Батон «Лучеса»

БАТОН «ЛУЧЁСА»

Водитель Кузин выезжал из ворот хлебозавода. В фургоне у него был хлеб "Даревский", резаный в упаковке и не резаный без, хлеб "Знатный" и "Соседский" с морскою капустой, батон "Лучёса", сладости мучные к чаю "Изыск" двух видов – с изюмом и с маком, лепешка для пиццы, булочки для хотдогов, печенье воздушное "Фонарики", торт "Сказки детства", бисквит "Коричный", торт "Муравейник". Кузину предстояло развезти всё это по торговым точкам, вернуться назад с тарою, при необходимости осуществить дневной довоз, поставить машину на базу, уйти домой, переночевать и вернуться сюда же завтра, словно не было вчера. Опять всю ночь работали печи, опять рампы были запружены каталками, транспорт стоял в три ряда, и рассованная по фургонам чудовищная стотонная хлебная волна снова вздымалась и обрушивалась на город, чтобы обратиться в ничто. Как волноломами, она раскалывалась в магазинах, дробилась на полках, разбрызгивалась по сумкам и пакетам, и полуметровый, не способный пролезть ни в одну мыслимую глотку батон споро резался ломтями и уходил в пустоту, в небытие, в гавно, словно пот человеческий на нем был росой, пекарь его – лишь призрак, мятущийся в ночи, и батона этого никогда и не существовало на свете.

Каждое утро Кузин садился за баранку, и накопившаяся за ночь лавина влекла его в утробу, ненасытимую, как смерть; каждый вечер, поставив фургон в гараж, он шел домой, смотрел в лица прохожим, искал смысл и не находил смысла. Пекарь, кормящий лекаря, майор, идущий к врачу, майорова жена, дающая хлебопекову сыну: заговор, круговая порука, самоподдержание пищеварительной системы. Если завтра стебли согнутся под тяжестью колосьев и трубы наших печей вырастут вдвое, это не прибавит ни силы нашим рукам, ни быстроты уму, только желудок, утроба, бесконечное всепожирающее болото; Кузин барахтался в нем, засыпал, просыпался, выбирался из дому во вчерашний день, и над ним подобное хлопьям гари воронье орало: высрано! высрано! высрано! Этого не может быть, думал Кузин, этого просто не может быть, я не способен, я слеп, где-то мужчина приходит к женщине с тортом "Грибочки" и через девять месяцев родится дитя, непохожее на нас, ни он не хотел, ни она не хотела, и ничего не прочесть у них по глазам, но это уже не остановить. Кто-то держит бутерброд одной рукой, пусть не здесь, пусть далеко, на территории, обслуживаемой другим хлебозаводом, я согласен, это унижение, но я согласен… а другой рукой он рисует или пишет… видит Бог, я не знаю, не могу даже представить, что, но я бы ушел здесь и сейчас, если бы не это, я бы бросил машину поперек, на перекрестке, на зеленый, на красный, я бы съехал с моста, прямо вниз, на рельсы, клянусь всем, что мне свято.