Белая кошка в темной комнате

26 июля. Вторник. Вечер

Поезд осторожно катил вдоль перрона, словно боясь задеть вагонными щеками его бетонно-асфальтовый порог. Широков со Свешниковым с любопытством разглядывали в окно разноцветную волнующуюся толпу встречающих. Состав последний раз дернулся и остановился, тяжко вздохнув, словно усталый путник, выбравший место для недолгого привала. Друзья вышли из вагона и, подхваченные бурлящим человеческим потоком, проплыли сквозь красно-серое здание вокзала прямо на большую привокзальную площадь, где неспешно огляделись.

Было тепло. Пахло пылью и поездами. Откуда-то сзади доносился нечленораздельный лай информационного репродуктора.

— Здравствуй, Курск! — радостно произнес Игорь и полез в карман за платком, чтобы вытереть вспотевшее лицо.

Широков заметил неподалеку постового милиционера и направился к нему. Через пару минут он вернулся.

— Нам нужен девятнадцатый автобус, — сообщил он. — Остановка рядом с «Комиссионкой».

— Долго ехать?

— Минут пятнадцать-двадцать. Пошли.

Они двинулись к толпе людей, сгрудившихся возле желтых металлических флюгеров. Нужный автобус подошел довольно скоро, правда, желающих уехать оказалось значительно больше посадочной вместимости. Все же друзьям удалось втиснуться в душное нутро и повиснуть на спасительных поручнях. По мере движения, салон несколько освободился от пассажиров, «десантировавшихся» на частых остановках. Игорь уточнил у стоявшего рядом мужчины нужную остановку, выйдя на которой они сразу увидели впереди на левой стороне улицы массивное серое здание.

Направляясь к нему, Широков заметил:

— Сколько ни бывал в разных городах, везде наша «фирма» выглядит до смешного одинаково.

— Точно. И везде народом зовется не иначе как «серый дом», — хмыкнул Свешников.

— Интересно, циркуляр у наших хозяйственников на этот счет или просто традиция такая?

— Скорее, — последнее. А все же обидно за эстетическую убогость. Представь человека, первый раз вызванного в такое представительство. Уже подходя к сей мрачной громадине, испытываешь дискомфортность и ожидание неприятностей, даже если за душой у тебя ничего плохого нет.

— Невольное чувство вины неизвестно за что, да? — подытожил Станислав, открывая тяжелую дверь главного входа. В прохладном вестибюле постовой проверил у прибывших документы и проводил их в помещение дежурной части областного управления. Здесь коллеги сообщили, что гостям забронирован номер в гостинице «Центральная», рядом с управлением, и можно идти туда устраиваться, а завтра в девять часов их ждет в отделе уголовного розыска майор Никифоров. Кроме этого, оказалось, что два часа назад получена телефонограмма от Ерофеева.

Станислав развернул переданный помощником дежурного листок бумаги и быстро пробежал глазами текст, после чего протянул листок Свешникову. Прочитав, Игорь вопросительно взглянул на друга, но тот лишь неопределенно пожал плечами и спрятал бумагу в карман летней куртки. Поблагодарив коллег, они пошли в гостиницу, находившуюся, как оказалось, на противоположной стороне улицы, наискосок от УВД.

Процедура поселения завершилась на удивление быстро, и друзья получили приличный двухместный номер на втором этаже, с удобствами, телефоном и телевизором. Единственным неудобством было то, что окна выходили прямо на шумную центральную улицу. Умывшись и переодевшись в спортивные костюмы, они поужинали в буфете. После холодной яичницы и жидкого чая настроение у Игоря упало.

— Сейчас бы котлет картофельных с грибами, — тоскливо протянул он, опускаясь в кресло. — На такой еде я здесь долго не протяну.

— А ты собираешься тут месяц «куковать»? — насмешливо спросил Станислав.

— С ума сошел… Недели вполне хватит!

Широков с наслаждением растянулся на кровати и принялся размышлять вслух:

— Смотри, Игорек, если Гвоздкова с Бубенцовым рванули на машине от нас вечером двадцать второго — ночью они уже были в Москве или где-то поблизости. Как следует из телефонограммы шефа, 23 июля около 11 часов дня инспектор ДПС[1] пытался остановить серые «Жигули» с номерным знаком нашей области возле Тулы. Машина не остановилась, тогда инспектор передал ее данные по трассе. Но до следующего поста машина не доехала. Затем ее обнаружили брошенной на стоянке для отдыха. Если инспектор не ошибся, то в машине находились мужчина и женщина-блондинка. Что ты об этом думаешь?

— То же, что и ты: в машине были Гвоздкова и Бубенцов. Ехали они, по всей видимости, в направлении Курска. Однако уважаемые «гаишники» могли бы сообщить об этом и пораньше.

— Ну, это не их вина, — возразил Широков. — 23 июля обнаружили. Дали телетайп в область. 24-го, как известно, воскресенье. 25-го в МРЭО[2] выходной. Так что установили принадлежность не ранее 26-го, о чем и сообщили в наше ГАИ, а те — Ерофееву.

— Да… А в Штатах, между прочим, полицейский из патрульной машины связывается с главным компьютером и через пару минут получает все данные на владельца!

— Так мы же не в Штатах! — усмехнулся Станислав. — У нас компьютеры в первую очередь в кооперативы попадают. Видел объявления кругом? Компьютерные игры! Компьютерное обеспечение! А на милицию и денег нет.

Оба помолчали, потом Широков вздохнул:

— Будем утра ждать: шеф обещал к утру выяснить все о владельце машины и побеседовать с ним. Вероятно, сие даст новую пищу для размышлений.

— Ага, — согласился Игорь. — Давай спать, пока такая возможность есть!

Он зевнул и стал готовиться ко сну. Широков же позвонил дежурному по управлению и на всякий случай сообщил номер гостиничного телефона.

27 июля. Среда. Утро

Станислав проснулся от пронзительного зуммера телефона. Потянувшись к трубке, он мельком глянул на часы: было без пяти восемь. Свешников сидел, свесив ноги с кровати, и ошалело хлопал сонными глазами.

— Слушаю… — сказал в трубку Широков.

— Привет, голубь мой сизокрылый! — донесся откуда-то издалека голос подполковника, искаженный помехами на линии связи.

— Здравия желаю! — крикнул Станислав, окончательно просыпаясь.

— Чего кричишь? Я тебя хорошо слышу.

— А я — плохо! — посетовал Широков, сбавляя тембр.

— Как доехали?

— Нормально. Что там с машиной, Петр Сергеевич?

Напрягая слух, он молча теребил витки телефонного шнура, поглядывая на Игоря.

— Я все понял. Держите нас в курсе, ладно?

Попрощавшись, Широков медленно опустил трубку на рычаг.

— Ну, что? — осторожно спросил Игорь, также уже окончательно проснувшийся.

— Машина зарегистрирована у нас в городе. Владелец утверждает, что последний раз побывал в гараже 21 июля. До сего дня в гараж больше не ходил. — Станислав встал и, заправляя кровать, продолжил. — Осмотрели ворота: навесного замка нет, а внутренний исправен. Хозяин твердит, будто машину угнали, ибо 21-го он навесной замок сам запирал. Ребята проверяют обстоятельства. Будут новости — позвонят.

Взяв умывальные принадлежности, Широков отправился в ванную, оставив Игоря переваривать информацию.

Ровно в девять часов друзья сидели в кабинете у начальника отделения областного отдела уголовного розыска майора Никифорова. Валерий Анатольевич, невысокий плотный брюнет лет тридцати пяти в хорошо сшитом сером костюме, встретил прибывших коллег радушно. Выяснив бытовые условия и убедившись, что гости сыты, он перевел разговор на извечную для милиционеров тему: «Как у вас? — Как у нас…» Минут десять они обменивались общими бедами и проблемами профессии. Потом Никифоров, заметив некоторое нетерпение товарищей, посерьезнел и перешел к делу.

— Времени у нас маловато, с учетом выходных, но кое-что интересное выяснили.

Он раскрыл лежащую на столе тонкую картонную папку и, перебирая находящиеся там бумаги, начал рассказывать:

— Панова Маргарита Сергеевна, по мужу — Гвоздкова, родилась у нас в Курске в 1953 году. Отец ее, Панов Сергей Николаевич, также уроженец Курска, живет на Второй Пушкарской. Фронтовик, инвалид войны. С 1968 года, когда умерла мать Маргариты, пьет «по-черному». Дочь, проживая с ним, вела все хозяйство. После окончания школы устроилась в больницу медсестрой. В 1972 году уехала в соседнюю область в медучилище. В 1975 году вернулась домой. Но, вероятно, жить с отцом-пьяницей оказалось невмоготу. Через два года вышла замуж за Гвоздкова Олега Михайловича — директора крупного магазина, старше ее на 12 лет. Переехала к нему. Продолжала работать в той же больнице. Детей не нажила, а в 1983 году с мужем развелась, вернулась к отцу, с которым, вроде бы, помирилась. 19 марта 1985 года выписалась из города и уехала на постоянное место жительства к своей тетке в ваш город.

Никифоров замолчал, ожидая, будут ли вопросы, но Широков только кивнул, делая пометки в блокноте.

— Интересно, что из бесед с ее бывшими коллегами, из материалов личного дела создается портрет Гвоздковой как мягкого, отзывчивого человека, скромного, но чуть замкнутого в личном плане. Никаких порочащих сведений… Что-то не так? — спросил рассказчик, заметив удивление коллег.

— Да нет, — ответил Игорь. — Только нам Маргарита Сергеевна до сих пор казалась полной противоположностью этому портрету. Впрочем, четыре года — срок немалый. А что же Саржина?

Никифоров взял из папки другую бумагу.

— Саржина Анна Николаевна, в девичестве — Панова, родилась в Курске в 1910 году. Замуж вышла за Саржина Илью Григорьевича. В 1929-м у них родился сын Ефим. В войну семья оказалась в оккупированной зоне. Муж Саржиной некоторое время служил мелкой сошкой у здешнего бургомистра. После освобождения города, естественно, Илью судили, отправили в лагерь, где он и сгинул бесследно. В 1946-м Саржина с сыном переехала в маленький домик на Стрелецкой улице. Сынок в 1950-м «сел» за бандитизм — грабил сельские магазины. В 1953-м вышел по «бериевской» амнистии. Некоторое время жил с матерью. В 1958–1960 годах в составе группы совершил разбойные нападения, опять же в районе. В 1960-м поймали и дали новый срок — десять лет. В 1970-м году ненадолго возвращается в Курск. Потом переселяется в Орловскую область. Изредка навещает мать, работающую кассиром в банке. В 1972 году Саржина выходит на пенсию. Живет одна, замкнуто, мало общаясь даже с родственниками и соседями. Наступает март 1975 года.

Никифоров кашлянул, достал сигарету и закурил. Выдохнув облако сизого дыма, полюбовавшись его причудливо меняющейся формой, майор встал и подошел к окну. Резко обернувшись, он с какой-то горечью продолжил:

— Дальнейшие события я могу рассказать, не заглядывая в бумаги, так как эта история попортила всем нам много крови, стоила некоторым моим товарищам седых волос и кое-чего похуже.

Никифоров поморщился, как от зубной боли, возвращаясь мысленно к давно минувшим временам.

— Я тогда был младшим сыщиком в отделении милиции, непосредственно этим делом занимался постольку-поскольку. Но знаю общие черты, тем более, позже знакомился с материалами, да и тогда отрабатывал в числе других привлеченных отдельные детали и версии.

Он вновь нервно затянулся, заметно волнуясь.

— Итак, в марте 1975 года произошло вооруженное нападение на инкассаторов, перевозивших большую сумму денег — свыше трехсот тысяч рублей. Случилось это на окраине области. В нападении участвовало четыре человека. Они убили двух инкассаторов, тяжело ранили шофера, захватили чемодан с деньгами и скрылись в неизвестном направлении. Правда, в перестрелке был убит один из нападавших: единственная пуля, выпущенная одним из инкассаторов, попала бандиту в лоб. Ну, естественно, на ноги подняли всю область, да и соседние — тоже. Убитого, по-счастью, быстро опознали. По его связям установили еще двух нападавших — Козина и Лохова. Четвертый оставался неизвестным. Вскоре в Курске задержали Козина. Он «раскололся», подтвердив участие в нападении, но сообщников назвать отказался, как мы ни бились.

Никифоров в сердцах раздавил окурок в пепельнице и вновь сел за стол.

— Месяц мы все находились на казарменном положении, но все было тщетно: двух других найти не могли, а Козин молчал. И вдруг ночью в одном из домиков дачной зоны вспыхнул пожар. Строение деревянное, сухое. Пока пожарные приехали, тушить было нечего. В углях нашли труп неизвестного, настолько сгоревший, что об идентификации личности на первых порах не могло быть и речи. Причиной пожара, как установили, был взрыв газа — там стояла плита с баллонами. Вскрытие показало, что смерть наступила, вероятнее всего, от отравления газом. Хозяин дачи слег с инфарктом, ибо находился в полном недоумении от происшедшего: дачу он никому не сдавал, родственников, знакомых не поселял. Но, главное, на территории садового участка вокруг дома нашли десятка два обгоревших денежных купюр достоинством по пятьдесят и сто рублей, а в золе — оплавленные металлические части чемодана. Экспертиза установила идентичность этих частей тем, что были на чемодане инкассаторов, а серии и номера купюр совпали с похищенными. Потом взяли пробы пепла и сделали химические анализы. В некоторых пробах обнаружился пепел от бумаги, на которой обычно печатаются деньги. Там же, на пожарище, нашли наган, из которого, как показали исследования, стреляли в инкассаторов. Когда эти сведения сообщили Козину, он, наконец, начал давать показания. Оказалось, что четвертым бандитом был Саржин Ефим Ильич — собственной персоной. Далее, по серии антропометрических экспертиз определили личность сгоревшего — им оказался Лохов.

Никифоров вынул из пачки новую сигарету и неожиданно посетовал:

— Черт знает что такое… Курю одну за другой!

Взгляд его стал сердитым и отрешенным.

Станислав со Свешниковым, затаив дыхание, слушали майора, стараясь не упустить ни одну мелочь. Пауза затягивалась, и Станислав осторожно спросил, чем же все кончилось. Никифоров криво усмехнулся и нарочито бодро воскликнул:

— Конечно, победой славной советской милиции! Козин все свалил на мертвецов и Саржина: убивали, мол, они. И, хотя эксперты установили, что в инкассаторов стреляли из нагана, найденного на пожарище, и из пистолета «ТТ», изъятого у Козина при задержании, Козин настаивал, что стрелял из «ТТ» убитый при нападении четвертый бандит, а сам Козин лишь подобрал оружие, когда тот упал. Оставшийся в живых шофер подтвердил, что стрелял Лохов, но второго стрелявшего не запомнил. Состоялся суд, констатировавший факт смерти от несчастного случая при пожаре Лохова и уничтожение огнем украденных денег, Козину дали 12 лет. Саржина, как полагается, объявили во всесоюзный розыск.

— Что же Вас смущает? — поинтересовался Широков, пристально наблюдая за майором. — Ведь все хорошо: преступление раскрыто.

Тут Никифорова будто прорвало:

— Вот именно — раскрыто! Дело получило союзную огласку. Министерство давило: быстрее, быстрее! Целую бригаду на помощь прислали. Лишь бы скорее раскрыть! Лишь бы быстрее отрапортовать на самый верх! Какие мы молодцы, понимаешь ли! А где гарантия, что пожар на даче — не хитрая инсценировка, а? Что тот же Саржин ловко всех не одурачил? Ухлопал, например, «подельщика», поджег дачу, подкинул пару десятков нужных купюр да несколько сотен рублевых бумажек, чтоб придать достоверность, а сам «сдулся» и живет теперь где-то припеваючи?

Никифоров возбужденно взъерошил волосы.

— У нас светлые головы тогда высказывали примерно такую идею, предлагали не торопиться, продолжать расследование и розыск. Куда там! Был такой Сладков Семен Семенович… Умница, «опер» от Бога! Двадцать лет в розыске отработал. Он не смирился, поехал в Москву в министерство доказывать. Вернулся и через месяц на пенсию вылетел — выслуга, видите ли, подошла. Вот так-то, други мои!

Выплеснув наболевшее, майор притих, расслабился, распустив узел франтоватого галстука и устало-виноватыми глазами посмотрел на коллег.

— А что Саржин? — задал вопрос Свешников.

— Обыск у Саржиной сделали, за домом наблюдали — бесполезно. В мае того же года она продала дом и еще до суда уехала к вам в город. Наши ориентировку дали, чтоб ваш розыск посматривал. Так ведь, сами знаете, — первое время поглядывали, а потом текучка заела, забылось и это.

— Значит, Саржин Ефим Ильич до сих пор не найден? — с непонятным удовлетворением констатировал Станислав. — Интересно, жив он сейчас?

Никифоров развел руками:

— Один черт об этом знает! Может жив, а может — нет.

— Валера, а к Вам сюда не поступало сигналов о появлении где-нибудь в стране денег с номерами, находящимися в розыске?

— В том-то и дело — никаких данных! Хотя сразу же после преступления через Москву во все сберкассы, банки и т. д. были даны распоряжения. Это лишний раз успокаивало высокое начальство, что деньги все сгорели на даче!

Уточнив некоторые менее существенные детали, Широков достаточно подробно поведал Никифорову цепочку происшедших за неделю событий, приведшую гостей сюда в Курск.

— Та-ак! — поднимаясь и прохаживаясь по кабинету, воскликнул Никифоров. — Что же получается? Саржинские деньги начинают всплывать?

— Может — да, а может — нет, — с философской интонацией рассудил Игорь. — Мы очень надеемся, что многое откроется здесь. Тем более, судя по месту находки машины, приятели пробираются именно в Курск или куда-то поблизости. А вернее всего, они уже тут были, пока мы добирались.

— Ну-с! Каковы планы? — полюбопытствовал майор.

— Во-первых, надо побеседовать с отцом Гвоздковой, — ответил Широков. — Во-вторых, отыскать коллег ее по больнице, а также бывшего мужа. Поговорить с соседями Саржиной, знавшими ее и сына. В-третьих, поднять из архива материалы уголовного дела по ограблению инкассаторов и внимательно, на свежий взгляд, его проштудировать — может, появятся какие-то ниточки с учетом известных нам теперь вещей. Да, Козин, как я понимаю, уже освободился. Где он теперь?

Никифоров неуверенно произнес:

— Бог его знает. Впрочем, проверим. Что касается Панова, то Вторая Пушкарская недалеко от нас. Туда из центра идет восьмой автобус, — он быстро написал на листочке адрес и отдал Широкову.

Поблагодарив, Станислав спрятал бумажку в карман рубахи и предложил:

— Не будем терять времени. Я поеду к Панову, а Игорь пока будет изучать дело. К обеду я вернусь, решим по дальнейшим действиям.

Похлопав по плечу приунывшего Свешникова, он добавил:

— Игорек, ты же у нас аналитик! Тебе и ребус в руки!

Никифоров посмотрел на часы, что-то прикидывая в уме, и заявил:

— Вообще-то, дело в суде я уже взял. Оно у меня здесь. Да и времени часок-другой выкрою. Будем листать вместе! — ободряюще заверил майор Свешникова.

27 июля. Среда. Около 11 часов

Домик, где жил Сергей Николаевич Панов, Широков отыскал довольно быстро — пригодились пояснения заботливого Никифорова. Зеленая дощатая калитка оказалась открытой, и Станислав прошел во двор, с некоторой опаской поглядывая по сторонам в ожидании «злой собаки», о чем предупреждала табличка на заборе. Собака действительно была. Она вылезла из какого-то подобия будки, шатаясь от старости, разглядывая пришельца подслеповатыми глазами. Затем равнодушно зевнула и вновь забралась в свое убежище.

Широков взошел на крыльцо и постучал в обитую рваным дерматином дверь. Из дома не доносилось ни звука. Станислав осторожно потянул за ручку, дверь со скрипом открылась. В полутемной прихожей пахло псиной.

— Есть тут кто-нибудь? — громко спросил Станислав.

— А как же! — раздалось из-за следующей двери, прикрывавшей внутренние покои «особняка».

Уже не смущаясь, Широков прошел в довольно просторную комнату. В нос шибануло крепким запахом сивухи. За непокрытым столом сидел старик. Его редкие волосы были всклокочены, тонкая красная шея торчала из ворота исподней рубашки, выцветшие глаза равнодушно смотрели на гостя. Перед стариком на столе — поллитровка с мутной жидкостью и стакан. На куске газеты горбилась краюха черного хлеба, пара помидоров и шматок сала.

После молчаливого взаимного изучения старик выдвинул из-под стола табуретку и со стуком поставил на стол второй, взятый с подоконника стакан.

— Садись! — хлопнул хозяин ладонью по табуретке.

Широков, еще не определившись, как себя вести, подошел к столу и занял предложенное место. Дрогнувшей рукой старик плеснул в стакан гостю жидкости из бутылки, пододвинул помидор и, подняв свой стакан, провозгласил:

— Со свиданьицем! Будем здравы, чтобы нынче не забыться, а завтра — похмелиться!

Закинув голову, он двумя глотками влил в себя сивуху, крякнул и вытер рукавом рубахи рот.

Станиславу вдруг стало смешно, и невольная улыбка появилась на его губах.

— Ты чего? — подозрительно спросил старик.

— Уж больно смачно Вы, Сергей Николаевич, изволите принимать это зелье! Аж самому захотелось…

— Так в чем дело? Дают — бери, бьют — беги! Давай, вздрогни!

Он пододвинул стакан еще ближе к Станиславу.

— Нет-нет! — смеясь, сделал протестующий жест Широков.

— Во-первых, желудок такое не принимает по причине болезни, во-вторых, на работе я…

— А-а-а… — с сожалением протянул Панов. — Тогда, конечно, не стоит. А я вот свое отслужил — пятый годок в пенсионерах. Слушай, мил человек, ты, часом, не из газеты?

Старик оживился, сверля гостя повеселевшими глазками. Не зная почему, Широков ухватился за подсказанную «легенду» визита. Однако, на всякий случай, спросил:

— Почему Вы так решили?

Панов со вкусом отправил в рот кусочек сала, прожевал и объяснил:

— Третьего дня к Сергеичу приходили — соседу моему. Тоже молодой, из газеты. Воспоминания ветеранские собирает, книгу писать будет.

Глаза старика увлажнились.

— Мало нас, горемычных, на земле-матушке осталось…

Он смахнул слезу и налил себе еще из бутылки. Широков с беспокойством смотрел на стакан, опасаясь за положительный исход беседы при таких «темпах» хозяина. Словно угадав его мысли, Панов успокоил:

— Ты не волнуйся, организм у меня еще крепкий. Эта зараза, наоборот, только дух боевой поднимает.

Однако пить все же не стал. Вместо этого подошел к шифоньеру и достал старенький китель с внушительным количеством орденов и медалей. Накинув китель на плечи, Панов вернулся к столу, сел и выжидательно посмотрел на Широкова.

— Да, парад внушительный! — искренне восхитился Станислав, разглядывая знаки воинской доблести. — Что же Вы, Сергей Николаевич, так один и живете?

Панов вздохнул. Еще минуту назад оживленный взгляд потускнел.

— Так и живу один… — глухо подтвердил старик.

— Сергей Николаевич, о подвигах ветеранов много написано. Меня же больше интересует послевоенная жизнь бывших солдат: как она складывалась для Вас. Психологические аспекты, так сказать. Давайте сначала о своей семье…

Панов вздрогнул и еще более сник. Широков начал ругать себя, что оказался в ложной ситуации. «Надо сразу было представиться и не наводить тень на плетень. Корреспондент нашелся…» — укорил он самого себя.

Между тем старик выпил залпом стакан, не закусывая, и с ожесточенностью произнес:

— Как жизнь складывалась? Проблемы, говоришь? Были они, конечно. И жизнь у всех нас по-разному складывалась. Кто в князья вышел, кто в грязи по сей день барахтается, как я. Ты, корреспондент, думаешь, слабак я? Тряпка, да?

Взгляд стал тяжелым. Панов уставился куда-то в пространство и продолжал:

— Отвоевал я с первого и до последнего дня. Чуток лет еще в Германии прослужил. Вернулся домой орлом, а тут — бац! В родственники холуя фрицевского зачислили. Муженек-то сестры моей единокровной Анны при немцах в управе ихней работал. Его органы потом посадили, а пятно на всю семью легло. Проверки всякие начались, подозрения — тяжко было! А тут еще в пятидесятом племянничек Ефимка бандитом стал. Что называется — яблоко от яблони… Свой род совсем опозорил. Ну, с Анной я вдрызг разругался: ее вина была и в муже и в сыне — так считаю. Сама крохоборкой была, мужа с пути сбила и сынка такого же вырастила. НЭП на нее повлиял, что ли? Она ведь в 1910 году родилась здесь, а я в 1923-м. Тогда же родители переехали в город…

Услышав название родного города, Широков чуть не подскочил на табуретке. Но Панов не заметил смятения слушателя, поглощенный воспоминаниями:

— Батька магазин там частный открыл. Анька ему помогала, на том и воспитывалась, зараза! Потом нас, как новых буржуев, погнали в шею. И семья воротилась в Курск. Здесь Анна замуж по расчету вышла за пентюха своего — вертела им, как хотела. Говорили, она его к немцам в услужение и пихнула, стерва. Одно слово, жили после войны она своей жизнью, я — своей. В 52-м женился на Машеньке, дочка родилась — Ритой назвали. Господи, как жили-то хорошо! А потом, в 68-м, враз все сломалось: Машенька от рака померла, ну и понесло меня…

Старик выразительно щелкнул себя по шее и всхлипнул:

— Запил… Ритка заявила, что жизнь со мной ей опостылела. Упорхнула на медичку учиться в другой город — будто у нас своего училища не было. Слышь, корреспондент, специально она так сделала, чтоб, значит, подальше от папки-пьяницы быть!

Неожиданно Панов распрямился и сверкнул глазами:

— А я, может, тоже гордый. Не удерживал! Хочет своим умом жить — пусть живет.

Выпив еще, старик злорадно заметил:

— Умной больно себя считала… Вернулась, а с батькой, как с чужим, жила: «здрасте!», «пожалуйста!», «до свидания!» — тьфу! Потом замуж за балбеса великовозрастного выскочила и к нему подалась. Да только не сахарной жизнь с мужем оказалась. Обратно прибежала к папке под крыло родительское. Я ее как человека принял, все простил! А она, в благодарность, воспитывать меня принялась: не по-людски, мол, живешь, пьянствуешь! Мучились оба, а три года назад Ритка к тетке вдруг подалась… А ты спрашиваешь, как жизнь складывалась… Хреново складывалась!

Панов шмыгнул носом и смахнул слезу рукавом. Растерявшись, Широков все же кое-как утешил старика. Ему было искренне жаль Панова, хотя он понимал, что тот сам отчасти виноват в пошедшей наперекосяк жизни. Виноват своей слабостью, бесхарактерностью.

Видя, что Панов успокоился и вытер глаза, Широков спросил:

— А из-за чего сестра Ваша Анна из Курска уехала?

— Уехала по весне 75-го… Из-за сына своего, Ефима — моего племянника. Он как стал бандитом, так всю жизнь разбойничал! А в том году как раз с такими же бандюгами на инкассаторов напали. Деньги огромные хапнул тогда, людей поубивал… Милиция кого из разбойников шлепнула, кого — поймала, а этот гад сбежал… Анна, хоть и бессовестная, но такого позора уж снести не смогла, видать. Заявилась ко мне после Дня Победы, аккурат. До того мы с ней с 68-го не встречались — с похорон жены моей. Пришла, значит, и говорит: «Мы с тобой, Сергей, в ссоре жили, но ты меня за все прости, дуру. Больше здесь жить не могу… Поеду в город своей юности век доживать». Сказала еще, что дом там купила, а свой здесь продала. Адрес на всякий случай оставила. Так и расстались…

— И что, больше с сестрой не виделись?

— Почему же? Виделись… Весной, два года назад. Дочь, как уехала к тетке, отцу ни разу, поганка, не написала. Анна иногда открыточку присылала, а та сама — ни-ни! Тошно мне стало. Решил их проведать. Письмом о приезде известил. Приехал, а Ритка, оказывается, в срочную командировку укатила. Встретился с сестрой, а дочь ждать не стал — обиделся на нее.

Панов вздохнул, собирая с газеты крошки доеденной краюхи.

— А о том, что Анна померла, так и вовсе узнал через месяц. Дочь открытку прислала, да и то чужой рукой написана, объяснила, мол, руку правую повредила, писать не может, потому — подругу попросила. Понял я тогда, что никому не нужен…

Панов потянулся к стакану, но передумал и спросил Широкова:

— Ты вот скажи, справедливо или нет: какая ни на есть, а все же дочь, а я — отец ее. Как же так со мной поступать можно? Даже не интересуется, жив я или нет!

Старик в досаде махнул рукой и опорожнил-таки стакан с адским зельем.

Что-то в исповеди Панова насторожило Широкова. Он еще не мог это сформулировать. Оно пульсировало в подсознании пока неуловимо, неясно. Повинуясь скорее интуиции, а не логике, Станислав спросил:

— У Вас дочь, наверное, красивая, Сергей Николаевич?

С удивлением глянув на собеседника, Панов, пошатываясь, подошел к шифоньеру, порылся в нижнем ящике и достал фотокарточку, которую, вернувшись, подал Станиславу.

— Вот она, моя Рита. Года за два до отъезда фотографировалась на Доску почета в своей больнице. Вылитая мать!

Широков взглянул на фотокарточку и похолодел: девушка была очень похожа на знакомую Станиславу Маргариту Сергеевну Гвоздкову, но это были разные люди…

Станислав молчал, растерянно глядя на картонный прямоугольник глянцеватой фотобумаги. Мысли в голове перепутались, сосредоточиться никак не удавалось. С собой у него была фотография из личного дела Гвоздковой из горбольницы. Той Гвоздковой, которую он искал… Показать ее Панову? Но под каким «соусом»? Или открыться старику, извиниться за невольную ложь по поводу «корреспондента»? А потом узнать более подробно о дочери, о племяннике?

По-своему расценив молчание «корреспондента», Панов поинтересовался:

— Что, нравится?

— Красивая девушка, — машинально согласился Широков, погруженный в свои мысли по-прежнему.

— Во-во, красивая! Через ту красоту и жизнь спортилась… Умный народ-то поговорку сложил: не родись красивой, а родись счастливой! «Эх, кабы вышла по любви за нормального мужика, я б сейчас внуков нянчил… Жизнь по-другому бы пошла! А то связалась с тем торгашом. Говорил ведь — стар он для тебя. Не послушала. Солидностью да обеспеченностью прельстилась… Шесть лет держалась, а потом — осталась без детей, без семьи, да и годы убежали. Найдет ли счастье теперь, не знаю…

Он с сожалением покачал всклокоченной головой и с раздражением добавил:

— Все Вика эта виновата… Она дочку с пути сбила!

— А кто эта Вика? — насторожился Станислав.

— Да Монина Виктория… Вертихвостка чертова, подруга дочкина. В больнице познакомились, еще когда моя туда после школы работать устроилась. Потом вместе в училище были и сюда вернулись, опять вместе в больнице работали. Похожи они очень внешне. Их иные с первого взгляда даже путали. Только Ритка моя чуть повыше будет да прическу покороче носила. А у Вики волосы длинные — до лопаток. На этом сходстве они сперва и подружились — необычно же, чужие люди!

Стараясь не выдать охватившего его волнения, Станислав, как можно равнодушнее, поинтересовался:

— Вика-то с ней переписывается?

Старик потер пальцем лоб и злорадно сообщил:

— Охладела Ритуха к ней после развода. Этого Олега ей Вика ведь подсунула. Люди говорили, будто Вика сама с ним раньше крутила, а потом Ритке передала — пользуйся! Может, когда Рита с Олегом уже поженились, он с Викторией продолжал встречаться, кто знает? Словом, не знаю, что промеж них вышло, только после дочкиного возвращения ко мне в 83-м, шлюха эта, прости господи, у нас бывать перестала. А до свадьбы, помню, целыми днями тут ошивалась. Секретов меж ними никаких не было, «не разлей вода» были. Да и после свадьбы, знаю, первое время дружили, еще…

Разочарованно смерив взглядом опустошившуюся емкость, Панов хихикнул:

— Слышал бы, какой отлуп моя Вике дала за день-два до своего отъезда к тетке. Я краем уха слыхал через стенку — они на кухне говорили. Вика заявилась вечером, неожиданно, скукоженная какая-то. Мне же интересно, чего это вдруг она заявилась, — прислушиваюсь… Сперва тихо чего-то шептались. Потом Ритка так громко говорит: «Ты что, свихнулась? Мало ты мне жизнь поковеркала». Чего Вика ответила, не слыхал. Только моя тут дверь открыла и говорит: «Уходи, Виктория, уходи…» Та прошла, вихляясь, и мне вежливо брякнула: «До свиданьица, Сергей Николаевич!» А уже с порога Ритке: «Смотри, не пожалей потом, Ритуля…» И дверью как хлопнет. Я, конечно, пытался свою расспросить, что случилось. Да где там! Вот так, корреспондент.

Теперь Станислав передумал показывать фотографию, привезенную с собой. Он уже почти был уверен, что у Саржиной все это время жила Виктория Монина под именем Маргариты. Как это произошло и где теперь настоящая Гвоздкова, приходилось пока только гадать. Чтобы проверить свои выводы, Широков спросил:

— Сергей Николаевич, почему Рита решила уехать именно к Вашей сестре, с которой Вы отношений не поддерживали, да и она, вероятно, тетку почти не знала?

— Тошно ей тут было после развода, да и я бузил… И неприятности какие-то, чую, были у нее по работе. Так мне как-то и сказала: «Пропадайте вы все здесь пропадом, уеду, куда глаза глядят, не могу больше!» Потом про тетку вспомнила — все же не чужой человек, хоть и не виделись с нею с Машенькиных похорон. Заставила меня Анне написать. Та согласилась. Вот Ритка и уехала. Теперь там так и живет и о батьке не вспоминает!

Панов всхлипнул и посмотрел в окошко.

— А где племянник, Ефим этот, не слышали?

— Я же говорил, что милиция не поймала. Я и Анну спрашивал, когда гостил у нее. Сама она не знает, жив он или нет. По мне, так гадов таких земля носить не должна.

Тут старик смущенно покосился на Широкова и несколько виновато сообщил:

— Вишь ли, дело в чем. Ритка мне незадолго до отъезда проговорилась, что в июне 75-го перед самыми выпускными экзаменами, ее в училище нашел Ефим. Это ведь уже после ограбления было, милиция его искала… Ефим интересовался у Риты, куда уехала мать, Анна то есть. Ритка город только от меня знала, но ни улицы, ни дома. Так ему и сказала. Так тот бандюга, вместо благодарности, пригрозил, что прикончит и ее, и меня, если Ритка кому-нибудь проболтается про его появление. Ритка испугалась и все годы этот факт от меня в секрете держала. Так что, может и жив еще, зверюга…

Решив, что глубже копать неудобно, оставаясь в личине «корреспондента», Широков начал прощаться, тем более что прошло уже два часа, а в управлении он обещал быть к обеду.

Панов удивленно захлопал глазами:

— Как же так? Ты ничего не записал про боевые дела мои?

Но Широков искренне успокоил, что встреча эта не последняя, они обязательно еще увидятся и поговорят более обстоятельно.

27 июля. Среда. 13 часов

Поворот истории показался Широкову настолько неожиданным, что он решил до возвращения к товарищам удостовериться в факте подмены в больнице, где работали обе «героини». Поэтому, выйдя на ближайшую оживленную улицу, он из автомата позвонил в управление и сообщил Никифорову, что задерживается. Не желая пускаться в пояснения, Станислав не совсем учтиво бросил трубку. Затем он поймал подвернувшееся такси и помчался в больницу.

Работник, ведавший кадрами младшего персонала, с удивлением разглядывал красную книжечку, протянутую запыхавшимся приезжим. Потом он глянул поверх очков на предъявителя, представился сам и достаточно доброжелательно поинтересовался, чем может помочь милиции. На провокационный вопрос, работает ли у них Монина Виктория, мужчина подозрительно смерил Станислава взглядом с головы до ног и сказал:

— Гм… По-моему, в первую очередь милиция должна знать, что Монина у нас не работает, поскольку она уже три года как умерла!

Широков на мгновение потерял дар речи и грохнулся на оказавшийся рядом стул. Несколько оправившись от второго за какие-то пару часов удара, Станислав хрипло спросил:

— Не будете ли Вы, Григорий Владимирович, так любезны, рассказать мне обо всем поподробнее. Я недавно приехал и не говорил еще со здешними коллегами по этому поводу.

По выражению лица собеседника было ясно, что говорить ему на эту тему не особенно хочется, да еще в преддверии обеденного перерыва, о чем красноречиво свидетельствовал взор, обращенный к настенным часам. Но Широков не хотел уступать.

— Я понимаю, что скоро обед, но для меня крайне важно услышать все именно сейчас: мы расследуем тяжкое преступление, и счет времени идет на часы!

Под впечатлением искренней мольбы в голосе оперативника, кадровик смирился со своей участью. Поудобнее расположившись в кресле и покусывая дужку снятых очков, заговорил:

— Собственно, лично я Монину знал плохо, так как работаю в должности с 1983 года. Насколько я помню из ее личного дела, с которым знакомились Ваши коллеги весной 85-го года, Монина Виктория Ивановна была принята на работу в нашу больницу медсестрой или няней еще в 1972 году. Потом училась в медучилище в соседней области, вернулась сюда в 1975 году уже специалистом. Работала на различных должностях младшего и среднего персонала.

Он чуть подумал, стараясь точнее вспомнить обстоятельства и правильно их изложить:

— С 1983 года как раз Монина стала сестрой-хозяйкой, а попросту говоря, — завхозом. Замечаний серьезных по работе не имела, ходила в передовиках. Поговаривали, правда, что она… — кадровик замялся, подыскивая точное определение, — …несколько легкомысленна в отношениях с мужчинами, но это, скорее, ее личное дело. На работе это не отражалось. Но вот в марте 1985 года выяснилось, что Монина замешана в серьезных махинациях с лекарствами, в том числе, с наркотиками. Разразился скандал. Мне не хотелось бы касаться сути подробно, ибо некоторые из косвенно виноватых людей до сих пор работают в больнице. Они не были замешаны в делах Мониной, но проявили, как тогда говорили, халатность, за что и пострадали в разной степени.

Станислав согласно кивнул, на что кадровик благодарно прикрыл глаза.

— 29 марта, если не ошибаюсь, Монина последний раз вышла на работу, но с обеда ушла, и больше мы ее не видели… Живой…

— То есть? — переспросил Станислав.

Григорий Владимирович передернул плечами.

— Я-то ее вообще не видел с того дня ни живой, ни мертвой, а вот девочек наших, с кем Монина работала, милиция приглашала на опознание трупа. Это уже дней через пять после этого было.

Видя, что собеседник не совсем понимает, уточнил:

— Нашли труп где-то в Тульской области возле полотна железной дороги, изуродованный весь. В кармане пальто — профбилет Мониной. Сюда привезли и наших опознавать пригласили. Виктория ведь детдомовской была — ни родных, ни близких… Опознали!

Широков достал из кармана фотокарточку «Гвоздковой» и показал кадровику.

— Кто это, Григорий Владимирович?

Тот внимательно повертел фотографию, даже зачем-то посмотрел с обратной стороны и уверенно сообщил:

— Это Монина Виктория Ивановна. Только прическа у нее помнится, другая была — волосы длиннее. А с такой я ее что-то не помню…

Извинившись еще раз за неурочный визит и поблагодарив заинтригованного Григория Владимировича, Станислав напоследок выяснил, с кем можно побеседовать из знавших Монину по работе. Поразмыслив, кадровик назвал Римму Францевну Энгольд, с которой, если Монина и не была дружна, то уж приятельские отношения поддерживала. На этом Широков откланялся.

Охваченный азартом Широков собрался тут же нанести визит женщине с редким именем, рассчитывая на то, что многие медработники не ходят обедать домой, а предпочитают питаться либо в столовой, либо приносят еду с собой. Затратив минут пять на расспросы, он нашел на третьем этаже дверь, за которой должна была находиться Энгольд. В комнате, куда Станислав, постучав, заглянул, стояли канцелярские столы, диван, книжный шкаф и еще какие-то этажерки, полочки, тумбочки… За дальним столом сидели три женщины в халатах и чинно пили чай с пирожками. На краю стола высилась кастрюлька на стопке тарелок. Женщины недовольно посмотрели на возмутителя идиллии, прервавшего интересную беседу, содержание которой легко было определить по последней услышанной фразе: «А что он?» Одна из них, яркая брюнетка, лет сорока пяти, скрывая недовольство, вежливо поинтересовалась: «Вам кого, молодой человек?»

— Извините, ради Бога, за вторжение… Мне бы Римму Францевну… — пропел Широков сладчайшим голосом.

Брюнетка с некоторым интересом осмотрела проскользнувшего в комнату пришельца и томно сообщила:

— Римма Францевна — это я.

— Я так и подумал почему-то… — интонация Широкова должна была ясно свидетельствовать — почему.

Как и подобает уважающей себя женщине, Энгольд поправила кокетливо выбившийся из-под шапочки завиток волос и понимающе улыбнулась.

— Обождите, пожалуйста, мы сейчас закончим чаепитие, и я Вас приму.

Широков поблагодарил и ретировался в коридор. Минут через пять две чаевницы степенно выплыли из комнаты и последняя, не скрывая любопытства, проворковала:

— Заходите, молодой человек.

Римма Францевна благожелательно улыбнулась и, пригласив гостя садиться, приветливо спросила:

— Вы от кого?

За время ожидания в коридоре Широков наметил линию поведения. Основываясь на прежнем богатом опыте общения с разными людьми, он научился с первых фраз определять сущность человека. И хотя некоторые считают первое впечатление обманчивым, Широков придерживался иного взгляда. Ошибки бывали, но чаще он правильно определялся в своих наблюдениях и верно избирал тактику беседы. Оценив Римму Францевну как натуру впечатлительную, эмоциональную, старающуюся компенсировать недостаток ума созданием в глазах окружающих имиджа своей значительности, Широков решил чем-нибудь ошарашить собеседницу — по принципу: чем невероятнее, тем больше надежды, что поверят. Поэтому он на одном дыхании выпалил:

— Уважаемая Римма Францевна! Я к Вам — за помощью. Дело в том, что я родственник Виктории Мониной…

Эффект превзошел самые смелые ожидания. Густые брови женщины поползли на лоб, глаза расширились так, что казалось, готовы выскочить из орбит, ярко накрашенный рот широко раскрылся. Испугавшись, что Энгольд, чего доброго, хватит удар, Станислав поспешил пояснить:

— Понимаете, я не буду Вам рассказывать всю эту историю, долгую и непростую — это займет слишком много времени. Коротко же, так лет пять назад я занялся генеалогией моей семьи. Прочитал, знаете ли, «Историю государства Российского» Карамзина. Захотелось узнать, кто были мои предки. Сначала расспрашивал родных, записывал их воспоминания, ездил по родственникам. Потом это дело превратилось в настоящее увлечение — хобби! Начал обращаться в архивы, разные организации. На каждого человека составлял подробный реестр. Трачу массу свободного времени, даже отпуск. И вот в прошлом году обнаружилось, что одна из ветвей по отцу ведет в Курск. Его троюродная сестра уехала сюда в 1951 году и следы ее затерялись. Очень сложным путем мне удалось установить, что эта женщина умерла, а дочь ее, Виктория, попала в детский дом. Я сделал запрос в адресный стол и узнал печальную весть: Виктория Ивановна умерла в 1985 году. И вот, случайно оказавшись в командировке в Курске, решил найти людей, знавших Вику, и занести полученные сведения в свою картотеку.

Станислав потупил подобающим образом глаза, изображая смирение и приличествующее ситуации огорчение.

Римма Францевна с огромным вниманием выслушала гостя и по ходу рассказа пришла в себя, о чем свидетельствовали вернувшиеся на отведенные природой места детали ее физиономии.

Однако глаза горели восторгом и любопытством.

— Боже мой! — воскликнула она. — Боже мой! Как интересно! Какая драма! Как это романтично в наше сухое и черствое время: молодой человек ищет корни, так сказать, — истоки своего рода. Я восхищена Вами! Э-э-э…

— Станислав Андреевич! — подсказал Станислав.

— Станислав Андреевич! — распевно произнесла Энгольд. — Конечно, я Вам помогу, о чем разговор! Мы не были с Викой близкими подругами — возраст, знаете ли, разный, — но я ее достаточно хорошо знала: работали рядом с начала семидесятых. Она тогда совсем девчонкой была…

Широков удивился про себя, что Энгольд даже не поинтересовалась, как он ее нашел. Видимо, решила такое обращение к ней само собой разумеющимся. Вслух же Широков спросил, не отрывает ли он занятую женщину от выполнения служебных обязанностей. Та посетовала на непочатый край работы, но ради такого необычного случая готова пожертвовать своим драгоценным временем. После чего Широков достал блокнот и обратился в слух.

В основном, Энгольд поведала ту же историю, что Станислав слышал от кадровика. Но вариант Риммы Францевны оказался более красочным и подробным, да и весьма длительным. Первые полчаса она говорила почти безостановочно хорошо поставленным голосом, не давая Широкову вставить и слова. Видимо, сказалось длительное пребывание на руководящей профсоюзной работе, о чем упомянула сама Энгольд. И все же кое-какие интересные подробности жизни Мониной открылись Станиславу.

Так, после череды «легких» увлечений, в жизни Вики появился постоянный кавалер — некто Сомов Юрий, работавший администратором в одном из ресторанов Курска. Он даже жил с 1983 года в «малосемейке», предоставленной Мониной профсоюзом. Юра и стал виновником, по мнению Энгольд, всех Викиных бед. Связавшись с ним, Монина изменилась: стала более скрытной, повадилась приносить на работу импортные вещи и продавать работникам больницы. В том же 83-м году Монина разругалась со своей лучшей подругой Ритой Гвоздковой. Что-то там было личное, касавшееся Ритиного мужа. Плюс еще у Риты обнаружилась недостача дорогого импортного лекарства. Тогда Гвоздкова обвинила Монину в краже. Та отрицала напрочь. Доказательств не было. Историю замяли, чтоб не выносить сор из избы.

В этом месте Энгольд попросила Станислава правильно оценить ее расположенность к благодарной миссии собеседника: она ведь доверяет ему такие щепетильные подробности.

— Некоторое время затем Вика была тише воды, ниже травы… Но «шмотки» появились вновь и, наконец, «эти ужасные махинации с лекарствами!»

Здесь Широков услышал самое главное: по мнению Энгольд, которое она никогда до сих пор никому не высказывала, именно Гвоздкова вскрыла аферу с лекарствами и навела на след Мониной и Сомова милицию!

— Почему Вы так решили? — удивленно спросил Широков.

— Я сама слышала… — Энгольд заговорщицки подмигнула и, понизив голос, доверительно пояснила:

— Накануне, как сбежать, Вика в этой вот комнате разговаривала с кем-то по телефону. Когда я вошла, то услышала фразу — «Это она, стерва, заложила, больше некому!»

— Интересно… А дальше?

— Потом Вика увидела меня и сразу, не прощаясь с собеседником повесила трубку. Тогда я про махинации ничего не знала и не придала значения услышанному. Только когда Вика сбежала и шло следствие, я вспомнила этот разговор.

— Поразительно! Ну и родственница у меня была, оказывается… — сокрушенно воскликнул Широков.

— Что Вы, что Вы! — вскричала Римма Францевна. — Она была хорошей девочкой, если бы не злополучная история. Тем более, о покойниках не принято говорить плохо. И окончила свой путь, бедняжка, трагически!

Женщина искренне огорчилась, коснувшись кончиками пальцев уголков глаз.

— Как это произошло?

— Толком, по-моему, до сих пор неизвестно: то ли сама она с горя под поезд бросилась, то ли Сомов ее толкнул. Изуродовалась, бедняжка, — насилу мы ее опознали.

— А что, Вам пришлось в опознании участвовать?

— А как же?! Кто же, как не мы, должны были это сделать — товарищи по работе. Она же сиротой считалась!

— Наверное, очень неприятная процедура?

— Не то слово! — Энгольд передернулась и сморщила нос. — Лицо — сплошное месиво кровавое. Не узнать ни за что. Только по одежде да профсоюзному билету опознали… И еще по колечку с изумрудом — Вика его всегда носила.

Широков понимающе вздохнул и спросил:

— Какую же дату смерти мне в карточке своей ставить?

Энгольд на минуту задумалась, но потом уточнила:

— 20 марта она пропала — ушла на обед домой и не вернулась. В тот день у Танечки — Вы ее видели, она со мной чай пила — день рождения был. Да, именно, 20 марта. В этом году, празднуя у Татьяны, мы еще Вику помянули. Но погибла она, как будто, позже… Ведь труп мы опознавали дней через пять после исчезновения. Так что не знаю, как Вам и быть…

— Скажите, а, может быть, мне еще и с Ритой поговорить — все-таки подруги были?

— Что Вы! — всплеснула руками женщина. — Гвоздкова за неделю до скандала и пропажи Вики уволилась, а потом уехала к своей тетке куда-то на север, за Москву!

— Это точно?

— Абсолютно. Маша Пенкина сама провожала Гвоздкову на поезд, а потом мне рассказала.

Запомнив новое имя, Широков посмотрел на часы и картинно схватился за голову.

— Кошмар! Уже половина четвертого, а меня в три ждут в институте!

От вскочил, торопливо пряча блокнот, поцеловал Энгольд руку и вполне искренне поблагодарил за очень интересную информацию. Расшаркавшись со смущенной и тронутой таким внимательным обхождением женщиной, Станислав поспешно ушел, провожаемый взглядом ее увлажнившихся глаз.

27 июля. Среда. 16 часов

В управление Широков добрался только к четырем часам. Перед уходом из больницы он выяснил в регистратуре адрес Маши Пенкиной, оказавшейся сегодня выходной. К ней бы стоило сходить вечерком, хотя и без этого Станислав теперь знал: Гвоздкова уехала из Курска тем же поездом, что и Монина. И, скорее всего, — 20 марта 1985 года.

Никифоров и Свешников сидели рядом за столом и внимательно изучали толстый «талмуд». Рядом лежал еще десяток аналогичных «произведений» — детищ правосудия. Увидев друга, Свешников недовольно проворчал:

— Где это тебя нелегкая носит?

Не ответив на упрек, Широков присел к торцевому столику и равнодушно принялся разглядывать ногти на руках.

— Нет, Вы посмотрите на него, Валерий Анатольевич! Полдня таскается где-то, пока мы тут вкалываем почти без обеда, а, явившись, не изволит даже разговаривать!

— «Почти без обеда» — это как? — ехидно спросил Станислав.

— А так! Перекусили в буфете — и всего-то!

— А-а-а! Правда, я и хлебной крошечки во рту не держал с утра. Хотя мог и «клюкнуть», и салом закусить! — Широков улыбнулся, вспомнив старика Панова.

Игорь поднял с пола свой дипломат и достал оттуда бумажный сверток, который молча передал Станиславу. В свертке Широков обнаружил пару котлет, кусок хлеба, помидор и яблоко.

— Вот это настоящий друг! — воскликнул он растроганно. — Спасибо, Игорек! С тобой от голода не умрешь, уж я-то знаю!

— Чего там… — буркнул Игорь. — Поешь, может подобреешь, человеком станешь.

Никифоров, с интересом наблюдавший за пикировкой, вмешался в разговор:

— Вот что… Пусть Станислав подкрепляется, а мы поведаем, что интересного сумели раскопать в этой писанине.

Он обвел рукой стол с грудой папок.

— Так он от таких новостей подавится, чего доброго, — заметил Игорь.

— Вот как? Не думаю, что меня сегодня еще можно чем-то удивить!

Свешников, хорошо зная друга, окинул его недоверчивым взглядом.

— Ладно, — согласился Игорь. — Попробуем.

Неторопливо поглощая нехитрую еду, Широков внимательно слушал. Первоначально Игорь уточнил детали нападения на инкассаторов и перешел к событиям пожара. Здесь выяснилась существенная деталь: эксперты не дали однозначного заключения о причине смерти Лохова. В равной степени допускалось наличие несчастного случая и насильственной смерти. Точнее, последнее не опровергалось. В принципе, это могла быть инсценировка Саржина, решившего избавиться от конкурента и замести следы, как предположил утром Никифоров. А, значит, вполне вероятно, что Саржин мог сбежать с основной массой денег и где-то прятаться. В пользу этого варианта развития событий говорило еще одно обстоятельство, правда, не из уголовного, а из оперативного дела. Оказывается, оперативники Курска побывали в конце июля 1975 года на новом месте жительства Саржиной, беседовали с ней, ходили по соседям. Согласно справке, подшитой в дело, некий гражданин Феофанов, проживавший на ул. Гоголя в доме 14, видел в начале июля мужчину, входившего в дом Саржиной как-то вечером. По приметам, неизвестный имел определенное сходство с Ефимом. Но сама Саржина этот факт напрочь отрицала. Феофанов был уже в преклонном возрасте — за семьдесят, слыл выдумщиком и балагуром, и, видимо, его слова сочли плодом фантазии.

К сожалению, больше ничего интересного бумаги не сообщили, хотя пересмотрели их тщательно и в большом количестве.

Старательно обкусывая огрызок яблока, Широков разочарованно протянул:

— И это все?

— По материалам — все… Но… — Игорь многозначительно подмигнул Никифорову. — Есть еще новости. Звонил Ерофеев. Владелец машины, некий Гаврилов, «поплыл». Оказывается, с 11 июля сего года Бубенцов проживал у него. О делах квартиранта Гаврилов ничего не знает, даже — о существовании Гвоздковой. Но числа 15-го Бубенцов уговорил его продать машину за 20 тысяч рублей, на которой собирался выехать в дальний путь 21-го числа. Однако 21 июля неожиданно обнаружилась поломка, требовавшая ремонта. Так что к поездке машину подготовили только 22 июля.

— Вот, значит, почему парочка не уехала сразу же 21 июля! — оживился Станислав.

— Да, выходит, так. Но и это не главное. Ерофеев передал сегодня сведения, полученные рано утром из Красноярского края. Из колонии, где отбывал наказание Рубцов, сообщили, что Рубцов Николай Львович, 1943 года рождения, ранее судимый, житель города Красноярска, получил 11 лет лишения свободы за убийство из хулиганских побуждений, а не за ограбление инкассаторов, как наплел нам Толстых. Убийство совершил в Красноярске, носил кличку «Кот». Приметы: отсутствие фаланги, сахарный диабет — все совпадает. Освободился 16 июля этого года. 17 июля отметился в Красноярске и отбыл в неизвестном направлении. Точнее, «маршрутку» имел в Курск!

Свешников помолчал, давая возможность другу усвоить хорошенько услышанное.

— Теперь почитай эту бумажку, — Игорь встал и положил перед Станиславом листок, на котором тот увидел приметы Саржина Ефима, объявленного во всесоюзный розыск в 1975 году.

«Рост… телосложение… лицо… одет… — читал про себя Широков, и вдруг глаза его остановились на фразе: «Носит перстень желтого металла с изображением змеи на среднем пальце правой руки».

Станислав перевел удивленный взгляд со Свешникова на Никифорова. Оба довольно улыбнулись.

— Перстень желтого металла с изображением змеи! — торжественно подтвердил Игорь. — Именно такой перстень, как ты должен помнить, видели на руке Рубцова постовой на вокзале и сам Толстых!

Широков нервно потер ладонью лоб.

— Выходит, Рубцов — посланец Саржина?

— Совершенно верно. Или наследник! Неужели это не интересно!?

— Значит, начинает что-то проявляться? — спросил Широков Никифорова.

— Похоже, — скупо обронил Валерий Анатольевич.

— Если, конечно, это не совпадение. Впрочем, время покажет. А у меня также имеется интересная информация. Вы бы лучше сели, а то, не ровен час, попадаете и переломаете себе чего-нибудь!

И он подробно сообщил о своих открытиях. Свешников, сперва пытавшийся прорваться с вопросами, в конце рассказа только ошарашенно смотрел на друга. Никифоров слушал молча, сосредоточенно покрывая обрывок бумаги замысловатыми линиями. Едва Широков закончил говорить, майор высказался первым:

— Помню я это дело. Больница, где работала Монина, была лишь звеном целой паутины, которой преступники опутали несколько лечебных учреждений и аптек. Долго мы до них добирались. Удалось взять почти всех, но некоторые, в том числе и Монина с Сомовым, скрылись. На них вышли перед самой реализацией и не успели как следует «обложить» — вот и допустили промах.

Никифоров помолчал, припоминая события более чем трехлетней давности.

— Действительно, труп обнаружили на железнодорожном полотне недалеко от Тулы. Привезли сюда, опознали. Результат вы знаете.

— Что же дало вскрытие Мониной, то есть — Гвоздковой? — полюбопытствовал Свешников.

— Судмедэксперты определили, что женщина была сначала задушена, а потом выброшена под поезд. Травмы лица посмертного происхождения. Приняли версию, что Сомов разделался с сообщницей — их видели садящимися в поезд.

— А что, идентификацию по отпечаткам пальцев, по зубам не проводили? — хмуро спросил Широков.

Никифоров закурил и с горечью ответил:

— Стас, представь ситуацию. Монина — в розыске. Приходит телетайп из Тулы: обнаружен труп женщины с документами на имя Мониной В. И. Потом присылают само тело. Даже при поверхностном осмотре «товарищи по работе» заявляют: фигура ее, одежда ее, прическа ее, кольцо ее, документы ее. Это — она, бедняжка. Сбежала от следствия — факт! Видели ее с Сомовым, садящимися в поезд вместе — факт! Время отъезда совпадает! Тем более, Гвоздкова больше недели, как уволилась — про нее и не вспоминали. К делу она отношения не имела. Информацию на Монину дал совершенно другой человек! Если уж на то пошло, то — сама Энгольд Римма Францевна! А тебе, Станислав, она «лапшу» на уши навесила, что сделала это Гвоздкова. Да Гвоздкова уже два года до событий не общалась с Мониной, в поле нашего зрения не попала, имя ее никем на следствии вовсе не упоминалось! Кто мог в тех условиях предположить, что Гвоздкова окажется с Мониной в одном поезде и все вон как повернется! Потому и не делали идентификации по отпечаткам пальцев! Версия железная: Сомов убил соучастницу, Забрал остальные документы, вещи, и «растворился». Его и в розыск объявили не только за хищения и спекуляцию, но и за убийство Мониной! А, впрочем, дураки, конечно!

Никифоров в сердцах треснул кулаком по столу и ругнулся.

— А проводников допрашивали? — уже мягко поинтересовался Широков.

— Допрашивали. Они только, как теперь получается, тень на плетень еще больше навели. По приметам мужчина и женщина, похожие на Сомова и Монину, ехали в одном купе. После Тулы женщину уже не видели.

Мужчина им пояснил, что она с ним поругалась и сошла в Туле. Их ответ удовлетворил, а наших только укрепил в избранной версии.

— Постойте, — воскликнул Игорь. — Если Гвоздкова ехала в том же поезде, а проводникам показывали фотографии погибшей, почему проводники вагона Гвоздковой также не опознали свою пассажирку?

Никифоров невесело усмехнулся:

— Так ведь Сомов оказался не дурак: кто-то в день прибытия поезда на столичный вокзал позвонил дежурному линейного отдела милиции и обратил внимание на подозрительные обстоятельства исчезновения женщины в одном из вагонов этого поезда, и назвал конкретно номер вагона, где ехали Сомов с Мониной! Так что, когда обнаружили труп, эта информация к нам попала и сделала свое дело: фотографии показывали только в том вагоне.

— Да-а… — невесело протянул Станислав. — Парочка еще та! Надо точно установить даты и поезд, на котором ехали все трое, документально подтвердить присутствие Гвоздковой в том же поезде. Хорошо бы найти фотографии Сомова. Сто против одного, что он и Бубенцов — одно лицо.

Никифоров согласился:

— Я подниму из архивов это дело и внимательно еще раз просмотрю всю информацию.

— А мы с Игорем навестим Машу и мужа Гвоздковой. Ты адрес установил? — спросил он Свешникова.

— Естественно. Еще мы с Валерием Анатольевичем выяснили, что Козин, сообщник Саржина, живет сейчас в Курске, адрес тоже есть. Так что можно и к нему заскочить.

Широков кивнул и спросил Никифорова, не может ли он помочь с транспортом. Через три минуты друзья уже ждали машину у крыльца УВД.

27 июля. Среда. После 17 часов 30 минут

Разговор С Машей Пенкиной, крупной суровой женщиной средних лет, складывался нелегко. Не разговорчивая от природы, она нехотя отвечала на вопросы, сидя в глубоком кресле возле телевизора. Игорь и Станислав, расположившись за большим обеденным столом, наперебой и так, и сяк пытались помочь вспомнить число, когда Маша провожала Риту Гвоздкову на поезд — все безуспешно.

Наконец, Станислава осенило:

— Мария Феоктистовна: а Вы Танечку знаете, которая работает вместе с Энгольд?

— Знаю.

— Когда у нее день рождения, помните?

Искорка оживления сверкнула в равнодушных глазах Пенкиной.

— Дату не помню, знаю — в марте. А клоните Вы правильно. Риту я провожала, аккурат, в день рождения Тани. Я в этот день от месткома на стенд поздравление в ее адрес вешала. Я-то такие вещи писать не очень умею, а тогда пришлось — некому больше было. Первый и последний раз фломастерами объявление писала, вот и запомнила.

— Значит, было это вечером 20 марта, так как у Тани день рождения именно этого числа?

— Значит, так.

В довершение этой маленькой победы Маша обрадовала друзей еще одним. Она вспомнила, что Гвоздкова носила два золотых кольца: обручальное на левой руке и тонкое с голубым камнем на правой.

Выйдя от Пенкиной, Широков позвонил Никифорову из автомата и попросил сделать срочный запрос от его имени Ерофееву: носила ли Гвоздкова — Монина золотое кольцо с голубым камнем.

Следующим на очереди был гражданин Козин. Дверь его квартиры открыла пожилая женщина, как выяснилось, — мать. Визиту милиции она отнюдь не обрадовалась, но молча провела гостей в комнату и предложила обождать Виктора, который ушел в магазин за хлебом. Через десять минут молчаливого ожидания вернулся Козин. Вероятно, он хотел сказать что-то веселое матери, но, увидев двух неизвестных мужчин, профессиональную принадлежность которых он определил с первого взгляда, мгновенно погасил улыбку. Нахмурившись, Виктор, не разуваясь, прошел в комнату, сел на диван и только теперь нехотя поздоровался. Станислав представил себя и коллегу и вежливо извинился за беспокойство.

Козин удивленно спросил:

— Ладно, свои начальники покоя не дают, так еще чужие пожаловали?

Поводив крепкими плечами, он сложил большие руки на коленях и усмехнулся.

— Мы Вас долго не задержим, да и разговор пойдет не о Вас, а о другом человеке, — успокоил Широков.

— О ком же? — насторожился Козин.

— О Ефиме Саржине, — медленно произнес Станислав, внимательно глядя в лицо бывшего бандита. Козин вздрогнул, а потом так же подозрительно спросил почему-то Свешникова:

— Он что — жив? — и не получив ответа, констатировал. — Объявился, значит…

— Почему Вы так решили? — задал вопрос Игорь.

Козин похрустел костяшками пальцев и вздохнул:

— А я и в 75-м не верил в его смерть. И с денежками горелыми ловко он вашего брата надурил.

Последнее замечание Козин сделал с явным злорадством.

Широков решил не разубеждать собеседника. В конце концов, Козин не должен питать «теплых» чувств к бывшему сообщнику: «оттрубил» 12 лет, ни копейки не получил. А раз Саржин жив и все это время, будучи на свободе, тратил общие денежки, то Козин, выходит, отдувался за всех.

Действительно, под щеками Виктора заходили желваки, а в глазах вспыхнул недобрый огонек.

— Расскажите нам о Саржине, что он был за человек?

— Человек? Не человек он — падла последняя! Лохова, вон, угробил ни за что. А Лохов мне каким-никаким, а другом был…

В голосе Козина зазвучал металл.

— Да и вообще… Я там на нарах долго обо всей этой истории думал. И решил, что Ефим заранее собирался денежки один заграбастать… На инкассаторские пули мы ведь втроем шли, а он сзади «руководил». Может, надеялся еще, что одного-двух из нас те подстрелят — ему меньше проблем будет. А оставшихся он бы потом сам извел. И меня бы шлепнул, как Лохова, если бы Ваши не постарались. Глупые тогда были — не понимали его нутра по молодости.

Станислав улыбнулся на последние слова Козина:

— Выходит, милиция Вас спасла?..

Затем Игорь вступил снова в разговор:

— Виктор, Вы ведь Саржина все же неплохо знали. Где он мог спрятать деньги, где мог осесть? Как бы он, по-вашему, спрятал деньги, как действовал в той ситуации?

Козин молчал, уставившись в пол.

— Козин, времени вон сколько прошло! Чего теперь таиться? Да и должна же быть справедливость какая-то! — поддержал Игоря Широков.

— Справедливость? Она должна быть! — зло бросил Козин. — Верно ты, начальник, сказал. Только на кой она мне хрен, справедливость, если за эти годы он наши деньги все, наверняка, просадил, гнида!

— А, может и нет? — забросил камешек Станислав.

— Нет? — переспросил Виктор и вновь подозрительно посмотрел на друзей. — Вы хотите сказать, что деньги целы?

Игорь утвердительно кивнул.

— Ха! Тогда к чему вам что-то говорить. Вдруг, сам искать стану?

— Без нас, Козин, Вы их не найдете. Слишком много воды утекло. Да и не знаете Вы всего, что произошло вокруг денег за эти годы. А без этой информации — дохлый номер!

— Так расскажите, — предложил Виктор, хитро прищурившись.

— Расскажем, если хотите. Только — позже, когда и сами будем знать все. Пока же не хватает нескольких кирпичиков, часть которых, возможно, в Ваших руках. Хотя сам Вы об этом не знаете.

Козин закурил и некоторое время обдумывал, как поступить. Потом согласился:

— Ладно. Дайте подумать — мозгами пошевелить…

Козин курил в тишине, нарушаемой только звоном посуды на кухне, где мать готовила сыну ужин. Погасив окурок в консервной банке-пепельнице, Козин энергично растер ладонями лицо и сказал:

— Куда он мог сбежать и где осесть, я не знаю. Паспорта второго у него не было — это точно. Перед «делом» он здорово «гоношился» — все добыть «ксиву» новую хотел, но ничего не получилось. Честно говоря, я ему обещал, но человек мне самому должен был отдать на следующий день после нападения, да не успел… Хотя потом, по случаю, Ефим мог где-то и разжиться. Где спрятал деньги, также не знаю. А вот как… Однажды он «блажил», что в молодости про пиратов все читал: про клады да сокровища. У него в молодых и кличка была — «Пират». Ловко, говорил, пираты сокровища прятали. Закопают, карту составят с заковыками разными — посторонний ее возьмет, все равно ничего не отыщет. Целую лекцию нам с Лоховым по пьяни завернул. Мол, пираты карты на части делили и меж собой распределяли, чтобы без кого-то одного остальные сокровищами воспользоваться не могли. Ну, и все такое прочее.

Козин помялся, видимо, решая, сказать или нет. Все же сказал:

— Он проболтался, что с прошлых лет у него кое-что осталось. Махал чертежом каким-то. Совал нам, куражился: берите — ищите! И сам же говорил: хрена найдете без другой половинки, а та — в надежном месте или у надежного человека — не помню уж. Вот так-то.

Широков от волнения прикусил губу: след и какой след! Значит, в тайнике на Гоголевской была одна часть плана, а вторая — сначала у Саржиной, потом — у Мониной. Только, как она попала к Мониной? Почему доверила Саржина постороннему, в сущности, человеку? И, значит, Саржина не знала о второй части в тайнике? Ловко!

Широков посмотрел на Свешникова и по выражению лица того понял, что в голове Игоря сложилась похожая цепочка.

По-своему расценив молчание милиционеров, Козин заметил:

— Вы мамашу его хорошенько тряхните. Надежнее ее у Ефима человека не было. Там след должен быть — точно! И деньги он мог запрятать поближе к ее новому месту жительства. Она ведь сама родом оттуда.

— Откуда Вы знаете про новое место жительства Саржиной? — заволновался Свешников.

— А, ладно, чего уж теперь… — махнул рукой Козин. — Я, как освободился, узнал у людей куда мамаша переехала. Все сейчас сказанное в голове пробежало… Решил слетать туда и понюхать, не пахнет ли там деньгами злополучными… Да одумался вовремя. А что, деньги, вправду, «всплыли»?

Широков поднялся, шагнул к Виктору и протянул тому руку. Козин машинально подал свою и только после этого ошалело вскочил.

— Спасибо, Виктор, — сказал Широков. — Вы нам очень помогли. И я обещаю, что потом, как все кончится, наши здешние коллеги Вам все расскажут! Это чертовски любопытная история!

Свешников также пожал руку еще не пришедшему в себя Козину, после чего гости, громко попрощавшись, покинули квартиру.

— Какие выводы, командир? — озабоченно спросил Игорь, когда они уже ехали к бывшему мужу Гвоздковой.

Широков, напротив, был в хорошем настроении и весело ответил:

— Выводов масса! Надо только сесть и детально их систематизировать. Мы теперь знаем, что было в тайнике и за чем идет охота. Как ты оцениваешь, что тайник до 20 июля не трогали и деньги, значит, 13 лет где-то лежали целехонькие?

— Думаю, Саржин по неким веским причинам до сих пор не мог до них добраться.

— Но почему он не послал «гонца» раньше?

— Значит, и «гонца» послать не мог.

— Игорек, где может находиться человек, который ни сам приехать не может, ни приятеля послать?

— В заключении, — помедлив, ответил Свешников неуверенно. — Впрочем, из колонии при большом желании можно послать освободившегося «кореша». Если, конечно, ему доверяешь.

— Выходит, он-таки доверился Рубцову?

— Погоди, Стасик, у нас, кажется, уже шарики за ролики зашли. По-твоему, Саржин уже 13 лет в колонии сидит? Это нонсенс… Осуждение под своей фамилией исключается — он, как-никак, во всесоюзном розыске был. Под чужой? Но 13 лет просто так не дадут, а по серьезным делам его бы десять раз «раскололи» хотя бы по «пальчикам»!

Широков ткнул друга в мягкий живот и возбужденно произнес:

— Почему мы все время считаем, что Саржин жив? А что, если он давно мертв?!

— Во-первых, не пихайся, во-вторых, если он мертв, то мертв еще с 1977 года.

— Правильно. Если Рубцов тот человек, которому Саржин доверил тайну, то сообщил ее до «посадки» последнего, то есть — до июля 1977 года, — согласился Широков. — И сообщил, вероятно, незадолго до своей кончины, иначе смысла не было.

— Постой! — Свешников задумчиво смотрел в окно, покачиваясь в такт автомобилю. Затем решительно хлопнул водителя по плечу и попросил остановиться. Когда машина замерла, Игорь протянул Широкову блокнот и потребовал:

— Пиши!

— Что писать?

— Пиши: «Саржин Е. И.»

Широков достал ручку и выполнил требование друга.

— Теперь пририсуй к «С» некоторые детали, чтобы получилось «Ж», и поставь после «н» мягкий знак.

Станислав дописал и вслух прочитал:

— Жаржинь Е. И., ну и что?

Игорь торжествующе сверкнул глазами:

— Именно такая фамилия была у человека, за убийство которого Рубцов схлопотал свои 11 лет! Это значится в сообщении из Красноярска, переданном утром сегодня шефом. Просто я тогда не придал значения фамилии убитого и не назвал ее тебе!

— Вот так-так! — пораженно воскликнул Станислав.

Водитель, с интересом наблюдавший за пассажирами, нетерпеливо спросил, можно ли ехать.

— Теперь все можно! — радостно заметил Игорь.

Посещение бывшего супруга Гвоздковой лишь подтвердило то, что ранее выяснилось об отношениях Риты и Вики. Действительно, с Ритой Олега Михайловича познакомила Монина, с которой прежде у него был «роман». Однако, семейная жизнь не сложилась, но расстались они с женой по-хорошему, как цивилизованные люди. Иногда виделись, интересовались делами друг друга. По поводу отъезда Риты из Курска Олегу Михайловичу известно лишь то, что у Гвоздковой были неприятности на работе. И, как будто, не без помощи Виктории. Уехала Рита 20 марта 1985 года — это Гвоздков помнит точно, ибо у него профессиональная память на числа. Помнит Олег Михайлович даже номер поезда: перед отъездом Рита сама ему сказала — звонила по телефону, прощалась.

Разговор подходил к концу, когда Олег Михайлович неожиданно заявил:

— Мне кажется, перед отъездом Виктория с Ритой помирились.

— Почему Вы так думаете? — усомнился Широков.

— Виктория в день отъезда Риты утром звонила мне и сама об этом сказала. Она еще спросила, не знаю ли я, на каком поезде Рита уедет. Она-де хочет проводить подругу, но сделать это неожиданно, преподнеся сюрприз. Поэтому сама спрашивать у Риты не хочет. Я, конечно, сказал.

Широков опустил глаза.

— А что, я сделал что-то не так? — забеспокоился Гвоздков.

— Как Вам сказать…

Но Широков счел за лучшее оставить Олега Михайловича в неведении.

27 июля. Среда. 21 час

В кабинете Никифорова царил уютный полумрак — горела только настольная лампа. Сам майор, сняв пиджак и галстук, прихлебывал чай из большой красивой чашки и внимательно читал документы, подшитые в красную папку, то и дело производя пометки остро отточенным карандашом. Он явно обрадовался возвращению коллег, убрал папку в сейф и, слушая Свешникова, достал из тумбочки пару чашек, печенье и тарелочку с бутербродами. После чего предложил товарищам подкрепиться.

Вкусная легкая еда и горячий чай благотворно подействовали на уставшего Станислава. Боль в голове, вновь поднявшаяся к вечеру, понемногу утихла. «Счастливые люди, кто, отработав от звонка до звонка, вечером устраиваются возле телевизора. Жены кормят их отменным ужином, и дети пристают с какими-нибудь извечными вопросами, — искренне позавидовал Широков. — И нет нужды вздрагивать от каждого телефонного звонка, гадая — то ли приятель интересуется жизнью, то ли на работу вызывают». Потом мысли обратились к Наташе; как она там, что делает сейчас, в эти минуты? Мысленно он представил ее лицо, глаза. Она была грустна. Но вот в глазах мелькнули искорки лукавства, губы дрогнули и что-то произнесли. Широков пытался разобрать слова, но ничего не получалось. Тогда он и сам виновато улыбнулся.

— Эй, Стасик, что с тобой? — донесся едва слышный голос Свешникова.

Широков открыл глаза и увидел встревоженные лица товарищей. Он встряхнулся и прошелся по кабинету, разминая онемевшие конечности.

— Что-то сморило меня маленько…

У открытого окна Станислав с наслаждением вдохнул привычный запах вечернего города.

— Бывает… — посочувствовал Никифоров и подмигнул Игорю, продолжающему обеспокоенно разглядывать друга.

Широков присел на стоящий около окна стул и заговорил. Голос звучал вполне бодро и деловито.

— Начнем с Саржина. В марте 1975 года четверо налетчиков нападают на инкассаторов здесь, в Курской области, и завладевают тремястами тысячами рублей. Один из них гибнет при нападении. Я не согласен с предположением Козина, что эта гибель была на руку Саржину. Ведь он не мог не понимать, что по убитому можно выйти на остальных участников группы. Что впоследствии и произошло. Напротив, гибель «подельщика», а затем — задержание Козина не на шутку встревожили Ефима. Он же не знал, что Козин молчит и не называет имен! Какое-то время Саржин скрывается с Лоховым. Где они отсиживались до появления на даче, мы вряд ли уже узнаем. Ефим ощущает сжимающееся вокруг них кольцо, понимает, что вдвоем скрыться будет куда труднее. Надежда на «чистое» дело и спокойный «уход» не оправдалась. Да и делиться деньгами с Лоховым, видимо, не очень хотелось. Вот он и придумывает комбинацию по устранению Лохова и уничтожению следов. В апреле 1975 года на случайной даче Саржин убивает Лохова, инсценирует несчастный случай при пожаре, а за счет сгоревшего чемодана инкассаторов, десятка разыскиваемых купюр и вороха мелких бумажных денег — подкидывает милиции версию, что все украденные деньги при пожаре также сгорели. К сожалению, версия эта принимается. Задумано все было умно, осуществлено практически мастерски. Далее, очевидно, Саржин куда-то уехал и затаился с деньгами до поры до времени.

— Чего же он сразу после преступления не смотался куда-то подальше, а выжидал до апреля? — недоверчиво спросил Свешников.

— Ну, например, Саржин понимал: преступление «громкое», милицию всю поднимут на ноги… А здесь, рядом, меньше всего будут искать, рассуждая, как ты сейчас.

— Допустим, — согласился Игорь. — А дальше?

— После пожара на даче Саржин скрывается, но не в окрестностях Курска. Иначе, он бы знал об отъезде матери из города в мае месяце. В июне Ефим намеревается разведать обстановку в городе и посылает кого-то из друзей, не связанных с делом. Узнает, что мать уехала в неизвестном направлении — Анна Саржина была человеком скрытным, вряд ли сообщила новый адрес кому-нибудь, кроме брата. Но Ефим понимает, зная характер Панова, что самому к старику соваться глупо. Остается племянница. Узнав от нее адрес, едет к матери — единственному надежному человеку для него. Лично мне кажется, что ссылка Саржиной в разговоре с братом на стыд за сына перед земляками — блеф! Скорее, она решила уехать подальше от Курска, лелея надежду, что сын, оставаясь на свободе, отыщет ее в более безопасном для него месте.

Широков налил себе еще чаю, сделал хороший глоток и продолжал:

— Ефим — не новичок. Он прекрасно понимает, что номера купюр сообщены во все точки страны. Значит, воспользоваться в ближайшее время деньгами не удастся — можно элементарно засыпаться на сбыте. Деньги он где-то надежно прячет. С матерью, по приезде, быстро находит общий язык, но, зная ее алчность, полностью не решается открыть, где спрятал деньги. Если руководствоваться рассказом Козина, Саржин мог закопать украденное, составив карту из двух частей. Одну часть он отдает матери, а вторую, тайком от нее, прячет здесь же в доме, в тайнике. Затем уезжает, обещая через какое-то время вернуться. Паспорта нового он приобрести так и не сумел и произвел менее сложную процедуру: исправил в нем свою фамилию на «Жаржинь». После чего подался в Сибирь, где, как известно, к требованиям паспортного режима относятся значительно «мягче», чем в европейской части Союза. Риск минимальный: прописка Орловская, фамилия другая, от Курска до Красноярска далеко. Уверен, что дальнейшая проверка даст примерно следующее: Ефим «осел» в большом городе, устроился на работу и спокойно жил до встречи с Рубцовым. Вероятно, Рубцов ранее откуда-то знал Саржина. Например, сидели вместе в колонии по прошлым делам. Опознав бывшего приятеля, скрывающегося под чужой фамилией, Рубцов начинает того шантажировать, выведывает о деньгах, заставляет взять себя в долю. В июле 1977 года они решают ехать за деньгами. Но в последний момент, обладая, по его мнению, достаточно подробной информацией, Рубцов убивает Саржина и едет уже единолично. Если вы помните из сообщения Ерофеева, задержали Рубцова уже в Москве! Попав в колонию, Рубцов через некоторое время находит «канал связи» через «вольняшку» и списывается с Саржиной. Вероятно, придумывает примерно такую историю: пишу по поручению сына, сам он, из соображений личной безопасности, сделать этого не может, мы с ним большие друзья, я в курсе всех его дел, но приехать пока не может по уважительным причинам. Словом, «пудрил мозги» до последнего. Ближе к делу — сообщает о возможном приезде их с Ефимом в июле 1988 года. Анна Николаевна, возможно, верит искренне всему этому, а, может, — догадывается, что дело нечисто, но пишущий ей человек, судя по всему, действительно, в курсе тайны, и без него ей до денег не добраться. И она ждет. Но в мае 1987 года умирает. Перед смертью «раскрывается» «племяннице». Та, наверняка зная в свое время от самой Риты про историю с инкассаторами, быстро смекает, что к чему. Разрабатывает с напарником план действий против Рубцова. Остальное известно.

Широков выжидательно оглядел слушателей. Свешников, делавший какие-то пометки на листке бумаги, поднял голову и сказал:

— Что-то уж больно много неясных вопросов по твоему варианту у меня накопилось, а? Смотри сам. Первое: где Саржин был в апреле-мае? Что делал? Второе. Где же он спрятал деньги? Третье. Зачем надо было вообще посвящать в дело мамашу, рисовать план и делиться с ней его частью. Четвертое. Как Рубцову удалось «расколоть» такого «авторитета», как Саржин. Пятое. Почему Саржина, раскрыв карты перед «племянницей», не сказала более подробно о личности Рубцова? Есть и масса других вопросов!

Игорь победоносно сверкнул глазами и скрестил руки на груди. Пока Широков обдумывал каверзные задачки друга, на помощь пришел Никифоров:

— Ребята, давайте жить дружно! — рассмеялся он. — Я попробую, пока Станислав думает, порассуждать чуток и, возможно, частично ответить на вопросы Игоря. Я также придерживаюсь мнения, что Саржин и Рубцов ранее отбывали наказание в одной колонии или проходили вместе по одному делу. Однако, учитывая возраст Рубцова и срок последней «отсидки» Саржина, первое предположение более вероятно. Надо сделать запросы. Именно на компромате мог Рубцов зацепить Саржина. Тем более, дело наше было «громким», слух о нем, несомненно, докатился далеко в уголовной среде, к которой Рубцов принадлежал. То есть, встретив случайно Саржина в Красноярске, Рубцов знал, что того разыскивают, и догадывался о спрятанных у Ефима деньгах. Саржину ничего не оставалось, как выбрать из двух зол меньшее: взять Рубцова в долю.

— Но Ефим мог попросту прикончить Рубцова! — возразил Игорь.

— Вряд-ли. Рубцов — тоже тертый калач. Наверное, выдумал нечто вроде «письма к прокурору у надежного приятеля».

— И вообще, фантазировать можно сколько угодно об отношениях Саржина и Рубцова, — заметил, в свою очередь, Станислав. — Будем же опираться на факты, известные нам доподлинно: приехав 20 июля к нам, Рубцов знал о тайнике и наличии второй части карты у владельцев дома. Иначе, зная только о тайнике, он бы попросту забрался сразу туда, а не пошел к «Гвоздковой», намереваясь добыть находящуюся у нее вторую часть. Следовательно, вторая часть являлась наиболее важной!

Свешников наморщил нос, смешно почесал переносицу кончиком указательного пальца и согласился:

— Звучит правдоподобно. Кстати, направление в город разведчиком Толстых свидетельствует об уверенности Рубцова, что мать Саржина не знала о тайнике. Это подтверждается и поведением Мониной: иначе бы они с Юрой давно завладели и второй частью плана. Хотя… Почему же тогда Монина оставила в доме комод после переезда? Ведь Рубцова это смутило в докладе Толстых?

Игорь в отчаянии охватил голову руками и прикрыл глаза.

— Пока сие — темный лес, — согласился Станислав. — Но, вполне возможно, «ларчик» открывается очень просто: «племяннице» не нужен был старый комод в новой квартире. Вот она и оставила его вместе с кроватью и полуразвалившимися стульями. Элементарное совпадение! Я же говорил тебе про удивление «Гвоздковой» при упоминании о комоде.

— Не знаю… Не знаю… — с сомнением протянул Игорь, качая головой.

— Давайте перейдем ко второму и третьему вопросам Свешникова, — тем временем предложил Никифоров. — Где можно спрятать деньги? У себя дома, у родственников? В ситуации Саржина не реально: дома сразу же найдут при обыске, у матери — опасно по тем же причинам. Лучше где-то в нейтральном месте. Что это может быть? Здание, строение? Но неизвестно, сколько деньгам придется пролежать в тайнике. А вдруг здание будут перестраивать, или того хуже, сносить. Пожар, наконец, да и мало ли что еще… Надежнее — в земле. Вспомните пиратов! Зарыть в населенном пункте? Но мы же знаем страсть коммунальных служб к внезапным раскопкам траншей и ям в любом месте и в любое время! Лучше всего — где-нибудь за пределами города, в лесу или возле деревни. Опять же добираться удобно. Но лес растет. Через год-другой местность вокруг может измениться внешне очень значительно. Да и был там Саржин только раз, когда закапывал. Нужна система ориентиров и точных расстояний от них. В голове это долго не удержится: стоит забыть небольшую деталь, и можно совсем ничего не найти. Нужна карта. Карта должна быть такой, чтобы, попади она в чужие руки, ею нельзя было воспользоваться. Вновь вспомним слова Козина про «кураж» Ефима с половинкой карты. Правомерно считать, что и теперь Саржин поступил аналогично. Правильно?

Широков со Свешниковым промолчали. Расценив это как согласие, майор продолжил свою мысль:

— Итак, деньги надежно закопаны, карта из двух частей составлена. Носить карту при себе? — Опасно: вдруг задержит милиция. Пусть случайно, но задержат… По карте деньги найдут, ее можно и потерять — тоже беда: до денег не добраться. А поймают без карты — есть надежда, что, если не расстреляют (он ведь сам не убивал!), то будет шанс воспользоваться деньгами после «отсидки». Значит, саму карту также надо спрятать. Тут и приходит мысль использовать мать. Деньги ей доверить нельзя, а вот карту… Карту, пожалуй, можно, пообещав обеспеченную старость с «любимым» сыном.

— Подождите, Валерий Анатольевич! Версия, конечно, красивая, но зачем, решившись доверить матери карту, надо было отдавать ей только одну часть, а вторую прятать в доме тайком от хранительницы? — запротестовал Свешников.

— Объяснение этому — в осторожности Саржина. Он понимал, что стопроцентно надежного места все равно не найти, ибо от случайностей никто не может быть гарантирован. Рассчитывая воспользоваться деньгами через пару-тройку лет и считая мать самым надежным временным вариантом хранения карты, Ефим усмотрел некоторые слабые места. Например, неожиданная смерть матери (приезд-то племянницы не планировался!). В результате, карта для Ефима безвозвратно потеряна, будь она целиком на руках у мамаши. Вероятность же утери двух независимых частей при любом стечении обстоятельств меньше, чем одной. Или я совсем забыл математику?

Никифоров улыбнулся Свешникову и кивнул, словно приглашая к дальнейшему спору. Широков тоже улыбнулся, с интересом ожидая нового хода Игоря. Станиславу нравилась эта сторона расследования, когда из отдельных фактов строятся рабочие версии, всесторонне взвешиваются, опровергаются… Здесь надо крепко шевелить мозгами, чтобы не упустить даже крошечной детальки мозаики. Только тогда выстроится верная цепочка, которая приведет куда надо. Во всех других направлениях ожидают тупики, а выбираться из них — значит, терять драгоценное время и силы.

Свешников, действительно, как всегда, не хотел сдаваться:

— Ладно! По-вашему, Саржин смог бы найти деньги и по одной части карты, если бы вторая пропала? Не противоречит ли это предыдущим рассуждениям о местоположении тайника, сложности найти его даже при упущении мелкой детали?

Никифоров пожал плечами, показывая, что считает ответ элементарным.

— Это значительно усложнило бы задачу Саржину, но ведь чем-то могла помочь и зрительная память. Мы ведь полагаем, что он не собирался ждать дольше двух-трех лет! Следовательно, риск здесь был не слишком велик.

— Стоп! — воскликнул Свешников. — Опять не сходится! Следуя последним рассуждениям майора, Саржину не было смысла «огород городить»! Он мог визуально запомнить местность, а на карту нанести только расстояния до закопанного от каких-нибудь ориентиров. И тогда не было необходимости делать две части карты: чертеж без указания местности, которую знал только сам Саржин, исключал возможности использовать его любым другим лицом!

— Подождите! — Широков оживленно вскочил и прошелся по кабинету. Он сосредоточенно посмотрел на несколько экземпляров плана занятий в системе политподготовки, лежавших на краю стола Никифорова. Потом хитро усмехнулся и сказал:

— Ваши препирательства натолкнули меня на интересную мысль. Почему мы решили, что должны быть две дополняющие друг друга части карты? А, может, это просто дубликаты? Один — у Саржиной, другой — в тайнике?

Никифоров со Свешниковым переглянулись, после чего Игорь с интересом подбодрил друга:

— Ну-ка, давай, выкладывай!

— В целом, рассуждали мы верно: Саржин спрятал деньги где-нибудь в таком месте, чтобы их случайно кто-нибудь не нашел и до них было удобно самому добраться. Допустим, это поляна. Вычерчивать положение самой поляны относительно окружающей местности нужды не было — это можно достаточно хорошо самому запомнить и, при желании, даже объяснить доверенному лицу, решись Саржин кого-то отправить за деньгами. А вот расстояние до места, где деньги зарыты, от края поляны или какого-то другого ориентира он наносит на карту. Действительно, закопайте-ка ночью на поле или в лесу чемодан, а потом года через три вернитесь туда снова. Ну лес-то вы найдете, а где то дерево или тот участок земли, на котором спрятаны деньги? Ведь все похоже одно на другое. Да еще, если времени на поиски будет мало?! Валерий Анатольевич правильно заметил: карту можно потерять — это раз! А, вдруг, с картой задержат? Помимо того, что деньги пропадут, это еще и улика против Саржина. Без нее он может «блажить», что деньги сгорели на даче — попробуй докажи обратное. А тут — шалишь, гражданин Саржин! Если деньги сгорели, что это у тебя за чертежик? Так — безделица? Тогда расскажи и покажи, что за «безделица», чего ж скрывать? Вот и «поплыл» Ефим! Нет, при себе держать карту нельзя — надо спрятать. Мамаша? Что ж, хорошо. Вот тебе карта — храни. Но вдруг, с мамашей несчастье до возвращения сына? Карта затеряется неизвестно где. Надо подстраховаться и сделать дубликат. Его-то и запрятал Ефим в стальной пенал под плинтус.

— А если бы пожар случился, и дом сгорел? — с сомнением спросил Игорь.

— Тогда бы остался экземпляр у мамаши. Я понимаю, куда ты клонишь: утрата обоих экземпляров? Что ж, такое возможно. Но ведь, согласитесь, полностью надежного места найти невозможно — случайности бывают всюду… Впрочем, я не исключаю, что где-то до сих пор лежат и третий, и, может быть, четвертый экземпляры карты! Все равно без «ключа» они не работают!

— Интер-ресно!! — воскликнул Игорь. — И довольно стройно! Поясни тогда действия участников истории…

— Все просто. Оставив Саржиной карту и пообещав за ней вернуться, выкопать деньги и обеспечить мамочкину старость, Ефим уезжает, внеся изменения в паспорт. Устраивается в Красноярске, выжидает. Да, перед отъездом он «успокаивает» мать, что «ключ» к карте — название и расположение самой местности — знает только он сам. Через некоторое время в Красноярске его опознает и шантажирует Рубцов. Ефим вынужден взять того в долю по причинам, довольно правдоподобно изложенным Валерием Анатольевичем. Мы никогда уже не узнаем, как Рубцову удалось выманить у Саржина «ключ», но что он его узнал — это точно! Рискну предположить, что Ефим все же несколько «подстраховался»: он сказал Рубцову, что карта находится в тайнике за комодом, но не упомянул про дубликат у матери. Возможно, нечто человеческое в нем оставалось, и он не захотел «подставлять» мать.

— Не понял? — переспросил Никифоров.

— Ефим мог рассуждать так: зная «ключ», Рубцов может меня убить и отправиться за деньгами в одиночку. Если сказать, что карта у матери, он будет требовать ее у Саржиной. Та, в силу своего характера, добром карту не отдаст. Тогда Рубцов убьет мать и все равно завладеет картой. Вот он и решил, раз сидит «на крючке» у Рубцова, выдать тому вариант с тайником. С другой стороны, мать, не зная про тайник, перед смертью отдала карту «племяннице», надеясь на приезд сына или его представителя с «ключом» — терять-то теперь ей было нечего.

— Почему же Рубцов, зная про тайник и имея «ключ», отправился на поиски «племянницы», а не просто изъял содержимое? — спросил Игорь.

Оказалось, что Широков готов и к этому вопросу:

— Во первых, в переписке с Рубцовым, Саржина, вероятно, сама ляпнула что-то вроде: бумагу храню, жду не дождусь приезда! Это навело Рубцова на мысль, что мать знает о тайнике. В письме про болезнь, о котором упомянул Толстых, Саржина, должно быть, заверила: если со мной, мол, что-то случится, бумага будет у племянницы. Рубцова это привело к выводу, что либо Саржина достала карту из тайника и отдаст племяннице, либо у нее все это время хранилась копия, о которой умолчал Ефим. Потому он и послал, на всякий случай, Толстых наблюдать за тайником, а, узнав по приезде об оставленном племянницей комоде, пошел к ней прощупывать почву.

— А, по-моему, действия с момента встречи Саржина с Рубцовым разворачивались по-другому, — возразил Свешников. — Под нажимом последнего, Саржин вынужден был открыться перед шантажистом, но не полностью. Он выдал тому «ключ» — название местности, где зарыл деньги, сказал про тайник, но заверил, что в тайнике хранится, допустим, только половина карты, а вторая — в другом месте, которое известно только Саржину. И это до последнего момента останется гарантией его безопасности. Разговор происходил перед самым отъездом «приятелей» за деньгами в 1977 году. Рубцов стал требовать от Саржина открыть место хранения второй половины, произошла ссора, и Рубцов в гневе убил Саржина. Потом он прикидывает, что про вторую часть может знать только мать Ефима, и едет к ней. Но в Москве его перехватывают. А далее — суд и колония. Переписываясь позднее с Саржиной, он узнает, как предположил Стас, о наличии у той какой-то бумаги и сразу решает, что это и есть вторая половина карты, а первая лежит в тайнике за комодом. Поэтому, прибыв 20 июля в город, он и едет к племяннице, как полагает, за второй частью карты, собираясь первую заполучить позднее в тот же день. Но наша парочка его все же переиграла. Хотя, получается, что при идентичности карт, содержимое тайника не очень им помогло.

После непродолжительного молчания Широков заметил:

— Твой, Игорек, вариант вполне убедителен. Но давайте отложим окончательное разрешение этого вопроса до лучших времен. А пока зайдем с другой стороны — от Мониной. Валерий Анатольевич, Вы еще что-то раскопали, пока мы ездили к Козину и другим?

Никифоров встрепенулся, освобождаясь от назойливых мыслей, и посмотрел мельком в свои записи.

— В основном, я правильно описал примерный ход событий по делу Мониной. Виктория Ивановна родилась в 1954 году — на год позже Гвоздковой. Росла в Курске в детском доме. В 1971 году пришла на работу в горбольницу, где и познакомилась с Гвоздковой. По делу проходил некто Лаврентьев, которого Монина втянула в преступную деятельность в 1984 году. Этот Лаврентьев был преподавателем медучилища, когда там обучались подруги, а в 1980 перебрался в Курск на постоянное жительство. Так вот. Лаврентьев не только преподавал девицам науку, но и кое-что другое. Он был любовником Мониной. Мне удалось в ваше отсутствие созвониться с этим «деятелем». Не очень охотно, но он кое-что порассказал. В училище Рита с Викой были неразлучны. Частенько пользовались внешним сходством для розыгрышей. Например, в первоначальный период его «особых» отношений с Мониной, та как-то прислала на свидание вместо себя Риту. И, самое интересное: Монина однажды в разговоре с любовником о подруге сказала, что у Риты есть родственник — рецидивист, страшный человек, который недавно приезжал к ней и очень напугал. Насколько Лаврентьев помнит, Монина говорила об этом в заключительной фазе их знакомства — в период выпускных экзаменов. Таким образом, с уверенностью можно сказать, что она была в курсе событий в семье Пановых-Саржиных. Значит, могла знать от Риты и о нападении на инкассаторов, и о бегстве Ефима, и о переезде тетки.

Видя, что возражений нет, майор продолжал:

— Вернувшись в Курск, Монина «крутит любовь» с известным вам Олегом Михайловичем, а потом ловко подсовывает его подруге. Та выходит замуж за Гвоздкова в 1977 году. В 1983 — они оформляют развод. Причина — неверность мужа. Затем на Викином горизонте появляется Сомов Юрий Владимирович.

Родился он в 1949 году в Орловской области. В 1972 году поступил в Ленинградский госуниверситет, там занялся фарцовкой. В 1975 году его исключили из комсомола и вытурили из университета. Вернулся в Орел. Преступную деятельность не прекратил и, спустя 2 года, отбыл в места лишения свободы за спекуляцию. В 1982 году освободился, переехал в Курск. Устроился официантом, а потом — администратором в крупном ресторане. Тогда же, вероятно, познакомился с Мониной. Сначала Сомов привлекает подругу к спекулятивным сделкам, затем — к более серьезной работе: хищению дефицитных и наркосодержащих медикаментов. Как поведал нам Станислав, из беседы с Энгольд выясняется, что у Гвоздковой в 1983 году обнаружилась недостача лекарств, в которой Рита обвинила Монину. По всей видимости, тогда состоялся окончательный разрыв между женщинами. Думается, и в больнице Рите становится работать тяжело из-за влиятельных покровителей Мониной — судя по материалам дела такие были. Весной или в начале 1985 года Гвоздкова решает все бросить, уехать и начать новую жизнь. Списывается через отца с теткой. Отъезд намечает на 20 марта. Тут, в марте, по совпадению ОБХСС начинает реализацию разработки по преступной группе расхитителей лекарств. Если судить по оперативным материалам, фамилии Сомова и Мониной всплывают после 15 марта. Интересно, что как раз 15 марта на неофициальную беседу приглашалась Энгольд. Как я уже говорил, она, имея сама «рыльце в пушку», наводит наших на Монину. А от Мониной ниточка потянулась к Сомову. Гвоздкова незадолго до 15 марта из больницы увольняется по собственному желанию. Фамилия ее в наших материалах, действительно, не встречается…

Никифоров достал сигарету и закурил. Лицо его отражало внутреннее волнение, ибо цепь событий подходила к развязке.

— Интересно, что, поскольку эпизод с недостачей лекарств в 1983 году замяли, вспоминать об этом было не в интересах работников больницы: в ходе следствия о нем никто не проговорился. Гвоздкову по нему коллеги, естественно, не беспокоили. Теперь хочу высказать некоторые предположения. Монину кто-то предупредил об опасности и дал понять, что «заложить» ее могла только Гвоздкова. Вы не догадываетесь кто?

Что-то в интонации Никифорова насторожило Широкова, но он не подал вида и отрицательно замотал головой.

— Энгольд! — провозгласил майор. — Прикиньте: Энгольд 15 марта вынуждена была «засветить» Монину, чтобы не иметь неприятностей с ОБХСС. С другой стороны, услышав переданный сегодня Станиславу разговор Мониной с неизвестным абонентом, она тогда испугалась, что Виктория имеет в виду именно ее саму — Энгольд. Зная, как никто другой, монинский характер, Римма Францевна в панике, наверняка, решила отвести от себя возможную месть Викиных дружков. Вот она и постаралась убедить Монину, что Гвоздкова — виновница всех ее бед. Сделать это было нетрудно, учитывая неприязненные отношения между бывшими подругами. Энгольд же и предупредила под каким-то подходящим соусом, что Викторией интересуется милиция. «Хвост» за Мониной тянулся приличный — лет на десять лагерей. И она решила действовать, одновременно отомстив Гвоздковой.

— Вот черт! — вырвалось у Станислава. Он угрюмо стукнул кулаком себя по колену. — Что у Вас есть по отъезду Мониной?

Майор взял новую бумагу, заглянул в нее и сообщил:

— К сожалению, из-за нехватки сил наблюдение вели с 17 марта только за Сомовым. До 20 марта его контактов с Мониной не зарегистрировано. А 20 марта он утром ушел от «хвоста». Тогда же, после обеда, ушла с работы Монина. Есть показания соседей, видевших ее, выходящей около 15 часов из своей квартиры с большим чемоданом. Ну, а по опознанию трупа и прочему, с этим связанному, я вам поведал сегодня правильно.

— Выходит, Сомов с Мониной заранее запланировали убийство и подмену? — спросил Свешников.

— Вероятно, — согласился Свешников. — Я думаю, выглядело это примерно так: сообщники сели в одно купе. От Гвоздкова Монина знала номер вагона и место Риты. Ночью под каким-то предлогом она вызвала бывшую подругу в тамбур. Там уже ждал Сомов. Он придушил Риту, Монина переоделась в одежду убитой, облачив труп в свою, надела на палец жертве свое кольцо и сунула в карман профсоюзный билет. Потом тело сбросили на полотно между вагонами, Монина вернулась в купе, где ехала Гвоздкова и улеглась спать на ее место, а Сомов вернулся в свое купе.

— Первое! — не выдержал Игорь. — У них не было гарантии, что выброшенное тело изуродуется до неузнаваемости. А если бы они били по лицу в тамбуре, то должна была остаться кровь. Но, насколько я понимаю, следов таких найдено не было.

— Не было, — согласился Никифоров. — Но я припоминаю случай, когда в похожей ситуации убитого опустили за ноги в проем между вагонами и некоторое время тащили головой по полотну. Или, например, нога жертвы могла запутаться в тормозных шлангах, и тело тащилось аналогичным образом с тем же результатом.

— А волосы? — неожиданно вспомнил Широков. — Волосы-то у Мониной были длинные, а у Гвоздковой — короткие?

— В том-то и дело, что по имеющимся в деле показаниям сослуживцев, Монина явилась 20-го на работу с новой, короткой прической! — парировал майор.

— И все-таки, очень рискованное предприятие, — возразил Широков. — Монина должна была подумать, что после обнаружения «трупа», у милиции могут возникнуть вопросы к бывшей близкой подруге убитой, тогда обман раскроется.

— Конечно, она это предусмотрела, — с горечью заметил майор. — Вы когда-нибудь слышали, чтобы для допроса второстепенного свидетеля, каким представала в нашей ситуации перед следствием Гвоздкова, его лично вызывали за тридевять земель или хотя бы посылали к нему специально следователя? Как Вы знаете не хуже меня, в таких случаях отправляется отдельное поручение местным органам: произвести допрос по таким-то вопросам. Такое поручение наши к вам отправили, взамен получили добросовестный протокол допроса «Гвоздковой» по всей форме. Кому пришло бы в голову сверять подписи?

— Еще вопрос! — заявил Игорь. — Монину могли разоблачить утром соседи по купе — ведь как бы ни похожа она была на Гвоздкову, все же не сестры-близнецы!

— А почему ты решил, что Монина дожидалась утра? Она могла сойти на промежуточной станции, пока соседи еще не проснулись.

— Но тогда это заметила бы проводница: они обычно знают, кто и где из пассажиров выходит!

— Не обязательно. Кстати, есть более надежный вариант — мне он только что пришел в голову. Монина могла «спать», например, до самой Москвы, отвернувшись к стене. Тем более — на верхней полке. А при подъезде к столице все собираются, готовятся и не больно-то интересуются делами соседей. Да мало ли еще способов для предприимчивой особы!

— И все же это слишком рискованно, — продолжая сомневаться, сказал Свешников.

— Да, рискованно, но и расчетливо! Один ход со звонком по поводу исчезновения женщины в линейное отделение — и события пошли в нужном преступникам направлении! А если бы не он, искали бы сначала поезд, где ехала погибшая, потом опрашивали всех проводников этого поезда для определения вагона, в котором она ехала… Тогда, глядишь, всплыла бы еще одна женщина, похожая на убитую — и все приготовления и ухищрения летят к чертям!

Широков, вдруг, спросил у майора, почему никого не заинтересовала личность звонившего. Ведь в сочетании с фактом обнаружения трупа это могло насторожить.

— Эх, милый мой, — воскликнул Никифоров, — сам же знаешь, сколько доброжелательных сообщений поступает в дежурные части! Тем более, тот назвался пассажиром того же поезда. Дежурный где-то на бумажке чирканул. Вспомнил, когда получили телетайп о трупе женщины. Не будешь же сам себя дураком выставлять: кто звонил — не знаю, когда звонил — время не записал, подробности — так не спросил подробности у звонившего. Вот и сочинили для правдоподобия: «по поступившим от граждан сведениям…»

— Вот это женщина! Хотел бы я на нее посмотреть! — воскликнул Свешников.

— Посмотришь, коль повезет! — недовольно буркнул Широков.

— А дальше — просто, — подытожил свои умозаключения Никифоров. — Саржина племянницу столько времени не видела, сомнений у нее не возникало. Монина прижилась у тетки, вошла в доверие. Перед смертью добрая тетя оставила племяннице карту и проинструктировала о приезде «гостя». Та сообщила обо всем Сомову, с которым, вероятно, все это время поддерживала связь.

Обмен мнениями прервал звонок из дежурной части управления. Только что получили телетайпограмму от Ерофеева: сослуживцы подтвердили наличие у «Гвоздковой» обручального кольца и колечка с голубым камнем.

Между тем стрелки настенных часов перевалили уже за грань нового дня, и коллеги решили расходиться, чтобы с утра на свежую голову продолжить свои изыскания.

28 июля. Четверг. 1 нас ночи

В номере гостиницы Широков с удовольствием принял холодный душ, пока Свешников отправился к горничной за чаем. Блаженствуя под острыми струями воды, Станислав с удовлетворением подумал, что день сегодня прошел не зря. Хотя в глубине души тревожила червоточинка сомнений. Новые факты позволили составить стройную картину всей истории в целом, но не дали желаемого направления для поимки преступников. Неужели снова тупик?

Продолжая размышлять, Станислав вернулся в комнату, растираясь плешивым махровым полотенцем с уродливым штампом гостиницы. Свешников полулежал на кровати, прикрыв глаза, и потягивал чай из граненого стакана в массивном подстаканнике с изображением неведомого герба. Близнец этого «шедевра» поблескивал на тумбочке возле кровати Широкова.

Поблагодарив друга за заботу, Широков забрался под одеяло, поставил подушку стоймя и с наслаждением отхлебнул жиденькое, но горячее варево. Так молча они предавались скромному «ужину». Потом Игорь неуклюже сполз в тапочки и прошлепал в ванную. Широков закрыл глаза, и в памяти стали сразу возникать лица людей, виденных в последние дни, но без какой-либо последовательности. Лица улыбались или, наоборот, хмурились, выражали гнев или радость…

Широков вздрогнул, выходя из сонного оцепенения, от неистового скрипа Свешниковской кровати, на которую вернулся постоялец после вечернего омовения. Неодобрительно высказавшись относительно стада слонов, невесть как забредшего в тихую гостиницу, Станислав повернулся к стене с твердым намерением поскорее уснуть. Однако Игорь был настроен на иной лад.

— Стасик! Интересно, где сейчас «уважаемая» Маргарита Сергеевна?

Широкова неприятно резануло, что Игорь назвал женщину привычным, но все же украденным именем. Он презрительно хмыкнул и промолчал, показывая нежелание обсуждать подобную тему. Но Свешникова молчание друга не смутило.

— Да-а… Узнав от Рубцова местоположение «клада» и имея на руках карту, парочка, небось, уже на пути к деньгам, а то и тратит себе спокойно… Жаль… Чертовски жаль…

Покосившись на молчаливую спину Широкова, он продолжал вещать:

— Судя по месту обнаружения машины, «голуби» летели к родным «пенатам», только — зачем? Неужели Саржин спрятал деньги где-то возле Курска?

Внезапно в голове у Широкова вспыхнула одна мысль, от которой мгновенно исчезли признаки надвигающегося сна. Он сел на кровати и уставился на стену поверх головы Игоря, что несколько обеспокоило последнего.

— Ты чего? — спросил тот, также усаживаясь в гнезде из одеяла.

На всякий случай Свешников даже обернулся, проследив взгляд Широкова, но ничего необычного на стене не обнаружил.

— Ты чего, Стасик? — повторил он.

Взгляд Станислава стал вполне осмысленным, и правый глаз хитро мигнул.

— Игорек! Внимательно следи за ходом мысли, ладно? Судя по упомянутой тобой находке машины «парочка» ехала в направлении Курска. Допустим — в Курск: нам ведь ничего не остается, как опять фантазировать. Примем это за основу, но не будем гадать — зачем они сюда едут. Итак, по прибытии в Курск им надо где-то остановиться. Где? У знакомых? Опасно, к тому же, Монина числится среди мертвецов. Понадобятся, как минимум, неприятные объяснения, а стоит ли рисковать, когда ставка в игре — 300 тысяч?

— А почему надо останавливаться в Курске? Можно ведь «осесть» недалеко от города.

— Как сказать. Монина знает, что милиция ищет Гвоздкову с приятелем. И в Курске — в том числе. Ведь Гвоздкова здесь родилась, отсюда приехала! Если не фотографии, то уже приметы, наверняка, есть у каждого постового. В маленьком населенном пункте, где все знают друг друга, появление незнакомцев сразу бросится в глаза. Значит, там «засветиться» легче. Другое дело — большой город! Я не прав?

— Ну-ну! — вместо ответа подбодрил друга Свешников.

— Допустим, что парочка останавливается все же в городе, но не у бывших друзей и знакомых. Значит — в гостинице?

— Почему? Можно снять комнату, например.

— Можно. Но это гораздо сложнее: Курск — не курорт. Поиски комнаты требуют времени и сопровождаются лишней беготней, контактами с разными людьми, прочими хлопотами. Куда надежнее и проще — гостиница!

— Но в гостинице нужны паспорта, а это…

— Вот именно — паспорта, — перебил Широков. — А ведь у них есть прежние паспорта — настоящие, родные паспорта на имя Мониной и Сомова!

— Ты хочешь сказать?..

— Да, да и да! Они же считают, что концы здешней истории надежно упрятаны, и, если мы до них доберемся, то не скоро. А когда доберемся, — их уже и след простыл! Нам же чертовски повезло, что я невольно предстал перед Пановым корреспондентом. Иначе неизвестно, как бы пошел разговор с ним вообще. Возникла бы ситуация, при которой я бы захотел посмотреть фото его дочери? По крайней мере, заранее у меня и мысли такой не было.

Широков возбужденно заходил по узкому межкроватному проходу, машинально допив остатки Свешниковского чая.

— А считать, что Бубенцов — не Бубенцов, и вовсе оснований не было. Пусть милиция ищет Гвоздкову и Бубенцова, а Монина с Сомовым пока спокойно обтяпают свои делишки!

— Но ведь Сомов во всесоюзном розыске?

— Ха! Через три года про объявление во всесоюзный розыск помнит только опер, ведущий дело. Тебе ли это не знать?

— А прописка?.. У них же в тех паспортах курская прописка. Как это воспримется в гостинице?

— Очень просто! Ремонт квартиры, поругалась с мамой, с мужем!

Свешников тоже вскочил и в волнении начал зачем-то натягивать брюки.

— Сейчас прикинем, — пообещал он, доставая из пиджака ручку и блокнот. — Так. Монина и Сомов уехали от нас вечером 22 июля. В 11 часов они бросают машину в районе Тулы. Думаю, до Курска они добрались ночью или утром 24-го. Значит…

— Значит, надо проверить все гостиницы, не останавливались ли в них Монина и Сомов, начиная с вечера 23 июля, — докончил Станислав.

Игорь накинул рубашку, пригладил ладонью волосы и направился к двери.

— Идея, конечно, бредовая, но в этом что-то есть! — заметил он. — Пойду возьму у дежурной городской телефонный справочник. Как я понимаю, ты не собираешься откладывать проверку до утра?

— Вот именно! — поддакнул Станислав. — Время — деньги, почти в прямом смысле слова.

Свешников вернулся через пару минут, неся в руках потрепанную книжку.

— Держи, — проворчал он. — Пришлось будить дежурную и выслушивать массу «приятных» эпитетов в адрес полуночника, мешающего заслуженному отдыху уставшего за день работника гостиницы.

Широков в ответ только ухмыльнулся и забрался с телефонным аппаратом на кровать. Затем быстро нашел список гостиниц.

Надо сказать, что поднимавшие трубку лишь после изрядной очереди гудков дежурные администраторы явно не были обрадованы ночными звонками. Хотя в каждом случае, представившись, Станислав рассыпался кучей извинений и прямо-таки молил о помощи в очень срочном и важном деле. Отдельные смягчались, тронутые надеждами, которые возлагает на них уголовный розыск в расследовании жуткого преступления. Подавляющее же большинство лишь скрепя сердце выполняло требуемое, всей интонацией высказывая свое отношение к «возмутителям» спокойствия. Были случаи, что трубки попросту бросали, и Широкову приходилось через некоторое время дозваниваться повторно: кого-то увещевать, кому-то прямо угрожать карами земными, чтобы заполучить-таки желаемые сведения.

Свешников все это время сидел напротив, ободряя друга то словом, то взглядом, периодически со смешками выслушивая забористые тирады, которые Станислав отпускал в адрес работников отечественного сервиса при зажатом ладонью микрофоне — по понятным причинам очно он этого сделать не мог.

Список гостиниц таял, ничего интересного не появлялось, Станислав все больше нервничал, да и Свешников тоже. «Литературные» экскурсы Широкова становились все более сочными и цветистыми.

Завершив безрезультатный разговор с последней из числящихся в справочнике гостиниц, Широков в досаде бросил аппарат на тумбочку так, что тот, бедный, жалобно пискнул. Игорь выразительно постучал ногтем по часам и предложил все же поспать, так как шел третий час ночи. Однако, Широков соскочил с кровати и начал одеваться.

— Ты куда, рехнулся, что ли? — удивился Игорь.

— Мы ведь в свою гостиницу не звонили! Пойду к администратору.

— Ты что, думаешь Монина настолько обнаглела, что поселилась напротив управления милиции?

— Обнаглела — не обнаглела, а проверю — все равно сон прошел.

Игорь только скептически пожал плечами и повертел у виска указательным пальцем.

В вестибюле гостиницы свет не горел. Только над стойкой администратора светилась одинокая лампочка. За стойкой, естественно, никого не было. Широков громко покашлял и постучал костяшками пальцев по стеклу загородки. За дверью, ведущей внутрь служебного помещения, послышалась возня. Потом щелкнул замок, и появилась женщина средних лет в помятом фирменном костюме гостиницы. Щурясь от света, она пыталась разглядеть непрошеного гостя и одновременно приводила в порядок сбившуюся прическу.

Станислав извинился, предъявил удостоверение и любезно объяснил суть задачи.

Женщина осуждающе на него посмотрела и спросила:

— Неужели с этим нельзя подождать до утра?

— Нельзя! — твердо ответил Широков.

Укоризненно качая головой, администратор просмотрела списки проживающих, в которых названных Широкову лиц не оказалось.

— А среди бывших смотрите сами!

Она откинула крышку стойки, приглашая Широкова пройти внутрь.

Затем достала из стоящей у стены тумбочки несколько фанерных ящиков с анкетами и поставила на свободный стол.

— Располагайтесь, — не слишком любезно предложила она.

— Здесь — по алфавиту? — на всякий случай уточнил Широков, хотя в ящиках отчетливо виднелись бирки с буквами.

— Вы что, не видите? — парировала женщина.

Буквально через пару минут Станислав торжествующе держал в руках две анкеты на фамилии Мониной и Сомова. Если верить пометкам, поселены они были в разных номерах на третьем этаже 23 июля в 23 часа, а выбыли 24 числа в 12 часов. Широков ощутил, как сразу к нему вернулось спокойствие, исчезла так мучившая неопределенность. Передав администратору анкеты, он спросил:

— Это одноместные номера?

— Нет, двухместные.

— А кто там сейчас живет?

— Минуточку… — администратор вновь заглянула в списки проживающих. Оказалось, что в номере Сомова с 26 июля живут муж с женой, а в номере Мониной — две женщины, причем одна из них — с 20 июля, то есть одно время она была соседкой с Мониной.

«Решетова Татьяна Ильинична, 1959 года рождения, постоянное место жительства — город Ленинград», — прочитал про себя Широков.

— А я вспомнила эту пару, — вдруг заявила администратор.

— Да? — удивился Станислав.

— Да, помню… Женщина — приятная блондинка, миниатюрная такая, следящая за собой. Мужчина — высокого роста, худощавый. Глаза у него беспокойные, так ведь?

— Так… — с интересом подтвердил Широков. — Вас как зовут?

— Нелли Павловна…

— Нелли Павловна, ради Бога! Постарайтесь припомнить мельчайшие детали поведения, разговоров этих людей. Это — очень опасные преступники!

Проникнувшись ражностью дела, женщина прикрыла ладонью глаза. Потом скрестила руки на груди и, глядя перед собой, заговорила:

— Я работала с утра 23-го до утра 24-го. Сперва, часов в одиннадцать вечера, появилась женщина. Очень вежливая, знаете ли, обходительная. Сказала, что дома у нее покрасили полы, запах совершенно невозможный. Попросилась на одну ночь переночевать. Мы местным обычно отказываем, но в тот день как раз было несколько свободных мест. Да и так уж она просила… А через час появился мужчина. Злой, нервный… Выручай, говорит, землячка: с женой вдрызг разругался, из дома ушел. Податься, мол, некуда. Попросился хоть в кресле в холле до утра поспать… Одним словом, его я также устроила с условием утром освободить место. А утром я сменилась и ни того, ни другого больше не видела.

— Значит, пришли они по отдельности?

— Да! У меня тогда и в мыслях не было их связывать.

— Может, еще что припомните, Нелли Павловна? Что еще говорили они, оформляя документы?

— Ах, да… Монина эта спрашивала, нет ли у нас расписания пригородных автобусов.

— Зачем? — быстро спросил Широков.

— Вроде бы она собиралась ехать к подруге в воскресенье, ну — 24 июля, значит… Но у нас расписания нет, так я посоветовала ей позвонить в справочное автовокзала.

— Не говорила, где подруга живет?

— Нет. Не помню.

— На вокзал от Вас не звонила?

— Нет. Спросила, есть ли телефон в номере. Я ответила, что нет, но можно пользоваться телефоном у дежурной по этажу. Потом она ушла.

Распрощавшись с администратором и наговорив ей кучу благодарных слов, Широков вернулся в номер в приподнятом настроении. Свешников сладко посапывал, лежа в рубахе и брюках поперек кровати.

Растормошив приятеля, Широков заставил того достать из дипломата фотографии Мониной и Сомова, полученные от Никифорова. Затем он отправился к дежурной третьего этажа, рассудив, что той ночью и этой должна дежурить одна и та же работница.

Дежурная дремала на диване в холле. После продолжительных уговоров и разъяснений женщина, наконец, поняла, чего от нее хочет этот полуночник. Включив свет, она подтвердила, что изображенные на фотографиях люди действительно жили у нее на этаже в прошлое дежурство. Но ничего интересного вспомнить о них не могла.

— Вспомните, — настаивал Широков, — блондинка поселялась в 23 часа! Как она подошла к вам, что говорила?

— Обыкновенно подошла, как все подходят: квитанцию отдала, ключ получила и пошла спать в номер.

— Может, просила воспользоваться телефоном? Пригородными автобусами интересовалась? — с надеждой напирал Станислав.

— Постой-ка… — удивленно воскликнула женщина, оживляясь. — А ведь звонила она на автовокзал. Спрашивала, когда утром автобусы уходят. Точно! Еще несколько раз занято было, так она все извинялась — утром ехать надо, а расписания не знает.

— А куда ехать собиралась? — выдохнул Станислав.

— Вроде, в Беседино… — не очень уверенно сообщила дежурная, и, уже тверже, добавила — Ага, в Беседино! У меня мужа брат там живет — потому и запомнила. Я у дамочки поинтересовалась, не родственники ли там у нее живут, а она ответила: подруга…

Про Сомова же женщина ничего не сказала. Пожелав встревоженной дежурной спокойной ночи, Широков спустился на свой этаж.

В комнате он схватил телефон и отыскал в записной книжке номер Никифорова. Секунд десять в трубке пульсировали длинные гудки, но вот раздался щелчок, и глухой голос произнес:

— Слушаю…

Станислав быстро обрисовал ситуацию и сделал вывод, что «парочка» 24 июля выехала в Беседино.

— Ну вот, у меня и сон как рукой сняло! — бодро сообщил Валерий Анатольевич. — Сделаем так. Я сейчас беру свою машину и приезжаю за вами. Надо скакать в Беседино, пока еще не поздно.

Широков одобрил идею и принялся будить Свешникова.

28 июля. Четверг. 5 часов 30 минут

Старый «Жигуленок» Никифорова, подскочив на очередной колдобине, досадливо фыркнул и остановился возле здания, где помещалась бесединская милиция. Широков, выбравшись на волю, с наслаждением распрямился. Вслед за ним с заднего сидения, кряхтя и зевая, вылез Игорь. Глядя на его всклокоченную голову и прищуренные от яркого утреннего солнца глаза, Станислав невольно улыбнулся: друг в этот миг очень походил на матерого крота, решившего подышать свежим воздухом на пороге норы.

Утро было теплым и спокойным. Городок, одетый в пыльную зелень садов, досматривал свои нехитрые провинциальные сны. Звенящую тишину нарушали периодические выкрики петухов да далекий лай охраняющих хозяйские владения собак. У них, вероятно, наступило время профилактической переклички.

Никифоров подергал запертую дверь ОВД и требовательно стукнул по ней кулаком. Однако это не привело к желаемому результату.

— Вот черт! Дрыхнут, как суслики, — проворчал он, барабаня с новой силой.

Наконец, дверь приоткрылась, и в ограниченной стальной цепочкой щели обозначилось сонное лицо мужчины.

— Чего шумим? — довольно миролюбиво осведомилось «лицо» басом.

Предъявленное удостоверение и сказанные при этом крепкие слова по поводу несения службы дежурным нарядом моментально привели местного представителя власти в рабочее состояние. Отворив дверь, помощник дежурного в чине сержанта, смущенно оправдываясь, провел гостей в помещение дежурной части. Здесь прибывших встретил молоденький лейтенант с детским лицом и удивленными глазами. Он торопливо приводил в порядок свою форму.

— Оперативный дежурный — лейтенант Соколок! — отрекомендовался юноша.

— Дрыхнуть всем составом наряда изволите, товарищ дежурный? — сухо осведомился Никифоров.

Широков сочувственно оглядел покрасневшего парнишку.

Между тем Никифоров поостыл, убедившись, что лейтенант искренне огорчен и переживает, а, значит, есть надежда, что вывод сделает.

— Где нам найти начальника?

— Майор Бережнов живет недалеко отсюда. А, вообще, у него имеется телефон! — на одном дыхании отрапортовал дежурный.

— Тогда — соедините, — распорядился Никифоров.

Представившись начальнику, Валерий Анатольевич кратко изложил причину визита и обосновал необходимость срочного розыска всем наличным составом. Видимо, начальник понял серьезность ситуации. Выслушав его ответ, Никифоров положил трубку на отведенное ей место на пульте и сказал Соколку:

— Труби общий сбор, лейтенант!

Бросив благодарный взгляд на Никифорова, что тот его не «заложил» начальнику, лейтенант быстро отдал необходимые распоряжения появившимся к этому моменту остальным членам оперативной группы. Гостям же предложил обождать в кабинете начальника, который любезно открыл помощник дежурного.

Майор Бережнов прибыл примерно через полчаса. За это время Широков обсудил с товарищами общие направления поиска.

Войдя в кабинет, хозяин шумно поздоровался с присутствующими и энергично одарил каждого крепким рукопожатием. Это был высокий, ладно скроенный мужчина с волевыми чертами лица. Обтягивающий мощный торс китель, казалось, вот-вот лопнет от избытка жизненных сил владельца. Контраст с этой серьезной внешностью составляли веселые карие глаза и добродушная улыбка. Поскрипывая полным комплектом новеньких ремней и начищенными до зеркального блеска сапогами, майор прошел к письменному столу и осторожно сел на стул, истошно пискнувший под его массой. Усадив коллег, Бережнов позвонил дежурному и велел направить к нему зама по опер-работе и начальника розыска, как только те появятся. Затем принялся выяснять у Никифорова состояние здоровья и служебные успехи общих знакомых в областном управлении. С приходом своих сотрудников майор сразу стал серьезным и перешел к делу, предложив гостям поведать, какие у них возникли проблемы.

Широков не счел нужным погружаться в дебри истории. Он обрисовал дело так, что 24 июля, вероятно, в Беседино прибыли два опасных преступника, за которыми тянется след нескольких злодеяний, в том числе, — трех убийств. Цель их — заполучить деньги, зарытые где-то в окрестностях Беседино. Необходимо установить место пребывания преступников и задержать их. Если они уже исчезли, то шаг за шагом восстановить их действия здесь. Надо раздать фотографии и приметы разыскиваемых всем сотрудникам, подключить дружинников.

Следует проверить гостиницу и все возможные адреса, где обычно останавливаются приезжие в частном секторе, а также магазины, ларьки, столовые, в которых могли приобретать продукты или иные вещи эти двое. Просто потолковать с жителями, особенно — на окраинах. Поработать на автобусной станции, побеседовать с водителями здешних предприятий и организаций: может кто подвозил разыскиваемых. Хорошо бы направить людей в близлежащие деревни, поискать следы там. И, конечно, перекрыть въезды-выезды, пока не будет ясно, здесь преступники или нет.

Бережнов заверил, что сил своих у него достаточно, и предложил гостям оставаться «на связи», а при получении каких-либо интересных сигналов сразу подключаться к их проверке на месте. Предложение было вполне разумным, а поэтому — принято.

Затем все вместе отправились инструктировать собравшийся в ленинской комнате личный состав.

28 июля. Четверг. После 7 часов 30 минут

Через час машина поиска была запущена на полную мощность. В опустевшем здании милиции остался только дежурный наряд.

Началось так не любимое Широковым ожидание — извечная игра в рыбака и рыбку. «Что делать, если поиски не дадут результатов? — размышлял он. — Где тогда искать кончик оборванной ниточки?» Некоторое время Станислав еще ломал голову над этим неприятным вопросом, но так и не нашел приемлемого ответа. Вздохнув, он рассеянно взглянул на Свешникова с Бережновым, целиком погруженных в перипетии начатого ими шахматного сражения. На лицах соперников застыло выражение отрешенности от всего земного.

«Счастливчики» — завистливо подумал Станислав, сам не питавший большой любви к этой игре. Чтобы как-то себя занять, он взял с журнального столика первый попавшийся номер журнала «Советская милиция» и принялся его проглядывать, пытаясь сосредоточиться на прочитанном. Однако вскоре убедился, что в голову ничего не лезет, и, отложив журнал, удобнее уселся на стуле, прикрыв глаза.

В кабинет вернулся Никифоров, ходивший звонить из «дежурки» своему начальству. Устроившись рядом с Широковым, он сказал:

— Все нормально: получил полное «добро» от полковника. Более того, принято решение о возобновлении уголовного дела в отношении Сомова и Мониной. Как ты понимаешь, в отношении Сомова было выделено отдельное производство, а потом — приостановлено. По Мониной же, в связи со смертью, дело вообще прекратили. Теперь дополнительно сегодня же сориентируют по преступникам все службы. Создается следственно-оперативная группа. Она немедленно начнет документировать все факты, которые удалось нам вчера установить. Так что Вам с Игорем самим этим не надо будет заниматься: получите копии и необходимые справки.

Станислав кивнул, не открывая глаз. Ему ужасно захотелось спать.

— Да что ты, ей Богу! — попытался взбодрить товарища Никифоров. — Ты знаешь, какую сенсацию произвели в управлении этой историей! Мое начальство аж забегало. Представляю лицо генерала, когда ему доложили, что «парочка» объявилась под другими именами, да и денежки инкассаторские «всплыли»!

— Представляю… — криво усмехнулся Широков. — Только нам от этого не легче.

Он поделился с Никифоровым своими невеселыми думами.

— Не может быть, чтобы не нашли зацепок! — решительно возразил тот. И, помедлив, добавил:

— Если преступники здесь действительно побывали.

— Во-во! Если побывали, — протянул Широков.

Установившееся молчание прерывали лишь редкие телефонные звонки, при которых всякий раз присутствующие с надеждой обращали взоры к Бережнову. Но тот уже после первой фразы делал виновато-отрицательный знак глазами.

Лишь в девять часов поступила первая, заслуживающая внимания информация: шофер рейсового автобуса, прибывшего из областного центра, опознал Монину и Сомова среди пассажиров, ехавших несколько дней назад на его автобусе из Курска в Беседино. Свешников с Никифоровым поехали на автостанцию побеседовать с водителем и оформить его показания официально.

Широков ощутил, как возвращается былая уверенность. Теперь сомнения отпали: Монина и Сомов были в Беседино, и розыск ведется в правильном направлении.

В подтверждение этому еще через полчаса Бережнову сообщили, что нашли хозяйку, у которой преступники останавливались на постой. Широков бегом бросился на улицу, где ждала машина дежурной части.

На окраине городка, на перекрестке двух «деревянных» улочек ждал пожилой капитан — местный участковый.

— Капитан Лавров, — представился он, отряхивая с мундира поднятую машиной пыль и недобрым взглядом одаривая водителя.

— Виноват Прокопыч! — весело гаркнул молодой сержант, хотя весь его вид отнюдь не свидетельствовал об искренности извинений.

— Я вот тебе нипеля на всех колесах повыкручиваю! — проворчал участковый.

Станислав не склонен был выслушивать дальнейший обмен «любезностями», поэтому нетерпеливо попросил Лаврова перейти к делу.

— Значит, так. Я, как задание получил, сразу начал смекать, кто же мог на моем участке жильцов пустить… Да так, чтоб тайком от меня! Я ведь здесь, почитай, десяток годков в участковых — всех лично знаю, — обстоятельно начал капитан, отводя Широкова чуть в сторону от машины. — Взял под подозрение пять адресов. Проверил. В четырех — чисто. А вот в пятом…

При этом он показал рукой в направлении третьего от перекрестка домика, спрятавшегося среди деревьев фруктового сада.

— Там тетка Ульяна живет. Пробавляется торговлей овощами и фруктами. Частенько аж в Курск торговать ездит. Да и «первач» гонит. Но хитрая: никак поймать за руку не могу. Так вот. Соседи заметили, что проживала у нее на днях одна парочка: он — высокий худой в «варенке», она — симпатичная блондинка. Я, как узнал, пошел на рынок к Ульяне. Она подтвердила, что жили. А потом понесла меня: «Чего в мою личную жизнь лезешь? Уж и родственников принять нельзя! Не твое собачье дело!» Ну я ее — «за жабры» и домой спровадил. До Вашего приезда решил больше сам ничего не предпринимать.

— А гостей уже точно нет?

— Нет. Я в доме сам был.

Широков кивнул, отметив расторопность участкового, и решил, не откладывая, познакомиться с теткой Ульяной.

На стук ответа не последовало, но дверь оказалась не запертой, поэтому Лавров прошел в дом, приглашая Станислава последовать его примеру.

Расплывшаяся женщина неопределенного возраста в мятом фланелевом халате сидела за столиком в маленькой кухоньке и обедала. Повернув в сторону вошедших рыхлое сальное лицо с носом-пуговкой и недружелюбно стрельнув злыми запавшими глазками, она демонстративно отвернулась, продолжая жевать. В этом процессе участвовали не только мощные челюсти, но, казалось, и вся голова с пучком редких нечистых волос.

Широков поздоровался, но ответом удостоен не был.

— Я бы хотел побеседовать относительно Ваших недавних жильцов, — сказал он, тем не менее, миролюбиво.

Ульяна перестала жевать, сделала глотательное движение всем черепом и повернулась к Широкову.

— А я тебе отвечать не обязана… Родственники мои жили! Остальное — не ваше дело!

— Ты как разговариваешь с товарищем из Москвы? — не выдержал Лавров. — Человек специально приехал… И не хамство твое выслушивать!

— Плевать мне: хоть из Москвы, хоть из Парижу! — буркнула женщина, но самоуверенности у нее в голосе несколько поубавилось.

— Ах, вот ты как? — не на шутку рассердился капитан. — Смотри, Ульяна! Моему терпению конец придет — потяну тебя за все твои делишки!

— За какие такие делишки? За какие делишки! Чё ты меня пугаешь? Не на ту нарвался, понял! Я — честная женщина! Все своим горбом нажила…

— Горбом говоришь? А кто на той неделе Тяпкину две бутылки самогона продал? Не ты ли?

— Ты видел? Видел? Ты за руку меня поймал? Да я прокурору на твою клевету пожалуюсь! Ишь, пугать вздумал! — заверещала толстуха.

Широков выступил вперед и жестко заявил:

— Хватит орать, Ульяна…

— Степановна… — подсказал Лавров.

— …Ульяна Степановна! Прокурор, скорее, сейчас нужен нам, а не Вам. И не для разбора тяжб, а для получения санкции на обыск в Вашем доме!

Нижняя челюсть Ульяны поползла вниз, открывая редкий рад изъеденных кариесом зубов. Вдохновленный полученным эффектом, Станислав продолжал в том же тоне:

— Не родственники эти двое Вам! Преступники они, Ульяна Степановна! «Хвост» за ними с кровью тянется. Вот так-то. Не хотите добром разговаривать, я поеду сейчас за прокурором, а потом перетряхнем всю хату по дощечке, ясно? А там, глядишь, и для участкового много интересного отыщется! — сделал намек Широков на самогонный аппарат.

У присмиревшей хозяйки отвалилась не только челюсть, но и сама она будто оплыла на стуле. Глазенки забегали в страхе на побледневшей физиономии.

— 3-за-ч-чем об-бы-ы-ск-т-то? — стуча зубами, выдавила она. — Я и-и т-так все с-ска-жу…

— Это уже лучше, уважаемая. Тогда с обыском повременим — спокойно согласился Станислав. Он подтащил ногой обшарпанную табуретку и уселся, преодолевая брезгливость. Лавров, привалясь к косяку, презрительно поглядывал на хозяйку.

Ульяна ухватила дрожащей рукой чашку с компотом, сделала пару глотков, вытерла лицо тряпкой и, вздрагивая студенистым телом, сообщила:

— В воскресенье это было, пополудни… Стою на рынке, как обычно. Подходит парень вежливый, улыбается. Спросил, где угол можно снять на пару дней. Я спросила, чего в гостиницу не идет. Он подмигнул и говорит: «В гостиницу не поселят — с дамой я». Ну, и рассказал, что у него и у нее семьи свои, но со школы еще «ходят», да вот жизнь так сложилась непутево. Приходится встречаться тайком — вот и сюда вырвались на пару деньков отдохнуть. Насел на меня: приюти да приюти! Я и согласилась из сострадания…

— Видать, хорошо заплатить пообещал? — язвительно вставил Лавров.

— Обещал, а как же! По червонцу за ночь. Я адрес дала. Договорились, что в три часа они подойдут.

Широков достал фотографии и молча протянул Ульяне.

— Они, — кивнула толстуха. — Ее Викой зовут, а его — Юрой. Такая приятная парочка — кто бы мог подумать, что это бандиты?!

— Что дальше? — поинтересовался Широков.

— Так пожили и уехали…

— Когда?

— Вчера…

— Что?! — Станислав вскочил.

— Вчера утречком уехали, — испуганно пробормотала Ульяна.

Широков кивнул Лаврову, но тот уже и сам понял важность информации. Не сказав ни слова, он выскочил из дома, а через секунду с улицы донесся рев рванувшейся с места автомашины.

— Так, Ульяна Степановна, — с удовлетворением протянул Широков, — а теперь напрягайте свою драгоценную голову и вспоминайте до мелочей, что делали, куда ходили, о чем говорили в эти дни, ясно?

Ульяна, хлопнув поглупевшими глазами, закивала головой и наморщила низкий лоб, изображая умственный процесс.

— Ой, мамочки… В воскресенье, как пришли в три часа, он мне задаток дал: 20 рублей за две ночи. Сказал, что уедут во вторник утром. И попросил, чтоб о них никому не рассказывала. Дело ведь деликатное, и лишние разговоры не нужны. Часов до шести они «миловались», запершись у себя в комнате. Потом пошли погулять. Вернулись в девять-десятом. Телевизор со мной посмотрели и спать легли.

— Что о себе говорили?

— Дак, он, вроде, — директор ресторана в Курске, а она — врачиха. В первый же вечер так сказали. В понедельник рано утром я на рынок подалась — они еще спали. Пришла в час, а их дома не было. Вернулись часа в три. Юра и говорит: «Вечером порыбачить хотим на речке. Где бы удочки достать и лопату, чтоб червей накопать?» Удочки у меня в чулане валялись — супруга покойного. А червей посоветовала совком в грядах наковырять. Но Юра лопату потребовал. Еще усмехнулся так зловеще: мне, мол, червяки особые нужны — с кладбища. Так что, лопата требуется. Дала лопату, чего ж жалеть, только удивилась про себя. Они отдохнули, а часов в семь отправились рыбачить. Я еще удивилась: как же рыбачить без сапог? А Вика засмеялась: для нашей рыбалки сапоги не понадобятся. И ушли. Я, прости Господи, честно говоря «срамное» подумала — нынче чего только люди не болтают. Вернулись за полночь, я спать легла давно. Только услыхала, как дверь хлопнула да возня в их комнате была. Во вторник опять на рынок рано пошла. Возвращаюсь, а они сидят оба злые. У бабы глаза заплаканные. Думала, поругались. Юрка меня с ними за стол усадил, водки налил, еще двенадцать рублей дал и говорит: «Ты, тетка Ульяна, ведь здесь давно живешь?» Я ответила, что всю жизнь. «Кладбище ваше не переносили на другое место, не перестраивали? — «Помилуй Бог!» — говорю. «Речка русло не меняла?» — «Тоже — нет». Потом подумал и ляпнул того хлестче: «За последние пятнадцать лет никаких необычных событий в Беседино не происходило?» Я не поняла, про какие дела он толкует. Юрка зло так зыркнул и снова спрашивает: «Кладов никто не находил?» — «Господи, — говорю, какие у нас клады?!» Тут он вскочил, забегал по комнате и орет: «Так где же он?» И матюгами, и матюгами… Я перепугалась, жуть! А Вика мне: нет ли в области еще одного городка или деревни с названием Беседино? Мне-то откуда знать, я про такое не слыхивала. На том разговор и кончился. Они же опять куда-то пошли. Вернулись часов в девять и сказали, что утром рано уедут. Оба — хмурые, злые. Я вчера, в среду, даже на рынок от таких дел не пошла. Они в семь утра из дома уходили. Юрка мне уж у калитки говорит: «Ты, тетка Ульяна, нас забудь, поняла?!» И так на меня посмотрел, что плохо стало. Вот, думаю, благодарность за доброту мою.

Толстуха шмыгнула носом и замолчала.

— Где лопата? — после некоторых раздумий спросил Широков.

Ульяна тяжело поднялась и пошла в чулан. Через минуту вернулась, держа обыкновенную лопату в комочках заросшей глины.

Потом Широков осмотрел комнату, где жили постояльцы, но ничего интересного не обнаружил.

— Они с рыбалки грязные вернулись?

— Не видела я — спала. Но когда на следующий день с рынка пришла, Викины брюки на веревке сушились.

— Хорошо. Если, конечно, это все — правда…

Вслед за шумом подъехавшей машины в дом вернулся Лавров. Широков поручил ему подробно записать показания Ульяны, а сам поехал «на базу».

28 июля. Четверг. 11 часов

— Очень интересно получается! — воскликнул Игорь, когда Широков передал ему, Никифорову и Бережнову свой разговор с теткой Ульяной.

— С учетом показаний водителя автобуса и одного местного жителя, видевшего вечером в воскресенье этих двоих возле здешнего кладбища, общая картина как будто проясняется, нет? — высказался Никифоров.

Однако товарищи промолчали. Широков приводил в порядок метавшиеся в голове мысли: Свешников также напряженно что-то обдумывал, не отрывая взгляда от висевшей на стене карты местности. Бережнов просто с интересом наблюдал за остальными, считая неудобным задавать распиравшие его вопросы.

Затем Игорь, наконец, подошел к карте и, задумчиво разглядывая нанесенные на нее условные обозначения, предложил:

— Кладбище… Река… Может, попробуем поискать место раскопок? Глядишь, что-то новое узнаем!

— Что? — спросил Никифоров.

— Ну… — неопределенно промычал Игорь, — хотя бы получим общую картинку места, где зарыты деньги.

— Это не к спеху, — возразил Валерий Анатольевич. — И времени потребует изрядного, а его у нас нет. Тем более, по-моему, денег они не нашли. Либо кто-то опередил, либо… Либо сведения о кладе оказались ложными!

— Да, судя по психологии их поведения, Монину на этот раз постигла неудача, — согласился Игорь. — А что касается причин, то могли просто не найти место. Возможно, осмотр раскопа что-то прояснит.

Внезапно Широков вскочил, почти отшвырнув стул, на котором сидел.

— Мужики! Кажется… — начал он хриплым голосом, но тут же замолчал. Он прикрыл глаза, что-то вспоминая.

— Ты чего, Стасик? — полюбопытствовал Свешников.

— Мне срочно нужен географический атлас СССР или лучше России!

Бережнов недоуменно посмотрел сперва на Станислава, потом — на остальных, проверяя, не ослышался ли он.

— Ты думаешь, Саржин имел в виду не это Беседино, а какое-то другое? — быстро переспросил Игорь, начиная понимать друга.

Вместо ответа Широков посмотрел на Игоря и серьезно спросил:

— Ты помнишь, весной Славка Белозеров собирался покупать дом где-нибудь в деревне?

— Помню… — не очень уверенно подтвердил Свешников.

— Помнишь, он брал отгул и ездил смотреть перед майскими праздниками? Рассказывал потом, что место там красивое, речушка есть, но дом уж слишком трухлявый.

— Вроде, было такое…

— Помнишь, как деревня та называлась?

Игорь молча смотрел на друга, хлопая глазами: он вспомнил название.

— Да-да, Беседино она называется! — воскликнул Широков.

В комнате установилась тишина, даже голоса прохожих с улиц доносились будто бы приглушеннее.

Бережнов очнулся первым. Он схватил трубку телефона и приказал дежурному «лететь» в библиотеку за атласом (благо, библиотека находилась рядом с милицией).

Никифоров хмыкнул и потер руки.

— Далеко это Беседино от вашего города?

— Точно не знаю, но, вероятно, не далеко, иначе бы Славка не присмотрел там дачу, — ответил Станислав.

— А что? Вполне возможно, что Монина и Сомов сделали из верной предпосылки ошибочный вывод. Оба они вряд ли хорошо знают наши окрестности. Зато Курскую область, где Монина родилась, — значительно лучше. И, узнав от Рубцова название «Беседино», сразу подумали о том, что им знакомо, — оживленно прокомментировал Свешников.

— Да и сама история началась здесь, в области. Саржин отсюда родом, — Никифоров хлопнул в ладоши и по-детски обрадовался: — Вот так шутку судьба с ними сыграла! Столько всего наворочать — и на тебе!

Коллеги продолжали обсуждать ситуацию, когда вошел дежурный и подал начальнику толстый фолиант. Майор поблагодарил офицера, но тот не спешил уходить.

— У тебя что-то еще, Савченко?

— Не знаю, важно ли это, товарищ майор… — сказал Саэченко с явно выраженным украинским акцентом.

— Давай-давай, не тяни!

— Я когда книгу брал, библиотекарша удивилась, что это, вдруг, всем атласы понадобились. Их ведь никто по нескольку лет не спрашивал…

— Ну и что?

— Вот и я спросил: «Ну, и что?» А она объяснила, что вчера утром заходили двое приезжих — мужчина с женщиной — тоже атлас спрашивали и минут двадцать его рассматривали…

— Да? — удивился Бережнов.

Тем временем Станислав забрал у майора атлас, пробежал глазами по оглавлению и открыл книгу в нужном месте. Страницы с искомым номером не было… Вместо нее торчал обрывок. Широков развернул атлас и красноречиво продемонстрировал находку товарищам, констатируя:

— Не одни мы такие умные, оказывается…

Никифоров вскочил, подхватил дежурного под руку и коротко бросил:

— Мы — в библиотеку! А вы тут пока соображайте…

Свешников подсел к другу, и они вместе начали перелистывать соседние страницы. На одной из них быстро обнаружили кусок своей области с кружком родного города. Чуть в стороне, в направлении областного центра, отыскалась и точка с надписью «Беседино». Если верить карте, расстояние до нее составляло километров сорок, а рядом с деревней тонкой ниточкой река.

— Тебе не кажется, что мы — на верном пути? — радостно воскликнул Свешников.

— К сожалению, не только мы, — трезво оценил ситуацию Широков.

И предложил Бережнову дать отбой по розыску.

Еще через пятнадцать минут вернулся Никифоров. Он сообщил, что библиотекарь уверенно опознала на фото обоих разыскиваемых. По ее словам, те зашли к ней вчера утром в девять часов сразу после открытия. Пробыли минут пятнадцать — двадцать. Что интересно, Мониной якобы стало плохо, и библиотекарю пришлось уходить внутрь хранилища за лекарством. В ее отсутствие, видимо, и выдрали лист.

— Следовательно, уехали «наши друзья» не в 7 утра — сразу после ухода от Ульяны, — а не раньше половины одиннадцатого, — задумчиво произнес Станислав. — В Курске могли быть после полудня. Предположим, повезло: они взяли билеты на самолет и улетели в Москву. Поздно вечером могли сесть на наш поезд или выехать в областной центр электричкой. Значит, сегодня в первой половине дня они могут быть уже в Беседино… Вот черт! Неужели снова опоздали?!

— Подожди, Станислав. Сейчас — лето, на самолет не так-то просто взять билеты, да еще в день отлета. Так что более вероятен вариант с поездом. Допустим, сели они на него в 14 часов в Курске и…

— И на наш поезд уже не успели, — встрял репликой Игорь. — К тому же, не поехали бы они через «нас». Что Монина — дура: соваться в развороченное осиное гнездо? Через область гораздо безопаснее. А если так, то в областной центр они добрались глубокой ночью или рано утром, в лучшем случае…

— Все равно, при везении, они уже могли к этому времени добраться до Беседино, — упрямо заявил Широков.

Все посмотрели на стенные часы. Стрелки едва перевалили за 12 часов.

— Чего же мы ждем? Надо срочно связываться с Ерофеевым! — рассерженно крикнул Свешников. — Может быть, успеем…

Бережнов быстро связался со своей «междугородкой» и, употребляя поразительную смесь прошений, увещеваний и угроз, добился быстрой связи с Курской междугородней телефонной станцией. Здесь в дело вступил Никифоров. Валерий Анатольевич пригласил к телефону свою знакомую — старшего диспетчера, к счастью, оказавшуюся на смене. Она пообещала сделать все возможное.

К радости всех, минут через десять напряженного ожидания телефон взорвался частыми длинными гудками. Широков перехватил протянутую Бережновым трубку и притиснул ее к уху. Женский голос спросил номер. После треска и шорохов возникли довольно четкие гудки, а вслед за третьим из них — на удивление ясный голос подполковника. Стараясь сдерживать волнение, Широков доложил последние новости, но в заключительной фразе все же почти сорвался на крик.

— Вы меня поняли, Петр Сергеевич? Монина и Сомов выехали вчера после обеда из Курска. Надо перехватывать их в Беседино. Деньги там. Возможно, — в районе кладбища и речки!

— Понял, — заверил Ерофеев. — Это Гвоздкова и Бубенцов теперь такие фамилии носят?

— Да! У них и паспорта на эти фамилии! Курские паспорта! Не теряйте ни минуты!

Ерофеев заверил, что все понял, и напоследок распорядился держать связь через начальника Курского уголовного розыска.

Широков в изнеможении откинулся на спинку стула и вытер рукавом вспотевший лоб. Он не сомневался, что дома примут все возможные меры, но…

— А ты молодец, Станислав, ловко сообразил про Беседино-двойник! — искренне похвалил Никифоров.

— Это мой друг! — гордо заметил Свешников и взъерошил Широкову волосы.

Все заулыбались.

— Да ну вас! — отмахнулся Станислав, но похвала была приятна. — Ты бы своему начальнику позвонил, Валера.

Никифоров встрепенулся и пошел в «дежурку».

— Ну так, — взял инициативу в свои руки после его возвращения Бережнов. — Вы, как я понимаю, сегодня еще не завтракали, а уже обедать пора. Приглашаю ко мне отобедать!

— А это удобно? — спросил Игорь, хотя, по мнению Станислава, ему бы можно было подобные вопросы и не задавать.

— Конечно! — заверил майор.

— Хорошо, только ради Игоря, — согласился Станислав. — А потом — сразу в Курск.

По дороге к дому начальник милиции заверил, что место раскопок он все же найдет, и все материалы переправит Никифорову для передачи коллегам.

28 июля. Четверг. После 17 часов

В областном управлении Широков со Свешниковым появились в пять часов, наскоро приведя в порядок свой внешний вид в гостиничном номере. На это время была назначена «встреча в верхах», как выразился Никифоров, куда руководство управления пригласило обоих друзей.

Оказалось, что не только майор питал недоверие к трактовке событий тринадцатилетней давности. Но до последнего времени поводов возвращаться к ним не было, да и многие участники до сих пор занимали достаточно влиятельные посты и отнюдь не горели желанием ворошить былое.

И только события последних дней позволили несмирившимся реализовать свои чаяния, опираясь на новые факты, которые, хочет кто-то этого или не хочет, «прикрыть» уже не было возможности. К числу первых, сохранивших в глубине души желание дойти до истины, относился заместитель начальника управления по оперативной работе полковник Топорков, занявший свой пост сравнительно недавно и имевший за плечами без малого четверть века розыскной работы. Когда-то и он имел непосредственное отношение к «инкассаторскому делу», но тогдашнее служебное положение не давало ему возможности отстаивать свою точку зрения. Узнав вчера от начальства Никифорова первые результаты совместных действий с приехавшими коллегами, Топорков снова воодушевился и сделал все от него зависящее, чтобы возобновить давно сданные в архив дела. Сегодня утром под его крылом сформировалась внушительная по составу и представительству следственно-оперативная группа, сразу активно принявшаяся за работу.

Именно на короткое совещание этой группы и привел товарищей Никифоров. Тут Широкову пришлось обстоятельно поведать обо всех фактах, установленных как дома, так и здесь, в Курске. Станиславу понравилось, что местные товарищи серьезно и профессионально подошли к делу, и уже активно действуют не только по проложенным приехавшими дорожкам, но и углубляют русло поиска новых фактов и доказательств. Но больше всего порадовало отсутствие даже намека на «дележ шкуры неубитого медведя», как это еще часто случается в милиции. Никто не заводил разговора о том, где должно будет впоследствии сосредоточено расследование — ведь преступления совершались на двух разных территориях. И это тем более удивительно, что и в одном городе соседние райотделы нередко вели тяжбы друг с другом из-за определения подследственности по тем преступлениям, которые совершались на границах районов. Общеизвестным анекдотом стала история, где прибывшая на место происшествия опергруппа обнаруживает труп, ноги которого лежат на территории одного района, а голова — другого; она быстренько перепихивает труп соседям, надеясь избавить свой отдел от хлопот. Так было в прошлом, но и теперь еще случалось.

Слушая короткие доклады руководителей направлений работы, Широков несколько раз ловил себя на мысли, что нет сообщений от Ерофеева, и тревожно переглядывался со Свешниковым.

Наконец все нюансы полностью были обсуждены, и Топорков распустил подчиненных. Вдруг через толпящихся у выхода из кабинета пробрался помощник оперативного дежурного по управлению и громко выкликнул имя Широкова. Станислав подошел и взял у офицера листок стандартной бумаги.

Незнакомая рука довольно разборчиво набросала на листке несколько фраз, под которыми красовалась фамилия шефа. Прочитав сообщение, Широков опустошенно опустился на стул и закрыл глаза. В висках неистово стучали десятки молоточков, по телу разлилась предательская слабость.

Присутствующие, не успевшие еще выйти, с любопытством смотрели на Станислава.

— Все! — едва слышно сорвалось с его губ.

Игорь тут же подскочил к другу, вырвал бумажку из рук и достаточно громко скороговоркой прочитал:

— Монина и Сомов задержаны с деньгами. Все в порядке. Подробности при встрече. Спасибо. Ерофеев.

Кабинет наполнился возбужденным гулом: кто-то жал Широкову руку, кто-то поздравлял, а потом все стихло — комната опустела. Игорь присел рядом и обнял друга за плечи, что-то нашептывая на ухо. Но Станислав все так же сидел с закрытыми глазами. Понимая его состояние, Топорков отвернулся к окну, не считая нужным что-либо говорить.

29 июля. Пятница. После 8 часов

Струи дождя нещадно хлестали по стеклам продирающегося сквозь непогоду автобуса. Станиславу они казались ручьями пота, заливающими многочисленные глаза усталой машины. Едва проникающий в салон тусклый свет серого дня как нельзя лучше способствовал сонной дреме. Судя по часам, до дома оставалось минут пятнадцать езды. Покосившись на сладко посапывающего рядом Свешникова, Широков вновь прикрыл глаза. Голова отяжелела, веки пощипывало, но сон пропал. «Странно, еще вчера вечером ходил по чужому городу за тысячу километров отсюда, а через полчаса открою дверь своей квартиры… Спасибо Никифорову: сумел-таки впихнуть нас в последний самолет… Ночью дремали в поезде дальнего следования, потом сели на первый рейсовый автобус из областного центра… Две ночи почти без сна… Устал, определенно устал…» Широков улыбнулся, предвкушая горячий душ и крепкий кофе.

Тем временем автобус уже въехал в город и шелестел колесами по мокрому асфальту нового микрорайона. Прохожие опасливо отскакивали от края тротуара, спасая обувь, брюки и платья от грязных брызг. Притормозив у светофора, машина плавно повернула направо и остановилась под козырьком автовокзала.

Станислав растолкал недовольно брыкающегося Игоря и пробрался к выходу. Минут пять они прятались под свешниковским зонтиком, ожидая троллейбус, уговорившись подойти в управление к одиннадцати.

Помывшись и позавтракав «демократичной» яичницей, Станислав устроился с чашкой кофе на софе, поставив рядом телефонный аппарат. Сначала он позвонил Ерофееву, но того на месте не оказалось. Пришлось передать через дежурного, что «путешественники» благополучно прибыли и явятся пред светлые очи начальства часам к одиннадцати. Следующий звонок также оказался неудачным: Наташин телефон в прокуратуре не отвечал. Широков попробовал поискать девушку по нескольким телефонам управления, но и здесь ничего не добился. Оставив попытки установить связь с внешним миром, он растянулся с газетой, решив ознакомиться с последними местными новостями. Но и это заняло пятнадцать минут. Тогда Широков не выдержал и начал собираться на работу, хотя до одиннадцати оставалось добрых три четверти часа. Надев любимый серый костюм и темно-синюю рубашку с пепельного цвета галстуком, он прихватил зонтик и вышел на улицу.

Встреченные в вестибюле и на лестнице управления коллеги жали руку и обыденно кивали, будто только вчера, как обычно, виделись на работе. Это задело Станислава. Время, проведенное в Курске, вместило в себя столько, что казалось не какой-то парой дней, а неделей — не меньше. Он испытывал «комплекс туриста», вернувшегося из длительного путешествия и будто заново узнающего сто лет знакомые картины родного города. Поэтому, войдя в кабинет, Широков потрогал сейф, открыл шкаф, посидел за столом и с удивлением обнаружил, что в его отсутствие ничего не изменилось. На столешнице даже не было пыли. Озадаченно почесав затылок, Станислав отправился к шефу, решив не ждать Игоря. Перед этим он спустился на второй этаж, надеясь увидеть Наташу. Но дверь выделенного ей кабинета оставалась запертой.

Стукнув для приличия по табличке «Начальник уголовного розыска», Широков распахнул дверь, рявкнул традиционное «Разрешите?» и остался стоять с открытым ртом: в пустом кабинете за столом шефа сидела Наташа. По инерции захлопнув дверь, Широков очутился в нежных объятиях, растерянно глядя в любимое лицо.

— Здравствуй! — хрипло прошептал он, боясь пошевелиться.

Замерев, Наташа молчала. Лишь ее пальцы чуть дрожали на затылке Станислава.

Сколько бы они так простояли, сказать трудно, но дверь вновь открылась и в ее проеме застряла квадратная фигура подполковника.

— М-м-м… Кх-хе… — глубокомысленно прокомментировал Ерофеев увиденное, пятясь назад в коридор.

Наташа отскочила к столу, а Широков плюхнулся на кстати оказавшийся рядом стул. Видя, что путь все-таки свободен, подполковник шагнул в кабинет, глядя мимо Широкова, пожал тому руку и уселся на привычное место за столом. Справедливо рассудив, что ничего из ряда вон выходящего не произошло, Петр Сергеевич кашлянул, приводя в порядок голос, и обратился к Станиславу:

— Как дела?

— Нормально…

— Да? А я думал — хорошо, — не отказал себе в удовольствии подколоть Ерофеев.

Широков заметил насмешливый взгляд Наташи и смутился.

Шеф сделал несколько телефонных звонков с одинаковым содержанием — «зайди» и предложил «блудному сыну» поделиться своими подвигами.

— Давайте дождемся Свешникова.

— А чего ждать? Он ведь на печке там, небось, не лежал — вместе с тобой по Курску бегал. Или как?

Один за другим подошли Мальцев и Белозеров и чинно уселись рядом с Червоненко, с любопытством поглядывая на Широкова.

— Ну, вот и компания почти вся в сборе. Давай выкладывай!

Широков уложился в полчаса и как будто ничего не упустил. В самом конце «отчета» тихонько вошел Свешников, молча кивнул собравшимся и притулился скромно в уголке, приняв приличествующий ситуации глубокомысленный вид. На вопросы, по общему мнению, не стали тратить времени, так как Широкову и Свешникову не терпелось узнать, как развивались события в их отсутствие здесь.

Станислав и раньше замечал удивительную способность Ерофеева живо излагать любую, самую сухую информацию, так что у слушателей в голове возникали поистине осязаемые образы, будто они сами находились там в гуще событий…

…Переговорив с Широковым, подполковник тотчас собрал сотрудников отдела, не успевших еще разойтись на обед. Как всегда, возникла проблема транспорта. Двух машин — отдельского «уазика» и ерофеевской «Волги» — могло не хватить. Удалось выпросить «Жигуленок» у дежурного по ГАИ. Перед выездом шеф успел предупредить начальство в области, чтобы там перекрыли въезды в город, а также поручил заместителю послать людей на блокирование окружной дороги здесь. В 13 часов кавалькада, мигая «маячками», понеслась в сторону Беседино. Поворота к деревне достигли через полчаса. Еще минут десять «пылили» по проселку, пока в глубокой лощине не показалось довольно большое село с облупившимся куполом колокольни на околице. Времени на разведку не оставалось, да и толкового плана действий, по признанию самого Ерофеева, не было из-за весьма туманного представления о вероятных шагах противника. Поэтому, не мудрствуя лукаво, машину ГАИ спрятали на пригорке в кустах — для резерва и страховки. «Уазик» поставили на левом, ближнем к дороге, краю села, а сам шеф вместе с Белозеровым и остальными сотрудниками проехали дальше к церквушке. Рядом с ней оказалось старое кладбище, за ним — поросший густой травой и кустами пологий спуск к небольшой речке, а может — большому ручью. Огибая холм с церковью, ручей образовал у его подножия почти правильную дугу. Дорога у колокольни обрывалась, переходя в тропинку, петлявшую по склону и терявшуюся в прибрежных кустах. Отогнав машину за церковь так, чтобы ее не было видно ни с дороги от центра села, ни с тропинки, Ерофеев с Белозеровым решили осмотреться. Обойдя кладбище, побродили по холму, спустились к ручью, но ничего интересного не обнаружили: свежих следов открытой земли на всем участке холма до самого ручья не просматривалось. Под предлогом поиска знакомых переговорили с возвращавшимся с берега дедом; но тот, просидев с раннего утра с удочкой, вроде бы, посторонних не заметил. Поразмыслив, но ничего не придумав лучше, шеф распорядился ждать и вести наблюдение, а потому перегруппировал наличные силы. Один из сотрудников с переносной рацией, фотоаппаратом, с телеобъективом и биноклем забрался на колокольню, рискуя сломать себе шею. Зато оттуда он мог сносно видеть всю сельскую главную улицу до самого поворота к пригорку, где пряталась машина ГАИ, и при необходимости, делать снимки происходящего. Второй сотрудник, по счастью одетый в простую рубаху и джинсы, соорудил себе некое подобие удилища и устроился на берегу ручья рядом с тропинкой. Еще двое — заняли позиции в кустах на флангах склона. И, наконец, Белозеров с напарником засели за оградой кладбища метрах в трех от тропинки. «Уазик» без опознавательных знаков милиции с водителем и одним сотрудником застыл на маленькой площади перед сельсоветом. Сам подполковник устроился в «Волге» у рации. По его замыслу «гаишники» должны были наблюдать за дорогой и сообщать по радио о появлении всех подозрительных, похожих по приметам на преступников. Далее наблюдение за прибывшими поручалось сидящим в машине у сельсовета. Те, в свою очередь, передавали объект по рации Ерофееву и наблюдателю на колокольне. Правда, шеф клял себя, что прихватили только две переносные рации (вторую дали Славе). Это затрудняло связь с «рыбаком» и ребятами на флангах. Пришлось срочно оговаривать систему визуальных сигналов с помощью белого платка наблюдателя на колокольне. Полностью закончив приготовления к 14.15, принялись ждать. Выручало и то, что прохожих в этой части села было мало. Несколько раз с пригорка поступали сигналы о появлении машин и людей, но они оказывались ложными. К 16 часам у шефа начали возникать сомнения в плодотворности предприятия. Он не исключал, что преступники все же побывали уже здесь. Это тем более беспокоило, что при таком варианте уходило драгоценное время для организации их поиска и перехвата. Не радовала и перспектива торчать до глубокой ночи, а потом как-то придумывать замену людей. Но вот в 16.10 с пригорка сообщили: к деревне движутся двое мужчин и с ними женщина. Один — мужчина пожилой, одет по-деревенски. Второй — лет сорока, высокий, худощавый в костюме из «варенки». Женщина также подходила по приметам. При себе имеют дорожную сумку. Все трое оживленно беседуют. Через десять минут с площади передали, что «троица» вошла в жилой дом, четвертый от сельсовета в сторону кладбища. Еще через полчаса мужчина в «варенке» и женщина появились на улице и не спеша двинулись к церкви. Через пару минут они уже находились в поле зрения подполковника. Монину Ерофеев сразу узнал по фотографии. Возле кладбища парочка огляделась. Заглянули оба поверх ограды — нет ли там кого. Затем обогнули кладбище и уселись на землю под оградой к ручью. Белозеров с напарником оказались в каких-нибудь трех метрах позади преступников. Монина с Сомовым достали какие-то бумажки и, заглядывая в них, осмотрели склон холма, тихо о чем-то переговариваясь. Минут через десять Сомов встал, подошел к угловому столбу кладбищенской ограды и не торопясь начал спускаться в сторону ручья. Остановился, сделал два десятка шагов перпендикулярно первоначальному направлению движения, присел, спустился еще ниже к ручью и застыл в двух метрах от большого куста. Тут он опустился на четвереньки, быстро пошарил по траве, вскочил и радостно замахал подруге, которая к тому моменту заняла позицию у крайнего столба и внимательно наблюдала за округой. Увидев знаки Сомова, Монина побежала к нему. Вместе они опять что-то рассматривали в траве, и Сомов воткнул в землю прутик. После чего, обнявшись, так же медленно пошли вверх, к кладбищу, держа курс на тропинку. Получив эту информацию от наблюдателей, Ерофеев посчитал, что место найдено, но изъятие намечено перенести на более позднее время — когда стемнеет. А потому передал подчиненным команду «брать» и дал необходимые инструкции.

Когда Монина и Сомов поравнялись с колокольней, к ним со стороны сельсовета подкатил «уазик». Вышедший из машины сотрудник, широко улыбаясь и отирая потный лоб, спросил, не видели ли «товарищи» высокого мужчину с лысой головой — здешнего ветеринара. Якобы тот пошел в сторону речки. Благодушно настроенный Сомов с сожалением ответил отрицательно. Сотрудник уже был возле него и тянул сигарету, как бы прося прикурить. Сомов на минуту отпустил подругу, доставая спички из кармана брюк. В этот момент опер резко ударил его ребром ладони по горлу, оседлал упавшего, заломив, тому руки за спину, и приставил к его затылку пистолет. Возле растерявшейся Мониной уже стояли выскочившие из-за ограды кладбища Белозеров с напарником, а от колокольни спешил сам Ерофеев. Белозеров защелкнул на мужчине наручники и помог посадить того в «уазик». Монина дала спокойно отвести себя к «Волге», хотя в ее сумке при досмотре обнаружили маленький серебристый «браунинг».

Затем подполковник отправил преступников на «уазике» и «Жигулях» в город, а сам остался дожидаться криминалистическую лабораторию. Из сельсовета он позвонил заместителю и попросил сообщить о завершении операции в Курск.

Там, где Сомов воткнул прутик, в присутствии понятых сделали раскоп. На глубине метра нашли небольшой чемодан — фибровый с металлическими уголками. В нем оказались деньги в банковских упаковках купюрами по 50 и 100 рублей, всего — чуть более двухсот пятидесяти тысяч. Интересно, что у задержанных при себе были паспорта на Гвоздкову и Бубенцова. Поэтому пока что их называли этими украденными именами.

Завершив рассказ, Ерофеев улыбнулся Широкову и сказал:

— Беседовать с ними мы решили после вашего со Свешниковым приезда, чтоб быть, так сказать, во всеоружии.

— Что же за карта у них была? Одна или две? — не вытерпел Игорь.

Подполковник молча открыл ящик стола и выложил потертый листок из обычной ученической тетрадки, сложенный вчетверо. Аккуратно развернув бумагу, он расправил ее на столе и пододвинул к Свешникову, приглашая посмотреть. Станислав тоже подошел к столу и вместе с другом склонился над картой. То, что он увидел, не было картой в полном смысле слова. Скорее — описание, как отыскать деньги. Неровным почерком, шариковой ручкой, через клеточку автор вывел:

«У северо-западного столба забора кладбища, встать лицом к реке. Вниз — 22 шага. Потом — влево 36 шагов на 90 градусов. Там корень. Потом — вниз 12 шагов. Два метра перед кустом. Идти все время по прямым углам».

— Где же вторая часть или копия этого «произведения»? — спросил Широков.

— Не знаю. При задержанных ее не было — это точно. Ничего похожего на упоминавшийся Петренко планшет из тайника тоже нет.

Ерофеев задумчиво потер подбородок и добавил:

— Странно, что и вещей, по сути дела, у обоих с собой не было. Думаю, они оставили вещи и планшет в области. Вероятнее всего, в камере хранения на вокзале. Надо будет попросить тамошних ребят, пусть срочно проверят. Да и паспорта вторые, видимо, там.

Подполковник, не откладывая дела в долгий ящик, тут же позвонил в областное управление. Когда он закончил разговор с начальством, Игорь заявил:

— Вот и блестящий предмет, бывший в руке Рубцова тогда, у сарая, нашелся! Это же пистолетик, оказавшийся в сумке Мониной при задержании.

— Прав, — согласился Ерофеев. — Я тоже так думаю. Но важнее, что на руке Сомова был золотой перстень-печатка с изображением змеи!

Свешников обрадованно хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Вот это да! Ну, теперь улик достаточно, чтоб взять обоих «за жабры»!

Однако шеф, похоже, не слишком разделял оптимизм Игоря. Он покачал головой.

— «Не кажи гоп!» Уверен, что разговоры предстоят непростые. И не случайно приехали оба под известными нам именами. Ну ладно, пошли обедать, а уж потом начнем, благословясь!

29 июля. Пятница. Около 14 часов

Станислав, Игорь и Наташа наскоро поели в ближайшем кафе и вернулись в управление. По молчаливому уговору «производственных» тем старались не касаться, поэтому разговор преимущественно «вертелся» вокруг похождений друзей в Курске. Причем Свешников не преминул пожаловаться на Широкова, «с которым, как всегда, ходил голодным и утром, и днем, и вечером».

— Представляете, Наталья Николаевна, я однажды рискнул — проявил заботу, оторвав от родного желудка в пользу этого «жлоба» две котлеты, помидор и яблоко! Так он умял — не поморщился — и спасибо не изволил сказать. Вместо этого обругал меня же обжорой и лишил ужина, всучив перед сном стакан чайных обмывков! Ба-альшой паразит!

Все трое рассмеялись, а Свешников вдохновенно продолжал:

— Одно вспомнить приятно — обед у начальника бесединской милиции. Вот уж покушали! Почти как дома! А борщ…

Он сладострастно закатил глаза и плотоядно сглотнул.

— Ага! — подтвердил Широков. — Мне было стыдно, когда этот обжора похвалил борщ и напросился на вторую тарелку.

— Не напрашивался я! Просто хозяйка, как любая нормальная женщина, с удовольствием смотрела на хорошо кушающего мужчину. Почему не сделать человеку приятное?

Широков только укоризненно покачал головой и посмотрел на улыбающуюся Наташу.

— И эта туда же! — воскликнул он. — Нет, ребята, я вам не компания!

— Ханжа ты, Станислав! — нравоучительно заявил Игорь. — В жизни не так много радостей, чтобы добровольно лишать себя одной из них. И не уверяй, что общепитовский обед — мечта всей твоей жизни! Холостяк ты неухоженный!

Довольный собой, он хохотнул и многозначительно взглянул на друга. Однако ни Станислав, ни Наташа шутки не поддержали, а, наоборот, перестали улыбаться. Свешников сообразил, что сморозил не то, и деловито предложил, посмотрев на часы:

— Времени-то уж без пяти два! Пошли-ка к шефу…

После непродолжительных дебатов решили беседовать одновременно в соседних комнатах: Ерофеев и Червоненко — с Мониной, а Широков с Игорем брали на себя Сомова. Это позволяло оперативно обмениваться информацией и стыковать показания. Напоследок подполковник обратил внимание на некоторые новые сведения, способные помочь в диалоге.

Широков выбрал ту же комнату в ИВС, где раньше допрашивал Петренко. Когда конвойный ввел Сомова, Станислав с интересом оглядел человека, о котором столько раз слышал последние дни, а видел… Видел мельком только однажды. Да, ошибки не было — с этим мужчиной они столкнулись на улице 22 июля. Вероятно, Сомов тоже что-то припомнил. В его глазах отразилось удивление, и он прищурился, как бывает, когда человек напрягает память.

— Вы не ошиблись, — усмехнулся Станислав, — это я налетел на Вас как-то утром неделю назад. Бубенцов Юрий Сергеевич, если не ошибаюсь?

— Да, — не моргнув глазом, подтвердил Сомов.

— Так получится у нас разговор?

В ответ последовала та же ухмылка и пожатие плечами.

— Спрашивайте…

— Хорошо. Зачем Вы приехали в Беседино?

— Отдохнуть. Воздухом подышать.

— Да? И поохотиться? — Широков сделал выразительный жест, согнув указательный палец.

— «Пушку» имеете в виду? Это так — баловства ради. Времена нынче неспокойные. За незаконное хранение и ношение оружия готов ответить! — бодро заверил «Бубенцов».

— Смотрите, какой герой! — вставил реплику Свешников. — Что за бумажка была у Вас в кармане?

— Какая бумажка?

— Та, где описано место хранения клада или еще чего-то подобного. Как в книжках про пиратов. «Остров, сокровищ» читали?

— Читал, конечно. А бумажку подобрал у дома, где мы с Ритой остановиться хотели. Меня самого содержание заинтриговало: вдруг, и правда — клад!

— Вы всегда мусор подбираете? — съязвил Игорь.

— Не всегда — только по четвергам! — нахально парировал «Бубенцов».

«Издевается, — решил Станислав. — А, может, нас прощупывает. Ну, что ж, раскроемся немного…» Вслух же сказал:

— Деньги-то мы нашли, Юрий Сергеевич! Именно там, куда Вы прутик воткнули — в точном соответствии с написанным на бумажке.

«Бубенцов» достойно встретил удар, только зрачки глаз едва заметно сузились.

— Да ну? — почти искренне удивился он.

— Не верите? Тогда сами посмотрите.

Широков выложил на стол десяток фотографий, сделанных при раскопке и вскрытии чемодана с деньгами, внимательно наблюдая за Сомовым. Тот сперва только скосил глаза, но любопытство победило. Он протянул руку и взял пару карточек. Потом молча вернул их на место.

«Начинает нервничать, — с удовлетворением подумал Широков, заметив подрагивание пальцев на руке задержанного».

— Сказки рассказывать глупо. Тем более что Ваши манипуляции на склоне холма засняты на фотопленку.

Станислав передал «Бубенцову» еще несколько снимков.

— Только не повторяйте про случайную бумажку и снизошедшее на Вас озарение, — попросил Свешников. — Мужчину, сопровождавшего вас до деревни, мы допросили…

— Ладно! — перебил «Бубенцов». — Все! Буду говорить. Денег ведь теперь все равно не вернуть… Так вот. С Ритой я познакомился числа 10–11 июля во время приезда в ваш город по личным причинам. Сошлись. Короче, она мне и поведала, что какая-то бабулька, за которой Рита ухаживала в больнице, перед кончиной (в качестве благодарности за заботу) дала ей эту бумажку. Детей у бабушки не было — наследников, так сказать. Ну, и указала, где денежки искать. А про то, откуда деньги, сообщить не успела. Перед самым нашим отъездом к Ритке вдруг прицепился один из Ваших… Она решила его проучить и наняла какого-то «шалопая». Как все дальше произошло, вы, наверное, знаете. Ритка-дура перепугалась. Мы с ней и уехали из города на машине, что я у хозяина своего перекупил, где «хату» снимал. Поймите: хотели деньги взять, а тут — с милицией неприятности… Отсиделись недельку, по «Золотому кольцу» покатались, а теперь вот только решили «клад» забрать… Что нам теперь за это будет, командир?

Широков во второй раз отдал должное наглости «Бубенцова», но спорить не стал. Он сделал Игорю знак глазами, чтоб сходил в соседнюю комнату. Пока друг отсутствовал, наступила временная тишина.

Вернувшись, Игорь передал Станиславу записку: «Сговорились, гады! Почти слово в слово то же говорит Монина». Еще минуту поразмыслив, Широков решил, что терять особенно нечего, и сказал:

— Прелестная история, Юрий Сергеевич! И очень вдохновенно рассказываете… Только как же нам быть с Вашим приятелем Петренко? Что же Вы его эдак презрительно «шалопаем» окрестили? Он давно уже у нас и сообщает более любопытные вещи.

— Петренко? Не знаю такого… — не очень уверенно ответил «Бубенцов».

— Ой ли? Вас видели вместе несколько человек. В квартире Петренко найдены отпечатки Ваших пальцев. Достаточно?

— Достаточно. И что он говорит?

— Много всего. И про Ленинград, и про приглашение для участия в деле, и о слежке за домом на Гоголевской. Про события, происшедшие там однажды вечером…

«Бубенцов» скривился и со злобой воскликнул:

— Дурак! Ну, дурак! Под «вышку» себя подводит! Толстого «замочил», деда того… И, пожалуйста, «раскололся до задницы»! Тупица!

Затем он расхохотался и демонстративно похлопал в ладоши.

— Браво, милиция, хорошо работаете!

Видя, что Широков со Свешниковым продолжают молча на него смотреть, «Бубенцов» ернически поднял руки и совершенно серьезным тоном сказал:

— Сдаюсь! В конце концов, я никого не убивал. В чем меня можно обвинить? Что деньги чужие искал? Клад от государства пытался утаить? С пистолетом разгуливал? Так, черт с ним! Готов ответить. Ради таких денег — риск оправданный!

— Вы бы лучше поведали нам свою историю, там посмотрим, — спокойно предложил Широков и включил магнитофон.

«Бубенцов» бросил взгляд на старенький «Спутник», кивнул, закинул ногу на ногу и начал не спеша:

— Весной 1987 года я находился здесь проездом. Случайно познакомился с Ритой. Потом писал ей «до востребования» на главпочтамт. Следующий раз приехал в июне того же года. Жил несколько дней у нее, так как тетка Ритина в мае умерла. Тогда-то Рита и сообщила мне интересную вещь. Будто лет десять назад теткин знакомый спрятал где-то недалеко от города большую сумму денег. Заметьте, о происхождении денег она ничего не говорила. Потом человек тот куда-то пропал, но у тетки остался план места, где зарыты деньги. Само же название местности знал только он. Недавно знакомый вдруг объявился — прислал перед теткиной смертью письмо, что приедет за бумагой во второй половине июля 1988 года. Тетка уже тогда себя плохо чувствовала и поведала тайну племяннице, которая, в случае ее кончины, должна была дождаться гостя и передать тому план. За услугу приехавший, видимо, щедро отблагодарит. Тетка заставила Риту поклясться, что она выполнит просьбу, и показала шкатулку с этим листком.

«Бубенцов» попросил разрешения закурить и продолжал:

— Рита сама предложила дождаться того человека и заставить поделиться деньгами. Идея мне понравилась. Потом я уехал и вновь появился у Риты в феврале 1988 года. Теперь мы обсудили все более детально. Она сказала, что дом, по всей видимости, к июлю снесут, так что гость искать ее будет уже в новой квартире. Также Рита вспомнила, что, со слов тетки, человек тот «серьезный», в плохом понимании слова. Более того, предложила лучше выведать у него, где спрятаны деньги, а потом — устранить. В марте в Ленинграде я познакомился с этим бандюгой — Петренко. Решил привлечь к делу «специалиста», учитывая слова Риты. Ну, он, видимо, рассказывал? Ага… После Ленинграда снова навестил Риту, сказал про Петренко. Вопрос со сносом дома был уже решен, поэтому Рита предложила поселить «помощника» в городе со второй половины июня для наблюдения за домом, а, главным образом, для ее страховки на случай более раннего приезда гостя. Мы к тому времени смекнули, что гость, видимо, вернется из мест не столь отдаленных. Я же приехал 11 июля. Петренко контролировал дом, а я взял на себя страховку Риты. Наконец, 20 июля Рита через Петренко сообщила о появлении гостя. Мы с ней заранее договорились, как себя вести на этот случай. Когда Рита привела Колю домой, я как бы случайно зашел к ней под видом брата, который в курсе дела. Коле это не очень понравилось, но он смирился. В начале, правда, вспылил, намекал на каких-то надежных товарищей, прикрывающих здесь и готовых на любые меры.

«Бубенцов» вновь бросил взгляд исподтишка на Широкова, чтобы проверить, как тот воспринимает его слова. Но Станислав спокойно посмотрел на «Юрия Сергеевича» и равнодушно кивнул.

— Ну, а потом мы стали торговаться о доле каждого — это неинтересно. Скажу только, что часам к девяти договорились поделить деньги пополам. Мы показали Коле план. Он успокоился и сказал, что «ключ» находится в тайнике под плинтусом за комодом в доме тетки. Я чуть с ума не сошел: жить столько времени рядом с недостающим звеном! Короче, решили с Колей поехать туда, а потом вернуться к Рите. Когда подошли к дому, Коля начал меня оскорблять, достал пистолет и потребовал отдать план. Я, естественно, наотрез отказался. Тогда он ударил меня пистолетом по голове. Очнувшись, я неподалеку увидел лежащего Колю, а над ним — Петренко с гирькой. Как оказалось, тот его сгоряча прибил да еще заодно ухлопал случайного человека в доме.

— Зачем Вы заранее отправили в дом Петренко? Прикидывали, что события могут именно так развернуться? — перебил Свешников.

— Не надо так, начальник! — «Бубенцов» осуждающе покачал головой. — Ни к чему нам преднамеренное «шить»… Просто мы приняли элементарные меры предосторожности: Коля ведь на своих здешних товарищей ссылался. Что же мы, птенцы желторотые?!

— Давайте по существу! — настойчиво попросил Широков.

— Хорошо… Мы спрятали труп в сарай, забрали документы. Вскрыли тайник. Там, действительно, хранился планшет с запиской: «Беседино». Хотели и второго спрятать, но тут шум какой-то подозрительный с улицы донесся… Мы и сбежали от греха подальше. Отдал я перепуганному Петренко «десять кусков», а остальное пообещал отдать позже, как деньги откопаем. 21-го мы с Риткой хотели сразу за деньгами, но сломалась чертова машина. А на следующий день Рита запаниковала, что приходила милиция, про комод спрашивала; да еще обнаружилось, что старик жив остался. Успокаивал, конечно, как мог… Но…

«Юрий Сергеевич» выразительно развел руками, всем своим видом показывая, что предпринятые им старания, увы, не увенчались успехом. Станислав про себя усмехнулся, хорошо представляя, что последует дальше.

— Где там… Уговорились встретиться у нее на квартире в половине девятого, вечером. Приехал. Только хотел из машины вылезти, выскакивает вся зареванная. Поехали, говорит, в больницу: надо срочно бумаги какие-то взять. Прошла туда с черного хода, минут пятнадцать я ее ждал. Затем обратно к ней поехали. Подъезжаем — мать моя! — милиции полно! Нам, сами понимаете, никак с вашим братом встречаться не хотелось! Словом, подались из города куда подальше. Вот и все, пожалуй…

Широков щелкнул клавишей «стоп» и переглянулся со Свешниковым. Терять время на дальнейшие подобные «байки» не хотелось. Все же Станислав вполне миролюбиво сказал:

— Что же, Бубенцов, на сегодня — достаточно. Дадим Вам в камеру бумаги и карандаш, так что будьте любезны, изложите сами все подробно, хорошо?

— Конечно, отчего не написать…

Даже спина уходящего мужчины выражала облегчение.

— Все ясно. Он «валит» Монину «по-черному», — резюмировал Игорь, когда дверь за Сомовым закрылась. — Я, мол, только помогал, а все организовывала она. И про убийство Касьянова умолчал! Уверен: сделает потом «круглые глаза» и заявит, что она ему про случившееся в больнице ничего не говорила.

— Знаешь, может это и к лучшему… — задумчиво произнес Широков и предложил навестить Наташу и шефа.

Мониной в комнате не оказалось, а Ерофеев негромко беседовал о чем-то с Наташей. Видя удивленные лица вошедших, он спокойно пояснил:

— Нечего глаза таращить! Монина пересказала эту ерунду про отдых в деревне с находкой клада. Когда же мы попробовали «нажать» — вовсе перестала отвечать на вопросы. Пришлось пока отправить в камеру подумать. Ну, а у вас как дела?

Станислав коротко обрисовал ситуацию.

— Нечто в подобном роде я и предполагал, — усмехнулся шеф. — И Монину пока «заводить» не стал. Значит, показания Сомова вы на магнитофон записали?

Он хитро подмигнул Наташе.

— Наталья Николаевна, попробуем запись послушать вместе с Маргаритой Сергеевной, может получиться что-то интересное.

Широков прекрасно понял ход мыслей Ерофеева: вбить клин между преступниками. Ведь Мониной вряд ли понравятся некоторые откровения приятеля. Поэтому идею начальника единодушно приняли.

Станислав отметил про себя, что «Маргарита Сергеевна» мало изменилась за прошедшую с их последней встречи неделю. Только, разве, на лицо легла тень усталости да ощутимо веяло напряжением от всей фигуры, застывшей на жестком табурете. Взгляд, перебегавший с одного «противника» на другого, затаил настороженность. Лишь встретившись глазами с Широковым, женщина состроила подобие улыбки и почти дружески кивнула, чем немного его смутила.

— Вы нас извините, Маргарита Сергеевна, — обратился к ней Ерофеев, — но возникла необходимость вновь увидеться. Вы не против, если мы все вместе послушаем одну магнитофонную пленку?

— Мне все равно, — ответила «Гвоздкова», изображая полное смирение перед «мучителями».

Подполковник сделал знак Игорю, и тот включил воспроизведение.

На протяжении всего прослушивания Станислав с интересом наблюдал за «Гвоздковой». Сперва она всем видом выражала, казалось, неподдельное удивление, иронически покачивая головой. Но постепенно во взгляде нарастало смятение. В том месте, где «Бубенцов» недвусмысленно заявил о намерениях подруги облапошить и «убрать» Колю, женщина вздрогнула. Блуждавшая на лице улыбка превратилась в гримасу, а глаза уже не отрывались от черного говорящего «кирпича». Когда же прозвучали фразы об обстоятельствах посещения больницы, «Гвоздкова» побледнела и крепко сжала губы. Пальцы ее нервно переплелись на коленях.

— Что скажете? — кивнул Ерофеев в сторону смолкшего магнитофона.

«Маргарита Сергеевна» сосредоточенно посмотрела на подполковника и, тщательно выговаривая каждое слово, произнесла:

— Он сказал правду. Почти правду!

— Почти?

— С некоторыми моментами я не согласна, — пояснила женщина.

— Например?

— Неужели Вы можете предположить, что я — женщина — желала смерти тому человеку?

— Которому из двух? — быстро переспросил Широков.

«Гвоздкова» резко повернулась к нему. В сузившихся глазах мелькнул страх.

— Что Вы имеете в виду?

Широков вновь отдал должное ее нервам, но решил идти в наступление. Тем более что шеф поощрительно кивнул.

— Убийство Касьянова, которое Вы совершили, Маргарита Сергеевна!

Не отводя взгляда, та жестко бросила:

— Не докажете!

— Докажем, — уверенно возразил Свешников, заставив женщину обернуться теперь уже к нему. — Я могу даже предположить, как все произошло.

И он сжато изложил цепочку событий того дня, начиная с прихода «Гвоздковой» перед обедом в отделение больницы, где лежал Касьянов. Для весомости Игорь упомянул о свидетелях, отпечатках пальцев и прочих малоприятных для слушательницы вещах. «Маргарита Сергеевна» опустила голову и закрыла лицо руками. Ерофеев сделал знак, чтоб больше вопросов пока не задавали. Минуты через три женщина выпрямилась. Глаза ее горели лихорадочным огнем, щеки покрылись красными пятнами, губы кривились в усмешке.

— Все равно… Деньги… Их не вернуть… Все напрасно!

Она схватилась рукой за горло и судорожно глотнула воздух, но тут же взяла себя в руки и сказала:

— С тетей Аней мы жили хорошо… Что называется, душа в душу. И вот как-то примерно за месяц до кончины, почувствовав себя плохо, она достала шкатулку, где хранились разные документы. Показала мне известную вам бумажку и взяла с меня клятву, что, в случае ее смерти, я передам эту бумажку человеку, который приедет сюда во второй половине июля 1988 года. За услугу тетка оставит мне в наследство дом. Более она не сочла нужным ничего рассказывать, хотя меня и сжигало любопытство. Но позже я догадалась, в чем дело: в таинственной бумаге указывалось место, где зарыто нечто. У тети же был сын-рецидивист, ограбивший в 1975-м, где-то под Курском, инкассаторов и пропавший затем вместе с огромными деньгами. Для меня все стало ясно, как божий день!

Женщина снова перевела дыхание, прикрыла глаза и картинно приложила ладонь ко лбу.

— Вам плохо? — участливо поинтересовалась Наташа.

«Гвоздкова» внимательно посмотрела на следователя и высокомерно ответила:

— Все в порядке, милочка!

— Тогда продолжайте, — чуть поморщился Ерофеев, нетерпевший фамильярности.

«Маргарита Сергеевна» слегка пожала плечами:

— Потом тетя умерла… Незадолго до этого я случайно познакомилась с Бубенцовым. Мы… — она помедлила, подыскивая слово, — подружились, переписывались. При следующей (после смерти тети Ани) встрече я и поделилась с Юрием своими открытиями. Женщине в одиночку, знаете ли, такое дело не осилить. Так вот, мы решили, что человек тот либо сам Ефим, либо кто-то из его приятелей, находящихся до сих пор, вероятнее всего, в заключении. Все последующие события подтвердили нашу догадку. Мы также рассудили, что он знает, где находятся деньги, но не имеет доставшегося нам плана…

«Гвоздкова» встрепенулась и с вызовом воскликнула:

— Господи! Как я всю жизнь мечтала выбраться из нищеты, а тут — такой шанс! Естественно, я за него ухватилась… Юрка понимал, что гость может оказаться весьма опасным и предложил взять «в дело» Петренко в качестве «грубой физической силы», как он сам выразился. Кстати, не надо уж считать меня такой кровожадной: не я, а Бубенцов еще тогда намеревался оставить приезжего «с носом» и прибрать все деньги целиком… Хотя…

«Маргарита Сергеевна» криво усмехнулась и с чувством добавила:

— Хотя я не возражала. На черта нужны конкуренты? Да! Так было, и я ни о чем не жалею, слышите?!

«Гвоздкова» нервным движением выхватила из лежащей на столе пачки сигарету и закурила, чиркнув спичкой и демонстративно отвернувшись от протянутой Ерофеевым зажигалки. Руки ее едва заметно дрожали.

— Как мы и предполагали, обнаружив опустевший дом, Коля бросился искать мой новый адрес. Нашел, надо сказать, на удивление, быстро… И, когда заявился в больницу, мне ничего не оставалось, как привести его к себе на квартиру. Потом зашел Юра. Он, как и уговаривались раньше, назвался моим братом и сразу перешел к делу, выставив «план» против «ключа», а деньги — пополам. Коля сперва не соглашался: у него, де, вторая часть плана плюс — место. А потому при таком раскладе он рассчитывает, как минимум на две трети суммы. Еще Коля припугнул, что он здесь не один и готов ко всему.

Женщина глубоко затянулась и, пустив струю дыма в потолок, казалось, с искренним сожалением покачала головой.

— Ах, это глупая проделка с тайником!.. Для нас его существование явилось полной неожиданностью! Бедный Коля сам был обманут Саржиным и нас ввел в заблуждение… Чертова половина плана!! Но тогда, после слов Коли, я, честно скажу, запаниковала. А Юра — молодец! Нашел верный ход! Улучив минутку, когда мы с ним на кухне остались одни, предложил для видимости согласиться с условиями этого хама, выманить его на Гоголевскую, а после взятия тайника, натравить Петренко. А что было делать? Довольствоваться жалкой третью, когда рядом, протяни только руку, маячило все!!

Оглядев молчащих слушателей, «Гвоздкова» остановила взгляд на Широкове и, усмехнувшись, произнесла со злорадным удовольствием:

— Хоть этот Коля был тертым калачом, но мы сумели тонко сыграть задуманное! Приятно, поверьте, вспомнить… Юрка был великолепен, да и мои многообещающие взгляды подействовали на беднягу Колю в нужном направлении… Размяк «герой» и выложил все на блюдечке с голубой каемочкой: и про тайник, и про Беседино. Когда мужики твердо решили идти на Гоголевскую, я выскочила с мусором на улицу и отправила в теткин дом Петренко…

Ерофеев жестом прервал «Маргариту Сергеевну».

— Так про тайник и место Коля сказал вам еще в квартире?

— Еще бы… Он, видимо, ощущал себя полностью во главе ситуации!

— Следовательно, намерение устранить Колю у Бубенцова при Вашем полном попустительстве все-таки возникло заранее — дома?

— Я же сказала, по-моему, твердого желания… физически убрать не было. Хотя такой вариант не исключался, если бы Коля добром не оставил нас в покое. А о том, что произошло ночью у дома, Юра сам мне рассказал. Не знаю, как вы, а я ему верю! Он оборонялся. И пистолет приезжий выхватил первым! Слава Богу, Юра не потерял сознание после удара по голове…

— Так Рубцова, по-вашему, ударил Петренко? — переспросила Червоненко.

— Конечно! — решительно без тени сомнения подтвердила «Гвоздкова».

— И старика в доме — он же?

— Старика? Ах, старика… Да. Петренко, к сожалению, туп, как пробка! Сдуру принял дедушку за Колиного боевика. Идиот!! Добавил нам только лишних проблем… Я вообще предлагала Юре, придурку этому, денег не давать. А он, — как же! — проявил благородство.

— Значит, в отношении Петренко решили ограничиться десятью тысячами? — снова решила уточнить Наташа.

— Я же сказала: для него и этого было много! Мавр сделал свое дело! — снова заявила «Маргарита Сергеевна».

— И что же, все-таки, было в планшете? — спросил Свешников.

Женщина в сердцах махнула рукой.

— Я чуть не разревелась… Получили всего лишь еще одну копию плана! Потом долго гадали, что все это значит, но ничего толкового так и не придумали. Впрочем, тогда уже это не было главным… Жаль только, машина нас подвела, а то бы…

«Гвоздкова» замолчала и опустила голову.

— Зачем Вы убили Касьянова? — жестко спросил Ерофеев.

— Кого? — женщина постаралась изобразить на лице удивление, но голос предательски дрогнул. Осознав это, «Гвоздкова» замолчала и отвернулась к окну.

— Я повторяю вопрос! — настаивал подполковник.

— Это идея Юры… — нехотя процедила «Маргарита Сергеевна». — Мы испугались… Точнее, он испугался, что старик мог многое услышать из разговора с Колей и проболтаться вам… Что дед жив, я узнала 22-го утром. Да еще Станислав Андреевич заявился — чуть с ума не сошла! Он, — женщина кивнула на Широкова, — сбил меня с толку вопросами про комод, про тетиных детей и про мужчину, приглядывавшего за домом. В обед мы с Юрой посоветовались и решили, что милиция, по неизвестным нам причинам, у нас на «хвосте». Вот и придумали план, как убрать Касьянова, устроить вам переполох, а самим «под шумок» скрыться и достать деньги.

— Не понятно… А Вы не подумали, что еще 21-го Касьянов мог рассказать милиции все, что слышал? Какой тогда смысл был его убивать? — усомнился Свешников.

— Подумали… Но Юра посчитал, что Касьянов — единственная улика против нас в убийстве Коли: ведь старик мог его опознать! Других следов, по мнению Юры, остаться не должно было… Или, точнее, доказать что-либо становилось невозможным.

— И Вы, медработник, из-за этого хладнокровно убили человека? — запальчиво воскликнула Наташа.

«Гвоздкова» окинула следователя презрительным взглядом и сквозь зубы процедила:

— Что Вы знаете о жизни?.. Разве Вы можете понять, что значит быть богатой и независимой?!

Она хотела еще что-то добавить, но лишь махнула рукой. Установившуюся на некоторое время тишину нарушил Ерофеев:

— Маргарита Сергеевна, где же Вы с Бубенцовым «прохлаждались» целую неделю, если так спешили овладеть деньгами и приложили максимум усилий, чтоб выиграть у нас время?

«Гвоздкова» поежилась и внимательно посмотрела на подполковника.

— Вернувшись из больницы, — сказала она, — мы увидели у дома милицию, разбитое окно и посчитали, что Петренко у вас. Следовательно, нас станут искать. Вот и решили переждать некоторое время. Поехали на юг, но возле Тулы «напоролись» на ГАИ — машину-то перерегистрировать не успели. Пришлось бросить ее и дальше добираться поездом. Но больше недели мы, к сожалению, не выдержали, вот и попались…

Она развела руками и вновь улыбнулась.

— А где вещи Коли? — полюбопытствовал Свешников.

— Вещи? А-а-а… Когда он был у меня, то упомянул про камеру хранения на вокзале. Юра затем, вытряхивая у него мелочь из карманов, нашел коробок с записанным номером ячейки и кодом замка. По-моему, 22-го он забрал те вещи и куда-то выбросил… А почему это Вас интересует? — удивилась «Гвоздкова».

Свешников неопределенно пожал плечами, а Широков неожиданно спросил, прохаживаясь по комнате:

— Маргарита Сергеевна, откуда у Бубенцова столько денег? Ведь десять тысяч отдал Петренко, за двадцать — купил машину… Я уж не говорю о более мелких расходах!

Женщина напряженно застыла и, едва повернув голову в сторону Станислава, ответила неуверенно:

— Не знаю… Меня это не очень интересовало…

— Да? А я думаю, такую женщину, как Вы, деньги не могут не интересовать, я не прав? — и выждав паузу, добавил: — Я не прав, Виктория Ивановна?!

Монина вся как-то передернулась, побледнела и стала медленно сползать с табурета. Широков и Свешников с двух сторон бросились к ней и успели подхватить непослушное тело — Монина потеряла сознание.

Пока Наташа приводила ее в чувство, Станислав вызвал «скорую». Приехавший врач сделал успокоительный укол и констатировал обморок от сильного нервного перенапряжения. Затем несколько пришедшую в себя Викторию Ивановну с разрешения врача водворили в камеру.

29 июля. Пятница. 19 часов

Широков и Свешников, что-то тихо обсуждавшие, моментально умолкли при появлении Натальи Николаевны в кабинете Ерофеева. Самого подполковника не было.

— Вы чего тут секретничаете? — спросила девушка, недоверчиво оглядывая друзей.

— Да так… — неопределенно ответил Игорь и хитро подмигнул Широкову, от чего тот неожиданно смутился.

— А, ну раз так… Может, мне уйти, чтоб не мешать?

— Нет, что ты! — поспешно возразил Станислав. — Просто обсуждали одну частную проблему, касающуюся…

Широков посмотрел на Игоря, прося поддержки.

— Касающуюся личной жизни Станислава Андреевича! — бодро выпалил Свешников.

— Вот как? Я думала, для Станислава Андреевича понятия «личная жизнь» не существует вовсе: он же растворился просто в любимой работе!

Наташа с вызовом глянула на Широкова, отчего тот опустил глаза и ткнул приятеля локтем в бок.

— Чего пихаешься? — взвился Игорь. — Почему все время я за тебя должен выкручиваться?! Если ты такой умный, сам бы и отвечал…

— Ладно, мальчики, — развеселилась Наташа. — Что это я, действительно… А где начальник?

Сразу после этих слов в кабинет вошел его хозяин. Ерофеев бросил на стол обрывок телетайпной ленты и сообщил:

— Ну вот, и ладненько, голуби мои! Ребята из Курска передали, что получены результаты эксгумации трупа в могиле Мониной. Подробности опускаю… В общем, там, действительно, захоронена Гвоздкова!

— Это и так было ясно! — безапелляционно заявил Свешников.

— Ясно-то ясно… Только ясность эта была до сих пор умозрительной, а теперь, понимаешь ли, воплотилась в неоспоримый факт! — нравоучительно заметил начальник.

Он уселся за стол и с каким-то странным выражением лица задумался, постукивая карандашом по ногтю большого пальца. Широков понял, что шеф собирается еще что-то «выдать». И, действительно, Ерофеев, вздохнув, сказал:

— Есть вторая новость: дело у нас забирает прокуратура республики…

— Почему? — воскликнула Наташа и совсем по-детски добавила: — Это нечестно!

— Да нет, все правильно, — усмехнулся подполковник. — Преступления совершены одними лицами на разных территориях. И по составу наберется целый букет: убийства, хищения и спекуляция лекарствами и так далее. Ведь по курским махинациям надо до конца разбираться…

— А ограбление инкассаторов? Там тоже бумажной работы предстоит, — поддержал шефа Игорь.

— Вот именно. Поэтому за субботу и воскресенье надо тут все закончить, оформить показания Мониной и Сомова, а в понедельник Наталье Николаевне предстоит ехать лично в Москву.

Широков сочувственно посмотрел на приунывшую Наташу. Всегда жаль расставаться с тем, во что вложил частицу самого себя. Тем более обидно, когда начатое тобой завершают другие люди. И пусть они прекрасные специалисты, но гложет мысль, что именно ты мог бы справиться лучше, ибо вошел в дело с головой, видишь его изнутри не только взглядом профессионала, но и человека. Увы… Такова работа, и ничего тут не поделаешь.

Желая подбодрить Наташу, он сказал:

— Не расстраивайтесь, Наталья Николаевна, свет клином на этой истории не сошелся. Мы со Свешниковым чего-нибудь еще раскопаем и вместе с Вами будем потом разматывать…

— Типун тебе на язык! — сердито воскликнул Ерофеев. — Накаркаешь еще! Хватит мне нервотрепки с этим делом!

— Да я не в том смысле, Петр Сергеевич, — попытался оправдываться Станислав. — Я говорю, что если когда подобное случится, то мы… То тогда Наталья Николаевна… Словом, вроде, мы сработались, а?

Широков окончательно запутался в словесных изысканиях и виновато улыбнулся. Глядя на него, Свешников, а за ним — и Наташа, тоже рассмеялись и только Ерофеев укоризненно покачал головой.

— Давайте, давайте веселитесь… А за раскрываемость, между прочим, по голове меня стукают, а не вас, — невесело заметил он. — Ну, ладно, на сегодня все могут быть свободны, а завтра с утра принимайтесь за работу. Мальцев к вам подключится.

Друзья оставили подполковника наедине с его заботами.

К концу дня погода улучшилась. Потускневшее вечернее небо напрочь освободилось от нудных туч, с утра поливавших город дождем. Чистый горизонт предвещал завтра хорошую погоду. Но в воздухе еще ощущалась влага, а с деревьев даже при легких порывах ветерка со звоном срывались капли, падая, по «закону подлости», прямо за шиворот немногочисленным прохожим. Одна из них разбилась точно на темени Игоря, когда тот как раз перепрыгивал очередную лужу. От неожиданности Свешников не рассчитал прыжок и приземлился в самую середину водяного пятна, подняв фонтан брызг. Значительная часть их досталась идущим рядом Станиславу и Наташе. Она ойкнула и принялась спешно отряхивать юбку, а Широков, одарив виновника уничтожающим взглядом, заметил:

— Поступок — достойный бегемота!

— Извините, — буркнул Игорь, прыгая на одной ноге и тряся нахлебавшимся воды ботинком.

— Чего уж там…

— Сколько в жизни случайностей! — как ни в чем не бывало воскликнул Свешников, когда все трое двинулись дальше. — Хотя бы взять нашу историю. Именно случайности подвели Монину и помогли нам. Смотрите: Касьянов оказался в доме случайно, машина у Сомова сломалась случайно, Беседино они перепутали случайно… О мелочах уже не говорю. Неужели это не интересно?

— Зато итог закономерен! — сказал Широков.

— Э-э! Ничего подобного… Сколько «темнух» остается нераскрытыми!

— Но все же кто-то умный сказал, что цепь случайностей рождает закономерность, — возразила Наташа. — И потом: не было бы названных Игорем случайностей, были бы другие.

— Точно! Само наличие случайностей следов преступлений — аксиома. Просто мы из-за несовершенства человеческого мышления, неумения видеть одни и те же события в различных ракурсах зачастую упускаем эти следы. Так и появляются «темнухи», — поддержал Наташу Станислав.

Однако Игорь не согласился:

— Я допускаю, что преступники иной раз вообще не оставляют следов!

— Непосредственных следов — да! Но не надо забывать про опосредованные — они обязательно где-то имеются: до или после самого преступления. Вот обнаружить их куда труднее!

— Кстати, об уликах, — сказала Наташа, хотя Свешников явно намеревался продолжать теоретический спор. — Мы имеем пикантную ситуацию, когда трое преступников переваливают друг на друга ответственность за убийство Рубцова. Как быть?

— Никак. Все равно дело забирают «наверх». Разберутся… Как поется в песне: «Жираф большой, ему — видней!» — прокомментировал Игорь.

Червоненко с сомнением качнула головой.

— Хотелось бы самой до конца разобраться…

— Так у нас еще два дня впереди, — беззаботно успокоил Свешников.

Перед подъездом Наташиного дома, к немалому ее удивлению, друзья скоренько и сухо попрощались и быстрым шагом направились к остановке.

29 июля. Пятница. После 23 часов 30 минут

Наташа уже лежала в постели и читала книгу, когда в дверь позвонили. Удивившись, она накинула халат и вышла в коридор. В дверной глазок ничего невозможно было разглядеть, так как лампочка на этаже, как всегда, не горела. Женщина прислушалась, ощутив неприятный холодок в сердце.

— Кто там? — спросила она.

— Я! — раздался хорошо знакомый голос.

Наташа распахнула дверь, и Широков, улыбаясь, шагнул навстречу. На нем был темно-серый костюм и белая рубашка со строгим черным галстуком. В руке Станислав бережно держал букет из пяти белых роз. Наташа ахнула, пораженная необычным видом гостя, и отступила на пару шагов назад.

— Это тебе, — сказал Широков, протягивая цветы.

— Спасибо… Что случилось?

— Ничего. Сколько тебе надо времени, чтобы одеться?

Наташа невольно прониклась волнением и торжественностью, исходившими от Станислава, но в то же время почему-то в душе возникло веселье.

— В каком смысле? — переспросила она.

— Ну, во что-нибудь соответствующее… — Станислав не нашел нужного слова и сделал странный вираж рукой, от чего Наташа окончательно развеселилась.

— Если во что-нибудь такое, — она попыталась повторить жест Широкова, — то полчаса хватит!

— Да? Тогда я жду внизу!

И Широков быстренько нырнул в темноту лестничной площадки.

Игорь нетерпеливо расхаживал вокруг «Запорожца», недоверчиво погладывая на притулившегося на крыльце друга.

— Уже полчаса прошло! — напомнил Свешников.

— Ага, — машинально поддакнул Широков, прислушиваясь к чему-то в глубине подъезда. Наконец, оттуда донесся дробный стук каблучков. Широков спрыгнул на нижнюю ступеньку крыльца, где через минуту появилась Наташа.

Улыбаясь, она остановилась под козырьком подъезда, ловя восхищенные взгляды обоих мужчин. Открытое сиреневое платье удивительно шло к ее темным волосам и смуглой коже. Плечи укрывала белоснежная шаль.

— Ты такая красивая, — выдохнул Широков, подавая даме руку.

— Да?! — с искренней радостью воскликнула Наташа.

— Это точно, — безапелляционно подтвердил Игорь, галантно распахивая дверцу машины.

Расположившись на заднем сидении, Станислав обнял Наташу за плечи и привлек к себе. Но она отстранилась, выразительно кивнув в сторону водителя.

— Ладно вам конспирацию разводить, — усмехнулся Игорь, видевший все в зеркало заднего обзора.

Пассажиры на заднем сидении «прыснули», и Широков скомандовал:

— Поехали, шеф!

Чихнув, «Запорожец» вырулил на проезжую часть улицы, весело урча и посапывая.

— Куда едем? — поинтересовалась Наташа, прислонившись щекой к плечу Широкова.

— За город…

— Ну? В такое время? А зачем?

— Секрет…

Свешников включил приемник и поймал какой-то концерт для полуночников. Нежная тягучая мелодия заполнила салон, перекрывая треск мотора.

— Раз вы такие, то я буду спать! — заявила Наташа, поудобнее устраиваясь на сидении.

— Спи. Мы тебя разбудим! — пообещал Игорь.

Минут через сорок машина замерла на окраине погруженного во тьму села. Широков и Свешников выбрались наружу и моментально пропали в ночи. Наташа зажгла лампочку в салоне, достала косметичку и привела себя в порядок, после чего также вышла из машины и огляделась.

Метрах в десяти угадывалось очертание церкви, из приоткрытой двери которой пробивалась полоска света. Пока Наташа пыталась сообразить, что бы это все могло значить, из дверей вышел Свешников.

— Прошу! — пригласил он, распахивая дверь пошире.

Небольшой храм освещали свечи, рассыпая золотые блики по окладам икон. Ароматно пахло ладаном и тающим воском. Перед алтарем стоял священник с блестящей серебряной бородой в шитой золотом ризе.

А к невесте уже шел Широков, держа на вытянутых руках воздушную фату.

— Что это значит? — чуть слышно прошептала она.

— Помнишь тот разговор про венчание?.. — Станислав посмотрел на Наташу и, стараясь сдержать волнение, сказал: — Я прошу твоей руки!