Бегство в Этрурии

5

Все прошло необычайно гладко. Ровно в полночь эскадрон подняли по тревоге. Никто, ясно, не спал, и после первых минут лихорадочной суеты, уже на марше, все опять впали в обычное состояние хронического переутомления. Сначала их путь пролегал по извилистым полевым тропам, окаймленным живой изгородью, где колеса то и дело застревали в толстом слое пыли. В эту ночь луна впервые светила не так ярко. Возле Ветраллы они выехали на Кассиеву дорогу, которая была забита колоннами, отходившими к Витербо; они продвигались вперед черепашьим шагом и в конце концов совсем застряли. Что с ними со всеми будет, когда наступит день — а он уже близок-и налетят самолеты? Их эскадрон был единственным подразделением, двигавшимся в обратном направлении; из колонн им вслед неслись насмешки. Для движения оставалась лишь узкая полоса на правой стороне шоссе, по которой они и протискивались мимо застывших машин.

Когда рассвело, они свернули на белую дорогу, отходившую вправо. Впервые они ехали при свете дня, но самолетов пока не было видно. При дневном освещении усталость немного развеялась, уступив место какой-то яростной лихости. Они в темпе промчались мимо ярко-голубого озера, которое мелькнуло сбоку за частоколом стройных тополиных стволов. Сегодня все совершалось с пугающей быстротой.

Потом дорога испортилась, стали попадаться участки, сплошь усыпанные крупным щебнем. Когда она снова пошла под уклон, Вернер, ехавший вместе с Эрихом в голове эскадрона, не стал тормозить, и его самокат запрыгал по камням. Вернер почувствовал, что заднее колесо спустило, и тут же ощутил удар обода о землю. Все, подумал он.

Крикнув «авария!», он вырулил влево и спешился. Он видел, что Эрих удивленно и растерянно вильнул рулем, но потом все же затормозил, как было между ними условлено. В эскадроне считалось непреложным правилом, что в случае аварии сосед по строю должен помочь потерпевшему. Фельдфебель, ехавший впереди, обернулся на ходу и крикнул:

— Догоняйте побыстрее, Ротт! Пункт сбора — Вейано!

Командир на своем мотоцикле давно укатил вперед, так что вся операция прошла на удивление гладко. Вернер с озабоченным видом сразу же перевернул самокат вверх колесами, и эскадрон пролетел мимо. Но Вернер видел, что Алекс их заметил — тоже отвернув влево, он медленно подъехал к ним. Он был унтер-офицером и кавалером Железного креста I степени, так что мог себе это позволить.

Эскадрон проехал, все трое глядели ему вслед, пока он не исчез за поворотом в блеске и стрекоте последних машин. Столбы поднятой им пыли медленно оседали на дорогу.

Вернер склонился над задней шиной и принялся искать повреждение.

— Камнями пробило, — сказал он. — Скорее всего, много мелких дырок. Надо бы к воде, а так их не найдешь. На починку уйдет несколько часов.

— Не мели чепуху, — сказал Алекс. — Нам-то зачем мозги пудрить?

Он сказал «нам», пронеслось в голове у Вернера. Неужели решил все-таки отобрать у меня парня? Передумал и хочет отказаться от своих слов?

Выпустив из рук колесо, он отчеканил как можно тверже:

— Ты прав. Мне уже нет нужды пудрить кому-то мозги. Час пробил. И слава богу, что пробил.

— Если, конечно, не встретишь парочку лбов из полевой жандармерии, — ввернул Алекс. — Уж им-то придется пудрить мозги, да еще как!

Вернер постучал пальцем по карабину.

— Но ведь и эта штука пока со мной, — сказал он. И, добавив совсем другим тоном: «Давай переменим пластинку!», — достал из кармана трубку, тщательно набил ее и раскурил. — Спустя одиннадцать лет Вернер Ротт впервые курит трубку на свободе! — возвестил он.

— Хвастун! — обрезал его Алекс. — Лучше постучи по дереву. Ты отпетый хвастун, но везет тебе до неприличия часто.

Они смерили друг друга взглядом. Один — высокии, смуглолицый, сосредоточенно-хмурый, другой — багровый от загара, насмешливый и обидчиво-задиристый. Один оставался, другой уходил. И оба молча, одними глазами, боролись за светловолосого тощего парня, стоявшего между ними. Это был настоящий мужской поединок. И Александр сдался. Он спросил:

— Что я могу сделать для вас? Может, написать вашим родным?

— У меня нет родных, — отрезал Вернер.

А Эрих просительным взглядом вцепился в Алекса.

— Мы ведь уходим, — выдавил он наконец.

Сказано это было так, словно он только что открыл для себя нечто ужасное. У двух других заскребло на сердце от этого хриплого, прерывающегося голоса. Помолчав, Эрих добавил:

— Может, ты напишешь моим старикам… и Катрине?

— Ясное дело, — заторопился Алекс. — Погоди, только запишу их адреса! — Он вытащил из кармана блокнот и карандаш.

— Катрина Ханзен, — продиктовал Эрих. — Мельког. Почтовое отделение Хузум.

Названия его родных мест звучали здесь, среди южной природы, гулко и странно, словно далекий колокольный звон.

Алекс записал адрес Катрины, а потом и родителей Эриха.

— Напиши ей, что я обязательно вернусь, — сказал Эрих. — И что ушел ради нее.

— Надеюсь, в следующий отпуск я поеду туда и все ей объясню, — ответил Алекс. — Писать такие вещи не стоит, знаешь ли!

— В отпуск? Поедешь туда? — повторил Эрих с явным сомнением. — Боже мой, но ведь и я смогу, если не пойду с ним. Зачем же я это делаю?

В приступе крайнего отчаяния он совсем забыл об остальных, он говорил сам с собой. Вернер молча наблюдал за ними обоими и вдруг услышал, как Алекс сказал:

— Возьми себя в руки! Остаться или уйти — один черт. И теперь тебе придется делить с ним компанию. Назад хода нет.

— Почему же? Пускай остается, коли охота, — насупился Вернер. — Я его не держу. — И, повернувшись к Эриху, добавил:- Возвращаю тебе твое слово.

— Черт тебя побери! Зачем мучишь парня, ему и так несладко! — прошипел Алекс сквозь зубы. — Ослеп ты, что ли?

Дорога, на которой они стояли и разговаривали, была бела и абсолютно пустынна. Солнце приближалось к зениту.

— Ну, мне пора, — сказал Алекс. — Надо ехать. Думаю, скоро увидимся. Томми, наверно, быстренько приберут к рукам наш эскадрон. И выбрось эти мысли из головы! — Это было сказано уже Эриху. — Скоро мы все окажемся в плену!

Эрих покачал головой. Все трое поняли, что это — прощание, и пожали друг другу руки. Стиснув ладонь Вернера в своей, Алекс сказал:

— Желаю удачи! И береги парня! Похоже, бог тебя любит.

— Бо-о-ог? — Вернер постарался произнести это слово как можно циничнее.

— Да, бог, — повторил Алекс.

— Твой бог — нуль без палочки, — прогнусавил Вернер.

— А ты-дурак набитый! — рявкнул Алекс.

Но оба весело ухмыльнулись. Им казалось, что всю эту перепалку они только для того и устроили, чтобы развеялось грустное впечатление от слов Эриха. Впрочем, Алекс ничего больше говорить не стал. Просто молча вскочил в седло и умчался. И пока не скрылся за поворотом, все время оборачивался и махал им рукой. Они махали в ответ. Во взмахах их рук было какое-то торжество, какое-то отчаянное и прощальное и все же восхитительное торжество. А потом оно пропало, и осталась только дорога, пустынная, белая и беззвучная. И руки их сами собой опустились. Они были одни.

Эрих присел на обочину, и Вернер увидел, что лицо у него вытянулось и побледнело.

— Хочешь поехать с ним? — спросил он. — Вид у тебя неважнецкий.

Эрих покачал головой. Пригладив руками волосы, он поднялся с земли. Потом шагнул к самокату и отвернул на заднем колесе вентиль. Из камеры со свистом вырвался воздух.

— Вот так! — сказал он. — А ты думал, я закачу истерику?

Там, где они стояли, дорога огибала подножие вытянутого в

длину холма.

— Пошли! — оживился Вернер. — Давай поднимемся вон в тот лесок и завалимся спать до вечера.

Они с трудом втащили свои самокаты наверх — до лесочка было всего около ста метров — и нырнули под густую тень молодых акаций. Убедившись, что их не видно с дороги — на ней время от времени появлялись то связной, то грузовик, то группа отставших пехотинцев, спешивших нагнать свои отступающие части, — они повалились на землю и, устроившись поудобнее, тут же заснули. Иногда они просыпались и, жмурясь от солнца, проникавшего сквозь зеленый свод, провожали взглядом самолеты, которые на бреющем полете бороздили небо над их головами, выпуская пулеметные очереди по каким-то целям на дорогах.

В пять часов вечера Вернер решил, что пора двигаться дальше. Они поели немного печенья из своих запасов — а запаслись они печеньем и шоколадом на три дня — и стали готовиться в путь. Для этого они так порезали шины своих самокатов, чтобы всякому было ясно, что починить их нельзя; затем спустились к дороге и пошли по ней, ведя самокаты за руль. Самолетов почти совсем не было; лишь один-единственный раз им пришлось нырнуть в укрытие из-за «наблюдателя», шнырявшего над дорогой. В остальном все было тихо и спокойно, так что даже казалось, будто война взяла выходной. Иногда навстречу им попадались бредущие в тыл солдаты, но козырять друг другу никому и в голову не приходило, и лишь один - единственный раз их остановил фельдфебель — для того только, чтобы сообщить о высадке американцев во Франции.

— Сегодня утром сам слышал по радио! А теперь моя передвижная радиостанция валяется где-то там, — сказал он и махнул рукой в южном направлении. — Там тоже сплошь одни американцы. Тучи американцев.

— Но ведь и наших войск там, на юге, должно быть полным-полно, — заметил Вернер. — Не видели ли вы, господин фельдфебель, наш эскадрон?

— Самокатчики? — спросил фельдфебель и придирчиво оглядел их машины. — Да, видел там, — тот же неопределенный жест рукой, — кучку-другую таких вот бедолаг. Пожалуй, кроме них, там никого и не осталось… Я хочу сказать-в непосредственной близости к противнику. А вы поторапливайтесь, орлы, — хмыкнул он. — Не то опоздаете. Не ровен час, заприходуют там без вас ваших соратничков!

— Как-нибудь обойдется! — вяло отмахнулся Вернер.

А фельдфебель рассмеялся — хоть и раскатисто, но как-то невесело — и зашагал дальше.

Некоторое время дорога еще шла меж полями, потом ландшафт изменился, потянулись холмы, и дорога стала петлять, то поднимаясь по склонам, то ныряя к подножию. Из толщи холмов то тут, то там выступали целые скалы из светлого пористого камня с промоинами, образующими вход в пещеру. Перед одной из них стоял на посту часовой; он сообщил им, что внутри, в пещере, огромный склад боеприпасов. Природа вокруг становилась все романтичнее, а сумерки все гуще. Впервые за много дней небо в этот вечер затянуло тучами, стало пасмурно, задул порывистый теплый ветер, и они зашагали вперед довольно быстро. За одним из поворотов на дне долины неожиданно вынырнули домики Вейано. Они остановились, издалека настороженно вглядываясь в его улицы.

— Надеюсь, наших там уже нет, — вслух подумал Вернер.

В сгущающихся сумерках Вейано казался совершенно безлюдным. Из печных труб, торчавших над плоскими черепичными крышами, не вился дымок. Некоторые дома были явно разрушены при бомбардировке. Они решились и вошли в городок.

Дома, как и во всех маленьких итальянских городках, были высокие, серые, сложенные из грубо обтесанных камней; сейчас они казались заброшенными. Вернер с Эрихом углубились в узенькие переулки, в которых, кроме их собственных гулких шагов и звяканья самокатов, не слышалось ни звука. Внезапно оба встали как вкопанные, потому что в голову обоим одновременно пришла одна и та же мысль: а не пересидеть ли в этих домах, пока сюда не придут те, другие? В этих домах, наверно, есть и постели, и комнаты, где найдется укромный уголок, куда можно забиться и ждать. Осторожно вошли они в одну из дверей. Внутри было темно и душно, пахло соломой, холодным камнем и экскрементами. Жуткая тишина стояла в доме. Наверх вела узкая, слегка изогнутая лестница, облицованная холодным серым камнем. К стене была прислонена лопата. Не говоря друг другу ни слова, они разом повернулись и вышли на улицу.

Темные провалы окон были как бы перечеркнуты штрихами веревок, на которых обычно сушат белье или початки кукурузы. Один раз улицу перебежала кошка.

На выезде из города, там, где дорога спускалась к ущелью, высились полуразрушенные городские ворота. Они нависали над шоссе тяжелой, темной и грозной массой. Вернер и Эрих прошли под мрачными сводами и увидели белые фосфоресцирующие скалы, поднимавшиеся вверх с темно-зеленого дна пропасти, где — оба ясно расслышали тихое журчание воды — текла река. Они прошли по мосту, за которым начался медленный подъем: дорога вилась между скалами и пологими склонами, поросшими фисташковыми деревцами; их желтые цветы мягко светились в вечерней мгле.

Наверху перед ними раскинулось обширное плато, сплошь покрытое полями зреющих злаков. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть рассеянные тут и там небольшие соломенные шалашики, похожие на походные палатки, — итальянцы называют их «капаннас».

— Это как раз то, что нам нужно, — сразу сказал Вернер. — В шалашике и заночуем.

Он вытащил карту и начал ее изучать.

— Погляди-ка, — поднял он глаза на Эриха, тыча пальцем в карту. — Эскадрон двигался на Ориоло. Завтра он наверняка оттуда уйдет. Нам с тобой придется вот здесь свернуть направо и идти на юго-запад. На шоссе оставаться нельзя, оно — единственный путь, по которому бросятся наши, когда решат отступать. Здесь мы неизбежно столкнемся с ними нос к носу.

Он заметил, что Эрих его не слушает, и сложил карту.

— Теперь надо бы подыскать надежное местечко для ночевки, — сказал он, помолчав.

Справа от них склон спускался в другую долину. Свернув с шоссе, они долго шагали по полю, пока не наткнулись на «капанну», ее с дороги не было видно. Спрятав самокаты в высокой пшенице, они уселись у входа в шалаш и принялись за печенье и шоколад, запивая водой из фляжек. Открывавшийся перед ними ландшафт поражал величием, пустынностью и благородством форм; необъятное, затянутое темными тучами небо нависало над причудливыми изгибами горного пейзажа. Долины и хребты тянулись вдаль насколько хватал глаз, до самого горизонта, где желтоватое свечение долго не могло погаснуть. Изредка вдали полыхали зарницы. Оба вдруг ощутили свое одиночество.

На поверку «капанна» оказалась просто соломенной крышей, поставленной прямо на землю. Стен не было, так что внутри было довольно тесно, и они лежали, прижавшись друг к другу. Вход они завесили плащ-палаткой, чтобы ночью не продрогнуть. Прежде чем заснуть, Вернер сказал в душную темноту:

— Вот ты и спишь под соломенной крышей, как у себя дома в Гольштейне.

И оба подумали о доме, а Вернер еще и о том, что его затея принесла бы ему куда больше радости, если бы не Эрих со своими страхами.