернувшись к сидящей на табурете у окна девушке, добавляет: – Если ему что-нибудь понадобится, пошли за мной. Стражи знают, где меня найти.

– Да, госпожа.

Герцог снова заходится кашлем, но Хелисс уходит из комнаты больного, не обернувшись.

CV

С террасы, обращенной к югу, открывается вид на простирающееся до пыльного горизонта высохшее плато. Восточный Океан тих, и волны едва облизывают песок под террасой.

Креслин уныло смотрит на ведра и коромысло, представляя, сколько воды придется ему опреснить за сегодняшний день для нужд цитадели и горстки обосновавшихся на Краю Земли беженцев. Мегера утверждает, что ему не следует отвлекаться на примитивный физический труд, а таскать воду – занятие именно такое.

– Креслин, – тихонько зовет Мегера, вышедшая на утренний свет из дома босая, в одной тонкой сорочке.

«Интересно, чего она хочет?» – думает он.

«Ну вот, неужели сразу заметил? – морщится она. – Будь ты проклят...»

Но раздражения в этой мысли нет, разве что чуть сожаления.

– Прости, – произносит он.

– Завтра причалит «Грифон».

– И?..

– На борту будут Алдония с Линнией.

– Ты хочешь, чтобы они поселились здесь?

– Я обещала.

– В каком гостевом доме?

– Ты не... спасибо.

Она обнимает его так, что ради этого стоит пожертвовать любыми удобствами. Его руки проскальзывают под сорочку и гладят ее обнаженную спину.

– Креслин!..

«...Нет! Не сейчас...»

Он прижимает ее к себе, но тут же отпускает.

«...ты... слишком вольничаешь... всегда...»

– У тебя всегда одно на уме.

– Не всегда. Только когда ты рядом.

Она качает головой и поправляет сорочку, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Я... это... – начинает Креслин лишь ради того, чтобы прервать молчание и сменить тему. – Я знаю, что ты беспокоилась насчет Алдонии.

– Она будет рада, – говорит Мегера с улыбкой, отчасти развеивающей его опасения.

– В том, что ее обрадует встреча с тобой, я не сомневаюсь, она тебе предана. Но будет ли она рада увидеть меня?

– Конечно. Она как-то сказала мне, что в душе ты добрый.

– И ты ей веришь?

– Конечно, нет. Ты еще не изменился до ТАКОЙ степени, суженый, – шутливо говорит она, но под этим подтруниванием кроется беспокойство.

«...почему она все еще...»

«...неужели он не понимает...»

«...никогда не хотел... и она знает... люблю ее... никогда не причинял боль...»

Креслин утирает неожиданно взмокший лоб и вперяется взглядом в камни террасы, чтобы отогнать от себя мысленные образы Мегеры.

– Суженый!

Он поднимает глаза.

Слезы, текущие из ее глаз, проделали бороздки в успевшей налипнуть на щеки вездесущей красноватой пыли.

– Я не хотела... Обними меня.

Креслин заключает ее в объятия, стараясь ни о чем не думать. Так же, как и она. В этом, равно как во многом другом, они едва ли могут обмануть друг друга.

Мегера позволяет ему разомкнуть объятия первым.

– Схожу за водой для нас, – говорит он ей.

– А потом? Что будешь делать сегодня?

– Искать новый колодец. Клеррис уверяет, что где-то за верхними полями должна быть вода. Это всяко лучше, чем смотреть, как все вокруг сохнет и погибает. А ты чем займешься?

– Попрактикуюсь на клинках – и в стекольную мастерскую. Авлари сделал бокал, очень хороший. Но мне еще не всегда удается добиться нужного качества. Часть стекла дает трещины.

– Но...

– Знаю. Укрепить его гармонией можно, только это не решит всех проблем.

Креслин соглашается. Ни ему, ни ей не под силу решить все проблемы, хотя с этим порой трудно смириться. Он пересекает террасу и берется за коромысло.

CVI

Креслин щурится от солнца. Позади него, у восточной оконечности пристани, пришвартован корабль, недавно получивший имя «Звезда Рассвета». На мачтах еще нет парусов. На палубе бывшей хаморианской военной шхуны работают с полдюжины моряков. К пристани подогнаны фургон и подвода. В нескольких шагах от юноши стоит взвод, стоящий наполовину из солдат, наполовину из стражей. Они пришли, чтобы помочь разгрузить шлюп.

– Груз тяжелый, – замечает юноша, приметив глубокую осадку подходящего к причалу «Грифона».

– Ни капельки, – возражает Мегера, не сводящая глаз со стоящей на палубе темноволосой женщины. За спиной путницы действительно легкая ноша – переносная колыбелька с младенцем.

– Я о корабле.

– Иногда ты невыносимо серьезен, – фыркает, глядя на него, Мегера.

Он качает головой и ухмыляется ей в ответ. Бок о бок они ждут, когда «Грифон» пришвартуется к тяжелой каменной тумбе.

Фрейгр приветственно машет с мостика, но остается у штурвала, пока матросы сворачивают паруса и спускают сходни.

Алдония спускается со шлюпа первой – несмотря на колыбель с ребенком за спиной, она едва ли не сбегает по сходням и опускается на колени у ног Мегеры:

– Милостивая госпожа...

Взяв служанку за руку, Мегера помогает ей подняться.

– Наконец-то я здесь, – выдыхает Алдония. – Какое счастье!

Креслин с Мегерой, одновременно подумав о пожухлых от жары холмах и пробегающих рябью по склонам волнах жары, переглядываются. Мегера поднимает бровь.

– Я ценю твои чувства, Алдония, но здесь вовсе не райский уголок.

– О, для меня это рай, милостивая госпожа. Жизнь в Монтгрене была... впрочем, мне не следует жаловаться: герцог был добр ко мне, пока не заболел.

– А потом? – доброжелательно интересуется Креслин, но тут раздается детский плач. Алдония достает из колыбельки дитя с рыженькими волосенками и принимается баюкать дочурку, приговаривая:

– Ну, малышка, не плачь... Мы уже дома. Больше нам не придется скитаться, крошка Линния. Больше не придется...

Мегера улыбается и тут же краснеет, почувствовав, как тает от ее улыбки сердце мужа.

– Ты невозможен... – шепчет она.

– Я же говорила, что в душе он хороший, – замечает Алдония, оторвав взгляд от глазастой девчушки.

Мегера краснеет еще пуще.

– Расскажи, как там, в Монтгрене? – просит Креслин, отчасти чтобы выручить Мегеру, отчасти же для того, чтобы услышать недосказанное – прежде всего, насчет болезни герцога и всего с этим связанного.

– О... Там мы жили, как... как накануне бури. Я хочу сказать... – служанка расстегивает блузу и подносит малютку к груди. – Чувство было такое, словно сгущаются грозовые тучи и вот-вот грянет гром. Все это видят, все все знают, но делают вид, будто ничего не замечают. Тяжело жить в ожидании беды, и я рада, что наконец попала сюда.

Пока она говорит, Синдер сводит с корабля гнедую кобылу, а солдаты и стражи выстраиваются на сходнях цепочкой, принимая с борта и складывая на пристани бочонок за бочонком.

– А еще я рада видеть тебя счастливой, – продолжает Алдония. – Мы с Линнией обе радуемся за тебя всей душой.

– А где твои пожитки? – интересуется у Алдонии Креслин.

– Ой... совсем ведь забыла... вещички-то мои... – частит с улыбкой Алдония. – Их не то чтобы очень много... в общем...

– Милостивые господа регенты! – встревает с борта «Грифона» Фрейгр.

– Почему бы тебе не заняться Фрейгром? – предлагает Креслину Мегера.

– А ты позаботишься об Алдонии?

– Да, устрою ее, а с тобой увидимся в цитадели, – говорит Мегера и, помолчав, добавляет: – Я тут распорядилась насчет лошадей. Пожалуй, нам стоит пристроить к дому конюшню.

– Ну... раз теперь и Алдония... наверное...

– Хаморианские каменщики уже закончили пристройку к гостинице.

– Прекрасно. Пусть Клеррис... или кто там сумеет, набросает чертеж конюшни. Хоть это и не к спеху.

«...упрямец!..»

– Если тебе так охота, можешь таскаться туда-сюда пешком, для разминки.

Креслин, не затевая спора, проходит мимо занятых разгрузкой людей и поднимается на борт.

– Приветствую! – говорит он Фрейгру.

– Мое почтение милостивому господину регенту, – отвечает капитан, но Креслин жестом велит ему оставить титулы. – Я смотрю, вы тут здорово поработали, – замечает Фрейгр, указывая на стоящую без парусов шхуну.

– По правде сказать, моя роль была невелика, – отзывается юноша. – Оснасткой «Звезды Рассвета» занимается Байрем. Он в этом толк знает, потому как служил в Нолдре помощником капитана, пока не угодил в плен к хаморианцам. От него я узнаю, что нужно для корабля, и пытаюсь выяснить, где это можно раздобыть – Креслин внимательно смотрит на Фрейгра и добавляет: – Мы заинтересованы в опытных моряках.

– Неужто вам не набрать команду прямо здесь? Хаморианцы, да и некоторые беженцы смыслят в морском деле.

– Команду-то мы наберем, но я хотел бы видеть капитаном тебя или Госсела. Конечно, если герцог не против. Но вопрос с ним можно решить.

– Мы герцогу не рабы, – смеется Фрейгр. – Ты все порываешься разбираться с проблемами, которые на деле тебя не коснулись, да, скорее всего, и не коснутся.

– Так или иначе нам потребуется команда на второй корабль.

– Ты еще не довел до ума этот.

– Доведу, – твердо говорит Креслин, глядя на свою «Звезду Рассвета». – Но одного судна мало. Если мы хотим сделать Отшельничий по-настоящему пригодным для жизни, нам потребуется флот. И я найду способ им обзавестись, даже если для этого придется захватывать корабли Белых магов.

– Вряд ли их это обрадует.

– А что их вообще радует? Или ты думаешь, что они позволят мне обустраивать остров, никак не пытаясь помешать?

– Не могу сказать, чтобы я особо над этим задумывался, – отвечает Фрейгр, потирая подбородок. – А ты действительно считаешь, что после учиненного тобой разгрома хаморианцев Белые захотят рискнуть хоть одним судном?

Подойдя к борту, Креслин смотрит на север, на спокойную зеленую гладь моря.

– По правде сказать, они могут обойтись и без этого. Мы пока не обеспечиваем себя провизией и развести достаточно овец сможем только через несколько лет. Ты не можешь доставлять нам все необходимое из Тирхэвена, а посылать «Грифона» в плавание по северным водам Корвейл не позволит.

– Я б на его месте тоже не позволил, – фыркает Фрейгр. – Для тамошних волн у него и киль слабоват, и борта низковаты. Теперь вот о грузе. Сушеные фрукты, баранина... Вот накладные, изволь.

Креслин стонет:

– Импорт – это слишком дорого для нас... Ну, хоть баранина-то своя, от герцога?

– Баранина – да, но вот сушеные фрукты я погрузил в Кифриене. А ты говорил, что фрукты необходимы.

– Необходимы, но неужто их нельзя было найти где поближе?

– Повезло, что хоть там нашел. В этом году засуха повсюду.

– И во что они обошлись?

Фрейгр отводит глаза и, подавая Креслину лист пергамента, бормочет:

– Я сделал все, что мог.

– Я распоряжусь об оплате. Деньги получишь поближе к вечеру, – говорит Креслин. Он уже понял, что ему придется расстаться еще с несколькими звеньями золотой цепи. Но часть фруктов можно будет обменять на рыбу или морских уток. Он переводит взгляд со «Звезды Рассвета» на Фрейгра и говорит:

– Нам потребуется парусина.

– Могу доставить следующим же рейсом. Но купцы требуют золото вперед.

– Вперед?

Капитан «Грифона» пожимает плечами:

– Ты не можешь себе представить, как я намучился, прежде чем нашел поставщиков.

– Погоди. Ты говоришь, что мы не получим парусов для «Звезды Рассвета», пока не заплатим вперед?

Седеющий капитан хмуро смотрит на гладкие доски палубы:

– По правде сказать, из меня вряд ли вышел бы толковый торговец, но тут и Госсел не смог добиться ничего другого, а он в этом деле дока.

– Да, все не так просто, как кажется.

– Точно, – улыбается Фрейгр. – И времени на все про все уходит куда больше, чем хотелось бы. Но теперь, по крайней мере, у тебя есть приличная гостиница. Надеюсь, сегодня вечером ты нам споешь?

– Боюсь, у меня не то настроение.

– Жаль. Тебя приняли бы как лучшего из менестрелей. Глядишь, и настроение бы поднялось.

– Возможно, – рассеянно отвечает регент. – Но сейчас меня больше интересует, как решить вопрос с оплатой.

– Ну, существуют всякие способы...

CVII

– Жалованья не прислали, – говорит Хайел, оглядывая стол. – Вместо него очередное требование уплаты налогов.

– Да, теперь «Грифон» только их и возит, – вздыхает Креслин. – Но это ничего не меняет. Разве у нас есть, чем платить? А были еще какие-нибудь бумаги? Письма для Мегеры или для меня?

Хайел качает головой:

– Это требование как раз вам и адресовано. Как регентам.

– Корвейл... – бормочет Мегера. – Не понимаю... Не могу поверить...

– Как насчет груза? – интересуется Шиера.

– Все оплачено, – отвечает Креслин, рассчитавшийся звеньями золотой цепи за все припасы, кроме герцогской баранины да еще говяжьей солонины, присланной Ллиз.

– Тебе приходится платить, поскольку корабль принадлежит Корвейлу? – настойчиво выясняет положение дел Шиера.

– Ну, Фрейгр выступает только как представитель грузоотправителя, а тот диктует нам условия. Кто еще станет возить нам товары? Пока не достроена «Звезда Рассвета», пока «Грифон» не доставит для нее паруса – а они, надеюсь, прибудут следующим рейсом, – нам выбирать не приходится.

– И поэтому они выкачивают из нас деньги, – невесело вздыхает Хайел.

– Вот почему нам нужна не только «Звезда Рассвета», но и другие корабли.

– Строительство судов стоит денег. Нам нечем платить и за оснастку этого, не говоря уж о новых.

– Нечем, а придется! – резко возражает Креслин. – Прости, – тут же добавляет он, заметив, как Мегера потирает лоб. Его раздражение, даже вовсе не беспричинное, уязвляет их обоих.

– Каким образом ты собираешься обзаводиться новыми кораблями? – спрашивает Лидия.

– Пока не знаю.

Быстрый взгляд Мегеры и приступ тошноты не оставляют сомнений в том, что это ложь. Желая закончить не слишком приятный разговор, Креслин встает:

– Ладно. Если у нас все, то я пойду на верхние поля. Может быть, удастся найти источник.

– А как быть с жалованьем, которого у нас нет?

– Я скажу людям правду – что им не заплатят, потому что Корвейл нас бросил. И пообещаю возместить долг при первой возможности. Кто поверит, те подождут, а остальные... – юноша пожимает плечами. – Остальные могут уехать или оставить службу и попробовать прокормиться с земли.

– Выбор небогатый, – замечает Хайел.

– Больше мне предложить нечего. Почти все свое золото я потратил на провизию и, уж конечно, не съел все купленное сам.

– Это слишком грубо, – резко произносит Мегера, и Креслин морщится, не столько от ее тона, сколько от стоящих за этим чувств.

– Если тут не заварится каша... – начинает было Хайел, но взгляд Креслина заставляет его умолкнуть.

– Ты прав, каша тут не заварится. Теперь. Такое могло случиться год назад, и они все наверняка бы погибли.

– Ну, ты не можешь утверждать это наверняка, – возражает Хайел, но Креслин уже поворачивается и уходит. Стараясь не обращать внимания ни на звон в ушах, ни на досаду Мегеры, он, перепрыгивая через ступеньки, сбегает по лестнице, садится на свою кобылу и направляет ее к верхним полям. К источнику, который он обязан найти.

– Проклятые глупцы. Если бы существовали легкие решения...

Желудок его скручивается узлом, но юноша скачет дальше.

CVIII

– Как и задумано, они получили второе уведомление об уплате налогов, а солдатское жалованье досталось нам, – усмехается с довольным видом Гайретис. – Хорошо, когда удается не только насолить противнику, но и извлечь из этого прибыль.

– Не спеши радоваться, – предостерегает Высший Маг. – А вдруг Креслин или Мегера дознаются, что происходит?

– Откуда? С острова им не выбраться. Они будут винить во всем Корвейла, а он – негодовать на них.

– Это только одна вероятность. Существуют и другие.

– Ладно. Что ты собираешься делать, если Креслин изменит погоду?

– Ты хочешь сказать, КОГДА он изменит погоду?

– Думаешь, это неизбежно?

– Уже сейчас кто-то прощупывает дальние высокие ветра, так что, я полагаю, ждать осталось недолго.

– И что тогда?

Высший Маг разводит руками и переводит взгляд с пустого зеркала на столе к окну башни.

– Есть у меня кое-какие соображения. Лето нынче засушливое повсюду, и если на Отшельничьем пойдут дожди...

– Предположим, пойдут. Ну и что?

– Вот тогда и посмотрим. Посмотрим, – бормочет Хартор, теребя цепь с амулетом.

CIX

Креслин жует рыбу, запивая ее теплой водой и радуясь тому, что Алдония сумела придать этому надоевшему блюду вкус, сдобрив его затейливым соусом. Потом юноша с подозрением косится на какие-то мясистые коренья, лежащие на его тарелке рядом с кучкой рыбьих костей, и поднимает глаза на сидящую напротив Мегеру.

Встретившись с мужем взглядом, Мегера пожимает плечами.

– Что это? – спрашивает Креслин.

– Корни куиллы, – отвечает служанка. Она сидит у дальнего конца стола и кормит Линнию. – Вам обязательно надо попробовать.

– Корни чего?

– Куиллы. Это такой кактус с длинными колючками. Мне о них рассказала одна рыбачка, а накопала я сама. На вкус почти как батат.

Креслин с сомнением смотрит на мясистые бледно-зеленые корешки. Мегера тоже не решается их отведать.

– Смотреть на вас смешно! – фыркает Алдония, покачивая рыжеволосую девочку. – Готовы бросить вызов всему свету, а попробовать незнакомый корешок робеют. Линния, доченька, можешь ли ты поверить, что эта парочка – отважные и грозные воители? Ты-то у меня умница. Небось, когда вырастешь и станешь волшебницей, то не будешь отворачиваться от хорошей пищи только потому, что для тебя она непривычна!

Хмыкнув и отпив еще воды, Креслин отрезает крохотный кусочек куиллы, с опаской отправляет в рот и с хрустом раскусывает.

– Хм... совсем неплохо.

– Видишь, Линния. Твоя мама знает, что делает.

Девочка с любопытством таращит круглые глазенки. Мегера незамедлительно следует примеру мужа.

– По-моему, на плато, ниже по дороге, таких кактусов великое множество, – замечает Креслин.

– По-моему, тоже, – отзывается Алдония, перекладывая малютку от одной груди к другой.

Юноша качает головой:

– Надо же, а нам и в голову не приходило, что кактусы могут годиться в пищу. Нет чтобы поспрашивать местных рыбаков, что да как. Интересно, много мы еще упустили?

– А завтра у нас будет салат из водорослей, – с гордостью объявляет Алдония.

– Из чего? – вид у Креслина весьма растерянный.

– Что плохого в водорослях, суженый?

– Они очень вкусные. Я пробовала, – заявляет Алдония. Креслин молчит: он разжевывает очередной кусочек куиллы.

CX

Растянувшись на топчане, Креслин утирает лоб, размышляя о том, сколько ему потребуется времени для осуществления задуманного.

– Ты все-таки решил это сделать?

«...любимый мой идиот...»

На пороге комнаты стоит Мегера.

– Не знал, что ты так скоро вернешься, – он садится.

– Надо же, – тихонько смеется она, – ты легко находишь меня в кай отсюда, но не можешь сказать, когда я войду в комнату?

– Это другое дело.

– Почему? Случайно не потому ли, что ты хотел скрыть от меня свое намерение изменить погоду?

– Ну... в общем, да.

– Прекрасно. Скрывать-то незачем, тебя ведь все одно никто не удержит. Ни я, ни Клеррис, ни Лидия. Но ты хоть понимаешь, что именно собираешься сделать? Понимаешь?

– Наверное, нет.

– Тысячи людей могут умереть с голоду, потому что из-за твоего вмешательства их урожай будет либо выжжен засухой, либо затоплен. По меньшей мере один или два правителя лишатся своих владений, а то и голов. Ты ввергнешь многие земли в хаос, столь любезный Белым магам, а это непременно придаст им сил. Ты этого хочешь?

– Важно не то, чего я хочу, а то, есть ли у меня выбор. Корвейл бросил нас на произвол судьбы, и что я могу с этим поделать? Пригрозить ему уничтожением? Вряд ли таким образом мне удастся вернуть людям их жалованье.

– Мне кажется, это происки Хелисс.

– А велика ли для нас разница? Не могу же я обвинить ее в измене с расстояния в полторы тысячи кай?

– Это не так уж и далеко.

– Предположим. Предположим даже, что герцог мне поверит. Хелисс – единственное, что у него осталось, и без нее он долго не протянет.

– Я о ней думала. И это еще одна причина, по которой я рада видеть Алдонию здесь, со мной.

– Кстати, где она?

– У себя, глупый.

«...ей ведь порой тоже нужно побыть одной...»

Креслин снова краснеет.

– Так или иначе, если я буду сидеть сложа руки, Белые маги станут еще сильнее, а как только Корвейл умрет, они тут же приберут Монтгрен к рукам. Риесса, при всех своих воинственных планах, не захочет меряться силами с Фэрхэвеном. А итогом всего этого станет падение Западного Оплота, который будет перемолот между жерновами двух могучих империй.

– Вот до чего доводит вера в Предание, – замечает Мегера.

– Это нечестно...

– Прости.

Креслин едва заметно улыбается:

– Боюсь, что бы я ни сделал, все будет не так, однако и бездействовать больше нельзя. Вот, смотри... – запустив руку в кошель, он извлекает пять золотых звеньев. – Видишь? Это все, что осталось.

– Последние припасы с сутианского корабля... неужто они обошлись так дорого?

– Да, дорого. К тому же мне пришлось заплатить вперед за парусину для «Звезды Рассвета», а доставят ее только через восьмидневку.

– Но каковы сутианцы! Да за такое вымогательство тебе стоило потопить их посудину!

«...воры!.. бессердечные торгаши!..»

Креслин потирает лоб и, словно защищаясь от ее гневных мыслей, поднимает руку:

– Стоить-то стоило, но это был единственный, не считая «Грифона», корабль, вошедший в нашу гавань невесть за сколько восьмидневок. Вздумай я его тронуть, кому еще захотелось бы соваться сюда? Кому охота опасаться не только Белых магов, но еще и меня?

– Будь проклята дражайшая сестрица! Где ее обещанная поддержка?

То, что на Риессу рассчитывать не приходится, для Креслина столь очевидно, что он не находит нужным что-либо говорить.

– Да, я знаю... Но смириться с этим все равно трудно. Помню, когда мы играли в прятки во дворе, она уверяла, что останется моей сестрой, что бы ни случилось.

– Возможно, она ею и осталась. Но, будучи правительницей, делает не то, что ей хочется, а то, чего требуют интересы Сарроннина.

– Ну конечно! Можно подумать, отправь она нам черствого сыру или лежалого зерна, это нанесло бы ущерб государственным интересам. Ладно... – Мегера пожимает плечами и садится рядом с ним. – Прежде, чем мы это сделаем...

Их губы встречаются, его руки гладят ее нежную кожу.

«...суженый...»

«...любимая...»

Нескоро, очень нескоро, после пылких объятий и нежных поцелуев, Мегера все же отстраняется. Креслин разжимает руки, но чувствами продолжает вбирать в себя ее всю: ее тело, ее дивный запах, пламя ее волос. Он упивается ею, опьяняется ею, не в силах унять восторга от одной мысли о том, что она рядом с ним.

– Ты невозможен, – произносит она хрипловатым шепотом.

Креслин с наслаждением вслушивается в каждую нотку ее голоса и лишь потом говорит:

– Я всегда чувствовал по отношению к тебе именно это.

– Так уж и всегда? А в Сарроннине?

– Твое чувство юмора восхищало меня, даже когда я не знал, кто ты такая.

– Это говорит в твою пользу, – улыбается Мегера и тянется за разбросанной одеждой. – Но, к сожалению, нас ждут дела.

«...почему?..»

– Потому что... ну, потому что...

Мегера краснеет.

«...я люблю тебя...»

– Я хотела, чтобы ты узнал это до того, как начнутся настоящие неприятности.

– Ты думаешь, наши дела так плохи?

– Нет, – отвечает она с неожиданной серьезностью. – Они будут куда как хуже.

Несмотря на жару, Креслин ежится и тянется за своим нижним бельем. Одеваются они молча.

– Мой топчан побольше, – замечает Мегера, когда Креслин натягивает штаны, и тут же заливается краской. – Я не ЭТО имела в виду...

– Я знаю.

Они идут в ее спальню и ложатся бок о бок.

– Возьми меня за руку, – говорит девушка. – Вот так... Если тебе понадобится помощь...

Его глаза вспыхивают.

– Не будь таким чувствительным, – предостерегает Мегера. Оттолкнув последнюю мысль, Креслин посылает сознание к высоким ветрам, к точкам пересечения воздушных потоков, туда, где формируется погода и рождаются дожди.

Высшие ветра, могучие, великие ветра, подобно стальным рекам, подхватывают его и относят к югу, сотрясая чувства, как водяной смерч сотрясает корабль. Креслин едва может сообразить, где находится.

«...небольшие изменения...»

Эта мысль успокаивает и как будто согревает. Он уже не стремится согнуть стальные потоки, а изучает их, скользит вдоль, старается прочувствовать и, где это возможно – то тут, то там, – слегка подправить.

Небольшие, совсем небольшие изменения накладываются одно на другое, и где-то вдали воздушные потоки невероятной мощи меняют направление и перемешиваются по-новому.

Наконец, совершенно обессилев, Креслин возвращается в свое тело и... то ли проваливается в сон, то ли оказывается на грани смерти. Очнуться юноше удается лишь в сумерках, почти ночью, но стоит ему приподнять голову, как он, задыхаясь, падает на подушку.

«...Креслин...»

Он молча пожимает ей руку, стараясь избегать лишних движении.

Мегера смотрит на него широко раскрытыми глазами.

– С тобой все в порядке?

– Да. Вроде бы да, – отвечает он, потирая лоб и чувствуя, как болит шея.

– У меня тоже болит, – говорит Мегера.

Несколько мгновений Креслин молчит, а потом произносит:

– Спасибо. Без тебя... у меня... ничего бы не вышло.

В ответ она берет его за руку, и они лежат рядом в темноте, прислушиваясь к отдаленному завыванию высоких ветров, порождающих бури. И страшась грядущих смертей.

CXI

– Он что-то предпринял, – заявляет Белый маг с молодым лицом. – Я это ощутил.

– А кто не ощутил? – задумчиво отзывается Хартор. – Но вот что странно: не очень-то это было на него похоже. Тут чувствовалась некоторая... я бы сказал – деликатность, а не та грубая сила, какую он обычно использует.

– Однако сила была приложена колоссальная, достаточная, чтобы изменить направление постоянных воздушных течений.

– Не нравится мне все это, – говорит Хартор, потирая большим пальцем квадратную челюсть. – Мы имеем дело с чем-то большим, чем простое перемещение ветров.

– Ты прав. Но тебе это только на руку.

– Каким же образом? Разъясни, мой добрый Гайретис.

– Скажи, в чем главная трудность Креслина?

– Хватит говорить загадками, – отмахивается Хартор. – Скажи просто, что ты имеешь в виду.

– То, что он беден, – отвечает Гайретис, пожимая плечами. – Мы лишили его денег Корвейла, а на том, что могут прислать из Западного Оплота, ему не протянуть. Остров засушливый, и ждать долго Креслин просто не может.

– Прекрасно. Так он и не...

– Погоди. Лето в этом году жаркое, причем повсюду. Что случится, если дожди так и не выпадут ни в Монтгрене, ни в Кифриене, ни даже в Закатных Отрогах и на Крыше Мира, где, как я слышал, уже начали таять вечные снега?

– Хм... можно ожидать серьезных перемен.

– Вот именно. А чтобы оные перемены были для нас благоприятны, следует распустить (разумеется, тихонько) слух о том, что погоду испортили угнездившиеся на острове Черные изменники, которые хотят уморить голодом тысячи людей.

– Не можем же мы развесить таблички или разослать глашатаев, чтобы кричали об этом на каждом углу! – хмыкает Хартор.

– Нет, и не нужно. Слухи действеннее, и верят им охотнее.

– Ну что ж, – улыбается Хартор, – пожалуй, стоит под страшным секретом поведать кое-кому об истинных причинах засухи, и наказать этим людям никому о том не рассказывать.

Гайретис кивает.

CXII

Стоя на гребне холма, Креслин смотрит на север, озирая воды, плещущиеся за горловиной гавани.

Мегера стоит рядом. Оба одеты для физических упражнений: в штанах, сапогах и туниках без рукавов. Стоит жара.

Позади них вырастает каменное сооружение, которому предстоит стать конюшней, но теперь Креслин не прикасается ни к одному предназначенному для конюшни камню. Всю работу выполняют хаморианцы, в большинстве своем уже не считающие себя пленниками. Креслин утирает лоб, но спустя мгновение пот выступает снова.

– Мне кажется, я ощущаю... – говорит Мегера. Креслин кивает. Его чувства уже находятся на полпути к темным облакам, затянувшим северо-западный горизонт и плывущим к острову. Зеленая поверхность воды сразу за гаванью своей неподвижностью напоминает необъятную степь, но дальше, далеко на севере, над волнами уже вспениваются белые буруны, предвестники штормов.

До вершины холма доносится отдаленный, прозвучавший как шепот, но все же слышимый, раскат грома.

«...могучая буря... суженый...»

– Ты же была там со мной. Ничто другое не дало бы результата, – говорит Креслин. Немного помолчав, он добавляет: – Ну, если уж разбушуется чересчур, мы с Клеррисом попробуем отвести часть ветров в сторону.

– Только не спеши. Дай новым воздушным течениям сформироваться и устояться без лишнего вмешательства.

– И сколько на это уйдет времени?

– Две-три восьмидневки.

– Хорошо, – смеется он, – тем паче что у нас так долго стояла сушь, что какой бы дождь на нас ни пролился, лишним он не будет.

– Это как сказать. Возможно, ты еще пожалеешь о своих словах.

– Не исключено. Ладно, давай вернемся.

Повернувшись и не обращая внимания на звон стали о камень, они идут под палящим солнцем мимо недостроенной конюшни к отбрасывающим тень стенам своей резиденции, предвкушая приход бури, несущей с собой прохладу.

CXIII

– Сюда! – уложив тяжелый камень на место, Креслин машет рукой Наррану. Вода стекает с его мокрых от дождя волос за шиворот.

Для укрепления ограды пришлось таскать новые, более крупные камни, поскольку заготовленные первоначально или оказались глубоко погребенными в замокшей глине, или же сползли с грязевым потоком так далеко вниз, что отыскать их, не говоря уж о том, чтобы вернуть на место, было решительно невозможно.

Нарран, скользя в грязи, подносит следующий камень и, уложив его на указанное Креслином место, снова бредет вверх по размытому склону. Направляясь туда же, Креслин переступает через отводную канаву, которую ему, Наррану и Перте пришлось выкопать, чтобы стену не подмыло снова.

Мимо Креслина, прижав по камню к каждому бедру, молча проходит Перта, отличающийся от жилистого Наррана весьма плотным телосложением. Его кожаная промасленная парка наполовину расстегнута, и ветер так и норовит сорвать ее с плеч.

Следом за Нарраном Креслин карабкается вверх по склону к каменному карьеру; сапоги его хлюпают в красноватой жиже, которая менее восьми дней назад была твердой глиной.

Подхватив два камня, увесистых, но все же поменьше тех, которые тащил Перта, Креслин несет их к стене и прилаживает на место.

Еще одна ходка, и ограда, которая не позволит дождям размыть поле, приведена в порядок.

– Все. Можно идти.

Нарран посматривает то на Креслина, то на серые дождевые облака, но юноша, не обращая внимания на его взгляд, ступает на тропу, что петляя ведет вниз, к цитадели. Дождь частит по его коротким волосам, струйки воды затекают под куртку и тунику, однако Креслин слишком устал, чтобы отклонять струи.

– Ну, у тебя и вид, словно из болота вылез, – говорит Хайел, когда Креслин появляется в цитадели. – Неужто ты сам чинил ограду?

– Сам. Это ненастье – моих рук дело, стало быть, и последствия исправлять мне. Что сказали бы люди, отправь я их возиться в грязи?

– Сделали бы, что велено, и все.

– Ладно, – говорит Креслин, вытирая лицо и руки. – Я пойду домой. Работа почти закончена, к тому же у меня нет особой охоты таскать камни мало того что в дождь, так еще и в темноте.

– Тебя, между прочим, никто и не заставлял, – замечает Шиера, входя в комнату, которая служит им с Хайелом чем-то вроде общего штаба находящейся под их совместным командованием маленькой армии Отшельничьего.

– Ты говоришь совсем как Мегера.

– Ее ты, по крайней мере, иногда слушаешься, – смеется в ответ Шиера.

– Я просто не хочу, чтобы вода смыла поля. Неужто это так трудно понять?

Переглянувшись с Шиерой, Хайел нерешительно говорит:

– Трудно понять, зачем ты так себя изнуряешь... Не лучше ли, чем надрываться, прибегнуть к чьей-либо помощи и сохранить силы для, более важных дел? Подумай.

Шиера согласно кивает.

– Раз уж вы вдвоем так настаиваете, придется подумать, – бормочет Креслин, кладя полотенце на подоконник. – А сейчас – домой.

Хайел с Шиерой переглядываются снова, на сей раз пряча улыбки.

– До завтра, – говорит решительно не понимающий, что тут смешного, Креслин, у которого ноет каждый мускул, а вся одежда промокла до нитки.

– Твоя Вола оседлана, – говорит Шиера, отступая в глубь комнаты.

– Спасибо, – Креслин уходит.

Страж, молодая черноволосая женщина, вручает ему поводья.

– Добрый вечер, регент Креслин.

– Добрый вечер.

Дождь хлещет еще сильнее, чем раньше, хотя, кажется, стал чуточку теплее. Креслин направляет кобылу вверх по дороге. Сточная канава на обочине превратилась в стремительный бурлящий поток.

К тому времени, когда Креслин ныряет под притолоку ворот конюшни, даже пропитанная маслом кожаная куртка успевает промокнуть насквозь. Все использованное при строительстве Черного Чертога дерево было основательно укреплено Клеррисом, но, несмотря на это, из-за долгой жары, резко сменившейся проливным дождями, некоторые балки и доски пошли трещинами.

Снаружи по-прежнему льет как из ведра. Спешившись, Креслин стягивает промокшую куртку и вешает ее на вбитый в стену конюшни крюк. Вола встряхивает гривой, рассыпая брызги.

«Ну почему, – думает Креслин, расседлывая кобылу, – почему любое мое вмешательство в погоду оборачивается такими крайностями? Ведь я же старался быть осторожным! И тем не менее за последнюю восьмидневку на остров обрушилось гораздо больше воды, чем нужно, и ливни грозят обернуться не меньшей бедой, чем засуха...»

Он чистит кобылу щеткой, одновременно распространяя чувства за пределы конюшни, и обнаруживает Мегеру с Алдонией и Линнией на кухне. С ними кто-то еще... Лидия. На миг перед Креслином встает черная пелена. Чтобы сохранить равновесие, юноше даже приходится коснуться стены. Проморгавшись, он продолжает чистить кобылу, а закончив, добавляет зерна в кормушку и уходит. Снова накинув куртку, юноша спешит по скользким камням дорожки к парадному входу и притопывает у крыльца ногами, чтобы стряхнуть налипшую на сапоги грязь.

Куртка занимает место в открытом стенном шкафу рядом с такой же мокрой курткой Мегеры, а на каменном полу под ногами растекается маленькая лужица. Креслин поспешно стягивает мокрые сапоги. Его так шатает от усталости, что приходится ухватиться за стену. Наконец, шлепая босыми пятками, он направляется на теплую кухню.

Там вовсю топится маленькая, но жаркая каменная печь. Лидия держит обеими руками чашку, над которой поднимается пар, Мегера укачивает Линнию, а Алдония нарезает тонкими ломтиками длинные зеленые корешки.

– Опять куилла?

– Она полезна. Даже великие маги должны правильно питаться, – заявляет Алдония, для пущей убедительности помахивая ножом.

– Может, ты предпочитаешь водоросли? – с невинным видом осведомляется Мегера, поглаживая малютку по головке.

– Если приходится выбирать между корнями кактусом и морской травой... – начинает было Креслин, но не договорив, машет рукой: – Да что тут толковать! Все равно вы в большинстве, а я один.

– Ты это только сейчас заметил, а, суженый?

Креслин смотрит мимо Мегеры, за окно, где в темноте продолжает барабанить дождь, а потом ищет свою чашку.

– Как думаете, не пора ли спасать сады?

– Ябруши – очень стойкие растения, – откликается Лидия, потягивая горячий напиток.

– Почему бы тебе не присесть? – говорит Мегера. Креслин садится, донельзя довольный тем, что вокруг тепло.

CXIV

Пробежав глазами лежащий на письменном столе свиток, маршал бросает взгляд в окно, не подернутое изморозью, хотя уже стоит ранняя осень. Обычно стекло замерзает задолго до возвращения овец с летних пастбищ и подсчета сделанных на зиму запасов. Утреннее небо сияет голубизной. Маршал снова берет в руки документ, скрепленный государственной печатью Сутии и подписью правительницы Вейндре, и подходит к дверям своего кабинета.

– Пусть ко мне явятся маршалок и Эмрис.

Маршал перечитывает послание, хмурится и ждет, то и дело поглядывая в окно, где за гранитными стенами царит непривычное тепло. Наконец на пороге появляются Ллиз и Эмрис.

– Прочти и выскажи свое мнение, – говорит она, протягивая дочери свиток.

Пока Ллиз всматривается в замысловатую вязь, обе женщины ждут.

– Это предложение договора о найме стражей. Вообще-то обыкновенное, если не считать каких-то странных намеков насчет изменившейся погоды.

– Почему странных? Погода-то и впрямь меняется, причем и по сей день.

– Но ты ведь не веришь слухам, которые распускаются по этому поводу?

Маршал фыркает:

– А ты веришь, что Креслин в одиночку расправился с разбойничьей шайкой? Или что он потопил весь хаморианский флот?

– Насчет разбойников – это он мог, – замечает Эмрис, – а корабли... Пожалуй, тоже, – произносит она одновременно с Ллиз, и они переглядываются.

Маршал забирает у дочери послание.

– По сути это замаскированный ультиматум. Они утверждают, что по вине «нашего консорта» в приграничных районах между Сарроннином, Аналерией и Южным Оплотом могут начаться беспорядки, и требуют, чтобы мы взяли на себя охрану урожая и хранилищ припасов. Разумеется, за плату.

– Надо полагать, не слишком щедрую, – замечает Ллиз.

– Вполне достаточную для того, чтобы оправиться туда и провести по этому поводу переговоры.

В комнате воцаряется молчание.

– Мне самой это не нравится, – продолжает спустя некоторое время маршал, – но нынешнее лето нас не баловало, да и зима, скорее всего, будет не лучше. А Вейндре мы обязаны теми потерями, которые понесли у Южного Оплота.

– Почему же тогда ты собираешься послать туда отряд?

– А что, у нас сейчас имеется лучший источник дохода?

– Не по душе мне это, – качает головой Ллиз.

– Как и мне. По этой причине я отправляюсь в Сутию с Хелдрой...

– Хелдрой?

– Именно, – говорит маршал, глядя на Эмрис. – Потому что если – упаси Предание! – со мной что-нибудь случится, Ллиз и Западный Оплот будут в тебе нуждаться.

Ллиз сглатывает.

– А тебе обязательно ехать туда самой?

– Ни с кем другим Вейндре говорить не станет. Это совершенно ясно.

CXV

– Я старался действовать как можно осторожнее, да и Мегера мне помогала, но дожди все равно получились слишком сильными.

– Так ведь это как... как тончайшая резьба по дереву. Рука должна быть твердой, но чуткой, а это достигается практикой, – Клеррис смотрит на завесу моросящего дождя и поплотнее запахивает плащ.

– Прекрасно, но практиковаться мне негде, а положение у нас аховое. Весь остров скоро размокнет, я уж не говорю об испорченной погоде на большей части Кандара. Вот уже и рыбаки сетуют: солнца нет и улов может пропасть, потому что рыбу не удастся высушить. А сколько времени и сил пришлось потратить на починку стен и защиту полей от размыва! Но часть маиса нам все равно уже не собрать... его просто смыло. Этак можно вернуться к тому положению, с которого мы начинали, если не к худшему.

– Чтобы что-то исправить, нужно время.

– Да нету его, времени! И у нас, и, боюсь, у всего Кандара. Фрейгр рассказывает, что в Монтгрене горят луга.

– С чего бы это? Крестьяне не станут жечь свою траву, а гроз там не было с тех пор... О!..

– Вот тебе и «О!» Можешь не сомневаться, они во всем винят нас. Точнее, меня. Меня и отдельных изменников, вроде тебя и Лидии.

– Вот при таких обстоятельствах и нужно проявлять терпение.

– Я устал слышать про терпение и время. И то, и другое – роскошь, которой у меня никогда не было. Небесам ведомо, как я устал. Мы отвели воду, и ручьи иссякли. Ладно – я нашел в холмах за полями три новых источника... И что же? Два из них высохли в течение восьмидневки. Ежедневно я до полдня занимался опреснением морской воды, но ее все равно не хватало. Не измени я погоду, половина жителей острова была бы уже мертва, и кого бы в этом винили? Опять же меня!

– Ты преувеличиваешь.

– Не думаю! – Креслин умолкает, ожидая, не уличит ли его во лжи приступ тошноты. Но этого не происходит.

– Ты можешь искренне заблуждаться, – говорит понявший, в чем дело, Клеррис. – Магу, связанному гармонией, трудно произнести преднамеренную ложь, но это не делает его непогрешимым, когда он говорит то, что СЧИТАЕТ правдой, – Клеррис отворачивается от дождевой пелены. – В любом случае, погоду ты уже изменил. Пойдем, сядем у огня. Я расскажу тебе, что знаю, и мы вместе подумаем, что можно сделать.

Креслин кивает, но тепло очага не кажется ему привлекательным, и он мешкает на прохладной крытой террасе.

CXVI

– Что-то здесь не так, Хелдра, – маршал умолкает и, поправив пояс, на котором висит церемониальный меч, резко устремляется по коридору к входу в пиршественный зал.

– Возможно, все из-за погоды и несобранного урожая, – предполагает Хелдра.

– Креслин создает сложности для всех, не исключая нас, – с тихим смешком говорит Дайлисс. – Плохие урожаи означают сокращение торговли, а стало быть, и отсутствие денег, чтобы платить стражам. Правда, Вейндре говорит о больших деньгах, но пока что Сутия не положила на стол ни единой монеты.

– Они всегда были прижимисты.

– О, уж это-то нам известно, – маршал умолкает, приблизившись к входу в зал, у которого стоят два стража и паж.

– Маршал Западного Оплота! Честь и хвала маршалу Западного Оплота! – возглашает паж ясным и звонким голосом.

Пройдя под аркой, маршал поднимается на помост. Хелдра следует за ней, но тут к наставнице бойцов подходит второй паж. Он обращается к Хелдре, она останавливается и отстает от Дайлисс. Их разделяет шаг, два шага, три...

В углу пиршественного зала раздаются громкие щелчки, и оттуда со свистом летят арбалетные стрелы.

Сраженная первым же выстрелом, Хелдра валится на полированный камень пола.

Маршал еще держится на ногах, но спустя миг падает и она.

– Целительницу! Скорее! – слышится чей-то крик. Почетная стража маршала обнажает клинки, и сутианская знать бросается к выходу из зала. На каменной галерее, где обычно находятся сутианские стражи, валяются брошенные разряженные арбалеты.

На помосте целительница осматривает тела и качает головой. Маршал лежит ничком: три стрелы пробили ей спину и грудь. Хелдра сражена одной-единственной стрелой, пронзившей шею.

CXVII

Мегера стремительно отводит клинок работающей с ней в паре женщины, так что та едва не теряет равновесие, и сама делает выпад.

– Неплохо! – Шиера переводит взгляд со стража на регента. – Но и не слишком хорошо. Сколько можно говорить, что сражаться следует как в настоящем бою. Нанесла удар – тут же возвращаешься в стойку, а не ждешь, опустив меч, пока тебе вспорют живот. Подними клинок повыше, вот так... Это относится и к тебе, Пиетра, – шагнув вперед, Шиера выправляет положение деревянного меча. – Держи под таким углом, и тебе будет легче отвести любой выпад.

Пиетра кивает.

Мегера тоже кивает, ловя себя на том, что рука сама меняет угол наклона клинка. Потом она утирает мокрый от моросящего дождика и пота, лоб.

– Ну, на сегодня все.

– Спасибо, милостивая госпожа, – Пиетра кивает еще раз.

– Спасибо.

Мегера возвращает на место деревянный меч, берет свой клинок и быстрым шагом направляется в цитадель.

CXVIII

Сидя на деревянном стуле, который он приспособил для своих бдений наедине с ветрами, Креслин тянется чувствами на запад, к Кандару и Монтгрену. Как и всегда с того времени, как он начал эти регулярные осмотры, в водах близ острова нет никаких судов, кроме рыбачьих лодок и трехмачтового барка, возвращающегося в Нолдру.

Достигнув с помощью ветров истомленных засухой земель, юноша видит белые миазмы, окутывающие ныне не только Фэрхэвен, но и Монтгрен.

Долина за долиной открываются перед ним, и над многими поднимаются клубы дыма: сухая трава лугов горит, словно трут. Однако в Монтгрене нет чужих солдат, лишь тут и там вспыхивают крошечные белые огоньки, причем ни один из них не появляется близ Вергрена.

Солдаты явятся позже, гораздо позже.

Креслин встает, выходит из комнаты и направляется на террасу, над которой висит холодный туман.

Уловив, что Мегера заканчивает упражнения с мечом, юноша размышляет о том, с кем сначала увидеться – с ней или с Клеррисом. Потом берет свой короткий клинок, безуспешно ищет отлучившуюся куда-то вместе с дочуркой Алдонию, колеблется, идти пешком или ехать, но в конце концов решает, что верхом будет быстрее. Да и Воле не повредит разминка.

Лошадь ступает быстро и уверенно, оставляя отчетливые следы копыт на вязкой красноватой глине дороги, ведущей на север, к строению из черного камня, возможно, воплощающего в себе надежду на торжество гармонии.

Торжество гармонии? Эта мысль кажется Креслину слишком претенциозной.

День стоит прохладный и влажный. Над головой плывут тяжелые серые облака, однако и поселение, и гавань лишь слегка подернуты туманной дымкой. Рыбаки увели свои лодки в море, так что у пристани осталась лишь «Звезда Рассвета» да полузатопленное суденышко. Креслин напоминает себе, что и эту скорлупку не мешало бы привести в порядок.

Мегера встречает его на пороге цитадели с поджатыми губами.

– По-моему, суженый, ты заглядывал на ристалище, когда мы упражнялись? Ведь правда? – ее бледное, спокойное лицо совершенно не отражает бушующей внутри бури.

– А что, нужно было? – шутливо отвечает Креслин, стараясь скрыть свои чувства.

– Тебе нужно!.. – начинает было она, но улавливает его состояние и тут же меняет тон: – Прости. Я не сразу поняла, чего ты хотел.

Креслин выдавливает улыбку:

– Я просто хотел...

– Знаю.

«...и не хотел больше причинять тебе боль...»

– Я сильнее этого, – говорит Мегера, поднимая запястье, с которого так и не сошел белый рубец. – И я желаю, чтобы ты увидел и почувствовал, какой хаос способен породить, используя лишь силу гармонии.

– Я уже увидел, потому и пришел. Чародеи жгут Монтгрен.

Мегера поднимает брови.

«...чего и следовало ожидать...»

– Наверное, они разжигают сотни маленьких костров на сухих полях, лугах и даже поджигают дома.

– А вину за все сваливают на Черных?

– Верно. Они это умно придумали! Я должен либо позволить Монтгрену сгореть, либо снова изменить погоду и вызвать дожди, которые превратят страну в болото.

– А ты это сделаешь? Опять переиначишь погоду?

– Мы с Клеррисом пытаемся найти способ распределить ветра и влагу так, чтобы у нас дожди уменьшились, а в Кандаре пошли, но не такие сильные. А если я попытаюсь просто заливать пожары... вряд ли это поможет.

Спокойствие желудка вроде бы подтверждает его правоту, но теперь юноша осторожнее с выводами, понимая, что может ошибаться. Клеррис прав, быть честным – еще не значит быть непогрешимым.

– Должно быть, они надеются, что ждать придется недолго, – говорит, глядя на него, Мегера. – Иначе они давно нашли бы способ добраться до дорогого кузена.

Креслин согласно кивает, но думает не о Корвейле, а о пастухе Андре и его маленькой дочке Матильде, называвшей его, Креслина, «мастером».

– Правда, от этого не легче, – заканчивает Мегера.

«...столько смертей...»

– Не легче. Я поговорю с Клеррисом, но хотел, чтобы ты узнала первой, – говорит он, делая вид, будто мысль насчет смертей осталась им незамеченной. – Чем ты занята сейчас?

– Не считая езды на ветрах и наблюдения за тем, как чародеи губят Монтгрен, используя установленную тобой погоду? Разрабатываю торговый маршрут для «Звезды Рассвета».

– Может быть, первое плавание стоит предпринять в Сутию?

– Я об этом думала. Но как нам выяснить, не следует ли ждать нападения со стороны Хамора или Нолдры? В Кандаре тебя, на худой конец, боятся. Даже Фэрхэвен воздает тебе должное.

Неужели дело уже дошло до этого? Впрочем, чтобы Отшельничий уцелел, он должен внушать больший страх, чем все Белые маги вместе взятые.

Незаметно улыбнувшись, Мегера берет Креслина за руку.

– Нам нужно решить не только куда плыть, но и что везти, а на сей счет у Лидии имеются интересные соображения. Например, в здешних водах есть моллюски, из которых можно получать пурпурную краску...

– Да... торговля очень важна. И еще мне необходимо поговорить с Клеррисом.

CXIX

Вышедший из Тирхэвена шлюп с обтрепанными парусами плывет на северо-восток, спеша обогнуть мыс Керра раньше явно намеренной перехватить его у побережья военной шхуны.

Даже на таком расстоянии Креслин улавливает окружающее шхуну белое марево. Что же касается шлюпа, то Креслину известно, кто из капитанов способен на такой риск.

Он едва не теряет концентрацию, ерзая на своем стуле и пытаясь найти способ помочь «Грифону». Ему случалось призывать ветра издалека, но фокусировать их силу на столь малом и столь далеком объекте еще не доводилось.

Вспомнив все слышанное от Клерриса, он ищет зазоры между воздушными струями и, уловив отдельные потоки, отклоняет каждый в свою сторону, чтобы они мешали сближению судов. Задав ветрам направление, юноша отпускает их и отступает.

Это стоит ему огромного напряжения и почти полного опустошения сознания, так что, едва отдышавшись и придя в себя, он отправляется на кухню, чтобы хоть немного подкрепить силы. Остались лишь сыр и черный хлеб, с которого нужно еще счистить плесень. Мало того, что мука на острове на исходе, так еще из-за высокой влажности выпеченный хлеб почти сразу же плесневеет.

Конечно, они с Клеррисом действуют в верном направлении и определенные перемены уже ощущаются, но деликатная работа не приносит немедленных результатов, и от избытка влаги им не избавиться еще довольно долго.

Радует хотя бы то, что высохшие было ябруши, напитавшись водой, приобрели вид обычных плодов, да и урожай пряностей, за вычетом разве что черного перца, обещает быть неплохим. Размышляя об этом, Креслин откусывает хлеба с сыром.

– Наверное, милостивый господин здорово проголодался, коли жует такую снедь, – говорит Алдония, появившаяся на пороге с Линнией за спиной и открытой плетеной корзинкой в руках. От корзинки исходит запах рыбы и водорослей.

Поскольку рот у Креслина набит, он пожимает плечами и лишь прожевав кусок отвечает:

– С этой работой иногда так уломаешься, что готов есть все без разбору. А у нас, – он смотрит на корзину, – сегодня на ужин рыба?

– Кроме нее, почти ничего не сыщешь, милостивый господин.

– Прости, – Креслин откусывает очередной кусок, стараясь не обращать внимания на вкус хлеба. Лидия уверяет, что плесень ни чуточки не вредна. Может, и так, но гадость первостатейная. Однако, в отличие от Креслина, для большинства жителей острова и такой хлеб – роскошь.

– Придет ли милостивый господин на обед?

– Думаю, да. Извини... – Креслин понимает, что для спасения «Грифона» необходимо вернуться к работе с ветрами.

Алдония качает головой. Малютка за ее спиной радостно гукает.

Креслин улыбается рыженькой крошке, но когда усаживается на стул и устремляет взор в окно, к затянутому тучами северному горизонту, лицо его становится серьезным.

К тому времени, когда ему удается найти «Грифон», белая шхуна уже нагоняет шлюп, но Креслин вновь разводит воздушные потоки, в результате чего военный корабль сносит в сторону, а «Грифон» беспрепятственно огибает мыс.

Клеррис с Мегерой – не в первый раз – оказались правы. Умей Креслин планировать наперед, время могло бы стать его союзником и дать ему немалое преимущество. Но юноша тут же хмурится – ведь «Грифон» бежит от хаоса, а он помогает кораблю не осилить хаос, а именно бежать.

Креслин снова направляет чувства к Монтгрену. На сей раз ему не удается пробиться сквозь затянувшую страну плотную тускло-белую завесу, за которой порой угадываются вспышки огня, страха и боли. Сам Вергрен, «твердыня» Корвейла, тлеет, но истинный это огонь или магический – юноша определить не может. Да особо и не старается, подозревая, что это не имеет значения.

Когда Креслин пытается встать, его шатает, а голова раскалывается. И кажется, что не вся эта боль его собственная. Возможно, Мегера уже знает, что именно он обнаружил.

– Милостивый господин, с тобой все в порядке? – в дверях показывается озабоченная Алдония.

– Не совсем, но это пройдет.

– По дороге скачет милостивая госпожа... Мне подумалось, ты захочешь узнать.

Она уходит. На сей раз девочка не с ней – не иначе, спит в своей колыбельке.

Креслин выходит на террасу. Дождь прекратился, небо затянуто туманной дымкой, и Креслин, не рискуя промокнуть, присаживается на каменную ограду. Едва разносящийся во влажном воздухе стук копыт по мягкой глине возвещает о приближении Мегеры, как юноша встает и спешит к конюшне.

Стоит ему войти, и Вола поднимает голову и ржет. Креслин пребывает в растерянности, толком не зная, должен ли он утешать Мегеру или же нуждается в утешении сам.

– А это имеет значение? – спрашивает Мегера с кривой улыбкой, прежде чем спешивается.

Они обнимаются, хотя она еще держит в руке поводья.

– Отпусти, – говорит женщина, – или я за последствия не отвечаю.

Креслин краснеет.

– Я позабочусь о Касме.

– Спасибо.

Мегера уходит, а он расседлывает ее кобылу и, положив сбрую на место, спешит на террасу, где, свесив ноги с уступа, сидит, дожидаясь его, Мегера.

– Еще раз спасибо, – говорит она.

Он пожимает плечами, садится рядом с ней и спрашивает:

– Что думает Шиера?

– Беспокоится, но Лидия уверяет, что дождь поспел как раз к созреванию ябрушей, а трава на лугах начинает появляться снова. День-другой – и мы сможем пускать коней попастись. Но...

– Но?

– Как же без «но». Продуктов для зимовки все равно не хватит, тем паче что из Монтгрена, как я понимаю, ждать уже нечего.

– Мне жаль... я имею в виду Корвейла.

– Суженый, от нас мало что зависело.

Он крепко сжимает ее руку:

– Если бы я только узнал заранее...

– В жизни всегда так.

– Знаешь, а ведь «Грифон» на пути к нам. Ума не приложу, как Фрейгру удалось выйти в море.

– Ну, ты ведь тоже приложил к этому руку. Я почувствовала.

– А, насчет военной шхуны? Да, я развел корабли ветрами, но удивительно, что ему вообще удалось поставить парус и выйти в море. Небось еще и набил трюм припасами. Фрейгр – предусмотрительный малый.

– Нам бы все сгодилось.

Некоторое время они сидят молча, потом Креслин нерешительно спрашивает:

– А Лидия не разузнала ничего нового о... о маршале?

– Нет. Ничего, кроме того, что власть унаследовала Ллиз. Купцам известно одно: нынче в Западном Оплоте новый маршал.

– Я должен бы почувствовать... хоть что-нибудь.

Мегера касается его руки:

– Она ведь сама не хотела, чтобы ты был с ней так близок.

– Да, но... но хоть что-то... – бормочет Креслин, глядя на волны Восточного Океана.

Подернутое облачной дымкой небо темнеет, а густой туман с началом сумерек превращается в мельчайший моросящий дождичек.

– Обед будет поздно, – предупреждает Мегера.

– Знаю. Алдония много времени проводит с Лидией.

– Я предлагала помочь ей со стряпней, но она сказала, что это ее работа, – Мегера улыбается, – и попросту выставила меня с кухни.

– Да, она имеет особое представление о своем долге.

– Ты тоже, – Мегера пожимает Креслину руку.

Он рассеянно отвечает на пожатие, не в силах выкинуть из головы белую хмарь, под которой погребен Монтгрен. Мегера убирает руку, но они остаются на месте, не замечая моросящего дождика.

– Креслин, пока мы ждем, ты не мог бы... Мне кажется, сейчас песня была бы...

Он прокашливается, сглатывает и облизывает губы.

Ноты звучат холодной медью, и Креслин ежится:

– Как-то... не получается.

– Прости, я не хотела... – она снова касается его руки.

– Ничего.

Но не спетая песня не дает ему покоя, пока в дверях, к радости их обоих, не появляется Алдония.

– Это ж надо додуматься, сидеть тут в темноте под дождем! Вот заболеете, а нам что прикажете делать? Каково будет людям остаться без регентов? А обед, между прочим, уже готов. Прошу к столу, – призывает она, взмахнув, как клинком, деревянным половником.

Обменявшись улыбками, Креслин с Мегерой поднимаются и идут через террасу.

CXX

Мелькнув с быстротой молнии, которую Креслину так часто случалось призывать с небес, его белый деревянный меч наносит удар.

Шиера, пошатнувшись, отступает назад.

– Тьма! – восклицает Хайел. – Ты в порядке?

– Это пройдет, – откликается капитан стражей, потирая плечо. – А ты ловок, Креслин. Силен и очень быстр. Ты ведь открылся, и я видела, куда можно нанести удар, но не успела.

– Мне повезло, – говорит Креслин, откладывая дубовую палку.

Шиера улыбается. Ее улыбка напоминает юноше Западный Оплот и поцелуй, полученный от другой воительницы...

– Нет, удача тут ни при чем. Твою технику я бы назвала неотшлифованной, но это не будет иметь значения до тех пор, пока ты не нарвешься на кого-нибудь еще более быстрого или...

– Или если мне не придется иметь дело с несколькими противниками зараз, – заканчивает за нее Креслин. – Как это случилось в битве с хаморианцами.

– Да. Но в этом я одна вряд ли могу тебе помочь, разве что ты захочешь поупражняться с двумя противниками одновременно.

– Как насчет тебя и Хайела? – спрашивает с улыбкой Креслин.

– Только не сейчас, – отвечает Шиера, снова потирая плечо. – У меня и без того будет здоровенный синяк. К тому же начинается сильный дождь.

– Я не заметил, чтобы он прекращался, – ворчит Хайел, глядя на Креслина.

– Я этим занимаюсь, – отвечает, поняв значение его взгляда, юноша. – Но чтобы добиться результата, ничего не испортив, требуется время. Неужели ты и впрямь не заметил, что дожди перестали быть проливными?

– Теперь все в тумане, и сам воздух какой-то мокрый, – уныло отзывается Хайел. – Кому как, а мне жара больше по нраву.

При этих словах глаза собиравшей деревянные мечи Шиеры раздраженно вспыхивают, и она смотрит на Хайела с насмешкой.

– Ну конечно, – говорит тот, – вы оба родом из самого холодного места в мире. Откуда у вас взяться сочувствию к тем, кто любит погреться на солнышке?

– Ну что ты, – отзывается с улыбкой Шиера. – Мы вовсе не против тех, кто любит тепло, тем паче когда это хорошие люди.

«Хороший человек» Хайел густо краснеет. Креслин отворачивается, пряча довольную улыбку.

– Скоро причалит «Грифон». Ты идешь?

– А нужно? Разве Фрейгр не задержится у нас на некоторое время?

– На сей раз... да. Возможно, даже надолго.

– Неужто дела так плохи? – спрашивает Шиера, надевая портупею с заплечными ножнами. – Уже?

– Уже. Скорее, чем я думал, – признается Креслин.

– Значит... насчет герцога – это точно?

– Точных сведений взять неоткуда, но я почти уверен.

– Почему же он, в таком случае, не перебрался к нам, на остров?

– Вергрен составлял всю его жизнь, – отвечает Креслин, берясь за свой меч перед тем как надеть портупею. Рукоять на ощупь холодна, холоднее висящего над Отшельничьим тумана. – Как мог он бросить то, ради чего существовал?

– Не знаю... – бормочет, уставясь на камни под ногами, Хайел. – Раньше мне казалось, будто я кое в чем разбираюсь, а теперь...

– Все не так плохо, – прерывает его Шиера.

– Не знаю, – повторяет Хайел, машинально кладя на место тренировочный меч и застегивая на бедрах пояс с боевым.

– Потолкуем попозже, – говорит Креслин ему и Шиере. – Сейчас мне пора на пристань – взглянуть, в каком состоянии «Грифон», и узнать, как дела у Фрейгра. Не забудьте послать к причалу подводы и людей для разгрузки.

– Будет сделано.

Оставив Волу в конюшне цитадели, Креслин пешком спешит к гавани и той хижине, которую, перестроив и расширив, Мегера превратила в стекольную мастерскую. Глаза его скользят по водной глади, но белых парусов приближающегося «Грифона» пока не видно. У причала стоят лишь «Звезда Рассвета» да все та же рыбацкая развалюха. Юноша качает головой, вспомнив, что собирался поговорить насчет этого суденышка с Шиерой и Хайелом. Не дело занимать место у причала без всякой пользы.

Остановившись у кирпичной стены мастерской, он входит в открытую дверь.

Мегера с перепачканным лицом, не отрывая глаз от каменного стола, рассматривает прозрачный шар, внутри которого находится стеклянный бокал. Один из тех, что она делает вместе с Авлари, бывшим до поступления на хаморианский флот подмастерьем стеклодува. Надо признать, что бокалы у них получаются на славу, и со временем продажа стеклянной посуды сможет приносить острову заметный доход – если допустить, что колония на острове просуществует так долго.

Мегера поднимает глаза на Креслина и улыбается.

– Ты не идешь? – спрашивает он.

– Проку-то? Встречу и разгрузку ты обеспечишь, а поговорить с Фрейгром я смогу и потом.

Креслин огибает стол в расчете хотя бы на быстрый поцелуй.

– Ты...

«...невозможный... только одно на уме...»

Поцелуй получается вовсе не мимолетным, равно как и объятия.

– Креслин...

– Знаю...

Еще один поцелуй, и Креслин выходит, сменив объятия Мегеры на объятия серого послеполуденного тумана. Мегера без промедления возвращается к работе со смесями песка и химическими составами, подобранными для нее Клеррисом.

Креслин же, подойдя к пристани, видит впереди, примерно в двух кай за волнорезом, едва различимую сквозь плотный туман белую точку.

Вступив на причал, он окидывает взглядом почти полностью оснащенную «Звезду Рассвета». Без Лидии, умеющей лечить древесину, или способного укреплять рангоут Клерриса нечего было бы и мечтать отремонтировать судно, тем паче за одно лето. Юноша улыбается, но улыбка тает, стоит ему вспомнить, что у «Звезды Рассвета» по-прежнему недостает парусов.

Креслину остается только ждать, и он ждет. Три дня назад ему удалось спасти «Грифона» от шхуны из Фэрхэвена, а теперь не терпится узнать, подтвердятся ли его подозрения, проверить которые не позволяло белое колдовское марево.

К тому времени, когда шлюп, с наполовину свернутыми парусами, проходит мимо волнолома, на пристань прибывают подводы, солдаты и стражи, выделенные для разгрузки. Взвод выстраивается примерно в шаге позади регента.

Корабль швартуется, матросы готовят сходни, а стоящий на мостике Фрейгр смотрит на встречающих. Русые с проседью волосы капитана стали почти совсем седыми, а обычно гладко выбритые щеки покрывает неряшливая щетина.

«Грифон» тоже выглядит основательно потрепанным, единственный несвернутый парус наспех залатан, и весь корабль отмечен ощутимым прикосновением хаоса.

Как только сходни касаются причала, Креслин взбегает на палубу, где его приветствует Фрейгр, облаченный в напяленный прямо поверх выцветшей вязаной фуфайки зеленый с золотом кафтан. Матросы, выглядевшие так же неряшливо, как и их капитан, стараются не смотреть на регента.

– Это твоих рук дело? Я насчет военной шхуны.

Креслин кивает.

Серые глаза Фрейгра воспалены и налились кровью.

– Не скажу, что хотел бы снова там оказаться, Креслин. Или мне уже следует говорить «герцог Креслин»? А может, корону наденет твоя соправительница?

– Я не хочу претендовать ни на какой титул, Фрейгр.

– Ты не хочешь, я знаю. Но можешь ли ты себе это позволить?

– Фрейгр, как это случилось?

Капитан качает головой:

– Трудно сказать. То ли он умер от чумы, то ли был отравлен наемным убийцей. Так или иначе в городе творилось нечто несусветное. Люди умирали, и целые толпы бегали по улицам, угрожая побить камнями всякого, кто связан с Черными. А потом глашатаи объявили, что толпа захватила замок...

– Понятно. Значит, Белые направили туда войска под предлогом восстановления порядка?

– Войска?

– Да. Как они вводились, я не видел, но когда колдовской туман рассеялся, оказалось, что на равнинах стоят отряды из Джеллико и даже из Хидлена. А замок по-прежнему скрывает магическая завеса.

– Так это была магия?

– Да, магия хаоса. С помощью гармонии такого не устроить.

– Но они кричали, будто во всем виноват ты. Что это ты испортил погоду.

– Насчет погоды так оно и есть, – со вздохом сознается Креслин, глядя на потрепанного «Грифона». – И, наверное, во всех напастях, последовавших за этим, тоже есть моя вина, хоть я их и не устраивал.

– Устраивал, не устраивал... это как сказать, – ворчит Фрейгр, не сводя с Креслина по-прежнему суровых, налитых кровью глаз. – Ты другое скажи: что теперь мне с моими ребятами делать?

– Могу предложить тебе стать флагманом флота Отшельничьего.

– Хм... флагманом. А у меня есть выбор?

– Не уверен. Но ты можешь командовать «Звездой Рассвета», – Креслин указывает на почти лишенное парусов судно.

– Да, вы неплохо над ним поработали. Осталось поставить паруса – так мы их привезли. И запасной парусины прихватили, а провизии погрузили столько, – капитан обводит рукой стоящие на палубе бочки, – сколько могли взять на борт. Я подумаю над твоим предложением, хотя, может быть, лучше сделать капитаном «Звезды» Госсела.

– Смотри сам. Госсел мог бы сменить тебя на «Грифоне».

– Не знаю, – ворчит Фрейгр, глядя в сторону высящейся на холме башни. – Зато я с самого начала чуял, что везти сюда разом трех долбаных чародеев – это не к добру. Хотя и не подозревал, до какой степени.

Неожиданно Креслин видит высовывающуюся на палубу женщину.

– Это Синдерова сестра, – поясняет Фрейгр, проследив за его взглядом. – Когда дела пошли хуже некуда, я разрешил парням взять на борт своих жен, подруг, сестер... кого захотят. Не бросать же их там? К тому же мне подумалось, что ты возражать не станешь.

– Не стану. Народу у нас хватает, но это, пожалуй, лучшее из всего, что ты сюда доставил, – Креслин смотрит на северный небосклон, где между редеющими облаками ширятся голубые просветы, и добавляет: – Это и погода.

– А я так дождику рад.

– Боюсь, за последнее время дождей у нас выпало сверх всякой меры. Но я надеюсь, что этот вопрос наконец улажен.

CXXI

Женщина с серебряными волосами переводит взгляд с певца на командира стражей, отвернувшись от худощавой Кринэллин, наставницы бойцов.

– Мне это не нравится, милостивая госпожа, – говорит Эмрис. – Тиран не восстанавливала Нонотрер... до того. А теперь угроза для нее еще меньше, чем раньше.

– Следует ли из этого, что мы должны напасть первыми? – спрашивает Ллиз, отпивая из черного кубка. – Но после потери двух отрядов в Сутии и еще одного, почти полностью уничтоженного аналерианскими разбойниками, мы почти обескровлены.

– Я не предлагала напасть. Но происходящее меня беспокоит.

– Меня тоже. Например, эта история со следами. Где-то на верхней дороге скрываются невидимые воины, и их не меньше взвода.

– Белые дьяволы, – вступает в разговор Кринэллин. – Это тревожит нас всех.

– Дело рук чародеев, – заявляет Эмрис. – Отряд наверняка заслан ими, но опасаться нечего. Они не смогут прятаться всю зиму, особенно если ляжет глубокий снег. Тут мы их и переловим.

– У нас не так много возможностей ловить кого бы то ни было, – замечает Ллиз. – Особенно учитывая наши обязательства перед Сарроннином. И потери, понесенные в Сутии. Я не собираюсь возобновлять...

– Ты доверяешь тирану?

– Доверять женщине, бросившей родную сестру на растерзание Белым дьяволам, не слишком мудро. Если бы не наша нужда в деньгах...

– Нужда в деньгах не помешала тебе послать припасы консорту, – напоминает Эмрис.

Глаза Ллиз вспыхивают, но голос остается невозмутимым.

– Не помешала, потому что это были излишки, которые мы не могли ни продать, ни использовать сами, – она умолкает и через некоторое время говорит: – На сегодня все. Продолжим разговор утром.

Эмрис переводит взгляд на певца.

– Песню о мужчине... о мужчине... – требуют стражи, сидящие за средними столами.

Обернувшись на миг к главному столу, менестрель кладет гитару на табурет, достает из своего дорожного мешка длинный веер, в сложенном виде походящий на меч, и, поклонившись, начинает:

Распевая песню, менестрель, облаченный в обтягивающие желтовато-коричневые штаны и зеленую шелковую рубаху, пританцовывая, подходит к главному столу и, взмахнув веером, как клинком, раскрывает его.

Стражи хлопают в ладоши, и менестрель раскланивается, прежде чем отложить свой веер и взять гитару. Среди хлопков слышится одинокий свист. Певец садится на табурет, подкручивая колки, перебирает струны и наконец тихонько прокашливается.

Хлопки следуют довольно жидкие, и менестрель криво улыбается, прежде чем перенастроить гитару и исполнить марш:

Исполнив еще пару воинственных песен, он встает с табурета и кланяется, а когда хлопки – на сей раз дружные – стихают, роется в своем мешке и, достав немалый сверток, направляется к высокому столу и новому маршалу.

– Рада видеть тебя снова, Рокелль из Хидлена, – говорит Ллиз, вставая, чтобы приветствовать менестреля.

– Ты оказываешь мне честь, милостивая госпожа... – Рокелль все так же строен, и голос его звучит молодо, но каштановые волосы поредели, и на висках прибавилось седины. – Высокую честь, приглашая простого странствующего певца!

– Певцов и музыкантов у нас всегда ждет самый радушный прием, – произносит Ллиз, делая шаг ему навстречу.

– Тогда позволь преподнести тебе на память небольшой подарок, – продолжает менестрель лукаво-безразличным тоном, поднимая обеими руками сверток.

– А я нахожу его довольно большим, – Ллиз поднимает брови.

– Надеюсь, что ты найдешь его также и интересным.

С этими словами Рокелль кладет сверток на стол и снимает ткань.

Эмрис подается вперед. На столе стоит модель самого Западного Оплота: массивные стены выполнены в металле, в центральном внутреннем дворе установлена большая свеча.

– Если позволите... – менестрель зажигает от стоящей на столе лампы щепочку и подносит огонек к свече. Стены и башни начинают поблескивать, словно в лучах солнца, и даже кладка кажется рельефной, хотя подогнанные одна к другой плиты лишь изображены с помощью чеканки.

– Олово? – спрашивает Эмрис.

– Увы, капитан стражей, этого я сам не знаю. Думаю только, что внутри металла пустое пространство, может быть, заполненное гипсом. Будь замок цельнометаллическим, мне бы его не привезти, – Рокелль со смешком щелкает пальцем по модели и косится на ближний кувшин.

– О, прошу прощения! – восклицает Ллиз. – Ты порадовал нас не только пением, но еще и подарком, а мы, как последние невежи, заставляем тебя стоять на ногах и испытывать жажду. Прошу к столу.

По ее жесту прислуживающий юноша наполняет кубок и ставит его перед свободным стулом между капитаном стражей и наставницей бойцов.

– Еще раз благодарю за честь, – менестрель усаживается и поднимает кубок. – Пение сушит горло, даже если тебя ценят.

– Есть ли какие-нибудь новости? – спрашивает Ллиз, переводя задумчивый взгляд с собеседника на подарок и обратно.

– Новости есть всегда, милостивая госпожа. Не знаю только, с чего начать. Может быть, с Черных магов?

Внимание маршала отвлекает шипение: свеча во дворе миниатюрного замка ярко вспыхивает и гаснет.

– Говорят, будто охватившие Монтгрен пожары – дело рук Черных изменников, обосновавшихся на Отшельничьем. Не мне, конечно, судить, но... В Кифриене тоже гибнут сады. А еще говорят, дочь Вейндре присягнула на верность тирану.

– Об этом мы слышали.

Рокелль делает большой глоток и продолжает:

– Белые обещали Хидлену и Кифриену помощь.

– Интересно, чем все это обернется для нас? – бормочет Кринэллин, уставясь в свой кубок. Ллиз смотрит на менестреля, задумчиво сдвинув брови, а потом поджимает губы и разглаживает лоб с видимым намерением заговорить. Но не успевает.

Сноп пламени, подобно молнии, ударяет в стол, превратив его в груду обгоревших щепок и расшвыряв обугленные тела. Стражи за нижними столами валятся на пол. Не успевает утихнуть эхо, как новая вспышка озаряет пиршественный зал, обратив в костры сразу два стола старших стражей. Буквально на долю мгновения – перед тем как растаять – в раскаленном воздухе обрисовывается фигура в капюшоне.

Лишь одна женщина, страж с русыми волосами, успевает заметить, откуда исходит пламя, и увидеть эту фигуру. Движение ее опережает мысль: клинок летит в неведомого врага.

Пламя, на сей раз не такое сильное, вспыхивает там, где стояла фигура в капюшоне. Над головой трещит подожженная крыша, занялись уже две потолочные балки. Откуда-то доносится яростный лязг металла.

Страж с русыми волосами извлекает клинок из тела поверженного недруга.

– Будь ты проклят!

Над Черной Башней, подавая сигнал тревоги, ревет рог. Русоволосая собирает уцелевших стражей, а целительница склоняется над четырьмя лежащими на помосте обугленными телами, и лицо ее бледнеет.

CXXII

– А что, совсем даже неплохо, – заявляет Креслин, с хрустом разжевав последние несколько кусочков зеленого корешка.

– Особенно если у тебя железные зубы и ты способен мочалить ими дерево или разгрызать раковины, – ворчит в ответ Мегера.

– Надо доесть, милостивая госпожа, – настаивает, выглянув из кухни, Алдония. – От этих кореньев кожа делается мягкой и чистой.

– Я их уже столько сгрызла, что на всю оставшуюся жизнь хватит.

– Но ведь они вкусные, – замечает Креслин.

– Перестаньте! Вы, оба! Все равно не уломаете. Сколько ни старайтесь, ничего это не изменит.

– Ничего?

– Подождем, милостивый господин, пока она не окажется на сносях. Посмотрим, что тогда запоет.

– Прекратите сейчас же! – фыркает Мегера. – И знайте: я отказываюсь от снеди, разжевать которую не легче, чем деревяшку, тем паче что на вкус она не лучше пресловутого колдовского варева.

– Как скажешь... – начинает Креслин, но тут в его голове грохочет беззвучный гром и перед глазами вспыхивает белое пламя. Содрогнувшись, юноша обеими руками хватается за столешницу. Взор его устремлен в никуда.

«...суженый...»

Мегера бледнеет.

– Что?..

Белая пустота рассеивается, и Креслин понимает, что именно произошло. Откуда приходит это знание – неизвестно, но оно приходит, и страшная правда кромсает его душу, словно тупым ножом.

– Ллиз... – он качает головой, встает и, не глядя перед собой, бредет на террасу, в туман.

Мегера следует за ним. Алдония, проводив ее взглядом, сокрушенно бормочет:

– Чародей не чародей, а есть всем надо.

Потом, вздохнув, она начинает убирать со стола, одновременно прислушиваясь, не заплачет ли девочка, которой время проснуться.

Подойдя к Креслину и взяв его за руку, Мегера – впервые! – чувствует, что его пальцы холоднее, чем у нее.

– Она мертва. Ллиз.

– Как? Почему?

– Знаю одно: ее больше нет.

– А ты не ошибся?

– Белые... Все Белые... Их обеих нет! – глаза Креслина сухи, как Отшельничий во время безводья, сердце сжато, словно стальными тисками.

Мегера берет его руки в свои.

– Вот еще одна жизнь, погубленная из-за меня.

– Нет, ты не должен смотреть на это так.

– Может, и не должен. Но смотрю...

«...Ллиз... Ллиз...»

Ему хочется плакать, но глаза остаются сухими, а руки – холодными, и Мегера не в силах их отогреть.

Волны Восточного Океана омывают песок внизу, влажный туман холодит террасу, а Мегера держит Креслина за руки, стараясь наполнить его своим теплом.

CXXIII

– Наконец-то Западный Оплот нам больше не помеха, – Хартор привычно теребит цепочку, но взгляд его обращен к западу.

– Оправданы ли такие потери? Они все-таки убили Джейка, и тебе пришлось пожертвовать своим ручным менестрелем. Не говоря уж о людях, которых перебили уцелевшие стражи, – указывает Гайретис.

– Зато Креслин лишился какой-либо поддержки из Кандара. Риесса не станет помогать сестрице, Монтгрен – наш, а Западный Оплот покинут – это больше не Оплот.

Молодой маг натянуто улыбается:

– Оплот – это не стены, а стражи. Три уцелевших отряда, с консортами и детьми, идут через Закатные Отроги.

– Три отряда? Обремененные детишками и всем прочим? Пусть себе блуждают по горам, сколько вздумается. Что они могут нам сделать? Да и куда им идти?

– Я полагаю, на Отшельничий. И еще догадываюсь, что ты положил начало созданию Креслином нового войска, более опасного, чем стражи Оплота, потому что эти бойцы будут сильнее нас ненавидеть.

– Гайретис, со стражами покончено.

Худощавый маг поджимает губы.

– Боюсь ты зашел слишком далеко, а результаты не самые лучшие. Замок цел, и теперь Риесса наверняка разместит там свой гарнизон, тогда как я предпочел бы видеть западные твердыни не в одних руках. Лучше бы там распоряжался новый маршал, а не тиран. Что же до уцелевших стражей, то добравшись до Отшельничьего, они объединятся хоть с древними дьяволами, лишь бы нанести тебе ответный удар.

– Если раньше не перемрут с голоду. Креслину и своих-то кормить нечем, к тому же у него ни кораблей, ни инструментов, ни денег, ни оружия. Конечно, ему под силу устроить еще несколько бурь, но много ли будет от того проку?

– Не знаю. Но Дженред тоже считал, что им все предусмотрено, – Гайретис качает головой. – Создается впечатление, будто амулет Высшего Мага подталкивает к необдуманным поступкам.

– Что ты сказал?

– Так, ничего, – Белый маг с молодым лицом невесело улыбается. – Ничего.

CXXIV

Копыта Волы постукивают по только что вымощенной дороге к цитадели, ставшей еще одним достижением хаморианских каменщиков, продолжающих работать, несмотря на задержку жалования. Неужто жизнь в Хаморе так плоха?

С высоты седла регент озирает тянущиеся вдоль дороги недостроенные каменные здания. Все еще густой и влажный туман не мешает каменотесам придавать заготовкам нужную форму, тогда как подручные замешивают грубый раствор, составленный Клеррисом из толченых раковин, песка и еще невесть чего. Второй ряд домиков предназначен для семейных солдат и стражей, хотя если у некоторых стражей имеются консорты, то с женами для подчиненных Хайела дело пока обстоит туго. Пока. В любом случае, эти дома помогут несколько разгрузить цитадель.

Соседний с Клеррисовым дом, недавняя развалюха, уже покрыт черепицей и сверкает застекленными окнами. Поселившиеся там двое каменщиков заявили о намерении найти себе жен и остаться на острове навсегда.

– У иных порой больше веры, чем у меня... – бормочет юноша себе под нос.

– Заходи, – слышит он, спешившись у двери, голос Клерриса. – Я один, Лидия внизу, в гостинице.

Креслин входит и закрывает за собой дверь.

– Каменщики-то, я смотрю, без дела не сидят, – замечает он, указывая на поблескивающую черепицу соседской крыши.

– Да, люди работящие. Присматривают место у пристани, чтобы построить склад.

– Что построить?

Клеррис ухмыляется:

– Люди верят в будущее. Йорд – тот, что с проседью, – заявляет, что как только ты победишь, от торговцев тут не будет отбоя и он сможет брать полновесным золотом за складские и торговые помещения.

– Кого и как я могу победить, когда мне нечем даже платить за припасы? Я один. Герцог умер, Ллиз оказалась в земле, не успело еще остыть тело маршала. А я до сих пор не сумел привести в порядок погоду.

– Ты уверен, что Корвейл мертв?

– А разве ты – нет?

Клеррис отмалчивается, делая глоток воды из высокого стакана.

– Засуха погубила почти все, что мы имели, а нынешняя сырость может лишить нас и остального, – Креслин качает головой. – Свет, я даже петь больше не могу. Но почему? Почему так получается с музыкой?

– Я разбираюсь в гармонии, природной гармонии, а не в музыке, – отзывается Клеррис, допивая воду и ставя стакан на стол.

– Так ведь дело, думаю, не в музыке. А во мне самом.

– Может, и так... Этому я бы не удивился, – говорит Черный маг, не глядя на собеседника. – Скажи, а ты собираешься предъявлять права на герцогский титул? Или, может быть, Мегера?

– На титул Корвейла? Я? Разумеется, нет, я ведь ему даже не родственник. А Мегера... Мы с ней об этом не говорили.

Маг пожимает плечами:

– Порой вы оба меня удивляете. У вас общее сознание, однако самые очевидные вопросы...

– Мы не обсуждали это как раз потому, что чувства на сей счет у нас одинаковые. Во всяком случае, мне так кажется.

– Ему «кажется»... Должен сказать, что пренебрегать очевидным весьма неразумно.

– Растолкуй, – просит, присаживаясь, Креслин. – Но имей в виду: я не хочу становиться самозваным герцогом герцогства, которое вот-вот поглотит Фэрхэвен.

– А между тем титул упрочил бы твое положение здесь.

Креслин хмыкает:

– Денег титул не добавит, припасов и войск – тоже, а в остальном мы и без того чувствуем себя уверенно.

– Тут ты, пожалуй, прав. Кто осмелился бы выступить против вас двоих?

– Ладно, хватит толковать о титулах, не имеющих никакого значения. Мне другое интереснее: когда я говорил о музыке и предположил, что дело во мне самом, ты сказал: «Я бы не удивился». Почему?

– Я бы сказал, что ты нарушаешь равновесие. Используешь магию гармонии чересчур активно, а сейчас наверняка придумываешь что-нибудь еще похуже.

– Хуже?

– Прислушайся к собственным словам. Ты сам сказал, что не можешь больше рассчитывать ни на Монтгрен, ни на Западный Оплот и не веришь в помощь Риессы. Так что же у тебя на уме?

– Ничего... пока.

– Креслин, пойми, что ты не в состоянии нарушать равновесие гармонии и хаоса вечно! За это так или иначе придется платить. И твои затруднения с музыкой наглядно показывают: что-то у тебя не так.

– Ладно, а как мне, по-твоему, действовать? Самым что ни есть гармоническим манером предоставить всем умирать с голоду?

– Я, кажется, с самого начала предупреждал, что не имею ответов на все вопросы. Ты изложил свою проблему, я сказал, в чем она, по моему разумению, заключается... Моя ли вина, если услышанное тебе не по нраву? – говорит Клеррис, глядя Креслину в глаза.

– Да, не по нраву. По твоим словам выходит, что я должен выбирать между гармонией и обречением людей на голодную смерть.

– Ничего подобного я не говорил. Сказал только, что твой подход к использованию магии гармонии может быть опасен. И то, что ты вдобавок убил множество людей клинком, не поможет исправить положение, – Клеррис пожимает плечами и добавляет: – Твои досада и раздражение мне понятны. Вот почему Черным некуда податься. По крайней мере, одна из причин. Дело в том, что мы не слишком хорошо умеем улаживать такого рода противоречия.

– Тьма! – восклицает Креслин, вскакивая на ноги. – Конечно! Именно такой совет мне и нужен! Теперь, когда я, между прочим, не без твоей помощи, зашел так далеко, ты заявляешь, что ничего не можешь поделать. Использовать магию гармонии опасно, клинок тоже. Ничего не делать – тоже не выход. И как мне из этого выбираться?

– Предпочтительно без крови и озлобления, – сухо отвечает маг. – В том числе и против меня.

– Прости.

– На самом деле ты не сожалеешь, а по-прежнему злишься на меня за то, что у меня нет никаких волшебных ответов. А их и в самом деле нет.

Креслину становится не по себе. Однако, понимая, что Клеррис говорит правду – во всяком случае, то, что искренне считает правдой, – юноша меняет тему.

– Собственно, я пришел не из-за музыки, а из-за погоды...

– По-моему, нам лучше пока ни во что не вмешиваться. Кажется, нам удалось придать средним северным ветрам некоторую устойчивость. Впрочем, тебе виднее.

– Да, они держатся.

– Ну вот и хорошо. К концу лета все утрясется, и солнечных дней у нас будет больше.

Весь дальнейший разговор посвящен исключительно погоде, однако то, что предшествовало ему, не прошло даром, и когда юноша покидает дом, его донимают тошнота и головная боль.

Взобравшись на Волу, чтобы поехать в гостиницу, где у него назначена встреча с Мегерой, Креслин с высоты седла озирает Край Земли.

Цитадель по сравнению с днем их прибытия увеличилась в три раза. Все пустовавшие хижины заселены и отремонтированы. И к ним добавились новые, более просторные жилища. Несмотря на то, что на строительство потребовалось немало камня и известки, а древесину пришлось доставлять из старого сосняка, находящегося чуть ли не в десяти кай к югу. В Монтгрене все это потребовало бы куда меньше усилий.

«Звезда Рассвета» все еще стоит у причала, но теперь корабль оснащен всеми парусами, и Фрейгр обещает завтра отправиться на нем в первое плавание. А «Грифон» уже отплыл в Ренклаар, где, по словам Госсела, найдутся и нужные для острова товары, и покупатели на маленькую партию пряностей.

Бросив последний взгляд на пристань, Креслин соскакивает с седла, отводит Волу в сарай, используемый посетителями как конюшня, и под моросящим дождиком шагает ко входу в гостиницу.

Стоит ему появиться на пороге общего зала, как разговаривавшая с кем-то из стражей Мегера поднимается из-за стола ему навстречу.

– Ты рассержен, я сразу почувствовала.

– Ты права, так оно и есть.

– Наверняка из-за Клерриса. Что он такое сказал?

– Давай присядем. Я расскажу.

Когда страж – худощавая женщина с гитарой – берет последний аккорд, сгрудившиеся вокруг круглого стола стражи и солдаты разражаются смехом. Лишь немногие поднимают глаза на Креслина и Мегеру, которые садятся за отдельный маленький столик поближе к кухне.

– Угодно что-нибудь выпить?

По одному лишь тону прислужницы можно догадаться, что питейное заведение встало на ноги и дела в нем идут неплохо.

– А что есть?

– Вино «Черная Зарница», хмельной мед и зеленый сок.

– Зеленый сок? – переспрашивает Мегера.

– Да, сок диких зеленых ягод, что растут на утесах. Кислятина страшная, но некоторым нравится.

– Мне зеленого, – решает Креслин.

– Я тоже попробую, хоть и кислятина, – Мегера кивает, пряча улыбку.

– Как вам будет угодно.

– Ты намекаешь на то, что я и во всем прочем приверженец кислятины? – спрашивает Креслин.

– Мужчины в большинстве своем так устроены, что вокруг них все само собой киснет, – фыркает Мегера.

Юноша молчит, однако качает головой и слегка кривит губы. Мегера пожимает ему руку и тут же, выпустив ее, говорит:

– А твоя затея насчет питейного заведения была что надо.

– Да, одна из немногих, которая осуществилась с самого начала и без особых усилий.

– Ну, тебе все же пришлось кое-что сделать, чтобы все пошло, как надо.

– Иногда я жалею о том, что еще раньше не догадался спеть кое-кому особо.

– Иногда?

– Всегда, – поправляется Креслин и глубоко вздыхает.

– Ну вот, ты все еще сердишься.

– Ничего не могу с собой поделать. Клеррис прочитал мне нотацию о том, что я слишком активно использую магию гармонии и тем самым, видишь ли, нарушаю его драгоценное равновесие.

– О-о-о...

– Знаю, тебя это тоже давно волнует, но ведь я всю дорогу просил его о помощи. И не дождался никакого толкового совета, если не считать старой песни насчет терпения. В чем оно должно проявиться? В том, чтобы позволить всем, кто доверился мне, умереть с голоду? Обратиться к Белым с выражением покорности и мольбой о спасении? Или питаться корешками куиллы, пока мы не выведем все кактусы на острове?

Мегера хмыкает, не отвечая. Креслин начинает горячиться:

– Рассуждения о равновесии и гармонии звучат прекрасно, но ими людей не накормишь. И за оружие или инструменты ими не заплатишь.

– Вот потому-то, любимый, мы с тобой соправители, – говорит Мегера.

Креслин вопросительно смотрит в ее зеленые глаза.

– Ты думаешь, твоя мать и вправду хотела отослать тебя в Сарроннин или обречь на бегство и одиночество? – продолжает Мегера. – Думаешь, моей сестре нравилось держать меня в оковах?

– Мне казалось, ты ее ненавидела.

– Верно. Ненавидела и ненавижу. Но не за это, а за то, что ей было на меня наплевать. Мне понятно, что выбора у нее не было, но отнестись ко мне по-человечески она могла.

– Вот оно что...

– Ты понимаешь?

Креслин понимает. Понимает, что должен поступать так, как должен. Понимает, что ему не следует прятать свою боль от себя или... или проклинать других за то, что у них нет для него готовых ответов.

Рука Мегеры касается его ладони.

Страж с гитарой заводит новую песню:

Звуки ее пения, конечно, не чистое серебро, но голос очень приятен. И все же Креслину не по себе. Каждый аккорд режет ему слух.

– Эй, ты в порядке? – спрашивает Мегера.

– Думал, что да, но эта музыка...

– Она не фальшивит.

– Знаю.

Служанка со стуком ставит на стол тяжелые кружки и, не задерживаясь, направляется к круглому столу, за которым сидят не меньше десятка мужчин и женщин. Все они из цитадели.

– Нынче они уже не служат ни герцогу, ни маршалу, – замечает Креслин. – Надо будет подумать о единой для всех униформе.

– Ну, это не к спеху.

– Тоже верно – Креслин отпивает крохотный глоточек почти прозрачной жидкости и морщится. – Ух ты!

– Ну не настолько же это кисло, – ухмыляется Мегера.

– А ты попробуй.

– Ну как, не настолько же это кисло? – вторит ей Креслин, дождавшись, когда она сморщится пуще его.

– Ты как, допивать будешь?

– А куда деваться? Я ведь мужчина, стало быть, все вокруг меня так и так должно киснуть.

Мегера тычет его локтем.

Он трясет головой, однако вовсе не от толчка, а оттого, что эхо извлекаемых певицей нот, хоть они и представляют собой серебро всего лишь с налетом меди, отдается в его голове фальшью.

– Ты это чувствуешь?

– Да, через тебя, – отвечает Мегера.

Они умолкают, потягивая кислый сок и прислушиваясь.

Доиграв, страж направляется к Креслину и, со словами: «Не согласится ли милостивый господин спеть», протягивает ему гитару.

– Весьма польщен, но, к сожалению, не могу, – отвечает юноша. – В другой раз. Мне очень жаль, но я правда не могу.

Юноше не по себе, но он не знает, что беспокоит его больше: искреннее огорчение стража или отсутствие и намека на тошноту – признак того, что он говорит правду и петь действительно не может.

– Ну что ж, значит, в другой раз, – страж переводит взгляд с Креслина на Мегеру. Глаза женщин встречаются, страж кивает и говорит: – Нам всем очень хотелось бы послушать тебя снова, милостивый господин. Как только... как только это будет возможно.

– Спасибо, – отвечает Креслин, чуть было не поперхнувшись.

– Ты знаешь, в чем дело? – спрашивает Мегера, когда страж возвращается к своему столу.

– Насчет музыки? Почему она меня беспокоит? Ну, надо полагать, Клеррис прав: дело в нарушении равновесия. Моего внутреннего равновесия.

– Я так и думала.

– А я вот – нет, потому как не знаю, чем это равновесие так уж нарушил. В последнее время я почти не прибегал к магии. Разве что следил за ветрами, но это едва ли могло повлечь такие последствия, – сделав еще глоток, юноша поворачивается к окну, где за дымчатым стеклом уже сгустилась тьма, и добавляет: – На самом деле я ничего не знаю.

Он делает большой глоток, уже не морщась и вовсе не замечая, что за напиток пьет. Мегера оставляет свой сок почти нетронутым.

За гитару берется другой певец.

Пока звучит песня, Креслин молча потягивает сок, устремив взгляд куда-то за пределы ночи, а потом оборачивается к Мегере:

– Пора идти.

Она поднимается вместе с ним.

CXXV

Слигонское каботажное судно под одним-единственным парусом одолевает зыбь у входа в гавань и, кренясь, проходит мимо волнолома. Матрос на бушприте кидает линь стражу, дежурящему у тумбы, предназначенной для швартовки кораблей с глубокой осадкой.

Пониже вымпела Слиго реет другой флаг – перекрещенные черно-серебряные молнии на лазурном фоне.

Почему над слигонским судном флаг Западного Оплота? Эта мысль не дает покоя Креслину, который, огибая лишь самые глубокие лужи, бежит под дождем к причалу. В голову ему приходит лишь один ответ – как раз тот, какого бы он не хотел.

Хайел переглядывается с Шиерой.

– Наверное, надо дать знать Мегере.

– Она уже знает, что он встревожен.

– Но может не знать, почему.

– Ты прав. А знаешь, что мне кажется? Что наш гарнизон пополнится стражами.

– Еще стражи...

– Ну, не стоит стонать так громко.

– Не буду, – ухмыляется Хайел. – Ты-то пойдешь на пристань?

– Чего ж не сходить!

Они следуют за Креслином и догоняют его как раз перед тем, как корабль заканчивает швартовку у глубоководного причала.

– Можешь объяснить, с чего ты так переполошился? – спрашивает Хайел, подойдя к Креолину. Тот молча указывает на палубу, где выстроились стражи.

– А все-таки... – начинает Хайел.

– Понимаю... – перебивает его Шиера. – Я тоже надеюсь, что это не все, кому удалось уцелеть.

– А ты... ты думаешь?.. – Хайел смотрит на Креслина.

– А что мне еще думать? Маршала нет в живых, Ллиз мертва, а Риесса перебрасывает войска на Закатные Отроги. Если бы Западный Оплот стоял, как прежде, сюда приплыли бы не три взвода, – скорбно и сурово отвечает Креслин.

Команда под началом кряжистого капитана опускает сходни, и на берег сбегает русоволосая женщина. Не обращая внимания на Хайела, она подходит к Шиере и произносит:

– Капитан, взводный страж Фиера прибыла с докладом.

Креслин открывает было рот, но не произносит ни слова.

– Докладывай, – голос Шиеры суров, словно она говорит вовсе не с родной сестрой.

– Из прибывших на борту в строю три полных взвода. Кроме того, доставлено ходячих раненых пять, увечных десять, консортов и детей два десятка. После погрузки в Рульярте от ран умерли три стража. Кроме людей, доставлены некоторые припасы, оружие, инструменты и... уцелевшие сокровища Западного Оплота.

– Доклад принят, взводный Фиера. Позволь представить тебя регенту Креслину, – Шиера поворачивается к юноше. – Фиера, командир взвода.

Тот торжественно кивает:

– Честь сияет, взводный Фиера. Вы совершили подвиг, и мы встречаем вас с гордостью. Мало кто стяжал большую славу.

Официальный тон собственной речи претит Креслину, но он считает необходимым соблюдать обычай. Да и как еще должным образом почтить командира, пробившегося к нему ценой невероятных усилий? Однако, вспоминая тот единственный поцелуй под башней, Креслин понимает, по какой причине получает сейчас в свое распоряжение и мечи стражей, и казну Оплота.

– Милостивый господин, ныне ты воплощаешь в себе все, что осталось от величия и славы Западного Оплота. Примешь ли ты свое наследие?

– Я принимаю предложенное, ибо не могу поступить иначе, – отвечает Креслин и, понизив голос, добавляет: – Принимаю, хотя никогда этого не желал. Даже давным-давно я желал иного.

Сказать на пристани больше он не решается, но то, что прозвучало, должно было прозвучать непременно.

– Мы все это знаем, милостивый господин регент, – говорит Фиера, глотая слезы. – Могу ли я удалиться?

– Цитадель и все, чем мы владеем, в твоем распоряжении, взводный Фиера. Мы в долгу перед тобой, как перед ангелами и Преданием.

– А мы перед тобой, регент, – по юному строгому лицу текут слезы, но голос девушки по-прежнему тверд.

– Сойти на пристань. Строиться. Становись! – рявкает Шиера так, что ее слышат на палубе.

Стражи цепочкой спускаются с мокрых досок палубы на такие же мокрые камни пристани. Креслин вытирает лоб и глаза тыльной стороной ладони и отходит в сторону, подальше от места, где сестры-воительницы руководят высадкой. Хайел следует за ним.

Некоторое время юноша молча смотрит на океан, силясь собраться с духом, но когда начинает говорить, голос его дрожит:

– Они... это все... все, что осталось.

– Осталось от чего? – спрашивает Хайел.

– От Западного Оплота, – с этими словами он поворачивается к кораблю, где уже началась разгрузка.

К пристани подкатывает несколько подвод, наверняка присланных Мегерой, которая понимает – должна понять! – сколь тяжкий груз лег на его сердце.

CXXVI

Сидя на деревянном стуле спиной к паре коек, Креслин рассматривает листы пергамента. Госсел смотрит на Креслина. Мегера не смотрит ни на кого.

Наконец регент поднимает глаза:

– Насколько я понимаю, тебе причитается десять золотых. В качестве компенсации неизбежных потерь.

– Это не так уж важно, – прокашлявшись, отзывается Госсел. – Мы ведь не ходим порожняком, трюмы почти всегда полны. Большую часть времени даже проходы в большом грузовом трюме наполовину заставлены.

Креслин задвигает стул, выпрямляется, но в последний миг успевает нагнуться и не приложиться макушкой к потолочной перекладине каюты.

– Ты привез больше, чем ожидалось. А уж эти саженцы дуба... вот Лидии-то будет радость!

– А я радуюсь кобальту, он мне позарез нужен, – добавляет Мегера.

Госсел опускает глаза на инкрустированную столешницу с гербом герцогства, существующего ныне лишь в его памяти, и бормочет:

– Так дело не пойдет. Прошу прощения, но не пойдет. Пока обстоятельства не изменятся, – он отпивает из немытого бокала, потом наливает себе еще из дымчатой стеклянной бутыли, изготовленной в мастерской Мегеры.

– А в чем дело? – мягко спрашивает Мегера. – Почему ты так думаешь?

– Дело в том, милостивая госпожа, что купцов вроде Руциозиса я знаю как облупленных. Мы с Клайеном работали на его дядюшку, покуда герцог не заговорил о постройке настоящего торгового флота и Фрейгр не сманил меня на место помощника капитана. Ну а на сей раз Клайен имел со мной дело в Ренклааре. Мы успели погрузить все, кроме саженцев, прежде чем Белые выпустили свой указ. Деревца уж пришлось затаскивать самим, потому как указ о воровстве...

– О воровстве? – Мегера, кажется, не верит собственным ушам.

Госсел поднимает на нее глаза.

– Только шевельни рукой, чтобы помочь Отшельничьему, – и ты ее лишишься. По указу это приравнивается к воровству. И чтобы такие купцы, как Клайен, про этот указ ни думали, сотрудничать с нами (во всяком случае, в Ренклааре, да и любом другом месте к востоку от Закатных Отрогов) они поостерегутся. Что же до Нолдры, то хотя «Грифон» и хорошее судно, он маловат для плавания через весь Восточный Океан, и...

– Можем ли мы обеспечить какую-нибудь защиту?

Госсел молча отпивает из своего бокала.

– Выходит... выходит, чтобы вести торговлю, мы должны добираться до самого Южного Оплота или Сутии? – уточняет Мегера. – Так?

– Именно так, милостивая госпожа. Не знаю только, как это получится. Может быть, «Звезда Рассвета»... Трюмы у Фрейгра вместительные, но вот ведь еще в чем загвоздка... – моряк снова отпивает глоток. – Дорогие товары идут хорошо, пока их немного. Если на продажу предлагается сразу большая партия, цена падает. Крупные торговые дома такого не допускают – они придерживают товары на складах и продают помалу, не давая им подешеветь. Но после этих указов во многих землях наши товары смогут покупать только контрабандисты, а они платят столько, что...

– Что мы едва ли покроем расходы?

– Да, и скоро такое положение дел станет совсем разорительным. Контрабандисты не смогут платить столько, сколько нам требуется, а мы, при наших накладных расходах, не сможем подавать по их ценам. Ведь нам придется платить команде за риск, да еще и держать на борту какую-нибудь охрану. Без этого иметь дело с контрабандистами нельзя: они попросту захватят содержимое трюмов вместе с самим кораблем.

– Умно придумали эти Белые, – качает головой Креслин. – Легальную торговлю они запрещают указом, а контрабанда отмирает сама собой, становясь экономически невыгодной.

– И все-таки я не понимаю, как это может быть, – возражает Мегера. – Контрабандой занимаются испокон века.

– Истинная правда, милостивая госпожа, но что перевозят контрабандой? Оружие, наркотики, драгоценности. Ну, может быть, редкостные изделия да бочонок-другой бренди или виски – особо крепких напитков, если вы понимаете. Оружие мы покупаем сами, а драгоценностей, не говоря уж о каких-либо редкостных поделках, у нас нет. Разве что... – Госсел снова поднимает бокал. – Разве что вы научитесь гнать бренди из здешнего зеленого сока. А так у нас плоховато с товарами, подходящими для контрабанды.

– Понятно, – задумчиво говорит Мегера.

– Тут есть над чем поразмыслить, – произносит Креслин и, встав, тянется за своим довольно-таки тощим кошельком.

– Нет, милостивый господин, – возражает Госсел. – Ты сделал меня капитаном, а это куда дороже нескольких золотых.

– Так, стало быть, вот что не дает тебе покоя? – мягко спрашивает Мегера.

– Да, милостивая госпожа. «Грифон», он хоть и маленький...

– Мы посмотрим, что можно сделать.

Вставая, Мегера встречается глазами с Креслином, но лишь на миг, поскольку на нее изливаются его гнев и раздражение.

Госсел остается сидеть. Он не поднимает глаз от стола и, кажется, даже не замечает, что регенты собрались уходить.

– Мы обязательно что-нибудь предпримем, Госсел, – заверяет Креслин и, помолчав, добавляет: – Спасибо тебе за честность и за предупреждение.

С этими словами регенты покидают каюту. Госсел закупоривает бутыль, ставит ее на полку и допивает свой кубок.

Уже на палубе Мегера пристально смотрит на мужа и спрашивает:

– Почему ты так злишься и переживаешь? У нас есть урожай, будет даже шерсть, а Авлари начинает производить превосходную стеклянную утварь. Если мы найдем – а мы должны найти! – способ окрашивать стекло, эта посуда пойдет нарасхват. Разумеется, не везде, но в Сутии или даже в Южном Кифриене – непременно. Там никому нет дела до указов Белых.

Креслин кивает распоряжающемуся палубными работами помощнику капитана, и тот приветствует регентов словами:

– Милостивый господин, милостивая госпожа, добрый день.

– Добрый день, – отзываются они в один голос, что побуждает Креслина улыбнуться, но улыбка его тут же тает. Он возвращается к прерванному разговору:

– Прекрасно! Допустим, мы понаделаем много чудесной утвари. Допустим даже, что большая часть нынешнего урожая уцелеет и будет собрана. Что мы можем сделать? Или послать корабль на юг и получить за товар половину его стоимости, или попробовать плыть на восток. Но что в этом случае помешает хаморианцам захватить «Звезду Рассвета»? В конце концов, раньше это судно принадлежало им.

– Думаешь, они решатся?

– Не знаю, но не исключаю. А можем ли мы позволить себе рисковать кораблем? Даже неся убытки, мы еще сумеем просуществовать некоторое время, но лишь до тех пор, пока будем получать необходимые припасы. Или пока не лишимся судна. Или пока нас не сгубит недород. Или пока к нам не нагрянет слишком много беженцев.

– А разве то, что привезла Фиера, разве не облегчает положение? – спрашивает Мегера, заправляя прядку волос за правое ухо.

– Облегчает? – хрипло смеется Креслин. – Да без доставленных ею денег мы уже находились бы на грани полного краха! Она выручила нас, но на какие еще чудеса можем мы надеяться? А если можем, то во что они нам обойдутся? – он качает головой и грустно добавляет: – Она стала суровой, даже суровее и жестче Шиеры.

– О... – отзывается Мегера.

«...Может быть, это потому, что ты ее когда-то любил?..»

По пути к конюшне, где оставлены Вола и Касма, Мегера смотрит не на Креслина, а в сторону, на светящееся окно общего зала гостиницы.

– Ты что, ревнуешь? У нее, по крайнем мере, есть мозги, в отличие от того напыщенного хлыща Дрерика.

– Суженый, мне известны твои чувства к Фиера. Там, на причале... Разве могла я не ощутить?..

– Прости, – говорит он. – Мне больно. Она отдала нам все, а я... Что я могу дать ей взамен?

– Она это знает, и все-таки кое-что ты ей дал. Там, на пристани, все видели твое лицо, видели печаль утраченной любви. Со временем это ей поможет.

Звук их шагов эхом отдается от камней дороги.

– Подумай, что она совершила! – говорит Креслин. – Поняла, что Западный Оплот обречен, собрала все, что только было возможно, и доставила сюда...

– А Оплот и вправду был обречен?

– Да. Сама твердыня уцелела, но оставшегося в казне не хватило бы на зимние припасы. Кроме того, Белые перебили на выпасах почти всех овец, и если для сбора нового урожая земледельцу надо дотянуть до следующей осени, то поголовье за год не восстановишь.

Выведя вороную, Креслин вскакивает в седло. Мегера не заставляет себя ждать, и они вместе едут к цитадели.

По пути юноша обозревает поселение, особо отмечая появление на склоне пониже цитадели трех или четырех новых домов. А локтях в двухстах к востоку от гостиницы уже поднимаются стены обещанного каменщиками склада. Кое-чем Край Земли уже начинает напоминать настоящий город.

CXXVII

– Привет! – голос Креслина разносится по еще пустому общему залу гостиницы. Несмотря на ранний час, все столы протерты, каменный пол начисто выметен, а скамьи и стулья расставлены в ожидании посетителей. Те заявятся только ближе к вечеру, поскольку кораблей в гавани нет, а обитатели поселения и цитадели днем заняты на работе или службе.

– Мы еще не открыты... о, милостивый господин!.. – узнав регента, женщина с узким лицом склоняет голову.

– Знаю. Но мне нужна бутылка того зеленого сока.

– Того? Зеленого сока?

– Хочу посмотреть, на что его можно употребить, – поясняет Креслин, не в силах скрыть улыбку. – Говорят, эта кислятина кое на что годится.

– Ну, милостивый господин, на вкус и цвет, конечно, товарищей нет. Может, кому и помои на что годятся.

Так, поругивая собственное питье и извиняясь за задержку, подавальщица сначала бежит за здоровенным железным ключом, а потом, отперев тяжелый замок кладовки и позвякав посудой, выносит сразу две бутыли. И решительно отказывается от денег, потому как, «хозяину за свое же добро платить без надобности».

Выйдя на улицу, Креслин кладет по бутылке в каждую переметную седельную суму, садится в седло и едет к себе в Черный Чертог.

Между тем облака на востоке начинают рассеиваться, открывая чистое, почти столь же прозрачное, как над Крышей Мира, сине-зеленое небо.

В резиденции пусто. Алдония, по всей видимости, прихватив малышку, отправилась покупать к обеду рыбу, а Мегера занята по горло в своей стекольной мастерской.

В кабинете Креслин разливает содержимое одной бутыли по четырем стаканам и сосредоточивается на одном из них. Уровень жидкости понижается наполовину, зато на каменном полу образуется лужица.

– Э... потом подотру, – бормочет юноша, осторожно нюхает остаток содержимого стакана и, найдя, что запах продукта не слишком отличается от исходного, отпивает крохотный глоток.

Ему удается не поперхнуться, но к глазам подступают слезы.

Опробовав ту же процедуру на трех оставшихся стаканах, Креслин покидает кабинет и выходит на залитую солнцем террасу. Камни ее кое-где еще остаются влажными, но не приходится сомневаться в том, что осеннее солнышко скоро их высушит.

Равно как и в том, что Креслину удалось получить алкоголь, только такой, какой мало кто станет пить даже даром, не говоря уж о том, чтобы выкладывать за подобную отраву монеты. Что же делать дальше? Креслин слышал, что вкусовые качества хмельных напитков улучшает выдержка. Можно попробовать состарить полученное сырье, однако процесс старения по самой своей сути ближе к хаосу, нежели к гармонии.

Размышляя под плеск волн, шлифующих песок беспрерывными накатами и откатами, Креслин неожиданно ухватывается за новую мысль. Шлифуют... Наверное, шлифовать можно не только поверхности.

Вернувшись в кабинет, он вновь берется за дело, дополняя на сей раз перегонку наведением глянца на внутреннюю структуру жидкости. Потом юноша сливает содержимое обработанных стаканов обратно в бутыль, и ее на две трети наполняет зеленоватая полупрозрачная жидкость.

Бутыль вновь занимает место в седельной суме, Креслин вновь садится в седло и вскоре останавливает Волу подле цитадели. По дороге он успел обдумать, как лучше преподнести соратникам свое достижение.

Вокруг стола в цитадели собираются Шиера, Лидия, Мегера, Хайел и Клеррис.

– Ты хотел, чтобы мы все здесь собрались, – говорит Мегера.

«...что еще тебе взбрело в голову... суженый?..»

Креслин разливает содержимое бутылки и предлагает каждому по бокалу.

– Попробуйте... только осторожно.

Мегера смотрит на него, подняв бровь. Хайел хмурится, Шиера переводит взгляд с него на Мегеру, глаза Лидии поблескивают. Один Клеррис берет бокал с совершенно безразличным видом.

«...крепковато...»

«...хорошо... хоть и резко...»

«...горчит, но вкус приятный...»

«...вполне приличный бренди...»

– Что это?

– Бренди из зеленого сока, – поясняет Креслин после того, как все высказались.

– Я так и думала, – кивает Лидия.

– Здорово. И как это тебе в голову пришло? – восхищается Хайел.

– Вышло так, – отвечает Креслин, – что когда тут на днях мы толковали с Госселом о торговле, и он сказал, что для контрабанды подходят только специфические товары – вроде оружия, наркотиков и крепких напитков. И обронил словцо насчет того, что нам бы не помешало научиться гнать бренди из местного зеленого сока. Вот я и попробовал.

– Ты считаешь, на этом можно заработать деньги? – спрашивает Лидия.

– Трудно сказать. Но ягод на западных утесах растет видимо-невидимо, и проверить, есть ли смысл в моей затее, можно будет без особых затрат и усилий. Бутыли у нас уже делают. Кстати, как дела с окраской стекла? Трудности были?

– Нет, – отвечает Мегера.

– По-моему, мысль очень неплохая, – смеется Хайел, – только если уж делать это добро, то много. Очень много.

– Так никто не против того, чтобы я этим занялся?

– Надо думать, никто, – отвечает за всех Мегера после затянувшегося молчания. – Дело выгодное и основано на магии гармонии.

Креслин ощущает в ее словах скрытый укор.

– Это все? – спрашивает Шиера.

– Все.

С минуту юноша смотрит, как остальные переглядываются, а потом поворачивается и, медленно спустившись по лестнице, бредет к конюшне. На полпути его догоняет Мегера:

– Прости.

– Ничего. Просто это показалось мне толковой затеей.

– Она и есть толковая. Только... Я хочу сказать: а сможем ли мы производить твое питье в нужных количествах?

– Да, об этом мне следовало подумать с самого начала. Ладно, прикинем. Предположим, я смогу изготовить до зимы сто бутылок – это будет очень неплохо. Предположим также, что бренди получится таким хорошим, что его будут брать по серебрянику за бутыль. Скажу больше – по золотому. Правда, потребуется еще подсчитать, во сколько обойдутся сами бутыли и все прочее. В самом лучшем случае выходит сто золотых. Это совсем неплохие деньги, но они никак не решат наших проблем.

– А все-таки мне твоя идея нравится.

– Спасибо на добром слове. Однако мне следовало бы знать, что этого недостаточно.

– Но ты будешь заниматься бренди?

– Почему бы и нет? Возможно, со временем из этого выйдет толк, и мы даже получим кое-какие деньги. Кроме того, я чувствовал бы себя дураком, не доведя начатое до конца. Только вот, – бормочет он, подтягивая подпругу, – порой мне кажется, что никакие силы, сопряженные с гармонией, нас не спасут.

– Не говори так!

– Что толку молчать, если я это чувствую! Я возлагал такие надежды на корабль... Теперь их у нас целых два, а много ли от того проку, если большая часть портов для нас закрыта? Я хотел привлечь на остров побольше умелых, сноровистых людей – и привлек. А теперь им не хватит провизии, чтобы пережить зиму.

– Ну, этого ты наверняка утверждать не можешь.

– Хотелось бы и мне так думать, – переводя взгляд с озабоченного лица Мегеры на открытую дверь конюшни, юноша добавляет: – Ладно, увидимся вечером, тогда и поговорим. А сейчас мне надо подумать.

– Хорошо, до вечера...

«...суженый...»

Она прощается с ним ласково, но даже это не греет его на пути к Черному Чертогу по дороге, которую он когда-то надеялся превратить в Великий тракт, пересекающий остров из конца в конец.

Солнце на западе висит низко, предвещая конец лета... и приход еще более мрачных дней.

CXXVIII

– Мне это не нравится, – качает головой Хартор. – Кто-то облетает на ветрах Лидьяр, Тирхэвен, Ренклаар и даже Хайдолар.

– Думаешь, это Креслин? – спрашивает Гайретис, откидываясь назад в кресле из белого дуба.

– А кто еще? Ну, может быть, Белая сука...

– Она больше не Белая. Скорее Черная, почти в чистом виде.

– Что тоже не радует.

– Почему? В чем вообще проблема? – качает головой Гайретис. – Половина Кандара ненавидит его смертной ненавистью, а вторая – боится. У него всего два корабля и горстка монет. А собственного урожая вряд ли хватит даже на то, чтобы избежать голода.

– Эти суки-стражи передали ему все, что осталось от казны Западного Оплота! – Хартор касается пальцами амулета, подходит к окну и смотрит на Белый Город.

– Ну и прекрасно. На эти деньги он прикупит припасов. На несколько восьмидневок. Можно подумать, это его выручит.

– Он будет вынужден что-то предпринять. Ты это имеешь в виду?

– Уверен, что-нибудь он непременно сделает. Но если мы будем осторожны, то, пожалуй, сможем стать еще сильнее.

– Прекрати говорить загадками! – рявкает Высший Маг. – Если ты хотел что сказать, так выкладывай!

– Ты становишься еще более раздражительным, чем Дженред, а это заставляет меня вспомнить о том, как он обходился с советом и чем кончил. Послушай, – Гайретис выпрямляется в кресле, – в любом противостоянии важно не кто одержит победу в том или ином сражении, а кто с чем остается, когда это сражение заканчивается. Не думаю, чтобы Западный Оплот когда-нибудь проигрывал битвы, а результат? Это первое. А второе – тебе следует примириться с тем фактом, что нам, видимо, не удастся уничтожить Отшельничий, по крайней мере, при жизни Креслина. Что в таком случае нам нужно? Сохраняя собственные силы и средства, всеми возможными способами не допускать получения Креслином какой-либо помощи извне. А помощь ему нужна. Даже сейчас, когда он ухитрился наладить благоприятную погоду, обустроить остров без притока средств извне более чем затруднительно.

– Звучит здраво, но это лишь теория. А вот как заставить ее работать? Это может оказаться непросто.

– Желательно вынудить Креслина прибегнуть к силе. А заодно устроить так, чтобы расплачиваться за это пришлось не нам, а кому-нибудь другому.

– Это только на словах легко, – хмыкает Хартор.

– Не скажи. Ему необходимы деньги, инструменты, провизия, строительные материалы и искусные ремесленники. Прежде всего – деньги; остальное можно купить. Но с деньгами у него туго, а значит, ему придется заняться грабежом.

– И, по-твоему, нам следует ему это позволить?

– Не совсем так... Но я не стал бы пытаться предугадать, куда он ударит, и предотвращать удар. Любые посланные против него силы Креслин разгромит. Нет, ты должен играть роль щедрого и справедливого правителя, стремящегося исправить причиненное им зло. Скажем, не мешало бы оказать помощь Монтгрену. Поля там погорели – стоит время от времени напоминать, что виноват в этом Креслин, – и голодные люди будут благословлять тебя за присланный хлеб. И проклинать Черного изменника, желающего ценой людских жизней сколотить для себя империю. Не помешало бы найти и нанять Черного, который сможет восстановить кифриенские сады. А хаморианцам и норландцам посули за их товары цену выше обычной... но с оплатой только после доставки в Кандар.

Хартор поднимает брови.

– Таким образом мы лишим его многого необходимого. Денег для этого у нас более чем достаточно.

– Денег «более чем достаточно» не бывает.

– Подумай об этом – с этими словами Гайретис встает. – Ты поинтересовался моими предложениями и их услышал. А решать не мне. Решать тебе.

CXXIX

– Гидман, насколько я понимаю, мысль готовить и подавать напиток из зеленого сока принадлежала тебе?

– Прошу прощения, милостивый господин, так-то оно так, но это пришло мне в голову только потому, что без легкого питья никак, а ничем похожим на виноград здесь и не пахнет. Приличное вино делать не из чего, да и на бренди годятся разве что ябруши.

– Хм... ябруши. Может быть, на будущий год попробуем. Скажи, а мог бы ты перегнать зеленый сок в бренди?

– Зеленый? Так ведь это ж кислятина! – удивляется плотного сложения солдат с седеющими волосами. – Такая кислятина, что кишки выворачиваются.

– Знаю, но все-таки? Можешь?

– Ну, ежели дадут бочки и время, почему бы и нет? Только сразу предупреждаю: на вкус это пойло будет похлеще тех молний, какие умеет вызывать твоя... наш второй регент, – Гидман облизывает губы.

– А как насчет выдержки? – настойчиво выспрашивает Креслин. – Что может смягчить вкус?

– Выдерживать бренди, милостивый господин, надобно в специальных бочках, а без них никакого вкуса не получишь. Ну а в них и вправду можно превратить те зеленые молнии в обыкновенную отраву.

– Не понимаю, что тебе не нравится?

– Да уж больно это чудно, милостивый господин: бренди – да вдруг из зеленых ягод!.. Оно, конечно, некоторые из нашего брата готовы хлестать что угодно, но я не из таковских.

– Ладно, Гидман, будут тебе и бочки, и время. Приступай к делу. Постарайся перегнать как можно больше сока в свою, как ты говоришь, «зеленую молнию», а я попробую сделать ее пригодной для питья.

– Ну, милостивый господин, коли у тебя получится, от этого дела будет больше толку, чем от всех тех бурь, какие ты тут устраивал.

– Может быть, – вздыхает Креслин. – Но первое слово за тобой. Хайел предоставит тебе все необходимое. Я распоряжусь.

– Еще раз прошу прощения, милостивый господин, но позвольте мне заняться этим вместе с каменщиками. Дело пойдет быстрее, а уж они живехонько смастрячат все, что мне потребуется.

– Прекрасно, – ухмыляется Креслин. – Привлекай кого хочешь, а возникнут затруднения – обращайся к Хайелу или прямо ко мне. Теперь все в порядке?

– Оно, конечно, благодарение милостивому господину. Но в полном порядке все будет, когда мы превратим это зеленое пойло во что-нибудь приличное.

Покачав головой, Креслин поднимается по лестнице в комнату сбора воинских командиров. Хайела на месте нет, а Шиера приветствует регента, встав из-за стола.

– Слушай, – говорит юноша, – там Гидман, тот пузатый вояка, который наладился отжимать зеленый сок, собирается подбить каменщиков соорудить возле цитадели перегонный куб. Передай Хайелу, что это с моего ведома.

Он поворачивается, собираясь уйти, но Шиера мягко окликает его:

– Креслин!

– Да.

– Мы все знаем, как ты стараешься.

– Но на данный момент одни старания не в счет, верно?

– Только не говори этого Фиере.

Креслин со вздохом оборачивается:

– Наверное, я никогда не смогу ей отплатить.

– Нет.

– Что же мне делать? Понятно ведь, она доставила сюда людей и казну потому что... потому что... – он качает головой.

– Она не была уверена в том, что ты все понимаешь.

– Я не понимаю одного: что я могу сделать? Мне и по сей день памятен наш единственный поцелуй... Может быть, мне следовало оказаться умнее или отважнее. Но тогда... тогда все обернулось бы совсем по-другому... Итак, – продолжает он после недолгого молчания, – я ее должник. Мы все перед ней в долгу, но я – в первую очередь. И мой долг неоплатен. Из сложившегося положения нет выхода. Что бы я ни сказал, это не...

– Ты должен. Так или иначе, но должен.

– Понимаю, но не знаю, что делать. Это касается не только Фиеры, но и всего прочего. Люди ждут от меня великих свершений, а я ломаю голову над тем, из каких средств оплатить провизию на полгода, потому что привезенного Фиерой на столько не хватит.

– В том сундуке было немало денег.

– Немало, если все их пустить на закупку продовольствия. Но не приобретая инструменты и металл для обеспечения собственного производства – вроде нашего стекольного дела, – мы обречем себя на разорение и голодную смерть самое большее через пару лет. А вкладывая деньги в будущее, мы рискуем не протянуть и ближайшие полгода. Это хуже, чем ходить по лезвию ножа.

– А чем поможет перегонный куб?

– Я думал, будто все растолковал. Выходит, нет, – Креслин подходит к окну. – Понимаешь, крепкие спиртные напитки можно продавать где угодно и в большом количестве, причем высококачественные напитки будут брать за дорого, сколько ни предложи. То же самое относится и к шерсти, если, конечно, продавать ее в Нолдре. А других возможностей развивать торговлю у нас нет из-за этого указа Белых.

– Так ты хочешь наладить производство того, что можно сбывать за море за хорошую цену?

– Честно говоря, мне казалось, что я это объяснил очень доходчиво. Видать, ошибся.

– Может быть, я просто плохо слушала. Но все же сомнительно, чтобы перегонный куб разрешил все наши проблемы.

– Он и не разрешит. Но продержаться некоторое время поможет.

– Боюсь, я опять тебя не совсем понимаю, – признается капитан стражей.

– Нынче наше население невелико, и тридцать, а то и пятьдесят золотых чистой прибыли, которые можно заработать на бренди, для нас – немалое подспорье. Но это нынче, а что будет через два года, когда здесь поселится еще пара тысяч человек?

– Этого не случится!

– Еще как случится, – говорит Креслин, поймав ее изумленный взгляд. – Через два года на острове должно жить не меньше трех тысяч человек, иначе нам не выжить. Главное – продержаться, тогда в народе недостатка не будет. Уже сейчас к нам каждую восьмидневку прибывает не меньше десятка переселенцев... Ну все, мне пора идти. Не забудь сказать Хайелу насчет Гидмана.

– Передам. И с Фиерой тоже поговорю.

– Как она? Я все подумываю, как бы поговорить с ней самому, но ей, похоже, не хочется со мной встречаться. Она избегает меня даже на ристалище.

– Она чувствует себя обманутой, и что бы ты ни сказал, сейчас это не поможет. Но ей придется справиться с этим, и рано или поздно она справится. С твоей помощью.

– Одно время я мечтал о ней. Ты знаешь.

– Знаю. И она знает, и Мегера. Но то было в другом мире.

Креслин кивает. Слова «в другом мире» звучат в его голове на протяжении всего пути из цитадели к конюшне. Меньше чем за два года весь Кандар изменился... неужели только из-за него и Мегеры?

Проходя через ристалище, Креслин примечает знакомую русую голову, быстро скрывающуюся в казармах, недавно построенных для новоприбывших стражей.

– Добрый день, милостивый господин, – воительница, обучающая младших стражей, салютует ему деревянным мечом.

– Добрый день.

Взгляд Креслина задерживается на дверном проеме, где только что исчезла Фиера. Он идет дальше по мощеному двору, словно пробираясь лесами Закатных Отрогов. Как будто путь его лежит к башням заката, где укрепились демоны света. Стражи пропускают его, раздавшись в стороны.

Мрачный, как буря, мечущая с небес громовые стрелы, он садится на лошадь, которая, чувствуя настроение хозяина, даже не подает голоса.

Лишь когда Креслин добирается до Черного Чертога и начинает расседлывать кобылу, Вола старается приободрить его ржанием.

– Все не так плохо, лошадка, – говорит он ей, вешая на место сбрую и бросая в кормушку одну из немногих оставшихся овсяных лепешек. – Нам всего-то и надо, что месяца этак за три переделать весь остальной мир. На, полакомься. Боюсь, следующая возможность представится нескоро.

Войдя в дом, Креслин останавливается возле кухни, ощутив присутствие Мегеры. Но обращается к нему не жена, а Алдония:

– Прошу прощения, милостивый господин, – говорит она из-за плотной, несмотря на два открытых окна, завесы пара, подняв глаза от горшка с супом. – Может быть, милостивый господин придумает что-нибудь насчет хлеба?

– В каком смысле?

– Да в том, что весь наш хлеб вышел, а где взять еще, я не знаю.

– И я не знаю. «Звезда Рассвета» вернется не раньше чем через восьмидневку, к тому же в Кандаре засуха, так что Фрейгру будет трудно раздобыть муку. Лидия говорит, что первый урожай маиса можно снимать через пару дней, но прежде чем молоть зерно, надо его еще и просушить.

– Так у нас и маисовой муки нет? Где ж это слыхано, чтобы даже богачи не имели маисовой лепешки!

– Нас едва ли можно назвать богачами, Алдония.

– Рыбаки считают тебя великим и могущественным господином, а кто я такая, чтобы спорить с людьми, бороздящими Восточный Океан?

– «Великий господин», – хмыкает Креслин. – Уж ты-то знаешь, что мы едим и во что рядимся. Нашлись «великие господа»!

– У людей и того нет.

– Знаю, Алдония. Знаю.

– А что ты еще знаешь? – спрашивает подошедшая Мегера. Волосы ее обернуты полотенцем, а тонкая голубая ткань так липнет к влажному телу, что у Креслина захватывает дух. – А... это ты точно знаешь. Не распаляйся, суженый, я устала. Денек выдался тот еще, один идиот... даже вспоминать о нем неохота. Но так или иначе мы лишились целого тигля цветного хрусталя, – она поправляет полотенце на голове. – Так все-таки, суженый, о чем шла речь? Что ты там такое знаешь?

– Что... что муки у нас почти не осталось, а у рыбаков ее еще меньше.

– А... – она поджимает губы. – Об этом и меня спрашивали. Вся надежда на «Звезду Рассвета». Когда ее ждать?

– Не раньше чем через восьмидневку. И надежда слабая.

– Послушайте, вы оба, – вмешивается Алдония, – сколько можно переживать из-за того, чему вы все одно не в силах помочь? Вот тебе, милостивый господин, лучше пойти да помыться – а там и за стол. Сегодня у нас наваристая рыбная похлебка и немножечко белых водорослей.

– О, они повкуснее бурых.

Мегера поднимает брови.

– Надеюсь, ты не возражаешь против десерта из корешков куиллы? – спрашивает юноша.

Она качает головой:

– Я пойду оденусь к обеду. Надеюсь, и ты, суженый, будешь выглядеть за столом прилично.

Мегера выплывает из кухни, а Креслин, ухмыляясь, направляется к умывальной. Побеспокоиться о завтрашнем дне можно будет и с его наступлением.

CXXX

– Ну, теперь им конец. Те немногие деньги, что остались от казны Западного Оплота, не спасут их от медленной голодной смерти.

– Да, похоже, ты их прижал, – соглашается Гайретис.

– Думаешь, им удастся вывернуться и сейчас? Но как? Денег у них в обрез. А вот голодных ртов с каждым днем будет прибывать. Мы препятствуем торговле с ними, но не мешаем переселению на остров желающих, – Хартор облизывает мясистые губы.

– Их казна пуста, а цены на провизию мы подняли до небес. Засуха и запрет на торговлю доведут их до голодной смерти.

– А ну как они отправятся на восток?

– У них всего один корабль, способный пересечь Восточный Океан. А поскольку раньше этот корабль принадлежал Хамору, император вполне может пожелать вернуть свою собственность. – Хартор прикасается к амулету.

Гайретис устремляет взгляд в зеркало. Белый туман рассеивается, открывая стоящее на склоне холма поселение. Глаза мага расширяются.

– Хартор, ты только взгляни! – говорит он.

– А что там такого?

– Город, вот что! Настоящий город с новыми зданиями и с цитаделью в три раза больше, чем была старая крепостца герцога. И они понастроили все это меньше чем за год!

– А еще через год этот городишко будет заброшен.

Худощавый чародей вздыхает, и изображение в зеркале затягивается белым туманом.

– Вот уж не знаю. А вдруг Риесса устроит нам неприятности?

– Что она может сделать?

– Например, послать им снеди и денег.

– После всего того, что проделал Креслин с погодой, у нее самой закрома не ломятся от урожая. Много она послать не может, а то, что может, их не спасет.

– А если он построит новые корабли?

– Не успеет. Строительство судов требует времени.

– Похоже, у тебя на все есть ответ, – тихо произносит Гайретис. – Прямо как у Дженреда.

– А ты слишком много на себя берешь! Все тебе не так. Создается впечатление, будто этот Креслин тебя прямо-таки восхищает.

– Я просто стараюсь рассмотреть все возможности, – отзывается Гайретис, пожимая плечами и предпочитая не обращать внимания на вызывающий тон своего грузного собеседника.

– «Возможности»... Нет у него никаких возможностей! Против него ополчились недород, нехватка денег и весь мир. Что он может сделать? – Хартор умолкает и смотрит на зеркало. – Так вот, с ним все ясно, а вот... как поступить с тобой, это другой вопрос.

Худощавый чародей опускает голову и не отвечает.

CXXXI

Положив в ряд последний камень, Креслин выпрямляется и отступает. Новая, в пол-локтя высотой, ограда окружает квадратный участок со стороной примерно в три локтя, ближний край которого находится близ южной стены террасы.

– Нужно бы оставить достаточно места для роста, – бормочет себе под нос юноша, в соответствии с предписаниями Лидии смешивая лопатой удобрения и наполняя рыхлой, влажной землей каменную коробку. Поместив в самую середину саженец дуба, Креслин осторожно, боясь повредить молодые корни, уплотняет и разравнивает почву. Затем следуют поливка, новое разравнивание и, наконец, укрепление гармонического начала, способствующего росту деревца, в соответствии с наставлениями Клерриса.

– Навряд ли, конечно, я увижу тебя полностью выросшим, – обращается Креслин к дубку, – но ничего. Мы работаем ради тех, кто будет жить после нас, – он дружески поглаживает саженец, ставший дополнением к трем маленьким дубовым рощицам, уже высаженным на южных холмах.

Лопату юноша относит в третий дом для гостей, пока еще служащий кладовой, и, вооружившись метлой, сметает с камней грязь. По возвращении в кладовую ему встречается Алдония.

– А... милостивый господин! Я как увидела, что метлы моей нету, так сразу и подумала: не иначе как она для какого-нибудь колдовства понадобилась.

Стоит Алдонии взять у Креслина метлу, как Линния, чуть не вывернувшись из рук матери, с гуканьем тянется к черенку.

– Ну, дочурка, этак мы с тобой никогда полы не подметем. Как мама за метелку, ты и давай вертеться...

– Давай я ее подержу, – предлагает Креслин, протягивая руки. – Мне все одно ждать, когда подойдет «Звезда Рассвета».

– Так ведь, милостивый господин...

– Не бойся, я справлюсь.

Линния с довольным гуканьем начинает крутить пухлыми пальчиками его волосы.

– Нет, малышка. Давай вот так устроимся, – Креслин берет девочку на руки так, что она смотрит поверх его плеча. Помахав крохотной ручонкой, малютка вцепляется ему в шевелюру.

– Вот ведь проказница... – Креслин уносит девочку на террасу, сам не понимая, с чего это ему пришло в голову (пусть даже ненадолго) превращаться в няньку этой рыжей крошки.

Алдония провожает взглядом мага, выносящего ее дочку с тенистой дорожки на залитую утренним светом террасу, качает головой и берется за метлу.

Креслин садится на каменную ограду, положив девочку себе на колени и придерживая рукой за животик. Малютка вертится и тянется вниз, к камням.

– Ладно, – говорит юноша и бережно опускает ее на пол террасы. Алдония, судя по доносящимся звукам, яростно орудует метлой, а девочка с не меньшей энергией тянется сначала к сапогам Креслина, а потом подхватывает пальчиками мертвую многоножку и тянет в рот.

– Мне кажется, это не очень хорошая идея, – говорит Креслин. Осторожно разжав детскую ладошку, он подбрасывает Линнию в воздух и сажает на плечо.

На сей раз гуканье звучит возмущенно.

– Я понимаю твое негодование, но боюсь, твоя мама вряд ли одобрит поедание насекомых. Во всяком случае, до тех пор, пока мы вконец не оголодали.

– Гу-гу, – серьезно отвечает девчушка и, за неимением многоножки, подносит ко рту кулачок.

Держа Линнию на плече, Креслин подходит поближе к саженцу и смотрит, как дрожат на ветру его еще реденькие листочки. И тут же непроизвольно ойкает: Линния запускает в его шевелюру обе ручонки и тянет изо всей мочи.

– Ну у тебя и хватка, – бормочет Креслин, высвобождая серебристые волосы.

– Смотреть на вас одно удовольствие, – с улыбкой заявляет появившаяся на террасе Мегера, – но, боюсь, тебе пора готовиться к встрече. Паруса «Звезды» уже видны.

– Да видишь, я взял подержать...

– Давай мне, а сам отправляйся умываться... если не хочешь встретить Фрейгра чумазым, как каменщик. Кстати, что ты тут вообще делал? Каменные работы вроде бы завершены.

– Да вот... дубок.

Покачав головой, Мегера протягивает руки, чтобы взять Линнию:

– Иди ко мне, малышка, иди сюда. Оставь дядю, дядя все равно весь в хлопотах, ни минуты без дела не сидит.

– Дядя?

– А чем не дядя? Слово не хуже всякого другого. А что ты не любишь бездельничать, с этим уж точно не поспоришь.

Воздержавшись от каких-либо комментариев, Креслин передает одну рыжеволосую другой и берется за полотенца.

К тому времени, когда он успевает умыться и одеться, оказывается, что Мегера уже вернула Линнию матери и седлает Касму. Креслин делает то же самое с Волой, и регенты вместе скачут в гостиницу, оставляют там лошадей и идут к пристани.

«Звезда Рассвета» выглядит потрепанной, но где ей досталось и почему – пока сказать трудно.

– Видать, Фрейгру пришлось нелегко, – замечает Мегера, шагая к тому месту, куда Синдер и еще один матрос опускают трап. – Ты только взгляни на борт.

Фрейгр встречает регентов на мостике у штурвала.

– С кем это ты столкнулся? – спрашивает Креслин, перевешиваясь и указывая на вмятины в корпусе.

– С камнями, пущенными из девалонской катапульты.

– Это еще почему? – спрашивает Мегера.

– Потому что гильдия купцов Сутии наложила на торговлю с нами запрет. Лишь горстка мелких торговцев решилась иметь со мной дело, но впредь не приходится рассчитывать и на них.

– Почему?

– Потому что троих из них арестовали. Нам пришлось удирать из Армата.

– Вейндре связалась с Белыми?

– Я должен бы сообразить. Вот ведь идиот, – бормочет Креслин.

Мегера с Фрейгром смотрят на него в ожидании объяснений.

– Судя по тому, что удалось узнать Шиере у своей сестры, Вейндре претендует на титул... маршала Оплота. Она вступила в союз с Белыми, а они устроили те дьявольские взрывы, уничтожившие Ллиз и старших стражей.

– Ну что ж, это многое объясняет, но объяснениями сыт не будешь, – говорит Фрейгр. – На сей раз у меня есть кое-какая выручка и небольшие приобретения, но – я уж прошу прощения, ежели мы ничего не придумаем, из следующего рейса мне и того не привезти.

– Что удалось раздобыть? – спрашивает Мегера.

– Провизии я хотел бы привезти больше, – говорит Фрейгр, делая жест в сторону готовящихся к разгрузке бочек. – Тут в основном кукурузная мука и ячмень из влажных уголков Сутии. Всего около пятидесяти бочонков. Белые маги скупают весь хлеб и за ценой не стоят.

– А что они с ним делают?

– Раздают пострадавшим от недорода в Монтгрене, Кифриене и Кертисе. А раздавая, по словам торговцев, повсюду рассказывают, что это ты загубил урожай во многих землях – в отместку за нежелание Белых покориться тебе и признать Предание.

– А что говорит на сей счет дражайшая сестрица? – спрашивает Мегера, переводя взгляд с груза на капитана.

– Дражайшая... кто?

– Риесса, – поясняет Креслин. – Тиран Сарроннина.

– Ничего, кроме того, что все толки о Западном Оплоте всегда служили для чародеев лишь предлогом.

– Надо думать, Белые и посейчас твердят, будто Западный Оплот намеревался силой обратить весь Кандар к Преданию.

– Еще как твердят, – кивает Фрейгр.

– А что еще ты раздобыл? – спрашивает Мегера.

– Малость золотишка. Больше, чем ожидал.

Мегера удивленно поднимает брови.

– Они что, отказываются продавать, но покупают? – высказывает предположение Креслин.

– Лишь некоторые. Те, с кем я сговорился прежде, чем гильдия вызнала, кто мы такие. Я же не орал на каждом углу, кто я и для кого торгую. Корабль ходил под флагом Монтгрена. Но у них самих на продажу мало что имелось, не было даже кифриенских сухофруктов, а уж этого добра всегда навалом. Я прикупил на свой страх и риск овсяных лепешек для лошадей – вы мне их не заказывали, но цену за них взяли невысокую, и мне показалось, что лучше везти фураж, чем пустые бочки. Ну а потом я все-таки откопал немного железа и кое-какую древесину. Правда, бревна короткие и в основном береза, она слишком ломкая и легко загнивает. Подвернулась парусина – взял и ее; небось пригодится. Тут еще на борт попросилась семья одного малого, который приходится кузеном Еритиллу. Он оплатил проезд золотом, к тому же сам искусный бочар. У нас таких ремесленников нет, но я честно предупредил его, что с древесиной на острове негусто. Но он сказал, что ежели потребуется, сможет плести корзины из тростника или даже морских водорослей. Его дочка начала проявлять способности Черной, и Белые уже взяли ее на заметку.

Креслин благодарит Фрейгра, но понимает, что хотя капитан сделал больше, чем можно было от него требовать, привезенного явно недостаточно. Прежде всего это относится к муке.

Уже по пути к гостинице, где они оставили лошадей, Мегера откидывает волосы назад и говорит:

– Могло быть и хуже.

– Могло, но ненамного.

– Ну почему ты всегда видишь происходящее только с Белой стороны? Ведь что ни говори, а сорок с лишним бочек маисовой муки – это не пустяк. На некоторое время их хватит.

– Но ненадолго. Из одной бочки муки можно выпечь примерно четыреста караваев, а у нас под началом уже больше пятисот человек. Это... что тут получается? Ага, если по полбарреля в день, то все про все на три-четыре восьмидневки.

– Повторю: могло быть хуже. И бывало.

– Знаю. Но это слова, а они не приносят ни денег, ни еды. Если все откажутся торговать с нами, куда мы денемся? Как раз сейчас нам позарез нужна помощь, обещанная твоей дорогой сестрой.

– Ты всегда паникуешь, – заявляет Мегера, – вот и насчет домов боялся, но мы же их построили.

– Нехватка еды куда серьезней. Наших припасов по-прежнему недостаточно, чтобы пережить зиму. А прикупить сколько нужно не на что, да и негде.

– Может, перестанешь, а? – говорит Мегера, указывая на ясный небосклон и ласковое солнышко. – День выдался на диво, а проблемы будут всегда. Чем сокрушаться, давай лучше порадуемся хоть краткой передышке. Некоторое время никому не придется беспокоиться о том, как разжиться хоть какой-то едой помимо рыбы. А этот новый ремесленник, кстати, сварганит тебе несколько бочонков для твоего зеленого бренди.

– Ну...

– Суженый, я не хуже тебя знаю, что у нас множество нерешенных вопросов. Но их можно обсудить и попозже, а пока самое время порадоваться погожему деньку. Ты очарователен, но только когда перестаешь брюзжать.

Креслин смеется, а после того как в конюшне Мегера еще и обнимает его, прижавшись всем телом, ему хочется петь. Они садятся верхом и едут в цитадель. Возле дороги между двумя рыбацкими хижинами, из числа самых старых и обветшалых, Креслин замечает вырытую в песке и обложенную камнями яму, над которой мужчина и женщина с трудом пытаются натянуть кусок латаной парусины, призванной служить кровлей. Рядом играет с палками босоногий, одетый в лохмотья мальчик. Проезжающих мимо регентов никто из этих бедняг даже не замечает.

Жара стоит прямо-таки летняя, и Креслин утирает лоб, чтобы пот не попал в глаза. У обочины стоит с протянутой рукой девчушка.

– Подай монетку, благородный господин... всего одну монетку... медяк, – каштановые волосы девочки сбились в колтуны, лицо запылилось, ноги босы, а на теле нет ничего кроме выцветшей сорочки. – Всего один медяк...

У Креслина с собой лишь несколько золотых, и он оборачивается к Мегере.

– Хорошо, – она пожимает плечами, выуживает монетку и кидает попрошайке.

– Спасибо, милостивая госпожа.

– Ты откуда? – спрашивает Креслин.

– Не знаю.

Ему остается лишь гадать, прибыла ли она в числе переселенцев на «Звезде Рассвета» или же на последнем каботажном судне, доставившем только людей и никаких припасов.

Остаток пути до цитадели регенты проделывают молча. Креслин не в силах отогнать образы почти голого мальчугана и девочки-попрошайки. Снова и снова он пересчитывает в уме, на какое время можно растянуть сорок бочек муки.

CXXXII

– Чтобы вести здесь торговлю, мне приходится идти на очень большой риск, а, стало быть, и команде надо платить больше обычного... – мускулистый капитан «Ночного Ветра» подчеркивает свои слова энергичным движением плеч, но рука его при этом не выпускает рукоять меча, а взгляд сосредоточен не на Госселе, а на Креслине. Однако разговаривает с ним, мягко и спокойно, именно Госсел:

– Я прекрасно понимаю твою озабоченность, капитан, однако мы не можем позволить себе отдавать товары задарма, особенно учитывая, что плавание в Бристу принесет нам прибыль даже при условии уплаты особого вознаграждения за повышенный риск. А иметь с нами дело не так уж опасно. Известно ведь, что милостивый господин в делах честен и справедлив, но тем, кто выступает против него и навлекает на себя его гнев, приходится худо.

Креслин тем временем переводит взгляд с передней палубы «Ночного Ветра» на мачты качающегося у дальнего конца причала «Грифона». «Звезда Рассвета» в настоящий момент стоит на якоре близ устья реки Фейн, в добрых ста кай к югу. Группа стражей под руководством Лидии собирает там травы и дикорастущие съедобные плоды и коренья, которые, в силу гористого рельефа и отсутствия дорог, доставить к Краю Земли морем много легче, чем на лошадях.

Юноша подумывает о том, не стоит ли ему, дабы придать весу словам Госсела, малость пошевелить ветра, но желудок протестует против этой затеи. В конце концов Креслин решает не прибегать к магии без крайней необходимости, тем паче что северо-западный морской бриз и без всякого его вмешательства несет к берегу дождевые тучи.

Контрабандист с Госселом отчаянно торгуются. Креслин стоит с недовольным видом, но не встревает. Наконец капитаны ударяют по рукам, после чего Госсел с Креслином покидают борт «Ночного Ветра».

– Думаешь, лучших условий мы добиться не могли? – спрашивает Креслин, наблюдая за тем, как матросы с «Грифона» начинают разгрузку купленных у контрабандиста припасов, одновременно затаскивая на палубу «Ночного Ветра» те немногие товары, которые удалось продать. В их числе – несколько ящиков стеклянной утвари, фляги с полученной из моллюсков пурпурной краской, пряности Лидии и с дюжину бочек соленой рыбы. Рыбы можно было бы засолить больше, но если соли на острове достаточно, то насчет бочек этого не скажешь.

– Я сделал, что смог, – отзывается, пожимая плечами, Госсел. – Вот разве что за бокалы мы, пожалуй, могли бы выручить побольше. Когда этот малый их увидел, у него аж глазенки сузились. Но ведь в чем-то надо и уступить, а мы взяли хорошую цену за специи и краску. Рыбу продали куда дороже, чем я мог надеяться. Это, наверное, благодаря недороду и падежу овец в начале лета.

– Спасибо, Госсел. В торговле ты смыслишь куда больше всех нас.

– Премного благодарен за доверие, милостивый господин.

– У тебя есть ко мне какие-нибудь вопросы?

– Думаю, сейчас нет.

– Еще раз спасибо. Попозже зайду, но сейчас у меня кое-какие дела в цитадели.

Рассеянно заглянув в окно гостиницы – внутри две служанки намывали столы, готовясь к приходу посетителей, – Креслин седлает Волу, но стоит ему тронуть лошадь с места, как он слышит детский голосок:

– Медяк, милостивый господин. Наша мама чахнет, мы голодаем.

Голос принадлежит чумазому мальчишке в рваной рубашонке и штанах с дырками на коленях.

Обследовав чувствами ближнее пространство и убедившись в отсутствии признаков белизны или какой-либо иной силы, юноша спрашивает:

– Ты где живешь?

Ребенок смотрит в сторону.

– Где ты живешь? – повторяет регент.

– В пещере.

Возможно, мальчик и лжет, но с ходу этого не обнаружить, а докапываться до истины у Креслина нет времени. А вот медяк на сей раз есть.

– Держи.

– Спасибо, милостивый господин.

Юноша едет дальше, гадая: то ли он сам плодит попрошаек, раздавая милостыню, то ли люди и вправду дошли до крайности.

– В каждом городе встречаются нищие, – бормочет он себе под нос. Но без особой уверенности в том, что это хорошее оправдание. Однако нищие нищими, а сейчас надобно подумать о рыбе. Как лучше употребить бочки, освободившиеся из-под овсяных лепешек – пустить под рыбу или разлить в них для выдержки полученный из зеленого сока бренди? Надо будет потолковать с Гидманом, хотя тот наверняка попытается заполучить все бочки, какие только сможет...

Размышления Креслина прерывает глухой раскат грома, и едва он успевает взяться за поводья, чтобы ускорить шаг Волы, как на лицо падают первые капли.

В конюшне цитадели его встречает Мегера.

– Я собиралась в Чертог, но передумала, решила подождать тебя, – говорит она, вскакивая на Касму. – Поедем вместе. Как прошли переговоры?

– Госсел сделал все от него зависящее, – отвечает Креслин, стряхивая влагу с туники. – А я помалкивал, изображая справедливого, но не слишком милосердного Мага-Буреносца. Правда, это не помешало контрабандисту вытянуть из нас кучу денег, но куда денешься? Он привез пятьдесят бочек муки, причем половину из них рисовой, пять бочек сухих фруктов, твердый желтый сыр, маслины, оливковое масло... и это не говоря уж о кайстике и доброй сотне стоунов железной руды. Все по высоким ценам, но этого и следовало ожидать.

– Вот видишь, дела не так уж плохи. Напрасно ты все время переживаешь.

– Не скажи. Даже после того как этот малый рассчитался за краску, пряности, стекло и рыбу, у нас осталось всего пятьдесят золотых. Еще чуть-чуть такой торговли, и казна Западного Оплота будет истрачена без остатка.

– Тогда почему же ты заплатил ему так много?

– Да потому, что сейчас это все равно обойдется дешевле, чем потом. Вспомни... в Монтгрене, Кертисе и Кифриене – недород, и следует ждать взлета цен на провизию. А нам и при нынешних впору протягивать ноги.

– А может быть, стоило просто захватить груз этого контрабандиста вместе с кораблем?

– Я хочу выжить, но не любой ценой. Да и много ли было бы в том проку? Его посудина меньше «Грифона».

– Ага, значит, дело в целесообразности! А будь его судно со «Звезду Рассвета», ты подумал бы о захвате?

– Подумать, может быть, и подумал... Только, поступив так, я все равно не решу всех проблем, а вдобавок еще и отважу от нас всех прочих контрабандистов.

– Ты уже не такой невинный и простодушный, каким бежал из Западного Оплота! Если вообще когда-нибудь был таким.

– Это несправедливо!

Креслин щелкает поводьями, порываясь направить Волу подальше от Мегеры, к дому Клерриса и Лидии. Внутри у него все горит, глаза щиплет. Он и сам не знает, чья боль и досада сказывается сильнее – его собственная или жены.

Но отъехав всего на несколько шагов, юноша осаживает лошадь. О чем ему говорить сейчас с двумя Черными, еще более ограниченными в возможностях, чем он сам?

– От себя не убежишь, суженый, – говорит, подъехав к нему, Мегера.

Хорошо хоть то, что ее слова относятся к ним обоим.

CXXXIII

– Я рассмотрел все возможности, – утверждает Креслин. – Лидьяр практически лишен охраны, а в его водах нередко находится по полдюжины океанских судов за раз. Воспользовавшись подходящей погодой, мы можем захватить три, а то и четыре корабля.

– Сначала ты возлагал надежды хотя бы на один корабль. Теперь у нас их два, но, оказывается, тебе требуется больше. Когда это прекратится? – устало говорит Клеррис.

– Не знаю, но сейчас у нас нет выбора.

– Ход твоей мысли не совсем ясен. Может быть, не сочтешь за труд растолковать?

– Настоящий океанский корабль у нас всего один, – говорит юноша, отпивая из зеленого хрустального бокала, произведенного в мастерской Мегеры и Авлари, – и совершенно очевидно, что мы не можем позволить себе им рисковать. Но это еще не все. При наличии нескольких больших судов мы сможем существенно расширить торговлю, а в случае необходимости – использовать флот для оказания давления.

– Это каким образом?

– Самым прямым. Располагая флотом, мы можем заявить Нолдре, Остре и всем прочим, что либо они станут торговать честно, либо их суда будут захватываться или топиться.

– И как ты собираешься воплощать в жизнь эту угрозу?

– Как раз воплощать ее в жизнь мне бы и не хотелось. Но в сложившихся обстоятельствах – если уж мы решим заняться пиратством – я мог бы, подняв ветра, выведать, где находятся их корабли, а потом устроить шторм и выбросить их на сушу... по крайней мере, в восточном Кандаре.

– Он и вправду может? – вопрос Шиеры обращен к Лидии, которая молча кивает.

– Это не слишком удачная идея, – нейтральным тоном произносит Мегера.

«...идиотская затея, вредная и опасная...»

– У нас нет выбора, – повторяет Креслин. – Либо мы делаем свой ход до того, как наше положение становится очевидным, и тогда у нас остается надежда застать всех врасплох, либо потом нам придется делать то же самое, но куда с большими потерями в людях.

– Не знаю, что и сказать... – бормочет Клеррис.

– Вот именно, ты не знаешь. А я знаю, что рыбаки жалуются на нехватку муки. Мы с трудом дотянули до урожая на припасах, доставленных «Звездой Рассвета» и купленных у контрабандистов, но собранного урожая нам хватит в лучшем случае до середины зимы. Уже полгода люди не получают жалованья. Фрейгр вернулся с полупустыми трюмами, а ведь тогда еще не все знали об изданном Белыми указе. Наши запасы провизии иссякнут задолго до весны, а как их пополнить? Никто не продаст нам продовольствия, кроме горстки контрабандистов, но мы не можем позволить себе покупать еду по их ценам. Так что нам остается только грабеж.

– Но это ужасно! – восклицает Мегера.

– Полностью с тобой согласен. Предложи что-нибудь получше.

Выдержав паузу, Креслин встает, ставит на стол бокал и выходит.

Пятеро оставшихся за столом рассеянно переглядываются.

– Неужто... неужто мы вправду опустимся до грабежа и пиратства? – качает головой Лидия. – Да мыслимое ли это дело?

– Совершенно немыслимое, – отзывается Клеррис, – но выбор и вправду небогат. Можно ничего не делать и умереть с голоду или позволить Креслину погубить себя, чтобы спасти всех нас.

– Это жестоко.

– Он предложил свое решение, но согласится с чужим, если оно окажется лучше. Есть у кого-либо предложения насчет того, как остаться не замешанными ни во что дурное и при этом выжить?

Собеседники снова переглядываются, но за столом царит тишина, нарушаемая лишь доносящимся с дороги перестуком копыт.

Добравшись до Черного Чертога и расседлав Волу, Креслин садится на затененный участок ограды и прислушивается к плеску прибоя. Удлиняясь, тени постепенно покрывают всю террасу, а молодой регент по-прежнему сидит неподвижно, устремив невидящий взгляд в Восточный Океан, в сторону далекой Нолдры и еще более далекой Остры. Юноша не оборачивается, даже когда появившаяся на террасе Мегера подходит и садится рядом.

– Ты встал и ушел, а чего добился? Как всегда решил, что могучий Креслин прав, и упаси Тьма в этом усомниться.

– Неправда. Я спросил, может ли кто-нибудь из вас предложить что-либо, кроме ожидания голодной смерти. Или надежды на помощь, вроде той, которую обещала когда-то твоя сестра. Кстати, ты все еще веришь, что она нам поможет?

– Может быть.

– Да ну? Женщина, заключившая в оковы родную сестру, станет тратить средства на то, чтобы помочь выжить и укрепиться народу, который, не исключено, станет угрожать Сарроннину?

– То, что ты задумал, – скверно! – твердо и с расстановкой произносит Мегера. – Ты хочешь использовать магию гармонии для извращения самой ее сути.

– А что, по-твоему, я должен делать? – спрашивает Креслин, глядя на белые вблизи и почти розовые у закатного горизонта пенные барашки волн.

– Мне кажется, что пиратство – не самый почтенный промысел.

– Это бесчестный промысел, но я спросил, что мне делать. Какая тут честь, когда нечего есть! И потом, Черных в Кандаре изводят год за годом не тем способом, так этим. Корвейл мертв, Западный Оплот пал. Риесса и Фэрхэвен процветают, а мы боремся за выживание. Помощи нам ждать неоткуда, даже наше золото возьмет далеко не каждый, а коли кто и возьмет, так его все равно не хватит даже на самое необходимое. Корабли приходят и вместо припасов привозят голодные рты. Что, что мне делать? Сидеть и смотреть, как все умирают с голоду?

– Но ты ведь не еду собрался захватывать!

Креслин делает глубокий вздох и, не глядя ей в глаза (ибо понимает, что и в ее словах есть доля правды) продолжает:

– Я же не собираюсь сделать пиратство нашим постоянным промыслом! Речь идет об одном налете, одном-единственном, но таком, чтобы он избавил нас от необходимости попрошайничать и красть. Со временем, встав на ноги, я даже возмещу потерпевшим убытки...

– Как можно возместить потерянные жизни?

«...как... как мы можем даже обсуждать это?..»

Креслин качает головой, проникаясь ее болью, но голос его звучит решительно:

– Так что, спрашиваю, делать? Мою мать, моего отца, мою сестру – всех убили Белые. Они захватили Монтгрен, а твоя сестра не пришлет нам и сухой корки. По-твоему, мой план плох. По-моему, тоже. Но где лучший? Где? За последний год остров принял более пятисот переселенцев. Дожди спасли урожай, и голод пока не начался, но как строить город голыми руками? У нас не хватает даже молотков и лопат! Люди живут в землянках, в пещерах, уже появились нищие! Разве нам самим под силу построить флот, достаточный для того, чтобы при торговле нас не обдирали как липку? Что делать? Что?

Обхватив голову руками, Мегера в отчаянии, произносит:

– Нечего, разве что...

– Ну уж нет, умирать с честью я отказываюсь! Это было бы несправедливо по отношению к Хайелу, Шиере... или Фиере.

Он умолкает, а потом, когда солнце уже скрывается за западными холмами и сумерки заставляют потускнеть белизну морской пены, тихо, как что его голос едва перекрывает шелест прибоя, произносит:

– Ты думаешь, мне легко? Чем бы это ни обернулось...

«...суженый...»

Их руки соприкасаются, как и их слезы.

CXXXIV

– Ты же Маг-Буреносец! Зачем было дожидаться тумана, когда ты запросто мог его напустить?

К западу от «Звезды Рассвета» на небосклоне неясно вырисовываются тяжелые облака, а висящий над водой легкий туман заставляет оба плывущих на юг судна – и «Звезду», и «Грифона» – казаться призрачными. Креслин стоит на палубе «Звезды Рассвета», но его сознание присутствует там разве что наполовину.

– А так нам пришлось ждать, пока поблизости не останется никаких судов, чтобы нас, неровен час, не заметили раньше времени.

Фрейгр переводит взгляд с рулевого на Креслина, и тот, утерев влажный лоб, отвечает:

– Навести туман или наслать бурю несложно, но это все равно, что написать свое имя на небосводе письменами, внятными любому магу. Белые всегда настороже, но если я буду просто следить за ветрами, то, уловив нужный поток в нужное время, смогу изменить его силу и направление в последний момент, прежде чем кто-то успеет хоть что-нибудь заметить.

– Но ведь ты очень быстро создал те водяные смерчи, которые спасли нас от погони.

– Верно, – кивает Креслин. – Но какой ценой? Вспомни, мне едва удалось удерживать их необходимое время, и при этом я вымотался так, что долго не мог даже встать.

Капитан «Звезды Рассвета» смотрит то на мутные волны перед бушпритом, то на молодого мага:

– Вроде понятно. Но коли эти Белые, как ты говоришь, настороже, то не поджарят ли они нас, едва мы высадимся?

– Попытаются, это уж точно. Однако не так просто управляться с огнем в сердце настоящей бури, не говоря уж о том, чтобы делать это с большого расстояния. По-настоящему нам следует остерегаться только тех магов, которые находятся сейчас в Лидьяре, – Креслин хмурится и добавляет: – Будем надеяться, что их там немного.

– Долго нам еще? – шепчет Торкейл.

– Держи прямо... – бормочет Фрейгр рулевому «Звезды Рассвета».

«...ни пса не видно...»

Эти слова доносятся с полубака, где позади вооруженных воинов дожидается своего часа резервная команда. Креслин скручивает ветра и тянет их на себя.

– Так держать... прямо...

С треском вспарывая небосклон, молоты бешеных молний обрушиваются на стены над гаванью. Яростные сполохи высвечивают сбегающий к бухте пологий склон. В то время как в Лидьяре все взгляды прикованы к нежданно грянувшей грозе, корабли Отшельничьего под завесой тумана скользят к причалу.

Креслин еще раз пересчитывает пришвартованные там суда и качает головой. Пять. У него едва хватит матросов, чтобы вывести их в море.

– Что-то не так? – спрашивает, заметив его движение, Торкейл. Он явно разочарован тем, что его определили в резерв.

– Все в порядке, – отвечает Креслин, тут же осознавая, как парадоксально это звучит: ведь он занят не чем иным, как извращением самой сути порядка, лежащего в основе Черной магии. – Просто... просто у нас впереди нелегкая работа.

– Мы ее сделаем, господин.

Креслин снова скручивает ветра, и снова неистовые молнии обрушиваются на башни недавно возведенной крепости.

«...спаси их Тьма!..»

– Тревога! – крики раздаются на торговом причале, лишь когда матросы со «Звезды Рассвета» уже прыгают с борта на пристань с канатами в руках. И на шхуне, и на шлюпе у сходен собрались готовые к высадке отряды.

– Пираты! – истошно орут вахтенные на пришвартованных торговых судах. – К оружию! Перебить ублюдков!

Но крики моряков и береговой охраны почти тонут в раскатах грома и яростном завывании ветра.

Полностью сосредоточившегося на ветрах Креслина возвращает к действительности резкий свист и удар: совсем рядом с ним дрожит вонзившаяся в поручень стрела.

– Там Буреносец! Цельте в него! – звучит с ближнего судна.

– За дело! – приказывает Креслин Торкейлу и резерву, а сам опускается на колени, прячась за кормовой надстройкой от летящих с хаморианского корабля стрел. Затем он проскальзывает дальше к корме, стараясь сосредоточить основной напор бури на удерживаемой Белыми башне. Фрейгр и рулевой пригибаются за невысоким деревянным щитом, прикрывающим штурвал.

По пристани прокатывается новая волна яростных криков: высадившийся на берег отряд атакует хаморианское судно, подавляя сопротивление немногочисленных стрелков.

На норландском корабле сопротивляться почти некому, и присланная захватчиками команда уже готовит его к отплытию. А на обоих лидьярских кораблях, похоже, нашлись матросы, которые работают вместе с новыми командами.

Град стрел заставляет Креслина съежиться. Потом он замечает озабоченное лицо Торкейла, вздыхает и снова собирается с силами.

– Ты бы поосторожней, господин, – говорит Торкейл. Трудно быть острожным, когда приходится посылать мысли одновременно в разных направлениях, но Креслин все же следует предостережению и, скручивая в очередной раз ветра, прячется за надстройкой. Дождь хлещет его по лицу, а по пристани несется настоящий поток.

Наконец стрелы перестают падать на палубу «Звезды Рассвета», а «Грифон» уже пришвартован борт к борту с норландцем. Два высадившихся взвода мчатся к обозначенным на их картах складам, еще один спешит к зернохранилищу.

Глубоко вздохнув, Креслин отпускает теплые ветра, принесшие туман, но тут же улавливает ползущую к гавани белизну.

– Торкейл, тебе бы лучше...

Огненная стрела ударяет в нижний, не свернутый парус «Звезды Рассвета».

Проверив, на месте ли меч, Креслин подходит к борту и видит спешащий к пристани небольшой отряд Белых воинов. Позади солдат два сгустка белизны, которые он способен лишь ощутить, но не увидеть.

– Вперед!

Уже сбегая по сходням, Креслин направляет ближайший грозовой шквал к началу пристани. Торкейл – непонятно, как это получилось, – бежит впереди него. А мимо них с шипением пролетают огненные стрелы.

Креслин усиливает напор бури. Его волосы встают дыбом на холодном ветру. Юноша спотыкается, но удерживается на ногах и успевает выхватить меч. Белые уже совсем близко. Однако несколько бойцов Торкейла ухитрились опередить Креслина, и теперь они находятся между ним и противником. Один из них, сраженный огненной стрелой, вспыхивает живым факелом и валится на пристань, мгновенно превратившись в головешку.

Креслин закручивает ветра в воронку и обрушивает на Белых неистовой силы град.

«...вон тот... с серебряной головой...»

«...убить ублюдка!..»

Направляя на Белых магов град, Креслин одновременно, почти неосознанно, действует клинком. Ближайший Белый страж шатается, и Торкейл отшвыривает его в сторону.

Теперь огненные стрелы бьют вверх. Видимо, скрывающиеся за спинами солдат чародеи пытаются растопить на лету разящие их ледяные комья.

– Получили... – хрипит Торкейл, когда кучка уцелевших Белых стражей обращается в бегство, прочь от пристани и ледяной бури.

Креслин снова полностью сосредоточивается на крепости. Молнии лупят по башням с удвоенной яростью.

Вокруг валяются мертвые тела – кажется, что бы он ни делал, это всегда оборачивается горой трупов. Тяжело вздохнув, юноша командует черноволосому взводному:

– Назад, на пристань! Не преследовать!

– Ко въезду на пристань! – приказывает Торкейл, повернувшись к своим. – Закрепиться там!

Неожиданно юноша видит груженую телегу, которая, громыхая, катится к причалу. Возница с Отшельничьего лихо погоняет лошадь.

– Груз на норландца! – рявкает Креслин. – Он крайний слева.

– Кто это тут раскомандовался?! – начинает было возчик, но узнает серебряную шевелюру регента. – Да, господин.

Держась позади людей Торкейла, Креслин перемещает внимание со штурмующей крепость бури на стоящие у причала суда. Все пять кораблей захвачены и готовятся к отплытию. К пирсу тянется вереница подвод. Их тут же разгружают на суда, хотя Креслину кажется, что дело еле движется. Туман почти рассеялся, но по пристани все еще хлещет дождь.

Белая вспышка заставляет юношу прощупать склон холма. Мерцающий сгусток белизны говорит о присутствии мага – то ли одному из двоих, участвовавших в схватке у пристани, удалось уйти, то ли это кто-то третий. Глубоко вздохнув, Креслин формирует к западу от башни могучую грозовую тучу, а когда она сгущается до черноты и внутри начинают биться свирепые разряды, высвобождает эту мощь, направив ее прямо на башню.

На миг даже он сам замирает, когда белокаменная твердыня – с оглушительным грохотом рассыпается в бесформенную гору оплавленных булыжников. Они продолжают дымиться даже под проливным дождем.

Юноша тут же отворачивается и успевает добежать до кромки воды. Он боится, чтобы его не стошнило прямо на камни пристани. Глаза застит черная пелена, он ничего не видит, но пытается найти путь к «Звезде Рассвета» вслепую.

– Шевелись, скотина! – приказывает Креслин себе. – Двигайся!

– С тобой все в порядке, господин? – осведомляется Торкейл.

– Да, не считая того, что некоторое время от меня не будет никакой пользы. Удерживай пристань, и все будет в порядке.

– Не думаю, чтоб к нам еще кто-нибудь сунулся.

– Ты только посмотри на это! – слышится чей-то потрясенный голос.

Для того чтобы осознать, какие разрушения он вызвал, Креслину не нужно прибегать к помощи зрения. Знает он и то, что Мегере сейчас так же плохо, как и ему. Но сокрушаться некогда. Он шатаясь бредет по пристани, попутно оценивая размер добычи. Лошадей уже ставят в судовые стойла, захваченные товары надежно закрепляют в трюмах.

– Как ты, милостивый господин? – спрашивает Фрейгр, встретивший его у трапа «Звезды Рассвета».

– Бывало и лучше. А как наши дела?

– Норландское судно уже отчаливает, да и Байрем на хаморианском вот-вот будет готов.

– А что лидьярские?

– За ними дело не станет.

Потирая раскалывающийся лоб, Креслин бессильно опускается на ступени трапа, ведущего на мостик.

– Можешь ли ты приказать поторопиться? Нам желательно уйти поскорее.

– Поднять паруса! – командует Фрейгр. – Готовимся к отплытию! А ты уверен, что никто из наших не остался на берегу?

– Уверен. Однако помни, что нам нужно не только отчалить, но и добраться до Края Земли.

– Так-то оно так, но кто рискнет преследовать нас в открытом море?

– Надеюсь, никто. Потому что сейчас я мало на что способен.

Семь кораблей уходят на север, подгоняемые постепенно стихающими ветрами, а Креслин так и сидит на трапе, даже когда мыс Френталия почти растворяется в вечернем сумраке, превратившись в темное пятно.

Но команда «Звезды Рассвета» слишком занята, чтобы обращать внимание на обессилевшего юношу.

CXXXV

Мегера ничего не говорит, но в этом нет необходимости: ее клокочущее негодование Креслин ощутил задолго до того, как его маленький флот встал на якорь у Края Земли. А сейчас они сидят друг против друга на разных концах стола.

Взгляд Лидии мечется между напряженным лицом Мегеры и нарочито бесстрастным – Креслина. Входит и садится Хайел, за ним Шиера. Креслин окидывает их обоих многозначиельным взглядом. Покраснев, Шиера кладет на стол богато изукрашенный свиток.

– Прибывший вчера сутианский бриг доставил ультиматум, подписанный и императором Хамора, и Советом Нолдры, и Советом магов. Либо мы вернем захваченные суда и товары, либо нам грозит война с ними всеми. Фэрхэвен, кроме того, требует возмещения нанесенного ущерба.

– Что за ущерб? – озабоченно спрашивает Лидия.

– Вызванная Креслином гроза раскатала по камушкам только что возведенную башню, – поясняет Шиера.

– Но нельзя же вызывать бури такой мощи! – восклицает Хайел. – Если ты не прекратишь...

– Он не прекратит, пока не ослепнет, – сердито заявляет Мегера.

– Я уже оправился.

– На сей раз – да. Но сколько еще ты сможешь перенапрягаться, переходя все мыслимые пределы? Другой на твоем месте был бы уже мертв...

«...а я не хочу умирать из-за того, что...»

– Все это, конечно, весьма важно, – вступает Шиера, – но мы собрались, чтобы обсудить ультиматум.

Хайел хмурится, прокашливается и, дождавшись полной тишины, спрашивает:

– А есть ли у нас выбор?

– Конечно, – отвечает Лидия, поерзав на стуле. – Выбор есть всегда.

– Почему они выступили с этим требованием? – неожиданно произносит Креслин.

– Суженый, это, наверное, шутка? Ты совершаешь набег, разрушаешь крепость, грабишь портовые склады, уводишь корабли трех держав, а потом задаешь подобные вопросы... – Мегера качает головой.

– Я спрашиваю не о том. Мне интересно знать, с чего это им вообще взбрело в голову утруждать себя посылкой ультиматума? Помнится, хаморианцы напали на нас без всякого уведомления. Да и прочие вредили нам, обходясь без официальных посланий!

– Они взбесились, – высказывается Хайел, – это единственное, что приходит мне в голову.

– А может, перетрусили? – предполагает Шиера. – Сперва Креслин потопил корабли магов, потом флотилию Хамора, затем он создал войско, которое после прибытия последних стражей Западного Оплота стало сильнее любого другого, близкого к нему по численности. Теперь, захватив полдюжины судов, он положил начало собственному флоту, а поскольку ему под силу потопить любой чужой корабль, кто может позволить себе отказаться с ним торговать? Единственный выход для них – уничтожить Отшельничий.

– Ну, едва ли мы представляем собой столь страшную угрозу, – примирительно замечает Клеррис.

Мегера фыркает.

Клеррис поднимает брови и, спустя мгновение, спрашивает:

– Ты и вправду чувствуешь, что Отшельничий столь ужасен и грозен? Огромный пустынный остров с населением всего-то в тысячу душ? Государство с казной, размер которой не заслуживает даже упоминания?

– Клеррис, ты прекрасно знаешь, что дело тут не в численности населения и не в казне. Дело в нас, в том, что мы собой представляем. И в том, какие слухи распускают о нас повсюду Белые. Мой суженый ухитрился заставить полмира трепетать перед могущественным Отшельничьим, цитаделью Черной магии, хотя в отличие от обманутых народов наши истинные недруги знают, что мы вовсе не настолько сильны. Но исходящая от нас угроза побуждает всех поддерживать Фэрхэвен, особенно теперь, когда чародеи возрождают Монтгрен, помогают возводить плотины в Кифриене и платят огромные деньги за хайдлинское зерно. Особенно теперь, когда на развалинах Западного Оплота утвердился гарнизон Риессы. Белые маги запугивают весь мир усилением Сарроннина, якобы стремящегося навязать всем Предание и – сохрани от него Небо! – злобного Черного чародея Креслина! – Мегера картинно пожимает плечами.

– В этом что-то есть, – задумчиво произносит Шиера.

– Больше, чем «что-то», – тихо, но твердо говорит Креслин. – Цель этого ультиматума как раз в том и состоит, чтобы убедить Хамор и Нолдру в нашей неспособности вести разумную политику, и таким образом сделать Отшельничий жупелом для всего мира.

– Скорее всего, так оно и есть, – соглашается Шиера. – И что нам теперь делать?

– Мы отправим вежливую ответную ноту, в которой объясним наши действия необходимостью противостоять враждебной магии и направленным против как Отшельничьего, так и всего восточного Кандара козням, выразившимся в захвате чужих территорий, вероломных убийствах и неправомерных запретах на торговлю. Правда, в настоящий момент это едва ли поможет.

– В настоящий момент? – язвительно переспрашивает Мегера.

– Мне понятно, что он имеет в виду, – говорит Шиера, глядя на Мегеру. – Они уже решили, что им делать, и поступят по-своему вне зависимости от нашего ответа. Однако если мы устоим, Хамор и Нолдра всегда смогут заявить, будто были введены в заблуждение Фэрхэвеном, и использовать этот документ (который, как они, несомненно, станут утверждать, от них долго скрывали), чтобы оправдать свои последующие действия. Каковыми, надеюсь, будет установление с нами нормальных торговых связей.

– Так мы пошлем ответ прямо в Фэрхэвен? – спрашивает Мегера.

– Вряд ли, – отвечает Креслин. – Пошлем-то мы каждому, но потом любой все равно сможет заявить, что был введен в заблуждение. Истина для политиков – не самое главное.

«...как и для тебя, суженый...»

Эта исполненная муки мысль разит Креслина, как клинок.

– Но можем ли мы позволить себе вести войну? – спрашивает побледневшая Лидия.

– Нет, – без обиняков отвечает Хайел.

– Но вопрос не в этом... – Шиера переводит взгляд с Хайела на Мегеру. – Вопрос в том, есть ли у нас какой-нибудь выбор.

– Нет.

– Нет.

Все шестеро смотрят на лежащий перед Шиерой тяжелый свиток.

За окнами собирается дождь. Опять дождь.

CXXXVI

– Теперь, когда все согласились с твоей циничной мудростью, какую стратегию ты нам предложишь? – спрашивает Хартор, поглаживая амулет и глядя на ясное, зеленовато-голубое осеннее небо. – С учетом того, что на тебя будет возложена личная ответственность.

– Личная ответственность? – нахмурясь, переспрашивает Гайретис.

– Об ответственности потом, сперва о стратегии, – бросает Хартор.

– Значит, так, – начинает худощавый маг. – Один наш флот выступит открыто. Назовем его, скажем, «Флот Отмщения». Соберем туда лучшие суда, а остальные разобьем на мелкие группы (эскадры – или как это называется у моряков), с тем чтобы на каждом корабле находился Белый, способный его укрыть.

Хартор задумчиво трогает пальцами амулет.

– Итак, мы отправляем «Флот Отмщения» – название мне не очень нравится, можно будет придумать получше, – но даем приказ двигаться неспешно, чтобы Креслин и его проклятая баба заметили корабли и сосредоточились на них. Так?

– Именно.

– Понятно. И с остальными понятно. Но как ты заставишь кого-либо из них напасть лично на самого Креслина? – интересуется Высший Маг.

– А кто говорит, что это необходимо? – улыбается Гайретис. – Чего он будет стоить, оставшись один?

– Разумно, – кивает Хартор. – Меня никогда не привлекала идея столкнуться с ним лицом к лицу. Но если наши отряды будут на судах «Флота Отмщения» – назовем-ка его лучше «Освободительной Армадой», – а ему все-таки удастся выискать и уничтожить остальных...

На сей раз кивает Гайретис.

– Да, мы все равно поможем нашим союзникам вернуть потерянное.

– Вернуть потерянное... Хорошо сказано, – откликается Хартор, мельком взглянув в сторону окна. – Эта часть плана не должна выйти за пределы нашей комнаты. Мы раззвоним повсюду, что идем на огромный риск, подставляя по удар свою великую «освободительную армаду»... – он расплывается в улыбке. – А ты подтвердишь нашу безусловную веру в успех личным присутствием на одном из вспомогательных союзных флотов.

– Личным?.. Разве это так уж необходимо? – бормочет Гайретис.

– План разработан тобой, и я твердо уверен, что твое непосредственное участие в его осуществлении – залог достижения успеха. Или ты сомневаешься в собственной стратегии?

– Ни в коей мере, просто я думал, что нужен в Фэрхэвене, – затравленный взгляд Гайретиса перебегает с Высшего Мага на окно и обратно.

– В сложившихся обстоятельствах лучше, чтобы ты находился с флотом.

– Для кого лучше? Для тебя?

На кончиках пальцев Хартора появляются огоньки пламени.

– Дорогой Гайретис, – произносит он, – тебе явно недостает надлежащего почтения к сану. Но я предлагаю обсудить данный вопрос ПОСЛЕ твоего возвращения... Если, конечно, ты не настаиваешь на том, чтобы заняться этим немедленно.

– Я лучше пойду присмотрю за приготовлениями, – говорит Гайретис, вставая и склоняя голову. – С твоего позволения.

Хартор кивает.

Уже наполовину открыв дверь, худощавый маг задерживается:

– Как я понимаю, твоим советником станет Райдел.

– Правильно понимаешь. Он, во всяком случае, относится к вышестоящим с подобающим уважением.

CXXXVII

Глядя с террасы на юг, Креслин примечает на горизонте жаркие воздушные волны и настораживается: погожее утро сулит теплый денек, однако пора летнего зноя давно миновала. Может быть, это как-то связано с недавно вышедшим из Лидьяра могучим Белым флотом?

– Ты чем-то озабочен? – спрашивает Мегера.

– Там что-то есть, – Креслин мысленно устремляется к югу... и обнаруживает укрытые за щитами невидимости суда. После чего отступает, немедленно, но осторожно, не потревожив ни одного из магических барьеров.

– Корабли. Военные, – говорит он жене. – Загляни подальше на юг, выясни, нет ли там и других. Только не дай им обнаружить, что ты за ними следишь.

Сам юноша сжимает губы и тянется к ветрам.

Еще один небольшой флот обнаруживается менее чем в двадцати кай к северу от Края Земли, а третий, за таким же щитом невидимости, движется против ветра вдоль восточного побережья в дюжине кай южнее береговой линии.

– Девять кораблей, из них один трехмачтовый, – сообщает о своих наблюдениях Мегера. – Идут к западным отмелям, откуда прямой доступ в долину.

– Ну, пока они еще далеко.

– Это пока.

Оба спешат в Чертог за клинками.

Креслин не может сказать, сколько времени ушло у них на то, чтобы одеться и вооружиться, но он замечает, что когда соправители уже вскочили в седла, чтобы скакать в цитадель, идущий открыто флот почти не приблизился.

– Как ты думаешь, эта армада пущена лишь для отвода глаз?

– Боюсь, не только – слишком уж велика.

– Возможно, их цель – оккупировать весь остров и превратить его в покорную провинцию Фэрхэвена.

– Или выжечь на нем все живое, чтобы впредь никто не смел и помышлять ни о чем подобном.

– Хм. Похоже на правду. Во всяком случае, насколько я знаю Белых, это вполне в их духе.

Оба умолкают, погоняя коней по влажной глинистой дороге к Краю Земли, а когда выезжают на каменное мощение перед башней, проходившая мимо рыбачка отступает к обочине и прикрывает лицо шарфом.

Караул у цитадели несет страж – незнакомая Креслину худощавая девушка.

– Карен, – приказывает ей Мегера, – Шиеру, Хайела и магов срочно сюда! И объявляй тревогу!

– Слушаюсь, регент Мегера! – страж исчезает прежде, чем Креслин успевает соскочить с седла.

Спустя несколько мгновений в совещательную комнату, натягивая на ходу тунику, вбегает Хайел.

Улыбка мелькает на лице Шиеры, но выражение лица Креслина тут же сгоняет ее.

– Что случилось? Ты ведь говорил, будто этому Белому флоту плыть до нас еще пару дней.

– Так оно и есть, – отвечает Мегера.

– Но только кроме него к нам в гости плывут еще четыре эскадры. Они поменьше, но зато гораздо ближе. Здесь, здесь, здесь и здесь... – юноша указывает точки на нарисованной Клеррисом на белой оштукатуренной стене карте острова и прибрежных вод. – Они могут высадиться уже сегодня и, надо думать, так и намерены поступить.

– А не можешь ты их просто потопить? – спрашивает Хайел.

– Зачем? – встречает вопросом вопрос Мегера.

В дверях появляются Лидия и Клеррис, выглядевшие куда более собранными, чем воинские командиры и регенты.

– Такое грандиозное уничтожение чревато большой опасностью, даже если осуществляется с помощью сил гармонии, – с обычной мягкостью произносит Клеррис.

– Кроме того, – добавляет Мегера, – зачем попусту уничтожать суда?

Креслин понимающе кивает.

– Мы просто выбросим их все на берег. Таким манером нам удалось заполучить «Звезду Рассвета», – юноша умолкает, гадая, почему сам не додумался до столь очевидного решения, а потом начинает размышлять вслух: – Корабли-то мы выбросим, но как быть с людьми? Многие уцелеют. Отчаявшиеся вооруженные люди – не самые желанные гости на острове.

– Думаю, об этом позаботятся Шиера и Хайел, – предлагает Мегера.

– Может быть... – начинает Хайел, поправляя свою наспех натянутую тунику.

– Можешь ли ты предложить что-нибудь получше? – перебивает его Мегера. – По мне, так такой план сулит больше выгоды. И меньше загубленных жизней.

– Чем меньше людских потерь, тем лучше, – заявляет Лидия невозмутимым тоном, словно она обсуждает виды на урожай.

– К тому же, – добавляет Креслин, – мы можем раскидать эти суда вдоль всего побережья, так что уцелевшие моряки не сумеют собраться в крупный отряд.

– Это разумно, – говорит Шиера, – потому что им наверняка вбили в голову, будто мы – жесткие дьяволы, угодить в лапы которых хуже смерти. Они будут отчаянно сопротивляться. А сколько там кораблей?

– Тридцать, я полагаю, – отвечает Креслин. – Конечно, не считая Белой армады.

– А по сколько солдат на каждом?

– Смотря на каком, суда-то все разные. От двух до пяти десятков.

– То есть около двух тысяч бойцов. И ты хочешь, чтобы мы одолели их силами трех сотен? И это включая бывших хаморианских матросов и некоторых беженцев, не знающих, с какого конца браться за клинок? – язвительно спрашивает Шиера.

– Столько ни высадится, – холодно отвечает Креслин, – многих смоет в море. Если корабли выбросит на сушу, то это не значит, что на суше окажутся и все люди. А из тех, кто спасется, далеко не все будут в состоянии сражаться.

– Прекрасно, – говорит Шиера. – Предположим, ты выведешь из строя три четверти личного состава, но даже в этом случае нам придется иметь дело с пятью сотнями бойцов. Не говоря уж о тех, которых доставит большой флот.

– Тебе не раз удавалось одолевать противника при куда большем численном превосходстве, – устало говорит Креслин и оборачивается к карте. – Итак, корабли приближаются...

– Еще одно, – прерывает его Мегера. – Если мы сладим с этими потаенными эскадрами, то о большом флоте можно будет не беспокоиться.

Все взоры обращаются к ней. Креслин, начавший было указывать направление движения вражьих судов, опускает руку.

– Это почему?

«...нелепость...»

– Все очень просто, – объясняет Мегера. – Корабли самих чародеев и их ближайших кандарских союзников входят в состав большого флота. Потаенные же эскадры состоят из судов норландских герцогств, Бристы, Хамора, Остры и даже Южного Оплота. Если они добьются успеха, Белый флот произведет высадку и присвоит себе всю славу победы. В случае же неудачи Белые объявят нас ужасом всего мира, но найдут предлог не вступать в битву и сохранить свой флот.

Шиера кивает, но не без сомнения:

– Ты уверена?

– Не совсем. Но они всегда прячутся за чужими спинами, изыскивая любую возможность заставить других драться вместо себя.

«...мужчины...»

Креслин и Хайел предпочитают пропустить замечание Шиеры мимо ушей. Как и Клеррис, отвернувшийся к карте. К карте вновь обращается Креслин:

– Итак, большую часть судов прибьет примерно сюда. Думаю, сюда вам и следует направить все силы, кроме резерва, который останется в цитадели.

– Двинем этим путем, я думаю, – говорит Шиера, подойдя к карте. – А Хайел пусть остается с резервом, сторожит цитадель – на тот случай, если Белый флот все же появится в гавани.

Хайел открывает рот, но тут же закрывает.

– Еще вопросы есть? – спрашивает Креслин.

– Есть просьба, – отвечает Шиера. – Не будь слишком снисходителен к вражеским солдатам. По мне, так лучше бы их всех потопить.

Лидия поднимает брови, но воительница уже направляется к выходу. Хайел следует за ней.

– Когда начинаем? – спрашивает Мегера.

– Прямо сейчас, – отвечает Креслин. – Стягивать ветра лучше постепенно.

Клеррис тихонько кашляет, а когда они оборачиваются к нему, говорит:

– Может быть, крытая терраса моего дома...

Мегера ухмыляется, а Креслин кивает. Клеррис предлагает ту защиту от хаоса, какую может предоставить.

– Нам лучше поторопиться.

Лидия уже ушла. Втроем они выходят из цитадели на утреннее солнце, и Креслин, не теряя времени, на ходу тянется к высоким ветрам.

На крытой террасе их дожидаются два деревянных кресла с подушками, расположенные по обе стороны от стола, на котором стоит глиняный кувшин с соком, а также блюдо с галетами, сыром и порезанными на дольки ябрушами.

– Вам не мешало бы перекусить, – говорит Лидия.

– А время на это есть?

– Немного есть, – заверяет Клеррис.

Креслин съедает две галеты и кусочек ябруша, запив это стаканом сока. Мегера ограничивается одной галетой и несколькими глотками.

Лидия, слегка прищурив глаза, смотрит на Мегеру, которая в ответ качает головой.

«...нет...»

– Что? – спрашивает, встрепенувшись, Креслин.

– Потом. Это не срочно. Сейчас главное – корабли, – Мегера поудобнее устраивается на подушке. – Давай займись теми, которые дальше всего к югу.

Кивнув и тоже заняв удобное положение, Креслин мысленно тянется на юг, ухватывается за вихревые потоки высоких ветров и направляет их к самой дальней из потаенных эскадр – семи бристанским узким военным шхунам. На их флагах изображение голубой башни.

Его мысль проникает под установленный Белыми магами непроницаемый для обычного зрения щит. Когда это происходит и дрожащий световой барьер исчезает, перед внутренним взором юноши предстает стелющаяся над кораблями слепящая едкая белизна.

С мрачной усмешкой он подгоняет ветра к полудюжине кораблей. Для того чтобы выбросить суда на восточное побережье, ему нет необходимости их разглядывать, так что ухищрения Белых его не смущают. Рядом с собой Креслин ощущает мягкое прикосновение Мегеры, направляющей воздушные потоки против другой, скрытой за барьером невидимости, эскадры.

Креслин подтягивает великие ветра, каких не призывал со дня разгрома хаморианского флота, и они снова противятся ему всей своей мощью, но на сей раз, наученный опытом, молодой маг действует не так резко, дожидаясь, когда сопротивление могучих воздушных течений ослабеет.

Серая, слишком хорошо знакомая ему пелена затягивает утреннее солнце, а на небосклоне вырисовываются два сгустка тьмы, подобные башням-близнецам, хотя одна из них несколько пониже.

Юноша удерживает свое сознание за пределами белого марева, против которого он направляет силы ветра и моря. Поднявшиеся валы неодолимо сносят шхуны к берегу, на влажный, уплотненный неожиданно обезумевшим прибоем песок. Когда же он отступает, последние клочья белой хмари тают под дождем, а людские фигурки, подобно муравьям, суетятся в пене набегающих волн, покидая выброшенные на сушу корабли.

Лидия подает Креслину кусочек галеты и заставляет выпить глоток сока.

Бросив взгляд на другое кресло, юноша замечает широко раскрытые, невидящие глаза Мегеры и струящийся по ее лбу пот. Ее напряжение начинает передаваться ему, но усилием воли он заставляет себя отвернуться, снова потянуться к ветрам и обратиться против другой эскадры, состоящей из шести бригов с широкими корпусами.

Но на сей раз его сознание сталкивается с разящим пламенем, с огненным копьем, разрывающим его связь с ветрами. Едва отбив нападение и восстановив контроль над воздушными струями, Креслин вновь подвергается огненной атаке. На миг перед его мысленным взором предстает худощавое, искаженное мукой, тонущее в хаосе и пламени лицо мага. Человеческое лицо.

И вновь Креслин хватается за ветра. Языки пламени хлещут по облакам, отгоняя шквальные потоки, ограждая Белые корабли от самой страшной из бурь.

Креслин обрушивает средние ветра на эскадру из шести бригов. Но безуспешно.

Всякий раз, когда шторм уже готов подхватить корабли и как щепки понести их к берегу, пламя преграждает ему дорогу, иссушая его силы всепожирающим жаром раскаленной пустыни – или населенного демонами ада.

Вновь и вновь, напрягаясь до последней возможности, юноша обрушивает на противника ярость бури. Молния бьет по высокому кораблю, находящемуся дальше всех в море, вызывая ответный сполох пламени невиданной доселе мощи. На грани отчаяния юноша направляет мощь высоких ветров и свирепость грозовых разрядов обратно по траектории этого сполоха.

Его сознание пронзает неистовый вопль: Белый маг, могущественнейший из всех, с кем ему приходилось сталкиваться, прекращает существовать, и в тот же миг рассеивается белый туман. Ветра веют невозбранно.

Обессиленный, Креслин задыхается.

Лидия вновь предлагает ему соку, и он медленно отпивает, стараясь не смотреть на Мегеру, ибо слишком хорошо знает, каково ей сейчас приходится. Он полон сочувствия, но проявлять эмоции не имеет времени. И снова Креслин скручивает вихри, разит молниями и вздымает волны – до тех пор, пока далеко к югу от Черного Чертога каменистый берег не принимает еще семь выброшенных судов.

И лишь один корабль с высокими мачтами не поддается шторму, пытаясь развернуться и уйти в открытое море. Он заключен в кокон белизны, столь плотный, что ветры тщетно хлещут по его голым реям.

Вцепившись в самое сердце ветров, Креслин закручивает их в воронку чудовищного смерча уплотненной тьмы. И эта тьма, эта невероятная сила наносит удар и сама рушится в раздираемое бурей море на том месте, где только что находился корабль.

«...больно...»

Креслин ощущает боль Мегеры одновременно с осознанием того, что у побережья Отшельничьего плавают лишь корабельные обломки и человеческие тела. А могучая Белая армада уже начинает разворачиваться, ища спасения в бурных водах Северного Океана.

Лишившуюся чувств Мегеру Лидия укладывает на вынесенный из дома матрас и, поймав вопросительный взгляд Креслина, заверяет:

– С ней все будет в порядке.

Но Креслина это не останавливает. Схватив стакан, он отпивает глоток сока и вновь, не обращая внимания на донесшееся словно издалека восклицание: «Нет!», напрочь позабыв об усвоенной осторожности, бросает себя через небосвод на север, к последнему сохранившемуся пятну отвратительной белизны. Он вновь собирает бурю, призывая самые высокие, самые могучие небесные реки, подобные потокам из черной стали. Не замечая в своем безумном неистовстве ни слепящих серебряных вспышек, ни опаляющего огня, не обращая внимания на стоящий перед внутренним взором образ умирающего Белого мага – образ, который никогда не изгладится в его памяти! – Креслин направляет всю ярость севера на пляшущие по поверхности ошалелого моря беззащитные щепки.

– Не-е-ет!..

Креслин не слышит этой мольбы, вздымая над морем смертоносные валы. Слившись воедино с ветрами и молниями, он сам – воплощение шторма, а оседлав неукротимые черно-стальные воздушные приливы, уподобляется богу древних Небес...

«...вернись... назад... суженый...»

Назад?

Дрожа от напряжения, Креслин заставляет себя выйти из бури, из совершеннейшего в своей гармонии средоточия мощи. Пядь за пядью, локоть за локтем он отступает на юг, сквозь грозовые тучи и ледяные дожди.

Мысли, разрозненные и путаные, стягиваются вместе, пока сознание не возвращается в тело. Креслин выпрямляется, открывает глаза... и ничего не видит. И Мегера, и Клеррис с Лидией должны быть где-то рядом, но их не видно. И вообще ничего не видно. Вокруг одна лишь тьма.

Понимая, что это едва ли может быть ночь, юноша зовет – слабым, совсем не тем, что у недавнего громового божества, голосом:

– Мегера!..

– С тобой все в порядке?

Согретым теплом ее слов, Креслин нащупывает руку Мегеры.

– Я ничего не вижу, – признается он. – Снова тьма.

Их пальцы переплетаются, и тьма редеет: из нее выступают огромные, всматривающиеся в его лицо зеленые глаза.

– Ты уходил так далеко... – по щекам Мегеры струятся слезы. – Слишком далеко. Никогда не делай этого больше...

– Не буду, не буду, – он недоуменно качает головой. – Странно, сейчас со мной все в порядке, но только что я ничего не видел. Знал, что ты здесь, а увидеть не мог.

– Думаю, тебе не следует иметь дело с бурями, пока не поговоришь об этом с Лидией, – наморщив лоб, Мегера пытается прощупать его чувствами и качает головой. – Есть тут нечто такое...

– Уж сейчас-то мне точно не следует ничего предпринимать, – выдавливает смешок Креслин. – Особенно по части погоды. Впрочем, ты можешь справиться и сама. Я чувствовал твои прикосновения к ветрам... они ловчее.

Неожиданно ощутив себя страшно одиноким, он сжимает руку Мегеры.

– Ты... – начинает она.

«...напуган...» «о!.. суженый...»

Молча – для этого не нужны слова – Креслин признает свой страх, признает холод, сковавший его вместе с неожиданно – но не впервые, а стало быть, и не случайно – поразившей его слепотой. Мегера чувствует это. Она обнимает Креслина, а он жадно пьет глазами рыжий огонь ее влажных волос и линялую голубизну туники. Он смотрит и не может насмотреться, даже когда заключает жену в объятия и привлекает к себе.

CXXXVIII

– Вам обоим необходимо выпить, – заявляет Лидия. Мегера берет стакан. Креслин следует ее примеру и отпивает большой глоток, не обращая внимания на горький вкус предложенного целительницей теплого настоя. Его короткие волосы пропитаны потом, стекающим за уши и за ворот. Глядя на Мегеру, он видит, что и ее волосы спутались и потемнели. Оба они испускают запах страха и напряжения.

– Шиера зачищает восточное побережье, а Клеррис пошел с Хайелом, – невозмутимо сообщает Лидия.

Дождь продолжается, но уже не льет как из ведра. Повернув голову, Креслин бросает взгляд на север и успокаивается, увидев не черные грозовые тучи, а обычные серые облака. Значит, вызванная им буря не разрушила сформированную им и Мегерой устойчивую климатическую модель. Ему не приходится напрягаться, дабы определить, что последствия шторма будут ощутимее всего на западе – преимущественно в Слиго, Лидьяре и Фэрхэвене.

– Скажи, что ты сделал, когда коснулся ветров в последний раз? – подчеркнуто нейтральным тоном спрашивает Лидия.

Мегера отпивает большой глоток из своего бокала. Ее тошнит, Креслин чувствует это, но чувствует также, что причина тошноты не в конфликте хаоса и гармонии, а в чем-то ином. В чем-то, органично связанным с ней самой.

– Креслин! – напоминает о своем вопросе целительница.

– Со мной все в порядке, суженый, – говорит Мегера, коснувшись его рукой. Как только она убирает пальцы, он снова проваливается во тьму, но лишь на мгновение. Стоит ему сглотнуть и набрать воздуху, как зрение восстанавливается.

– Я... устроил новый шторм, – признается юноша Лидии.

– Так я и думала. Устроил шторм и обрушил на большой флот Белых. А разве они не уходили?

– Да. Уходили, – Креслин облизывает губы. – Но я подумал, что отпустить их целыми и невредимыми – не самая удачная идея.

– А убить одним махом четыре тысячи человек – удачная идея?

– Если ты ставишь вопрос так, то да, – со вздохом отвечает Креслин.

– Почему?

«...зачем, суженый... столько смертей... зачем множить...»

– Потому, – говорит он, тщательно подбирая слова, – что теперь Отшельничий может выжить, даже если не выживем мы.

– Значит, ты счел возможным погубить почти десять тысяч человек ради спасения пятнадцати сотен? – спрашивает целительница.

– Знаешь что, Лидия, – отзывается он, сделав еще глоток, – возвращайся-ка ты в Кандар и жди там в благостном бездействии, пока Белые медленно удушат весь континент. Радуйся миру, потому как все не покоряющиеся Белым скоро сгинут без всякой войны. А лет через десять можешь вернуться сюда, к нашему разговору.

– Суженый... как грубо! – голос Мегеры звучит более хрипло, чем обычно. И ее опять тошнит.

Тошнота передается и Креслину, но он старается от нее отгородиться.

– Он прав, Мегера, – произносит целительница с вымученной улыбкой. – Но от этого не легче.

Креслин отчетливо чувствует недоумение Мегеры. Она озадачена словами Лидии, но очередной приступ тошноты не позволяет над ними поразмыслить. Молодая женщина вскакивает и, шатаясь, спешит к стоящему в углу ведру. Горло Креслина наполняется желчью, однако ему удается удержать содержимое почти пустого желудка.

– Оставь... я сама.

– Я не могу. Ты что, забыла?

Мегеру рвет, но подняв голову от ведра, она смеется:

– Тут забудешь... Да, нас ждут веселенькие девять месяцев.

Креслин сглатывает:

– Так это... ты... у нас?..

Мегера кивает.

– У тебя – у нас – еще куча дел, – напоминает ошарашенному юноше его отравительница. – Например, удостовериться, что немногие уцелевшие после наших ухищрений не заполонят славную землю Отшельничьего... – Не закончив фразу, она снова бросается к ведру.

На сей раз не выдерживает и желудок Креслина. Дело кончается тем, что его выворачивает за край террасы.

– Сам виноват, – тут же указывает ему Мегера. – Это была твоя идея – начать воспринимать мои чувства.

– Ему все равно пришлось бы, – сухо напоминает Лидия.

Но Креслин не слышит ее слов, поскольку он уже посылает свое сознание вдоль восточного побережья, избегая столкновения с расползающимися, но кое-где еще сохранившимися пятнами белизны. Его мысленному взору, один за другим, предстают разбитые корпуса, среди которых выделяется почти неповрежденная, лишь глубоко засевшая в мягкий белый песок шхуна. Волны перед устьем реки Фейн перемешивают обломки рангоута с мертвыми телами, источающими белизну смерти. Креслин смещается южнее, попутно отмечая, что не менее дюжины корпусов вполне пригодны для восстановления. Но кроме того, он отмечает и наличие нескольких вооруженных отрядов. Самые многочисленные собрались на западном пляже, куда Мегера выбросила корабли норландцев. Юноша хмурится, прикидывая, каково придется его немноголюдному воинству в столкновении с этими озлобленными и отчаявшимися людьми, считающими, что им нечего терять.

– Мне, пожалуй, пора идти, – выпрямившись, говорит он. Мегера застывает, но тут же тянется к поясу, на котором висит клинок. В отличие от Креслина и стражей, она отдает предпочтение не заплечным, а поясным ножнам.

– А стоит ли тебе, в твоем положении? – начинает он, чувствуя, как сжимается его сердце.

– Какое это имеет значение, суженый? – сурово обрывает его Мегера.

Он наклоняет голову, на миг ослепленный жгучим туманом.

– Вы, оба! Ну-ка, выпейте это!

– Что за снадобье?

– Оно придаст вам сил – вы ведь еле держитесь на ногах.

Лидия протягивает им две маленькие чашки. Лицо ее мертвенно-бледно.

Залпом проглотив снадобье и нацепив портупею, Креслин смотрит на целительницу и спрашивает:

– Клеррис?

Мегера, выпив лекарство в два глотка, переводит взгляд с одного лица на другое.

– Не думай о нем, просто отправляйся туда, – говорит Лидия. – Он на западном пляже. Там, куда выбросило ближайшие корабли.

– О!.. – с тихим отчаянием восклицает Мегера.

– Всякий успех имеет оборотную сторону. И свою цену, – замечает Креслин, направляясь к привязанной у террасы Воле. Он протягивает Мегере руку, но та предпочитает не заметить этого жеста и, к удивлению Лидии, легко вскакивает в седло. Креслин следует за ней, но нагоняет лишь на полпути к цитадели.

Он молчит – да и что можно сказать? Ему самому не раз случалось действовать, руководствуясь исключительно собственными соображениями, после чего сталкиваться с далеко не желательными результатами. Теперь таким образом повела себя Мегера. Она постаралась причинить как можно меньший ущерб выбрасываемым на берег судам, а в итоге уцелело столько солдат, что они смогли составить сильный отряд. Но все же Креслин рассчитывал на большее понимание

– Кончай злорадствовать!

Ну конечно, она же слышит его мысли!

– Остался кто-нибудь в цитадели?

– Торкейл, ты же ему сам велел.

– Заберем его и всех, кого сможем.

– Прекрасно.

Идет дождь – легкий и редкий в сравнении с тем, какой скоро обрушится на восточный Кандар.

– Господин! – встречает его на пороге Торкейл.

– Собери всех, кто только может сражаться! – с ходу приказывает Креслин. – И быстро на западный берег, на тот пляж, что ниже второго поля.

– Слушаюсь, господин.

– Остались здесь лошади? – спрашивает Мегера.

– Только четыре. Остальных забрали отправившиеся на восток – им предстоял более долгий путь.

– Четырех человек – если найдутся, то стражей из Западного Оплота – пришли к нам. Остальных – на побережье. Как можно скорее!

Креслин заезжает под навес: мокнуть под дождем ему не хочется, равно как и тратить силы, чтобы отклонять струи.

Мегера осаживает гнедую рядом с ним.

– Думаешь, это и вправду хорошая идея?

– Не уверен. Но Лидия знает, что он в беде, а я не знаю, что еще можно предпринять. Не уверен, что мог бы сейчас совладать с ветрами, да еще на расстоянии.

– А я уверена, что не смогла бы.

– За успех приходится платить, и всякий раз все более высокую цену.

– Когда же это кончится?

– Для нас – никогда.

Они умолкают, а как только к ним присоединяются четыре воительницы из Западного Оплота, Креслин трогает свою вороную. Мегера скачет рядом с ним; стражи, попарно, сзади.

Сквозь пелену тумана, все еще наплывающего с севера, шестерка всадников несется на запад мимо нижних полей и обложенных камнями каналов, доставляющих воду, отдаленных источников в цитадель. Скачут по бурой траве болотистой низины, ведущей к бреши в холмистой гряде, за которой лежит западный пляж. И все это время Креслин отслеживает происходящее на белых песках.

Шиера, Хайел или кто-то иной принял решение разделить силы Отшельничьего, но оно явно было ошибочным. Креслин и Мегера еще работали с ветрами, а два вооруженных отряда порознь отправились зачищать побережье в надежде, что уцелевшие враги разбегутся, как в свое время хаморианцы. Но норландцы собрались вместе, и поспешивший к побережью отряд столкнулся с превосходящими силами противника.

Использовать ветра...

– Даже не думай об этом!

– Почему?

– После последнего шторма ты ослеп. Да и я чувствовала себя ненамного лучше.

– Атакуем ближайших, – говорит Креслин, обнажая короткий меч, и быстро скачет к песчаному гребню, который удерживает горстка защитников против вдвое большего отряда норландцев.

Песок глушит топот копыт, позволяя шестерым всадникам неслышно приблизиться к нападающим и обрушиться на них сбоку.

Клинок Креслина вспыхивает, и враг падает на землю.

– Регенты! Регенты!

Крик эхом отдается от дюн, вспениваясь как высокий прибой. Креслин яростно орудует мечом.

Левую руку опаляет огнем, однако это не прерывает движения клинка по смертоносной дуге.

«...регенты!.. регенты...»

Креслин разворачивается, направляя лошадь вверх по песчаному склону и срубая на скаку еще одного противника.

Останавливается он, лишь осознав, что на песчаной возвышенности не осталось ни одного живого норландца, там только Хайел, Клеррис и их солдаты. Русоволосая воительница торопливо осматривает тонкий порез на руке Мегеры.

– Это ерунда, – говорит запыхавшаяся Мегера. – Едем дальше.

Кивнув, Креслин направляет Волу туда, где между увязшими в песке форштевнями двух норландских фрегатов обороняется самая большая группа островитян. Он чувствует пульсирующую боль в руке Мегеры, но это не мешает ему, подняв меч, устремиться на подмогу теснимым воинам Отшельничьего.

«...регенты... регенты...»

Сразив еще одного врага, Креслин разворачивается, и в его плечо вонзается стрела с красным древком. Еще не успев в полной мере ощутить боль, он вскидывает глаза и видит на палубе дальнего норландского корабля почти дюжину лучников.

– Цельте в того, с серебряной макушкой! В него и в рыжую!

Боль пронзает правую руку Креслина, и ему с трудом удается удержать меч. А Мегера уже безоружна, и обе ее руки горят огнем.

Не видя выхода, Креслин роняет клинок и, развернув свою вороную, хватается за ближайшие из высоких ветров, чтобы обрушить на врагов их силу.

– Не промажь! В серебряную башку! – слышатся крики стрелков, заглушаемые воем усиливающегося с каждым мгновением ветра.

Упав на шею кобылы, юноша из последних сил скручивает воздушные потоки.

Рядом с судном, с которого летят стрелы, вспыхивает молния.

– Целься лучше!

Он тянет на себя приближающийся шквал, когда очередная струя обжигает его – или Мегеры? – правое бедро.

– Спасайте регентов!

Паника в голосе Хайела заставляет Креслина буквально вывернуться наизнанку, напрячься выше высочайшего предела своих возможностей.

Вороная кобыла взбрыкивает и спотыкается, но обожженная рука всадника крепко удерживает повод.

Ледяной шквал обрушивается на судно, скашивая стрелков одним смертоносным взмахом.

Креслин осаживает лошадь, ожидая, что будет дальше. Крики и лязг мечей стихают, и он остается с болью не своих ран и с окружающей его тьмой.

– Господин регент!

– Да? – Креслин не видит говорящего и не ощущает рельефа местности, но слышит, что голос доносится как бы снизу.

– Что нам делать?

– А сколько народу у нас осталось?

– Около половины.

– А норландцев?

– Господин... ты перебил их всех... и нескольких наших.

Невидящие глаза Креслина жгут стыд и отчаяние.

– Соберите лошадей. И всех наших солдат. Тем, которые еще не ввязались в стычки, скажите, чтобы они этого не делали. Не надо нападать, лучше подождать, пока земля сама не вынудит норландцев, да и всех прочих, сдаться. А это будет, вот увидишь, – Креслин умолкает, но прежде чем его собеседник успевает вымолвить хоть слово, добавляет: – Мне следовало подумать об этом пораньше. Тьма, с этой землей и у нас-то достаточно хлопот.

Голова юноши идет кругом, и он едва успевает ухватиться за край седла.

– Господин...

– Мегера? Как она?

– Целительница... Она осматривает ее. Но, господин... Они же вон там, в двух шагах...

Креслин пытается развернуть лошадь так, чтобы хоть создать впечатление, будто он смотрит в нужном направлении. Ему приходится бороться и с болью, жгущей его плечо, руки и ноги, и с наплывающей, грозящей поглотить его тьмой. Вцепившись в гриву Волы, он отчаянно продолжает бороться – хотя силы неравны.

CXXXIX

– Никто никогда не видывал подобного шторма, – бормочет Райдел, почти не шевеля толстыми губами.

– Не то слово! – бросает Хартор. – В Тирхэвене, в сотнях кай от сердца бури, снесло волнолом и раскатало пристань. От половины портовых построек не осталось и следа. Даже в Лидьяре – а это внутри Большого Северного Залива! – некоторые портовые склады попросту вмяло в землю.

– Но на Отшельничьем не сорвало и ветки.

– Конечно, бурю-то вызвал Креслин. А этот идиот Гайретис уверял, будто этому Буреносцу такое не по силам.

Глядя в глаза Высшему Магу, Райдел разводит руками:

– Но Гайретис поплатился за свою самоуверенность, не так ли?

– Мне следовало послать его на Отшельничий. Он хотел, чтобы Креслин победил.

Райдел предпочитает промолчать.

– И как теперь, после всего случившегося, хоть кто-то сможет отказаться торговать с Креслином? Или попытаться его обмануть?

Райдел по-прежнему отмалчивается, отвернувшись к окну.

– Можешь ли ты, не кривя душой, сказать, что мы по-прежнему сильны?

– Это как посмотреть, – решается заговорить молодой советник. – Хидлен почти полностью лишился флота, Кертис и Остра – тоже. Мы в лучшем положении, чем кто-либо, не считая Сарроннина.

– Итак, – качает головой Хартор, – теперь все будут следить за каждым нашим шагом.

– Нашим и Риессы, – напоминает Райдел.

– Прекрасно. Одним ударом Креслин превратил Кандар в континент, где на западе господствует Предание, а на востоке правят Белые, но обе державы вынуждены склоняться перед проклятым островом, на котором едва-едва наберется полторы тысячи жителей. Только и остается надеяться, что он умрет молодым.

– Прок от этого будет лишь в том случае, если он умрет вместе со своей Белой ведьмой, причем не оставив ребенка. И даже тогда, как полагал Гайретис... Хочу сказать, что даже в таком случае я не был бы уверен...

– Ты о чем? Что имел в виду наш дорогой безвременно ушедший брат?

– Ну... Даже после этой немыслимой бури дожди идут там, куда их направил Креслин.

– О...

– То, что он сделал, сделано всерьез и надолго.

Неожиданно Высший Маг разражается хриплым смехом.

– И все-таки, – говорит он, теребя амулет, – дела могли обернуться куда хуже. Во всяком случае, для меня. Думаю, при нынешних обстоятельствах никто не позарится на мой пост.

Райдел смотрит в окно, потом опускает глаза на каменный пол.

Хартор медленно качает головой. На западе светит холодное солнце, но засуха миновала. Через некоторое время маг выпускает из пальцев амулет, но от окна так и не отворачивается.

CXL

Силясь пробудиться, Креслин открывает глаза, но ничего не видит. Тьма окутывает его, обволакивает, окружает, как воздух, которым он дышит, не выпуская из своей хватки.

Креслин открывает рот, и с сухих потрескавшихся губ срывается невнятный хрип. Креслин пробует еще раз, и ему все же удается выдавить:

– Мегера...

Крепкие руки усаживают его, обкладывают подушками.

– Выпей это.

К губам подносят чашку, и в ноздри проникает запах теплого бульона.

– Что с Мегерой?

– Пей, кому сказано! Тебе нужно поправляться, и поскорее.

Креслин машинально глотает жидкость, только сейчас полностью осознавая, что ощущает пульсирующую боль не в своих ранах, а значит, из них двоих Мегера пострадала больше. Он делает очередной глоток, судорожно размышляя о том, как ей помочь.

– Нет! – рявкает Лидия.

Вздрогнув от неожиданности, юноша проливает бульон себе на грудь.

– Может быть, потом, когда ты окрепнешь, – говорит целительница уже не так резко, – но сейчас твое вмешательство может убить вас обоих.

– Но, – сбивчиво бормочет он, – если она...

– Креслин, – мягко, но настойчиво прерывает его Лидия, – должна признаться, что она в очень тяжелом положении, но самое лучшее, что ты можешь сделать сейчас, – это постараться не усугублять его. Ей достаточно собственной боли, избавь ее еще и от твоей. Вспомни, что ее связь с тобой существует дольше, чем твоя с ней. Хотя ты сделал связь двусторонней, противоположные потоки еще не уравнялись по силе. Прошу тебя, не тяни из нее энергию. Ты достаточно силен, чтобы с этим справиться.

– А как ты прочла мои мысли? – спрашивает он.

– Я просто догадалась, и это было вовсе не сложно. Особенно когда в стремлении помочь ей ты так исказил равновесие хаоса и гармонии, что разодрал в клочья полнеба и едва не убил себя. Потом, лишившись чувств, ты в бреду беспрестанно винился перед ней, а как только пришел в себя, первым делом произнес ее имя.

– Так глупо... снова...

– Нет. На сей раз это моя вина. Я переживала за Клерриса, а ты просто хотел мне помочь. И поспешил на помощь, не раздумывая. Ты никогда не раздумываешь, если твои близкие попадают в беду. Как, впрочем, и все мы. Я тоже не заботилась тогда о последствиях. А сейчас – пей и отдыхай. Обещаю, если твоя помощь действительно понадобится, я скажу.

– Правда?

– Не сомневайся.

Допив бульон, Креслин откидывается на подушки, но сон не идет. Время, судя по всему, дневное, но молодого мага окружает непроглядная тьма, и лишь по плеску прибоя да благодаря неким чувствам, которые трудно определить, он догадывается, что находится в собственной комнате, но лежит не на привычном топчане, а на какой-то большой кровати.

Юноша пытается нащупать переднюю спинку кровати, но дрожащие руки почти не повинуются, и вдобавок малейшее усилие ощутить окружающее пространство приводит тьму в движение. По-прежнему незрячий, он воспринимает невидимые черные волны.

Ногу и обе руки юноши вновь пронзает боль – боль Мегеры, столь сильная, что собственная рана в плече кажется чуть ли не комариным укусом. Креслин закрывает глаза, но жжение в них от этого не проходит.

Сон подкрадывается незаметно, точно так же приходит и пробуждение. Стоит ему проснуться, как к губам тотчас подносят чашку.

– Выпей!

– Погоди...

Он облизывает губы, пьет и прислушивается к своим чувствам. Боль в руках кажется уже не столь сильной... хотя, может быть, он просто с ней свыкся?

– Как Мегера?

– Кажется, ей получше, – говорит Клеррис.

– Но не особо, да?

– Не настолько, как бы хотелось. Выпей еще.

Осушив чашку с теплой жидкостью, Креслин прокашливается.

– Тебе нужно пить как можно больше. Обезвоживание очень опасно.

– Обезвоживание?

– Нехватка жидкости. Я же тебе рассказывал, что человеческое тело состоит в основном из воды.

– А почему я ничего не вижу?

– Не знаю. Раньше я с таким не сталкивался. Могу только строить догадки.

– Какие? – требовательно спрашивает Креслин.

– Ну, если милостивому господину угодно...

– Оставь ты эти титулы.

– Тогда оставь такой тон.

– Прости.

– Выпей еще немного.

На сей раз руки Креслина не дрожат; он принимает чашку и выпивает, не расплескав.

– Имей в виду, – начинает, прокашлявшись, Клеррис, – это сугубо теоретическое рассуждение. По-моему, ты сделал то, чего никогда раньше не делалось. Каким-то образом нарушил дихотомию «Хаос-гармония».

– Дихо... чего?

– Ты использовал магию гармонии для сотворения хаоса, причем в невиданных масштабах, – продолжает Клеррис, словно не услышав вопроса. – Возможно, ты помнишь: как-то я говорил тебе, что для большинства Черных с возрастом становится все труднее осуществлять любое разрушение, даже если при этом не используется магия. А ты не только творил немыслимый хаос с помощью сил гармонии, но и – в то же самое время! – еще и убивал людей своим клинком.

Клеррис умолкает, и в наступившей тишине отчетливо слышен шелест прибоя.

– И... что? – напряженно выдавливает Креслин.

– В тебе, в самых твоих костях слишком много основополагающей гармонии, и твое сознание просто отключило то, что могло помешать тебе выжить. Но никакое перенапряжение не проходит даром, и те же фундаментальные силы гармонии, высвободившись, рикошетом ударили по тебе – и по Мегере, – разметав в клочья твою защиту.

– Сознание? По-твоему, выходит, что мои мысли уже вроде как и не мои?

– Нет у меня ответа, – вздыхает Клеррис. – Говорю же, я могу только гадать.

– А моя слепота – она надолго?

– Да кто ж ее знает? Окажись на твоем месте обычный мастер гармонии, он давно был бы мертв. А слепота... не знаю. Может остаться на всю жизнь, но, возможно, ты и прозреешь... через год... или через десять лет. Когда – не скажет никто, но то, что вы с Мегерой живы, – уже чудо. А раз случилось одно, почему бы не случиться и другому?

– Ладно. А что с вражьими солдатами?

– Шиера оказалась поумнее нас с Хайелом, к тому же остальные корабли были выброшены не так кучно. Она перехватывала спасшихся по отдельности, и они или падали под стрелами, или сдавались. Переловили, правда, не всех: в холмах еще укрываются беглецы, но не думаю, что они доставят нам много хлопот. Норландцы и остранцы захотели выкупить своих, и Шиера с Хайелом запросили за пленных самую высокую цену... – Клеррис снова прокашливается. – Похоже теперь, особенно с учетом того, что нам достались и выброшенные суда, все денежные проблемы решены. Вы с Мегерой теперь довольно богаты.

– Мы богаты?

– Как регентам вам причитается одна пятая, кроме того, Шиера с Хайелом настояли на возмещении тебе всех затрат на припасы, которые ты покупал на свои средства. Вообще-то, после того как Шиера рассказала об этом бойцам и выплатила им всю задолженность по жалованию, они хотели выделить вам с Мегерой треть, но Шиера и Хайел заявили, что вы столько не возьмете.

– Да нам и пятой-то части много.

– Кончай молоть чушь! Ты не можешь позволить себе быть бедным! Разве не бедность вынудила тебя к пиратству и всему прочему? А вдруг случится новая засуха или возникнут другие затруднения?

Веки Креслина опускаются, и он вновь проваливается в сон.

CXLI

Ступая медленно, но довольно уверенно, Креслин, даже не видя, находит дверь в комнату Мегеры и входит внутрь.

Она лежит неподвижно и дышит очень тихо. Спит или просто отдыхает? Затем Креслин слышит шорох хлопковых простыней.

– Как ты? – начинает он.

– Лучше, – отвечает она слабым шепотом, и руки юноши пронизывает ее боль. Он садится на табурет рядом с постелью, накрывает правой ладонью ее ладонь, а левую, пригладив влажные волосы, которых не видит, оставляет на все еще слишком горячем лбу.

– Твоя рука... так приятно ее чувствовать...

Креслин ощущает влагу на ее щеках, а потом, сосредоточившись, передает ей часть своей внутренней силы, жалея, что недостаточно крепок, чтобы отдать больше. Однако радует и малая возможность подкрепить жену и будущую дочь хотя бы малой толикой Черной гармонии. Почувствовав, что слишком сильно сжал ее руку, юноша спохватывается и разжимает пальцы.

– Не уходи.

– И не думаю... – он снова берет ее ладонь, а левой рукой поглаживает волосы и проводит по щеке, пытаясь представить себе ее лицо – ее веснушки, пламя ее волос. Образ формируется, но, появившись перед его внутренним взором на миг, тут же тает.

– Что... что нового? – спрашивает Мегера.

– Шиера настояла на отправке в Фэрхэвен, Хамор и Нолдру посланий с предложением заключить соглашение. Если они признают Отшельничий и не станут препятствовать торговле, мы не будем топить их корабли.

– А как они? – шорох. Мегера пошевелилась, хотя по-прежнему лежит на спине, обложенная подушками.

– Нолдра не заставила себя ждать: они даже прислали свой проект договора. Хамор и Фэрхэвен пока ничего не ответили, но и Шиера, и Хайел, и Лидия считают, что они тоже согласятся. Байрем уже спустил на воду четыре новых корабля, а хайдлинские и аналерианские пленники заняты увеличением волнолома. Норландцы достраивают новую пристань, но они через несколько дней отправятся на родину на своем корабле: мы решили вернуть им один из участвовавших в нападении.

Креслин облизывает пересыхающие губы и слегка сжимает запястье жены.

– Благоразумно ли это?

– Мы можем сделать годными к мореплаванию более дюжины судов, но пока негде взять столько моряков. К тому же, наш настоящий недруг – вовсе не Нолдра.

Заслышав шаги, Креслин поднимает голову, тянется чувствами навстречу звуку и узнает целительницу.

– Привет, Лидия.

– Так и знала, что найду тебя здесь. Дай-ка мне ее осмотреть.

Удержав руку Мегеры еще на миг, пальцы Креслина разжимаются. Он встает, подходит к полуоткрытому окну и подставляет лицо легкому ветерку. Целительница, склонившись над Мегерой, осматривает ее руки и глубокую рану на бедре.

– Так, вижу, тут не обошлось без дополнительной помощи, – произносит она, повернувшись к Креслину. – Хочется верить, что ты и вправду мог себе это позволить.

– Я отдал ей ровно столько, сколько ты разрешила.

– Точно? Не больше?

– Ну... Если только чуточку. Я знаю пределы своих возможностей.

Над этими словами смеется даже Мегера, но ее слабый, болезненный смех заставляет сжиматься его сердце и наполняет глаза слезами.

– Хватит. Ты отдал слишком много. Есть такая вещь, как эмоциональная стабильность, – говорит Лидия, крепко взяв его за руку повыше локтя. – Тебе нужно отдохнуть, причем в своей комнате. Подчеркиваю – в своей, иначе вы оба совершенно лишитесь сил.

Мягко, но решительно целительница увлекает Креслина в коридор, заводит в комнату и чуть ли не швыряет на кровать.

– Ты невозможен! – сердито заявляет она. – Пойми наконец, что тебе нельзя перевозбуждаться, потому что стоит тебе ослабнуть, и Мегеру захлестнут твои чувства. А переживать по поводу того, как переживаешь за нее ты, – это последнее, что ей сейчас нужно.

– Но...

– Никаких «но». Я знаю, что физических сил у тебя более чем достаточно. Но эмоционально ты истощен, тем паче что чувствуешь себя виноватым. Мегера сдюжит, но только в том случае, если не будет отягощена твоей виной и печалью. И сознанием того, что ты лишился зрения, пытаясь ее спасти.

Креслин открывает рот, но Лидия, не дав ему вымолвить и слова, продолжает:

– Да, я знаю, что ты спасал не ее одну, но и Клерриса, и Хайела... Да и себя самого. Но она чувствует это иначе. Я вот тоже не могу не думать о том, что ты спасал Клерриса. Понимаешь?

Он кивает.

– Мне нужно вернуться к Мегере, – продолжает Лидия. – А к тебе у меня просьба: постарайся и при встречах с ней, и даже оставаясь в одиночестве, быть – не притворяться, а по-настоящему ЧУВСТВОВАТЬ себя – веселым, бодрым и уверенным в будущем. Ты понимаешь? – снова спрашивает Лидия.

– Да, достойнейшая целительница.

– Очень хорошо.

Оставив дверь открытой, она быстрыми шагами удаляется в спальню Мегеры, не преминув пробормотать по пути «Мужчины!» и фыркнуть.

Сняв сапоги, Креслин растягивается на постели, и глаза его закрываются куда быстрее, чем он мог ожидать. И это при том, что лишь недавно миновал полдень.

CXLII

Осторожно опустившись на колени, Креслин трогает влажную почву вокруг саженца, а потом касается черенка, которому предстоит стать стволом могучего черного дуба. Спокойствие гармонии перетекает с его пальцев к маленькому деревцу, нуждающемуся в защите в преддверии надвигающейся зимы.

Юноша встает и, ощущая на щеках влажное дуновение морского бриза, направляется к террасе. На ходу он прислушивается к шелесту прибоя, надеясь услышать перестук копыт Касмы, а потом и твердые шаги Мегеры. Сам он в цитадель не спешит. Все, что он сейчас может, это размышлять и принимать решения, а этим можно заниматься и в Чертоге.

Некоторое время до его слуха доносятся лишь плеск волн да стук посуды – Алдония возится на кухне. Он садится на ограду террасы, хотя уже не надеется погреться на солнышке: небо затянуто облаками, несущими осенние дожди.

С дороги и впрямь слышится топот копыт, но это не Касма, да и приближение Мегеры юноша ощутил бы издалека. Тем не менее Креслин поднимается и спешит к коновязи, где должен спешиться всадник.

– Регент Креслин.

Попытавшись опознать по вроде бы знакомому голосу человека, которого не видит, он в конце концов вздыхает и обволакивает гостя ближними к Чертогу воздушными потоками. Это удается – оставаясь лишенным зрения, Креслин восстановил способность внутреннего видения, во всяком случае, по отношению к ближним объектам. Но пока любое подобное усилие стоит ему головной боли.

«...ты не должен...»

Торкейл молча ждет, когда Креслин заговорит. Юноша отпускает воздушные струи, и боль тут же прекращается. Мегера находится в цитадели, но ему немедленно передается ее облегчение.

– Я тебя слушаю, Торкейл.

– Военачальники велели передать тебе, что у Края Земли пришвартовались два корабля из Сарроннина.

– Что им нужно?

– Они покорнейше просят кого-либо из соправителей удостоить их аудиенции. Ими доставлены – надо же, как скоро! – припасы, обещанные тираном весной прошлого года. И более того... сундук с монетами – в качестве запоздалого свадебного подарка.

Креслин хмыкает:

– Я так полагаю, суб-тиран не слишком удивилась.

– Она рассмеялась, милостивый господин. И сказала: «Для того, чтобы Риес... тиран заплатила все свои долги, потребовалось всего-навсего вывернуть мир наизнанку».

– Я встречусь с ними, но не здесь. Мы с Мегерой примем их в цитадели.

– Но...

– Милостивая госпожа, несомненно, примет щедрый дар и выскажет благодарность тирану, – с этими словами Креслин поворачивается, уверенно шагает к конюшне и, несмотря на слепоту, седлает Волу гораздо быстрее, чем еще совсем недавно, хотя это требующее особой сосредоточенности занятие оборачивается легкой пульсацией боли в висках.

Торкейл дожидается регента в седле, на дороге у Черного Чертога. Ниже по склону недавно попавшие в плен хаморианцы мостят камнем дорогу между Краем Земли и Чертогом.

Слышен и стук молотов каменотесов, но источник этого звука не на дороге, а южнее, где хаморианцы из числа участников первого налета – более не пленники, а свободные ремесленники, – возводят просторный дом, предназначенный для Хайела с Шиерой. При мысли о них Креслин улыбается: вот уж кто прямо-таки создан друг для друга. На свой лад они связаны между собой чуть ли не так же, как он с Мегерой.

– Сарроннинские гости давно пожаловали?

– Совсем недавно; когда я уходил, они еще не начали разгрузку. Милостивая госпожа потребовала, чтобы я немедленно нашел тебя.

– А теперь нам нужно будет найти ее.

Впрочем, последнее удается быстро: Мегера дожидается его в дверях цитадели.

– Быстро ты появился, – замечает она.

– Слепой – еще не значит медлительный. Во всяком случае, очень медлительный. Я вполне в состоянии воспринимать окружающее, правда, только вблизи. Если тянусь дальше, чем на несколько локтей, мне становится больно.

– Знаю.

– Прости. Как решим – взойдем на сарроннинский корабль или примем послов здесь? – он поворачивается к жене, как будто может ее видеть.

– Я подумала: пусть они сначала предстанут перед нами в цитадели, а потом мы сможем и посетить их корабль.

– Тебе ясно? Передашь наше приглашение? – говорит Креслин Торкейлу.

– Да, милостивый господин. Когда прикажешь?

– Почему бы и не сейчас?

Откланявшись, Торкейл удаляется.

– А там, на корабле... ты как, справишься? Я имею в виду... – нерешительно бормочет Мегера.

– Не бойся, все будет хорошо. Ближнее пространство я ощущаю, да и ты можешь находиться рядом. Льнуть ко мне, как подобает покорной восточной жене.

– Рядом буду, а чтоб льнула... не дождешься!

Креслин смеется.

– Ты... ты нарочно это сказал... чтобы... чтобы... ты по-прежнему невозможен.

– Так ведь это слепотой не излечивается, – слышится голос поднимающейся по ступеням крыльца Лидии. – Я тут подслушала конец вашего разговора и хочу спросить: где будете принимать послов?

– Думаю, принимать будем все вшестером, в нашей совещательной комнате, – говорит Креслин.

– А она... подходит?

– Честно говоря, не знаю, и уж не меня об этом спрашивать.

– Да ладно изображать слепенького бедняжку, – откликается Лидия с едва заметной улыбкой.

– Я не в том смысле. Но мне и вправду не приходило в голову к ней особо присматриваться, а теперь, ослепнув, я попросту не помню, как она выглядит.

– О-о-о-о!

– Удивляться нечему, – в голосе Креслина слышится легкая усмешка, – то, что воспринимается как само собой разумеющееся, не очень-то привлекает внимание.

– Я велю дежурным стражам принести туда несколько стульев и закуски, – говорит Мегера.

– Мы лишь недавно покончили с торговой войной, поэтому, уверен, они не поставят нам в вину то, что стол у нас не столь богат, как у твоей сестры. Хотя, по правде сказать, мне не больно-то хотелось бы снова угоститься вашим сарроннинским жарким...

– Суженый... – Мегера не договаривает и только вздыхает. – Ладно, через минуточку я вернусь.

Креслин прислушивается к ее удаляющимся шагам.

– И почему, хотелось бы знать, вы всегда друг друга подначиваете? – говорит Лидия.

– Да потому, – отвечает Креслин, – что ни я, ни она не хотим признаваться в том, насколько друг от друга зависим.

Наступает молчание. Спустя секунду целительница виновато бормочет:

– Прости. Я кивнула, а у тебя был такой внимательный вид, что я совсем позабыла о твоей слепоте.

– Спасибо. К этому нужно привыкнуть, но я сомневаюсь, что мне удастся. У меня часто бывает такой вид, потому что раньше я мог видеть в полной темноте и порой непроизвольно пытаюсь... – он облизывает губы, когда перед его мысленным взором мелькает образ Мегеры. – Только потери заставляют по-настоящему понять, что ты имел.

– Ты и сейчас имеешь куда больше, чем подавляющее большинство людей, – указывает Лидия без особого сочувствия в голосе.

– Думаю, нам пора наверх, – пробежав пальцами по каменной стене, Креслин начинает подниматься по ступеням и на середине лестничного пролета слышит голос Мегеры.

– ...Нет, не те... несите другие стулья, получше. В конце концов, они же послы.

Усмехнувшись, Креслин направляется к комнате для совещаний.

Сарроннинцы не заставляют себя ждать.

– Позвольте представить почетного советника тирана и посла Сарроннина на Отшельничьем острове Фревию Арминц, а также второго посла Лексу Валхелба, – звонко провозглашает паж.

Шестеро представителей Отшельничьего встают; Креслин лишь на долю секунды позже остальных.

– Мы рады приветствовать вас, – звучат в наступившей тишине его слова, – и хотя, как сами можете видеть, – он обводит жестом комнату, – оказать вам достойный прием, сопоставимый с великолепием Сарроннина, Отшельничий пока не может, позвольте заверить достойнейшее посольство в нашем неизменном стремлении к миру и дружбе. И поскольку, – тут Креслин изображает ухмылку, – на этом мой скудный запас торжественных слов иссякает – во имя Тьмы, сядем.

С этими словами он следует собственному предложению.

– Милостивый господин, милостивая госпожа, мы должны вручить вам некоторые бумаги.

– Их примет суб-тиран, – отвечает Креслин, – ибо она более сведуща в подобных вопросах.

– Но прежде всего, – вступает в разговор Мегера, – позвольте предложить небольшое угощение.

Фраза еще не отзвучала, а на пороге появляются два стража с подносами. На одном из них графин и кубки, а на другом, побольше, – сыр и фрукты.

Расставленные перед гостями стеклянные кубки наполняют жидкостью, имеющей, как знает немало потрудившийся над изготовлением этого бренди Креслин, цвет прозрачного зеленого стекла и вкус пламени.

– Предлагаю тост за наших гостей! – высоко подняв кубок, Креслин направляет чувства к Мегере, дожидаясь, когда она последует его примеру.

– За наших гостей! – вторит ему жена. Все пьют.

– Это... весьма своеобразно... – выдыхает Фревия после первого глотка.

– Возможно, наше питье лучше пошло бы под ваше несравненное жаркое, – говорит Креслин. – Жаль, что у нас нет блюд сарроннинской кухни, однако мы будем более чем счастливы послать немного нашего зеленого бренди в подарок Риессе.

– Да, – подхватывает Мегера. – Моя сестра тиран ценит своеобразие.

– О, если вы найдете возможным...

– Мы почтем за счастье.

– Кажется, речь заходила о документах? – вежливо напоминает Мегера.

– Ах да, милостивая госпожа. Милостивая госпожа тиран поручила нам предложить вашему вниманию проект договора о дружбе между Сарроннином и Отшельничьим, включающий торговые гарантии...

Потягивая бренди крохотными глоточками, Креслин прислушивается к монотонному чтению Фревии.

«...и просим принять грузы, доставленные Алдроной и „Миратрором“ в ознаменование союза и в знак почтения к милостивым господам регентам...»

– ...которые ухитрились выжить, – шепчет Мегера.

«...надеемся также, что краткое посещение вами наших судов позволит...»

– ...всем и каждому узнать о том, что мы, дьяволы Восточного Океана, действительно существуем... – добавляет Мегера, разумеется, снова шепотом.

– Перестань, – тихонько увещевает ее Креслин, – она предлагает то, что вынуждена, а тебе лучше принять это с улыбкой.

– О, мы...

– Прошу прощения, милостивый господин?

– Мы высоко ценим щедрость тирана, Фревия, – с вкрадчивой любезностью говорит Креслин. – И рассмотрим ее предложения самым тщательным образом, хотя сразу должны сказать, что являемся безусловными сторонниками свободы торговли, – он встает, желая положить конец пустой церемонии и зная, что Мегера следует его примеру. – А сейчас, поскольку вы, несомненно, устали с дороги, мы не смеем злоупотреблять вашей учтивостью и более вас не задерживаем.

– Последний вопрос, милостивый господин. Ходят слухи...

Креслин не может удержаться от улыбки.

– Слухов ходит много. Предположим... Впрочем, это неважно. Позвольте мне рассеять некоторые из них. Ни я, ни Мегера не собираемся предъявлять права на Монтгрен, да это и невозможно, ибо там господствуют бронзовые клинки и Белая магия Фэрхэвена. Кроме того, с признанием права Отшельничьего на самостоятельное существование и восстановлением свободной торговли, мы не считаем нужным прибегать к помощи штормов. Хотя, в случае враждебных посягательств, оставляем за собой право...

– Сарроннин, вне всякого сомнения, далек от подобных посягательств, – заверяет посол, – но мы имели в виду иной слух...

Креслин касается ветров и приводит воздух в комнате в движение, хотя и знает, что за это придется заплатить головной болью.

– Я не отказался и от ветров, – говорит он.

– Э... да, мы поняли... но есть еще одно...

– Я отказался от использования клинка, но здесь, – следует кивок в сторону Шиеры, – найдутся обученные так же, как я, и имеющие гораздо больший опыт. Недавние события показали, что военное дело лучше оставить настоящим профессионалам.

– У вас есть еще вопросы? – спрашивает Мегера ледяным тоном, хотя и ее, и Креслина подташнивает оттого, что ответ им известен.

– Э... не... не насчет слухов, милостивая госпожа.

– Дело в том, – вступает второй посол, – что тиран поручила нам разузнать о возможности закупки некоторых товаров, таких, как пряности. А после вашего тоста я пришла к выводу, что она могла бы заинтересоваться и поставками вашего зеленого бренди.

– Мы все обдумаем и постараемся решить ко взаимному удовольствию, – говорит Креслин, глотая усмешку. – А сейчас желаем вам всего доброго.

– Ты!.. – бросается на мужа Мегера, стоит послам уйти. – Да ты... ты вел себя хуже, чем Риесса.

– Вот уж не думал, что тебе это не понравится.

– Как бы то ни было, – встревает Лидия, – а выступил он удачно. Вроде и учтиво, и страху нагнал.

– Когда мы посетим их корабли?

– Я бы предложил не тянуть, – говорит Хайел. – Если, конечно, вы не хотите заставить их несколько дней подождать да понервничать.

– Давайте не откладывать дело в долгий ящик. Они не начнут разгрузку до нашего визита, а кое-кому из нас уже обрыдла кукурузная мука.

CXLIII

Креслин и Мегера спускаются по лишенным перил сходням. Он шагает так уверенно, что решительно невозможно догадаться, чего это ему стоит.

«...не больно-то похож на слепого...»

«...заткнись, идиот! Говорят, он умеет слышать любой шепот. Даже вчерашние сплетни!..»

Ну, как тут выдержать! Дойдя до пристани, Креслин оборачивается к кораблю и кричит:

– Не вчерашние, болваны! Только сегодняшние!

С борта слышится:

«...ох, ничего себе...»

«...говорил же я тебе, дураку...»

– Перестань дурачиться! – шипит на мужа Мегера. Бочком, мимо подвод и стражей, прибывших для разгрузки, Креслин протискивается к восточной оконечности старой пристани, на ходу объясняя:

– Это не повредит, раз уж кто-то проговорился им насчет моей слепоты. Потому как если никто не проболтался, значит, она бросается в глаза.

– Понимаю, но все равно...

– И вообще, какое это имеет значение, если они по-прежнему верят в мою способность управлять ветрами?

– Возможно, и никакого.

– Тем паче что ежели приспичит, ты и сама сможешь устроить вполне приличную бурю.

– Им это неизвестно, и сомневаюсь, что моей сестрице следовало бы об этом знать.

– Она уже знает, – говорит Креслин, огибая запряженного коня. – Белые это проведали, и она, надо думать, тоже. Таким же способом, – уже направляясь к конюшне гостиницы, он со смехом добавляет: – Разве не ясно, что весь этот груз предназначен не мне, а тебе? Тебя Риесса опасается куда больше, чем меня.

– Это печально.

– Знаю.

– Так или иначе мое приданое – или, говоря иначе, свадебный подарок – преподнесено лишь потому, что она нас боится.

Добавить к сказанному нечего. К тому же от длительного напряжения, позволявшего Креслину не потерять равновесие и сохранить ориентацию, у него разболелась голова. Он приноравливает шаги к шагам Мегеры и молчит. Они садятся в седла и отправляются в цитадель.

С северо-запада тянет влагой и прохладой. Касма и Вола, цокая по камням копытами, везут регентов в мощеный внутренний двор.

Спешившись, Креслин идет первым, ибо хорошо помнит каждую ступеньку лестницы, ведущей в совещательную палату. Там регентов дожидаются Клеррис, Лидия, Хайел и Шиера.

– Как прошел визит? – спрашивает Шиера. Регенты садятся. Мегера отвечает:

– Они вели себя с подобающим почтением. Предлагали показать все – или почти все, – чем набиты их трюмы, но мы любезно отказались, сказав, что верим им на слово.

– Думаю, это заставило их понервничать еще больше, – усмехается Шиера.

– У меня сложилось такое же впечатление.

– Ну, это послужит славным дополнением к представлению о могущественных и таинственных регентах.

– Не нужно нам здесь никаких регентов, герцогов, тиранов и тому подобного, – заявляет Креслин, качая головой. Темнота вокруг, похоже, начинает кружиться. – Будет больше проку, если мы останемся Советом. Вместе у нас все получалось куда лучше.

– Но только потому, что возглавлял наш Совет ты, – указывает Шиера.

– Чепуха! Любой из вас мог бы справиться лучше.

– Извини, но вот тут я с тобой категорически не согласен, – заявляет Клеррис не без раздражения в голосе. – Категорически. Совет – дело хорошее, но только во главе с тобой или с Мегерой.

– Прекрасно. Вот пусть Мегера и возглавляет: уж она-то всяко подходит для такого дела лучше меня, – ощутив, как скручиваются внутренности, Креслин понимает, что это ощущение передалось ему от Мегеры.

– Не обессудь, суженый, но я не согласна.

Креслин поджимает губы и молчит, предоставив ей возможность высказаться.

– Спасибо, – говорит она. – Я исхожу из следующих соображений. Во-первых, нравится тебе это или нет, большинство народов отнюдь не привержено Преданию. Во-вторых, наличие Совета, состоящего наполовину из женщин, устроит Сарроннин и Южный Оплот. В-третьих, это ты, а не кто-то другой, являешься прославленным и грозным Магом-Буреносцем, потопившим в одиночку несколько флотилий. В-третьих, если Совет возглавишь не ты, это создаст почву для слухов насчет того, что либо ты совсем плох, либо этот Совет – просто фикция.

– А если я встану во главе, так они решат, будто этот Совет – не более чем фарс.

– Его будут считать совещательным органом при твоей особе, а вовсе не фикцией и не фарсом, – замечает Лидия.

– Что позволит Совету решить вопрос о преемственности власти, если...

Креслин и Мегера одновременно кивают, не дав Клеррису договорить. Совершенно очевидно, что ни один из них не переживет другого.

– Итак, суженый, – улыбается Мегера, – верховенствовать в Совете придется тебе.

– Замечательно. Слепому самое место в поводырях.

– Для мага это не столь уж важно, тем паче что ты держишься вовсе не слепцом.

– За исключением того, что мне уже не взяться за меч.

– Сомневаюсь, чтобы у тебя возникла такая необходимость, – сухо роняет Лидия.

Креслин борется с неожиданным приступом головокружения – не своим, а Мегеры. Правда, приступ быстро проходит, но сменяется другими неприятными ощущениями – неуверенностью, стремлением поскорее покончить с делами...

– Кто еще войдет в Совет? – решается спросить Хайел.

– Пока хватит и нас шестерых. А других мы можем привлекать, когда будут требоваться их познания.

– Вот видишь, все-то ты знаешь. Уверена, во главе Совета лучше всего стоять тебе.

«...во всяком случае, номинально...»

Креслин вздыхает. Слепой ты, зрячий, а кое-что не меняется никогда.

CXLIV

К востоку от Черного Чертога слышится мягкий плеск набегающих на песок у подножия утеса волн. Лицо ласкает прохладный, напоенный влагой ночного дождя ветер.

Ограды Креслин не видит, но обостренные чувства подсказывают ему, где она находится, и он садится на уложенные его руками камни, подставив лоб лучам восходящего солнца. Однако увидеть светило ему не дано, и потому юноша, не открывая глаз, прислушивается к звукам моря.

Пронзительный крик кружащей над побережьем чайки заставляет его поежиться. Лишний шум ни к чему, ибо Мегера еще спит, а сон очень нужен – и ей, и их дочери, которую она носит.

К чайке присоединяется другая, но крики становятся тише, по мере того как обе улетают все дальше. Ветерок стихает, но и солнышко перестает пригревать, скрывшись за приплывшими с запада облаками.

Потом поднимается новый ветер, холоднее недавнего. Он предвещает дождь, который, как знает Креслин, прольется попозже днем.

– Суженый!

Мегера подходит, осторожно ступая по влажным камням и держа в руках какой-то предмет – довольно большой, но чтобы разобрать, какой именно, чувства Креслина недостаточно остры.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.

– Чуточку усталой, но Алдония говорит, что это нормально, – она садится рядом, аккуратно положив свою ношу неподалеку. – Какой прекрасный...

«...прости... какая же я дура...»

– Ничего. День и вправду прекрасный – это под силу определить даже мне. Воздух свежий, бодрящий, а пока не наползли тучи, я даже грелся на солнышке.

– Можешь ты кое-что для меня сделать?

– Что? – хмурится Креслин. – Конечно, одеваюсь я сам и даже ухитряюсь ходить не падая, но чтобы СДЕЛАТЬ...

– Креслин!

«...хватит!.. перестань себя жалеть...»

Знакомая резкость непроизнесенных слов – как это все-таки на нее похоже! – вызывает у него улыбку.

– Ладно. Попробую не жалеть. Если получится.

– На, попытайся... – она вкладывает что-то ему в руки, и он с удивлением узнает гитару.

– Но...

– Для этого ведь не нужно видеть.

«И правда», – думает Креслин, касаясь пальцами струн. Почему он так долго избегал музыки?

– У тебя были на то причины, но сейчас не стоит об этом вспоминать. Просто сыграй и спой мне песню. Любую песню.

«...пожалуйста...»

Боль в ее голосе режет его сердце. Креслин нашаривает гриф и берет первый аккорд.

Когда Креслин умолкает, безмолвствует и Мегера, но он чувствует, что согрел ее, а потому снова касается струн:

Когда песня стихает, а пальцы отпускают струны, перед ним, на фоне пушистых облаков, кое-где прорванных пятнами зеленоватой голубизны неба, четко вырисовываются очертания гостевого дома. Спустя мгновение вокруг снова смыкается тьма. Ему не было явлено Башен Заката или иных величественных видений, просто каменный гостевой дом, облака и небо.

– Сумел ли я?.. – бормочет он, осторожно прислоняя гитару к стене.

– Любимый... – теплая, нежная рука Мегеры ложится на его запястье. – Ноты, – продолжает она, – они... БЫЛИ ЗОЛОТЫМИ...

Она обнимает его, и некоторое время они сидят молча.

– Это видение, да? – говорит он наконец. – Как бы я хотел взглянуть на тебя в тот миг...

– То было не видение.

Креслин глубоко вздыхает.

– Лидия оказалась права, да? Насчет невозможности управляться не только с магическим, но и физическим хаосом? Помнишь, ты спрашивала, как это я, Черный, и вдруг могу убивать людей клинком? Кажется, больше я этого уже не могу. Верно?

– Верно, – тихо отвечает она.

– И никогда не смогу, даже если ко мне вернется зрение. Как не смогу призывать ветра для иных целей, кроме утверждения гармонии.

– Лидия так не думает.

Он смеется, и в его смехе радость мешается с горечью.

– Значит... чтобы снова увидеть тебя, чтобы рассеять тьму... Для этого ты принесла гитару?

Она кивает.

Креслин снова тянется к музыкальному инструменту, но не успевает коснуться грифа, когда Мегера произносит:

– Любимый...

Неловко она касается губами его губ. На миг отстранившись, он встает и привлекает ее к себе. Облака расступаются, и волны накатывают на песок, и солнце – пока что невидимое для Креслина – освещает этих двоих, которых уже трое... но которые составляют единое целое.