Бегство от любви

Майкл потряс головой, отгоняя непрошеное виденье.

…Подписав последнюю книгу, Кэрринг поднял глаза, собираясь поблагодарить всех пришедших на встречу с ним, и начисто забыл все. что хотел сказать. Ему померещилось или Милли действительно секунду назад стояла возле двери? В забавной, поразительно знакомой шляпке… Где он мог видеть ее?

«Это галлюцинация, — заверил он себя. — Она просто не может здесь находиться. Она живет в другом городе. Или она приехала за путеводителем? Но я же говорил — вечером. И почему в таком случае она не дождалась меня, а ушла?»

— Спасибо, друзья, что навестили меня сегодня, — произнес Майкл машинально, лихорадочно пряча по карманам ручку, телефон, блокнот. — Надеюсь, скоро я закончу новый роман и мы опять встретимся с вами.

Не отвечая на вопросы, никого не слыша, он выскочил из торгового зала на лестницу и бросился вниз. Если это действительно была Милли, нужно догнать ее…

«Зачем? — спросил он себя на бегу. — Разве я уже решился на что-то?» Но сердце стучало: потом, потом… Сначала нужно найти ее, удержать. Невозможно потерять ее! Немыслимо.

Лень, навалившаяся на него в последние месяцы, отучила Майкла бегать по уграм, и потому сейчас он выдохся довольно быстро. Выскочив на улицу, Кэрринг быстро осмотрелся, но не увидел никого, похожего на Милли. Было ясно, что ему просто почудилось. Другая черноглазая девушка приходила, чтобы повидать его…

И вдруг он опять увидел ее лицо — в окне проезжавшего мимо автобуса. Увидел отчетливо, даже различил испуг в ее взгляде.

«Или я схожу с ума, или…» — недодумав эту мысль, Майкл вскочил в свой «Ягуар» и помчался за автобусом следом. Быстрая машина сегодня была не особенно быстра, или ему так казалось? Внезапно он понял, что такое происходит с ним впервые — никогда еще он не гнался за женщиной, очертя голову. Тем более за женщиной, с которой его ничего, по сути, не связывало. Они не только не были с ней близки, но Майкл даже не был уверен, что речь может идти о каких бы то ни было чувствах. Как с ее, так и с его стороны. Все это было довольно странно.

Догнав автобус, он пристроился сзади и не спеша поехал следом, следя за всеми, кто выходит на остановках. Милли пока не было видно, но Майкл не терял надежды. Он включил радио, поймал сентиментальную песенку и усмехнулся: «Настраиваюсь». На что — пока страшно было загадывать. Такая девушка, как Милли, вполне могла рассмеяться ему в лицо. Даже потом, после близости, если бы такая случилась. Если б он смог уговорить ее. Как? Майкл понимал, что если Милли сейчас, уже в этот момент не хочет того же самого, то вряд ли можно уломать ее, как обычную девчонку. Да и только ли секса с ней ему хочется? Нет, он чувствовал, что его душа жаждала обладания этой девушкой ничуть не меньше, чем тело. Потому что — Майкл понял это, взглянув на ее картины — душа Милли таила такие тайны, на разгадывание которых может уйти вся жизнь. И это было чертовски привлекательно!

Так они проехали через весь город, и Майкл уже почти уверился в том, что ошибся, что видел другую темноволосую, стриженую девушку, только отдаленно напоминающую Милли. Его так тянуло взъерошить ее короткие волосы, прижаться щекой к обнаженной шее, такой длинной и беззащитной. Видно, не суждено. Да она могла и не позволить. Так что глупо гнаться за призраком, бросив все свои дела.

«А какие у меня дела? — подумал Майкл лениво. — Раздал автографы, поулыбался читателям, надеясь задобрить их перед чтением книги… Теперь домой, на диван. Или все же за письменный стол?»

Неожиданно ему захотелось описать эту погоню за миражом, в которой только что участвовал. Передать бумаге то сбивчивое биение сердца, которое ощутил. Майкл не был уверен, что удастся это сделать, ведь он обычно описывал только то, что происходило в его воображении. Но все связанное с Милли только в его фантазиях и происходило. В реальности она преспокойно сидела себе с сестрой на кухне и пила чай.

Звонок телефона заставил Майкла отвлечься. Увидев на дисплее фотографию Анабель, он испытал прилив раздражения: «Как не вовремя…» Но ответил ей, повинуясь чувству долга.

Анабель закричала в трубку:

— Майкл, Милли исчезла!

Он едва не бросил руль:

— Как исчезла?!

— Куда-то уехала. Оставила записку, но в ней ничего неопределенного. Даже не написала, в каком направлении. Она собиралась путешествовать, но почему так внезапно? И главное, машина ее на месте. На чем же она могла уехать?

И в этот момент из автобуса выскочила Милли. Не заметив его «Ягуара», она быстро пошла узкой улицей, уходившей вправо. Майкл затормозил и выключил двигатель. Уже пустившись за Милли следом, он торопливо заверил ее сестру:

— Не волнуйся, она производит впечатление вполне самостоятельной девушки. Не пропадет. Она позвонит тебе, я уверен.

«Я позабочусь об этом», — добавил он мысленно.

— Хорошо, если так, — с сомнением отозвалась Анабель.

— Вот увидишь, так и будет. Ничего плохого с ней не случится.

— Но почему она уехала?

— Чтобы не мешать нашему счастью, — ответил Майкл. — Ты ведь наверняка не рассказала ей, что устроила мой визит ради того, чтобы познакомить нас с ней. А не потому, чтобы представить сестре своего жениха.

— Думаешь, она решила…

Но Майкл уже отключил телефон.

— Ваша сестра там с ума сходит…

Милли не могла поверить своим глазам. Майкл Кэрринг из плоти и крови стоял перед ней посреди улочки, которая вела к отелю, где она сняла номер под вымышленным именем Сара Мак-Нил. Только что она сама видела, он был на встрече с читателями в книжном магазине и оставался там, когда Милли уходила, и вот он пытается схватить ее за руку. Она невольно отшатнулась.

— Как вы здесь оказались?!

— Я живу в этом городе, — отозвался Майкл со знакомой насмешливостью. — Не слышали? Я — местная достопримечательность. Другими этот райский уголок не обзавелся.

Милли фыркнула:

— Райский уголок!

— Смотря как воспринимать то, что видишь, — строго сказал он. — Вы здесь видите только дома и деревья, а меня за каждым углом подстерегают воспоминания Я ведь родился в этом городе. И никогда не испытывал желания отсюда уехать. Разве что на время.

— А меня, наоборот, постоянно тянет сбежать из дома, — призналась Милли.

Она все сильнее ощущала себя школьницей рядом с этим взрослым человеком, жизнь которого уже сложилась до нее. и он, похоже, был доволен этой жизнью. Ей казалось, что она и говорит глупости, и выглядит по-дурацки в своей старой шляпке в стиле пятидесятых годов. Такую могла носить в молодости мать Майкла.

— Я догадался. Для Анабель ваше очередное бегство стало настоящим ударом. Она в панике.

Опустив голову, Милли виновато пробормотала:

— Вечно я доставляю ей неприятности.

— Дурочка. — Он коснулся согнутым пальцем ее подбородка. — Да вы единственная, кто дарит Анабель радость.

— А вы?

Майкл посмотрел на нее с сочувствием:

— Милли, вы не совсем верно оценили наши отношения с вашей сестрой.

— Вот только не надо мне врать! — Милли в очередной раз выдернула руку, которую Майкл попытался взять. — Отстаньте от меня! — закричала она. — Уходите отсюда! Я не хочу вас видеть после вчерашнего, ясно? Я ничего не хочу!

Рванув к себе, Майкл с силой прижал ее и прошептал в самое ухо:

— Так сильно хочешь, да?

Она уперлась кулаками ему в грудь:

— Отпустите меня немедленно! Я вас ненавижу!

— Пойдем к тебе.

— Еще чего! Никуда я не собираюсь с вами идти. Вы — жених Анабель, вот и отправляйтесь к ней. Со всеми своими желаниями. Рисуйте на ней, сколько вздумается!

Больше она ничего не успела сказать, потому что Майкл зажал поцелуем ей рот, и острое наслаждение пронзило тело Милли сверху донизу. Никогда еще поцелуй не заставлял ее внутренности так сладко сжиматься, а сердце колотиться с такой силой. Обмякнув в его руках, Милли закрыла глаза и вся отдалась незнакомым ощущениям.

«У меня было столько мужчин, и никто из них не умел так целоваться», — медленно проплыло в ее мыслях. Она не поняла, стоит ли жалеть об этом. Ей было так хорошо, что мозг размягчался все больше.

О том, что они стоят посреди улицы, ни один из них и не вспомнил. К счастью, здесь всегда было малолюдно, а сейчас и вовсе показалась только одна старушка, которая, завидев целующуюся пару, торопливо юркнула в открытую дверь магазина. Руки Майкла блуждали по разгорячившемуся телу Милли, узнавали его и ласкали одновременно. Она застонала, когда он осторожно сжал ее грудь, еще теснее прижалась к нему животом, чуть потерлась, вжимаясь, точно надеялась врасти в него, чтобы стать одним целым. Сейчас она не помнила ни об Анабель, ни о родителях, которые наверняка не одобрили бы этого. Был только Майкл, его губы и руки.

— Пойдем, — шепнул он, на секунду оторвавшись от нее.

Теперь Милли только согласно кивнула, потому что не представляла, как можно прервать то, что так великолепно началось. Да она умерла бы, если б узнала, что продолжения не будет. Все ее тело уже изнывало от желания, она была готова отдаться Майклу прямо здесь, возле чужого дома, но это, конечно, было немыслимо, ведь кто-нибудь обязательно помешал бы им. С трудом вспомнив, куда нужно идти, Милли довела его до своего отеля. Как в тумане взяла у портье ключ от своего номера, нашла его и впустила туда Майкла, даже не извинившись за беспорядок, который устроила, разобрав свою сумку. Не вспомнила о нем. А Майкл и не заметил.

Едва затворив за собой дверь, они снова впились друг в друга, одновременно срывая одежду, которой в таких случаях оказывается слишком много. Они не спешили лечь, им нужно было поскорее слиться, и отыскивать диван было некогда.

Слегка покачивая Милли в том любовном танце, который уже пытался начать, Майкл проник в темную бездну, что еще вчера призывно приоткрылась под подолом ее светлого платья. Она так мощно притягивала его, что, достигнув желаемого, Майкл хрипло застонал и покачнулся, едва не потеряв равновесие. Милли помогла ему устоять, крепко сжав, и в этот миг поняла, что ей будет совсем не в тягость во всем поддерживать этого человека всю жизнь.

Чем он отличался от остальных, узнанных ею ранее? Объяснить было невозможно. Просто Милли чувствовала в Майкле своего мужчину. Того единственного, о котором боялась даже мечтать. Она с благодарностью приникла к его губам, пропитываясь их вкусом, который надеялась теперь ощущать до конца своих дней.

Наконец они освободились от одежды полностью и одинаково восторженно оглядели друг друга. Наверное, для стороннего наблюдателя их тела не были совершенны, но взгляд влюбленного подобен искусному скульптору: он сам создает, делая прекрасным, то, что открывается ему. Так смотрели друг на друга Соломон с Суламифью и не находили изъянов.

— Ты мое чудо, — прошептал Майкл. — Никого не видел красивее.

— О Майкл!

Милли стиснула его шею, и Майкл легко подхватил ее под коленями, перенес на широкую постель, застеленную нежно-голубым покрывалом. Движения девушки были ловки и точны, ее тело двигалось в точности так, как и хотелось Майклу. Он гладил ее загорелые, блестящие ноги, и ему казалось, что его руки в жизни не прикасались ни к чему более приятному. Майкл любил много роскошных вещей: красивых женщин, быстрые дорогие машины, океанские волны, хорошие костюмы, старые вина. И конечно же, свои книги! Но радость, которую дарила ему Милли, была пронзительнее всего, что он испытал до сих пор.

В какой-то миг Майкл почувствовал, что начало жечь веки, и поразился тому, как некстати навернулись слезы. Почему? Ведь это было не прощание, а начало. Не о чем плакать. Но то писательское чутье, которое до сих пор не подводило его, подсказывало, что это начало больших страданий. За такое удовольствие нужно платить. За то, что судьба на мгновение подарила ему такую девушку. Такую любовь.

Несколько секунд они пытались отдышаться, потом Милли молча выскользнула и убежала в ванную. Это озадачило Майкла. Ему-то хотелось наговорить ей кучу ласковых слов, рассказать Милли, какая она потрясающая, какой невероятной была близость с ней, как он мечтал об этом и как благодарен.

«Что-то не так? — забеспокоился он. — Какие-то проблемы со здоровьем? Я ничего такого не заметил, но все может быть… Женщины так сложно устроены».

Перевернувшись на спину, Майкл рассматривал изысканную лепнину потолка, легкие вуали на окнах, шелковые шторы, которые никто не успел задернуть. Он подумал, что этот номер обошелся Милли недешево, но ее отец был человеком состоятельным и баловал свою младшую дочь. И Майкл вполне понимал его.

Сняв трубку телефона, он позвонил в службу доставки и попросил принести легкое французское вино и фрукты.

— И шоколад! — вспомнил он о маленькой слабости Милли. — Самый лучший.

За это он, разумеется, собирался расплатиться сам.

Когда Милли вышла, завернутая в оранжевое полотенце, которое на удивление шло ей, Майкл хотел было притянуть ее, чтобы наконец поговорить. Но она приложила к губам палец и указала глазами на ванную. Пожав плечами, Майкл проследовал туда, пытаясь понять, что за игру затеяла эта девочка? Или у нее слишком обостренная чистоплотность, и ощущение нечистоты вызывает у нее отвращение?

Очутившись в роскошной ванной, сиявшей чистотой, Майкл старательно вымылся, вылив на себя добрых полбутылки дорогого геля для душа. Запах был действительно очень приятным. Затем тщательно растерся большим мягким полотенцем и улыбнулся своему отражению в фигурном зеркале. И еще раз удивился тому, что ему не хочется ни в чем перечить Милли. Раз ей так лучше, пусть так и будет. Ведь до сих пор все было просто превосходно, не стоит портить это какими-то глупыми мелочами.

В двадцать лет он, пожалуй, мог бы посмеяться над ее прихотями, потому что слишком заботился тогда об удовлетворении собственных. Время и писательское ремесло научило Майкла терпению и снисходительности к слабостям других. Ему слишком часто приходилось сталкиваться с непунктуальностью, необязательностью, даже вероломством и литературных агентов и издателей. Но ему все равно приходилось иметь дело с этими людьми, и он вынужден был мириться с их, мягко говоря, несовершенством. Милые недостатки Милли после всего этого были ему только в радость.

«С каких это пор? — спросил Майкл себя. — Я рассуждаю об этом так, будто люблю ее несколько лет. По крайней мере несколько месяцев. А ведь с момента нашей встречи прошли часы. Почему же все во мне уверено в том, что это моя женщина? Моя девочка?»

Подобно Милли он завернулся в полотенце, доходившее ему до колен. Потом, ради смеха, снял его и взял другое, которое оказалось узковатым. Осмотрев себя, Майкл усмехнулся, представив, как позабавится сейчас его любимая, и решился показаться ей. Шагнув в комнату, он принял эффектную позу памятника, рассчитывая, что Милли сразу увидит его, и опустил руки, не обнаружив ее.

— Ты где, Милли? — позвал он и заглянул в смежную комнату. — Ты здесь, дорогая?

Но и эта часть просторного номера оказалась пуста. Майкл внимательно осмотрел все уголки, словно Милли могла спрятаться в одном из них. Потом вернулся в спальню, проверил ванную. Милли не было нигде. Он обернулся, пытаясь найти взглядом сумку, которая попалась ему под ноги, когда они пришли, но и ее не было. Несколько секунд Майкл тупо смотрел на пустое место на полу, потом тяжело осел на стул. Он понял, что потерял Милли. Она хотела, чтобы он ее потерял.

Очередной автобус, темные окна. Незнакомые городишки за окном спят. Сейчас в одном из них будет остановка, и Милли придется искать ночлег. Какой-нибудь дешевый придорожный мотель, что еще может встретиться на пути? До Калифорнии еще ехать и ехать.

Она устало повернула голову, но увидела в окне только собственное отражение. Смутное, едва узнаваемое.

«Я ли это?» — Милли не отводила глаз от зыбкого портрета, созданного ночью в соавторстве с электрическим светом. Попытаться передать это на холсте? Можно попробовать. Что еще ей делать с собой после всего, что произошло? Сначала наполнило до краев, потом опустошило. Когда Милли очнулась от любовного безумия и вспомнила про Анабель…

Она ругала себя всю дорогу: «Не удержалась, предала сестру. Каин в юбке! Неужели мало у тебя было мужиков? Да ты и сосчитать не сможешь! А сестра одна. Единственная. А ты не могла просто не трогать ее мужчину? Почему именно он?»

— Почему именно он? — прошептала она в отчаянии.

На этот вопрос не было ответа. Так уж сложилось. Планеты сошлись. Бог усмехнулся, испытывая Милли на прочность. Она не прошла проверку. Дала слабину.

Милли резко отвернулась от окна и встретила сочувствующий взгляд женщины, сидевшей через проход. У нее было загорелое круглое лицо и белоснежные, явно крашеные короткие волосы, облепившие голову. Милли подумалось, что бедняга едва умещается в кресле. Женщина улыбнулась ей.

— Тяжелый денек?

— Бывало и лучше, — буркнула Милли.

Она не любила произносить банальности и вести пустые разговоры с незнакомыми людьми. Стоит ли выпускать в мир ничего не значащие слова? Милли уже хотела отвернуться, но попутчица спросила:

— Вам есть где остановиться? Можете у меня. Нет, я вполне серьезно! Муж у меня умер, дети разъехались, и дом стал слишком велик для меня одной. А вы чем-то напоминаете мою старшую дочь, Джун. Есть еще сын — Дэвид. Он учится в Йеле.

— Это хорошо…

— Кстати, меня зовут Барбара.

Милли кивнула и нехотя назвала свое имя. Можно было придумать любое другое, но у нее не было привычки лгать, и она опасалась, что не откликнется на фальшивое имя и тем самым выдаст себя.

— Так как насчет комнаты? Я даже денег с вас пока не возьму, вижу, что вы на мели. Когда заработаете, тогда и отдадите.

«Неужели я похожа на человека без денег?» — удивилась Милли и проговорила с сомнением:

— Вообще-то я собиралась в Калифорнию.

— Калифорния — это хорошо, — согласилась Барбара. — Но там лучше отдыхать, а не жить. Трудно каждый день заставлять себя работать, когда все вокруг отдыхают.

— Наверное, так, — впервые задумалась Милли.

— Оставайтесь в нашем городке! Он вам понравится, вот увидите. Он довольно милый.

— Правда? — пробормотала она, уже чувствуя, как тает ее решимость добраться до океана. Так хотелось немедленно улечься в постель, пусть и не очень шикарную, судя по виду этой отзывчивой тетушки, и погрузиться в сон. И может быть, опять увидеть Майкла.

«Нет, только не Майкла!» — Милли так и вжалась в спинку кресла, казавшегося ей верхом неудобства. Ведь ее тело привыкло к роскошному сиденью «Феррари».

Но Милли решила поддержать легенду о своей бедности, чтобы не смущать новую знакомую. Тем более что Барбара уже обещала.

— Я всех знаю, помогу вам подыскать работу. Чем вы занимались до этого, если не секрет?

На секунду Милли замешкалась, потом все же ответила:

— Я художница.

— Замечательно! — оживилась Барбара. — Нашей библиотеке как раз требуется художник. Знаете, оформлять книжные выставки, рисовать плакаты, рекламирующие новые поступления. Это, конечно, не настоящее творчество, — добавила она, — зато можно прокормиться в первое время. Пока не найдете чего-нибудь получше.

Милли вдруг почувствовала, как растрогана: эта незнакомая женщина готова была помогать и заботиться о ней почти как Анабель. Ох, Анабель…

«Смогу ли я когда-нибудь показаться ей на глаза? — подумала Милли с тоской. — Хорошо, если Майкл не расколется и все останется как было. Они поженятся и… О нет!»

Чтобы отогнать непрошеные мысли, Милли быстро проговорила:

— Пожалуй, я приму ваше предложение, Барбара. Если это, конечно, не очень вас стеснит.

— Нисколько! — обрадовалась та. — Я ведь сама предложила вам это.

— Да, но…

— Никаких но! Я буду счастлива снова слышать в своем доме молодой голос.

— В самом деле? Ваши дети совсем не бывают дома?

— Дэвид приезжает только в каникулы, а Джун… — Барбара замешкалась. — Джун много работает.

Милли наклонилась поближе:

— А чем она занимается, если не секрет? Это не праздное любопытство! Видите ли, Барбара, мне важно понять, чем вообще можно заниматься в жизни? Я так и не могу найти для себя ничего подходящего.

— Но вы же художница!

Милли смутилась:

— Ну… Я еще только начинаю. Но, надеюсь, вашей библиотеке я смогу быть полезна.

— Даже не знаю, что собой представляют художники, — призналась Барбара. — У меня до сих пор не было ни одного знакомого художника. Наверное, они есть в нашем городе, но к нам в библиотеку они не захаживают. И между прочим, напрасно! В нашем фонде есть великолепные альбомы по искусству.

Милли загорелась:

— Дадите посмотреть?

— Если вы у меня поселитесь, — лукаво отозвалась Барбара. — Это не ради вас, Милли, это больше мне необходимо, честное слово! Я совершенно не переношу одиночества.

Улыбнувшись, девушка кивнула:

— Уговорили. Только при одном условии!

— Условии? — удивилась Барбара. — Что за условие?

— Не просите меня написать ваш портрет! — выпалила Милли.

Ее новая знакомая состроила испуганную гримасу:

— Господи, да зачем мне портрет?! Что за радость любоваться на старую образину?

С облегчением откинувшись, Милли выдохнула:

— А то все, как узнают, что я художница, сразу просят, чтобы я написала портрет. Терпеть этого не могу! Поэтому сразу предупреждаю, чтобы никаких обид не было.

«Я просто не сумею его написать!» Все, что до сих пор она пыталась рисовать, сводилось к маленьким акварельным пейзажам, которые безумно нравились Анабель, но сама Милли считала их не особенно удачными.

— Вот это мне по душе, — призналась Барбара. — Я люблю, когда все начистоту.

Внезапно она помрачнела, припомнив что-то. Но Милли не стала расспрашивать, в чем дело. Она решила, что они знакомы слишком недолго, чтобы лезть в душу. Если они подружатся, Барбара сама расскажет. Было не похоже, чтобы она страдала излишней скрытностью.

Спустя минуту к Барбаре вернулось хорошее расположение духа. Поерзав в кресле, она принялась живописать Милли прелести жизни в их Сочтауне. «Если верить ей, так лучше места в мире не найдешь!» — насмешливо подумала Милли. И слегка позавидовала человеку, который был настолько привязан к родному городу. Ее саму до сих пор тянуло домой, только потому, что там была Анабель.

«Анабель, — откликнулось в груди болью. — Неужели мы никогда не увидимся с тобой? Неужели ты не простишь меня? Или ты все же не узнаешь? Но что это изменит для нас троих? Если я вернусь домой и появится Майкл, разве я смогу воспринять его как родственника, как брата? Никогда. Никогда! Значит, мне просто нельзя возвращаться. Как же мне жить без Анабель?!»

— Милая, да вы плачете! — раздался голос Барбары, о которой она и забыла.

Широкая теплая ладонь накрыла ее руку и чуть сжала.

— Все пройдет, — услышала Милли. — Вот увидишь, моя девочка. Сейчас тебе кажется, что болеть будет вечно. И все же поверь мне, что совсем скоро ты проснешься счастливой. И солнце снова будет дарить радость. И ты услышишь, что птицы, оказывается, поют. И ты все еще способна наслаждаться жизнью.

— Вы через это прошли, да? — прошептала Милли, забыв, что не собиралась задавать вопросы.

Грустная улыбка тронула увядшие губы. Барбара чуть наклонила голову:

— Может быть. Впрочем, почти каждый человек испытывал такое. В той или иной степени.

— Неужели каждый? — не поверила Милли.

— А ты думала, только тебе так повезло?

— Я думала… Не знаю, что я думала! Наверное, мне казалось, что у других это протекает как-то… спокойнее, что ли! У меня вечно все бурлит и кипит.

Барбара отозвалась задумчиво:

— Может, и спокойнее. Это ведь зависит от темперамента. Но. поверь, если человек не бьет посуду и не орет во все горло, это вовсе не значит, что он чувствует менее глубоко.

«Что сейчас творится в душе у Анабель? — со страхом попыталась представить Милли. — Она как раз из тех, кто не бьет посуду. Господи, только бы она не догадалась ни о чем! Не нужно ей этого знать. Если для Майкла это был всего лишь приятный эпизод, это не изменит их отношений с сестрой. На ней он собирается жениться, а со мной всего лишь переспал. Есть разница».

— Вы тоже никогда не бьете посуду? — Она взглянула на Барбару повнимательнее.

— Я не так много зарабатываю, чтобы позволить себе подобную роскошь, — улыбнулась та.

— А ваш муж? Он ничего не оставил вам?

— Почему же? — медленно проговорила Барбара. — Он оставил по себе память. И я никогда не забуду всего, что с ним связано. Как бы ни хотела этого.

Утром Милли разбудило солнце. Оно дрожало на светло-желтых стенах косыми полосками, ползало по постели. Не открывая глаз, Милли провела рукой по лицу, не сообразив, что это щекотит ее. Потом чуть разлепила ресницы и улыбнулась солнцу, подумав, что давно уже не просыпалась от его прикосновений. В ее комнате дома были слишком плотные шторы, они не пропускали свет. А в том номере отеля, где она останавливалась, окна выходили на запад.

Сев на постели, Милли бодро покрутила плечами, разгоняя кровь. Делать зарядку ей всегда было лень, и уж тем более совершать утренние пробежки. Анабель бегала каждое утро. Она утверждала, что это заряжает ее бодростью на весь день. Милли верила сестре, но поддержать ее не находила в себе ни желания, ни сил. Единственное, что нравилось Милли, — это плавать в бассейне. Вода так приятно ласкала ее тело…

Прислушавшись к жизни дома, она попыталась понять, поднялась ли Барбара. Они пришли сюда почти ночью, и Милли не успела осмотреться. Ей гак хотелось спать, что она отключилась, кажется едва увидев кровать.

«Надо принять душ, — озабоченно подумала она. — Последний раз я это делала после…»

И все пережитое и узнанное с Майклом, заново всколыхнулось и в душе, и в теле. Застонав, Милли вытянулась на постели, потом легла на бок и свернулась клубком. Она попыталась воскресить то потрясающее ощущение, когда внутри нее была его плоть. Когда его руки ласкали ее грудь и ноги. Когда их губы искали и находили то удовольствие, которого Милли не знала раньше. Мгновенно проснувшееся желание заставило ее помочь себе рукой. Ей стало немного легче, хотя это, конечно, не могло заменить Майкла.

«Почему именно Майкла? — попыталась протестовать Милли. — Вообще мужчину. Мне постоянно нужен мужчина, надо это признать. Разве это так уж противоестественно? Мое тело просит удовольствия. Для того оно и создано. Не зарядку же делать, в конце концов!»

Она подумала, что новый город в этом смысле открывает новые возможности. Здесь можно найти немало парней, которые способны будут доставить ей радость.

— Нет уж! — воскликнула она. — Не хочу никаких других парней. Лучше буду рисовать рекламные плакаты для библиотеки.

Вскочив с постели в одних трусиках, Милли подбежала к окну и раздвинула легкие занавеси, которые и так ничего не закрывали. Сладко потянувшись всем телом, она выглянула в сад, который даже в темноте успела оценить. И вдруг увидела полного юношу, который, стоя у калитки, смотрел на нее во все глаза.

— Ой! — вырвалось у Милли. — Это еще кто?

Она отскочила в глубь комнаты и быстро натянула валявшиеся на стуле шорты и топик, прикрывавший только грудь. Вытащив из сумки расческу, Милли навела на голове подобие прически и взглянула в зеркало. Глаза показались ей неестественно большими и испуганными.

— А чего ты так всполошилась? — сказала она своему отражению. — Подумаешь, какой-то случайный прохожий увидел тебя полуголой. Да вы никогда в жизни больше не встретитесь! Интересно, он уже ушел?

Подкравшись к окну, Милли осторожно выглянула сбоку, но на тротуаре никого не было. «Наверное, ушел», — подумала она с облегчением. Лица этого парня она paзглядеть не успела, оно было скрыто козырьком бейсболки, и сомневалась, что узнает ею при случайной встрече. Да и ему вряд ли удалось запомнить ее, так что нечего опасаться глумливой ухмылки на улице. Впрочем, какое ей дело до дураков? Своего тела ей стыдиться нечего. Это он, бедняга, слишком толстоват.

Вернув себе хорошее расположение духа, она выбралась из комнаты и отправилась искать Барбару, чтобы спросить, где ванная. Милли зашла на кухню, в гостиную, но нигде никого не обнаружила.

«Да она тоже соня! — весело подумала девушка. — Уже хорошо. По крайней мере, не будет капать мне на мозги и упрекать за то, что я люблю поспать».

Но заглядывать в спальню хозяйки дома Милли не решилась. Да и зачем? Ванную она уже и сама обнаружила. Это заветное место наверняка находилось за этой дверью. Милли распахнула ее и ахнула: ют самый юноша, что был в саду, стоял там совершенно голый и явно собирался принять душ.

— Что вы здесь делаете?! — завопила Милли как можно громче, надеясь, что Барбара проснется и придет ей на помощь.

Он схватил полотенце и прижал его к толстому животу. Вид у него был растерянным настолько, что Милли стало смешно. Страха она больше не чувствовала, ведь парень выглядел совсем безобидным. У него были большие голубые глаза и совсем светлые короткие волосы. Щеки его так и пылали от смущения, и это показалось Милли невероятно трогательным. Ей захотелось погладить его по голове и успокоить.

— Я… я… — начал он, заикаясь от растерянности. — Я Дэвид. Я здесь живу. А вы кто?

— О господи! Дэвид, — пробормотала Милли, хватаясь за голову. — Барбара не предупредила, что вы должны приехать. Я думала, что вы какой-то… проходимец.

— Нет, я ее сын. — Дэвид улыбнулся, показав ровные белые зубы.

У Майкла они чуть пожелтели от курения. Милли тряхнула головой, пытаясь освободиться от ненужной попытки сравнить двух мужчин. «Разве кто-то может сравниться с Майклом?! Тем более этот толстяк…»

Но Дэвид показался ей симпатичным и милым. Он так забавно прикрывался полотенцем.

— Извините, Дэвид. Не буду вам мешать.

Милли прикрыла дверь и скорчилась от сдерживаемого смеха. В такой позе ее и застала Барбара, вернувшаяся из магазина со свежим молоком.

— Что такое? — всполошилась она. — Тебе плохо, деточка?

— Там, — простонала Милли, указывая на дверь ванной. — Там Дэвид. А я ворвалась…

— Дэвид? — На ее лице проступила тревога. — Почему он приехал? Так внезапно… Что-то случилось?

Милли перестала смеяться:

— Я не знаю. Мы толком и не поговорили. Сейчас он выйдет и сам все расскажет. Так вы тоже не шали, что он должен появиться здесь?

— Нет, конечно. У них уже начались занятия в Йеле.

— Сколько ему лет?

— Девятнадцать.

«Да он младше меня! — едва не вырвалось у Милли. — А выглядит таким здоровым. Совсем взрослым. Интересно, он во всем уже взрослый? Никогда нс имела дела с подростками».

Отогнав крамольные мысли, она помогла Барбаре залить молоком хлопья, умолчав о том, что терпеть не может такие завтраки. Милли по душе были английские — с беконом и яичницей. Именно это ей и готовила Анабель. Но в чужом доме свои условия не диктуют, и Милли поняла, что ей придется смириться с хлопьями.

Явно взволнованная неожиданным появлением сына, Барбара была сейчас молчаливой и не улыбчивой. Но Милли не обижалась, не относя это на свои счет. Пи трудно было представить, как реагировала бы ее мать, но Анабель точно сходила бы с ума, если бы с Милли что-то было не так. Ох, Анабель…

Наконец появился Дэвид в темно-синем махровом халате с золотистыми переплетениями, спускавшимися от ворота вниз. В нем он выглядел солиднее и мужественнее, чем в полотенце. Милли подавила усмешку: надо же, ей хватило одного взгляда, чтобы оценить все его достоинства! Теперь трудно будет забыть, что скрывается под этим халатом.

Взглянув на нее, Дэвид снова покраснел и чуть наклонил голову, приветствуя и извиняясь одновременно. Но первым делом он подошел к матери и поцеловал ее в щеку.

— Что случилось, мой мальчик? — Барбара с тревогой всматривалась в лицо сына. — Почему ты не позвонил?

— Потому что я и сам не знал, что приеду, мама.

— Как это не знал? Да объясни же толком, Дэвид.

Она крепко держала его за плечи, точно опасалась, что сын ускользнет, так ничего и не объяснив. Дэвид отвел глаза, потом посмотрел на Милли.

— Может, мы поговорим… наедине?

Не дожидаясь прямой просьбы оставить их, Милли быстро пошла к двери. Никто не удерживал ее. И это отозвалось в душе неожиданной обидой. Хотя Милли и пыталась внушить себе, что она действительно посторонний человек, которого Барбара знает всего один день, а Дэвида и вовсе увидел несколько минут назад. С какой стати посвящать незнакомую девушку в свои тайны?

Но ощущение одиночества в чужом доме уже охватило ее. И Милли опять захотелось схватить свою сумку и бежать, куда глаза глядят. На этот раз не от любви, а в поисках ее. Но любить ее так, как Барбара своего сына, могла на этом свете только Анабель. А к ней Милли не могла вернуться. Не посмела бы посмотреть ей в глаза.

«Выходит, я вынуждена прозябать в своем одиночестве? — Она всхлипнула, затворив за собой дверь комнаты. — Барбара собиралась относиться ко мне, как к дочери, а вместо этого меня выпроводили вон. Никто не заменит мне Анабель. Никто. Как я могла так поступить с нею? Неужели невозможно было удержаться? Выбросить этого Майкла Кэрринга из головы?»

Но воспоминание о руках Майкла уже прошлось ознобом по телу.

«Где ты, Майкл? — Милли едва не застонала. — Как же я хочу тебя… Люблю тебя…»

Она вынуждена была признать, что, если бы Майкл каким-то чудом оказался сейчас в этой комнате, предательство сестры повторилось бы вновь. Милли просто не нашла бы в себе сил устоять. Отказаться от него. Вот убежать ей оказалось под силу.

«Ох, лучше бы я не вспоминала все это!» — Милли почувствовала, как ее опять охватывает судорога желания. И признала, что самой не справиться с этим зовом природы. Нужен мужчина. Поблизости был только Дэвид.

Милли попыталась восстановить в памяти детали того, что увидела в ванной. Высокий парень, гораздо выше Майкла. Впрочем, рядом с Милли почти все мужчины выглядели высокими. Пожалуй, кожа у Дэвида слишком белая, не загорал он, что ли? Наверное, стесняется своей полноты. «Бедняжка», — подумала Милли с сочувствием и нежностью. Ей запомнилась крупная родинка у него на животе, рядом с пупком. Интересно было бы потрогать ее пальцем, а еще лучше языком. Это возбудило бы его? Как это бывает с полными парнями?

Усмехнувшись, Милли принялась мечтать о том, как открывается дверь и входит Дэвид. На нем все еще махровый халат, под которым, как ей кажется, нет ничего. Он хочет извиниться за то, что им с матерью пришлось выставить Милли из кухни.

«Попробуй загладить свою вину», — она смотрит на него выжидающе, и Дэвид подходит к ее постели, садится рядом. Сначала на самом краешке, потом пододвигается поближе. Протянув руку, Милли, кладет ее Дэвиду на ногу, но чуть промахивается и ее ладонь накрывает то, что выдает его готовность к нежданному соитию. Милли невольно сжимает руку, и Дэвид, затаив дыхание, закрывает глаза…

Кажется, она задремала, воображая все это. Очнулась Милли от сладких спазмов в животе и часто задышала оттого, что сердце готово было выскочить от груди. Иногда сны дарили ей такую радость.

Но пора было подниматься, чтобы убрать постель, принять наконец душ. Милли встала и посмотрела на себя в зеркало: «Способна ли я хранить верность одному-единственному мужчине? Ведь каждый из них может подарить новые ощущения. Стоит ли менять это многообразие на что-то уже узнанное?»

И отвернулась. Она поняла, что безумно хочет узнать Дэвида.

Так и не объяснив причину внезапного появления ее сына, Барбара отвела Милли в ту библиотеку, где работала сама. Оказалось, что она руководит работой читального зала, и услуги художника требовались главным образом ей. Безо всякой волокиты Милли приняли на работу и сразу же поручили нарисовать плакат, рекламирующий новую книгу… Майкла Кэрринга.

«Ничего себе, шуточки у судьбы! — подумала Милли с обидой. — Он и тут не желает оставить меня в покое».

— Хорошо, я сделаю это, — вздохнула она. — Тем более я уже читала этот роман.

— В самом деле? — удивилась Барбара. — Когда ты успела? Он ведь только издан.

— Да уж успела.

«И не только прочитать», — ей уже стало смешно.

— Классная книга, — отозвалась она, чтобы отвлечься от воспоминаний о любви Майкла, которые все время подбирались некстати.

— Верю тебе на слово. И обязательно прочту сама, когда Дэвид…

Оборвав себя на полуслове, Барбара нахмурилась. Милли сделала невинные глаза:

— Он скоро уезжает?

— Не знаю, — хмуро отозвалась Барбара. — Скорее всего он уже никуда не поедет.

— Значит, мне…

— Ну что ты! — Она схватила Милли за руки, чуть встряхнула их. — Даже не думай покидать нас! Тебя так смутило появление Дэвида? Я думаю, он ненадолго. Надеюсь, мне удастся уговорить его вернуться в университет.

Милли насторожилась:

— А что такое? Дэвид что-то натворил?

— Натворил. Сбежал с занятий в самом начале семестра.

— Но почему? Что с ним случилось?

Барбара вздохнула:

— Насмешек не выдержал.

Милли догадалась:

— Над ним смеялись из-за его полноты?

— Верно. Здесь-то все его знают с детства и уже перестали замечать, какой он. А в Йеле какие-то типы принялись его дразнить. И к ним присоединилась девушка, которая понравилась Дэвиду. Он, наверное, рассчитывал завоевать ее сердце, она просто-напросто посмеялась над ним. Может, только за компанию с другими, из глупой солидарности, но это все равно ранило его в самое сердце.

— Бедный Дэвид, — с непритворной жалостью протянула Милли. И вдруг сообразила: — А я, пожалуй, знаю, как ему помочь. Давайте я съезжу с ним в Йель, и пусть все там примут меня за его подружку. И га девица еще будет кусать себе локти, вот увидите!

Лицо Барбары просветлело:

— Ты действительно это сделаешь? Ох, Милли! Не знаю, как и благодарить тебя! Это и в самом деле придало бы мальчику уверенности в себе.

«А он и в самом деле мальчик? — подумала Милли с опасным любопытством. — Это можно проверить…»

— Тогда нужно ехать прямо сейчас, — озабоченно проговорила Барбара. — Пока Дэвида не отчислили за пропуски. А плакат ты можешь нарисовать и потом.

Милли пообещала:

— Я займусь им вечером, когда вернусь.

«А вашим сыном я займусь прямо сейчас!»

Свернув трубочкой лист бумаги и прихватив краски и фломастеры, Милли отправилась домой. Утренний город приветствовал ее шелестом листвы, омытой недавним дождем, и радостным щебетом птиц. А впереди ожидало небольшое любовное приключение, которое, конечно, никак не могло сказаться на ее отношении к Майклу Кэррингу. Хотя Милли-то как раз хотелось, чтобы нашелся кто-нибудь, способный заставить ее забыть о Майкле раз и навсегда. Но вряд ли этим человеком мог стать Дэвид. Милый, толстый Дэвид.

Милли уже знала, что именно непременно случится перед тем, как они вместе отправятся в его университет. Она успела заметить, что все привидевшееся ей во сне непременно реализуется на самом деле. А значит, ей суждено испытать с Дэвидом удовольствие. Ну что ж, это даже интересно, ведь у нее никогда не было таких крупных мужчин. Кто-то говорил ей, что они, как правило, слабоваты в постели, но Милли не верила на слово. Ее тело могло возбудить и мертвого.

Когда она явилась домой, Дэвид был близок к этому состоянию — он спал. На цыпочках подобравшись к его постели, Милли некоторое время постояла рядом, разглядывая его. Пухлые щеки его разъехались во сне, рот приоткрылся, но в целом его вид не вызвал в ней отвращения.

Не дожидаясь, когда Дэвид проснется сам, она встала коленом на край постели, перекинула через него ногу, и села на обмякший пенис. Дэвид вздрогнул и открыл глаза. Затем часто заморгал, силясь понять, что же происходит. Улыбнувшись ему, Милли легла на его мягкий живот, и отметила, что будто погрузилась в перину. Это было приятное ощущение, но оно не возбуждало.

Однако Милли твердо решила довести начатое до конца, тем более Дэвид уже совсем проснулся. Она быстро стянула топик и шорты с трусиками, и снова легко вспрыгнула на Дэвида, села ему на ноги. Потом подвинулась чуть выше и задохнулась от блаженства— так глубоко он вошел. Она благодарно сжала его, и начала двигаться в знакомом ритме любви. Самый древний танец.

То, как смешно колыхался его большой живот, совершенно не смущало ее. Ей даже понравилось мять его руками, как тесто, прижиматься к нему всем телом. Потом Дэвид легко приподнял ее и положил на спину на нагретую им постель, а сам навалился сверху. Его большое тело накрыло ее, практически поглотило, но в этом не было ничего страшного. Это лаже возбудило Милли больше обычного. Она рычала и стонала в голос, кусая его пухлое плечо. И Дэвид с попал с ней вместе.

Когда он упал на постель рядом с Милли, она ласково погладила ее мокрые волосы. На его раскрасневшемся лице тоже были капельки пота, и Милли легкими прикосновениями отерла их. Он застенчиво поцеловал ее шею.

— Спасибо. Тебе было не очень противно?

Она возмутилась:

— Глупый! Мне было так хорошо, ты даже не представляешь.

— Представляю. Мне ведь тоже было хорошо. Но почему гы вдруг…

— Ты приснился мне, — призналась Милли. — И я подумала, что было бы неплохо осуществить все это в действительности.

— Замечательная идея! Это ведь… Ты уже поняла, наверное…

— Это было у тебя впервые?

— А это очень заметно?

Она улыбнулась:

— Ничуть незаметно. Ты вел себя, как опытный мачо. — Милли игриво потеребила пальцем его губы. — А ты не подашь на меня в суд за совращение несовершеннолетнего?

Он сразу очнулся и подскочил:

— А где мама?

— В своей библиотеке. Мы с ней договорились, что я прокачусь с тобой в Йель и покажусь всем твоим приятелям, чтобы знали, какая у тебя девушка.

Дэвид сник:

— Мама тебе уже все рассказала?

— О том, что тебя дразнят? Ничего особенного. Меня в детстве дразнили гусыней, видишь, какая у меня длинная шея. Это сейчас она выглядит вполне пропорционально, а для маленькой девочки она была длинновата. Я обижалась страшно. Считала себя уродиной. Наверное, я именно поэтому и начала так рано заниматься с мальчиками сексом, чтобы доказать подружкам, что тоже могу нравиться. И всегда сообщала им место в школьном саду, где встречаюсь с очередным дружком. Чтобы они могли прийти и посмотреть. Между прочим, когда ты знаешь, что кто-то подглядывает за тем, как ты занимаешься любовью, это так возбуждает! Они ведь там сами умирали от желания, но никто не проявлял к ним интереса. Кстати, две из них стали лесбиянками. Как ты думаешь, почему?

Он весело рассмеялся. Теперь Дэвид лежал на боку, поддерживая голову согнутой в локте рукой, и любовался живым, подвижным лицом Милли.

— Какая ты шалунья, Милли!

— О, ты еще не знаешь какая!

— Пожалуй, я задержусь дома еще на пару деньков…

— А как ты объяснишь это своей маме?

— Маме? — помрачнел он. — Ну, можно сказать, что я плохо себя чувствую…

Милли слегка пихнула его в бок:

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Да я на седьмом небе!

А ей опять совершенно некстати вспомнилось, как в детстве она случайно подсмотрела, как отец занимается чем-то недозволенным с их горничной. В тот день Милли раньше обычного вернулась из школы, по причине, которая уже забылась. А их мама как раз уехала к своей сестре, чтобы забрать на лето ее сына.

Желая сделать сюрприз отцу, который обожал свою малышку, Милли на цыпочках подобралась к его кабинету. Чуть приоткрыла дверь и вдруг увидела отца абсолютно голым. И еще какую-то молодую женщину, в которой Милли не сразу признала их горничную Бетти. Без форменной одежды она ее никогда не видела. Да и лицо женщины Милли увидела не сразу, потому что она сидела к двери спиной, широко раскинув по дивану согнутые ноги. А отец, у которого Бетти сидела даже не на коленях, а чуть выше, в свою очередь не заметил дочери, потому что глаза его были закрыты, а на лице застыло блаженно-глуповатое выражение. С тех пор Милли старалась не смотреть в лица мужчин, с которыми занималась любовью.

Ей тогда уже исполнилось одиннадцать, у нее уже несколько раз прошли менструации, и она сразу поняла, чем занимаются эти двое. На переменах они частенько обсуждали с девчонками, как это делается, но увидела это Милли впервые. Следовало тут же убежать, но она стояла и смотрела во все глаза. Никакого потрясения или возмущения тем, что происходит, Милли не испытала, хотя понимала, что ее любимый папа предал их мать. Но девочкой овладело одно только жгучее любопытство. Скорчившись под дверью и глядя на охваченную страстью пару снизу, Милли едва не плакала оттого, что некому точно так же разбросать ее одежду по комнате, и усадить ее не на колени, а чуть выше.

Всю следующую неделю она сгорала от нетерпения пойти дальше по пути открытия любовных тайн А ночами тайком подкрадывалась к родительской спальне, чтобы понаблюдать, что сегодня выделывает Бетти. Это продолжалось до тех пор, пока не вернулась ее мать. Правильная и сдержанная, очень похожая на Анабель. Для отца блаженные свидания прекратились, зато начались для Милли.

Ее кузену Тому уже было почти пятнадцать, в его худосочном теле во всю бушевали гормоны. Милли до сих нор не понимала, как он тогда удержался и не изнасиловал ее, после того как она пробралась ночью к нему в спальню и позволила обшарить руками все ее тело. Сам Том не очень нравился Милли, но не к Анабель же в постель ей было ложиться! А Милли так хотелось этого, что она не могла ни учиться, ни думать о чем-то другом.

В темноте Милли тогда не смогла разглядеть то, чем обладал Том. Но ладошка ее ложилась на до боли напрягшуюся плоть Тома. И неумело сжималась. Но что еще делать с этой штукой Милли тогда не знала. Собственные потребности она знала гораздо лучше, но для этого нужны были только пальцы Тома, которые могли заменить ее собственные.

К себе в комнату Милли возвращалась с пылающим лицом и мокрыми ногами. Тщательно вытиралась специально спрятанным полотенцем и пряталась в постели. Ей было хорошо и спокойно. О том, что после ее ухода творилось с Томом, она даже не задумывалась.

— Почему ты делаешь это для меня? — спросил Дэвид. — Деньги ведь тебя не нужны?

— Деньги? — Милли рассмеялась. — Да я могу купить ваш дом, не истратив и сотой доли того, что у меня есть.

— Почему же тогда? Ты ведь меня… не любишь.

— Нет, — честно сказала она. — Я люблю совсем другого человека.

Дэвид чуть отвернулся:

— Вот как? А тебе не кажется, что ты сейчас изменила ему?

Она даже удивилась:

— Нет! Любовь — это ведь то, что происходит с твоей душой, а не с телом. Мне хотелось удовольствия, и я его получила. Если бы рядом был Ма… он, то я занималась бы любовью с ним. Но тут оказался только ты. И ты мне понравился. Меня возбуждали мысли о тебе.

— Но я… я ведь не красавец, Милли.

— Он тоже, если честно. И он в два раза старше тебя. Это все не имеет значения, Дэвид. Когда ты влюбишься по-настоящему, то поймешь это.

Он быстро взглянул на нее и отвел глаза.

— Мне кажется, я уже… влюбился.

— В кого? — простодушно спросила Милли.

— В тебя, конечно!

— В меня? О нет, Дэвид! Даже не думай об этом.

Я случайно появилась в твоей жизни и так же исчезну.

— Не может быть! — закричал он и сел на постели, ссутулившись. — Неужели все это для тебя совершенно ничего не значит?!

Милли погладила его мягкую щеку.

— Ну что ты, милый… Я никогда не забуду тебя. Разве этого мало?

Спустя полчаса сбежав вниз, Милли расстелила бумагу прямо на полу и, встав на колени, набросала контуры книги Майкла. Дэвида она уговорила вздремнуть, убедив, что первая физическая близость — слишком сильное потрясение для организма. Она даже спела ему колыбельную, которую помнила с детства, поглаживая, как ребенка. И вдруг поняла, как ей хотелось бы родить ребенка от Майкла. Как она баюкала бы его и нежила, возилась бы с ним целыми днями и кормила бы грудью, не опасаясь за ее форму. И тогда Милли решила попробовать нарисовать на библиотечном плакате портрет автора книги. Ее Майкла.

Милли начала набрасывать его прямо на предполагаемой обложке. На самом деле на книге не было его портрета, но Милли подумала, что будет правильно, если читатели увидят его лицо. Оно очарует их, как очаровало ее, им захочется прочитать то, что написал человек с такими глазами, с такой линией рта.

Едва стали проступать его черты, Милли бросила карандаш и погладила нарисованное лицо ладонью.

— Любимый, — прошептала она. — Как же мне жить без тебя?

…Плакат Барбаре очень понравился. Лицо Майкла получилось на нем узнаваемым и живым. Милли казалось, что нарисованные глаза смотрят на нее с укором: «Что за акт милосердия ты устроила для бедного толстячка? Мать Тереза…»

Но еще больше Барбару порадовало то, что сын к вечеру выглядел уже не таким убитым, как утром, а, напротив, оживленным и счастливым. Ей, конечно, и в голову не могло прийти, каким именно образом Милли вызвала у него этот румянец возбуждения. Барбара решила, что общество хорошенькой девушки благоприятно действует на сына и, может быть, самую малость, волнует. Милли подозревала, что если Барбара узнает, чем они занимались в ее отсутствие, то ей больше ни минуты не придется оставаться в этом доме.

А дом ей нравился… И само строение, светлое и просторное, не навязчиво уютное. И его дух — теплый, сдобный: Барбара сама выпекала то булочки к вечернему чаю, то сладкие пироги. Милли вызвалась помочь ей, и покаялась, потому что Барбара сразу же завела разговор о Майкле.

— Как тебе удалось так хорошо запомнить лицо мистера Кэрринга? Или ты делала наброски во время встречи с ним?

— Нет, набросков я не делала, — честно призналась Милли.

— Значит, у тебя просто фотографическая память!

— Не знаю. У него запоминающееся лицо. Выразительное.

— Писаные красавцы так не запоминаются, правда?

Барбара обернулась, ожидая подтверждения. Руки у нее побелели от муки, а лицо раскраснелось. Милли она поручила резать яблоки тонкими пластиками. Трудно было удержаться, чтобы время от времени не и кинуть кусочек себе в рот. К яблокам Милли всегда была неравнодушна и говорила о себе, что может, как Агата Кристи, съесть целый килограмм зараз. Вот только написать после этого захватывающий детектив у нее не получалось.

— Мне как-то не встречались писаные красавцы, — припомнила она без сожаления. Милли не разделяла всеобщего заблуждения, что красивые мужчины сексуальнее прочих.

— Ты сама красавица, — сказала Барбара с материнской нежностью.

Девушка улыбнулась:

— Ну уж…

— Нет, правда! У тебя удивительное лицо. И такая изысканная линия шеи. Это с тебя надо портреты писать.

«Может, он и напишет… В прозе. — Милли подавила вздох. — Однажды я открою его новый роман, а там героиней окажется черноглазая девушка с короткой стрижкой. И она безумно влюбляется в главного героя. До того безумно, что предает свою сестру ради него. И его самого ради собственного удовлетворения…»

— Что-то ты загрустила, милая? — забеспокоилась Барбара, заметив перемену в ее лице.

— Нет, ничего. Просто вспомнила Одного человека.

— Признайся, у тебя в жизни уже была большая любовь?

Милли нехотя пожата плечами:

— Большая? Не знаю, можно ли ее назвать большой. Но я просто с ума схожу по этому человеку. Даже сейчас.

— Что значит — даже сейчас?

«После того как я занималась любовью с твоим сыном!» — ответила Милли мысленно. Но вслух произнесла другое:

— После того, как я уехала от него за тридевять земель.

— И он не попытался остановить тебя? Таких девушек нужно держать зубами!

— Наверное, у него было много таких девушек.

Барбара догадалась:

— Он старше тебя? И, наверное, женат?

— Нет, не женат. Еще нет. Но он собирался жениться, когда мы встретились.

— Вот как! Но, увидев тебя, он, конечно же, передумал?

— Не знаю. Возможно, для него это было просто затмение. Приступ безумия. А теперь он снова пришел в себя И опять задумался о свадьбе. Говорят, что лучшие семьи основаны не на любви, а на уважении и дружбе.

Барбара резко повернулось. Лицо ее так и пылало гневом.

— Какие глупости! — резко сказала она. — Если в семье нет любви, она не может просуществовать долго. Потому что сердце человеческое все равно ищет любви. И оно найдет ее где-то в другом месте, если жена или муж не дают ее. Мой муж…

Она замолчала на миг, будто что-то проглотила с трудом. Потом заставила себя продолжить.

— Я не хотела тебе говорить… Не сразу. Но мой муж… Он ведь не умер. Он ушел от меня. От нас.

— Вот мерзавец! — вырвалось у Милли.

Поставив в духовку противень с пирожками, Барбара задумчиво произнесла:

— Нет, я не назвала бы его мерзавцем. Он всегда был хорошим мужем и отцом. Просто сердце Тома истосковалось без любви за двадцать лет нашего брака. А тут он как раз встретил девушку. Молоденькую, конечно, вроде тебя.

«А ведь ей больно меня видеть!» — догадалась Милли и ощутила желание немедленно уехать отсюда.

— И я его понимаю. И благодарна за то, что он сразу откровенно признался мне в своем увлечении. Не лгал и не выставлял меня идиоткой, которая верит каждому слову. Я ведь говорила тебе, что очень ценю честность. Открытость.

Милли опять подавила вздох: «Разве я могу признаться ей в том, что произошло между Дэвидом и мной? Ей лучше не знать. Как и Анабель…»

— Но теперь он для меня действительно как будто умер. Он не звонит нам и не пишет, и мы не трогаем его. Наши жизни разошлись. Они и не должны были соединяться, ведь мы никогда не любили друг друга. Но мне казалось в юности, что мы отлично ладим с Томом. И этого вполне достаточно, чтобы наша жизнь сложилась хорошо. А она не сложилась. Она сломалась.

Барбара чуть приподняла голову:

— Но это касается только нашей совместной жизни. А моя собственная продолжается, несмотря ни на что. Впадать в уныние — большой грех. Ты ведь знаешь, наверное, что Господь не посылает человеку непосильных испытаний. Только те, которые каждый из нас может выдержать. Я уверена, что ты сможешь выдержать испытание своей любовью.

— Наверное, смогу, — хмуро отозвалась Милли. Ей было стыдно смотреть этой женщине в глаза.

— Не наверное, а наверняка! Я чувствую в тебе достаточно сил, чтобы справиться со всеми ударами судьбы. Не побоялась же ты взять и уехать с насиженного места, чтобы начать все заново. И смотри!

У тебя все получилось.

— Пока еще только портрет получился.

Милли скромничала. Она понимала, что нарисовать портрет для нее большая удача. И это значит, что она выросла как художница. Когда это случилось? Почему? Неужели потрясение, пережитое из-за Майкла, сделало ее немного другой? И уже этой другой приоткрылись какие-то тайны творчества…

В душе ее все так и пело: «Я уже не просто папенькина дочка! Не только испорченная девчонка при деньгах. Я представляю из себя что-то. Я своими руками создаю этот мир!»

Это было, конечно, громко сказано, ведь речь шла всего лишь о библиотечном плакате. Но Милли радовалась так, будто приобщилась к племени великих художников. И то, что вместе с ней радовалась Барбара и восхищалась ее талантом, было особенно приятно. Милли все больше нравилась эта женщина. И тем, что без колебаний протянула ей руку помощи, когда решила, что Милли нуждается в ней. И тем, что сумела уберечь свою душу от губительного разъедания ревностью и желанием зла бывшему мужу. И тем, что она воспитала сына, умеющего быть нежным и страстным.

Все чаще Милли ловила себя на том, что с Барбарой ей легче и приятнее, чем с собственной матерью, которая только и стремилась осудить всех и вся. Младшая дочь перестала делиться с ней секретами так рано, что уже и не помнила, чтобы они разговаривали по душам. С Анабель их мать легче находила общий язык, хотя в той не было и намека на такое тотальное осуждение. Старшая сестра Милли не была грешницей, но и не считала себя святой.

«Мы с отцом — другого поля ягоды», — много раз думала Милли, вспоминая его прегрешения, свидетелем одного из которых она стала. С ним они были больше дружны, и отцу Милли могла шепнуть, что, например, опять продулась в казино. Правда, такое случалось крайне редко.

Ей хотелось бы выведать, была ли жизнь Барбары такой безупречной, как обычно думается о женщинах в возрасте. Девушкам трудно представить этих матрон юными и легкомысленными. Но то, как хорошо Барбара понимала ее, наводило на мысль о том, что она и сама изведала страсть.

Когда речь опять зашла о портрете Майкла, она понизила голос и с сочувствием спросила:

— Девочка моя, а это случайно не о нем ты говорила?

Милли легко прикинулась дурочкой:

— О том, что я была с ним на встрече?

— Нет, Милли. Я имею в виду, уж не Кэрринг ли тот загадочный человек, в которого ты влюблена?

У нее жарко вспыхнули щеки:

— Как вы догадались?

Барбара, как девчонка, всплеснула руками:

— Он! Боже мой… Бывает же такое на свете? Ты любишь известного писателя. Как в романе!

— Вряд ли он напишет обо мне роман. Даже третьестепенной героиней не сделает.

— Почему ты так решила? — возмутилась Барбара. — Как можно увидеть такую девушку и не ввести ее в роман?! Так он действительно собирается жениться на твоей сестре?

— У вас пирожки не сгорят? — спросила Милли, и поняла, что это вышло не очень-то вежливо. Будто она приказала Барбаре не лезть не в свое дело. И она быстро заговорила, пытаясь разубедить ее:

— Знаете, Барбара, если мне кому и хочется рассказать всю нашу историю, так это вам. Мне уже давно ни с кем не было так уютно. Кроме сестры, конечно, но в этом деле она как раз не в счет. Но я не могу говорить о Майкле. Вы ведь понимаете почему? Он — человек публичный, его все знают. Даже те, кто не читал его книг, — имя на слуху. И если я начну болтать о нем…

— Все верно, — остановила ее Барбара. — Ты умница, Милли. Этого и держись. Не рассказывай никому подробности ваших отношений. Особенно газетчикам.

— Еще чего! Да они из меня клещами ничего не вытянут.

В очередной раз заглянув в духовку, Барбара лукаво улыбнулась ей снизу:

— Скажи мне, пожалуйста, только одно: Майкл Кэрринг так же хорош, как его книги?

— Он еще лучше, — убежденно ответила Милли.

На другое утро Милли, как и обещала, поехала в университет вместе с Дэвидом. Он крепился изо всех сил, чтобы не выдать свою тоску по ней, хотя они еще не расстались. Готовая обмануться Барбара, решила, что сын так подавлен предстоящей разлукой с матерью и родным домом. И еще боится возвращения к своим обидчикам.

— Милли тебе поможет, — шепнула она Дэвиду на ухо. — Она хорошая девушка, поверь мне.

Он только кивнул, криво усмехнувшись. А по дороге несколько раз пытался остановить автомобиль, чтобы уединиться с Милли в одной из рощиц, что были разбросаны там и тут. Но ее не отпускало ощущение, будто Майкл следит за ними со своего портрета. И Милли опять настигало то малознакомое чувство мучительного стыда, которое она испытала в квартире художника.

— Послушай, Дэвид, хорошего понемножку. — Она произнесла это строго, но сдобрила улыбкой. — Давай договоримся: больше между нами никогда не будет близости. Я не хочу тебя обидеть! Но ты же знаешь, что я люблю другого человека.

— Да ты ведь сама говорила, что не считаешь секс изменой! — напомнил он. — Ну давай хотя бы раз.

Милли нахмурилась:

— Я сказала: нет! И перестань об этом. Не то я начну жалеть, что вообще узнала тебя.

Дэвид покорно смолк, хотя и вздыхал время от времени. Тогда Милли принялась рассказывать ему разные байки, которые слышала от мужчин, и ей удалось развеселить его. И к тому моменту, когда машина въехала на территорию его университета, оба уже хохотали во весь голос, привлекая всеобщее внимание.

— Эй, смотрите, Дэвид вернулся! Да не один.

— Дэвид, ты куда ездил?

— Покажи нам эти места!

Милли чувствовала, что к ней устремились все взгляды, но сама она не отрывала глаз от лица Дэвида, и улыбалась ему с нежностью. Не все смотрели на нее с восхищением… Во взглядах девушек легко прочитывалась зависть к яркой красоте Милли, которую она различала, не поворачивая головы. Многие смотрели на нее с вожделением, что забавляло Милли. А Дэвид так и светился от гордости.

— Спасибо тебе, — шепнул он, лаская ее взглядом.

— Всегда рада помочь другу, — отозвалась она серьезно. — Мы ведь друзья?

— Конечно! Ты тоже всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Если, конечно, вспомнишь про меня…

— Выше нос! — потребовала Милли. — Сейчас ты — победитель на белом коне. Разве нет?

— Да.

— Скажи: я — победитель!

— Я — победитель! — Дэвид расхохотался. — Как это глупо звучит!

Милли свободно поцеловала его в губы:

— Зато по-мужски. Ты чудный мужчина, Дэвид. Это я тебе как… как эксперт говорю.

Его взгляд принял просительное выражение:

— Может, просто как женщина?

— Хорошо. Если тебе так больше нравится. Пусть будет все, как ты хочешь, Дэвид!

— Тогда… — оживился он.

Но Милли опять сдвинула брови:

— Мы же договорились!

И чтобы отвлечь его спросила:

— Скажи, а твоя девушка здесь? Покажи мне ее.

— У меня нет никакой девушки, — насупился Дэвид.

— Ну, та, в которую ты влюблен!

— Она рядом со мной.

Милли даже рассердилась:

— Не морочь мне голову! Ты же понимаешь, кого я имею в виду.

Усмехнувшись, он исподволь обвел взглядом стайки перешептывающихся студентов и опустил глаза:

— Она возле беседки… Видишь? У нее длинные каштановые волосы, и лицо светится, видишь?

— Да вижу я, вижу. Она просто вся в веснушках, вот и светится… Ничего особенного, скажу я тебе! Ты достоин куда лучшей девушки, Дэвид.

Он уставился на нее с изумлением:

— Ты шутишь?

— Нисколько, — Милли дернула плечиком.

— Да ведь Энни же красавица!

— В самом деле? — Она зевнула. — Мне так не кажется, но тебе виднее. Только, по-моему, ты себя недооцениваешь. Смотри, как она ревнует!

Дэвид вскинул голову:

— Она? Ревнует?!

— Конечно. Видишь, как она демонстративно не глядит в нашу сторону? Изо всех сил старается показать, как ей весело. Если б ты действительно был ей безразличен, она таращилась бы сейчас, как и все остальные. Это же яснее ясного, Дэвид!

На его раскрасневшемся лице выразилось уважение:

— Какая ты умная, Милли.

— Опытная, — поправила она. — Вот только не знаю, есть ли чем тут гордиться?

Заметив, что к их машине направляются трое студентов, она опустила руку на колено Дэвида. И нежно прощебетала:

— Милый, это твои друзья?

— Я не сказал бы, — пробурчал он.

Но щербатый блондин перебил его:

— Что ты. Дэвид! Мы — твои лучшие друзья!

— А это кто? Неужели твоя подружка? — встрял рыжий.

Он был таким длинным и сутулым, что напоминал вопросительный знак. Милли отвесила ему обворожительную улыбку:

— Нет, вы ошиблись, мальчики. Я вовсе не подружка Дэвида.

Его колено испуганно дернулось под ее ладонью: Милли нарушала договоренность! Но она, успокаивая, погладила его по щеке:

— Я его невеста.

— Вау! — восхищенно выдохнул бритый крепыш, ничуть не похожий на члена университетского братства.

Блондин тоже вытаращил глаза:

— Неужели? Детка, ты что, не нашла никого получше? Смотри, какие женихи среди нас! Я бы с удовольствием сходил с тобой под венец!

Они захохотали, переглядываясь, но Милли легко различила в их смехе завистливые нотки. И отозвалась снисходительно:

— Вы все ничего, мальчики. Но сомневаюсь, что кто-то из вас будет так же хорош в постели, как Дэвид. А для меня это далеко не последнее требование к будущему мужу!

Бритый снова протянул:

— Вау!

Рыжий пихнул его локтем в бок:

— Да заткнись ты! Дэвид, приятель, как же ты мог скрывать от нас такую красавицу целых два года?

— Я… — начал Дэвид и замолчал, не представляя, как выкрутиться.

— Он не виноват, — вступилась Милли. — Дело в том, что я недавно похоронила отца.

«Прости, папочка! — попросила она мысленно. — Долгих лет тебе! И веселых…»

— И дела требовали моего присутствия в нашем родовом замке. Там давно нужно было провести реконструкцию. Ну а Дэвиду все равно нужно было спокойно учиться!

— У вас замок? — в голосе блондина зазвучало уважение. — И далеко?

— Во Франции, — спокойно пояснила она. — Куда я сегодня и вылетаю. Еще вопросы будут? Или позволите мне попрощаться с женихом?

— Простите, мисс, — забормотали они нестройным хором и попятились. — Рады были познакомиться!

Милли весело прокричала им вслед:

— Счастливо, ребята! Сберегите для меня моего Дэвида в целости и сохранности! Обещаете?

— Конечно, мисс…

— Просто Милли!

Она решила назваться собственным именем, чтобы простодушный Дэвид ничего не перепутал. Не одна же она Милли на белом свете! Тем более ей никогда уже не стать женой знаменитого писателя Майкла Кэрринга…

— Ты волшебница! — восхитился Дэвид шепотом. — Как ты умеешь сочинять на ходу! Кто ты на самом деле?

— Волшебница, — подтвердила она. — И чудеса начнутся сегодня же… Руку даю на отсечение, что уже вечером эта… Как ее?

— Энни?

— Ну да. Она попросит тебя чем-нибудь ей помочь. Вот увидишь!

Вечером того же дня, когда Милли за рюмочкой хереса живописала хохочущей Барбаре произведенный ими фурор, позвонил Дэвид. Захлебываясь восторгом, он провопил в трубку, что только что к нему заходила Энни и попросила его поупражняться с ней во французском.

Милли даже подавилась хересом:

— В чем поупражняться?!

И они с Барбарой дружно покатились со смеха. Дэвид возмутился:

— О чем это вы подумали, интересно знать?!

— О том же, о чем и Энни! — выкрикнула Милли.

— До нее просто дошел слух, что моя невеста — француженка!

Барбара улыбнулась:

— Как я кстати выучила тебя этому чудному языку. Ты хочешь поговорить с Милли, сынок?

— Ну конечно, — отозвался Дэвид.

Хотя Милли показалось, что он не так уж и горел желанием общаться с ней сейчас, когда в его жизнь уже вошла Энни. Это ее ничуть не обидело. Перехватив трубку, она весело спросила:

— Эй, Дэвид! Я волшебница, правда?

И он откликнулся уже радостно:

— Правда. Ты волшебница!

«Только себе я что-то не могу наколдовать ничего хорошего». — Ей вдруг расхотелось веселиться. Но, приличия ради, она еще немного поболтала с Барбарой о ее замечательном сыне. Потом поднялась к себе в комнату и приняла таблетку снотворного, чего обычно не делала. Ей хотелось скрыться в самой пучине сна от каких бы то ни было видений.

Но из самой глубинной тьмы внезапно проступили знакомые черты.

— Майкл, — простонала она. — Иди ко мне, Майкл.

Однако он только смотрел на нее и молчал. В его взгляде Милли чудилась укоризна. И ее жег этот взгляд, он заставлял ее крутиться на постели, пытаясь спрятаться от стыда за себя.

— Ты не Майкл! — догадалась она. — Ты всего лишь портрет, который я сама же и написала.

Но его губы вдруг шевельнулись.

— Зачем ты сделала это, Милли? — слышалось ей. — Разве ты не знаешь, что предавать любовь мерзко, пошло? Ты искала счастья, но ничем не хотела поступиться ради него. Тебе нужно было всего лишь усмирить свою плоть. Разве это такое уж невыносимое испытание?

— Прости меня, Майкл. — Она чувствовала, как ее веки увлажняются, но не могла вытереть слез, потому что руки отказывались ей служить, точно были пригвождены. За преступление, которое она совершила против любви.

Майкл качнул головой:

— Какой смысл в прощении, если нет веры? Я больше не верю тебе, Милли. И никогда не поверю. Ты ненадежный человек.

— Но ведь ты простил меня за художника.

— Тогда я разделил с тобой вину. Я сам спровоцировал твою измену, и мне хватило ума это понять. Но я не подталкивал тебя к Дэвиду. Ничего подобного!

— Да ведь ты же не знаешь про Дэвида! — закричала Милли и проснулась.

Все тело ее было мокрым, будто она металась в лихорадке, а постель совершенно смятой. Перевернувшись на живот, она уткнулась лицом в подушку и зарыдала так, слово только что получила весть о смерти Майкла. Отчасти так оно и было.

— Милли! — Барбара постучала в дверь. — Что с тобой, девочка? Ты плачешь? Мне можно войти?

Но Милли не могла вымолвить ни слова. Ее горло было сведено спазмом, и ей казалось, что она вот-вот задохнется. Распахнув дверь, Барбара быстро подошла к постели и рывком перевернула Милли на спину, потом приподняла ее и чуть встряхнула.

— Очнись! Перестань же, Милли! Он ведь жив-здоров, с ним ничего не случилось. И я ни за что не поверю, что он способен отказаться от любви такой девушки, как ты… Ну же! Прекрати плакать. Умойся и позвони ему.

— Нет! — закричала Милли и вырвалась из рук Барбары.

Вскочив с постели, она отбежала к окну и стиснула кулачки.

— Оставьте меня, Барбара, умоляю вас! Вы чудесная женщина, я вас очень люблю, но вы ничем не можете мне помочь. Так лучше и не мучьте. Я сейчас успокоюсь. Только никогда… никогда больше не заговаривайте со мной о Майкле.

Сдвинув брови, Барбара не спеша поправила полосы:

— Как хочешь. Если ты уверена, что справишься с этим в одиночку, то — пожалуйста. Будем уповать на время. Вообще-то сегодня у меня выходной, так что, если передумаешь, я к твоим услугам.

И она вышла, оставив заплаканную Милли. Слегка удивившись тому, что Барбара сдалась так быстро, она еще немного постояла у окна. Потом снова рухнула на постель, которую даже не удосужилась поправить. Но сон не шел к ней. И не было ни мыслей, ни желаний. Впервые Милли не хотелось даже любви. Ею овладело безразличие ко всему на свете.

Когда она не спустилась ни к обеду, ни к ужину, Барбара сердито захлопнула книгу, которую читала. И, перевернув ее, посмотрела в глаза автору:

— Что же вы сделали с этой девушкой, мистер Кэрринг? Или лучше спросить: что она с вами сделала? Хотела бы я разобраться в этой истории.

И, отложив книгу, она пересела к компьютеру.

Спустя несколько дней вечером Барбара громко постучала в дверь Милли, которая уже начала спускаться к столу, но еще не в состоянии была поддерживать разговор.

— Милли, открой! А, у тебя открыто. Можно войти? Тебе письмо, Милли! Принесли с вечерней почтой.

За дверью послышались быстрые шаги и полуодетая, босая Милли распахнула дверь:

— Мне? Но ведь никто не знает, где я. А, это, наверное, от Дэвида!

— Нет, это не от Дэвида, — многозначительно произнесла Барбара.

Милли взглянула на нее с подозрением:

— Вы говорите так, будто знаете больше, чем я.

— Открой конверт, Милли!

— Ну, если вы настаиваете, — пробормотала девушка и неуверенно надорвала конверт.

Внутри оказалось…

— Приглашение на свадьбу?! — Милли едва не выронила его из рук.

— Что? — вскрикнула Барбара и выхватила открытку из ее рук.

Быстро пробежав текст, она с трудом вымолвила:

— Это… это от Майкла Кэрринга. Он приглашает тебя на свадьбу. Она состоится уже завтра. В доме твоего отца, насколько я понимаю…

Милли медленно осела на пол, скрестив голые ноги:

— Он все-таки женится на Анабель… Они… Ну да, я ведь знала… Господи, я ведь все знала! На что я, интересно, надеялась?! Как я могла вообще вляпаться в эту…

— Любовь? — подсказала Барбара. — Не могу поверить, что он так поступил с тобой.

Медленно подняв голову, Милли с изумлением спросила:

— Но как он узнал, что я здесь? Он что — ясновидящий?

— Никакой он не ясновидящий, — проворчала Барбара. — Это я написала ему.

— Вы?!

— Я послала письмо по адресу электронной почты, указанному на книге. Я надеялась, что он примчится за тобой уже на следующий день! И уж во всяком случае я никак не ожидала этого!

И она в сердцах отшвырнула приглашение на свадьбу. Милли проводила его безразличным взглядом.

— Ты не поедешь! — резко произнесла Барбара.

Девушка повернулась к ней:

— Почему не поеду? Моя любимая сестра выходит замуж… Если бы вы знали, какая у меня замечательная сестра! Она в тысячу… нет! В миллион раз лучше меня! И Майкл это понял. Она никогда не предаст его.

«Значит, Милли все-таки наставила ему рога!» — догадалась Барбара, и это почему-то ее порадовало. По крайней мере, этот хлыщ на обложке книги тоже помучился!

— И ведь это совершенно не имело смысла, — точно подтверждая ее догадку, задумчиво произнесла Милли.

Поднявшись, она рассеяно принялась собирать вещи. Барбара следила за ней с тревогой.

— Ты вернешься после торжества?

— Не знаю. Может, немного погощу у родителей. И надо что-то уже решать со своей жизнью. Сколько можно просто болтаться? Так ведь и теряют самое драгоценное.

— Я наберу тебе ванну, — решила Барбара. — Приведи себя в порядок, чтобы не предстать перед гостями чучелом.

Милли удивленно взглянула в зеркало:

— Я чучело?

— Почти. А завтра ты должна блистать, несмотря ни на что!

Но девушка покачала головой:

— Я не собираюсь затмевать родную сестру. Это ведь лучший день в ее жизни.

— Не знаю, не знаю, — вздохнула Барбара. — Я ведь рассказывала тебе о своем браке. Ничего хорошего не выходит, когда людей не связывает настоящая любовь. Раньше я этого не понимала.

— Надеюсь, Анабель любит его, — отозвалась Милли. — А он… Он полюбит ее! Анабель невозможно не любить!

…Она твердила себе это, пока такси везло ее к дому отца.

— Вот это особняк! — присвистнул таксист. — Вы уверены, что вам сюда, мисс?

— Абсолютно, — равнодушно отозвалась Милли. — Я здесь родилась и выросла.

Он с недоверием взглянул на девушку в простеньких шортах и топике. Красотка, конечно, но так и не скажешь, что настоящая богачка! Но когда она бросила ему сотню и не взяла сдачи, он поверил, что эта девчонка и впрямь проматывает деньги предков.

А Милли уже увидела отца, спешившего ей навстречу. Он нежно сжал ее лицо теплыми ладонями:

— Доченька, радость моя! Главное украшение этого вечера…

— Не главное, — попыталась возразить она, пытаясь найти сестру взглядом.

Но Анабель нигде не было видно, хотя все приготовления к свадьбе явно были закончены. Столы были накрыты, кругом красовались гирлянды лампочек и китайских фонариков, букеты, шары и прочая праздничная мелочь, поднимающая настроение. И там, и тут сновали озабоченные официанты.

Отец увлек ее к дому:

— Пойдем, пойдем! Тебя уже дожидается лучший стилист, какого я только смог найти.

— В самом деле? — вяло обрадовалась Милли. — Это мне как нельзя кстати. А где мама?

— Тоже последние приготовления… Они где-то с Анабель.

«Так всегда и было, — припомнила Милли. — Мы с отцом, мама с сестрой. Мы всегда с ней соперничали за чью-то любовь… Нет! Никакого соперничества больше! Она — лучшая. Она победила…»

В руки щупленькому стилисту она отдалась безбоязненно, но не испытала никакого удовольствия, хотя раньше всегда наслаждалась прикосновениями умелых рук. Хотя и знала, что в основном стилисты — геи. Одновременно с ним над ней колдовали и другие мастера, делая маникюр и педикюр, что тоже обычно было приятно. Но сейчас, кажется, ничто не могло взволновать ее. Точно вся чувствительность ее отзывчивого тела разом притупилась после того мучительного сна. Она проснулась совершенно другим человеком.

— Готово! — с гордостью провозгласил стилист и повернул Милли к зеркалу.

Она спокойно осмотрела свое посвежевшее и похорошевшее лицо. И волосы необычно уложены… Да, над ней постарались на славу, кажется, теперь она ничуть не напоминает чучело. Майкл даже сможет узнать ее… Милли дала себе слово, что заставит свой взгляд заблестеть радостью, когда будет нужно. Майкл не должен догадаться о том, как ей тошно.

— Чудесно! — похвалила она мастеров. — Вы поработали на славу!

Маленький стилист подобрался к ее уху:

— Но почему в ваших глазах столько грусти в такой день? Он ведь бывает только раз в жизни! По крайней мере, так должно быть…

Милли хотела было ответить, что он ошибся, это не ее свадьба, но тут распахнулись двери и возникли Анабель с матерью. Они держали в руках самое прекрасное свадебное платье, какое Милли только могла представить. Оно все струилось шелком и переливалось серебром, поблескивало россыпью бриллиантов…

— Анабель! — вырвалось у Милли. — Почему ты еще не надела эту роскошь?!

Рассмеявшись, сестра взглянула на мать, и та тоже чему-то загадочно улыбнулась.

— Я уже одета, — возразила Анабель. — А это твое платье, Милли!

— Мое? — ей показалось, что она ослышалась.

— Конечно же, твое! И свадьба тоже твоя! Это ваша свадьба с Майклом Кэррингом! Мы решили устроить тебе сюрприз! Как тебе? — Анабель так и захлебывалась радостью.

Милли жалобно пролепетала:

— Я ничего не понимаю…

И вдруг услышала голос, от которого у нее по коже пробежали мурашки. Голос Майкла, вошедшего через боковую дверь:

— Надеюсь, ты не откажешь мне, Милли? Я ведь все равно рано или поздно женюсь на тебе! Потому что ты — единственная женщина, способная вывести меня из творческого кризиса. Шучу! — торопливо добавил он и церемонно опустился на одно колено. — Потому что я люблю тебя, милая.

У Милли бешено заколотилось сердце и подкосились ноги. Как была — в шортах, она упала на колени рядом с Майклом. И схватилась за его плечи:

— Неужели это ты? Неужели это все не сон? Я не могу поверить!

— Кажется, дети просят благословения? — весело спросил отец, возникнув за спиной матери. — Не могу отказать им!

Анабель фыркнула:

— Поздновато, папа! Обычно это делается до свадьбы.

— Так ведь она еще и не началась! — Он взглянул на часы. — Милли, радость моя, у тебя четверть часа на то, чтобы переодеться. Скоро прибудет святой отец.

Она подскочила как ошпаренная:

— Четверть часа?! Вы шутите? Да что ж это такое! Почему никто не предупредил, что у меня сегодня свадьба?!