Беда

БЕДА

Тихо у Еремина и грустно. Только хрупкая тишина на уши давит. И сердце стучит тук-тук, тук-тук. Селезенка екает.

Муторно!

Нынче утром с постели встал — в спину вступило. Согнулся дугой — в бедре что-то нехорошо, лодыжку как обручем стянуло.

— Э…э…хе, хе, — кряхтит Еремин, а сам к организму прислушивается, где еще что натянется, где булькнет.

С трудом к зеркалу подтащился — волос седой, грудь в обратную сторону выпуклостями повернута. А нос-то, нос! Окраски сомнительной, ноздреват не в меру.

— Э…э…хе…хе, — кряхтит Еремин, а сам не разогнется, ногу волочит.

Думает Еремин. Мысли тяжкие всего обволакивают.

«Ну, какой ты работник, Еремин? Какую продукцию для населения выдать можешь? Брак один, а не продукция! Вот и жена от тебя ушла, дети не звонят, внуки на глаза не показываются. Беда! Посуды, посмотри, полный угол. Сдал бы посуду — игрушку мальцам купил или молочка для согрева. Молочко нос отбеливает, бальзам для любых внутренностей».

Встал Еремин, посуду собрал в сетку и тихонько с лестницы на выход. А на улице солнышко, ветерок по лицу лапками перебирает. Вздохнул Еремин полной грудью, на солнышко прищурился.

Хорошо-то как, господи!

Приободрился и вперед, вперед!

А на пути кореша убогие уже ждут, стеной обступили. Серые лица, мешки под глазами. Ногами притоптывают, Еремина под руки хватают.

Н-е х-о-ч-у!!!

Хочешь, хочешь! И закружилась карусель. Звенят граненые валдайскими колокольчиками, влага пахучая на землю льется…

Б…ы…в…а…ли дни ве…се…лыя!!!

…Тихо у Еремина и грустно. Жена ушла, дети не звонят, внуки на глаза не показываются.

А сердце стучит тук-тук, тук-тук. Селезенка екает.

Муторно!