Белая ложь

Глава 4.

Джиневра шла по коридору «Брайер Холла», слегка прихрамывая – новая обувь натёрла пятку. Лампы под потолком мерцали, воздух был тёплым, пахло выжженной пылью, полиролью и чем-то кислым – вероятно, кто-то оставил яблоко в шкафчике. За стеклянными дверцами старого серванта стояли кубки по академическим достижениям – один из них, с выгравированным именем Клэр Ланкастер, блестел особенно ярко.

Но стоило Джиневре отворить дверь в их комнату, как привычный порядок исчез. Она застыла.

На полу, прямо посреди комнаты, валялись туфли Клэр, старая плюшевая игрушка в виде лягушки, которой она дорожила с детства, и шкатулка для украшений – с рассыпанными серёжками, цепочками и блесками для губ. Кровать была полностью перевёрнута: подушки растрёпаны, одеяло свисало, матрас сдвинут в сторону. Из открытой тумбочки торчали исписанные листы, мятая пачка сигарет и коробка конфет, которую Клэр так и не открыла.

А рядом с этим беспорядком, на коленях, копошились Одри и Вероника. Обе взволнованные, лбы покрыты потом, лица вспыхнули. Одри держала в руках какую-то папку, а Рони – коробку от косметики Estée Lauder, в которой, судя по всему, ничего полезного не оказалось.

– Боже, что вы делаете?! – воскликнула Джиневра, и голос у неё сорвался. Она прижала ладонь к губам.

Рони выпрямилась первой. Рыжие волосы прилипли к вискам, глаза сверкали.

– Мы ищем дневник Клэр, – сказала она, сбрасывая с себя клубок эмоций, будто всё это было чем-то абсолютно логичным.

Одри кивнула, не говоря ни слова, поправила сползшую бретельку. Её лицо было напряжённым, руки дрожали.

И тут, как будто кто-то щёлкнул выключателем в голове Джинни, память окатила её волной.

Весна, 1983 год. Южная аллея.

Солнце било сквозь листву, оставляя пятна света на мостовой. Джиневра шла рядом с Клэр, прижимая к груди томик с эссе Вирджинии Вулф. На Клэр была короткая юбка, белые носки и тёмный джемпер. Волосы – в идеальных волнах – спадали на плечи. На запястье поблёскивал тонкий браслет.

– Сегодня был идеальный день, – сказала она, остановившись у перил. – Знаешь, Джинни, такие дни нужно записывать. Пока всё не растаяло.

Она вынула из сумки розовую записную книжку – плотная обложка, золотая буква «К» и закладка с миниатюрной кисточкой. Листы были потрёпанные, исписанные аккуратным почерком, с наклейками, вложенными фотографиями и засушенными лепестками.

– Ух ты, дашь когда-нибудь почитать? – спросила тогда Джиневра, прищурившись сквозь очки.

Клэр закусила губу, чуть наклонила голову и тихо хихикнула.

– После моей смерти, Джинни. Только после неё.

***

Джиневра моргнула, возвращаясь к действительности. Она обвела взглядом комнату и подошла к шкафу. Рони и Одри замерли.

– Вы забыли, – тихо сказала Джиневра. – Если Клэр что-то прятала, то только в коробке из-под зимних сапог.

Она потянулась вверх, открыла дверцу. Там, на верхней полке, лежала та самая коробка с логотипом «Nordstrom» – большая, лакированная, в чёрно-белую клетку. Джиневра с трудом сняла её и поставила на кровать. Откинула крышку.

Сапоги внутри были аккуратно завернуты в тонкую бумагу. Они пахли кожей и новым мехом. Но Клэр так и не надела их. Не успела. Под стелькой, аккуратно уложенной на дно, лежала розовая книжка. Та самая.

– Это он, – прошептала Джиневра, поднимая дневник дрожащими пальцами.

Она сжала его в ладонях. Обложка была мягкой, с вмятинами от закладок и кнопки в форме сердечка на застёжке. Джиневра вдруг поняла, что не знает Клэр. Ни она, ни Одри, ни Рони. Хоть они и были неразлучны, смеялись, делились косметикой и тайнами, носили одинаковые кольца – Клэр всегда что-то держала при себе.

В тот день, когда им исполнилось по семнадцать, Клэр предложила клятву.

Все четверо собрались на чердаке «Брайер Холла», и под шум старого вентилятора скрепили пальцы друг с другом.

Ноябрь 1982 года. Чердак «Брайер-Холла».

На улице уже опустилась густая тьма, и в холодном небе висела полная луна, почти с гипнотической ясностью – как в старых гравюрах, которые Одри когда-то видела в библиотеке «Хиллкреста». Остатки листьев гремели по аллеям, ветер хлопал ставнями, а сквозь щели в оконной раме просачивался тот особенный ночной холод, от которого сразу вспоминается горячее молоко и шерстяные носки.

Клэр Ланкастер шла впереди – с прямой спиной, с идеальными, будто лакированными светлыми волосами, завязанными в ленточку от Dior. На ней был бордовый шерстяной кардиган с золотыми пуговицами, аккуратно заправленный в плиссированную юбку. В руках – большая свеча в стеклянном подсвечнике. Она двигалась быстро, почти взволнованно, будто ведома какой-то важной миссией. Голос её звенел – тонкий, ясный, полный нетерпения: