Белая кобра

Глава двадцать третья

По телу разливалась слабость, приятное расслабляющее тепло от глотка выпитой водки расходилось по жилочкам. Только сейчас я почувствовал, как я неимоверно устал. Устал находиться в постоянном напряжении, все время ждать откуда-то удара. Мной овладело временное равнодушие и безразличие. Везде и у всего есть свои барьеры. Человек не может находиться в состоянии полной мобилизации постоянно, нужно расслабиться. И я плюнул на все и погрузился в сладкую дремоту и видения.

Но память и тут пошутила со мной злую шутку и стала показывать мне не то видение, не то воспоминание про то, что я не хотел видеть и вспоминать.

Вспоминал я про то, как воевал.

Сидел я на рваных матрасах, перебирая неохотно свои грустные воспоминания, про которые так хотелось забыть, и раскачивался в полудреме, как маятник.

— С тобой все в порядке? — спросил меня женский голос.

Я дернулся, вскрикнул и проснулся окончательно. Надо мной склонилась встревоженная Галя, наверное, во сне я излишне дергался. Я поспешил успокоить её, хотя, если честно, утвердительно я не мог ответить на её вопрос. Со мной давно было не все в порядке, но это кроме меня никого не касалось.

Ужинали мы молча, разделившись как бы на три группы. Возле одной стены сидели Сергей с Лешкой, напротив них я, а на широком подоконнике устроились Ира с Галей, оживленно о чем-то переговаривающиеся. Чувствовалось, что извечная женская солидарность помогла им найти общий язык.

Серега и Лешка угрюмо и молча выпили бутылку водки на двоих. Я влил в себя стакан и решительно передал остатки на подоконник. Галя с Ирой выпили тоже. Галя — почти полстакана, махом и не поморщившись, а Ира чуть меньше четверти, брезгливо и неумело, что как-то не очень вязалось с нарисованным майором обликом распутной женщины.

Она сильно переживала то, что ей сегодня пришлось сделать: скулы обострились, под глазами залегли темные круги, глаза лихорадочно блестели. Она все ещё пребывала в состоянии некоторой экзальтации. На самом деле это было ни что иное, как реакция на то, что пришлось нам всем, а ей особенно, пережить. Своего рода нервный стресс. Лучше всех пока держалась Галя. Но ей, в отличие от Ирины, не пришлось стрелять в своего мужа и его приятеля.

Мы все ещё ужинали, когда Лешка встал и демонстративно пошел бродить по дому. Я предупредил, чтобы он ходил осторожнее и главное, не подходил к окнам. Он в ответ высказал что-то грубое, но я пропустил мимо ушей, поняв уже, что снова вести борьбу за передел власти бессмысленно, теперь все повисло на волоске до случая. И поставить точку в этом вопросе можно было, только выяснив отношения в прямом столкновении. Меня это не интересовало. Для меня лучше всего покинуть эту компанию, что я про себя твердо и решил сделать, не оглашая вслух своего решения, чтобы не поднимать волну.

Своих прежних студенческих друзей я знал неплохо, чтобы по их поведению понять, что они перешли тот самый барьер за которым уже готовы на все. Сейчас они затаились и будут ждать только удобного случая, чтобы расправиться со мной.

Играть с ними на опережение я не хотел, тем более — убивать их и отбирать деньги и наркотики. Это были их деньги. Мне за глаза хватало тех, что были в моей сумке, а возиться с наркотиками я вообще не хотел. Это был бы совсем уже смертельный номер.

Как оказалось, воду и газ в доме не отключили до сих пор. Галя вскипятила воду в найденной кастрюльке, напоив нас всех растворимым кофе.

Вернулся Лешка из похода, принес добычу: два стула и огарок свечи в стакане. Я встал и щелкнул выключателем. Под потолком загорелась мутная лампочка. Свет в доме тоже не отключили. Прямо чудеса в решете! Лешка не обратил на это никакого внимания, засунув свечу в карман пиджака прямо со стаканом, демонстративно сев возле Сереги. Они оба закурили, и Сергей нарушил тишину.

— Да, Ирочка, — заявил он, кривя губы, и едва сдерживая затаенную ярость. — Никак от тебя не ожидал такого. Вот она, женская благодарность. И это за все…

— Да пошел ты! — неожиданно закричала на него Ира, стукнув кулачком по подоконнику. — Достал ты меня — дальше некуда! Все ты всегда прекрасно знал и сам меня заставлял, сам учил дорогу прокладывать через чужие постели! Это тебе больше нужно было, тебе денег не хватало. Чем я тебе обязана?! За что я тебя благодарить должна?! Ты сам когда зарабатывать стал?! Да и тогда ты у меня все деньги забирал! Я к тебе за каждой копейкой ходила унижалась, а ты все требовал: давай зарабатывай, много не трать. Все время попрекал, что я для тебя дорого обхожусь и должна зарабатывать ещё больше. Кто бы только знал, что для меня значила эта красивая жизнь! Это не жизнь была, а какой-то ад кромешный! Ты заставил меня ненавидеть все и всех, свою работу, свою красоту, ты все испачкал и испоганил. Я все это ненавижу! И себя ненавижу! И тебя! Не смей со мной разговаривать! Я убью тебя! Хочешь забери мою долю, забери все, только уйди из моей жизни! Исчезни! Не хочу я так жить! Я вообще не хочу никак жить!

— Истеричка! Да что ты тут сцены устраиваешь? Перед кем?! — вскочил Серега, как видно он привык разговаривать с Ириной в таком тоне. Заткнулась бы лучше!

Он, забыв о полученной пуле, двинулся к ней. Ирина потянулась к сумке. Вот только ещё стрельбы и крови нам не хватало! Я нехотя встал со своего места и подошел к нему, встав между ним и Ириной.

— Здесь каждый равен каждому, — сказал я твердо Сереге. — Не базарь. Сядь на место, и если тебе очень скучно, и если хочется кого-то ударить, ударь стенку. Ей не больно и она тебе сдачи не даст.

— Тебе что — мало, да?! — заорал вошедший в раж Серега и бросился на меня, окрыленный недавней победой.

Он забыл, что я не люблю, когда меня бьют. На этот раз я был готов. Я не хотел драться, мне самому все это основательно осточертело, и я, чтобы сразу же прекратить прения, врубил ему в челюсть слева, отправив в нокдаун. Серега поплыл и опустился на одно колено. Я взял его за ворот и почти что бросил на место, велев Лешке, не успевшему прийти на помощь приятелю:

— Ты лучше держи его, второй раз у вас так это не пройдет.

Галя тем временем сумела успокоить Ирину и увела её на кухню пить кофе. Сережка пришел в себя, попытался было полезть в драку, но его остановил Лешка, предложив выпить, а со мной разобраться попозже, когда будет случай.

Ну, ну, ждите, голуби. Так я вам и предоставил этот случай. Мне бы только дождаться, когда вы уснете, а утром вы меня так и видели!

Лешка с Сергеем тем временем откупорили ещё одну бутылку. Я посоветовал им приберечь водку про запас, кто знает, что и как у нас может случиться. В нашей ситуации водка была и антисептик, и внутренний подогрев.

Мои слова оба дружно проигнорировали, а я не стал настаивать. Мне даже выгодно было, чтобы они покрепче напились. Мне будет легче уйти.

Так и случилось. Вскоре оба прилично окосели, разговор у них стал бессвязным, и они стали устраиваться спать. Я предложил то же самое проделать и девушкам, сказав, что нужно как следует отдохнуть, утром надо встать пораньше, и мы пойдем. Свои соображения по поводу куда идти, скажу после.

Уставшие и напереживавшиеся девушки сдвинули стулья и табуретки и устроились спать на них, отыскав где-то пару относительно чистых одеял. На улице был ещё не очень поздний вечер, а здесь, в комнате, из-за загораживающей свет стены за окном, было почти темно.

Девушки о чем-то ещё некоторое время пошептались, а парни уснули почти сразу, сраженные усталостью и ещё в большей степени, поглощенным спиртным. Я лежал, глядя в потолок, ожидая прихода сна. Лежал и думал, что надо уходить. Похоже, что парни склонялись к тому, чтобы сдать все же товар, получив отступные, но не думаю, что я при таких раскладах входил в их планы, да и девушки теперь, исходя из последних событий, тоже были под вопросом. Вряд ли они входили в дальнейшие планы моих бывших друзей.

Если для меня держаться вместе было ни чем иным, как желанием иметь более менее боеспособную группу, которая могла все же дать отпор, я-то знал, что одиночка на войне — это практически заведомый покойник. Но для моих компаньонов держаться вместе было не более чем гарантией того, что в любой момент можно сдаться майору, вернуть товар, деньги, и получить свои отступные. Но товар и деньги надо было вернуть полностью. А это значило либо делиться, либо отобрать у других.

По частям майор индульгенции не выдавал.

Я лежал, смотрел в окно, за которым возвышалась стена. Я лежал и думал о том, что есть в этом что-то символическое, в том, что мы лежим, подложив под головы сумки, набитые деньгами, на драном тряпье в грязной комнате, в заколоченном доме с окнами, выходящими на высокую стену, символ тупика и безнадежности.

Усталость все же подкосила меня. Незаметно пришел сон, нажал мне тяжелыми пальцами на веки и погрузил мою память в темноту и беспокойный покой.

Примерно через два часа, когда все стихло, и все уснули, приподнялся на локте Лешка, оглядел комнату и выполз ужом из-под укрывавшего его рванья. Он постоял на четвереньках, чутко прислушиваясь, задумался над Серегой, решая, будить ли его, не стал этого делать, и пополз тихо по полу, волоча за собой свою и Серегину сумки. Подтащил их к дверям, оставил там, прошел на кухню, ступая тихо, на носках, замирая при каждом шорохе. Там он отвернул на полную обе горелки и газ в духовке, осторожно открыв дверцу плиты, вернулся в комнату, зажег свечу в стакане, поставил её на пол, и подхватив две сумки, торопливо вышел из квартиры.