Башня - два

Глава 1

В ночи монотонно скреблось, словно компьютер вздумал на досуге заняться дефрагментацией небесного диска. Каблучки стучали громко, чересчур громко, а из-за черных деревьев в ее спину смотрели страшные желтые глаза.

Юлия все ускоряла шаг. Дальше будет фонарь, затем дорожка пройдет под окнами элитного дома, там улица залита светом как посыпана золотым песком, на крыльце охранник из частного агентства, она всякий раз чувствует его раздевающий взгляд, но у него пистолет, пусть смотрит, хоть как-то, да охраняет…

Когда элитный дом уплыл за спину, каблучки застучали еще громче. И чаще. А вот ее подруга Эмма в полночь выходит гулять одна-одинешенька… не считая Рея, могучего и веселого боксерчика, что носится по кустам, ревниво проверяя следы других псов. Завидя одиноко бредущую девушку, всякий искатель приключений тут же переходит на ее сторону, уже предвкушая всякое и очень разное. Но не успевает раскрыть рот, как из кустов выныривает пес, похожий на сержанта спецвойск: молодцеватый, с широкой грудью и могучими челюстями. И бедолага, у которого сразу все на нуле, под подозрительным взглядом готового к бою зверя лепечет что-то вроде как пройти в библиотеку, после чего с мокрыми штанами удаляется.

Все-таки этот шейпинг чересчур поздно. Знакомые наперебой предлагают щенков, но у нее сразу слезы и щем в сердце: их жизнь, оказывается, так коротка! Хватит, наревелась в прошлый раз, когда уходила из жизни ее верная Зита, а она, беспомощная, исходила плачем, но ничего не могла поделать…

Оставалось только проскочить под темной аркой, а там до ее подъезда рукой подать…

Она помнила, что с ее ростом и развитым плечевым поясом выглядит внушительно, или, как теперь говорят сопляки, круто. В летнюю жару она предпочитала маечку, что подчеркивает и ее идеальную грудь, для которой не нужны никакие лифчики, и блестящие плечи, сильные и здоровые плечи спортсменки. Ее принимали то за известную пловчиху — это у них обычно так развит плечевой пояс, — то за лыжницу-рекордсменку. Вся ее фигура дышит силой, только она сама знает, что за ее рост и крепкое тело нужно поблагодарить папу и маму да еще чуть-чуть модный шейпинг, на который ходит всего лишь из-за тщетной надежды отыскать подруг почище, чем пьяные бабы из ее подъезда.

Навстречу мощно запахло отбросами. Там, по ту сторону арки, мусорные баки, настолько переполненные, что их почти не видно под грудами гниющего под жарким солнцем, а сейчас — в перегретом воздухе, мусора. Там часто роются бомжи, постоянно — вороны, безбоязненно шныряют толстые, как дикобразы, крысы, а собачники берут собак на короткий поводок и проводят опасное место бегом, как по краю минного поля.

Запахом гнили пропиталась даже кирпичная кладка, Юлия сжалась, в тысячный раз спрашивая себя, почему не поменяет квартиру на другой район…

Прямо в лицо потянуло горьким смрадным дымком: кто-то поджег мусор. Этот дымный смрад заползает и в окна, доводя ее до исступления жаркими ночами, когда закрыть дверь на балкон — самоубийство…

Из темноты арки навстречу вышел парнишка. Худой, прыщавый, с нагло-голодным выражением созревающего подростка. Такими брезгуют одноклассницы, таких не замечают девчонки на улице. Юлия перевела дыхание, этого она одним пальцем перебьет, но сердце тут же тревожно сжалось.

За сопляком еще двое. И еще. Пятым неспешно выдвинулся явно вожак, высокий и наглый парень с красивым породистым лицом. Мускулистые руки оттопырены, изображает геркулеса. Все встали полукругом, загораживая вход.

Юлия невольно замедлила шаг, повернуть и бежать — глупо, на высоких каблучках не побегаешь, догонят сразу.

— В чем дело? — спросила она враждебно.

Все молчали, она чувствовала, как они раздевают ее глазами и уже мысленно начинают проделывать то, что собираются сделать наяву. Вожак сказал медленно:

— А ты сочная телка. Ладно, раздевайся.

— Что? — спросила она неверяще.

— Жарко, — объяснил он. — Тебе разве не хочется побыть голой среди мужчин?.. По глазам вижу, хочется.

— Ах ты, сволочь, — вырвалось у нее. — Ты что о себе думаешь?

— Кричать будешь? — поинтересовался он лениво. — Давай… Менты ходят там, где фонарей побольше. А здесь темно. Сюда не заглянут, страшно.

— Только попробуй, — сказала она. — Я тебя, сволочь, уничтожу…

Его взгляд внезапно ушел с ее лица. Юлия услышала, как за спиной слева зашелестели листья. На асфальтовую дорожку, прямо из кустов, явно сокращая дорогу, вышел мужчина в легкой майке, выпущенной поверх пояса, и в потрепанных джинсах. Высокий, сухощавый, волосы темные, хотя в отблеске фонаря на миг показались Юлии почти багровыми. Лицо неестественно бледное, даже в этом свете бледное. Он на ходу потирал ладонью правый бок, словно успокаивал ушибленную печень.

Все молча смотрели, как он примиряюще вскинул руки:

— Тихо-тихо, ребята. Не нужно так вот… с женщиной.

Голос его звучал ровно, однако Юлии почудились нотки сильнейшей усталости. Похоже, вожак тоже уловил, что незнакомец бредет домой либо с перепоя, либо долго доказывал какой-то знойной и раскрепощенной, без комплексов, что он мужчина в полном соку.

Подростки смотрели на незнакомца трусливо-нагло-вызывающе, на своего вожака

— с ожиданием. Положение вождя обязывает, тот бросил насмешливо:

— Уж не ты ли вступишься, мужик?

Незнакомец с усилием засмеялся:

— Ребята, вы делаете большую ошибку. А риск того не стоит.

Те заговорили между собой, она видела, как все начали оглядываться по сторонам, но улица, как назло, пуста. А если вдали в самом деле промелькнула тень, то всякий, завидя группу мужчин, спешит убраться подальше.

Вожак растянул рот в хищной усмешке:

— Риск? Не ты ли такая круть?

Незнакомый мужчина покачал головой:

— Ребята… Драться стоит лишь с теми, кого знаете. А я — незнакомый… Вы же не знаете, кто я, что могу, есть ли у меня в кармане пистолет, стоит ли за мной кто-то… Но если готовы на такой риск, тогда флаг в руки и барабан без палочек.

Он вздохнул, но Юлия при всей его усталости, даже чего-то похожего на изнеможение, все равно не чувствовала в нем ни капли страха, ни даже простой неуверенности. Говорил по-отечески, устало и снисходительно, словно эти пятеро верзил были детьми из детского сада.

Вожак угрюмо изучал его из-под низких надбровных дуг. Замочить мужика нетрудно, хотя и глупо мочить просто так, без выгоды. Даже ради девки, каких пруд пруди. Но хоть замочи, хоть просто по роже дай — это же проклятая Москва, не родная Пермь…

Замухрышка в рваных джинсах может оказаться школьным приятелем министра или банкира, а те по старой дружбе могут прислать войско ментов, что из-под земли достанут, искалечат по дороге, все зубы вышибут, а потом продажные судьи вышку припаяют…

Он тяжело вздохнул, принимая решение:

— Да пошел ты…

Но не сказал куда, в мужике в самом деле чувствуется сила и уверенность. Если сам ноль, то, может быть, с начальником охраны президента в одной песочнице домики строил. Задень самолюбие, а при бабах все нервные — вовек на аптеку работать будешь. Если выживешь.

Юлия ощутила, как незнакомец взял ее под локоть. Его пальцы были теплыми и твердыми, словно она оперлась о спинку родного дивана.

Голос прозвучал дружески:

— Я вас проведу вон до того угла… Дальше светло. Насчет милиции, боюсь, он прав.

Хулиганы невольно расступились, Юлия прошла гордо, вскинув носик, не только не выказывая страха, а еще и утопила их в море презрения. Они ворчали за спиной, но незнакомец шел спокойно, от его пальцев по ее локтю разливалось странное успокаивающее тепло.

Сердясь на себя за страх, она сказала с некоторым сарказмом:

— Это и есть современное рыцарство? Напугали бедных хулиганов связями в верхах?

Под уличным фонарем ей можно было дать как восемнадцать лет, так и двадцать восемь, но она ощутила, что он как будто в паспорт посмотрел: ей двадцать один год и три месяца. Сегодня на занятии шейпингом потеряла не меньше двух кэгэ, но недотраченная сила выплескивается у нее даже из ушей, в каждом движении сквозит звериная жажда выжить в этом страшном, неуютном мире, и не всякий за ее вызывающим видом рассмотрит испуганного зайчика с дрожащими лапками.

Он пожал плечами:

— А что бы вы хотели?

— Ну, показали бы им два-три приема из восточных единоборств. Разбросали бы, а я бы в порыве страсти бросилась вам на шею!.. Ладно, простите за глупую болтовню. Я все еще дрожу? Перетрусила так, что… Не обращайте на мой тон внимания!

Не очень-то ты и перетрусила, — было в его глазах. Хотя перетрусить надо было. Народ в этом регионе планеты озверел…

— Да я и не обращаю, — ответил он с оскорбительным равнодушием. — А восточные единоборства — глупость. Их рекламируют те, кто зарабатывает на этом. Боевое самбо куда опаснее. Вот мы и пришли.

Он отпустил ее локоть, отступил на шаг, она вскрикнула:

— Вы что, так и собираетесь уйти?

— Дальше светло, — ответил он, взгляд его стал отстраненным. — Вон такси снуют. Не частники, государственные… Безопасные.

— Нет, — сказала она лихорадочно. — Вы видите, я все еще дрожу? В любом случае вы спасли меня из лап жутких бандитов. У них кавказские рожи, не заметили? Кавказее не бывает. Вы просто обязаны проводить хотя бы до подъезда!

Она не отвела взгляд, чтобы он прочел все, что она хотела сказать. Даже в самое раскрепощенное время не все говорится вслух. По крайней мере, не все женщины говорят. Она все еще не из тех, кто говорит открытым текстом, хотя феминистка до мозга костей и ненавидит всех этих male-pigs.

Вечерами она читала женские романы, издевалась над ними, выбрасывала в мусор, но через пару дней снова покупала это слюнявое чтиво и погружалась в мир, где вот она, красивая и бедненькая, идет себе тихонько, а к ней подходит таинственный незнакомец… Сперва, ессно, пикируются, всякие милые недоразумения, он оказывается наследным герцогом… нет, лучше наследным принцем дальнего султаната… ессно, получившим образование в Оксфорде, но в то же время богатым, воспитанным и с ног до головы экзотичным…

Она судорожно перевела дух. Увы, эти миры существуют только в дамских романах. И только там загадочные незнакомцы, увлекательные приключения, судьбы мира… А здесь, как говорят умудренные идеологи, надо находить романтику в обыденном.

Над крыльцом горел свет, сам подъезд освещен ярко. Юлия сумела наконец рассмотреть незнакомца. Не просто высок — огромен! В дверь придется входить боком, чтобы не поцарапать плечи. Чтобы смотреть ему в лицо, приходится задирать голову, от этого движения ее спина становится ровной, грудь приподнимается, а что особенно приятно, так это то, что полностью исчезают небольшие такие жировые валики с боков…

Показалось, верно, рыжий, чуть ли не красный, а глаза удивительно зеленые, яркие. Лицо худое, резкое, нижняя челюсть выдвинута, скулы высокие, возле губ твердые складки. В прошлом веке, когда был спрос на мужественных мужчин, он считался бы красивым, даже очень красивым. Но сейчас в моде слащавые женоподобные хлюпики, обязательно толстенькие и с животиками, это называется быть самим собой… Правда, слишком бледен. Либо болен, либо… либо все-таки такой же, как и она: внешность циркового борца, а внутри закомплексованный интеллигент, что боится темноты и начальника.

Она вздрогнула, его зеленые глаза тоже взглянули в упор. Она чувствовала себя так, словно он просветил ее насквозь рентгеновскими лучами.

Сбоку стукнуло, это дверцы лифта медленно поползли в стороны. Незнакомец пропустил Юлию вперед. Его слегка качнуло, а когда он ступил следом, ей показалось, что в тесной кабинке совсем нет места.

— Меня зовут Олег, — проговорил он чуть охрипшим голосом.

Ей почудилась в его тоне снисходительность, сразу рассердилась, хотя ноги стали слабыми, захотелось прижаться к его сильному телу, отчего рассердилась еще больше. Сильные женщины, а она не просто сильная, она — железо, не должны выказывать даже слабого проблеска интереса при виде особей этого некогда сильного пола, если верить пыльным классикам.

— Юлия, — ответила она. — Можно без отчества.

Он стоял спиной к пульту, Юлия все смотрела в его необычное лицо, и ее палец только с третьей попытки угодил в нужную кнопку. Лифт дернулся, пошел вперед… и тут же остановился. Она смутно удивилась, даже решила, что промахнулась, но за решеткой в самом деле уже стена ее площадки.

Надо взять себя в руки, — решила со смятением. — Меня ведь называют законченной феминисткой! Что это раскисла…

Коридор, естественно, заставлен всякой дрянью, старыми шкафами, сундуками и ящиками, но одолели благополучно. Юлия сумела совладать с замком, распахнула дверь:

— Прошу. Собаки нет.

— Зря, — сказал он почему-то грустно.

— Да, сейчас время опасное…

— Да нет, вообще без них грустно.

Щелкнул выключатель, оба прищурились от яркого света. Просторная прихожая, через открытую дверь видна другая комната. Юлия видела, как гость мазнул скользящим взглядом по ее квартире, и поняла, что он увидел все, все понял, все узнал по расстановке вещей, мебели.

А она с порога скользнула взглядом по зеркалу, быстрым и всеохватывающим, как вроде бы могут только шпионы, но на самом деле так ежедневно помногу раз проделывают все женщины, когда встречают на улице другую, одетую лучше или с прической поярче. Сейчас она вроде бы и не смотрелась в зеркало, но перед глазами отпечаталась не просто хорошенькая мордашка, а лицо умной и элегантной женщины, которой бы родиться на пару веков раньше, когда рыцари, мушкетеры, дуэли и турниры в ее честь, а она, красивая и надменная, выходит из кареты…

Ее серые строгие глаза под высокими тонкими дугами бровей смотрят строго и оценивающе. Прямой тонкий нос, аристократический, такие же красиво очерченные губы, не слишком толстые и пухлые, как у простолюдинки, а именно строгие и одухотворенные, и только где-то очень глубоко чувственные, что заменено сейчас гадким словом сексуальные, но на такой глубине, куда этим male-pigs не заглянуть.

Приподнятые скулы, выступающий подбородок. Небольшая родинка на правой скуле, которую все не удается оценить: украшает ли, придавая пикантность ее академическому облику, или же портит?

Глава 2

Как всякий человек этого века, она, не глядя, сразу же ухватила пультик, телевизор с хлопком включился, только потом повесила сумочку, сбросила туфли.

Ее однокомнатная, перестроенная собственными силами, выглядела достаточно просторно: перегородку между кухней и комнаткой убрала, теперь кухня получилась почти европейских габаритов. Правда, куда-то делась ее единственная комната…

По экрану пошли скакать клоуны, Юлия приглушила звук, повела рукой:

— Устраивайся!.. В холодильнике есть пиво, соки, даже початая бутылка муската. На кухне — кофе растворимый и в зернах, чай, печенье. Курицу изжарить могу через час, не раньше. Ах да, кофемолка сломалась, так что придется растворимый.

— Я не привередлив, — сказал он великодушно. — Растворимый так растворимый.

— В такую жару?

— А что, где-то жарко? — удивился он.

У нее по спине пробежал предостерегающий ветерок. Вдруг почудилось, что его скорее сейчас морозит. Сердясь на себя за свои страхи, сказала независимо:

— Как хочешь. Пиво в холодильнике, я предупредила.

Ее пальцы нервно переключали каналы. На одном канале президент по бумажке пытался прочесть свое имя, на другом — в Думе за что-то голосовали, на третьем, четвертом и пятом — президент, надолго умолкая, все еще по складам читал свою фамилию.

— Что за… — вырвалось у нее. — Когда же это кончится? Когда кончится?.. Как можно, чтобы во главе такой огромной страны стояла мафия?.. Потому и плодится эта погань в подворотнях…

Он прошел на кухню, взял кофемолку, завертел ее с отсутствующим видом перед глазами, отыскал зерна в большой банке из-под сухого молока с надписью Рис, засыпал в кофемолку. Юлия вздрогнула, кофемолка загудела, зажужжала, иногда поскрипывала, когда под лезвие попадалось целое зерно. Сквозь стеклянную крышку было видно, как по кругу мечется коричневое облако, превращаясь в тончайшую пыль.

Голос Олега, счастливчика, зазвучал спокойно, усыпляюще:

— Власть всегда захватывали разбойники. Во всех странах, во все эпохи. Конунги, ханы, князья, цари, президенты, генсеки. Для того чтобы не грабить наскоком, по-волчьи, а давить соки уверенно, неспешно, придумывая то право первой брачной ночи, то право проезда на красный свет под мигалку…

Она прервала возмущенно:

— То было дикое средневековье! А сейчас, сейчас…

— Сейчас, — сказал он, соглашаясь, — и так все девки и бабы его. Это и понятно, потомство давать должны лучшие быки. Хоть в средневековье, хоть сейчас. Иначе род людской вымрет. А смену власти придумали еще хитрее: выборы! Понятно, что победит либо он сам, либо разбойник похлеще. Преемственность власти, так сказать. Чтобы ни один совестливый не пробрался, ни один умный, ни один щепетильный… Только своя братва!

Их взгляды встретились, оба разом улыбнулись. В любой другой стране они бы под хохот клоунов с телеэкрана наполнили по рюмке вина… по-зарубежному, то есть в высокую рюмку пару капель на самое донышко, чего не могут понять в России даже женщины, после чего завалились бы на диван или кровать трахаться, иметься, жариться, блудить, совокупляться, потеть, хариться, безобразничать, иметь стыд…

… но в России не могут не заговорить о политике, о финансовом положении, из-за чего кровь начинает бурлить в сердце и бить волнами в мозг, после чего долго не хочет опускаться к развилке.

Он вышел на пространство бывшей комнаты, там пол другой, с любопытством рассматривал дешевые репродукции на стенах. Юлия вытащила курицу из холодильника, прислушалась к его шагам. Этот рыжеволосый чем-то неуловимо отличается от мужчин, которых она раньше знала. Если честно, то знала хорошо. На ее яркую внешность они слетались как бабочки, ей не приходилось, как ее одноклассницам, а потом сокурсницам, строить кому-то глазки и показывать ножку.

Но этот, этот какой-то особенный…

Из комнаты донесся его мягкий мурлыкающий голос. Прислушалась, мелодия была странная, непривычная уже тем, что мелодия, ибо мир заполнился ритмами, а мелодии давно ушли, существовали на задворках, но от этой в груди защемило… Он фальшивил немилосердно, явно все медведи уши оттоптали, но все равно в ее сердце разлилась сладкая тоска, она ощутила, что невольно расправляет руки в стороны, словно птица, почуявшая свободу…

— Что это? — крикнула она из кухни потрясенно. — Что за музыка?.. Что за песня?

Он вошел на кухню смущенный, развел руками, не думал, что у нее такой острый слух, но она смотрела требовательно, и он сказал нехотя:

— Это песня одного моего друга.

— Он даже не профессионал? — поразилась она.

Почему-то сразу решила, что этот рыжий с его слухом и близко не подходил к миру музыки и что у него все друзья такие же тугоухие.

Слабая улыбка скользнула по его губам.

— Я бы не назвал его профессионалом.

— Но кто он? — допытывалась она. — Он просто бог!

Что-то изменилось в его зеленых глазах, словно он хотел отшатнуться, но удержался, и, не сводя с нее удивленного взгляда, слегка наклонил голову:

— Да, ты права.

Он явно не хотел отвечать, и она зашла с другого конца:

— Но где ты слышал эту мелодию?

— Далеко.

— Где, в Штатах?

Он покачал головой:

— Да нет… Скорее на этих землях.

— Я так и думала! — воскликнула она. — Штатовские меня не трогают. Под них хорошо танцевать, балдеть, тупеть, но что-то сердце защемило… Если он не знаменитость, ты меня с ним познакомишь?

Он медленно покачал головой:

— Это было давно. Очень давно. Песен было много, это единственное, что в моей голове застряло.

Она развела руками:

— Ну ладно… Жаль, такую хорошую песню забыли. Правда, язык тоже странный. Не английский, не французский…

Он кивнул, соглашаясь, что не английский, не французский, замедленными движениями засыпал смолотый кофе в джезву, пальцы коснулись верньера газовой плиты. В тот момент, когда джезва без стука опустилась на решетку, под ней вспыхнул злобно шипящий голубой венчик. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова. Даже не взял пьезозажигалку, но огонек все равно вспыхнул. Наверное, там и горел самым малым пламенем, ее гость только добавил газу…

Юлия ощутила, что напряжение в самом деле начинает испаряться. Раньше бы еще полночи изобретала способы, как отомстить мерзавцам из подворотни, убивала бы медленно и сладострастно, а потом еще всех под асфальтовый каток, сейчас же, в самом деле, начисто выбросила из головы эту мразь, как старалась не помнить о мусорной куче, мимо которой завтра на службу, оскальзываясь на банановой кожуре и апельсиновых корках.

Осталось ощущение, что что-то забыла спросить, несколько мгновений смотрела на синюю корону огня, но не вспомнила, распахнула холодильник, стараясь не показать гостю, что там пусто, как в Центральном банке России, если не считать трех баночек пива и глыбы льда в морозилке, изображающей курицу. Ах да, курица уже на столе, осталось разморозить и сунуть в электрогриль. Совсем плохая стала, не должно присутствие мужика… нет, это не мужик, это настоящий мужчина, надо признать… не должно присутствие даже лучшего из мужчин так сбивать с толку!

За спиной послышался хрип. Она испуганно оглянулась. Лицо ее гостя, за последнюю четверть часа слегка порозовевшее, вдруг залила смертельная бледность. Глазные яблоки застыли. Юлия со страхом увидела, как там лопаются кровеносные сосудики, кровь разливается по всей оболочке, вот уже глаза красные, как у выходца из ада…

Он пошатнулся, попытался ухватиться за спинку стула. Пальцы промахнулись, он отступил и рухнул навзничь на диван. Тело свела судорога, лицо страшно напряглось, под кожей выступили и натянулись жилы.

— Что с тобой? — вскрикнула она. — Ты припадочный?..

Он захрипел, лицо перекосило. Он был страшен, Юлия раздиралась между отвращением и жалостью, метнулась к аптечке, вывалила на стол целую груду флакончиков и пластмассовых пластинок с впаянными кружочками таблеток.

— Что тебе дать?

Олег хрипел, его корчило, выгибало. Ей почудилось, что в его животе перемещаются какие-то шары, даже мелькнули жуткие кадры фильма про инопланетян, что вселяются в тела людей и размножаются в них, но уверила себя, что это ходят бугры мускулов.

— Сделать укол? — допытывалась она. — У меня есть тут всякое… Седалгин, уротропин… ага, но-шпа…

Пальцы дрожали, она кое-как отпилила краешек ампулы, надела на шприц иглу и долго неумело вытягивала оранжевую жидкость. Уколы никогда в жизни не делала, но, подражая виденному, подняла шприц иглой вверх, надавила на поршень. Брызнул тончайший фонтанчик.

— Куда тебе… В задницу бы… Ладно, можно везде, только бы не в вену. В вену боюсь…

Его губы уже пересохли, нижняя лопнула. Поверх сухой как выжженная пустыня кожи выступила крупная алая капля, медленно сползла на подбородок. Затем, к великому потрясению Юлии, трещинка закрылась, края сомкнулись, поверх легла аккуратная заплатка. А капелька крови мигом засохла, рассыпалась в мелкую коричневую пыль.

С губ сорвался хрип. Юлия прислушалась, спросила со слезами на глазах:

— Что?.. Повтори!

— Не… надо…

— Что — не надо? — прокричала она ему в ухо. Почему-то решила, что в его черепе сейчас стоит грохот, словно работают камнедробилки. — Укол не надо?

— Не… надо…

Она остановилась, руки ее вздрагивали. Крупная янтарная капля с кончика иглы медленно поползла вниз, перетекла на пальцы.

Его выгнуло дугой, с губ срывались хрипы, стоны. Лицо дергалось, под кожей по черепу носилась стая голодных мышей. Юлия осторожно положила шприц на стол, ее мягкая ладонь легла на его лоб.

Дрожь пробежала по всему крупному телу. Веки поднялись резко, на нее в упор взглянули бешеные зеленые глаза. Вокруг яркой зеленой оболочки все залило кроваво-красным.

Юлия отшатнулась. С его губ слетело хриплое:

— Погоди… Сейчас кончится…

— Но помочь?

— Уже… проходит…

У нее по коже побежали крупные пупырышки. Говорил не он! Голос его, но интонации, оттенки, этот низкий зловещий бас, словно механизм пытается общаться с человеком…

Судорога пробежала по его крупному телу. Через мгновение Олег вздрогнул, непонимающе огляделся:

— Черт… У меня был припадок?

— Да, — ответила она с глубокой жалостью. — Так, крохотный… Ничего не разбил, даже за мной с ножом не побегал.

Он хлопнул веками, она потрясенно видела, с какой непостижимой скоростью глазные яблоки очищаются от красноты. Через несколько долгих мгновений, в течение которых она не отрывала взора от его удивительных глаз, кровавая пелена ушла. Глазные яблоки сверкали чистотой, как фарфоровые, а мелкие кровеносные жилки стали почти незаметными.

— Да, — согласился он, — это я упустил. Ты извини меня, пожалуйста! Это не заразное, честно.

Он поднялся, Юлия невольно отступила. Он возвышался над нею, огромный и нечеловечески сильный. Если захочет ухватить за горло, то ей останется только вспискнуть и вывалить язык.

— Ладно, — сказала она, — все в порядке. Что говорят врачи?

— Думаешь, — ответил он хмуро, — врачи об этом знают? Это у меня недавно… Но заняться собой некогда, все на бегу… Вот разделаюсь с делами — займусь.

Она, вздохнула с облегчением:

— Если это не врожденное, то излечимо.

— Не врожденное, — заверил он.

— Ладно, отдыхай, — сказала она с сомнением, — я приготовлю ужин. Потом расскажешь, что у тебя за такие дела, что о собственном здоровье подумать некогда! Подумать только, есть еще такие мужчины…

С телеэкрана неслась разухабистая дурь, он взял пультик и бросил на диван. Экран тут же погас, в комнате настала тишина. Едва слышно шипел сгораемый газ. Юлия ощутила внутри себя некоторое щекотание, будто его взгляд проникал в ее внутренности.

Сердясь на себя за такую чувствительность, она грубо сдирала с курицы примерзший пластик, спросила независимо:

— А ты кто по профессии?

— Геополитик, — ответил он после некоторой паузы.

— Гинеколог? — переспросила она. — Ах, поняла… Только не знала, что есть такая профессия. Хорошо платят?

Он сказал опять же после едва заметной паузы:

— Да как тебе сказать…

— Понятно, — прервала она. — Тебе кофе крепкий или побережем здоровье?

Он ответил, как она и полагала, крепкий, хоть в этом беря реванш за свой приступ, за явно маленькую зарплату, иначе бы распустил павлиний хвост, все мужчины бахвалятся. Хорошо, хоть не соврал, что ходит в министрах и гребет в валюте… Или что приступ — следствие контузии в ходе важной правительственной операции по освобождению заложников.

Она спросила подозрительно:

— Что так смотришь?

Он отвел взгляд в сторону:

— Да так… Ничего.

Его пальцы коснулись решетчатого кожуха большого вентилятора,

Юлия предупредила:

— Сломан. Что-то перегорело или отсоединилось…

— Жаль, — ответил Олег. Он пощупал коробочку пульта, хмыкнул, ткнул пальцем в кнопку. Лопасти медленно пошли по кругу, тут же слились в серый круг. По комнате пошел ветерок.

Юлия вздрогнула:

— А ты не победитель конкурса Золотые руки? Кофемолка у тебя мелет, вентилятор дует… — Снова она уловила его взгляд на себе. Странный, тоскующий, а совсем не тот, какой мужчина бросает на молодую красивую женщину. — Что-то не так?

— Так-так, — ответил он торопливо. — Что у тебя это за зверинец на подоконнике?

— Ты не знаешь? — удивилась она. — Через четыре с половиной месяца мы войдем в третье тысячелетие! По всей планете… почти по всей!.. готовится грандиознейший праздник! Уже можно запасать шампанское и эту… как ее… рождественскую индюшку.

— Индейку.

— А есть разница?

Его левая щека дернулась, а губы изогнулись зло и невесело.

— Праздник! Снова праздник, черт бы все побрал… Когда работать и работать… Веселье… Третье тысячелетие! Как все еще верят в волшебство!

— В волшебство? — переспросила она удивленно. Клочья пластика трещали, отдирались вместе с куриной кожей, сухо лопались, как фанера. — При чем тут волшебство?

Он придвинул ногой кресло, сел. Лицо его оставалось бледным, голос — невеселым, но теперь Юлия уловила нотки сильнейшего отвращения.

— Какую только магию не приписывают… всего лишь удобной точке отсчета! Иудеи считают от сотворения мира, мусульмане — от рождения Магомета, христиане — от рождения Христа. Совсем недавно договорились принять за точку отсчета предполагаемую дату рождения Христа. До тысяча семисотого года у нас был восемь тысяч какой-то!.. Еще круче, верно? А можно вообще от первых костей кроманьонца. Тогда сейчас на календаре был бы два миллиона какой-то год. Тупым хоть головы поразбивай, твердят, что с первого января двухтысячного года — третье тысячелетие! Первоклассник знает, что лишь последний год второго. А до третьего — еще год. — Она смолчала, и он понял по ее смущенному лицу, что и она, человек с высшим образованием, тоже считает двухтысячный год уже началом третьего тысячелетия. — А как будут разочарованы утром, — сказал он насмешливо, — когда ничего не произойдет! Когда и в третьем будет все то же, что во втором. И придется идти на проклятую службу, в опостылевшие вузы, в противные школы…

— Я разочаровываюсь каждое утро, — сообщила она. — Тем, что приходится просыпаться, идти на эту проклятую работу… И никакого просвета, ничего не меняется! — Курица наконец заняла свое место в микроволновой печи. Юлия покрутила колечко на таймере, обернулась. — Сполоснусь под душем, — сообщила она. — Это быстро. Займись чем-нибудь! Вон там диски DVD, даже энциклопедия есть. Ты, похоже, из тех, кто справочники читает?.. Курица будет готова через пятнадцать минут, я выйду через десять.

Он не ответил. Юлия проследила за его взглядом. Ее гость повернулся к окну, рассматривал оконную раму. Юлия уже и забыла, что там вон, в ее стерильно чистом мире, на белоснежной раме сереет неопрятный продолговатый комок. Она несколько раз, когда мыла стекло, проходила и по нему мокрой тряпкой, но куколка вцепилась в дерево как клещ, держится.

Прошлой осенью в открытое окно откуда-то снизу вползла толстая мохнатая гусеница. Юлия панически боялась любых червяков, потому сразу же начала искать, чем бы прихлопнуть… Но тут раздался телефонный звонок, взволнованный голосок Валентины, школьной подруги, пропищал умоляюще, что не могла бы приехать, нелады с мужем, ребенка оставить не на кого, а этот идиот уже и телевизор вышвырнул из окна: счет футбольного матча не одобрил…

Пришлось срочно выскакивать, мчаться на другой конец города, улаживать, сидеть с перепуганной подругой, потом люди в милицейской форме, протоколы и прочие бумаги, наконец дурака увели в участок, а ей пришлось заночевать…

Прямо от подруги с утра на службу, коллеги острили, что раз не переоделась, то ночевала не дома. Наконец добралась домой, приняла душ, поела вволю и только к самому вечеру, подойдя к окну, увидела, как гусеница старательно прикрепилась к раме возле самого стекла, так что со стороны казалось, будто две толстые гусеницы остановились передохнуть. По телевизору в этот момент начался любимый сериал, а после сериала ток-шоу про одиноких женщин затянулось далеко за полночь…

На следующий день гусеница сморщилась, с шеи начала сползать шкура, а затем выглянул острый нос блестящей ракеты. Чуть позже шкура высохла и свалилась клочьями, а остроносая с обоих концов куколка, чем-то похожая на пулю и на космическую ракету разом, осталась на раме. Юлия с нею примирилась, но когда мыла окно, то мокрой тряпкой безжалостно проходилась и по ней. Впрочем, прочные доспехи выдерживали такой натиск, как на природе выдерживают дожди.

Сейчас блеск угас, куколка растрескалась, а из щелей высунулись гадкие шевелящиеся щупальца. Юлия подавила чувство отвращения, остановилась за спиной Олега. Тот неотрывно наблюдал за этими слабыми лапками, что просунулись в трещину и беспомощно шарят по воздуху. В остром торце лопнуло тоже, туда просунулись вялые слабые усики, затем уродливая голова с огромными, еще невидящими… или видящими?.. глазами.

— Трудно поверить, — сказала Юлия, — что из гусеницы получается бабочка!

— Еще как трудно, — ответил Олег. Он даже не обратил внимания, что Юлия положила ему мягкие ладони на плечи и нагнулась так, что ее полные груди провоцирующе коснулись его затылка. — Сколько раз такое видел…

— Ты не специалист по насекомым?

— Увы, — ответил он со вздохом, — всего лишь по людям.

Она засмеялась, принимая шутку. Он повернулся, его руки сграбастали ее за талию, она очутилась в могучих объятиях, на коленях, на миг прижалась к широкой и твердой, как доска, груди, по телу удивительно быстро пошла сладкая волна. Сердясь на себя, засмеялась принужденно, поспешно высвободилась:

— Что-то у нас все не так… Кофе на ночь, говорим черт те о чем!..

— Наверное, — предположил он, — мы не такие, как все.

— Это конечно, — согласилась она. — Мы — самые лучшие!

Засмеялась снова, у нее ровные красивые зубы, и потому смеяться можно очень широко, правда, с левой стороны один зуб почему-то посерел, но настолько широко она пасть и не разевает, иначе он увидит ее трусики, а при смехе у нее еще и милые ямочки на щеках…

Олег улыбнулся, мысли этой феминистки как на ладони, как и она вся. Как будто он не видит ее слегка подпорченный правый коренной зуб, и даже соседний, о начале кариеса которого она даже не подозревает, как будто не видит сквозь тонкое летнее платьице ее фигуру, не видит ее родинок, форму клитора, золотистого пушка на лобке, где волосиков на удивление мало, как у ребенка! Крохотная родинка слева, розовая, почти скрытая под золотистой шерстью. Нежная кожа, шелковистая на ощупь. Пупок аккуратный, не широкий, какие положены восточным красавицам по канонам их красоты, вполне европейский. Ноги хорошей формы, целлюлит в самой ранней форме, достаточно длинные, с развитыми икрами и неплохой формы лодыжками…

Ей тоже показалось, что он видит ее всю, даже со всеми внутренностями и наполовину заполненным кишечником. Вспыхнула, ощущая, как кровь прилила к щекам, повернулась и пошла к ванной. Все это время чувствовала, как он провожает ее долгим внимательным взглядом.

Надо завести собаку, — мелькнула сердитая мысль. — Сейчас чувствую просто радость, что этот рыжий в моей квартире. А почему? Да всего лишь потому, что страшно идти в ванную, оставляя квартиру вот так. Насмотрелась фильмов, где, как только красивая молодая женщина, вот как она, уходит в ванную и включает воду, тут же в квартире неслышно появляется маньяк с длинным ножом или топориком в волосатой руке. И ходит, гад, по квартире, ходит, а она плещется, ничего не слышит, наконец он видит ее стройный силуэт под струями воды… интересно, увидел бы этот Олег ее великолепную фигуру… ах да, это только у них там двери из рифленого стекла, а здесь простые, из деревоплиты…

Да, — подумала она сердито, — я радуюсь только потому, что в комнате кто-то есть. Так бы и собаке радовалась. Та, по крайней мере, залает, предупредит. Правда, этот тоже… здоровый как лось. Хоть и не стал драться с теми сопляками, но чувствуется, что не струсил. Наверное, тренер какой-нибудь футбольной команды. Или хоккеист. Только вид у него такой, словно после тяжелой травмы. И за бок держался, даже кривился…

И что за странная эпилептика, которая, как он говорит, началась совсем недавно?

Глава 3

Дверь ванной легонько хлопнула. Судя по крохотной щелочке, эта трепетная женщина с заячьим сердцем и телом Артемиды на защелку не закрылась. Тоже чувствует, кому можно доверять. Или готовится попросить подать ей полотенце?

Олег усмехнулся, усилием воли попытался заглушить сильнейшую боль в печени, но удалось только наполовину. В правом боку полыхает жар, словно туда впихнули раскаленный булыжник. Кое-как, перекосившись, включил ее комп, выбрал из стопки лазерных дисков поновее, сунул в сидюк. Через дверь ванной донесся шум льющейся воды. Из двух стареньких динамиков мелодия пошла ровная, даже странно для современной красивой женщины.

Зазвонил телефон. Олег быстро посмотрел на окна. Хотя он избегает подходить так, чтобы его силуэт мелькнул на шторе, но стекла здесь простые, направленный микрофон в состоянии схватывать разговоры по всей квартире.

Из ванной пахнуло бодрящим холодом. Струи из закрепленного над головой шланга с силой били по блестящей коже. Юлия, блестящая как мраморная статуэтка под каплями дождя, красиво повернулась в его сторону. В серых глазах смех и сдержанное торжество: редкий мужчина не отыщет повод, чтобы не заглянуть в ванную.

— Что-то случилось?

Олег молча протянул ей телефон. Юлия с той же торжествующей улыбкой протянула руку, красиво и величественно, мокрые пальцы подняли трубку.

— Алло?.. Валентину?.. Звоните ей домой… Ну, если она не оставила вам телефон… А кто звонит?.. Что-то передать?

Олег насмешливо наблюдал, как она нахмурилась, положила трубку.

— Что, даже не назвался?.. А говоришь, далеко ушли от язычества.

Она положила трубку на рычажки, глядя ему в глаза. Мокрые волосы прилипли, но и без пышной прически она выглядит изумительно, и она это знала. Семьсот долларов за татуашь, теперь ни один мужчина не испугается, увидев такое лицо без косметики. А фигура у нее и без всякого шейпинга…

Однако он отступил с мокрым телефоном в руках. Холодные брызги все еще падали на его тонкую рубашку, под ней четче обозначились как выпуклые грудные мускулы, так и квадратики живота. На широком черном поясе коробочка мобильного телефона, еще пейджер, другие коробочки…

Стараясь стряхнуть с себя наваждение, она спросила насмешливо:

— Еще и мини-компьютер?.. Зачем?

— Там модем, — объяснил он равнодушно. — Передача идет точнее.

— Точнее, чем что? — уточнила она, не поняв.

Он странно взглянул на нее:

— Чем без модема.

Она не поняла, как можно передавать информацию без модема, но красноголовый гость отступил за дверь, напоследок бросив на ее нагое блестящее тело охватывающий взгляд… не жадно лапающий, а скорее дружеский.

Закрыв дверь, Олег прислонился к двери спиной. В боку все сильнее растекается нехорошее жжение, словно теннисный мяч превратился в горячий ком свинца, уже плавится, а раскаленные капли прожигают кости. Внезапно и без предупреждения заломила нижняя челюсть, стрельнуло в ухе. Он отнес телефон на стол, подумав рассеянно, что звонившим движет древний первобытный страх, что если узнают имя, то получат власть над ним самим. Да, этот мир еще в язычестве…

А это обилие шаманов… то бишь священников, гадалок, ведьм, знахарей, оккультистов и прочей шушеры…

Не рано ли швырнули в научно-техническую эру?

Раздался звонок. Он с недоумением посмотрел на телефон в руках. Не сразу сообразил, что звонят в дверь, совсем голова отупела…

Поставил телефон на столик, поморщился, кто же ходит без приглашения, да еще в такое позднее время, прислушался к шуму воды за дверью ванной. Ладно, откроем сами…

За дверью стоял офицер в пятнистой форме. За ним двое крепких ребят в таких же пятнистых комбинезонах. Офицер при кобуре, руки парней на автоматах, что свисают с плеч, стволы повернуты в его сторону.

Олег уставился бараньим взглядом. Офицер сказал брезгливо:

— Вы… и все, кто здесь находится, поедете с нами.

Олег удивился:

— Вы что, милиция?.. Что у вас за форма, ребята?

— Мы не милиция, — ответил офицер еще брезгливее. Похоже, его тяготило нелепое задание. — Есть кто еще в доме? Отойдите от двери.

Олег спросил недовольно:

— А ордер у вас есть?

Офицер сказал надменно:

— Нам не требуется ордер. Отойдите от двери.

Он вытащил пистолет. Двое вскинули автоматы. У обоих вид был уверенный и насмешливый. Олег послушно отступил на шаг, а затем качнулся в сторону. Боже, — мелькнуло в голове, — когда же это кончится? Хоть в диком племени, хоть в цивилизованном Риме, хоть в этом… образовании — все то же упование на грубую силу, а не на разумные доводы…

Мысли еще текли в голове медленно и печально, но заученные рефлексы заставили сократиться мышцы. Офицер и десантники увидели только смазанные движения. Офицер влетел в прихожую и врезался лбом в бетонную стену, а десантники с разбитыми в кровь головами рухнули тоже по эту сторону двери.

Олег аккуратно закрыл дверь, вроде бы соседи не видели, сейчас по первому каналу модное телешоу А кто сглупит круче?, повернулся. Все трое не двигаются, в болевом шоке от неожиданных ударов. Офицер первым зашевелился, Олег ударил ногой по печени.

— Ну, теперь скажешь, по какому праву? Вернее, кто послал?

Тот скрючился, зажимая руками ушибленное место. Олег схватил за волосы на затылке, задрал кверху залитое красным из разбитого носа лицо. Офицер хрипел, захлебывался кровью, выплевывал, глаза смотрели с ненавистью. Оба десантника начали шевелиться, как выброшенные на берег медузы. Пистолет и два автомата лежали в дальнем углу.

— Сволочь… — прохрипел офицер. — Убьем…

Зажав волосы так, что кожа натянулась до скрипа, Олег холодно ударил о стену. Послышался хруст, лицо залило кровью. Офицер хрипел, булькал. Олег ударил дважды, сильнее. Не отпуская голову, резко отдернул, всмотрелся в обезображенную маску на месте лица.

В сплошном кровавом месиве булькало, хлюпало. Из кровавой каши вылетели при кашле обломки зубов. Из того места, где были губы, а теперь набухали кровоточащие лохмы мяса, вырвался глухой стон, полный животного ужаса.

— Теперь лучше? — поинтересовался Олег равнодушно.

Офицер хрипел, Олег следил за движением его век. В нужный момент отшатнулся, перехватил свободной рукой кулак десантника. Послышался громкий отчетливый хруст. Десантник дико закричал. Кости грубо сломанной кисти прорвали мясо, торчали зазубренными краями. Олег отпустил, дернув напоследок вроде бы чуть-чуть, но десантник от дикой боли в порванных нервах рухнул на пол, корчился, ослепленный и оглушенный страданием.

Олег начал методично бить офицера лицом о стену, ломая кости, разрывая ткани. Кровь по стене бежала скупой струей. Расплюснутые губы офицера задвигались. Олег другой рукой дотянулся до динамика, приглушил звук.

— Сволочь, — пробулькал офицер.

Олег сказал отчетливо:

— Ты сейчас умрешь. Тебя ничто не спасет. Но сперва, скажешь… уже становишься… калекой.

— Ты не… Тебе это… Я скажу!.. Скажу, сволочь…

— Говори, — предложил Олег.

Он косился на дверь ванной.

Офицер замешкался с ответом, ладонь тут же ударила ребром по губам. Губы провалились вовнутрь вместе с выбитыми зубами. Офицер закашлялся, торопливо выплюнул крошево зубов со сгустками крови.

— Нас послали из Четвертого управления…

— Кто?

Офицер помедлил, Олег безжалостно начал ломать нижнюю челюсть. Офицер вскрикнул:

— Коваленко… Он куратор!..

— Что он велел?

— Доставить…

— В управление?

— Нет… На квартиру…

Олег кивнул, понятно. Управление — всего лишь питомник для чиновников. Все операции планируются на тайных квартирах. Все тайные службы мира — ЦРУ, ФСБ, Моссад, Сигуранца — имеют тайные конспиративные квартиры. Так что эти бравые парни могут искренне думать, что выполняют официальное задание властей по задержанию опасного врага…

Хрустнули шейные позвонки. Тяжелое тело рухнуло на пол, а Олег в два прыжка очутился возле ванной. Из-под двери катили запахи дорогого шампуня, звякнуло стекло. Он почти слышал скрип чисто вымытой кожи, по кафелю шлепнули босые ступни.

Он позволил двери приоткрыться на ширину ладони, придержал:

— Чудесно выглядишь… Только не пугайся! Сюда ворвались какие-то твои знакомые, устроили разборку, перебили друг друга… Они там, в прихожей. Пьяные, наверное.

Дверь распахнулась, Юлия ахнула, прижала ладони ко рту. Олег метнулся к шкафу, на диван полетели платья, модные брючки, цветные блузки.

— Одевайся. Быстро!

Все еще не веря, она выглянула. Из коридорчика торчат огромные ноги в армейских ботинках на толстой подошве. Ботинки с подковками, форма пятнистая, какими всегда изображают десантников, и в чьей форме любят показываться то мэр, то президент, то еще какая жирная свинья, чье пузо не помещается под ремнем… Еще взгляд успел зацепиться за выползающую из-под тела красную струйку.

Ее трясло, словно ухватилась за оголенный провод под током. Она понимала, что надо упасть, кричать, визжать, как положено женщине, но красноголовый гость с таким деловым равнодушием перешагивает через убитых… или пьяных, как он сказал, что она хоть и задохнулась от возмущения, но странным образом воспринимала больше реальными его слова, движения, сердитые взгляды, чем это… которое на полу, в красных брызгах… красных лужах.

— Это не мои знакомые! — выпалила она.

— Да? — переспросил он. — Я тоже сперва, так подумал… Чтоб из-за тебя, да так ссориться? Но все-таки поубивались же… Ладно, надо уходить. И тебе.

— Мне — зачем?.. Да и тебе… Или ты в чем-то замешан?

Он бросил ей в лицо ворох одежды:

— Теперь и ты замешана. Не понимаешь? Тебя теперь убьют. Просто — на всякий случай. Обязаны!..

Одежду она не поймала, та упала к ее ногам. Халат распахнулся, взгляд изумрудных глаз скользнул по ее телу с холодным интересом профессионального патологоанатома. Лицо оставалось участливым, но зеленые глаза стали чуть строже.

— Ты с ума сошел? — пролепетала она беспомощно. — Надо вызывать милицию. Или ты из этих… каких-то тайных структур? ФСБ, ФБР или ЦРУ, кто вас разберет! Или напротив — мафия?

Он хмыкнул:

— Почему — напротив? Это ж близнецы и братья! Нет, я не из тех силовых структур.

Она правильно поняла уклончивый ответ:

— А из каких?

— Ну… несколько других. Да и какие, к черту силовые? Разве что в самом широком смысле.

Она сказала в страхе:

— Ладно, я поняла… кажется. Ты не хочешь, чтобы милиция или кто-то там еще знали о твоем участии.

— Твоя вера в милицию трогает сердце. Наверное, ты единственная в стране, кто все еще верит в этих ребят. Но милиция тебя не спасет. Тебя обязаны убить. Просто на случай, если ты что-то увидела или услышала то, что тебе не положено знать. Решай! Либо уходишь сейчас же со мной, либо остаешься умирать… что случится очень скоро.

Он говорил спокойно, обыденно, но на нее словно вылили ведро холодной воды. Оставить квартиру, которую ее родители ждали двадцать долгих лет? Не бросали гадкую малооплачиваемую работу, потому что очередь хоть и медленно, но двигалась, а мечты о собственной квартире становились все реальнее. Оставить насиженное место решались только те смельчаки, что выменивали шило на мыло: чуть лучше или чуть хуже, ближе к центру или к природе. Но оставить просто так? Бросить и уйти?..

Нет, она не настолько сильная, какой выглядит и какой себя подает всем и каждому!

Она вскрикнула беспомощно:

— Ты с ума сошел?.. У меня квартира, хорошая работа!.. Через неделю зарплата!.. А деньги уже кончились…

Она поперхнулась, внезапно подумав, что на взгляд его тайных структур она вроде премудрого пескаря, старая и пугливая. В то время как с ним рядом ходят длинноногие красотки в шортах, ничуть не ярче ее, с длинноствольными пистолетами в красивых кобурах и в маечках с глубокими вырезами. И денег эти стервы не считают. И квартиры для них всюду.

— Решилась? — спросил он понимающе. — Ну?

Она тяжело перевела дух, рухнула на диван, сказала с истерическим легкомыслием:

— А, была не была!.. Вообще-то я всю жизнь мечтала вляпаться в какое-нибудь грязное политическое дело. Другим же везет?

Он с сочувствием следил, как она тут же вскочила и торопливо одевается.

— Малявка… ты не представляешь, как в самую точку.

Она спохватилась:

— Но только я ничего не знаю и ничего не умею!

— Признаки типичного русского интеллигента, — кивнул он. — Ладно, малявка… Давай-ка… Хотя нет, погоди.

Он оглядел комнату, ноздри вздрагивали. В глазах появился хищный блеск.

— Что-то не так? — спросила она.

— Мужчиной не пахнет, — сообщил он. — Но когда-то здесь как сыр в масле катался.

— Как сыр? — Она фыркнула. — Он так не считал.

— Не говорил, — возразил он. — Но считал.

Его руки поднялись к антресолям. Она задержала дыхание, по всей его спине пришли в движение группы мышц. Это длилось только мгновение, у культуристов на подиуме это объемнее и эффектнее, но женское чутье подсказало, что эти вот мышцы настоящие, не дутые специальными упражнениями. Эти выглядят так, будто под кожей перекатываются толстые эластичные канаты.

— Что ты ищешь?

— Я уверен, — ответил он, — что у тебя там кое-что осталось…

— Не смей!

Но он, подтянувшись на одной руке, другой быстро разворошил узлы, связки старых книг, горки посуды, старую обувь, с торжеством выволок мешок с мягким тряпьем. Она задохнулась от возмущения.

На пол полетели тряпки, старые майки, халат, пара рубашек, брюки, еще одни… Наконец он встряхнул и приложил к себе старые вытертые джинсы. Они едва доходили до щиколоток, но в поясе оказались в полтора раза шире.

Глава 4

Через мгновение он стоял перед ней уже в рубашке отвратительно лилового цвета, что едва не лопалась на его широченных плечах. Чтобы скрыть короткие рукава, быстро закатал их по самые предплечья, ворот расстегнул поглубже, а джинсы взял в обе руки и дернул в стороны. Послышался треск, руки разошлись в стороны, в правой остались шорты с модной в этом сезоне бахромой.

— Ветхие, — успокоил он. — Теперь надо уносить ноги. Да и головы.

Она беспомощно металась по комнате, все вещи надо взять с собой, чтоб не пропало, наконец сильная рука ухватила за локоть. Из глубины зеленых глаз смотрела жестокая непреклонность.

— Уходим!

— А когда вернемся?

Ее взгляд пробежал по комнате, по столу с компьютером, семнадцатидюймовый монитор, на прошлой неделе добавила оперативную память… куча новых лазерных дисков… Шкаф с новым платьицем, которое успела надеть всего трижды… В прихожей распахнуты двери на кухню, а каких трудов стоило собрать денег на стол и навесные шкафчики!

Она чувствовала, какой ответ он проглотил, но после паузы ответил почти по-человечьи:

— В этой жизни возможно все.

Стены замелькали, хлопнула дверь. В подошвы больно стучали ступени. Ее подхватывала сильная рука, поворачивала, задавала направление, она снова неслась как угорелая, периодически сбоку мелькали двери, но она бежала и бежала вниз, наконец впереди внизу появилась дверь, выросла и заслонила собой мир так, что Юлия с разбегу ударилась о нее, как сырник о сковородку.

Она не успела спросить, почему не лифтом, стоит чуть-чуть подождать, вон огонек движется, кто-то поднимается… возможно, как раз на их этаж… но Олег открыл дверь во двор, тут же будто переключил в себе скорости, вышел медленно и степенно, как надлежит в ночное время суток, шепнул одними губами:

— Выходи.

Лунный свет высвечивает спины гигантских черепах, что за ночь сползлись в их двор, — так ей показалось вначале. Она еще помнила время, когда во дворе стоял один жигуль и два москвича, а теперь скорая помощь не может пробиться к подъезду, жильцы ругаются, многие просто из зависти: две трети автомобилей — иномарки, днем на солнце как жар горят их крыши, на хромированные ручки смотреть больно, а ночью то одна, то другая начинает вопить, что ее грабят…

Олег провел кончиками пальцев по крылу элегантного мерса, отстучал какой-то мотивчик, так ей показалось, распахнул дверцу. Она напряглась, сейчас взвоет сирена, а он взглянул искоса:

— Садись. У тебя глаза размазались.

Не помня себя обежала машину и плюхнулась на сиденье. Мотор уже чуть слышно гудел, а едва дверца захлопнулась, мерс послушно порулил мимо таких же… и так же защищенных сигнализациями к выходу на шоссе.

В зеркальце отражалось ее бледное лицо. Насчет краски он загнул, у нее татуашь, чем она гордится. Даже выйдя из ванной не пугает мужчин: губы красиво подведены по контуру, брови узкие и четкие, а подводка глаз просто изумительная. Но на всякий случай спешно раскрыла косметичку, инерция вдавила в сиденье, и она ткнула тюбиком помады в щеку. Мерс выбрался на дорогу, занял левый ряд и понесся с нарастающей скоростью. Ночное шоссе не то чтобы опустело — в Москве никогда не прекращается жизнь, — но машин стало впятеро меньше, Юлия почти перестала страшиться, что они с кем-то столкнутся.

Далеко позади глухо грохнуло. В зеркальце заднего вида она увидела, как по ту сторону здания к темному небу взметнулся столб синего дыма. Словно бы там во дворе возник пожар или же рэкетиры сводят счеты…

Додумать не успела, инерция качнула в сторону и к дверце. Взмолилась:

— Не гони! Нас обязательно остановят!

— Мы хорошо смотримся, — успокоил он. — Стекла не тонированные.

— Ну и что?

— За банду качков никакой патруль не примет. Другое подумают.

Она не решилась спросить, что же о них подумает патруль, сидела тихо. По обеим сторонам проносились массивные дома с широкими темными окнами, но яркие огни рекламы освещали и тротуар, и даже часть шоссе.

Минут через десять машина свернула под хмурую облупленную арку. Мимо проплыли темные, как адская смола, мусорные баки. Внезапно он выключил мотор, нажал на тормоз:

— Выходи.

Юлия покорно дала провести себя через темный двор. В соседнем дворе Олег с той же легкостью открыл вторую иномарку, сигнализация опять смолчала. Юлия уже чуть с меньшим страхом плюхнулась на сиденье рядом.

На этот раз неслись до центра города. Юлия чуть успокоилась, уют роскошной машины действует расслабляюще. Из подсознания выплывали странные мысли, совсем не свойственные ее образу жизни: Гуляй, Маша! Надо жить красиво!.. Помирать, так с музыкой… И даже из пушкинской Капитанской дочки: Лучше тридцать лет орлом, чем триста — вороном…

Внезапно он сказал:

— А вот отсюда уже пешочком.

Мимо проплывали обшарпанные, какие бывают только в центральной части Москвы, стены. Двор тесен, заставлен сплошь иномарками, сверкающими и просто кричащими о достатке и богатстве владельцев, Олег умело втиснул машину между двумя красавцами с хромированными колесами, спросил:

— Выбраться сможешь?

Она с трудом отыскала крохотную кнопку, что открывает дверцы, но ответила достаточно независимо:

— Я не такая уж и толстая.

— Тогда выскальзывай. Приехали.

Снова проходные дворы, затем приблизилась и охватила со всех сторон стиснутая массивными, как горы, домами площадь. Он кивнул на высокое здание из красного кирпича:

— Остановимся пока там.

Она замедлила шаги:

— У тебя с головой все в порядке? Это же Националь!

Он ответил рассеянно:

— А где я тебе возьму Хилтон? Лопай, что дают.

Националь надвигался, таинственный и страшный, здание совсем другого мира, куда входят совсем другие люди, которых видела только в масс-медиа: дипломаты, крупные финансисты, главы мафиозных структур, банкиры, нефтепромышленники, киллеры…

Она напрягалась все сильнее, а когда впереди показалась и начала вырисовываться во всем блеске массивная дверь, когда засверкали золотом ручки, сердце уже колотилось, как у зайца, а заискивающая улыбка примерзла к губам.

У двери тяжело отдувался огромный министр обороны, таким он показался ей. Судя по блистающим эполетам, галунам и украшениям, готовился принимать парад на Красной площади.

Олег кивнул ему небрежно, генерал тут же склонился в поклоне и угодливо распахнул дверь. Юлия деревянными шагами двинулась следом. Она чувствовала испытующий взгляд швейцара, внезапно поняла, что он думает: богатенький иностранец привел местную непрофессионалку, что все еще стесняется изменять мужу за деньги.

Она постояла в сторонке, пока Олег беседовал с клерком, потом он кивнул ей, и она послушно пошла следом, как восточная женщина. На широкой мраморной лестнице ноги утопали в толстом ковре.

Когда он распахнул дверь в их номер, Юлия, выполняя роль кошки, вошла первой… и остановилась, загораживая вход. Олег толкнул в спину, прошел в глубину, сразу сел к телефону, потом увидел через открытую дверь соседней комнаты комп, быстро прошел туда, а она все еще стояла, оглушенная и завороженная.

Богатство не бросалось в глаза, а роскошь не кричала о себе, как орут новые русские, что навешивают толстые золотые цепи и держат пальцы врастопырку. Здесь все выдержано в сдержанных тонах, полных достоинства. Предполагалось, что жилец настолько привык к своим миллионам, что ему нет нужды одеваться только от Кардена, ставить вокруг себя золотые бюсты: он может позволить себе появиться и в драных шортах.

Она перевела дух, чувствуя, как все дрожит, будто после долгого плача. В раскрытую дверь видно Олега, он всматривался в монитор, а пальцы быстро бегают по клаве. Когда она тихохонько прошла в ту комнату, огромную, как главный зал в церкви, взгляду открылась еще одна дверь.

Она робко взялась за позолоченную ручку, явно сделанную по особому заказу цехом золотых дел мастеров. Вместо ожидаемого шкафа для одежды, открылось что-то огромное, с люстрой как в Большом театре, с множеством дорогих кресел, диванов, столов и столиков, изящных ваз в нишах, крохотных статуэток на полках…

— Это… что? — спросила она дрогнувшим голосом. — Здесь проводят конкурсы бальных танцев?

Он на миг оторвался от клавы:

— Не люблю танцы возле кровати.

Только сейчас, ослепленная и оглушенная, она поняла, что то непонятное широкое поле, нечто среднее между теннисным кортом и аэродромом, является кроватью. Точнее, ложем, лежалищем, даже возлежалищем.

— Да? — сказала она с нервным смешком. — Чего уж… Гулять так гулять!

Он буркнул, не отрывая взгляда от монитора:

— Разве гуляют так?..

Она втянула голову в плечи, как испуганный ежик. Страшно и представить, как гуляют люди, которым такие номера в обыденность.

— Можно я загляну в ванную?

— Конечно, — удивился он. — Почему спрашиваешь?

— Ну… я боюсь, что не найду.

Он отмахнулся:

— Ищи, ищи. А мне пока надо кое-что сделать…

— Ты так много знаешь и умеешь, — сказала она уважительно. — И говоришь так умно и возвышенно, как наш школьный учитель. Зануда был страшный! Его считали немножко чокнутым. Но любили. Придурков всегда любят. Вернее, жалеют. — Он хмыкнул, но смолчал, его пальцы бегали по клаве, а глаза не отрывались от монитора. Она слышала знакомый писк модема. — Представляю, какие зануды ваши старшие чины, — добавила она ядовито. — Если ты, рядовой исполнитель, заразился этой гадостью!

Он буркнул, не поворачиваясь:

— Почему я — исполнитель?

— Думаешь, кина не смотрю?.. Там вас так и зовут — исполнители. А из какой ты структуры: НКВД, ЦРУ или Моссад, даже не спрашиваю.

— Тоже мне патриотка, — буркнул он.

— А теперь патриотов не осталось, — отпарировала она. — Патриотами быть не модно.

— Да, — согласился он со странной интонацией. — Мода — это закон посильнее, чем Конституция, Уголовный или Налоговый кодекс. Моде подчиняется даже оппозиция, что вытирает ноги о президента… Ты права, на руководство модой надо обратить больше внимания.

Она вскинула тонкие брови, села с ним рядом, но так, чтобы в профиль, откинулась на спинку — так линия ее безукоризненной груди выгоднее вырисовывается на светлом фоне окна. Олег сопел, возился с компом, не косил глазом, зануда, страшно и подумать, какие зануды его начальники, если он, бывающий в их кабинетах редко — такие орлы всегда на заданиях! — успел подхватить эту заразу.

Не отрываясь, он рассеянно погладил ее по голове, почесал за ухом, провел рукой по спине, сделав пальцы вдоль позвоночника грабликами. Юлия выгнулась от наслаждения, внезапно повернулась, взглянула в его странно потеплевшее лицо.

— У тебя была собака?

Он вздрогнул, мечтательное выражение из глаз выдуло, как туман под лопастями вентилятора. Лицо даже посерело, кожа на скулах натянулась.

— Да, — ответил он негромко.

— Такая же рыжая?

Он смолчал, хотел высвободиться, но Юлия уцепилась за его руки. Он медленно разлепил губы, которые теперь двигались медленно, словно пришли в движение скалы из красного гранита.

— Извини… я не хотел тебя обидеть.

— Ты меня не обидел, — ответила она быстро. — Когда моя… моя Зита умерла, я неделю жила на корвалоле. Меня с работы отпустили на три дня. Пластом лежала. До сих пор не могу смотреть… смотреть на собак!

— А я кусок хлеба не мог проглотить, — шепнул он невесело. — Она всегда сидела на кухне… Я бросал по ломтику все, что ел. Она поймает и… смотрит так хитро: я уже съела, бросай еще… Извини.

Юлия сказала торопливым шепотом:

— Это ты извини!.. И спасибо тебе. Это тебе спасибо, понимаешь?.. — Он наклонился, его твердые губы коснулись ее щеки. Она слабо усмехнулась: — Услышал бы кто нас. Двое придурков. О чем разговариваем?..

— Нас поймет тот, у кого на руках умирала его собака. Чью голову держал в руках… и ничего не мог изменить.

Он снова поцеловал ее как ребенка, умолк на полуслове. По его лицу метнулась тень тревоги. Уши шелохнулись, как у зверя, ноздри раздулись, словно он, как пес, ловил и понимал запахи.

— Что случилось? — спросила она почему-то шепотом.

— Быстро иди в ванную, — велел он. — И закройся там.

— Но что…

— Быстро! Черт, где же это я проморгал… Осел, какой осел! Они уже на балконе.

Голос его был незнакомый, жесткий, совсем не голос покровительствующего мужчины. Напуганная, она поспешно встала, в квартире тихо, слышно, как далеко за окном взвизгнула тормозами машина, но рыжеволосый поднялся, руки растопырены, в глазах уже не тревога, а откровенный страх.

Юркнув в ванную, она прикрыла за собой дверь, замерла, прислушиваясь. В комнате мертвая тишина. Тихохонько приоткрыла дверь, чтоб на полглаза, ахнула. Олег спокойно сидел на диване и читал газету!

Она набрала в грудь воздуха для возмущенного вопля, рука уже напряглась, чтобы дверь распахнуть с треском… и тут на балконе зазвенело стекло. Удар был сильным, она слышала звон осколков по дубовому паркету. Тут же грохнуло, послышался тяжелый топот.

Балконная дверь вылетела на середину комнаты. Следом невероятно быстро ворвались чужие люди. Один влетел в кувырке, она едва успела понять, что из этого комка костей и тугих мускулов торчит ствол автомата, тут же простучали частые сухие выстрелы, словно в комнате вдруг застрочили три или четыре швейные машинки.

Пули со страшной силой ударили в человека. Газета в его руках осталась странно нетронутой, только его самого трясло, вжимало в спинку дивана. В дверную щель было видно, как из пробитой груди брызнули… опилки! Широкие дыры от пуль зияли на спинке дивана, на стене за диваном. Юлия своими глазами видела, как одна пуля ударила в щеку и сорвала кожу напрочь. Мелькнул страшный ряд белых зубов, непривычно крупных, их тут же залило кровью, но через мгновение там было все то же невозмутимое лицо человека, который смотрел в газету.

Один из бандитов подскочил вплотную, приставил ствол ко лбу жертвы, явно намереваясь разнести ее вдребезги. Олег в последнем смертном усилии вскинул руки, словно пытаясь ухватиться за ствол….

И в этот момент прогремели пистолетные выстрелы. Они следовали один за другим настолько быстро, что почти слились в один. Человек в маске вздрогнул. Из середины лба выплеснулась тонкая струйка крови. Еще три бандита роняли автоматы, поворачивались вокруг оси, только последний успел нажать на спусковой крючок, и короткая очередь вспорола потолок.

Олег вышел из-за второй портьеры. Пистолет он на ходу прятал в кобуру сзади на поясе. Юлия перевела потрясенный взгляд на диван. Вся спинка изорвана в клочья, торчат пучки синтетической начинки, но нет ни Олега, ни даже газеты…

Она видела, как Олег наклонился над одним, всмотрелся, а затем спокойно наступил ему на горло. В наступившей тишине неприятно хрустнуло, словно собака перекусила крупную кость.

Глава 5

В ужасе, едва не теряя сознание, она тихонько притворила дверь, опустилась на край ванны. В черепе стучали молоточки, а к горлу подкатила тошнота. В плечо уперлось горячее, она прижалась к колену трубы, страшась грохнуться на пол: если явятся новые бандиты, то услышат, придут и убьют. А то и вовсе, не потрудившись даже сдвинуться с места, выпустят в закрытую дверь сотни пуль из этих скорострельных автоматов…

В голове стучало все громче. Ей показалось, что просидела вечность, никто не приходит, дверь не разлетается от ударов раскаленных комочков металла. Ее пальцы сами коснулись дверной ручки.

Через щель видно, что балкон зияет выбитой дверью, в комнате разгром. Четверо мужчин в знакомых по фильмам пятнистых костюмах спецназа, с черными масками на лицах, превратились в залитые кровью тряпки, лежат без движения. У одного голова запрокинулась, на месте правой щеки страшно скалятся зубы. Под левым глазом темный кружок запекшейся крови. Он окружен валиком, похожим на кратер погасшего вулкана. Она с ужасом поняла, что это место, куда вошла пуля.

Олег оглянулся, развел руками:

— Что-то им возле нас как медом намазано, верно?

Она прижала руки к груди:

— Что?.. Кто ты?

— Успокойся, — сказал он. — Я не марсианин. Идет отработка одной сложной операции. Ну, все должно быть как наяву. Это не кровь, понимаешь?

— А что? Что?

— Краска, — сказал он. — Как в пейнтболе.

— Пей… пейнтболе?

— То же самое, — успокоил он. — Я ж говорю, отработка одной сложной операции. Но нужно, чтобы все было как в жизни. Ты же знаешь, что для тренировок строят даже копии городов, куда собираются забросить диверсантов…

Она о таком расточительстве краем уха слышала — вот куда уходят налоги, — даже видела в каком-то фильме, судорожно перевела дух:

— Ну, ты и сволочь!.. Не мог предупредить!

— Не мог, — признался он. — Все надо делать будто взаправду.

Дрожь, что сотрясала ее, вырвалась наружу. Она ощутила, что слезы брызнули даже из ушей. Она заревела, в груди стало горячо, в глазах повисла мутная горько-соленая пелена, зато огромные ладони держали ее как ребенка, одновременно гладили, как ребенка, по голове и, как кошку, по спине, даже вроде бы почесали за ухом.

— Нет, — вырвалось у нее через всхлипывания, — ты — монстр!.. Монстр, монстр!.. Монстр!..

— Монстр, — согласился он. — Еще какой!.. Чудовище. А ты видела, какие у меня зубы?.. Счас я вопьюсь в твою белую шейку…

Его руки держали ее крепко, надежно. Под ухом подрагивала выпуклая пластина груди, из глубины доносились мощные толчки. С замиранием сердца она чувствовала, как эти толчки становятся все реже. Волосы на груди щекотали ее ноздри. Она звонко чихнула.

— На здоровье, — сказал он.

Она ощутила, что взгляд зеленых глаз скользнул поверх ее головы, напряглась, но голос над головой только буркнул:

— До чего же пал народ. Как будто не видят, что стекла разбиты. Хоть и ночь, но заметить бы надо. Всем все до фени… В самом деле, спасать ли такую страну?.. На всякий случай запомни: ты только что пришла по вызову, застала все в таком виде и собралась звонить в милицию. Поняла?.. Это на тот случай, если кто-то явится прямо сейчас. А на самом деле тебе тоже придется оставить это место. Причем очень быстро.

— Снова? Бежать?

— Они наверняка вернутся, — объяснил он с деликатностью гренландского ледника. — Меня уже не будет, а тебя зарежут. Или удавят. Или просто прибьют. Но погасят тебя обязательно.

— Почему? — воскликнула она.

— А чтоб все было как взаправду, — объяснил он. — Ты извини, я понимаю твои неудобства… У тебя там осталась жирнющая курица в микроволновке. Но с другой стороны, я тоже кофе молол зазря!

— За… зазря? О чем ты говоришь?

— В первый раз, — поморщился он, — за мной послали, как теперь понимаю, ребят, ничего им не объяснив. За что те и поплатились. Но сами, оказывается, следили… Профессионально! На этот раз послали ребят, которые находятся в их структуре. Им нужен был я, они меня получили, расстреляв в упор без предупреждения. Ну, так они думали. Когда один восхотел контрольный выстрел, я сломал ему шею. Не взаправду, конечно. Им пришлось думать, как незаметно убрать труп члена своей команды… ведь действовали тайно, и никто уже не думал о контрольном выстреле… Тем более и так было видно, каков я…

Она вздрогнула всем телом:

— Еще бы! Но почему ты решил, что я не расскажу направо и налево?

Брякнула и осеклась. Он же может свернуть ей голову в любую минуту! Уже взаправду. Теперь понятно, что тот взрыв и пожар, что она видела из удаляющегося мерса, был в ее дворе, был из-за них, как-то связан с ними…

Он светло улыбнулся:

— Я тебе доверяю. У разных людей разные способности. Я, к примеру, не умею острить, мне медведь на ухо наступил, еще я скорее удавлюсь, чем запою… тот случай не в счет, зато могу определить, кому можно доверять, кому нет.

Она сказала саркастически:

— Это я такая вот с ног до головы честная?

— Разве я сказал — честная?

— Ты сказал, что доверяешь…

— Это разные вещи, — ответил он.

— Ну, спасибо!

— А ты по внешнему виду можешь ощутить, кто злой, а кто добрый?

— Внешний облик обманчив, — заявила она.

— Да, — согласился он. — Конечно-конечно! Кто спорит? Но почему-то, глядя на людей на улице, одних считаешь хитрыми, других простодушными, третьих вообще…

Не договорив, он быстро скользнул к окну, взглянул сквозь кисейную занавеску. Послышался едва слышный металлический стук, Юлия быстро посмотрела вниз. На пол посыпались металлические комочки. Странные, изуродованные, расплющенные. Что-то странное и страшное ей напомнили, но едва успела понять, что это, как голос Олега прозвучал напряженно:

— Две группы прикрытия на той стороне улицы. Значит, два-три человека в вестибюле, двое сейчас поднимаются на лифте… Видишь вот тот элегантный автомобиль-фургончик? Это броневик, нашпигованный… Да ладно, к чему тебе подробности? Просто в него лучше не попадать.

Она вздрогнула, сразу почему-то представив себя на операционном столе в том автомобиле. Жуткие хирургические инструменты разрезают ее тело, а она корчится в нечеловеческих муках, кричит, глаза ее некрасиво вытаращены, на шее вздуваются безобразные жилы, что так старят любую женщину.

— И никак нельзя? — спросила она упавшим голосом.

Он скользнул к другому окну, Юлия видела, как сразу посерело его лицо, морщинка на лбу стала глубже.

— Ого!.. Оцепили весь квартал. Это же какого ранга враг…

— Что теперь делать? — прошептала она. — Нас убьют здесь?

— Лучше бы, — сказал он, — в другом месте. И в другое время. Все, уходим. Быстро!

Обнаженный до пояса, в почему-то продырявленных шортах, он метнулся к двери, прислушался. Юлия встала за его спиной. В теле дрожала каждая жилка.

— Выходим, — велел он.

В широком коридоре на нее подозрительно смотрели портреты на стенах, прогибался багровый ковер под ногами, массивные позолоченные ручки надменно выгибали бока. На ближайшей слегка колышется бирка с надписью Don't disturb, Юлия невольно взглянула вверх, там бесшумно двигались по кругу широкие лопасти вентилятора.

Одновременно она заметила и холодный глаз телекамеры, что разглядывал ее пристально и бесстрастно.

Олег помчался длинными скользящими прыжками. Ее туфли утопали в ковре, все бесшумно, нереально, словно во сне. Когда Олег вломился в одну комнату, Юлия сжалась, ожидая выстрелы, крики, но, когда добежала до открытой двери, в лицо пахнуло несвежими простынями. Олег отодвигал от стены тележку с бельем.

Лязгнуло железо. Олег открыл в стене широкую заслонку. Труба блеснула праздничным никелем, словно бас-геликон в военном оркестре. Оттуда несло жаркими ночами, разлитым вином, мясным соусом и женскими выделениями.

— Полезешь первой? — спросил Олег.

— Ни за что! — воскликнула она.

— Как хочешь, — бросил он.

Одним прыжком вернулся к двери, захлопнул и закрыл на задвижку. Через мгновение по ту сторону словно пронеслось стадо носорогов. Олег быстро влез в трубу ногами вперед, плечи едва-едва помещались. Всего миг его пальцы цеплялись за края, он дергался, лягался, затем его руки исчезли.

Юлия видела, как в темноте гаснут его красные волосы. Донесся слабый скребущий звук, все затихло. Она в страхе оглянулась на дверь. Сейчас те уже добежали до их номера… ворвались… автоматы на изготовку… увидели трупы… тут же выскочили и бросились на поиски… Вряд ли станут врываться во все номера подряд, наверняка сперва проверят покои горничной, кухарок…

Вскрикнув от ужаса, она взобралась на стол, оттуда не сразу попала ногами в трубу, сдвинулась чуть вниз, чувствуя недобрый холод мертвого металла. Пальцы судорожно цеплялись за края, она заплакала от страха, сделала над собой невероятное усилие…

…и ее понесло вниз.

Дальше все слилось в один сплошной кошмар. Где-то она скользила сама, где-то приходилось ползти за Олегом по длинной толстой трубе, опускаться с этажа на этаж, плюхаться в чаны с грязным бельем. От нее уже пахло мужскими трусами, майками футболистов, ночным бельем и прочей гадостью, что остается на простынях.

Иногда в трубах и странных проходах попадались перегораживающие путь пластмассовые решетки, вентиляторы. Олег крушил их с первого же удара, а Юлия едва перебиралась через торчащие как ножи обломки.

Голова кружилась от множества поворотов, дурных запахов. Наконец труба изогнулась особенно круто. Юлию понесло как на горках, в горле зародился пронзительный визг, как домкратом разжимал ей губы…

Внезапно гладкий, словно намыленный, металл под спиной кончился. Ее швырнуло в воздух, сердце остановилось… сильные руки подхватили на лету, как словно бы он схватил пролетающую муху. Тут же ее перевернуло, каблучки уперлись в пол, а властный голос шепнул в ухо:

— Тихо! Они оцепили все здание…

Она сглотнула воздух, ее глаза дико раскрылись. Теперь от нее вдобавок пахло еще и стиральным порошком. На цементных стенах блестят крупные капли, воздух как в бане. Олег пробежал вдоль стены, трогал, прислушивался. Внезапно на глазах изумленной Юлии часть стены сдвинулась. Появился темный проход, куда можно влезть на четвереньках. Юлия простонала:

— Нет!.. Только не снова!

— Это еще что, — бросил он насмешливо. — Ты мышей точно боишься?

Молча она полезла в проход. Похоже, Олег как-то дознался о ее участии в феминистских кружках. Сейчас, конечно, нет, но когда-то она приходила в бешенство, если иронизировали над страхом женщин перед мышами, и потому назло лезла как слон в любую темную дыру.

За спиной глухо чавкнуло, стало темно. В страхе она остановилась, но в пятки толкнуло, грубый голос прорычал:

— Не спи — замерзнешь.

Стиснув зубы, она поползла, чувствуя, что двигается через смесь грязного воздуха с такой же грязной водой. Ход тянулся строго по прямой, так ей казалось. Она ползла бесконечно долго, в голове кружилось. Она не поняла, что случилось, когда вдруг лбом ударилась в твердое. Не успела ощупать, по спине побежал холодок. Тупик!

— Ложись, — послышался голос за спиной.

Тяжелые руки прижали ее к грязному полу. Она простонала рассерженно:

— Что за извращенец…

Щелкнуло, вместо тупика возникло странное серое пространство. С ужасом она ощутила себя на краю бездны. Олег, прижав всем весом к полу, что-то проделывал над ее головой. Скрипело, пощелкивало, наконец, ненавистный голос сказал хрипло:

— Все еще работает… Повезло. Вползай, улитка.

На уровне с нею в слабом сумеречном свете появилась кабинка размером с лифт, только без стен, если не считать стенами бордюрчик высотой в ладонь. Под ногами пол зашатался, как при землетрясении. А когда следом ступил этот страшный человек, ей показалось, что вот-вот все рухнет в темную пропасть.

Он что-то делал, тянул, она сидела на корточках, пальцы вцепились в края, как клешни рака. От страха зажмуривалась, но поняла, что с большой скоростью опускаются, почти падают в темную бездну. Иногда Олег пыхтел, стонал, она чувствовала, что его мышцы едва не рвутся от натуги, тогда движение их лифта замедлялось.

Воздух стал спертым, плотным, словно упали к центру земли. Наконец кабинка дрогнула, остановилась. Под ногами заходило ходуном. Юлия поняла, что это выпрыгнул Олег.

В следующее мгновение сильная рука выдернула ее как пробку из бутылки. Она ударилась о твердое, решила, что налетела на колонну, но это был Олег. Он придержал ее, дрожащую, свет от фонарика высветил старую поржавевшую стену, похожую на борт списанного крейсера.

Грубый голос сказал в ухо:

— Не двигайся.

Свет фонарика метнулся в сторону, Юлия вздрогнула, на короткое мгновение увидела такое, что навсегда врезалось в память. В двух шагах на земле оскалил зубы человеческий череп. Рядом хищно топорщилась клетка из ребер. Остатки одежды истлели, Юлия различила только ремень с медной пряжкой. Луч света метнулся в сторону, но ей почудилось, что там, во тьме, этих черепов и костей намного больше.

Глава 6

Заскрипело, участок стены уполз в темноту. Олег втолкнул в нишу Юлию, шагнул следом. Тут же стальная плита медленно поехала обратно. Юлия уперлась спиной в холодный металл, в ужасе пощупала растопыренными руками стены, — они в замкнутом пространстве, — всеми фибрами чувствуя немыслимую толщину металла, здесь как на глубинных подводных лодках, даже воздух спертый, можно резать ножом…

Олег что-то выстукивал. Юлия сцепила зубы, не позволяя себе ни завизжать, ни грохнуться в беспамятство. Шелестнуло намного тише, с другой стороны лязгнуло. С астрономической неспешностью в стене возникла щель, с той стороны явно был слабый свет. Щель начала расширяться судорожными рывками. Застыла, стало слышно, как надрывно воют и скребутся далекие моторы.

— Мы замурованы! — вскрикнула она.

— Размечталась, — процедил он.

Его плечистая фигура загородила щель. Донесся его мощный вздох, моторы с облегчением вздохнули. Щель начала шириться снова.

— Выползай, — донесся сдавленный голос. Юлия проползла между его расставленных ног. Под ее коленями и ладонями был шероховатый бетон. Оглянувшись, увидела, как Олег протискивается в щель, лицо перекошено болью.

Он почти выпал, дверь в шлюз так и осталась полуоткрытой. Олег с проклятиями подобрал обломок стального прута, что-то колотил, моторы снова загудели, щель сомкнулась так плотно, что Юлия неверяще повела глазами: сплошная стена!

Похоже, они прошли через некую камеру, где Олег должен был успеть набрать секретный код до того, как они задохнутся. Или же до смертельного газа. Или еще чего-то такого же страшного, опасного, о чем как-то не думаешь, когда смотришь на этих длинноногих баб с пистолетами на поясах шортиков.

Здесь холодно и сыро. Если далеко вверху жаркий июль, то здесь унылая осень, мрачная и тягостная. От стен длинного туннеля, куда они вышли, веет смертью, будто они оказались в могильном склепе.

Верх огромной трубы, как и стены, в мокрых пятнах. На бетонном полу кое-где мелкие лужицы, с потолка срываются тяжелые капли.

Через равные промежутки из стен идет слабый мертвенный свет. Стены вырублены в скальной породе, под ногами бетон. Присмотревшись, она заметила рельсы, утопленные настолько ровно, что здесь могут ходить как поезда, так и автомобили.

Олег двинулся впереди, его широкие плечи и могучая спина заслоняли от нее полмира. Юлия, оскорбленная таким равнодушием, догнала и попыталась пойти рядом. Он резко выставил руку:

— Стоп!.. Меня не обгонять. И вообще… лучше иди сзади.

— Даже если ты мусульманин… — начала она сердито.

Он оборвал:

— Когда будут неизвестные мне мины, пошлю вперед. А пока стой! Замри.

Остановившимися глазами она смотрела, как он упал на мокрый бетон, прополз по-пластунски метра два, поднялся и знаком велел ей сделать то же самое.

Она удивилась:

— Это ритуал?

— Да, — ответил он жестко. — Поклонение лазерному лучу, что перережет тебя пополам, если пройдешь в полный рост.

Она отшатнулась:

— Разве есть лазеры такой мощности?

— Ну тогда пулеметная очередь, — буркнул он. — Для тебя важна разница?

Юлия послушно легла, чувствуя мертвящую сырость этого подземного мира. Проползла эти два метра… даже три, представляя, как это выглядит отвратительно, когда гордая феминистка ползет, как черепаха, виляя поднятым задом под оценивающим взглядом этого… этого самца.

Поднялась, заранее ощетинилась, готовясь срезать за этот оценивающий, но Олег уже отвернулся, за что обиделась еще сильнее. Он двигался все быстрее, почти бежал, она крикнула вдогонку:

— Что за нами гонится?

— Время, — ответил он, не поворачиваясь.

— Такими шлюзами, — прокричала она, — можно отгородиться даже от времени… и пространства — тоже…

Она устала, запыхалась, проклинала себя, Олега, всю эту сумасшедшую жизнь, а он, как назло, удалился настолько, что исчез вовсе. Она припустила со всех ног, запарилась, по спине побежала тонкая гадкая струйка.

Олег… исчез. В страхе она приготовилась сесть и заплакать. Никогда еще не чувствовала себя такой слабой и беспомощной. Едва ли не впервые призналась себе, что этот жестокий мир — мужской мир…

…как вдруг послышался равномерный металлический стук. Из глубины туннеля вынырнула тележка. Стучали не колеса, а вся тележка трещала, звенела и готовилась рассыпаться под весом Олега. Он сидел по-турецки, темные провалы на месте глаз были устремлены в ее сторону.

Она торопливо поднялась, тележка, с виду тяжелая, прижалась к стене. Олег с силой потащил на себя длинный рычаг. Тележка заскрежетала, из-под колес красиво выплеснулись длинные искры, как из-под шлифовального камня.

— Садись, — пригласил он. — Дальше будет проще.

— Ты был дрезинщиком? — осведомилась она ядовито. — С чего бы такое умение…

Тележка ходила под ней ходуном, скрипела. Он выждал, пока она унаседилась, проследил, как ухватилась за металлические прутья, затем его пальцы отпустили рычаг. Под днищем загудело. Дрезина пошла в обратную сторону с нарастающей скоростью. Холодный плотный воздух превратился в мокрый и упругий встречный ветер. Лампы замелькали чаще, потом слились в блеклую линию.

Юлия невольно пригнулась: за спиной Олега ураган не выдирает волосы прядями, хотя стремится вывернуть веки и безобразно раздуть щеки. Колеса почти не постукивают, зато допотопный механизм скрипит и расшатывается все сильнее. Она старалась не представлять, что с нею будет, если… не если, а когда ее выбросит на полном ходу… а выбросит наверняка… уже скоро… прямо на бетонный пол… а если на повороте, то на стену, полную острых камней…

Ровная полоса света начала мерцать, разбилась на быстро мелькающие точки. Юлия успевала заметить толстые кабели в стенах, массивные агрегаты. Наконец пулеметная очередь из-под колес разбилась на мерное постукивание, тележка выкатила на огромную станцию, так померещилось вначале.

Да, так выглядят, наверное, станции метро в последнюю неделю перед сдачей мэру города. Масса техники, правда, все машины молчат, свет почти везде выключен, из-за чего Юлии даже показалось, что она попала в подземный ангар для самолетов, настолько тот был огромен и пугающ: стены уходят в темноту, а едва выступающая из тьмы благодаря тусклой лампочке над входом противоположная стена заканчивается не тупиком, как она втайне страшилась, а сразу тремя дверьми.

На тележке ехали, замедляя ход, до самого конца станции. Олег вытащил ее за руку. Лицо его было смертельно бледное под разводами грязи и неизвестно откуда взявшейся копоти.

— Понравилось кататься?

— Еще бы, — фыркнула она. — Теперь я понимаю, что имеют в виду, когда говорят о шикарных тачках!

— Я рад, что понравилось, — ответил он серьезно. — Тем более, что сейчас предстоит менее приятная процедура.

Все три двери оказались массивнее дверей сейфов, с кодовыми замками, но все же двери, а не глухая стена. А где двери, там может быть и выход из этого страшного места!

Пока она со страхом представляла, как выглядит она, если Олег такое страшилище, его быстрые пальцы пробежали по клавишам в таком стремительном темпе, что она ни за какие деньги не смогла бы запомнить код, как бы ни старалась. Тем более, что код не привычно шестизначный, а не меньше чем двадцати, к тому же явно менял регистры и начертание шрифтов.

Дверь медленно начала открываться. Она открывалась и открывалась, а Юлия видела только, как появляется и никак не появится полностью немыслимо толстый торец. Дверь оказалась не банковско-сейфовой, а, по меньшей мере, противоатомнобомбной.

Блеснул свет. По ту сторону порога оказалось залитое светом помещение. Олег подтолкнул Юлию в спину, она шагнула вперед как завороженная. Дверь закрылась с мягким чмокающим звуком. Ей даже показалось, что из помещения тут же начали выкачивать воздух.

Она ошеломленно оглядывалась. Это был зал, где под потолком празднично сверкала многорожковая люстра, пол устлан мягкими коврами, а мебель тоже по-дворянски добротная, богатая, роскошная.

Посреди зала массивный широкий стол. Юлия тут же представила на нем расстеленную карту, над которой склонился вождь всех народов. Взгляд зацепился за массивный предмет на столе, ноги сделали пару шагов, сознание сделало тысячи примерок, пока в памяти не всплыло: чернильница! Мраморная или малахитовая, она не знает, что такое малахит, но где-то читала, что у вельмож на письменном столе находилась именно малахитовая чернильница. Даже у Пушкина, наверное, малахитовая.

— Это что? — спросила она потрясенно. — Когда это Зимний дворец перенесли под землю?

— Зимний в Питере, — буркнул он. — А это… Москва.

— Ну, Кремлевский!

— Куда зачуханyому Кремлевскому…

Он ходил вдоль стены, открывал и закрывал стенные шкафчики. Иногда Юлия видела, как отворял тяжелые сейфовые дверцы, но ничего не брал, бурчал что-то под нос и переходил дальше.

Наконец вытащил пачку шоколадных плиток. Она поймала на лету чуть ли не пастью, жадно сорвала обертку. Тонкие ломтики захрустели на зубах. В измученное тело с каждым проглоченным ломтиком ринулась молодая сила. Последний раз ела едва ли не в обед, домой неслась, мечтая восполнить сожженные в шейпинге калории, но теперь и курица в микроволновке, и кофе…

— Ты хоть кофе выключил? — спросила она.

— Я и не включал, — ответил он, и она ощутила странное тепло, что он сразу понял, о чем она подумала. — Я ждал твою хваленую курицу.

— Сожрут другие. Или засохнет, как мумия.

Шоколад, как она заметила сразу, не простой солдатский, толщиной в палец и размером с крышку табуретки, а словно бы его сложили здесь в ожидании красивой женщины.

Олег оглянулся, спросил удивленно:

— Ты что, с оберткой жрешь?

Высокий, с выпуклой грудью, он в недоумении разводил широкими руками, приглашая ее полюбоваться на перевивающие их мышцы, на могучие косые мускулы, ровные квадратики живота. А пробитые, словно пулеметной очередью, джинсы зияли столь откровенными дырами, что она молча фыркнула, наморщила носик и с трудом оторвала взгляд.

— Кстати, — сказал он благожелательно, — здесь есть ванная.

Она оглядела себя, поморщилась:

— Это было бы кстати, но… Это не то же самое, что принимать ванну посреди Большого театра?

— Не важно, — буркнул он. — С твоей фигурой — почему нет? Ты ванну обожаешь. Даже стерильно чистенькая лезешь под душ.

Запах, что шел от ее одежды, показался ей удушливым смрадом. В ванную захотелось до писка в желудке, но все же спросила подозрительно:

— Выйдя из ванной, я снова споткнусь о запейтболенные трупы?

— До трех раз, — проворчал он, — до трех раз…

Она вскинула брови:

— До или включительно?

— До, — ответил он. Оглянулся. — Ты еще здесь?

Она не стала спрашивать, где ванная, хотя здесь ее отыскать явно труднее, чем в апартаментах Националя, пошла наугад, и — слава женской логике! — почти сразу наткнулась на красивые двери из незнакомого материала. Толкнула, не поддались, потянула на себя — дверь с готовностью открылась.

Хорошо, что она вовремя задержала дыхание. Вопль остался внутри, колотился, как эхо, о ее ребра. Огромная ванная, роскошная, отделанная так тщательно и со вкусом, словно над ней потрудились лучшие дизайнеры… сейчас в пятнах плесени, везде желтая пыль, словно здесь работали шахтеры!

Кран поддался с огромным трудом. Она уже собиралась прекратить борьбу, но вода все-таки полилась, темно-коричневая, дурно пахнущая, словно злорадно ждала этого момента в трубах сотни лет. Стена настолько серая, что Юлия сперва решила, что из матового стекла, но, когда провела пальцем, под толстым слоем пыли обнаружилось огромное, как в зале для тренажа балерин, зеркало.

Пока вода сбегала, постепенно превращаясь из коричневой в желтую, а затем в почти чистую, Юлия поспешно вычистила поверхность зеркала. Сейчас там отразилась женщина с нахмуренными тонкими бровями и решительным лицом, запачканным, с комочками копоти на ресницах, но лицо умной, решительной женщины, в меру загорелое, косметики чуть-чуть, не зря же татуашь подновляет каждые полгода, глаза обрамлены натурально длинными ресницами, густыми, чуть загнутыми на концах. Рыжие волосы красиво падают на лоб, почти до бровей, тонких и изящно приподнятых на концах.

Едва ли не впервые с момента взрослости она засомневалась: достаточно ли хороша? Нет, что хороша — это известно, все male-pigs выпадают в осадок, когда она в шортиках выходит к киоску купить кока-колы, но хороша ли, чтобы и этот шпион… или кто он на самом деле, пошел за ней, как гусь к водопою?

Хотя этот рыжеволосый не говорит, из каких он структур, что понятно, но, как ей с холодком чудится, он не совсем из НКВД… или ФСБ. Может быть, даже из ЦРУ, Моссад или какого-нибудь Сюрте. Она не помнила, что такое Сюрте, но слышала, что такая существует и что она даже круче, чем рекламная ЦРУ. Правда, непонятно, что это у них за игры такие с пейнтболом, но наверняка скоро все расскажет, надо только суметь подлащиться.

Оглянулась на дверь, по ту сторону тихо. Почему-то показалось безразличным, из какой он организации. В конце концов, мир стремительно сближается. Благодаря Интернету люди чувствуют себя в одной квартире, знакомятся и женятся через континенты, а вот вскоре на всей планете воцарится один язык, одна культура… Понятно, какой язык и какая культура, но об этом говорить неприлично, как будто признаваться в чем-то постыдном, а вот так — один язык, одна культура — звучит и возвышенно, и со всех сторон правильно. Так что если он из других организаций, то это как раз он ускоряет слияние отдельных народов в единое человечество. Надо перестать смотреть с точки зрения человека замкнутого племени, когда всякий чужой — враг…

Да ладно, она не единственный человек в России, кто мечтает о добротной оккупационной армии. Сейчас две трети населения настолько ненавидят изворовавшееся правительство, что приняли бы вступление войск НАТО аплодисментами!

Вода уже бежала тонкой чистой струйкой. Правда, только холодная, но после этого жаркого бега кожа впитывает влагу, как бедуин после перехода через Сахару. В широких углублениях на краю ванны отыскались пакеты с мылом, каким-то странным, непривычным, в грубой некрасивой обертке.

Юлия медленно намыливалась, вспоминала суровое и постоянно напряженное лицо этого Олега. Да и какой он враг? Для женщин врагов нет. Для них враги — только более красивые женщины, а мужчины… это существа, из которых одним можно позволить заронить в себя семя, а других нельзя подпускать и на пушечный выстрел.

Глава 7

Когда Юлия скрылась за дверью ванной, Олег торопливо задрал рубашку. На правом боку намечается выпуклость, словно изнутри к поверхности поднимается мяч для тенниса. Но вдобавок разбухает, наливается как горячим свинцом. Если бы не приступы боли, можно бы и не обращать внимания, но это если бы…

Он вошел в Интернет, и шарил по нудным сайтам, меняя пароли, когда Юлия вышла из ванной сияющая и благоухающая. Стремясь смыть дурные запахи, она вылила в воду, а затем и на себя, содержимое всех флакончиков, что отыскала. Олег уже был в рубашке и брюках, довольно мешковатых, сразу скрывших все великолепие его фигуры. На этот раз он показался ей играющим тренером сборной по хоккею. Она присела рядом, счастливая, что смыла пот и грязь, вытравила дурные запахи. А ее кожа, она знала, пахнет волнующе и нежно.

— Что это за место?

— Бункер, — буркнул он.

— Что?

— Бункер. На случай ядерной войны.

Она огляделась, брови поползли вверх.

— Так вот, значит, почему такая смесь милитаризма с роскошью… Генералы собирались отсиживаться, пока мы там наверху будем дохнуть от радиации?

Он искоса взглянул на нее. По губам пробежала едва заметная усмешка.

— Это старый бункер. Тебя тогда на свете не было.

— Да? Значит, уже не прячутся?

— Прячутся. Только те бункера поглубже. И снабжены получше.

Она огляделась, теперь понятно, почему здесь ни одного предмета моложе ее самой. А допотопные чернильницы так и вовсе чуть ли не со сталинских времен. Или ленинских. Только тогда вроде бы атомных бомб не было…

— Сюда не заглянут?

Он успокаивающе качнул головой:

— Не трусь. Отсюда уже выгребли все, что могли. Ну, продукты перевезли в новый, для слуг и денщиков… А мебель, понятно, оставили. Со времен позднего Сталина… а строить начали еще тогда, мода на многое изменилась. Этот бункер предназначался для Хрущева с его окружением, там еще один рядом

— для Генерального штаба, но тот заброшен тоже… Заглядывают и регулярно меняют продукты только в новейших, их начали при Брежневе, а закончили всего пять лет тому.

Она удивленно вертела головой:

— И это все богатство… брошено? Или сюда пустят пережидать ядерную зиму каких-нибудь инженериков? Ученых?

Он покачал головой. Лицо было угрюмым.

— Нет. Для сохранения секретности сюда не попадет ни один из… простых, скажем так. Это все просто брошено.

Похоже, подумала она с тайным удовлетворением, ее герой не последний в их организации. Уж точно не сержант! Где-то читала в газетах, что элитные части вообще сплошь из офицеров. От них требуется не только умение стрелять и бесшумно давить, как они говорят, объекты, но и некоторый интеллект, а то даже знание языка и обычаев страны, куда посылают…

А этот же, судя по его свободе, вообще не ниже полковника, если у них есть полковники. За все время никому ничего не доложил, не отчитался, не попросил инструкций…

Как будто его нацелили на дело настолько грязное, что руководство вовсе делает вид, что нет ни такого дела, ни такого агента и что вся страна хором поет рождественские гимны!

Уже без прежней подавленности прошлась вдоль стен. Теперь больше бросалось в глаза, что потолок полусферой, металлический, составлен из широких колец. Собственно, они из толстой трубы туннеля попали в действительно толстую, огромную, исполинскую!

Олег все еще за компом, пальцы настукивают команды, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты к переносице. Юлия вернулась, присела на край стола. Зеленые глаза зыркнули в ее сторону с неудовольствием, но взгляд смягчился, как она заметила, с тайным удовлетворением, когда с ее тугих ягодиц медленно поднялся на тонкую талию, жировых складок на боках почти нет, прошелся по спине выше, она отчетливо чувствовала его прикосновение, перешел на бок, затем ощутила горячее прикосновение на груди, там сразу потяжелело, налилось, а кончики затвердели и прожигают тонкую блузку, которую натянула на голое тело мокрой.

Наконец их взгляды встретились. Она видела в зеленых глазах искорки, которых не замечала раньше.

— Олег, — проговорила она тихо, кровь прилила к ее щекам, она все еще чувствовала его взгляд, который держал в поле зрения не только ее лицо. — Олег… Раз уж так получилось, что я попала в ваши шпионские игры… Тебе не кажется, что мне можно рассказать несколько больше?

Он поморщился:

— Разве не слышала о правиле шпионов — знать только то, что положено? Не больше. Чтоб не проговориться. К примеру, под пытками.

Она побледнела. Кровь отлила не только от щек, даже тугая грудь несколько обвисла. Юлия поспешно сменила позу, голос сам по себе стал льстивым и перепуганным:

— Но хоть что-то… Я не была бы женщиной, если бы не пыталась узнать больше! Как говорят французы…

Олег скупо усмехнулся:

— Ты мой красивый дикаренок. Французы, англичане, малайцы… Старое медленно уходит из обихода… Куда ни глянь, везде проглядывают древние времена и стены каменных пещер. Уже нет никакой Франции, Англии, России и прочих варварских королевств! Да, для большинства населения они вроде бы еще есть, вчера где-то писали о свадьбе не то короля, не то принца… но это лишь старая обертка… На самом же деле миром правят не короли или президенты стран, а совсем другие люди. Я говорю о международных банках, транснациональных компаниях, международных трестах и прочем, что не так заметно, как заметны поп-звезды, опереточные короли или карликовые армии. Увы, мир стремительно двигается к единству! Но в этом единстве невидимая миру борьба. Мир еще не объединился, а его уже пытаются разъединить по новым принципам. Каким? Да самым разным. Кто-то придумывает новую религию, кто-то создает общества для того, чтобы вернуть Африку его законным обитателям — пингвинам… Ты когда-нибудь слышала про масонские ложи?

— Еще бы! — воскликнула она. — Даже читала!.. Пушкин был масоном!.. Грибоедов… или Чернышевский — не помню. Это такое тайное, красивое, богатое, таинственное, вроде Зорро и Гарун аль-Рашида под масками… Шпаги, кинжалы, бриллианты, золотые серьги, дорогие духи…

Он вздохнул:

— Да, все точно. Так вот, масонские ложи действуют и сейчас. Ага, знаешь. Кроме масонских, есть еще рыцарские ордена. Самые известные — это рыцари мальтийского ордена и иезуиты с их противоположными уставами. Первые — на полной свободе воли, вторые — на слепом подчинении Главному. Но, как ты уже догадываешься, есть рыцари и третьего ордена…

Она о таком не догадывалась, но если он считает ее такой умной, то почему бы не кивнуть и посмотреть строго и внимательно, с некоторым нетерпением в ее красивых глазах: это все понятно, переходи к главному.

— Устав нашей организации прост, — сказал он. — Все для блага человека, все во имя человека. Правда, здесь есть толкования…

— Какие?

— Одни толкуют человека как индивидуальное существо, другие — как биологический вид. Из-за этого возникают некоторые трения…

— Некоторые, — уточнила она, — это когда автоматная очередь в лоб? То, что ты называешь пейнтболом?

— Ну, не всегда так резко…

— Не вешай мне лапшу на ухи, — посоветовала она. — Я уже надрожалась! После всех этих труб и дрезин ваш пейнтбол, когда мозги летят на стенку, — для меня вчерашнее кино.

Олег запнулся на мгновение, но продолжал тем же невозмутимым тоном:

— Но все сходятся в том, что ресурсы планеты Земля принадлежат всему человечеству, а не только тем народам, которые оказались на месте их залегания. Так что местному населению, к примеру, неча загребать больше, чем могут слопать. В то же время образованию за океаном поумерить бы аппетиты, а то жрут больше половины всех потребляемых ресурсов. Ну, все также согласны, что надо резко поднять уровень здоровья всех людей, так как генофонд загрязнен… Еще не спишь?.. Это значит вспомнить о евгенике, почистить уже существующие лечебницы по идиотам…

Он внезапно оборвал речь, словно сболтнул лишнее, она в самом деле насторожилась, у нее вырвалось:

— Так это же фашизм…

— У тебя на все есть ярлык, — ответил он. Швырнул карандаш на стол, поднялся, потянулся. Зеленые глаза оглядели ее оценивающе. — Да, посвежела. Ползание по трубам поднимает тонус, как вижу.

Она вспыхнула:

— Да иди ты…

— В ванную, — закончил он. — Там хоть мыло есть?

— Какое-то собачье. Шампуней нет.

— Их тогда не существовало, — объяснил он наставительно. — Разве я не сказал, когда это все готовилось?

Но отправился не в ванную, а снова порылся в просторных ящиках. С изумлением она узнала в них допотопные холодильники. На стол полетели массивные банки. Яркие этикетки объясняли, где курица с горошком, где ветчина, где телятина. Красная и черная икра в таких же трехкилограммовых банках.

— А где консервный ключ? — спросила она.

— Ты что, — удивился он, — собралась есть на ночь? Ты знаешь, сколько сейчас времени?

— Полагаю, — огрызнулась она, — уже утро. А утром я всегда ем!

В его руке появился длинный нож устрашающего вида. Она вздрогнула, лезвие с легким стуком вошло в банку чуть ли не по рукоять. Тремя молниеносными движениями он вскрыл, криво и с рваными краями, но запах оттуда вырвался на волю одуряющий. Она сразу вспомнила, что после занятий шейпингом маковой росинки во рту не было, а курица в микроволновке… похоже… совсем изжарилась.

— А тарелки здесь есть? — спросила она на всякий случай.

— Есть, — ответил он.

Но Юлия уже поддела на кончик ножа ломоть ветчины, жадно впилась зубами. Сладкий сок сразу потек в горло, она даже застонала от наслаждения. Олег ел отвратительно степенно, сдержанно, еще чуть, и вовсе мизинчик оттопырит, а Юлия махнула рукой на все манеры, на пикниках и то держалась раскованно, а здесь далеко не пикник.

— У тебя хороший аппетит, — заметил он. — Жрешь, как голодный крокодил.

Она мычала от удовольствия:

— Какие мы дикари… Какие дикари! С ума сойти. А сладкое здесь есть?

— Все есть, — сообщил он. — Даже шампанское, хотя здесь это совсем дикость.

— Дикость? — удивились она. — Это ж цивилизация! Это культура. Где ты видишь шампанское?

Олег молча раскрыл дверки неприметного шкафа. Чутье подсказало Юлии, что этот рыжеволосый из тех, кто в состоянии назвать по именам все звезды на ясном небе, но не сумеет красиво откупорить игристое вино.

— Дай-ка я! — сказала она повелительно.

Он послушно протянул тяжелую бутылку. Юлия умело сняла проволочную сетку, потащила затычку, но та, настоящая, из пробки, заупрямилась. Юлия взболтнула, покрутила, пробка пошла вверх. Юлия не стала ее придерживать, пробка бабахнула на другую сторону комнаты.

Праздничная пена полезла с таким напором, словно последней оставшейся капле грозило немедленно превратиться в уксус. Юлия поспешно наполнила фужеры. Оранжевая жидкость плеснула на стол, залила скатерть.

Олег сказал иронически:

— Тебе, в самом деле, кажется, что далеко ушла от тех диких времен?

— Конечно!

— Но шампанское, — заметил он, — можно откупорить и не разливая… Однако так делали тысячи и тысячи лет наши лохматые предки. Ну, не с шампанским, правда. Всегда сперва богам, а потом себе в чашу. А на тарелках оставляли еду. Для домовых, умерших родителей… Гм, компьютеры и суеверия…

Голос его был замедленный, успокаивающий, а в глазах появилось задумчивое выражение. Он что-то вспоминал, прикидывал, сравнивал. Бокал медленно поднялся на уровень глаз. Шампанское играло, искрилось, брызгало крохотными фонтанчиками. На кончике его носа заблестели крохотные бусинки. Юлия засмеялась. Она помнила, что глоток шампанского всегда окрашивает ей щеки здоровым румянцем, а глаза начинают блестеть красиво и загадочно.

Она коснулась губами края бокала. На оранжевой поверхности все еще подпрыгивали крохотные, как во время дождя, фонтанчики. Сразу ощутила, как губы наливаются горячей кровью, разбухают, даже красиво загибаются без всякой татуаши. А с татуашью так и вовсе неотразимы…

Она посмотрела в зеленые глаза, Олег поцеловал ее твердыми губами. От него пахло шампанским и почему-то соленым морем. В голове приятно шумело. Она не чувствовала опьянения, но сделала вид, что захмелела. С расслабленной улыбкой сбросила блузку, сделала вздох и повернулась чуть боком, чтобы он лучше оценил безукоризненную линию ее груди.

Не отрывая от нее взгляда, он протянул руки. Странно, успела подумать Юлия.

— От него пахнет крепкой мужской кожей, свежестью, словно не полз по трубам, не падал на тюки грязной одежды. Вообще грязь и пыль с его кожи словно… словно смыло.

Жар, которого она уже давно не ощущала от прикосновения мужского тела, прокатился по коже, ушел вглубь, кровь вспыхнула…

Глава 8

Она помнила свой вскрик, все нервы воспламенились. Потом, когда прошла вечность, она смутно ощутила свое тело на широком диване. То, что осталось от тела. Каждая клеточка горела в диком огне, таком восторге, о к-тором она даже и не подозревала раньше.

В поле зрения появилось крупное лицо с запавшими зелеными глазами. Похожие на лесной омут, они сдержанно улыбались. На верхней губе темнела корочка засохшей крови. Сейчас твердые губы раздвинулись, изображая улыбку, от этого движения выступила алая капелька.

— Как красиво!.. Эти слезы… просто жемчужины.

— Прости, — шепнула она, улыбаясь. — Я не знала, что можно вот так… От меня один пепел, да?

— Головешка, — ответил он. — Но еще в состоянии загореться.

Она взмолилась:

— Ой, не надо! Смешно, но боюсь, второго раза не переживу. Или хуже того…

Она испуганно оборвала фразу.

— Что? — спросил он. — Что тебя пугает?

— Что все испортим, — прошептала она. — Так не бывает. То, что случилось… может случиться раз в миллион лет. Я не верю во второй шанс.

Он лег рядом, она затрепетала от его близости. Жар его тела снова коснулся ее кожи, растекся, просочился вовнутрь, и снова в каждой клеточке воспламенилось, погнало горячие волны по спинному хребту.

Она закрыла глаза, отдаваясь сладостному чувству. Этот мужчина сильнее. Как хорошо это признать, как сладко и защищенно в его руках!

Когда огненный шар прокатился по спине и ударил в мозг, у нее вырвался крик, за который она убила бы себя раньше. Все тело стало размером с галактику, а сейчас звезды и туманности полыхали жарким огнем, все пространство горело в наслаждении. Она чувствовала его руки, его губы, потом он что-то прошептал ей прямо в ухо, это было очень эротично и вместе с тем успокаивающе, словно он губами пощекотал перед сном ребенка.

Она улыбалась, летала с птицами, а когда распахнула удивленно глаза, рыжеволосый герой сидел за столом, перед ним целый ворох бумаг, он разглядывает их пристально и сердито. На лбу морщинка стала глубже, а складки у губ отвердели и вздулись твердыми валиками.

Диван под ней скрипнул. Олег тут же обернулся, в зеленых глазах отражались искорки от люстры.

— Проголодалась?

— Я… — пролепетала она. — Я… спала?

— Да пустяки, — сказал он великодушно. — Всего-то часиков шесть-семь. Ерунда.

Она вскочила, как подброшенная пружинами:

— Вот так?.. Голая?

— У тебя хорошая фигура, — заметил он равнодушно. — Не такая уж и толстая… И почти не храпела. А что рожа перекосилась, так кто видит? Я, к примеру, не обращал внимания даже на слюни, что промочили всю подушку.

Она кинулась на него с кулаками. Сильные руки перехватили, она со всхлипом ударилась о широкую горячую грудь, с огромным трудом преодолела желание прижаться, спрятаться там внутри, уперлась кулачками, кое-как отстранилась.

— Над чем ломаешь голову?

— Удалось разыскать карты.

— Этих туннелей?

— Это не туннели, а Метро-2. Оно намного ниже первого, явного. Зато из этого тайного можно проникнуть как в обычную сеть метро… практически в любом месте, так и в любое здание. По крайней мере, в пределах Садового кольца — в любое, а за пределами — в любое старое.

— А новые? — спросила она невольно.

— И в любое новое, — сказал он так же буднично. Зевнул, потер усталые глаза. — Только в новые правительственного ранга, банковские или дома элитные проще простого, это предусматривалось сразу, а в дома обычные… чуть труднее.

Она сказала пораженно:

— И что же… Никто из москвичей даже не подозревает, что существует не одна линия метро, а две? Он слабо усмехнулся:

— Почему две?

Она вскинула брови:

— А что, есть еще?

— Конечно. Самая ранняя сеть подземелий — это система подземных ходов. Их начал еще Иван Калита. А при Иване Грозном так вообще стало что-то вроде метро! Правда, пешеходного. Не только тайные выходы для доносчиков, лазутчиков, но и сам царь хаживал подземными ходами за пределы города. Можно тайно перебросить отряды, брать воду из тайных источников воды, там у него были самые разные хранилища… Да что там Иван Грозный! Еще больше тайных складов у монастырей, что служили одновременно и крепостями. Не все вырубывались для этих целей, чаще — приспосабливали опустевшие каменоломни…

— Я слышала о библиотеке Ивана Грозного! — воскликнула она.

Он вяло отмахнулся:

— Это здесь, поблизости. Я все хотел перетащить ближе к поверхности, чтобы наконец нашли. Увы!.. Сразу хлынут толпы прекраснодушных идиотов. Искать Александрийскую библиотеку, например. Или сокровища атлантов. Нашли же руины Гиперборейского царства за Полярным кругом…

Юлия воскликнула:

— Но как же!.. Да как ты можешь!.. Да это же неоценимое сокровище!

— Бред, — буркнул он. — С полсотни книг с устаревшими медицинскими рецептами, книга по ворожбе, различные методы допроса, несколько томов с описанием, как шить хомуты, делать оглобли, гнать деготь, ловить диких коней в окрестностях Московии, изготавливать батоги для заплечных дел мастеров и простые кнуты для пастухов… А также подробное описание, как ловить птиц Сирин, Гамаюн, Алконост…

Он зевнул, потер усталые глаза. С раскаянием она вспомнила, что ему досталось больше, чем ей.

— Ладно, — сказала она, — убери лапы. Перекусить ничего не осталось?

— Все, что душа пожелает. Это плата за риск, как понимаешь…

Одеваясь, она бурчала:

— Из-за чего риск, ума не приложу… Я понимаю, когда бьются из-за женщин, денег, власти!.. Весь мир из-за этого расшибает лбы. Правда, из-за женщин уже не стучат рогами, романтика ушла с рыцарями, но зато из-за денег и власти сколько преступлений!

Он встал из-за стола, пошатнулся, тут же рухнул на диван во весь рост, потянулся до хруста суставов.

— Тем более, — сказал он с зевком, — у кого деньги и власть, у того и современные женщины!

Она огрызнулась:

— Как будто так было не всегда!

Он покачал головой:

— Ты же сама сказала, были и романтичные времена. А что сейчас такая странная война… В мире как раз острый недостаток идей, а не денег или власти! Раньше был один фараон, остальные — рабы, а сейчас много вершин: финансовых, спортивных, поп-звездных… Есть такое слово?.. Когда можно огрести кучу денег, а с ними и власть. Так что власть есть… но нет людей, способных создать нечто новое, захватившее умы и сердца, подобно христианству или исламу…

Она фыркнула:

— Это, в самом деле, так трудно? А где все эти академики, доктора наук? Если даже сын плотника смог…

Он слабо удивился:

— Какой это сын плотника?.. О ком ты?.. А, совсем голова не работает, прости. Ночь была нелегкой… да и день не легче. Дети, как же вы все понимаете буквально!

Она вскинула брови:

— А что не так?

— Сын плотника, — пробормотал он. — Рационалисты!.. Если плотник, то, выходит, дерево тесал?

— Ну не камень же, — оскорбилась она. — Тех называют дикарщиками, я знаю!

У него был такой вид, что вот-вот скажет: Как сейчас помню, не был ни плотником, ни сыном плотника, но лишь потянулся еще слаще, зевнул с завыванием. Пробор-мотал совсем сонным голосом:

— Даже сейчас говорят про одних, что неотесанные, а про иных, пообтесались, мол. Или их пообтесал кто-то. А кому-то хоть кол на голове теши… На востоке Творца обычно называли гончаром. И человека вылепил из глины, и весь мир. Гончар — первый из творцов. Каменщик — это уже ступень повыше, он из обожженной глины строит тюрьмы и храмы, а также — новые общества. Их до сих пор зовут масонами… Ну а плотник — это ступенька еще выше. Не хочешь думать о чем-то очень высоком, тогда… ну, если очень приземленно, то что-то на уровне полковника иезуитов, епископа христиан, тайного советника Третьего отделения, доктора наук по философии… гм, трудно подобрать точное соответствие, но во всяком случае, отец Иисуса… ха-ха!.. никогда не строгал доски рубанком. Если бы ему сунуть в руки рубанок, уронил бы на ноги.

— Но как же… Все легенды, предания, тексты Евангелия…

Он вяло отмахнулся:

— Мир был поэтичнее. Все пушки прошлых веков в единорогах, орлах… А какие барельефы, где бьются римляне со скифами, загляденье!.. В учебниках географии на рисунках толстенькие такие ветры дуют с небес, гоняя тучи… Народ понимал мир не так грубо, как сейчас. Везде была разлита поэзия, двусмысленность… Черт, нет даже слов, чтобы объяснить. В каждой строке Корана семь смыслов, но так было почти в каждом древнем рассказе… Но нет такого слова, как семисмысленность. И когда все понимается буквально, мне просто неловко за таких идиотов… Правда, такая же участь ожидает через пару тысяч лет современные анекдоты, построенные на игре слов, на иносказании, намеках… — Он зевнул снова, веки медленно смыкались. — Кол на головах тесал, — пробормотал он. — Плотник… Мудрецы…

Он заснул на полуслове. Она села рядом, провела кончиками пальцев по его груди. Широкие пластины мускулов вздымались медленно, неспешно, раздвигались, затем с такой же астрономической неторопливостью слегка опускались. Лицо расслабилось, суровость ушла, губы перестали казаться каменными. Длинные рыжие ресницы оказались с по-девичьи загнутыми кончиками.

Она вздохнула, положила голову ему на плечо. Он не проснулся, но его рука сонно нащупала ее тело, подгребла, как щенка, ближе. Юлия забросила на его живот ногу, затихла, чувствуя себя уютно и защищенно. Спать не хотелось, но лежать было так сладко, что лежала как в теплом гнездышке.

Олег проснулся через полчаса, мгновенно охватывая всеми пробудившимися чувствами мир, в котором находился, свое измотанное тело, а также женскую голову с волнистыми кудрями на своей груди и тонкую руку, обхватившую его за шею. Юлия дышала легко и ровно, ее губы покраснели от прилива крови, на щеке играл здоровый румянец. Но за шею она держалась как за спасательный круг.

Валун в правом боку за ночь разросся, ощутимо давил на внутренние органы. Едва Олег шелохнулся, тупая боль переросла в острую, он чувствовал, как там заработали тупые пилы. Только бы не приступ, подумал тоскливо. Не то страшное ощущение тяжести и слабости, когда в глазах темнеет, а ноги подкашиваются, и он готов упасть в любом месте…

Пальцы на ее плече дрогнули, она ощутила, как от ладони пошел странный жар. Над головой прогудел сильный голос:

— Это кто здесь гнездо свил?

— Я, — пояснила она, уже зная, что не у всех шпионов с юмором в порядке, этому надо отвечать как по писаному. — А что? Если здесь будем сидеть до ядерной войны…

— А когда начнется зима, сразу выйдем? — спросил он. — Хорошая логика. Брысь с меня! Надо поискать, как пробраться к одному человеку…

Он сел за стол, Юлия, как быстрая лисичка, тут же оказалась рядом, сказала пугливо:

— Только не говори, что пойдем к тому, который прислал за тобой этих!

— Почему?

— Тебе мало?

Он пожал плечами:

— Если не хочешь прыгать через балкон…

— Не хочу!

— Тогда не будем, — снова согласился он. — А в остальном все то же самое. Жена… или кто там у него, уходит в ванную, а я захожу в его комнату. Посмотрим, так ли он меня встретит.

Она вспомнила свою брошенную квартиру, трупы, черный столб дыма, если он все-таки поставил кофе на огонь, представила, как сейчас там все заливают водой, по-слоновьи крушат остатки мебели, на которую она откладывала два года.

Сказала неожиданно для себя:

— А где ты оставишь меня?.. Впрочем, я в любом случае пойду с тобой.

Он не подпрыгнул, на что втайне надеялась, — неужели у него всегда были такие же отважные и верные спутницы? — только пожал плечами:

— Не будешь падать в обморок на каждом шагу?

— Ты плохо знаешь женщин.

— Плохо, — согласился он.

— Это хорошо, — сказала она неожиданно.

Их взгляды встретились, скупая улыбка тронула его губы.

— А ты знаешь, как придется к нему идти?

Она слушала его обомлев. Привыкшая ездить в метро, знающая все станции, она, оказывается, и не подозревала, что тайное метро, которое глубже обычного, по размерам не меньше явного и что вообще под Москвой настоящий подземный город. Ветки метро протянуты как к правительственным особнякам за чертой города, так и к их дачам, к Шереметьеву, Внукову, даже к аэродромам, которые вообще засекречены и вроде бы не существуют вовсе. Но даже в привычном для всех Шереметьеве есть секретные полосы, откуда можно выйти из-под земли прямо к самолету.

Да, она слышала, что такая вот секретная линия метро вела на дачу Сталина в Кунцеве, но когда Сталин умер, то линию рассекретили, пустили по ней обычные поезда. Потому и работают так нелепо две параллельные линии, изумляя всех новичков. Но чтобы таких веток были десятки!.. Чтобы под землей ходили тайно поезда, подвозили людей к тайным бункерам, складам, прямо к эстакадам, к Окружной дороге, чтобы существовали тайные выходы в лесных массивах Сокольников, Битцевского парка, возле узловых точек главной кольцевой дороги!

Глава 9

Клавиши мягко щелкали, на экране появлялись мутные черно-белые картинки, мертвые, статичные, словно снятые скрытой камерой. Юлия некоторое время следила за экраном, спросила нерешительно:

— А что… компы тогда были? Или какие-нибудь секретные разработки?

Ей показалось, что он заколебался, не соврать ли, но улыбнулся и ответил честно:

— Какие к черту… Это все я натащил.

— Компьютер?

— И комп, и периферию. И кое-что еще. Он двигал курсором по крохотным пиктограммам, на экране появлялись циклопические сооружения, мрачные туннели, заброшенные штреки, огромные вентиляционные трубы… На одном изображении мелькнуло что-то живое. Пальцы Олега тут же отстучали дробь команд, курсор прыгнул на картинку с лупой.

Изображение начало расти, одновременно шорохи складывались в связную речь. Очень смутно, как сквозь густой дым, виднелись двигающиеся силуэты. Звучала речь, а когда Олег усилил громкость, Юлия услышала разговор трех или четырех человек. Говорили, к ее удивлению, на чужом языке. Она беспомощно подняла взгляд на Олега:

— Английский знаю, французский или немецкий отличу… Это кто?

Лицо Олега медленно серело. За ночь он исхудал еще больше, глаза ввалились, скулы натянули кожу до болезненного блеска. Сейчас тревога в глазах росла, Юлии показалось даже, что на руках поднимаются мелкие рыжие волосы, а по коже вздуваются пупырышки.

— Латышские стрелки, — ответил он сдавленным голосом. — Неужто снова, как и девяносто лет назад…

— О чем они говорят?

~ Да все о том же, все о том же…

— О чем? — настаивала она.

Он дернул щекой:

— О бабах, пьянке, наркотиках… и о том, как надерут этим тупым русским свиньям задницы. Погоди, я поищу более понятное…

На экране сменилось несколько картинок. Олегу, судя по всему, удалось подобрать фильтр, изображение стало четким, насыщенным, хотя оставалось черно-белым. На этот раз пошли помещения, где люди в пятнистых комбинезонах либо чистили оружие, либо обедали, кое-где шли учебные схватки, в одном месте мылись, и Олег быстро пролистнул изображение дальше, словно она никогда в жизни не видела голых мужчин и теперь от стыда бросится в ближайшую трубу вниз головой с криком: Я не могу жить обесчещенной!

В одном суровом помещении, явно казарме, коммандос, так она назвала для себя этих людей, забивали козла. За их спинами толпились зеваки, ожидающие очереди, здесь явно играли на высадку. За соседним столом несколько человек играли в карты. Судя по раскладке, шла бескомпромиссная игра во что-то посложнее двадцать одного. Хотя знаков различия нет, но даже ей видно по их посадке, по авторитарности движений, по уверенным голосам, что это кадровые офицеры…

— Три карты, — произнес один на английском, в котором не было и следа чужого акцента.

— Я ставлю сто долларов, — ответил второй тоже на английском.

Третий сказал пас, и снова Юлия не уловила и намека на русский акцент. Четвертый подумал, сказал решительно:

— Удваиваю!

— Ого, — проговорил первый, — если ты будешь таким же решительным, когда выберемся отсюда, то…

— То что? — спросил четвертый подозрительно. — Договаривай! Меня уже достали твои полунамеки и оборванные фразы.

— Я сказал, что сказал…

— Ты не то сказал!

Второй, явно постарше других, хлопнул ладонью по столу:

— Тихо, парни!.. На нас смотрит вся эта гниль, держитесь. Я знаю, все мы звереем от ожидания, но я скажу точно: на этой неделе все решится. Осталось немного.

Юлия слышала, как оборвалось дыхание Олега. Глаза сузились, он ловил каждое слово, сказанное в далеком… или, что страшнее, недалеком бункере. На экране было видно, как игроки положили карты на стол, кверху рубашками, все смотрели на старшего. Первый спросил жадно:

— Откуда известно?

— Прямого приказа не было, — улыбнулся старший, — но кто прослужил столько, сколько я, поймет, почему вдруг подали новые цистерны с дизельным топливом, почему перестало в запасники поступать свежее мясо, зато вчера опустился грузовой лифт с сухим рационом на двое суток…

Олег увеличил изображение до предела, Юлия видела просиявшие лица игроков, один вскинул кверху кулак, показывая, как он засадит этим русским свиньям.

Она оглянулась на суровое лицо Олега:

— Олег? Что это за люди?.. Почему здесь американцы, латыши?.. Это же регулярные части! Верно? Регулярные?

Он покачал головой:

— Малышка, ты не представляешь, какими могут быть частные армии. Но даже частные надо кормить, снабжать оружием… а здесь только элитное оружие, как и люди все на подбор, на подбор… Не представляю, кто все это затеял! И зачем? С какой целью? Ладно, собирайся… Надо идти.

Голос его посуровел, лицо стало каменным. Зеленые глаза смотрели мимо экрана. Она видела, как он весь переменился за эти полчаса. До этого явно считал, что все подземелье, все тайное метро в его полном распоряжении и что здесь ни души. А если сюда спустится одинокий обходчик из секретных структур, то легко засечет его этими следящими приборами и обойдет стороной.

Но подземелье кишит войсками… которых вообще не может быть! Это что, миротворцы? Особые части ООН, когда все страны выделяют элитные войска для особо важных операций? Но если такое случается, то газеты задолго до начала начинают захлебываться от восторга, освещают в прессе каждый шаг, с умилением показывают, кто как пукнет, а здесь… страшная тишина!

Олег предоставил ей складывать в рюкзачок плитки шоколада, консервы и аптечку, сам все еще колдовал с компьютером и следящими устройствами. Юлия напряглась, когда он внезапно исчез, но минут через десять послышался равномерный стук, приблизился, из темноты туннеля вынырнула крохотная платформа.

— Опять?

— Нам вагоны пока не поданы, — буркнул он.

— Жаль, — сказала она.

— Лопай, что дают, — ответил он. — Хотя, если не нравится, можешь бежать следом. Бег трусцой полезен.

Она покосилась с недоверием, неужели это он сострил? Нет, наверняка сказанул вполне серьезно. Странные люди эти интернациональные шпионы… Есть, оказывается, и такие. Непрошибаемые.

Мотор зарычал негромко, а когда Олег тронул рычаг, тележка покатилась в темноту с нарастающей скоростью.

От стен тянуло привычным уже могильным холодом. Сверху равномерно срывались тяжелые, как гранаты, капли ледяной воды. Их несло в темноте не долго, вскоре пошли мелькать пятна света. Олег ускорил бег тележки, минут через пять уже ломились через плотную стену воздуха, словно летели на самолете. Юлия пряталась за Олегом, как за выступом бетонной глыбы. Тележка мерно постукивала на стыках, Юлия терпела долго, наконец прошипела:

— Да сколько же это будет тянуться? Мы так до Владивостока доберемся!

Ветер срывал с губ слова и уносил, но Олег услышал, утешил мирно:

— Уже скоро. С полчасика, не больше…

— Я слышала, что Сталин велел прокопать туннель на Сахалин!

— Из Лондона в Бомбей тоже копали…

Туннель дважды легонько поворачивал, Юлия чувствовала, как ее отжимает в сторону. Колеса начали постукивать реже, появилась надежда, что вот-вот остановятся, но Олег добавил скорости, мелькающие со стен пятна света слились в сплошные полосы, там мчались еще несколько долгих минут, как вдруг под колесами пронзительно вжикнуло. Через несколько секунд еще и еще, уже пронзительнее.

Юлия испуганно вскрикнула, Олег прокричал сквозь ветер:

— Это требование сбросить скорость!

— Там люди?

— Автоматы были еще в Древнем Египте…

— Чего от нас хотят?

— Предупреждение, чтоб не мчались сломя голову. Встречный ветер стал не таким свирепым. Полоса света разбилась на мелькающие огни. Олег все сбрасывал скорость, наконец тележка подкатила к глухой стене. Юлия похолодела, но, присмотревшись, увидела, что это не камень, а покрытый каменной пылью металл.

Олег вылез, долго возился, шарил по стене в поисках пульта управления. Юлия сжалась в комок, испуганная и несчастная, вспоминала роскошные апартаменты.

— Какие мы, женщины, доверчивые, — вздохнула она ему в спину.

Он не обернулся, открыл железный кожух, возился с переключателями, буркнул через плечо:

— Что не так?

— Да тебе все так, — обвинила она горько. — Ты всего наелся от пуза! А я только краем глаза увидела Националь… Размечталась, дура: казино, рулетка, настоящее шампанское вместо дешевой шипучки… Ты играешь в покер… или во что там режутся шпионы?.. гребешь миллионы, а я в красивом платье стою за твоей спиной, на меня все смотрят, у меня бриллиантовое колье…

Олег огрызнулся, не оборачиваясь:

— Так что же тебе не так?

— На мне полтонны паутины, — взвизгнула она в его рыжий затылок, — вместо колье! И пауки, огромные, как мыши!

— Пауки? — переспросил он. — Хорошо!

— Хорошо?

— К деньгам, — объявил он. — Значит, еще поиграем в казино Рояль.

Слабо скрипнуло. В стене появилась щель, раздвинулась. По ту сторону тоже рельсы, только вели они совсем недалеко, затем снова упирались в стену. В новом отсеке пусто как в гробнице Агамемнона после рейда энтузиаста-самоучки Шлимана.

Олег помахал рукой:

— Все! Дальше пешочком.

Юлия слезла неохотно, тележка стала уже родным, обжитым местом в этом пугающем подземном мире. Даже нагрелась под ее задом, почти очеловечилась.

Едва вошли в новое помещение, Олег повернул рычаг. Толстые бронированные створки сошлись. Чавкнуло, со стуком замкнулись невидимые запоры. Олег стоял молча, ждал. В помещении, куда можно бы загнать грузовой трейлер, абсолютно пусто. Откуда-то ударили тугие струи воздуха.

— Терпи, — предупредил Олег. — Уже скоро.

— А что сейчас?

— Нас чистят, — отмахнулся он. — Наверное, от радиоактивных осадков. Хорошо, хоть анализы не берут…

Из стерильно чистого шлюза их выпустили в огромный зал. Потолок терялся во мгле, Юлии даже почудилось, что они вышли на поверхность в душную осеннюю ночь. Но по сторонам холодно блестел металл. По спине прокатился недобрый холодок, чутье говорило, что эти листы металла толще, чем броня авианосца.

Двумя ровными рядами стояли машины. Военные грузовики, все под зелеными пятнистыми тентами.

Олег провел через этот ангар, который Юлия упорно называла залом, на противоположной стене виднелось с десяток дверей. Пальцы снова набрали код, мигнули огоньки, он потянул за ручку, дверь нехотя отъехала в сторону.

Юлия ожидала, что откроется новый туннель, но это была лишь комната, хотя просторная, очень просторная. Олег спокойно прошел к другой стене, ждал. Едва слышно жужжали скрытые механизмы. Юлия почувствовала, что дышать легче, а когда опустила глаза на платье, смутно удивилась его чистоте.

Дверь открылась, теперь там действительно был туннель. Черный зев пугающе уходил в темноту.

— А нельзя ли снова на дрезине? — спросила она.

— Здесь нет дрезин, — ответил он.

— А… на чем-нибудь?

— Только на поезде. Или тяжелом грузовике. Но стоит ли привлекать внимание?

Холодок пробежал по ее спине уже яснее. Горло стискивали невидимые пальцы, не скоро ей удалось выдавить:

— А что… тут кто-то есть еще?

— Могут быть, — ответил он. Почувствовал ее напряжение, успокоил: — Так, мелочи… Какой-нибудь обходчик из секретных служб, что раз в год проверяет здесь аппаратуру, механизмы…

Следующим был зал силовых агрегатов. Так его назвал Олег, но Юлия чувствовала, что попала в чрево космического звездолета инопланетян. Из бетонного пола вырастали металлические трубы, внутри которых мог бы двигаться многоместный лифт, уходили высоко в темноту, а через каждые шесть труб располагался металлический батискаф, где каждая заклепка была размером с крышку канализационного люка. Воздух подрагивал, насыщенный исполинскими энергиями. Гранитный пол гасил дрожь, Юлия умом понимала, что это всего лишь крохотная воздушная полость в неимоверно толстом массиве гранита, но животный страх твердил, что вот-вот это все рухнет, отвалится под непомерной тяжестью земной коры, что сверху, а внизу только расплавленная лава вулканов, жар уже плавит подошвы туфель…

Олег остановился так резко, что она ткнулась ему в спину. Не поворачиваясь, он прошептал:

— Тихо! Постоим, посмотрим.

Глава 10

Сначала она видела впереди только тьму, потом почудились искорки. Олег, наконец, сдвинулся с места, но шел теперь очень осторожно, иногда останавливался, вслушивался, дважды даже велел присесть на корточки.

Теперь казалось, что в темноте на огромной елке горят бенгальские огни. Синеватые искры сыпались мелким серебристым дождиком. Юлия как можно тише продвигалась следом, разглядела наконец крохотные фигурки сварщиков, что как комары облепили огромные металлические балки, стропила, железные лесенки и мостики.

То ли слегка сместились пласты, то ли сами конструкции обветшали и начали ломаться под собственной. тяжестью, но ремонт шел по всем конструкциям огромного ангара. Юлия видела со спины, что Олег хмурится, сердито посапывает.

— Что тебе опять не так? — прошептала она. — Ремонт — это хорошо.

— Эти балки в таком виде уже три года, — шепнул он в ответ. — Почему взялись только сейчас?

—Лучше поздно…

— Да? А ты знаешь, что по этим направляющим запускают? Если бы узнала, то предпочла бы, чтобы все рухнуло и всех передавило. А то и сама бы всех перебила голыми руками! Несмотря на их семьи и малых детушек.

Она вздрогнула, зябко повела плечами:

— Ни за что! Я никогда не смогла бы убить человека. Вообще убивать — нехорошо.

Он кивнул:

— Нехорошо. Особенно здоровых и биологически активных. Но если это единственный аргумент?

Она что-то возражала, он не слушал щебетание, его глаза оглядывали солдат, помещение. Маскировочные комбинезоны на всех странные: не привычные зеленые с пятнами, а серые, кое-где с бесцветными полосами, похожими на потеки грязи. Ясно, это должно сделать их практически неразличимыми на фоне… на фоне московских улиц с их грязными неопрятными домами, заплеванными лестницами, полутемными арками…

Вместо привычных сапог все в ботинках, к тому же даже они такого же неопрятного цвета, как и шлемы. Отсюда хорошо можно рассмотреть бронежилеты восьмого класса. Если учесть, что сами ребята — буйволы, каждый из них поборолся бы с Геркулесом, то в бронежилетах они выглядят вовсе пугающе, настоящие боевые машины, киборги, нечеловеки.

На специальных крючьях на груди и боках закреплены боеприпасы, Олег с уверенностью мог сказать, что у каждого по пять осколочных гранат и одной ослепляющей, а также по коробке с патронами.

Судя по всему, группы по четверо-пятеро должны на джипах обеспечивать порядок в городе. На каждом по крупнокалиберному пулемету на турели, миниганы, броня из кевлара защищает все, кроме колес. Эти десантники нацелены быстро и жестоко подавить народные волнения и стихийно возникающие митинги на улицах и площадях, пока другие на бронетранспортерах будут захватывать Кремль и правительственные здания.

— Теперь на цыпочках, — велел он. — Мы должны прокрасться вдоль стены по туннелю… Там выход наверх.

— Хорошо, — ответила она дрожащим шепотом. — Выход — это всегда хорошо. А куда?

— Из канализационного люка, — ответил он, — прямо посреди Садового кольца.

Она зябко передернула плечами, представив, как приподнимает крышку люка прямо перед лавиной бешено мчащихся грузовиков.

— Хоть на разделительной полосе?

Он прижал палец к губам. По станции с металлическим лязгом раскатывал пугающего вида автоподъемник, желтый и полосатый, как оса, но толстый, как майский жук. Явно не цивильный, слишком уж много железа, словно шофер, кроме своих рычагов, управляет и спаренными пулеметами, а то и ракетами земля — воздух.

Юлия на цыпочках кралась следом, здесь тень, они же тихие и незаметные как мышки, как две серые безобидные мышки, на них не надо обращать внимания, это ниже своего достоинства — обращать внимание на мышей…

Внезапно вспыхнул свет. Нечеловеческий голос проревел из динамика:

— Тревога!.. В секторе — нарушители!.. Тревога!

Свет ударил с такой силой, что Юлию отбросило к стене. Белое пламя выжигало глаза, под веками вспыхнула острая резь, она закрылась локтями. Рядом послышался яростный голос Олега, его ругань.

— Пригнись! — закричал он. — Пригнись! Она пыталась сползти по стене, но его ладонь с такой силой вдавила ей голову в плечи, что уши расцарапало о ключицы. Сверху с треском разломилась стена, посыпалась цементная крошка. Его рука тащила ее, где волоком, где Юлия вскакивала на ноги, рядом гулко и страшно стрелял пистолет: Олег нажимал на спуск, почти не целясь. Сзади кричали, автоматы грохотали часто, словно крупный дождь колотил по жестяной крыше.

Олег сдвинул тяжелую панель, Юлия шмыгнула вовнутрь нового отсека. Олег влетел вслед за ней кувырком, сверху простучали пули: сперва сухо, а затем

— звонко, когда панель задвинулась и закрыла их металлическим боком.

— Сюда! — крикнул Олег торопливо. Он поднялся, лицо настолько бледное, что Юлии почудилось, будто он изрешечен пулями и уже истек кровью. — Нам только бы миновать этот сектор…

Отрезок туннеля был такой же полусферой, что всякий раз напоминало ей кооперативный парник для помидоров, только вместо сверкающей пленки был толстый металл. Идеально ровный бетонный пол обрывался такой же металлической стеной. Юлия ощутила, что спасение именно за той дверью, устремилась к ней, как частичка металла к мощному магниту.

Дверь распахнулась навстречу. Оттуда пятнистые фигуры появились с такой скоростью, словно просочились сквозь железную стену. За спиной Юлии прострочил, как ей показалось, автомат, хотя она знала, что Олег захватил с собой только пистолет.

Она рухнула ничком. Пули рвали ей волосы, а пятнистые коммандос падали, словно под ударами невидимого молота. А затем она ощутила, как Олег перемахнул через нее, послышался удар, хриплые вскрики, стоны, треск, лязг, она сразу ощутила волну жара от крепких мужских тел, сильный запах пота, сверху обрушилось тяжелое бревно, внутри которого громыхали и перекатывались кости и гранаты…

Кто-то больно наступил ей на руку. Она вскрикнула, неумело откатилась в сторону. Над ней и дальше все кипело, бурлило, все коммандос кого-то били, сверкали ножи, но из схватки время от времени выпадал кто-нибудь из этих крепких парней, растягивался поверх тех, кто упал, пораженный пулями из пистолета, а схватка кипела…

За четыре отсека от машинного отделения располагался зал оперативного управления. За большим монитором сидел, откинувшись на спинку дорогого кресла, дородный мужчина со знаками различия полковника. Сзади вскрикивал от возбуждения его помощник, майор воздушно-десантных войск, еще молодой, но уже отличившийся в ряде операций на других континентах.

Это они по сигналу тревоги успели бросить наперехват группу всегда готового к бою спецназа. Нарушителей успели перехватить почти посреди отсека. Но дальше случилось невероятное: рыжеволосый нарушитель выстрелил из пистолета первым. Он выпустил шесть пуль с такой скоростью, словно строчил из пулемета, и шесть натренированных парней рухнули на бегу, пораженные кто в глаз, кто в лоб, что никак не закроешь ни бронедоспехами, ни даже простейшим бронежилетом.

Уцелевшие не успели открыть огонь, чтобы не стрелять в спины своим же, а нарушитель уже обрушился на них как лавина. Десантники дрались чуть ли не вслепую, ошалелые, совсем непохожие на тех крутых парней, что умело сражались в Афгане, Анголе, Камеруне или в Боснии. И падали, будто недозрелые подростки под ударами озверелого борца за веру Аллаха.

На экране было отчетливо видно, что, когда из десантников осталось только трое, да и то сбитые наземь как ураганом, этот нарушитель прыгнул, одолев с места сразу метра три, опустился всей массой на ближайшего, каблуками в грудь, там сразу треснуло, как молодой лед, грудная клетка провалилась, осколки ребер пробили сердце и печень, а он уже ударил с разворота в голову другого, череп лопнул, как спелый орех, третий вскочил на четвереньки и бросился к двери… Он умер от удара ногой в позвонок, что скреплял череп со спинным хребтом.

Майор вскрикнул с ревнивым восхищением:

— Что делает эта сволочь! Что делает! У меня там скоро людей не останется!

— Профессионал, — согласился полковник. — Класса Красной бригады. Ни одного лишнего движения!.. Хотя, конечно, если посмотреть в замедлении, я все записал, увидим и нечеткие приемы… Я вон сейчас вижу, но все-таки наши олухи совсем уж как коровы на бойне… Такого еще не было. Позор нашим орденам.

Видно было, как нарушитель поманил рукой женщину. Та подхватилась, перебежала к нему, боязливо перепрыгивая через трупы. Где на полу растеклась лужа крови, женщина огибала ее пугливо, стараясь не смотреть на темное пятно.

— Если это профессионалка, — заметил полковник с удивлением, — то совсем в другой области. Не понимаю…

— Зачем женщина?

— Да.

— Тогда и он не профессионал? — предположил майор.

— Или прошел школу где-нибудь в Никарагуа, — предположил полковник, — а то и в частном лагере наркобаронов, моджахедов и всяких там талибов. У них могут быть и недоучки…

— Хорош недоучка!

— Только касаемо этой обузы. — Он коснулся кончиком пальца одной из горячих клавиш, произнес негромко: — Седьмой… объект движется к вам.

Майор не слышал, что ответили, но, судя по неподвижному лицу полковника, ему отрапортовали стандартно: есть, шеф, встретим как положено. Впрочем, если бы этот седьмой сообщил в ответ, что высадились марсиане в батискафах, лицо полковника вряд ли изменилось бы.

Его руки быстро коснулись клавиш, на экране картинка машинного зала сменилась изображением огромного ангара. Фигурки в пятнистых комбинезонах быстро расхватывали короткоствольные автоматы. Видно было, как командир отделения быстрыми взмахами послал тройку в одну сторону, вторую тройку — в другую, а сам с двумя стражами помчался по прямой к дверям.

— Как думаете, — спросил майор. — Он сразу попадет им в руки или?..

— Сразу, — кивнул полковник. — Другого пути нет.

— Совсем?

— Есть, но совсем дурацкие. Можно пробраться через сектор Б, однако еще надо найти в него вход, а он замаскирован. Можно попробовать проскочить вверху по натянутому тросу… Но ты можешь себе это представить?

Майор поежился:

— Таких людей нет.

На экранах было видно, как жертва с женщиной позади спешит, как полковник и предсказал, в прямо в лапы стражам. Те притаились за дверью, бедняг можно взять живыми. Мужчина бежал впереди. Полковник переключил на другую камеру, сменил ракурс, стало хорошо видно потное лицо, загнанные глаза. Нарушитель дышал все чаще, с хрипами, спотыкался. Видно было, что бежит из последних сил. Оглянулся на свою спутницу, его нога подвернулась… он с хриплым криком обрушился всем немалым телом в стену. Там треснуло, прямо в стальной трубе пробежали белые трещинки, словно он ударился в молодой лед.

Полковник яростно выругался. Этот недотепа споткнулся как раз в том месте, где находилась замаскированная дверь в сектор Б!

Майор смотрел округлившимися глазами:

— Это что… что там?

— Дверь в сектор Б, — процедил полковник. — Майор, вы теперь переводитесь в группу тридцать четвертую… раз уж теперь знаете о местонахождении этой двери.

Майор пробормотал:

— Спасибо… за доверие. Я уж ожидал скорее ликвидации.

Полковник зло усмехнулся. Майор шутит, но на самом деле недалек от истины. Он вправе принимать и такое решение, у сектора Б высшая степень секретности. Молча смотрели, как мужчина разбил раскрашенную под металл пластмассу, втолкнул женщину, за ней в черном отверстии исчез сам.

Майор спросил осторожно:

— А нельзя ли туда послать ту группу?

— Можно, — ответил полковник странным голосом. — Но тогда придется ликвидировать их всех… У них нет допуска!.. А потом, возможно, ликвидируют и нас.

Он вскочил, его руки молниеносно набросили пояс с магнумом, подхватил снайперскую винтовку. Майор молча взял автомат, смотрел вопросительно. Перевод в тридцать четвертую группу означает и скорое повышение по службе, выше жалованье, больше власти в сложной иерархии системы.

— Все, пошли!

— Мы его возьмем.

За десять минут, во время которых они преодолели три отсека и четыре лестницы, оба даже не запыхались, хотя знали, насколько уступают своим тренированным коммандос. У последней двери оба изготовились к стрельбе, майор влетел первым в кувырке, автомат готов к бою…

Отсек был пуст. Полковник метнулся к компьютеру, включил, все время повторяя злобно:

— Да скорее же!.. Да разогревайся же!..

Наконец экран пошел бледно-серыми тенями. Высветился соседний отсек, полковник быстро набирал команды, в то время как майор торопливо проверил все двери, поднялся по лесенке и осмотрел вентиляционную шахту.

По экрану побежали картинки. Полковник рычал в ярости и бил кулаком по столу. Все отсеки, куда мог помчаться нарушитель, оказались пустыми. Все отсеки, куда попасть было трудно, тоже пусты. Отсеки, куда попасть просто невозможно…

Он побелел, волосы встали дыбом. На самом крайнем почудилось движение. Мелькнули две фигурки, при увеличении он рассмотрел прежнего нарушителя. Тот держал за руку женщину, но другой рукой зажимал бок. Изображение удалось увеличить еще, на боку ни следа крови, так что ему явно в схватке сломали ребра…

— Как он туда попал? — проговорил он потрясенно. — Как?

Майор спрыгнул с верхнего мостика, на его лице изумление было куда больше.

— Что за черт? — спросил он. — Я не знал, что за Н-23 есть еще сектора!

— Есть, — сказал полковник с яростью. — Есть. В сектор А, где он сейчас находится, не имеет права заходить ни один человек без высшей степени допуска. Туда даже наши генералы заходят в сопровождении и после проверки. Черт… Я не понимаю, как он туда прошел!..

— Он еле на ногах держится, — сказал майор почти сочувствующе. — Тащит себя на остатках воли. Да, нам бы такого!

Полковник отмахнулся:

— Такого уже не завербовать.

— Почему?

— Никто не смеет знать о существовании этого сектора.

— Что будем делать?

— Погоди. Надо понять… в какую он сторону… Так, понятно! Поднимаем по тревоге отряды быстрого реагирования по секторам Ф-12 и Ф-13… Нет, еще и в Ф-14. Чтоб уж наверняка.

Глава 11

Туннель тянулся мрачный и страшный. По мокрым стенам кое-где струилась вода, а под ногами хлюпали лужи. Олег на бегу щупал бетонную стену, но Юлии все чаще казалось, что его попросту шатает от изнеможения и он хватается за стену, чтобы не упасть. Дыхание его вырывалось с такими хрипами, что заглушало топот. Ее череп тоже раскалился, дыхание стало горячим, обжигало горло. Ноги налились горячей тяжестью, но, к своему удивлению, она чувствовала, что в состоянии обогнать своего героя.

Внезапно Олег остановился, его ладони лихорадочно шарили по бетону. Юлия привалилась спиной, ее грудь ходила ходуном, всякий раз эротично оттопыривала блузку. Заскрипело, целый блок сдвинулся с места. Исцарапанные пальцы ухватились за край, показалась длинная труба, в конце которой сиял неяркий свет.

Не дожидаясь приказа, все ясно, Юлия скользнула головой вперед, полезла на четвереньках, чувствуя под локтями и коленями мокрую липкую грязь. Сзади скрипнула плита, это Олег отгородился от погони, вскоре она услышала надсадное дыхание. С ним что-то неладное, не ранен, а слабеет как от потери крови…

Она на миг задержалась у выхода: под ногами узкий металлический мостик, а внизу… На миг закружилась голова от высоты. Мостик расположен под металлическим небом, а внизу — гигантский ангар, забитый выкрашенными в маскировочный цвет джипами, бронетранспортерами, открытыми ящиками, в которых она рассмотрела продолговатые трубы гранатометов и ручных ракет.

— Торопись! — крикнул Олег сзади.

Он толкнул ее в зад, она вывалилась на мостик, который, как ей показалось, сразу заходил ходуном. Олег выкатился следом, Юлия услышала надсадный хрип, мелькнуло его измученное лицо.

— Здесь нет спуска! — вскрикнула она.

— Вниз дорога есть всегда, — ответил он.

Стальной шест, на подобных пожарные соскальзывают из своих апартаментов прямо в гараж к машине, без зацепок и петель, только кольцо с двумя ручками. Она послушно ухватилась, перенесла ноги через низкий бортик. Ветер засвистел в ушах, но она не успела закрыть глаза от ужаса, как подошвы больно стукнулись о твердый пол.

Она успела увидеть, как Олег там, наверху, ухватился за шест голыми руками. Его понесло вниз еще быстрее, чем ее. Ей почудилось, что от ладоней пошел дымок, тут же его пальцы разжались. Тяжелое тело пролетело несколько метров и гулко ударилось о бетонный пол.

Ее сердце остановилось. Несколько мгновений смотрела отчаянными глазами, потом ее как гигантской рукой швырнуло к его телу. Олег зашевелился, поднялся, тряхнул головой. Правая рука зажимала бок, словно там была открытая рана, а лицо перекашивалось от страдания.

— Олег!.. — вскричала она. — Не поднимайся!.. У тебя что-нибудь да сломано!

— А ты уже вызвала скорую? — поинтересовался он.

— Н-нет…

— Тогда надо идти. Сейчас здесь будет как муравьев.

— Но ты… сможешь идти?

Он удивился:

— Конечно. А что не так?.. Высота?.. Так это ж мягкий бетон.

— Мягкий? — не поняла она.

— Ну да. А что, у тебя может быть мягкое дерево, а бетон не может?.. Если бы тут бетон… твердых сортов, то убился бы точно. Или хотя бы ногу вывихнул.

Остекленевшими глазами она смотрела, как он метнулся к ближайшему грузовику, исчез в темноте. Юлия услышала только скрип дверцы. Когда добежала и взобралась на непомерно высокую подножку, Олег уже заводил мотор.

— А бензин? — спросила она шепотом.

— Все заправлено, — шепнул он. — Пыль не стряхнули, но бензобак полон… Эти машины готовь к броску хоть на Берлин, хоть на Пермь!

Мотор рыкнул, Юлию бросило плечом в жесткую дверцу. Она инстинктивно поискала привязной ремень. Олег чертыхался: машину ему, видите ли, дали с непривычным управлением, затем грузовик подал задом, развернулся и съехал по широкому пандусу на серое основание туннеля. Холодно и недобро блестели утопленные в бетон рельсы. Но когда колеса пошли набирать обороты, Юлия не ощутила толчков, шины почти не замечали полос блестящего металла.

Слева по трубе туннеля мелькали тусклые огоньки. Машина неслась с диким ревом. И хотя Юлия понимала, что на открытом пространстве этот рев казался бы намного тише, но сейчас вжималась в сиденье, чувствуя себя крохотной и беспомощной в этом мире огромных тяжелых машин, чудовищных конструкций из железа и хромированной стали.

— Сейчас будет отсек! — прокричал Олег. Смертельно бледный, он вцепился в руль, глаза пронизывали впереди быстро расступающийся полумрак. — Там слева лесенка!.. Выскочишь — и сразу наверх, поняла?

— А ты?

— Я следом за тобой!

— Как скажешь…

— То и говорю! Что смущает? Бородавки? Зато ноги красивые…

Машина вылетела в залитый светом просторный бункер. Далеко впереди, почти в самом его конце, Юлия увидела лесенку, ведущую к потолку, но сердце замерло, затем оборвалось в бездну. С той стороны распахивались двери, выскакивали люди с автоматами на изготовку. Почему-то у всех головы черные, удлиненные, с длинными, как у слонов, хоботами.

Загораживая дорогу к лесенке, встала группа людей с автоматами, у одного на короткой привязи озлобленно лаял огромный черный поджарый пес.

— Не люблю доберманов, — процедил Олег.

Он резко крутанул руль направо. Юлия крепче ухватилась за поручни. Бронированная машина ударила в разбегающихся людей, тряхнуло, подбросило. Юлия прикусила язык. Сквозь рев мотора услышала внизу хлопки и хруст, будто колеса прошли по вязанкам хвороста.

Машину занесло правой стороной на эстакаду, на огромной скорости швырнуло в воздух. Их на лету перевернуло, со страшной силой ударило, перевернуло еще, Юлия крепко держалась обеими руками. Вокруг мелькало, гремело, грохотало. Мотор выл оглушительно, она видела бешено вращающиеся колеса.

Потом ее снова вжало в сиденье. Впереди появился огромный танк, он разбросал какие-то обломки и встал там как гора, перекрыв выход. Юлия поняла в удивлении, что машина, оказывается, перевернулась несколько раз и снова на всех четырех, а Олег все еще пытается прорваться к лесенке…

В последний момент он круто вывернул руль, машину занесло, Юлия сжалась в комок, послышался толчок, грузовик стукнулся о танк самым боком, колеса бешено выбросили кучу гравия, машину бросило как снаряд, но на двух колесах не удержалась, рухнула набок, так ее пронесло до самой стены.

Сквозь разбитое стекло Юлия увидела страшные лица с хоботами. Глаза у десантников стали нечеловечески огромными. Она почему-то подумала про выщипанные брови, но при чем тут брови — понять не могла, мысли почему-то потекли вяло, застывая на ходу, словно попавшие в клей мухи.

Ее тело обмякло. Она видела остановившимися глазами, как Олег вывалился из машины, марсиане подхватили под руки, он сумел вывернуться и одного подмял. Когда его оторвали от жертвы, на полу распласталось неподвижное тело… Теперь лицо чужака стало снова человеческим, а сорванная маска с длинным гофрированным шлангом лежала рядом, утопая в лиловом дыму.

Сознание померкло, она почувствовала, что ее тело раскачали и швырнули в бездну.

Олегу закрутили за спиной руки, надели наручники. Он инстинктивно проверил

— хорошая хромированная сталь, таких нет даже в лучших полицейских управлениях. Голова его склонилась на грудь, и если бы не двое могучих коммандос, он бы рухнул на пол как груда мокрого белья.

Полковник вскинул руку:

— Прекратить подачу газа! Проветрить помещение!..

Майор ухватил пленника за волосы, рывком задрал голову лицом вверх, со страхом и изумлением всматривался в человека, который прошел столько и сумел столько.

— Что за… Я думал, самые элитные части у нас!

Полковник кивнул:

— Конечно у нас. Но одиночки могут появляться везде. На земле восемь миллиардов человек! А сейчас все страны постепенно отказываются от обычных войск, все деньги и силы элитным. Какой-нибудь чертов Камерун… а то и вовсе наркобарон может закупить тренировочный лагерь высшего класса, натаскать своих громил… Но хоть этот мужик и крепок, но сломлен, сломлен! На самом деле таких только в расход…

В его голосе было явное сожаление. Майор спросил почтительно:

— Почему?

— А ни на что не годен, — ответил полковник. — Я таких навидался в Афгане. Как демоны убивали направо и налево, кишки выпускали, ребенка могли за ножку и головой о дерево… И ничего, аппетита не теряли! А потом на чем-то ломались. Кто в буддизьм уходил, кто Богородицу по ночам видел. А этот, ты ж видел, сержантов убивал как мух, а вот собаку переехать — не смог. Профи на таком не попадаются…

Юлия с трудом повела замороженными глазными яблоками в сторону понурившегося Олега. Выходит, если бы он направил машину на добермана, они бы сейчас вышибли ворота и вырвались на свободу!

— Шпашибо, — прошамкала она. Поморщилась, прикушенный язык щемит, нет сил, добавила через силу: — Я уш думала, ты не шеловек…

Полковник быстро взглянул на женщину:

— Уже очнулась? Что-то чересчур быстро. Знала бы ты, милашка, что тебя ждет, предпочла бы не приходить в сознание вовсе… Эй, Гарриман!.. Твоя солдатня соскучилась по женскому мясу? Возьми эту.

Один из десантников подбежал, сорвал респиратор, открыв толстогубое потное лицо, настолько черное, что сапожный крем рядом с ним показался бы белейшим снегом. Широкий, как у жабы, рот расплылся в скотской ухмылке.

— Слушаюсь!.. Будет исполнено!.. Осмелюсь спросить, что с этим мясом… потом?

Полковник рыкнул:

— Что и всегда. Когда натешитесь, убей. Мясом можешь накормить собак.

Олег бешено рванулся к полковнику. На плечах и спине висело чуть ли не десяток спецназовцев, но он проволок их всех, полковник отступал, затем сзади в шею кольнуло. Почти сразу мышцы ослабели, а сознание снова заволокло туманом. Он глубоко вздохнул, попытался повернуться к Юлии, но тело не слушалось, а ноги подломились.

Юлию ухватили за плечи и быстро потащили к дальней двери. Ноги ее волочились, а голова болталась из стороны в сторону. Майор отнял респиратор от лица, быстро достал из сумки шприц, надел иглу и тут же ввел этому рыжеволосому пленнику жидкость еще и в вену. В последнюю неделю их снабдили шприцами, уже заправленными какой-то гадостью. Клялись, что развязывает язык любому…

Тут же, возле перевернутого грузовика, его долго и зверски избивали. Когда он упал, с наслаждением били ногами. Били свирепо, били сладострастно, вымещая подленький страх, что впервые встретили человека намного круче их самих. До этого времени привыкли добивать уцелевших после зверских бомбардировок, уже раненных и контуженных, красиво и мужественно шагать среди горящих руин, среди глубоких ям от авиационных бомб, изредка постреливая по сторонам, чтобы не терять навык стрельбы по живым мишеням, но впервые нашелся гад, который стрелял в них самих, который убивал, который сжег в огне и раздавил тяжелым грузовиком немало ветеранов, которые красиво и умело сотнями убивали манекенов в учебных боях.

Пленник захлебывался кровью. Слышно было, как трещат ребра. Когда бил Гарриман, здоровенный негр, а его ноги толще бревен, кровь изо рта схваченного выплескивалась с такой силой, как будто ею выстреливали. Он хрипел, кровоподтеки закрыли глаза, разбитые в лепешки губы распухли, глубокие ссадины на лице сильно кровоточили.

Боль резко перекашивала тело, он пытался подогнуть колени, закрывал локтями бока, но его били и в спину, били в голову.

Олег чувствовал, что в голове начинает мутиться, он дважды терял сознание, а когда зрение чуть прочистилось, перед ним появились начищенные сапоги. Не ботинки, что носят десантники, а офицерские сапоги.

Сквозь грохот крови в ушах донесся холодный голос:

— Завязать ему глаза!

— Есть, — ответил молодцеватый голос.

Другой голос, явно человека постарше, сказал с иронией:

— Если ему еще не выбили… то все равно ничего не увидит.

— Урмилас, — сказал первый голос, — у тебя на все свое мнение. Повязка на глазах нужна по другой причине.

Олег чувствовал, как его грубо перевернули, сильные руки нещадно перетянули повязкой глаза, заодно и перекрыв кровоточащую рану над ухом. Повязку используют, — вспомнил он полузабытое, — ибо с завязанными глазами любой человек паникует, боится гораздо больше, чем если бы видел перед собой нацеленный в лоб пистолет.

Затягивая на затылке повязку, человек еще несколько раз ударил ногами, стараясь попасть по почкам. Олег опрокинулся на пол, задохнувшись от резкой боли. Его подняли пинками. Кровоподтеки под глазами вздулись как подушки, он видел перед собой только узкие щелочки света, словно смотрел из накрытого брезентом танка.

— Вставай, падаль! — прорычал десантник.

Хотя сознание было одурманено, вся комната плыла в сознании, а тело не слушалось, он, как воочию увидел крепкого плечистого сержанта, быстрого и уверенного, краснорожего, грубого, как грубо и бесчеловечно все в армии.

Его подхватили за плечи, за волосы. Олег не видел, что его для забавы пихнули мимо двери. Он с разгону врезался в стену, из груди вырвался всхлип. Ноги подкосились, он сполз на пол. Снова попинали, но уже без азарта, затем подхватили, проволокли и с разбегу зашвырнули в распахнутые двери.

Он смутно чувствовал, что его бросили на холодный металлический пол. Отлежаться не пришлось, лязгнули металлические двери, снова голоса, раздраженные и требовательные. Его подняли, усадили на жесткое сиденье. В голове все еще туман, а перед глазами то вспыхивал свет, то все погружалось во тьму, а голоса истончались до комариного писка.

Потом он чувствовал, как руки и ноги приковывают железом. Снова укол в вену. По телу прокатилось жжение, а в голову словно ударили молотом. Он застонал, туман перед глазами начал рассеиваться. Проступило человеческое лицо, что вытягивалось, исчезало, собиралось из отдельных частичек. Сквозь повязку всегда смотреть просто, а эта даже не кожаная — простой платок, какими десантники повязывают головы.

— Еще, — раздался в ушах пронзительный голос. — Вкатите тройную дозу.

— Помрет, — возразил другой голос.

— Вряд ли, — ответил первый. — Этот парень из спецназа, а их учили выдерживать перегрузки. Зато быстрее придет в себя.

— Но его мозг тогда полностью в кашу…

— Как скоро?

— Через двое суток.

— Смеетесь? Мне не важно, что с ним будет сегодня вечером.

Глава 12

Снова укол, волна жидкого огня прокатилась по телу с такой мощью, что Олег закричал от дикой боли. Сердце билось как бешеное, вот-вот разломит грудную клетку. Он дышал часто, взахлеб, но зрение прояснилось, звуки различал с такой ясностью, что каждый шорох бил по голове как молотом.

Повязка создавала небольшой фон, узор на платке, словно клочок тумана, висел в воздухе, но все же удалось понять, что он в темном помещении, стены металлические, пара массивных агрегатов под толстыми кожухами, вдали дверь, похожая на шлюз в подводной лодке а перед ним стоит, расставив ноги, коренастый человек в маскировочном комбинезоне, хотя и без всяких знаков отличий.

С трудом удалось шевельнуть глазами. От простого движения глазных яблок дикая боль вспыхнула в черепе и прокатилась по всему телу. Так, он в металлическом кресле. Руки прикованы толстыми железными захватам Ноги, судя по всему, тоже. Кресло наверняка сварено специально для этих целей, для дознания. Проще говоря, для пыток. И скобы на его запястьях не простое железо, а высокопрочная сталь. Голову, сволочи, тоже за фиксировали, чтобы не мог оглянуться.

Коренастый сказал требовательно:

— Чин?.. Звание?.. Должность?..

Олег молчал, смотрел тупо. В голове туман, казалось разъедает саму ткань мозга, выжигает нервные клетки А во всем теле тупая боль, что временами без всяко предупреждения прерывается острыми уколами.

— Не говоришь? Хорошо же… Джонсон, действуй. Запахло чем-то резким, похоже на аммиак, но полумертвые чувства подсказали, что это похуже, намного хуже, В старину пытали, вырывая клещами куски тела отрубая пальцы. Это действует на пугливых, они начинают выкладывать все тайны от ужаса, а не от боли, а на самом же деле жертва быстро теряла сознание от потери крови. А саму боль переставала ощущать еще раньше, потому что с потерей крови резко снижается и чувствительность к боли… Но пришел новый век, накопился опыт. Поняли, что простым расплющиванием ногтей молотком можно добиться большего: боль невыносимая, крови почти нет, жертва сознания не теряет, вопит и с ужасом смотрит на занесенный молоток над следующим пальцем. Однако в разведках работают дипломированные специалисты по гипнозу, что научились ставить в мозгу разведчиков заборы на пути физической боли. Как всегда и везде, идет соревнование между мечом и щитом, пулей и каской, победа достается попеременно то снаряду, то броне, но сейчас Олег чувствовал, что нападение сломило защиту, разнесло ее в клочья, втоптало…

Он попытался напрячь руки, однако одурманенное сознание даже не поняло команду. Укол в вену, еще один укол…

Палач, имя которому Джонсон, с размаху ударил его по щеке:

— Не прикидывайся!

Олег попытался поймать его в фокус, но глазные яблоки двигались в разные стороны. Он чувствовал резь, жжение: слезные железы не работают.

— Молчит?

— Господин полковник, это крепкий орешек.

— Любые орешки раскалываются, понял?

— Сделаем, господин полковник.

— И поторопитесь.

— Разрешите током?

— Действуй. Все можно, мне нужен результат.

Не в силах сопротивляться, он чувствовал холодное прикосновение металла. Все тело под действием наркотика стало необычайно чувствительно, словно с него содрали кожу. Малейшее движение воздуха заставляло напрягаться все мышцы, а когда электроды приложили к телу, он хрипло закричал в ожидании боли. Он всегда боялся боли. Он избегал боли, потому и стал таким, как есть: осторожным, все предусматривающим и почти не уловимым. Но удача когда-то да кончается…

Дикий нечеловеческий удар пронзил тело, изнутри сжег мозг. Тело задергалось в конвульсиях. Он смутно чувствовал, как плавятся суставы, рвутся жилы, а всепожирающий огонь кипит в каждой клеточке. Звериный крик вырвался из горла. Он пытался запрокинуть голову, но стальные захваты крепко держали тело, не давая судороге сломать спинной хребет. Костный мозг вспыхнул, будто с размаху швырнули на горящие уголья…

Через несколько часов дикой боли ощутил сквозь грохот крови в ушах, что атмосфера в помещении изменилась. К жестокости и кровожадности добавилась струя авторитарности: появился кто-то из высших, если не самый высший. Олег пытался сосредоточить мысль, но мозг горел, корчился от боли.

Обломки сознания сталкивались, как льдины в весенний ледоход, крошились, ныряли в темную мутную воду полную мусора, щепок. Временами полностью наступал тьма, он переставал даже слышать шум крови в ушах чувствовать боль, затем снова боль, страх, отчаяние, злы и раздраженные голоса, а это означает новые удары, новую боль…

Лица двигались, расплывались, затем вычленилось одно красивое, холеное, бесстрастное, с узко посаженными глазами. Чисто выбритые щеки отливают синевой, ноздри горбатого носа хищно подрагивают, но глаза, удивительно голубые, выдают северянина. Хорошо вылепленная голова крепко сидит на плечах, мундир десантник подогнан по фигуре мастерски, да и выглядит этот неплохо, очень неплохо. Кадровый офицер, военная косточка, привык отдавать приказы, но готов ревностно выполнять и распоряжение вышестоящего, так верит в дисциплину, порядок, иерархию власти и иерархию ценностей.

Кропоткин, — всплыло наконец в затуманенном сильнейшими ядами мозгу. — Правая рука Яфета. Надежный исполнитель всех его замыслов, самое доверенное лицо. Именно ему Яфет поручает самые щекотливые операции, именно ему дал полномочия начинать осуществление проекта… какого проекта?.. ах да, Башня-2… самого грандиозного и величественного… которому еще не было аналогов… аналогов…

В сознании снова все поплыло, вместо Кропоткина возникло и держалось черное от гнева широкое лицо с изрыгающим огонь ртом. Вместо волос были черные извивающиеся змеи, а глаза источали белый огонь.

— Имя, — прорычало это существо. — Настоящее имя!.. И что было поручено. Кто поручил? Когда?

Волны яда накатывали на мозг, затапливая, пропитывая, разрушая, голос звучал как гром: страшно и обрекающе, голос бога, от которого никуда не укрыться.

Не бог, — проплыла вялая мысль. Олег попытался за нее ухватиться, зацепился, за ней возникла другая мысль, нелепая, но почему-то показалась убедительной: — Мы с богом… А вот мы с богом… надо бога поддержать…

Чернота сползла с гневного лица, языки пламени втянулись в рот. Перед ним стоял, покачиваясь на каблуках, красавец Кропоткин, генерал военно-воздушных сил России, а также мастер масонского ордена, таким его считали многие, восемнадцатая ступенька по иерархии Совета Семи, которые сами на девятнадцатой…

— Имя! — повторил Кропоткин грозно. — Ну?.. Говори!

Не узнал, — проползла другая мысль. — Я для него всего лишь инструмент в чьих-то руках. Скорее всего, считает меня инструментом в руках самого упорного противника проекта Башня-2, Олега Вещего… Хотя членам Совета предписывается держаться втайне от всех, многие таятся даже друг от друга, это приветствуется, но иногда бывают утечки… Иногда досадные, иногда нелепые, но почти всегда неприятные и часто трагические

Он попытался приподнять голову, не смог. Сильные пальцы ухватили за волосы, дернули. Олег сквозь повязку увидел ребристый потолок. В голосе Кропоткина прозвучало нетерпение:

— Может быть, снять эту тряпку?

— Процедура допроса…

— Да плевать на процедуру, — бросил Кропоткин зло. — Я не вижу его глаз, мне самому мешает!.. Я не знаю, слышит ли он вообще!

— Как скажете, господин генерал.

Грубые пальцы рванули повязку, Олег инстинктивно сощурился. Хотя из-за вспухшего от кровоподтеков лиц смотрел в узкие прорези, свет показался резким, бьющим прямо в мозг. Через мгновение светосила выровнялась, но Кропоткин, судя по его лицу, уже понял, что пленник способен реагировать на раздражители.

— Повторяю, — сказал он раздраженно. — Какое у тебя задание?.. Кому непосредственно подчиняешься?.. Какой статус в Организации?

Пальцы больно защемили волосы на затылке. Кожу натянуло, щели для глаз стали чуть шире. Кропоткин брезгливо морщился. Олег смотрел невидящими глaзaми изображение двоилось, расплывалось, на него наклады вались полосы, как в испорченном мониторе.

Молчание длилось, наконец Кропоткин сказал с ненавистью:

— Хорошо же… Хорошо… Если твоя психоблокада так непробиваема, то… может быть, поможет старое испытанное средство?

Сержант по его кивку достал из ящика плоскогубцы. По телу Олега прокатила ледяная волна, а он уже бы уверен, что его измученное тело ни на что не среагирует. Сержант захватил стальными челюстями кончик указательного пальца. Олег инстинктивно попытался хотя бы согнуть, прикованная к подлокотнику кисть не даст спрятаться, но палец оказался не способным даже шелохнуться. Холодные рифленые поверхности стиснули с одной стороны ноготь, с другой — омертвевшую подушечку.

Повернув голову к Кропоткину, сержант ждал сигнала, плоскогубцы держал обеими руками. Кропоткин ухватил Олега за волосы, вздернул голову кверху, всмотрелся в затуманенные болью глаза.

— А к этому ты тоже готов?

Олег пытался сказать ему, что он не готов, что боли не выносит, что надо договориться, но язык распух, не помещался во рту. Кропоткин, не дождавшись ответа, кивнул сержанту.

Нечеловеческая боль пронзила все тело. Хотя плоскогубцы сжали только кончик пальца, раздавливая ноготь, но раскаленные иглы воспламенили все нервы, боль прожгла до пяток, а в мозгу взорвалась атомная бомба.

— Хорошо, — сказал Кропоткин довольно. — Вижу, не равнодушен… Давай дальше.

Кончик второго пальца превратился в кровавую лепешку. Сквозь адскую боль и грохот крови в ушах Олег все же слышал легкий хруст, с которым плоскогубцы крушили фаланги пальцев.

Когда палач закончил с правой рукой, он оглянулся на Кропоткина, тот нахмурился и всматривался в лицо пленника с новым выражением на лице. Сержант взял молоток и попросту раздробил все ногти на левой, а затем присел, сопя, на корточки и деловито разбил все фаланги пальцев на обеих ногах.

Олег терял сознание, но уколы тут же возвращали его в камеру пыток. Кропоткин зловеще растягивал губы, в глазах ярость, а слова вылетали как пули:

— Я не знаю еще, что у вас там за подготовка, но я тебя сломлю, сволочь!..

Я уже сломлен — пытался прохрипеть Олег, — я уже никто, — но другая часть сознания упорно блокировала его хрипы и даже не позволяла кивнуть, когда Кропоткин спрашивал, прекратить ли, будет ли говорит.

Наконец в красном тумане прозвучал раздраженный голос:

— Мне надо отлучиться. Вызови Крюона и Меддинга. Они спецы по психотропным, пусть поработают.

— А что мне?

— Поможешь им, дубина. И поучись.

— Будет сделано!

— Я скоро вернусь, — пообещал Кропоткин.

Фигуры покачивались, расплывались, затем одна начала уменьшаться, исчезла. В шею кольнуло. Он понял, что новый наркотик ввели прямо в вену. Сердце заколотилось неистово, в груди нарастала острая боль. Он чувствовал, что сердечная мышца работает за пределами своих возможностей, вот-вот разорвется, лопнет, сгорит от перегрузки, в то время как отравленная ядами и наркотиками кровь с шумом несется по расширенным до предела кровеносным сосудам…

Он ощутил, что кровь уже начинает проступать через кожу, кровавый пот… Кто-то из палачей тоже заметил, покряхтел, но ввел ему лошадиную дозу расслабляющего. Олег решил было, что его решили поберечь, но другой палач тут же вкатил чуть ли не ведро мощнейших стимуляторов.

Видеозапись, как понял Олег, явно не ведут, иначе больше сумели бы узнать, сравнивая его мимику с ответами, правильно расшифровывая паузы и непроизвольные движения лицевых мускулов. Но здесь армейская пыточная, грубая, свирепая… но надо признать, эффективная. Ни один пленный не выдерживает такой допрос больше часа, а специально подготовленные в лучших тайных институтах агенты, как он знал, раскалываются к концу первых суток.

Когда измученные палачи оставили его, а сами сели перекурить, явился Кропоткин, оглядел критически. Красивое холеное лицо дергалось, в серых глазах кипела ярость.

— Отвязать, — велел он.

Сержанты с неохотой принялись снимать стальные скобы. Олег даже не ощутил, в самом ли деле кровь пошла в занемевшие члены. Сознание то покидало полностью, он чувствовал, как холодеет тело, а сердце перестает трепыхаться, то по уцелевшим нервам пробегал огонь, они раскалялись, как горящая проволока.

Олег остался сидеть, но сержант схватил, за волосы, выдернул из кресла и с наслаждением швырнул через всю комнату. Олег ударился о стену, в мозгу вспыхнули искры. Затем щеку обожгло холодом. Он понял, что лежит на металлическом полу.

Сверху раздался злой голос Кропоткина:

— Не издохнет! Я чувствую людей. Не издохнет, а завтра начнем сначала.

Что сначала? — пронеслось в мозгу Олега. — Ногти уже расплющены, суставы сломаны, ребра перебиты… Что еще? Нервы горят, печень отравлена, почки отбиты…

За ним пришли не на следующий день, а буквально через минуту. Хотя, возможно, прошли сутки или месяц — он в горячечном бреду не чувствовал времени. Снова били сапогами, тушили о его щеки сигареты, подключали ток. Если бы тело не зафиксировали стальными захватами, он бы сломал в судорогах позвоночник или шею. Когда его, охрипшего от крика, освободили от зажимов, он сам сполз как медуза на пол, а сверху прозвучал ненавистный голос:

— Так, уже надломили… Еще чуть, узнаем все.

— Господин Кропоткин, — прозвенел в сознании комариный писк, голос раздавался словно изнутри головы, Олег с трудом заставлял себя помнить, кто он и что с ним происходит. — Господин Кропоткин, тогда лучше продолжить?

— Нет, — раздался голос Кропоткина. — Он уже ничего не ощущает. А за пару часов чувствительность восстановится.

— Или околеет.

— Или околеет, — согласился Кропоткин. — Что ж… По крайней мере, ребята отвели душу. Но я уверен, что завтра им еще позанимаемся. Он нам ответит, кто он и что знает. И может быть, выведет на след их самого главного — таинственного Олега!

Он был, как полагал, в глубоком беспамятстве, но даже так ощутил, что по всему помещению пронесся холодный ледяной ветер, принес ледяную крошку, и та посыпала всех словно по голому телу. Если бы это происходило пару сотен лет назад, сейчас бы все крестились, бормотали на разных языках и хватались за обереги, амулеты, мощи и высушенные лягушачьи лапки. Похоже, имя этого человека чем-то могло нагнать страх. Но кто был тот человек?.. О ком это Кропоткин?

Безжалостные руки грубо тормошили, переворачивали. Ему снова закрыли глаза повязкой, грубо и безжалостно, но он даже с плотно закрытыми глазами различал их всех по запаху. Его подняли, прижали к стене, растянули руки в стороны. Он чувствовал холодное прикосновение металла к правому запястью, затем к левому. Похоже, его приковали к трубе, что спускается с потолка и уходит в пол.

Вдобавок ему приковали даже ноги. Хотя его уже искалечили, но десантники не оставляли ему ни единого шанса.

Ни малейшего.

Глава 13

Шаги затихли. Щеку все так же обжигал холод металла. Все тело стонало, распадалось на части. Удары молотка вколачивали в череп острые гвозди. Самые острые и длинные — в виски. Но горячий туман в мозгу медленно рассеивается. Он чувствовал, что спинной мозг выплескивает в кровь миллионы свежих кровяных телец, те разжижают отраву, разносят и кислород по телу, а не только разрушающие частицы яда и наркотиков, даже начинают вымывать из тела чужое, капсулировать, выдавливать через кожу на поверхность, где неведомые силы очистят, уберут, сотрут… Сейчас даже с повязкой на глазах он различал каждую деталь в помещении, чувствовал ее форму, вес, плотность.

Страшась двинуть и бровью, он послал мысль по измученному, изломанному, искалеченному телу. Усталое сердце, что почти останавливалось, всхлипнуло и с усилием начало качать кровь. Антитела, фагоциты, остатки защитной системы

— все спешно захватывало частички яда. Селезенка вздохнула и тоже начала выпускать в помощь спинному мозгу миллионы свежих частиц крови, незараженных, не пораженных ядовитым газом и вакцинами. Мозг заработал быстрее, а по всему телу поднялась температура, пошло знакомое жжение, он буквально чувствовал, как спешно идет ремонт, как восстанавливаются раздробленные суставы, наращиваются порванные сухожилия… Кровоподтеки и ссадины — потом, сперва окончательно выдавить через кожу остатки яда, соединить перебитые кости…

Сквозь повязку он быстро просканировал обострившимися чувствами помещение, увидел как наяву металлический колодец, в который его бросили, вверху на самом краю справа небольшой бугорок… металлический выступ…

Он задышал чаще, погнал кровь по всему телу, застонал, прислушался, застонал громче, отчаяннее. Для наблюдателей… а теперь не сомневался, что этот выступ — портативная телекамера, он лишь испуганная жертва, что теряет остатки мужества, но только сам Яфет, его главный противник, понял бы, что он вслушивается в эхо, по его отражению от стен уже чувствует объем, прикидывает расстояние…

— Сволочи, — прохрипел он. Прислушался, склонил голову направо, повторил: — Сволочи!

Понятно даже, как направлен стеклянный глаз. Если его сейчас мониторят, то десятки специалистов рассматривают холодно, прикидывают, как сломить так, чтобы не нарушить рассудка… по крайней мере до того, как расскажет все, что знает. Хотя нет, он забыл, здесь армейская пыточная… здесь без тонких психологических штучек…

Он заставил себя ощутить горечь, тоску. Представил себе, как глотает отвар полыни, затем вспомнил, как умирали на его руках старые верные друзья, во рту появилось жжение. Он терпел, пока не ощутил, что губы и десны начинает разъедать как кислотой, вскинул голову, замер на короткий миг.

Плевок пронесся как пуля. Звук донесся едва слышный, но это звук удара по стеклу, а не по металлу. Мышцы сразу вздулись, времени в обрез. Он застонал, боль нарастала, мышцы начало сводить судорогой. В левой руке боль стала резче, но звук лопнувшего железа донесся оттуда, что понятно — он левша. Освободившейся рукой он поспешно сорвал с глаз повязку, ухватился за цепь на правой.

Еще тридцать секунд понадобилось на то, чтобы освободить ноги. А за это время операторы уже наверняка обратили внимание, что объектив застлала какая-то пелена, появился грязный туман… На гражданском объекте прошло бы минут пять, прежде чем кто-то пойдет, чертыхаясь и едва волоча ноги, проверять, а здесь сюда уже бегут двое-трое тренированных парней с автоматами в руках!

Он разогнулся, левая рука метнулась за спину. Пальцы вонзились в то, что всем казалось плотью, рванули. Затрещало, в руке оказалась длинная полоса пластика, имитирующего кожу. Пальцы ухватили приклеенную вдоль спинного хребта тонкую стальную струну в десяток метров. Вообще-то он привык использовать ее как тетиву для лука страшной убойной силы, жутковатого бесшумного оружия, но сейчас быстро сорвал с трубы остаток цепи, закрепил на стальной жиле.

Тело еще вздрагивало от избытка адреналина, иначе не порвал бы цепи, но груз пронесся над телекамерой безукоризненно. Пальцы вовремя дернули, звенья цепи со зловещим лязгом обмотались вокруг выступа.

Только бы выдержало, — мелькнуло в голове. Что выдержит нить, не сомневался, проверено, но болты телекамеры на такой вес не рассчитаны…

Он перевалился через край, и почти в это же время из дальнего туннеля выметнулись трое крепких ребят. Их подкованные ботинки гремели, как гусеницы танков на марше, дула автоматов смотрели как черные дыры в пространстве, пятнистые фигуры приближались со скоростью выпущенных птурсов.

Трое, мелькнуло в голове. Два лейтенанта и сержант, что удивительно — в спецвойсках обычно служат только офицеры… Многовато, когда вот так стучит сердце, а всего раскачивает. Многовато…

Десантники подбежали к колодцу, один заглянул вниз, а двое со знаками различия лейтенантов красиво развернулись спина к спине, глаза подозрительно сканировали сумерки в углах огромного помещения.

— Там его нет! — ахнул первый.

— Ты что? — отозвался один из тех, что спина к спине. — Сдурел?.. Оттуда никто не выберется!

— Да посмотри сам!

Оба лейтенанта одновременно повернулись к колодцу. Они не видели, как за их спинами от стены бесшумно отделилась странная фигура, на которой медленно исчезал рисунок бетонный стены с пятнистой трубкой кабеля, быстро шагнула к ним…

Сильный толчок бросил обоих через голову первого. Тот попытался вскочить, получил страшный удар в лицо, вскрикнул и перевалился через край. Внизу послышались два шлепающих удара, а он обрушился на лейтенантов сверху. Последней мыслью десантника было яростное, что чужак не только перехитрил, но и завладел оружием.

Олег подхватил выпавший из руки спецназовца автомат, сорвал с его же плеча сумку с патронами. Все в одном движении, а когда тело ударилось о железный пол внизу, он был уже за два десятка шагов от пыточной.

Стены замелькали, словно он снова несся на скоростной дрезине. Стук подошв по бетону стал таким частым, словно пошел крупный ливень.

Лагерь коммандос он ощутил задолго до того, как тот показался из темноты. Он сам не мог бы сказать, как именно ощутил, запахи ли дизельного масла, пота, одежды, тепло работающих и животное тепло множества здоровых тел, но перед глазами ясно встал огромный зал, где под стенами расположены огромные кожухи турбин чудовищной мощности, каждая могла бы снабжать Москву электричеством, трубы с охлаждающим раствором, бронированные чаны, которых во время его последнего посещения здесь не было, а внизу казармы для солдат…

Не сбавляя бег, различил и почти пересчитал человеческие фигурки. Упражняются в приемах рукопашного боя! Вверху на железных конструкциях оборудованы даже гнезда для снайперов. Дурацкая затея, кто же заберется так высоко… Ага, это понимают — из восьми гнезд занято только два…

Он задержался на выходе из туннеля, здесь он еще во тьме, быстро просканировал взглядом все строения. Юлию должны держать вон в том домике. Хотя их шесть совершенно одинаковых, но если он не разучился понимать военных, а их мышление весьма и весьма… гм… предсказуемо, то именно там она и сидит сейчас привязанная к стулу, на глазах темная повязка. Одетая, это мужчина чувствует себя беспомощнее, если с него сдирают одежду, а женщину, да еще с такой фигурой, раздевание не пугает, еще как не пугает…

Фигурки на плацу остановились. Из строения, где должна быть Юлия, выбежал человек. Десантники сбежались к нему, как куры на водопой. Олег видел, как офицер показывает руками кому куда, слов не слышно, но три группы организованно побежали с плаца, две бросились к машинам, одна сразу же направилась в его сторону.

Юлия слышала выстрелы, крики, яростную брань. Затем был грохот, звон и лязг железа. В помещение ворвалась волна жаркого воздуха, бензина, горячих масел. Избитое голое тело отозвалось дрожью. Раздалось два выстрела, она ощутила, как рядом кто-то упал, а за спиной ее кресла звякнуло железо.

Сильные руки сорвали с губ наклейку.

Она охнула разбитым ртом. Лицо Олега было сплошным кровоподтеком. Оба глаза распухли, из узких щелочек сверкали одни зрачки. Но когда она увидела краешек глазного яблока, сердце ее сжалось: тот был залит кровью, казался деформированным. Губы расплющены, в клочьях изуродованного мяса, темная кровь застыла сухими струпьями. Под глазами все цвета радуги: от темно-багрового до фиолетового.

— Сволочи, — прошептал он. — Что они с тобой сделали…

— Олег… — прошептала она. — Ты все-таки…

— Обопрись на меня.

Она обнаружила, что ее руки уже свободны, а когда пошевелила ногами, с них упали разрезанные веревки. Олег протянул ей руку, она встала, пошатнулась. Он осторожно обнял ее за плечи, но она все равно охнула и закусила губу. Кожа пламенела в кровавых ссадинах, на спине висели лохмотья кожи, а кровавые полосы наложились одна на другую так, что образовали месиво.

— Можешь идти? — спросил он. — Хотя это не важно. Я унесу, больше не волнуйся.

Она пошарила взглядом. Сорванное с нее платье грязной грудой лежало в углу этой комнаты. Она помнила, как на улице мужчины не могли оторвать от ее изумительной фигуры восторженных взглядов, а их женщины зеленели от злости, но сейчас избитое и опозоренное тело невольно горбится, отчего выпячивается живот и провисает грудь…

— Смогу, — ответила она. — Я все смогу, чтобы они все подохли!

— Подохнут, — пообещал он.

Под грудой платья обнаружились ее туфельки. Она попыталась надеть, однако ступни распухли, не влезли. Два трупа, из-под которых выползают струйки крови, в огромных ботинках. Она далеко не Дюймовочка, но все же в один такой ботинок влезут обе ее ноги…

— Выберемся наверх, — сказал он, — все будет. Любые туфли.

— А мы выберемся? — спросила она тихо.

— Мы из всего выберемся, ~ пообещал он.

— Олег!

Он улыбнулся разбитыми губами:

— Представь себе, они не знают, что я и есть тот самый, к которому они пытаются подобраться!

Она отпрянула, из ее глаз брызнули слезы.

— Ты должен убить меня!

Он удивился:

— За что?

— Я предала тебя… Они сделали мне один-единственный укол… и я рассказала им все-все! Я призналась им, какой ты крутой… я рассказала, как мы познакомились… Я им рассказала со всеми подробностями, что ты не ниже рангом, чем полковник… что-то заставляло меня болтать без остановки! Только они почему-то этим не заинтересовались!

— Ну, — протянул он успокаивающе, — сказанула… Если за предательство убивать, то пришлось бы уничтожить всех женщин на свете!.. Нет уж, приходится мириться, приспосабливаться.

Она всхлипнула громче:

— Что ты говоришь? Разве мы… предательницы?

— До единой, — ответил он убежденно. — До мозга костей. Это в крови. И в этих… фибрах. Это ваша суть. Нет, за такую мелочь… даже не мелочь, а за естественное свойство женской натуры разве можно убивать?.. Мужчин — надо, но женщин…

Наконец до нее дошло, что это у него такой тяжеловесный юмор, если этот человек вообще понимает, что это, она заревела громче, распласталась на его груди, как медуза на широком камне, обвисла, плечи вздрагивали, потом затряслись, как будто раскручивались лопасти вентилятора, а слезы побежали по каменным плитам, что у

него служили грудью, промочили рубашку, скопились у пояса.

— Уходим, — повторил он настойчивее. — Здесь никого не осталось, но до соседнего сектора рукой подать. А я не хочу убивать этих парней, из каких бы стран они ни приехали.

Она взглянула непонимающе, больно сентиментален, а он подумал, что не станет же объяснять, что среди них наверняка есть его прямые правнуки или много раз праправнуки.

— Если можно убить, — прошептала она, — то надо убить…

— Ах да, — ответил он неуклюже, — да, ты права.

С другой стороны, даже самым что ни на есть прямым сыновьям и внукам не дозволено так обращаться со свободной женщиной. Она едва передвигает ноги! Похоже, ее насиловали все, кто был там в группе, могли повредить, сволочи. Могла вообще порвать связки. И даже били, лицо почти в таких же кровоподтеках, как и его.

Он сорвал с убитого офицера кобуру с пистолетом, который тот так и не успел достать, быстро прицепил ей на пояс сзади.

— Кобура скрытого ношения, — пояснил он. — Тебе идет.

— Ну, спасибо…

Она, в самом деле, внезапно ощутила себя увереннее. Хотя никогда в жизни не держала в руках пистолета, даже игрушечного, но эта недобрая тяжесть почему-то добавила сил.

Глава 14

Ноги подкашивались, онемели, кровь пошла в лодыжки, Юлия заплакала тихо и жалобно, в голые подошвы кололо, словно всаживали горячие иглы. Олег приготовился подхватить ее на руки, но она с усилием отстранилась: не тот случай, сейчас это оскорбление, а не признак нежности и одновременно мужского хвастовства.

Огни в стенах быстро убегали за спину. Она обнаружила, что вовсю бежит с ним рядом, задыхается, голые ступни стучат по бетону. Затем Олег перешел на шаг, осторожно отыскал утопленный в стене широкий пульт управления, снял кожух, что-то замкнул, посыпались искры, но тут же с допотопной неторопливостью прямо в бетонной стене одна плита опустилась, открылся коридор, за ним чернела толстая бронированная дверь.

Шлюз, — поняла она. — И здесь их невидимые механизмы чистят на предмет радиации. А если сочтут чересчур грязными, то и не пустят…

Зажужжало, заскрипело, массивные створки медленно пошли в стороны. Открылся тускло освещенный бункер ангарного типа. Олег втащил Юлию за руку, двери тут же захлопнулись с чавкающим звуком, словно на стыках были покрыты мягкой резиной.

— По диагонали, — шепнул Олег. — Видишь лесенку наверх? В конце бункера…

Он умолк. На той стороне бункера раздвигались железные створки. Юлия видела, каким молниеносным движением Олег выхватил пистолет и выстрелил в распределительный щит. Там вспыхнуло, все огромное помещение мгновенно погрузилось в полную темноту. Послышался скрип двери, легкий стук, затем — топот подкованных ботинок. Юлия чувствовала по движению Олега, что он с огромной силой что-то метнул. В шуме и топоте подкованных сапог ей почудился короткий всхлип.

Пыль все сильнее щекотала ей нос. Не выдержав муки, она громко чихнула. Его глаза уже перешли на ночное зрение, он видел, как в темноте головы всех десантников мгновенно повернулись в их сторону, сказал насмешливо:

— Будь здоров, Коваленко!.. Что-то как коза чихаешь…

На встревоженных лицах кое-где появились улыбки.

Один из десантников растерянно огляделся, вскрикнул возмущенно:

— Я причем?.. Это не я!

Кто-то гоготнул:

— Это не он, майор. Он тут другое сделал… Дыхнуть нельзя. Нет ли противогаза?

Под гогот десантников Олег молча тащил ее вдоль стены, а потом подхватил на руки и понес. Она испуганно обхватила его за шею, прижалась, затихла.

Вдруг в помещении вспыхнул красноватый аварийный свет. Олег метнул один болт в матовый плафон, другой в лоб растерянного лейтенанта, что с выпученными глазами смотрел прямо в их сторону. В последний момент тот начал поворачивать голову, и болт, проломив тонкую височную кость, погрузился, как в мокрую глину, по самую шляпку.

Лейтенант даже не вскинул руки, в рефлекторном жесте хватаясь за ушибленное место, молча ткнулся в стену, сполз на пол такой кучей, словно у него все кости мгновенно превратились в желе.

Глаза, через несколько мгновений, полностью адаптировались, он видел в темноте так же четко, как и при свете, только не различал красок. Еще один десантник, на этот раз, пораженный в лоб гайкой, завалился очень удобно, между двумя металлическими чанами. Не дожидаясь, пока о его выставленные ноги кто-то споткнется, Олег выбежал и, на ходу подхватив автомат, быстро сорвал сумку с запасными рожками.

— Быстрее! — крикнул он на русском с сильным латышским акцентом. — Он побежал к выходу на нижний этаж!

Десантники, что двигались едва ли не на ощупь, разом развернулись и побежали в одном направлении, что значит, помещение знают как свои пять пальцев, обжились, помнят все ходы и выходы. А еще это значит, что подготовка к операции началась давно…

Когда они были у входа, раздался взволнованный голос:

— Кто отдает приказы?..

Олег усмехнулся: не всякая аппаратура в состоянии различить их голоса, побежал вместе со всеми, так же громко топая, а когда оказался возле стены, быстро вернулся к Юлии. Она стояла бледная, таращилась в темноту. В красивых глазах было отчаяние.

Он опустил ладонь на ее губы, шепнул в ухо:

— Это я, не трусь.

Она в испуге дернулась, тут же один из офицеров вдруг повернулся в их сторону и начал прислушиваться. Глаза расширились, Олег поспешно выхватил из кармана болт. Офицер начал открывать рот для крика, болт с сокрушительной силой снес кончики зубов, исчез в темном провале рта. Офицер завалился на спину. Похоже, он умер мгновенно.

Десантник, которого офицер задел при падении, сперва отскочил, но, чуя неладное, наклонился, его ладони быстро прошлись по лицу убитого.

— Он среди нас! — завопил он. — Майор Симерс убит!

Олег подхватил Юлию на руки, побежал в сторону лесенки, уже почти не скрываясь: крутые парни хватали друг друга, требовали паролей, кто-то кого-то душил. Возле лестницы опустил Юлию на пол, шепнул:

— Полезешь первой?

— Ты что, — прошептала она ему в ухо, — видишь в темноте?

— Конечно, — удивился он. — А ты разве нет?

— Нет…

— Урод, — буркнул он с сочувствием. — Ничего, я никому не скажу.

— Иди первым, — отрезала она. — Не выношу, когда смотрят под платье.

Лесенка задрожала под его тяжелым, но тренированно-шпионским телом. Юлия карабкалась следом изо всех сил, ноги дрожали, руки дрожали, все тело сотрясала судорога. Она изо всех сил старалась не показать, насколько она обессилена и унижена, ведь шпионы должны быть железными, они — машины для убийства, потому они в лучших отелях и с лучшим шампанским в бокалах, их жизни коротки… а она теперь в их шпионской команде, но все равно приступы отчаяния сотрясали ее так, что пальцы разжимались на прутьях лестницы. В жизни эти шпионские будни гораздо страшнее, грязнее, отвратительнее, чем в самом грязном боевике.

— Дурак, — прошипела она. — Я сейчас упаду…

Прутья лестницы нащупывала вслепую, тьма вокруг, она до кругов в глазах всматривалась в эту чернильную темень, в голове стучат молоточки, уже почти видит какие-то выступающие из тьмы силуэты, потом оказывалось, Что они либо расплываются, либо остаются перед глазами, в какую бы сторону ни повернула голову. Она, в самом деле, чувствовала себя уродом, слепой курицей, которая уступает всего лишь мужчине, этой male-pig, хоть и тренированному в лучших лагерях мира на лучших компьютерных тренажерах.

Ее дернуло за руку вверх. Ноги на миг зависли над пропастью, тут же ударилась о его сильное тело, в страхе прижалась к этому грубому бесчувственному кабану. Здесь горел красный аварийный свет, комнатка небольшая, стол, единственное кресло, широкий темный ящик.

Олег, прижимая ее одной рукой к груди, дотянулся до выключателя. Яркий свет залил помещение. Она вздрогнула и крепче прижалась к его груди.

— Ты молодец, — шепнул он в ухо. — Смелая и отважная! Я уж не говорю, что еще и красивая.

— Да? — проскрипела она сиплым голосом, почти теряя сознание. — А мог бы и сказать!

Он метнулся к пульту, бросил через плечо:

— Ну вот говорю ж…

— Под пытками не считается.

Пальцы торопливо помчались по клавиатуре, давая команду открыть вентили из цистерн. Огоньки даже не мигнули, но он знал, что в этот момент по всей длине туннеля их сектора на землю плещет чистейший бензин. Двумя переключениями тумблера создал в трубе, что шла по параллельному туннелю, резкий перепад давления. Труба, которая не осматривалась уже лет десять, не выдержала удара, на изгибе вывалилось целое звено.

Бензин хлынул на рельсы, потек широким потоком к цистернам с соляркой и дизельным топливом.

Один из экранов показывал смену подачи дизельного топлива по всей ветке, где сосредоточились десантники и мобильная колесная техника. Красные огоньки замигали от этого сектора, дальше через каждую секунду — красный огонек, красный огонек…

Зашипело, грохнуло, в дальнем конце бункера раздвинулась стена. С ревом ворвался зеленый с желтыми пятнами военный грузовик. Юлию швырнуло как взрывом за металлический щит стола, она даже не сообразила, что это Олег забросил ее так грубо, а сейчас в его руках уже не ее плечи, а автомат, оттуда, снизу, с грохотом и огненным следом вырвалась ракета, лишь потом автомат застрочил нервно и часто…

Грузовик подбросило взрывом. Полыхнуло красным огнем, из кабины вывалился кричащий человек. Через борта прыгали фигуры в зеленых комбинезонах, тут же падали, некоторые откатывались в сторону и открывали стрельбу, другие так и остались…

Пули часто и страшно стучали по железу, с визгом рикошетили, с потолка посыпалась бетонная крошка. Олег стрелял короткими скупыми очередями. Выглядывая из-за укрытия, Юлия видела, как дважды его волосы всколыхнулись, один раз даже вроде бы показалась полоска крови над ухом, но, когда Олег повернулся в следующий раз, крови не было, и она с облегчением поняла, что ей померещилось.

Стрельба становилась все реже, наконец, затихла. Олег отшвырнул автомат, метнулся к пульту и продолжил переключать тумблеры. Юлия вскрикнула, когда двое из убитых, как она думала, вскочили и в три огромных прыжка догнали Олега. В их руках блеснули страшные зазубренные ножи.

Он отпрыгнул от пульта, но эти в пятнистых костюмах размахивали ножами с такой скоростью, что прижали его к стене. Черные тени метались по огромной серой стене из бетона, прыгали в темноту под потолок. Один из десантников пропустил молниеносный выпад Олега, опрокинулся с неестественно вывернутой шеей. В этот момент военный грузовик на полном ходу разметал горящие обломки, с жутким ревом понесся на Олега. Юлия увидела за стеклом залитое красным перекошенное лицо водителя. Этот был тот офицер, который выпал раньше из машины.

Второй десантник бросился на Олега, Юлия видела, как между лопаток пятнистого комбинезона высунулось окровавленное лезвие, и в этот момент тяжелый грузовик со страшной силой налетел на них. Юлия видела, как Олег скинул с себя обвисшее тело, но сам увернуться не успел: широкий бампер ударил его в грудь, впечатал в бетонную стену. Страшно грохнуло, капот и кабину смяло, а водитель вылетел через разбитое стекло и с силой ударился в стену.

Юлия застыла в ужасе, не в силах даже закричать. Громадный тяжелый грузовик смяло как консервную банку. Из разбитого бака широкой струйкой лился прозрачный бензин. Под колесами истекали кровью раздавленные тела десантников.

Грузовик натужно заскрипел, задвигался. Его мучительно отодвинуло от стены, Олег стоял, вмятый в стену. Его шатало, обеими руками держался за грудь, растирал. Рубашку забрызгало кровью. Лицо было бледное, глаза страдальческие.

Юлия в страхе закричала. Олег поморщился:

— Что, не нравится? Ну, неуклюжий я! Неуклюжий. Мрак бы увернулся, а я…

Из нее выплеснулся вскрик:

— Но как… как?..

Он сделал вялое движение рукой:

— Экономика в дауне… Грузовики клепают уже чуть ли не из жести…

Он с трудом оттолкнулся от стены, сделал шаг в сторону, стараясь не задеть изуродованный передок грузовика, похожий на оскаленные зубы. В стене отпечаталась человеческая фигура. От нее по бетону во все стороны разбежались черные трещины, и казалось, что отпечаток завис в середине гигантской паутины.

— А… стена? — вспикнула она. — Бетон!

Он отмахнулся:

— Да какой бетон… Один песок… Все подрядчики — жулик на жулике…

Все еще шатаясь, он вернулся к пульту. Юлия безумными глазами смотрела, как он одной рукой закончил давать команды незримым отсюда агрегатам, а другой все еще ощупывал грудную клетку. Глазами он объяснял Юлии, что счастье Москвы в том, что давно землетрясений не было, все бы к черту рассыпалось, стены из песка, балки из жести… Юлия стояла рядом и не заметила, как в двух шагах из кузова разбитой машины приподнялся человек в костюме десантника, посмотрел на них дикими глазами. Лицо его было страшным, нос расплющен, лицо в крови, губы расквашены. Не удержавшись, он вывалился через борт.

Олег, морщась, повернул голову. Юлия вскрикнула. Один из десантников у его ног поднялся на колени, рывком ухватил Олега за ноги. Олег рухнул вниз лицом, десантник с рычанием бросился, навалился, но боролись недолго, Олег тут же извернулся, оказался наверху, схватил обеими руками смельчака за горло. Юлия услышала слабый треск.

Юлия закричала: тот, который выпал из кузова, сумел подняться, сильным ударом кулака разбил стекло на пожарном щите, мгновенно сорвал топор. Замершая в ужасе Юлия испустила пронзительный крик, но опоздала: острое лезвие со страшной силой обрушилось на незащищенную шею Олега.

Юлия вскрикнула и зажмурила глаза с такой силой, что под веками поплыли красные круги. Ноги стали ватными, спину царапнуло, это она сползла по стене на пол. Холодный металл ожег ладони, в виски стучала кровь, а перед глазами все стояла картинка страшного мгновения, когда лезвием топора по голой шее…

В уши хлестнул злой голос:

— А подушечку не подложить?

Уши заложило от выстрела совсем рядом. Закусив губу, Олег стоял во весь рост и стрелял из пистолета в пульт управления. Оттуда сыпались искры. Юлия взвилась с пола, как будто увидела мышь на своей ноге. Олег не успел отшатнуться, как она в один прыжок, с вытаращенными глазами неизвестно как одолела разделяющее их расстояние. Он качнулся в сторону темного туннеля, но Юлия обхватила его руками, повернула.

На шее был порез, капли крови уже свернулись темными комочками. Она провела кончиками пальцев, ощутила под кожей не то имплантированные нити, не то нечто вроде твердой чешуи.

— Что… это?

— Да брось, — ответил он слабым голосом. — Вы же вживляете под кожу золотые нити?.. Ну вот! Чтоб дольше быть молодыми. А мужчины вживляют молибденовые.

— Зачем?

— Кому-то целость шеи важнее побед на конкурсах красоты…

Ее дернуло, стена туннеля замелькала, как будто их несло в вагоне. Юлия уже не слышала шлепанье своих босых подошв, это слилось в сплошной шелест затяжного дождя.

— Куда мы мчимся?

— На свежий воздух, — буркнул он. — Небо увидеть восхотелось.

— За нами погонятся?

— Уже гонятся. На этот раз — много!

Он бежал рядом, суровый и угрюмый, локти прижаты к бокам. Рубашка иссечена, словно висела на плетне, когда вблизи взорвалась шариковая бомба. Юлии почудилось, что края дыр в темных сгустках крови, но Олег несся рядом целехонький, даже про некачественный грузовик забыл, что в некачественную стену…

Холодная струйка ужаса пробежала по спине, но додумать мысль не успела, далеко за спиной словно бы донесся звук работающего мотора. Олег на бегу оглянулся, прорычал с тоской:

— Эх, не успели…

— Догонят? — вскрикнула Юлия.

— Уже догнали!

Позади простучал пулемет. По стенам туннеля с визгом пошли рикошетом пули. Юлия увидела, как в руке Олега появилась крохотная коробочка. Не моргнув глазом он нажал на единственную кнопку, тут же отшвырнул и продолжил бег. Через несколько долгих мгновений далеко позади глухо бухнуло. Земля вздрогнула, в спину ударил тугой кулак теплого воздуха.

Олег продолжал бег, явно щадящий, оглядывался на нее. Юлия пыталась ускорить шаг, однако сзади грохнуло сильнее. В спину ударило горячим сухим воздухом. Она едва удержалась на ногах, пробежала несколько шагов, едва не падая.

В третий раз грохот прозвучал страшно и раскатисто. Под руку ухватило огромными клещами, в тот же миг в спину ударило волной раскаленных газов. Юлия закашлялась, ослепленная и задохнувшаяся, а сильная рука, похожая на манипулятор по сбору танков, тащила, несла, волочила, пока Юлия не ударилась о бетонную стену.

— Вверх! — прозвучал злой голос.

Юлия оглянулась, закричала. Туннель, по которому когда-то ходили поезда, уже не тянулся в темную бесконечность. Издалека в их сторону стремительно несся багровый шар из огня и раскаленных газов. Он стремился расшириться, но стальная труба удерживала, направляя всю мощь взрыва сюда, в эту сторону…

Она закричала снова, подпрыгнула, ухватилась за железные прутья перекладины и покарабкалась вверх со скоростью убегающей от крокодила обезьяны. Покрытое крупными каплями воды железо скользило в пальцах.

Глава 15

Бетонная стена и железная лестница прямо перед ее глазами разом вспыхнули страшным багровым светом. Она стиснула зубы, зажмурилась, до хруста в суставах вцепилась в железные прутья. Снизу ударил огненный шар огня. Ее попыталось сорвать, унести, подбросить вверх как пушинку. Раскаленный воздух ревел, легкие раздуло горячим ядом горящего бензина. Ей почудилось, что она находится под дюзами взлетающей ракеты.

Ее крик заглушало треском и шумом, она была уверена, что горят ее волосы, ее кожа. Внезапно снова стало темно. Она все еще висела над высоте в абсолютной черноте. Раскаленный воздух жег легкие, спалил всю кожу, а высохшая гортань стала шершавой как кора старого дерева. Железные прутья нагрелись и обжигали пальцы, а еще больше — голые подошвы.

— Двигайся, — донесся голос снизу. — Скоро будет площадка.

Она застонала, с трудом дотянулась до следующей перекладины. Тело стало еще тяжелее, а пальцы едва не разжимались. Она прижималась всем телом, заставляла ноги передвигаться выше, поднимать непослушное тело, ибо теперь сзади Олег, а ему досталось больше, он красиво, по-мужски прикрыл ее собственным телом, совсем не по-современному, теперь мужчины чаще прячутся за женскими спинами…

Слезы струились по щекам, но эта мысль о современных мужчинах заставляла цепляться за прутья и подтягивать тело еще на перекладину, потом еще на одну. Она всхлипывала от изнеможения, но теперь она рядом с настоящим, который ее бережет, а это надо ценить и не висеть на нем постоянным грузом. Сейчас разжать пальцы и сорваться — собьет этого настоящего, но и двигаться выше в самом деле нет сил, нет сил, даже на одну перекладину не сможет, вот эта последняя…

Сквозь черный обморок в ухо прорвался голос:

— Все!.. Отпусти пальцы.

Она упрямо пыталась подтянуть непослушное тело вверх. За кисть рвануло, она сопротивлялась упорно, наконец Олег разогнул ее скрюченные пальцы, привлек к себе. Ее ноги подогнулись, но он упасть не дал, прижимал обеими руками.

Здесь был слабый свет. Они находились в нише. Отдышавшись, Юлия пугливо оглянулась, зябко вздрогнула. В полушаге за краем темнела бездна. Слабые блики скользили на вогнутой стене бетонной трубы, наверху было так же темно, как и внизу.

— Где… мы? — прошептала она.

Закашлялась, горло царапало при каждом движении языка. Тот распух, как у мертвеца, заполнил едва ли не весь рот.

— В нужном месте, — прошептал он прямо в ухо. — Ты молодец. Я просто не верю, что ты все это смогла… сама.

— А что теперь? — прохрипела она. — Что… дальше?

— Выход наверху, — сообщил он. Ей почудилось в его измученном голосе облегчение. — Похоже, уже близко.

— Ско… лько?

— До поверхности, — ответил он не задумываясь, — примерно сорок — сорок пять этажей.

Ноги ее подкосились. Тело обвисло, но Олег, казалось, не заметил, шептал в ухо, какая она замечательная, отважная, крутая, даже красивая… хотя это каждый мужчина должен говорить в первую очередь и не реже, чем четыре раза в сутки, грел горячим дыханием — это в такой-то духоте!

Наконец она сумела выдавить:

— Да я лучше сразу вниз головой…

— Что случилось?

— Мы на глубине сорокаэтажного дома?

— Если считать современными, — объяснил он. — Ну, которые с высокими потолками. Если хрущебами, тогда, понятно, побольше.

— Да я и на одну ступеньку не поднимусь, — прошептала она. — Все, я уже кончилась. Не гожусь я в спутницы героя.

— Ничего, — шепнул он прямо в ухо. — Ничего… Моя Жунька тоже не везде могла со мной лазить. Подожди здесь, хорошо?

— А ты?

— Через каждые пять этажей есть такая вот площадка. На одной… не помню на какой, есть приспособление для подъема. Стандартный набор, но все же…

Она прислонилась к стене ниши, сползла на пол. Ноги оказались в угрожающей близости от бездны. Поспешно закрыла глаза, сверху некоторое время раздавались слабые быстро затихающие щелчки, словно легкая белка пробежала вверх по металлическому дереву.

Одной сидеть быть так страшно, что чудилось, будто зависла в черном космосе как астероид, слегка освещенный холодным светом звезд. По венам шумела кровь, слышно было, как пульсирует в висках, журчит на сгибах, идет окольными путями по капиллярам. В ушах стучали тамтамы, накатывался тяжелый рокот прибоя, и с каждым ударом пульса в черепе трещали какие-то скалы или кости.

В какофонии звуков послышался инородный звук. Через мгновение сверху мелькнули ноги, Олег буквально прыгнул на площадку. На нем был широкий пояс, какие она видела у ползающих по зданиям монтажников, такие же лямки обхватывали грудь и плечи.

— Поспала? — спросил он благожелательно.

Она с плачем бросилась ему на шею. Цепкие пальцы что-то делали с нею, тискали, потом вдруг он шагнул прямо в пропасть. Ее сердце оборвалось, но ее поддерживала за талию широкая ладонь, кроме того, что-то больно давило под ребра.

— Начинаем подъем, — шепнул он в ее ухо. — Не боись, я тебя закрепил надежно. Можешь даже не держаться.

— Ну да, — ответила она, — что ж, совсем дура?

— Только теперь лучше не кричи, ладно?

— С тобой никогда…

Она чувствовала, что ноги болтаются в воздухе, но не испытывала ужаса. Над головой скрипело, подрагивало, эта дрожь проходила через тело Олега и угасала в ее теле.

Мимо быстро уходили вниз железные перекладины, луч фонарика выхватывал изъеденные кавернами стены.

Над головой подрагивал толстый трос. Когда она подняла глаза, сверху набегали разлохмаченные волоконца. Трос давно не ремонтировали… вернее, не меняли. Неизвестно, сколько он еще выдержит…

Стараясь не думать о тросе, она прошептала измученно:

— Господи, до чего же ужасная смерть!.. Когда все внизу взорвалось… Там тоже… все прогнило?

— Да, — согласился он. — Как только и держалось… Так что все равно взорвалось бы рано или поздно.

Она вздрогнула всем телом:

— Так это… был не несчастный случай?

— Конечно, — удивился он.

Она снова вздрогнула. Перед ее внутренним взором быстро промелькнули отвратительные сцены, что эти грязные потные мужики с нею проделывали, как измывались, гоготали, все внутренности болят, могли повредить, скоты…

Крохотный механизм поскрипывал, сипел, пыхтел, с натугой и очень неторопливо тащил их огромные тела вверх по канату.

— Но там были и невиновные, — прошептала она.

— Будем как боги, — прошептал он.

— Как кто?

— Помнишь, бог сжег два города, ибо там жили преступники?.. За такое деяние я готов писать его имя с прописной буквы: Бог! И хотя праведник Лот умолял пощадить, мол, там есть и праведники, Бог ответил: лес рубят, щепки летят…

После всего, что с нею проделали, да и его явно пытали, били, из-за кровоподтеков лица не видно, она была целиком согласна, что всех их, гадов, надо побить, сжечь, Растоптать, в землю по ноздри, по уши, а сверху еще катком, но то многолетнее внушение, что называется культурой, заставило ее сказать помимо воли, почти на уровне спинных рефлексов:

— Ты зверь… Зачем?.. Мы ведь все равно убегали. Пусть лучше спасутся девять виновных, если среди них пострадает один невиновный.

— Это теория, — сказал он с сожалением. — Мне она тоже нравится, кстати… Но мы не формулы, а люди. К тому же в нашем случае незачем их экспертам знать, как нам удалось выбраться. У каждого свои маленькие секреты.

— Профессионал, — произнесла она с глубоким отвращением.

Колесики на тросе поскрипывали все жалобнее и все реже. Наконец затихло, тут же тело Олега напряглось, вытянулось, она слышала его затрудненное дыхание, словно боролся с невидимым противником. Она ничего не видела в кромешной тьме, но чувствовала над головой сплошное бетонное небо, по которому сейчас скользят пальцы Олега в надежде за что-то зацепиться.

Олег прислушался, приподнял крышку люка, осмотрелся, быстро выскочил, одним движением поднял к себе Юлию, едва не выдернув ей руку из плеча. Он все еще был страшен: с кровоподтеками, разбитыми губами, но, к ее безмерному удивлению, опухоль спадала настолько быстро, что все цвета радуги сменились ровной нездоровой желтизной. Она успела подумать об ускоренном метаболизме, ведь если бы просто лежали и отдыхали, то еще неделю бы кровавые синяки украшали его лицо, а вот при беге кровь ходит быстрее… Наверное, все из-за бега.

Со всех четырех сторон были серые бетонные стены. Как и сверху и снизу. Они выбрались снизу в заурядный подвал заурядного дома. Раньше в таких всегда бывало нагажено, ночевали бомжи, но после известного постановления двери подвалов заменили на железные, к тому же всегда на крепком замке. Этот подвал как все подвалы: он же и бомбоубежище, серые бетонные стены, масса труб на стенах — толстых и тонких, пара непонятных силовых агрегатов…

Олег оглянулся, на лице странное выражение.

— Ну, теперь один шажок…

По ветхой ржавой лесенке поднялся к потолку, сдвинул в сторону решетку. Открылась труба, но настолько узкая, что, если Олег вздумает пробираться в ней, его плечи застрянут наверняка. А если полезет она, то ее зад… нет, зад пролезет, но все же ей ни за что не подняться!

Замерев, она смотрела, как Олег взялся за скобы, полез, по его дыханию она чувствовала, как ему тесно, потом его ноги исчезли во мраке полностью. Снова она ждала целую вечность, пока сверху не опустился тонкий тросик с карабином. Она защелкнула за кольцо на поясе, ее повлекло наверх с такой скоростью, что она показалась себе горошинкой, которой выстрелили в небо из трубочки.

Подъемник поскрипывал, трудился, в голове лишь на короткий миг мелькнул страх, что вот-вот оборвется, тогда им лететь вниз до самой старости… но затем она вздохнула глубоко и постаралась убрать гримасу ужаса со своего аристократического лица. При всем ужасе успела заметить, что через равные промежутки от трубы отходят горизонтально отводки, все это мелькает, кружится перед глазами, пока движение не замедлилось, затем сильные руки ухватили за плечи.

Олег, оказывается, уже втиснулся в такой же горизонтальный отводок. Знаком велел следовать за ним, пополз, вскоре она услышала легкий треск. Чтобы попасть в лаз, пришлось извернуться как змее, она задыхалась, в страхе представляла себе, как ужасно выглядит, даже татуашь не спасет…

Олег исчез, а она в трубу, как в телескоп, увидела бе-лую стену, кафельную плитку, а когда подползла ближе, с изумлением узнала обстановку роскошной просторной кухни. Похоже, Олег уже в комнате…

Труба оказалась обычным воздуховодом. Юлия с опаской выглянула, осмотрела кухню.

Чертовы новые русские! Всегда мечтала о таком наборе посуды… А кухонные столики, полочки!

Ухватилась за край, благословляя занятия шейпингом, опустила ноги на кухонную плиту. Взгляд упал на широкое окно. Сквозь жалюзи увидела такое, что мороз побежал по коже. За окном городской район, всюду крыши, параболические антенны, трубы, кирпичи, строительный мусор… А люди и машины далеко-далеко внизу! Они каким-то образом оказались на десятом… нет, на двадцатом этаже! Значит, то был в самом деле подвал дома? А они лезли по вытяжной трубе?

Из раскрытых дверей доносились голоса. Она осторожно заглянула, сердце колотилось так, что едва не выпрыгивало.

Посредине большой комнаты с опущенными шторами стоит кресло с высокой спинкой. Крупный мужчина, совершенно лысый, привязан жестко. Еще жестче, чем была привязана она сама. Перетянутые проволокой руки покраснели, а ноги прикручены телефонным шнуром. Под правым глазом расплывается огромный кровоподтек, над бровью пламенеет ссадина. На Олега он смотрел с нескрываемой ненавистью.

Услышав шаги, Олег быстро обернулся:

— Выбралась?.. К окнам не подходить, шторы не трогать.

Юлия пожала плечами. Кобура с пистолетом приятно оттягивала пояс. Пальцы чесались достать пистолет, ощутить его приятно пугающую тяжесть в ладони, в то же время хотелось заползти в ванну и несколько часов беспощадно тереть себя самой жесткой из мочалок, сдирать всю эту пыль, слюни и пачкотню потных мужчин, а также паутину и свой пот.

Заглянула в ванную, ахнула, увидев себя в зеркале: лицо в кровоподтеках, правая щека распухла, до кончиков ушей перепачкана мазутом, на обе родинки налипла грязь, выглядят отвратительными бородавками, широкими и толстыми. Если когда-нибудь выберется отсюда живой, то обязательно сходит к косметологу. Хоть это и дорого, но, говорят, удаляют за несколько минут, а через неделю не остается даже шрамов.

Торопливо схватила несколько бумажных салфеток. Олег покосился краем глаза, Юлия яростно терла щеки, но только размазывала пятна, превращая их в маскировочную окраску коммандос.

Глава 16

Не придумав, что делать, она принялась бродить по комнатам в поисках женских туфель. Или любой другой обуви по ноге.

На столике лежал последний номер Vogue, она поинтересовалась:

— А посмотреть можно?

По губам Олега скользнула одобрительная улыбка.

— Потом расскажешь, что теперь носят… Итак, Коваленко, верно? Отвечай быстро и без утайки. Кто послал по мою голову? Зачем? Что велел? За это дам легкую смерть Я сегодня добрый.

Привязанный прохрипел зло:

— Смерть есть смерть. Легкая или тяжелая. Легкая даже хуже — умираешь сразу. А когда тяжелая… человек еще живет.

Олег рассматривал его внимательно, почти дружелюбно:

— Ты прав. Признаю. Хорошо, тогда скажи: почему? Думаю, ты допущен достаточно высоко в нашу масонскую ложу. Почему послали за моей головой?

Похоже, Коваленко клюнул, даже не среагировал, когда он назвал Организацию масонской ложей.

— Не только за твоей, — ответил он с грубой насмешкой. — Ты не пуп Земли! Таких, как ты, много. Тупых тварей, что тормозят прогресс!

— Ага, — сказал Олег. — Понятно… Но мы, я говорю о тупых тварях, ведь и раньше тормозили прогресс? Все-таки твари, да еще тупые. Почему вдруг бросили такие силы, и так спешно… чтобы просто грубо убить всех. Лишить жизни! Не переубедить, не перевербовать, а вот так сразу, нерационально?

Коваленко хмуро встретил его взгляд. Был он немолод, тверд, в нем чувствовалась жилка старого служаки, честного и преданного делу. Делу, в которое уверовал и которое нашел правильным и справедливым.

— А что тебе, чертов нацист? — спросил он грубо. — Прогресс не остановить! Правда победит во всем мире. Вам не удастся остановить приход Добра и Культуры во все уголки планеты.

— Да-да, — согласился Олег снова. — Но почему так срочно?.. Борьба шла всегда. Вы, понятно, на стороне прогресса и культуры, то есть на стороне Добра, а мы, сволочи, на стороне Зла. Можно даже — Извечного Зла. Но раньше борьба шла по правилам… ну, тлела, а сейчас вдруг кровь и убийства?

Коваленко поерзал, но провода держали его тело крепко.

— А ты не знаешь? — ответил он свирепо. — Появилась новая опасность. Надо спешить. Промедление может стоить жизни всему человечеству.

Юлия украдкой вздохнула. В какую организацию она попала? Ни разу не только о родном колхозе, но даже о судьбах региона или нации. Сразу — человечество! Мир сошел с ума, того и гляди сбудутся предсказания Нострадамуса, хотя еще ни одно из его предсказаний не сбылось даже близко.

— Какая опасность? — потребовал Олег.

Коваленко холодно усмехнулся:

— А ты не знаешь? А нам намекнули, что ты достаточно высокого ранга. Выходит, ты просто рядовой гасильщик?

На диване громко фыркнула Юлия. Вид у нее был: Я так и знала, я же чувствовала. Но когда Олег покосился в ее сторону, она встретила его взгляд милой понимающей улыбкой: Хоть ты и выпендривался передо мной полковником, но это не важно, я тебя люблю и такого, без лычек.

— А ты скажи, — предложил Олег. — Может быть, что-то и пойму. Тогда увидишь, рядовой я или с нашивками.

Коваленко оскалил зубы, плечи его передернулись, а взгляд, который бросил на Олега, был уважительным взглядом профессионала на другого профессионала.

— Да? А тебе говорит что-нибудь такая проблема, как СПИД-2?

Олег внимательно рассматривал его лицо, двигающиеся губы, вслушивался в интонации. Сказал медленно, с нарочитой небрежностью:

— Разве это проблема? Я хотел сказать, разве это новая проблема?

Коваленко презрительно фыркнул:

— Я ж говорю, что простой гасильщик! Только очень удачливый.

— Почему?

— Потому что удачливый, — отрезал Коваленко. — Остальных уже убрали. А ты еще бегаешь неубранно.

— Нет, почему простой?

— Выше третьей ступени уже все знают, что такое СПИД-2. Раз ты не знаешь…

— Скажи, — предложил Олег. — Разве это тебе не на руку? Чем дольше я тебя слушаю, тем скорее нас могут обнаружить…

Коваленко заколебался, дернул связанными руками:

— У меня руки затекли.

— Гангрена начнется не скоро, — успокоил Олег.

— Сволочь, — сказал Коваленко. — Ладно, ты мне еще попадешься. Даже если на том свете, все равно расквитаюсь… Хорошо, слушай. Хочешь, начну от сотворения мира?

— От сотворения мира не надо, — ответил Олег. Подумав, добавил педантично:

— И от Адама и Евы не стоит. Что такое СПИД-2?

— Наши специалисты, — сказал Коваленко медленно, его глаза сдвинулись, взгляд скользнул по окнам с опущенными шторами, — еще год назад выявили первые симптомы. Сейчас подтвердилось полностью. Проще назвать это СПИД-2, ибо это форма СПИДа, ну, тот же СПИД… для простых гасилыциков объясняю, что СПИД — это всего лишь ослабление защитной системы организма. По сути, СПИД не болезнь, а просто ослабление щита перед болезнями. Человек умирает не от СПИДа, а от насморка, ангины или любой другой болезни, что внедряется в организм и не встречает сопротивления. Словом, как если бы бронежилет постепенно проржавел настолько, что его можно пробить из мелкашки.

Юлия видела, что Олег кивает, будто Коваленко излагает не прописные истины, а тайные знания, которые сделают его богатым.

— А что со СПИДом-2?

— А то, что отныне для заражения СПИДом не требуется быть гомосеком, наркоманом или вести нездоровый, как говорят, образ жизни. Для этого достаточно быть просто ослабленным.

Олег спросил, все еще со скептическим выражением:

— Ослабленным… это что за термин? Ослабленным после предыдущей болезни? После восхождения на Эверест?

Коваленко пробурчал:

— Как раз к человеку, спустившемуся с Эвереста, СПИД не подцепится. На Эверест поднимаются единицы… а вот просиживают задницы перед телевизором сотни миллионов. Да что там сотни миллионов! Миллиарды. Больше разве что тех, кто вовсе предпочитает пить пиво на диване, поглядывая, как другие истязают себя на тренажерах, гоняют мяч, шайбу, бегают да купаются в холодной воде.

Олег посерьезнел:

— Они все в зоне риска?

— Все, — подчеркнул Коваленко. — А это большая часть народонаселения. Больше всего это затронет конечно же богатые страны, промышленно развитые и так называемые культурные. Там, где уже недомогание глушат таблетками, где уже несколько поколений научились спасать жизнь любому ребенку, да же очень ослабленному, больному, с психической.. придурью. Которых природа забраковала бы… еще на ранних стадиях. Не допустив до продления больного рода.

Олег сказал растерянно:

— Черт!.. Я просто не знаю, что придумать. Не заставишь же человека крутить педали тренажера только потому, что появился СПИД нового поколения?

Коваленко поправил педантично:

— Это не СПИД нового поколения. Это тот же СПИД Просто иммунитет людей снизился еще чуть-чуть… в силу его невостребованности. Теперь простым болезням тем же гриппам и ангинам, не требуется помощи какого-то гадкого вируса. Организм человека и так перестает бороться. Его несколько поколений приучали, что за него с болезнями поборются таблетки. А теперь все кранты… Если не принять экстренных мер, то вся цивилизация накроется медным тазом. А ты… ты стоишь на дороге!

— Уверен? — спросил Олег.

— Да! — прорычал Коваленко. — Сказали люди, которым я доверю все, а не только жизнь или честь!

Олег несколько мгновений размышлял. Юлия видела как сдвигаются складки на лбу, но, когда заговорил, сказал совсем не то, что ожидала:

— Понятно, тебя послал Кропоткин. А за всем за этим стоит… еще один человек. Узнаю его речь. Велел действовать самому, но ты сглупил, велел простому ОМОНу арестовать меня. А когда не получилось… тогда уже послал свою группу в Националь.

Коваленко бешено задергался:

— Ах ты ж мразь! Вот для чего ты так расспрашивал, лохом прикидывался!

— Не кипятись, — ответил Олег успокаивающе. — Твоя увлеченная болтовня спасла тебе жизнь. Таких энтузиастов гасить грех. Наверное, и по бабам не ходишь?

— Сволочь! Нам жизнь не дорога! Уже пришел день, почистим мир от уродов, спидоносцев и таких ублюдков, как ты!

Олег, не отвечая, посмотрел сквозь занавеску во двор. Юлия ясно видела в его глазах колебание. Вздохнул:

— Какой из них твой?

Коваленко задохнулся на полуслове, бешеные глаза сжирали Олега живьем. Выдохнул с ненавистью:

— Черный мерс. Второй от крыльца. Ключи в столе, сволочь.

— Надеюсь, он с бронированными стеклами, — сказал Олег задумчиво. — И дверцами. Не люблю, когда вдогонку стреляют.

Он взял ключи, кивнул Юлии, они вышли. Юлия засунула пистолет в сумочку. Руки дрожали, страшно было при мысли, что пришлось бы стрелять, но одновременно и разгоралось сожаление, что такой возможности не было. С пугающим холодком ощутила, что в самом деле очень хочется нажать на спуск и услышать грохот выстрела.

К ее огромному облегчению, они вышли как люди через дверь, вызвали лифт и долго опускались до самого низа. Даже ниже: она видела, что он нажал не на цифру 1, а на значок подвала.

Юлия спросила удивленно:

— А как же машина?

— Какая машина?

— Но ты же взял ключи!

— Ах, ключи…

Он без размаха швырнул их в дальний угол хмурого коридорчика.

— Что ты делаешь?

— Лапушка, работников ранга Коваленко охраняют так, что, если бы я не опустил шторы, нас бы уже снял снайпер с крыши напротив! Мы не успели бы взяться за дверную ручку, как нас бы прошили десятком пуль, а только потом подошли бы проверить документы.

Запертую дверь подвала открыл без шума, вежливо пропустил красивую женщину вперед. Юлия с обреченным видом остановилась перед крышкой люка:

— И что, теперь вся жизнь будет по подземельям? Это у вас подпрофессия такая? Специализация?

— Последний раз, — заверил Олег, но особой уверенности в его голосе она не уловила. — Если все получится… то завтра будем купаться на Багамах, в Майами или в Греции.

— Всю жизнь это если!

Спуск показался не таким жутким, потому что с каждым мгновением приближались ко дну, как будто не все равно: сорваться с высоты сорокаэтажного небоскреба на бетонный пол или же с высоты десятиэтажного, но это она понимала умом, а чувства говорили, что ей становится все безопаснее и безопаснее.

Внизу пахло гарью, стены были черными от копоти. Юлии показалось, что подошвы ступают по теплому. Широкий луч фонарика выхватывал широкие пятнна полу, тут же отпрыгивал к ребристым стенам, и Юли шла через нечто мягкое, иногда хрустящее, теплое, сердце тревожно дергалось.

Минут через десять Олег отыскал дрезину, запустил, мотор заработал, он широким жестом пригласил Юлию выбирать лучшее место. Она сразу воспрянула духом, уселась посредине, чувствуя, как тупо ноет в низу живота, а все суставы болезненно распухли.

— Спасибо, — сказала она язвительно, — вежливый ты мой! Вообще-то я не знала, что шпионы такие болтливые. Он же тебе целую лекцию прочитал! А ты слушал, развесив уши. Это что, все шпионы такие?

Он усмехнулся, молча завел моторчик, оттолкнулся, разгоняя маломощную дрезину, запрыгнул. Ей показалось, что он весит больше, чем выглядит, дрезина едва не перевернулась.

— Лапочка, у нас были свои причины.

— Какие?

— Он не был уверен, какую ступеньку я занимаю, потому рассказал так подробно. Для простого гасильщика, как он выразился… что за дикое слово!.. это ничего не говорит, а для руководителя высокого ранга — это тревожный сигнал.

Платформа так и не разогналась, катила медленно и печально. Под колесами поскрипывало, иногда их подбрасывало, из ниш в стенах падал слабый свет.

— Значит, — сказала она упавшим голосом, — ты простой, да?.. А чего ж ты тогда так слушал?

Она втайне надеялась, что он гордо ответит, что потому и слушал, что не простой, но он, не поворачиваясь, качнул головой:

— Когда человек говорит много, он косвенно выбалтывает много добавочной информации. Есть специальные приемы, как ее вылавливать. Ты же видела, уже знаю, кто этим всем командует!

Его фонарик разгонял темноту всего метров на пять, Юлия всматривалась со страхом, все время ожидая, что вот-вот впереди откроется пропасть или же внезапно между рельсами окажется гранитный столб, о который они и…

— Значит, — спросила она, — мы приходили не зря? Я уж боялась, что ты его жутко зарежешь!.. Кровь на стенах, кишки на полу, расчлененная голова… нет, отчлененная голова плавает в ванне, глядя вытаращенными глазами на каждого, кто открывает дверь… А почему ты его не зарезал?

Олег бросил на нее короткий взгляд. К ее аристократическим щекам прилила кровь, глаза возбужденно блестели.

— А что, хотелось бы?

— Нет, конечно, но ведь ты шпион, да? С правом убивать?.. Ну, ты и должен был…

Он покачал головой:

— До чего же ты кровожадная. Правда, по-здоровому.

— Мне показалось, — сказала она брезгливо, — что он хоть и называл тебя фашистом, но сам — просто фашист!

— Может быть, — согласился он. — Потому и не стал резать, что не простой служака, а человек с идеями… Чистый.

Тележку тряхнуло с такой силой, что Юлия прикусила язык. Поморщилась, прошипела злобно:

— Чистый?

— Ну да. По крайней мере, можно сказать одно с пол-ой уверенностью: в фашисты, нацисты, националисты и прочие радикалы… идут люди в самом деле заинтересованные в улучшении общества.

— Как ты можешь такое говорить? — ужаснулась она.

— Я говорю о желании, — усмехнулся он. — О стремлении. О чистоте помыслов. Ясно? А вот про их противников такое сказать нельзя. Кто-то из них искренен в защите прав и свобод ма-а-аленького человека, но основная масса этих антифашистов, антинацистов и прочих слуг власти… увы, основная масса состоит из дрянного человеческого материала. Девяносто процентов — та дрянь, что предпочитает оказаться на стороне сильного. Победившего! Ну, как в России, где при той власти в коммунистической партии было семнадцать миллионов, а потом эти миллионы в один день оказались антикоммунистами, демократами и всем строем ломанулись в церковь… Зато те, кто остался, и есть чистые коммунисты.

— Ну…

— Есть еще большой процент существ, которые именуют себя интеллигентами, — продолжал он брезгливо. — Эти существа до свинячьего писка боятся сделать шаг в сторону от своей интеллигентности. Если принято считать, что интеллигент — это тот, кто не признает нацистов, то это существо будет так и говорить. Если же завтра некие мировые авторитеты скажут, что быть фашистами вполне интеллигентно, даже особенно интеллигентно, эти существа тут же объявят себя фашистами.

— То же самое…

Он улыбнулся:

— Нет. Не потому, что фашисты у власти, а потому, что так сказал Учитель! Этим существам не так важно быть у власти. Им куда важнее быть интеллигентами. Но своего ума не хватает… а кому его хватает?.. вот и ловят каждое слово мировой общественности о новых… или вечных, какая разница, ценностях… Третья причина: быть как все люди. Как все люди — сейчас считается быть теми, кто при словах фашист, нацист, патриот, террорист брезгливо морщится и начинает уверять громко, что он этих людей вообще не считает за людей.

Тележка замедлила ход. Олег присматривался, светил фонариком в потолок. Наконец радостно вскрикнул:

— Вот оно!..

— Люк?

— Через полчасика будем ужинать на берегу озера, — пообещал он. — Так что, заканчивая тему, сообщу, что среди фашистов жулья сейчас как раз меньше всего. Какой жулик станет на сторону пинаемого властями, прессой, церквями и богомольной интеллигенцией? Ну, разве что самый умный и дальновидный… Зато на стороне партии власти все остальное жулье — мелкое, подлое и тупое. Единичные честные люди тонут в том море, как искорки в параше…

— Потому и не… ликвидировал? — спросила она.

— Я вообще не люблю убивать, — ответил он строго. — И всегда стараюсь этого не делать.

Он встал на тележке на цыпочки, цепкие пальцы ухватились за края люка. Плечи напряглись, она видела, как вздулись на шее толстые жилы. Похоже, в других условиях понадобился бы лом, но сейчас крякнуло, ей на голову посыпалась ржавчина, толстый железный круг откинулся.

Черная труба уходила вверх по прямой и тонула во тьме. Олег подпрыгнул, ухватился там внутри, ноги качнулись и пропали. Юлия прислушалась, в черепе было горячо и больно. Мысли плыли серые и тяжелые, как клочья тумана, но одна возвращалась снова и снова: что-то он слишком болтлив для шпиона. Как будто пытается ей что-то внушить. Убедить. Завербовать на свою сторону.

Глава 17

По голове легонько стукнуло. Она отшатнулась, на колени свалился железный крюк, от него в трубу тянулся тонкий тросик. Зябко вздрагивая, она поспешно зацепила его за петлю на поясе. Трос тут же начал натягиваться, ей даже почудилось, что она слышит жужжание моторчика.

Олег ждал, стоя на толстых железных скобах. Одной рукой принял ее, придержал, пока зацепилась, его рука скользнула к ее поясу.

— Держишься?

Жужжание прервалось. На миг ее ноги зависли над бездной. Затем Юлия ощутила, как ее прижало спиной к железным прутьям.

— Хватайся! — услышала она шепот в самом ухе.

Она послушно развернулась, ноги нащупали металлическую жердочку, а пальцы ухватились сперва за стойки — до чего же узко! — затем, как птица на ветке, судорожно обхватила и сжала прут на уровне лица.

Ладонь со спины тут же исчезла. Вверху затопало, слегка лязгнуло. Сверху ворвался столб света, который показался ярким солнечным, не сразу поняла, что там либо начало рассвета, либо поздний закат.

В трубу обрушился настолько чистый свежий воздух, что грудь судорожно раздулась. С легким щелчком отлетела пуговичка на блузке. Юлия ступила на ступеньку, голова поднялась над краем на уровень глаз. Со всех сторон зеленая трава, земля рыхлая. Прямо перед нею крупный рыжий муравей деловито тащит упитанного жука. Жук слабо шевелил лапками. Муравей явно намеревался перебежать по металлической крышке люка, но наткнулся на край, едва не свалился, в нерешительности застыл, поводя сяжками над бездной.

Юлия приподнялась еще на ступеньку. Крышка лежала, примяв траву, рядом. Олег тоже распластался, рассматривал в бинокль окрестности. Издали донесся шум приближающегося автомобиля, Юлия замерла, но шум некоторое время усиливался, затем исчез в другом направлении.

— Автострада, — прошептал Олег. — Здесь на нее секретный выход…

— А нам куда?

Он буркнул:

— Не на автостраду точно. Пошли.

Она поднялась, чувствуя себя бомжихой, что даже одежду отыскала в мусорных ящиках. Сзади лязгнуло, Олег аккуратно приладил крышку на место, сверху опустил толстый слой дерна, расправил полегшие стебельки травы. Отошел, осмотрел придирчиво: даже он не сразу отличит, в каком именно месте они вынырнули из-под земли.

Деревья здесь огромные, дикие, суровые, словно и не подмосковные, а в нетронутом Уссурийском крае. Олег вел ее напролом через кусты, под ногами пружинил густой мох, между толстыми стволами блестели нити паутины, настолько громадные, словно здесь никогда не бродили ни люди, ни звери.

Когда деревья расступились, открывая вид на озеро, Олег вздохнул с облегчением. Юлия посмотрела на него с подозрением. Похоже, шпион не был уверен, что выберутся благополучно. Или был готов к тому, что не застанет вон тот крохотный домик у самой воды…Простой, неказистый, похожий на хатку в прошлом зажиточного колхозника, а теперь полузаброшенный, с поврежденной ветром крышей. После номера в Национале, когда Олег показал, какими деньгами располагают их тайные службы, она ожидала увидеть барские хоромы в три этажа, подземный гараж, бассейн и скульптуру девушки с веслом.

Дом посреди садового участка, хотя это не участок, а все-таки настоящий сад: деревья стоят редко, вольно, тоже отпущены на полную свободу.

К оградке подбежал лохматый пес, сказал гав, тут же, извиняясь, помахал хвостом: мол, служба такая. Олег молча открыл калитку, пес кинулся на грудь, намереваясь лизнуть в щеку. Олег так же молча отпихнулся, брезгливо вытер локоть.

К дому прошли по утоптанной дорожке. Юлия молча шла рядом, босыми ступнями чувствовала прохладу земли. Все здесь покойно, даже поверхность озера похожа на застывшее стекло. Еще немного идиллии, и можно писать картину Над вечным покоем.

Олег постучал, но ответом была настоящая, почти церковная тишина. Дверь отворилась без скрипа. Юлия вошла следом за Олегом, сбитая с толку и разочарованная.

И вот теперь ей показалось, что вошла в княжеские покои. Такими она представляла либо княжеские, либо царские — тех, первых царей. Стены из благородного дерева, рогатые головы громадных лосей, оленей, между ними мечи и громадные топоры, а когда взглянула на боковую стену, чуть не отпрыгнула: прямо в глаза смотрел дикими красными очами разъяренный вепрь, великанский, клыки размером со столовые ножи, а за ним — головы медведей, барсов…

В дальнем углу из-за массивного стола навстречу им поднимался невысокий грузный мужчина. Лицо его было в морщинах, седые волосы падали красивыми локонами на плечи. Он показался Юлии аристократом, последним отпрыском угасающего древнего рода королей, благородным, мудрым и все понимающим. К тому же достаточно образованным: на столе нашлось место для компа, сверхтонкий дисплей дюймов тридцати в диагонали — это же сумасшедшие деньги…

— Я почувствовал тебя, Олег, — произнес он красивым благородным голосом, — почувствовал еще почти за милю… А кто это с тобой?.. Кого эта чистая душа оплакивает так долго?

Юлии показалось, что Олег дрогнул, увидев этого человека. Краска слегка сошла с лица, а глаза удивленно… и даже как-то испуганно расширились. Странно, ведь он знал, к кому шел!

Она некоторое время смотрела, как они хлопают друг друга по плечам, по спине, исполняя древние ритуалы, наконец Олег освободился, повел рукой в ее сторону:

— Ее зовут Юлия. Ты уловил только отголоски… слышал бы ты, как она ревела месяц тому!

Юлия вздрогнула. Откуда Олег знает, как она ревела, когда на ее руках угасла жизнь ее собаки?

Мужчина церемонно поклонился:

— Меня зовут Россоха. Можно — Роман. Приветствую вас в этой хижине, прошу чувствовать себя хозяйкой.

Олег усмехнулся:

— Это значит, что собери на стол, вымой посуду, накорми собаку, перебери горох…

Россоха протестующе выставил руки:

— Она ведь не Золушка, а уже принцесса!

Юлия улыбнулась, она понимает шутки — в таком вот виде и с такой побитой рожей как раз тянет на принцессу, потихоньку ушла, пусть мужчины обсуждают свои дела. Если в самом деле на стол собирать ей, то сперва надо заглянуть в холодильник…

Дверца подалась легко, беззвучно. Холодильник оказался втрое габаритнее любых, что она видела. И широкий, что удобно, но безумно дорого. На полках… Она не поверила своим глазам. В отделении для бутылок наряду с молочными пакетами гордо смотрелся ряд бутылок с шампанским. Названия ничего не говорят, но, судя по буквам, настоящие французские, старинные. На мясной полке буженина, телятина, ветчина, окорок, все исходит тончайшими запахами, на рыбной полке — ломтики красной рыбы всех названий, но, кроме того, множество деликатесов.

Она смотрела ошеломленная, не зная, что выбрать. В голове всплывала злая и растерянная мысль: вот как живут эти шпионы! Вот за что она платит налоги. Чтобы даже на отдыхе в охотничьих домиках жрали то, что не во всяком элитном ресторане Парижа отыщешь!

А тем временем в комнате Россоха уселся на край стола, наблюдал за гостем. Олег прошелся по комнате, взгляд скользил словно бы бесцельно, но лицо все больше темнело, а когда повернулся к хозяину, в зеленых глазах были страх и жалость.

Россоха спросил с грустной насмешкой:

— Что, удивлен?

— Потрясен, — ответил Олег. — Что стряслось?

Он уселся на подоконнике, слева теперь было сверкающее в солнечных лучах озеро, все такое же, каким видел его… очень давно, а справа темная и прохладная комната, тоже привычная, видел ее такой не раз, хотя бревна в стенах успели переложить несколько раз. Только тревожное чувство теперь усилилось, росло с каждой минутой.

Россоха рассеянно накручивал на палец серебристый локон. Волосы его оставались густыми, шелковистыми, без намека на лысину.

— Вообще-то это я должен спрашивать, что стряслось, — ответил он. — У тебя такая рожа… Не все знают, что ты можешь довольно быстро заживлять раны… э-э… регенерировать. Так что представляю, каким ты был сутки тому!

Олег рассеянно отмахнулся:

— Житейские мелочи… Нос разбили, пару ребер переломали — словом, жизнь идет. Привычные будни. С Юлией, правда, похуже… Ее не только били, но и насиловали. К счастью, она очень современная женщина, из-за этого под поезд не кинется. Но помыться и прийти в себя ей надо… А вот что с тобой? Ты всегда был молод. Да-да, ходил в личине дряхлого высохшего старца, худого, как палка, за что тебя… гм… любили. Ведь сами, несмотря на возраст, всегда надевали на себя личины молодых и красивых! Но сейчас ты… ты без личины. Что случилось? В последний раз, когда я тебя видел, ты был так же молод, как и пять тысяч лет тому, когда встретились впервые!

Россоха слушал, кивал, наконец ответил серым бесцветным голосом:

— Не могу понять.

— Чего?

На противоположном краю стола — вот-вот упадут — блестели выпуклым циферблатом обыкновенные наручные часы. С таким же обыкновенным браслетом. В полированной поверхности стола отражались как в матовом зеркале, издали казалось, что там лежит пара одинаковых часов.

Олег задумчиво исследовал взглядом чудо современной технологии, что так быстро вошло в быт простого человека.

— Это просто часы, — ответил он участливо.

— Спасибо, — ответил Россоха с иронией. Ну, спасибо!.. Как будто это не я придумал песочные часы, как будто не я изобрел водяные… Только солнечные кто-то изобрел раньше!.. Потом я придумал часы с грузиками, помнишь?.. Даже с анкерным механизмом я придумал самостоятельно!.. Меня всего лишь опередил этот французский шпион, авантюрист, контрабандист оружия… как его… который еще пьеску написал про клоуна… или слугу, запамятовал…

— Помню-помню, — согласился Олег торопливо. — Да, часы — это был твой конек. Никто не знал лучше. Так что же? Это такие же часы. Правда, знаменитой швейцарской Лего, что раньше специализировалась только на хронометрах и брегетах. У тебя был с музыкальной крышкой, помню… Теперь, как вижу, легисты взялись и за электронные? Уверен, что идут с их знаменитой точностью. Что тебя в этой штуке смущает?

Россоха помолчал, сказал упавшим голосом:

— Не понимаю, как они работают.

Олег открыл и закрыл рот. Все верно, Россоха был помешан на точности, на измерениях времени, именно он придумал песочные и водяные часы. А также сотни различных измерителей времени с путаницей веревочек, горящих свечей и медного шара над тазом, куда шар в строго указанное ему время с грохотом падал после догорания свечи и будил изобретателя или любого хозяина такого устройства. Эти же часы на столе электронные, на батарейке. В прошлый раз он видел у Россохи часы хоть и швейцарские, но традиционные, с бегущими по циферблату стрелками. Любой смышленый древний грек или египтянин, даже не Архимед, мог разобрать их и понять: если повертеть этот ключик — натянется пружина. Раскручиваясь, она будет вертеть это колесико, это — второе, второе — третье, а третье потащит стрелки. Все понятно. Имея инструменты, можно сделать подобные. Но электронные…

Он вздохнул:

— Россоха, век механики уступил… или уже уступает корону! Я говорил, приходится учить, что такое электричество. Без этого будем жить как эти… которые включают телевизор, не понимая, как он работает. И умирать как они. Пришел не просто новый век, Россоха… а новый скачок, который мы готовили всю эту череду веков! Нам ли теперь умирать от своих же рук?

— А может, это сигнал? — возразил Россоха. — Мы сумели разорвать порочный круг, когда все цивилизации только повторяли одна другую. Менялись только названия; кенурская, ахмекская, шумерская, хапийская, эллинская, парфянская, римская… Да помню, это же ты добился, чтобы античность в щепки, а в дикой Европе посадить ростки того… ну, что сейчас выросло. Может быть, мавр сделал свое дело?

В голосе Олега прозвучала боль.

— Может быть. Да, это может быть. Я знаю, ты не первый, прости… Не первый, кто перестал понимать все. И не первый из нас, кто начал умирать… и даже умер… от старости. Но я не хочу! Мы только начинаем жить во всю мощь! Раньше мы только дрались за то, чтобы жить, а сейчас… сейчас мы наконец-то начали жить во всю силу, во всю мощь. Именно теперь мы можем все то, на что способны, но что раньше от нас не требовалось!

Он вскочил, желтые пятна, следы кровоподтеков, покраснели, вздулись, затем медленно выровнялись в цвете с его прежней, покрытой сильным загаром кожей. От побоев за считанные секунды не осталось и следа, даже форма носа стала строже, без следов перелома. Глаза горели, кулаки сжаты, а дыхание вырывалось, как у разъяренного дракона.

Россоха следил за ним из-под приспущенных век. То, что они только начинают жить во всю мощь, это он уже слышал от Олега. Не то по поводу изобретения книгопечатания, не то наоборот — в связи с изобретением монахом Шварцем пороха. Но то, что могут сейчас неизмеримо больше — удивительно. Как будто забыл, что был сильнейшим на Земле магом! Или он имеет в виду общий потенциал человечества?.. Удивительно, насколько этот рыжеголовый может абстрагироваться от своего Я и чувствовать себя частицей человеческого организма…

Юлия на кухне быстро готовила салат, глаза то и дело поднимались на стену, где отсвечивала глянцем фотография двух статных мужчин на берегу этого озера. Один из них Олег, другой — хозяин этого домика. Но там они одного возраста! Вот он, Россоха, молодой и сильный, чистое румяное лицо, черные как смоль волосы, такой же длины, широкие плечи, мускулистые руки…

Она украдкой взглянула в их сторону. Они вполголоса беседовали на той стороне комнаты, слов не слышно, но хорошо видно, насколько плечи Россохи высохли, а руки стали тонкими. Там, где на фото круглые, как морские валуны, плечи, теперь торчат иссохшие косточки. А в поясе, напротив, раздался, по бокам округлые жировые накопления, так называемые французские ручки.

Бред какой-то, судя по дате в уголке фото, их засняли в прошлом году!

Глава 18

Они заговорили еще тише, и хорошо, что она не слышала ни слова, иначе грохнулась бы в обморок.

— Мы не бессмертны, — сказал Олег. — Рекрккыл прожил три тысячи лет и умер… от старости. Три тысячи лет я знал его крепким и моложавым, где-то в облике сорокалетнего, а потом начал стариться, как обычный смертный, а умер в личине дряхлого старца.

— Да, я знаю. Но никто не понял, что случилось.

— У меня есть идея.

— Давай!

— Дикая, — предупредил Олег.

— Давай, — повторил Россоха со вздохом. — Беда в том, что дикие как раз и оказываются верными…

— Идея, которую никто в Совете Тайных не принимает всерьез, состоит в том, что Сверхорганизм, частичками которого являемся, сам поддерживает жизнь в тех своих молекулах, которые работают на него активно… не только на себя, но и на Него. И пока человек работает на Него, он живет не такой жизнью, как обычные люди.

Россоха сказал с сомнением:

— Ты сказал так, словно стал верующим.

Олег отрезал с неудовольствием:

— Знаешь, я вообще враг любой веры. И с богами мне приходилось драться так, что перья и шерсть летели над странами и народами… Сверхсущество, о котором я говорю, вовсе не бог, которому разбивают лбы наши старушки и члены правительства. Это… Да ладно, я не за этим пришел! Хотя, прости, тебе, как вижу, не до меня.

Россоха прямо посмотрел ему в глаза:

— Нет уж, говори. Я чувствую опасность. Очень большую опасность. Прости, но за последнюю тысячу лет я впервые чувствую беду такой мощи.

— Проект Башня-2, — произнес Олег мертвым голосом. — Когда цель стала так близка, Яфет просто не выдержал… прет напропалую.

Лицо Россохи стало серьезным. Он включил экран, с высоты спутника поплыла поверхность земного шара, за-тем облака ушли, на снимок из космоса наложилась карта, замигали огоньки, побежали цифры.

— Взгляни на этот регион, — сказал он негромко. — Я заметил, что в последние три месяца вот в эту точку брошены огромные средства. Развернута пропаганда, создаются группы якобы вооруженного населения… Все это нацелено на атаку через перевал, а там… взгляни-ка…

Олег сказал зло:

— Знаю. Один из форпостов, можно сказать.

Россоха задумался, спросил задумчиво:

— Если в ответ на давление усилить регион вот в этой части земного шара… Что тут обитает за народ?.. Как ты это видишь? Направить туда поток денег?

Олег поколебался:

— Полагаю, проще послать группу геологов в район чуть ниже. В долину. Там, как мы знаем, большие залежи нефти. Геологи быстро откроют нефть, надо только указать им место. А нефть — это и деньги, и армия, и процветание. Даже без нашего вмешательства.

— Не рано? Режим там хреновенький…

— Знаю. Но соседний регион, где монокультура, усиливается несоразмерно быстро. Кто-то накачивает туда деньги, высокие технологии, эшелонами шлет специалистов. Я подозреваю вмешательство… как ни печально, кого-то из наших. Во всяком случае, заселение долины и подъем общего уровня создаст щит на пути распространения экспансии монокультуры и, естественно, поддерживающих ее трансмонополий.

Россоха кивнул:

— Будет сделано. Группу геологов… пару миллиардов долларов… специалистов… так, записал. От правитель-ственных организаций?

Олег отмахнулся:

— Да нет, долгий путь. Сразу от какого-нибудь международного фонда. Из числа тех, что под нашим контролем. Едва нефть обнаружится, сразу начнут накачивать средства, пошлют специалистов, как по добыче нефти, так и… по ее охране, скажем так. Не забудь сразу доставить туда противоракетные комплексы! А то их доставка и развертывание займет массу времени. Могут не успеть.

Россоха торопливо щелкал по клавиатуре, сопел, наконец кивнул:

— Я отдал распоряжение в три крупнейших банка. А специалистов начну подбирать сегодня же. А ты иди, поспи. Я вижу, ты вымотался весь.

Олег кивнул, но лицо оставалось мрачным, а складки на лбу стали еще глубже.

— Это все верно… но только не решает главного. Если сам Яфет взялся за Башню-2, то это очень серьезно. Он фанатик, ты знаешь. Он до сих пор скрипит зубами, вспоминая о том поражении. Самом первом! Сейчас он решил, что время для последнего рывка.

— Ты это говоришь второй раз, — напомнил Россоха. — Ты… уверен?

Олег поколебался, оглянулся, с кухни доносился щебечущий голосок Юлии, она уговаривала редиску резаться ровнее, понизил голос:

— Мне очень не хочется тебе это говорить.

— Олег, — сказал Россоха, — я был из первого составе Тайных.

— Потому и говорю то, что другому бы не сказал. За мной началась охота.

Россоха отшатнулся. Глаза его обшаривали лицо Олега.

— Как?

— Я заметил, что за мной посланы люди. Они пытались убить меня уже дважды. Меня спасал только опыт, которого не было у тех четверых, которых эти сволочи уже убили. Да-да, четверо моих ближайших помощников убиты! Из шестой ступени. Я тоже хожу под прикрытием шестой ступени, рядовой специалист, много знающий, но все же без доступа в Совет Тайных… Потому и уцелел, что ко мне пришли, как… как к рядовому. Но все равно я не могу сражаться со всем спецназом планеты! Сейчас я только чудом уцелел. Но если бы они знали, что в их руки попал член Совета Тайных, я бы уже не вырвался… К тому же прости, но я настолько паршиво себя чувствую…

Россоха кивнул, глаза были участливыми.

— Я это заметил сразу. Ты не постарел, так что у тебя другая причина.

Олег отвел взгляд в сторону, голос стал хриплым:

— Да, другая. Прости.

Пальцы его непроизвольно пощупали правый бок. Опухоль разрастается, но ощущение такое, что валун превращается в воск. Все еще выпирает слегка… даже не слегка, надо рубашку всегда навыпуск, но словно бы начинает двигаться выше, к грудной клетке…

Из другой комнаты донесся громкий голос:

— Стол накрыт!

Россоха поднялся:

— Пойдем. Я же вижу, ты скоро начнешь грызть мебель.

Великолепие стола заставило отшатнуться. Юлия, мстя шпиону, вытащила все деликатесы, умело разложила, сервировала, зажгла свечи, теперь все блистало роскошью и великолепием. На противоположной стене широкий серый квадрат оказался встроенным телевизором, Юлия сумела разобраться с управлением, там сейчас шел концерт. Россоха взглянул на нее пристально, бросил на Олега быстрый взгляд. Тот нехотя кивнул. По Юлии видно, что обстановка все же впечатление произвела, произвела, но настоящая женщина скорее умрет, чем это выкажет.

— Очень красиво, — сказал Россоха с воодушевлением — Очень!.. У меня никогда так не было. Спасибо, Юлия. Кстати, после обеда Олег тебе многое объяснит. Он уже сказал мне, что собирался тебе все рассказать…

Олег нахмурился. Россоха забегает вперед, хотя и он понимает, что все вовсе не значит, что этой легкой, как бабочка, женщине в самом деле будет рассказано все или даже многое. Хотя она продемонстрировала как выживаемость, так и психическую устойчивость. Ни слез, ни жалоб, а ведь он видит, что с нею обошлись жестоко. Как, впрочем, во все века обходились с захваченными в плен красивыми молодыми женщинами. Будь это скифы, гунны, римляне или крестоносцы. Но рассказать надо… Так, самую малость, но чтобы она чувствовала, будто доверили все тайны мира.

— Она очень сильная женщина, — сказал Россоха тихо. — Очень!.. Такие уже редкость. А тебе, Олег, она нужна. Я чувствую.

Олег пробурчал с неловкостью:

— Давай угощай, что у тебя есть. Я, в самом деле, готов съесть хоть коня. Даже с подковами.

— Кони теперь редкость, — обронил Россоха. — А уж подковы… Мало кто знает, что это вообще. А кто знает, тот уверен, что для подвешивания над дверьми.

Юлия сказала:

— Я читала, что богатыри их зачем-то ломали.

Россоха быстро взглянул на Олега:

— Я знавал таких, что и по две сразу могли. Дикие люди!

Олег указал на блюдо:

— А эти мелкие фиговины… для чего они?

— Какой ты, — мягко укорил Россоха. — Всегда пренебрегал радостями жизни… Человек ведь нарос вокруг желудка! Это тебе не подковы портить. Как видишь, Юлия приготовила все не только вкусно, но и красиво.

Юлия смолчала, что она только разогрела то, что надо разогреть, и разложила по тарелкам. Многие ее подруги и этого сделать не умеют, даже гордятся такой неумелостью. Мило улыбнулась, принимая комплимент, села, и мужчины благовоспитанно сели следом.

На экране допевала красивая женщина с милым усталым лицом. Юлия взяла пультик, собираясь убрать звук, сказала довольно:

— Шадрина поет… Пермячка, как и я!..

Она видела, как ее зеленоглазый и этот, который с лицом Леонардо да Винчи, переглянулись, но не поняла почему.

— Родня? — спросил Олег.

— Почти, — ответила Юлия. — Поносовы из тех же краев, что и Шадрины.

А Россоха в глазах Олега прочел, что хоть старые родоплеменные связи и нарушены, но все же человек жаждет принадлежать к племени. Будь это город, вуз, улица или полк в армии. С ними он как бы в родстве, чует к ним тепло, гордится их успехами. Старое не уходит, только меняет шкуру… Так что Башню-2 строить рановато. Многое еще рановато, но делается, однако Башня-2

— чересчур…

Не понимая их взглядов, Юлия рассерженно вырубила ящик вовсе. В наступившей тишине Олег выбрал из всех деликатесов огромное яблоко, с хрустом вонзил зубы. Брызнули капельки сока. Россоха умело накладывал палочкой жареные ломтики мяса.

— Ты не стал вегетарианцем?

— Что-то требует яблока, — буркнул Олег.

Россоха вскинул седые, словно запорошенные инеем, брови.

— Вот как? Ты никогда не прислушивался к себе.

— Приходится, — ответил Олег с досадой.

Глаза Россохи изучали его внимательно, но с печалью.

— Давно это у тебя?

— Недавно.

— А не… прости… а не такое же… не того же порядка, что и у меня с часами?

Лицо Олега посуровело, взгляд словно бы ушел вовнутрь, а голос стал хриплым, будто и сейчас сдерживал приступ боли.

— Толчок дали мы, но теперь мир и без нас меняется стремительно. Многие из нас, которые раньше вели, становятся ведомыми. Иные, не выдержав бега, отстают вовсе, гибнут…

Юлия не понимала странных разговоров, ела тихонько и молча, но гребла на свою тарелку из всех блюд, пожирала, как лесной пожар, и нагребала еще.

Да, ответил Россоха взглядом, и Олег прекрасно понял язык мимики. Кто-то из отставших гибнет от старости, кто-то от болезней, хотя не знал их тысячи лет, кто-то влезает в глупейшие акции по переселению тюленей из Баренцева моря в Саргассово и гибнет по дороге…

Юлия протянула руку:

— Кто мне подаст вон то блюдо?.. Честно говоря, я сама не знаю, что это за маленькие фиговинки, как говорит Олег. Роман, вы тоже такой же бандит, как и Олег?

— Бандит? — удивился Россоха.

— Ну да, — ответила она с невинной улыбкой. — Раз он к вам пришел, значит, вам доверяет. Вы тоже давите, душите, режете, убиваете?.. Надеюсь, хоть на стороне справедливости?

Россоха удивился еще больше:

— Справедливости?

— Ну да, — объяснила она. — На стороне законности. На стороне Добра, наконец!

Россоха застыл с вилкой в руке. На зубчиках исходил янтарными пузырьками жареный ломтик мяса. Капельки медленно поползли по металлу на пальцы.

— Добро, — проговорил он медленно. — Зло… Сколько живу, столько слышу это, порожденное леностью ума: борьба Света и Тьмы, борьба Закона и Хаоса, Добра и Зла… Ха, как будто находится на свете придурок, который заявляет, что он-де борется за победу Зла!.. Представляете, как это стало бы удобно? Где-то в определенном месте собираются отвратительные рожи… к тому же перекошенные ненавистью и… ага, испещренные пороками, обязательно — низкими пороками, представляете?.. на их знамени написано крупными буквами: Зло, и вот они наступают, неся это самое Зло. Правда, ни они сами не могут объяснить, что же они такое будут с этим Злом делать, да и противники, то есть сторона Добра не в состоянии проблеять, против чего же они борются. Супротив Зла — понятно, но что это Зло творит? Какие его действия?

Юлия сидела, опустив глаза в тарелку. Олег толкнул ее локтем:

— Ты чего?.. Это он не в тебя камни бросает.

— Не в тебя же, — буркнула она.

— Как раз в меня, — ответил он серьезно. — Просто он такой деликатный. Издали подводит к тому, что я, возможно, не совсем прав.

Она вскинула голову, посмотрела на Россоху, на Олега:

— Что, надо было дать себя убить?

— Нет, дать построить Башню-2.

После обеда, как настоящие мужчины, они оставили женщину делать то, что, по их мнению, она только и умеет: убирать со стола грязную посуду, а сами изволили удалиться. Юлия видела через распахнутую дверь, как Россоха сел за комп. От экрана на его красивое благородное лицо упал бледный свет, четче обозначились глубокие морщины, многоярусные мешки под глазами, мясистый нос, торчащие из ноздрей седые волосы. Ей даже показалось, что они шевелятся, как щупальца актинии в поисках добычи.

Олег некоторое время потоптался с ним рядом, прошелся вдоль охотничьих трофеев, побродил по комнате несколько минут бесцельно, так показалось Юлии, затем его могучая фигура показалась на пороге. Она покорно дала обнять себя за плечи.

По эту сторону дома дорожка опускалась прямо в озеро. Сквозь прозрачную воду видны были аккуратно уложенные плитки, что уходили дальше и дальше, в глубину, словно хозяин иногда уходил ночевать под водой. В двух шагах от кромки неподвижной воды лежало громадное старое бревно с облупившейся корой, гладкое, как круто сваренное и очищенное от кожуры яичко.

Ни он, ни Юлия не видели, что Россоха, оглянувшись, быстро вывел на экране другую панель, быстро простучал по клавишам, дождался ответа, снова быстро-быстро набрал длинный шифр, а когда мигнул огонек соединения, наклонился к встроенному микрофону и бросил несколько коротких фраз.

Глава 19

Некоторое время сидели на бревне молча. Плечи соприкасались, Юлия чувствовала жар его сильного тела. Она прикидывала, лечь ли ему на колени — мужчинам это нравится, у них сразу начинает усиленно работать фантазия в одном направлении — или же пусть он положит голову ей на колени — в этом случае она сможет ему чесать голову и уши, все животные это обожают, к тому же ее грудь снизу выглядит вообще бесподобной…

Олег тяжело вздохнул:

— Ладно, Россоха прав. Ты умная и сильная. Тебе можно рассказать все.

Юлия подавила вздох разочарования, сделала понимающее лицо, кивнула. Некоторое время молча смотрела на тихое озеро. Затем, понимая, что она должна спрашивать, сказала негромко:

— Так кто же ты?

— Такой же человек, — ответил он с готовностью, словно полгода репетировал ответ, — как и ты. Ничего особенного. Я уже говорил, что сейчас даже правительства стран не имеют такой власти, как всякие там транснациональные компании, международные банки…

— Наркокартели, — добавила она. — Это я уже поняла. Ты кто? На наркодельца не очень похож…

— А на кого? — полюбопытствовал он.

— Ну… Ты чуточку поблагороднее. С виду, конечно.

Он усмехнулся:

— Не знаю, приложимо ли это слово к нам. Нет, мы, конечно же, считаем себя образцом благородства… хотя не все, понятно, но наша деятельность настолько непривычна и шокирующа, что я бы не рискнул проводить опрос на улице…

Она зябко повела плечами. Свежестью дохнуло то ли от озера, то ли от его тела пошло ощущение угрозы.

— Да ладно тебе, — ответила она тихо. — Все знают, что вы там в своих тайных службах режете, душите и пытаете всех и друг друга! Все знают, все привыкли. И что в других странах тоже убиваете противников, пытаете, режете, душите…

Олег смотрел на поверхность озера, но внутренним взором следил за ее лицом. Страшная ночь… или две?.. не изгладились из ее памяти, но ее психика упорно затаптывает жуткие и оскорбительные воспоминания вглубь, а побледневшее и с заметными кровоподтеками лицо по-прежнему чистое и невинное, по радужной оболочке глаз виден запас здоровья на долгие-долгие годы. Это настоящая, здоровая, сильная, живучая женщина среди миллионов больных, изнеженных, слабых, болезненных, неустойчивых, беспомощных…

Да, он помнит, как с таким же любопытством и интересом смотрели молодые девушки, когда на помостах вешали разбойников, рубили головы смутьянам, а особо опасных врагов четвертовали…

Щечки оставались румяными, а голоса щебечущими, когда они проходили между рядами посаженных на колья воров… Эти — выжили и дали потомство, которое сейчас правит миром. Изнеженные цветы погибли.

— Не совсем то, — ответил он. — Есть еще хуже… Точнее, непривычнее. Словом, есть некая наднациональная структура, как теперь говорят. Обладает большой властью и возможностями. Ее люди внедрены во все властные структуры мира, как в финансовые, военные, масс-медиа и прочее-прочее. Возглавляет ее Совет Тайных… Это и есть наша организация. Можно даже с прописной буквы — Организация. Мы беремся решать те проблемы, которые не решается даже упомянуть вслух правительство, любое правительство, из боязни… ну, из боязни!

— Ни фига себе, — сказала она. Теперь, когда он явно не собирался класть голову ей на колени, она ощутила некоторый интерес к разговору. — Значит, вы считаете себя настолько крутыми, что правительства всех стран для вас вроде кур на дороге под колесами ваших автомобилей?

Он сказал:

— Зачем же так? Вон группка зеленых берется спасать пингвинов, которых не спасает правительство. Значит ли это, что зеленые круче? Мы тоже беремся решать проблемы, о которых все знают, но… стыдливо закрывают глаза. Даже когда понимают, что в таком виде цивилизация обречена. И вот-вот рухнет. Но проклятые права человека, умело вам навязанные, оказались настолько крепкими, что…

Он раздраженно умолк. Она спросила осторожно:

— Какие такие проблемы?

Он явно мялся, не решаясь что-то сказать. Она ощутила, что деятельность их Организации, судя по его смущению, в самом деле вряд ли пользовалась бы одобрением у большинства людей.

— Возьмем, для примера, — сказал он, — такую проблему… Раньше женщина рожала с десяток детей, а то и больше. Словом, всю жизнь рожала. Когда десять, а когда и двадцать. Я не говорю, что это хорошо или плохо. Просто мир был другим, противозачаточных не знали, женщина всякий раз рожала… Пятеро из таких детей мерло еще до годовалого возраста. Еще пятеро — не достигнув пятнадцати лет. В половую зрелость таким образом входили только совершенно здоровые, иммунные ко всем болезням люди. С их детьми история повторялась… Но вот пришла наша великолепная медицина. Сама по себе медицина… просто медицина. Она точно так же может отбирать детей здоровых, а нездоровых… А-а-а, уже морщишься? Так вот, сейчас нынешняя мораль велит сохранять жизнь любому больному, дебилу, уроду. Медицина, послушный инструмент нашей морали, сохраняет. Уже треть населения планеты состоит из больных и умственно неполноценных. А размножаются они быстрее здоровых: делать-то больше нечего, а пособия выплачивают о-го-го какие! Здоровые завидуют. Не такая бы и беда, если бы размножались только среди своих! Увы, вступают в брак и с полноценными людьми, внося больные гены в общих детей. Сейчас человечество на той опасной грани, когда генетический аппарат настолько загажен болезнями, что вот-вот возврат к здоровью станет невозможным. И что же? Все руководители стран это знают. И все ученые. Но… молчат. Потому что заикнуться о евгенике — это прослыть фашистом, мракобесом, человеконенавистником… слово-то какое! Что делается во вред человечеству, то объявлено любовью к каждому отдельному человеку, а в чем, в самом деле, спасение человечества, то это именуется че-ло-ве-ко-не-на-ви-стни-че-ством!

Она спросила язвительно:

— Потому вы, такие добренькие вообще, готовы делать то, за что не берется ни одно цивилизованное правительство?

Он мирно усмехнулся:

— А нам не нужны голоса избирателей. Голоса рядовых избирателей.

— У тебя странная индосинкразия к рядовым!

— Рядовым не нужны звезды, — ответил он серьезно. — Рядовым нужен свой огородик. А голос рядового, увы, почему-то приравнен к голосу нерядового. Но рядовых везде больше… Так любой правитель, как бы ни хотел к звездам, будет издавать законы об улучшении огородиков, дабы не растерять голоса. Править миром должен тот, кто не зависит от благорасположения извозчиков и слесарей. К этому, кстати, и двигается мир, но медленно, медленно…

Она не поняла, что он имел в виду, потому и спросила, как может спросить женщина, которая изо всех сил показывает, что она без всяких там комплексов:

— Что ты имеешь в виду?

— Не столько мудрости недостает, — сказал он невесело, — как смелости. Человек по природе своей — конформист. Все неконформисты были изгнаны еще в пещерное время, где и погибли в лапах саблезубых и пещерных. Оставались только те, кто… уживался. Так сформировалось общество. Из уживчивых! Но беда уживчивых, что им очень легко навязать любую идею, любые взгляды, любое поведение… если доказать, что это на пользу общества. Сейчас из-за таких человечество уже страдает…

Она спросила живо:

— А кто навязал?

Он отвел глаза, голос стал угрюмым:

— Да мы и навязали. Не сейчас, давно… Наше тайное общество насчитывает тысячи лет.

Она радостно подскочила, глаза заблестели как звезды.

— Я всегда верила, что существуют эти… теософские знания! Древняя мудрость, раскопки Атлантиды, инопланетяне, магия гиксосов… Масоны клянутся, что их обществу две тысячи лет, правда? А всякие там розенкрейцеры…

Он поморщился, но голос оставался мягким.

— Правда? Гм… Нужно было увеличить народонаселение… ну, наши расчеты показали, что без определенного количества народа технологический рост сильно затруднен… Пошли самым простым и коротким путем: сделали ставку на трусость. Провели мощную пропагандистскую кампанию: мол, это не трусость, а естественная реакция организма, стыдиться не надо. Внушали, что человеческая жизнь — самое ценное на свете, для ее сохранения ничего не жалко. Можно даже поступиться честью, достоинством. Помню, дурни радовались, что так быстро и легко внедряется эта идея в жизнь… Забыли, что с горы катиться легче, чем карабкаться на гору! Сейчас начали расхлебывать эти последствия: медицина спасает жизнь дебилам, стариков десятилетиями держит на искусственном питании с принудительной вентиляцией легких, не давая спокойно и с достоинством уйти в мир иной…

Она насторожилась, на ее лице появилось неприятное выражение.

— Ты о чем?

Он невесело усмехнулся:

— Вот-вот. Для тебя это тоже аксиома: главная ценность — жизнь! Любая. Даже жизнь преступника. Дошло до нелепости: сохраняются жизни рожденным полными идиотами, уродами, двухголовыми… Идею, которую мы забросили в мир, гипертрофировали… А ведь для выживания вида человек должен быть способен отдать жизнь за идею, за честь. Офицер, запятнавший честь мундира, пулей в лоб смывал позор, чиновник стрелялся, когда проигрывал казенные деньги в карты, политический деятель тоже жизнью платил за ошибки… Николай Первый, которого больше знают как душителя декабристов-ленинцев, за проигрыш в Крымской войне заплатил тем, что принял яд, лег на свою солдатскую кровать, накрылся шинелью и умер.

— Выходит, ты за смертную казнь? — тупо спросила она.

Олег горько засмеялся:

— Я за то, что жизнь — не самое ценное. Есть ценности намного выше. К примеру, жизнь вида всегда ценнее жизни отдельной особи. А сейчас дошло до абсурда: даже шпиона снабжают не ампулой с ядом, а напутствием: мол, выдавай и предавай всех, жизнь дороже, мы понимаем, а то еще бить будут! Все равно ж выдашь, так что лучше обходись без синяков. Это уже тот абсурд, которого мы сами не ожидали. Как видишь, не все в мире идет по воле Совета Тайных. Сейчас во всех наших спорах и разногласиях в одном, по крайней мере, у нас полное единодушие

Он замолчал, она спросила с жадным любопытством:

— В чем же?

— Ты, в самом деле, хочешь знать? — спросил он остро.

— Очень!

— Перебьешься, — ответил он строго. — Не хочу, чтобы ты считала меня чудовищем.

Она, как намыленный мягкий зайчик, влезла ему в руки, заглянула в колдовские зеленые глаза:

— А тебе, в самом деле, важно мое мнение?

— Я дурак, — признался он. — Почему-то мне это действительно важно.

Их взгляды сомкнулись. Она обхватила его за плечи, Олег извернулся, она едва не упала. Он стащил ее на траву, усадил спиной к бревну, а сам лег и положил голову ей на колени. Она принялась чесать ему голову, почистила уши, это любят не все, но терпят, попросила:

— Расскажи о себе.

— Ну, я же рассказал…

— Я ничего не поняла, — призналась она. — Только то, что вы не то пингвинов спасаете, не то все человечество, как пингвинов…

Он мягко улыбнулся, его рука погладила ее бедро. Юлия наклонилась, накрыла грудью его лицо, ощутила странное спокойствие, словно он взял ее в незримую скорлупу, в которой только она и он…

— Малышка, — шепнул он в самое ухо, — у нас возможностей намного больше.

Он начал приподниматься, и тут же ее вскинуло в воздух. Вскрикнув, она судорожно ухватилась за самое надежное, за его шею, крепкую, как ствол дерева, прижалась к теплой массивной груди. А он повернулся и понес ее в дом.

Она застыла, страшась спугнуть странное очарование. Никто никогда не брал ее на руки, не нес вот так, сильный и уверенный, могучее сердце мерно бухает под толстой плитой мускулов, ее щека трется о его кожу, а когда она закрыла глаза, ее длинные ресницы пощекотали ему обнаженную грудь, и она чувствовала, что он это заметил.

Потемнело, это ее внесли под крышу. Шаги его звучали по деревянному полу, она даже могла определить, что стук становится все глуше, явно они погружаются в глубины домика. Который не такой уж и крохотный…

Потом сила гравитации начала отрывать от его груди, но в тот же миг она коснулась спиной и ягодицами мягкой постели. Распахнула глаза, в зеленых глазах шпиона прочла понимание. Да, он понимает ее, но от этого понимания всего лишь мужчины совсем не ужасно!

Теплые волны пошли по ее телу. Каждая клеточка блаженно вытягивала лапки, хрустела суставчиками, хрюкала от удовольствия. Под опущенными веками поплыли цветные круги, в ушах слышался ровный рокот прибоя. Она понимала, что это не морской прибой, а шум крови в ее теле.

С трудом вскинула руки, тяжелые и горячие. И хотя он молчал, но она сказала предостерегающе:

— Довольно, ничего не говори.

Ощутила, когда он наклонился, ее руки, как гибкие лианы, обхватили его крепкую шею. Не открывая глаз, чувствовала, как его тело, массивное и горячее, приближается, от него жар, воспламеняющий ее тело, ее плоть, кровь уже не шумит, а победно ревет в жилах, шумит на перекатах суставов…

А потом в глубине, как в бездне космоса, возникла искорка счастья, разгорелась, пошла заливать волной все тело.

Глава 20

Если раньше, в прошлой жизни, в самые лучшие дни она чувствовала себя опустошенной, то сейчас в теле осталась гремящая радость, странная мощь. Она ощутила себя способной по крайней мере двигать усилием воли ложечку по столу, если не трясти горами.

Очень медленно подняла веки. Олег сидит на табуретке у окна, на коленях — ноутбук, широкая спина и сейчас, в минуты покоя, красиво вздута бугорками мускулов. Бронзовая кожа блестит, как политая маслом. Он наверняка хорошо смотрелся бы на боевом коне, если бы вел в сражение железные римские легионы…

Олег, не замечая, что она за ним наблюдает из-под приспущенных век, встал, потянулся. Сытые удавы мускулов красиво перекатились и застыли, затем он неслышными шагами пересек комнату и скрылся за шелковой занавеской.

Россоха сидел за столом, перед ним лежали разобранные часы, крохотные батарейки. При звуках шагов поднял голову. Лицо стало еще бледнее, темные круги под глазами пошли в три яруса.

Слабо улыбнулся:

— Не спится?.. А как же твоя Юля?

— Тоже проснулась, — ответил Олег. — Но пока прикидывается, что спит… Не мучай себя! Возьми учебник. Простейший, школьный. Спрячь свое самолюбие, ты гений в механике, но в этих часах задействован другой принцип. До него додуматься не так просто. Кстати, такой же простой, как и в механике. Если не проще! Но дикарю может показаться магией.

Россоха ответил с грустной улыбкой:

— Спасибо…

— Я не тебя имел в виду.

— Но мне это в самом деле кажется магией, — ответил Россоха печально. — Помнишь, мы понимали все на свете… только не могли понять магии. Пользовались ею, но понять не могли. А потом ты выяснил насчет магического ливня… Помнишь, как ты кнутом и пряником сколачивал первый Совет Семи Тайных?.. Уже нет никого из той семерки, кроме нас двоих… Да и то я вскоре вышел из Совета, только в этом столетии ты снова меня нашел и запряг… В последнее время странная мысль приходит в голову: а не почудилось ли? А было ли все то, что… было? Слишком уж невероятен сейчас мир, но люди именно его считают нормальным, естественным, единственно правильным! А мы… бывшие маги, а сейчас просто мудрецы, с их точки зрения, выглядели бы совсем чудовищами. Ты как-то можешь объяснить наше существование… с их точки зрения?

— Почему нет? Можно объяснить загрязнением окружающей среды. Сейчас все им объясняют. Или взять по Дарвину: природа всегда выпускала как великое разнообразие людей… по цвету кожи, росту, форме носа или глаз, так и с различными уродствами и генетическими нарушениями. Примерно на каждые десять тысяч человек рождается один горбун, на миллион — двухголовый, на десять миллионов — сиамские близнецы, а на сто миллионов — генетический урод, у которого старение и смерть запорчены где-то на уровне ДНК или аминокислот. Многие не узнают о своих возможностях: мрут от болезней, аварий или гибнут в войнах, но те, кто прожил лет до семидесяти и сохранился как тридцатилетний, от хвастовства перед соседями переходят к смутному беспокойству, наконец начинают менять место жительства, скрывают возраст… Так делают все, и потому большую часть таких людей мы не выявили. Правда, многие рано или поздно как-то засвечиваются…

— И что с ними? — спросил хозяин невесело. — Как поступаете теперь? Находите и убиваете?

Олег даже отшатнулся:

— Россоха, что-то ты говоришь не то. С какой стати убивать?

— Чтоб не разболтали тайну.

— Эх, Россоха… зря ты отошел от активной работы.

После паузы Россоха попросил:

— Расскажи о себе. Ведь сколько мы знакомы, ты никогда о себе не рассказывал.

— Да ничего интересного, — ответил Олег. Глаза его были закрыты, лицо расслабилось, а губы двигались медленно, почти засыпая. — Родился, как принято писать в автобиографиях, в простой рабочей семье. Тогда рабочим классом были охотники. С тех пор живу, учусь, стараюсь быть полезным миру, в котором возник. Конечно, перепробовал много разных… гм… профессий.

Россоха спросил:

— Но ты… как-то объясняешь себе то, что живешь… дольше других? Считать себя уродом — противно.

— Я рационален, — признался Олег. — По мне, так только так и правильно. Получи все бессмертие во времена скифов — сейчас бы по степям носились на неподкованных конях лихие всадники, приносили бы тысячи людей в жертву своему Черному Мечу! А если бы обрели во времена римлян — был бы мир просвещенного рабства, гладиаторских боев. Нет, для прогресса надо, чтобы люди умирали, унося с собой и старые взгляды. А новое поколение может что-то придумать лучше. Но в то же время нужны какие-то ниточки, связывающие с далеким прошлым! Ведь так поколения перекрывают одно другое на один-два корпуса: человек успевает вырастить сына, иногда успевает дать наставления внуку, совсем редко — правнуку, но никто не напомнит, что тысячу лет назад было нечто, что пригодилось бы как раз сейчас… Да, нас не может быть много, иначе мы будем чересчур влиять на жизнь, затормаживать развитие, но мы нужны роду человеческому.

Россоха прошептал:

— Ты всегда говоришь о нем как о едином организме!

— Я его так и воспринимаю. Я не знаю, кто я: кровяной шарик или лейкоцит в теле человечества, но знаю, что организм растет, обновляется, ежесекундно умирают тысячи клеток, взамен костный мозг или селезенка рождают новых… Я думаю, и бессмертных тоже. Или очень долго живущих. Ведь мы хоть и живем долго, но погибаем тоже. Автокатастрофа, падение лайнера, крушение в метро, пьяный лихач врезается в толпу пешеходов… Один мой знакомый, чтобы всего этого избегнуть, поселился в горах. Я говорил ему: что за жизнь среди заснеженных вершин? Не послушал… Через неделю он мне понадобился, но я обнаружил только замерзший труп. Нет, погиб не от холода, он мог управлять температурой… своего тела, понятно, но кто предугадает падение метеорита? В его черепе зияла дырка, куда пролез бы ботинок горнолыжника.

Россоха зябко передернул плечами:

— А в городе с балконов горшки падают реже!

— Как кирпичи с крыш, а то и просто сосульки.

Россоха снова повел плечами, чувствуя, как по коже бегут пупырышки.

— Но как?.. Почему? Людям не дано жить так долго!

— Кем не дано?.. — поинтересовался Олег. — Я думаю, человек и есть тот одичавший бог, который мог бы жить вечно. Раньше и жили долго, пока не погибали. Помню, в нашем племени невров никто не умирал от старости. Все когда-то да погибали. Природа берегла самое ценное, что могла создать… Но потом люди размножились, и природа, чтобы ускорить бег к совершенству, сократила жизнь любимому детищу… Нет, неверно. Она не сократила, ибо ее любимое детище — род людской! А род людской стал развиваться быстрее, когда отдельные люди стали умирать рано. Зато новое быстрее находило дорогу!.. Кстати, человек и сейчас живет дольше всех известных тварей земных. Род людской — это единый организм. Все человечество, что бы о нем ни говорили, едино. Наверное, все звери и птицы с рыбами и насекомыми — что-то вроде мышц и мяса, сама планета… и остальные планеты, звезды — скелет этого организма…

Россоха сказал шепотом, боясь, что голос дрогнет, и Олегу станет видно, насколько ему страшно:

— В моем теле кровь меняется за неделю, плоть за пару месяцев. Даже кости целиком меняются за два-три года. Но я все тот же, верно?

— Верно, — согласился Олег.

— Но есть и нервные клетки, — продолжил Россоха. — Те самые, с которыми человек рождается. И которые остаются до его смертного часа. Мы они и есть, да? Хотя и нервные клетки мрут в конце концов. Как ты… к этому?

— Ужас смерти? — перепросил Олег. — Стараюсь о ней не думать.

— Разве такой ужас тебе знаком?

— Ну… мне страшно подумать об озоновой дыре, что может погубить человечество… С ужасом представляю движение огромных ледников, человечество может погибнуть целиком. Да и воздушная оболочка земного шара истончается с каждой минутой. Очень скоро, через каких-нибудь десять-двадцать тысяч лет человек начнет задыхаться… Еще мне страшно представить угасающее багровое солнце над опустевшей землей, холодной и безжизненной…

Он зябко передернул плечами. Россохе показалось, что всегда непоколебимый и ровный Олег-богоборец, как его называли в старину, побледнел.

— И ваши националисты и ненационалисты…

Ему показалось, что в зеленых глазах мелькнул огонек благодарности.

— Россоха, говорю же тебе, ты зря надолго выходил из Совета Тайных и вообще ушел от активной работы… Сидишь тут, всякие мысли в голову лезут. А так за делом было бы не до самокопания. Понятно же, что мы, долгоживущие, больше, чем кто-либо, заинтересованы, чтобы человечество жило и процветало. У простого человека жизнь коротка: ему хватит и запасов нефти, и на исследования космоса наплевать — даже на Марсе побывать не успеет, а вот нам в лом через какие-нибудь сто лет бродить по выжженной пустыне среди миллиардов вымирающих людей! Потому именно мы стараемся что-то делать.

Россоха проговорил жалко:

— Да знаю, знаю… Но иногда среди бела дня как будто морозом осыплет! Как, думаю, они обходятся в этом мире без рабов, жертвоприношений, хлеба и зрелищ?.. Долго ли это продлится? Не вернется ли снова на круги своя?

Олег помолчал, прошелся по комнате. Россоха неотрывно смотрел, как он подошел к окну, распахнул створки. Заговорил, не поворачиваясь к Россохе:

— Ты загнул… И рабы на месте, только по-иному называются, и шаманы по-прежнему в силе, разве что вместо людей жгут в своих капищах ладан, а уж хлеб и зрелища так и вовсе раздают, куда ни глянь!.. Мы знали, что земля плоская, а накрывает ее твердый хрустальный купол. Верно? Так и было. Потом начали считать, что земля круглая и стоит в центре мира, а вокруг ползают звезды, солнце и планеты. Хотя для большинства людей Земля и доныне плоская и стоит в центре мира, а Солнце встает с востока и заходит на западе… Мир таков, каким воспринимаем. А каким воспринимаем, таков он и есть. Человек и есть бог, только сам этого не знает, всего боится и все ищет если не бога, то хотя бы надсмотрщика… Ты уверен, что мир на самом деле таков, каким считаем сейчас?

Он не видел глаз Россохи, но чувствовал ответ. Конечно, мир не останется таким: машины станут еще крупнее, их станет больше, компьютеры станут мощнее, телефоны появятся в наручных часах… К сожалению, всего лишь экстраполяция. Как с механическими часами, которые Россоха может понять в любом виде, но для электрических требуется некий скачок в понимании…

— Да нет, — ответил Россоха неохотно, даже голову втянул в плечи. — Боюсь, что на это вот время скоро станут смотреть как на средневековье.

— Если не на пещерное, — отозвался Олег без всякой жалости. — Тут уже бабушек считают едва ли не ископаемыми. Только потому, что не знали телевизоров и холодильников. Не говорю уже о компах или видеомагах! Этих людей назовут дикими… даже вот те назовут.

Он кивнул на экран телевизора. Звук был отключен, но было видно, как переходят дорогу малыши из детского сада. Они держались друг за друга, шли торжественно и важно.

Россоха сказал дрогнувшим голосом:

— Но все-таки… Ты там держишься уверенно! Ты живешь в их огромных городах, пользуешься банковскими счетами, управляешь самолетами, снимаешь по Интернету деньги, перебрасываешь на другие счета… Тебе не странно в таком мире?

Снова Олег не повернулся, только слегка сдвинул глыбами плеч. Волна мускулов прокатилась по широкой спине, выпячивая каждую жилку, пока не затихла на уровне узкого пояса.

— Странно? — прозвучал его равнодушный голос. — А чем эти люди отличаются от тех же древлян? Те в лесу родились, пням молились, верили, что рождаются под знаками их лягушек, рыб, головастиков, и потому их судьба предопределена. Дикие люди, верно? А когда я вижу по телевидению, как ведущая на полном серьезе спрашивает государственного деятеля, под каким знаком тот родился, а идиот так же серьезно рассказывает, что он Свинья или Козел… я вижу, что он, в самом деле, и свинья, и козел. А прогнозы астрологов в газетах, журналах? По телевидению. Да это еще нелепее, чем верить деревенскому волхву. Тот хотя бы исходит из местных реалий, а нынешний дурак считает себя то Обезьяной, то Козерогом, хотя в его местностях таких зверей отродясь не было…

Он замолчал на полуслове. В соседней комнате скрипнула половица. В дверном проходе показалась стройная фигура молодой девушки, на голове тюрбан из влажного полотенца, длинный цветной халат до пят, растоптанные шлепанцы на тонких изящных ступнях.

Россоха улыбнулся:

— Вот и твоя певчая птичка проснулась. Такая женщина сама по себе может сделать этот мир уютным.

— Почему не для тебя?

Россоха провел дряблой ладонью по седым, уже редеющим волосам:

— Я такой женщины еще не встретил.

Юлия улыбнулась Россохе, неслышно подошла к Олегу сзади, тихо поцеловала в затылок:

— Заткнись, мой замечательный зануда… Я слышала только твой голос! Ты уже замучил нашего замечательного хозяина.

Кровоподтеки сошли за ночь, а остатки желтизны она умело укрыла косметикой. Сейчас она выглядела снова свежей, полной сил, а глаза смотрели с вызовом.

Россоха вытащил из ящика и бросил на стол небольшой бумажный пакет.

— Паспорта, — сказал он буднично, — кредитные карты, водительские права, право на огнестрельное оружие… Но самого оружия нет, пусть эти бумаги будут смотреться как выпендреж новых русских.

Юлия с волнением раскрыла свой новый паспорт. С цветной фотографии на нее высокомерно смотрела жгучая брюнетка азиатского типа. Глаза раскосые, узкопленочные, нос картошкой, скулы широкие, зубы чересчур крупные…

— Да вы что? — вырвалось у нее. — Да эта… эта образина… я разве на нее похожа?

Россоха сказал с мягким упреком:

— А вы, оказывается, расистка?

Она от возмущения задохнулась, а Олег бросил нетерпеливо:

— Ты лучше затверди свое имя и фамилию. Остальное тебя не касается.

— Меня не касается собственная внешность?

Россоха мягко взял ее за плечо, усадил в кресло. Когда через полчаса она встала, даже не через полчаса, прошло едва ли минут двадцать, из зеркала на нее смотрела женщина, изображенная на фото. Бесцветным клеем Россоха подтянул уголки глаз, что-то сделал с веками, в нос запихнул пластмассовую распорку, из-за чего изменился не только нос, но и голос, нарастил скулы, да так искусно, что она сама практически не отличала искусственное от естественного, а когда он проделал нечто скверное с ее прекрасными зубами, у нее вырвалось:

— Так и останется?

— Только на время перелета, — успокоил Олег.

— Господи… Мне кажется, это мои собственные зубы! Я что, жевала табак?

— Или бетель, — ответил Россоха.

Голос его был будничным. Она не рискнула спрашивать такого благородного человека, что за пошлость он имел в виду.

Глава 21

Шоссе мягко стелилось под колеса. Когда вырулили на Окружную, стрелка спидометра дрожала на ста двадцати, но Юлии казалось, что стоят на месте: справа и слева, как и впереди, все двигались на одной скорости, разве что изредка проносился какой-либо лихач. Идеально ровное шоссе создавало иллюзию, что машина вертит колесами на месте.

— Чудесно, — прошептала Юлия. — Поверишь ли, я никогда не ездила в таких машинах.

Олег покосился удивленно:

— Разве? С такой фигурой…

— При чем тут фигура? — спросила она враждебно.

— Ну, всякий остановится и предложит подвезти, куда скажешь.

— Но я не ко всякому сяду, — отрезала она.

Настроение чуть испортилось. Неужели он считает, что она, с ее идеальной фигурой и длинными ногами… а также высокой грудью и длинными роскошными локонами… и красивыми глазами, естественно, готова сесть в любую богатую тачку? Правда, сейчас она — восточная женщина, богатая, надменная и красивая… по-своему, но внутри у нее по-прежнему трясется испуганный зайчик, дергает носиком и закрывает глаза белыми пушистыми лапками.

По дороге к аэропорту их несколько раз обгоняли, но Олег вел машину ровно и спокойно, играя зажиточного, но расчетливого автовладельца. Он тоже был жгуче-черный, смуглый, со всеми признаками потомка славного хана Узбека, который пока еще не пойман ни на чем незаконном…

Юлия про себя твердила, что она — Зарифа Садыкова, что по всем вопросам лучше обращаться к мужу, вот он рядом, он не любит, когда она раскрывает рот, а она лучше помолчит в тряпочку, господин инспектор.

В аэропорту слегка удивились, что они без багажа, но Олег сказал гордо:

— Настоящие джигиты не возят за собой тряпки!.. Все, что моим женщинам нужно, я покупаю на месте!

Он свысока оглядел работников аэропорта, которые не в состоянии купить женам лишнюю пару колготок. Те помрачнели и отвернулись. Юлия поняла, что сейчас можно пронести хоть гранатомет, если бы в нем возникла нужда.

Ко входу подали два автобуса. В один ринулись толпой, Юлия сделала движение тоже со всеми, ведь мест может не хватить, в аэропорту это сплошь и рядом, последние пассажиры остаются ждать следующего рейса, а то еще вдруг какой депутат вздумает навестить избирателей, тут же кого-то из пассажиров попрут. Понятно, задних…

Олег придержал за руку:

— Дура ты, Зарифа!.. Для людей — вон тот автобус.

Он говорил громко и нагло, его тут же перестали замечать. Сейчас он мог бы расстегнуть ширинку, ходить с высунутым языком, все взгляды упорно скользили мимо, из опасения, что этот чучмек начнет навязывать свое общество им, приличным людям.

В автобус погрузилось всего двенадцать человек. К самолету подали два трапа. В то время как на том, что ближе к хвосту, народ толпился и лез вперед, отпихивая друг друга и оттаптывая ноги, здесь все вышли чинно, уступали один другому дорогу, не спешили. Только у некоторых в руках были чемоданы, у остальных при себе кейсы, ноутбуки, у женщин — крохотные сумочки.

Когда Юлия поднялась по трапу, с благоговением поняла, что это и есть тот самый сказочный первый класс, о котором слышала только краем уха. В салоне всего двенадцать кресел. Не по три в ряд, а по два. Между креслами просторно, можно встать и выйти, не беспокоя соседа. Для обеда — не откидная дощечка на спинке кресла впереди, а настоящий столик для каждого!

Едва уселись, милая стюардесса сладким голоском поприветствовала уважаемых пассажиров на борту их лайнера, объявила правила, когда и как курить, а Юлия украдкой оглядывала крохотный салон, солидных пассажиров, всего две женщины, если не считать ее, обе одеты строго и настолько элегантно, что Юлия ощутила острое желание вышвырнуть обеих из самолета. Не сейчас, а когда поднимутся повыше.

Олег шепнул:

— Отдыхай. Я сейчас вернусь.

— В туалет? — прошептала она.

— Ну вот, — ответил он громким шепотом, — опять ты за свое!.. Не занимаются этим стюардессы. Пока в полете, понятно. Некогда им, дура! Понятно?

За их спинами чуть слышно хмыкнуло. Юлия сделала злое подозрительное лицо, а когда Олег поднялся и пошел по широкому проходу, просверлила ему спину злым взглядом.

Стюардесса вскрикнула:

— Куда вы? Пока самолет не взлетел, передвигаться запрещено…

— Живот, — прохрипел Олег. Он прижал обе ладони к животу. — Наверное, что-то съел…

Как она и ожидала, он не свернул к туалету, в первом классе есть свой… надо обязательно посмотреть, как буржуи живут… а отвел в сторону занавес, разделяющий первый класс и… остальных, исчез.

Юлия замерла, продолжая сохранять злое и вместе с тем обиженное лицо восточной женщины, которую муж золотом осыпает, но свое внимание распределяет по доступным московским бесстыдницам.

По ту сторону прохода изящная молодая женщина выдвинула столик, подняла с пола и поставила, раскрыв, ноутбук. По тому, как профессионально улыбнулась своему спутнику, Юлия поняла, что это и есть одна из тех секретарш на выезд, самых высокооплачиваемых профессионалок, что сопровождают бизнесменов в далекие поездки. Ее подруги рассказывали о таких с жаром, в котором осуждение перемешивалось с жгучей завистью. Такие, по слухам, в самом деле умеют печатать, стенографировать, сервировать столы, даже служат переводчицами, а не только приводят в норму гормональный тонус нанимателя и его друзей.

По проходу шелестнули шаги. Не поворачиваясь, она уже чувствовала, что подходит Олег. Он плюхнулся рядом, угрюмый, раздосадованный.

— Что, — сказала она негромко, но так, чтобы услышали, — не повезло?

— Замолчи, — буркнул он.

— Постыдился бы, — сказала она горячим шепотом.

— Замолчи, дура! — рыкнул он, но в его голосе она ощутила поощрение.

— У тебя взрослые дети! — сказала она уже громче. — А ты этих бесстыжих бегаешь щупать!

Он схватил полотенце с ее колен, вскочил и пошел обратно по проходу. Обернувшись, она видела, как он вытирает им потное раскрасневшееся лицо.

Вернулся, полотенце в руке скомкано, Юлия насторожилась, заметно, что в полотенце что-то еще… Когда Олег тяжело опустился в кресло, с облегчением поняла, что никто не заметил ничего уже потому, что старались не смотреть на развязного среднеазиата, от которого пахнет чесноком.

Он опустил полотенце между их креслами, тут же выдернул, бросил ей на колени. Юлия наклонилась к его уху:

— Что-то случилось?

— Все в порядке, — буркнул он.

Закрыл глаза, рука его коснулась ручки рядом. Кресло плавно изменило наклон. Губы надулись, как у обиженного ребенка, он начал размеренно посапывать, но тут же всхрапнул, дико посмотрел по сторонам.

По ту сторону прохода в кресле с удобствами расположился румяный и жизнерадостный толстяк средних лет. Он вытер платком лоб, сразу же заказал стюардессе холодный боржоми, на Олега взглянул веселыми живыми глазами:

— Не спится? Я тоже не могу спать в самолетах. Летаю чуть не каждую неделю, а вот спать не привык. Вы с Востока?.. Мы сейчас поворачиваемся лицом к Востоку!.. Очень!.. Я помощник сенатора штата Мичиган… лоббист, ха-ха, хотя лоб у меня как лоб… Вы бизнесмен, да?

Олег кивнул:

— Да. Скот, рудники.

— О, и рудники? — удивился толстяк. От его взгляда не укрылись ни Ролекс Олега, ни серьги с бриллиантами Юлии. — Это похвально, похвально!.. Медь?

— Никель, — сообщил Олег.

— Вам повезло, — сообщил толстяк уважительно. — Никель сейчас идет в цене. Меня зовут Майкл Айвэноф, я сейчас как раз занимаюсь Востоком… Это же просто замечательно, что ваш жизненный уклад наконец-то вошел в орбиту цивилизованного мира! Если бы не те банды талибов и ваххабитов…

Олег сказал обидчиво:

— Почему же банды? Это люди идеи.

— О! — воскликнул экспрессивно Майкл, он явно копировал юсовцев с итальянцев. — Я не хотел вас обидеть!.. Это люди идеи, но какой идеи!.. Это все разрушительно!.. Это бесчеловечно!

— Почему? — удивился Олег.

Юлия посматривала с тревогой, Олег почему-то завелся, это неосторожно, но Олег в ее сторону не смотрел, на толчки в бок внимания не обращал.

Майкл в ужасе распахнул чистые невинные глаза. Румянец распространился по всему лицу, окрасив даже лоб.

— Как вы можете такое говорить?.. Как вы можете говорить такие ужасные вещи?.. Ведь эти талибы… они ведь уничтожают все права человека!.. Все его неотъемлемые и незыблемые права! Они снова ввергают человека в оковы ритуалов…

Олег слушал краем уха, одновременно стараясь держать в сфере внимания как весь салон, так и чересчур улыбающуюся стюардессу, всех разношерстных пассажиров, которых запомнил и увидел так, как только один он мог видеть, а по реву моторов он уже мог бы с точностью сказать, сколько какой проработал, когда делали профилактику, какие детали заменили, а какие служат с первого же дня.

Голос соседа слегка истончился, как у галла, затем обрел звучный оттенок меди, словно говорил римский оратор. Перед глазами чуть поплыло. В боку ощущались медленные тяжелые толчки. Боль постепенно затихала, но опухоль, как он чувствовал, разрослась, захватила нижнюю часть грудной клетки. Он чувствовал, как тонкие нити снизу только что коснулись сердца, поползли по его плотной оболочке. Их подбрасывает при каждом толчке сердца, но эти нити ползут, ищут, где внедриться, ищут зацепки… вот какой-то усик сумел прикрепиться, выделил разъедающую жидкость или просто проколол тугую оболочку, тут же вся толстая нить… скорее трубка, по которой перекачивается черт знает что, начала очень медленно вползать в сердце…

Он знал, что сидит с сумрачным выражением на своей восточной физиономии, но в сознании произошел болезненный сдвиг, лицо жизнерадостного Майкла расплылось, как воск на солнце, на его месте возникло лицо жизнерадостного Маркония, старого друга, сенатора Римской империи, в доме которого он часто останавливался.

Как вы можете об этом говорить? — звенел в его ушах возмущенный голос. — Ведь это же… Это же полуживотные!.. Они даже говорить не умеют связно!.. Подумать только, они отрицают все наши демократические свободы, завоеванные с таким трудом… Все неотъемлемые и незыблемые права квиритов!.. Они ввергают свободного человека во власть нелепых ритуалов! Они выступают против храмовой проституции, а ведь только мы, римские юристы, создали все условия, дабы за всеми слоями общества были признаны равные права. Даже гомосексуалисты могут быть сенаторами, уже не скрывая своих пристрастий!.. А наши оргии, которым так ужасаются варвары, — разве не следствие свобод? Богатства, если хотите?.. Да, мы решаемся высвободить на время эти животные начала, что таятся в каждом человеке, насытить их, чтобы снова стать человеком чистым и готовым к творчеству, созиданию, — это разве не разумно?

Он тогда, помнится, сидел у очага и дрожал, переживая такой же шок после заживления тяжелых ран от коротких римских мечей, кивал рассеянно, соглашался, а Марконий распалялся: А посмотрите, что предлагают взамен эти ужасные христиане, так они себя называют!.. Уничтожить вавилонскую блудницу

— в своем косноязычии так именуют цивилизованный Рим, столицу юристов, поэтов, логиков, инженеров! — запретить женщинам доступ к искусству, науке, высшим должностям. Мол, их обязанность — сидеть дома и рожать, рожать, рожать, сведя их роль только к… я даже не подберу слово! Они запрещают, подумать только, изображать богов!

Вопль был таким неистовым, что Олег откликнулся сквозь думы:

— Да-да, запрещают.

— Даже своего бога, он у них один, — продолжал звенеть голос, и Олег некоторое время не мог понять, принадлежит он Марконию или же этому Майклу,

— им нельзя ни в благородном мраморе, ни в дереве, ни в изящных фресках, так как… ха-ха… он у них не имеет образа!.. Незримый, бесплотный, всеобъемлющий, всемогущий… Ну что это, скажите, за бог? Если мы со своими богами не очень-то считаемся, а ведь они… ха-ха… по словам поэтов, частенько посещают наших граждан, особенно женщин в соку… то как можно всерьез принимать такого бога?

— Бунтари, — пробурчал Олег, потому что надо было что-то сказать, слишком долго молчать невежливо. — Бунтари.

— Ха-ха!.. И с этой нелепостью они думают распространить свою веру? Когда запрещают рисовать людей, даже животных? Дескать, только растения или простые узоры. Я видел по телевизору, как их шариатские патрули врываются в дома, ломают игрушки, статуэтки, рвут картины мастеров!.. А женщины? Вы видели, во что превращаются женщины, когда туда приходят талибы? Зато мы вот только-только подготовили к рассмотрению в сенате закон, чтобы в летнее время женщинам… пока только женщинам!.. разрешалось ходить обнаженными. Сперва законопроект протолкнем в северных штатах, там народ спокойнее… да и то сперва только с обнаженной грудью… а уж потом… ха-ха!.. полностью. Разве это не ваша исламская мечта о джанне, где каждого мужчину ждут готовые на все услуги гурии? А затем можно будет разрешить совокупляться в общественных местах — вот что значат наши свободы, раскрепощение, освобождение от оков старой нравственности! Разве народ, простой народ, не пойдет за нами?

Занавес колыхнулся, показался богато уставленный столик на колесиках. Улыбающаяся во весь рот стюардесса катила осторожно, на всех этажах громоздились горы тарелок с по-ресторанному сервированными блюдами. На нижних теснились бутылки с праздничными наклейками. Форменная одежда расстегнута по случаю жары, и когда девушка наклонялась, можно было рассмотреть не только белые молочные железы, но даже розовые соски. Юлия с неприязнью подумала, что, когда покатит столик в салон для простого люда, улыбка станет поуже, а пуговички застегнет, застегнет…

Майкл умолк на полуслове, его рука умело цапнула с нижней полки бутылку кагора. Девушка с милой улыбкой поставила ему на столик завтрак, с поощрительной улыбкой замечая, как глаза лоббиста выпучиваются, словно у рака, вознамерившегося через вырез ее блузки рассмотреть и форму ее лобка. Вот эта, — подумала Юлия разозленно, — готова сразу же воспользоваться свободами нового закона: не только ходить обнаженной, но и вовсе… это… в общественных местах. Не со всеми, конечно, а только вот с такими, кто летает первым классом.

Ее собственное место было у окна, она все время поглядывала на ровное снежное поле далеко внизу и никак не могла поверить, что это те самые облака, которые с земли кажутся недоступными. Точно так же, мелькнула мысль, трудно поверить, что не Солнце встает на востоке из-за края земли, а планета… всего лишь планета с бешеной скоростью несется…

Плечи зябко передернулись, она поспешно отогнала неприятную мысль, свернула ей шею, затоптала, растерла в пыль и стряхнула с ладоней. В салоне самолета спокойно, надежно, гораздо спокойнее и надежнее, чем в гигантском туристическом автобусе. Даже спокойнее, чем если бы этот автобус стоял на месте.

Страх медленно уходил из тела, мышцы расслабились, она почти начала ощущать удовольствие от комфорта, как самолет уже начал снижаться. Едва стюардесса объявила, что самолет заходит на посадку, Олег проснулся, огляделся дикими глазами:

— Что, уже?.. Велик Аллах, какие гурии меня встречали в джанне!

— Бесстыдник, — сказала Юлия с достоинством.

Через окно видно было, как подают трапы. Обычный придержали, а второй, понаряднее и шире, подогнали к выходу пассажиров первого класса. Дверь распахнулась, Юлия отшатнулась, словно перед ней распахнули заслонку доменной печи. Воздух обжигал кожу, а когда она начала спускаться по трапу, видела, что весь необъятный аэродром залит беспощадными солнечными лучами, юркнуть в тень некуда, а отполированные до зеркального блеска бетонные плиты как зеркало отражают солнце.

Глава 22

Она соступила с последней ступеньки, щурилась так, что нос собрался в гармошку: солнце не только жгло голову и плечи, но даже снизу острыми лучиками кололо глаза под приспущенными веками.

Когда уже сидели в автобусе с открытым верхом, Юлия заметила, как с параллельного трапа, по которому выходит народ попроще, в их сторону бросали злобные и одновременно удивленные взгляды какие-то бородатые мужчины.

На огромной стоянке возле аэропорта Олег спокойно подошел к одному элегантному автомобилю, открыл дверцу своим ключом, распахнул перед Юлией:

— Садись!

Когда он вырулил на широкую дорогу, где автомашин было совсем мало, она прошептала:

— А как насчет кражи автомобилей?

— Сурово, — ответил он.

— А тебя это не пугает? Здесь наверняка построже, чем в Москве!

— Намного, — согласился он. — Потому здесь почти не воруют.

— А у тебя даже отмычки наготове!

Он удивился:

— Какие отмычки? Я тебе что, уголовник? Это ключ. И автомобиль это мой.

— Как? — не поняла она. — Как?

— Да так. Позвонил, его подогнали и поставили здесь. Сейчас мы едем в порт. Там нас ждет катер. Мой катер!

— Здорово, — прошептала она. — Круто все-таки, гады, живете. А нам из-за вас, чертовых шпионов, зарплату по три месяца задерживают!

— Круто, — согласился он. — Только недолго.

Она смерила его взглядом:

— С этим можно поспорить… Хотя, наверное, и не всем так везет. Кстати, что там было? В самолете.

Он сказал небрежно:

— Террористы.

—Что?

— Трое идиотов решили угнать самолет, — объяснил он. — У одного был пистолет, я его и забрал, у другого — что-то вроде взрывчатки. Третий вообще только с кулаками Правда, хорошими Я их заметил еще при посадке. Волновались слишком. Ума не приложу, как ухитрились пронести оружие? Не иначе кто-то из служащих посодействовал. Словом, пистолет я забрал…

— Как? — удивилась она. — Никто ничего не заметил?

— Меня старались не замечать, — усмехнулся он. — Как дыхну чесноком, так прямо шеи сворачивают, только бы не видеть… Уронил я ему на грудь полотенце, сам вытащил пистолет, в том же полотенце и взял, завернутым. А ему на ухо шепнул, чтобы сидел и не рыпался. Мол, у группы, что летит в этом же самолете, задание поважнее, чтобы дать им сорвать. Ну, он даже в туалет боялся после этого выйти.

Юлия посмотрела в зеркальце заднего вида. Позади двигался огромный красивый грузовик. Из высокой трубы попыхивал сизый дымок.

— Надо бы сообщить в полицию, — сказала она серьезно.

Он отмахнулся:

— Нам эти мелочи важны?

— Конечно, — удивилась она. — Они ж преступники!

— Да ладно тебе, — буркнул он. — Неужели все женщины такие мелочные? На вот, потри харю.

— Ты сама вежливость!

— Я такой, — сказал он довольно. — Поверишь ли, два дня правила этикета учил, хотя любую математическую формулу запоминаю за пару секунд!

Жидкость пахла отвратительно, но в зеркальце с каждым взмахом появлялось ее настоящее лицо. Когда провела по зубам, золото исчезло, фальшивые нашлепки растворились, зубы снова встали ровным рядком, жемчужно-белые, просто великолепные.

— А как с носом?

Вместо ответа он срулил на обочину. Юлия задержала дыхание, однако Олег действовал как хирург, умело и спокойно. Нос принял прежнюю форму, пластмассовую распорку Олег выбросил в окно, содрал нашлепки на скулах, сам провел остро пахнущей жидкостью по ее лицу, потрогал подбородок:

— Да, линия Гедимингов… Слушай, я бы тебя не назвал уродиной. Правда, вот эти бородавки…

— Мотор остынет, — напомнила она сухо.

Однако он сперва почистил лицо и себе. Она невольно залюбовалась, когда из широкоскулого азиата появился нордический красавец, белокурый, с белыми бровями, холеный и надменный. Пока он ехал, она поглядывала на свое преобразившееся лицо, растягивала губы в улыбке, чтобы снова и снова убедиться в белизне зубов.

— Там в бардачке твой паспорт, — сказал он. — Нас вряд ли кто остановит, но на всякий случай посмотри, запомни свое новое имя.

В бардачке оказался целый ворох пластмассовых карточек на ее новое имя. От прав на управление автомобилями, вертолетами и самолетами, а также катерами и яхтами до множества кредитных карточек с серебряными и золотыми полосками.

— Стефания Алонза, — произнесла она вслух. — Это что же, я — гречанка?

— Курдка, — обронил он. — А среди курдов будешь баскиней. Или ирландкой, не важно. Держись, здесь поворот.

Тормоза взвизгнули. Машину занесло, всего на миллиметр не ударилась бортом о бетонный столб, но выровнялась и понеслась с той же скоростью по направлению к пирсу.

— А кто ты? — поинтересовалась она.

— Здесь Греция? — ответил он. — Значит, я — грек.

— А в Ирландии?

— Ирландец, ессно, — ответил он.

Она наморщила лобик, поискала, чем уесть, предложила:

— А скажи что-нибудь… по-хеттски?

— По-хеттски? — удивился Олег. — Почему по-хеттски?

— Ну, просто так.

Он пожал плечами:

— Я жил среди хеттов, но почему должен помнить их язык?.. Ага, понимаю… А ты помнишь все телефоны школьных подруг, с которыми раньше лялякала часами?

Она наморщила лоб, подвигала кожей на лбу, рассмеялась:

— Сдаюсь!.. Действительно, забыла. А прошло каких-то несколько лет…

Дорога пошла вниз, открылся захватывающий вид на широченную бухту. Настолько синюю, чистую, радостную, что Юлия заверещала от восторга. А Олег поглядывал на молодую женщину искоса. Случайно ли о мечах или что-то чувствует? Ведь для женщин головной мозг не главное, зато у спинного та-а-акие возможности…

На причале он с полнейшим равнодушием поставил машину на стоянку. Юлия подумала, что больше за этой машиной он не придет. Что по чужому паспорту и что эти гады меняют их чаще, чем она колготки. Все-таки шпионы входят в ту же категорию, что и фотомодели, манекенщицы, поп-звезды, — жизнь их коротка, зато какая!

Был прилив, волны почти заливали пирс. Ее каблучки стучали по мокрым бетонным плитам, на их стук оборачивались, но никто за задавал вопросов. Лишь в одном месте Олег кому-то помахал, Юлия оглянулась, но никого не увидела, кроме будки охранника и нацеленного в их сторону объектива портативной камеры слежения.

Вдоль ровного бетонного берега стояли красавцы катера, яхты, настоящие корабли. Олег, естественно, провел ее к самому крупному, что напоминал обводами лебедя, случайно затесавшегося в стаю гусей.

— Ты же сказал катер, — поймала она его на слове.

— А это что? — удивился он.

— Это… не катер!

— А на что похоже?

— Не знаю, — ответила она неуверенно. — Катер это что-то маленькое…

Он засмеялся. Она не услышала, как заработали моторы, но ее вжало в мягкое сиденье и не отпускало долгую пару минут. Все это время катер набирал скорость, наконец поднялся над волнами и полетел, едва задевая днищем гребешки волн.

Море было чистое и свободное. Иногда она видела пенистый след за промчавшимся катером или скутером… море не стесняет размерами корабли, как городские улицы накладывают ограничения на габариты автомобилей, и сколько она ни глазела по сторонам, не увидела двух одинаковых по оснастке или по размерам.

Осмелев, она провела пальцами по приборной доске. Множество циферблатов, все на электронике, чувствуется дружеская поддержка компьютеров, что следят за двигателями, осадкой, расходом топлива, локаторами прощупывают путь впереди и заранее меняют курс, чтобы не столкнуться с чем-то крупнее комара. Хотя какие комары над морем, здесь такой гнуси не встретишь…

— Что ты ищешь? — поинтересовался он.

— Бардачок, — ответила она. — Новый паспорт. Новые водительские права. Может быть, даже парик… Хорошо бы на этот раз пепельного цвета.

— Перебьешься, — ответил он. — А вот в вертолете…

Она подозрительно посмотрела на его чересчур серьезное лицо:

— Шутишь?

— А что, получилось? — удивился он.

На той стороне бухты начал вырастать берег. От сверкающего золотого песка она снова ощутила восторг, хотя темные очки пришлось все же надеть. Олег заложил крутой вираж, понесся к самому кончику мыса.

Там вырисовывалась слегка приподнятая над морем широкая белоснежная площадка. То, что показалось присевшими передохнуть перед дальним полетом белыми утками, оказалось стаей сверкающих, как алебастр, вертолетов. Теперь она рассмотрела и ажурные винты, и элегантно обтекаемые кабины, и огромные лобовые окна. Вертолеты выглядели празднично, настоящие прогулочные, похожие на хрупкие елочные игрушки, совсем не те бронированные чудища, которые в новостях с ревом проносятся над горными террористами и осыпают их бомбами.

Трепеща, она ждала, пока Олег заглушил катер и пришвартовал, затем, как послушная овечка бежала следом, влезла в кабину, где оказалось уютнее, чем в салоне первого класса, о котором будет с восторгом рассказывать подругам…

Если доживет, конечно.

Пальцы Олега быстро пробежали по кнопкам и тумблерам.

— Ты что, — спросила она недоверчиво, — и летать умеешь?

— Так и ты умеешь, — удивился он. — Посмотри в свои права! Даже самолет водишь…

Она со страхом смотрела на его пальцы. Тумблеры под его руками посылали сигналы, передавали команды. В недрах машины едва слышно заработали механизмы, над кабиной начал раскручиваться огромный винт. Лопасти шелестели громко, но плавно и уверенно.

Потом пол качнулся, вертолет сдунуло с площадки. Юлия сжалась в комок, под днищем замелькали волны. Окно настолько громадное, что чувствовала себя в хрупком стеклянном колпаке, к тому же настолько чистом, что вроде бы его и нет, открыта всему, а это вот несется так стремительно, что и не вертолет вовсе…

Олег как почувствовал ее страх, переключил что-то, вертолет слегка задрал нос, Юлию вжало в спинку кресла. Но страх разросся, ибо теперь карабкались в небо. Она молчала, сцепив зубы, наконец пол принял горизонтальное положение. Она рискнула посмотреть вниз.

Ровная поверхность голубовато-зеленой воды с мелкими волнами. Два крохотных паруса яхт, за ними белые пенистые следы, далекий горизонт, а сам вертолет двигается со скоростью улитки!

Олег указал на вырастающий на горизонте зеленый островок:

— Вот наша конечная цель.

— Уже? — вырвалось у Юлии.

— Что, понравилось?

— До сумасшествия, — призналась она.

Вместо страха пришло ликование, росло, хотелось завизжать от восторга. Чистое синее небо, но не знойное, а ласковое и нежное, чистое море, словно по нему все еще ходят корабли аргонавтов, а не танкеры с сотнями тысяч тонн нефти…

Страшновато стало, когда Олег бросил вертолет в крутой вираж, снизился, но, когда вертолет завис точно над белым кругом, сердце запрыгало в ликовании. Снизу легонько стукнуло, в тот же миг гул моторов стал быстро затихать.

Олег сбросил шлем, одним движением освободил ее от ремней. Глаза смеялись. -

— В самом деле ничего не случилось? Если что, не стесняйся.

— На что намекаешь?

— На рекламу памперсов.

К вертолету спешили двое мужчин в синих комбинезонах. Олег выпрыгнул, протянул руки к Юлии. Она с готовностью ринулась в его объятия. Он прижал ее лишь на миг, в следующее мгновение каблучки коснулись бетонной площадки.

— Привет, Шарль, — сказал Олег. — Привет, Морис! Что-то у тебя брюхо стало еще больше… Заправьте бак, а так все в порядке, осматривать не надо.

Юлия заметила, какие любопытные взгляды бросают на нее эти механики. Похоже, что ее шпион не так уж и часто возит сюда баб. Во всяком случае, она бы почувствовала по их взглядам, жестам, выражению лиц. Если Олег сразу может определить, кому можно доверять, а кому нет, то она тоже кое-что может с первого же взгляда. Как он говорил, благодаря спинному мозгу…

От вертолетной площадки по направлению к дворцу неспешно повела уложенная цветными плитами тропинка. Не по прямой, как проложил бы московский архитектор, а затейливо огибала клумбы, искусственные… или естественные скалы, а посредине между сверкающим дворцом и площадкой гордо заблистал синевой роскошный бассейн.

Она спросила смятенно:

— Не слишком ли? Море рядом…

Он оглянулся по сторонам:

— Ты о чем?

— О бассейне, понятно.

— Бассейне? Каком бассейне?.. А-а-а, не знаю… Не задумывался. Наверное, так в проекте. Для престижа. А вообще, в бассейне проще менять температуру, чем в море…

— А ты и в море пробовал? — спросила она ядовито.

— В здешнем? — ответил он рассеянно, с начисто отсутствующим чувством юмора. — Зачем?.. Это в северном пришлось… Чтоб Гренландию…

Он умолк, навстречу по дорожке спешил высокий красивый господин, такими Юлия представляла себе министров королевы Англии. Он остановился в трех шагах, учтиво поклонился. Юлия заметила, как он бросил на нее быстрый оценивающий взгляд еще издали. Рот растягивался в широкой улыбке.

— Приветствую вас, мой господин!.. Давно не заглядывали в свои владения…

— Дела, дела, — ответил Олег благодушно. — Зато для вас настало время отдыха. Здесь все в порядке?

— Да, господин. А бассейн только что почистили заново, наполнили свежей водой.

— Отлично, — сказал Олег. — Тогда бери всю команду… и отдохни пару недель на островке побольше! Или на материке.

Управляющий снова поклонился, на этот раз строго посредине, разделяя поклон между хозяином и…

Интересно, — подумала Юлия сердито, — кем он меня представляет? Нет, наверное, все-таки часто Олег привозил сюда дорогих шлюх! Подумать только, эти чертовы бабы нежились в волнах этого моря, возлежали на шезлонге, позволяли обнимать себя этим могучим рукам… а за это им, стервам, еще и платили? Наверняка столько, сколько она не зарабатывает и за месяц! Да что там месяц, — подумала она смятенно, когда поднимались по широким ступенькам из белоснежного мрамора, — хорошо, — если за год, а не за всю ее жизнь!

Глава 23

Холл был огромен, сказочно прекрасен, богат. По обе стороны вверх вели широкие лестницы. Ступеньки и перила красиво отсвечивали благородным деревом. На стенах картины в дорогих рамах.

Олег сказал радушно:

— Ты начинай исследовать, а я пока займусь делами. Мне надо сделать пару важных звонков. Если понадоблюсь, я в малом кабинете. Извини, что я сразу отпустил прислугу, но я не хотел, чтобы ты сболтнула что-то лишнее.

— Да ладно, — сказала она обидчиво. — Не такая уж я и болтушка. Тут все двери можно открывать? Меня не попрут?

— Не попрут, — ответил он с полнейшим равнодушием. — Можно все трогать, двигать, ломать… Это мой домик. Как и вертолет, и вся прочая мелочь, включая этот остров.

Они вместе поднимались по широкой лестнице, справа по стене двигались огромные портреты каких-то важных деятелей. Юлия от волнения оступалась, хваталась за перила, а от таких слов ее вообще отбросило к стене.

— Как? — спросила она с таким сильным смятением в душе, что выплескивалось в голосе, из глаз, из ушей. — Что ты за граф Монте-Кристо? Как тебе удается иметь столько?

— Организация, — буркнул он равнодушно.

— И вас не накроют?

Он посмотрел на нее удивленно, в зеленых глазах вместе с укором она прочла сомнение в своих умственных способностях.

— Ты не понимаешь?.. Имея опыт веков… а кто и тысячелетий, неужели мы не приняли меры, чтобы жить так, как хотим?.. У нас есть счета в банках, а также — спрятанные в скалах золотые монеты, слитки. На случай внезапного одичания человечества, вдруг да ядерная война, у нас в укромных местах спрятаны доспехи из лучших сортов кевлара, арсеналы автоматов и длинные ряды ящиков с патронами, а также всевозможные мечи и арбалеты. Конечно, заготовлены и подземные лаборатории, которые постоянно пополняются. И даже кое-какие собственные заводы… Так что не волнуйся насчет таких мелочей, как богатство, способы передвижения, фальшивые документы… Повторяю, за нашей Организацией опыт тысячи лет! Если не больше.

Она остановилась, ее глаза даже не пытались охватить всю эту роскошь.

— Мне бы принять ванну, — сказала она жалко. — Отмыться после дороги… Я вся дрожу.

— Вода в бассейне теплая, — предложил он. — На всех этажах по две большие ванные комнаты, отыщешь.

— Большие не надо, — испугалась она. — Мне бы простую, чтобы ноги и локти упирались, как в гробу. И чтобы краска облупилась… и кран должен капать, а если его попробовать завернуть туже, чтоб сразу струя ржавой воды, как из пожарного насоса…

Он с осуждением покачал головой:

— Зажрались вы там. Мы живем проще. Пользуйся привычным стандартным набором небогатого миллионера.

— Миллионера?

— Ну, мультимиллионера, — отмахнулся он. — Кто о таких мелочах помнит?

Да, конечно, — подумала она, когда после получаса поисков отыскала ванную комнату. — Помнить, сколько у тебя миллионов, это так же нелепо, как и ни с того ни с сего пересчитать количество комнат. Знал бы он, как она с сантиметром перемеряла все комнаты, прихожую и кухню, когда обменивала свою квартиру поближе к работе! А когда в той оказалось на двадцать сантиметров меньше, заставила доплатить за разницу…

И ничуть не стыдно. Вот нисколько не стыдно. Так принято. Комильфо, как где-то говорят.

Похоже, он всякий раз отправляет слуг в отпуск, когда приезжает. Чтобы не видели его шпионских дел. Потому здесь все наготове, целый ряд шампуней, в шкафчике на полках флакончики со всякими штучками, надо все перепробовать, а сама ванная комната размером с фойе Малого театра…

Она вышла вся розовая, сияющая, промытая до последней косточки. Целомудренно завернулась в простыню, на голове тюрбан из махрового полотенца. Олег удивился:

— В такую жару?

— А я скромная, — ответила она.

— Здесь никого больше нет, — напомнил он.

— Не знаю, — ответила она. — Слишком здесь все просторно. Мне кажется, что на меня смотрят со всех сторон.

Лишь на миг он заглянул в ее большие серые глаза, сейчас сияющие, лучистые, но успел увидеть потных гогочущих десантников, их перекошенные лица. Понятно, с ее фигурой и независимым характером она вполне решилась бы расхаживать здесь голышом. Даже перед слугами не устрашилась бы пройти обнаженной: знает, что ее пропорции безукоризненнее, чем у Афродиты Книдской. И если пока еще не решается открыть свое тело, то лишь потому, что там следы чужих пальцев, кровоподтеки, ссадины.

Просто, понял он с острым чувством вины, она всячески бережет его чувства. Мужчина, не сумевший уберечь женщину от рук чужих мужчин, быстро одним самоедством наживает себе язву желудка.

— Я сам приготовлю обед, — сказал он. — Спустись к морю. Не пожалеешь.

Она вздохнула:

— Да, конечно… Но тебе дико видеть человека, который не умеет плавать?

— Дико, — согласился он. — Степнячка?

— С чего это? — обиделась она. — Я сибирячка!.. У нас бани в каждом доме. Мы ежедневно моемся, паримся, а потом в прорубь… Но в моих краях река Кама быстрая, холодная, плавать в такой воде так и не научилась. А когда переехала в Москву, там не до плавания. Так что обед, увы, готовить мне…

— Сходи, — предложил он, — хотя бы намочи ноги.

Она поколебалась, бесшабашно махнула рукой:

— Ладно. Только для того, чтобы, когда кто-то заговорит об Эгейском, я могла сказать небрежно: Да помню такое. Я в нем ноги мыла!

Когда она вернулась от этого Эгейского, с левой половины дворца легкий ветерок донес тонкий аромат. Она пошла на запах, не скоро сообразив, что это вовсе не изысканные духи, а запах жареного мяса. Желудок в нетерпении запрыгал, стукаясь о ребра, словно пес в тесной конуре, она вспомнила, что не ела уже бог знает сколько, а при той жизни, что она ведет, надо есть и есть в три горла, долго и неотрывно…

Запах усиливался, она шла, как борзая, подняв кверху нос и хватая трепещущими ноздрями пахучую струю, по бокам проплывали стены с огромными портретами в золотых рамах, мимо скользили массивные рыцарские манекены, даже при мечах, а запах усиливался, пока она не уткнулась в широкую дверь с затейливой ручкой в виде дельфина.

Дразнящие ароматы выползали из-под двери. Юлия решительно потянула за ручку. Она уже изготовилась узреть апартаменты, здесь везде апартаменты и пентхаусы… узнать бы, что это такое, но, когда дверь открылась, восторженный вопль исторгся сам.

Это были не какие-нибудь вшивые апартаменты королей. Это была кухня. Самая настоящая кухня. Теперь Юлия видела, что это и есть то, что имеет право называться кухней, а все то, что она встречала у себя и подруг, даже видела в элитных мебельных магазинах, — вовсе не кухни, и даже близко не похожи на кухни. Самая элитная кухня, которую она видела в валютном магазине, рядом с этой что-то вроде пещерного очага, выложенного из грубых булыжников.

Олег сидел за кухонным столом, пальцы щелкали по клавиатуре, на Юлию даже не поднял глаз, проговорил рассеянно:

— Ну, как?..

На плите, что незаметно переходила в стол, ровным рядком стояли странного облика и формы не то сковородки, не то особые кастрюльки с наворотами. От наплыва ароматов Юлия громко сглотнула слюну.

— Спасибо, — ответила она торопливо, — море чудесное… Что ты тут творил? Не отравишь?

Он отмахнулся:

— Да это не я… Я ленив, все делает автоматика. Я запрограммировал ее давно.

— И ты все время ешь одно и то же?

— Да нет, этот паразит готовит выборочно, — буркнул он. — Сам себе генерирует рецепты. Ты хорошо искупалась?..

— Все понятно, — ответила она. — Это значит, зай-ись дальше сама, накрой на стол, разложи по тарелкам?.. Не возражай, я сделаю это с огромным удовольствием! Даже… со счастьем. Только ты уберись со своим чертовым компом!

— Мешаю?

— Конечно!

— Я думал, места хватит…

— При чем здесь место? — удивилась она. — Ты что, не понимаешь?

Он убрался со своим ноутбуком, но в глазах его читалось ясно, что не понимает.

Юлия жадно вдохнула ароматы, сердце ее трепыхалось, но душа трепетала в предвкушении важных открытий.

Олег все-таки не ушел, пристроился с ноутбуком на подоконнике. Похоже, он из тех чокнутых, кто в еде видит только калории, белки и углеводы с витаминами. Напрасно электронный повар старается, этот сожрет все, не поморщится, но и не похвалит…

— Понравилось море? — спросил он с сомнением. — Конечно, не Сибирь, но все-таки…

Юлия приподняла крышку, в лицо ударила волна запахов. Стараясь понять, что же там готовится такое, от чего желудок начинает кувыркаться, она ответила искренне:

— Я даже не знала, что море может быть такое чистое и… человечное. Я впервые на море, но словно в нем родилась. Нет, не как Афродита, нечего лыбиться, а как кистеперая рыба, что отсюда полезла на берег! Отсюда, чувствую, и древние эллины ходили на завоевания…

— И не только, — ответил Олег. Он покосился в окно, на лицо упал отсвет голубой шири моря, сказал нараспев: — …И воззвал он тогда к Богу, упрашивая пойти со своими людьми к морю, дабы…

Она прервала удивленно:

— Таких слов в Библии нет!

Олег удивился:

— Да?.. Гм… Было же… Когда же подчистили?..

— Ты уверен, что было записано так? — спросила она насмешливо. Умничающий шпион — это что-то новое. Библия — это не устав строевой службы. — Что у тебя за перевод? В твоем компе.

— При чем тут комп, — ответил он мирно. — Я сам диктовал одному писцу…

— Тогда уж писал бы сам!

— Не могу, — признался он. — У меня почерк! Курица лапой нацарапает лучше. Компьютеров еще не было, а вручную я как привык к прафиникийскому письму… гм… а жаль, что такой кусок утерян. Помимо чисто эстетической ценности — в юности мы все поэты, — были и какие-то ценные сведения… которые ну никак не могу вспомнить. Впрочем, если не могу вспомнить, какая из них ценность?

— Да уж, — ответила она. — Если не знал да еще и забыл, то — тяжелый случай. Раз уж ты отпустил прислугу, то на стол подавать должна я?..

— А так же убирать во всех комнатах, — согласился он.

— А сколько здесь комнат?

— Откуда я знаю? — удивился он. — С чего бы я стал считать комнаты?

Она помолчала, ошарашенная такой наглостью. Для человека, привыкшего считать не просто комнаты, а квадратные метры… даже сантиметры принимаются во внимание!.. он сказанул почти богохульство. Целый народ, целая культура родилась и расцвела чахлым цветом на квадратных метрах общей и жилой жилплощади, а этот наглец не считал!. Святотатец.

— А как?.. — спросил он.

Она оборвала:

— Молчи! Я буду есть.

Она в самом деле не проронила ни слова, пока не отодвинула последнюю тарелку. Правда, рот был все время забит, да и пожирала все с такой быстротой, что обед кончился, как ей показалось, едва начавшись, но в желудке теперь чувствовалась немалая тяжесть, а в талии она стала похожей на пингвина.

Олег с нахальной улыбкой поставил на стол кувшин с охлажденным соком.

— Местный. Отведай.

Она кивнула на плоский экран метр на метр, вмонтированный в кухонную стену.

— Это что? — спросила она. — Телеэкран или…

— Скорее или, — ответил он. — Но телепрограммы принимает тоже.

Ее обожженное специями горло жадно впитывало прохладный сок, не давая добраться до желудка. Она наполнила уже третий стакан, а на ладони Олега из ниоткуда возникла коробочка пульта. Пощелкал кнопками, но по всем каналам передавали богослужение. Шла репетиция великого празднования встречи третьего тысячелетия. Нелепо одетые жрецы в богатых одеждах, рассчитанных на бедных дикарей, важно взмахивали кадильницами, вельможи и князья чинно стояли рядами, в руках свечи.

Юлия попробовала пить сок медленнее, но теперь он впитывался еще во рту. Слова с экрана неслись непонятные, хотя рясы знакомые…

— Греки? — поинтересовалась она.

— Просто мерзавцы, — отмахнулся он. — Еще Тертуллиан жаловался, что, как только принадлежность к христианам стала помогать в продвижении по службе, тут же тысячи мерзавцев, которые вчера еще истребляли христиан, приняли крещение.

Юлия ревниво косилась на великанский экран. При таких размерах зерно должно быть с кулак, но на самом деле изображение настолько натуральное, что она почти слышала запахи ладана и потных тел священников.

— Да, это и сейчас… знакомо.

— Что делать, — сказал он горько, — на этих мерзавцах мир держится! Без них было бы хуже. Не приди они в христианство, бедные идеалисты сами бы погубили веру Христа надежнее, чем любые враги. Вон, к примеру, Совнаролла… Честнейший идеалист. Христос с топором. Ведь если бы Христа не распяли, а, к примеру, он бы выжил и победил бы? Вот тогда-то и начался бы самый кровавый террор!.. А эти мерзавцы, защищая свои амбары, сумели из христианства создать такую силу, такую мощь, что она как огненный таран прошла по многим и многим странам и народам.

Юлия кивнула на экран:

— Но что же теперь? Это ж отвратительно!.. Я была христианкой, когда оно попиралось властью… или я думала, что попирается, а теперь, когда власть всеми силами поддерживает лижущую ее церковь… нет, я просто не могу.

Олег сказал хладнокровно:

— А почему нет? Какой бы строй сейчас ни объявили, все равно эти парни будут наверху. Возобладай теократия, то президент станет Верховным Патриархом, его команда — Священным Синодом, победи сейчас язычество — президент станет собственноручно, как делали древние князья, рубить головы на жертвенной плите, принося человеческие жертвы богам, топить самую красивую девку в Москве-реке, дабы боги послали дождь… Во главе любого племени, империи, воровской шайки всегда стоят прагматики. Мерзавцы, понятно, грабят и обжираются в оргиях, но от честных идеалистов беды было бы гораздо больше. Одно строительство коммунизма чего стоит!

Она спросила враждебно:

— Коммунизм разве строили не сволочи?

— Я ж говорю, хуже! Хуже, чем сволочи, — это чистейшие души. Но строить коммунизм в одной России, пусть даже в СССР, среди всех остальных стран, что к коммунизму вовсе не рвались… было просто наивно. Поведение строителей коммунизма напоминает поведение непьющего человека, да еще бегающего по утрам трусцой, среди нашего обычного люда. Во-первых, начинают тыкать пальцем и посмеиваться при виде бегущего человека. Посмеиваться над его диетой, гимнастикой с гантелями. Дурью мается, хочет быть лучше всех!.. Мы ж пьем, по бабам шляемся, плюем на все режимы… И вот начинается: да выпей, да посиди с нами, да полежи, да ты нас не уважаешь… В конце концов, и сам идеалист устает от постоянного давления. Наш мир таков, что того, который карабкается наверх, не только не хвалят, но и осуждают. Над ним смеются, ему ставят палки в колеса. И человек сперва раз-другой делает себе поблажки, за что соседи тут же начинают хвалить, а затем ко всеобщему ликованию и вовсе отказывается от здорового образа жизни. И тут же все начинают его любить, поздравлять, кто-то задарма нальет стакан водки… Пей, будь как мы все.

Она смотрела на него недоверчиво.

— Ты это всерьез?

Он усмехнулся, не ответил. Она вытрясла из кувшина последние капли, взяла пультик и попробовала искать сама. Судя по количеству каналов, этот плоскоэкранный телевизор принимает все телепередачи Земли, а то и с Марса. Сколько Юлия ни давила на кнопку, означающую Давай следующий, на экране с готовностью выскакивала новая картинка, успевала квакнуть нечеловечески, тут же сменялась другой.

Глава 24

Олег, забыв, что он теперь граф Монте-Кристо, принес с подоконника ноутбук, грубо отодвинул посуду, а глаза его уже жадно уставились в экран.

Юлия вздохнула, встала и взяла в руки широкое блюдо, где совсем недавно был, судя по косточкам, огромный гусь. Или лебедь.

Олег вяло удивился:

— Ты в самом деле собираешься мыть посуду?

— Но ты же сам отпустил прислугу!

— Ну и что? — ответил он рассеянно, пальцы топтали клавиши, а глаза следили за бегущими символами. — Поужинаем в красном зале. А это уберут, когда вернутся.

— Из десятидневного отпуска? — удивилась она. — Олег, у тебя как с головой?

Он на миг поднял на нее глаза:

— А, черт, не подумал. Но я ж и не говорил, что я такой умный, верно?

Она пробежала по его могучей фигуре оценивающим взглядом:

— Да, ты больше из тех, кто думает кулаками.

Олег бледно улыбнулся. Правую щеку начало дергать, он чувствовал, что вот-вот за тиком придет боль, а потом нахлынет слабость, когда он не сможет даже устоять на земле.

— Мне надо поработать, — сказал он, — а ты пока походи по замку. Если хочешь, конечно.

— По замку Синей Бороды? — уточнила она ядовито. — Только скажи, в какую комнату нельзя заглядывать.

Он развел руками:

— Я учел судьбу несчастного графа. Комнатка с трупами замурована.

— Слава богу, — сказала она.

Он проводил ее коротким взором, а пальцы уже дали команду ввода. Модем тихонько пропищал, на экране компьютера пробежали длинные строки: комп педантично отчитывался, где и какой барьер преодолел, пока сигнал добирается через шлюзы, пароли, пролезая в щели, оставленные для особых случаев.

Вспыхнула табличка с просьбой ввести двенадцатизначный код. Пальцы быстро простучали, на это отводилось всего полторы секунды, успел, на экране появилась просторная комната.

Ему показалось, что в лицо пахнуло горным ветром, резким запахом, словно с экрана плеснули нашатырем. В глубине комнаты что-то сдвинулось, затем из тумана быстро появился очень высокий человек, он сошел бы за баскетболиста, подошел к экрану. На Олега с бешенством взглянули пронзительно синие глаза.

Олег молча смотрел на вздрагивающие губы Яфета. Тонко вырезанные ноздри раздуваются бешено, словно тот не то пробежал только что пару миль, то ли, как охотничий пес, ловит аромат дичи. Белые как снег волосы на этот раз коротко пострижены, брови лохматые, кустистые, такие же снежно-белые, из-за чего синева глаз кажется неестественной, от нее по спине бегут холодные мурашки.

Бешеная сила, что так возросла в Яфете за последнее столетие, буквально проламывалась через пространство, не терялась, превращенная в радиоволны, и сейчас Олег ощутил знакомую дрожь, как всегда в последние годы, когда общался с Яфетом

— Приветствую тебя, Олег, — сказал Яфет первым. Он говорил быстро, щека дернулась, дважды оглянулся за край экрана. — Приветствую… Я сам хотел с тобой связаться, но отыскать не мог. О, да ты и сейчас за тремя паролями! Сразу даже не понять, где ты есть… Что-то случилось?

— Ничего особенного, — ответил Олег угрюмо. Он говорил медленно, процеживая слова сквозь зубы. — И тебя приветствую, благородный Яфет. Просто… восхотелось уединения. Что ты желал?

Яфет на миг запнулся, глаза расширились. В них были страх, жадное нетерпение и восторг.

— Я говорил с членами Совета, — выдохнул он с такой силой, что Олег почти ощутил волну жара. — Я говорил!..

Он снова умолк. Олег видел, как заработал его кадык, а на бледных щеках выступил лихорадочный румянец. Щека снова дернулась, тонкие губы нервно вздрагивали.

— Догадываюсь, — проговорил Олег, — о чем был разговор.

— Да! — быстро сказал Яфет. — О Башне-2. Мне удалось убедить… почти всех!

— С твоим жаром это возможно, — заметил Олег. — И что же?

Яфет взглянул ему прямо в лицо. Олегу показалось, что с экрана на полную мощность бьют два голубых луча боевых лазеров.

— Проекты такого масштаба, — ответил Яфет все так же быстро, — требует единогласия. Но ты всегда был сторонником крутых поворотов истории! Я же помню, кто вызвал Великое переселение народов, кто сокрушил весь античный мир!.. Да, признаю, ты тогда был прав, а я переосторожничал… Но сейчас как раз твой случай!.. Где ты проходил, там сто лет трава не росла, а вороны и волки жирели, растаскивая трупы павших. Сейчас пришла пора прекратить, даже железом и кровью… если понадобится, но перейти окончательно… Олег, ты видишь, мы уже в состоянии прекратить вести историю племен и народов! Даже прекратить вести государства. А наконец-то начинать вести — человечество! Ты же видишь, мы сблизили народы достаточно, чтобы…

Олег прервал:

— Яфет, со мной хитрить не стоит. Называй вещи своими именами. Мы все знаем, что ты называешь сближением… Я — против! Монокультура опасна, несмотря на прогнозируемый скачок прогресса. Увы, этот скачок продлится недолго.

— Но мы успеем запустить космические корабли! — сказал Яфет яростно. — Успеем забросить колонистов на планеты!.. Если астероид все-таки ударит в Землю, то род людской не погибнет!..

Олег сжал челюсти.

— А ты уверен, что путь к звездам — самый лучший путь?

— Уверен!

— Насколько?

— На все… девяносто девять процентов!

Мертвая тишина наступила, казалось, не только в комнате, но и на всем пространстве между Олегом и Яфетом.

— Девяносто девять, — сказал Олег, — это почти сто… когда рискуешь монеткой в кармане. Или замком на острове. Но когда выбираешь путь для всего вида человеческого… Нет, даже ради единственного процента стоит распылить ресурсы. Я — против!

Яфет резко поднялся. Лицо полыхало гневом, волосы встали дыбом, между ними проскакивали голубые искорки.

— Я поставлю вопрос на общее голосование, — сказал он быстро и резко.

Олег предостерег:

— Для этого надо всех собрать в одном месте. Не телемост, а лично.

— У всех уже есть свое мнение! — выкрикнул Яфет.

— Знаю. Но если изменится в процессе дискуссии? Когда члены Совета заново посмотрят на факты и выводы, а не будут кормиться готовыми выводами?

Яфет нахмурился:

— Ты хочешь сказать… неужели ты хочешь сказать, что я фальсифицирую данные?

Олег выставил ладони:

— Ни в коем случае! Но твое обаяние… скажем так, хотя я бы назвал это иначе, накладывает свой отпечаток. Я хочу, чтобы члены Совета выслушали не только твои горячие речи, но и мои… не столь пламенные. Яфет, я же знаю, что операцию Вавилонская Башня-2 все чаще между собой называют Реванш Яфета. А это, извини, привносит личное…

Яфет несколько мгновений испепелял его взглядом. Олег чувствовал себя неуютно, ибо Яфет был тем, чего недоставало ему самому, — сама чистота, сама искренность, праведность. Яфет в самом деле страдает за каждого невинно убиенного ребенка. Что, впрочем, не помешало ему на днях послать бомбить горные селения сепаратистов, где этих ребенков больше, чем тараканов.

— Хорошо, — выдохнул Яфет. — За неделю я их соберу, даже если придется доставать со дна морского! Готовь свои доводы.

Олег напомнил неохотно, через силу:

— Помни, у меня есть еще и право вето.

Яфет почти прошипел:

— Посмотрим, сумеешь ли ты вспомнить о своем праве, когда будешь смотреть в глаза всем шести Тайным!

Юлия бродила как в зачарованном замке спящей королевы. Король и все придворные заснули, музыканты спят, железные фигуры рыцарей в полных боевых доспехах нерушимо застыли у входа на лестницы, почти у каждой двери и на лестничных пролетах.

Монархи и великие полководцы смотрели со стен строго и неодобрительно. Юлия ежилась, но мужественно тянула на себя массивные ручки, всякий раз вступала в неизведанные миры.

Когда она пошла отыскивать Олега, он все так же сиротливо сидел на кухне перед компом. Через широкие окна смотрела огромная греческая луна. На лицо Олега падал призрачный свет от экрана, от окна лунный свет так же призрачно обтекал его фигуру, ей он показался нереальным, словно созданным гигантом компьютерной индустрии.

Облитые серебряным светом, кухонные столики, шкафчики и прочая мебель выглядели странно непривычно, словно она оказалась в виртуальном мире, очень реальном, но в то же время и неожиданном, когда согнувшийся в тени разбойник с ножом оказывается газовой плитой, страшная фигура великана — массивным холодильником, но в то же время привычная посудомоечная машина может разогнуться с ревом в нечто чудовищное, а в руке блеснет не заурядный нож, а что-нибудь посмертоноснее…

Лицо Олега за время ее прогулки по дворцу еще больше вытянулось, исхудало. Глаза ввалились, скулы торчат остро, кожа натянулась. Он не выглядел таким изможденным, даже когда поднялся после тяжелых ранений в Национале. Теперь Юлия была уверена, что он, в самом деле, был тяжело ранен, не могли же эти парни из спецслужб все так промахиваться!

Ощутила, что вот так, не поворачиваясь, он все равно видит, как она стоит и как поднимает руки, даже знает, во что одета и как именно заплетены ее волосы.

— Трудности?

Он предостерегающе поднял палец. На экране монитора появилось крупное мясистое лицо. Выпуклые глаза взглянули на Юлию с такой силой, что она отшатнулась. Мощь этого человека просачивалась сквозь пространство и выплескивалась с монитора, как падающие глыбы с вершины гор.

— Олег? — донеслось с экрана рычащее. — Какими судьбами?.. Я слышал, ты снова исчез…

— Исчез? — переспросил Олег, насторожившись.

— Не то в пещеры, по своей привычке, — объяснил краснолицый, — не то в юродивые, как тоже любишь. Ну, в хиппари. Морда у тебя что-то больно вытянутая. Захворал?

Он говорил мощно, патетически, каждое слово — прописными буквами, словно стоял на каплоке. Фразы выходили болтовые, неторопливые как танки.

— Тилак, — проговорил Олег. — Тилак, мне нужна помощь. Что-то творится не совсем то, что по нашим расчетам должно твориться. Такое впечатление, что вмешалась… третья сила. А этого, как сам понимаешь, просто быть не может, верно? Я просто не могу поверить, что Яфет внезапно ринулся достраивать башню в одиночку!

Глаза краснолицего вперились в Олега. Юлия затаила дыхание. После паузы Тилак прорычал уже тише:

— Он никогда не был в одиночестве. Ты — часто, он — никогда. Сейчас с ним двое или трое из Тайных. Можно сказать, в спайке. Они не только говорят, даже мыслят одинаково.

— А ты? — спросил Олег.

Тилак буркнул еще тише:

— Сам знаешь, я чаще рушил… чем строил. Но сейчас, мне кажется, Яфет прав.

— Ты его поддерживаешь?

Глаза Тилака погасли, он даже посмотрел мимо Олега. Голос стал совсем тихим:

— Общий сбор назначен через три дня?.. Да, мне Яфет сообщил. Извини, Олег, но на этот раз я, похоже, поддержу Яфета.

— Похоже?

— Наверняка, если хочешь точности.

— Спасибо за откровенность, — прошептал Олег.

Экран погас. Олег некоторое время смотрел сквозь него бараньим взором, губы шевелились. Юлия спросила почему-то шепотом:

— Кто был этот… странный человек?

Олег вздрогнул, оглянулся на нее так, словно увидел впервые в жизни. И даже не заметил, что она в самом деле красивая.

— Аттила, — буркнул он, наконец.

Она отшатнулась:

— Аттила? Какой Аттила?

Он пожал плечами:

— Ты могла бы предположить, что это… продюсер модной рок-группы.

— Перестань! Как будто такой бесчеловечный зануда, как ты… Нет, это может быть только такой же зверь, как и ты! Исполнитель, убиватель… как тот бедолага сказал — гасильщик! Морда-то, морда! Вылитый Аттила! Бич Божий!

— Ты говоришь так, — предположил Олег, — словно сама помнишь те времена. Хотя ты на диво прозорлива.

— Что он хочет? — спросила она саркастически. — Восстановить империю гуннов?

Олег поморщился:

— Неужто думаешь, что годы ничему не учат? Малышка, мало кому из… из таких удалось избежать соблазна побывать каганом, королем или даже императором! Но никому… ни одному человеку, я говорю о тех… кто вошел в Совет Тайных, не захотелось остаться им надолго. Это все басни о королях, которые проводят годы и десятилетия в оргиях. Годы — да, но эти радости рабов даже самого глупого не могут держать долго. Рано или поздно, а чаще рано, чем поздно, они начинают искать более сильные радости…

— Наркотики?

— Творчество, — ответил он просто. — И не разрушение! Это слишком просто. Самое сладкое — созидание.

Он скупо усмехнулся. Юлии даже не приходится врать, ей в голову не может прийти, что речь идет о настоящем Аттиле. Хотя познакомился с ним давно, еще в эпоху Переселения народов, но больше знал его по тем забавам, как тот их называл, которые словно эпидемия захватывали интеллектуальную часть населения России, а то и всей европейской части мира. Открыв для себя такого древнего математика и поэта, как Омар Хайям, он пришел в восторг от его рубайев, читал взахлеб, а потом, как всякий помешанный, попытался распространить свое увлечение на весь мир. Но у долгоживущих больше сил и возможностей, и Олег помнил, как все читали и восторгались внезапно засверкавшим через почти тысячу лет поэтом…

Как возникали внезапные эпидемии увлечения Киплингом, Гумилевым, как вдруг косяком пошли книги об Экзюпери…

Как всякий варвар, Аттила не знал очень многое, а когда открывал для себя что-то, всем знакомое, он с такой страстью вгрызался в это, что волны ширились и ширились, а затихали не раньше, чем он так же внезапно охладевал… нет, он не охладевал, а просто так же внезапно открывал для себя что-то еще, как, к примеру, открыл, что задолго до его времен, в каком-то странном Египте уже существовали люди, была культура, от которой осталась голова Нефертити… Нефертити!

Чертов Аттила, Олег вспоминал с удивлением и раздражением эту манию, когда все девушки старались походить на ту бледную и анемичную царицу-подростка, страдающую от всех болезней, когда ее головка смотрела на него со всех витрин, сумок, маек, стен, журналов, газет, плакатов, календарей…

Кажется, Аттила успел поработать министром или кем-то из тех, кто держит руку на рычаге внедрения пропаганды. Олег что-то помнил, как Аттила то ли восхищался, то ли ужасался легкости, с которой в головы простых людей, а они все простые, можно вложить любую идею: от повального увлечения йогой или восточными единоборствами до бредовой сексуальной революции. И вкладывал, вкладывал, мерзавец…

Экспериментировал с массовым сознанием, запускал бредовые слухи о снежных людях, Несси, летающих тарелках, телепатии, старухах-ясновидцах из сибирских деревень…

Юлия вертелась перед отполированной стеной, тщетно стараясь рассмотреть, как на ней сидят лиловые шортики.

— Аттила, — фыркнула она. — Все вы, тайные службы, одни Аттилы, Чингисханы да всякие там Улугбеки и Гитлеры…

— Народ знает, — проговорил он задумчиво, глаза смотрели сквозь пространство, — что к старости многие злодеи и разбойники уходили то в монастырь, то скрывались в пещерах. Церковью это подносилось как акты раскаяния, попытки замолить грехи… Мол, вот-вот предстанет перед очами Всевышнего, страшится вечных мук в аду… Бред. Я знаю этих людей. Они ничего не страшатся! Просто наступает момент, когда человек растерянно понимает, что силой всего не добьешься. Вернее, добьешься, но лишь до известного предела. А дальше, увы, лежат те сокровища, которые можно получить как-то иначе, но не силой… Однако жизнь коротка, редко кто доживает до такого момента. У одних это приходит в тридцать лет, у других в сорок, кто-то успевает понять в девяносто. Но если бы человек сумел прожить две тысячи лет, то, как бы он ни был туп и жесток, как бы ни был глуп, любой уже давно бы пришел к известной истине…

— Да-да, — торопливо согласилась она, — но, может быть, лучше надеть голубые? Под цвет неба?.. Понимаешь, у тебя здесь одних шортиков около сотни! Ты хоть это знаешь?

— Нет, — ответил он со вздохом.

— Ну да, — сказала она злобно, — если ты до сих пор не знаешь, сколько здесь комнат… Но когда я все эти шорты перемерю? — В ее голосе звучала настоящая мука.

Он пожал плечами:

— Там и помимо шортиков есть что мерить. Она едва не швырнула в него компом.

Глава 25

Олег набрал другой код, на экране моментально высветилась таблица. Снова пальцы запорхали с легкостью бабочки, но дрожь пробежала по спине Юлии, когда в памяти мелькнули свежие картинки, как эти пальцы скрипача скручивали шеи проклятым десантникам.

Олег очень быстро набрал еще несколько символов, причем переходил с латиницы на кириллицу по крайней мере трижды. Появилось новое окошко. Олег отстучал шестизначный код, по экрану пошли полосы, медленно высветилось странное помещение, смесь средневекового замка и химической лаборатории.

Ей показалось, что Олегу не нравится ее присутствие, неслышно вышла. Огромный дворец казался таинственным и сказочным.

Олег не помнил, сколько он просидел за компом. Он всегда мог часами зачарованно следить, как курсор, подчиняясь его пальцам, без всякой магии находит через Интернет далекие страны и народы, одним щелчком вламывается в библиотеки в Австралии, а через пару секунд — в Бразилии, и уже расстояния между этими континентами словно не существует…

Сейчас же надо было собрать и обработать гору информации, выловить ее непросто даже для специалиста, так как Интернет — это ко всему еще и большая свалка, куда сваливается и всякий мусор дилетантами, считающими себя гениями или же просто людьми, желающими заявить о себе.

Он уловил далекий всплеск воды и по нему определил, что Юлия вылезает из бассейна, что ей не то что надоело ихтиандрить, но возжаждалось говорить, приставать с вопросами, влезать в его дела, участвовать…

Словом, современная женщина стремится подставить и свое плечо, облегчая бремя мужчины.

Она вошла грациозная, покрытая золотистым загаром. За ней оставались мокрые следы, босые ступни шлепали по прохладному мрамору, как лапки смешного гусенка. Без каблуков она показалась ему совсем маленькой, милой и почти ребенком. Прозрачные капельки воды как мелкие жемчужинки блестели по ее нежной чистой коже.

— Все работаешь? — спросила она с сочувствием. Нет, все-таки тяжела жизнь шпиона!.. Рядом море, солнце, настоящие чайки вместо осточертевших московских ворон, горластых и наглых, а ты за компом, как будто не покинул чахлую квартиру в Жулебине.

— Тяжела, — согласился он. — Ох, тяжела… Есть хочешь? Там на кухне всего хватит на месяц. Но можно заказать и сейчас, если чего не хватает.

— И что же? Доставят?

—Да.

— Мы ж на острове!

— Ну и что? На катере. Можно на вертолете. Из любого ресторана Греции.

Она села на край стола. Ее тугое бедро, покрытое загаром, оказалось на ширине ладони от клавиатуры. На стол с мокрых волос упала капля воды.

— Олег… Ты меня гнусно обижаешь! Знаешь же, что заказывать я не решусь, так что сразу на кухню?..

— Прости. Там есть еще пара комнат с одеждой. За той, что ты уже отыскала. Начни примерять, это тебя займет на пару суток. Чуть дальше комнатка с этой… как ее… с той ерундой, что вешается. Да не на веревке, а на шее, ушах, даже в носу. Ага, бижутерия! Все камешки настоящие, можешь не проверять.

У нее сердце заколотилось, но сказала тоном оскорбленного достоинства:

— Олег, я не совсем та дурочка, что слепо идет за мужчиной, если он богатый и толстый… Ну, умный и смелый — какая разница? Я сама уже перестаю себя уважать за… ну, ты же знаешь!

Он посмотрел, наконец, в ее глаза. Заглянул в глубину. Она смотрела открыто, позволяя ему читать себя, как раскрытую книгу.

Олег смутился, отвел взгляд, а голос от неловкости пошел как автомобиль по неровной дороге:

— Тогда я должен не уважать себя еще больше… Меня считают если не женоненавистником, то, по крайней мере, человеком, который ради женщины пальцем не шелохнет! Я всегда старался жить только умом… не подозревая, что ум — всего лишь тонкая пленка на кипящем молоке инстинктов и что могучие инстинкты придумали себе ум для прислуги!.. Но если начну рассказывать о своих делах и проблемах… Гм, я вообще-то боюсь, для твоих хрупких плечиков ноша покажется тяжеловатой.

— Я — современная женщина, — отрезала она с достоинством. — И давно сама зарабатываю себе на жизнь!

— Испытание и для извилины, — сказал он серьезно.

— Валяй, — разрешила она весело, насторожилась, почему упомянул только одну извилину — какую именно имел в виду? — но переспрашивать не стала, только сказала еще тверже: — Я готова.

— Не пожалеешь?

— Нет! — сказала она твердо.

Он указал на мягкое кресло:

— Может быть, переберешься туда? Здесь ковра нет.

— Какого ковра?

— Мягкого. Как станешь засыпать, не брякнешься на этот дубовый паркет прошлого века. Кстати, дуб относится к твердым породам.

Она заколебалась, но взглянула в эти зеленые глаза, что видят ее насквозь, вспыхнула до корней волос, сказала с веселой твердостью:

— Поехали!

— Ну, хорошо, — сказал он таким академическим голосом, что ей сразу захотелось зевнуть во всю ширину Эгейского моря, — возьмем самое простое и заметное: свалка на острове Статен, куда ежедневно сбрасывают сорок миллионов фунтов мусора, стала самой высокой горой на всем заокеанском юге. Самолетам запрещено летать в той части страны, ибо в темноте натыкаются и гибнут, ведь на вершину свалки фонарь не повесишь… На каждого человека развитых стран мусора ежедневно приходится в четыре раза больше, чем он весит. Во время сильных дождей промышленные города просто тонут в собственном дерьме… Перерабатывать все это никто не успевает. А для выживаемости рода человеческого… учти, нашу Организацию не интересуют такие мелочи, как нации, народы или государства!.. нужна стабильность круговорота веществ. Отсюда напрашиваются выводы… или требования, как хочешь. Жить надо по экономическим средствам, верно? То есть по справедливости в рамках наших экологических возможностей. Но требования человечества к природе превосходят ее возможности, это уже очевидно!

Она с трудом подавила новый зевок, как же трудно даются шпионские премудрости: только начала слушать, и уже глаза сводит в кучку.

— Я об этом уже где-то читала. Или слышала краем уха…

— И тут же переключила канал на телешоу, — кивнул он. — Я знаю, так все делают. Может быть, и сейчас сделаешь так? Я не обижусь.

— Нет-нет, продолжай, — сказала она с неловкостью. — Просто я думала… ну, что-то более романтичное. Все-таки яхты, стрельба из двух пистолетов, страшные подземелья, роскошная постель в Национале… А зеленые — это дурацкие акции по спасению пингвинов!

— Лапушка… Ладно, идем дальше. Земля, имея конечные размеры, конечные ресурсы и конечную способность по регенерации, представляет собой крохотный космический корабль с массой в триста тридцать тысяч раз меньше массы Солнца, что лишь маковое зернышко рядом с небоскребом какой-нибудь крупной звезды. Сегодня корабль перегружен хозяйственной деятельностью человека, и перегрузка все возрастает. Через считанные десятилетия возможна гибель экипажа. Нет, это не с потолка, это очень точные расчеты! Вся Организация единодушно согласна, что необходимо сократить численность населения Земли… Как согласны и около сотни лучших специалистов, что серьезно занимаются этой проблемой… и понимают ее опасность. Правда, здесь начинается расхождение среди Семерых, но… ладно, потом. Семеро — это глава Организации. Самые что ни на есть главные.

Он видел, каких титанических усилий стоит держать эти красивые карие глаза открытыми. Она даже сумела не зевнуть.

— Я читала, — сказала она осторожно, — что природные ресурсы могут прокормить почти пятьдесят миллиардов человек…

Он печально улыбнулся:

— Прокормить! Расчеты некорректны. Не учитывают, что человек будет не только прокармливаться, но и фекалить. Как сам, так и его техника. А она гадит в тысячи раз больше. Земля уже вступила в период катастрофы! Увы, этот период продлится очень недолго и кончится полным исчезновением человека. Поэтому сейчас как никогда важна совместная деятельность Семи Тайных.

Она проговорила с усилием:

— Но, как я поняла, с намеком Россохи… какой милый у тебя друг!.. именно с этого деятельность Семерых как раз и начиналась? Но что-то произошло, все рухнуло… И вот теперь снова?

Он кивнул:

— Снова. Идея была хороша и правильна, но чересчур преждевременна. Как строительство коммунизма в России. Который, кстати сказать, начинали не раз строить еще в средние века. Всякие там коммуны, города Солнца… Но сейчас мы должны сотрудничать не потому, что так лучше… это было видно и раньше, а потому, что необходимо. Иначе погибнут все. Вместе с каким-то жалким человечеством и семеро величайших умов нашей Организации!

От его слов веяло космическим холодом, но, когда этот рыжий человек улыбнулся, она с облегчением поняла, что это он так шутит.

— Мировая система, — сказал он голосом школьного учителя, — с нынешними характеристиками абсолютно неуправляема и потому обречена. Господствующая на планете и не подвергаемая сомнениям стратегия неуклонного повышения экономического роста в условиях уже перегруженной земли и ее биосферы… как я завернул!.. является антигуманной, антинаучной и самоубийственной для человечества. Экономический рост должен быть прекращен и трансформирован в исторически короткое время в гармоничное развитие человечества. Непонятно? Ладно, не прикидывайся. С общими словами все всегда согласны, но их никто не понимает и им не следует. Ну что, уже сворачивает скулы от зевоты?.. Но это, как говорят в рекламах, еще не все! Нужен процесс накопления знания и совершенствования технологий при нулевом экономическом росте.

У нее вырвалось:

— Нулевом? Но это же… Это ужасно!

Он кивнул:

— Просто грустно. С детством всегда расставаться трудно. В детстве родители все дают даром! А теперь приходится сталкиваться с суровой реальностью. А взрослость — это не только сесть и покакать в любом месте, но и убирать за собой. В этом случае даже красивое утверждение, что развитие человечества пределов не имеет, не очень радует, верно? Увы, во главе любой страны стоят так называемые политики. Обычно это самая наглая и бесцеремонная часть людей, что способна вытерпеть любой плевок в лицо, но все же пробраться по трупам соратников к вершинам власти. Они не в состоянии ни рассчитать время наступления экологической катастрофы, ни отыскать способы спасения. Эти мерзавцы всегда озабочены только стремлением удержаться у власти. Согласна?

Она уже засыпала, раскачивалась, вот-вот рухнет, но, когда он коснулся политики, сон сдунуло, как от лопастей бешено работающего вентилятора.

— Еще как! — вырвалось у нее. — Найди на планете человека, который был бы не согласен, — мы заработаем миллионы, показывая его в цирке!

Он сурово улыбнулся:

— Вот-вот. Политики сейчас, как во времена Древнего Рима или Древнего Египта, выражают интересы отдельных групп населения, наций, классов, стран, используя когда интриги, когда войны, шпионаж или массовую пропаганду… Высшие иерархи Церкви ведут себя как шаманы в первобытных племенах, а вожди крупнейших цивилизованных стран руководят ими так, как руководили их предшественники в каменном веке. Те самые, которые были искренне уверены, что земля — плоская и стоит на спине большой-большой черепахи. Скорость НТР нарастает. Как и скорость разрушения биосферы Земли. Увы, мы сами проморгали, слишком привыкли к неспешному прогрессу! Теперь надо в самом срочном порядке создать новую науку ли, концепцию — как ни назови. Причем создать вроде бы строгую академическую науку, но гораздо более скоростную, чем самые скоростные из наук! Наподобие атомной энергетики, космонавтики, компьютеризации, интернетизации!

Она почувствовала, что снова с трудом борется с зевотой. Нижнюю челюсть перекашивало, глаза сводило к переносице. Она титанически боролась с искушением раскрыть свой хорошенький ротик и зевнуть во всю пасть, да еще со сладким волчьим завыванием, когда по всему телу прокатывается блаженная мохнатая волна.

— И в чем же, — прервала его, чтобы спугнуть себя хотя бы звуками своего голоса, — ваши расхождения?

Он запнулся на миг, она видела по его глазам, что столкнула с наезженной колеи мыслей, даже заговорил осторожнее, подбирая слова:

— Земля и ее биосфера предоставляют человечеству общий дом со стабильным климатом, питанием, одеждой и всем-всем, что нам необходимо для проживания. Такой дом является, по-видимому, единственным во Вселенной. Каждая страна имеет отдельную квартиру. Однако жильцы имеют не только разный уровень культур, характеров, но и денег. Самым денежным квартирам хотелось бы господствовать над остальными. Ныне общий дом стал перегружаться хозяйственной деятельностью и перенаселяться. Биота уже не справляется с очищением. Между тем в общем доме… назовем его кооперативным, нет даже устава! Устава, который регламентировал бы не только права жильцов, но и обязанности. Как ты знаешь, интеграторы прилагают усилия, чтобы слить все народы воедино… Этот путь чреват сам по себе, но вдобавок выбран не самый лучший путь: не слияние, а поглощение всех народов и культур одной из. Даже не одной из, а… по моему мнению… а в этом я не одинок, наихудшей и наиболее примитивной! Я же предлагаю…

— Оставить все как есть? — спросила она саркастически. — Даже не думала, что ты такой ретроград! А вроде бы даже вертолет водишь!..

— Так ты еще не спишь? — удивился он. — Я, помню, ухитрялся спать на лекциях с открытыми глазами. Я считаю, что на планете должны цвести все цветы.

— Ага, — сказала она удовлетворенно, — все цветы — значит, вы все националисты!

Олег засмеялся:

— Что уж исключено, так это национальные интересы Семерых! Правда-правда. Ну, какие, скажи, могут быть национальные интересы у… ладно, не буду называть по именам, скажу только, что среди Тайных есть… гм… был скиф, гунн, а среди помощников, среди посвященных в тайну — гиксос, остгот, даже один гондван… Не знаешь, что это? Назвали условно, потому что он с тех времен, когда там был материк… Да и вообще любой человек годкам к сотне уже перестает чувствовать себя принадлежащим к какому-то племени. Его забота расширяется и на соседние… Так что у меня… как члена Организации с тысячелетней историей, нет неприязни к образованию за океаном, а говорим сейчас о нем, так как это именно оно грозит залить все планету одним цветом и захватить все квартиры себе. Для меня это просто территория, куда совсем недавно набежало народу и где взрывоподобно возникла новая культура… в археологическом смысле, ибо вообще-то культурой это назвать трудно. И вот я мог бы не обращать на нее внимания, как мужчина не должен обращать внимание на гнойный прыщ где-нибудь на лодыжке. Созреет, прорвется, зарастет без следа. Но этот гнойник начал распространяться по всему телу.

— Почему гнойный прыщ? — возразила она, защищаясь. — Это культура в любом случае! Там это… есть всякое!

— Культура это, прежде всего, система запретов, — сказал он мягко. — Только запретами человек вычленился из зверюки. Та свободна, а человеку того нельзя, другого, третьего… Твоя собака не понимала, почему ты в такую жару ходила в платье! А ты же слышала, как тот лоббист, что в самолете, добивается в конгрессе снятия и этого запрета. Это опасно для движения вверх, к сверкающей вершине! Но касалось бы это одной страны или одного народа, я бы первый встал на защиту их неприкосновенности. Как сказал один философ: пусть цветут все цветы. Но этот цветок стремится распространиться по всему свету и вытеснить остальные. Был бы он самым лучшим… Да нет, и тогда нельзя! Нет такой культуры, которая была бы лучше всех остальных, вместе взятых. А заокеанская на это претендует. Поэтому ее надо остановить.

Он сказал просто, буднично, она даже не поняла, почему по спине словно пробежала холодная ящерица, а в комнате пахнуло холодом звездных бездн. Для человека страшноватой Организации, которая видела рождение и закат тысяч культур, ничего не стоит исчезновение еще одной. Тем более такой, которую их Организация не одобряет.

— И что вы хотите? — спросила она. — Или чего добивается хотя бы та часть вашего шпионства… к которому принадлежишь ты? Как я поняла, у вас разногласия?

— Одним из первых параграфов, — ответил он с подозрительной готовностью, — могла бы стать рента, которую следовало бы взимать с отдельной страны-квартиры за пользование биосферой. Рента будет тем больше, чем больше антропогенная нагрузка данной квартиры-страны на биосферу. Рентное число — это равенство всех стран, равенство их ответственности перед человечеством. Рентные деньги, поступающие от стран за пользование биосферой, в первую очередь должны выделяться на сохранение массивов девственной природы мира и направляться в страны, которые содержат такие массивы.

— Ага, — сказала она злорадно, — это развитые страны будут платить бразилиям да индиям за то, чтобы те лежали на солнышке кверху пузом, а лес не трогали? И вообще, остальной мир будет кормить их только за то, что им повезло родиться на свет в местах, где много леса, а не в Японии, где, кроме голых гор, ничего нет?

Он развел руками:

— А кто сказал, что собираемся кормить всех манной небесной? Да, всеобщей справедливости пока нет. Более того, многим это покажется крайне несправедливым. Нарушающим права человека!

— А разве не так?

— Когда на весах судьбы права человека и права человечества, то мы, уж извини, выберем человечество! Я понимаю красивые фразы типа Да свершится правосудие, даже если погибнет мир, но мы — прагматики. Мир и человечество надо сохранить, даже если где-то невинный ребенок из-за этого уронит новую чугунную слезу. К сожалению, планета Земля с ее конечными размерами и ресурсами, конечной способностью регенерировать имеет предел и для народонаселения. Увы, можно содержать не больше семи миллиардов населения. Учти, это в идеале! А сейчас — что-то не больше трех. Из глобальной экологической катастрофы нам можно выйти, только реконструировав мировую систему, переведя из стихийного развития… как сейчас!.. в управляемое, программное. Человечество встало перед немыслимой и неведомой раньше задачей: создать за исторически короткое время принципиально новую управляемую жизнеспособную мировую систему.

Она спросила невольно:

— Как вы это намерены сделать за короткий срок? Это, в самом деле, немыслимо!

Олег подумал, кивнул:

— Да, трудно. Но если надо… Годиков сто-двести это займет, пожалуй.

Она отшатнулась:

— За исторически короткий, — поправил Олег.

Она умолкла, раздавленная, сразу ощутив пропасть между собой, для которой дожить до получки — немыслимо длинный срок, и этими людьми, чья организация живет историческими эпохами, а они живут ее задачами.

Он обхватил ее обеими руками, прижал к груди. Она затихла, сразу отдавшись редкому чувству, когда попадаешь в объятия действительно надежного мужчины, когда не надо выставлять шипы феминистки.

— Засыпаешь? Спи, не стесняйся. Беда в том, что мировая теория и практика пока не наработали опыта, как это сделать. Мировая система должна в количественном виде описывать биосферу, мировую систему, ресурсы каждой страны. Надо, чтобы взаимными обязательствами стран обеспечивалось равновесие человечества с биосферой. Не буду утомлять тебя скучными деталями, но, если хочешь, вот в этой директории весь мир: страны, население, загрязнение, потребления жратвы и нефти, прочее, прочее… Словом, численность населения должна быть стабилизирована и приведена в соответствии с возможностями планеты Земля.

— Как это?

Он помолчал, поинтересовался:

— Тебе в самом деле это хочется знать? Подумай, некоторые вещи надо предоставить специалистам. Даже правительства не желают знать про тайные операции своих спецслужб.

— Говори.

— Напросилась, — ответил он чужим голосом. — Понравится это большинству населения или нет, но из нынешних восьми миллиардов человек придется половину… изъять.

Она ахнула:

— Я ожидала нечто чудовищное, но… такое… до такой степени…

— Уже сейчас каждый четвертый, — сказал он мрачно, — дебил! На его содержание уходит четверть твоей зарплаты. Для идиотов строятся все новые лечебницы, стационары, все больше квалифицированных врачей и медсестер уходит в сферу их обслуживания, все больше медикаментов… Словом, контроль над рождаемостью будет поставлен очень жестко. В каждом родильном доме! Если ребенок рождается с дефектами, он объявляется мертворожденным, а женщина… если хочет иметь ребенка, пусть рожает снова и снова, пока не родит здорового. Это все-таки легче, чем потом всю жизнь ухаживать за уродом.

— Но это только четверть, — сказала она враждебно. — А как остальные? Будете отстреливать? Какие-то народы объявите неполноценными?

— Ты знаешь ответ, — сказал он, морщась. — Ладно, ты зевала… В самом деле пора спать!

— Черта с два, — отрезала она. — После такого… заснешь! Ты так и не сказал, что с остальными!

— Придется почистить общество и от сравнительно здоровых групп населения, — сказал он невозмутимо, — но с различными отклонениями в поведении… Секс-меньшинства, к примеру.

— Но почему?

— Если бы природа сотворила нас однополыми, — ответил он с насмешкой, — как улиток, к примеру… я бы слова не сказал! Но мы — двуполы. От двуполости и любовь, и радость. Остальное — болезнь. Больных — под нож.

— Еще кого?

— Всяких там убийц, рецидивистов, насильников…

— Сразу смертная казнь? — не поверила она. — Простите, а кто будет решать, кто достоин жить, а кто нет?

Он развел руками:

— Извечный российский вопрос… Как только хотят затормозить решение, а потом и вовсе утопить в дерьме, сразу же начинается: а кто будет решать, а где провести грань, чтобы не упала ни одна слезинка невинного ребенка!.. Да нет таких решений. Вон Сербию бомбили, много ли считались со слезинками невинных ребенков. Всегда есть процент допустимых потерь. Согласен, если убийц — к стенке, а неубийцам — пряник, то что с подростками, укравшими кошелек? Стрелять или не стрелять? Одно могу сказать точно: подростка, который после школы вместо изъятия кошельков ходит на балетные курсы, ни одна власть стрелять не будет.

Она смотрела недоверчиво. Мелькнула мысль, что это он так изощренно мстит за ее расспросы. Достала, вот и ответил. Как если бы на вопрос Как здоровье? взять кому-то и подробно рассказывать о всех проблемах со здоровьем. Или на Как дела? долго и скрупулезно, как идут дела…

Вот и врезал. Надо сказать, здорово врезал. У нее на полгода отпала страсть о чем-то спрашивать вообще.

Она наморщила носик:

— Не люблю балерунов. Мужчина должен быть чуточку зверем… Противно, когда от мужчины пахнет духами.

— Надо, чтоб крепким конским потом, — согласился он. — Так это ж я!

Он распахнул объятия, она с готовностью бросилась на эту могучую грудь, прильнула, скользнула под толстые руки, сразу чувствуя себя как в гнездышке, где защищенно, уютно и никто не укусит.

Стены колыхнулись, поплыли. Это он нес ее на руках, она чувствовала сильные уверенные шаги, прижималась к горячему телу, в голове была счастливая мысль, что никогда не будет такой дурой, чтобы еще раз спровоцировать его на умные разговоры о своей профессии или судьбах мира.

Глава 26

Она спала всегда чутко, на этот раз при всем ее блаженстве что-то встревожило. Долго прислушивалась, потом женский инстинкт заставил обнять крепче эту толстую горячую шею, а закинутую на него ногу сдвинула ниже, еще, ниже…

Ее маленькие розовые пальчики с педикюром чувствовали себя так, словно приближались к леднику. Наконец коснулась этого льда, еще не понимая, как все тело может быть горячим, а от колен и ниже обе ноги застыли, туда не поступает кровь, клетки начинают задыхаться без кислорода, вот-вот гангрена…

В ужасе она затормошила его обеими руками, затрясла так, что у него мотнулась голова. Он, наконец, поднял веки, зеленые глаза еще затуманены сном, затем огромный зрачок мигом сузился до крохотного отверстия, словно проколотого самым кончиком острой иголки.

— Что случилось?

Голос его был хриплым, а дыхание горячим, словно в груди работала плавильная печь.

— Твои ноги, — пролепетала она. — Олег!.. Что случилось?

Он тупо посмотрел на нее, еще не понимая, она видела по его глазам.

— Ноги?.. Да, у меня есть ноги… Даже две. А что?

— Но они же… — пропищала она… и осеклась.

Ее нога все еще лежала на его теле, и вот всей поверхностью бедра, затем голени и в конце концов кончиками пальцев она чувствовала, как по его телу пошла горячая волна, ударила в ноги, заполнила вены, пошла по капиллярам, и вот обе ноги такие же горячие, как все его тело! Она ощутила, что ее всю трясет.

— Что это было?

— Да так, — ответил он неохотно. — Можно сказать, йога… У всякого человека, когда спит, температура падает. Так отдыхаешь лучше, силы восстанавливаются быстрее. А упражнениями это можно еще больше, понимаешь?

— Понимаю, — ответила она, хотя ее всю трясло и ничего не понимала. — Но почему ты не предупредил? Ты стал как льдина!

Он пробормотал;

— Да я как-то не подумал. Забыл, понимаешь?

Она опустила голову ему на грудь, снова обхватила рукой за шею. Пусть думает, что поверила. Но у него голос дрогнул, для него самого эта… йога, оказалась неожиданностью.

Что с ним?

Юлия вынесла шезлонг на веранду, утреннее солнце уже нежно целует плечи. Загар ляжет ровный, ласкающий, светло-шоколадный, а если еще пару дней здесь понежиться, то и вовсе все ее тело станет как шоколадка. Воспоминания о грязных лапах этих сволочей, об их… даже простом прикосновении в самом деле потускнели и стали забываться. Она думала, что это останется с нею на всю жизнь, но это могло остаться бы только в ровной размеренной жизни инженера технадзора за компрессорами. Но не в ее, уже шпионской!

Она легонько засмеялась себе. В самом деле, стала считать себя шпионкой, хотя ее лишь как хвостик таскает за Олегом, пока тот не завершит какую-то операцию. Страшно подумать, что та завершится к концу недели… И что потом? Снова в свою стандартную квартиру, на свою крохотную зарплату? После того, как соприкоснулась с этой ужасной, отвратительной и такой… такой необыкновенной жизнью?

Солнечные лучи проникали в тело все глубже, сладкий жар растекался под кожей, просачивался, оставался там.

Она лежала, отдаваясь неге бездумно и безмятежно. Как хорошо просто быть… А что ее ждет завтра, пусть будет завтра. Она живет сегодня.

От моря дул легкий бриз. Она не знала, что это, только слышала выражение, но сейчас ее грудь жадно приподнималась, побольше захватывая свежего чистого воздуха с ароматом морской соли, а в мозгу стучало: Это и есть бриз, запомни… Когда сон закончится, будешь вспоминать в стандартной московской клетушке это море, этот дворец, эти сильные руки, этот необыкновенный мир…

Совсем рядом послышался голос Олега:

— Юля!.. Быстрее в дом!

В ручке шезлонга замигал зеленый огонек. Теперь она увидела, что ровный квадратик из пластика умело имплантирован в дерево, подобран под цвет, а сейчас он даже покраснел, как хамелеон при виде опасности.

— Что случилось? — спросила она, чувствуя себя глупо, когда обращается в пустоту.

— Сюда направляются вертолеты! — донесся голос Олега. — Быстрее!

Она вскочила, на пороге дома появилась полуголая фигура. Олег требовательно махал рукой, но сам из-под козырька здания не выходил. Она на бегу вспомнила, что он опасается наблюдения со спутников. Сейчас яркий солнечный день, с низкой орбиты можно рассмотреть заголовки в газетах…

— Что случилось?

Он грубо схватил за руку, Юлия промчалась с ним в холл. По экрану телевизора на этот раз шел, как ей показалось, приключенческий фильм: над голубыми волнами неслись мрачного вида вертолеты. Потом она с холодком сообразила, что это не фильм, что следящая система не только засекла приближение непрошеных гостей, но и передает изображение во всей резкости и четкости.

— Я их не звал, — сказал он сдавленным голосом. — Это незаконное вторжение.

— Что будем делать?

— Не звать же полицию, — огрызнулся он.

— А почему нет? — удивилась она. — Здесь Греция? Жаль, не Турция… Те бы сразу нарушителей на каторгу!

— Да, конечно…

Он смотрел с тоской, пятился. Юлия пугливо огляделась по сторонам.

— Может быть, — предположила она, — это местная полиция?.. Проверка паспортов, всякие формальности…

Из окна хорошо было видно, как огромный вертолет опустился в середину посадочного круга. Юлии показалось, что даже вцепился в нее хищными лапами, как стрекоза хватается когтистыми лапами за лист, чтобы не сдуло ветром, повел по сторонам огромными выпуклыми глазами лобового стекла.

На боках вместо дверей — темные проемы, оттуда выскакивали фигуры в темных, блестящих, словно намазанных жиром, комбинезонах. У всех в руках либо автоматы, либо гранатометы, на спинах рюкзаки, будто их отправили в Аравию или в Сибирь, куда не доберутся поставки запчастей и патронов. Последним выскочил высокий офицер, костюм у него обычный пятнистый, за плечами пусто, только на поясе кобура с пистолетом.

Олег хмуро смотрел на экран. Четыре вертолета, четыре группы спецназа, вооружены по последнему слову науки. Отборные ребята, ничего не скажешь. Прекрасный генетический материал, который истребляется в первую очередь, а там, за их спинами, сохраняется и раскармливается за счет хиреющего общества популяция уродов и дебилов, извращенцев, засоряющих породу гомо сапиенс…

— Уходим, — сказал он глухо. — Юлия, нам с ними не справиться.

Ее колотила дрожь. Разогретое на солнце тело пронизал космический холод, в сердце впились ледяные иглы. Это все те же безжалостные люди, которые…

Она задохнулась, прикусила губу. И хотя те ее насильники погибли в огне, но это такие же, это они — живые и вернувшиеся к жизни звери, лютые и безжалостные!

Олег тащил ее за руку в глубины дворца. Мимо мелькали стены комнат, покоев, залов, куда она так и не успела добраться, побывать, побалдеть, насладиться их роскошью и комфортом, ее каблучки стучали по паркету, тонули в толстых коврах, а роскошные двери все бежали навстречу, распахивались…

Пахнуло холодной сыростью. Они вбежали в подвал, настоящий дикий подвал, даже пещеру, грубо вырубленную из красного мрамора. Целые глыбы торчали из стен, только пол был сравнительно ровным.

В лицо ударил сильный запах вина. Одну из стен не видно из-за ряда бочек, огромных, дубовых, в днищах торчат медные краны. Олег забежал в угол, уперся в одну стену спиной, в другую руками. За спиной удобная выемка, уперся в выступ, мышцы напряглись, покраснели. Несколько мгновений ничего не происходило, затем с легким треском рубашка лопнула на спине. Глаза Юлии округлились. Мышцы вздувались тугие, побагровевшие…

Лопнула ткань на рукавах. В напряженной тишине слегка скрипнуло. На стыке стен появилась темная щель. Юлия поняла без слов, метнулась как мышь. Камни обдирали бока, она еще подумала, как проберется следом широкий Олег, но кое-как протиснулась, замерла в темноте, чувствуя, как в спину и в бока упираются холодные камни.

Олег вдвинулся следом, она слышала, как он все еще упирается в камни, затем надсадное дыхание перешло в стон, но щель сомкнулась.

В абсолютной темноте прямо в ухо шепнуло:

— Очень тихо… Иди за мной.

Его пальцы ухватили ее за руку. Двигались в темноте, под ногами чувствовался все тот же неровный камень. От стены несло холодом, словно они очутились в подземелье Перми, где даже летом холодно, воздух постепенно становился влажным, наконец стал совсем сырым.

Она потеряла счет поворотам. Внезапно вспыхнул свет. Она зажмурилась, хотя после солнечного света глаза еще не успели привыкнуть к темноте.

Они находились в узком подземном ходе, что все так же вел неуклонно вниз. Олег оглянулся, в глазах была горькая насмешка.

— Не в восторге?

— Ликую от счастья, — отрезала она. — В Москве ползали по всяким подземельям, здесь… Мог бы как-то и разнообразить!

Он оглянулся через плечо:

— Увы, природа экономична и целесообразна. Она ищет новые варианты, только если старые доказали нежизнеспособность.

Зануда, — подумала она. — Как школьный учитель. Буркнула в широкую спину:

— Так то природа.

— А мы и есть природа, — ответил он. — Другой нет.

Ход расширился, в слабом свете камни блестели свежими сколами. В розовой стене часто попадались красные и багровые прожилки, свет играл, переливался, ей чудилось, что идут в лабиринтах застывшего крема.

Дважды опускались по узким ступенькам, наконец уперлись в дверь. Открылась сразу при их приближении, Юлия едва не вывихнула шею, стараясь увидеть сенсорные датчики.

Помещение было вырублено в нежно-розовом камне. Не больше стандартной комнаты, стол, один стул, узкое ложе, зато на столе уже ставший привычным комп с плоским экраном, а прямо в стену врезан еще один экран — огромный, какие она видела только в телепередачах о совещаниях больших боссов.

Олег кивнул в неопределенном направлении, что могло означать стул, стол или его солдатскую кровать:

— Располагайся. Я сейчас.

Она не видела, чтобы он что-то включал, но большой экран вспыхнул, разбился на квадраты. В каждом бежали, ползли, карабкались темные человеческие фигурки, похожие на тюленей. Все в гидрокостюмах, в руках короткоствольные автоматы, но двое держали на плечах пугающего вида ракетные трубы. Если у всех обычные автоматы с подствольными гранатометами, то у этих в руках настоящие чудовища. Юлия с холодком ощутила, что такие пробьют лобовую броню любого танка, бронированную дверь банка или прошибут армированную стену.

— А сюда не доберутся?

— Не трусь, — заверил он, но она уловила в его строгом голосе сомнение. — Они знают прекрасно, что на этом островке нет и никогда не было подземелий.

Она в недоумении повела глазами по пещере:

— А это откуда?

— Я сам, — ответил он угрюмо. — Ручками, ручками.

— Киркой?

— Отбойным молотком, — огрызнулся он. — Уже после того, как купил весь островок. А до этого сделали полную карту, как экологическую, химическую, радиоактивную, так и на предмет пустот и каверн. Во всех документах этот остров — цельная скала, торчащая из моря. Где никогда не было разработок камня, никто не жил… А где бы ты предпочла прятаться? Пещеры — самое надежное. Они не подвержены изменениям веками… сотнями тысяч лет. А то и миллионами. Тот, кто… ну, принадлежит к нашему тайному ордену, должен позаботиться о тех, кому и через сто лет топтать землю, должен иметь такие норы, чтобы прятаться вовремя.

Она зябко передернула плечами. Через тысячу лет кто-то из этих масонов спустится в эту пещеру и будет перебирать компьютеры, как сейчас перебирает хомуты и супони в других тайных хранилищах?

— Все понятно, — обронил он глухо.

От экрана на его лицо падал мертвенный свет. Кожа стала землистого цвета, а все черты заострились. Пальцы торопливо выстукивали по клавишам, за спиной Юлии легонько скрипнуло.

Она в ужасе отпрянула. В двух шагах каменный пол зиял широкой трещиной, а та продолжала шириться. Олег оставил комп включенным, поднялся. Юлия опасливо заглянула в темный провал. Оттуда поднимался холодный воздух, почему-то почудился запах соленых волн. — Опускаемся, — сообщил Олег.

— Еще… глубже?

— Не сидеть же в прихожей, — ответил он, но она уловила в его ровном голосе нотки беспокойства. — Здесь даже поесть нечего.

Внизу вспыхнул свет. Юлия поняла, что начинают работать системы, которые включил Олег с этого компа. Снизу повеял ветерок, там сейчас явно проснулись агрегаты по очистки воздуха.

Олег наклонился над краем, внезапно прыгнул. Юлия вскрикнула, но он уже повис на руках, под ногами звякнуло. Голос донесся извиняющийся:

— Здесь простая лесенка. Я же не знал, что буду принимать такую гостью.

— Которая не умеет по лестнице?

Он уже спускался, лесенка здесь такая же простая железная, перекладины из круглых прутьев, похожих на жердочки для попугаев, она опускалась с одной на другую, стараясь не смотреть вниз.

Когда ступни зависли в воздухе, не в состоянии нащупать перекладину, она осмелилась повернуть голову. Это был громадный зал. Олег почти прыгнул за широкий стол, перед ним в стене экраны в два ряда, а ее ноги все еще глупо болтались в сантиметре от пола.

Глава 27

Руки еще дрожали после короткого спуска. От каменных стен веяло холодом, плечи то и дело передергивались как в цыганском танце. Зал хоть и необъятен, но потолок низкий, ощущение давящее, словно попала в могильный склеп.

Она часто дышала и ошеломленно оглядывалась по сторонам. Попала в зал по управлению космическими кораблями, что ли? По всей стене широкие экраны, не меньше двух десятков, а посреди огромный стол, Олег уже остервенело стучит по широкой клавиатуре, побольше, чем у компа, со множеством переключателей, табло и чего-то, что она назвала бы манометрами, хотя не знает, что такое манометры.

Экраны вспыхнули как один. Юлия со страхом узнала знакомые места во дворце, на других экранах проплывали такие апартаменты, что она едва не взвыла от зависти:

Даже не успела побывать!

Люди в черном скользили как тени, быстрые и неслышные. Все в облегающей одежде, что делает их похожими на тюленей, настороженные, с короткими автоматами в руках, бесшумно двигаются вдоль стен, надолго замирают, вслушиваются, потом мгновенно выбивают дверь, треск, грохот, вваливаются кубарем, всей толпой, наставляют во все стороны автоматы, затем опять разбегаются как мыши вдоль стен, ни у одного не хватает отваги пробежать через середину комнаты, скапливаются толпами у следующих дверей…

Она не отрывала взгляда, душа трепещет, да и Олег смотрит неотрывно, хотя там повторяется все снова и снова перед каждой дверью.

— Это… интерграторщики? — спросила она шепотом.

— Просто коммандос, — ответил он хмуро. — Просто люди, которые выполняют приказы.

Она посмотрела на его хмурое лицо, на экраны, снова взглянула в его зеленые глаза.

— Потому ты их не трогаешь?

— Я? — удивился он. — А как я их могу?

— Не поверю, — отрезала она, — что ты, такой предусмотрительный, да не… Они ж наверняка топчут твои мины! Но ты не жмешь на тайную кнопку, не подаешь сигнал… А я бы не сказала, что ты вдруг такой добрый.

— Нецелесообразно, — ответил он. — Что толку?..

Она взвилась:

— Нецелесообразно? Слова какие знаешь! Да я у подруги чашку разбила нечаянно, так она меня поедом ела месяц! А в тот день чуть не убила!

— Так то чашка, — обронил он хмуро, не поворачиваясь. — Наверное, дорогая.

— А твой дворец?

Он отмахнулся:

— Одним больше, одним меньше…

— Ты… у тебя есть еще?

— Типовухи, — буркнул он. — Ничего интересного. Везде стандартный набор, ничего оригинального. Понимаешь, я не умею устраиваться. Да мне как-то и по фигу удобства…

Он морщился, глаза были испуганные, а голос даже вздрагивал. Она ощутила, что за его небрежными фразами прячется настоящее отчаяние. Настоящий мужчина не должен показывать женщине слабость, это она вольна сесть и разреветься, а мужчина, будь он даже впятеро слабее женщины, должен выпятить челюсть и держаться, оберегать слабый пол… который не такой уж и слабый, если честно.

— Он все предусмотрел, — прошептал он. — Он предусмотрел все…

— И что теперь? — спросила она испуганно. — Что теперь?

— Мы в ловушке.

— За нами следили?

— Даже не знаю. Странно, слишком быстро узнали, где мы.

Она предположила:

— А если они заранее знали, но дали нам уйти подальше? Все-таки в городе затевать перестрелку — это не то, что сейчас…

Он покосился в ее сторону с недоверием:

— Откуда они могли знать?.. Нет, это явно улучшенная система слежки. Каждый день появляются новинки, за всем не уследишь. Черт!.. Этот мир нов, каждый день свершается нечто, чего я не знаю… и чего не предусмотрел!.. Но до Яфета мне не добраться. А сеть вокруг нас будет стягиваться все туже, пока не… Ни один сверхчеловек не в состоянии бороться с могучей организацией. На нее работают не только тысячи людей, их не перебить, но лаборатории, институты, правительственные учреждения. Понимаешь, достаточно одного движения мизинца Яфета, чтобы за мной начали охотиться все секретные службы мира! Не одна ЦРУ или ФСБ, а даже службы каких-нибудь карликовых стран… с их приборами слежения, раннего оповещения, спутникового наблюдения, вертолетами, самолетами, группами коммандос!.. Снайперы будут стрелять по мне с крыш, а тяжелые грузовики караулить на каждом перекрестке, чтобы…

— И ты… ничего не можешь?

— Все, что я могу, он знает тоже, — ответил он упавшим голосом. — А кто знает…

— Кто предупрежден, тот вооружен, — закончила она, вспомнив чью-то мудрость. — Олег, ты не из тех, кто захочет отсидеться в подземелье. Хотя, как я понимаю, даже здесь нас найдут достаточно быстро. Верно?

— Даже быстрее, чем ты думаешь, — ответил он со вздохом. — Даже быстрее…

Он повернулся к экранам, внимательно смотрел за передвижениями коммандос. Часть поднялась на верхние этажи, другие компактными группами передвигались по первому этажу. Все действовали умело, слаженно, ничего не перевернули, не разбили ни единой чашки, но не было шкафа, куда бы не заглянули, и ящика, который бы не открыли.

— Что делать? — спросила она. Ее плечи тряслись, она знала, что выглядит жалко, но сейчас было все равно. — Они доберутся и сюда?

— Нет, — ответил он. — Я предусмотрел.

— Но у них аппаратура, ты посмотри!

— Это миноискатели.

— А вход не найдут?

— У меня там микронные допуски, — сообщил он.

Его глаза медленно темнели. Юлия услышала сдавленный вздох. Рука его медленно потянулась к кнопке, что отличалась не только по цвету, но сверху ее предохранял прозрачный колпачок.

— Это что? — спросила Юлия шепотом.

Олег молча поддел колпачок пальцем. Звонко щелкнуло, крышечка откинулась, а палец Олега тут же коснулся кнопки. Юлия быстро перевела взгляд на экраны. Десантники быстро и красиво перемещались вдоль стен, словно позировали перед президентом, затем экраны вспыхнули и погасли все разом.

Юлия несколько мгновений смотрела на экраны. Везде чернота.

— Я не поверю, что там короткое замыкание, — сказала она тихо. — Ты все-таки заминировал дворец?

— А ты как думала?

— Но их там много, — сказала она предостерегающе. — Не только в доме, но у бассейна, кто-то шарит в саду…

— Взорвалась даже вертолетная площадка, — сказал он угрюмо. — Взрывчатка была даже в стенах, никаким миноискателем не найти… Ладно, ты посиди пока тихо, ладно? Или попробуй заняться чем-нибудь. Мне нужно переговорить с некоторыми людьми.

Она отодвинулась, сердце ее колотилось бешено, спросила севшим голосом:

— Ты в самом деле убил их всех?..

— Надеюсь.

— Тебе… не жаль такого сказочного дворца?

Он покачал головой:

— Я же говорил, типовуха. Одним больше, одним меньше… Сейчас там нагромождение камней… даже не нагромождение, а перемешанная и перепаханная земля. Ни одного камешка крупнее ногтя. От их бронежилетов отыщут только чешуйки! Но все равно, хоть это и тайная операция, но за ними явятся другие… а затем заинтересуется и местная полиция, что это, мол, за странные морские маневры, о которых их не предупредили.

Она прямо посмотрела ему в глаза:

— Олег, ты очень многое недоговариваешь. Возможно, подошел наш смертный час. Почему бы тебе не рассказать мне все?

Зеленые глаза замерцали, в глубине блеснули странные искорки. Она молчала, смотрела ему прямо в лицо. Даже красиво очерченные губы поджала, взгляд не отводила.

— Понятно, — сказал Олег. — Там хоть шортики перемерила, а здесь заняться нечем?

— Нет, — отрезала она сердито. — И шортики не успела!.. Это же какое надо иметь нахальство… Олег, кто бы ты ни был, теперь я полностью на твоей стороне. Я никогда не прощу людей, которые мешают женщинам примерять красивые вещи! Расскажи все. Я слушала эти странные намеки про Совет Тайных, но ни разу ты не сказал про ЦРУ, НКВД, Сюрте…

Голос ее дрогнул. Олег видел, сколько сил она тратит, чтобы не завизжать.

— Если начну рассказывать все, — сказал он рассудительно, — то состаришься… э-э… несмотря на твои шестнадцать лет… Ты меня уже успела охамить занудой, а сколько раз так меня несправедливо обзывали мои друзья и знакомые! Давай-ка я сокращу свой рассказ до разумных пределов…

Она видела, с какой грацией бегемота он сделал комплимент в адрес ее молодости, но пока это его единственный недостаток. Впрочем, для феминистки неумение мужчины говорить женщинам оскорбительные комплименты, а они все оскорбительны, вовсе не порок.

— Из-за чего все эти убийства? — спросила она. — Из-за чего война?

Она не надеялась, что он ответит, все тайные службы потому и тайные, что у них даже левая рука не знает, что, делает правая, они друг за другом охотятся и убивают, судя по фильмам, не подозревая, кто есть кто, и уж ей, посторонней, конечно же не скажет…

— О, — сказал он с усмешкой, — это очень серьезно. Ты, в самом деле, хочешь это знать?

— Хочу, — ответила она.

И похолодела. Кто много знает, того убивают. Не подписала ли она себе смертный приговор? Лучше остановить его, пока не поздно…

— Понимаешь, — сказал он небрежным голосом, слов-о рассказывал о способах кормления рыбок в аквариуме, — в мире борются две силы…

— Света и Тьмы? — спросила она саркастически. — Извини, не удержалась.

— Света и Света, если хочешь такое определение, — ответил он невозмутимо. — Но… с разной длиной волн. Тебе рассказать о волновой теории света? На земле существует Совет Тайных, который определяет развитие человечества. Подталкивает, корректирует, иногда притормаживает, заранее старается погасить серьезные конфликты… или же — разжечь, если это необходимо для выздоровления человечества…

Из ее груди вырвался облегченный вздох. Нет, за это убивать не станут. Она сама не пикнет, кто в ее годы рвется в психушку?

— Я не думала, — сказала она язвительно, — что геополитики гоняются друг за другом с пистолетами! Скоро и астрономы начнут убивать друг друга?.. И математики?..

— Начнут, начнут, — успокоил он. — Ты же видишь, все начали.

— Но в чем же… в чем твои расхождения с остальными Тайными… геополитиками?

— Это трудно объяснить… — проговорил он серьезно, без всякой сумасшедшести. — Понимаешь, мы снова строим Вавилонскую башню. Ну, в современном понимании. То есть стремимся возвыситься настолько, что… да-да, добраться до самых что ни есть вершин, до самого бога. Но я единственный… если не считать временами сочувствующих, временами поддерживающих и временами примыкающих… я единственный — националист.

Она отшатнулась:

— Это же ужасно!

Он поморщился:

— Я ж говорил, трудно объяснить… а мои термины лишь косвенно совпадают с принятыми среди… гм… людей. Национализм — это повышенное требование к своей нации. Своему народу. Ревнивое соблюдение, чтобы и он внес свою долю… или лепту, или пай в общую копилку. Ну, куда складываются все достижения человечества. Это, как я понимаю, традиционный национализм.

— А твой?

Он вздохнул:

— Не знаю, как бы это объяснить на пальцах. Представь марафонскую дистанцию, на которую вышли бегуны. А на финише — главный приз. Ну, к примеру, бочка с живой водой. Кто бы ни достиг ее первым, но воды хватит на всех. Не только каждый из бегунов станет бессмертным, молодым и красивым, но и каждый живущий на Земле. Все человечество! Надо лишь, чтобы хоть кто-то уложился в три часа от старта до финиша. Это не много, ведь рекорд, скажем, равняется двум часам. А тут целый час в запасе! Улавливаешь?

— Еще нет, — призналась она честно. — Что за странное соревнование, когда приз получат все равно все! Да еще и зрители на трибунах?

— Для небыстрых разумом Невтонов объясняю… Интеграторщики хотят слить все народы воедино, чтобы все люди жили одним народом. У их бегуна, говоря образно, мускулов будет побольше, чем у любого атлета, марафонскую дистанцию он способен одолеть за часок. А то и быстрее… Националисты же хотят выставить на старте бегунов как можно больше. Правда, они будут послабее, и часть из них не уложится даже до половины назначенного часа…

Она воскликнула:

— Так в чем же дело? Пусть останется только один, зато самый быстрый и сильный!

— А если подвернет на дистанции ногу? — спросил Олег жестко. — А если у него сведет желудок? Или что-то еще похуже? Не рискованно ли доверять судьбу всего мира, человечества… одному бегуну? Или одному народу? А в жизни намного больше препятствий, чем на беговой дорожке. Зато, если хоть один из сотен бегущих достигнет заветной бочки — будут спасены все.

Ее глаза стали испуганными:

— Ой, ну, конечно же! Конечно, лучше быть… националистами. В твоем понимании.

Олег покачал головой:

— О, если бы все было так очевидно. Все дело в том, что мы не знаем… ни националисты, ни космополиты сколько времени отпущено на дистанцию. А его в обрез… Это пусть обыватели представляют через миллион лет Землю в цветущем саду, где поют птицы. А мы знаем, что нефти хватит едва ли на пятьдесят лет, озоновый слой истончится за сотню, а могучая комета, та самая, что вызвала всемирный потоп, а еще раньше — гибель динозавров, может появиться из космоса в любой год… Это не говоря уже о том, что новые болезни вроде СПИДа будут вылупляться быстрее, чем комары на болоте. И не говоря о сотнях других опасностях, каждая из которых способна оборвать нить жизни рода людского начисто.

— И кто же прав… в этом споре?

Олег грустно улыбнулся:

— Никакая война так долго не длилась бы, а то и вовсе не возникала бы, если бы правда была только на одной стороне. Но я считаю правым себя. И буду сражаться за свою правду.

Он сказал это гак просто, что Юлия с холодком поняла: он будет сражаться и убивать так же просто, как богомол убивает насекомых: холодно, спокойно, без эмоций.

— Совет Тайных, — проговорила она. — Что-то настолько таинственное, что… Понимаешь, я всегда верила в оккультные науки, эзотерику, ясновидение и всякие чудеса, что подвластны древним мудрецам, но верила… как современный человек! То есть где-то все это существует… или существовало, но покажи все это мне наяву, сейчас, тут же начну искать, как удалось проделать такой фокус. Но, с твоими Тайными получается, что они существуют, что они доныне управляют миром, цивилизацией, направляют народы… так? Или что-то еще?

— Не пожалеешь? — спросил Олег. — Эх, женщина… Не лучше бы тебе не знать такие ужасы…

— Рассказывай! — потребовала она.

— Ладно, — сказал он, сдаваясь. — Но договоримся, воспринимай это как сказку. Или легенду. Ведь правда весьма отличается от представлений о ней. Те самые рыцари, которые такие красивые и благородные в кино, в жизни же, убив врага, вспарывали ему живот и пожирали еще живую печень. Они убивали всех женщин легче сорока пяти килограммов, ибо было доказано, что метла поднимает не больше сорока пяти кэгэ, по всей Европе эти рыцари убивали зеленоглазых женщин, ибо зеленоглазые — ведьмы по рождению, а также убивали всех красивых женщин, ибо телесная красота — от дьявола. Ну, а уезжая на войну, рыцари надевали женщинам пояс верности…

— Это я слышала, — перебила она, — ты мне лапшу на уши не вешай! О себе говори.

— Гм… прости. В подобное очень давнее время и появился Совет Тайных. Мир был другим, обычаи были другими. Совет Тайных тоже двигался на ощупь, пробовал в отдельных странах то возводить на престол доброго короля, то отдавать всю власть в руки жрецов… то пробовал варианты демократии… ну, той демократии, типа эллинской, когда все люди равны, все имеют избирательное право, никто никого не ущемляет в правах, и даже у самого бедного гражданина не меньше двух рабов. Пробовали варианты полигамии, полиандрии, даже эйнастии… нет, эйнастию не Совет придумал, это… гм… ну ладно, об этом в другой раз. Пару раз даже… ладно, это тоже пропустим. Словом, пришли к выводу, что наименее кровавым является вариант со всеобщим голосованием без разбиения на кланы, касты и привилегии, то есть нынешний вариант демократии, но в то же время всячески поддерживали последние королевства в Европе, султанат в Брунее, несколько полиандровых племен в Индии, полигамии в Африке…

У нее вырвалось:

— Зачем?

— На всякий случай, — ответил он сердито. — Ацтеки, которые ежегодно убивали своего царя и выбирали нового, искренне считали, что их вариант правления не только лучший, но вообще единственный. Но наш Совет видел не только ацтеков… Кто знает, не рухнет ли нынешний вариант демократии глупо и страшно? Не заведет ли демократия свои народы в тупик? На этот случай надо иметь и другие варианты…

Он говорил все медленнее, глаза уставились в одну точку. Голос стал монотонным, жил отдельно, а мозг ушел в решение каких-то сложных задач. Она вздохнула и опустила голову на эти массивные римские латы, что настолько прикидываются простой грудью, что для убедительности даже поросли рыжими волосами… вот щекочут в носу, а под ухом негромко и успокаивающе качает горячую кровь могучая сердечная мышца.

— Поспи, — шепнул он над ухом. — Ты вымоталась, на тебя смотреть страшно! Кожа да кости. Смерть выглядит краше. Засни хоть на часок, а я пока посторожу…

Однако ощутила, что большие руки, словно отцовские, укладывают ее на довольно удобное ложе. Уже сквозь сон ощутила, как укрывают одеялом, заботливо подтыкают с боков, чтобы не дуло. Попробовала улыбнуться благодарно, так и заснула с улыбкой.

Вынырнула из забытия не скоро, но во всем теле была еще такая усталость, что лишь приоткрыла один глаз. Олег в той же позе за столом, на экранах перед ним мелькают комнаты, ангары, военная техника. Юлия провалилась в сон, но спала беспокойно, просыпалась, и всякий раз, когда открывала глаза, на экранах по-прежнему в ускоренном ритме мелькали фигурки, слышались тонкие буратиновские голоса.

Однажды очнулась, на экране уже все двигалось в обычном ритме, голоса доносились грубые, по-военному отрывистые, четкие. Она приподнялась на локте, из-за плеча Олега виднелось овальное помещение, прошел человек в комбинезоне, исчез за краем экрана.

Потом все помчалось обратно в ускоренном темпе, пальцы Олега коснулись клавиш, изображение на миг застыло. Юлия успела увидеть двух офицеров на ступеньках широкой лестницы. Пред ними навытяжку стоят не меньше двух десятков таких же собранных, рослых, словно отлитых в одной форме людей в десантном камуфляже.

Она рассмотрела лицо первого: удлиненное, с твердыми чертами, высокий лоб и горящие глаза, сомкнутые губы. Слегка седеющие волосы, но лицо сильное, моложавое. На погонах — генеральские звезды. За его спиной стоял, похожий на облагороженного вышибалу, массивный гигант с непонятными для Юлии знаками различия. Правую щеку пересекал страшный шрам, крохотные глаза прятались в узких щелях между тяжелыми надбровными дугами и такими же тяжелыми скулами, нос сломан зверски, подбородок в мелких шрамах, словно иссечен осколками.

Генерал вскинул руку, голос его прогремел как фанфары:

— Приказ по группам первого броска!.. Сегодня в восемнадцать тридцать собрать всех младших офицеров в большом ангаре. Поступит важный приказ, которого все мы ждем. Будет указан час выступления.

Один из офицеров поднял руку, как на школьном уроке:

— День выступления уже высчитали: признаков много. Но нам запрещается покидать даже свои помещения. А это такие казематы…

Генерал засмеялся:

— Если это единственное, что вам мешает жить, то это скоро кончится. В вашем распоряжении будет не только вся Москва, но и весь мир! Мир без границ, без таможен, без нелепых формальностей, без необходимости иметь кучу документов… Это вы сделаете его таким!

Изображение разрослось на весь экран. Плечи Олега поднялись и опустились. Юлия услышала тяжелый вздох. Она неслышно поднялась, ее босые ноги скользнули неслышно, но Олег не вздрогнул, когда она сзади обхватила его за шею.

— Кто это?

— Кропоткин, — ответил он, не поворачиваясь.

Изображение дернулось, понеслось в обратную сторону, словно при скоростной перемотке пленки. Похоже, — подумала она смятенно, — он все-таки как-то сканирует изображение даже на такой скорости. Иначе сразу бы ткнул в нужное место, это же на харде, не на пленке…

— Ага, — сказала она. Навалилась мягкой грудью, пощекотала губами. — Кропоткин… Тот самый Кропоткин, понятно… А кто такой Кропоткин?

Не поворачиваясь, он цапнул ее за подол платья. Она пошатнулась, розовые камни слились в цветную полосу, она не заметила, как очутилась у него на коленях. Спина ее уперлась в край стола, загораживая экран.

— Ты, в самом деле, хочешь знать?

— Разве я не с тобой?

Он погладил ее по спине. Она не видела его лица, но сердце сжало, словно холодной ладонью. От него впервые веяло такой тревогой, даже страхом.

— Правая рука Яфета, — обронил он нехотя. — Самый преданный сторонник. Самый главный исполнитель.

Глава 28

— Скажи еще, — попросила она.

— О чем?.. А-а, у тебя большие выразительные глаза… еще у тебя большие ухи… тьфу, я хотел сказать — уши…

Она засмеялась:

— Тебе повезло, я — феминистка, помнишь? Меня оскорбляют даже более умелые комплименты. Все-таки расскажи о своей работе. Я до сих пор так и не поняла, то ли ты простой исполнитель — вон как бегаешь и стреляешь!.. то ли почти генерал — кредитки в бумажнике не помещаются! Однако чем вы занимаетесь, для чего? Если вы не работаете на государство, то на кого… на мафию? Да, я поняла — на Семерых Тайных. Но если серьезно, Семеро Тайных

— это международная мафия?

Он фыркнул:

— У тебя такой бедный набор?

— А что еще? Ах да, еще есть террористы!

— Не только, — ответил он. — Есть масса организаций, которые мечтают перестроить мир. Конечно, к лучшему. Политические, религиозные… всякие!.. Они тоже — транснациональные. Для них нет государств, нет наций. Есть только люди, которые придерживаются тех или иных взглядов.

— Но все же…

Его зеленые глаза чуть потускнели.

— Лапушка, ты думаешь, мне самому не насточертело, что меня зовут занудой?.. Иногда хочется быть таким же лихим парнем, как… ну, ты знаешь таких по кинобоевикам. Бывало, даже попробуешь, но через пару дней уже тошнит, будто попал в тело тупого лесного кабана. Лучше уж занудой… Люблю до всего докапываться. Досконально. Я могу, конечно, рассказать тебе про нравственный императив Семи Тайных или о своем лично, но, боюсь, мне придется потом тебя долго уверять, что я тебя все еще люблю…

Она вскинула брови:

— А это при чем?

— Как раз ни при чем, — ответил он убитым голосом. — Но когда тебе станет непонятно, ты сразу же…

— Валяй, — разрешила она решительно.

— Все века, — сказал он, — да что там века, все тысячелетия! — всегда-всегда, начиная от первых проблесков разума… человек ставил волю свою над желаниями тела, плоти. Дикарь смеялся и пел, когда его пытали другие дикари, воин отважно встречал смерть, Сцевола сжег свою руку, христианские аскеты показывали рекорды власти духа над плотью, как и йоги, хоть каждый из них по-своему… Но вот пришло гибельное для цивилизации… и для развития человеческого рода вообще!.. учение… хотя учением это не назовешь, это торжество простолюдина, торжество худшего в человеке, торжество плоти над духом…

— Что именно?

— Что? Да то, что пришло из-за океана и победно заливает тьмой все континенты. Что плотские радости сильнее духовных, к тому же удовлетворить проще, что все мы — от обезьян, а значит, все еще обезьяны, так что не надо стыдиться животных привычек и желаний, ибо все, что естественно, не позорно, но даже то, что неестественно, но относится к радостям плоти, как гомосексуализм или прочие половые перверсии, это тоже радости помощнее, чем любые духовные… Словом, это духовное растление вида человеческого надо остановить…

Она догадалась:

— А, ты из этих… антиамериканцев?

Он снисходительно улыбнулся:

— Лапочка, этот термин только для тебя что-то значит. Как и названия стран или народов. Для меня племена, нации, народы и народности — лишь части вида гомо сапиенс. Какие-то на взлете, какие-то регрессируют… Ты не будешь отрицать, что в процессе эволюции погибло народов и государств гораздо больше, чем сейчас на планете? Ну, где могущественная Ассирия, государство Аттилы, Чингисхана, где скифы, майя, шумеры, эллины?.. Но для тебя, живущей сегодняшним выпуском новостей по ящику, мир кажется неизменным!.. Лапочка, в целях развития вида… да что там развития!.. чтобы не дать погибнуть, придется совершить эту маленькую хирургическую операцию… гм… если терапия окажется бессильной.

Она воскликнула:

— Я не понимаю твоих слов! Ты говоришь ужасные вещи!

— Для сохранения вида людей, — ответил он, — никакие меры не ужасны. Ни клизмы, ни рвотное, ни даже хирургический скальпель. Даже пила.

Она помолчала, словно переваривая сказанное, а когда подняла голову, в ее прекрасных карих глазах была обида.

— А ты меня что… уже не любишь?

Экран пошел полосами, заволокло лиловым туманом. Очень медленно проявилось странное помещение, сплошь заполненное электроникой. Что-то двигалось, позвякивало, раздражающе мигал свет, и тогда с экрана по глазам била вспышка.

Морщась, Олег сделал ряд переключений. Свет погас, затем вспыхнул ровный, рассеянный. Из глубины помещения показалась фигура. Юлия с трепетом всматривалась в приближающегося человека. Судя по голосу Олега, он вызывал кого-то из главных. Может быть, даже из состава самого Совета? Тогда он не рядовой, еще как не рядовой исполнитель! И даже не из среднего звена…

С экрана взглянуло очень худое лицо. Глаза запали так глубоко, что Юлия видела только сердитый блеск, скулы натянули кожу до треска, вот-вот прорвут, нос как у покойника, глубокие впадины на висках, губы настолько тонкие, что зубы пропечатываются через кожу.

— Приветствую тебя, высокочтимый Ганзард, — сказал Олег. — Я думаю, ты уже все знаешь о плане Яфета…

Человек несколько мгновений всматривался в Олега. Кивнул, голос раздался скрипучий, словно Ганзард не говорил, а молол кофе на ручной мельнице.

—Да.

— И что думаешь о нем ты?

Голос прозвучал так же скрипуче, однако Юлия уловила в нем словно бы извиняющиеся нотки:

— Яфет заторопился, потому что по планете пошел СПИД-2.

— Меня интересует твое отношение к проекту Башня-2.

Ганзард сказал торопливо:

— Ты знаешь меня, Олег. Я понимаю твою позицию и… уважаю. Она мудрая и взвешенная. Но сейчас надо спешить! Я не вижу выхода, как можно ухитриться и сохранить Разность, и резко ускорить прогресс… Яфет предложил для этого всего лишь слить все народы воедино. Таким образом исчезнут армии, вообще исчезнет военное производство. Сотни тысяч людей… да какие сотни тысяч!.. миллионы из производства танков и прочей гадости перейдут на производство тракторов. А ученые, изобретающие новый смертоносный вирус для уничтожения врага, будут придумывать лекарства. А десятки миллионов здоровых молодых парней, что сейчас готовятся убивать друг друга, плечом к плечу начнут строить… Олег, строить!

Он говорил часто и торопливо, будто поставил все на шифт, но фразы выходили путаные, рваные, будто нечаянно задевал бэкспэйс, а то и вовсе табился, снова возвращался, забывая, с какого места потерялся, краснел и говорил все напряженнее, словно домохозяйка с трибуны Мавзолея.

Олег спросил горько:

— Значит, монокультура?

— Олег, это неизбежно.

— Может быть, — сказал Олег медленно, — хотя и здесь есть варианты… Но в любом случае сейчас монокультура, даже самая идеальная из существующих на планете, опасна…

— Олег, подумай о ее преимуществах!

— Я страшусь монокультуры, — ответил Олег честно. — Хотя бы потому, что еще ни одна культура не оказалась… идеальной. А эта, которая грозит поглотить все человечество, уже сейчас далеко не самая лучшая. Я не виню народ, который ее создал. Он вообще никакой не знал! Простые люди, крестьяне и рабочие, в поисках лучшей доли приехали на новые земли. Своим трудом освоили дикие земли, отбились от индейцев, выкорчевали леса, развели скот, стали распахивать нетронутые плугом земли… О какой там высокой духовности речь, когда нужно было просто выжить? И когда эти люди, создав свое образование, стали сами писать книги, музыку, снимать кино, то это и создавалось простыми людьми для простых людей! Это дворянин мог красиво застрелиться, предпочитая смерть позорному плену, а девиз этих простых людей: Не будь героем! Помню, еще в Первую мировую русские офицеры… как и немецкие и английские, стеснялись кланяться пулям, во весь рост обозревали укрепления врага, а в атаку ходили шагом, не пригибаясь… Да что там в Первую, даже во Вторую мировую советские офицеры все еще не пригибались под пулями, а в случае неудачи нередко стрелялись, как бы кровью своей смывая позор со своего имени. Это русские, немцы, англичане снабжали своих разведчиков ампулой с цианистым ядом. Само собой разумелось, что разведчик должен покончить с собой, чтобы не выдать ничего врагу. А эти же в страхе, что на Лубянке или в гестапо им погрозят пальчиком, давали своим агентам разрешение выдавать всех и все, подписывать любые бумаги, ползать по дерьму и целовать врага в зад, только бы выжить… Наследие народа, так и не успевшего создать ни русского дворянства с его кодексом чести, ни немецкого баронства, ни английского сэрства!

— Это всего лишь объяснение, — прервал Ганзард, морщась, — с которым мы в целом согласны. А вот с выводами, уверен, согласятся не все…

Олег развел руками:

— Вывод прост: простой народ хорош для короткого забега. А для дальнего… Я — против, чтобы этот образ жизни подминал те государства, где в ходу все еще понятие чести, гордости, достоинства. При этой культуре человек живет как мыслящее животное, чей интеллект поставлен полностью на службу простейшим потребностям организма этого животного. Вкусно есть, сладко спать, не рисковать, сделать всех женщин как можно доступнее, жить с минимальными усилиями.

— Разве это не желания каждого человека?

Олег вскинул руки:

— Конечно! И даже наши. Я тоже хочу вкусно есть, сладко спать, не рисковать… Даже то, что сейчас каждой можно прямо на улице задрать юбку… или спустить джинсы, нравится! Не то, что в старину, когда пока уговоришь… А чтоб затащить на сеновал — семь потов прольешь, а потом отбиваешься от ее требований немедля жениться… Но все же я встаю с постели, хотя хочется поспать, выхожу в дождь и снег, иду на риск, хотя мне терять больше… Прогресс продлится только до тех пор, пока на науку будет отпускаться денег больше, чем на увеселения. А сейчас только на косметику тратится в десятки раз больше, чем на исследования космоса! На модельеров — в четыре раза больше, чем на биологию. Для производства духов строятся гигантские заводы с дорогим оборудованием, о котором мечтают сотни хиреющих научно-исследовательских институтов. Люди, производящие губную помаду, получают денег в сотни раз больше, чем крупные ученые, делающие открытия в области металлургии, химии, электроники!

Ганзард сказал невесело:

— Я тоже страшусь унитарности. Тот образ жизни — худшее, что можно придумать. Это само скотство, но не простое скотство… мы все скоты, но мы это как-то давим в себе, выпускаем скота изредка, а вот эти… не имея за плечами европейской или восточной культуры, народ фермеров и охотников, для которых важнее всего набить вечно голодное брюхо, они сразу же начали служить брюху. Крохотные вкрапления религиозных сект, вроде мормонов или старообрядцев, что могли бы внести лепту духовности… не успели, быстро растворившись, как куски сахара в горячей воде. И этот образ жизни побеждает…

— Значит…

— Ничего это не значит, — ответил Ганзард грустно. — Они служат брюху, но это такой мощный стимул!.. Они тратят на косметику столько денег, что на космос остаются капли, но этих капель больше, чем выделяют другие страны из тощего кошелька. Эти сволочи в погоне за наживой скорее построят космические корабли и города на других планетах, чем, скажем, арабы или русские в погоне за знаниями. А человечеству крайне нужны эти станции, ибо лишь немногие из людей знают о страшной угрозе от комет, катаклизмов, истощения, перегрева… Нам бы только запустить космические корабли, построить города на других планетах! А там можно развивать культуры и повыше классом…

Олег побледнел:

— Я так надеялся на твой голос… Ты против?

— Прости, Олег.

Он сидел, уронив голову прямо на клавиатуру. По экрану бежала строка из одной-единственной буквы. Юлия погладила по рыжей голове, волосы под кончиками пальцев топорщились, как медная проволока.

— Мерзавец, — сказала она с чувством.

Он спросил тупо, не поднимая головы:

— Почему?

— Он в чем-то отказался тебе помочь? — спросила она. — Значит, мерзавец. Все, кто против, гады! Убивать их, без замены штрафом. Этот твой Ганзард… у него на роже написано, что гад последний. А то и распоследний!

— Хорошо бы, — ответил он тоскливо.

— Что хорошего?

— Чтоб оказался гадом… Это было б здорово: я на стороне Добра и справедливости, а на той стороне баррикады — одни гады проклятые, идиоты, бездари, свинтусы, мерзавцы. Увы… я уже говорил, если бы правда была только на одной стороне, то никакие войны не велись бы так долго. А то и вовсе не начинались бы… Так и здесь. Мы все, я говорю об Организации, работаем наперегонки со временем. Человечество на Земле под угрозой. Нет, не от ядерных войн, как думает простой человечек… Впрочем, я уже говорил. Прости, в голове будто кости долбят в три смены.

— У тебя хотя бы аспирин есть?

— К черту аспирин. Меня больше донимают озоновая дыра… или истончения атмосферы! Вот эту боль никаким аспирином… Земля постепенно лишается атмосферы и однажды станет похожей на Луну. Или сначала — на Марс. А столкновение с большой кометой? Пока что такие столкновения лишь вели к переворотам, что шли роду людскому на пользу. Первое… или не первое, но первое заметное — вызвало жизнь на Земле, второе — истребило динозавров, третье помогло возвыситься человеку над тварями… А сколько было таких, что либо вызывали всемирные потопы, оставляли кратер, но не уничтожали жизнь целиком? Но так везти будет не вечно. Где-то уже несется комета или астероид, который уничтожит человечество…

— И как вы можете спастись?

— Все мы ищем. Из-за этого и деремся. А не из-за власти или денег, как ты думаешь… и как живут все политики, все президенты и все рвущиеся в президенты! Но одни из Организации ищут спасение в расселении среди звезд, другие — в овладении энергиями, чтобы защитить Землю, а астероиды либо уничтожать на подходе, либо отводить в стороны… Есть и те, кто ищут другие измерения, способы жить в пространстве… Я просто не верю, кто кому-то вот так сразу удастся найти удачное решение, но искать надо!.. К тому же бывает, что как раз в самом нелепом направлении и лежит верный путь!

Он умолк, он вслушивался в звенящую тишину. Юлия всмотрелась в его застывшее лицо с закрытыми глазами, ощутила острую жалость. Слишком большую ношу взвалил на плечи… Во все века таких людей считали придурками. Нормальные люди как раз и рвутся к власти… хоть в пещерное время, хоть сейчас, чтобы больше денег, женщин, а не затем, чтобы улучшать и перестраивать мир. И все-таки эти придурки, судя по всему, сумели вытянуть род людской из пещер в нынешнюю компьютерность! Но дальше… не обломится ли?

Ей показалось, что он медитирует, хотя Юлия уже знала, как он пренебрежительно отзывается о всех древних премудростях, знаниях и искусствах. Затем лицо порозовело, он открыл глаза. Она поежилась, взгляд зеленых глаз был странным, завораживающим и таинственным.

— Пора, — сказал он. — Надо уносить ноги.

— Сюда уже идут?

— Вряд ли. Но если мы не успеем остановить запуск…

Она похолодела, перед взором встал оживший кошмар, когда по всей поверхности планеты поднимаются грибы ядерных взрывов.

— Чего? Межконтинентальные ракеты?

— Хуже. Проект Башня-2.

К ее ногам полетела из встроенного в стену шкафа темная одежда, она с ужасом узнала: подобная была на погибших теперь коммандос. Олег перебрал несколько пар ласт и бросил ей самые короткие:

— Бери! Пока в охапку. Взяла? Все, двинулись.

Не оглядываясь, он быстро пошел в самый дальний угол. Она суетливо подхватывала одежду, а когда собрала и прижала к груди, послышался треск камня. Голос Олега подстегнул как кнутом:

— На шейпинге не торопятся?

— Лечу! — крикнула она сквозь зубы.

Глава 29

Она устала, сбила ноги и, наверное, вывихнула обе лодыжки. Олег шел осторожно, прислушивался к встроенным в стены микрофонам, замирал ненадолго, Юлия натыкалась на острые камни.

Ход вывел в помещение со встроенными в стены шкафчиками, сейфами. Свет шел с потолка, оттуда смотрел широкий плафон из матового стекла. Посреди стоял железный стол, ножки вбиты в камень, под стеной широкая лавка.

Со второй половины помещения пол под углом уходил вниз. Еще дальше поверхность снова шла абсолютно горизонтально, от нее тянуло холодом и свежестью. Юлия не сразу признала в скудном освещении воду, темную и страшноватую. Та стояла совершенно неподвижно, похожая на застывшую смолу в аду, где выпал снег.

— Подожди меня здесь, — сказал Олег.

Она не успела рта раскрыть, как он с места прыгнул красивой дугой головой вниз. На один страшный миг ей почудилось, что разобьется об эту поверхность, но кончики пальцев разрезали воду без плеска. Только когда скрылись и ноги, взметнулся жиденький фонтанчик, словно в воду упал ботинок.

Она подошла ближе, всматривалась. В глубине почудилось какое-то движение, но свет был слишком слаб. Олега все не было, хотя прошло уже с минуту, если не больше. Тревожась, она метнулась к столу, ухватила фонарик, сдуру направив себе в лицо, моргала, ослепленная, а когда перед глазами перестали плавать огненные рыбки, направила широкий луч в воду. Даже присела, всматриваясь со страхом и надеждой.

Глаза присмотрелись, в полумраке двигалось нечто огромное, бесформенное, не сразу различила человеческую фигуру. Олег боролся с широким люком, тот, похоже, заклинило, Олег упирался ногами в стену, тянул на себя. Юлия не видела его лица, но чувствовала, как напрягается и ее тело, а дыхание она инстинктивно держала запертым в груди, пока в глазах не потемнело. И лишь когда едва не лопнула, воздух вырвался как из вулкана, она перепугалась: но как же он?

Из воды выметнулся водяной столб. Олег встряхнул головой, вода полетела с волос, как с большого пса, сказал почти весело:

— Дорога в море свободна!

Она вскрикнула потрясенно:

— Я думала, ты там с аквалангом!.. Ты что, так долго можешь быть без воздуха?

— Конечно, — удивился он. — Все могут. А ты — нет?

— Нет…

— Чудовище, — буркнул он с неодобрением. — Ничего, зато ты красивая. Давай-ка я помогу тебе одеться. Ты ведь такая, шнурки тебе мама завязывала…

Он вывалил прямо на стол темные гидрокостюмы, ласты, маски, акваланги, а в довершение ко всему вытащил из самого большого ящика странный аппарат, похожий на ракету, длиной почти в человеческий рост, но с множеством ремней, с поясом и пультом управления, похожим на коробочку домофона.

— Надеть сумеешь? — спросил Олег. — Понятно, не объясняй.

— А зачем я все это тащила? — спросила она сварливо.

Он посмотрел непонимающе:

— Что?.. Ах, я совсем что-то…

— Наконец-то, — вырвалось у нее. — А то такой мудрый, всезнающий!

Он потер лоб:

— Прости, устал как собака. Да и мысли что-то путаются…

— У тебя жар, — сказала она осторожно. — Это от камнедробилки в черепе. Я ж говорила, надо бы аспиринчику. У тебя часто поднимается температура… А ночью, я тебе уже говорила, ноги твои леденели вовсе… Зато голова была как валун в огне!

— Да-да, — сказал он торопливо. — Это так… переутомился. Давай примерим на тебя вот это… Женщины любят примерки, верно?

Она удержала слова, что вертелись на языке, только покорно поворачивалась, поднимала руки. Гидрокостюм, однако, сел на ее фигуру как собственная кожа, красиво подчеркивал все выпуклости, а в поясе она стала как будто еще тоньше. Невольно поискала глазами зеркало, но свой великолепный силуэт смогла рассмотреть только в блестящих дверцах шкафов.

Олег надел на спину акваланг, загубник на гибком шланге болтался на груди. Юлия обратила внимание, как блеснули толстым стеклом часы на запястье, там многовато для простых часов крохотных циферблатов с бегущими цифрами, в руках шлем со вздутостями на месте ушей, явно встроенные микрофоны и прочие технические штучки.

— Господи, — вздохнула она, — я же не умею плавать!

— Знаю, — ответил он. — Но кто тебя заставляет плавать?

— Разве это не вода?

— Она не очень мокрая, — утешил он.

— А какая?

Олег молча двинулся в открывшийся проход. Юлия, не дождавшись приглашения, поспешила следом, тут же наступила себе на ласты, грохнулась во весь рост. Тяжелые баллоны по инерции резко сдвинулись и больно ударили в затылок по шлему.

Олег обернулся. Она увидела насмешку в зеленых глазах. — вот видишь, а то: Зачем шлем, зачем шлем?!

Она сердито барахталась на полу, кое-как поднялась на колени. Олег дожидался по колено в темной страшной воде. Когда она кое-как, забрасывая ноги широко в стороны, вошла в воду, он взял загубник в рот, тот закрыл половину лица, Юлия только по жестикуляции поняла, что ей велено идти впереди.

С похолодевшим сердцем она кое-как продвинулась, ласты упорно сопротивлялись, она едва не падала, в последний момент вспомнила, что эти чудаки заходят в море как раки, задом наперед, но могучая рука уже небрежно сгребла ее как кошку. Юлия ощутила под собой что-то вроде седла, тут же Олег навалился, они погрузились в это темное и страшное с головой.

Вода сдавила ее тело, движения стали плавными, как у лунатички. Впереди появился свет, превратился в широкое отверстие.

Скалы ушли в стороны, они выплыли в море. Юлия дрожала от странной смеси страха и восторга. Спиной она прижималась к твердому телу, сильная рука держала ее крепко, надежно, а всего в двух-трех шагах внизу проплывало сказочно прекрасное дно с золотым песком, огромными причудливыми раковинами, морскими звездами, смешными крабами и крабиками…

Волосы ее выбились из-под шапочки, она чувствовала, как они струятся по спине. Только так ощутила скорость, с которой несет их аппарат, а когда они опустились ниже, она видела, с какой быстротой замелькало дно, торчащие из песка обломки камней, даже осколки амфор.

Вода наконец-то показалась холодной. До этого просто скользила по этому миру, словно по очень плотному воздуху, а сейчас по телу пробежала длинная дрожь. Покосилась на Олега, ведь это море такое теплое, и только сейчас поняла, что в самом деле плывут очень долго.