Бегущая от любви

Глава 5

— Шах и мат! — ликующе вскричала Салена и захлопала в ладоши от удовольствия. — Я выиграла! Я в первый раз выиграла!

Герцог с озадаченным видом уставился на шахматную доску.

— Должно быть, я заснул или о чем-то задумался, — пробормотал он, — и позволил вам пробить мою защиту.

— Я действительно выиграла? — спросила Салена. — Вы не просто… поддались?

— Конечно, нет! — возмущенно ответил герцог. — Я привык демонстрировать свое превосходство, выходя победителем из любой ситуации.

— Но не на этот раз!

— Да, сегодня вы честно и справедливо победили меня, — согласился он.

Салена засмеялась от радости и, встав из-за шахматного столика, подошла к окну и выглянула в сад. Глядя на нее, герцог подумал, что за это время она неузнаваемо изменилась.

Словно прочитав его мысли, Салена сказала:

— Здесь просто великолепно! Каждый раз, глядя на цветы и голубое море, я думаю о том, как мне повезло.

И, прежде чем герцог успел ответить, добавила совсем другим тоном:

— Вы представляете: прошло уже три недели!

Герцогу с трудом верилось, что с тех пор, как яхта вошла в Танжер, пролетело так много времени.

Когда «Афродита» входила в бухту, они с Саленой стояли на палубе и смотрели на марокканские одномачтовые суденышки, снующие туда-сюда и расставляющие рыболовные сети, — как делалось в этих местах на протяжении двух тысячелетий.

Салена залюбовалась холмами, сверкающими в лучах солнца, и минаретами над дворцом султана, но герцог указал на оливковые и апельсиновые рощи чуть в стороне от города.

— Моя вилла вон там, — сказал он. — Надеюсь, что она покажется вам намного красивее и, конечно же, комфортабельнее, чем дворец султана.

Салена ожидала увидеть что-то похожее на виллу князя Петровского в Монте-Карло, но на самом деле ее глазам предстал настоящий дворец, построенный в мавританском стиле. Там был внутренний дворик, прохладные веранды, бесчисленные комнаты и коридоры — одним словом, он был огромен.

Дворец был окружен садом, от красоты которого захватывало дух. Салена просто не могла найти слов, чтобы выразить свое восхищение.

Герцог объяснил, что его отец последние годы жизни провел в Танжере и, купив эту виллу, постоянно ее увеличивал.

Сад уже в то время был великолепным. Старый герцог потратил много времени и денег, чтобы сделать его одним из самых красивейших мест во всем Марокко.

Герцог не был на вилле два года, но не беспокоился за ее состояние: за виллой был хороший уход.

Его бывшему гувернеру мистеру Ворэну врач прописал теплый климат, и поэтому герцог отправил мистера Ворэна с супругой в Танжер, наказав им содержать виллу в таком состоянии, чтобы туда в любой момент можно было приехать.

Обычно герцог не предупреждал о своем приезде, но сейчас, поскольку с ним была Салена, почел за лучшее послать мистеру Ворэну телеграмму, когда яхта вошла в Гибралтарский пролив.

Впрочем, взглянув на виллу, он понял, что мог бы и не предупреждать о своем приезде.

Дом был в идеальном состоянии: стены только что выкрашены, комнаты убраны и проветрены, а сад стал еще пышнее, чем раньше.

Он надеялся, что среди такой красоты страхи Салены развеются, и не ошибся: с каждым днем она становилась все больше похожа на ту девушку, какой, как догадывался герцог, была до своего ужасного приключения в Монте-Карло.

После той ночи, когда она плакала у него на руках, ему было нетрудно вытянуть из нее конец этой истории, причем так, что она этого даже и не заметила.

А то, о чем она умолчала, герцогу и так было ясно.

Он понимал, что светское общество Монте-Карло способно смутить любого, а тем более юную девушку, которая, кстати, до этого училась в монастыре.

Неудивительно, что она растерялась и испугалась.

И даже более искушенная девушка была бы сокрушена, если бы с ней поступили так, как с Саленой.

Теперь герцог понимал, что необычайная выносливость Салены, которая позволила ей заплыть так далеко в море, была результатом слишком сильных переживаний.

Он слышал о похожем случае с одним человеком, который в состоянии эмоционального возбуждения проявил силу, в несколько раз превышающую его обычные способности.

Но он знал также, что потом неизбежно наступает физическое и моральное опустошение.

Герцогу хватало мудрости понимать, что пройдет немало времени, прежде чем Салена полностью оправится и страх, неотступно преследующий ее, будет забыт.

В этом смысле лучшим лекарством являлось спокойствие, царящее на вилле. Здесь были только слуги-марокканцы, которые ступали почти неслышно и, вымуштрованные мистером Ворэном, умели делаться почти невидимыми.

Это было похоже на сказку о зачарованном острове, но то, что выглядит романтичным в воображении, на самом деле часто оказывается донельзя скучным.

Впрочем, герцог быстро убедился, что в обществе Салены скучать невозможно. С каждым днем его интерес к ней возрастал — по правде сказать, он был ею очарован.

Салена рассказала о том, что, когда она ехала в Монте-Карло, у нее в ушах звучали предостережения монахинь, и призналась, что, выходя из поезда, ожидала увидеть кошмарный, зловещий город.

Но две вещи она тем не менее сохранила в тайне: свою фамилию и имя мужчины, который склонил ее к фиктивному браку.

Герцог огорчался тем, что она не доверяет ему полностью, и в то же время он понимал, что таким образом она хочет оградить от неприятностей своего отца.

Утром после той памятной ночи Салена корила себя за то, что рассказала герцогу слишком много такого, что собиралась навсегда сохранить в секрете.

Она не сомневалась, что совершит предательство, рассказав герцогу о том, что ее отец сыграл активную роль в столь позорной сделке.

Герцогу было прекрасно известно имя лорда Карденхэма, и Салена боялась, что, возмущенный, он навсегда погубит репутацию отца.

— Он никогда, никогда не должен узнать, кто я такая! — твердила себе Салена.

И даже если бы герцог выяснил имя того, кто обошелся с ней так жестоко, это тоже могло повредить отцу.

«Мама говорила, чтобы я заботилась об отце, — думала Салена. — Поэтому он никогда не должен узнать, что я… жива, и тем более что… что спас меня именно герцог».

Она старалась не задаваться вопросом, что будет делать, когда герцогу надоест ее общество.

Он начинал занимать все более важное место в ее жизни. Более того: ей трудно было даже представить свое существование, если бы его не было рядом.

Она по-прежнему чувствовала страх перед князем — да и вообще едва ли не перед всеми мужчинами, — но хотя мысль о будущем порой вызывала тревогу, Салена упорно пыталась загнать ее в самый дальний угол сознания.

Она твердила себе, что глупо портить такими мыслями случайно выпавшее ей короткое счастье, и каждый вечер в своих молитвах благодарила Бога за свое чудесное спасение и за то, что ее спасителем оказался герцог на своей «Афродите».

Мысль об обществе людей по-прежнему вызывала у Салены неприятные чувства, и поэтому у нее не было никакого желания побывать, например, в Медине, хотя там были многочисленные лавки, торгующие изделиями туземцев и всякими редкостями, о которых она столько читала.

Сами вещи были ей любопытны, но людей она избегала — всех, кроме герцога.

Он понял ее состояние и, надо сказать, испытал облегчение, избавившись от необходимости сопровождать Салену, как до этого многих других женщин, по узким и душным улицам.

Он терпеть не мог крикливых торговцев, пытающихся всучить всем и каждому дешевые украшения, поддельную керамику, вытертые ковры и пыльные пряности.

В свой последний приезд сюда он привез с собой прекрасную спутницу, которая была предшественницей Имоджин.

На что бы ни упал ее взгляд, ей все хотелось получить, и хотя герцог тогда развлекался, потворствуя ее жадности, у него не было ни малейшего желания повторять это представление.

Вместо этого он повез Салену туда, где на плодородных равнинах жили мавританские племена.

Салена горящими от любопытства глазами смотрела вокруг, впервые увидев гранатовые деревья, финиковые пальмы, фундук, смоковницы и оливы.

По дороге брели люди в разноцветных одеждах, и герцог, объясняя Салене, что значит тот или иной цвет, обратил ее внимание на разносчиков воды, одетых в ярко-красное. С бурдюков, которые они несли на спине, свисала козья шерсть, темная от воды.

Женщины под чадрами были похожи друг на друга, а мужчины в алых фесках, в мешковатых зеленых шароварах казались Салене героями «Тысячи и одной ночи».

Герцог, который знал очень много, рассказал ей о берберах — загадочном древнем народе, который с незапамятных времен жил в горах Северной Африки.

Салена внимательно слушала, а он рассказывал ей, что берберы — высокие, светлокожие люди — отличные земледельцы и многие из них весьма образованны.

— Вам, без сомнения, интересно будет узнать, Салена, — говорил он, — что Святой Августин тоже был бербером.

Герцог с удовольствием делился с Саленой своими познаниями, не переставая удивляться при этом, что ее привлекают столь отвлеченные темы. Все женщины, которых он до этого знал, интересовались только собой и ни о чем другом говорить не умели.

А Салена, не отрываясь, смотрела ему в глаза и ловила каждое слово.

Поначалу он устраивал ей небольшие проверки, возвращаясь к какому-нибудь предмету через день или два, чтобы узнать, внимательно ли она слушала и поняла ли, что он ей говорил.

И он неизменно убеждался, что Салена не только его понимала, но и размышляла над услышанным, приходя порой к весьма неожиданным выводам. Иногда они спорили, и в этих спорах герцог порой открывал для себя что-то новое.

«Мы здесь уже три недели», — повторил он про себя, глядя на Салену, чей силуэт четко вырисовывался на фоне окна.

Если бы несколько месяцев назад ему сказали, что он проведет три недели наедине с женщиной и они пролетят для него, словно три дня, он бы не поверил.

Даже во времена самых бурных своих увлечений, когда дни проходили в любовных утехах, ему казалось, что время тянется медленно, и он хотел занять себя еще чем-то.

Но сейчас, к собственному изумлению, он наслаждался каждым мгновением, которое и в самом деле отличалось от предыдущего.

Он даже забросил верховые прогулки, предпочитая подольше бывать в обществе Салены.

Герцог убеждал себя, что делает так потому, что знает: Салене будет без него страшно, а он дал себе слово не допустить, чтобы она вновь вернулась к тому подавленному состоянию, в котором была, когда он ее нашел.

И все же ему хватало честности признать, хотя бы перед самим собой, что его чувства к ней не исчерпываются одной лишь ответственностью.

Но он не желал признавать другого.

Он не желал признавать, что влюбился.

С той самой ночи, когда ему захотелось поцеловать ее потому, что она была такой трогательной, это желание с каждым днем становилось сильнее, и порой герцог с трудом сдерживался, чтобы не заключить Салену в объятия.

Герцог был избалован вниманием женщин — они сами гонялись за ним, — и он не имел привычки сдерживать свою страсть.

Но он понимал, что сейчас одно неосторожное слово или поступок могут уничтожить ее доверие, и тогда к ней возвратится ужас, который таится в ее душе.

Про себя герцог посмеивался над своими усилиями выглядеть равнодушным, но вместе с тем знал: если он, пусть даже случайно, обидит Салену, то никогда себе этого не простит.

«Я люблю ее! — внезапно подумал он. — Я люблю ее так, как до этого не любил ни одну женщину!»

Когда он осознал свои чувства, их страстность и глубина поразили даже его самого.

Он готов был сказать те слова, которые говорят все влюбленные с начала времен:

«Сейчас все иначе! Я не знал, что любовь бывает такой!»

Но поистине это так. Сейчас все было иначе.

Никогда еще у герцога не возникало желания защищать женщину, заботиться о ней, никогда его не волновали ее чувства, а не только свои.

Никогда еще любовь не была для него состоянием скорее духа, нежели тела, — и вместе с тем он страстно желал Салену, и это желание возрастало, усиливалось, разгоралось внутри него, словно огонь.

Салена отвернулась от окна и подошла к герцогу.

Комната, где они находились, нравилась Салене больше всех остальных. Здесь всегда царила приятная прохлада, стены были украшены причудливой мозаикой, пол покрывали ковры столь великолепной работы, что они вполне могли бы служить гобеленами, а на удобных низких диванах лежали вышитые подушки.

— Когда станет прохладней, — сказала Салена, — нельзя ли спуститься к пляжу? У моря так хорошо!..

Герцог любил гулять с Саленой по золотистым пескам, которые тянулись на целые мили и были совершенно безлюдны.

— Мне кажется, вы так стремитесь к морю, потому что хотите искупаться, — с улыбкой заметил он.

— А разве вы не хотите поплавать? — спросила Салена.

— Я подумываю о постройке бассейна, — произнес герцог. — Строго говоря, я уже говорил об этом с мистером Ворэном.

— Бассейн! — воскликнула Салена. — Это будет прекрасно! Я не купалась в бассейне с самого детства, с тех пор как была в Бате. Там вода горячая благодаря подземным источникам.

— А здесь — благодаря жаркому солнцу, — сказал герцог. — И было бы нелегко сделать ее попрохладнее.

— А когда бассейн будет готов? — спросила Салена.

Герцог засмеялся:

— На это потребуется время. В арабских странах ничто не делается быстро.

Салена помрачнела — она подумала, что ее к этому времени здесь уже не будет, догадался герцог, но промолчал, — и через мгновение Салена сказала:

— Прошлой ночью я… подумала, что… скоро вы захотите… уехать.

— Почему вы так решили? — спросил герцог.

— По словам Дэлтона, он не помнит, чтобы вы когда-нибудь надолго задерживались здесь — да и вообще где бы то ни было. Он не… жаловался, ему… нравится здесь.

— Рад за него, — усмехнулся герцог. — А вам?

— Вы же знаете, что да. Это — самое удивительное место, которое только можно представить! Мне кажется, что я в раю.

Она посмотрела в окно, потом вновь взглянула на герцога:

— Но я была бы… счастлива в любом уголке мира, если была бы… с вами.

Она сказала это без всякой задней мысли, как говорил бы ребенок, и герцог — в который раз! — подумал, как трудно понять, что она думает о нем как о мужчине.

Он понимал, что два года, проведенные в монастыре, не прибавили ей опыта в общении с мужчинами — равно как и кокетства.

Судя по всему, ей просто не приходило в голову, что между ней и герцогом вообще могут возникнуть отношения, обычные между мужчиной и женщиной.

Разумеется, это была естественная реакция на жестокость того мерзавца, который испытывал к ней только физическое влечение. Герцог подозревал, что Салена на какое-то время перестала осознавать женщину в себе.

— Любит ли она меня? — тысячу раз уже спрашивал себя герцог каждый день и каждую ночь.

Несомненно, в его обществе Салена делалась жизнерадостнее.

Она не умела скрывать своих чувств, и всякий раз, когда он входил к ней в комнату, ее лицо озарялось, словно внутри нее горели сотни свечей.

Потом она подбегала к нему и вкладывала свои руки в его.

Она разговаривала с ним легко, без малейших признаков смущения.

По вечерам он заходил к ней в спальню, чтобы пожелать ей спокойной ночи, и ей никогда не приходило в голову, что в этом есть что-то предосудительное.

Герцог не сомневался, что все это из-за того, что она видит в нем прежде всего защитника, символ некоей устойчивости в ее жизни.

И никогда, даже на секунду, не задумывается о том, что он мог бы стать ее возлюбленным.

Тем временем Салена, как делала часто, села на пол возле его ног.

— Мне хотелось бы многое сделать… — сказала она, как будто думала вслух. — Вы говорили, что нужно подождать, пока я поправлюсь, но сейчас я выздоровела — действительно выздоровела, клянусь вам!

— И что же вам хочется сделать? — спросил герцог.

Когда Салена подняла голову, то, глядя на ее личико, похожее на цветок, герцог подумал, что она с каждым днем становится все прекраснее.

В ней было что-то неземное, а сама она даже не догадывалась о своей привлекательности.

Строго говоря, думал герцог, можно понять мужчину, который купил ее у отца: вероятно, он желал ее до такой степени, что не смог совладать с собой.

Сейчас, когда Салена была рядом, он чувствовал, как сердце его бьется сильнее и стук крови отдается в висках.

Ему отчаянно захотелось обнять Салену и прижать к себе, как в ту ночь, когда она рыдала у него на плече.

Но он боялся, что, если сделает это, выражение счастья в ее глазах сменится ужасом, и она убежит от него, как раненый зверь, и, возможно, бросится в море, как сделала уже однажды.

— Так какие же у вас планы? — вновь спросил он, стараясь контролировать свой голос.

Салена принялась загибать пальцы:

— Во-первых… я бы хотела поплавать с вами, — сказала она, — во-вторых, покататься на лошади — вы мне обещали! В-третьих… я хочу побывать в горах за равниной: вы говорили мне, что там сохранилась часть подлинного Марокко, куда не забредают туристы.

— Весьма насыщенная программа! — весело сказал герцог. — Что-нибудь еще?

Салена широко раскинула руки.

— Дюжины, дюжины, дюжины вещей! — воскликнула она. — Я могу составить целый список, если хотите. Мне столько нужно узнать и столькому научиться! Мир такой большой… Просто… огромный!..

— Другими словами, как я понимаю, вы намекаете, что «Афродита» ждет в бухте, чтобы увезти нас в другие края?

— Я знаю, что это лишь… несбыточная мечта, — сказала Салена. — Но иногда перед сном я представляю, как мы… уплываем в неизвестность, чтобы найти… какую-нибудь древнюю страну, которую еще не открыли.

— Таких стран немного, — ответил герцог. — Может статься, мы и так уже находимся в краю, который обжит людьми меньше, чем любые другие.

— Почему? — спросила Салена.

— Ну, одна из основных причин в том, что на здешних пустынных плоскогорьях прочно обосновались шайки свирепых бандитов и убийц.

— Тогда мы туда не пойдем, — быстро произнесла Салена. — Представить, что вас взяли в плен или… убили… Я бы этого не пережила!

Ее голос дрожал от искреннего волнения.

— Хотелось бы знать, если это случилось бы… — начал герцог, но закончить фразу он не успел: портьера, служившая этой комнате дверью, отодвинулась, и слуга-марокканец жестом пригласил кого-то войти.

Герцог подозрительно уставился на нежданного гостя, подумав, что следовало бы раньше распорядиться насчет нежелательных посетителей.

А теперь уже было поздно.

Имоджин уверенно шла прямо к нему. Имоджин — с улыбкой на прекрасном лице.

Она выглядела необычайно изысканно: ее платье, без сомнения, было приобретено в Париже, а шляпка, должно быть, поразила слуг, когда она подъехала к вилле.

— Вы удивлены, что я здесь, Хьюго? — спросила она.

По ее тону было ясно, что она ждет не удивления, а восхищения.

Герцог медленно встал; Салена тоже вскочила на ноги.

Всего лишь мгновение она смотрела на элегантную женщину, появившуюся столь неожиданно, а потом быстро повернулась и выбежала из комнаты.

Леди Мортон вопросительно посмотрела ей вслед.

— Кто это? — спросила она.

От герцога не ускользнула острая нотка в ее голосе.

— Откуда ты взялась? — не отвечая, спросил он.

— Я не сомневалась, что ты поплывешь именно сюда, — ответила Имоджин.

Она подошла к герцогу вплотную и, на свой обычный манер откинув голову, поглядела ему в лицо.

— Как мог ты быть настолько жесток, чтобы просто-напросто бросить меня? — мягко спросила она. — Это так на тебя не похоже, Хьюго, и мне показалось, что я должна приехать сюда и сказать тебе об этом.

— Кто тебя привез? — спросил герцог.

Имоджин тихо рассмеялась:

— Не нужно ревновать, Хьюго, это был не великий князь.

И, сверкнув глазами из-под длинных ресниц, добавила:

— Когда на вилле Бориса мне сказали, что ты вышел в сад, чтобы найти меня, и пропал, я сразу поняла, что случилось.

Ее ресницы выразительно взлетели и опустились.

— Учитывая, что мы долгое время что-то значили друг для друга, нельзя злиться из-за такого пустяка, как невинный поцелуй.

Герцог не ответил.

Он смотрел на нее и не мог понять, почему раньше она казалась ему такой привлекательной.

Теперь он видел: в ней есть что-то искусственное, лицемерное. Странно лишь, что он заметил это только сейчас.

— Сожалею, что тебе пришлось проделать такой путь, чтобы объяснить мне то, что не требует объяснений, — проговорил он наконец.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, — медленно проговорил герцог, — что мы с тобой оба люди искушенные. Я благодарен тебе, Имоджин, за радость, которую ты мне доставила, и за то прекрасное время, которое мы провели вдвоем. Но, увы, это время прошло.

Имоджин была потрясена: она не могла поверить, что их роман действительно подошел к концу.

Герцог был уверен: она убедила себя в том, что его ревность прошла и стоит ему только увидеть ее, как он сразу поймет: жизнь без нее невыносима.

— Как ты можешь так говорить! — севшим голосом сказала она.

— В таких вещах лучше быть искренним, — ответил герцог.

Имоджин помолчала, словно хотела собраться с мыслями, а потом сказала с отчаянием:

— Ты все еще на меня злишься, но это глупо, Хьюго, потому что ты знаешь: я люблю тебя, и в моей жизни нет других мужчин.

Увидев, что это его не убедило, она быстро добавила:

— Никто не воспринимает великого князя всерьез. Ты не можешь позволить ему разбить счастье, которое мы обрели друг в друге!

Герцог не ответил, и через мгновение Имоджин сказала:

— Если я и флиртовала с Борисом, то только лишь потому, что хотела поторопить тебя, мой дорогой Хьюго. Ведь ты до сих пор не сделал мне предложения, любимый.

Она придвинулась ближе, ожидая, что он ее обнимет, и губы ее были готовы к поцелую.

Но герцог неожиданно отвернулся и подошел к письменному столу, стоящему у стены.

— Я выпишу тебе чек, Имоджин, — сказал он, — чтобы возместить все неудобства, которые, вероятно, причинил тебе мой поспешный отъезд. Твоя одежда и драгоценности на борту «Афродиты». Не сомневаюсь, ты видела мою яхту, когда подплывала к бухте.

— Не только видела, но уже была на борту, — ответила Имоджин. — Я не могла поверить, что ты отнимешь у меня драгоценности, которые дороги мне, потому что говорят о твоей любви.

Герцог сел и открыл чековую книжку.

Словно только сейчас осознав, что ее ласковый голос и уговоры не подействовали, Имоджин топнула ножкой.

— Мне не нужны твои деньги, Хьюго, мне нужен ты! Перестань притворяться! Пошли слуг за моим багажом, и мы будем счастливы вместе, как раньше.

— Я не притворяюсь, — сурово ответил герцог. — И не приглашаю тебя остаться у меня в гостях.

— Хьюго! — крикнула она с такой силой, что это слово эхом разнеслось по всей комнате.

— Прости, если расстраиваю тебя, — сказал герцог, сидя спиной к Имоджин. — Но говоря, что наши чувства остались в прошлом, я имел в виду именно это. Все кончено, Имоджин.

— Я не верю тебе! — вскричала она. — Ты просто хочешь, чтобы я встала перед тобой на колени и просила прощения за то, что позволила Борису себя поцеловать. Но этот поцелуй ничего не значит! Борис — это Борис, а ты развлекался за игровым столом. Почему я тоже не могла позволить себе немного развлечься?

— Я вовсе тебя не осуждаю, — утомленно сказал герцог.

Он встал из-за стола и подошел к ней, держа в руке чек.

— Возьми его, Имоджин, — сказал он, — и позволь мне еще раз поблагодарить тебя за прошлое. Но постарайся забыть меня в будущем.

— Забыть тебя? — театрально воскликнула Имоджин, но в то же время протянула руку и взяла у герцога чек.

Наблюдая за ней, герцог понял, что она хотела его разорвать, но быстро передумала, увидев сумму, проставленную на нем.

— Ты всерьез полагаешь, что сможешь прожить без меня? — спросила она уже другим тоном.

— Не сомневаюсь в этом — равно как и в том, что и ты прекрасно проживешь без меня, — ответил герцог.

Имоджин подняла голову и сказала:

— Я надеялась, что в конце концов мы поженимся… Мы во всех отношениях подходили друг другу.

— Я никогда не стал бы тебе подходящим мужем, — сказал герцог.

Имоджин вздохнула:

— Ты не из тех, кто хочет жениться, но в твоей жизни всегда будет женщина. Эта девушка — что она для тебя значит? На вид она совсем еще ребенок.

— Позволь сказать тебе, что это — мое дело.

— Я где-то ее уже видела, — проговорила Имоджин и наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

— Ты ее видела? — быстро спросил герцог. Он хотел спросить, где именно и знает ли она полное имя Салены, но тут же подумал, что подло шпионить за тем, кого любишь.

— Вероятно, тебя ждет экипаж, — вместо этого сказал он, — или ты хочешь, чтобы я предложил тебе свой?

— Ты действительно прогоняешь меня, Хьюго? Я просто не могу в это поверить!

В ее голосе прозвучали трагические нотки, но в то же время от герцога не укрылась заботливость, с которой она положила чек в свою маленькую шелковую сумочку.

— Мне кажется, не следует ворошить прошлое, — сказал герцог. — Сохраним приятные воспоминания и постараемся в будущем оставаться друзьями.

— У меня нет ни малейшего желания быть твоим другом, Хьюго, — резко ответила Имоджин. — Я люблю тебя и помню, как ты повторял снова и снова, что тоже любишь меня.

Герцог не ответил, и, поняв, что все усилия бесполезны, она сказала:

— Ну что ж, хорошо, но помяни мое слово, Хьюго, ты будешь жалеть, что слишком быстро избавился от меня. Ты ревновал — ревновал абсурдно и просто нелепо!

Она сделала паузу, ожидая возражений, но не услышала их и продолжала:

— Ты просто не хочешь признать, что поступил неблагородно, уехав из Монте-Карло, и поэтому теперь выставляешь меня из своей жизни.

«Это объяснение, — подумал герцог, — она придумала для того, чтобы снять с себя всю вину за то, что произошло».

— Быть может, ты скажешь, что это тоже нелепо, — вслух произнес он, — но раньше ты всегда смело смотрела в глаза правде.

Не совсем так, подумал он про себя, но эта оценка польстит ее самолюбию.

— Пусть я не нужна тебе, Хьюго, — сказала Имоджин, высоко вскинув голову, — зато нужна многим мужчинам.

Она направилась к двери, но на полпути обернулась:

— Поцелуемся на прощание, как в старые времена.

Это была последняя попытка вернуть его, пробудив в нем желание. Раньше у нее это всегда получалось, но сейчас ее чары были бессильны.

— Думаю, будет намного естественнее, — сказал герцог с насмешкой в голосе, — если я провожу тебя до коляски и мы расстанемся как друзья.

— Как тебе будет угодно!

С оскорбленным видом Имоджин вышла из комнаты, подождав, пока герцог отодвинет перед нею портьеру.

До самой коляски она не говорила ни слова.

Только перед тем как забраться в экипаж с белым полотняным верхом, она величественно протянула ему руку в перчатке.

— Прощай, Хьюго, но если ты изменишь свое решение до того, как я сяду на корабль, это будет означать «до свидания».

Герцог равнодушно поднес к губам ее руку и ничего не ответил.

Глядя ей вслед, он думал о том, что это их последняя встреча. У него не было ни малейшего желания снова увидеть Имоджин.

Именно Салена открыла ему глаза на то, как поверхностна и лжива была Имоджин. А те чувства, которые он к ней испытывал, вряд ли были достойны называться любовью.

Медленно возвращаясь в гостиную, герцог думал, что если он изменил жизнь Салены, то и она, в свою очередь, оказала на него колоссальное влияние.

Он теперь сознавал, что его прежние ценности были фальшивыми, и ему было стыдно, что он этого не понимал.

Но чистота и невинность Салены, ее глубокая вера в Бога указали ему путь к иным ценностям, о которых он знал в юности, но с годами забыл.

Когда-то он был большим идеалистом и стремился душой ко всему возвышенному и благородному.

Еще учась в Оксфорде, он представлял себе, что, вступив во владение наследством, воспользуется своим положением, чтобы покончить с теми позорными явлениями, которые еще имели место в Британии.

В кругу своих близких друзей он часто с жаром говорил о борьбе с несправедливостью, голодом и нуждой и видел себя крестоносцем, идущим в битву против всего, что оскорбляет человеческую природу.

Тогда он был полон решимости бросить вызов любому злу, а сейчас, оглядываясь на прошлое, понимал, как быстро и незаметно сбился с им же самим намеченного пути.

Став герцогом, он попал в сети людей, которые настойчиво желали научить его развлекаться и тратить деньги, нажитые отцом.

Скачки, охота, балы и приемы, на которые приезжал сам принц, — все эти увеселения в Лондоне считались обязательными, и герцог едва ли не ежедневно устраивал их у себя в поместье.

Теперь он недоумевал — зачем?

Окончив колледж, он потерял связь с прежними оксфордскими друзьями. Быть может, они так же, как герцог, решили плыть по течению, не находя в себе сил сопротивляться светскому обществу?

Но Салена показала ему путь к прошлому.

Герцог тревожился за нее, боясь, что неожиданный визит Имоджин расстроил ее.

Салены в гостиной не оказалось, и он отправился в ее спальню, не сомневаясь, что она там. Спальня Салены была рядом со спальней герцога, потому что девушка все еще боялась дурных снов.

Салена сидела на диване у окна. Когда герцог вошел, она повернулась к нему, и он увидел, что не ошибся, предполагая, что Имоджин ее расстроила.

— Она ушла, — сказал он так, словно Салена задала ему вопрос. — И более не вернется.

Он присел на диван рядом с ней и, внимательно посмотрев ей в глаза, спросил:

— Отчего вы встревожены?

— Я… не… думала… что… в вашей жизни были… такие… женщины…

Это был не тот ответ, которого он ждал, и герцог, не зная, что на это сказать, уклончиво проговорил:

— Боюсь, я не вполне понял, что вы под этим подразумеваете.

— Когда я впервые… увидела вас… в казино…

— Вы видели меня в казино? — прервал ее герцог. — Вы никогда мне об этом не говорили.

— Я видела вас только мельком, в толпе, — быстро сказала Салена. — И подумала тогда, что вас наверняка ждет… прекрасная женщина, вся усыпанная драгоценностями.

— Почему вы так решили?

— Я не… знаю. Просто я так подумала. А потом, на яхте, вы были один и… отнеслись ко мне с такой добротой… Я думала, что вы отличаетесь… от людей, с которыми я встречалась. Они только… смеялись и пили… и сплетничали друг о друге.

— Я не такой, как они! — сказал герцог твердо. — И леди Мортон, которая здесь была, ничего не значит в моей жизни.

— Она… очень красива, — сказала Салена и впервые смутилась, представив, что герцог, наверное, сравнивает ее с другими женщинами.

А он думал, что вместе с Имоджин на их зачарованный остров ворвался суровый ветер действительности, и ругал себя за то, что не принял никаких мер предосторожности против незваных гостей.

Он посмотрел на Салену, и выражение ее глаз испугало его. Но деваться было некуда, и, вздохнув, герцог сказал:

— Я мужчина, Салена, и я думаю, что вызвал бы ваше недоумение, сказав, что в моей жизни не было женщин с тех пор, как я стал взрослым.

Наступило молчание. Герцог боялся взглянуть на Салену.

Наконец она сказала тихим, слабым голосом:

— Я… должна была… догадаться! Я знаю, мужчины… все точно такие же… даже….

Она остановилась.

Она хотела сказать: «даже папа», — но вместо этого выдержала долгую паузу:

— Вы мне… показались другим… И я о вас… так не думала. Но это было… глупо… с моей стороны.

— Не глупо, — возразил герцог. — Мне кажется, за эти несколько недель, Салена, мы оба многое узнали не только друг о друге, но и о самих себе.

Он помолчал, подбирая слова, и продолжил:

— Благодаря вам я принял решение изменить свою жизнь, и даже если после сегодняшнего дня я никогда больше вас не увижу, то все равно не отступлюсь от своего решения, потому что… Потому что вы много значите для меня, Салена. — Он улыбнулся и добавил: — Как мне представляется, до встречи с вами я пребывал в сомнении насчет того, каким курсом мне следует двигаться. Мне было трудно отличить хорошее от плохого.

— Вы имеете в виду… образ жизни? — спросила Салена.

— Точно! — согласился герцог. — Мы с вами говорили о многих серьезных вещах, Салена, и теперь, после наших бесед, я намерен жить совсем иначе, нежели прежде.

Сказав эти слова, герцог сам удивился уверенности, с которой их произнес.

— В Англии много дел, — помолчав, сказал он, — которыми нужно вплотную заняться. Отныне я стану гораздо больше времени уделять политике.

— Я уверена… это именно то, что вам нужно, — сказала Салена. — Вы не только значительный человек… вы., так умны… и справедливы…

Герцог улыбнулся:

— Надеюсь, вы правы. Но не все так верят в меня.

— Поверят, — убежденно сказала Салена. — Непременно поверят!

Герцог хотел сказать, что ему нужны ее помощь и вдохновение, но тень Имоджин все еще стояла между ними, и вместо этого он произнес:

— Мне пришла в голову отличная мысль: что, если нам с вами вместе обсудить дела, которые нужно сделать? Может быть, даже составить список.

— Вы имеете в виду что-нибудь вроде… «Добавлений к закону о детском труде»? — спросила Салена.

— Точно! — ответил герцог.

— В монастыре я слышала, что во Франции очень плохо оплачивается труд швей, — задумчиво произнесла Салена. — Настоятельница обожала читать нам лекции о таких вещах. И еще она говорила, что в Англии женщина должна пришить тысячу пуговиц, чтобы не умереть от голода.

— Вот на такие вещи мы должны обратить внимание и решить, что тут можно сделать, — решительным тоном подвел итог герцог и посмотрел в окно. — Жара спадает, — сказал он. — Пойдемте в сад?

Он встал и протянул Салене руки.

Он увидел, что на секунду она заколебалась, хотя всего час назад, не задумываясь, вложила бы свои ладони в его.

Любовь сделала герцога необычайно восприимчивым к малейшим оттенкам ее настроения, и он понимал, какие перемены вызвал в Салене неожиданный визит Имоджин.

Салена впервые увидела в нем мужчину, со всеми его желаниями и страстями.