Беженец

Йозеф Берлин, Германия. 1939 год

Они словно стали невидимками.

Йозеф и его сестра следовали за матерью сквозь толпу на Берлин-Лертер, одном из главных столичных вокзалов. Йозеф и Рут несли по чемодану, мать была нагружена двумя: в одном были вещи мужа, в другом – ее собственные.

Ни один носильщик не поспешил на помощь, ни один служащий не остановился спросить, не нужно ли помочь найти поезд. Ярко-желтые звезды Давида, которые Ландау носили на нарукавных повязках, словно превратились в волшебные талисманы, сделавшие их невидимыми, так казалось вначале. Йозеф заметил, что их обходят стороной. Служащие и другие пассажиры расступались, давая им дорогу. Толпа обтекала их, как вода обтекает неподвижный камень. Люди предпочитали не замечать Ландау.

Войдя в поезд, Йозеф и его семья сели в купе, обозначенное буквой «Е», – начальной буквой слова «евреи», чтобы ни один «истинный» германец не забрел туда по ошибке. Они отправлялись на северное побережье, в Гамбург. Там их должен встретить отец, и они сядут на корабль. В день, когда они получили телеграмму от папы, мать Йозефа забронировала четыре билета в единственное место, где их согласились принять: остров Куба на другом конце света.

С тех пор как свыше шести лет назад нацисты пришли к власти, евреи бежали из Германии. Но теперь, в мае 1939 года, большинство стран перестали принимать беженцев или требовали заполнять множество документов, да еще и платить, прежде чем пускали их в страну. Йозеф и его семья надеялись когда-нибудь перебраться в Америку, но просто приплыть в нью-йоркскую гавань на лодке было, конечно, нельзя. США каждый год принимали определенное количество беженцев, семья Йозефа хотела подождать своей очереди на Кубе.

– Мне жарко, – пожаловалась Рут, дергая маму за пальтишко.

– Нет-нет, – запротестовала та. – Ты не должна снимать пальто, ясно? И не смей никуда без него ходить. Пока мы не доберемся до Кубы.

– Я не хочу на Кубу, – заныла Рут, когда поезд тронулся. Мать усадила ее на колени.

– Знаю, дорогая. Но мы должны ехать, чтобы избежать опасности. Это будет настоящим приключением.

Рут должна была в этом году идти в начальную школу, если бы евреям позволяли учиться. У нее были блестящие глаза, вьющиеся каштановые волосы со стрижкой боб и косым пробором. Небольшая щель между передними зубами делала ее похожей на бурундучка. Рут носила темно-синее платье-матроску и повсюду таскала за собой белого плюшевого кролика, Битси.

Рут родилась в тот год, когда Адольф Гитлер был избран рейхсканцлером Германии. И она не знала другой жизни, кроме этой. Но Йозеф помнил, как было раньше. Когда люди не сторонились его семьи. А Ландау тоже считались гражданами Германии.

Они поднялись рано, день выдался утомительным, поэтому вскоре Рут уснула на коленях мамы, и та задремала вместе с ней. Наблюдая за ними, Йозеф задавался вопросом: мог бы кто-то признать в них евреев, не сиди они в купе с буквой «Е», в нарукавниках с желтыми звездами Давида?

Йозеф вспоминал свой класс: когда-то ему позволялось ходить в школу. Однажды учитель, герр Майер, вызвал его к доске. Сначала Йозеф думал, что его попросят решить задачу. Но вместо этого Майер показал экран с лицами и профилями еврейских женщин и мужчин и привел Йозефа в качестве примера того, как отличить истинного германца от еврея. Он поворачивал Йозефа так и этак, показывал горбинку на носу, скос подбородка.

Йозеф снова и снова чувствовал жар стыда и унижение. О нем говорили, как о животном, особи, недочеловеке.

Узнает ли кто-то в нем еврея без нарукавной повязки, без штампа «jude» в паспорте? Йозеф решил проверить.

Он вышел и зашагал по коридору, мимо других еврейских семей, сидевших в купе. Там, за дверью впереди, начиналась германская часть поезда. Изводясь от волнения и дрожа от озноба, Йозеф снял бумажную повязку со звездой Давида, сунул во внутренний карман пиджака, открыл дверь и бесшумно пошел по коридору. Германская часть ничем не отличалась от еврейской. Немецкие семьи так же смеялись, разговаривали, спорили. Они так же ели, спали и читали книги.

Йозеф поймал свое отражение в одном из окон. Прямые, каштановые, зализанные назад волосы, карие глаза за очками в проволочной оправе, короткий нос. Вот только уши, пожалуй, большеваты.

Для своих лет он был среднего роста. Одет в серый полосатый двубортный пиджак, коричневые брюки, белую рубашку и голубой галстук. Ничто не напоминало фотографии с презентации герра Майера. Йозеф вообще не знал ни одного еврея, который был бы похож на эти картинки.

Следующим шел вагон-ресторан. Люди сидели за маленькими столиками, курили, ели, пили, болтали, читали или играли в карты. Мужчина у бара с закусками продавал газеты. Йозеф выбрал одну и положил на прилавок монету.

Продавец улыбнулся:

– Покупаете газету для отца?

«Нет, – подумал Йозеф. – Мой отец только что вышел из концлагеря».

– Нет. Для себя, – сказал он. – Я хочу когда-нибудь стать журналистом.

– Прекрасно! – похвалил продавец. – Нам нужно больше писателей. – Он жестом обвел товар. – Чтобы было чем торговать!

Продавец рассмеялся, и Йозеф ответил улыбкой. Подумать только, вот они, разговаривают, как обычные люди. Только Йозеф не забыл, что он еврей, и если бы он надел нарукавную повязку, этот человек не разговаривал и не смеялся бы с ним. Он позвал бы полицию.

Йозеф уже хотел уйти, но решил купить Рут конфету. Ей бы понравилось угощение, ведь с тех пор как отец потерял работу, с деньгами было плохо. Йозеф взял из банки леденец и полез в карман за пфеннигом. Но когда стал вытаскивать монету, за руку зацепилась повязка и упала на пол, лицевой стороной вверх. Теперь каждый мог видеть звезду Давида.

Невидимые пальцы сжали сердце Йозефа. Он нагнулся и протянул руку. Но черный ботинок наступил на повязку, прежде чем Йозеф успел ее схватить. Он поднял взгляд с обуви на белые носки, коричневые шорты, коричневую рубашку и красную нацистскую нарукавную повязку гитлерюгенда. Мальчик возраста Йозефа клялся жить и умереть за фатерлянд[1]. Он стоял на повязке Йозефа, широко раскрыв глаза от удивления. Кровь отлила от лица Йозефа. Мальчик нагнулся, подхватил повязку и взял Йозефа за руку.

– Пойдем, – коротко велел он и повел Йозефа к выходу через вагон-ресторан.

Йозеф едва передвигал налившиеся свинцовой тяжестью ноги. Перед глазами все плыло.

После того как герр Майер вызвал Йозефа к доске, чтобы показать классу, насколько евреи ниже истинных германцев, он вернулся на свое место рядом с Клаусом, лучшим другом. Клаус носил ту же униформу, что и этот мальчик. Клаус вступил в гитлерюгенд не потому, что хотел, а потому, что в противном случае детей и их семьи всячески стыдили и унижали. Клаус поморщился, пытаясь показать, как ему жаль, что герр Майер поступил так с другом.

Днем после школы Йозефа поджидала компания гитлерюгендцев. Всем скопом они напали на него, били, пинали, всячески обзывали за одно лишь происхождение. Но хуже всего, что среди них был и Клаус.

Униформа гитлерюгенда превращала мальчишек в чудовищ. Йозеф видел, как это происходило. С тех пор он делал все, чтобы не попадаться им на глаза, и вот теперь оказался в руках одного из них по собственной вине. Из-за глупого желания снять нарукавную повязку, погулять по вагону и купить газету. Теперь его, мать и сестру ссадят с поезда, а может, и пошлют в концлагерь. Йозеф поступил неразумно, и расплачиваться за его глупость придется всей семье.