Чья-то рука осторожно гладит мои волосы, щекочет лоб и щеку. Открываю глаза и в лучах утреннего солнца вижу маму – она сидит на краю кровати и тихо зовет:
– Яна! Просыпайся…
– Что? Почему? – Нашариваю под подушкой телефон и хрипло протестую: – Семь утра! Вашу ж мать!.. Опять Игорь твой что-нибудь придумал?
Мама переходит на шепот:
– Яна, хватит! Он так старается найти с тобой общий язык, хотя это нелегко! Послушай… Сейчас многие в отпусках… Меня назначили исполняющей обязанности начальника отдела. Временно. Есть шанс отлично зарекомендовать себя, руководство наблюдает. Я так долго к этому шла. Да и… Перед Игорем неудобно: живем на всем готовом, а я считаю, что нужно вести совместный бюджет…
– И? – перебиваю, готовясь к худшему.
– Придется уходить раньше, а возвращаться очень поздно. Иногда возможны командировки.
Вчерашний день с его кошмарами снова встает передо мной в полный рост – час наедине с Игорем показался мне леденящим душу фильмом ужасов. Не хочу созерцать его голый торс, не хочу слушать тупые шутки и заверения, что он «в доску свой чувак».
– Но мам! – взвизгиваю и тут же прикрываю ладонью рот.
– Знаю, у нас не получится никуда выбраться этим летом. Но ты не должна сидеть в четырех стенах…
Хочется с головой закутаться в одеяло и умереть, но я лишь удрученно вглядываюсь в цветочки на ткани простыни.
– А сейчас давай позавтракаем вместе! Пожалуйста! – умоляет мама с отчаянием утопающего, и от острой жалости сжимается сердце.
Только мама может, как в омут, погружаться в любовь, без остатка доверять людям, слепо следовать за ними, не замечая очевидных вещей.
Она любила моего папу, любила настолько сильно, что была согласна на все, лишь бы быть к нему ближе.
Так на свет появилась я.
Пусть хеппи-энда не случилось, но мама казалась мне сотканной из света, пока он был жив. Я привыкла думать, что она именно такая: хрупкая, сияющая, смешливая и добрая.
Но когда отца не стало, она погасла, превратившись в бледное, молчаливое и задумчивое подобие прежней себя. Мама много курила, с головой погрузилась в работу, и все, что от нее оставалось мне, – остывший обед на плите и записки на розовых стикерах на дверце холодильника.
Нас заедала боль потери, нищета и бессилие, мои проблемы в школе росли как снежный ком, и выхода из тупика не предвиделось.
Но с появлением Игоря надежда в глазах мамы затеплилась снова.
– Мам, ну что ты! – Изображаю оптимизм, заныкав собственные переживания поглубже и понадежней. – Я так рада за тебя!
Выпутываюсь из одеяла, плетусь вслед за ней, умываюсь в ванной холодной водой, старательно и нервно одергиваю пижаму.
В столовой сразу вижу Игоря – он тепло улыбается маме, подносит к губам чашку с черным кофе, приветствует меня и указывает на стул напротив:
– Доброе утро, Яна. Присоединяйся.
Ничто не выдает в нем вчерашней игривости – он застегнут на все пуговицы, придушен петлей галстука, собранность, бдительность и маниакальная аккуратность читаются в каждом жесте.
Без стеснения пялюсь на него в ожидании, что он проколется хоть на чем-то, но мама объявляет:
– Так, ребята. Мне пора. Заканчивайте, и, Яна, приберись тут. Ах, и вот еще что… – Она встает, забирает с полки сумочку, роется в ней и кладет на стол пару мятых купюр. – Сходите с Зоей куда-нибудь.
– Анечка, не нужно. Я сам! – Огромная лапища Игоря накрывает тонкие пальцы, блик от дорогой запонки слепит глаза. – Ты слишком балуешь Яну, но, так и быть…
Он отпускает маму, лезет за бумажником, сокрушается:
– Черт, нет купюр мельче… – И отчехляет мне в десять раз больше.
На фоне новых оранжевых бумажек мелочь, оставленная мамой, кажется жалкой.
Мама часто моргает, благодарно смотрит на Игоря, словно узрела божество.
Я отворачиваюсь. У меня нет аппетита.
Игорь провожает маму в прихожую, оттуда раздаются чавкающие звуки поцелуев, приглушенные стоны и возня, а к моему горлу подкатывает тошнота.
Ссутулившись, разглядываю свои бледные руки, и они дрожат.
Может, мне показалось?
Сегодня он был вполне мил…
Игорю тридцать семь лет, он все еще причисляет себя к современной молодежи – часто ездит в офис на дорогом байке, одевается стильно, не пропускает громких кинопремьер, повернут на вселенной «Звездных войн», коллекционирует виниловые пластинки.
Однако в присутствии мамы у Игоря активируется режим «заботливый папочка»: он запретил мне возвращаться домой после десяти, употреблять алкоголь даже в малых количествах, а еще – категорически – приводить сюда друзей. И мама с легкостью согласилась с этими требованиями.
Зоя уверена, что это нормально: ее родители относятся к ней намного строже, она же с жаром убеждала меня, что я предвзята…
Но однажды, в приступе «разговоров по душам», Игорь сказал, что не хочет прослыть засранцем из-за рамок, в которые пытается меня загнать.
«Ты в опасном возрасте, Яна. Недавно потеряла отца, можешь наломать дров. Я сам был таким – колючим, сложным… Ты еще будешь благодарна мне, бла-бла-бла…»
А еще он, подмигнув, сказал, что любой ультиматум при желании можно обойти.
Я не поняла тогда, о чем он.
Не захотела понять. Не подала виду.
Ведь еще во время отдыха в Праге он постоянно лез ко мне с расспросами, и мама радовалась – между чокнутой дочкой и ее «принцем на белом коне» все же установился контакт.
Его манеры – ладонь, слишком надолго задержавшаяся на плече, объятия при любом удобном случае, пристальные взгляды и двусмысленные выражения – бесили, раздражали и пугали, но я бодро и непринужденно с ним общалась. Ради того чтобы мама оставалась счастливой.
Игорь возвращается в столовую и, одним глотком прикончив кофе, встает рядом.
Я напрягаюсь так, что немеют мышцы, в панике поднимаю голову, но он лишь двигает деньги поближе:
– Возьми их, ладно?
Ухмыляется и скрывается в дверях.
Темные мушки и яркие звездочки роятся перед глазами, мне не хватает воздуха, возмущение и злость не вмещаются в душу.
«Папочка» искренне заботится обо мне? Или покупает мое молчание?
Тошнит. Тянет блевать.
Долго раздумываю над произошедшим и никакого выхода не нахожу.
Быстро сгребаю бумажки со стола, комкаю их в кулаке и срываюсь с места.