Бастион

"Самый страшный человек"

Субботним утром помещение клуба было еще пустынным. Лишь за одним из столиков, молодой мужчина кормил ребенка мороженным, увлеченно обсуждая с ним только что подаренную машинку, да Баста, подперев рукой щеку, с умилением наблюдала из своего угла за этой трогательной для женского сердца сценой.

Подошедшая Смерть посмотрела на нее, на мужчину с ребенком, снова на нее… Заказала бармену кофе. Выпила. Немного выждав, заказала еще один… Осторожно поводила рукой перед глазами умильно улыбающейся Басты.

— Да вижу я тебя, вижу, — промурлыкала кошка. — Но лучше и ты посмотри на это… Как трогательно…Красивый отец, красивый ребенок, наверняка, красивая мать…Это и есть — природа… Все — естественно, гармонично, как и должно быть. Не кажется люди зря усложняют все какими-то моральными нормами, правилами и принципами. Надо просто внимательнее прислушиваться к зову природы, и все будет хорошо, красиво и гармонично. Ну как можно обвинять в измене льва или пуму? Как можно обвинять в неискренности голубя или кошку? Какие обязанности должны быть у сверчка или у ящерицы? И мы ими любуемся, потому что это и есть гармония природы. Они просто живут. А люди им завидуют и умиляются. Может быть, человечество не награждено, а проклято наличием души? То, чем люд так гордятся, все эти "совесть", "долг", "мораль", "ответственность", "дружба и "любовь" — очень неудобные протезы для замены таких простых и жизнеобеспечивающих инстинктов…

— Старик Кант остался бы тобой доволен, — похвалила подругу Смерть. — Правда, он больше подчеркивал в этой логической цепочке, что именно эта "противоестественность" прочему животному миру и является доказательством наличия у человека души, а следовательно, и существования Бога.

— Умный был старик, — согласилась Баста, щуря глаза. — Так почему же он не смог сформулировать теорию, которая избавила бы человечество от этого никчемного груза? У его нашлось бы немало поклонников…

— Именно потому, что был умен. И испытывал к подобным теориям немалое омерзение. Не хочу тебя расстраивать, но сейчас ты, с умилением любуешься на самого страшного человека в мире…

Баста захлопала ресницами, изумленно озираясь о сторонам. С подозрением покосилась на бармена за стойкой…

— Нет, нет, нет, не ищи ничего нового. Ты смотрела именно на него.

— Ты знаешь, что я не склонна к логическим загадкам, — обиделась кошка. — Говори яснее.

— Что ты видишь? Опиши, если не сложно.

— Очень красивый мужчина… Лет 33 — 35. С черными волосами, зелеными глазами, правильными — я бы даже сказала "античными" — чертами лица, высокий спортивный… Мечта любой девушки. Играет с ребенком… Подожди, подожди! Уж не хочешь ли ты сказать, что это…

— Нет, нет, успокойся, это не маньяк. И ребенок действительно его сын.

— Тогда я тебя совсем не понимаю…

— Потерпи минутку…

В клуб вошла женщина. Мужчина тотчас поднялся, помог малышу слезть со стула, поцеловал его, ласково напутствуя на прощание: "и помни, что папа тебя любит!", и передал ожидающей женщине.

Оставшись один, посмотрел на часы, заказал бармену кофе, но не успел дождаться заказа, как, распахнув объятия, бросился навстречу пятилетним близнецам, которых в этот момент вводила в клуб уже следующая женщина.

— Как я по вам соскучился! — воскликнул он, обнимая их. — Вы же знаете, как папа вас любит! Идите ко мне, у меня для вас есть подарки!

— Я не совсем понимаю. — покосилась на Смерть Баста. — А это что такое? Это кто?

— Это тоже его дети, — с нарочитой терпеливостью объяснила та. — Ты же слышала: "он их любит". Хорошо, хорошо, не буду тебя больше мучить. Позволь представить тебе этого красавчика… Впрочем, нет, его имя я называть не стану, позже сама поймешь — почему… Он родился 33 года назад, в одном небольшом, "уездном" городке, во вполне приличной и даже интеллигентной семье. Как ты наверное, уже поняла, он — результат смешения двух национальностей, отсюда и броская, "вызывающая" красота, так часто встречающаяся у мулатов и метисов. Что это за национальности, и что это за город — не имеет к нашей истории ровным счетом никакого отношения. Он рано осознал себя мужчиной и так же рано покинул отчий кров. Дама, первой оценившая его красоту и готовность к "себядарению", предоставила ему свой угол, и вскоре родила от него девочку. Через некоторое время он понял, что заботы о семье — "не его стезя", и без особого труда нашел новый "кров" у другой "дамы". И так же беззаветно "дарил ей себя", пока она не родила от него сына… Потом было еще много таких домов и таких дам. Они выхватывали, и вырывали его друг у друга, словно вороны — блестящую безделушку, или, точнее, словно красивое колечко, которым можно любоваться самой и которым не стыдно похвастаться перед подругами. Они рожали от него детей, пытаясь таким способом привязать его к себе, и… тем самым уступали его другой, "квартирной" и "временно бездетной". Он менял города, приближаясь все ближе и ближе к Петербургу, и вот, наконец, он остановился у нас…

— А…

— Нет, нет, в нашем городе у него пока еще лишь только пятеро детей, — успокоила ее Смерть. — Он еще молод — не требуй от него слишком многого. Но он проживет достаточно долго, и, боюсь, одной субботой дело вряд ли ограничится. Впрочем, есть же еще воскресенья, понедельники, и вторники. Не знаю, почему он не звонит своим отпрыскам и в другие города…Может, пресловутый "ореол обитания" играет здесь какую-то роль?.. Но всех своих "местных" детей он прилежно и исправно посещает каждую вторую субботу, даря совершенно искреннее "папочка вас любит".

— И помните, что папочка вас любит! — эхом отозвались на другом конце зала прощальные слова незнакомца.

Передав детей матери, после отведенного на "заботу" времени, мужчина расплатился с барменом, придирчиво осмотрел себя в зеркало и направился к выходу. Перехватив изучающий взгляд Басты, моментально расплылся в белозубой, "голливудской" улыбке, и сделал было шаг в ее сторону, но… Кошка непроизвольно шарахнулась, словно от шмеля, неожиданно залетевшего с улицы в зал, и вознамерившегося опуститься для "опыления" на ее ярое, цветастое платье…

Голливудская улыбка погасла. Брови незнакомца удивленно взлетели верх, он вновь повернулся к зеркалу, проверяя состояние своего костюма. Не заметив ничего неприличного или исключительного, обиженно и даже негодующе вскинул голову и горделиво прошествовал к выходу.

— Ты… за ним? — осторожно спросила Баста.

— Зачем? — удивилась Смерть. — Я не палач и не судья. Я всего лишь проводница в иные миры. А его срок еще не вышел. Да и если вдумчиво разобраться, особенно с точки зрения твоей теории: за что его осуждать? Он всего лишь ближе к "природе", чем к людям. Дарит себя самкам, играет с детенышами, пользуется предоставленными ему столом и кровом, в обмен на честно исполняемые обязанности по продолжению рода… Как говорил Бунин о Толстом: "Не понимаю, за что на него все время наподдают, обвиняя в отсутствии веры и любви. У него просто — напросто нет того "органа" которым верят и любят". Вот и у этого… хм-м… существа, тоже просто нет ничего, "мешающего" человеку: чувства долга, ответственности, стыда, совести, души… Согласно твоим мечтам, это и есть самая настоящая часть природы. Уж не знаю: флоры или фауны. Вот если б его можно было отнести к разряду "людей" и судить по людским законам, тогда — да… Тогда, наверное, это был бы самый страшный человек на свете. А так… Природа…

— Почему же ты не захотела назвать его имя?

— Ну это же так просто! — даже удивилась Смерть. — Что б не сбивать тебя с толку и не делать его каким-то редким исключением. Учись смотреть не на имя, лицо и уж тем боле не на слова. Люди, как ангелы или демоны, могут иметь любое обличье. Они могут говорить любые слова и носить любые имена. Учись видеть людей, а не смотреть на них. Имя, национальность и даже пол — не имеют значения. Люди отличаются друг от друга совсем не этим…

— Если я спрошу — "чем", ты, конечно, ответишь какой — нибудь банальностью?

— Разумеется.

— Ну и… Ну и сиди тогда, как умная!

Бармен за стойкой уже давно и с высокомерием поглядывал на двух симпатичных, заливающихся смехом девушек. Сколько он повидал таких недалеких и легкомысленных "прожигательниц жизни"… Он готов был поспорить на свой месячный оклад, что сейчас эти две болтушки обсуждают какую — нибудь никчемную ерунду, или вовсе просто перемывают мужчинам косточки… И если не быть придирчивым, то он не был так уж неправ…

Береги себя

— Мужчина должен быть победителем, и только победителем! — отрезала Баста. — Иначе это и не мужчина вовсе!

— Да разве ж я спорю, — примирительно подняла руки Смерть. — Но, как говорили древние: "Прежде чем спорить, надо условиться о терминах". Что ты подразумеваешь под словом "победитель"? Мне почему-то кажется, что у нас с тобой несколько разные взгляды на это понятие. Творец, силой знаний, таланта и воображения создающий шедевры скульптур, живописи, музыки, философии — это победитель? Писатель, математик, физик, в божественном порыве озарения, после бесконечных десятилетий упорного труда скрывающий тайны вселенной — победитель? Солдат, совершающий превосходящие все человеческие силы подвиг — победитель? Мужчина, живущий ради любимой женщины или ребенка? Актер, режиссер, да просто труженик, своим потом приносящий в этот мир что-то… Или мы говорим о "халяве" типа выигрыша миллиона в лотерею и везении "волею судьбы"?

— Если они получили за свои труды весомый и ощутимый результат, то — да, — уточнила Баста. — Ты же сама постоянно твердишь мне, что се измеряется не словами, а делом, следовательно — результатом. "Дерево знается по плодам". Если они выбрали такой долгий путь снискать себе славу и богатство, то я согласна признать их победителями. Хотя лично мне не слишком по душе люди, собирающиеся делить мня с бумагой, красками и формулами. Я люблю мужчин — добытчиков, мужчин — пиратов, мужчин — хищников… и, опять же — мужчин — победителей.

— Это я как раз поняла с самого начала, — кивнула Смерть. — Потому и хочу уточнить. Кого же, из персонажей прошлого ты хотела бы видеть рядом с собой? Пусть даже на такое короткое время, как человеческая жизнь?

— И среди смертных хватало победителей, — проявила снисходительность Баста. — Македонский, Наполеон, Тамерлан…

— Убийцы, — понимающе кивнула Смерть.

— Да какая разница?! Главное, что они добились своего. Каждый человек к чему-то стремиться и чем-то жертвует ради этого. Зачем обязательно жертвовать собой? Если другие — бараны, не способные на поступок, то почему бы не принести в жертву их? А ж одного или многих — зависит от цели. "Цель оправдывает средства".

— А кроме убийц?

— Сложно вот так, сразу… Ну, пусть будет царь Соломон — и мудрец, богач… Явный лидер и победитель.

— Почему я не удивлена твоим выбором?.. Ты твердо уверена, что эти парни были победителями и "добились своего"?

— Их знает весь мир.

— Соломон предал веру предков, впал в язычество, а потом и вовсе сошел с ума, ползая вокруг своего дворца на карачках и поедая траву, словно баран или козел. Кто бы хотел закончить свою жизнь таким посмешищем? А слава Наполеона? Самый эгоистичный и честолюбивый человек в мире, потерпел самое бесславное поражение за всю историю человечества, и даже отравиться толом не сумел, последние девять лет жизни проведя в бессильной злобе и оправданиях. Его именем названа душевная болезнь. Хороша "слава". Это — неудачники, душа моя. Македонский, не знавший любви, тридцать три года глотавший пыль военных дорог и умерший от яда, подданным теми, кого считал друзьями и соратниками… Умерший в заточении Наполеон. Сошедший с ума Соломон… как-то не похоже, что б стремление жертвовать другими принесло им счастье. У меня несколько иное представление победителях.

— И какое же, если не секрет?

— Это те, кто жертвует собой, а не другими. У них почему-то се получается. Потому что им помогает сила куда боле могущественная. Те, то создает этот мир, а не пытается его завоевать или разрушить. Те, кто отдают, а не те, то берут. Эгоисты — самые худшие враги для самих же себя…

— И все же: "Цель оправдывает средства"! — упрямо возразила Баста. — Соломону и Македонскому просто не повезло, а Наполеон сделал только одну ошибку: полез на Россию.

— Да, русские — сложная нация, они и Гитлера до самоубийства довели, — усмехнулась Смерть. — Но это — закономерность, кошка. Ты мне не приведешь ни одного примера удачливого эгоиста. Бог их не любит, а дьявол — наказывает. Ты, как и большинство людей, забываешь главный закон жизни.

— Какой?

— Бог — существует. Эйнштейн — а его при всем желании не обвинишь в неразумности — свои теории начинал со слов: "Допустим, что Бог существует, в таком случае, скорость света будет равняться…" И точно так же обстоят дела с любыми начинаниями. Война, бизнес, искусство, семейная жизнь… Если не иметь в основании планов жесткий постулат: "Бог — существует", а делать то, что левой ноге захочется — ничего не получиться. Просто не выйдет, и все. Вопреки всем расчетам, формулам и донесениям разведки.

— А как же пресловутая "свобода воли", данная людям.

— Ее никто не отменял. Хочешь — прыгай с высотного дома, хочешь — лижи высоковольтные провода, хочешь, играй в футбол противотанковой миной… Только при чем здесь свобода воли"? Если зная, что последует за поступком, ты все же надеешься, что "у тебя-то, все законы природы не сработают, ты всех обдуришь и победишь"… То к свободе воли это не имеет никакого отношения. Это простая причинно — следственная связь. Тысячи лет лучшие умы мира надрывают голос, крича о том, что эгоизм — плохо, паразитизм — плохо, златолюбие — плохо. А их попросту не слышат, считая себя умнее. Так мир болен, или люди больны? Знаешь, есть такая притча. Люди взмолились Богу: "Господи! Мы не хотим больше войн! Мы устали от боли и страха!" "Точно не хотите?" — спрашивает Бог. "Точно!" "Так не воюйте!". Вот в этом и проявляется свобода воли". В выборе дороги. Человек — не домашнее животное Бога. Как сказал кто-то из умных: "отец не тот, кто постоянно служит костылем, а тот, кто учит обходиться без костылей".

— Ты меня своими философскими теориями не запутывай, — в голосе Басты появилось раздражение. — Я просто сказала, что лично я люблю мужчин — победителей. И все.

— И перечислила неудачников, — кинула Смерть. — Ты не на минуты их славы смотри, а на всю жизнь в целом. Еще Монтень говорил, что нельзя судить о человеке, до тех пор, пока он не умер. Иногда эти минуты "славы" оборачиваются годами позора. Да таким, что лучше бы их и вовсе не было…

— Да не всегда так! Наверняка есть люди, у которых сбываются все мечты! Есть и удачливые пираты, и удачливые бизнесмены…

— Нет. Ты одинаково плохо знаешь историю и людей. И это все — даже если закрыть глаза на существование ада… Впрочем, кошка, в тебе все же больше от женщины, чем от демона, а потому тебе проще показать, чем объяснить…

Смерть обвела глазами помещение клуба, в котором они сидели. Клуб был достаточно дорогой и его клиенты не могли пожаловаться на несостоятельность, но даже среди них Смерть выбрала самого импозантного и самоуверенного.

В противоположном конце зала, во главе ряда из сдвинутых столов, восседал плотный, сероглазый и темноволосый мужчина средних лет, с явно выраженными манерами "хозяина жизни". Компания что-то отмечала, и он, как виновник торжества, благосклонно принимал поздравления, снисходительно кивал кому-то, на кого-то сердито посматривал, в общем, степенно руководил застольем…

— Победитель? — указывая на него спросила у Басты Смерть.

Баста долго присматривалась, ища подвох, потом неопределенно пожала плечами:

— Мне нравится. Не из "ботаников". Явно сам пробивает дорогу наверх. Удачлив. Уверен в себе. Одет со вкусом. Следит за здоровьем. Ни пройтись с ним рядом не стыдно, ни в магазин зайти, ни…

— Я поняла, можешь не продолжать. Практически образец твоих пожеланий. Вот только лично я не хотела бы оказаться на его месте… И, честно говоря, даже рядом с ним.

— Почему?

— Он явный и законченный эгоист, и даже не скрывает этого. А Бог — существует.

— Конкретней.

— Что б идти к цели, надо объективно оценивать обстановку. Себя, свои силы и мир… Не таким, как ты его "видишь", а таким, каков он есть на самом деле. В одной старой притче по этому поводу хорошо сказано: "Мир — это окно. За ним ты видишь людей, животных, события. Но стоит добавить немного серебра и окно превращается в зеркало, в котором ты видишь только себя". Любой эгоист — слеп. Он не правильно оценивает ситуацию. А это ведет к трагедии. Да что я все говорю. Смотри сама…

С явно недовольным видом, виновник торжества (и предмет тайного спора), поднялся из-за стола вслед за мужчиной в строгом, сером костюме. Они отошли подальше от компании и остановились как раз неподалеку от столика, из-за которого за ними с интересом наблюдали девушки.

— Сережа, давай не сейчас! — с раздраженной брезгливостью попросил бизнесмен. — У тебя очень дурная привычка начинать самые неподходящие разговоры в самый неподходящий момент.

— Нет, Паша, — упрямо покачал головой его собеседник. — Именно сейчас. У меня нет времени. А после банкета ты уедешь и до тебя, как всегда, будет не дозвониться. Ты это знаешь и я это знаю. А ситуация критическая. И для меня, и для дела, да и для тебя тоже. Мне нужно всего десять минут. После этого я больше не буду тебя беспокоить. Может быть — никогда.

— Ну, давай. Только быстро. Десять минут — не больше. У меня жена, гости…

— Мы знакомы с тобой со школы, ты мой крестный сын. Я 27 лет стоял рядом с тобой, как верный сторожевой пес, защищая от бандитов, от милиции, от ошибок… Но я не могу защитить тебя от тебя самого. Ты полностью утратил ощущение реальности. Ты словно живешь в каком-то выдуманном мире. Я много раз пытался говорить с тобой, но у меня "синдром Кассандры" — ты меня просто не слышишь. Ты слышишь только тех, кто поддакивает тебе самому…

— И, как видишь — имею все, — сказал Павел. — А это значит, что я — прав.

— Это — иллюзия. Я никогда не гонялся за деньгами, и потому ты платил мне — ген. директору! — меньше, чем получает сантехник или электрик. Да и то умудрялся не выплачивать месяцами. У меня нет ровным счетом ничего. Это я говорю не жалуясь, а что б ты понял — я не ищу из этого разговора выгоды для себя лично. Ты рушишь дело, которое мы создавали годами. У нас се получалось, пока ты не возомнил себя "богом". Мы поставляли топливо на заводы, продавали на экспорт, выстроили отличную, вполне конкурентоспособную и перспективную фирму. Ты перестал платить людям. А ведь главное в бизнесе, это не "схемы" и деньги, а люди! Вспомни Генри Форда: "Не завидуйте тому, что у меня есть заводы и деньги. Завидуйте тому, что у меня есть команда. Отберите у мня все, оставив лишь команду, и через год у вас не будет ничего, а у меня снова будут и заводы и деньги и команда". Люди уходят от тебя в слезах! Здоровые мужики не могут прокормить семью, хотя пашут, как лошади. Да, у тебя было много дорогих машин, шмоток, отдых на Канарах и в Греции, ты пил и ел все самое дорогое, носил все самое престижное… Но даже я ухожу от тебя, так и не получив зарплату за три последних месяца. Я подорвал здоровье, помогая тебе, а денег нет не то что на лечение, но даже на хлеб. Мне придется устраиваться сейчас сторожем в какой-нибудь санаторий, что б как-то вылезти из этой ситуации. И мне еще повезло: у меня нет семьи… если это можно назвать "везением". Но мне людей жако! Это я их привел к тебе! Я подобрал команду.. и, выходит, я обманул их, хотя они поверили именно мне. А ты паразитируешь даже на них.

— Ты набрал команду дебилов, не способных к бизнесу!

— Эти люди сделали тебя богатым.

— Богатым я сделал себя сам! Мне дают деньги! Что бы вы делали без меня?! Кем бы были?! А я от вас только и слышу: "дай зарплату, дай зарплату!". А вы знаете, какие у меня расходы?! Одни колодки на "Джипе" двадцать тысяч стоят! Откуда я всем возьму денег, если не на себя и то не хватает?!

— Оставим этот бред. Я вижу, то ты меня все равно не слышишь. У меня больше нет ни сил, ни возможностей быть рядом с тобой. Я только хотел предупредить. Ты вынул все деньги из оборота. Из миллионов, суженых людьми тебе в кредит, ты купил себе квартиру, машины, ведешь непомерно роскошную жизнь, теперь еще эта бредовая затея с турне по Бразилии… Это уже не бизнес, это — самоубийство! Деньги можно извлекать только из прибыли! Что ты оставил для оборота? Как ты собираешься отдавать долги? Зачем ты их вообще набирал?

— Так вы же, бараны, ни фига не работаете, вот мне и приходится занимать и занимать. Я замучился придумывать, как мне заработать деньги, что б покрывать убытки…

— У нас была отличная, доходная фирма! Ты не захотел ждать постепенного подъема! Тебе надо все и сразу. Паша, объясни мне: зачем ты дал каким-то неизвестным тебе "московским чиновникам" взятку в пять миллионов?!

— Ты знаешь: они пробьют для меня безвозвратный кредит в сорок пять миллионов!

— Ты сказку про Буратино читал?! Про пять золотых, которые надо было зарыть, что б выросло дерево, усыпанное золотыми монетами?!

— Сережа, не разрывай мне мозг! Я давно пожалел, что взял тебя директором! У тебя нет способностей к бизнесу! Ты что, не знаешь, какие у меня связи?! Да никто просто не посмеет меня кинуть!

— У тебя связи — пока есть деньги! У тебя друзей нет. Ты же их презираешь. Ты осознанно и демонстративно ищешь партнеров — мошенников, которые дадут тебе "тему" для мгновенного обогащения. Сажи: зачем ты купил порт на канале, который давно не судоходен?! Кому ты его перепродашь?!

— Я уже сказал тебе: ты ни фига не понимаешь в бизнесе. Хочешь уходить — уходи. Я не держу.

— Я прошу только об одном. Остались старые кредиты, де я и мои друзья выступали у тебя поручителями. Закрой этот вопрос. Не подведи. Ты знаешь, что нас ничего нет и отдать их мы не сможем… И… Одумайся, Паша! Оглянись, остановись на минутку, представь, что в этом мире деньги на мгновение исчезли, и ты видишь, что происходит на самом деле. У тебя старые родители, они живут на нищенскую пенсию. Рядом с тобой жена, у которой изумительные вокальные способности, и ей не хватает только финансов, что бы заняться любимым делом. У тебя подрастает ребенок — что ты подготовил для его будущего? Когда ты начинал, ты обещал всем золотые горы, и сам верил в это, но как только ты что-то получаешь, ты забываешь обо всех обещаниях и помнишь только о себе. Даже я перестал понимать — кто ты и что делаешь…

— Я это заметил, — усмехнулся Павел. — Все, твои десять минут истекли. Извини, но у меня на тебя больше нет времени. Прощай. Может, свидимся…

…— И что ты хотела мне показать? — разочарованно спросила Баста. — Ну, хамоват и самовлюблен, но ведь и без этого удачи не бывает. Он верит в себя и четко идет к своей цели. Просто у него запросы больше, чем у других. А вот все эти "бла-бла-бла" о "добре и зле" — из арсенала неудачников…

— Не торопись, девочка. У нас с тобой много времени. Мы имеем возможность досмотреть этот спектакль до конца, никуда не торопясь, и никуда не опаздывая. Что для нас год или столетие? Мгновение…Это для них, для людей, год может показаться настоящей вечностью…

…Человека в сером костюме, разговаривавшего с бизнесменом, они встретили ровно через год, в том же самом клубе. Он сидел за соседним от них столиком, и кого-то ждал. Девушку, которая подошла к нему, Баста узнала без труда — именно она сидела в тот вечер рядом с бизнесменом. Кажется, это была его жена.

— Здравствуй, Сережа, — сказала она, присаживаясь. — Извини, я немного опоздала…

— Ничего страшного. Я только хотел попрощаться. Что-то у меня, в последнее время, это становится недоброй традицией… Но теперь уже точно уезжаю надолго. Скорее всего — навсегда…

— Да, я слышала, про то, то произошло с тобой…

— До сих пор понять не могу: с одной стороны, я сделал то, что должен был сделать, а с другой… Опять приходится прощаться…

— Спасибо, что помог…

— Не за что… Когда случилась та история… я имею виду нападение на Павла, сразу после его возвращения из Бразилии (кстати, сильно подозреваю, что именно это турне вывело его кредиторов из себя), он приехал ко мне в санаторий. Трясется весь: "Убивают! Я же труп! Покойник!". Я его спрашиваю: "Где жена и ребенок?" А он даже не очень понимает, о чем идет речь. Заставил его прятать вас, пока все не затихнет… я в жизни не видел, что б взрослый мужик так трусил. Это был даже не страх — какая-то паника, животный ужас… Все равно жалко стало, дурака. Вдруг и впрямь убьют, или сам повеситься, из-за того же страха…Приютил в своей коморке… Я ведь там неплохо устроился, — улыбнулся он воспоминаниям. — зарплата небольшая, но постоянная, свежий воздух, лес, рыбалка, спорт… Даже свои почки почти вылечил… И его выхаживал. Избили-то его несильно, а вот напугали так, что… Тяжело падать с собственного постамента. Он же в воем, выдуманном мире жил, как в "Матрице". Дали в лоб, шнур, соединявший с иллюзорным миром и отвалился. Он видел мир в истинном свете… и это его напугало… Вроде привел я его в норму, но… Человеку сложно осознавать свои ошибки. Легче придумать новую "матрицу". Кто захочет жить с осознанием, что он долгие годы вел себя как подлец? Вот он и убедил себя, что пострадал за свою щедрость и доверчивость к людям… Набрался сил и уехал… а кредиты повесил на меня. Суды я, естественно, проиграл. Все потерял…Он больше на связь не выходит.. Но я не думаю, что от стыда. Просто я — опять "пройденный этап". И наверняка, где-то в глубине души, он оправдывает себя мыслью, что "все отдаст, как только разбогатеет". Ну, в общем, я опять вырастил паразита и дал набраться ему сил… Хотел как лучше, а получилось "как всегда"… Теперь меня здесь больше ничто не держит. У меня нет ничего и никого. А это место мне стало неприятно — слишком много нехороших воспоминаний…

— И куда ты теперь?

— За Урал. Я был в тех краях в командировках, мне понравилось. Найду работу, может удастся, со временем, купить дом…

— Что тебе сказать? Ты сам все знаешь… Так уж сложилось… Удачи тебе.

— И тебе. Прощай.

Он поднялся и вышел.

…Баста пожала плечами:

— И что? Это ни о чем не говорит. Один, как я поняла, все еще борется, другой, разочаровавшись, уходит. Нет, прости, но из-за этого эпизода я не склонна менять свое мнение…

— Потерпи минутку, — попросила ее Смерть. — Я же говорила, что тебе лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вот и смотри…

Девушка, между тем, не спешила уходить из клуба. Теперь уже она явно ждала кого-то. Примерно через пол часа, в слегка приоткрывшуюся дверь проскользнул тот, на кого Баста дела ставку. Только теперь узнать его было куда сложнее. Худой, одетый в какой-то несуразный парик (для "конспирации", а как же иначе), с бегающими глазками на осунувшемся лице. Держа руку под полой пиджака, он опасливо осмотрел зал и подсел за столик к жене.

— Хвост за собой не привела?

— Что?

— Слежки не было? Проверялась, как я учил?

— Вроде не было…

— В таком деле, осторожность лишней не бывает. А я как раз по делам в город приехал, вот, решил и тебя навестить. Как дела?

— Да как тебе сказать…

— Понимаю, все понимаю… Но ты мне поверь: все будет нормально! Я уже все продумал! Сейчас я делаю справку, то я — сумасшедший, и государственные кредиты с меня уже не возьмут. А остальных кредиторов я объеду, и с каждым, в отдельности, поговорю. Объясню, что меня жулики кинули, а я готов отдать долги, и новые темы есть, только для них деньги нужны… Дадут! Захотят вернуть убытки — дадут! Жадность, это — ого-о! Сила! Ты же не думаешь, что я руки опустил и сдался? Я еще всех объегорю и обойду! А потом и счета с кем надо подведем. У меня целый список своих, личных, должников накопился. Я их всех кормил — поил, а они… Наука мне впредь будет: нельзя быть таким добрым…

— Я тут Сережу видела…

— Он сам во всем виноват!

— В чем?

— Во всем! Ты не знаешь… Я знаю! Я его вообще зря на работу взял. Не надо было смешивать дружбу и деньги. А то я всех кормил — поил, вот и… А я все равно всех обставлю! Надо только сейчас красиво все разыграть. И быть очень осторожным… А уж потом… И у тебя все будет, и у ребенка…. Вот сейчас, только, разбогатею… Это не трудно… Я уже все продумал…

… Баста разочарованно вздохнула и отвернулась:

— Ладно, чего уж там… В этом случае я с тобой спорить не стану. Но это ведь и не "победитель", о котором мы говорили. Это так… Пашка — чебурашка…

— Почему — "чебурашка"? — удивилась Смерть.

— Песенку из мультфильма помнишь: "Если мы обидели кого-то зря, календарь закроет этот лист, к новым приключениям спешим, друзья, эх, прибавь как ходу, машинист!" Деньги сыграли с ним злую шутку. Был бы каким — нибудь крестьянином или плотником, глядишь, был бы неплохим человеком… может быть… Может быть, даже счастливым человеком…Но этот — не победитель. А что есть настоящие победители — я уверена. Наверняка есть и пираты-победители, и политики — победители, и бизнесмены — победители…

— Увидишь — скажешь, — попросила Смерть. — С удовольствием посмотрю…

…— Ладно, мне пора бежать, — заторопился за соседним столиком экс — бизнесмен. — Ты меня не ищи, я сам с тобой свяжусь. Ну, до встречи!

— Береги себя, — тихо сказала девушка, и глядя вслед уходящему мужу, добавила что-то, еще тише, что из-за расстояния и разобрать-то было невозможно.

Смерть вздохнула и тоже поднялась.

— А ты куда? — удивилась Баста.

— За ним. Его уже ждут… Везде…

— Вот как… Постой! Подожди минутку! Я не расслышала: что она ему сказала на прощание?

— "Береги себя".

— Нет, потом… Она сказала что-то еще, только очень тихо.

— Она сказала: "Береги себя"… и добавила — "Это у тебя получается лучше всего"…

Маскарад

— Мир становится все проще и примитивней, — вздохнула Баста. — Парадокс: между духовным и материальным, выбрав материальное, люди даже телесные развлечения свели к примитивизму. Раньше прогресс был направлен на открытие тайн Вселенной, постижение загадок космоса и океана, а во что се вылилось? Интернет, авто, кровать с водным матрасом. Гора родила мышь. Люди опять обманули сами себя. Я еще могу понять, что вместо религии духовного они выбрали религию материального и строят государства на принципах экономики, воюют ради ресурсов за деньги и за деньги же любят. Но на что они тратят эти деньги? Вот скажи мне: имея деньги ты выберешь отдых на Кипре, Канарах и прочих "обгрейдженных" "геленджиках" ли посмотришь Китай, Индию, Тибет, Францию, Японию? Кино начиналось как грандиозный духовный подарок для человечества, а вылилось в средство для убийства времени. Развлечения становятся все примитивней и примитивней. Люди, получившие свободу от всего, стараются стать рабами: ешь, пей, развлекайся и рожай новых рабов…

— Ты это к чему? — удивленно посмотрела на нее Смерть. — Ты меня начинаешь пугать. До сей поры я не замечала в тебе тяги к философии… Что послужило катализатором мыслительного процесса?

— Скучно, — пояснила Баста. — Я чувствую, что начинаю сходить с ума от суки. Мне не нравится примитивизм современных развлечений. Вот мы сидим с тобой в стриптиз — баре, ждем пока накаченные мужики начнут смешить нас, многоопытных... А альтернативы — нет. Чем прикажешь еще заняться в среду, в полночь?

— Бог создал ночь, что б человек не видел никого, кроме того, кто рядом с ним, — казала Смерть.

— Экспромт? — съехидничала Баста. — Оставим любовь в покое. Ты знаешь — я не умею любить. И что остается?

— Найди себе дело по душе… Ах да, прости, я забыла... Тогда просто найди себе дело.

— Найди себе дело, найди себе дело, — передразнила Баста. — Когда я была богиней, у меня было много дел. А сейчас я тупо убиваю время. Судьба многих женщин... Нет, ну сколько развлечений было раньше! Неизведанные страны, интеллектуальные салоны, гладиаторские бои, балы, карнавалы…

— Никогда не любила карнавалы, — призналась Сметь. — Напоминает современный интернет: черт его знает, что за поручик скрывается под массой мадам де Сталь… Балы — да, а карнавалы…

— Так в этом вся и прелесть!

— Прелесть — в дословном переводе означает "обман", — отмахнулась Смерть. — Знакомишься с человеком: "чемпион мира по борьбе без правил, с миллионами Рокфеллера и интеллектом Эйнштейна". Снимает маску: "Здравствуйте, сантехник Иванов!" А ведь могли бы полюбить и сантехника. Если б не разочарование.

— Ты ничего е понимаешь в играх!

— Со счастьем не играют. Оно не умет "выигрывать".

— Еще один экспромт? — "умилилась" Баста.

— Гигантский опыт за плечами, — усмехнулась Смерть. — Мне-то не скучно, потому что я не только завалена работой, но еще и изучаю людей. Это мое хобби. Люди — лучший генератор комедий, трагедий, возможностей и случайностей во Вселенной. Все миллиарды ангелов и демонов — ничто по сравнению мудростью и глупостью дюжины людей… Хочешь видеть — смотри!..

Она кивнула на группу стриптизеров, отдыхавших за одним из столиков перед ночным выступлением.

Один из них, высокий, темноглазый, с развитой, рельефной мускулатурой, давно присматривался к одиноко сидевший у окна женщине лет тридцати с небольшим. Его внимание было оправдано: невысокая, но очень гармонично сложенная, она напоминала статуэтку из слоновой кости, вышедшею из-под резца гениального мастера. Каштановые волосы до плеч обрамляли милое, с очень правильными чертами лицо. Но больше всего притягивали ее глаза. Огромные, необычайно яркого василькового цвета, они делали е лицо таким наивным, трогательным и беззащитным, что даже сердце щемило.

Она явно скучала, неторопливо потягивая минеральную воду из высокого стакана, и с любопытством разглядывала чрез окно людей в милицейской форме, что-то азартно обсуждавших возле самого хода в клуб.

Наконец молодой человек не выдержал. Встал, подошел к незнакомке, вежливо поклонился:

— Не помешаю?

Она быстрым взглядом окинула спортивную фигуру, мужественное, волевое лицо своего собеседника, и благосклонно кивнула:

— Почему бы и нет? Прошу, присоединяйтесь.

— Позволите вас угостить чем-нибудь?

— Нет, благодарю. Сегодня я не пью. У меня скоро небольшой… концерт. Необходимо иметь трезвую голову.

— Вы — певица? — догадался мужчина. — Или… выступаете с другими.. кхм… номерами?

— Скорее, с другими номерами, — улыбнулась она.

— Стесняетесь говорить? Неужели танцовщица? Судя по вашей фигуре… Работаете соло, или в подтанцовке?

— Скорее что-то вроде "оригинального жанра".

— Понимаю, — расплылся он в хитроватой улыбке. — А сюда заглянули в поисках работы?

— нет, здесь я просто коротаю лишние пять минут. Сейчас за мной должна приехать машина.

— то есть, на ночное шоу не останетесь? Понятно… Да, совсем забыл представиться: Юра.

— Очень приятно. Лена.

— Ну, если вы не можете пропустить со мной бокал — другой вина сейчас, может быть, найдете время завтра? Завтра вы свободны?

— Возможно… Отдыхать-то когда-то надо… Если не секрет: кто вы?

— Правильно, — понимающе кивнул он. — Сразу надо выяснять статус мужчины. А то вокруг только хануриков…

— Не в статусе дело, — сказала она. — Просто я предпочитаю знать, с кем имею дело. А статус для меня не важен.

— Это вы зря, — покачал он головой. — Статус — не только вопрос денег и престижа. Он еще показывает суть человека. Сейчас такое время, то се перепуталось. Мужчины занимаются женской работой, женщины — мужской. Человек выбирает, к чему у него лежит душа, и это высвечивает его внутренний мир…

— И кто же вы?

Мужчина бросил быстрый взгляд за окно, покосился на своих друзей…

— Мы — оперативники, — сказал он, глядя в наивно-васильковые глаза девушки. — Сериалы про милицию смотрите? Сейчас собираемся ехать брать банду. Ждем ОМОН. Вы ничего не имеете против оперативников?

— С чего бы? Вполне достойная профессия.

— Я вам завтра много чего расскажу про нашу работу. У меня это вообще наследственная профессия. Отец был опером, дед в милиции работал…

Тут он заметил, что его друзья поднялись и пошли в служебное помещение, переодеваться для выступления.

— Пора, — вздохнул он. — Видимо, по рации передали, что ОМОН прибыл. Мы — через черный ход, что б лишний раз не светиться рядом с людьми в форме. При нашей работе это лишним не бывает… Вот вам моя визитка. Так как насчет завтрашнего дня? Часиков, этак, в шесть вечера?

— Я позвоню, — улыбнулась она.

— Ужин за мной! — пообещал он и поспешил вслед за товарищами.

Не успел он скрыться за дверью, как в зал вошел пожилой мужчина, в недорогом, изрядно помятом костюме. Оттискав взглядом женщину у окна, приблизился и доложил:

— Елена Викторовна, ОМОН прибыл. Можно начинать. Вся банда в сборе, на хате. Наружка докладывает, что они закупили спиртное и продукты. Видимо, собираются отмечать удачное дело. Не ожидали, что вы так быстро на них выйдете.

— Слава, — задумчиво глядя на визитную карточку, спросила женщина. — Помнишь, у тебя выл внештатный сотрудник… Кажется, Юра Акимкин?

— Да, — вздохнул оперативник. — С его отцом еще работали, Царство ему небесное… Пытался я мальчишку к нам приобщить, но… "статус" ему, видите ли, не подошел… Денег у нас мало платят… Стыдно сказать, но сейчас где-то в стриптиз — баре танцует. Впрочем, может это и к лучшему. Пусть лучше ему там деньги в трусы суют, чем в отделе. За отца его обидно. Настоящий был опер.

— Я слышала о нем, — кивнула женщина. — Действительно жаль. И его жаль… и сына его жаль… Ладно, Слава, поехали, а то "концерт" без нас не начнется…А мне еще всю ночь работать… "в оригинальном жанре"…

— Вы это о чем?

— Так… Шучу неудачно. Видимо, от усталости. Поехали, Слава.

А визитная карточка так и осталась лежать на столе, намокая от сползающих на нее с запотевшего стакана капель…

…— Но хоть стриптизер-то он хороший? — со вздохом спросила Баста.

— Стриптизер — хороший, — заверила Смерть. — Этого у него не отнять. Сегодня он будет менять много масок и нарядов, так что приготовься: шоу начинается…

Соседи

…— Все равно не получится, — покачала головой Смерть. — Человека нельзя "делить" ни с чем. Его можно только "умножать".

— Все равно не понимаю, — призналась Баста. — Мужчина любит женщину. Допустим. Ну, а если он, скажем, военный? Талантливый полководец. Как он будет это совмещать?

— Постарайся взглянуть на это шире. "Совмещать" ничего не получится. Это только Цезарь мог одновременно смотреть хоккей, вязать носки, запивать чипсы — пивом, и при этом еще и напевать "Летят перелетные птицы.." Любовь и дело лежат в разных плоскостях, и даже дополняют друг друга насыщенностью жизни, до тех пор, пока не сталкиваются… Кто-то из умных сказал, что "счастье — это когда ты с удовольствием идешь из дома на работ, а с работы — домой". Не сможет твой "талантливый полководец" воевать по средам, а любить по субботам. Иначе по средам он будет проигрывать в любви, а по субботам — в битвах.

— Как же быть? Выбрать что-то одно?

— Ну как же тебе это объяснить, если ты смотришь на разные вещи в одной плоскости?.. Вот как Христос мог иметь в себе две сути: Божественную и человеческую? Он же не пользовался ими "по очереди". Вот лежит нож — видишь? Одна ипостась, одна суть. А теперь представь, что мы раскаляем его на огне. И нож, оставаясь ножом, приобретает еще и свойства огня. Так и с этим вопросом. Если любимое дело и любимого человека противопоставлять — ничего не получиться, если же они дополняют друг друга, то увеличивают полноту жизни, и помогают друг другу. Отними у человека дело — что останется? Бездельник, паразитирующий на окружающем мире. Отними любовь — станет простым механизмом для выполнения какой-то задачи. Ты даже представить не можешь, кошка, как я тоскую по любви! У меня есть дело, но… А люди не ценят того, то имеют. И чем больше им дается, тем больше не ценят. Они ссорятся не из-за того, что им мешает увлечение другого, а из-за недостатка внимания к себе… или недостатка внимания к тому, кого любишь.

— Но ведь постоянно ссорятся!

— Значит, кто-то из них — эгоист, — пожала плечами Смерть. — И совсем не обязательно, что это тот, у кого есть любимая работа или увлечение.

— А если дело по душе есть у них двоих?

— Что это меняет? Люди либо любят друг друга, либо не любят. Собаке все равно, кем работает ее хозяин, а человеческая любовь куда мудрее собачьей привязанности. Любят ведь не за что-то, а вопреки всему. Это огромная тайна — родство человеческих душ. Если этого нет, то все остальное — сухая статистика. Тогда и работа мешает, и хобби, и бытовые условия, и.. и сам человек. Ну, и нельзя забывать про вопрос приоритетов. Помнишь старую притчу про банку с камнями? Если взять крупные камни, представив, что это важнейшие для человека ценности: любовь к женщине, к детям, религия, духовность, образование и воспитание, и сложить их в банку, то сначала покажется, что она полна, но там хватит места и для более мелких "камешков": хобби, фильмами, книгами, посиделками с друзьями — все это наполняет "банку" жизни. Но и теперь она не пола. Все равно можно найти место для мелкого "песка": рыбалки, игр, развлечений, веселых пирушек, флирта с девушками, разговорах о пустяках и блаженного лежания на диване… Но если поменять приоритеты и засыпать сперва "песок", или мелкие "камни", то ни для чего более крупного просто не останется места. Люди знают об этом, но предпочитают раз за разом ломать жизнь себе и другим, подменяя эти приоритеты.

— Почему?

— Жадность. Определять приоритет — значит делать выбор. А хочется не выбирая, получить все. Но получить "все" можно только правильно сделав выбор и заполнив эту "банку"… Тогда останется место еще даже для бокала вина… Что б уж жизнь была сосем полной…

— Как у тебя все сложно, — поморщилась Баста.

— Проще — у мышей и лягушек, — парировала Смерть. — Им думать не надо. Чем совершенней существо, тем больше у него дорог. А значит, сложнее и выбор.

— Лабиринт?

— Для лягушек — да. А поднимись выше и видишь дорогу. Человеком быть тяжело кошка. Тяжело, но прекрасно… Ах, как бы я хотела быть человеком. И просто любить…

Неожиданно Смерть прислушалась, и, покосившись на соседний столик, незаметно подала Басте знак, призывающий к молчанию и вниманию.

В двух метрах от них, за богато сервированным столом сидела очень красивая пара средних лет. Русоволосый мужчина, в модном костюме и галстуке — бабочке и девушка лет тридцати, со внешностью и манерами фотомодели.

— И в честь чего этот праздник? — спросила девушка своего спутника. — Ты получил, наконец, новую роль? Мы начали выбираться из ямы?

— Наоборот, — улыбнулся он. — Мы на самом дне. Я понял, что работы мне не найти. Во всяком случае, приличной работы, на которую мы с тобой могли бы просуществовать. Но я понял не только это… Потому и праздник.

— Интересно, — удивилась она. — То есть, мы отмечаем падение на дно?

— Нет, начало новой жизни, и… Этот вечер — мое извинение за то, что я так долго был жалким, слепым идиотом. Когда я сегодня проснулся, собираясь вновь бегать в поисках роли, упрашивать, уговаривать, умолять… я вдруг понял, что больше не хочу. Не хочу такой жизни. Это обман. Ловушка. Глупость, на которую я потратил лучшие годы своей жизни. Посмотри сама: я закончил театральное, работал в разных театрах, озвучивал радиоспектакли и мультфильмы, играл в массовках и дурных сериалах… Но я не стал актером. Я искренне хотел играть так, что б люди наслаждались, проникались, становились лучше. Работал, как вол, но… Даже не важно, что мне просто не повезло. Таких как я — сотни и сотни. Важно другое. В той гонке я едва не упустил самое важное — тебя. Тебя и себя. Сколько мы с тобой женаты? Больше десяти лет. А если сложить только то время, что мы проводили вместе? Меньше полугода? Ты — модель, постоянно в разъездах. Я — актер, у меня бесконечные съемки, дубли, озвучки… Мы общаемся через записки на холодильнике и телеграммы из разных стран и городов. Мы даже позвонить друг другу не можем, потому что тем самым рискуем отвлечь другого от работы. У нас нет детей. У нас даже практически нет общего прошлого. Мы живем, как соседи. Мы с тобой даже не ссорились ни разу! И только потому, что было некогда... и не из-за чего. И я испугался. Сначала испугался, а потом обрадовался! Ведь это сама судьба толкает нас к важнейшему для нас! Отнимает игрушки, которые мы переросли, но за которые так упорно цепляемся. Да все эти деньги, слава, аплодисменты — просто мишура! Я помню, как влюбился на том банкете в тебя с первого взгляда…

— Тогда был пик моей славы, — с грустью припомнила она. — Век модели короток… Но ведь и я полюбила тебя с первой встречи. К тому же, сразу после знакомства с тобой я получила самый крупный контракт в моей жизни, а ты знаешь, как суеверны модели. Я думала, что ты приносишь мне удачу, а надо было мечтать о простом счастье… Ведь это действительно была самая верхушка пика. Потом началось неумолимое движение вниз, Ты даже представить себе не можешь, как тяжело давались мне последние заказы… Вокруг толпа молодых, симпатичных, амбициозных, готовых на все, а я… Я моложе не становлюсь. Я уже начала подыскивать себе другую работу, или курсы… Ты у меня умница, дорогой. Мы и впрямь едва не сломали себе жизнь. Да и жизнь ли это была? Если вдуматься, то у меня никогда не было дома. Гостиницы, вокзалы, аэропорты… Я только недавно заметила, что у нас в квартире нет ни цветов, ни животных…. А я соскучилась по дому. Обжитому, уютному дому, с домашними тапочками, с запахом кофе по утрам, с ворчанием телевизора и…

Телефонный звонок оборвал ее речь. Она извиняющее улыбнулась мужу и поднесла трубку к уху:

— Да… а… Вика, говори помедленнее.. Да ладно?! Это — розыгрыш?! Кто?.. И что?.. А он?.. Так… так... Фантастика! Это просто сказка! Сон! Я выезжаю! Выезжаю прямо сейчас! Жди!

Она повернулась к оторопевшему от такой волны эмоций мужу:

— Солнышко! Ты и вправду приносишь мне удачу! Звонила мой агент. Какой-то крупный парфюмер из Штатов открыл новую линию и требует, что б я и только я была "лицом" его товара. Он, оказывается, давно следит за мной: я напоминаю ему то ли дочку, то ли внучку, то ли правнучку… В общем, совсем из ума выжил! Он нашел моего агента и готов подписать долгосрочный контракт! Все, заинька, прости, но мне надо бежать! Чмоки тебя! Созвонимся! Спасибо за ужин! Бай!..

Мужчина долго смотрел ей вслед, потом налил себе полный бокал вина и залпом выпил. Растер ладонями лицо, вздохнул, нехотя поднес к уху трезвонящий телефон:

— Слушаю. Да, Гена, это я… Нет, просто настроение неважное… Ну, попытайся… нет, прыгать я точно не буду… Что?! Кто предложил?! А почему именно я? Ну, типаж — да… Совместные съемки?.. А сколько серий? Да ладно!... Условия контракта? Так… так…. Все, можешь не продолжать, дальше я сам прочитаю.. Что? Ну и что, что в Италии?! За такие деньги я готов играть хоть шамана в Зимбабве!.. А это… Нет, она поймет, у нее ведь тоже работа… Жди, выезжаю!..

…— А ты говоришь, что это я не умею любить, — возмутилась Баста. — Зачем Он дает людям столько любви?1 Они же ее не ценят! Ее слишком много! Надо было по ложечке, по грамму, по карату!.. Раз в жизни — по пол часа! У Него ее много?! Ну что ты молчишь?.. Эй, ты чего?.. Ты это… Тебе, наверное, соринка в глаз попала…. Вот, возьми мой платок…. Ну я даже не знаю… Может у тебя, это… все еще впереди… Я понимаю, что опять говорю глупость, но… Ой, в смысле я не это хотела сказать… Ну, в конце — концов, у тебя я есть… Ладно! Давай все сначала! Что ты там говорила про приоритеты? Если сложить их в банку и накалить на огне, то что там будет со второй ипостасью?...

Мальчики

— Пусти! Пусти, кому говорю! — бесновалась Баса. — Отпусти руку сейчас же!

Смерть держала ее за запястье на первый взгляд не сильно, едва сжимая пальцы, но вырваться из этого железного кольца кошка была не в силах.

— Отпустить? Но что ты сделаешь, если я тебя отпущу?

— Я их порву! На кусочки, на атомы, на молекулы!

— Прямо здесь?

— Да мне все равно — где! Здесь! Сейчас! Отпусти, говорю!

— Это невозможно, — твердо сказала Смерть. — Мы не имеем права вмешиваться в дела людей, и уж тем более убивать их.

— А он имел право шлепать меня по заднице?! Меня?!.

— Нас здесь вообще не должно быть.. И, как бы, нет…

— Значит, он шлепнул несуществующую меня по моей несуществующей заднице, и я за это его порву на несуществующие кусочки! — продолжала яриться Баста. — Быдло! Хам! Человек!

— Успокойся, на нас уже смотрят…

— Да над нами уже смеются! Надо мной! Надо МНОЙ — СМЕЮТСЯ! Я понимаю, если б он сделал это с какой-нибудь подвыпившей студенткой, да и то, если ее парень — ботаник и находится за три километра! Но со мной! Он смертельно ошибся! Лучше было бы, если б он сделал себе харакири прямо сейчас, пока я до него не добралась!

— Ну — дурак, ну хам и быдло, — согласилась Смерть, не торопясь, однако, отпускать Басту. — Но не убивать же его за это. Наказание должно быть пропорционально вине…

— Кастрировать… и придушить! Потом оживить, и еще раз кастрировать!

— Ход твоих мыслей мне понятен, но я взываю к логике, раз уж не могу взывать к твоему милосердию…

— И — на кол! Кастрировать, придушить, и на кол!

— Давай так: я тебя сейчас отпущу, и если мне не удастся убедить тебя простить его… мне на это нужно всего пять минут!.. Тогда я оставлю вас с ним наедине.

— Со всеми! — уточнила Баста.

Смерть посмотрела на группу давно забывших про них солдат — "дембелей", веселящихся за пару столиков от них, и вздохнула:

— Со всеми…

— Ты обещала!

Смерть убрала руку и Баста опустилась на краешек стула. Вся ее мимика, вся ее поза, выдавали неприкрытое желание перетерпеть эти пять минут, и.. Был бы у нее хвост, сейчас бы он подергивался от нетерпения…

— Ненависть — субъективное понятие, — сказала Смерть. — Сегодня ты его ненавидишь, завтра — прощаешь, а после завтра уже любишь… А бывает и наоборот. И — ох, как бывает!..

— Я их не только прощать, я их даже зарывать не стану, — оскалилась Баста. — Пусть так висят… По стенам…

— Если б ты сейчас успокоилась, и я могла тебя спросить, за что ты способна ненавидеть от всей души, ты вряд ли назвала мне даже пару причин…

— Но одна из них была бы — оскорбление!

— Ненависть парализует мудрость. Бог разрешает защищать и защищаться. Но от кого и против кого — решает мудрость, а не гнев. Разве этот хулиган — твой враг? Настоящий враг бьет не по попе, кошка, а по сердцу. Сколько таких "врагов" вокруг? Один наступил на ногу, другой занял место, третий сказал что-то не так, четвертый… пятый… И скоро мир вокруг тебя превратится в поле боя.

— Жизнь и есть бой!

— Да ну? — удивилась Смерть. — Вот я-то как раз и не знала…Не видела ты настоящего боя, девочка. А ведь все познается в сравнении…

— Пять минут истекли, — напомнила Баста и поднялась. — Если тебе их так жалко, то подготовь для них места получше…

— Что ж, иди, — сказала Смерть и слегка подтолкнула Басту к столику с мальчишками.

Кошка качнулась, поневоле делая шаг вперед… Что-то тихо звякнуло, словно порвалась гитарная струна, свет мигнул…

…— Кошкина, заснула, что ли?! — раздраженно сказал кто-то и подтолкнул ее в спину. — Проходи, командир ждет.

Почти ничего не видя в темноте, и ничего не понимая в происходящем, Баста, пригнувшись, шагнула в какое-то затхлое и сырое помещение, насторожено прислушиваясь и пытаясь разобраться в происходящем.

— Ну, все здесь?

Чиркнула спичка и пламя коптилки осветило крохотную землянку. За грубо сколоченным столом сидели двое: худой человек в кожанке, с красными от недосыпания глазами и молодой парень с осунувшимся лицом, в морском бушлате без знаков различия.

— Ершов, Кошкина, закрывайте скорее дверь, землянку застудите…

Стоящий рядом с Бастой невысокий, худощавый парень лет двадцати, подтолкнул ее к скамейке возле стола.

— Значит, диспозиция на сегодня такая, — сказал человек в кожанке. — Для начала познакомьтесь. Это — он кивнул на парня в бушлате, — Иван Леонтьев. Больше вам о нем знать ничего не надо. Его ребята сегодня пойдут в тыл к немцам за языком.

— Почему не мои? — спросил Ершов.

— Потому что, товарищ сержант, командую здесь я, — пояснил "кожаный". — Сереж, ну сколько у тебя людей осталось? И какие они? В прошлый раз уже дохлого фрица притащили… А язык нужен, и нужен позарез. Живой, здоровый и в чинах. Завтра — наступление… Сам понимать должен. Вот нам товарищей с флота в помощь и прислали…

Баста испытывала настоящую панику. Все ее мистические способности исчезли. Она снова стала человеком. И не просто "человеком", а скорее, его жалким подобием… Каждой клеточкой своего тела она чувствовала огромную, неподъемную усталость. Хотелось лечь прямо на пол и спать, спать, спать… Давно не мытое тело пахло отвратительно, в громоздких и неудобных сапогах хлюпала вода, распухшие ноги зудели так, словно она только что совершила марш — бросок...

"Вот гадина, а?! с тоской подумала она. — Ее проделки, больше некому! Это же фронт. Она что-то там говорила про бой и сравнение… А я в человеческом, хрупком и ничтожном теле…Я как котенок беспомощный.. Еще и "Кошкина"… Вернусь — всю морду расцарапаю!... А если не вернусь?! — мелькнула паническая мысль. — Если а тогда на меня обиделась, и… И я здесь — навсегда! В это теле! Ой, мамочки!.. Прости, прости, прости! Я больше не буду! Я все поняла, я хорошая девочка, верни меня обратно!.. Ну пожа-алуйста!.."

— А вот это, товарищ Леонтьев, бойцы, которых я выделил для встречи и прикрытия вашего отряда. Сергей Ершов — командир пулеметного расчета, он входит так же в группу полковой разведки, и медсестра Кошкина. Люди надежные. Они вместе с вами будут встречать группу с задания. Все, чем могу…

— Справимся, — сказал моряк и встал. — Вы идите на позицию, а я пока проинструктирую и провожу бойцов. Подойду через полчаса.

— Подожди здесь, — попросил Ершов. — Я за пулеметом.

Она потопталась в окопе, зачем — то меся жижу из глины и талого снега, потянула носом воздух… Холодный, но не морозный. Значит, на дворе ранняя весна или поздняя осень. Скорее — весна…

— Эй, — окликнула она стоящего в сторонке бойца. — Какой сейчас день?

— Да уж второе апреля, — охотно отозвался он.

— А год?

— Шутишь, сестричка? — догадался он.

— Ага… Хохочу, — мрачно пробурчала Баста.

— Берестов! Тебе кто разрешил на посту разговаривать? — хриплым от натуги голосом спросил подошедший Ершов. — Пойдем, Кошкина. Не отвлекай солдат. Нам еще далеко топать…

— Тяжело? — спросила она, что б хоть как-то завязать разговор.

— Двадцать семь кило, вздохнул он. — Раньше бы я… Но посиди на пригоршню сухарной крошки в день. Винтовку бы поднять, а тут — пулемет… Мужики вчера в лес ползали, хоть какую-нибудь траву искали, клюкву старую… Ничего нет. Опять кору принесли. Перетерли с сухарями, отварили…

— Сколько сухарей? — не поняла Баста.

— Сухарных крошек, — поправил Ершов. — Пригоршню. А у вас что, по другому кормят?

— Да нет, — сказала Баста. — Так же… Так же…

— Должны были перед атакой паек выдать, по пять сухарей, — вздохнул Ершов. — Да опять у них что-то случилось… Тут, на днях, политрук приезжал. Проверял, сколько метров может пройти солдат без остановки. Вышло, что предел — 400 метров. Потом в снег садятся — ноги не держат… У тебя махорки, часом, не завалялось?

— Нет…

— Я знаю, что нет, — вздохнул он. — Ну у кого нет… Просто курить страшно охота, вот и говорю глупости… Пришли. Вот здесь их встречать и будем. Обустраивайся.

Баста пожала плечами и осталась на месте, наблюдая, как сержант устанавливает и налаживает пулемет.

— Хотя, какое тут "прикрытие", — ворчал он. — Не видно ни зги. Но вот если наших заметят… Будет светло. Очень светло. Немцы ни ракет, ни патронов не жалеют. А у нас? Пять патронов на винтовку. Десять перед атакой. И это еще ничего. В январе вообще была одна винтовка на четверых и пять патрон к ней… А до окопов немецких — почти километр будет.. Смекнула?

— Нет.

— Я тебе к чему про четыреста этих метров рассказывал? — нахмурился он. — А здесь, ровным счетом, в два раза больше выходит. Да колючая проволока, да заграждения… Хоть бы действительно не ждали бы они нас… Тогда… Я ведь и впрямь, в прошлый раз дохлого "языка" притащил. Уж больно здоровые они, черти…По документам выходит, что как раз против нас стоят отборные части СС. Десантники. Кипр брали. А оттуда, стало быть, сразу к нам… Видать, кончаются у Гитлера солдаты-то, а? И эти здесь все до одного полягут.. Но здоровые, бугаи! Брыкаться начал так, что только держись.. Ну, мы и не рассчитали… Думали, он в обмороке…А "черные бушлаты" ни разу без "Языка" не возвращались. Представляешь: ни разу!

Послышались чавкающие в грязи шаги, и из ночного сумрака появилась фигура Леонтьева.

— Ушли, — сказал он. — Теперь часа четыре, как минимум… Потом — режим ожидания…

— Что в Ленинграде? — спросил Ершов.

— Держатся. Люди на улицах замертво от голода падают, но город борется. Зиму продержались, теперь полегче будет…

— Сколько смертей, — вздохнул Ершов. — Такого ж с роду не было… акая тьма кругом…

— Ночь, — пожал плечами Леонтьев.

— Я не про ночь. Я про этих... В черном… Они же специально целый город голодом морят. Сами входить боятся…

— Правильно боятся. Здесь для их каждый метр могилой станет. Пленные говорят, что ученые вверяют Гитлера, что на таком пайке существовать, а тем более работать и сражаться невозможно. А к весне в Ленинграде начнутся эпидемии и мор из-за грязи, антисанитарии и трупов на улицах…. А у нас в этом месяце заводы вышли на уровень довоенного производства. Вот так… Вояки… Они даже остановились точно на пределе действия нашей корабельной артиллерии… Вот только пушки у них дальнобойней, это — факт… С авиацией справляемся, а вот пушки… По Исакию бьют, по Петропавловке… Гитлер приказал сравнять город с землей…

— Сдюжим, — сказал Ершов. — После тьмы всегда наступает рассвет. Сдюжим.

— У нас-то хоть по 125 грамм давали, вперемешку с комбикормом и глиной, а в пригородах, куда немцы добрались, и того не было… Ты, сержант, Беляева до войны не читал? "Человек — амфибия" или "Голова профессора Доуэля"?

— Не довелось. Я сам с Волги, городок у нас маленький… Библиотека хорошая, но новинок не дождешься… Просто беда…

— Хороший был фантаст. От голода умер… Никого война не щадит. Хоть солдат, хоть ученый, хоть женщина, хоть ребенок… Пленный итальянец рассказывал, что немцы открыли детский дом для русских детей недалеко от своего госпиталя. Никто не мог понять, почему там была такая невероятно высокая смертность. А эти подонки просто брали у детей кровь для своих солдат. Так итальянцы их просто бить стали. Встретят немцев на улице — и в морду! Немцы их обходить стороной стали… "Арийцы", что б им…

— Это ведь уже не люди, — сказал Ершов. — Они какие-то вообще другие… Как они такими стали?

— "Белокурые бестии", — усмехнулся Леонтьев. — Они уже и сами себя людьми не считают. "Избранная нация", "Арийцы"… Да, напоминает роман Герберта Уэллса о пришельцах, пытающихся захватить мир… Им просто хотелось поверить, что они — лучше всех, и им все дозволено.

— Может, Гитлер — душевнобольной?

— Да нет, умен. Дурак Германию из руин так быстро бы не поднял. Просто он нашел главную человеческую слабость — тщеславие. И предложил немцам стать "как боги".

— Завтра надо будет опустить этих "богов" на грешную землю… Я им дам и "арийцев" и "Ленинград с землей сравнять" и "как боги"… Я еще по Берлину пройдусь… Верно, Кошкина?

— Что? — встрепенулась Баста. — А… Да… да…

— Замерзла, что ли? Ну да, в окопах-то воды по колено. Что делать — болота. Зато авиабомбы редко взрываются — сразу в торф уходят. Сама земля помогает… Ты уж терпи, сестренка. Если завтра фрицев с высотки сшибем — и отмоемся, и отогреемся… Сколько времени-то прошло?

— Часа три, — прикинул Леонтьев. — Еще немного… Сам знаешь: немец — не товар в магазине, на полке нас дожидаться не станет… А ты, девочка, вздремнула бы. Если что, мы тебя растолкаем.

— Заснешь здесь, — едва удержалась от всхлипываний Баста. — Холод собачий, вода эта вонючая…

— Да, вода… Мы перед войной в Таллинне стояли, — вспомнил Леонтьев. — Получили приказ идти в Кронштадт… Ох и бомбили же нас фашисты! 65 судов на дно пошло… А ребят сколько… Вода ледяная…

— Судя по лицу, ты и сам там поплавал?

— Было дело… Повезло — вытащили… Знаешь, что немцы говорят о нас? "Тупое русское упрямство". Я хочу с этим "тупым упрямством" до Берлина дойти и посмотреть, как они свою столицу защищать станут. Насколько они "белокурые бестии"…

— Кажется, идет кто-то, — прислушался Ершов.

Из темноты показался посыльный.

— Командир велел передать, что б вы возвращались, — сказал он. — Ваши ребята другой дорогой вернулись. Что-то у них там изменилось.

— Все живы? — обеспокоился Леонтьев.

— Не знаю. Но языка привели — я видел…

— Ну, бывай, сержант, может еще свидимся когда, — Леонтьев коротко козырнул и скрылся во тьме.

Ершов со вздохом взвалил пулемет на плечо:

— 27 кило… Иди спать, Кошкина. Завтра, может, и не удастся… Как сложится…

… Но поспать не удалось. Голодная, растерянная, одеревеневшая от холода, Баста стояла в окопе рядом с человеком в кожанке. Командир посмотрел на часы.

— Сейчас начнется… Ну, давай, богиня войны…

Баста не успела переспросить, как над ее головой что-то громыхнуло и вдали, над вражескими окопами, взвилось облако дыма. Еще одно… И еще… Через три — четыре минуты редкий артобстрел стих.

— Это — все?! — спросил у командира подошедший Ершов. — Товарищ капитан?! Вот это — все?!.

Капитан облизал обветренные губы и медленно потянул из кобуры пистолет.

— Слушай мою команду! В атаку! За Родину! Впере-ед!..

И тут ответный удар нанесла немецкая артиллерия. Земля перед окопами вздыбилась, пошел какой-то странный гул, словно кто-то невидимый дул в огромную медную трубу. Воздух наполнился свистом и щелчками.

Басту сбил с ног рухнувший на нее Ершов. Лицо сержанта было залито кровью.

— Твою мать! Твою мать! Твою мать! — ворочаясь в ледяной жиже окопа, орал он. — Глаза!.. Твою мать! Глаза!..

На Басту нашло оцепенение. Богини не умеют умирать. Людям проще. Они готовы к смерти. А как быть тем, кто решил, что он — существо высшего порядка? Такого ужаса она не знала еще никогда… Широко раскрытыми глазами она смотрела на развороченный осколком висок капитана, на слепо тыкающегося о все стороны Ершова, на фонтаны земли, поднимающиеся то тут, то там, вдоль давно пристрелянных немцами окопов..

— Пулемет! Где пулемет?!

Еще толом не очнувшись, она с трудом подняла из грязи и вложила Ершову в руки тяжелый пулемет. Слепой разведчик, не обращая внимания на режущие вокруг него воздух осколки, с трудом перевалился из окопа на землю, поднялся на ноги…

— На-а!..

Длинная очередь ушла в небо. Ершов сделал вперед шаг, второй… Он шел в полный рост, вслепую стреляя из пулемета. Тут из окопа вывалился какой-то, тощий как скелет, очкарик в промокшей насквозь шинели и крича что-то злое, матерное, побежал на немцев. За ним поднялся еще один солдат, и еще… Люди лезли на колючую проволоку, повисали на ней, убитые, переваливались через тела мертвых товарищей и бежали, бежали, бежали… (Позже, в воспоминаниях, один из выживших немецких десантников напишет, что "Было куда проще шесть раз прыгать с парашютами на Крит, чем один день сражаться с русскими ополченцами. Мы их — БОЯЛИСЬ!")

Окончательно потерявшись от происходящего, Баста тоже выскочила из окопа, но ее толкнули, она упала… Поднялась…Снова толкнули…

— Да вы что?! Что вы делаете?!

Снова толчок… Она беспомощно барахталась в грязи, понимая, что ее просто — напросто оберегают от пуль и осколков, и плакала в голос от бессилия и беспомощности…

Когда, наконец, зареванная, с ног до головы покрытая грязью, она добралась до немецких окопов, там все было уже кончено.

Небольшая горстка бойцов собирала по окопам оружие, оттаскивали в сторону тела, перевязывали раненых.

— Без тебя бы не справились?! — зло сказал один из солдат, останавливаясь рядом. — Чего сюда полезла?

Глаза его были злые, еще не остывшие после схватки. Баста с трудом проглотила поднявшийся к горлу комок: парень, как две капли воды, был похож на того, из бара…

— Что уставилась? Понравился? — криво усмехнулся он. — Тогда приходи в шесть часов вечера, поле войны, на Дворцовую. Гулять будем!

— Ты не верь ему, дивчина, — сказал подошедший старшина, с висящей на перевязи рукой. — Этот пустоболко завсегда обмане… Но боец — знатный. За то хвалю… Ты вот что, сестричка… Немцы сейчас в ответную атаку полезут, так тоби здесь не надо. Без тебя сдюжим.

— Никуда я не пойду, — устало сказала Баста и села прямо на мокрый снег. — Что вы все… То толкают, то гонят…

Солдаты переглянулись.

— Ты сходи, хлопче, посмотри, як там слепой… Жив, чи нет? — попросил старшина. — Треба его в хоспиталь переправить. Ты мени понял?

Боец внимательно посмотрел на понурившуюся Басту, на старшину, и кивнул:

— Сделаем… Иванченко, подсоби-ка мне…

Вдвоем они принесли на руках бесчувственного Ершова. Голова его сплошь была замотана какими-то тряпками, заменявшими биты.

— Це — герой, дочка, — сказал старшина. — Таких беречь надо. Так что бери его и тащи до хоспиталя. А то нас сейчас не до этого будет.

— Я не знаю, где госпиталь, — сказала Баста. — И я все равно не дойду…

— Дойдешь, — сказал старшина. — Усе устали. На то и война. Кто ж ее, проклятую, хотел? А парня треба доставить до врача. К нашим окопам подтащишь, там добрые люди и помогут, и подскажут…

Бойцы, между тем, положили Ершова на плащ — палатку, привязали к ней длинную веревку, подняли на ноги безразличную ко сему Басту, и нацепив на нее лямки, как хомут на лошадь, подтолкнули в обратную сторону:

— Иди, иди сестра… Ты сдюжишь… Ступай…

Ни слова не говоря, Баста сделала шаг вперед… Худощавое тело сержанта, казалось, было отлито из свинца…. Еще шаг… Еще… Увязая в перепаханной снарядами и растопленной кровью земле, она шла и шла обратно, таща за собой тяжелую плащ-палатку. И вдруг споткнулась, едва не упав: тяжесть за плечами исчезла.

Обернувшись, Баста увидела, то сержант скатился на землю, и теперь сидит на снегу, ощупывая руками землю вокруг себя.

— Ты чего?

— Где я?

— Где… В поле… У своих… я домой тебя тащу…

— Что с глазами? Я ослеп?

— Не знаю. Дотащу до санбата, там врач скажет.

— А высота?

— Высоту взяли. Сейчас начнется контратака, надо успеть дотащить тебя до…

— Нет! Назад!

— Что?!

— Назад, говорю! — он попытался подняться, но руки подогнулись и он рухнул в снег. — Назад тащи! Мне слепым не надо! Я слепым не хочу! Что я… Куда?! Кому нужен?! Нет! Обратно! Я этих гадов… Я…

— Молчать! — неожиданно взорвалась Баста. — Мальчишка! Кто с тобой там нянчиться будет?! Ты свое дело сделал! А теперь — терпи! Все у тебя еще будет! И жена будет, и дети, и внуки! Кто мне говорил, что после темноты, всегда выходит солнце?! Красивые слова были?! Терпеть! Жив? Жив! Значит — терпи! А теперь помогай мне… Я же не лошадь, право слово… Давай милый, давай…

Она перевалила его на плащ — палатку, "впряглась" в постромки и сделала шаг…

…— Ты чего? — удивилась Смерть, едва успев удержать ее от падения.

— Где он?

— Кто?

— Боец…

— Ты о чем?

— Подожди минутку, дай придти в себя, — Баста тяжело опустилась на стул. — Что это было?

— Я тебя не понимаю… Ты бросилась к этим бедным солдатикам, намереваясь порвать их на кусочки, пошатнулась, я два поймала тебя, а теперь ты задаешь какие-то странные вопросы… Тебе что-то пригрезилось? Сейчас ты в порядке?

— Ладно, позже разберемся… Я давно поняла, что чувство юмора у тебя сильнее чувства жалости… А за "Кошкину" ты мне еще ответишь…

— Да пожалуйста, если тебе так хочется… Только все равно не пойму, о чем ты… С этими-то что? Не передумала?.. Месть там… "На кусочки, на тряпочки"…

Баста устало махнула рукой:

— Мальчишки, что с них взять… кто знает, как бы… В общем, пусть живут… Живите… Живите долго, мальчики…

P. S. От автора:

События, на которых основан рассказ — реальны. Как реальны и два героя этой истории.

Леонтьев Иван Сергеевич — защищал Ленинград в блокаду на Балтийском флоте, политрук. Вышел в отставку в звании капитана первого ранга. После войны женился, у него родились трое детей, младший из которых — мой отец…

Ершов Сергей Яковлевич — защищал Ленинград в блокаду, на Волховском фронте, разведчик и командир пулеметного расчета. После осколочного ранения в лицо, потеряв зрение, ВСЛЕПУЮ поднимался в атаку. Выжил. В госпитале к нему вернулось зрение. После войны женился, у него родились трое детей, младшая из которых — моя мама…

Я помню, как он говорил мне: "Никогда не отчаивайся! Не отчаивайся и не сдавайся. Даже если кажется, что тьма вокруг тебя — навсегда…"

2000 — 2010 гг. Тверская обл., С.-Петербург., Пенза, Урал, Саратов, Самара, Суздаль, Карелия, Псковская обл., Саранск.