Бедная Настя. Книга 3. В поисках счастья

Глава 1 Когда уходит любовь

— Я разрываюсь между двух огней, — проговорила Анна.

И всколыхнула своей искренностью партер. Она не видела, но чувствовала — на нее направлены все взоры и лорнеты из лож и бельэтажа, и галерка замерла в предвкушении будущей овации, которая позволит ей осыпать цветами и здравицами ту, кто своей вдохновенной игрой переворачивает души и заставляет сердца биться неровно и пылко.

— Один — холодный и неукротимый, — Анна величественным жестом правой руки указала на высокую фигуру в черном плаще, стоявшую на авансцене спиной к зрительному залу. — Он манит пламенем, сверкающим в ночи, но свет сто подобен блеску звезд — не греет и не приближается с годами. Алмазное светило в вышине! — недостижимое по силе отдаленья и до утра сводящее с ума, пока Ярила золотой венец не заслонит его от утомленной девы.

Анна тяжело вздохнула, и зал затрепетал, с редким единодушием внимая ее монологу. И эта хрупкая, изящная девушка в неверном свете рампы сама казалась уникальным бриллиантом, превосходящим по красоте и чистоте тот, что сверкал на ее пальце, а слова были подобны алмазной россыпи в ожерелье на ее шее.

— Другой, — голос Анны потеплел и наполнился слезами, — живой и быстротечный. Он путнику тепло свое дает, но приближаться к пламени опасно. Как гибнет мотылек в его беспечном жаре, легко сгореть в костре такой любви. И после ничего не остается — лишь дым и пепел. Их развеет ветер.

Анна подняла левую ладонь, и сотни глаз устремились к другому краю сцены, где на обитой бархатом скамеечке сидел мужчина, укутанный в алый плащ.

— Что делать мне?! — патетически воскликнула Анна, раскидывая руки, точно на распятии. — Любить и умереть? Иль жить и затаиться мукой неразделенною со мной любви? Душа моя в смятении безмерном и перед выбором вся ужаса полна, ибо любая из дорог, увы! не к счастию ведет меня, а к бездне. И я стою у пропасти одна и к Небесам взываю — рассудите!..

Произнеся последние слова, Анна опустила голову и замерла в трагической позе скорбящей перед гробом. Зал в общем порыве вздохнул и через минуту, показавшуюся Анне вечностью, взорвался криками «Браво! Брависсимо!». С галерки засвистели, в ложах застучали веерами по бордюрам и спинкам кресел, партер поднялся аплодисментами.

Анна улыбнулась и медленно прижала руки к груди, всем своим существом выражая признательность публике. Цветы летели в нее со всех сторон, и от гула зрительного зала пряно кружилась голова. Анна несколько раз с благодарностью во взгляде кивнула своим почитателям и присела в поклоне. Потом она обратилась к партнерам по сцене и протянула к ним руки, призывая подойти ближе и разделить с ней радость успеха. Мужчина в красном плаще поднялся со своего места на скамеечке и направился к ней, мужчина в черном плаще обернулся, сделал шаг навстречу, и вдруг, разглядев их обоих, Анна вскрикнула.

С одной стороны сцены к ней приближался мрачный и демонический Владимир Корф, с другой — пылая негодованием и сверкая глазами, надвигался Репнин.

— Владимир! Миша! — прошептала Анна, растерянно переводя взгляд с одного на другого.

Она хотела продолжить, но слова не смогли вырваться из ее скованного ужасом горла.

Корф подошел к Анне первым. Он протянул руки к ее шее, как будто хотел задушить, и сорвал сверкавшее бриллиантами колье.

— Что вы делаете, Владимир?! — пыталась вымолвить Анна.

— Долой рабство! — без малейшего выражения на лице произнес Корф. — Отныне ты не станешь носить этот мерзкий ошейник — проклятое наследие Древнего Рима!

— Но это не ошейник, это подарок Ивана Ивановича, вашего отца! — Анна подставила руки под алмазный дождь, стремясь удержать рассыпавшиеся камни и сохранить дорогой для нее подарок. Но бриллианты разбежались и, точно капли воды, потекли между пальцами.

— Я обещал отцу, что ты станешь свободна. И я выполнил свое обещание. Прощай! — Корф гордо выпрямил спину и удалился, прямой и непреклонный, как статуя пушкинского Командора.

Анна разрыдалась, но тут же почувствовала еще одно прикосновение — Репнин взял ее руку в свою.

— Миша! Миша! — обратилась к нему Анна.

Репнин смотрел на нее с обожанием, и Анна потянулась к нему. Она хотела броситься князю на грудь, но вдруг увидела — словно со стороны — как Репнин снимает с ее пальца старинное кольцо с большим бриллиантом в дорогой оправе.

— Миша! — ужаснулась Анна. — Что вы делаете?! — Отдай кольцо! — страшным голосом приказал Репнин. — Оно не твое. Помолвки не будет. И я не женюсь на тебе. Никогда!

— Но почему? Почему? — Анна задыхалась от слез и горя.

— Ты предала меня и нашу любовь!

Репнин с силой сорвал перстень с ее пальца и ушел, так же, как и Корф, растворившись в темноте закулисья. Анна беспомощно оглянулась — со всех сторон к ней тянулись руки восторженно ревущей толпы. Пальцы поклонников скользили по бархату платья, цеплялись за атлас туфель. Анна стала отбиваться от окружавших ее зрителей, ей казалось — еще минута, и толпа поглотит и раздавит ее.

— Боже, помоги мне! — из последних сил взмолилась Анна и потеряла сознание…

— Эко же тебя перекрутило, девонька, — всплакнула Варвара, утирая холодным полотенцем лоб своей любимицы.

Вот уже полдня Анна металась в бреду, и Варвара не отходила от нее, сбивая жар верными народными средствами. С тряпицы скапывала в рот целебный отвар, заботливо растирала холодные пальцы рук и ступни.

В таком состоянии Анну нашел в лесу Никита и на руках принес в поместье, прижимая девушку к груди, словно драгоценную ношу. Поначалу Варвара подумала, что Анна замерзла — та дрожала и часто впадала в забытье, но потом догадалась, что лихорадка эта совсем иного свойства.

В муфте Анны Никита нашел вольную, подписанную Владимиром Корфом, но в полусне девушка все время звала князя Репнина и без конца просила простить ее. И, поневоле вслушиваясь в ее горячечный бред, Варвара поняла, что поторопилась благословить свою девочку, когда вернувшийся с дуэли живым и невредимым молодой барон сообщил ей, что оставил Анну вместе с женихом — князем Репниным. Владимир выглядел опустошенным и растерянным, и сразу же ушел к себе, не показавшись к обеду и выгнав из кабинета сунувшуюся было к нему с чаем Полину.

На какое-то время в доме воцарилась тревожная тишина, и лишь возвращение Никиты всколыхнуло этот опасный своей непредсказуемостью покой.

Анну положили на кровать в ее комнате, и, глядя, как она стонала и бредила, Варвара ощущала безмерную жалость к той, кому всегда желала только счастья и за благополучие которой неустанно молилась. Пытаясь успокоить Анну, Варвара деревянным гребнем расчесывала ей волосы и, время от времени остужая чистое полотенце на льду в тазике, стоявшем на низком табурете рядом с кроватью, протирала им горячие от жара лицо и шею девушки.

— Владимир!.. Миша!.. — звала Анна, то отталкивая руку Варвары, то хватаясь за нее, как за спасительную соломинку.

— До чего же они тебя довели, ироды!.. — всплакнула Варвара и ласково погладила Анну по голове.

— Худо ей, Варя? — тихо с участием спросил Никита.

Все это время он, точно привязанный, ходил под дверью в комнату Анны. Когда Варвара принялась укладывать девушку в постель, она прогнала его. Но потом смилостивилась и позволила наведаться к больной, правда, с одним условием — слез не разводить, руками не размахивать и голос унимать. Никита побожился, что будет нем, как рыба, и невозмутим, как сфинкс, и теперь топтался у кровати Анны, со страдальческим выражением наблюдая душевные муки своей любимой.

Никита был влюблен в Анну с детства, но она не отвечала ему той взаимностью, которую ожидало, и к которой было готово его сердце. В ее заботах о себе Никита всегда видел ласку горячо любящей сестры и понимал, что все романтические надежды и желания Анны были устремлены не к нему. Никита обожал и оберегал Анну и в глубине души ревновал ее к тому сказочному принцу, к которому иногда — он видел и чувствовал это — мечтательно уносились мысли Анны. Никита и в актеры напросился, чтобы оказаться к ней поближе, а когда старый барон рассмотрел в нем драматический талант и природную музыкальность, со всем пылом окунулся в театральные страсти, ибо они единственно давали ему возможность любить и быть любимым Анной. Или ее героинями? Но какое это имело значение для влюбленного!

Театр сблизил их, и театр разлучил. Мечтая о сценической карьере для своей воспитанницы, старый барон повез Анну в Петербург, и больше для Никиты уже не было в жизни покоя. Из столицы Анна приехала с такими сияющими глазами, что его сердце едва не оборвалось. Никита понял — Анна встретила своего принца. А после того, как принц — князь Репнин — и сам приехал в поместье, Никита отчаялся и едва не лишился рассудка.

И вот — свершилось! Когда, отправив ушибленного перевернувшимися санями Модестовича домой, Никита заметил, как по дороге к поместью, загоняя коня, промчался Корф, и следом в сторону озера проскакал на своем рысаке князь Репнин, он понял — что-то случилось. Анны с ними не было — Анна осталась одна! Где она? Что с ней? И только он сейчас рядом! Только на его помощь она может полагаться, только он готов поддержать ее в трудную минуту. Пришел его час, подумал Никита, и бросился на поиски Анны.

Добежав до места дуэли, Никита увидел лишь вытоптанный на поляне снег да пустую сторожку, еще не остывшую от свежего огня, разожженного кем-то в низенькой печи. На полу Никита разглядел меховую муфточку Анны — он поднял ее и прижал к груди. Аннушка, милая, родная, какие беды тебе еще довелось пережить?!

Он нашел ее в лесу в стороне от зимовища лесника. Анна брела без дороги, через сугробы, не видя пути, не чувствуя холода, и буквально упала на руки подбежавшему к ней Никите. Упала без сил и тут же потеряла сознание…

— Насмотрелся, голубчик? — проворчала Варвара, мягким жестом отстраняя от кровати склонившегося над Анной Никиту. — Вот и ладно, хватит с тебя! Иди, иди, ты свое дело сделал, спас ее — пусть теперь страдалица наша отдохнет. Потом миловаться будешь. Никуда она не убежит, слаба еще. Ступай с Богом, не мешай!

Никита хотел возразить, но Варвара по-матерински мягко, но властно выставила его за дверь и вернулась к постели Анны.

Произошедшее тронуло Варвару до глубины души — Анна была ей как дочь. И, хотя в одно и то же время у нее на руках оказались двое безымянных малюток-подкидышей, именно Анну она привечала всем сердцем и была расположена к ней всей душой. Маленькая Полина казалась Анне сестрой — такая же светленькая и голубоглазая, но со временем ее неусидчивость и дерзкий нрав превратили ее в полную противоположность молчаливой и ласковой Анне.

Повзрослев, Полина, которую Варвара много лет назад обнаружила на крыльце поместья спеленутой в красивое одеяльце, превратилась в бойкую статную девицу с недобрым характером и вызывающе броской красотой. Аннушка же, которую перепоручил Варваре старый барон Корф, с возрастом не подурнела в привычках и помыслах — выросла приятной в общении умницей, которая хорошела на глазах с каждым годом. И уж таланта Полине Бог такого, как Анне, не дал — звездочкой сияла Аннушка на сцене и пела, точно соловушка. И если Полину по ее глупости и тщеславию Варвара жалела, но при этом не стеснялась строжить и командовать, то сказать крепкое слово Анне не поворачивался язык. Уж больно она была вся ладная да пригожая. А в хороших руках — расцвела бы пуще прежнего! Вот только с этим Анне пока не везло.

Чувствовала Варвара, сердцем чувствовала — неспроста молодой барин столько лет уже бесится. Видать, и его заманила Анина сердечность и чистота, но не желает он ни в том признаться, ни покориться неизбежному. Оттого и мучает Анечку — а теперь вот еще и с женихом развел. Лиходей и самодур, даром, что барин воспитанный и благородный! Но ведь это лишь одно слово — барин, а так, по сути — мужик, грубиян, гуляка и картежник.

— Бедная ты моя, Аннушка! — вздохнула Варвара.

— Бедная, бедная!.. — шипела под дверью Полина, чуть ли не всунувшись всем телом в замочную скважину. — Разодета, как царица, научена, точно барыня, да еще барина на барина меняет, как перчатки! Ничего, ничего, ты у меня еще поплачешь и намучаешься! Ай!

Полина вдруг отпрянула — Варвара, звериным чутьем уловив шевеление в коридоре, быстро встала со стула у кровати и, подойдя к двери, толкнула ее.

— Ты чего же это, Поля, — укоризненно сказала Варвара, глядя, как Полина растирает шишку на лбу, — не уймешься никак? Все следишь да караулишь, дел у тебя других нет? Не у Христа за пазухой живешь — забот по дому, хоть отбавляй, а тебе и невдомек сделать что-нибудь.

— Мое главное дело — барина ублажать, я теперь к его постели приставлена, — огрызнулась Полина, — да только барин что-то не в духе пока. Так что посижу, подожду, как ему опять потешиться припечет.

— Ох, и развязная же ты девка! — нахмурилась Варвара. — Ни стыда у тебя, ни сочувствия! Барин, поди, дуэль переживает, наволновался сверх сил, а ты — про постель!

— Да ведь самое-то и дело! — пожала плечами наглая Полина. — Испокон веку так — первым делом после драки к бабе бежать.

— Тьфу на тебя! — ругнулась Варвара и захлопнула дверь перед самым ее носом.

— А ты на себя посмотри! — вслед ей закричала Полина. — Сама-то уже и забыла, как кого ублажать — все шанежки да прянички! А я — молодая! И барин молодой! Он сам меня выбрал, а этой твоей замороженной отставку дал! Прогонит он ее, как пить дать — прогонит!..

Полина собралась плюнуть, но спохватилась. Неровен час, кто увидит — подумают, что на дом хозяйский порчу надумала навести. Свят, свят! А вот Аньке этой, занозе, еще отомщу, попомнит она меня, во всех смертных грешочках покается! — поклялась про себя Полина.

Она за собой эту свою слабость знала — коли зла была, должна непременно обиду расплескать или выместить. И потому частенько в гневе била посуду да стулья бросала. Вот и сейчас — завелась и принялась все Варварино хозяйство разносить да за Анькиным хвостатым выкормышем бегать с половником.

— На, Аннушка, получай! — визжала Полина, точно ведьма носясь по кухне, пока вбежавший на шум Никита не остановил ее.

— Да ты ополоумела, Поля?! Что ты делаешь! — вскричал Никита, отбирая у нее половник и вставая между Полиной и котенком, истошно мяукавшим возле ножки комода.

— А мне все равно, Никитка! Никому я не нужная, никому до меня дела нет. Хоть пропади, никто про меня не вспомнит! Не хочу такой я жизни! Опостылела мне она! Барон Анну воспитал, как дворянку вырядил, а меня?! Одного мы с ней года да происхождения, вот только почести для нас разные — мне помои выносить, ей по столицам разгуливать! Несправедливо это, Никита, не правильно!

— Полечка, — попытался урезонить ее Никита, — жизнь — она вообще не ровная. У каждого свой крест. Думаешь, у Анны житье — мед?

— А ты меня не стыди и Анькиной судьбой не попрекай! Ты ведь не меня жалеешь. Ты о ней думаешь. Знаю я — ты тоже Анну любишь, как и все.

— Люблю, — признал Никита, — но и ты мне не чужая, мы же вместе выросли. И потому горестно мне смотреть, как ты убиваешься.

— А ты не смотри! — обиженно вскинулась Полина. — Я не юродивая, и плакаться над собой не позволю. Я ждать-смотреть, как ты все Аньке позволяешь, не стану! Я с ней по-своему разберусь! Барин у меня теперь, знаешь где? Здеся!

Полина гордо выпятила грудь и крутанула бедрами.

— Не надо так, Поля! — смутился Никита. — Ты ведь в глубине души хорошая, ты добрая и сердечная…

Никита попытался Полину приобнять-приласкать, но она оттолкнула его.

— Ты меня зазря не голубь, это место под барина занято! А зазнобе своей скажи — пусть уезжает подобру-поздорову! Пока я при Владимире Ивановиче, руки у меня развязаны! Я вот себе вольную выправлю и еще вам всем покажу, кто здесь самая красивая да талантливая! Всего добьюсь! И тогда ты меня не утешать, а ласки моей, как милостыни, просить станешь. И не смотри так на меня — я и сама ученая, знаю, что почем.

Никита горестно покачал головой — спорить с ней не стал, а рассудил — не даст Полина Ане покоя, со свету, может, не сживет, а крови попортит немало. Хуже пиявки — они-то ведь лечат, а эта — присосется и всю душу вытянет…

И тут пришла Никите в голову мысль… Есть, однако, в поместье человек, который сумеет проблему эту разрешить. На все пойдет ради денег.

Никита подумал о Модестовиче. О том, что управляющий опомнился и за старое взялся, ему Варвара потихоньку рассказала, когда он Анну из леса принес.

— Разве так бывает? — удивился тогда Никита. — Ведь Божий человек стал — не нарадуешься!

— Бывает, бывает, — кивнула Варвара. — Наш-то херр от удара умом повредился, да видать сани-то его обратно повернули.

— А как будто непохоже, — засомневался Никита.

— Меня не обманешь, — покачала головой Варвара. — Я человека насквозь вижу — не больной он, прячется. А скоро снова в силу войдет, ох, и наморочимся мы с ним!..

— Убью стерву! — словно надумав что-то, воскликнула вдруг Полина и подбежала к шкафу, где Варвара хранила разные опасные склянки с потравою.

— Ты что?! — бросился к ней Никита. — Что делаешь-то?

— Да клопы одолели, покоя от них нет, — тут же нашлась Полина.

— Грех это, Полечка, если дурное удумала, — тихо сказал Никита. — Не губи душу злобою, у тебя же — молодость, здоровье, красота…

— А на что они мне, когда свободы нет?

— Хочешь, я помогу тебе вольную добыть?

— Много вас — помощников… Мне один уже обещал вольную, а потом умом тронулся. Сыта я обещаньями по горло! Вам, мужикам, от меня только и надо одно…

— Но я тебе и вправду помогу, — горячо сказал Никита, стараясь быть как можно более убедительным.

— А попросишь за это чего? — Полина с интересом, но все еще недоверчиво взглянула на него исподлобья.

— Ничего, — честно ответил Никита.

Полина на минуту задумалась.

— А, ладно, — махнула она рукой и отошла от шкафчика. — Все равно всех гадов не изведешь! Неси вольную. Только помни: обманешь — Аньке не жить!

— Остынь, Поля! — «обиделся» Никита. — Мне обманывать не резон. Я помочь тебе хочу. По-настоящему.

— Что же… — Полина собиралась еще что-то сказать ему, но прислушалась и заторопилась. — Идет кто-то… Пора мне. А ты — как сделаешь, милости прошу в мою светелку! Да не красней, я от благодарности не отказываюсь. Это я с виду тертая, а по-человечески завсегда пойму — за добро плачу я одной лишь ласкою.

Полина сладострастно провела ладонью по груди Никиты и быстро вышла из кухни.

— Ох, — выдохнул он, — не девка, а кузница — и припечет, и придавит!

— Зачем Полина полетель, как куропатка? — шутливо грозя от двери пальчиком, появился на кухне управляющий.

Вот черт немецкий! — вздрогнул Никита. — Словно чувствует, что думали о нем…

— Это ты ее, Никитушка, пугаль? — Модестович обежал кухню, словно вынюхивая что-то, и, ничего не обнаружив, повернулся к Никите.

Может, спутала что Варвара, и управляющий не опомнился, снова засомневался Никита — глаз у Модестовича был мутный, раскосый, голова как-то странно перекатывалась от одного плеча к другому, и все движения тоже были странными — осторожными и плавными.

— Как же, — заметил Никита, — ее испугаешь, она сама, кого хочешь, застращает и на пушку возьмет!

— Девица — гренадер? — умильно рассмеялся Модестович и, вытянув из-под стола котенка Анны, принялся его гладить — жестко и против шерсти.

Лучик отчаянно замяукал и, сильно оцарапав управляющего, спрыгнул на пол. С Модестовича вмиг слетело все его фальшивое добродушие, и, нещадно матерясь на двух языках вперемежку, он заметался по кухне, и при этом отчаянно размахивал пострадавшей левой рукой.

Никита усмехнулся и вкрадчиво спросил:

— Карл Модестович, как вы насчет того, чтобы фальшивую бумагу по-быстрому составить?

— Что ты, Никитушка! — Модестович остановился и с наивной улыбкой захлопал рыжими ресницами. — Это грех большой перед Богом!

— Так я не о грехе, я об услуге прошу. За деньги.

— Об услуге? Да какая же это услуга, если деньги предлагаешь? — Модестович укоризненно покрутил головой и театрально повращал глазами. — Обидел ты меня, Никитушка… Пойду к себе, полью на окошке цветы — у меня там такая герань распустилась…

— Хватит пугало из себя корчить! — взорвался Никита и, схватив управляющего руками за горло, для пущей убедительности сжал пальцы. — Веди себя, как человек, Карл Модестович, а то мое терпение лопнет, и я доложу барину, какой ты на самом деле юродивый!

Модестович захрипел и знаками стал умолять, чтобы Никита ослабил хватку. Тот понимающе улыбнулся и отпустил свою жертву. Модестович сначала закашлялся, а потом повернулся к Никите — злой и совершенно нормальный.

— Напугал кота сметаной! Откуда у тебя деньги-то на фальшивую бумагу, конюх жеребячий?

— Я у Долгоруких расчет получил.

— Врешь! — не поверил Модестович. — Чтобы княгиня кому заплатила за работу по справедливости?

— Не княгиня, Андрей Петрович со мной рассчитывались.

Модестович призадумался.

— Это другое дело… Ты ко мне завтра приходи, я подумаю, что можно сделать.

— До завтра мне ждать некогда, сейчас пошли!

— Да где же я тебе нужную бумагу возьму? — оторопел от его напора управляющий. — Мне сначала на образец посмотреть надо. Примериться.

— А я тебе свою вольную покажу, но в руки не дам. Сам рядом сяду, и следить стану, как ты рисовать начнешь.

— Больно ты, Никитка, прыткий, — Модестович с подозрением уставился на Никиту. — А зачем тебе вольная? Ты ведь уж давно от барина свободу получил?.. А, кажется, я догадался! Опять с Анькой бежать надумал? Да полно тебе, не сердись! Мне на вас обоих плевать, у меня свои планы есть, а в них деньги играют роль немаловажную. Сделаю я все для тебя, только уговор — деньги сейчас, и чтоб я видел, что они у тебя есть.

— Хорошо, — кивнул Никита и снял с шеи нагрудный мешочек, в котором хранил заработанные у Долгоруких ассигнации. — Вот, все, что под расчет получил.

Модестович хмыкнул и принялся ловко пересчитывать бумажки, потом удовлетворенно облизнулся и, скрутив деньги бочонком, быстро спрятал их в потайной карманчик сюртука.

— А вольная-то хороша будет? — словно между прочим поинтересовался Никита.

— Не сомневайся, — самодовольным тоном заявил Модестович, — никто не заметит, что подделка. У меня глаз-алмаз и твердая рука. А имя какое вписывать будем?

— Не надо имени, сам потом впишу.

— Дело твое, — пожал плечами управляющий. — Желание клиента — закон!

Никита понял, что Модестович подумал об Анне, и не стал его разубеждать. Они с Варварой договорились, пока Анна в себя не придет, никому о ее вольной не рассказывать. Вот самой полегчает, пусть все и объявит!

— Так пошли, что ли? — заторопил управляющего Никита.

— Как скажешь, — улыбнулся тот и с величайшей вежливостью указал ему на дверь, пропуская вперед.

— Э, нет! — хмыкнул Никита. — Мы с тобой, голубчик, рука об руку пойдем, чтоб вернее было.

— Недоверие для художника оскорбительно! — возмутился Модестович.

— Да какой ты художник! Ты — мошенник и вор!

— А Чего же ты тогда мошенника просишь о помощи?

— Надо! — нахмурился Никита.

— Ох, темнишь ты! — снова погрозил ему пальцем Модестович и подумал: «Но я твою тайну разгадаю!»

Конечно, вряд ли управляющий имел право называться художником, но каллиграф он действительно оказался отменный. И, глядя на то, как умело Модестович подделал почерк Корфа и срисовал виньетки, накрученные нотариусом, заверявшего подлинность документа, Никита уверовал в свою удачу. Ему было не жаль потраченных денег — теперь он мог отвести от Анны самую близкую беду, избавить поместье от присутствия Полины.

В то, что Полька польстится на эту бумагу, Никита не сомневался. Конечно, в глубине души он понимал, что его благие намерения достигаются далеко не чистыми средствами, но цель спасти Анну оправдывала для него все. Никита был готов принять на себя грех обмана — ведь не невинную душу он соблазняет! Полина сама, кого хочешь, обманет и оболжет. И потом — уж очень хороша была подделка, ни за что не скажешь, что документ только-только высохнуть успел. Ни дать ни взять, самолично барином подписанная вольная.

Никита еще раз внимательно сравнил свою вольную с той, что подал ему Модестович, и с облегчением вздохнул — как близнецы! Даже и не угадаешь, какая из них настоящая.

— Нравится? — ухмыльнулся Модестович.

— Ничего, — буркнул Никита, пряча от него довольно блестевшие глаза, и тут же бросился на поиски Полины.

Она, по обыкновению, толклась в гостиной, высматривая молодого барона.

— Твоя вольная, — тихо сказал Никита, подойдя к ней и протягивая документ.

— А где имя-то мое? — недоверчиво спросила она, развернув вольную.

— Сама впиши, ты же говорила, что тебе имя твое не нравится. Придумай новое, покрасивее.

— Значит, мне теперь прямая дорога в Петербург? — растерялась Полина.

— Да хоть в Париж! — кивнул Никита.

— Спасибо, — растроганным голосом сказала Полина. — Вот уж не ожидала, что ты самым верным окажешься — как сказал, так и сделал. И когда успел?

— Она у меня давно была, — не моргнув глазом, соврал Никита, — я ее у барина для Анны просил. Но тебе ведь важнее! У нее и так все есть.

— И то правда, — глаза Полины загорелись особым, мстительным светом. — Значит, ей — ничего, а я теперь — совсем свободная?

— Так и есть.

— Ах, как хорошо! — разулыбалась Полина. — Уела я Аньку! А ты, Никитушка, молодец, я ведь думала — врешь все, чтоб от зазнобы своей мою обиду отвести. Хочешь, я тебе заплачу?

— Что ты, что ты! — Никита заволновался и отодвинулся от опасно близко придвинувшейся к нему Полины. — Я же от чистого сердца, помочь тебе хотел… Из неволи вызволить, чтобы новая жизнь у тебя началась.

— Новая жизнь? — спохватилась Полина. — И в самом деле! Чего это я? Меня господа бароны да князья ждут, а я тут с тобой прохлаждаюсь, время теряю на прислугу всякую! Посторонись-ка, идет новая звезда императорских театров!

Никита церемонно поклонился Полине, и та прошествовала мимо него, точно и впрямь сию минуту воцарилась, если уж не на престоле, то — на сцене.

— Очнулась, милая?

Анна открыла глаза и увидела над собой родное лицо Варвары.

— Почему ты плакала, Варя?

— Соринка в глаз попала, — отмахнулась та с такой счастливой улыбкой, что Анна тут же ей поверила.

— А для чего меня стережешь? — Анна попыталась подняться и покачнулась — у нее сразу закружилась голова. Варвара поддержала ее под руки и помогла сесть на постели. — Что со мной?

— А ты совсем ничего не помнишь, девонька?

— Помню… — Анна подумала немного и стала перечислять: — Мы ехали в санях, перевернулись… Потом я бежала по лесу… Дуэль помню. Миша… Где Миша?

— Наверное, скоро приедет. А больше ничего? — Варвара с сочувствием посмотрела на Анну и под ее удивленным взглядом решила не томить больше расспросами. — Голубушка ты моя! Ты же вольную получила!

— Вольную? — Анна взяла из рук Варвары подписанный Корфом документ и нахмурилась.

— Отчего затуманилась? — растерялась Варвара. — Счастье наконец-то улыбнулось тебе! Жалко только, что ты нас покидаешь.

— А кто тебе сказал, что я уезжаю?

— Владимир Иванович и сказал. С любимым-то женихом, да из этого дома уехать… — Варвара не успела закончить фразу — Анна вдруг лицом посветлела, и глаза ее вмиг наполнились слезами. — Да что с тобой? Что случилось-то, Аня?

— Миша… Ах, Варя! — Анна разрыдалась.

— Да что ты, Господи? — кинулась утешать ее Варвара. — Анечка, что ты, что?!

— Я же его спасти хотела, Варя, а он мне не поверил…

— О чем это ты? Кто не поверил? Почему не поверил?

— Я ведь сама ему все рассказала — что к Владимиру ночью в спальню вошла… А он… он и слушать меня не захотел…

— Так князь не знает, что между вами ничего там не было?

— Знает, только верить мне больше не хочет.

— Значит, вот что, — твердо сказала Варвара, подавая Анне батистовый носовой платок. — Успокойся! Поссоритесь, помиритесь, не в первый раз. Коли любит, простит!

— Да, видно, не так он меня сильно любит, если не верит мне, — Анна утерла слезы и впервые взглянула в лицо Варвары с прежней ясностью. — Мало того, что не верит, он еще думает, что я к Владимиру пришла, потому что хотела остаться с ним.

— Милая ты моя! — всплеснула руками Варвара. — Начудили вы, вижу! Все хороши — что сама ты, что суженый твой разлюбезный! И Владимир Иванович хорош! Да ладно тебе! Слезы утри и успокойся. Главное, что жива и здорова.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что тебя Никита нашел — брела по лесу в беспамятстве, чуть не заболела. Но сейчас все будет хорошо.

— Никита? Я совсем не помню. Добрый он…

— И тебя любит, — вставила Варвара.

— Он-то любит, — кивнула ей Анна, — да только я для него партия совсем не подходящая. Запуталась я!..

— Вижу, вижу, все вижу, — Варвара прижала голову Анны к своей груди и провела пухлой, теплой ладонью по ее мягким, волнистым волосам — совсем, как в детстве. — Думается мне, время пришло тебе в самой себе разобраться, чувства свои проверить.

— Как же мне теперь жить, Варечка? — вздохнула Анна.

— А об этом мы с тобой подумаем на досуге, — решительным тоном сказала Варвара и велела: — Давай-ка, голубушка, поднимайся не спеша, а я тебе подмогну. Пойдем на кухню — поесть тебе надо, а то последние силы выплачешь. Чаю крепкого налью с вареньоцем. Вишневое, что со свежей варки, пока ты там по балам да театрам разъезжала…

После чая Варвара позволила, наконец, Анне поиграть с Лучиком.

— Вот поела, силы набралась, — ворчала Варвара, — теперь можешь и с котенком повозиться.

Анна взяла Лучика на руки и прижала к себе. Тот нежно замурлыкал, довольный прикосновением хозяйки. Анна улыбнулась и в знак благодарности ласково поцеловала котенка в розовый, чуть влажный носик. В ответ котенок пару раз уморительно чихнул и принялся скрести коготками по кружевам ее платья. Девушка вздохнула, ощутив прилив нежности, и вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Анна подняла голову и увидела стоявшего в дверях кухни Владимира.

— Доброе утро! — с непривычной мягкостью произнес он.

— Доброе утро, — Анна смутилась и покраснела.

— Вы как будто плачете? Отчего? Мне казалось, у вас нет причин для столь явного расстройства. Не на всю же жизнь вы с Варварой расстаетесь…

— А я еще пока никуда не уезжаю, — тихо, но твердо сказала Анна.

— И слезы — это от лука, конечно? — с едва заметной иронией поинтересовался Корф, кивая на Варвару, подозрительно равнодушно крошившую овощи у плиты.

— Да.

— Что ж, понимаю… Князю требуется время, чтобы подготовиться к семейной жизни, надо и поместье в порядок привести.

— Я постараюсь как можно скорее найти себе новое пристанище, — гордо сказала Анна.

— Я сказал лишь, что Репнину… — смутился Корф.

— А я не хотела бы с вами говорить о Репнине, — прервала его Анна.

— Согласен. Я тоже не горю желанием слушать ваши рассказы о будущей семейной жизни. Но все же, учтите, никто вас отсюда не гонит. Вы можете оставаться здесь, сколь угодно долго.

— Благодарю вас. За все. За вольную…

— Я только выполнял предсмертное повеление своего отца, — холодно остановил ее Корф. — Да, кстати, извольте зайти в библиотеку. С вами желает объясниться князь Оболенский, а мне не хотелось бы вмешиваться в ваши личные дела. Не смею вас больше беспокоить!

— Ты что же это, в рот воды набрала?! — Варвара угрожающе повернулась к Анне всем корпусом, едва Корф вышел за порог. — Почему не сказала, что с князем рассталась?

— Я… Я испугалась. Мне его ухаживания ни к чему. Я на сцену поступлю.

— Думаю, однако, ты сама не знаешь, чего тебе надо!

— Ты еще скажи, что я Владимира люблю! — накинулась на нее Анна. — Нет, скажи, скажи! Да за что же это мне!..

В действительности Корф был приятно удивлен, увидев Анну на кухне. Такая привычная и, пора уже себе признаться в этом честно, любезная сердцу картина — Анна здесь, в его доме, как будто ничего не случилось и не изменилось ничего. Впрочем, это только так кажется — он проявил благородство и теперь расплачивается за свой необдуманный поступок, совершенный под влиянием минутного порыва. Корф горько усмехнулся и остановился на минуту перед дверью в библиотеку. Он не хотел, чтобы Оболенский видел его чувствительность.

— Сергей Степанович! Простите, что задержался, — сдержанно обратился Владимир к ожидавшему его гостю.

— Ничего страшного, я понимаю — дела, — Оболенский вежливо ответил поклоном на поклон. — Слишком много забот пришлось вам принять на себя в связи с кончиною вашего батюшки. Но я не задержу ваше внимание надолго. Я хотел бы лишь подтвердить наши прежние договоренности относительно Анны.

— Я сделал бы это с удовольствием, — развел руками Корф, — но, боюсь, должен разочаровать вас.

— Вы передумали продавать Анну?

— Нет. Дело в другом. Вряд ли она теперь сама захочет играть в театре… — начал объяснять Корф.

— Отчего же нет? — раздался от двери голос Анны.

— И князь Репнин не будет возражать? — раздраженно бросил в ее сторону Корф.

Он был удивлен и раздосадован и ее неожиданным приходом, и смелостью вмешательства в их разговор с Оболенским.

— Репнин? Вы продали Анну моему племяннику? — растерялся Оболенский.

— Нет! Как вы могли подумать?! — воскликнул Корф, но не смог продолжить. Эмоции захлестнули его. — Прошу прощения, я оставлю вас ненадолго…

— Я очень рад вас видеть, — ободряюще обратился к Анне князь после ухода Владимира:

— Но я ничего не понимаю. Что здесь происходит?

— Владимир Иванович подписал мне вольную.

— Превосходно! Это решает все ваши проблемы. Но при чем здесь Миша?

— Владимир думает, что я выхожу замуж за князя, — грустно пояснила Анна.

— Жаль, если это не так, — после непродолжительной паузы сказал Оболенский. Он был потрясен таким поворотом событий. — Но все же я полагал, что вы готовы посвятить себя искусству.

— Возможно, так оно и будет, — кивнула Анна. — И, если вы позволите, я приехала бы в Петербург на новое прослушивание.

— А как же матримониальные планы Михаила? — осторожно поинтересовался Оболенский.

— Увы, это невозможно…

— Не смею спрашивать вас, почему, — Оболенский с сожалением покачал головой. — Я был бы рад видеть в вас близкую родственницу, но… Отныне вы свободны и вправе сами распоряжаться своей судьбой.

— Благодарю вас за понимание, — улыбнулась Анна.

Оболенский на мгновенье замешкался, но потом решился — подошел к Анне и поцеловал ей руку на прощанье. Она поначалу смутилась, но все же приняла его жест как признание равенства между ними. Провожая Оболенского, Анна с достоинством поклонилась ему и впервые за это время поняла — свободна, я свободна!..

Когда Корф вернулся в библиотеку, Анна уже была одна и в задумчивости стояла у окна.

— Итак, вы готовы ехать в Петербург с Сергеем Степановичем? — громко сказал Владимир, пытаясь привлечь к себе ее внимание.

— Важные решения в спешке не принимают, — тихо ответила Анна, испытующе взглянув на Корфа.

— А от чего зависит ваше решение? Или, правильнее сказать, от кого? От Михаила?

— Боюсь, что причин больше, чем вы думаете, и все они — разные.

— Неужели вас терзают сомнения? Надеюсь, не по моему поводу?

— Ни в коем случае, — резко ответила Анна. — Я всего лишь пытаюсь взвесить свой опыт провинциальной актрисы в труппе крепостного театра и те требования, которые предъявляет публика к императорской сцене.

— Боитесь, что у вас не хватит таланта? — с иронией произнес Корф. — Полноте, дело не в вашем таланте. Признайтесь — вы расстались с Мишей?!

— Это не имеет к делу никакого отношения! — смутилась Анна. — И потом…

— Да бросьте, Анна, — бесцеремонно оборвал ее Корф. — Я знаю, что Никита привез вас вскоре после дуэли. Он нашел вас одну, а Репнин уехал к цыганам.

— Но… Вы сами запретили мне говорить в вашем присутствии о моих отношениях с князем. Что же изменилось?

— Все изменилось! — с неожиданной пылкостью воскликнул Владимир. — Вы не сказали о разрыве, потому что боялись? Это так? Вы боялись меня?!

— Если вы думаете, что я вас боюсь, — Анна смутилась под его прямым взглядом, — то вы глубоко заблуждаетесь.

— А!.. Конечно, вы опасаетесь собственных чувств, и поэтому не открыли их мне.

— Моих чувств?

— Да, вашего чувства ко мне!

— Нет-нет, — заволновалась Анна. — Вы не правильно поняли…

— Да-да! — перебил ее Корф и, подойдя ближе, с силой обнял Анну и прижал к себе. — Вините меня одного во всех смертных грехах! Только любите! Любите меня!

— Никогда! — Анна уперлась кулачками в его грудь и оттолкнула Корфа от себя.

— А вы сильная! — грубо сказал он, словно очнувшись от внезапного наваждения. — Мне нравится борьба. Впрочем, скажите: если бы я вновь вызвал Репнина на дуэль, и ему опять угрожала опасность, вы пришли бы ко мне в спальную, как тогда? Что же вы молчите? Понимаю, вы думаете о Репнине.

— Да! Именно о нем я и думаю.

— Кто бы сомневался!

— Извините, Владимир Иванович, — после короткой паузы тихо сказала Анна. — Думаю, для меня настало время собираться в Петербург. Позвольте мне уйти, я бы хотела уложить вещи.

— Бежите?

— Ни от кого и ни от чего я не бегу! Я ведь давно собиралась поступить на сцену.

— Что ж… Тогда я вас приятно удивлю — я уже велел Никите заложить карету для вашей поездки. Не хочу, чтобы вы терпели мое присутствие дольше, чем это необходимо!

— Весьма любезно с вашей стороны.

— Надеюсь, вы не откажетесь пожить в моем петербургском доме? Уверен, вы не успели еще приглядеть себе съемную квартиру.

— Вы прекрасно знаете, что нет! Но я тоже постараюсь как можно быстрее освободить вас от тягостных забот о моей незначительной персоне.

— Значит — прощайте? — Корф вдруг утратил на миг свою обычную заносчивость и просительно взглянул Анне в лицо.

Она побледнела и усилием воли подавила в себе желание сдаться.

— Прощайте! — Анна гордо кивнула Корфу и стремительно вышла из библиотеки.

— Анечка, — остановил ее в коридоре Никита, — Владимир Иванович сказал, ты едешь в Петербург?

— Владимир Иванович никак не может избавиться от привычки решать все за меня, хотя я уже не его крепостная! — в сердцах воскликнула Анна и смутилась под непонимающим взглядом Никиты.

— Он велел мне сопровождать тебя…

— Спасибо, Никита, — улыбнулась Анна, — и прости… Я ведь даже не поблагодарила тебя за спасение.

— Ничего, Аннушка, я понимаю. Так я пойду, проверю багаж?

— Конечно, а я попрощаюсь с Варей.

Никита обрадовался и побежал исполнять поручение. Он был счастлив — они вдвоем с Анной едут в Петербург, а там… Что загадывать! Может, все и сложится так, как ему когда-то мечталось.

Анна проводила Никиту теплым взглядом и повернулась уйти, но тотчас столкнулась с Репниным, незаметно все это время наблюдавшим за ней. Он смотрел на Анну с суровостью и пристрастием, и показался ей таким чужим и равнодушным, что ее сердце сжалось в комочек и заледенело от холодного презрения, исходившего от еще недавно столь горячо любимого ею человека.

— Уезжаете? — бесцеремонно спросил Репнин, даже не утрудив себя приветствием.

— Уезжаю.

— В Петербург?

— Я хочу поступить на сцену.

— А как же Владимир? — искренне удивился Репнин.

— Владимир? — не сразу поняла Анна. — Ах, Владимир… Если вы помните, князь, у Владимира Ивановича есть особняк в Петербурге. Где мы и намерены тайно встречаться.

— Зачем же делать тайну из того, что невозможно скрыть?

— Позвольте мне пройти, мой отъезд не терпит отлагательств, — Анна попыталась избежать продолжения этого неприятного разговора.

— Куда же вы? — Репнин хотел ее остановить, схватив за руку, но она бросила на князя такой выразительный взгляд, что он отступил.

— Кажется, мы уже все сказали друг другу, — прошептала Анна.

— А если я скажу, что был не прав?

— Я вас не понимаю, князь…

— Наше расставание было чудовищным!

— Не я тому виной. Это все ваша глупая ревность, Миша!

— Так вы простите меня? — Репнин выглядел искренним, и Анна кивнула.

— Я не держу на вас зла, и вы… вы помните, что я была готова сделать все, лишь бы спасти вас.

— Я тоже был готов спасти вас… Но, к сожалению, не смог по достоинству оценить вашей жертвы.

— Возможно, никогда не оцените.

— Аня… Я знаю, что мы разные, но нас так много связывает, мы столько пережили вместе… Я желаю счастья для вас…

— Молчите! Молчите, Миша… — Анна глубоко вздохнула, едва сдерживая подступившие к горлу слезы. — Вы тоже, как никто другой, достойны счастья. И все же… Все же вы правы, мы — разные, и нашим дорогам не суждено более пересекаться. Прощайте!

— Прощайте… — тихо сказал ей вслед Репнин.

После той ссоры в сторожке лесника он, не помня себя, уехал к цыганам, найдя утешение в гаданиях и песнях Рады. Но тревога так и не покинула его сердце. Репнин чувствовал, что вспылил и позволил напрасным подозрениям помешать его счастью. А оно казалось таким близким, таким возможным!..

Его первым желанием поутру было тотчас броситься к Анне и объясниться, но Репнин представил себе, как воспримет это Владимир. Он порадуется, видя, как его друг, точно мальчишка, бегает за его крепостной, хотя теперь бывшей. Амбиции взяли верх над чувствами, и Репнин остался в таборе. И сейчас приехал, чтобы застать Модестовича. Репнин не верил в его сумасшествие и хотел напомнить управляющему об их прежнем уговоре — Модестович обязался помогать князю в его расследовании преступлений Забалуева. И вот эта нечаянная встреча с Анной…

Репнин был смущен, и поэтому не заметил, как дверь в библиотеку снова открылась, и в коридор вышел Корф.

— А я-то думал, что вы уже назначили дату свадьбы, и размечтался хорошенько погулять с шампанским на мальчишнике, — едко сказал он.

— Мы расстались… И не надо делать вид, что ты не знаешь, почему. Или ты станешь отрицать, что Анна приходила к тебе в спальню?

— Тоже мне честь! К тому же между нами ничего не было.

— Но могло быть?

— Мне казалось, ты знаешь меня лучше других.

— Только не надо говорить, что она сделала это ради моего спасения!

— Думаю, что Анна любит тебя, Мишель.

— Тогда это очень странная любовь — любит одного, а по ночам приходит к другому!

— А разве ты сам не утешался с цыганкой, пока морочил Анне голову своими обещаниями вечной любви?

— Рада сильно преувеличила наши отношения!

— Похоже, это у вас с нею общее, — усмехнулся Корф.

— Прости, — смутился Репнин. Он понял, что сам попался в собственную западню. — Я хотел узнать у тебя, могу ли я, как и прежде, воспользоваться твоим гостеприимством? Моя миссия еще не закончена, и требуется время, чтобы окончательно разоблачить Забалуева.

— Дом в твоем распоряжении! Я не питаю к тебе никакой вражды. Еще не хватало, чтобы наша дружба дала трещину из-за какой-то актрисы, пусть и хорошенькой! Живи здесь и держи меня в курсе своего расследования, ибо я уверен, что без помощи этого проходимца княгиня Долгорукая вряд ли могла так легко осуществить свою идею завладеть нашим имением. Я даже буду рад помочь тебе. Мир?

— Мир, — кивнул Репнин и пожал протянутую Корфом руку.

— А сейчас, извини, я должен проверить свои прежние распоряжения, — Корф вежливо откланялся.

Репнин решил подняться к себе, но увидел, как чья-то тень быстро метнулась от него по коридору. Репнин бросился назад и, догнав управляющего — а это был он! — схватил его за плечо.

— Вы куда-то торопитесь, Карл Модестович?

— Какая приятная встреча, князь! — мелко засуетился тот. — Слышал, вас можно поздравить? Говорят, вы и Анна теперь будете вместе? За это можно выпить.

— А вот это вас как раз и не касается.

— Не обессудьте, князь, — Модестович завертелся винтом. — Что услыхал, то и выговорил. Одно слово — дурак дураком!

— Хватит! — Репнин с силой встряхнул его. — Хватит прикидываться недоумком! Я ни минуты не верил, что вы потеряли память! А, может, вы это специально сделали, а? Дурачку все прегрешения спишут — и прошлые, и будущие? Верно?

— О каких таких прегрешениях речь?

— А что вы творили вместе с Забалуевым?

— Как можно так порочить кристально чистого человека?!

— Это Забалуев-то честный человек? Или вы о себе? — Репнин в упор взглянул управляющему в лицо, и тот быстро закивал головой, заморгал глазами. — Жаль, что я вашу компанию раньше на чистую воду не вывел. Но теперь глаз с вас обоих не спущу! Кстати, если вы помогаете этому «чистому» господину в его махинациях, то пеняйте на себя! Ох, пеняйте…

— Шутник вы, однако, Михаил Александрович, — вывернулся из-под его хватки Модестович. — А я чист, чист, как стеклышко!

— Смотри у меня! — пригрозил Репнин и вдруг разглядел в полумраке коридора знакомую фигуру. — Рада?! Что ты здесь делаешь?

Репнин отпустил управляющего, и тот, воровато оглядываясь, стремительно побежал прочь от него.

— Брат велел звать тебя, князь, — сказала Рада. — Говорил — пусть поторопится. Дело важное.

— Хорошо, — Репнин помедлил мгновенье, а потом махнул рукой. — Если важное, тогда поехали!..

Добежав до кухни, Модестович решил перевести дух. Встреча с Репниным его напугала. Чего доброго, этот проныра подкопается и под него, и тогда пиши пропало, рухнули все грандиозные планы и мечтания!

— Тьфу ты, Полька, чего под руки лезешь! — от неожиданности закричал Модестович, столкнувшись с Полиной, волоком втаскивающей на кухню свой сундук с вещами. — Куда это собралась?

— В Петербург поеду, в театр поступать! Барин мне вольную дал, — пояснила Полина. — Да вот хотела еще кое-что прихватить, что понадобится.

— Размечталась! Это добро барское, а ты здесь никто! И вообще — за какие такие заслуги тебе барин вольную дал? И почему мне об этом неведомо? Бумажку-то покажи! Здесь что-то не так!

— Так! Все так, Карл Модестович! Я сама скоро куплю именьице в Курляндии и назначу вас своим управляющим. Хотя, не знаю, право, зачем мне вор в новом доме?

— Покажи бумагу, говорю! — Модестович схватил Полину за горло и не выпускал из рук, пока она не достала из-за корсета скрученный документ.

Модестович взял его, развернул и отпустил Полину.

— Так я и знал! — он рассмеялся сатанинским смехом и тут же разорвал вольную на множество мелких кусочков.

— Что ты наделал, скотина?! Ты мне жизнь поломал! — Полина бросилась на него с кулаками.

— Дура набитая! — оттолкнул ее управляющий. — Ты еще меня благодарить будешь! Знаешь, где бы ты завтра была с этой бумажкой? В Сибири! Никитка, небось, дал ее тебе? А ты и купилась?!

— А хоть бы и так! — обиженно вскинулась ничего не понимающая Полина. — О воле мечтать никому не возбраняется!

— Мечтать! — не унимался Модестович. — Твои мечты до каторги доведут! Фальшивая твоя вольная! Уж я-то знаю…

— Фальшивая?! — побледнела Полина. — Он же сказал, что ее сам барин для Анны давал.

— Ту, что барин Анне давал, — у нее. И она с той вольной сейчас в столицу уезжает. А ты с этой бумажкой и до первого столба бы не доехала!

— Ой, лихо мне! — взвыла Полина. — Все меня здесь обижают, все обманывают! Никто меня не любит!

— Говорю же тебе — дура ты, Полька! — смилостивился Модестович. — Я тебя люблю и помогу тебе. Только не суетись ты и не лезь, куда не следует.

— Не лезь?! Что же мне — Никитке все так и простить? А Анька пусть в императорском театре выступает? Нет, я этого так не оставлю!

— Да что ты можешь-то?

— Есть у меня одна задумка, — ухмыльнулась Полина. — Но вот вы посодействуйте мне, Карл Модестович, миленький… Я уж вам отплачу…

— А меня с тобой за услугу эту к ответу не потянут? — засомневался Модестович, памятуя свой недавний разговор с Репниным.

— Я вас не выдам, Богом клянусь! — истово перекрестилась Полина. — Да и услуга-то невелика будет. Слушайте, что я сделать хочу…

Когда Анна вышла из дома, зимняя карета уже стояла перед крыльцом. Анна хотела спуститься вниз, но ее остановил Корф. Он выбежал из дверей без шубы, но, казалось, не замечал мороза.

— Анна! Я хотел еще раз увидеться с вами перед отъездом. Попрощаться… И не я один, — Корф достал из-под борта сюртука ее котенка и протянул Анне.

— Лучик! А я тебя потеряла, — Анна взяла котенка и приласкала его. — Как ты здесь будешь без меня?

— Не беспокойтесь, я позабочусь о нем, — с нежностью сказал Корф.

— Но я бы не хотела беспокоить вас по мелочам…

— Невелика забота! — улыбнулся Корф. — И, если вы когда-нибудь вновь соберетесь повидаться с ним, возвращайтесь, он будет вас ждать.

— Я никогда не вернусь, Владимир… Прощайте, и да хранит вас Господь! — Анна быстро отдала ему котенка и сделала первый шаг с крыльца.

— Я только хотел сказать, что этот дом для вас всегда открыт, — донеслись до нее слова Корфа.

Она вздрогнула, остановилась, но потом решительно направилась к карете. Никита спустил для нее лестницу и помог подняться в салон.

— Трогай! — громко сказала Анна, прежде чем Никита закрыл дверь кареты.

— С Богом! — прошептал Корф.

Глава 2 Тучи сгущаются

Не получив от Долгорукой денег, Забалуев заметался. Княгиня, официально считавшаяся не в себе, явно была настороже и заемом не обнадежила. А значит, Забалуеву предстояло самому решить свою проблему, ибо настырный Репнин уже наступал ему на пятки. Необходимо было срочно вернуть деньги в казну, пока этот самоуверенный столичный выскочка не привел в действие свои угрозы, которые, хотя и казались мальчишеской выходкой, могли со временем обернуться против Забалуева.

— Пожалуйте к нам, Андрей Платонович! — услышал Забалуев голос управляющего Корфов, едва переступил порог трактира.

— А вы, как я погляжу, тоже картишками балуетесь и даже преуспели? — Забалуев кивнул на стол у окна, за которым, кроме Шуллера, сидел и знакомый цыган со шрамом.

— Фортуна, знаете ли, благоволит, — разулыбался Модестович, постукивая пальцами по стопке ассигнаций рядом с собой.

— Что ж, стоит и мне попытать счастья, — Забалуев обернулся к трактирщику, прищелкнул костяшками пальцев, и тот мигом подставил к столу еще один стул.

— Да у тебя ветер в карманах свищет! — недовольным тоном сказал Седой.

— Я нынче наследство получил, мой драгоценный! От тетушки двоюродной нижегородской. Так что вполне могу составить компанию.

— А с долгами для начала не желаете расплатиться, господин наследник? — Седой окинул Забалуева презрительным и недоверчивым взглядом.

— Всему свое время, мой друг, всему свое время! — азартно потирая руки, успокоил его Забалуев.

— Соловей-разбойник тебе друг! — зло бросил цыган.

— Эй! — остановил их перебранку Модестович. — Нечего здесь ссориться, карты этого не любят. Раздавай, Седой!

— Нет уж! Я цыганскими не играю. Демьян, — снова кликнул трактирщика Забалуев, — поди-ка сюда! Будь любезен, принеси нам чистую.

Трактирщик угодливо изогнулся и бегом принес из буфета новую колоду. Забалуев привычным жестом разорвал упаковку и стремительно растасовал карты, и, глядя, как они скользят между его ловкими пальцами, Модестович побледнел, а Седой нахмурился.

С перепугу Модестович заказал себе по первой три карты и дальше дважды прикупал на полную смену. Цыган осторожно брал по одной и внимательно следил за Забалуевым.

— С этой вашей новой колодой мне фортуна изменила, — буркнул Модестович, заглянув в очередной прикуп. — В пролете!

— Но-но… — погрозил ему пальчиком Забалуев. — Чего пасуешь-то?

Модестович немного подумал и кивнул — удваиваю.

— Куда тебе ставки удваивать? Деньги ты уже все на стол положил, — попытался остепенить его Седой.

— А я без денег, залог на кон внесу, — Модестович достал из кармана старинный перстень с крупным бриллиантом.

— Знакомый перстенек! — прищурился Забалуев. — А ты, часом, не мародерствуешь, дружок? Это ведь его Сычиха положила в гроб барону Корфу?

— Чур вас, Андрей Платонович! Наследство это. Не у одного у вас тетушка есть нижегородская.

— Так ты ставишь перстень или нет? — обозлился на проволочку Седой.

— Ставлю! — Модестович показно повертел перстень в руках и со стуком опустил его в центр стола.

— Твой ход, наследник. Чем ответишь? — повернулся Седой к Забалуеву.

— Ва-банк! — отчаянно объявил тот.

— Ва-банк? Я не ослышался? — Седой покачал головой. — Смелый ты, только глупый.

Цыган усмехнулся и выложил карты на стол — четыре короля.

— Нет… — побелел Забалуев. — Врешь!.. Не было короля! Ты его в рукаве прятал! Караул! Грабят!

— Ты бы лучше помолчал, наследничек, — тихо, но с угрозой сказал Седой, под столом приставив к животу Забалуева острый нож. — Не то на месте порешу!

— Хорошо, хорошо! А перстенек не обменяешь, приглянулся он мне?

— Будут деньги — будет и перстень, — пожал плечами Седой.

— Деньги, деньги! Заладил, ты и так выиграл!

— Нет денег — нет сделки! — Седой поднялся из-за стола. — Проиграл — плати, я ждать не стану.

— Деньги я отдам — слово дворянина! — выкрикнул Забалуев. — Демьян, чернила мне и бумагу! Расписку напишу. На всю сумму.

— И за старое?

— На все — что должен был, что сейчас проиграл, и перстенек этот тоже посчитаю. Вот!

Седой внимательно, по слогам, прочитал еще пахнувший свежими чернилами документ и осторожно подул на него.

— Ладно, друг, на этот раз, и он же — последний, я немного подожду. Но если опять меня провести вздумаешь, не сердись — плохо тебе будет, очень плохо.

Седой на прощанье кивнул обоим игрокам и, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, выскользнул из трактира. Словно в воздухе растворился…

— Позвольте напомнить, Андрей Платонович, — вдруг спохватился управляющий, — что вы должны не только цыгану. Вы до сих пор не заплатили мне за поддельную бумагу из канцелярии императора.

— Заплачу! И тебе заплачу! — взорвался Забалуев. — На днях князь Долгорукий обещал выдать деньги на расходы.

— Смотрите, Андрей Платонович, а что, если князь Петр узнает, что ваш брак с княжной скоро будет расторгнут? Такая тайна стоит немало.

— Да ты никак шантажировать меня вознамерился?

— Судите сами, что вам выгоднее? Заплатить мне некоторую сумму за молчание или гнить в тюрьме?

Забалуев прожег Модестовича уничтожающим взглядом и велел трактирщику принести водки с ледника…

Из трактира Забалуев поехал домой. По дороге он проклинал свое невезение. Забалуев сознательно посылал Демьяна за новой колодой, чтобы от крапленых карт уберечься, а вышло еще хуже. Это меня цыган сглазил, убеждал себя Андрей Платонович. И теперь он всем был по уши должен! Даже этот собака Модестович, и тот свое запросил. Но ничего, он еще всем покажет — он расплатится, со всеми расплатится, и с княгинюшкой этой сумасшедшей, и с семейкой ее мерзопакостной, и с цыганом…

Сторож хотел рассказать ему что-то, но Забалуев и слушать не стал — оттолкнул и бросился в комнаты. В спальной под комодом был у него тайник — в нем Забалуев хранил фальшивые ассигнации. Их он выиграл у одного рисовальщика, с которым свела его судьба. Как потом оказалось, деньги те были не случайные — заказ на них шел с самого верха. Да вот только художник имел неосторожность сесть за карточный стол в придорожном трактире, куда любил наезжать Забалуев.

Разобравшись, что за деньги, Андрей Платонович не на шутку струхнул, но избавляться от них по спешке не стал. А когда за ним пришли, на святой иконе побожился, что сжег богопротивные деньги, и для вящей убедительности продемонстрировал остатки двух-трех действительно сожженных купюр. Забалуев догадывался, что Бенкендорф ему не поверил, но с тех пор между ними установилось вполне официальное соглашение — Забалуев время от времени выполнял поручения по линии Третьего отделения, а Бенкендорф прикрывал «чудачества» своего подопечного.

И вот пришла пора бумажкам этим поработать. Забалуев был уверен, что жадный Модестович сразу в подлинности ассигнаций не разберется — спрячет подальше в укромное место и будет беречь на черный день. Хотя, опасность, конечно, оставалась — Шулер и сам баловался подделками и глаз имел наметанный. А вот цыгана провести, конечно, труднее. Но ведь цыгану деньги можно и не отдавать, а так — заманить и… будь, что будет!

Модестович, как и ожидал Забалуев, поначалу заволновался, увидев Забалуева на пороге кухни, где управляющий по обыкновению столовался у Варвары после барского обеда. Модестович оглянулся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, кивнул вошедшему.

— Вы почему так открыто? Вдруг кто увидит? Подумают, что у нас с вами заговор какой.

— Да я осторожно, Карл Модестович. Вот, должок вам отдать.

— С чего такая щедрость, Андрей Платонович? — растерялся управляющий, развернув упакованный в газету небольшой сверток.

— Хочу, чтобы вы купили себе поместье, ни в чем себе не отказывали и уехали на родину, как можно скорее. Ни с кем не прощаясь, ни с кем не разговаривая.

— Вы как будто избавиться от меня хотите, Андрей Платонович?

— Что вы, Карл Модестович! — бросился успокаивать его Забалуев. — Я только с долгами рассчитаться желаю, чтобы тяжесть на душе не держать.

— Уж больно красиво говорите…

— Но я могу деньги и обратно забрать, — Забалуев протянул руку к свертку, словно хотел вернуть его, но Модестович быстро подгреб пачку под локоть.

— Что дано, то дано!

— Да не бойся, я-то не передумаю! А вот ты с такими деньгами долго здесь не рассиживался бы, неровен час, украдут! Народ у нас в России, сам знаешь, какой! Оглянуться не успеешь — останешься без всего! Где потом еще столько найдешь? — уходя, «по-дружески» предупредил Забалуев.

— За меня не волнуйтесь! — отмахнулся управляющий. — Свое не отдам. Так приберу, что никто не найдет. Даже вы!

Забалуев усмехнулся — другого он и не ждал. Теперь оставалось договориться с цыганом. И Забалуев поспешил в табор, переодевшись на всякий случай в карете. И когда он вышел из нее у опушки леса, где по-прежнему стояли цыганские кибитки, то кучер хозяина не узнал. Забалуев закутался в длинную доху и глубоко надвинул на лоб разноцветный бабий платок. Ни дать ни взять — старуха-попрошайка. Кучер потихоньку перекрестился — «Свят, свят!», но Забалуев так зыркнул на него исподлобья, что у того слова в горле вмиг заморозило.

Неожиданное появление «старухи» — от дальней кибитки мальчишка прибежал, сказал, что ждет его какая-то бабка у околицы, Седого встревожило. Но потом он разглядел за маскарадом знакомое лицо и немного успокоился. А когда Забалуев подал ему сверток с деньгами, усмехнулся и покачал головой.

— Видать, здорово тебя припекло, если открыто приехать побоялся! Но долг сполна привез, — с видимой радостью перебирая ассигнации, заметил Седой.

— Не твоего ума дело! — отрезал Забалуев. — Расписку мне верни! А то, я тебя знаю, еще подкинешь ее дружку своему, князьку столичному.

— Наверное, так и следовало бы сделать, — кивнул Седой. — Да мне деньги больше, чем правда, нужны. Засиделись мы здесь с тобой, пора в теплые края выбираться. Дорога зовет!

— Вот и хорошо, что уезжаешь! Краж в уезде меньше станет, мне — почету больше.

— Нехороший ты все-таки человек, черная душа!

— А ты меня не стыди! Сам-то — смошенничал тогда в трактире?

— Да как ты смеешь! — вскинулся Седой.

— Ладно, ладно, не кипятись, я же по-доброму пришел.

— То-то и подозрительно, что ты — и по-доброму! Но это меня не касается. Что расплатился — хвалю, и на том — прощайте, барин! Держи свою расписку.

— Эй, ты куда? — всполошился Забалуев, видя, что Седой направился назад, к табору. — А перстенек-то забыл? За него тебе тоже уплачено.

— И что же в нем такого особенного, что ты за него так схватился? — остановился Седой и, достав перстень из кармана, стал рассматривать его со всех сторон.

— Понравился он мне, я же говорил.

— А, может, ты опять задумал нехорошее?

— Вот привязался, отродье цыганское! Не зли ты меня, отдай перстень и катись со своим табором хоть на край света! — Забалуев протянул руку и попытался вырвать перстень из рук Седого.

— Э нет, барин… Так не пойдет, — Седой отдернул руку и покачал головой. — Зря ты так, барин, ой, зря!

— Отдай, говорю! — Забалуев прыгнул на цыгана и тут же испуганно отпрянул — Седой выхватил нож. — Ты чего, чего?!

— А вот я тебе сейчас объясню! — цыган кинулся на Забалуева, но Забалуев, вдруг бросившись на землю, сбил Седого с ног.

От неожиданности цыган упал. Забалуев сжался, закрыв голову руками и ожидая его повторного нападения, но Седой все не вставал и не вставал. Забалуев решился, наконец, поднять голову. Седой лежал рядом с ним на снегу и хрипел — в его груди торчал его собственный нож, на который он случайно напоролся. Забалуев перекрестился и испуганно принялся крутить головой — не видел ли кто, что случилось.

Он хотел сразу бежать от этого места, но потом спохватился — деньги! И перстень! Перстень, где же этот чертов перстень? Забалуев подполз к умиравшему цыгану и вырвал из его руки сверток с фальшивыми ассигнациями, а потом принялся шарить по карманам. Найдя перстень, осмотрел его со всех сторон — он ли, и удовлетворенно хмыкнул — он, тот самый! Забалуев быстро сунул перстень за пазуху и на четвереньках попятился за ближайшие кусты. Оказавшись подальше, он поднялся, но не распрямился. Согнувшись, насколько можно, и подобрав полы дохи, он перебежками устремился в глубь леса, к дороге, где оставил карету.

Тумаками разбудив дремавшего в карете кучера, Забалуев вытолкал его на улицу и закричал:

— Чего рассиропился?! Живо, живо!

— А куда, барин? — ни за что помятый кучер все никак не мог прийти в себя после сладкой дремы.

— К Долгоруким, — секунду подумав, приказал Забалуев. — И побыстрее!

Взбежав по крыльцу дома Долгоруких, Забалуев немедленно устремился в отведенную ему комнату. Первым делом он проверил деньги — все ли на месте, достал перстень — здесь! Игрушка дорогая, старинная, если ее правильно разместить у знакомого ювелира, то это сразу половина казенного долга. А что с цыганом случилось, так не он ведь его убил… Сам, все сам! И больше он цыгану не должен — некому отдавать.

Успокоившись, Забалуев припрятал в укромном месте ассигнации, потом завернул перстень в носовой платок и, положив его в карман сюртука, спустился вниз, в гостиную, где позвонил в колокольчик. На призыв тут же явилась Татьяна. Ей он велел нести себе чаю и медового пирога, если есть. Татьяна кивнула.

И что за планида такая пошла — суета, маета, думал Забалуев, усаживаясь поудобнее на любимый княгинин диванчик в центре гостиной. Жил — не тужил, как сыр в масле катался, а тут — что ни день, то авантюры! Все время приходится изворачиваться, голова отдыха не знает. Где она, прежняя размеренная жизнь — днем обеды по приглашениям, вечером картишки (и везло же ему!), а потом — пуховые перины и объятия какой-нибудь красотки-вдовушки. Угораздило его связаться с Долгорукими! От этих, из высшего света, одни проблемы! Все сразу наперекосяк пошло — князек-поручик за ним по всему уезду гоняется, девчонка сопливая до себя не допускает — козни строит, а папаша ее, бывший покойничек, угрожает, как бандит с большой дороги. Благородное семейство называется!

— Вот спасибо тебе, Танечка, — Забалуев осторожно, оттопырив мизинец, взял чашечку с чаем с подноса.

Отхлебнул со смаком, и сразу стало горячо. Забалуев подумал, и, поставив чашку на столик, снял сюртук, и бросил его на диванчик рядом с собой.

— Ой, зачем же это вы, Андрей Платонович! — Татьяна шустро подскочила к диванчику и схватила сюртук.

— Ты что?! — закричал на нее Забалуев.

— Грязный он, его почистить надо! Барыня ругаться будет — обивка-то новая, запачкаете еще.

— Отдай сюртук, кому сказал! — Забалуев побагровел и бросился на Татьяну, пытаясь вырвать сюртук из ее рук.

— Что это значит, Андрей Платонович? — раздался от двери холодный и строгий голос Лизы. — Как вы смеете в нашем доме на служанку нападать? Немедленно прекратите и оставьте Татьяну в покое!

— Я? Нападать? — от неожиданности Забалуев выпустил сюртук из рук, и Татьяна тут же завладела им. — Да это она без разрешения мою законную вещь прихватила!

— Это какое же еще разрешение? — возмутилась Татьяна, держа сюртук на вытянутой руке и от себя в отдалении. — Чтобы грязь в гостиную проносить?

— Я грязи в доме не потерплю! — сказала Лиза, с брезгливостью разглядывая сюртук Забалуева.

— Ничего — стерпится, слюбится! — тут же нашелся Забалуев. — Меня же вы терпите.

— Надеюсь, это ненадолго, — ответила Лиза. — Не сегодня-завтра мы получим положительный ответ из канцелярии императора о разводе, и тогда ноги вашей в этом доме не будет!

— Мечты, мечты!.. — недобро ухмыльнулся Забалуев. — Ладно, до этого еще дожить надо, а сюртук-то мне верните!

— Татьяна, отдай господину Забалуеву его одежду, — кивнула Лиза.

Забалуев протянул руку за сюртуком, но Лиза добавила:

— При одном условии — рассиживаться в этих лохмотьях в гостиной вы не станете. Есть у вас своя комната — вот туда и ступайте!

— Ладно, — пробурчал Забалуев, — пока ты тут во власти, но мой день уже не за горами! Сочтемся, супружница!

Вырвав из рук Татьяны сюртук, Забалуев со словами: «Дорогая вещь, чего мять-то было!» — встряхнул его. Татьяна чихнула, а Лиза вздрогнула — из кармана сюртука выпал платок, из которого выкатился на ковер старинный перстень с большим бриллиантом.

— Что это? — удивилась Лиза, поднимая перстень. — Откуда он у вас? Вы же нищий, как церковная крыса?

— Это? — засуетился Забалуев. — Сюрприз! Подарок вам сделать хотел, да вы, видишь ли, поторопились. Отдайте колечко, а то потом неинтересно будет.

— Про «потом» не знаю, а мне уже сейчас интересно, — тихо сказала Лиза, рассматривая перстень со всех сторон. — Да на нем кровь!

— Не я! Не моя! — заволновался Забалуев. — Я его в карты выиграл, не видел ничего, думал вам приятное сделать, помириться желал… Верните мне его, Елизавета Петровна, дорогая…

— Здесь надпись есть — «Анастасия». Кто она?

— Да что вы пристали? Знать не знаю, ведать не ведаю. Верните, верните, говорю!

— Так вы украли его? Или убили кого-нибудь?

— Карл Модестович мне его в карты проиграл, — взмолился Забалуев. — А что касается надписи — любую надпись можно исправить. Захочу — и завтра же на нем будет ваше имя.

— Не стоит беспокоиться. Я принимаю ваш подарок, Андрей Платонович! Какой уж есть, — Лиза сжала перстень в ладони. — И не смотрите на меня так. Перстень я вам не верну! У него хозяйка есть, и я узнаю, кто такая Анастасия и жива ли она.

— Разумеется, храните, храните его… В знак моей бесконечной любви к вам, — Забалуев бочком попятился из гостиной.

Такого поворота событий он не ожидал, и не драться же в самом деле с девчонкой! Шум поднимет, глядишь, еще и его сумасшедшим объявят.

— Посмотри, какой дорогой перстень, — после ухода Забалуева, скорее напоминавшего поспешное бегство, Лиза снова принялась рассматривать перстень. — Лжет он, что хотел мне его подарить! Это не простой перстень, есть в нем какая-то тайна.

— Интересно, кто такая эта Анастасия? Дворянка, купчиха или мещанка? — задумчиво сказала Татьяна.

— Может быть, ее и в живых-то нет, перстень старинный, — предположила Лиза.

— А мне кажется — она молода и красива, и влюблена в прекрасного юношу… — мечтательно проговорила Татьяна.

— А перстень ей подарил возлюбленный, втайне от мужа? — поддержала ее игру Лиза. — И когда она потеряла его, то горько плакала… Смешная ты, Таня! Это же из романов, в жизни все иначе. Но в одном ты права — за перстнем стоит судьба. Я найду бедную Настю и верну ей памятный перстенек…

— И где же твой брат? — спросил Репнин, когда они с Радой приехали в табор.

— Не знаю, — покачала головой Рада. — Он просил меня срочно ехать за тобой. Сказал, что будет ждать в своей кибитке.

Репнин укоризненно посмотрел на нее.

— Признайся, что ты просто хотела видеть меня.

— Нет! Это брат вызвал тебя. А мне, — она улыбнулась, — мне повода для встречи с тобой искать не надо. Ты ко мне сам придешь, стоит мне только этого пожелать.

— Не будь такой самоуверенной, — смутился Репнин.

Цыганка и впрямь имела над ним необъяснимую, тайную власть, как будто приворожила своими чарами.

Рада рассмеялась и прижалась к нему, Репнин потянулся к ней, но потом вздохнул и отстранил ее от себя.

— Не до забав мне нынче… Ты лучше брата поскорее найди, поговорим с ним, и поеду я дальше — есть у меня в уезде дела неотложные.

Цыганка нахмурилась, пожала плечами и сделала шаг в сторону от кибитки Седого. В этот момент от другого края табора раздались громкие крики и причитания. Рада вздрогнула и схватилась за сердце.

— Что-то случилось, — тихо сказала она. — Брат…

Рада бросилась на крики, и следом за ней Репнин. Когда они подбежали к толпе цыган, собравшихся у крайней кибитки, то увидели лежавшего на снегу Седого. Он был весь в крови и бездыханный, в его груди торчал вошедший по рукоятку нож. Замерев на мгновенье от ужаса, Рада упала на колени на снег рядом с братом и вдруг так страшно и мучительно закричала, что Репнину стало страшно.

Опомнившись, он растолкал вмиг замолчавших цыган и вошел в центр круга.

— Как это случилось? — Репнин обвел цыган взглядом. — Кто знает? Почему молчите? Или сами во всем виноваты?

— Ты на нас не греши, барин, — после недолгой паузы сказал вожак. — Не по-людски это — напраслину возводить. А что случилось — не видел никто. Мальчик сказал — старуха к нему приходила, попрошайка, вроде той, что в лесу часто видели.

— А кто его нашел?

— Он сам до кибиток дополз, можешь посмотреть — след прямо из леса тянется.

— Так он живой был? — обрадовался Репнин. — Успел что сказать?

— Успел, — кивнул вожак, — да только одно слово — перстень.

— И это все?

— Все, — вожак взмахнул рукой и, подойдя к Седому, мягко отстранил от него Раду.

К погибшему тут же молча подошли четверо цыган, подняли тело с земли и понесли к одной из кибиток.

— Постойте, — Репнин хотел остановить их, — а нож?!

— Его это нож, — покачал головой вожак.

— Получается, что он сам себя зарезал?

— Что получается, не знаю, и вряд ли кто сможет узнать, — пожал плечами вожак и снова махнул рукой — цыгане тут же разошлись.

Репнин бросился поднимать Раду. Она позволила князю помочь ей и, посмотрев куда-то мимо невидящим взглядом, побрела прочь от этого страшного места.

— Рада, Рада! — догнал ее Репнин. — Нельзя же так просто все оставить!

— А что ты можешь сделать, барин? Брата мне вернешь?

— Брата не верну, но могу разобраться, кто и зачем его убил. Ведь не сам же он себя собственным ножом жизни лишил! Скажи, у Седого были враги в таборе или среди местных жителей?

— Его все уважали, — тихо промолвила Рада.

— А в последнее время не случилось ли ничего необычного?

— Странный ты человек, князь, — грустно улыбнулась она. — Да разве цыгане живут той жизнью, что вы считаете обычной?

— Тогда, может, событие какое важное, — смутился Репнин.

— Событие? — задумалась Рада. — Было событие — в карты он давеча выиграл. Много выиграл. Очень много…

— А с кем играл?

— Кажется, с управляющим барона Корфа. И с тем барином, на чьей земле стоит табор.

— Забалуев? Откуда у Забалуева деньги для игры в карты? Да, кстати, а что это за перстень, о котором сказал Седой перед смертью?

— Старинный. Очень дорогой и красивый.

— Где же он его взял?

— Я не успела у него спросить. Брат спрятал перстень в карман и велел мне найти тебя.

— Хорошо, — решительным тоном сказал Репнин. — Послушай, Рада… Седой был моим другом. И я даю тебе слово дворянина, что отыщу его убийцу.

— Да кто же будет тратить время на поиски убийцы цыгана? — засомневалась Рада.

— Я! — уверил ее Репнин. — И прямо сейчас отправлюсь к исправнику.

Репнин, конечно, был полон решимости узнать правду и выполнить свое, в благородном порыве данное обещание, но разговор с исправником его раздосадовал.

— Не извольте беспокоиться, ваша светлость! — отмахнулся тот. — У них в таборе, почитай, каждый день поножовщина. Из-за чего сыр-бор поднимать? Убьют, похоронят тайком — и ладно. Одно слово — язычники!

— Вы, кажется, пренебрегаете своими прямыми обязанностями?

— Боже упаси, ваше сиятельство! Только, если его свои повалили, то вряд ли признаются.

— Мне доподлинно известно, что Седой выиграл крупную сумму у Карла Модестовича Шуллера, управляющего имением барона Корфа, а также у господина Забалуева.

— Немца, конечно, допросить можно, — пожал плечами исправник, — а что касательно господина Забалуева… Предводитель дворянства уже привлекался по ложному обвинению, и многие в уезде этим фактом весьма недовольны.

— Ложному? — возмутился Репнин. — Вот подождите, скоро его погонят из предводителей, а поместье пойдет с молотка!

— Так-то оно так! Но пока Андрей Платонович у нас ходит в предводителях, не стоит его понапрасну беспокоить и приличное общество нелепыми подозрениями будоражить.

— На вашем месте я бы поостерегся давать подобные советы! — воскликнул Репнин. — А иначе этот мертвый цыган может лишить вас должности!

Исправник нахмурился, но, в конце концов, пообещал, что сейчас же поедет к цыганам и составит протокол. А Репнин решил не дожидаться его действий по расследованию и немедленно отправился к Корфам.

Репнин чувствовал — что-то в этом деле не так! И главное лицо в этом преступлении не Шуллер. За время, проведенное в усадьбе Корфа, князь успел убедиться, что Карл Модестович, хотя и несомненный мошенник, но на кровавое дело не способен. Управляющий отличался вороватостью и был нечист на руку и мысли, но убить кого бы то ни было?! Нет, у него не хватило бы ни смелости, ни отчаянности на такой поступок. А вот Забалуев… Тертый калач и темная лошадка. Таких, как он, нельзя с легкостью раскусить и еще сложнее — схватить за руку. Сколько всего уже случилось, и что? Изо всех ситуаций и обвинений он ужом ускользнул. Выпутался не раз, несмотря на то, что и в тюрьме посидеть успел, и в подлогах признался. Словно кто-то ему все время помогал. Репнин впервые задумался — неужели что-то или кто-то содействует Забалуеву? Почему и какие силы?.. Модестовича Репнин застал на конюшне.

— Чем могу быть полезен, князь? — сухо осведомился тот, делая вид, что серьезно занят — ни минуточки свободной не найдет.

— Да вот, скучно мне стало, знаете ли, от вашей жизни деревенской. Хотелось побеседовать с умным человеком.

— Тогда с этим вам к барину надо, он у нас образованный, — отвернулся от Репнина Модестович.

— Да мы уже наговорились с ним, — улыбнулся Репнин. — А вот вас бы я с удовольствием послушал.

— А о чем говорить надобно?

— Да, к примеру, что-нибудь этакое — фатальность, роковой случай. Крупный проигрыш…

— Что это вы, Михаил Александрович? — глаза у Модестовича забегали. — Я в таинственном и не сведущ совсем.

— Неужели? — притворно удивился Репнин. — А я вот в таборе слышал, как недавно один управляющий проиграл цыгану в карты много денег. И очень дорогой перстень. Не знаете, о каком управляющем говорил цыган?

— Кто знает?.. — напрягся Модестович. — Лихоимцев и мошенников везде полно. Да только я с такими не вожусь.

— Значит, не желаете мне рассказать, откуда перстень взяли, Карл Модестович?

— Какой перстень? — управляющий метнулся в сторону, но Репнин схватил его за руку и пребольно сжал пальцы на его локте.

— Все-то вы запираетесь, все-то скрываете!.. Ну, да черт с вами. Вот сейчас позову Седого, он мне все расскажет.

— Что он вам расскажет? Что он расскажет, продажная душа? — Модестович буквально извивался от боли. — Небось, оклеветал уже? Свои я деньги проигрывал, свои…

— А перстень?

— Что перстень? Ой, ой! Больно же! Полина дала за ласки. Она его на похоронах старого барона стащила. А перстень тот Сычиха в гроб своей рукой положила.

— А вы, стало быть, хозяйке хотели вернуть?

— Точно! Только вот, бес попутал, все карты проклятые.

— Ладно, — Репнин разжал пальцы, и Модестович отпрыгнул от него, с усилием растирая онемевшую руку. — Смотри у меня, узнаю, что ты к смерти Седого причастен — из-под земли достану!

— Так он… — Модестович округлил глаза и заметно побледнел. — А кто его?

— Именно это я и пытаюсь выяснить, так что имей в виду…

— Что вы, князь! — заспешил с объяснениями управляющий. — Как можно?! В карты играл, не скрою, но чтобы кровь пролить…

— Тогда, может, знаешь, кто это сделал?

Модестович отрицательно покачал головой, и, видя, как он дрожит и по-настоящему перепуган, Репнин поверил ему.

Когда князь ушел, управляющий без сил опустился на сено в дальнем углу конюшни. У него подкашивались ноги, и дрожь пронизывала все тело. Модестович испугался — нет, все же прав был Забалуев, Россия — опасная страна! Уезжать отсюда надо, и как можно быстрее. Деньги у него есть, надо их только хорошо замаскировать на дорогу и — домой, домой!..

— Ты вернулся, Миша? — удивился Корф, увидев входящего в столовую Репнина. — Что так скоро?

— Заехал поговорить с Модестовичем, а Варвара, как обычно, соблазнила обедом, — ответил тот, присаживаясь к столу.

— Да, что умеет, то умеет, — улыбнулся Корф. — Но ты-то чем расстроен? Или страсти все покоя не дают?

— Мне не до нежных чувств, — ответил Репнин, разворачивая туго накрахмаленную салфетку. — Сегодня зарезали Седого, цыгана, надеюсь, ты помнишь его. Перед смертью он сказал о каком-то перстне, а вот имени убийцы назвать не успел.

— Ты уверен, что его убили не свои? — пожал плечами Корф, отпивая глоток прохладного десертного вина.

— Все не так просто, — кивнул Репнин. — Цыгана зарезали его собственным ножом, так что получается, будто он сам себя и убил. А незадолго до смерти к нему приходила какая-то женщина. Цыгане сказали — вроде той, что живет в лесу.

— Вот как, убил сам себя, говоришь? — Владимир поставил бокал на стол и посмотрел прямо в глаза Репнину.

— А сейчас я узнал, что перстень, о котором говорил цыган, принадлежал Сычихе.

— Ясно, — глухо сказал Корф.

— Что ясно?

— Сычиха убила цыгана.

— Владимир, — растерялся Репнин, — как ты можешь бездоказательно обвинять человека в убийстве?

— Тот, кто убил один раз, убьет и второй! Правда, одно убийство уже сошло ей с рук. Но теперь… Ты же не позволишь ей избежать наказания?

— А кого она убила? — недоуменно спросил Репнин, видя, как Корф встает из-за стола.

— Сейчас это не имеет значения, дело прошлое.

— Куда ты, Владимир?

— Идем! К черту обед! Куда важнее найти и наказать убийцу.

Репнин ничего не понимал, но Корф так решительно вмешался в его расследование, что препятствовать ему было невозможно.

Владимир, ничего не объясняя, приказал Григорию запрягать сани и, вооружившись пистолетом, велел Репнину ехать с ним к исправнику.

— Но исправник сейчас, наверное, в таборе, — попытался возразить Репнин.

— Значит, едем в табор, — ничуть не смутился Корф.

Дальнейшие события развивались еще стремительней. Застав исправника в таборе и сообщив ему о своих подозрениях, Корф настоял на незамедлительном аресте Сычихи. Что тут же и было сделано. И лишь когда потрясенная женщина оказалась за решеткой, Корф внешне успокоился и предложил Репнину отметить это событие. Но прежде он пожелал говорить с Сычихой. Наедине. Исправник не стал возражать и допустил его к арестованной в камеру.

— Володя… — Сычиха поднялась ему навстречу.

— Вот ты и в тюрьме, — самодовольно сказал Корф. — Я давно мечтал об этом! Теперь ты больше никому не причинишь зла! Каждый преступник рано или поздно получает по заслугам!

— Володя, я не виновна. И ты это знаешь. Я цыгана не убивала. И чужие грехи на себя брать не буду.

— Так отвечай за свои! Или ты считаешь себя невиновной и в смерти моей матери?

— Твой отец простил меня. Почему же ты не можешь?

— Отец? Еще бы! Ведь у вас был роман!

— Ты сам знаешь, что это не правда. Да, я любила твоего отца, и он отвечал мне взаимностью, но между нами всегда была сестра…

— Не верю! Я тебе не верю! Ты отняла у меня мать!

— Я помогла ей уйти из жизни, но не убивала ее. И если бы ты знал, как она страдала, как молила о помощи и просила меня избавить ее от этих мук!.. — Сычиха тяжело вздохнула и отвернулась от Владимира.

— Ты возомнила себя Господом Богом, ты отняла у нее жизнь! — в сердцах воскликнул Корф. — Как ты могла? Как посмела?! Людям не дано знать, что им уготовано свыше. А если матери стало бы лучше, и она жила бы сейчас?

— Она была обречена, — тихо сказала Сычиха. — Она умоляла меня, чтобы я избавила ее от бесконечных страданий.

— Лжешь! Ты рассчитывала, что отец снова будет твоим, как это было до их свадьбы. Мама… она мешала вам!

— Это не так!

— Не так?! Вот смотри! — в неистовом порыве Корф разорвал ворот рубашки и достал висевший на груди медальон. — Он обещал мне, что уничтожит медальон с твоим портретом. Он клялся, что навсегда забудет тебя! И он умер, сжимая его в руках, и шептал твое имя! И ты еще смеешь убеждать меня, что вы и не думали мне лгать?! Вы оба лгали! Оба! Всегда!

— Ты не смеешь меня обвинять! Ты никогда не страдал так, как она. Ты не видел терзаний близкого тебе человека. Я любила Веру. И я помогла ей уйти из жизни и покончить с тяжкими мученьями.

— Ищешь себе оправдание? — рассмеялся Корф, и смех его был зловещим. — Я не прощу тебя! Я знать тебя не хочу. Ты убила мою мать, и сгниешь за это на каторге!

Выйдя от Сычихи, Владимир предложил другу ехать с ним, но Репнин отказался, сославшись на еще одно незаконченное дело. Корф не стал его переубеждать и отправился домой. Когда Владимир уехал, Репнин попросил исправника дать и ему возможность переговорить с Сычихой. Исправник пожал плечами, но препятствовать не стал.

— Послушайте, — миролюбивым тоном обратился Репнин к Сычихе, — я не понимаю, почему вы не пытаетесь оправдаться? О вас толкуют разное, но я не верю, что вы могли без причины убить человека. Но если вы все-таки сделали это, то чем цыган так разозлил вас? Или все дело в перстне?

— Перстень?! Какой перстень? — Сычиха, до этого равнодушно сидевшая на койке и бессмысленно разглядывавшая что-то на стене, словно очнулась и в упор посмотрела на Репнина.

— Тот, что вы положили в гроб барона Корфа.

— Как он оказался у цыган? Нет, нет! Перстень должен лежать в земле, рядом с ним! Только с ним!

— А вы все не расскажете, что произошло? — настаивал Репнин.

— Это касается лишь меня и его! — вскричала Сычиха, резко вставая со своего места.

— Если вы поможете мне найти убийцу…

— Я… Я — убийца!

— Перестаньте! Вы никого не убивали, и то, что вы не знаете о перстне, только подтверждает мою уверенность в этом. Вы хотите, чтобы настоящий убийца разгуливал на свободе и совершал новые преступления?

— А почему вы не верите, что это я убила?! Разве вы не знаете, что я одержима бесами? И, если дьявол мне нашепчет на ухо, я пойду по его указке на любое преступление? — страшным голосом спросила Сычиха.

— Поверить в этот бред, в бабьи сплетни? — Репнин покачал головой. — Увольте!

— Но я заслужила наказание! На мне тяжкий грех, еще больший, чем убийство собственной сестры.

— Убийство сестры? — Репнин вздрогнул и вдруг понял. — Так вы — тетушка Владимира?! И поэтому он зовет вас убийцей и все время гонит от себя?

— Да, но в моей жизни есть не одна эта страшная тайна. И я унесу ее с собой. Так что не переживайте, князь, Владимир прав — грехом больше, грехом меньше! Какая разница?

— Я не знаю, что случилось в вашей семье, но вам ни к чему было убивать Седого. И идти на каторгу за настоящего убийцу вы не должны. Я помогу вам!

— А вы можете доказать, что цыгана убил кто-то другой?

— Пока нет, но докажу!

— Найдите перстень, и тогда вы найдете виновного, — тихо сказала Сычиха.

В этот момент дверь камеры открылась, и в проеме показался исправник.

— Ваше сиятельство, судья требует к себе арестованную.

Репнин кивнул и, бросив на Сычиху ободряющий взгляд, вышел из камеры. Он решил и сам отправиться в суд, чтобы разузнать перспективы этого дела, но на лестнице столкнулся с Лизой Долгорукой.

— Елизавета Петровна? Какими судьбами?

— Здравствуйте, Михаил Александрович, — Лиза заметно обрадовалась встрече. — Вы не расскажете мне, что происходит?

— О чем вы? — смутился Репнин.

— Я искала Сычиху, хотела спросить ее об одном перстне, но мне сказали, что вы с Владимиром арестовали ее и увезли в тюрьму.

— Перстень? О каком перстне вы говорите? — заволновался Репнин.

— Да вот об этом, — Лиза вынула из дамского кошеля старинный перстень, попавший к ней от Забалуева.

— Откуда он у вас?

— Забалуев выиграл его у управляющего Корфов, а я случайно нашла и решила не отдавать ему. Там, внутри, есть имя, видите — Анастасия.

— Но как перстень оказался у Забалуева? Ведь он был у Седого. Вот если только… — Репнин даже задохнулся от внезапно осенившей его догадки. — Конечно! Это сделал Забалуев.

— Что сделал? — не поняла Лиза.

— Убил Седого! Понимаете, Лиза, перед смертью Седой успел предупредить о перстне, а Сычиха пять минут назад сказала мне, что, если мы найдем перстень, мы найдем убийцу цыгана.

— Так вот почему на нем была кровь! — ужаснулась Лиза.

— А Сычиху считают виновной в убийстве Седого! Этого нельзя допустить! — воскликнул Репнин.

— Но почему обвинили Сычиху?

— Владимир уверен, что это она убила Седого, и скорее всего, из-за перстня, украденного из гроба Ивана Ивановича. В таборе показали, что перед смертью к Седому приходила женщина, очень похожая на нее.

— Владимир так сильно ненавидит Сычиху?

— Он считает, что она убила его мать.

— Какое несчастье… — вздохнула Лиза. — А я-то хотела расспросить ее об Анастасии, ведь Сычиха знает много здешних тайн.

— Знает, но молчит, — кивнул Репнин. — Конечно, это делает ей честь, но я не могу позволить свершиться несправедливости.

— А что вы в силах сделать?

— Я кое-что придумал, но мне нужна ваша помощь.

— Я готова, — решительным тоном сказала Лиза. — Я поклялась, что разузнаю все об Анастасии и верну ей этот перстень.

— Должен вас предупредить, — Репнин понизил голос, — то, что я собираюсь предпринять, опасно и немного противозаконно.

— Надеюсь, вы не вознамерились напасть на тюрьму? — улыбнулась Лиза.

— Нет, но вы почти угадали. Скоро Сычиху повезут в суд, и я…

— Не продолжайте, — Лиза приложила ладонь к его губам. — Пусть все случится. А я… Мне уже приходилось идти против Божьего закона. И людские мне больше не страшны.

— Спасибо, — прошептал Репнин…

Все произошло быстро — когда исправник вывел Сычиху на улицу, Репнин отвлек его, приструнив за расхлябанный вид. Исправник смутился и принялся оглядывать шинель, вытянувшись перед офицером по струнке. Тем временем Лиза, появившись из-за угла, к которому с отрешенным видом прислонилась ко всему безучастная Сычиха, неожиданным рывком увлекла женщину за собой и с помощью кучера быстро втолкнула ее в свою карету. Кучер тут же засвистал, и лошади понесли карету по дороге прочь от тюрьмы.

Репнин немедленно прекратил одергивать исправника и высокомерно сказал ему: «Свободен!» Исправник оглянулся и… Что тут началось! Репнин не стал долго наслаждаться победой и, пока исправник кричал «Ведьма! Ведьма!» и бегал от угла к углу, пытаясь понять, куда подевалась арестантка, незаметно убрался восвояси.

Они встретились с Лизой у развилки, где дорога расходилась на колею до тракта и тропинку, ведущую в лес.

— Все получилось? — встревоженно спросила Лиза.

— Как нельзя лучше, — улыбнулся Репнин. — А вы отважная, Елизавета Петровна, я раньше вас с этой стороны совсем не знал.

— Это я недавно такая смелая стала, а прежде… Впрочем, что нам о прошлом горевать… Впереди вся жизнь, и сейчас нам надо подумать, что дальше делать.

— Как вы себя чувствуете? — участливо спросил Репнин у Сычихи, растерянно смотревшей на них из кареты. — Не бойтесь, мы только хотели вам помочь. Куда же вас лучше спрятать?..

— Давайте отвезем ее в наш старый дом, — предложила Лиза.

— Нет, нет! — закричала Сычиха. — Там она!

— Что с вами? — растерялась Лиза. — О ком вы говорите? О женщине, что жила в нашем доме вместе с папенькой? Так ее уже и след простыл, мы вчера там были — дом заколоченный стоит. И никто вас там искать не станет.

— Нет? В самом деле? — Сычиха недоверчиво посмотрела на нее.

— Уверяю вас, имение пустое, — успокоила ее Лиза. — Поедемте туда, это тихое Место, и вам там ничего не угрожает.

— Хорошо, — вздохнула Сычиха.

— Вот и славно, — улыбнулся Репнин, — и давайте поторопимся. Исправник уже, наверное, отрядил погоню, и нам надо уехать от людных мест подальше.

Лиза кивнула и тоже села в карету. Репнин кивнул кучеру, и все вместе они тронулись в путь. Репнин ехал рядом с каретой на своем жеребце и думал о превратностях судьбы. Меньше всего он мог предполагать, что Лиза с такой готовностью бросится содействовать ему, а он сам при этом будет ощущать такую легкость, словно все было не только заранее спланировано, но и предрешено…

— Здесь ты будешь в безопасности, — ласково сказала Лиза, проводя Сычиху в гостиную. — А я буду иногда навешать тебя и еду приносить.

— Только отсюда ни шагу! — предупредил Репнин. — Думаю, вас уже разыскивают, а нам необходимо время, чтобы доказать, что вы не убивали цыгана.

— Зачем вы это сделали? — вдруг опомнилась Сычиха.

— Как это — зачем? — растерялась Лиза.

— Вы что же — безвинно на каторгу хотите попасть?! — воскликнул Репнин.

— Без вины и волос с головы не упадет, а я свое наказание заслужила.

— Ох, Сычиха, надоели твои загадки! — отмахнулась Лиза. — Тоже мне, «колдунья»! Что ни скажет, ничего не сбывается! Тебе бы ворон на поле распугивать, а не колдовать! Вот обещала, что я замужем за Владимиром буду…

— Будешь, — усмехнулась Сычиха, — станет он тебе мужем.

— Дай-то Бог, — кивнул Репнин, — только случится это не раньше, чем мы избавимся от Забалуева.

— На него своя управа есть, — тихо сказала Сычиха, глядя куда-то поверху.

— Высший суд — это, конечно, хорошо, — согласился Репнин, — но хотелось все же увидеть его в кандалах и каторжанской робе.

— Всему свое время…

— Твоими бы устами, — Лиза вдруг что-то вспомнила и достала из кошеля перстень. — А вот скажи мне…

— Чур меня, чур! — увидев перстень, Сычиха замахала руками.

— Опять ты за свое! — нахмурилась Лиза. — Лучше скажи мне, кто такая Анастасия?

— Не твоя судьба, не тебе и спрашивать! — Сычиха отбежала от Лизы в дальний угол гостиной.

— Не лги, ты кольцо Ивану Ивановичу в гроб положила, твое оно! И ты все знаешь про него. Кто эта Анастасия, кто она, скажи мне!

— Забудь! Забудь об Анастасии! — закричала Сычиха.

— Как мне надоели твои тайны! — в сердцах бросила Лиза.

— Лиза, успокойтесь, — Репнин подошел к ней и обнял. — Вы же видите: боится она чего-то, вся стала не в себе, не пугайте ее больше прежнего. Пусть Сычиха отдохнет, а мы с вами потом к ней приедем, поесть привезем. Тогда и расспросите.

— Хорошо, — подумав, согласилась Лиза, — но я все равно узнаю правду. Чувствую, что эта тайна и меня касается. И я дождусь, когда все разъяснится. Либо Сычиха мне все расскажет, либо я сама дознаюсь истины!

Глава 3 Подлог

Оставив Сычиху в старом доме Долгоруких, Репнин предложил проводить Лизу домой.

— Я не хочу возвращаться к себе, — тихо сказала Лиза. — Мне опостылел родной дом, мне там повсюду мерещится Забалуев.

— Тогда, быть может, поедем к Владимиру? — неожиданно предложил Репнин.

— Это, наверное, неудобно, — смутилась Лиза, вся внутренне сжавшись от какого-то необъяснимого предчувствия.

— Почему же? Вряд ли ваше замужество можно считать к тому преградой, ведь оно совершенно ничего для вас не значит, не так ли?

— Да, — кивнула Лиза, — но как к этому отнесется Владимир?

— Уверен, он будет рад видеть вас, и, поверьте, он раскаивается в том, что не сумел вырвать вас из лап этого проходимца Забалуева. И сейчас, несомненно, с удовольствием станет содействовать. Я сам поговорю с ним об этом.

— Что ж, я согласна, поедем к Корфам… Но как же история с Сычихой?

— Она должна остаться нашей с вами тайной. Пусть лучше он сетует на ротозейство исправника, чем подозревает в ее побеге чей-то умысел. Я видел, что, будучи слишком откровенно настроенным против Сычихи, он утратил способность здраво рассуждать и принимать во внимание явные несоответствия этого дела. Владимир заведомо предубежден против нее, и, быть может, доказав непричастность Сычихи к смерти Седого, нам удастся убедить его пересмотреть отношение к своей несчастной тетушке.

— Мне жаль ее, она кажется такой ранимой.

— А мне жаль каждого, кто пострадал безвинно. Знайте, Лиза, если наш план удастся, и мы сможем одолеть Забалуева, я отнесу это событие к одному из самых важных в своей жизни.

— Приятно это слышать, князь.

— Поверьте, ваша свобода волнует и меня. Нельзя попустительствовать злу, и я готов идти до конца в этой борьбе. Что с вами, вам плохо? Я чем-то обидел вас?

— Что вы, просто я почему-то подумала — зачем мы не встретились раньше?

Репнин смутился и ничего не ответил ей…

Владимир встретил неожиданных гостей весьма радушно и, даже если и удивился их совместному приезду, виду не подал.

— Ты — просто Дубровский, друг мой, защитник обездоленных и женщин. Вот только цыганка как-то не вписывается в эту картину. Впрочем, нет, я ошибся — ты обещал ей найти убийцу ее брата.

— Ты все смеешься, Владимир, — отмахнулся от его иронической реплики Репнин, краем глаза внимательно наблюдая за несколько смущенной Лизой, которая до сих пор стояла посередине гостиной, не решаясь присесть. — А между тем все дурные привычки дамского угодника я приобрел у тебя.

— Я попросил Варвару подготовить для вас комнату, Елизавета Петровна, — не удостоив друга ответом, обратился Корф к Лизе и подошел, чтобы поцеловать ей руку. — Я рад видеть вас здесь, хотя бы в качестве гостьи, и бесконечно сожалею о том, что не смог ввести хозяйкой в этот дом.

— Не стоит драматизировать прошлое, Владимир Иванович, — грустно улыбнулась Лиза. — Я живу надеждой на лучшие времена и вам советую не оглядываться на несостоявшееся.

— Вы правы, зажившая рана — куда более приятное зрелище, — кивнул Корф. — Но все же я хотел бы узнать — не станут ли вас искать родные?

— Боюсь, что до меня сейчас никому нет особого дела… — начала Лиза, но фразу не закончила — не хотелось показаться Корфу брошенной и одинокой.

— И потом даже в собственном доме Елизавету Петровну постоянно подстерегает опасность посягательств Забалуева, — поддержал ее Репнин. — Право, я даже думал предложить Петру Михайловичу выставить охрану у дверей ее комнаты.

— Не думаю, что Забалуеву я нужна больше, чем мое приданое, — усмехнулась Лиза.

— Вы можете не сомневаться, — с горячностью воскликнул Корф, — что здесь вы в полной безопасности, и у вас нет более преданного и верного вам друга…

— Кроме меня, — перебил его выспренную тираду Репнин.

Все трое дружно рассмеялись.

— Владимир Иванович, комната готова, — в гостиную вошла Варвара. — Лизавете Петровне уже и отдыхать пора. Смотрю, она совсем на ногах не стоит.

— Да-да, конечно, — кивнул Корф. — Спокойной ночи, Лиза.

— Спокойной вам ночи, — нараспев протянул Репнин.

— Благодарю вас, господа, — Лиза чуть склонила голову в знак признательности за помощь и последовала за Варварой.

Но заснуть ей так и не удалось — в голове все время роились разные мысли. И почти все они были о Владимире. Едва войдя в гостиную, Лиза сразу же уловила произошедшую с ним перемену — Корф казался печальным и романтичным. Куда-то исчезли обычные для него резкие интонации и до боли острые замечания. Как будто на него снизошла благодать, и он приобрел расположенность к людям и их бедам. Этот Владимир был лишен эгоизма и циничности, он был спокоен, как бывают спокойны те, кто познал высшие тайны мироздания и свое место в его бытии.

Лиза почувствовала, что Владимир снова завладел ее сердцем — он притягивал ее. И сейчас она увидела в нем то, что всегда приписывала ему — нежность и мужественность, спокойную уверенность в себе и бесконечную мудрость, рядом с которыми легко чувствовать себя слабой. Таким Лиза мечтала видеть своего супруга, таким ей представлялся мужчина ее мечты. «Станет тебе мужем…» — вспомнились ей слова Сычихи о Владимире. Лиза поняла, что краснеет, но преодолеть возникшее и весьма настойчивое чувство не могла. И не хотела…

«Так что же я делаю здесь?» — в который раз спрашивала она себя и боялась услышать свой собственный внутренний голос, зашептавший ей что-то, поначалу неясное, еще при разговоре с Сычихой. Лиза не знала — обдуманно или по безумию Сычиха говорила с ней о Владимире, но, войдя в его дом, Лиза как будто открыла дверь в тайную комнату своей души, куда она в обиде и спешке выкинула все связанное с Корфом. И вот теперь мечты и грезы вырвались наружу и овладели ею. Лиза поднялась на кровати и посмотрела за окно. Ночь была ясная, лунная и вместе с тем не по-зимнему мягкая, бархатная. Лизе стало тоскливо и так жаль себя… Она набросила на плечи большой белый пуховый платок-паутинку, что дала ей Варвара, зажгла свечу и вышла из комнаты.

— Кто здесь? — настороженно спросил Владимир, увидев на пороге своей спальни женскую фигуру. Свет свечи, которую женщина несла в руке, мешал сразу разглядеть ее, но, когда нежданная ночная гостья подошла ближе, Владимир вздрогнул. — Лиза, что с вами? Что случилось?

— Я пришла просить вас о помощи, — тихо произнесла она, присаживаясь на кровать рядом с Корфом. — Моя жизнь невыносима мне. Мой дом похож на тюрьму, маменька сошла с ума, отец, которого я любила всю жизнь, оказался лжецом.

— Лиза, Лиза… — ласково сказал Корф, приподнимаясь на подушках. — Вы несправедливы к своим близким — княгиня больна, князь Петр Михайлович любит вас.

— Ему нет до меня никакого дела! Как и Андрею. Моя жизнь превратилась в ад! Мне страшно оттого, что я никому не нужна, — Лиза вдруг разрыдалась, и Корф счел правильным, притянув ее к себе, обнять и утешить.

— Не говорите так! Прошу вас, успокойтесь! Поверьте, все очень скоро изменится к лучшему.

— Неужели я недостойна любви?

— Вы — чудная, нежная, вы — прелестное создание, Лиза.

— А я мечтала услышать от тебя простое «ты», — Лиза подняла на Корфа влажные от слез глаза. — Не прогоняй меня, слышишь? Ты — единственный, ты — удивительный. И я пришла к тебе…

Корф вздрогнул — Лиза была так хороша, и она была рядом. Какое-то мгновение он пытался гнать от себя соблазн, но все же уступил…

И приснился Владимиру сон — он летел над рекой, стальной и холодной, летел низко-низко, почти касаясь белоснежных бурунов на острых каменных порогах, летел быстро, словно торопился к чему-то навстречу, и, наконец, его подхватил теплый и сильный поток. Поток поднял его над рекой и вознес над горами. И чем выше парил он над землей, тем красивее становилась она — скалы блестели гранитными сколами, склоны гор зеленели лесами, и синевой наливалась широкая лента реки. А, когда Владимир поднялся к самому солнцу, он увидел ангела, и ангел протянул к нему свои крылья. И увлек за собою, и улыбнулся ему.

— Анечка, Аня… — прошептал ангелу Владимир и… проснулся.

Он оглянулся, приходя в себя, и вздрогнул — рядом с ним на подушке лежала очаровательная светловолосая женская головка. Владимир осторожно потянулся к женщине, что провела с ним ночь, и убрал завитки локонов с ее лица.

— Господи! Что я наделал! Лиза!..

Лиза тотчас открыла глаза и посмотрела на него с такой нежностью и доверием, что у Владимира захолонуло сердце.

— Почему ты смотришь на меня так? — с удивлением спросила Лиза.

— Лиза, простите меня, — прошептал Корф.

— Что это значит, Владимир?

— Я не хотел этого… Точнее, хотел, но не с вами…

— Ты пытаешься унизить меня? — ночной туман рассеялся — взгляд Лизы стал ясным и пронизывающим.

— Нет, — тихо сказал Владимир, вставая и быстро набрасывая на себя восточный шелковый халат, шитый золотом, — я всего лишь пытаюсь извиниться за это досадное недоразумение.

— Ты называешь то, что между нами было, недоразумением?!

— Я считаю ошибкой то, что позволил этому произойти.

— Значит, ты любишь другую? — голос Лизы звучал равнодушно и глухо.

Владимир кивнул и отвернулся к окну.

— Кто она?

— Анна.

— Твоя крепостная?!

— Елизавета Петровна, я не хотел делать вам больно, но вы желали услышать правду, и вы ее услышали.

— Я не просила мне лгать, я надеялась, что вы любите меня, — горестно сказала Лиза. — А любви не было, не было никогда!

— Лиза… — спохватился Корф. — Лизонька, послушайте меня…

— А я-то думала, что это просто модно — заводить себе крепостную любовницу.

— Лиза, между мной и Анной не было и нет никаких отношений, слышите?

— Я днями и ночами рыдала, думая о вас. Я мечтала, как мы с вами пойдем под венец, и я испытаю блаженство любви… — Лиза закрыла лицо руками и расплакалась.

— Простите меня! — побледнел Корф.

— Владимир, скажите, что во мне не так? — она вдруг поднялась на постели и, обнаженная, застыла перед ним. — Чем я хуже Анны? Я некрасива? Я глупа? Необразованна? Скажите мне сейчас, и я навсегда оставлю вас в покое!

— Господи, как же я виноват! — вскричал Корф, отшатнувшись от нее.

— Это означает — я уродлива?

— Не говорите так, Лиза! Вы… вы очаровательны! — Корф подошел к ней и, взяв со стула брошенную ею вчера шаль, закутал ею хозяйку. — Это во мне сплошь одни недостатки. Это я недостоин вас.

— Я бы многое отдала за то, чтобы мириться с вашими недостатками и возводить их в достоинства… Радоваться вашим удачам и беспокоиться, когда вам плохо, — прошептала Лиза умоляющим тоном. — Неужели мне так и не суждено понять, как это — любить того, кто любит тебя? За что?! Почему любовь так жестока?!

— Любовь без страданий — это не любовь.

— Так вы говорите — надежды нет?

— Надежда есть всегда, но, наверное, для каждого из нас она связана с кем-то другим.

— Владимир, вы думаете о том же, что и я. Вы так же одиноки и не поняты любимым человеком. Почему мы не можем быть утешением друг для друга хотя бы на короткое время?

— Лиза! Ты еще будешь счастлива. Ты — такая красивая… Мне с тобою было очень хорошо. Но… так я не могу, прости меня!

— Буду признательна вам, барон, если вы подскажете, как мне лучше пройти в свою комнату, не привлекая всеобщего внимания, — холодно сказала Лиза.

— Да, да, конечно… — смутился Владимир.

— А сейчас — выйдите, чтобы я могла одеться…

Вернувшись домой, Лиза первой встретила в гостиной маменьку — та сидела на своем любимом диванчике и как будто чего-то ждала. Она была нарумянена и одета для выхода. Улыбка казалась приклеенной к ее лицу, напоминавшему прелестную, но пустую головку фарфоровой куклы.

— Это что такое? — вместо приветствия резко спросила Долгорукая у дочери.

— Что именно? — тоже не особенно стараясь быть вежливой, парировала та.

— Ты, кажется, сегодня не в духе?

— Да, — легкомысленно махнула рукой Лиза, — с мужем повздорила, только и всего!

— Но ты еще слишком мала для замужества!

— Для замужества, маменька, важны не возраст, а подходящие обстоятельства.

— Не могу сказать, что вполне поняла тебя, — как будто рассеянно проговорила княгиня, — но я вообще в последнее время плохо осознаю происходящее. И еще мне иногда кажется, что я совершила нечто ужасное и попаду за это в ад.

— Мне остается только позавидовать вашей интуиции, маменька!

— Лиза, — раздался рядом голос отца, — говорить в таком тоне неприлично вообще, а с маменькой тем более, учитывая ее нынешнее состояние.

— Ее состояние? А мне кажется, что она приходит в себя, если начинает сожалеть о своих поступках. А вы о своих поступках жалеете, папа?

— Все так запуталось, Лиза, — растерянный ее нападением, произнес князь Петр.

— О, как бы мне хотелось вернуться в то счастливое время, когда маменька не гневалась по пустякам и не причиняла никому зла, а вы…

— Я обещаю… — князь Петр шагнул к дочери, словно хотел обнять ее, но она отстранилась от него, — я обещаю — в этом доме будет мир и покой.

— Как бы я хотела верить хотя бы кому-то в этом мире! — воскликнула Лиза и выбежала из гостиной.

— Лиза, постой, доченька! — князь Петр бросился вслед за ней, на мгновенье разминувшись в дверях с входившей в гостиную Татьяной.

— Танечка, — проворковала Долгорукая, — письмо мне принесла? От кого?

— Письмо для Петра Михайловича из императорской канцелярии.

— А ну, давай, давай, я сама ему передам, уж он-то обрадуется! — княгиня протянула руки к Татьяне навстречу и, точно коготками, поиграла пальцами. — Давай скорей! И ступай отсюда, дура!

Мария Алексеевна вознамерилась вскрыть конверт, но тут же быстро прижала его к груди — в дверях, как черт из бутылки, возник довольный собой Забалуев.

— Письмецо получили, Мария Алексеевна? Уж не о моем браке ли с Лизонькой там написано? Можно посмотреть?

— Ах, Андрей Платонович, — с притворной умильностью взглянула на него Долгорукая, — я еще пока в своем уме, чтобы отдавать вам письмо, от которого зависит счастье моей дочери.

— А кто сомневался, что вы — в своем уме? — Забалуев хищно осклабился и бросился к дивану. — Дайте конверт, кому говорю! Или все тотчас узнают, каким бесчестным способом вы избегаете наказания за убийство!

— Не забывайтесь, Андрей Платонович! — зашипела княгиня, ловко уворачиваясь от него. — Что у вас, однако, за манеры! Просто моветон какой-то! Вижу, загостились вы здесь, пора и честь знать.

— Не пытайтесь меня обмануть, Мария Алексеевна, — злился Забалуев. — Выбирайте — письмо или тюрьма!

— Пошел вон, наглец! Хам!

— Я-то пойду, — Забалуев схватил княгиню за руку, и она выронила письмо. — Да пойду не просто так, а куда следует! И потом посмотрю, что скажут ваши детки и супруг воскресший, когда узнают, что вы все время притворялись. А уж что скажет Владимир Корф, и подумать страшно. А вы не боитесь, Мария Алексеевна?

— Петруша! — расплылась в широчайшей улыбке Долгорукая и ласково посмотрела на вернувшегося в гостиную мужа.

В этот момент Забалуев с ловкостью шулера уронил рядом с упавшим конвертом подложный, а настоящий прикрыл широким носком своей туфли.

— Татьяна сказала, пришло письмо из канцелярии государя, где оно? — с волнением в голосе спросил князь Петр.

— Вот оно, — Долгорукая наклонилась и подняла с пола конверт, подброшенный Забалуевым, — я хотела тебе его собственноручно передать.

— Наконец-то я избавлюсь от вас, господин Забалуев! — вскричала вошедшая следом Лиза. — Папенька, зачитывайте! Что там?

Князь Петр быстро вскрыл конверт ножичком для бумаг и пробежал глазами по тексту письма. При чтении финальной части лицо его посуровело, задрожала рука. Его напряжение передалось всем в комнате, и Забалуев, воспользовавшись тем, что на него никто не смотрит, изогнулся всем корпусом и незаметно поднял и спрятал в кармане сюртука настоящее письмо.

— Мне жаль, — после паузы каменным тоном произнес князь Петр, — но прошение не принято к рассмотрению.

— Не могу сказать, чтобы я был слишком удивлен, — наглым тоном прокомментировал момент Забалуев.

— Вы еще здесь? — Лиза побелела и сжала кулаки. — Ступайте вон! Я не хочу больше жить с ним под одной крышей ни минуты, папенька!

— Ты — его жена не только Божьей, но теперь и императорской властью, — обреченно сказал князь Петр.

— Что?! — закричала Лиза в ужасе. — Я думала, что причина всех моих бед — этот человек! Но он, по крайней мере, честен в своей низости. Гораздо хуже любящие отцы, которые говорят о семейной чести… А сами ее ни в грош не ставят!

Лиза разрыдалась и выбежала из гостиной.

— Что ж, господин Забалуев, — обернулся к неугодному зятю князь Петр. — Эту партию вы выиграли, но поверьте мне — так продлится недолго!

— Спасибо за поздравления, дорогой тесть, — хмыкнул Забалуев, всем своим видом демонстрируя, что не убоялся угроз князя. — Уверяю вас, мы с Елизаветой Петровной проживем вместе долго и счастливо и умрем в один день!..

— Не рано ли вы обрадовались, Андрей Платонович, или просто бредите? — страшным голосом сказала Долгорукая.

Ни в ее словах, ни в поведении недавнего безумия как ни бывало.

— Позвольте полюбопытствовать, Мария Алексеевна, голубушка, — с изумлением глядя на княгиню, вымолвил Забалуев, — с каких это пор вы стали отличать бред от осмысленной речи?

— Маша, — растерянно прошептал Петр, — к тебе вернулся разум?

— А когда это я была не в своем уме? И я вам, господин предводитель уездного дворянства, не голубушка!

— Чудо! — Забалуев картинно вознес руки к небу. — Боже мой, случилось чудо! Княгиня, наконец, снова со своим любимым семейством и в здравом рассудке!

— Я надеюсь, что вам не пришло в голову причислить к моим любимым домочадцам и свою мизерную персону? — Долгорукая распрямилась и грозно посмотрела на Забалуева в упор.

— Бедная, бедная княгиня! Примите мои сочувствия, Мария Алексеевна! Не услышали в столице ваши молитвы, но вы сами виноваты, — с притворным сожалением произнес Забалуев. — Или не помните, что лично потворствовали этому браку?

— Вы — мерзавец, подлец и плут! — вскричала Долгорукая.

— Машенька! — бросился к ней князь Петр. — Тебе не стоит так волноваться, ты еще не совсем здорова.

— Я здорова, — отмахнулась от него Долгорукая, — и помню, что этот… он подлым образом втерся в мой дом!

— От чего же подлым? — улыбнулся Забалуев. — Путем честного венчания с вашей дочерью с вашего, кстати сказать, благословения.

— Маша, неужели память возвращается к тебе? — растроганный до слез князь Петр попытался отвлечь жену от этого спора.

— А вот это мы сейчас проверим, — тут же вставил свое слово Забалуев. — К примеру, помните ли вы, матушка, как отравили барона Корфа? Как планировали его поместье захватить? А еще, говорят, вы стреляли в собственного мужа…

— Да как вы смеете! Я люблю Петю! — вздрогнула княгиня.

— Андрей Платонович, оставьте нас немедленно! — воскликнул князь Петр. — Разве вы не видите, княгиня больна!

— Разумеется, больна, ибо не может ведь нормальная женщина в здравом рассудке, прожив столько лет с мужем, продолжать любить его.

— Что вы несете, любезнейший? — широко открыв глаза, спросила Долгорукая.

— Значит, я уже и любезнейший? — едко поинтересовался Забалуев. — Такой подход в наших отношениях мне нравится больше. И на этой благожелательной ноте позвольте мне откланяться ненадолго.

— И вы искренне думаете, Андрей Платонович, что я откажу себе в удовольствии уничтожить вас? — донельзя приторным тоном вполголоса спросила Долгорукая, когда Забалуев подошел облобызать ей ручку на прощание. — Вас вышвырнут из этого дома, и в самом скором времени!

Забалуев хотел ответить, но в гостиную вдруг вошел Дмитрий.

— К Андрею Платоновичу посыльный, — доложил он с порога.

— Надеюсь, что это — хорошие новости, — кивнул тот, самодовольно отстраняясь от княгини и унося с собой незавершенный поцелуй.

— Самая хорошая новость — это сообщение о том, что вы в кандалах и идете в Сибирь по этапу! — зло бросила ему вслед Долгорукая, не сразу убрав протянутую для несостоявшегося поцелуя руку.

— Маша, — участливо обратился к ней князь Петр, — тебе все же надо отдохнуть. Разговор с этим негодяем утомил тебя, ты сама не своя.

— Ах, оставь эти нежности, Петя, до отдыха ли мне! Мы должны избавиться от этого ужасного человека!

— Дорогая, я всегда расстраиваюсь, когда ты говоришь, что собираешься от кого-нибудь избавиться. После этого, как правило, случается что-то непоправимое.

— Ты тоже хочешь убедить меня, что я кого-то убила? — вкрадчивым тоном поинтересовалась Долгорукая.

— Нет, нет… — растерялся князь Петр. — Я только хотел, чтобы ты не забивала себе голову разными нелепостями. Знаешь, ведь иногда то, о чем мы думаем, может стать реальностью. Я просто боюсь за тебя.

— Вот как? — Долгорукая испытующе посмотрела на мужа. — Что ж, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом — отдохну. На свежую голову и мысли яснее.

— Позволь я провожу тебя к себе? — Петр подал жене руку, и она, на секунду замешкавшись, приняла ее…

А Забалуев вышел в коридор, где топтался посыльный, в котором он сразу узнал полового из трактира. Парень сказал, что господина Забалуева просил прийти управляющий Корфов, которого только что арестовали и препроводили в тюрьму.

— Карла Модестовича? За что? Почему? — побледнел Забалуев.

— Они уехать хотели, купили с собой в дорогу всякого да рассчитались в трактире фальшивыми ассигнациями, вот хозяин и доложил исправнику. А когда Карла Модестовича уводили, он велел послать за вами. Говорит, что это важно.

Забалуев чертыхнулся и кивнул — ладно, иди, так и быть, навещу бедолагу.

Половой покрутился еще с минуту, видно, ждал чаевых, но понял, что надеяться бессмысленно и, махнув рукой, удалился восвояси.

— Что смотришь? — зыркнул Забалуев на любопытствующего Дмитрия. — Карету подавай, в город поедем…

— И как это ты умудрился фальшивыми ассигнациями рассчитаться? — вместо приветствия громко вопросил Забалуев, входя в камеру, куда поместили Модестовича.

— Андрей Платонович, благодетель мой! Наконец-то! — управляющий бросился к нему, но Забалуев жестом остановил его порыв, и Модестович как-то сразу осел и растерялся. — Вы же мне их сами и дали!

— Полно, Карл Модестович, честных людей обвинять. Надо учиться самому отвечать за свои прегрешения, — сухо сказал Забалуев.

— Ей-богу, это ваши деньги!

— Нехорошо, Карл Модестович, нехорошо это, — Забалуев отошел от двери на значительное расстояние и заметно понизил голос.

— Значит, вот как вы со мной рассчитались за честную службу?.. Покуражиться решили? — тоже перешел на шепот управляющий. — Ох, чувствовал я, Андрей Платонович, что неспроста вы мне эти деньги даете. Вы ведь за «так» и на землю не плюнете.

— Не плюну! — признал Забалуев.

— Думали, уедет Карл Модестович, и вся недолга, с кого потом за фальшивки он спрашивать станет? Не поедет же обратно из Курляндии! Так?

— Да кто поверит, что эти деньги я тебе дал? — недобро улыбнулся Забалуев. — Сгниешь вот тут и правду на тот свет унесешь!

— А я сейчас с одним князем свидания попрошу, он каждому моему слову поверит, если это слово про вас будет. Уж он-то спит и видит, как вы по этапу идете.

— Не о том ли юнце ты судачишь, что у Корфа загостился?

— О нем, Андрей Платонович! Князь Репнин, хоть и юн, но страх, какой придирчивый. И раз уж решил мышь в ловушку загнать, то загонит. Будьте уверены! Исправник, я требую встречи с князем Репниным!

— Тише ты! — бросился на него Забалуев. — Чего орешь? Тебе со мной мериться силой не надо — все равно проиграешь, а вот, коли так уж все обернулось, лучше послушай меня без истерики.

— И что вы имеете мне предложить? — нагло спросил Модестович.

— Сделку. Ты покажешь, что деньгами этими с тобой рассчиталась за помощь в деле против Корфов княгиня Долгорукая, а я позабочусь о том, чтобы ее признали фальшивомонетчицей. И тогда — и ты свободен, и я наконец-то разберусь с княгинюшкой по-своему.

— Так княгиня же не в своем уме, — засомневался управляющий. — С безумной-то какой спрос? Кто поверит?

— Кому надо — те поверят, — успокоил его Забалуев. — Предоставь это мне. А что до ее сумасшествия, то… никогда не верь женщине, а богатой и знатной особенно…

После того, как было прочитано письмо из императорской канцелярии, Лиза поднялась в свою комнату и бросилась на кровать. Ее угнетало отчаяние, и душили слезы.

Что же это такое? — думала Лиза. — В один день разрушились, рассыпались в прах все мои мечты и надежды. Владимир не любит меня и уже никогда не полюбит, и избавиться от Забалуева мне тоже не дано. Брак стал моим проклятьем, снять которое могло бы только волшебство. Но чуда не случилось! И ждать его неоткуда…

Она лежала на кровати и плакала. Соня пыталась войти к ней, но Лиза, стремительно спрыгнув с постели, вытолкала сестру в коридор. Соня еще какое-то время скреблась и ныла под дверью, но Лиза ее не слушала. Она достала из ящика комода припрятанную там шкатулку со свадебными украшениями и переложила их в бархатный кошель. Потом переоделась попроще и, убедившись, что Соня ушла и не следит за ней, прошла через темный коридор во флигель, где жили слуги.

Татьяны в комнате не было, и Лиза, без труда разыскав ее шубу и платок, надела их и под видом простой селянки свободно вышла из дома. Выбравшись на дорогу, она чуть не попала под сани подвыпившего купца. Купец девушку пожалел и подвез до города, где Лиза заложила ювелиру свои серьги.

Скряга Хольц, доводившийся двоюродным брату доктору Штерну, поначалу Лизу не признал и принялся стращать полицией — уж больно дорогая вещь легла на его прилавок. Но потом, разглядев молодую княжну, смилостивился и принялся убеждать опомниться и не продавать серьги. В конце концов, они договорились, что Лиза оставляет их в заем, и она ушла, впервые ощутив себя самостоятельной и взрослой. Ювелир проводил ее сочувствующим взглядом и убрал серьги с глаз подальше. Кто знает, вдруг Лиза тронулась умом, как и ее мать, и потом явится папаша или, что еще хуже, — муж, и тогда все: обвинят его в воровстве и вымогательстве. Боже сохрани!..

У Лизы никогда не было своих денег, и только сейчас, впервые ощутив ассигнации в своих руках, она поняла, почему маменька и Забалуев так много говорили о них. Хрустящие в ладони купюры придавали ей уверенности в себе. Теперь она могла делать все, что ее душе захочется, идти, куда поведет ее судьба. Она была богата и свободна. И никто не смел указывать ей, как себя вести.

Лиза брела по улице и вдруг услышала веселые голоса и громкие крики, раздававшиеся от другой стороны домов. Она посмотрела туда и увидела надпись на одном из них — трактир «У Демьяна». Лиза улыбнулась внезапно пришедшей в ее голову мысли и решительно перешла через дорогу.

— Шли бы вы отсюда, барышня, — хмуро глядя на нее исподлобья, тихо сказал трактирщик, когда Лиза появилась у его прилавка. — Нечего таким, как вы, здесь делать.

— А тебя никто не просит за меня решать! — оборвала его Лиза. — Лучше налей мне вина. Ты не расслышал? Налей мне вина!

— Не глухой я, слыхал, — разозлился трактирщик. — Да только зря вы сюда пришли! Ступайте с Богом!

— Наливай стакан, да побольше! — Лиза ударила кулачком по стойке. — Мне забыться надо! Делай, что говорю!

— Так и до беды недалеко, — испуганно зашипел на нее трактирщик, заметив, что двое усатых унтеров с недвусмысленным интересом разглядывают Лизу. — У меня из-за вас хлопоты будут!

— Я сюда не за советом пришла. Сказано — наливай!

— Да налей ты ей выпить! Смотри, какая красавица, не скупись! — крикнул один из унтеров, поднимаясь из-за со стола с явным намерением подобраться к Лизе поближе.

— Налей, Демьян, налей! — поддержали его пьяные голоса от других столов.

— Наливай! — с угрозой сказал трактирщику подошедший унтер.

Трактирщик вздохнул и, достав с полки бутылку портвейна, налил Лизе полный стакан.

— Вот спасибо! — горько рассмеялась она и велела, кивая на унтера. — И ему тоже налей, пусть выпьет за мое здоровье.

Трактирщик чертыхнулся, но спорить больше не стал — налил и еще один полный стакан и со злостью катнул его к унтеру. Стакан прокатился по стойке, вино плеснуло через край, но унтер ничуть не смутился и залпом осушил пойманный стакан до дна.

— Выпей и ты, красавица, — подмигнул унтер Лизе.

Она кивнула и храбро залпом опорожнила стакан. Вино тут же ударило ей в голову — все закружилось у нее перед глазами, стало жарко. Лиза сбросила с себя платок и шубу.

— Танцевать желаете? — сладким тоном спросил унтер, с вожделением оглядывая ее фигуру.

— Конечно, — подтвердила разом захмелевшая Лиза. — Как тебя величают?

— Евграфом! — подкрутил ус бравый унтер.

— Идем, Евграф! — Лиза сделала шаг от стойки, покачнулась, но взяла себя в руки и вышла в круг, который уже освобождали охочие до всякого веселья посетители трактира.

— Мать честная, — испуганно перекрестился трактирщик, — что творится! Люди добрые, это ж барышня из благородных, не приведи Господи, что с ней случится!

Но его уже никто не слушал. Унтер сунул монету музыкантам, и они ударили плясовую. Лиза вскинула голову и принялась танцевать — как умела, как видела на праздничных гуляньях в имении.

— За нашу несравненную Терпсихору! Душечка, за вас! — кричали ей со всех сторон.

Унтер вошел в круг с ней на пару, но Лиза даже не видела его — лица, предметы, все плыло и смеялось одной большой и кривой улыбкой.

— Сударыня, вам лучше уйти! Вам здесь не место! — трактирщик, видя, что она не в себе, предпринял еще одну попытку остановить это безумие, но Лиза оттолкнула его.

— Отстаньте! И почему все знают, где мое место? — нетвердым голосом говорила она. — Что хочу, то и делаю! Давайте веселиться, господа!

— Танцуй, танцуй, ягодка моя! — унтер схватил Лизу в объятья и крепко поцеловал в губы.

— Оставь барышню в покое! — просил его трактирщик.

— Вот еще! Она такая сладкая! — усмехнулся тот, еще крепче прижимая Лизу к себе.

— Да не мешай им миловаться! — второй унтер подошел к ним и оттащил трактирщика от танцующих. — Барышня сама к нам пришла.

— Понял? — ухмыльнулся Евграф и еще раз поцеловал Лизу — на этот раз впился в ее губы долгим, грубым поцелуем.

— Нет, пожалуйста, не надо! — вдруг опомнилась Лиза, пытаясь вырваться из крепких объятий унтера. — Пожалуйста!

— Ни за что! — рассмеялся тот. — Мы ведь только начали, красавица!

Лиза забилась в руках унтера, точно попавшая в силок птица, и в этот момент кто-то нанес унтеру один точный и сильный удар в лицо, и Евграф отлетел к трактирному прилавку.

— Миша? — слабым голосом прошептала Лиза, скорее угадывая, чем разглядев в своем защитнике Репнина.

— Немедленно идемте отсюда! — приказал ей Репнин и, взяв Лизу за руку, встряхнул ее. — Очнитесь! Где ваша одежда?

Лиза растерянно оглянулась по сторонам. Репнин проследил за ее взглядом, увидел на полу шубу и платок, поднял их и подал Лизе.

— Одевайтесь сейчас же и идите к двери, — Репнин заслонил собой Лизу.

Он увидел, что унтер уже пришел в себя от удара и поднимается с пола, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— А вы? — пробормотала Лиза.

— Одного-двух я точно успокою навсегда, — серьезно сказал Репнин. — А вы бегите!

Насмерть перепуганная, но еще не протрезвевшая Лиза попятилась к выходу из трактира. Репнин достал из-за пояса пистолет и навел его на угрожающе надвигавшегося унтера.

— Не советую, — тихо сказал ему Репнин, отступая к двери. — Никому не советую приближаться ко мне.

Посетители разом расступились, и Репнин беспрепятственно вышел из трактира на улицу.

— Я не просила вас о помощи, — уставшим голосом сказала ему Лиза. Она стояла, прислонившись к стене трактира, и с наслаждением вдыхала морозный вечерний воздух. — Вы видели лица этих людей? Еще немного, и они разорвали бы нас на части!

— По рассказам Владимира, вы казались кроткой барышней, — пожал плечами Репнин, подавая ей руку.

— Он говорил с вами обо мне? Он обсуждал с вами это?

— Это? — не понял Репнин. — Владимир рассказывал, как вы танцевали на балу в Петербурге. А что вы имели в виду?

— Вам не за чем меня жалеть, — устало махнула рукой Лиза. На свежем воздухе она начинала понемногу приходить в себя. — Владимиру некогда было меня вспоминать. Он дрался на дуэли, влюблялся… Я не нужна ему и не была нужна никогда. Может быть, только на мгновение, чтобы забыть о тех, кого он по-настоящему любит.

— О чем вы? Мне казалось, вы дороги ему…

— Довольно об этом! — прервала его Лиза. — И раз уж вы спасли меня, то, наверное, хотели бы воспользоваться своим правом победителя. — Так куда вы повезете меня?

— Туда, где вас любят и ждут, — домой, — ласково сказал Репнин, помогая Лизе поправить платок и застегнуть шубу.

— Что вы делаете? Я не маленькая, я и сама могу…

— Сейчас вы — маленькая и беспомощная, вам надо помогать и вас надо оберегать. Позвольте мне позаботиться о вас!

— Хорошо, — смирилась Лиза. — Пойдемте скорее отсюда.

— Пойдемте, — кивнул Репнин.

Он проводил Лизу в карету, которую взял у Корфов, и велел Григорию отвезти их в имение Долгоруких.

— Как вы узнали, где найти меня? — после некоторого молчания спросила Лиза.

— Я не знал, — сказал Репнин и, встретив удивленный взгляд Лизы, пояснил. — Честно говоря, я наделся видеть вас за завтраком, но Владимир сказал, что вы уже уехали. А потом… потом, будучи лишен вашего общества, я целиком и полностью отдал себя выполнению своего долга — разоблачить и наказать Забалуева.

— Надеюсь, этот подвиг вы совершаете не только ради меня? — не очень вежливо осведомилась Лиза.

— Что-то случилось? То, о чем я еще не знаю? — участливо спросил Репнин.

— Да, — кивнула Лиза, почувствовав неловкость за свое высокомерие, — и простите меня, князь, этого вы действительно еще не знаете! Сегодня утром мы получили письмо из канцелярии императора. Мне отказано в просьбе о разводе с господином Забалуевым.

— Как же так?! — воскликнул Репнин, и в его взгляде появилось еще больше теплоты и сочувствия. — Это же немыслимо, необъяснимо! Теперь-то я понимаю причину вашего отчаяния. И сейчас у меня стало еще одним поводом больше для того, чтобы довести начатое расследование до конца.

— Так это Забалуева вы искали в трактире?

— Скорее — следы его мерзких деяний. Сегодня днем в трактире арестовали управляющего Корфов. Он обвинен в изготовлении фальшивых денег.

— Карл Модестович — фальшивомонетчик? — искренне удивилась Лиза.

— То-то и оно, — кивнул Репнин. — Кое-какие мелкие делишки за ним, конечно же, водятся, но чтобы докатиться до такого? Нет, здесь должна быть фигура посерьезнее. И, сопоставив некоторые факты, я пришел к выводу, что и в этом деле не обошлось без Забалуева.

— А что сам Карл Модестович? Он признался? Что он говорит?

— Он ничего не говорит, и единственный человек, с которым он решил сразу после ареста пообщаться, был… Догадываетесь, кто?

— Забалуев?!

— Вот именно.

— Да неужели же нет на этого подлеца управы! — в сердцах вскричала Лиза, и глаза ее снова затуманились слезами.

— Лиза, Елизавета Петровна, умоляю вас, будьте мужественны, а я обещаю вам, что смогу найти достаточно веских улик, чтобы наказать Забалуева…

Когда они приехали в имение Долгоруких, Лиза уговорила Репнина остаться на ужин, но, войдя в гостиную, они увидели исправника, который в тот момент сообщал о цели своего неожиданного визита.

— Так вот, у некоего господина обнаружены фальшивые ассигнации. Он утверждает, что получил их от вас, княгиня.

— Надеюсь, это шутка? — Долгорукая стояла, опершись на руку мужа, и пока еще спокойно, с иронией взирала на исправника.

— Никак нет, ваше сиятельство, — козырнул тот. — Я при исполнении и шутить не могу-с. Против вас выдвинуто обвинение, и я обязан проверить поступившую информацию.

— Но это же безумие! — Долгорукая непонимающе посмотрела на мужа.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы все заразились этой болезнью? И не от вас ли? — мерзким тоном вставил Забалуев, наблюдавший за этой сценой из дальнего угла гостиной.

— Извольте держать ваши комментарии при себе! — зло бросил ему Андрей, подошедший к родителям вместе с Соней. — У вас в этом доме нет права голоса.

— Не надо спорить, — мягко остановил его князь Петр. — Я полагаю, что лучшим лекарством против наветов является честность. Мы готовы оказать помощь следствию. Что требуется от нас?

— Господа, — смутился исправник, — я всего лишь выполняю свой долг…

— Долг каждого христианина — помогать разоблачению преступника, — твердым тоном сказала Лиза, входя в гостиную и глядя прямо в лицо Забалуеву.

— А чего это вы на меня смотрите, дорогая супруга? — нагло спросил Забалуев. — Исправник пришел не ко мне, а к вашей матушке. Ведь я не ошибаюсь, господин исправник?

— Так точно! — подтвердил тот.

— Что вы хотите сделать? — спросил Репнин. — Каковы ваши указания?

— Мне приказано проверить сейф их сиятельств на предмет обнаружения там доказательств, — еще раз козырнул исправник.

— Петр Михайлович, — обратился Репнин к Долгорукому, — я бы рекомендовал вам предоставить господину исправнику такую возможность, и снять тем самым все обвинения.

— Хорошо, — согласился с ним князь Петр. — Я готов принести вам все бумаги, хранящиеся в сейфе в моем кабинете.

— Никак нет, ваше сиятельство, — снова козырнул исправник, — я должен сам присутствовать при открывании, дабы избежать подлога или уничтожения доказательств.

— Вы пытаетесь оскорбить меня, сударь?

— Никак нет-с, но…

— Папа, — тихо сказал Андрей, — будь благоразумен. Пусть господин исправник получит то, за чем пришел, чтобы мы могли, наконец, успокоиться.

— Хорошо, — кивнул князь Петр и обернулся к исправнику. — Следуйте за мной.

— Мы тоже пойдем! — воскликнула Лиза и решительно направилась вслед за ними.

Она как будто подала сигнал, и за ней последовали остальные свидетели этого разговора.

В кабинете князь Петр на глазах у всех открыл сейф в стене за своим креслом и извлек из него шкатулку, где обычно хранились деньги.

— Что это? — с ужасом спросила Долгорукая, заглядывая через его плечо. — У меня не было столько денег! Я точно помню — вдвое меньше было!

— Машенька, разберемся, — князь Петр мягко отстранил ее и указал исправнику на шкатулку. — Извольте проверить.

Исправник достал из-под борта мундира конверт с фальшивой купюрой и сравнил ее с теми, что лежали на самом верху в шкатулке.

— Вот видите! — хмыкнул исправник. — Деньги фальшивые.

— Поразительно! — с притворным негодованием воскликнул Забалуев.

— Да, как вы смеете? — побледнела Долгорукая. — Это не мои деньги! Мне их подбросили!

— Прошу прошения, княгиня, — покачал головой исправник, — мы все свидетели — подлога не было. Его сиятельство сам открыл сейф, и вы лично присутствовали при этом.

— Однако позвольте узнать, господин исправник, — вмешался Репнин, — откуда у вас появились сведения, порочащие княгиню?

— Показания на ее сиятельство дал управляющий Корфов Карл Модестович Шуллер. Он был задержан сегодня в трактире при попытке расплатиться фальшивыми ассигнациями, которые, как он утверждает, получил от княгини в счет оплаты его услуг в деле против барона Корфа.

— Это ложь! — вскричала Долгорукая. — И как можно ему верить? Это же вор, проходимец, всем известно, что он обворовывал своего хозяина!

— Но не слишком ли здраво для сумасшедшей вы рассуждаете, дорогая Мария Алексеевна? — высунулся из-за плеча исправника Забалуев. — Попались и вмиг поздоровели? Поздравляю вас, Петр Михайлович, к вашей жене вернулся рассудок! В столь неприятный момент какая, однако, приятная неожиданность!

— Что это значит? — заплакала Соня. — Фальшивые деньги в нашем доме? Уму непостижимо!

— Постижимо, дорогая моя, вот они, фальшивые деньги, — налицо! — продолжал радоваться Забалуев.

— Молчать! Моя жена не имеет к этому никакого отношения! — возмутился князь Петр.

— Сударыня, прошу проследовать со мной для дачи показаний, — опять потянулся рукой к козырьку исправник.

— Она никуда не пойдет, — преградил ему дорогу князь Петр. — Эти деньги… эти деньги дал жене я.

Все в изумлении воззрились на него.

— Господа, это какое-то недоразумение, — взволнованно произнес Андрей. — Какие фальшивые деньги? Откуда, для чего?

— Факты, — развел руками исправник, — факты говорят сами за себя.

— Да отвяжитесь вы со своими фактами! — негодовал Андрей. — Послушайте, прошу вас, давайте спокойно во всем разберемся.

— Андрюша, — остановил его князь Петр. — Не надо, я знаю, что делаю.

— Петр Михайлович, — растерянно поддержал Андрея пораженный таким поворотом событий Забалуев, — всем известно, что вас не было в имении целый год. Как же вы могли давать жене деньги?

— Я их оставил еще до отъезда, — не терпящим возражения тоном сказал князь Петр, — и довольно об этом.

— Что же, — кивнул исправник, — заявление сделано, ваше сиятельство следуйте за мной!

— Но это ошибка! — бросилась к отцу Лиза. — Папа никогда не опустился бы до этого! Скажите же вы им, отец!

— Дети мои! Я благодарен вам за доверие, но… пусть произойдет то, что должно произойти. Я скоро вернусь, позаботьтесь о маме.

Князь Петр вышел в сопровождении исправника, и следом за ними метнулся в коридор растерянный Забалуев.

— Что же это? Как же это? — Долгорукая переводила взгляд с одного на другого, но все удрученно молчали. — Андрей, Лиза, Соня.

Молчание нарушил Репнин.

— Господа, я думаю, что знаю, где нам искать ответ на этот вопрос. И, если вы позволите, я отлучусь ненадолго, чтобы проверить свои подозрения. А тебе, Андрей, я бы посоветовал немедленно обратиться к судье и освободить Петра Михайловича под залог.

— Да-да, конечно, — кивнул словно очнувшийся после долгого забытья Андрей.

— Мария Алексеевна, Лиза, Соня, — Репнин эффектно прищелкнул каблуками, — уверен, мне удастся доказать, что за всем этим стоит та же фигура, как и в других противозаконных делах, что творятся в вашем уезде. И я докажу это! Я не прощаюсь!..

Глава 4 Страшная тайна Забалуева

Вернувшись, Репнин застал с нетерпением ожидающую его в гостиной Лизу. Едва завидев Михаила, она порывисто встала с дивана.

— Что вам удалось узнать, князь?

— Смею утверждать, что подозрения мои окрепли, — вздохнул Репнин, — я был в доме Забалуева и нашел место, где мог находиться тайник с фальшивыми деньгами.

— А сами деньги вы нашли?

— Скорее всего, он использовал их, чтобы оболгать вашу матушку.

— Как жаль! — воскликнула Лиза. — И что же — мы опять оказались ни с чем?

— Мы знаем достаточно, но, к сожалению, для суда — это всего лишь слова. А как провели это время вы? Как чувствует себя княгиня? Есть ли вести от Андрея?

— Маменька отдыхает, Соня сидит рядом с ней, а Андрей, как уехал, еще не давал о себе знать, но я надеюсь на лучшее.

— Вы должны надеяться. Молитесь за счастливое разрешение этого дела и предоставьте мне действовать.

— Но я…

— Умоляю вас — не пытайтесь предпринимать что-либо самостоятельно! Забалуев опасен, а я не желал бы, чтобы с вами что-то случилось.

— Вы просите меня не вмешиваться?

— Да, я беспокоюсь за вас, — ласково, точно разговаривая с маленькой, промолвил Репнин.

Лиза нахмурилась.

— Если вы считаете, что я мешаю… то, пожалуй, я не стану вам рассказывать о том, чему только что стала свидетелем.

Лиза повернулась уйти, но Репнин удержал ее.

— Простите, Елизавета Петровна! Я говорю о вашем невмешательстве не из мужского самолюбия, а потому что серьезно озабочен вашей безопасностью. Вы ближе всех находитесь к Забалуеву и первой можете пострадать, если мы слишком приблизимся к разгадке всех этих тайн. Но я готов выслушать вас.

— Час назад к Забалуеву приезжал один человек. Они обсуждали доставку каких-то денег. Когда Забалуев увидел меня и понял, что я слышала их разговор, то страшно испугался и быстро прогнал незнакомца.

— А вы могли бы узнать его, если бы повстречали еще раз?

— Конечно! Я видела этого человека в трактире. Я могу указать вам на него.

— Хорошо, — обрадовался Репнин. — Мы поедем с вами в трактир… Только условие — вы ни на шаг не отойдете от меня и будете делать лишь то, что я вам скажу. И прошу вас не устраивать больше танцевальных представлений. Договорились?

— Да! — с готовностью откликнулась Лиза.

Репнин улыбнулся и кивнул ей.

— Вы — очень смелая и… необыкновенная девушка, Елизавета Петровна.

— Это отчаяние делает меня такой решительной, — грустно призналась Лиза. — Пойду к Татьяне, надеюсь, она не откажет мне в просьбе и еще раз уступит свое платье. Мы ведь будем, как это называется, сидеть в засаде?

— Да, — рассмеялся Репнин, — и нам следует хорошенько замаскироваться…

В трактире стоял полумрак, но Лиза все равно разглядела в сидевшем в дальнем углу человеке того, кто приходил сегодня к Забалуеву.

— Это он! — воскликнула она и тут же осеклась, испугавшись своего голоса.

Репнин посмотрел на нее с укоризной и приложил указательный палец к губам, словно говоря — тише, тише!

Они сели за свободный стол, и Репнин сам присмотрелся к посетителю, на которого указала Лиза.

— А ведь я его знаю, это Фирс, сторож в имении Забалуева.

— И что мы теперь будем делать? — таинственно понижая голос, спросила Лиза.

— Пожалуй, я могу его разговорить, — Репнин поднялся из-за стола. — Сидите здесь так, словно вас нет. А я попытаю счастья в дружеской беседе.

Репнин подошел к хозяину трактира и велел принести на стол, за которым сидел угрюмый сторож, бутылку перцовой и тарелку соленых огурцов. И, убедившись, что все исполнено по заказу, сам подсел к сторожу.

— Здорово, братец!

— Здоров, барин, коли не шутишь, — Фирс приподнял голову и посмотрел на Репнина. — А лицо мне твое знакомо, однако. Это не тебя с приятелем я от дома нашего хозяина прогонял?

— Как же, — с напускным весельем признался Репнин, — было дело, еле ноги унесли. А вот и угощение, наваливайся, не стесняйся!

— Водку пить не позор, — пожал плечами сторож. — Только с чего бы это ты, барин, расщедрился?

— Да увидел, что ты грустный, пожалел. Сидишь, свету белому не рад… Или хозяин денег не заплатил?

— Ага! Заплатил! — скривился сторож. — Дождешься у него. Последнюю заначку с горя пропиваю. Считай, с осени платы не видали! Промышляем тем, что ручки, где остались, медные от дверей выворачиваем да продаем. На табак и выпивку хватает.

— Так что же не уйдешь? Я ведь знаю, ты человек вольный.

— Весной с мужиками в город подамся. А пока, — махнул рукой Фирс, — дотянуть бы до первого тепла, и — айда!

— И не боитесь, что барин пропажу заметит да исправнику донесет?

— «Барин»! Вот ты — барин, а наш — одно название. Сам уже, что можно было, продал давно.

— Трудная у тебя работенка, — с сочувствием сказал Репнин.

— Да что трудного-то? — сторож опрокинул в горло стопку и захрустел вприкуску огурцом. — Тоже мне дело — рухлядь охранять! Кто на нее позарится?

— Слышал я, будто барин твой многим задолжал, потому и вам не платит.

— Да уж, видать, у него дела совсем плохо пошли, коли он даже туда денег не отсылает.

— Куда это — «туда»? — переспросил Репнин. Он почувствовал в этом «туда» что-то весьма важное и затаился от напряжения.

— Туда, — махнул рукой в сторону Фирс и икнул. — Вот, вспомнили меня, ждут не дождутся с передачей. А везти-то мне и нечего. Кукиш!

Сторож выгнул фигуру из пальцев и погрозил кому-то в тени у стены напротив. Репнин оглянулся — нет, никого, просто сторож напился и говорит с чертями.

— Ох, спасибо тебе, барин, — качаясь из стороны в сторону, поднялся Фирс из-за стола. — Благодарствуйте за сердечность вашу, а мне пора, а то не доеду до места. И что я им скажу?

Фирс чертыхнулся, сплюнул на пол и, перекрестясь, нахлобучил заячью шапку на голову. Потом кивнул Репнину на прощанье и пошел прочь из трактира, прихватив со стола початую бутылку перцовой.

Репнин выждал, пока за сторожем закроется дверь, и бросился к Лизе.

— Идемте, нам надо спешить! Мы не должны упустить его.

— Он что-то важное вам рассказал? — пыталась на ходу расспросить его Лиза, но Репнин отмахнулся — главное сейчас, проследить за сторожем.

Они быстро сели в сани — Репнин велел Дмитрию запрячь лошадей в самые простые, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания — и, убедившись, что Лиза устроилась в кошеве, взмахнул кнутом.

— Вперед, вперед родимые, выручайте, догоняйте! Пошел, пошел!

Ехали они долго. Наконец, ближе к ночи вдалеке показались огни почтовой станции, и стало понятно, что сторож сделает там остановку. Репнин чуть придержал лошадей, давая возможность посланцу Забалуева устроиться на постой и избегая случайной встречи, чтобы не вызвать подозрений.

— Мы бы хотели, любезный, с дороги отдохнуть, — сказал он, входя вместе с Лизой в дом почтовой станции.

— У меня, господа, осталась только одна комната, — развел руками пожилой смотритель.

— Значит, нам повезло, — приветливо улыбнулась Лиза. — Мы с мужем всего на одну ночь. Правда, дорогой?

От неожиданности Репнин смутился и не сразу кивнул, подтверждая ее слова.

— Тогда прошу вас сюда, — смотритель повел их наверх, освещая лестницу свечой в оплывшем огарком подсвечнике.

Комната оказалась низенькой и тесной. У стены, справа от двери, стояла одна кровать с пуховой периной и парой набивных подушек. Смотритель поджег от своей свечи ту, что стояла на комоде, и в комнате сразу повеселело.

— Как здесь славно! — воскликнула Лиза, подходя к окну. — Благодарим вас, сударь, за любезность. Мы остаемся.

— Да-да, спасибо, — подтвердил Репнин и быстро сунул в руку смотрителя ассигнацию.

Тот пошуршал в ладони купюрой и вышел, вежливо раскланиваясь почти до самого полу.

— Я так устала, — Лиза с глубоким вздохом опустилась на единственный в комнате стул.

— Уверен, вы не думали, что сидеть в засаде действительно означает «сидеть»! Слежка и засада — дела утомительные и требуют небывалой выдержки и терпения, — покачал головой Репнин. — Впрочем, могу все же сказать вам, что для человека, непривычного к ведению военных действий, вы держитесь отлично.

— Вы очень любезны, князь, хотя сейчас не самое подходящее время для комплиментов.

— Не только время, но и обстановка. Но вы, Елизавета Петровна, поражаете меня все больше и больше. Ваше желание расквитаться с господином Забалуевым так велико, что вы готовы пожертвовать своей репутацией.

— А что еще может повредить моей репутации, князь?

— Провести ночь в одной комнате с посторонним мужчиной…

— Посторонним? — Лиза посмотрела Репнину в глаза. — Что ж, если мы заговорили о сокровенном, то я могу признаться вам, что не испытываю смущения перед вами. И совершенно не потому, что мы с вами скоро должны стать родственниками. Вы не только не давали мне повода для беспокойства, вы… С вами так покойно, князь! Я доверяю вам, как никому другому в этой жизни.

— Я… — смутился Репнин, — я тоже чувствую себя невероятно… То есть, мне с вами тоже легко.

Он не стал развивать свою мысль — он и сам не понимал, что с ним. Еще недавно он буквально сходил с ума от Анны — ревновал, поклонялся ей и боялся ее. Потом его вдруг увлекла Рада — страстная и нежная, таинственная и простая. Но Лиза… Чувство, которое он испытывал к ней, не было братским или романтическим. Скорее, его следовало бы назвать семейным, и как подобное отношение к чужой жене да еще влюбленной в его друга могло родиться и окрепнуть за считанные дни, Репнин не понимал, и объяснить пока был не в состоянии.

— Так вы собираетесь ложиться, князь? — в глазах Лизы мелькнул лукавый огонек.

— Нет, нет, — поспешно ответил тот, — я буду сидеть подле вас и следить за тем, что происходит на станции. Мы не должны пропустить момент, когда проснется сторож и поедет дальше.

— Как часовой на посту?

— Охранять вас — занятие почетное и… даже приятное.

— И все же я советовала бы вам прилечь рядом со мной. Здесь места хватит обоим. Обещаю — я не стану смущать вас. Или вы за себя не ручаетесь? — поддела его Лиза, кокетливо поводя плечом.

— Однако я понимаю, почему так непросто складывается ваша жизнь с господином Забалуевым. Если вы и с ним так же остры на язычок, то ему стоит только посочувствовать.

— Обещаю не искушать, — Лиза торжественно подняла руку, как будто присягала. — И не обижайтесь, я сама не могу понять, почему мне удобно с вами. Мы так близко знакомы всего несколько дней, а кажется, словно прошла вечность. Вечность, которая прожита в согласии и любви. Странное ощущение, не правда ли?

— Н-не знаю, — пробормотал Репнин. — Я как-то не задумывался…

— Вы — и не задумывались? Полноте, князь, вы не производите впечатление человека, лишенного способности рассуждать здраво и вести себя благородно. В вашей жизни вообще все должно быть спокойно и размеренно.

— Увы, — покачал головой Репнин. — И я знал минуты сумасбродства. Да-да, не так давно я дрался на дуэли из-за женщины.

— Она, надеюсь, оценила вашу жертву?

— Да, и весьма своеобразно — отвергла меня.

— Вот как… — тихо произнесла Лиза. — Значит, у вас тоже разбито сердце. Именно поэтому вы понимаете меня, как никто другой. У нас с вами много общего.

— Даже постель, — попытался пошутить Репнин, но от смущения вышло особенно неловко.

— Ах, вот вы как заговорили?! — улыбнулась Лиза. — Похоже, вы желаете провести эту ночь в компании ямщиков?

— Ни в коем, случае! — притворно испугался Репнин. — Среди них очень редко встречаются прекрасные барышни.

— А женщина, из-за которой вы стрелялись, — вдруг с тоской спросила Лиза, — случайно, не…

— Это Анна, воспитанница старого барона Корфа, — кивнул Репнин.

— И вы все еще любите ее?

— Я не готов ответить на это категорическим «нет», но, честно говоря, в последние дни я даже не могу о ней думать. И не потому, что события развиваются столь стремительно, не оставляя для размышлений ни сил, ни времени, нет! Я не стремлюсь думать о ней.

— А я почти избавилась от мыслей о Владимире, — Лиза с теплотой посмотрела на Репнина и легла поверх одеяла на кровать. — Знаете, мне вдруг почудилось, что в какое-то мгновение вы были готовы меня поцеловать.

— Грязная почтовая станция — плохая декорация для начала нового романа.

— Вы романтик, Миша, — мечтательно сказала Лиза. — Это такая редкость… И я не намерена вас так просто отпускать от себя.

Сказав это, она зевнула и поудобнее устроилась на подушках.

— Спокойной ночи, князь.

— Благослови вас Господь, — прошептал Репнин, с благоговением наблюдая, как она погружается в сладкую дремоту.

Лиза уснула быстро — сказались недавние волнения. И впервые за все это время сон ее был глубоким и спокойным, словно чья-то уверенная рука ограждала ее от невзгод и грядущих опасностей. И, глядя, как она улыбается во сне, Репнин почувствовал такой прилив нежности, какой не испытывал с детства — счастливого и безоблачного…

Он разбудил Лизу одним осторожным прикосновением губ к ее прохладному, умиротворенному лбу.

— Что же вы остановились, Миша? — по-кошачьи потягиваясь, спросила она без тени смущения.

Ее голубые глаза в окружении бархатных длинных ресниц лучились, открывшись ему навстречу.

— Я сделал это, чтобы вернуть вас из царства грез, а не затем, чтобы пропасть там вместе с вами, — прошептал Репнин и добавил: — К сожалению.

— В таком случае я бы предпочла не просыпаться, — улыбнулась Лиза.

— И позволили бы сторожу уехать?

— Ах, да, — грустно вздохнула Лиза, и мечтательное выражение исчезло с ее лица. — Нам пора?

Репнин кивнул и приложил палец к губам, давая знак, чтобы она и говорила, и двигалась, как можно, тише. Репнин еще раз выглянул в окно — сторож, отчаянно зевая и подергиваясь, впрягал свою лошадку в сани. Лошадка дышала глубоко, с паром и, недовольная ранней побудкой по холодку, трясла гривой. Наконец, сторож поправил хомут, закрепил его и, запахнув посильнее доху, устроился в санях. Поводья натянулись, лошадка взбила снег передними копытами, и сани сторожа благополучно выехали с подворья почтовой станции.

— За ним? — жестом показала Лиза.

— За ним, — чуть слышно вымолвил Репнин.

Спустившись вниз, он между делом узнал у полусонного смотрителя, что сторож направился в Глумов — верст двадцать по тракту, дальше к лесу направо, а уж там — совсем ничего.

По свежему после ночи снегу сани шли легко. Отдохнувшие лошади бежали весело и без напряжения. И Лизе почудилось, что это и не погоня совсем, а крещенское катание — с милым дружком под звон поддужных колокольцев.

Глумов мало чем отличался от любого другого уездного городка — с одной центральной улицей, вдоль которой расположились дома побогаче и разные важные здания: уездного собрания, аптеки, трактира да двух-трех мастерских и магазинов. Репнин старался держаться от саней забалуевского сторожа на отдалении, но в пределах видимости, и поэтому углядел, как тот, с ленцой проехав по главной дороге и миновав пожарную каланчу, свернул к погосту. Там он остановился у крайнего и весьма неказистого дома и, застолбив лошадку, поднялся по ступенькам крыльца.

В доме сторож пробыл недолго и вскоре отправился в обратный путь, проезжая по окружной.

И, едва его сани скрылись из виду, Репнин, притормозивший у сапожной под красочной вывеской «Каблуки прусские, носы французские», снова всколыхнул лошадей.

— Забалуев помогает сирым и убогим? — изумилась Лиза, разглядывая дом, куда заходил с денежным поручением сторож. — Что-то здесь не так…

— На благотворителя он мало похож, — согласился с ней Репнин. — Так давайте познакомимся с его таинственными корреспондентами.

Репнин с силой постучал дверным кольцом и, не дождавшись быстрого ответа, потянул его на себя. Дверь оказалась не заперта. Из сеней пахнуло робким теплом и сеном. С минуту помедлив и переглянувшись с Лизой, Репнин открыл дверь, ведущую в горницу. Навстречу им от только-только растопленной печи поднялась приятная полная женщина с русой косой, уложенной венцом вокруг головы. Она была в опрятном, хотя и небогатом домашнем платье, и вся словно излучала доброту и сердечность.

Репнин нерешительно посмотрел на Лизу. Из полуоткрытой двери в спальную комнату на них уставились три хорошенькие детские головки в таких же, как и у женщины, русых завитках прядей. Женщина слегка и беззлобно шикнула на них и улыбнулась нежданным гостям.

— Проходите в дом, господа хорошие, незачем у порога стоять, не по-людски это.

— Мы… — смутилась Лиза.

— Да полно вам объясняться, — успокоила ее женщина, широким жестом предлагая пройти. — Устали с дороги, поди. Вижу, издалека ехали — заиндевели. А я уже печь разожгла — сейчас чаю вскипячу. Попьете с вареньицем?

— Попьем, — растрогалась Лиза и посмотрела на Репнина.

Тот одобрительно кивнул и прошел вслед за нею к столу.

— Вот и славно! — обрадовалась женщина. — А то у нас гостей давно не было. Отвыкла я от разговоров и новостей мало слышала. Вот вы меня и порадуете.

— Мы ненадолго, — сказала Лиза. — Хотели расспросить вас об Андрее Платоновиче Забалуеве.

— Случилось с ним чего? — мгновенно всполошилась женщина.

— Нет-нет! — поспешил успокоить ее Репнин. — Просто мы по важному делу собирались встретиться с ним.

— Да, у Андрюши все дела важные, он к нам не часто заглядывает последнее время — все больше деньги да гостинцы детям передает.

— Он, что же — помогает вам? — осторожно поинтересовалась Лиза.

— Что бедно живем — не смотрите, в жизни всякое случается. Батюшкино наследство уже давно рассеялось. Только вот наш Андрей Платонович — надежда и защита семейству…

Женщина хотела сказать еще что-то, но в этот момент сенная дверь с треском распахнулась, и на пороге появился Забалуев. Он был взвинчен и с одышкой глотал воздух. Забалуев окинул незваных гостей полным нескрываемой ненависти взглядом и остервенело притопнул каблуками, сбивая снег с сапог.

— А вот и Андрюшенька! — женщина вся засветилась и с объятиями поднялась навстречу Забалуеву.

Тот церемонно расцеловался с нею и снова зыркнул глазами в сторону Репнина с Лизой.

Сердце не зря подсказало недоброе, когда Дмитрий между делом обмолвился ему, что молодая барыня с князем, одевшись попроще, уехали в город. Забалуев и прежде подозревал, что Репнин за ним следит и все вокруг него вынюхивает да всех расспрашивает. И потому решил сам проверить, куда это его строптивая женушка с чужим офицером подалась. Трактирщик Демьян рассказал, что видел господ, беседующих с его сторожем. А, когда тот уехал, они следом тоже сразу куда-то подались.

У Забалуева разом кошки заскребли на душе — уж не проболтался ли сторож по пьяному делу? А когда ни Лиза, ни Репнин к ночи так домой и не явились, он заволновался по-настоящему. Мелькнула у него, правда, мысль — не скрывается ли Лиза у Корфа, но Дмитрий, посланный разведать это, господ в имении барона не обнаружил. И тогда Забалуев велел ему срочно подавать карету и особо строго указал лошадей впрягать рысистых и повыносливей.

Он почти нагнал Репнина и Лизу на почтовой станции. Смотритель в его объяснениях признал мужа с женой, что интересовались ехавшим в Глумов мужиком. Забалуев побагровел — это было уже слишком! Мало того, что подлый поручик его тайну разгадал, так еще и мужем представился!

— Папа! Папенька! Папенька приехал! — дети — а их оказалось пятеро! — все это время любопытствующие за происходящим из спальной в щелочку полуоткрытой двери, вдруг высыпали из комнаты и бросились наперегонки к Забалуеву.

— Папенька?! — Лиза с ужасом уставилась на него.

— Простите, — нерешительным тоном обратился Репнин к хозяйке дома, — а вы?..

— Глафира Федоровна Забалуева, венчанная супруга и мать счастливого семейства, — улыбнулась женщина.

Лиза почувствовала головокружение, и Репнин едва успел подхватить ее.

— Так значит — папа? — усадив Лизу на стул подле круглого стола в центре комнаты, обратился он к Забалуеву, осторожно снимавшего с себя детские ручонки, которыми малыши все норовили обнять его.

— Ты, Глаша, уведи детей в спаленку, а то мне с гостями побеседовать надо бы, — не очень ласково попросил Забалуев.

— Папенька, а вы мне привезли, что я просила? Привезли? — то и дело отрываясь от матери, немедленно кинувшейся исполнять указание Забалуева, спрашивала младшая девочка.

— Папенька, а вы надолго? Вы навсегда вернулись? — вторил ей один из братьев.

— Вот непоседы, — укоряла детей Глафира, мягко выдворяя их в спальную. — Соскучились страшно, Полечка даже плакала на днях…

— Так зачем же их с отцом разлучать? — миролюбиво сказал Репнин. — Пусть посидят с нами, на отца полюбуются! Дети нашей беседе не помеха.

— Так-то оно так, — кивнула Глафира, — да все же и вы, и отец с дороги. Устали, надо отдохнуть. Сашенька, Полечка, Миша, Анюта, солнышко мое, Ванечка, отправляйтесь к себе, папа с вами позже поиграет.

Закрыв за детьми дверь, Глафира снова обернулась к гостям.

— Слышу, чайник уже вскипел, а я до сих пор с вами не познакомилась…

— Это князь Михаил Репнин, прекрасной души человек! — поспешил с объяснениями Забалуев. — А это… Это Елизавета Долгорукая, княгиня, я когда-то знавал ее родителей.

— Очень приятно, — Глафира сердечно расцеловалась с явно смущенными гостями. — Да вы не стесняйтесь, у нас все по-простому. Мы звания невысокого, из мелкопоместных. Я все больше, как видите, дома сижу с детишками. А у Андрюши служба разъездная — ему приходится много путешествовать.

— Дело-то, наверное, хлопотное у вас, Андрей Платонович? — с едва уловимой иронией поинтересовался Репнин.

— Мне грех жаловаться! — ответила за мужа общительная Глафира, ставя на стол фарфоровый чайничек и три небольшие сервизные чайные пары. — Отчасти я причиной тому. Я была завидной невестой, когда Андрюша за мной ухаживал. Папенька мой был богат, да только разорился через полгода после нашей свадьбы. Пришлось Андрюше самому улаживать все семейные дела.

— Наверное, нелегко вам пришлось, Андрей Платонович? — тихо спросила бледная Лиза.

— Грех жаловаться, — перекрестилась на образа Глафира. — Андрюша меня ни разу не попрекнул. А что живем скромно, разносолов не держим, так разве в этом счастье? Я за Андреем Платоновичем, как за каменной стеной. Дай Бог каждой такого мужа! Сейчас варенье принесу.

— Какая чудесная у вас жена, Андрей Платонович! — с угрозой в голосе сказал Репнин, едва Глафира отлучилась в сенцы. — И почему вы нас раньше не познакомили?

— Ради Бога, умоляю, не выдавайте меня! — картинно вскричал громким шепотом Забалуев, порывисто бросаясь к гостям, как будто намеревался упасть перед ними на колени. — Глафиру пощадите, сердцем она больная, не выдержит! Детей пощадите!

— Что же вы раньше о них не вспоминали? — с ненавистью спросила Лиза.

— Все ради детей, ради детей!

— Как же трогательно, Андрей Платонович! Я просто готов сейчас упасть вам в объятия и зарыдать, — усмехнулся Репнин. — Или все же стоит подать на вас в суд за двоеженство?

— Тише, тише! Ради Бога, тише! — умолял Забалуев.

— Зачем вы мучили меня? — воскликнула Лиза.

— Виноват! Кругом виноват!..

— Значит так, Андрей Платонович, — решительным тоном сказал Репнин, — выбирайте: можете поехать с нами, а можете остаться здесь и дожидаться исправника. Впрочем, еще вы можете пуститься в бега, но, учитывая уже имеющиеся прегрешения, в случае, если вас поймают, на снисхождение вам рассчитывать уже не стоит. Итак, я жду. Что вы выбираете? Хотите сами покаяться перед семьей Елизаветы Петровны или желаете громкого скандала?

— Нелегкий выбор вы мне предлагаете, сударь… — прикусил губу Забалуев. — Совсем нелегкий.

— Обманывать было легче? — с раздражением поинтересовалась Лиза.

— По крайней мере, значительно приятней, — попытался по привычке нахамить Забалуев и осекся под взглядом Репнина. — Шучу я, шучу…

— А вот и варенье! — в комнату вернулась Глафира.

— Не стоит, душа моя, — остановил ее Забалуев. — Дело в том, что княжна и Михаил Александрович не смогут остаться у нас, им сейчас же надо ехать дальше.

— Какая жалость! — всплеснула руками Глафира. — А я думала, вы погостите! Я ведь все время с детками. Нет, они у нас славные. Но так порой хочется поговорить с приятными людьми. У батюшки моего прежде каждый божий день гости бывали. Неужели так необходимо ехать?

— Совершенно необходимо, — закивал Забалуев. — Более того, душа моя, вынужден огорчить тебя — мне тоже придется отправиться с ними.

— Как же так?! Только приехал — и опять? — Глафира подошла к Забалуеву и обняла его.

— Увы! У нас с князем вскрылось одно очень серьезное дело, без моего участия не разобраться. Ничего, душа моя, ничего! Раньше уеду — раньше вернусь обратно! Приношу свои извинения… Пойду, поцелую детей на сон грядущий, и сразу в путь.

Забалуев и Глафира рука об руку отправились в детскую, а Лиза с Репниным вышли на крыльцо.

— Забалуев — такой любящий отец, кто бы мог подумать? — с сомнением покачал головой Репнин.

— Но это значит — я отныне ему не жена? Не правда ли, Миша? — Лиза с надеждой посмотрела на него.

— Я рад за вас, — кивнул он и вдруг порывисто обнял Лизу и поцеловал. Но потом ужаснулся содеянному и отступил от нее. — Простите меня за этот порыв, сам не знаю, как вышло…

— Не упрекайте себя, князь, я тоже потеряла голову… от счастья, когда поняла, что скоро стану свободна.

— На вашем месте, Лизонька, — вкрадчивым тоном сказал вышедший к ним на крыльцо Забалуев, — я бы не торопился праздновать.

— К чему вы клоните, Андрей Платонович? — нахмурился Репнин.

— Я вот о чем сейчас подумал, вы могли бы извлечь из всей этой ситуации немало пользы, особенно для вашего батюшки, Елизавета Петровна.

— О какой пользе вы говорите? — с подозрением уставился на него Репнин.

— Я возьму на себя вину за фальшивые деньги… А взамен вы сохраните тайну моего двоеженства. И, если вы согласитесь, я сам буду ходатайствовать о расторжении нашего брака. Признаться, Елизавета Петровна, мне тоже наскучило быть вашим мужем.

— Славно придумали, Андрей Платонович, — покачал головой Репнин. — Только пахнет ловушкой.

— Михаил Александрович, умные люди всегда сумеют договориться, и при этом все останутся в выигрыше, — усмехнулся Забалуев.

Лиза вопросительно взглянула на Репнина.

— Я все же думаю, — сказал он, — сначала нам стоит вернуться в имение и сообщить обо всем вашим родителям, Елизавета Петровна, а потом мы примем решение, которое устроит нас всех.

— Уверен, что вы, как человек разумный, — поддакнул Забалуев, — поймете всю выгоду этой сделки…

— Ни за что! Я не верю ему! Ни минуты не сомневаюсь, что это очередной обман! — вскричала Долгорукая, когда Лиза и Репнин вернулись домой, и вся семья собралась обсуждать предложение Забалуева в кабинете князя Петра.

Андрей только что приехал от судьи, внеся залог за отца, и теперь председательствовал на этом импровизированном совете, так как князь Петр чувствовал себя плохо — ныла старая рана, усиливая потрясение от пережитого. Долгорукий сидел в кресле за столом, остальные, в виду важности момента, стояли вокруг него. Дело было серьезное и спешное, рассиживаться и затягивать принятие решения было невозможно.

— Думаю, он полагает, что в создавшемся положении нам не стоит быть излишне щепетильными? — нахмурился Андрей, внимательно выслушав Репнина, изложившего суть проблемы.

— Как-то неловко вступать в сговор с этим мошенником, — поддержал его настроения князь Петр.

— Папенька, прошу вас, примите предложение Забалуева! — воскликнула нетерпеливая и доверчивая Соня. — Лиза, и ты попроси!

— Тебе не стоит растрачивать на меня весь свой пыл, — ответила ей Лиза. — Я многое бы отдала, лишь бы папеньку оставили в покое.

— А что вас смущает, князь? — обратилась к Репнину Долгорукая.

— Видите ли, я, как и вы, сомневаюсь в благородных намерениях господина Забалуева, а посему намерен все же идти до конца и доказать его участие в убийстве цыгана. А в том, что обвинение выдвинуто не против того человека, я уверен. И поэтому мне представляется, что быть судимым за производство фальшивых денег для Забалуева — просто подарок судьбы. Должны ли мы потворствовать этому негодяю? И еще — у меня нет уверенности, что он выполнит свое обещание о разводе.

— Вполне здравые рассуждения, — согласно кивнула Долгорукая.

— И что же нам делать? — князь Петр растерянно оглядел всех.

— Насколько я знаю, свидетелем по делу о фальшивках в суде будет выступать наш старый знакомый, Карл Модестович. Я тотчас поеду к нему и попытаюсь договориться.

— Это весьма сомнительный вариант, — покачал головой Андрей.

— Я уверен, что сумею убедить управляющего Корфов, — настаивал Репнин.

— Не знаю, не знаю… — пожал плечами князь Петр. — А что ты, душечка, думаешь обо всем этом?

— По мне — так нечего церемониться с этим лжецом и двоеженцем! — разгорячилась Долгорукая. — Мало того, что втерся обманом в нашу семью, так еще и придумал эту историю с фальшивыми деньгами!

— Но, маменька, — попыталась возразить ей правильная Соня, — ведь это Карл Модестович на вас показал…

— Управляющий? Да он никогда до этого сам не додумался бы! Нет-нет! У него был умный советник.

— Я согласен с княгиней, — кивнул Репнин. — И потом, кто еще, кроме Забалуева, имел возможность проникнуть в ваш дом и подкинуть деньги? Ведь не печатали же вы их сами, Мария Алексеевна!

— Господь с вами, Михаил Александрович! — возмутилась Долгорукая.

— Исходя из всего выше сказанного, я должен заключить, что мы отвергаем предложение господина Забалуева? — Андрей внимательно обвел глазами родных.

— Не смею настаивать, — снова взял слово Репнин, — но лучшего способа избавиться от Забалуева раз и навсегда у нас нет и не будет!

— Князь, вы еще не стали нам родственником, — с интересом поглядывая на него, заметила Долгорукая.

— А как ты думаешь, Лиза? — спросил князь Петр.

— Михаил Александрович прежде никогда не давал мне плохого совета, — просто сказала она.

— И все же этот план очень рискованный…

— Мы ничем не рискуем, если доверимся Михаилу Александровичу. Хуже, чем есть, уже не будет.

— Лиза права, — кивнул князь Петр. — Действуйте, князь, я полагаюсь на вас.

— Благодарю, Петр Михайлович, — кивнул Репнин. — Я оправдаю ваше доверие. А сейчас — честь имею откланяться, ибо должен поторопиться.

После ухода Репнина Долгорукие вышли в гостиную, где топтался Забалуев, то донимая Татьяну с чаем, то пытаясь прорваться через Дмитрия под дверь кабинета и подслушать, как идет столь важное для него обсуждение.

Надменный вид появившейся перед ним княгини Забалуева слегка раздосадовал. Лицо Андрея, исподлобья мрачно взиравшего, удивило, а спокойный тон князя Петра разозлил — Забалуев понял: Долгорукие собирались сказать ему «нет».

— Итак, — надулся Забалуев, — судя по всему, вы, князь Петр Михайлович, предпочитаете грязные нары теплой постели под боком любимой женушки?

— Хам! — с брезгливостью бросила княгиня. — Мерзкая крыса! Убирайся из нашего дома к своим крысята!

— Дети ни в чем не виноваты, — глухим от ненависти голосом сказал Забалуев.

— Подожди, Маша, вернемся к главному, — начал Долгорукий.

— Нет, увольте, — прервал его Забалуев. — Я передумал! Да, я обманывал жену и детей. Но ради их же блага, и они меня поймут и простят. Они за мной в Сибирь поедут, потому что любят меня преданно и нежно. Впрочем, вам, Долгоруким, этого не понять. До встречи в суде, господа!

— Умеете же вы, маменька, оказаться вовремя со своими замечаниями, — рассердился Андрей, едва только Забалуев вышел из гостиной.

— И правда, Маша, мы же хотели, чтобы последнее слово осталось за нами, — покачал головой князь Петр.

— Вот уж! Буду я склоняться перед этим!.. Может, еще его выкормышей и супружницу благоверную приласкать, приголубить?

— Маменька, Глафира Федоровна — славная женщина с добрым сердцем, — тихо сказала Лиза.

— Что?! Что это значит? — воскликнула Долгорукая. — Ты кого защищаешь?

— Ту, что ничем не виновата перед нами. Она ведь ничего не знала, жила в полной уверенности, что ее муж — добропорядочный и трудолюбивый чиновник, связанный по службе долгими разъездами. И, мне кажется, она по-настоящему любит Забалуева.

— Не представляю себе, как такое может быть, — прошептала Соня.

— Любовь зла, полюбишь и Забалуева! — ухмыльнулась Долгорукая.

— Таким образом, — подытожил Андрей, — у нас, осталась только одна надежда — на князя Репнина?

— А князь — удачливый человек? — засомневалась княгиня.

— Михаил Александрович производит впечатление человека порядочного и достойного, — твердо сказал князь Петр.

— Значит, мы поторопились с решением, — скривилась в недоброй улыбке Долгорукая.

— Маменька! Как вы можете так говорить! — воскликнула Лиза и со слезами на глазах выбежала из гостиной…

— Итак, господин Шуллер, вы подтверждаете, что получили фальшивые ассигнации от княгини Марии Алексеевны Долгорукой, кои были переданы ей ее законным супругом князем Петром Михайловичем Долгоруким, о чем он сам заявил на следствии по доброй воле и в чем чистосердечно раскаялся?

— Никак нет, ваша честь, — бойко отрапортовал Карл Модестович, стараясь не смотреть в зал, особенно в ту сторону, где сидел до этого момента довольный собой Забалуев.

Общий ход предварительного слушания поначалу развивался вполне предсказуемо. Князь Петр, ободряемый взглядами своего семейства, в полном составе сидевшего в зале за парапетом, отделявшим зрительские места от судейской части, как и положено, отказался от собственных, данных прежде показаний и заявил о своей невиновности.

Судья принял это к сведению и велел вызвать в зал главного свидетеля по делу — управляющего Корфов. Первые слова Карла Модестовича не взволновали Забалуева — торопясь и путаясь в падежах, тот рассказал, как собирался уехать в родную Курляндию, как зашел в трактир, чтобы купить что-нибудь на дорогу, как был арестован. Но дальше случилось невероятное — Карл Модестович предал его. Предал нагло, на глазах у всех и со всеми потрохами.

Забалуев перестал самоуверенно постукивать пальцами по подлокотнику кресла и воззрился на управляющего, беспардонно выбалтывавшего перед судьей всю подноготную их отношений. Карл Модестович рассказал все о том проклятом дне, когда черт подтолкнул Забалуева сесть играть с цыганом. Рассказал о перстне, который поставил на кон, о сумме долга и угрозе Седого разобраться с Забалуевым в случае неуплаты. А потом дошло дело и до передачи денег.

— Я тогда не сразу догодать, почему господин Забалуев велеть мне немедленно ехать Курляндия, — торопливо объяснял Карл Модестович, — я потом понять — он хотеть меня обман. Он думать — я не вернусь от Курляндия, чтобы уличить его в фальс. Он думать — я бояться, но я не мог молчать! Я не мог, чтобы быть невиновный. Я и сам пострадать! Кто теперь вернет мне мои деньги?

Слава Богу, подумал Забалуев, что судья решил провести это заседание закрытым — Долгорукие были персонами важными, и судья не хотел вокруг сего сомнительного дела лишнего нездорового ажиотажа. Услышав последние слова Модестовича, Забалуев почувствовал на себе взгляд судьи, глупо улыбнулся и пожал плечами — порет немчина чушь, что взять с иноверца?

— Что, однако, побудило вас изменить показания? — спросил судья свидетеля.

— Я иметь совесть, и она не дать мне покой, — скромно ответствовал Модестович, вознося к небу глумливый взгляд.

И тогда Забалуев сорвался.

— Ложь! Это все ложь! Свидетель подкуплен! — возопил он, вскакивая со своего места. — Меня не впервые пытаются оклеветать! И не вы ли, Фрол Прокопьевич, сами были тому свидетелем, когда мне приписывали убийство несчастного барона Корфа?!

— Сядьте, Андрей Платонович, — строго сказал судья, и сам растерянный таким поворотом событий. — Вы утверждаете, что вас оговаривают?

— Да, да, да! — воскликнул Забалуев. — Он лжет, они все лгут!

— Да это вы — первостатейный лжец и негодяй! — тоже вскочила со своего места Долгорукая. — Господин судья, этот, с позволения сказать, человек обманом женился на нашей дочери. Господин Забалуев лгал нам с самого начала нашего знакомства. Он уверял, что богат, желая завладеть приданым нашей дочери, женившись на ней…

— К порядку! К порядку! — велел судья, строго застучав молоточком по маленькому подиуму на столе.

— А вы бы, Мария Алексеевна, помолчали! — не унимался Забалуев. — Сами еще недавно признались в убийстве старого барона Корфа. И, между прочим, муженек-то ваш не случайно от вас в бегах был после того, как вы его, точно зайца, подстрелили!

— Замолчите, мерзавец! — Долгорукая метнулась в проход, явно намереваясь вцепиться в Забалуева.

— Господа, опомнитесь! — судья снова застучал молоточком.

— Это вы, — вслед за матерью воскликнула Лиза, — вы убили цыгана! Я видела у вас кольцо, которое вы отобрали у него. Оно все было в крови! Убийца, убийца!

— Я люблю цыган! — отбивался Забалуев. — Их табор уже не первый год стоит на моей земле.

— Исправник! — наконец, не выдержал судья. — Немедленно разведите их как можно дальше друг от друга! И следите, чтобы они снова не бросились выяснять отношения столь неразумным способом. Охолоните свои горячие головы, господа и дамы, а я на время прерываю заседание, мне необходимо обдумать линию поведения в этой ситуации.

— Господин судья, — рванулся к нему Забалуев, — а чтобы вам правильнее думалось, извольте ознакомиться с этим документом.

Судья кивнул. Секретарь взял из рук Забалуева продолговатый конверт и осторожно вскрыл его. Убедившись, что это всего лишь бумага, он подал его судье.

— Это взятка! Взятка? — обрадовалась Долгорукая, которая не смогла сразу издалека разглядеть содержимое конверта.

— Нет, это официальное письмо с конфиденциальной информацией, и я должен уделить ему самое серьезное внимание, — судья еще раз кивнул исправникам, чтобы следили в зале за порядком, и вышел.

— Вам не дует? — насмешливо осведомилась из своего угла Долгорукая, обращаясь к Забалуеву. — Мне кажется, вас знобит. Однако туго вам там придется.

— Где это там? — словно нехотя поинтересовался тот.

— Да в Сибири! — рассмеялась Долгорукая.

— А я туда не собираюсь, — в тон ей рассмеялся Забалуев.

— Откуда такая уверенность? — хмуро поинтересовался Андрей. — Или вы волшебное слово знаете?

— Не я, господа, не я!

— Перестаньте паясничать, шут гороховый! — прикрикнула на него княгиня.

— Да уж, слаб человек, — равнодушно пожал плечами Забалуев. — В чужом глазу соломинку видим, в своем — бревна не разглядим.

— Полегче, господин Забалуев! — бросил ему князь Петр.

— Это же прямо не семейство, а образец добродетели! Одна соседа отравила, другой мертвым прикинулся, чтобы на стороне погулять в свое удовольствие…

— Замолчите! — оборвал его до этого молчавший Репнин.

— А то — что? Что вы мне сделаете? А? — Забалуев упер руки в бока и с вызовом уставился на Долгоруких.

В этот момент открылась дверь из кабинета судьи.

— Господа! Я готов огласить свое решение, прошу вас, встаньте, — торжественно произнес судья, занимая свое место за кафедрой. — В связи с вновь открывшимися обстоятельствами с князя Долгорукого Петра Михайловича снимаются обвинения в изготовлении и использовании фальшивых денег.

— Слава Богу! — истово перекрестилась Долгорукая, а Андрей и Репнин понимающе переглянулись с князем Петром и Лизой.

— Посему, в связи с тем, что более никому по делу о фальшивых ассигнациях обвинение впредь предъявлено не будет, считаю это дело закрытым.

— То есть как — закрытым? — воскликнул Репнин. — А Забалуев?!

— Это — мое решение, и обсуждать его не входит в вашу компетенцию, — недовольным тоном сказал судья и с силой стукнул молоточком по подставке. — Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

— Никогда не сомневался в справедливости нашего суда, — Забалуев торжественно вознес руки к небу.

— Ваша честь! — бросился к уходившему судье Репнин. — Но как же дело об убийстве цыгана?

— Увы, князь, в ходе расследования достоверных улик так и не было найдено, а потому я счел возможным и единственно правильным вообще прекратить дознание по этому делу. Я — представитель закона и не могу полагаться в разбирательстве на домыслы и предположения. Даже если они исходят от уважаемых мною людей. Прощайте.

— Но… — Репнин проводил судью растерянным взглядом.

— Рано радуетесь, паяц! — кинулась к Забалуеву Долгорукая, но исправник ей тут же загородил проход.

— Пойдем, Маша, — успокаивающим тоном сказал князь Петр.

— И то верно, — засобирался вслед за ними Забалуев. — Давайте поедем домой. День был сегодня тяжелый, мы все устали.

— Домой?! — развернулась на его голос Лиза.

— Разумеется, дорогая моя, — разулыбался Забалуев.

— Домой, — с угрозой в голосе сказал Андрей, — вы поедете в свою развалюху, а в нашем доме с этой секунды ноги чтобы вашей не было!

— Какой взгляд! — передразнил его выражением лица Забалуев. — Разит насмерть!

— Андрюша, не стоит, — тихо сказал князь Петр.

— Пускай потешится, — кивнул подошедший Репнин, предлагая Лизе руку, чтобы помочь ей дойти до кареты. — Недолго ему осталось…

— Вы еще пожалеете, что со мной так обошлись! — пообещал Забалуев. — Я вам еще покажу, всем до единого!

— Господа, — укоряюще сказал секретарь суда и попросил удалиться и освободить зал для следующего разбирательства.

Забалуев гордо прошествовал к выходу первым, Долгорукие и сопровождавший их Репнин дали ему возможность уйти, чтобы более не сталкиваться.

В коридоре Репнина остановил Шуллер. Лиза не стала им мешать.

— Надеюсь, князь, наш с вами уговор остается в силе? — таинственным шепотом спросил управляющий.

— Уговор дороже денег! — кивнул Репнин.

— Так что же, барон берет меня обратно на службу?

— Как я и обещал, он согласился. Правда, на половину жалования.

— И это за верную службу? За то, что помог супостата в тюрьму упрятать? — побелел от негодования Модестович.

— Поражаюсь я доброте Владимира Ивановича, — покачал головой подошедший к ним князь Петр. — Я бы тебе ни копейки не заплатил!

— Значит, тоже обмануть меня решили? — разозлился Модестович.

— Вас освободили, с вас сняты все обвинения, — пожал плечами Репнин.

— Но вы же говорили, что я смогу восстановить те деньги, что оказались фальшивыми!

— Конечно, если будете честно служить, то непременно получите ту сумму, на которую рассчитывали. Так что возвращайтесь в имение и начинайте жизнь сначала.

— Ох, попомните вы у меня этот день! — проводил Модестович недобрым взглядом уходившего с Долгорукими Репнина. — Попомните и пожалеете!

— Это надо отметить, — не обращая на него внимания, предложил князь Петр Михаилу. — Наконец-то мои беды позади! И будем надеяться, нам удастся получить развод с Забалуевым. Однако, как вы смогли уговорить пройдоху управляющего? Честно говоря, я не верил, что у вас получится перетащить этого прохвоста на свою сторону.

— Сказать по чести, мне пришлось для этого пообещать ему прощение от Владимира, — признался Репнин.

— А что на это скажет Корф?

— Он уже сказал. Владимир сам предложил для Карла Модестовича половину жалования.

— Смело, — признал князь Петр. — Вы очень рисковали, а вдруг вам бы не удалось убедить Корфа? Управляющий, судя по всему, человек мстительный.

— Он трус, — отмахнулся Репнин.

— Иногда и трусливая собака кусает, — с сомнением покачал головой Долгорукий. — Вы едете с нами? Я бы хотел отблагодарить вас за содействие.

— Это я благодарен вам за то, что вы позволили мне рискнуть.

— Я был уверен, что у вас все получится. Кроме того, Лиза безоговорочно верит вам, а эта девочка редко ошибается.

— Да, — с теплом в голосе сказал Репнин, — проницательности Елизаветы Петровны можно только позавидовать.

— Мне почему-то кажется, что вы ей нравитесь, Михаил. Но позвольте сейчас высказать вам одну просьбу…

— Прошу вас, — почему-то смутился Репнин.

— Я знаю, что вы стрелялись с Владимиром из-за воспитанницы Ивана, Анны… И мне не хотелось бы, чтобы Лиза сменила одно безответное чувство на другое. Вы меня понимаете? Если вы любите другую женщину, скажите об этом Лизе сразу. Довольно она уже страдала.

— Я действительно дрался на дуэли из-за Анны и даже хотел связать с ней свою судьбу, когда Корф освободил ее.

— И что же вам помешало?

— Между нами все время были какие-то препятствия, и вот, когда они рухнули, оказалось, что мы друг друга почти не знаем. И мы расстались. Даже у счастливой сказки есть конец, я рад, что эта история закончилась. Иначе я не узнал бы Лизу. Ее смелость, ее решительность достойны восхищения. Ее импульсивность и ее упрямство делают ей честь, украшают ее. Она достойна, чтобы выйти замуж за человека, который будет любить ее именно за эти качества.

— Что ж, если вы чувствуете себя таким человеком…

Репнин поклонился князю. Тот кивнул ему, и они вышли на улицу к ожидавшим их в карете домочадцам.

— Ну-с, милейший, Карл Модестович? — раздался над ухом управляющего злобный знакомый голос. — Получил, что обещали? Всем доволен, собака?

— Простите меня, Андрей Платонович! — управляющий бросился к нему с объятьями. — Поверьте, я горько сожалею, что мне пришлось свидетельствовать против вас.

— Пошел вон! — брезгливо отстранился от него Забалуев.

— Зря вы так, Андрей Платонович, в этом деле мы оба с вами пострадали.

— Оба? Это что же, Репнин не выплатил тебе тридцать сребреников за мою душу?

— Он пообещал восстановить меня в прежней должности, а барон, мерзавец, сократил мне жалование вдвое против прежнего.

— Так поедем со мной в Сибирь, я тебе теплое местечко найду, — усмехнулся Забалуев.

— Шутки шутить изволите, — вздрогнул Модестович.

— Какие уж тут шутки! Тебя как мальчика провели. Пришел к тебе князек с дарами, ты губу и раскатал.

— Ох, Репнин мне заплатит, ох, как же он мне заплатит! Они все мне за это заплатят! — Пиф-паф, ой-ой-ой! — поддразнил его Забалуев.

— Бес попутал, Андрей Платонович, бес! Репнин, подлая душа… Спасибо, хоть вы отец-благодетель глаза мне открыли на его мерзкую сущность.

— Доверчивый дурак, — скривился Забалуев.

— Андрей Платонович, — заюлил управляющий, — не лишайте меня своего благоволения, прошу вас! Я клянусь, теперь дела у нас по-прежнему пойдут, так сказать, без задоринки, без сучка.

— Умеешь умаслить, налим, — брезгливо кивнул Забалуев.

— Я, как судья решение огласил, сразу догадался — кто-то вас от беды уберег. Видно, важная персона…

— Не твоего ума дело, — самодовольно рассмеялся Забалуев. — Все думали, что со мной можно запросто, что я так, мелюзга, букашка-таракашка, весу не имею. Ан нет, не вышло! Такие люди, как я, на дороге не валяются. Такие люди, как я, высоких покровителей имеют. Тебе бы, дураку, меня надо было держаться, а не этого князька! Какой от него прок? Пфуй! Что он имеет? Пшик! Воздух сотрясает. Балабол! Хотел меня в тюрьму засадить, да фокус-то не удался, не вышло!

— Андрей Платонович, не бросайте! Я на многое способен, сами знаете!

— Это мы еще посмотрим. Уж больно ты скорый бываешь, Карл Модестович. Да и проучить тебя за предательство не мешало бы… Но мне волонтеры нужней. Противник у нас непростой. И война только в самом разгаре.

— Это вы о Репнине? — изъюлился управляющий. — Так он один, а нас — двое. Ведь мы вместе! Андрей Платонович, я правильно понимаю? И вполне разделяю ваше беспокойство.

— Разделяешь? — Забалуев пригрозил Модестовичу кулаком. — Смотри у меня!

— Все, что скажете, Андрей Платонович… Только более на меня не сердитесь. Я — весь ваш и весь в вашем распоряжении.

— То-то! — усмехнулся Забалуев.

Глава 5 «Все дороги ведут в Рим»

За всеми этими заботами Долгорукие совершенно забыли о существовании своей гостьи — госпожи Болотовой, но Ольга была таким оборотом событий даже довольна. Никто не интересовался ею, но и не мешал предаваться размышлениям о своем будущем. Временное затишье и отсутствие интереса к ее персоне показало, что ищейки Бенкендорфа, по-видимому, потеряли ее след, и теперь Ольга могла полностью сосредоточиться на том, чтобы осуществить свой план — инкогнито приехать в столицу и, проникнув во дворец, встретиться с Александром. Ольга была уверена — цесаревич не мог забыть ее так быстро, слишком мало времени прошло с момента их вынужденной разлуки, слишком сильны были их чувства.

— Вы, как я понимаю, и есть госпожа Болотова? — навстречу Ольге, едва она спустилась в гостиную, поднялся Андрей Долгорукий. — Честь имею представиться…

— Я знаю, кто вы, князь, — обворожительно улыбнулась Ольга, подавая ему руку для поцелуя.

Андрей галантно прислонился губами к мраморной, гладкой коже ее руки и отметил про себя — а вдовушка весьма хороша собой, весьма…

Андрей только что сообщил Татьяне, что намерен разорвать помолвку с Наташей, и поэтому был настроен решительно и слегка по-гусарски. Потрясение, вызванное случайно подсмотренным им объятием его невесты и наследника престола, после бурных событий минувших дней отступило на второй план. И сегодня утром, отдохнув от пережитого волнения за судьбу отца и еще раз обдумав свое положение, которое иначе, как двусмысленным, и назвать было невозможно, Андрей пришел к единственно правильному и логичному умозаключению. Он решил вернуть Наташе данное ей обещание жениться на ней и впредь постараться не быть столь доверчивым в вопросах любви.

Поначалу Андрей сел писать невесте письмо, но слова получались излишне резкими, в них скорее читалась обида и оскорбленное самолюбие, нежели гордость и благородство. Перечитав набросок письма, Андрей счел его не по-мужски эмоциональным, а претензии мелочными, и потому пообещал преданно смотревшей ему в глаза Татьяне, что сам поедет в Петербург и лично откажется от продолжения отношений с княжной Репниной.

Татьяна при этих словах побледнела, но потом засветилась счастьем. Андрей почувствовал, что в этот миг она буквально боготворила его, и позволил себе вдоволь насладиться этим чувством. Не каждый же день в тебе видят Бога…

— Рад знакомству и сожалею, что не смог найти времени сделать это раньше, — Андрей предложил Ольге присесть. — Надеюсь, вы довольны приемом?

— У вас очень милый дом и очаровательные домочадцы, — любезно ответила Ольга, садясь на диван.

— О да, вот только у нас сейчас слишком много забот, — развел руками Андрей.

— Я наслышана, что вы готовитесь к свадьбе. Кстати, ваша невеста уже, наверное, скоро будет здесь?

— Не так скоро, княжна Репнина стала фрейлиной принцессы Марии Гессен-Дармштадтской. И у нее, я думаю, обязательства перед двором занимают больше времени и сил, чем она может уделить мне и этому событию.

— Я понимаю, — Ольга с интересом искоса посмотрела на Андрея. Его последняя фраза отнюдь не свидетельствовала о серьезных матримониальных намерениях князя, но если это так, то почему? — Ваша невеста — фрейлина принцессы Марии, невесты наследника? Я понимаю, это, должно быть, очень почетно и хлопотно.

— Конечно, и у нее миллион разных поручений! — с бравадой в голосе подтвердил Андрей. — И ей сейчас, подозреваю, не до нас…

— А вот и я! — раздался от двери в гостиную голос Наташи.

Ольга побледнела и, бросив взгляд на князя, поняла — этот приезд неожиданность и для него. Андрей явно растерялся и был смущен. Ольга поспешила отвернуться, как будто рассматривала что-то на десертном столике рядом с диваном.

— Прости, что снова без приглашения, — Наташа своей обычной летящей походкой устремилась к Андрею с готовностью обнять и поцеловать его. — Очень хотелось тебя увидеть. Возможно, это и недостойно юной леди, но лучше сгорать от стыда, нежели быть от тебя вдали и неведении.

— Я… я рад тебя видеть, — Андрей неловко ответил на ее приветствие и заторопился. — Я пойду, распоряжусь, чтобы Татьяна подготовила комнату для тебя.

— Да полно, — остановила его Наташа. — Или я чужая в этом доме? Впрочем, ты, вижу, не слишком мне рад?

— Ты ошибаешься! Просто… Просто я и сам собирался ехать в Петербург, чтобы поговорить с тобой.

— Андрей, — нахмурилась Наташа, — уже не впервые ты пытаешься мне что-то сказать, но каждый раз уходишь от продолжения разговора. Что бы ни случилось — с тобой или твоей семьей, мы можем справиться с этим вместе. Мы любим друг друга и способны пережить любую беду.

— Не в этом дело, — с раздражением начал Андрей, но передумал и оглянулся в поисках спасения. — Ах, как я невежлив… Натали, позвольте представить нашу гостью. Елена Дмитриевна Болотова. Княжна Наталья Александровна Репнина.

— Очень приятно, — не глядя на поднявшуюся с дивана черноволосую женщину, сказала Наташа, но при первых же звуках ее голоса вздрогнула и воззрилась на нее, точно увидела призрака.

— Я очень много хорошего слышала о, вас, княжна, — стараясь казаться равнодушной, сказала Ольга. — И теперь сама надеюсь в этом убедиться.

— Буду рад, если это знакомство отвлечет тебя от твоих подозрений, — быстро сказал Андрей. — Я распоряжусь насчет горячего чаю.

— Да-да, — кивнула растерянная Наташа. — Сегодня слишком ветрено и морозно.

Андрей вежливо поклонился им обоим и вышел.

— О, мадонна! — вскричала Ольга. — Наконец-то ты здесь! Я уже отчаялась тебя дождаться.

— Оля, это ты? — Наташа бросилась к подруге. — Но как… Как ты здесь оказалась? Почему ты называешь себя чужим именем?

— Я сбежала из Варшавы, но тотчас появиться в Петербурге было бы неразумно. Спокойнее всего — встретиться с тобой в имении твоего жениха. Я была уверена: рано или поздно, ты приедешь к Долгоруким.

— Но твой муж?

— Я не могла дать клятву, не повидавшись последний раз с Александром, — Ольга в сердцах молитвенно прижала руки к груди. — Милая Натали, я день и ночь только и думала о человеке, которому отдала свое сердце. Я не могу без него жить, и мне никто другой не нужен. Я должна его увидеть!

— Но, Оля, это невозможно, — только и могла вымолвить Наташа.

— Нет-нет! Я проделала такой опасный путь, и меня более ничто не остановит! — воскликнула Ольга. — Все это время судьба была на моей стороне — значит, меня ждет удача и в дальнейшем. Помоги мне! Дай знать Александру о том, что я рядом!

— Оля, я не знаю, чем тебе помочь. Император никогда не допустит тебя ко двору. И потом — с тех пор, как ты уехала из дворца, многое изменилось. У Александра появилась невеста — принцесса Мария Гессен-Дармштадтская.

— Это ничего не меняет. Он никогда не сможет ее полюбить так, как меня.

— Не будь столь самоуверенной, Оля! Мария — милый, хороший, добрый человек. И Александр, на мой взгляд, находится под властью ее обаяния. Да и я не смогу предать ее.

— Ты не хочешь мне помочь? — Ольга с ужасом посмотрела на подругу.

— Оля, — Наташа постаралась придать своему тону максимум убедительности, — если ты любишь Александра, пощади его! Не мешай его счастью! Не тешь себя напрасными надеждами. Возвращайся в Польшу. И, умоляю, не проси меня ни о чем! Я не в силах тебе помочь.

— Я не верю тебе! — Ольга почувствовала головокружение. — Ты слышишь?! Не верю! Ты не можешь знать, что у Александра на сердце! Святая Мадонна! Я верила тебе, Наташа, ждала тебя, надеялась… а ты! Я думала, что потеряла только любимого, а, как оказалось, потеряла и подругу!

Ольга готова была разрыдаться, но сдержалась и выбежала из гостиной. Вернувшийся Андрей столкнулся с нею в дверях и, посторонившись, проводил полным недоумения и досады взглядом. Больше всего он желал избежать сейчас объяснения с Наташей и надеялся, что новое знакомство хотя бы на время оттянет неизбежность этой процедуры.

— Госпожа Болотова внезапно почувствовала себя неважно, — пояснила Наташа, отвечая на вопросительное выражение, появившееся на лице Андрея в связи с уходом Ольги.

Он понимающе кивнул.

— В ее положении молодой вдовы подобная чувствительность совершенно неудивительна.

— Вдовы?

— Она не успела сказать тебе? Бедная женщина недавно потеряла горячо любимого мужа и теперь скорбит…

— В таком случае, я, по-видимому, вызвала в ее памяти грустные вспоминания, некстати рассказав о нашем счастье и предстоящей свадьбе.

— Да, похоже, ты поторопилась, — кивнул Андрей. — И не только с объявлением об этом госпоже Болотовой. Я, наконец, готов сказать тебе главное.

Андрей выдержал паузу и, собравшись с духом, продолжил. Наташа, замерев от недоброго предчувствия, посмотрела ему прямо в глаза, и Андрей, не перенеся ее прямого и открытого взгляда, отвернулся.

— Я хотел сообщить тебе, — в сторону сказал он, — что решил расторгнуть помолвку… Ибо мне все известно о ваших отношениях с наследником. Я видел, как вы целовались. Это вышло случайно, но я даже рад этому — ты не сумеешь убедить меня в том, что мое решение принято на основе досужих сплетен или навета.

— Андрей! — растерялась Наташа, пытаясь вспомнить, о каком поцелуе идет речь. — Я тебе все объясню…

— Не утруждайся искать ложные объяснения очевидному! Моя невеста изменила мне прямо перед свадьбой, и в этом деле — я сам себе свидетель, и судия тебе.

— Нет! — горячо воскликнула Наташа, лицо ее порозовело от праведного гнева и волнения. — Не изменила! Я не могла бы так поступить, я очень люблю тебя! Именно поэтому я и согласилась на тот поцелуй.

— Что ты хочешь этим сказать? — с иронией осведомился Андрей.

— Твое подозрение пало на Александра Николаевича незаслуженно. Твоя невеста стала предметом интереса другой царственной особы. Да-да, я говорю об императоре! И в последнее время Его величество стал проявлять этот интерес слишком настойчиво и недвусмысленно. И тогда цесаревич предложил мне…

— Свое личное покровительство? — криво усмехнулся Андрей.

— Александр Николаевич был так благороден, — Наташа особенно подчеркнула это слово, — что оказал мне защиту, пожертвовав расположением отца и выказав себя его соперником.

— Довольно! — вскричал Андрей. — Это просто нелепо! Превосходный план — целоваться с другим накануне свадьбы!

— Этот поцелуй — всего лишь розыгрыш!

— А со стороны он выглядел очень естественно.

— Андрей, я люблю тебя, и все это время думала лишь о тебе!

— И я, конечно, должен тебе поверить?

— Знаете, князь, — Наташа вдруг почувствовала себя уставшей, голос ее утратил свою силу и страстность, — я готова была пожертвовать своим добрым именем, дабы сохранить свою честь для того, кого безгранично и преданно люблю вот уже много лет. Мне казалось, что этот человек знает меня и ценит наше чувство. Я была уверена — он поймет мою решимость и с радостью примет тот дар, что я сберегла для него. Но… сейчас я вижу, что мои мысли о тебе были всего лишь иллюзиями, и твое благородство — всего-навсего слова. И, быть может, все обстоит еще хуже, и ты, думая о ком-то другом, воспользовался случаем, чтобы предать ту, что была верна тебе всей душой. Все во мне принадлежало тебе, но ты отверг и меня, и мою любовь…

Наташа была так прекрасна, произнося эти слова, таким возвышенным и романтичным казалось ее чувство, что Андрей смутился и раскаялся.

— Прости! Прости меня! — он упал перед Наташей на колени и пылко стал целовать ее руки. — Прости! Я ревновал. Я не должен был сомневаться в тебе.

— Нет, нет, ты имел на это право, — тихо сказала Наташа. — Возможно, если бы я узнала, что у тебя другая женщина, то, скорее всего, тоже потеряла бы рассудок…

— Забудь! Прошу тебя, забудем все! Давай начнем все сначала — только я и ты, и наше будущее! — Андрей встал и решительно обнял Наташу. — Я сейчас же позову родителей…

— Родителей? — удивилась Наташа.

— Прости, это так долго объяснять, но оказалось, что отец жив, и отныне мы снова все вместе.

— Это неожиданно!

— Для нас тоже, но сейчас все позади. Отец будет рад видеть тебя, а я — говорить с ними о дне нашей свадьбы.

— Милый!.. — Наташа потянулась к Андрею, и он, будучи не в силах справиться с нахлынувшей на него нежностью, ответил на ее поцелуй…

А Ольга, выбежав из гостиной, тотчас подверглась еще одному испытанию — в коридоре она столкнулась с Жуковским. Татьяна помогала Василию Андреевичу снять шубу и то и дело приговаривала: «Не извольте беспокоиться, барин… Проходите в гостиную, барин… Поспешу доложить хозяевам о вашем приезде… Их сиятельства будут рады до чрезвычайности…»

Утонув под шубой, Татьяна пошла унести ее, и Жуковский оказался лицом к лицу с гостьей Долгоруких.

— Ольга?! — моментально узнав Калиновскую, воскликнул он. — Этого я и боялся!

— Умоляю вас, Василий Андреевич, не выдавайте несчастную женщину, обезумевшую от любви, всеми преданную и беспомощную! — трагическим шепотом произнесла Ольга, хватаясь за его руку.

— Как вы могли! — воскликнул Жуковский, высвобождая руку. — Вы понимаете, что подвергаете всех в этом доме смертельной опасности?! Если о вашем убежище узнает император, и что еще хуже — Бенкендорф…

— Никто не знает, что я здесь, — самоуверенно сказала Ольга.

— О вашем побеге известно, — попытался урезонить ее Жуковский, — а вычислить место вашего пребывания нетрудно. Стоит только связать ваше имя с именем княжны Репниной…

— Наташа отказалась мне помочь!

— Она поступила благоразумно, а вот вы, — Жуковский понизил голос почти до шепота, — вы поступаете неосмотрительно. Ольга, пока не поздно, вернитесь в Польшу!

— Но вы же знаете, как мы с Александром любим друг друга! Вы видели, как мы были счастливы, и вы всегда потворствовали нашим отношениям.

— Да, — признался Жуковский, — но до тех пор, пока они не стали мешать Александру Николаевичу в его предназначении. Поймите, вам не суждено быть вместе! Смиритесь с разлукой и не причиняйте друг другу боли.

— Не вы ли говорили, что настоящая любовь преодолеет любые преграды?

— Да, если она взаимна.

— Не хотите ли вы сказать, что Александр забыл меня?

— Он обручен.

— Меня тоже пытались выдать замуж.

— Но, думаю, для Александра Николаевича это не просто обязательство.

— Только не пытайтесь уверить меня, что он любит другую!

— Я понимаю, как вам тяжело, но так сложилась судьба, — покачал головой Жуковский.

— И вы… — горестно сказала Ольга. — Вы тоже отказываетесь мне помочь?

— Послушайте доброго совета…

— Нет, увольте! — прервала Жуковского Ольга. — Мне довольно нравоучений, и не требуется ваше сочувствие! Мне нужен Александр! Я не могу без него жить, и он — или будет со мной, или…

Ольга оттолкнула руку пытавшегося утешить ее Жуковского и стремительно взбежала по лестнице на второй этаж, где была расположена отведенная ей комната.

Жуковский покачал головой и прошел в гостиную к ожидавшим его Долгоруким.

— Василий Андреевич, ваш визит — большая честь для нас! Прошу, — князь Петр с нескрываемой радостью приветствовал именитого гостя.

— Князь, княгиня… — поклонился Жуковский. — Несказанно счастлив вашему возвращению в лоно живых, Петр Михайлович! Чудеса еще случаются и в наше время, и я безмерно рад, что могу свидетельствовать их.

— О, это такая долгая история… — улыбнулась Долгорукая. — Когда-нибудь, возможно, она станет достоянием гласности и получит вечную жизнь в стихах поэта, но пока мы относим это чудо к семейным преданиям, знаменующим силу нашей любви.

— Непременно, княгиня, — кивнул Жуковский. — Здесь есть тема для пиита, это несомненно.

— Василий Андреевич, приятно видеть вас в наших пенатах, — Андрей взял Наташу под руку и подошел с ней к Жуковскому. — И, насколько я понял, это вам мы обязаны ее приездом?

— Я согласился сопроводить княжну, ибо намерен был ехать к родственникам по соседству. Да заодно хотел повидать еще и князя Репнина. Кстати, вы не могли бы подсказать мне, где его искать?

— Все неприятности, как магнитом, притягиваются в наших местах к одному дому — имению Корфов, — усмехнулась Долгорукая.

— Машенька! — неодобрительно посмотрел на нее князь Петр.

— Мама еще не совсем окрепла от пережитого волнения, вызванного переменами в нашей жизни, — поспешил заступиться за друга Андрей.

— А мне кажется, что на это замечание княгиня имеет все основания, ибо характер Владимира известен многим, — неожиданно поддержала Долгорукую Наташа, и та взглянула на нее с благодарностью.

— Не хотел бы создавать прецедент для спора, — вежливо уступил им Жуковский. — Я всего лишь выполнил взятые на себя обязательства сопровождать к вам Наталью Александровну и проследую дальше.

— Так скоро? — растерялся князь Петр.

— Прошу не обижаться на меня, — кивнул Жуковский. — Цель моего визита к вам отличается от цели всей моей поездки, которую я тороплюсь завершить поскорее. Ибо меня уже с нетерпением ждут обратно в Петербурге.

— Придворная жизнь, как всегда, переполнена поручениями? — понимающе кивнул князь Петр.

— И все же это слишком быстро, Василий Андреевич, — сказала Долгорукая. — Останьтесь хотя бы отобедать.

— Благодарю вас за приглашение, но я, к сожалению, не располагаю собой.

— Да-да, понимаю, дела, все дела, — улыбнулась княгиня.

— Я провожу вас, — вызвался Андрей.

— Если вы не будете возражать, я бы хотел просить об этом вашу невесту, — Жуковский выразительно посмотрел на Наташу. — Надеюсь, эта просьба не поставит меня в неловкое положение?..

Выйдя в коридор с Жуковским, Наташа вздохнула.

— Насколько я понимаю поспешность вашего отъезда, вы достигли цели вашей поездки? Вы виделись с ней…

— К сожалению.

— Значит, это я предала ее…

— Что вы! Императору уже давно известно, что она приехала из Польши, и он подозревал, что Ольга, прежде всего, станет искать встречи с вами.

— Она не понимает, чем для нее может обернуться этот побег.

— Я говорил об этом с ней. Предупреждал, что ее появление в Петербурге крайне нежелательно.

— Но послушает ли она вашего совета?

— Не уверен, — покачал головой Жуковский.

— Я, признаться, тоже… Мне жаль Ольгу, но мы не в силах изменить судьбу.

— Совершенно с вами согласен, но все же я надеюсь, что у госпожи Калиновской разум возьмет вверх над чувствами.

— А что будет со мной? С семьей Андрея? Если государь решит, что они замешаны в этом? Ольга обманула их, назвавшись чужим именем и приехав по чужой рекомендации.

— Не беспокойтесь, я постараюсь убедить Его величество, что вашей вины и содействия Долгоруких в побеге Ольги нет. Можете рассчитывать на меня и мою дружбу. Надеюсь, вы с князем будете счастливы.

Наташа проводила Жуковского до двери. Прощаясь, он успокаивающим жестом пожал ее пальцы, словно говоря — все будет хорошо, все будет хорошо…

Ольга из окна смотрела, как Жуковский с завидной для его комплекции легкостью сбежал с крыльца, и какое-то время постоял, оглядываясь вокруг. Словно вдыхал терпкий морозный воздух и по возможности глубоко впитывал красоту похожего под снегом на сказочный дворец дома и кажущихся волшебным лесом припорошенных инеем деревьев.

Несмотря на всю щепетильность данного ему поручения, Жуковский был рад этой поездке. Двор с его вечными интригами и условностями быта утомлял и, скорее, мешал, чем способствовал сочинительству. А поэзия не терпит суеты и лицемерия…

Жуковский с грустью окинул взглядом родовое гнездо Долгоруких. Ему захотелось остаться здесь хотя бы на несколько дней, чтобы выспаться хорошенько в тишине и покое, почувствовать от жизни удовольствие и вспомнить тот ставший в последнее время столь редким прилив настоящего вдохновения. Вдохновения, которое нисходит с небес, а не по высочайшему соизволению…

Жуковский вздохнул и сел в карету. Ольга видела, с какой неохотой он уезжал, и вдруг поняла, насколько они разные — поэт готов довольствоваться иллюзиями. И, если ничто в жизни не возбуждает их, он сам создает свои фантазии. Она же ни за что не станет жить воображением — она живой человек, ей нужны реальные связи и чувства. Она не способна бесконечно думать об Александре, она должна ощущать его кожей. И никто не убедит ее в том, что думать об этом лучше, чем чувствовать на самом деле.

— Вы спуститесь к обеду? — постучав в дверь ее комнаты, спросила вошедшая Татьяна.

— Спасибо, Танюша! А не знаешь ли ты, почему между князем и его невестой размолвка вышла? Я чувствую, что он отчего-то был смущен при встрече с нею.

— Да ведь Андрей Петрович хотели расстаться с княжной, когда узнали, что она с цесаревичем. Так вы сядете за стол или нет?

— О чем ты? Ах, обед! — Ольга покачнулась, но тут же взяла себя в руки и отпустила Татьяну. — Нет-нет, ступай, мне не хочется… Устала я что-то… Передай княгине благодарность за приглашение. И потом чаю мне принеси.

Татьяна кивнула и ушла, а Ольга вся зашаталась, задрожала.

Так вот оно! — она вся кипела от негодования и обиды на Наташу. — Я считала ее подругой. Я даже готова была простить ей симпатию к невесте Александра. А оказалось… Предательница! Как подло, как низко! Я доверила ей свои тайны. Я бросилась к ней за помощью, рискуя жизнью. И что получила взамен? Эта подлая изменница сама присмотрела себе Александра. Конечно, она и принцессу эту немецкую защищала только потому, что знает — эта болезненная девчонка не опасна ей. Разве может эта страшненькая фройляйн сравниться с красавицей Репниной? Но ничего! Я тоже не крестьянских кровей! И мы с тобой, подруга, еще посмотрим — кто кого! Хочешь отнять у меня Александра?! Не выйдет! Он мой! Мой и только мой — сейчас и навеки!..

Дождавшись, когда Татьяна вернется с чаем, Ольга упросила девушку помочь ей.

— Танюша, любезная, окажи гостье услугу! Как увидишь, что князь с невестою остались в гостиной одни, позови меня да отвлеки Андрея Петровича просьбой…

За работу Ольга тут же надела Татьяне на палец колечко с изумрудом, и та с благодарностью пообещала все исполнить, как обстоятельства совпадут. И вскоре Татьяна поднялась за Ольгой.

— Андрюша, зачем ты хочешь пригласить на нашу свадьбу этого несносного Голицына? Он бывает так невыносимо груб в своих шутках, — услышала Ольга голос Наташи, склонившейся вместе с Андреем над списком гостей.

— Но с ним никогда не бывает скучно, а свадьба — дело веселое, — с напускной бравадой отвечал Андрей.

— Виельгорские, Соллогубы, Архаровы… — продолжала читать Наташа. — Но, милый, они не приедут сюда. Не лучше ли нам сыграть свадьбу в Петербурге?

— В усадьбе удобнее, — возражал Андрей.

— Однако так мы растеряем самых знатных гостей…

— Андрей Петрович! — Татьяна с поклоном вошла в гостиную. — Лизавета Петровна просила вас зайти к ней.

— Это срочно?

— Ага, — кивнула Татьяна.

— Хорошо, не вычеркивай без меня никого, дорогая, — велел Андрей Наташе и вышел вместе с Татьяной из гостиной.

Ольга пропустила их, спрятавшись за дверью, а потом стремительно вбежала и закрыла за собою двери.

— Что это значит? — Наташа удивленно посмотрела на нее.

— Почему ты не хочешь, чтобы мы встретились с Александром? — словно не расслышав Наташиного вопроса, бросила на ходу Ольга, приближаясь к ней.

— Оля, я тебе уже говорила…

— Да-да, я помню, но ты не сказала главного — у вас роман!

— Интересно, кто передал тебе эти нелепые сплетни? — возмутилась Наташа.

— Татьяна. Только вот судя по выражению твоего лица, не такие уж они нелепые.

— Да, Александр Николаевич проявлял ко мне некий интерес, но я не отвечала ему взаимностью, и ни в чем перед тобой не виновата.

— Ты предала нашу дружбу!

— Я даже намека ему не подала!

— Я тебе не верю!

— Как ты можешь? У меня есть жених!

— Ты… ты с ним…

— Оля, почему ты мне не веришь?

— Потому, что ты не хочешь, чтобы мы встретились с Сашей. Ты такая же, как все! Решила поудобней устроиться — и женишок рядом, и с наследником интрижка.

— Опомнись! Что ты говоришь?!

— Правду! Как я могла довериться тебе?! Ты — подлая, мерзкая интриганка!

— Прошу прощения, госпожа Болотова, — гневным тоном остановил ее вернувшийся Андрей. — Я случайно услышал ваши последние высказывания в адрес моей невесты. Скажу честно, мне они не понравились.

— У вашей невесты появилась дурная привычка — врать.

— Вы едва знакомы, однако беретесь судить об ее привычках, — нахмурился Андрей.

— Мы давно знакомы… — начала Ольга.

— Андрей, это — Ольга Калиновская — бывшая фрейлина императрицы. Моя подруга, — предупредила ее разоблачение Наташа.

— Сударыня, кем бы вы ни были, — побледнел Андрей, — я не позволю называть свою невесту лгуньей и придумывать фальшивые предлоги для того, чтобы остаться в моем доме. Я прошу вас незамедлительно уехать!

— Непременно! — воскликнула Ольга и выбежала из гостиной.

— Я сейчас же распоряжусь насчет лошадей, — кивнул Андрей.

— По-моему, я только что потеряла лучшую подругу, — сквозь слезы сказала Наташа.

— Значит, подруга была не самая лучшая, — бросился успокаивать ее Андрей.

— Она просто не понимает, что творит.

— Это ее выбор, — пожал плечами Андрей. — И вряд ли ты можешь помешать ей.

— Спасибо тебе. Ты у меня такой добрый и нежный защитник.

— Я обязан тебя защищать, — Андрей обнял Наташу, помогая унять дрожь.

— Но скажи, откуда Татьяна узнала об этой истории с Александром?

— Татьяна?

— Да. Именно она рассказала все Ольге. И та устроила мне сцену ревности. У вас настолько доверительные отношения?

— Я…

— Ты обсуждаешь такие вещи с крепостной прислугой?

— Я просто вернулся из Петербурга обиженный на тебя, мог сболтнуть лишнего, — смутился Андрей. — Прости, вероятно, я сделал это случайно и даже сам не заметил, как. Если ты не против, я хочу проследить за тем, чтобы твоя… чтобы эта дама уехала.

— Да-да, — кивнула Наташа, — а мне надо прийти в себя после этой ужасной сцены…

Стараясь удалиться так, чтобы его уход не выглядел поспешным бегством, Андрей тут же бросился искать Татьяну.

— Мне надо поговорить с тобой, — зло сказал он, застав ее выносящей саквояж из комнаты Калиновской.

— Госпожа Болотова велела срочно снести вниз ее вещи.

— Успеешь! — Андрей рывком прижал Татьяну к стене и зашипел. — Я доверял тебе, а ты предала меня!

— Что случилось, Андрей Петрович?

— Ты рассказала этой… госпоже Болотовой историю про Александра и Наташу. Зачем?

— Она спросила, какая кошка пробежала между вами.

— И ты ответила? Понятно, захотелось кому-то разболтать чужую тайну.

— Простите, Андрей Петрович, — Татьяна попыталась всплакнуть, но Андрей зажал ей рот ладонью.

— Как ты посмела?! Ты едва не разрушила жизнь моей невесты! Ты едва не разрушила мое счастье!

— Счастье? — Татьяна вырвалась из его рук. — Я думала, что вы только притворяетесь, что любите княжну, а на самом деле любите меня.

— Вот что, — решительным тоном сказал Андрей, — чтобы впредь между нами не было недоразумений — я люблю свою невесту, Наташу, княжну Репнину! Я с ней счастлив. И ничего другого мне не надо.

— А как же я?

— Наши отношения были недоразумением.

— Зачем вы так? — у Татьяны задрожали губы.

— Ты сама все перечеркнула.

— Я не хотела…

— Наши отношения закончены навсегда! — прервал ее Андрей. — У Наташи не было романа с наследником! И не могло быть! Она верна мне, а я едва не предал ее. Но больше не стану разрываться на две части! Забудь обо всем! Так будет лучше! И для тебя, и для меня!..

Когда карета, которая везла Ольгу в город, проезжала мимо поворота к озеру, Калиновская требовательно позвонила в колокольчик, соединявший салон с кучером. Через минуту карета остановилась, и Дмитрий, нехотя сползший с насиженного места, с недовольным видом подошел к двери.

— Чего хотели, барыня? Мне приказано без остановки везти вас в гостиницу в уезде.

— А я не пленница, и твой хозяин мне не указ! — воскликнула Ольга. — Я хочу попрощаться с этим чудным лесом. Мне нравилось здесь гулять. Лучше помоги мне сойти.

Дмитрий, про себя чертыхаясь, развернул лестницу и протянул Ольге руку. Она величественно сошла по ступенькам и велела:

— За мной не иди.

— Воля ваша, — пожал плечами Дмитрий.

Ольга кивнула и быстро пошла по протоптанной дорожке к озеру. Ей действительно запомнилось это место — тихое и волшебное. Оно, казалось, околдовывало, и однажды, гуляя вдоль обрыва по берегу, Ольга даже почувствовала себя сказочной русалкой. И ей захотелось прикоснуться к его стальной воде, зеркалом смотревшей на нее из круга полыньи…

— Ты сказал, что когда-нибудь мы будем танцевать вместе на глазах у всего света… — прошептала Ольга, опасно наклонившись над подернутым легкой изморозью водяным кругом.

— Что же вы медлите? Прыгайте! Иначе я замерзну, ожидая, пока вы решитесь сделать хоть что-нибудь определенное, — раздался рядом с ней чей-то очень знакомый голос.

— Корф? — узнала Ольга, оглянувшись. — Оставьте меня, сударь!

— Вода внизу очень холодная, — спокойно напомнил Владимир.

— Неужели вы думаете, что это имеет какое-то значение? Не приближайтесь ко мне!

— Я бы с удовольствием, но вы выбрали весьма неудачное место для самоубийства. Это моя земля, и я не намерен потом доказывать кому-либо, что вы сделали это по доброй воле и без моего участия.

— Откуда вы взялись? — вскричала Ольга. — Вы разрушили мою жизнь там, в Петербурге! Из-за вас меня разлучили с Александром. Из-за вас я очутилась здесь. А теперь вы еще смеете мешать мне уйти из жизни? Мадонна! Дайте хотя бы умереть спокойно!

— Черт! И почему женщинам в голову приходят такие глупости? Бросьте чудить, госпожа Калиновская! Поедемте ко мне, выпьем вина, согреемся… И подумаем, как жить дальше.

— Любовь к Александру — это единственное, это лучшее, что было у меня. Так стоит ли жить дальше?

— Успокойтесь, вы — не единственная, кто потерял любовь.

— Значит, ваша дуэль была напрасной?

— Я проиграл, — кивнул Корф. — Анна уехала в Петербург, чтобы стать актрисой.

— И как вы справились с собой? Что собираетесь делать теперь? Без нее?

— Жить! Пить вино, охотиться, играть в карты, бранить слуг, словом, делать все то, что делал всегда.

— Так просто? Так легко?

— Это зависит от отношения. Я убедил себя, что все в порядке. И, как видите, — жив, здоров! Чего и вам желаю.

— Мне страшно, — прошептала Ольга.

— Тогда давайте мне руку, и я выведу вас. Кстати, вы пришли сюда сами или…

— Карета стоит у дороги. Князь Андрей просил меня покинуть его дом.

— А что вы натворили на этот раз?

— С чего вы взяли?

— Вы смутились. Я нрав? Впрочем, мне нет до этого никакого Дела. Довольно и того, что вы раздумали топиться в моей части озера. Идемте…

Если Дмитрий и был удивлен, что Ольга вернулась из леса не одна, то виду не подал. Он угодливо склонился перед Владимиром, но тот лишь отмахнулся и велел ехать в его поместье. Корф подал Ольге руку, помогая подняться в карету, и сам сел на сиденье напротив.

— Если хочешь чего-то добиться — глупо бездействовать, — тихо сказала Ольга после непродолжительного молчания.

— Это вы о себе?

— Нет, о вас. Вы могли воспрепятствовать отъезду Анны в Петербург.

— Она — свободная женщина, и вправе сама принимать решения.

— Это все слова. Вы хотите быть с Анной, но боитесь отказа. Вы такой же трус, как и все мужчины!

— Не останови я вас возле обрыва, сейчас мне не пришлось бы выслушивать эти упреки. Пожалуй, их чересчур много для одного раза.

— Вы можете вздохнуть свободно. Я постараюсь не утомлять вас своим присутствием слишком долго.

— Надеюсь, вы намерены вернуться в Польшу?

— А вот это вас не касается! Вы толковали о свободных женщинах. Что же изменилось? Или у вас есть планы относительно меня? Чего вы хотите?

— Усадить вас в почтовую карету и отправить в Польшу.

— Ничего не выйдет! Я лучше утоплюсь!

— Если вы не решились сделать это сразу, то вряд ли броситесь исполнять свое обещание сейчас. А вот мы и приехали! Григорий! — зычно крикнул Владимир, выпрыгивая из кареты.

На зов тотчас явился огромный детина, расплывшийся в широчайшей улыбке, едва завидел в карете рядом с барином хорошенькое дамское личико. И от его улыбки Ольге стало дурно.

— Ты вот что, Григорий, — приказал Корф, — веди гостью в дом да проследи, чтобы Варвара отвела ей комнату получше. И глаз с нее не спускать!

— С Варвары? — не понял Григорий.

— С дамы! — с напускной грубостью поправил его Корф и рассмеялся. — Чувствуйте себя, как дома, сударыня.

— А я надеялась, что нашла в вас понимание. Родную душу, — Ольга попыталась спрыгнуть из кареты вслед за Корфом, но Григорий обхватил ее за талию, торжественно снял с подножки и поставил на землю.

Ольга брезгливо отряхнулась и гордо взглянула на Владимира.

— Куда прикажете идти?

— Советую прямо в столовую, — усмехнулся Корф. — Уверен, Варварина стряпня вернет вам вкус к жизни.

— А знаете, что я думаю о вас?

— Не уверен, что хочу это слышать.

— И все-таки послушайте… Вы сказали, что ваша любовь к Анне в прошлом, но на самом деле вы забыли ее так же, как я забыла Александра.

Сказав это, Ольга отвернулась от Корфа и вошла в дом.

Нельзя сказать, что Владимир был потрясен этим откровением. Он прекрасно сам давно осознавал силу своего чувства к Анне, но позволить ему управлять собой? Никогда! Это женщины могут разрешить себе зависеть от минутных капризов и неуправляемых страстей. Он не допустит, чтобы какие-то иные чувства, кроме офицерской чести и верности Отечеству, руководили его поступками. Он дворянин и хозяин своей жизни. И никаким прелестным глазкам не удастся заставить его подчиниться. Нет, нет и нет!..

Удостоверившись, что все его указания исполнены и Ольга, отужинав с ним, осталась в отведенной ей комнате, Корф решил сопроводить Дмитрия, успевшего постоловаться у Варвары на кухне. Владимир не хотел, дабы между ним и Андреем возникли недоразумения из-за того, как и по какой причине Калиновская оказалась в его имении.

Приехав к Долгоруким, он первым делом натолкнулся на Лизу — она выходила из гостиной, встревоженная и как будто немного не в себе. Завидев Корфа, Лиза вздрогнула и принялась грубить.

— Господин Корф наконец-то почтил меня своим вниманием! Неужели я вам интересна, как и ваша крепостная возлюбленная?

— Зачем вы так, Лиза? — побледнел Корф. — Вы всегда мне интересны.

— Но все же не настолько, чтобы жениться на мне?

— Вы сами отказали мне, когда я сделал вам предложение.

— Стыдитесь, Владимир! Тогда вы думали только о том, чтобы спасти свое имение. И это мое счастье, что я не ответила вам согласием. Я видеть вас больше не могу! Я прокляла все, что связано с вами. Тот день, когда я полюбила вас, когда ждала свадьбы… Вы сломали мне жизнь!

— Елизавета Петровна, не стоит винить во всех бедах других людей! Да, мы были близки, мы любили друг друга. Но, к сожалению, все изменилось. И прежнее увлечение…

— Так я была для вас лишь увлечением? Жаль, что не знала этого раньше… Вы больше не существуете для меня. Прощайте!

— Постойте, Лиза, — растерялся Корф. — Я не это хотел сказать… Вы все не правильно поняли!

— С меня довольно ваших объяснений! Все они привели только к тому, что я стала ненавидеть вас. И даже сильнее, чем Забалуева.

Корф пытался остановить ее, но она вырвалась и убежала.

— Владимир? — на шум из гостиной показался Андрей. — Что ты делаешь здесь? Проходи!

— Я ненадолго. Ты не знаешь, что случилось с Лизой?

— Мне трудно ее понять. Она становится все более неуправляемой. Эта неудача с Забалуевым…

— О чем ты говоришь?

— О письме из канцелярии императора. Нам отказано в просьбе о разводе. И вчера судья оправдал Забалуева по всем статьям. Все выглядело так, как будто ему приказали это сделать. Мы ничему не могли помешать. Слава Богу, что судья не решился предъявить обвинение и отцу. Лиза очень переживает.

— Я так виноват перед ней, — сокрушался Корф, — но, поверь, я не клялся ей в любви и верности до гроба.

— Думаю, ты вообще не способен на такой подвиг, — усмехнулся Андрей. — И все же ты не сказал, что привело тебя сюда…

— Хочу уведомить тебя, что сегодня я случайно предотвратил одно самоубийство. Это была Ольга Калиновская. Я привез ее к себе…

— Тебе мало прошлых неприятностей? После того, как я узнал, кто она, то велел ей немедленно уехать. Если она нарушила запрет императора, ее ищут.

— Поэтому я и решил проследить за ней. Я намерен сам отвезти ее до границы.

— По-моему, ты поступаешь безрассудно. Калиновская весьма искушена в придворных интригах. Ты не боишься, что она обманет тебя?

— Пусть попробует!

— Мне бы твою уверенность, — покачал головой Андрей. — Но ты взрослый человек и мой друг, и я не вправе указывать тебе, как и что делать в этом случае.

— А я и не спрашивал совета. Я приехал сообщить тебе о том, что встретил Ольгу, и сейчас она находится в моем доме. Я хотел, чтобы ты понимал, почему это вышло.

— Не надо так, Владимир… Ты поссорился только с Лизой. Не все Долгорукие тебе враги…

Когда Корф вежливо, но холодно откланялся, Андрей вернулся в гостиную. Наташа и Соня по-прежнему сидели на диване и рассматривали семейные реликвии.

— Угадайте — чей это первый локон? — играя, спрашивала Соня.

— Лизы. Не угадала? Твой?

— Андрея. В детстве он был светлее.

— В детстве, наверное, он был премилым ребеночком?

— Да, но очень упрямым, — пояснила Соня. — А кого вы хотите первым — девочку или мальчика?

— Девочку, — улыбнулась Наташа.

— Мальчика, — поправил ее Андрей, с умилением наблюдавший от двери эту сцену.

— Девочку! — поддержала Наташу Соня.

— Вот выйдешь замуж, тогда и командуй! — шутливо нахмурился Андрей.

— Вот и выйду! — воскликнула Соня. — И прежде тебя!

— А вот это ты хватила, сестренка! — Андрей по-учительски погрозил ей пальцем. — Лучше проведай Лизу, она опять плакала.

— И почему я не могу быть там, где все хорошо? Почему меня обязательно надо отправлять на выручку к несчастным?

— Потому… потому… — Андрей не нашелся, что ответить сестре.

— Не надо ничего придумывать, — надулась Соня. — Лучше бы ты честно признался, что хочешь быть с невестой наедине.

— Устами младенца… — рассмеялся Андрей.

— Он все время меня дразнит! — шутливо пожаловалась Наташе Соня.

— Но это любя, сестрица, — ласково сказал Андрей.

— Так я тебе и поверила! Наташу ты тоже любишь, но никогда над ней не подшучиваешь!

— Подожди, вот поженимся… — Андрей сделал многозначительную паузу.

Соня фыркнула и ушла, демонстративно закрыв за собою двери.

— Странно, — мягко сказал Андрей, обращаясь к Наташе, — мне кажется, что мы уже женаты, женаты давно и бесконечно счастливы.

— Я чувствую то же самое, — кивнула она. — Но, знаешь, это меня совсем не пугает.

— А почему счастье должно пугать? — удивился ее настроению Андрей.

— Не знаю, — тихо ответила Наташа, — и не пойму, что чувствую. Как будто ты собираешься покинуть меня…

— Но я действительно намерен уехать… Нет-нет! Не волнуйся! Я решил отправиться ко двору, чтобы лично просить императора о снисхождении для Лизы. Жаль, что отец еще не совсем здоров, пока он не готов перенести столь утомительную поездку. Да и я не хотел бы оставлять маменьку только на твое попечение, а Соня еще маленькая, она не в счет.

— А как же Лиза?

— Она поедет со мной. Быть может, ей удастся развеяться, и эта поездка принесет ей счастье.

— Как скоро ты вернешься?

— Так скоро, как ты этого захочешь. Тебе надо только посильнее позвать меня, и я тотчас прилечу на твой зов.

— Нет, не спеши, — Наташа обняла его, — помоги Лизе. Ты прав, нам трудно будет чувствовать себя счастливыми, когда твоя сестра лишена простых человеческих радостей.

— Ты у меня такая добрая…

— «Милая Анна! Я живу в доме, в котором все еще звучит ваш голос, и, каждый раз отворяя двери в библиотеку, я надеюсь увидеть вас у окна с излюбленным букетом полевых цветов!» А вы настоящий поэт, барон! Сколько лирики, сколько чувства! А еще говорите, что равнодушны к ней! — насмешливо сказала Ольга, размахивая перед лицом Корфа письмом, которое он не успел дописать в то утро.

— Вас не учили, что рыться в чужих бумагах и читать чужие письма нехорошо?! — закричал Владимир, бросаясь к ней, чтобы выхватить из рук Ольги заветный листочек.

— Оно само упало мне под ноги, и я не смогла перебороть любопытство, — хищно улыбнулась Ольга, отбегая в другой угол библиотеки. — Впрочем, я нисколько не стесняюсь своего дурного поступка. Вы обманывали меня! Ваша любовь к Анне не исчезла!

— Мои чувства вас не касаются! — Владимир, наконец, настиг Калиновскую и отнял письмо.

— Так же, как и вас — мои! — воскликнула она, растирая запястье, онемевшее после железной хватки Корфа. — Я собираюсь увидеться с Александром и уезжаю в Петербург! Завтра же!

— А если эта встреча разочарует вас? Опять попытаетесь сделать то, что сегодня не получилось? — криво усмехнулся Корф.

— Не беспокойтесь! — Ольга высокомерно взглянула на него. — Я выберу для этого другое место — не ваш дом и не вашу землю.

— Отчего же — милости просим! — шутовски поклонился ей Владимир. — Буду рад вам помочь и устрою роскошные похороны!

— Буду счастлива доставить вам побольше хлопот!

— Довольно! — вдруг рассердился Корф. — Хорошо, вы отправитесь в Петербург, и я поеду с вами.

— Боитесь, что без разносолов вашей кухарки Анна умрет там с голоду?

— О чем вы?

— Не стоит лгать мне, барон! — голос Ольги даже зазвенел от возмущения. — Вы — такой же, как и я! Вас гонит в Петербург та же причина, что не дает спокойно спать и мне.

— Не понимаю, о чем вы… — смутился Корф.

— О том, что ни вы, ни я не думаем ни о ком, кроме себя, и никакие другие чувства, кроме собственных, нас не волнуют.

— Вы сошли с ума!

— Нет-нет, вам правится мучаться, — азартно доказывала ему Ольга. — Вы — воин, вам скучно без борьбы. А сейчас линия фронта переместилась в Петербург. Вот вас и тянет на передовую!

— Однако последствия этой войны для каждого из нас могут быть разными.

— Не поверю, что вы готовы к поражению.

— Поражение ожидает вас! — тон Корфа стал почти судейским.

— Нет-нет, я не сомневаюсь в чувствах Александра. А вот вы… — самодовольно улыбнулась Ольга. — Вы можете только надеяться на взаимность Анны.

— По крайней мере, за это мне не грозит арест и ссылка в Польшу.

— Слывете ловеласом и совершенно не знаете женщин!

— Эти слухи явно преувеличены, — нахмурился Корф.

— Так докажите это! Помогите мне! Помогите себе! — Ольга не выдержала и принялась размахивать руками, как будто взывала к Небесам.

— Один раз я уже рисковал ради вас жизнью…

— Жаль. Я могла бы помочь вам сблизиться с Анной.

— Каким же образом? — растерялся Владимир.

— Ревность, — вкрадчивым тоном сказала Ольга. — Ревность — великий двигатель любви. Обратите на меня внимание, а я вам подыграю. Анна подумает, что у нас роман. Станет ревновать и проявит к вам свои настоящие чувства.

— Я — весьма посредственный актер.

— Любовь творит чудеса.

— И каковы же ваши условия? — после непродолжительной паузы выдохнул Корф.

Ольга подошла к нему и зашептала, почти касаясь губами его лица.

— Вы должны оказать мне услугу…