Башня из слоновой кости

2

Мара неторопливо спускалась по лестнице. В голове у нее одновременно крутились три мысли, и терять нить ни одной из них было нельзя.

Во-первых, в квартире этажом выше убит мужчина. Но она не собиралась вызывать полицию или звонить Валерии. Пусть кто-то другой поднимет тревогу, сообщит о смерти элегантного господина, уведомит тех, кому следует, – это не ее дело, и винить себя она не станет. Спешить некуда: он мертв уже несколько часов, ушел тихо, не издав ни звука. Дигоксин в первую очередь поражает легкие – даже если бы он хотел закричать, не смог бы. Ни «скорая», ни врач, ни спасатели – никто бы не помог, даже если явись они в тот миг, когда он только что принял

проглотил?

выпил?

вдохнул?

яд. Ему уже ничем не поможешь.

Во-вторых, сейчас в этом ветхом доме были только она и он – и это уже слишком много. Ей нужно исчезнуть: она наследила в квартире мужчины, и у нее нет времени вытирать свои следы или пытаться что-то предпринять – что угодно. Каждая секунда на счету, другого выхода нет. Она готовилась к этому дню пять лет, надеясь, что он никогда не наступит, что никогда полицейские не постучат в ее дверь, что ее оставят в покое – гнить в своей Башне.

и все же я не готова

Не настолько, насколько надеялась. Она всегда допускала, что однажды может потерять контроль, что личная тюрьма, где она заперла себя в окружении своих грехов, ее не удержит и что-то в ней пробудится. Поэтому она разработала план: изучила пути отступления, маршрут, определила первое убежище. В секторе А, ряд один, уровень три, ячейка два хранился минимальный набор для побега. Никаких документов. Телефон, новый, еще в упаковке, пауэрбанк, два билета на метро, блокнот с записями и ручка, двадцать евро мелочью, пять тысяч евро наличными, которые ей понадобятся, чтобы пересечь границу и двигаться на восток, где ее родной язык очень пригодится, маленький электрошокер – неудобный, но всегда заряженный, многофункциональный нож, темно-каштановая краска для волос, две пары одноразовых перчаток, черная шапка-бини, солнцезащитные очки, энергетические батончики, большая бутылка воды. В зависимости от времени года она добавляла или убирала термобелье и брюки из тонкой синтетики. Сейчас, в начале осени, дополнительная одежда была на месте. Все помещалось в сумку через плечо – достаточно взять ее и уйти. Это подводило к третьему пункту.

В-третьих (что было причиной во-вторых, но и следствием во-первых), этот мертвый человек здесь из-за нее. Жертва отравления дигитоксином не окажется случайно в квартире, если этажом ниже живет женщина, осужденная за отравление трех человек тем же дигитоксином.

может, это другой яд?

но запах

Таких совпадений не бывает. Здание муниципальное, принадлежит региону – всего четыре квартиры и несколько заброшенных помещений. Одна квартира пустовала, другая использовалась время от времени какой-то фирмой, третья служила временным или запасным жильем, а в четвертой уже пять лет жила она, замурованная заживо. Случайности здесь исключены. К тому же протечку явно устроили, чтобы заставить ее подняться по лестнице.

Она остановилась перед своей дверью, сосредоточившись только на этой мысли.

уверена?

уверена

Значит, через пять минут она будет далеко. Мара взялась за дверную ручку, но, прежде чем нажать, замерла. Она приняла кое-что за данность, а этот факт вовсе не был столь очевидным. Элегантный господин мертв уже несколько часов? Без сомнения. Он умер достаточно давно, чтобы струйка воды из его душевой насадки заполнила ванную, просочилась через потолок и начала капать в ее квартиру. Сколько прошло времени? Два часа? Три? Пятно она заметила около полудня. Отнимаем три часа – получается десять утра. Его убили в десять утра?

И она ничего не услышала?

не может быть

Она прожила в этом пустом доме пять лет. Улица за окнами узкая, машины и пешеходы появляются редко – Мара хорошо изучила все звуки дома и окрестностей. Если бы кто-то вошел в подъезд, поднялся по лестнице, встретился с мужчиной наверху, отравил его, устроил засор в сливе, стер следы, оставил дверь его квартиры приоткрытой, а потом…

ушел?

остался?

Она приняла за данность, что в доме только она и труп.

а если нет?

Мара затаила дыхание. Оборачиваться было не нужно, она и так знала: за спиной, в десяти шагах, – дверь гостевой квартиры. На двери глазок. Если кто-то сдвинул внутреннюю заслонку и смотрит – она бы не услышала. Зрение у нее отличное, а слух не особенно чуткий. Наконец она вошла в сектор А и заперла за собой дверь на два оборота, оставив ключ в замке. Мара посмотрела на вторую коробку слева, на третьем уровне переднего ряда. На вид как все остальные, но только эта коробка открывалась спереди. Одно движение – и в руках будет сумка. Однако Мара осталась стоять в прихожей, между сектором А и сектором Б, глядя на окно сектора F, на три дырочки в шторе. Она не шевелилась, потому что только так могла сосредоточиться и вспомнить все до мелочей. Она собрала все мысли. Отключила их. И в тишине вспомнила.

Когда внутри башни еще можно было передвигаться, Маре предстояло решить, откуда смотреть на улицу. Кухня и обе спальни выходили во внутренний дворик дома, а гостиная и ванная – на улицу. Окно в ванной было слишком далеко от угла, выходящего на главную улицу, из него мало что было видно, если только не открыть створку и не высунуться наружу. Но окно Мара приоткрывала лишь на несколько сантиметров, чтобы проветрить растения, и никогда бы не высунулась. Одно из двух окон гостиной должно было навсегда остаться закрытым коробками – рано или поздно придется опустить жалюзи, чтобы солнце не повредило картон. Оставалось окно ближе к двери, рядом с которым она собиралась поставить книжный шкаф. В таком случае вдоль этой части стены коробки не уместились бы в два ряда, а значит, угол идеально подошел бы для стола и стула, которые можно было бы аккуратно поставить перед окном, образуя проход из сектора F к кухне. Из этого окна она видела начало своей улицы, дом напротив и часть дороги. Прямо под ним находилась кладовка с жестяной дверью и заслонкой, выходящей наружу. Мара подумала, что заслонка могла бы заменить почтовый ящик, избавив ее от необходимости выходить. Вернувшись с одной из первых ночных прогулок за покупками, она поставила под заслонку тележку из супермаркета. Получилось удобно: водителю фургона можно было давать указания через окно, не высовываясь и не показываясь полностью. Так она годами получала посылки. Для наблюдения за улицей, прикурив сигарету – одну из немногих, что себе позволяла, – она проделала в белой шторе, закрывавшей окно, три отверстия. Одно – внизу справа, чтобы видеть улицу до самого поворота; второе – по центру, вверху, чтобы следить за теми, кто подходил к подъезду; и третье – слева, на средней высоте, чтобы видеть начало улицы. За пять лет, глядя сквозь эти три дырочки, оставаясь невидимой, Мара составила схему привычек всех соседей, включая расписания передвижения и их связи. Глядя из окна на кухне, много не узнаешь: внутренний дворик, общий с соседним домом, давно был заброшен, и туда редко кто выходил, разве что покурить или развесить белье. О соседях по двору она знала ровно столько, сколько нужно, и предпочитала тех, кто жил через улицу: вышибала из Ганы, охранявший черный ход клуба напротив, всегда с приколотой к синему пиджаку булавкой с флагом; девушка, что жила этажом выше, окна которой смотрели прямо на квартиру Мары и которая никогда не жаловалась на громкую музыку, потому что возвращалась с работы на рассвете и днем все время спала или вычесывала кошку; посудомойщик из ресторана, тайком выбрасывавший мусор в чужие баки; пожилой мужчина, который появлялся из-за поворота, проходил мимо и никогда не возвращался – возможно, двигался по кругу. Мара наблюдала за всеми и отмечала их передвижения. И вовсе не из любопытства: она просто следила за окрестностями, из которых внешний мир мог вторгнуться в ее маленький мирок. Она долго боялась, что ее узнают, увидев, как она выходит ночью за покупками, но этого не случилось. Даже после того, как двое пожилых жильцов с верхнего этажа съехали, она не ослабила бдительности, опасаясь новых соседей, но и тут ей повезло – все оставалось без изменений. Элегантный мужчина из квартиры наверху тоже занял место в рутине ее наблюдений, не вызвав беспокойства. Он приходил и уходил – логично было предположить, что у него в городе любовница, но его никто не навещал, по крайней мере, в этой квартире. Он лишь входил и выходил, всегда элегантно одетый, в солнцезащитных очках, шляпе, с аккуратными усами. Проводил вне дома долгие часы, возвращался только переночевать или переодеться. Так было и накануне. Мара заметила его через левое отверстие, когда сидела за компьютером. Время ужина давно прошло. Она услышала, как он вошел, поднялся по лестнице, щелкнул замок, и дверь закрылась. Который был час? Десять? Наверное. В течение следующего часа она слышала, как он двигался, пару раз спустил воду в туалете, потом все стихло. Она легла спать в три и проснулась в шесть. Она годами спала мало, урывками: в «Структуре» ее заставляли соблюдать больничный режим, рано гасили свет, и она часами смотрела в потолок, а стоило уснуть, начинался обход. Так и установился ее «полифазный» – многоразовый, короткий – сон. Она предпочла бы спать днем, но врачи были против, и она спала мало, когда получалось, иногда после еды, и привыкла. Той ночью, в шесть утра, на улице никого не было. Она приготовила кофе в секторе B, не включая свет. Бросила взгляд на соседей по внутреннему дворику, на первые загоравшиеся лампы, на ранних пташек, уходящих на работу. Потом села за компьютер и занялась делом.

Сверху не доносилось ни звука. Позже, утром, она сварила еще чашку кофе, ждала, когда доставят заказанный картридж для принтера. На улице было тихо. Никто не входил, никто не выходил, в этом она была уверена, потому что, если не спала, всегда отчетливо слышала щелчок подъездной двери. Она услышала бы его из любого сектора, даже из ванной. Больше с рабочего места она не вставала, пока не начала готовить обед. В 14:27 – в этом она была уверена, потому что как раз сохранила файл и время зафиксировалось. Итак, сосед сверху вернулся в десять вечера, до одиннадцати нормально передвигался по квартире, не шумел до трех утра и не издавал звуков с шести до 14:27. Когда же они вошли, другие люди? Глубокой ночью, пока она спала и старались не шуметь? Возможно. С трех до шести у них было достаточно времени, чтобы отравить его, все убрать

жертву рвало

дигитоксин всегда вызывает рвоту, но в ванной ничем таким не пахло

и устроить потоп. Потом они ушли, и теперь…

что теперь?

Следят за домом снаружи? Ждут, пока она найдет тело? И так более восьми часов? И что дальше? Как они поймут, что все случилось и она попалась в ловушку?

три часа

чтобы войти, убить человека, устроить ловушку, убрать все следы, уйти…

достаточно?

Если предположить, что они вошли, как только она легла спать, и вышли за несколько минут до того, как она проснулась, то как они выбрали время? Знали ее привычки? Слишком много случайностей. Они действовали быстро, но, похоже, не допустили ошибок. Скорее всего, их было двое, если не трое, но она их не заметила.

Она кружила вокруг этой мысли, не желая сосредоточиться на ней напрямую, ведь все уже произошло – она видела тело. Но спланировать и довести до конца такую операцию можно лишь двумя способами. Первый: они координировали свои действия с ней посекундно, используя ее как единственную точку отсчета.

но откуда они знали, что я делаю?

Второй: в определенный час, решив, что она спит, они вошли, все сделали, но потом не вышли. Потому что подъездная дверь больше не открывалась.

они внутри

они все еще в доме

Наверху мертвец.

Двое, а может, трое прячутся в квартирах, которые должны быть пустыми, ждут ее.

Застыв в позе, позволявшей ей с максимальной точностью вспомнить все, что произошло с момента возвращения элегантного господина накануне, Мара сняла промокшие тапочки. Нужно было надеть стоявшие у двери туфли – неприметные, удобные, как и вся ее одежда, – но и носки тоже промокли. Она сняла их, балансируя на одной ноге. Не хотела отходить от двери.

а если я ошибаюсь?

а если я права?

Может, все это ее выдумки.

кроме мертвеца

дигитоксина

и того, что я тут живу

Но, как бы то ни было, эту задачу не решить, подбросив монетку. Она должна быть уверена, что сможет…

сбежать

выйти из дома, не дав никому повода ее остановить.

Или обвинить. Или схватить.

почему я?

почему выбрали меня?

Чтобы взять сухие носки, пришлось бы пройти через Узкий проход в сектор D, отдалившись от сектора А и двери. Опасно. Сверху – ни звука, в углу сектора F все еще капает, и ей хотелось только одного: уйти, сбежать, пока ловушка не захлопнулась.

тише

не дыши

Она закрыла глаза и прислушалась. Что это? Она ждала, пока звук не повторился. Едва уловимый шум. Он раздался где-то за дверью.

из квартиры напротив?

из той, где жили старики?

Тихий, едва слышный звук – если бы она не стояла в секторе А, то и не услышала бы и, возможно…

Снова шум. Щелкнула, приоткрываясь, дверь, или, может, ручка вернулась в исходное положение. Но это не подъездная дверь – та щелкает громко, ни с чем не спутаешь. Мара мысленно пересчитала все двери в доме. Четыре квартиры, дверь угольной кладовки, дверь левого склада, дверь склада в глубине, ведущая…

И тут ее осенило.

Она вспомнила, как впервые вошла в этот дом. Валерия без умолку разглагольствовала, как ей повезло получить эту квартиру, сколько было других кандидатов и так далее. Потом показала угольную кладовку, сказала, что там удобно держать велосипед или мопед, но пока лучше посидеть дома. Поднимаясь по лестнице, Валерия вскользь упомянула два склада, сказав, что они пусты: один выходил на улицу, другой – во двор.

оттуда они и пришли

С той стороны мог войти любой, у кого был ключ, просто через соседний дом. Его могли заметить, но зато не щелкнет подъездная дверь, никаких ограничений по времени и не обязательно выходить из здания. На лестнице раздался еще один звук, и она повернулась к двери.

они больше не осторожничают

Да и зачем? Она уже побывала наверху, оставила повсюду свои отпечатки и, возможно, даже ДНК – хватит одного волоса.

что делать?

Мелькнула мысль позвонить Валерии. Мара доверяла ей, хоть та и была сложным, колючим, недоверчивым человеком. Но честным.

вот именно

Валерия всегда будто бы сомневалась в ее исцелении, не была уверена до конца. А если она не поверит? Если она видела слишком много рецидивов, чтобы делать ей поблажки?

мне больше не к кому обратиться

Одно имя мелькнуло в ее голове и исчезло, как вспышка, и она сделала вид, что не подумала о нем. Она двинулась вперед, медленно, проскользнула в Узкий проход, прошла вдоль коробок, добралась до сектора D, достала два пары носков. Одну надела, вторую сунула в карман. Бросила взгляд на дверь ванной. Сквозь матовое стекло виднелось зеленое буйство ее растений.

И вдруг, ни с того ни с сего, она подумала: кто же будет их поливать?

Послышался тихий шум, и она резко повернула голову к сектору А, быстро прошла обратно через Узкий проход, втянув живот, не дыша. Ни в коем случае не задеть кирпичи Башни, только не сейчас. Запыхавшись, она вернулась в сектор А. Да, теперь она ясно слышала звуки за дверью. По лестнице кто-то поднимался или спускался, стараясь не шуметь, но если ночью у них получилось, днем все оказалось сложнее. Она была начеку и все слышала.

что они мне сделают?

я заперлась изнутри

Если она останется взаперти, хватит анонимного звонка, полиция приедет, найдет тело и постучит к ней.

но никто не звонит

они знают, что я поднималась, оставила отпечатки, но не звонят и не уходят

Получается, хотели, чтобы именно она нашла тело. Анонимный звонок выглядел бы подозрительно.

а что, если я этого не сделаю?

По коже побежали мурашки. Они все устроили так, чтобы смерть элегантного мужчины выглядела как убийство, совершенное безумной отравительницей.

Что ж, отличное прикрытие для

чего?

любого другого убийства. А если не сработает – инсценировать самоубийство было бы столь же эффективно.

слишком буйное воображение

но по лестнице кто-то ходит, в доме, где убили человека

Этого было достаточно. Она надела ботинки, накинула легкую синюю куртку – неприметную, висевшую на крючке у косяка, открыла вторую коробку первого ряда на третьем уровне и взяла сумку. Подошла к кухонному окну и посмотрела через дыру в шторе. Во дворе никого, у окон тоже – мертвый час, никто не возвращался домой на обед. Ее взгляд скользнул по плите, холодильнику, брошенной тарелке. Она окинула взглядом плиту, холодильник, брошенную тарелку. Схватила горсть холодной чечевицы и засунула в рот – на двух чашках кофе далеко не убежишь.

бежать?

Бежать. Во двор – это единственный путь: на улице могут заметить, как она выходит, и будет только хуже. Она схватила коробку с кубиками сахара и бросила в сумку. Тяжелая, но пригодится. Шорох у двери вернул ее к реальности. Они были снаружи. Если она отодвинет заслонку дверного глазка, то увидит их лица.

и даст им отличный повод войти

В этот момент раздался звонок в дверь.

Мара прижала руку ко рту. Покачала головой – нет, она не откроет, не сдастся так просто. Повернувшись к кухонному окну, она распахнула его в третий или четвертый раз за пять лет. Посмотрела вниз. Прыгать придется с высоты: даже если спуститься, держась до последнего, она упадет метров с двух прямо на бетон. Такой вариант в плане побега она не учла, иначе бы запаслась веревкой или связанными простынями. Теперь времени не было.

а если я сломаю ногу?

кончу, как лошадь

Звонок прозвенел снова, на этот раз дважды. И Мара, уже стоя одной ногой на подоконнике, поняла. Звонили не они. Забыв об осторожности, она пронеслась через сектор B, сектор A и сектор F и оказалась у письменного стола. Вскочила на него, встала на колени, подползла к окну и распахнула его, крикнув:

– Эй!

Снизу на нее смотрел Ананд. Он улыбался.

Нельзя сказать, что Валерия была единственным человеком, с которым Мара общалась в последние пять лет. Был еще ее редактор, Патрицио, с которым она говорила чаще всего – не реже двух раз в неделю. Хотя он и не был носителем языка, но проверял переводы, которые ей поручал. Маре присылали самые разные материалы, она их переводила, и Патрицио неизменно обращался к ней с вопросами по поводу выбора слов. Он считал, что она смягчает формулировки. Были еще работники ночного супермаркета, Матьяж и Цилька, муж и жена; иногда за кассу вставал один из их сыновей. Они были словенцами, управляли небольшим магазинчиком с национальными продуктами, которые иногда предлагали ей, но она отказывалась. Еще был участковый врач-терапевт, доктор Мандони, с которым она общалась только по электронной почте и встречалась лично лишь пару раз. Он выписывал лекарства, рекомендованные врачами из «Структуры», Валерия забирала рецепты и привозила их раз в месяц. Мара исправно принимала таблетки, но была уверена, что они не действуют. И, наконец, был Ананд, парень из доставки. Он работал в курьерской службе, которая привозила большинство ее покупок. Ему поручили этот район, потому что его фургон был у́же других и легче маневрировал по односторонним улицам, вроде этой. Первые несколько раз, когда он звонил в домофон, она отвечала:

– Да?

– Посылка для синьоры Паладини.

– Положите в ящик.

– В какой ящик?

– Рядом с подъездной дверью, видите заслонку?

– Но это же не для почты!

– Все равно положите, пожалуйста.

У юноши был сильный бергамский акцент, голос молодой, легкий, и даже в неизбежных прощаниях слышалась улыбка:

– Хорошего дня!

– Берегите себя!

– До скорого!

Мара наблюдала за ним сквозь все три дырочки в занавеске. Он был индийцем, высоким и худым, с черными как смоль волосами и челкой, зачесанной набок, из-за которой казалось, будто у него шишка на голове. Почти каждый день, в солнце или дождь, индийский курьер с бергамским акцентом звонил в ее звонок, который он определил, перепробовав все остальные. Однажды днем пришел слишком большой пакет, не помещавшийся в заслонку, и Маре пришлось спуститься и открыть дверь подъезда. Ананд встретил ее ослепительной улыбкой.

– Наконец-то я вижу вас! Таинственная синьора Паладини!

Она натянуто улыбнулась и резко оборвала разговор. Потом пожалела о своей резкости и в следующий раз открыла окно вместо ответа по домофону.

– Посылка? – спросила она.

– Да! Но на этот раз обычная! – ответил он, улыбаясь до ушей от неожиданности.

– Положи в ящик, – сказала Мара, поколебалась, а затем все же решила, что ничего страшного в этом нет. – Как тебя зовут?

– Ананд! Ананд Дхаван!

– Спасибо.

Больше они почти не общались. Он звонил, она отодвигала штору, махала рукой, он клал посылку в ящик. Иногда он жестом просил открыть окно, она приоткрывала, и он говорил что-нибудь: например, что упаковка повреждена или что чуть не перепутал ее посылку с другой. Два слова, улыбка – больше и не требовалось.

И сейчас Ананд улыбался, стоя одной ногой на подножке фургона, смотрел на синьору Паладини, которая вдруг распахнула окно, глядя прямо на его красно-синий фургон, припаркованный у тротуара.

Мара мысленно прикинула. Расстояние от окна сектора F до крыши фургона было меньше, чем от окна сектора B до бетонного двора, плюс крыша фургона не твердая – это натянутый пластиковый тент. Но всего в двадцати метрах – широкая улица, и кто угодно мог увидеть, как она прыгает.

это может плохо кончиться

но все лучше, чем участь искалеченной лошади

Ей показалось, что за дверью послышались звуки, возможно, даже голоса. Она снова посмотрела наружу. В юности она была спортивной, почти бесшабашной. Какое-то время по настоянию матери, выступавшей в молодежной сборной своего региона, она занималась прыжками с шестом.

два метра

или те, кто за дверью

Она перекинула сумку за спину и забралась на подоконник.

– Синьора Паладини! Что вы делаете? – закричал Ананд.

Он только что выкрикнул ее новое имя посреди улицы, рискуя привлечь любопытные взгляды прохожих. Узнай об этом Валерия, шкуру бы с него спустила. Но Мара не обратила внимания, сделала глубокий вдох и прыгнула. Приземлилась на тент, чуть не отскочила, как на батуте, но вовремя ухватилась за какую-то веревку, пока ноги болтались в воздухе.

– Синьора, вы с ума сошли? Так и покалечиться недолго!

Мара почувствовала, как руки Ананда коснулись ее ног, и с ужасом бросила взгляд на главную улицу. Там никто не стоял, не смотрел, никто не шел мимо. Она прикинула, сколько времени понадобится тем, кто за дверью, чтобы понять, что она выпрыгнула из окна, и сползла по боку фургона. Ее ноги снова коснулись земли, а перед ней оказалось потрясенное лицо парня.