Белая пушинка

СИНЯЯ ПЛАНЕТА

На рассвете все сотрудники научной станции в последний раз собрались под огромным аметистовым куполом, который заменял им небо в течение тех двадцати лет, пока они работали на одном из двух искусственных спутников четвертой планеты. Снаружи, за прозрачными стенами, в зловещем свете багрового солнца поблескивал космолет, на котором им предстояло пуститься в далекий путь через космос к Новой, где их уже поджидало все остальное человечество. День, назначенный для прощания с агонизирующей планетой, был помечен серебристой чертой на большом табло отсчета времени, висевшем в центре купола.

В последние сутки, пока стрелка все ближе подползала к черте, отмечающей конец пребывания сотрудников станции на искусственном спутнике, они следили за ней, едва сдерживая нетерпение. Скоро они присоединятся к своим братьям на Новой, смогут жить без этого купола, который оберегал их, но в то же время постоянно напоминал, что за его стенами царит космическая пустота и смерть. Прилетев на Новую, они смогут наконец свободно гулять под открытым небом, дыша всей грудью, они вновь будут такими же людьми, как другие, а не только космонавтами…

Двадцать лет назад, когда произошло великое переселение обитателей четвертой планеты, тем, кто оставался на научной станции, казалось, что им предстоит провести там целую вечность. Между ними и всеми улетевшими людьми зияла страшная космическая бездна, и все их мысли были прикованы к далеким друзьям. Но сегодня, в час отлета, этот мир, который они должны были покинуть навсегда, стал им словно ближе и роднее. Никогда больше не будут они бродить по необъятным просторам родной планеты, не будут нетерпеливо следить за медленным приближением стрелки к серебристой черте, указывающей день и час старта. Прощай, умирающая планета…

Ас, руководитель группы, поднял руку.

— Друзья, через несколько минут мы покинем это детище старой планеты и направимся к нашей великой семье. Мы выполнили все, что нам было поручено. Теперь мы готовы к отлету. Эд, следи за указателем!

Эд поднялся на площадку в центре зала, где были установлены вычислительные машины, Как и все остальные, он был одет в сияющий голубой костюм из лучевой ткани. Воцарилась тишина, которую нарушало только равномерное тикание — это торопились последние секунды. Все взоры были прикованы к серебристой черте. Казалось, стрелка пульсирует, как живая, спеша к своей цели.

Когда она слилась с серебристой чертой, Эд нажал на кнопку вычислительной машины. Равномерное тикание умолкло. Вместо него раздался мелодичный свист, медленно нарастающий до самых высоких звеняще-победных нот. Это был сигнал окончательного прекращения всех работ станции. Стрелка на большом табло замерла. Хотя ни одному человеческому взгляду, возможно, не было суждено ее увидеть, она должна была навеки отметить тот миг, когда всякая деятельность людей закончилась здесь навсегда. И одновременно в космолете ожила и начала свой путь другая стрелка, которой предстояло размечать всю жизнь экспедиции вплоть до посадки космического корабля на далекой Новой.

Отлетающих было около двадцати человек. Космолет, построенный еще в те времена, когда на мертвой ныне планете кипела жизнь, мог вместить втрое большее количество людей, так что космонавтам было на нем непривычно просторно. Они давно уже привыкли к тесноте. Не все ли равно, где жить — под закрытым куполом или в салонах и отсеках космолета? Впрочем, нет — в космическом корабле они чувствовали себя гораздо уютнее. Ведь он помчит их к великой человеческой семье…

Каждый из космонавтов знал корабль как свои пять пальцев. В течение двадцати лет они старательно за ним ухаживали и так часто летали на нем вокруг старой планеты, что он стал для них родным домом.

Как только все заняли свои места, Ас, стоявший у пульта управления, заговорил, с трудом сдерживая радость:

— Итак, в путь, друзья! Сперва по старому обычаю облетим нашу родину, а потом направимся к новому дому.

Космолет оторвался от искусственного спутника и полетел к мертвой планете. В иллюминаторах все яснее вырисовывались пустынные просторы. Совершая последний круг, космолет мчался почти над самой поверхностью планеты. Внизу проплывал ландшафт, с детства знакомый космонавтам. Они видели его на картах в школе, не раз перерисовывали в свои тетради, смотрели на него с микропланов, на которых многие семьи совершали в свободные дни воздушные экскурсии.

Невысокие бурые горы, обтесанные и сглаженные ежедневной резкой сменой зноя и мороза, пустые глазницы исчезнувших водоемов, широкие русла высохших рек, такие родные, геометрически правильные линии покинутых городов, стены из белого металла, сеть главных каналов, заросших карликовым, почти черным кустарником, который завладел теперь всей планетой…

Молча и печально смотрели космонавты на этот некогда цветущий мир, который им не суждено было больше увидеть. В библиотеках космолета хранились последние свидетельства о гибели четвертой планеты. Каждая пядь ее поверхности была заснята на кинопленку, недра тщательно изучены, все, что произошло здесь за последние десятилетия агонии, было зафиксировано в трагическом, но бесконечно важном собрании документов. Просторы планеты превратились теперь в гигантский музей, никем не охраняемый и не посещаемый, кроме редких метеоритов, столь же безжизненных, как и он сам.

Когда лет тридцать назад было принято решение о всеобщем переселении на Новую, все обитатели планеты начали трудиться с удвоенной энергией. Признаки, предвещавшие катастрофу, появились уже давно. Моря постепенно высыхали, а вместе с ними исчезали и реки. Заводы не успевали вырабатывать необходимую для жизни воду. Густая сеть каналов, созданная трудом многих поколений, больше не могла удовлетворять потребности населения. Все невыносимее становился холод, хотя планета была прикрыта тепловым экраном, потреблявшим неимоверное количество энергии. Где-то в самых верхних слоях атмосферы происходили изменения, которые люди не могли бы предотвратить, даже если бы им и удалось их объяснить. Она становилась все более разреженной, и сквозь нее начинали проникать смертоносные космические лучи. Небо постепенно темнело, как бы предвещая несчастье. И тогда было принято решение о переселении. Планета, на которой жизнь развивалась в течение миллионов лет, население которой так гордилось своими достижениями, была обречена стать такой же пустынной и мертвой, как замерзшие планеты, затерянные на самых далеких орбитах.

К переселению готовились несколько лет. Тогда же на двух искусственных спутниках, запущенных на орбиту еще в эпоху первых космических полетов, были оборудованы лаборатории и жилые помещения для научно-исследовательских групп, которые получили задание тщательно изучить новые природные явления на умирающей планете. Первая группа ученых улетела, проработав на спутниках десять лет. А сейчас, еще десять лет спустя, отсюда улетали последние представители человеческого рода. Они улетали, радуясь мысли о встрече с желанным новым миром, и в то же время сердца их сжимала тоска разлуки с колыбелью их цивилизации.

Космический корабль завершил круг, но тут же начал новый.

— Ас, отключай автомат! — крикнул Эд. — Я не могу выйти на нужный курс!

— Еще один круг, — ответил Ac. — Я забыл отдать старушке салют улетающих…

Он включил все сирены, и их рев потряс разреженный воздух. Они выводили три ноты старинной «Песни ухода», написанной в те далекие времена, когда люди только-только начинали познавать свой мир.

— Прощальная песня, — вздохнул Эд.

Космический корабль, повторяя во всю мощь своих сирен три душераздирающие ноты, ринулся в небесную бездну. Позади сверкнул и сразу же исчез во мраке огромный аметистовый купол на искусственном спутнике. Последний отряд людей покинул планету.

Все обитатели космолета были молоды и полны сил. Правда, они провели на искусственном спутнике в тяжелом труде двадцать лет. Но продолжительность человеческой жизни равнялась в среднем двум-трем столетиям, а для работы на спутниках в свое время были отобраны люди не старше тридцати лет.

Им предстояло пробыть в пути около пятнадцати лет. Вел корабль электронный мозг, но за ходом полета следили, поочередно сменяясь, пары космонавтов. Остальные либо спали, либо изучали данные, собранные на покинутой планете и во время полета. Если не произойдет ничего непредвиденного, весь полет должен свестись к продолжительному и заслуженному отдыху.

— Мы летим, Ac…

— Наконец-то, Эд…

У пульта управления остались только они. Все остальные спокойно спали в своих креслах. Шлемы с подключенными усыпителями закрывали их лица.

— Как ты думаешь, мы еще вернемся сюда когда-нибудь?

— Вряд ли, Эд. Если бы там, на Новой, открыли способ летать быстрее, чем до сих пор, они бы уже выслали сюда звездолет нового типа, а ведь за все это время они смогли передать нам только два сообщения… С нынешними космолетами развлекательная прогулка сюда с Новой — слишком большая роскошь.

Космический корабль постепенно, почти неощутимо ускорял ход. В начале пути им пришлось обогнуть густой рой метеорных частиц, этих грозных врагов космонавтов. После этого отклонения, несколько приблизившего корабль к центральной звезде, он должен был выйти из планетной системы курсом на Новую. Весь путь был заранее рассчитан и вычерчен на звездной карте, висевшей на стене главного салона.

Эд склонился над пультом управления, стараясь ни о чем другом не думать. На душе у него было смутно. Печаль разлуки с родной планетой заглушала радость предвкушения встречи с близкими… Разве они не связаны с ней несравнимо теснее, чем с Новой, которую никогда не видели?

Оттуда сообщали, что жизнь там бьет ключом. Природные условия весьма близки к тем, которые существовали некогда на их старой планете. Есть вода, много воды… В сообщениях подчеркивалось, что людям не пришлось строить ни одного предприятия для ее выработки. А ведь это означает огромную экономию энергии, которую можно будет использовать для других целей. Несомненно, на Новой жизнь развивается бурно и люди счастливы, потому что сумели предотвратить катастрофу, своевременно переселившись с обреченной планеты. Если бы это страшное бедствие пришло на несколько тысячелетий ранее, все человечество было бы обречено на гибель. Однако теперь их мир, в котором все блага стали общим достоянием и всякая мощь удесятерилась благодаря идеальной организации и совершенной технике, этот мир сумел одолеть угрожающую ему космическую смерть. Но, быть может, та же непонятная печаль, которая тяготит Эда, мучает и всех тех, кто уже находится на Новой, может быть, они тоже тоскуют по родине?

Резкий щелчок в шлеме вернул Эда к действительности. На пульте зажглись сигналы тревоги. Эд испуганно вздрогнул и перевел взгляд на приборы. Стрелки указателей вибрировали, сигнализируя о том, что где-то далеко в пространстве обнаружен источник какого-то еще почти неощутимого притяжения. Что бы это могло быть? Астероид? Эд взглянул на звездную карту и невольно вскочил. Детекторы улавливали едва заметное влияние планеты. Таинственной и грозной синей планеты…

Эд попытался вернуть космолет на прежний курс, но сигналы тревоги не прекращались. Притяжение усиливалось. Ас, не поворачивая головы от таблицы, окликнул друга:

— Что случилось, Эд? Астероиды?

— Нет, кое-что посерьезнее. Нас притягивает синяя планета.

— Невозможно. Она слишком далеко.

— И все-таки это синяя планета, Ас.

— Тебе удалось вернуться на курс?

Эд не сводил глаз с приборов.

— Нет, нас затягивает на орбиту вокруг нее. Дать дополнительный импульс?

— Да, и побыстрее!

Двигатели глухо взвыли, и космолет задрожал, пытаясь снова выйти на заданный курс.

— Ну как, выправил?

— Недостаточно!

— Дай еще один дополнительный импульс!

— Но мы не можем повторять импульсы так часто, Ас. Ты же знаешь, что они пожирают огромное количество энергии!

— У нас нет выбора! Мы должны любой ценой преодолеть притяжение синей планеты.

Эд дал импульс, потом еще один, но стрелки указателей продолжали метаться все лихорадочнее. Сила притяжения нарастала медленно, но неумолимо.

— Придется дать максимальный импульс.

Эд запротестовал:

— Но это означает…

— Я прекрасно знаю, что это означает. Мы растратим сразу неимоверное количество топлива. Но иначе нам никак не одолеть силу, которая уже начала нас порабощать! Пусти-ка.

Ас легонько оттолкнул товарища и занял его место у пульта управления. Работал он с таким мастерством, что Эд на мгновение забыл об угрожающей им опасности. Восхищаясь безошибочной уверенностью, с которой Ас в считанные доли секунды выполнял сложнейшие маневры, он вновь невольно порадовался тому, что экипаж возглавляет один из самых блестящих пилотов их поколения.

Космолет содрогнулся, словно от острой боли. Все главные и вспомогательные двигатели работали на полную мощность, стараясь вырвать корабль из цепкого притяжения синей планеты. Черная пелена на миг захлестнула сознание космонавтов. Придя в себя, Ас и Эд кинулись к приборам и сразу же увидели, что синяя планета вырисовывается на экране отчетливее, чем раньше.

— Нет, нам не вырваться!..

— Как же быть?

— Разбуди всех и объяви об экстренном совещании.

Ас повел космолет по плавной кривой. Через несколько секунд они летели вокруг синей планеты по замкнутой орбите, как самый обыкновенный спутник, правда, на огромном расстоянии от нее. В главном салоне космонавты начали совещание.

Уже давно, сотни лет назад, когда люди, населявшие четвертую планету, только начинали робко выходить в окружавшее их космическое пространство, они, естественно, устремили свои взоры на синюю планету, надеясь проникнуть в ее тайны. Она находилась ближе всех остальных и, очевидно, обладала подходящими для жизни природными условиями. На других планетах их системы жизнь была явно невозможна — ближайшие к Солнцу пылали жаром, а на более отдаленных уже давно установилась температура градусов в двести ниже нуля.

Еще до первых космических полетов синюю планету изучали с помощью все более сложных и мощных приборов. Особенно привлекало ученых обилие воды — ее было там больше, чем суши. У себя же на родине люди в течение тысячелетий вели непрекращающуюся борьбу за воду и почти половину всей добываемой энергии тратили на выработку этой бесценной жидкости, без которой жизнь была бы невозможна. Первая экспедиция, отправившаяся на синюю планету — это было давно, очень давно, исчезла бесследно. Никто даже не узнал, достигла ли она пункта своего назначения или же погибла где-то в пути. Правда, в те времена космические корабли были столь несовершенны, что любое путешествие в межпланетное пространство считалось героическим подвигом.

Впоследствии, когда полеты стали значительно безопаснее, на синюю планету были отправлены еще два космических корабля. Но и они не возвратились на базу, а только сумели передать одно-единственное сообщение. Пленка с записью этого сообщения хранится в музее, там, на Новой. Разобрать удалось лишь несколько отрывочных слов. Ученые, основываясь на предыдущих наблюдениях и исследованиях, истолковали их как сообщение о могучих сейсмических толчках, сотрясающих всю поверхность синей планеты. Это предположение частично подтвердилось через некоторое время, когда одному космическому кораблю удалось наконец приблизиться к таинственной планете, облететь ее и вернуться обратно. Космонавтам было строго запрещено садиться на нее. По их наблюдениям, вся поверхность синей планеты напоминала бурлящее море — казалось, там нет ничего устойчивого, все двигалось и переливалось.

Затем всякие полеты к этой злополучной планете были временно запрещены. Впоследствии, однако, исследования возобновились, так как вода притягивала к себе людей с непреодолимой силой. К синей планете были снова посланы два самых усовершенствованных корабля. Их доверили лучшим космонавтам тех лет с заданием совершить посадку, но они так и не сумели этого сделать. Обнаружив в атмосфере планеты высокую радиоактивность, они ограничились только теми наблюдениями, которые удалось провести в полете. Полученные данные опять ничего не объяснили.

С течением времени среди ученых возникли самые противоречивые мнения о таинственной планете. Кое-кто считал, что она населена неизвестными видами животных, которые из-за высокого уровня радиоактивности развились до колоссальных размеров. Другие наделили этих гигантских животных разумом, хотя ничто не доказывало даже самого факта их существования, и сочинили целые библиотеки устрашающей фантастической литературы о возможном нашествии с синей планеты чудовищ, неведомые биологические законы которых прямо противоположны законам, определяющим жизнь людей. Третьи, основываясь на отсутствии каких бы то ни было признаков деятельности разумных существ, утверждали, будто на синей планете постоянно грохочут ядерные взрывы, делающие невозможной посадку космолетов — по крайней мере в ближайшее время, если не навсегда. Высказывали также мнение, что совокупность физико-химических условий на синей планете полностью исключает развитие там каких-либо высших форм жизни.

Гибель космолетов и высказывания ученых, которые, несмотря на все споры и разногласия, единодушно признавали существование на синей планете смертельной опасности, привели к тому, что на всех звездных картах эту планету пометили знаком «минус», и последующие поколения привыкли считать ее местом, непригодным для жизни.

Когда было принято решение о великом переселении, вновь возникла идея разведать синюю планету, чтобы выяснить возможности ее заселения, тем более что человечество располагало теперь значительно более совершенными космолетами и средствами научной разведки, чем в прошлом. Однако противники подобной попытки выдвигали очень веский довод: поскольку те пагубные превращения, которые ускоряли агонию их планеты, вызваны, по-видимому, причинами, затрагивающими всю систему в целом, следовательно, когда-нибудь в будущем — пусть даже весьма отдаленном — беспощадная «космическая болезнь» поразит и синюю планету. Переселение же всего живого должно исключить малейший риск не только во время самого полета, но и на будущее — жизнь грядущих поколений должна быть в полной безопасности. Вот почему синяя планета даже не разведывалась, и люди выбрали себе новую родину в системе далекой, но вполне безопасной звезды в центре Галактики.

А сейчас космолет — последний космолет обитателей четвертой планеты — превратился в спутника синей планеты, которая на всех звездных картах была помечена знаком «минус»…

Слушая сообщение Эда, космонавты испытывали глубокую досаду. Как мог он допустить такую ошибку? Сверхчувствительные детекторы космолета должны были сообщать ему о малейшем отклонении от точно рассчитанного курса. А если Эд не виноват и в космическом пространстве происходят какие-то новые, неизвестные явления, пока еще неуловимые для детекторов?

— Ну, что будем делать? — спросил Ас.

Лор, химик экспедиции, в чьи обязанности входил учет расхода энергии, ответил без колебаний:

— Мы уже потратили непредвиденное количество энергии. Возможно, нам и удалось бы преодолеть притяжение, но это связано с новыми огромными затратами энергии, а перед нами долгий путь, за время которого может всякое случиться. Значит, мы должны восстановить первоначальный запас энергии, а для этого надо либо вернуться на нашу старую планету, либо…

Лор нерешительно замолчал.

— Продолжай, Лор! Что ты предлагаешь? — сказал Ас.

— …либо попытаться добыть ее здесь…

— Где здесь? В космическом пространстве?

— Нет, не в космическом пространстве, а на синей планете.

Все взоры обратились к экрану, занимавшему целую стену салона. С него грозно смотрела синяя планета, не выпускающая их из невидимых пут своего притяжения.

— По-моему, нам следует сделать посадку, — продолжал Лор, — и добыть на синей планете необходимые запасы топлива. Химический состав почвы нам известен.

— Но ведь ты прекрасно знаешь, что экспедиции на синюю планету давно запрещены!

— Сейчас мы представляем здесь все человечество. И должны снять этот запрет. Не можем же мы вечно вращаться по замкнутой орбите! Сам подумай, если нам даже я удастся преодолеть силу притяжения, с чем мы будем продолжать полет? А посадка даст нам хоть какой-то шанс…

— Но ведь придется перерыть всю планету, чтобы отыскать нужное сырье…

— Вовсе нет. Спектрографы и разведывательные ракеты позволят нам исследовать недра непосредственно отсюда, с космолета. Мы сядем лишь после того, как точно выявим место, где целесообразно установить передвижное оборудование…

Люди с четвертой планеты не привыкли к долгим разговорам. Доводы Лора были убедительны, и космонавты одобрили предложение о посадке.

— Смотри, Ас!

Внизу, на планете, занимался день. Голубизна водного пространства, та голубизна, которой бесчисленные поколения любовались издали в ясные ночи, была сейчас так близко, что, казалось, можно различить белые гребни волн. На водной синеве выделялась россыпь бусинок, словно разбросанных вытянутой рукой узкого полуострова. Поверхность планеты развертывалась перед космонавтами, как огромная карта. Из материка как бы вытек еще один полуостров в форме поставленного на вершину треугольника. А с конца полуострова капнула слезинка острова. Где-то у вершины треугольника поблескивали белые точки.

— Это жилища, Ас!

— Дай максимальное увеличение.

Эд напряженно вглядывался в окуляр.

— Это действительно людское поселение? — спросил Ас.

— Не могу разглядеть. Облака мешают…

— Ни одна из предыдущих экспедиций не замечала на синей планете людей. А разве чудовищные существа, о которых иногда говорили, могли бы построить жилища?

— Как будто на свете мало животных, которые обитают колониями и сооружают настоящие города! Почему они обязательно должны быть людьми? Пока мы не видели никаких признаков разумных существ, хотя уже довольно долго осматриваем планету. Нам должны были бы встретиться по крайней мере несколько летательных аппаратов.

— А если они еще не научились летать?

— Где же города, дороги, каналы?..

— Им ни к чему каналы. Здесь воды хватит с лихвой на две планеты…

Космолет приблизился к намеченному месту. Рев двигателей ослабел.

Место для посадки было выбрано неподалеку от подножия покрытого скудной растительностью горного массива, где волновые детекторы показали большие залежи сырья, необходимого для производства топлива. Простирающаяся вокруг пустынная равнина легко просматривалась, и это исключало возможность внезапного приближения неизвестных существ, которые могли населять планету. При выборе места посадки космонавты всегда тщательно избегали густых зарослей, рек и озер, где могла таиться опасность.

Несколько дней космолет неподвижно висел над выбранным местом, пока экипаж придирчиво изучал обширную равнину, уточняя расположение будущей стартовой площадки. Малые разведывательные ракеты и локаторы проверяли структуру почвы, а в лабораториях корабля проводились все новые и новые анализы состава атмосферы. Были также приняты меры для защиты от микроорганизмов. Синяя планета внешне казалась гостеприимной. Но кто знает, какие опасности скрываются в ее молчаливых просторах? Какая неведомая жизнь таится в выжженных солнцем скалах и неподвижных песках? Быть может, хозяева планеты давно уже следят за всеми маневрами космолета, готовясь захватить его экипаж, как только он высадится… И хотя исследование почвы и анализы состава воздуха дали удовлетворительные результаты, космонавтов не покидало чувство неуверенности и тревоги.

Посадку начали перед рассветом. Космолет плавно снизился и снова неподвижно повис в воздухе. На разведку были высланы микропланы, и когда первые два космонавта, Эд и Лор, ступив на чахлую траву, сообщили, что все в порядке и можно садиться, остальные на радостях чуть не включили сирены, но ограничились тем, что пожали друг другу руки, и лихорадочно принялись за работу. Космолет медленно опустился и замер. Двигатели умолкли.

В пересыщенном кислородом воздухе было трудно дышать. Наверное, таким был воздух их родной планеты в те далекие времена, когда еще не начались роковые перемены. Но позже, на протяжении многих поколений, пока длилась упорная борьба против беспощадных сил космоса, пока люди еще надеялись восстановить атмосферу или по крайней мере сохранить ее неизменной, они постепенно приспособились к нехватке кислорода.

На искусственных спутниках, где атмосферы не было совсем, люди жили под аметистовым куполом, внутри которого поддерживался постоянный состав воздуха. Но на планете кислород исчезал все быстрее и быстрее. Прошло всего несколько лет с тех пор, как на искусственном спутнике осталась последняя группа ученых, а они уже не могли опускаться на родную планету без защитной одежды из лучей.

А на синей планете кислорода было слишком много, и космонавты вынуждены были защищаться от него с помощью той же лучевой одежды. Кроме того, им пришлось облечься и в легкую антигравитационную ткань, так как сила притяжения синей планеты удваивала их вес, стесняя движения. Хорошо еще, что не понадобились сложные скафандры, сконструированные для высадки на планеты с совершенно иным составом атмосферы, очень большой силой тяжести или смертоносным климатом. На синей планете природные условия оказались почти такими же, какие существовали некогда на их родине. Радуясь полузабытому ощущению ласкающего кожу воздуха, космонавты работали сейчас обнаженными, прикрытые лишь тонкой лучевой тканью, которая позволяла им свободно дышать и защищала от непривычного притяжения.

В недрах горы, у подножия которой совершил посадку космолет, содержалось все сырье, нужное для изготовления топлива. Как обычно, космонавты заблаговременно составили точный план работы, и сейчас она развертывалась так, словно они всю жизнь только и делали, что трудились здесь, на синей планете. Нужно было добыть те редкие элементы, из которых вырабатывалась энергия для космических двигателей. Оборудование было переброшено с космического корабля в горы, и машины уже приступили к работе.

Длинные полотнища механических пил из особо прочной стали неустанно вырезали огромные кубы породы, а гибкие щупальца транспортеров ловко переносили их к прозрачному куполу дезинтеграционной печи. Попав в печь, скалистая глыба сразу превращалась в клубы пара, оседавшего на стенках купола. Белые струи жидкости всасывались многочисленными трубами, обвивающими основание печи. Таким способом порода расщеплялась на составные элементы, которые тут же разделяли электронные сепараторы, задерживающие только вещества, необходимые для выработки топлива. Остальная же масса сбрасывалась в пропасти. Уже через несколько часов на космолет стали поступать первые бруски белого металла, таящего в себе запас гигантских сил. Лор наблюдал за работой с довольной улыбкой человека, предположения которого полностью подтверждаются.

— Синяя планета — поистине неисчерпаемый источник, — сказал он Асу. — Нам будет что рассказать на Новой.

— А ведь мы еще почти ничего не знаем об этой планете. Только-только совершили посадку. Но я мечтаю лишь об одном поскорее очутиться в космосе. Там я чувствую себя в безопасности, а здесь все время чего-то боюсь. Неведомое подстерегает нас тут на каждом шагу. Поторопись с добычей твоих металлов, Лор. Я хочу улететь как можно скорее.

Пилы час за часом продолжали вырезать из горного массива все новые и новые блоки. Гладкая, без единой трещинки поверхность гранитных кубов ярко блестела в солнечных лучах. Щупальца транспортеров протягивались к этим огромным геометрическим игрушкам, ощупывали их своими длинными металлическими пальцами и обвивали со всех сторон. Сочленения транспортеров выглядели хрупкими, и, казалось, они сломаются, если дерзнут приподнять очередную каменную громаду, каждая сторона которой втрое превышала рост человека. Но как только Эд, руководивший работой, нажимал нужную кнопку, транспортер легко, без малейшего усилия, поднимал глыбу. Куб словно терял свой вес, становясь просто геометрическим символом. Подняв очередного каменного колосса, транспортер нес его к печи, легко переставляя короткие ноги с круглыми присосками.

Каменные блоки извлекались из горы не только для добычи топлива. Большинство из них переносилось к самому космолету, где под наблюдением другой группы космонавтов транспортеры укладывали их рядом, готовя стартовую площадку. Гладкие каменные поверхности смыкались между собой вплотную. Только тонкая, едва уловимая нить отмечала то место, где соединялись очередные два блока, превращаясь в единое тело будущей взлетной полосы. Почву планеты, оказавшейся столь гостеприимной при посадке, нужно было теперь одеть в мощный гранитный панцирь, с которого сможет взвиться космолет.

Когда начало смеркаться, работу прекратили. Перебросив печи и транспортеры обратно на корабль, космонавты собрались в главном салоне, чтобы подвести итоги дня. Вокруг космолета был воздвигнут высокий лучевой барьер. Внутри этого непроницаемого кольца космонавты могли не опасаться нападения неведомых обитателей синей планеты.

Посадка прошла очень удачно, в первый же день была успешно проделана большая работа, и не удивительно, что настроение у всех было отличное.

Огромное солнце всплыло на горизонте, размывая густую синеву небосклона, но в горных ущельях еще лежала мгла. Легкий шорох пробежал по склонам, словно горы стряхивали с себя ночную сырость. На синей планете пробуждалась дневная жизнь.

— Узнаешь, Ас? Таким был когда-то восход и на нашей планете. На всех старинных картинах его рисовали точно так же, и хотя я прекрасно понимал, что таким он и был на самом деле, эти картины всегда казались мне какими-то чужими. Я ведь никогда не видел на небе подобных красок.

Эд и Ас смотрели на утреннюю зарю, сидя на каменных блоках, предназначенных для стартовой площадки. Лучевая одежда струилась вокруг них, словно легкий пар, которым дышала утренняя прохлада.

— Это объясняется большей плотностью атмосферы, — ответил Ac. — У нас небо всегда темное, а здесь солнечный свет проходит сквозь огромный воздушный океан. Поэтому планету и назвали синей.

— Я знаю, откуда берутся эти изумительные краски. Но я видел их только на полотнах старинных художников, и поэтому такая красота казалась мне странной и необъяснимой… Я привык, что солнце всегда темно-красное, хмурое, и хотя в нем таятся неиссякаемые жизненные силы, оно не желает отдавать их нам…

— Распределение жизни во Вселенной совершенно не согласуется с законами человеческого разума, — с досадой заметил Ac. — На этой планете мы нашли все, в чем испытывали нужду. А кому здесь нужны воздух, вода, источники энергии? Этим чахлым кустарникам? Или, быть может, деревьям у подножия гор? Или вон тем птицам, которых мы распугали? Ты заметил две ледяные шапки на полюсах синей планеты? Если бы мы могли их поднять и перенести к себе на четвертую планету, нам не пришлось бы тратить столько энергии на выработку и перекачивание воды.

— Но нам нужен и воздух, Ac…

— Да, и воздух тоже… А здесь, здесь, на этой бесполезной планете, сколько угодно и воздуха, и воды! — раздраженно воскликнул Ас, ударив кулаком по каменной глыбе. — Бесполезная и проклятая! Сколько здесь пропало космолетов, сколько самых смелых и искусных пилотов погибло здесь, в этой атмосфере, которой ты так восхищаешься! Старинные картины! У нас нет времени вспоминать старинные картины! Мы должны как можно быстрее покинуть эту планету. Бесполезную и проклятую!.. Кому приносит радость все это богатство?

— Но ты же знаешь законы жизни, Ас. Раз здесь существуют все условия для нее, то, несомненно, когда-нибудь появятся и люди, быть может, такие же, как мы, и они найдут применение всем богатствам, которые предоставит в их распоряжение эта планета.

Ас пристально посмотрел на друга, но ничего не ответил. Конечно, Эд прав, но для него, Аса, существует один-единственный мир, тот, который находится теперь на Новой, и его долг — довести космический корабль туда, к великой человеческой семье. И его совершенно не занимает вопрос, появятся ли когда-либо на синей планете мыслящие существа.

— За работу, Эд.

По трапу космолета уже спускались остальные члены экипажа. Солнце поднялось выше, заливая все золотым светом. Через несколько минут снова раздалось гудение машин, и транспортеры, не торопясь, даже как будто чуть сонно, начали перетаскивать каменные кубы для стартовой площадки. Чтобы лучше руководить работой транспортеров, Эд поднялся на микроплане на вершину горы, с которой была видна вся бесплодная, гладкая, как стол, равнина. На ней подобно огромной башне высился космический корабль; лучи утреннего солнца окрасили его в ярко-красный цвет с серебристыми отблесками. Белая точка медленно кружилась спиралью вокруг космолета снизу вверх и обратно. Это Ас на своем микроплане проверял оболочку корабля. Иногда микроплан останавливался, на несколько секунд прилипал к космолету, а затем снова продолжал свой однообразный винтовой полет.

Внимательно следя за движениями транспортеров, Эд разомкнул внизу лучевую одежду, обнажив лодыжки. Первое ощущение было такое, будто нога попала в теплую ванну, и от неожиданности он невольно отдернул ее. Но довольно быстро он привык к этому новому ощущению.

«Сейчас, в утренние часы, жара вполне терпима, — думал Эд, — но ближе к полудню я уже не смогу выдержать ее без лучевой одежды. Со временем, конечно, можно привыкнуть. А если бы у нас вообще не было этой защиты? Укрывались бы в тени. Или соорудили бы себе другую одежду… например, из листвы…»

Рядом рос карликовый куст с темно-зелеными листьями, продолговатыми и жесткими. Эд сорвал ветку и стал внимательно ее разглядывать. Куст не был похож ни на одно из растений его родной планеты, которые из-за сильных ветров и холода стелились по самой почве. Между листьями притаился небольшой плод, круглый и желтый. Эд осторожно разломил его. Из мясистой оболочки выскочили два твердых семечка. Интересно, могли бы они развиваться и на другой планете? Скажем, на Новой? Космические корабли четвертой планеты посетили почти все планеты этой системы, но жизнь обнаружили только в зачаточном состоянии, и формы ее были совершенно непохожи на те, которые они знали у себя на родине. А, оказывается, здесь, на синей планете, которую издавна считали мертвой, жизнь начала развиваться почти теми же путями… Как примут там, па Новой, эти открытия? Семена, которые Эд положил на ладонь, несли в себе победоносную силу жизни.

— Что случилось, Эд, почему остановились транспортеры?

Прямо перед ним висел в воздухе белый микроплан Аса. Эд на секунду замялся, не зная что ответить, но тут же протянул семена Асу:

— Я засмотрелся на них и забыл обо всем…

Действительно, транспортеры стояли неподвижно, словно раздумывая, нужно ли им продолжать работу. Эд торопливо включил телеуправление, и движение возобновилось.

— Ты все еще думаешь о старинных картинах?

— Нет. Я думаю о нашем прибытии сюда. Случайно мы сели на ту планету, которую все всегда избегали. Скоро мы улетим на Новую, и, вероятно, сюда больше никогда не опустится ни один космолет. Имеем ли мы право покинуть планету, не исследовав хоть в какой-то степени местную жизнь? Вот, например, этот кустарник. Разве не следовало бы отвезти его на Новую или по крайней мере его семена?

И тот лес вдалеке тоже, наверное, скрывает многие тайны, да и сама почва. В воздухе кружатся птицы. Вправе ли мы улететь, не изучив их? Можем ли мы удовлетвориться только тем, что снимем на пленку?

С веселым жужжанием к ним подлетел еще один микроплан, снизился по спирали и неподвижно повис в воздухе. Лор махал им сверху рукой.

— Ты ищешь меня, Лор? — спросил Ас.

— Хочу посоветоваться.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. Просто надо бы организовать сбор материалов. Тут есть химические элементы с неизвестной нам атомной структурой. Мы можем сейчас собрать новые, исключительно ценные данные о жизни во Вселенной. Пока мы довольствуемся тем, что запечатлеваем все на пленке, по этого явно недостаточно, Ас. Раз уж мы здесь, надо собрать как можно больше материалов. А кроме того…

— Что «кроме того»?

— По-моему, следует максимально использовать подвернувшуюся возможность. Мы можем запасти значительно больше энергии, чем предполагали.

— Но нам не нужен резерв…

— Мы и раньше считали, что он нам не понадобится, и все-таки… Вдруг снова придется где-нибудь садиться?

— Мы нигде больше не задержимся. На всем протяжении пути, вплоть до Новой, нет ни одной планетной системы.

— Но ведь это только предположение, Ас. Лучше посоветуемся все вместе.

— Хорошо. Я созову экстренное совещание сегодня вечером. Но мое мнение остается прежним: мы не должны задерживаться здесь ни на одну лишнюю минуту. Надо выполнять намеченный план. Корабль должен вылететь точно в установленный срок…

После заката солнца космонавты собрались в главном салоне космолета, защищенного, как и накануне, мощным лучевым барьером. Было решено задержаться еще на два дня после того, как они обеспечат себя необходимым топливом. Синяя планета больше их не пугала.

Неведомое пришло неожиданно.

Стартовая площадка уже окружала космолет со всех сторон, и сейчас предстояло построить ее участок прямо под ним. Эта операция требовала тщательной подготовки и исключительной точности. Каменные блоки приходилось теперь добывать в новых местах, и транспортеры под наблюдением Эда карабкались все выше по горным хребтам, перебрасывая над пропастями и обрывами мощные тросы, по которым скользили лазурно поблескивающие глыбы.

Склады космолета пополнялись новыми образцами минералов, семенами, засушенными растениями, чучелами птиц и животных, насекомыми. Все это находило свое место в лабораториях, складах и специальных контейнерах, где с максимально возможной точностью воспроизводились природные условия синей планеты. С бесконечными предосторожностями космолет вбирал в себя еще не изученную жизнь неизвестной планеты, чтобы перенести ее на Новую, где, возможно, она продолжит свое развитие.

Космонавты трудились теперь далеко друг от друга, и поэтому было установлено точное время возвращения на корабль, чтобы немедленно начать поиски, если кто-либо из них задержится. По правде говоря, никто давно уже не испытывал ни малейших опасений, но, привыкнув к строгой дисциплине, как на искусственном спутнике, так и на борту космолета, они продолжали работать по тщательно разработанному плану.

В тот день Эд не вернулся к назначенному часу, и космонавт, следивший за возвращением микропланов, немедленно включил сигнал тревоги, одновременно вызывая его по радио. Эд не отвечал. Микропланы, направленные в район добычи каменных блоков, нашли там только его сменщика. Оказывается, Эд сменился и улетел точно в положенное время, но сейчас его не было нигде между местом разработок и космолетом. Может быть, заметив что-нибудь необыкновенное и пытаясь узнать, что это такое, он провалился в пещеру? Или же он не отвечает на вызовы по радио потому, что покинул микроплан и отважился углубиться в лес?.. Держа лучеметы наготове, группа космонавтов кружила над горой, все время вызывая исчезнувшего товарища. Под ними спокойно шелестел лес, и лишь изредка какая-нибудь смелая птица поднималась почти к самым микропланам, с любопытством разглядывая космонавтов.

— Эд, отвечай! Где ты? Отвечай! Отвечай!..

— Слышу вас! — раздался вдруг веселый голос Эда. — Что случилось?

— Эд, отвечай! Отвечай!

— Да я же вас слышу! Что случилось?

— Ты еще спрашиваешь, что случилось? Мы встревожены… Где ты?

— Сейчас вернусь к космолету. Все в порядке. У меня важные новости!

Выскочив из микроплана, Эд со всех ног кинулся к товарищам, ожидавшим его у космолета.

— Я… нашел…

Он задыхался от быстрого бега и от волнения.

— Ты заблудился? — спросил Ас.

Эд замотал головой.

— Я нашел… — наконец выговорил он, — я нашел людей! Их селение расположено по ту сторону гор…

Ас машинально посмотрел в ту сторону, куда указывал Эд. Остальные космонавты тревожно переглянулись, не зная, как отнестись к этой новости — радоваться или тревожиться. В их памяти вновь всплыли все те ужасы, которые они слышали о синей планете.

Но природа вокруг была щедрой и ласковой, жизнь так напоминала исчезнувшую жизнь их собственной планеты, и они хорошо помнили, как легко им удалось приспособиться к этим новым условиям. Если бы Эд принес такую новость в первый же день, сразу после посадки, они бы только встревожились. Однако теперь, когда они привыкли к синей планете, встреча с ее обитателями скорее возбудила их любопытство, чем напугала…

— По-моему, ты ошибаешься, Эд. Здесь нет людей. Мы ведь исследовали всю планету перед посадкой, и ты сам знаешь, что нигде не было и следа человеческих поселений.

— Мы их не увидели потому, что они пока очень малы. Но я сейчас видел одно из них вблизи. Это совсем рядом, по ту сторону гор. Вы сами можете его увидеть, если захотите. Люди похожи на нас, но, по-моему, они живут еще в эпохе первого покоя.

— Эпоха первого покоя? — изумленно перебил его Лор. — Невероятно! Неужели мы своими глазами можем увидеть такую древность? И они действительно люди? А почему ты решил, что это эпоха первого покоя?

— Мне так кажется. Селение стоит на берегу небольшой речки. Жилища сделаны из циновок, натянутых на шестах. По-видимому, у них нет никакого оружия, кроме палок. Такие палки держали в руках двое из них, которые стерегли неподалеку в поле каких-то животных с длинным белым мехом. В середине селения в низком каменном очаге горит огонь. Никаких механизмов или машин я не заметил, только несколько лодок на берегу речки.

— Эпоха первого покоя… Это значит, что они отстают от нас в своем развитии на десятки тысячелетий…

— Наши предки тоже когда-то жили в таких же поселениях на берегах рек.

— А эти люди тебя видели? — перебил его Ас.

— Да, те двое в поле меня увидели. Я летел очень низко хотел выяснить, что за животные там пасутся, и сперва даже не заметил людей. Они лежали в траве, но когда услышали шум микроплана, вскочили на ноги и принялись размахивать палками. Очевидно, другого оружия они не знают. Как только они разглядели меня, то сразу отбросили палки, замахали руками и принялись что-то кричать. Потом упали лицом вниз и остались лежать неподвижно. Я остановился над ними, чтобы хорошенько их разглядеть. Да вы их тоже увидите, на пленке. У них длинные волосы, а ростом они гораздо ниже нас. В лучшем случае нам до плеча. Вокруг бедер у них обернуто что-то белое. Скорее всего, какая-то ткань растительного происхождения. Кажется, они меня не испугались, — во всяком случае, они вскоре поднялись на ноги и стали подавать мне знаки, крича и размахивая руками. Животные продолжали пастись, не обращая ни на что внимания…

— Не будем терять времени! — крикнул Лор. — Мы должны сейчас же увидеть все это!

Он бросился к микроплану Эда, снял киноустановку и тотчас вернулся к космолету. Остальные побежали за ним.

— Все на месте? — спросил Ас.

— Да, не хватало одного только Эда.

Ас поднялся в космолет последним, старательно блокировал за собой дверь, включил лучевые установки, окружив космический корабль тем же неуязвимым барьером, который они возводили по ночам, и только после этого вошел в главный салон космолета, где Лор уже подготовил экран.

Сначала на экране возникло зеленоватое пятно, переливающееся как вода, из которой кое-где торчали серые зубцы. Это были первые изображения почвы, заснятые Эдом. Потом одна за другой замелькали яркие картины. На берегу реки сидел на корточках человек, внимательно осматривая перевернутую лодку. Он ощупывал ее днище, то и дело вытаскивал что-то изо рта, вкладывал в щели и ловко забивал деревянным молотком. Человек сидел спиной к зрителям. Видимо, он был очень силен — под его кожей перекатывались мощные бугры мышц. Вдруг послышался короткий, мелодичный возглас. Человек прервал работу и обернулся. К нему по берегу шла женщина, держа в руках высокий сосуд. Белая ткань плотно облегала ее тело. Плечи были обнажены. А длинные, золотисто-рыжие волосы спадали до самых бедер. Она подошла к человеку, чинившему лодку, опустила на землю сосуд и села на камень.

— Дай максимальное увеличение и замедленную проекцию, шепотом попросил Эд.

Изображение на экране начало увеличиваться, словно приближаясь из бесконечной дали прошлого. Женщина подняла обе руки к затылку и поправила волосы. Она смотрела прямо на космонавтов, словно разглядывая их, и улыбалась. На продолговатом лице цвета светлой меди сияли большие голубые глаза.

— Останови пленку!

Изображение застыло, и все космонавты подошли ближе, словно хотели прикоснуться к нему.

— Я их даже не заметил, — пробормотал Эд.

— Аппарат видит лучше тебя, для этого он и предназначен, — рассмеялся Лор. — Так вот как выглядят люди синей планеты. Совсем как мы…

— Но женщина похожа на ребенка…

— Нет, это не ребенок. У нее вполне сформировавшаяся фигура, да и выражение лица не детское. Но она молода.

— Не будь они такими низкорослыми, их можно было бы принять за жителей нашей планеты…

— Плечи приподняты выше…

— Расстояние между глазами меньше, чем у нас…

— Руки кажутся непропорционально длинными…

Все говорили разом, не отрывая глаз от золотоволосой женщины и от мужчины, который застыл на экране, поднеся красный сосуд ко рту. Лор вновь пустил пленку, и картина ожила — руки женщины скользнули по золотистым волосам, мужчина опустил сосуд. Раздалось несколько мелодичных и простых, как арпеджио, звуков. Голос женщины. Первые слова обитателей другой планеты, услышанные космонавтами….

Вечером, когда космонавты снова собрались в салоне, чтобы подвести итоги дневной работы, Ас объявил свое решение:

— Мы задержимся еще на один день. Не больше. Необходимый запас топлива мы почти набрали, и оставаться здесь дольше бессмысленно. Для музеев мы накопили уже достаточно экспонатов.

— Но нельзя же улететь именно сейчас, Ас!

— Нет, именно сейчас! Мы не имеем права рисковать. Мы ничего не знаем об этих людях.

— Но разве ты их не видел? С чего вдруг нам бояться людей эпохи первого покоя? Ведь это же удивительное везенье повстречаться с людьми тех времен! На нашей планете о них сохранились лишь смутные предания. А здесь мы можем непосредственно наблюдать их повседневный быт. Сколько ученых отдало бы что угодно, лишь бы получить возможность так проникнуть в неведомые нам тайны эпохи первого покоя!.. Подумай только, какой бесценный подарок повезем мы на Новую!

— У нас есть твои пленки.

— Но этого мало!

— Вполне достаточно! Мы вылетим как только закончим погрузку топлива! Не задержимся ни на минуту!

— Еще не готовы стартовые расчеты, Ac, — вмешался Лор.

— Завтра они будут закончена. Вычислительные машины работают безостановочно.

На четвертой планете любое решение всегда принималось только с согласия всего коллектива. Но в космических полетах руководитель имел право распоряжаться единолично, даже вопреки воле остальных. И теперь Ас принял решение.

Космонавты хмуро разошлись по своим отсекам. Они попали в незнакомый, но такой привлекательный мир и вот теперь вынуждены покинуть его, так и не разгадав всех его тайн…

На следующий день люди синей планеты появились неподалеку от космолета. Их было трое. Они приближались без страха, хотя то и дело останавливались и низко, до земли кланялись. Космонавты стояли неподвижно, сжимая в руках лучеметы, готовые к любой неожиданности. Когда Ас знаком приказал пришельцам остановиться, они повиновались, Один из них начал что-то медленно говорить, словно напевая негромкую песню. Потом он поставил на землю сосуд, горлышко которого было увито зелеными ветвями. Все трое простерлись перед космонавтами, продолжая что-то говорить нараспев. Затем, то и дело оборачиваясь и дружелюбно кивая, они ушли.

Сосуд был вырезан из легкого голубоватого камня. Изготовлен он был неумело: на его стенках явственно виднелись следы резца. Космонавты осмотрели его с интересом, как послание, дошедшее до них из глубины веков — перед ними словно вновь оживала история их предков.

— Пожалуй, ты прав, Эд. Здесь еще продолжается эпоха первого покоя. Похожие сосуды находили и у нас — их возраст определяют в двадцать тысяч лет…

В сосуде была красноватая жидкость. Сосуд продезинфицировали, а пробы жидкости подвергли тщательному анализу. Убедившись, что она совершенно безвредна, Эд первым выпил глоток. Его примеру последовали остальные. Сладковатый, приятный на вкус напиток был, по-видимому, соком каких-то местных плодов. Всеми овладело благодушное настроение. Никто уж не вспоминал об ужасах, которые рассказывали про синюю планету.

К вечеру люди пришли снова и принесли большие охапки цветов. На сей раз среди них была и золотоволосая женщина. Они собрали камни, сложили их в круг, разбросали по ним цветы и, войдя в середину круга, затянули протяжную песню. Один из пришедших бросил что-то в небольшой каменный сосуд, и в вечернем воздухе закурился благовонный дымок. Эд подошел к ним и, не зная, как лучше выразить мирные намерения космонавтов, коснулся плеча золотоволосой женщины. Она взглянула ему в глаза, попыталась взять его за руку, но натолкнулась на лучевую одежду и, почувствовав невидимую преграду, испуганно отпрянула. Эд отвел в сторону лучи и протянул ей ладонь. Робко улыбаясь, женщина дотронулась до нее. Ее спутники тоже подошли и прикоснулись к Эду, по-видимому, чтобы в свою очередь убедиться в его материальности. Они, казалось, были удивлены, но не испуганы, и когда Эд направился к космонавтам, ведя женщину за руку, ее спутники последовали за ни ми, не прерывая своей тихой песни.

— Посмотри на них, Ас, — сказал Эд. — Они такие же люди, как и мы с тобой, с той только разницей, что они пока находятся у истоков цивилизации. Возможно… — продолжал он в раздумье, но тут же осекся.

Ас холодно посмотрел на него.

— Договаривай.

— Возможно, кто-нибудь из них захочет улететь с нами…

— Куда?

— На Новую…

— Что? — воскликнул Ас так громко, что женщина вздрогнула и бросилась назад, к своим чуть отставшим спутникам. — Нет, Эд, этому никогда не бывать. Никогда! Понятно?

Он знаком приказал людям уйти и сухо распорядился:

— Возвращайтесь на корабль. Мы должны воздвигнуть лучевой барьер.

Ас родился на космолете, который возвращался из очередной экспедиции, снаряженной на розыски новой родины, годной для переселения с их умирающей планеты. Там же, на космолете, он начал учиться, но закончил учебу уже на другом корабле, который строил в космосе промежуточную станцию. Родную планету он знал только по книгам, а когда наконец попал туда, почти все человечество уже улетело на Новую. Строгая дисциплина, царящая на космических кораблях, приучила его к аккуратности и аскетизму. Космонавтом он стал так же естественно и неизбежно, как островитяне с самого раннего детства приучаются плавать. Сейчас его считали одним из лучших пилотов, и, когда ему доверили командование последним кораблем, покидающим четвертую планету, Ас, живя на искусственном спутнике, рассматривал эту задержку просто как кратковременный перерыв между двумя полетами.

Желание ощущать под ногами почву и траву, свободно дышать всей грудью вне стен космолета, окунаться в речные волны он считал просто блажью, поскольку сам обходился без этого вполне безболезненно. По-настоящему счастливым он чувствовал себя только у пульта управления космолета — тогда он знал, что живет полной жизнью, вот как сейчас, на долгом пути к Новой. Думая о будущем, он надеялся, что сразу же по прибытии на место ему поручат готовиться к следующей экспедиции. Возможно, за это время там, на Новой, уже разработали технику межгалактических полетов. Преодолеть тесные рубежи Галактики, вырваться за ее пределы, в бесконечность, — что может быть прекраснее и желаннее? И чего стоит по сравнению с этим синяя планета? Пушинка, затерянная на кладбище мертвой планетной системы… А та жизнь, которую он здесь увидел? Трава, растущая на кладбище. Что может его здесь привлекать? Эти люди, живущие в эпохе первого покоя? Но чтобы они опередили тягостно медленное развитие истории, необходимо гигантское усилие, а для этого нужно было бы перебросить сюда все население четвертой планеты. Да и осуществимо ли вообще столь быстрое развитие? Возможно… Ведь и на их собственной планете тысячелетия назад, когда нынешнее общество только зарождалось, некоторые более отсталые группы населения сумели преодолеть свое отставание, стремительно развиваясь и включаясь затем в новое общество.

Но о подобной встрече эпох на разных планетах не думал еще никто, за исключением разве поэтов, любителей парадоксов. Возможно ли это — вознести население, находящееся на ступени первого покоя, прямо к вершинам космической цивилизации? Нет, Ас был уверен, что это неосуществимо и, следовательно, незачем ломать себе голову над такими неразрешимыми задачами. Для него вопрос был совершенно ясен: люди, населяющие синюю планету, должны и впредь жить своей жизнью. Даже если кто-нибудь из них и захотел бы лететь с ними, ему нечего делать на Новой. Он не сможет приспособиться к столь сложной и высокоорганизованной жизни. Это несомненно, и остальные члены экипажа должны в конце концов с ним согласиться.

В последующие дни обитатели селения за горами продолжали приходить к кораблю, а космонавты в свою очередь наведывались в деревушку на берегу реки. Самый молодой из них, Ог, врач космолета, как-то сказал Асу:

— Почему ты не хочешь познакомиться с ними поближе? Я погладил волосы той женщины, которая пришла к нам. Они нежнее нашей лучевой одежды…

— Они из другого мира, Ог. Ты никогда не сможешь найти с ними общего языка.

— Нет, Ас, они ничем не отличаются от нас. Смотри.

Он заговорил с женщиной на ее языке. Женщина нагнулась, подняла сосуд с водой и протянула ему.

— Видишь, Ас? Я пока выучил только несколько слов. Но уже завтра буду знать больше. Если кто-нибудь из них полетите нами, он тоже выучит наш язык и будет жить на Новой, как в родной семье…

Ас предпочел пропустить эти слова мимо ушей и заговорил о другом. Но он был сильно встревожен. Значит, они все-таки собираются взять на корабль и увезти на Новую людей с синей планеты… Чем же все это кончится? Насколько эти планы могут их здесь задержать? Нет, он, Ас, знает, что надо делать. Он обязан максимально ускорить вылет, увезти космонавтов немедленно, пока их стремление побыть здесь подольше не превратилось в желание остаться в этом ласковом мире навсегда. Надо будет вылететь в первые утренние часы, подключив к гермошлемам космонавтов усыпители. Он и Лор поведут космолет, и когда остальные проснутся, синяя планета останется далеко позади, а они будут мчаться к Новой…

Когда Ас сказал, что тоже хочет посетить селение, Ог от радости даже подпрыгнул.

— Браво, Ас! Я знал, что победит истинная мудрость. Вы, пилоты, всегда погружены в расчеты и слишком легко забываете, что человек — это живое существо, а не вычислительная машина. А ведь даже Лор, который не интересуется ничем, кроме процессов соединения и распада химических элементов, даже он прельстился возможностью поближе познакомиться с местными обитателями. Ты увидишь, что мы уже неплохо понимаем друг друга…

Ас терпеливо улыбнулся, словно разговаривая с капризным ребенком.

— И они тебя поняли, когда ты им объяснил, каким образом мы упали сюда с неба? Быть может, им доступны и принципы космических полетов?

— Этого они пока понять не могут. Они и в самом деле думают, что мы упали с неба, и считают нас…

— Сверхъестественными существами, не так ли?

— Чем-то в этом роде. Ты знаешь, как они нас называют? Сыновьями солнца.

— Следовательно, они считают, что солнце тоже населено? Действительно, между вами установилось полное взаимопонимание!

— Но это же не так важно, Ас! Они думают, что все небесные светила населены людьми, и это уже немало для их уровня развития. А мы постараемся расширить круг их познаний, — не уступал врач.

— Для этого понадобится очень много времени, Ог. Несколько сот поколений. Истину можно познать только постепенно.

— Хорошо, допустим. И все-таки кое-чему они у нас уже научились, и сегодня ты в этом убедишься.

Вечером космонавты опустились на микропланах в центре селения. В нем жило человек двести, не больше, включая детей и стариков. Сейчас все они собрались на небольшой скалистой площадке, в центре которой, в кольце из каменных плит, спокойно горел небольшой костер. Жилище здесь было только одно — прямоугольное, на каркасе из толстых жердей. Стен не было, их заменяли легкие плетенки из лиан, чуть колышущиеся на ветру. Ас с любопытством рассматривал снующую вокруг космонавтов толпу.

— Они живут здесь все вместе?

— Да. Хочешь зайти?

Внутри жилище было разделено на небольшие клетушки со стенками из тех же лиановых циновок. Между ними от одного конца до другого тянулся длинный проход. Вдоль прохода на равных расстояниях стояли вместительные каменные сосуды, а с потолка, распространяя аромат осени, свисали всевозможные фрукты и гроздья тех плодов, из которых добывали сладкий сок. У входа в жилище лежали связки длинных копий с каменными наконечниками, каменные ножи и топоры. Пол устилали яркие циновки, в центре которых был неумело нарисован ярко-красный шар со множеством лучей. Жители селения столпились вокруг гостей, главным образом вокруг Аса. Они вытаскивали из своих клетушек всевозможные дары и с громким смехом протягивали ему.

— Они тебя видят здесь впервые и хотят доказать свое дружелюбие, — пояснил Эд. — Надо принять все, что они дают, иначе ты их обидишь.

Уже через несколько секунд Аса так нагрузили подарками, что он еле удерживал их в охапке. Все теснились около него, наперебой предлагая циновки, глиняные, деревянные и каменные подносы и сосуды, тщательно отшлифованные кости животных, на которых были нацарапаны неуклюжие рисунки, одежды из ткани или шкур животных. Когда Ас на секунду остановился, чтобы лучше рассмотреть круг, нарисованный посередине одной из больших циновок, хозяева оживленно заговорили, вытащили ее и быстро свернули в трубку. Ватага ребятишек, весело визжа, покатила ее вслед за Асом.

Когда они вышли, к ним навстречу, слегка прихрамывая и опираясь на палку, бросился какой-то человек. Он упал к ногам Ога и начал что-то быстро говорить.

— У него был перелом бедра, — объяснил Ог Асу. — Я срастил кость, и с тех пор он все время меня благодарит.

— Наверно, он думает, что это очередное чудо, сотворенное сыновьями солнца, не так ли?

— Да, но ведь он видит меня и не может не понимать, что я такой же человек, как и он…

— В таком случае почему же они называют нас сыновьями солнца?

Ог не успел ответить, потому что толпа увлекла их за собой к маленькой площадке. Несколько девушек в длинных белых одеяниях плыли в медленном танце вокруг костра. В последних лучах заката их волосы казались темно-красными; шум реки раздавался совсем близко, золотистый спутник планеты начал свой ночной путь. Все это показалось Асу пугающе нереальным, и он содрогнулся при одной лишь мысли, что из-за какого-нибудь несчастного случая может остаться здесь, в этом чужом мире, навсегда оторванным от всего человечества…

Каменные сосуды, наполненные красноватой жидкостью, переходили из рук в руки. Ас выпил только один глоток. До сих пор он ни разу не пробовал этого напитка, который приводил остальных в столь радужное настроение. Вскоре он ощутил приятное, расслабляющее тепло. Он посмотрел вокруг и увидел, что его товарищи весело болтают с обитателями синей планеты. Голубоглазая женщина, которая первой пришла к космолету, надевала на голову Эда венок из благоухающих цветов. Старик стоял у самого костра, что-то выкрикивал и время от времени бросал в пламя белые зерна, от которых поднимались клубы ароматного дыма…

— Не снится ли нам все это, Ог? — спросил Ac. — Мы действительно среди людей синей планеты? Ведь мы еще никогда не видели обитателей других миров. Не знаю почему, но я всегда думал, что они значительно обогнали нас в развитии и при встрече мы сможем у них поучиться. А теперь оказалось, что…

— Нет, это не сон, Ас. Мы действительно первые представители нашей планеты, встретившие людей другого мира.

— Что говорит этот старик?

— Благодарит небеса за то, что они прислали нас, и молится, чтобы мы остались здесь навсегда и приобщили их к истине…

— Навсегда?

Ас вздрогнул, словно от холодного ветра. «Между нами и ими бесконечная пропасть, и никто не может ее перешагнуть», — подумал он. И именно в это мгновение Ог указал ему на багровую звезду на ночном небосводе. Это была их опустевшая планета, которую они покинули последними. И Ас невольно вспомнил покинутые края, уснувшие вечным сном города со стенами из белого металла. Великие каналы, пересекающие планету от полюса до полюса. Он снова огляделся, и внезапно им овладел смертельный страх. Он боялся не опасностей этой планеты, а своих друзей. Этот старик молится, чтобы они остались здесь навсегда… А вдруг Ог, Эд, Лор и все остальные тоже мечтают об этом? Не говорят ли они себе, что синяя планета более безопасное убежище, чем их космолет в бесконечных просторах на пути к Новой? Не думают ли они, что неведомые опасности, грозящие им в полете, гораздо страшнее, чем ожидающие их здесь трудности? Ас снова вздрогнул. Да, они должны улететь немедленно! Завтра же! Улететь куда угодно, даже на свою старую планету!

— Лор, — спросил он шепотом, — как расчеты для старта?

— Думаю, что завтра они будут готовы, — рассеянно ответил Лор, внимательно разглядывая одну из окружающих костер каменных плит. Ас тоже посмотрел на них. Все плиты были покрыты рисунками, нацарапанными, очевидно, каким-то другим, более твердым камнем. Рисунки наивно рассказывали о появлении космонавтов на синей планете. Космолет был изображен в виде столба, вокруг которого кружились птицы с человеческими головами. Другие рисунки изображали крылатых космонавтов, парящих в воздухе. Были даже неумелые попытки нарисовать их портреты; головы космонавтов окружали дрожащие венцы лучевых костюмов.

— Значит, это все, что они могут понять… и больше ничего! Для них мы — птицы, сыновья солнца… Какая чепуха!

Выпитый напиток заставлял его кровь быстрее бежать по жилам; им овладело странное, непонятое состояние. «Что со мной? — думал Ас. — Ведь я никогда ничего не боялся. А сейчас…»

— Эд, — вдруг крикнул он, — нам пора возвращаться на корабль!

— Еще можно побыть здесь, Ас. Не хотелось бы их обижать…

— А какое это имеет значение, обидятся они или нет? Пошли, мы не должны здесь оставаться ни секунды!

Ас подошел к Эду и, схватив его за плечи, рывком поставил на ноги. Эд удивленно посмотрел на товарища.

— Я не понимаю тебя, Ас. Ведь будет так обидно, если наша съемочная аппаратура не увековечит всего, что мы сейчас видим и слышим. Разве, по-твоему, не нужно отснять на пленку и взять с собой на Новую и этот танец женщин, и нас среди обитателей синей планеты? Побудем здесь еще немного…

Голубоглазая женщина с золотыми волосами недоуменно прислушивалась к их спору. Она не понимала слов, но по тону и жестикуляции говоривших догадалась, что Ас хочет увести космонавтов, и умоляюще протянула к нему руки.

— Что она говорит? — спросил Ас.

— Просит, чтобы мы еще остались…

Ас почувствовал, что к его голове приливает горячая волна крови.

— Остаться… все вы хотите остаться… Но мы приняли решение, и я заставлю вас выполнить его! Мы больше не задержимся здесь! Идемте!

Он оттолкнул женщину и, схватив Эда за руку, словно ребенка, попытался увести его за собой. Сразу стало тихо. Танец прервался. Жители синей планеты изумленно смотрели на них. Женщина тихонько плакала, потирая ушибленную руку.

— Что ты делаешь, Ac? — возмутился Эд. — Они не причинили нам никакого зла. Мы могущественнее их, а кроме того…

— Что «кроме того»? Мы должны немедленно вернуться на свою старую планету! Смотрите, она ждет нас, ждет! — крикнул Ас, указывая на красную звезду. — Быть может, туда вернулись и все остальные. Да, я уверен, что они вернулись, и мы должны были их встретить! На Новой никого нет, я это знаю! Они улетели только для того, чтобы мы попали сюда! Эд, не спускай глаз с указателя, не прозевай момента, когда стрелка остановится!

Космонавты слушали, ничего не понимая Ог тихо шепнул Лору:

— Он не в своем уме. Это я во всем виноват — не провел ни одного медицинского осмотра с тех пор, как мы сюда прилетели. Надо увести его. Не знаю, чем это вызвано, — возможно, напитком, а может быть, чрезмерным напряжением из-за всех непредвиденных обстоятельств, в которых мы оказались с самого начала полета. Во всяком случае, Ас сейчас не может контролировать свои слова и поступки. Он способен на любое безрассудство…

Действительно, Ас продолжал бессвязно бормотать, все так же сжимая руку Эда:

— Видишь? Я знал, что здесь нас подстерегают опасности. То же самое случилось с теми, кто раньше прилетал на эту планету. Мы должны избавиться от этих видений, что снуют вокруг нас! — вдруг дико закричал он, резким движением сорвал с бедра лучемет и направил его на голубоглазую женщину.

— Стой! — вскрикнул Эд, но Ас уже нажал на спуск.

Женщина протяжно застонала и опустилась на землю, словно сразу уснув. На мгновение наступило тягостное молчание, взорвавшееся негодующими возгласами. Люди столпились вокруг упавшей женщины, старик что-то кричал, космонавты накинулись на Аса и вырвали у него лучемет.

— Не разрешайте никому к ней прикасаться! — крикнул Ог, бросаясь к микроплану. — Ее можно спасти!

Раздалось гудение двигателя, и снова воцарилась напряженная тишина. Микроплан очень скоро вернулся, и Ог выскочил из него, держа в руках какой-то тяжелый и сложный аппарат. Не прошло и минуты, как он приступил к оживлению.

— Ac, — негромко сказал Эд, — ты понимаешь, что натворил? Ты отнял жизнь у другого человека. Ничего подобного не случалось уже несколько тысяч лет. Ты не можешь больше руководить нашей экспедицией. Мы, присутствующие здесь, представляем сейчас все человечество. Тебя усыпят на время, пока мы не прилетим на Новую. Там будет решено, как с тобой поступить.

Он повернулся к остальным космонавтам:

— Кто-нибудь не согласен со мной?

Никто не ответил.

— Как было предусмотрено на случай необходимости, руководство экспедицией примет на себя Лор.

Эд повернулся к Огу, который молча нагнулся над телом женщины. Космонавты окружили его кольцом, внимательно следя за операцией. Ночное небо начинало постепенно бледнеть.

Когда взошло солнце, женщина открыла глаза, посмотрела вокруг и улыбнулась. Обитатели синей планеты неслышно подошли ближе. Увидев чудо возвращения к жизни, они простерлись ниц и запели свою песню. Старик снова бросил пригоршню благоухающих зерен в костер и начал молиться, размахивая руками. Изредка он грозил кулаком в сторону хмурых гор.

— А где же Ас? — спросил Эд.

Все оглянулись. Аса не было. В ту же секунду в телефонах их гермошлемов раздался знакомый голос:

— Внимание, говорит Ас! Говорит руководитель экспедиции!..

Космонавты вздрогнули и удивленно переглянулись. По-видимому, Ас говорил из кабины управления космолета. Неужели он…

— Говорит Ac!.. Говорит Ас, руководитель экспедиции!

— Ас! — крикнул в микрофон Лор. — Что это значит? Где ты?

— Говорит космический корабль. Вы захотели остаться на этой проклятой планете? Можете оставаться. Космолет отправляется. Не пытайтесь приблизиться ко мне. Вокруг космолета поставлен лучевой барьер! Я, только я руковожу экспедицией, и никто не может меня сместить!

В телефонах гермошлемов раздался странный смех.

— Оставайтесь здесь. Я вылетаю навстречу тем, кто возвращается с Новой. Кончаю передачу! Не пытайтесь приблизиться ко мне!

Раздался сухой щелчок, и все смолкло.

— Но корабль еще не готов к вылету! — вскрикнул Лор. Случится несчастье! Мы должны ему помешать!

— А как это сделать, если он окружил себя лучевым барьером?

— Тогда надо спасаться, и поскорее! Корабль взорвется!

— Ты уверен?

— Я проверил все расчеты. Корабль еще не готов к старту. В незаполненной камере сгорания должна начаться неуправляемая реакция!

Космонавты кинулись к микропланам.

— А как быть с ними? — спохватился Ог, указывая на толпу.

— Возьмем их с собой.

— Но в микропланах все не поместятся.

— Скажи им, пусть бегут в горы и укроются в пещерах.

— Они не поймут. Они же не представляют себе, что сейчас произойдет.

— Кто-то должен пойти с ними.

— Я пойду, — спокойно предложил Эд.

Он подошел к людям, которые с недоумением смотрели на них, и больше жестами, чем словами, объяснил им, что надо спрятаться. Они доверчиво последовали за ним. Спустя несколько минут все карабкались по скалам в поисках надежного укрытия.

Вдали раздался приглушенный гул. Лор невольно зажмурился, потом открыл глаза и увидел, как космолет завибрировал и окутался желтой дымкой. Огромный огненный столб взвился над стартовой площадкой, и корабль начал подниматься, сперва медленно, почти нехотя, как усталый человек. Зазвучали мучительно печальные ноты «Песни ухода». Лор закрыл глаза руками и простонал:

— Ну почему так должно было случиться?

Раздался пронзительный свист, и космолет взвился над горами, как белая молния, но тут же неподвижно замер.

— Закройте глаза! — крикнул Лор.

Космолет стал багровым, словно охваченный изнутри пламенем, и распался. Из него вырвалось в небо желтое копье, тут же расплывшееся гигантским огненным куполом. Купол потемнел и низвергся на горы и равнину черным дождем. Так погиб последний космолет, улетевший с четвертой планеты.

Ночью, под мерцающими звездами, они отправились на поиски нового приюта. В равнодушном небе краснела умершая четвертая планета, которую им никогда больше не суждено было увидеть вблизи. Их Новая оказалась здесь, на синей планете, где единственным свидетельством их былой мощи осталась гигантская и немая стартовая площадка. Сыновья умершего мира сливались с синей планетой.

(Перевод А.Садецкий)

БЕЛАЯ ПУШИНКА

Предполагалось, что космонавты пробудут на Белой Пушинке почти месяц. Разумеется, месяц в земном исчислении, потому что там, на этой далекой планете, месяцы значительно короче — в каждом из них только по семнадцати дней. Дней в свою очередь также земных, ибо на Белой Пушинке сутки длятся чуть больше восемнадцати часов.

Это несоответствие времени очень забавляло Мариуса еще в самом начале его карьеры космонавта, и, прибыв на очередную планету, он первым делом составлял собственный «маленький местный календарь». Уточнив необходимые соотношения, Мариус тщательно разрабатывал календарь по всем земным правилам, то есть разбивал годы на месяцы, месяцы на недели и так далее. При этом он называл их по собственному произволу, бесцеремонно используя имена оставшихся на Земле друзей, в основном женщин. Получался очень забавный календарь, в котором месяцы назывались «Марта», «Елена» или же «Моя богиня», а первый день недели неизменно носил имя самого Мариуса…

Так было и на этот раз. Не прошло и часа после того как они сели на Белую Пушинку, а «маленький местный календарь» Мариуса уже красовался на почетном месте в салоне космического корабля. В наспех сделанных песочных часах мерно пересыпался мельчайший белый песок, отсчитывая время планеты. Если бы космонавты получше пригляделись к этим нескольким граммам песка, они, возможно, с самого начала смогли бы понять странную природу Белой Пушинки. Но тогда никто из них не обратил на песок внимания. Впрочем, по виду он ничем не отличался от обычного, разве только своим цветом — сверкающе белым. Издали, из иллюминаторов космического корабля, казалось, будто планета покрыта вечными снегами или льдом. Поэтому-то ее и назвали Белой Пушинкой. Однако данные спектрографического анализа показывали, что планета отнюдь не оледенела и температура на ней, по-видимому, никогда не опускается ниже нуля. Так как планета представляла собой идеальную площадку для сооружения базы космических кораблей и постоянно действующей автоматической станции, было решено тщательно ее исследовать. Этим и объяснялось появление на ней космического корабля, в салоне которого красовался «маленький местный календарь» Белой Пушинки.

Экипаж корабля состоял из двух опытных космонавтов, не раз принимавших участие в экспедициях за пределами Солнечной системы. Обязанности между ними не были строго разграничены. Космонавты — Константин и Мариус — сменяли на вахте друг друга. Оба они были превосходными специалистами, и работа велась непрерывно.

Когда космолет опустился на плоскую, как стол, равнину, моросил мелкий дождь, затянувший даль серой дымкой. Непрерывно вращающийся луч радиолокатора сигнализировал, что где-то впереди тянется цепь высоких гор с крутыми, обрывистыми склонами. Кругом же, в пределах видимости, простиралась идеальная равнина — великолепная посадочная площадка для космического корабля.

Однако сейчас из-за сплошной пелены дождя серовато-белую, словно мокрый мел, равнину можно было рассмотреть только на расстоянии нескольких десятков шагов. Тихо. Ни ветерка. Не покидая корабля, космонавты взяли первые пробы. Микроорганизмов в атмосфере планеты не оказалось. Воздух содержал те же элементы, что и воздух Земли, но соотношение между ними было иным — более чем на четыре пятых он состоял из азота.

Утром дождь прекратился и над горизонтом появилось желтое солнце. Мариус, первым прильнувший к перископу, восхищенно воскликнул:

— Быстрее, Константин! Это же сказка!

Константин недовольно пробормотал:

— Вечно млеешь, как только видишь что-нибудь новое… Как девчонка… Ну, что ты там такое узрел?

Но и он не сдержал возгласа восхищения, едва приоткрыл плотные ставни центрального иллюминатора. Равнина сверкала ослепительно белым неподвижным светом. На горизонте рисовались очертания гор. Скопление громоздящихся друг на друга пирамид и конусов напоминало друзы кристаллов под микроскопом. Острые вершины горели, словно объятые пламенем, отражая солнечные лучи и рассеивая их молниеносными разноцветными вспышками. На идеально гладких поверхностях пирамид и конусов не было заметно ни малейшего признака растительности. Весь величественно причудливый, насыщенный светом пейзаж казался созданным искусственно.

— Какое-то геометрическое наваждение, — пробормотал Мариус. — По сравнению с этими горами египетские пирамиды просто жалкие игрушки… Однако горы ли это или какие-то постройки? Уж слишком точные геометрические линии!

Константин с удивлением посмотрел на него.

— По-твоему, эти горы могут быть творением рук человека? Ты же прекрасно знаешь, что на Белой Пушинке не существует живых организмов.

— А что если в этих необычных условиях все же возникли какие-то неведомые нам формы жизни?

— Выйдем и посмотрим, — предложил Константин.

Через несколько минут от корабля отделилась танкетка-робот. Гусеницы мягко шуршали по белому песку, оставляя за собой глубокие ровные полосы, очень гармонировавшие со всем геометрически четким пейзажем. Песок, словно толстый белый ковер, равномерным слоем покрывал равнину. Механическая «рука» танкетки зачерпнула горсть песку и опустила его в анализатор. Вскоре раздался металлический голос:

— Ничего необычного. Кремний с некоторыми примесями. Свыше девяноста процентов кремния.

Космонавты удовлетворенно переглянулись. Приятно, что их окружают известные элементы. В тех случаях, когда результаты анализатора соответствовали контрольным таблицам, ответ начинался словами «ничего необычного». Если робот не произносил этой фразы, космонавты знали, что необходимо быть внимательными.

— Странно, почему он такой белый? — задумчиво произнес Мариус.

Робот безмолвствовал — подобные вопросы не входили в его компетенцию. Впрочем, Мариус и не ждал ответа.

— Выясним в лаборатории, — сказал Константин.

Вращавшееся над ними чуткое «ухо» танкетки-робота, способное воспринимать и регистрировать даже ультразвук, не улавливало ни малейшего шума. Вся равнина была погружена в неестественную тишину. По мере торе как солнце поднималось выше, нагромождение пирамид и конусов сверкало все ярче, краски непрерывно менялись, переливались, вытесняли друг друга, словно между ними происходило безмолвное сражение. Горные пики и грани извергали багровые снопы стрел, окружавшие их странным ореолом. Казалось, в недрах горного массива пылает невидимый костер, разбрасывая во все стороны разноцветные языки пламени.

Горная цепь вздымалась прямо над песчаной равниной — будто кто-то поставил ее на огромный стол. У ее подножия космонавты вышли из танкетки и подошли к склону, который сейчас, когда его рассматривали снизу и в непосредственной близости, не играл больше пламенными красками, а стал таким же белым, как песок равнины. Обрывы были гладкими и вертикальными, словно по ним прошлись рубанком, лишь кое-где можно было разглядеть тонкую трещинку. «Рука» танкетки с трудом отломила кусок породы, и вскоре снова раздался бесстрастный голос:

— Ничего необычного. Кремний с некоторыми примесями. Свыше девяноста процентов кремния.

— А вдруг вся планета состоит из чистого кремния? — Мариус хмыкнул. — Подумать только — такая глыба кремния! Впрочем, вряд ли это нас сильно опечалит — быстрее закончим работу! Где найти для нашей станции лучшую базу, чем такая спокойная, лишенная сюрпризов планета, как Белая Пушинка?

— Мы еще почти ничего не видели, а ты уже готов разделаться со всей планетой! — возразил Константин, налаживая ультразвуковую аппаратуру.

Из танкетки выдвинулась антенна аппарата и слегка завибрировала. Снова раздался металлический голос:

— Ничего необычного. Сплошная порода. Никаких разломов. Глубина четыре тысячи двести четыре метра.

В других местах результаты были такими же. Своеобразный скалистый массив пирамид и конусов представлял собой плотную сплошную породу, основная масса которой состояла из кремния — обычного кремния, столь распространенного на Земле.

— Видишь, Константин, я был прав — ничего, кроме кремния. Попробуем отыскать в горах проход.

В течение нескольких часов танкетка шла вдоль белых скал. Горная цепь возвышалась сплошной стеной, словно крепость с замурованными воротами, и не было никакой возможности проникнуть внутрь. Солнце стояло высоко, воздух накалился. Пейзаж, который раньше представлялся космонавтам столь причудливым, теперь казался гнетуще однообразным: все те же гладкие белые горы, все тот же мелкий неподвижный песок.

— Вернемся, Мариус?

— А может быть, поищем хоть какое-нибудь ущелье?

— По-моему, лучше воспользоваться вертолетом.

— Идея! А то танкетка заладила как попугай: «Ничего необычного, ничего необычного».

Вскоре космонавты уже летели над горным массивом. Сверху горы казались еще более необычными; они еще сильнее напоминали хаотическое нагромождение кристаллов. Мариус рассмеялся:

— Эх, сюда бы нашего кристаллографа! Вот для кого здесь сущий рай!

Они медленно огибали торчащие вершины и зорко вглядывались в темные провалы. Свет, отражаясь от гладких поверхностей, кое-где создавал неожиданные переливы красок, и они еще более подчеркивали темные, словно покрытые ночным мраком, участки. Ближе к центру вершины стали ниже и вскоре слились в чуть наклонное плато. Космонавты с трудом выбрали место для посадки. Горы окружали их сплошным кольцом. Плато было отшлифовано как стекло, и только кое-где тончайшей пудрой блестели пятна песка.

— Настоящая крепость! В древности этот природный бастион был бы неоценим! — воскликнул Мариус.

Хотя космонавты уже освоились с однообразным пейзажем, они продвигались очень осторожно, на каждом шагу проверяя почву металлическими щупами. Плато незаметно шло вниз и внезапно оборвалось глубокой пропастью. Внизу, метрах в ста, в тени, отбрасываемой конусами и пирамидами, слышалось яростное клокотание. В узком, похожем на колодец отверстии бурлила темная вода. Время от времени уровень жидкости резко понижался, будто ее всасывало в глубину, затем вновь поднимался.

— Вода! А я было подумал, что на этом плоскогорье мы не найдем ничего, кроме кремния! Хорошо бы посмотреть, что представляет собой этот колодец…

С этими словами Константин отошел на несколько шагов в сторону и внезапно почувствовал, что его ноги погружаются во что-то мягкое. В тени трудно было что-либо разглядеть все казалось одинаково белым и гладким. Константин воткнул щуп, и тот, пройдя сквозь тонкий слой какого-то вещества, похожего на липкий снег, уперся в твердую скалу.

— Что ты нашел, Константин? — Мариус с киноаппаратом в руках перегнулся через край колодца.

— Не знаю. Кажется, снова кремний, но какой-то необычный, похожий на желатин. Жаль, что мы поторопились и не захватили анализатор.

Они отобрали в небольшой герметично закрытый сосуд пробу странного «снега» и решили двинуться дальше — спуститься в заинтересовавшую их расщелину было совершенно невозможно. Мариус заснял на пленку и отметил на карте все особенности ландшафта; были собраны десятки образцов породы, и космонавтам не терпелось узнать результаты анализов.

Внезапно на плато поднялся ветер. Вначале слабый, он быстро усиливался. Когда космонавты подошли к вертолету, порывы ветра вздымали к небу песчаные смерчи, рассыпающиеся прозрачными, светлыми, трепещущими веерами.

— По-моему, здесь безопаснее, чем по ту сторону гор, сказал Мариус. — Может быть, переждем, пока погода не улучшится?

— Самое безопасное убежище — корабль, — возразил Константин. — Кто знает, когда прекратится этот ветер, он и так уж начинает смахивать на бурю!

Они поднялись в вертолет, который через мгновение взмыл вверх, раскачиваясь в вихрях, крепчавших с каждым новым порывом.

Вдруг Мариус показал на середину плато:

— Смотри!

Неподалеку от того места, где Константин наткнулся на слой желатинообразного кремния, начали вздыматься волны они медленно, но упорно ползли в направлении ветра. Редкие белые гребни вздымались вверх и под хлещущими ударами бури опадали каскадами капель. Довольно обширный участок плато внезапно ожил и стал похож на озеро, лениво перекатывающее тяжелые волны. Когда вихрь, словно набираясь новых сил, на мгновение прекращался, белые валы замирали на месте, а затем снова начинали перекатываться — медленно и вяло.

— Это же не вода! — крикнул Мариус. — Это похоже на…

— Проба покажет, вода это или…

— Желатин, — закончил Мариус.

— Может быть, и желатин! По-моему, эти волны того же происхождения, что и геометрические горы…

Перелетев горную гряду, космонавты очутились над равниной и попали в белую пелену взвивающихся отовсюду песчаных завес. Вокруг ничего не было видно. Космонавты с трудом вошли в корабль, сняли скафандры и, оставив их в ионизационной дезакамере, бросились к иллюминатору. За стеклами иллюминатора не удавалось различить ничего, кроме бесконечных песчаных смерчей, вздымающихся на сотни метров. В ожидании результатов проб, которые должны были выдать анализаторы, космонавты устало развалились в креслах. Для анализа были взяты пробы белого вещества, похожего на липкий снег, и куски породы, собранные в горах и на плато.

— Опять услышим «ничего необычного», «кремний», — борясь с дремотой пробормотал Мариус. — Я свирепею, когда слышу шаблонные ответы этих безликих машин. Погляди в иллюминатор, что там творится! А они называют это — «ничего необычного»!

Раздался щелчок ультразвуковой установки, и зажглась лампочка, сигнализирующая о начале выдачи результатов, но голос не произнес уже надоевшего «ничего необычного», хотя звучал все так же бесстрастно:

— Проба номер один. Полимерный материал на основе кремния.

Космонавты недоуменно переглянулись. Металлический голос продолжал:

— Проба номер два. Полимерный материал на основе кремния.

Анализ остальных проб дал точно такие же результаты. Замигали разноцветные сигнальные лампочки, затем аппарат объявил:

— Запишите формулы. Проба номер один…

По мере того как голос робота монотонно диктовал, на экране анализатора появлялись сложные структурные формулы, включающие различные элементы, среди которых основное место занимал все тот же кремний — владыка Белой Пушинки.

Когда анализатор закончил работу и автоматически выключился, Константин присвистнул от изумления.

— Ничего не понимаю! Полимерный материал? Интересно, кто же мог изготовить здесь равнины, горы и озера из полимера?

— А может быть, вся планета представляет собой своеобразную лабораторию? — Мариус недоуменно пожал плечами и отбросил в сторону тетрадь с записями химических формул. — Послушай, как насчет обеда? На сытый желудок у меня голова лучше работает.

За стенами корабля белые смерчи продолжали равнодушно кружиться в фантастическом призрачном хороводе.

К вечеру буря стихла так же внезапно, как и началась. Над равниной лениво поднимались две луны, заливая окрестности матовым светом, который придавал безжизненному ландшафту еще более искусственный вид. Горный массив на горизонте сверкал, словно паря в воздухе.

После нескольких часов отдыха космонавты вновь продолжили работу. Результаты анализов по-прежнему их озадачивали. Неподалеку от корабля они установили автоматическую буровую вышку, чтобы исследовать пласты на глубине в несколько тысяч метров и разобраться в структуре породы, которая на поверхности оказалась столь странной. Установка, вибрируя, метр за метром пробивала кору планеты. Через каждые сто метров бур выбрасывал на поверхность пробу и направлял ее прямо в анализатор. Результаты записывались, и робот тотчас сообщал их космонавтам. Они могли также изменять режим бурения, получая пробы через каждый метр, а в случае необходимости и чаще.

Сначала бур проникал в породу с трудом, словно ему приходилось пробиваться сквозь металл. Первые сотни метров проходки сопровождались одними и теми же словами робота:

— Полимерный материал на основе кремния.

Но, достигнув глубины в пятьсот метров, бур пошел значительно быстрее: по-видимому, сопротивление уменьшилось.

— Мариус, возьми пробу! Не ожидай очередной сотни метров! — крикнул Константин. — Возможно, мы наткнулись на какой-то тонкий слой, а потом снова начнется этот проклятый полимер.

Мариус нажал на рычаги, установка вздрогнула, но бур тут же продолжал свой невидимый путь. На поверхности появилась проба, герметично закрытая в стальном цилиндре. На этот раз робот объявил:

— Различные породы. Глина, песчаник, известняк.

— Но ведь это же самые распространенные породы на Земле! — воскликнул Константин. — После пятисот метров начинается земля! Быстрее, Мариус! Неужели глубже мы опять наткнемся на залежи полимера?

Но бур продолжал уходить вниз все с той же легкостью. Результаты пробы неизменно свидетельствовали об одном:

— Глина, песчаник, известняк.

Недра Белой Пушинки, казалось, ничем не отличались от земли, но планета была одета в толстую броню из полимерного материала, словно кто-то задался целью защитить ее.

Когда бур достиг глубины в три тысячи метров, ночь была на исходе. Обессиленные тяжелой работой и долгим пребыванием в космических скафандрах (как бы хорошо они ни были сконструированы и какими бы удобными ни казались в первые часы, с течением времени они начинали очень мешать), космонавты выключили установку.

Теперь они совершенно ясно представляли себе разрез верхних слоев планеты, скрытых под броней из полимера, — чередование скальных и глинистых пород, влажные пески, пещеры, заполненные смесями всевозможных газов, подземные воды. Все бесчисленные пробы были теперь уложены в лаборатории космолета в небольшие герметично закрытые сосуды. Автоматическая буровая установка проникла в глубь Белой Пушинки, и полученные результаты предстояло довести до сведения всех научных институтов Земли.

— Отбой! — сказал Константин. — Пять обязательных часов сна. Нам еще многое предстоит сделать…

— А может быть, разрешим себе небольшую разминку?

— Какую?

— Давай устроим вылазку на вертолете, ну хотя бы минут на пятнадцать. Смотри, уже светает. Полет освежит нас. После прогулки и спать будем лучше.

— Что ж, неплохая идея.

На этот раз они полетели не к горному массиву, а в противоположную сторону. Гладкая как зеркало равнина постепенно голубела. Луны поблекли, начинало светать. На вершинах гор зажглись первые сиреневые блики. Когда же за горизонтом поднялось желтое солнце, на плоской равнине внезапно сверкнула зеленоватая тонкая искра, затем ослепительно полыхнули змейки молний, тут же слившиеся в пульсирующий светящийся опаловый шар, который стал медленно вращаться. Издали он казался странным световым сигналом.

Космонавты направили вертолет к этому причудливому источнику света, осторожно снизились и повисли метрах в десяти от него. Рассвело, и вся равнина окрасилась в нежно-голубой цвет. Космолет, видневшийся на горизонте, казался частью геометрического пейзажа. Под вертолетом на гладкой поверхности космонавты увидели прозрачный правильный куб высотой примерно в метр. Идеально ровные грани куба словно были вырезаны тончайшим инструментом, а в самом его центре виднелся сгусток молочного цвета. Едва первые лучи солнца коснулись странного куба, как все его углы расцветились ярким фейерверком, а внутри снова полыхнула зеленая молния, извивающаяся будто живое существо.

— Точно алтарь или памятник, воздвигнутый во славу всей гаммы красок, — пробормотал Константин.

— Я же тебе говорил, что мы попали в мир геометрии! Но кто они, эти геометры, которые играют с целой планетой?

Пустынная равнина казалась безжизненной. Жили только цветные струи, бьющие из одиноко стоящего куба. Мертвые просторы, раскинувшиеся вокруг, лишь подчеркивали ощущение необычности.

Так что же это такое? Каприз природы или?..

— Может, спустимся и возьмем пробу? — предложил Мариус.

— Нет, летим на корабль. Вернемся позднее. Вряд ли куб исчезнет.

— Кто знает? По-твоему, я смогу уснуть, если не узнаю, что это такое?

— Конечно, сможешь, — сказал Константин, направляя вертолет к космическому кораблю. — Гарантирую, что сможешь…

— Н-нда, — буркнул Мариус. — Я-то знаю, что смогу…

Куб смеялся им вслед всеми цветами спектра.

Когда они проснулись, моросил мелкий дождь, как и накануне. В салоне, стоя перед центральным иллюминатором, Константин стал надевать на себя скафандр.

— Снова дождь? — спросил Мариус.

Константин ответил не сразу.

— А тебе не кажется странным, что, хотя здесь так часто идут дожди, мы не обнаружили ни одной речки, ни одного озера? Если не считать колодца в центре плато, никакой жидкости на поверхности мы не видели…

Мариус так и подскочил:

— Ну, конечно же! Как это раньше не пришло нам в голову?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если здесь, на планете, как мы полагаем, существуют особые, лабораторные условия, то и вода должна быть необычной! Нам с самого начала следовало проверить ее.

Не успел он закончить, как Константин уже привел в движение механическую «руку», и та набрала ковш дождевой воды. Мариус еще делал зарядку, когда бесстрастный голос аппарата произнес:

— Вода пересыщена кислородом. На два атома водорода два атома кислорода. Много примесей…

— Вот оно что… — протянул Константин. — Действительно, как это мы не подумали? Перекись водорода… Теперь ясно, почему здесь нет озер. Под действием дождя пластмасса окисляется, кислород остается в песке, а водород освобождается…

— И все-таки должны же здесь существовать моря или хотя бы озера, иначе откуда берутся тучи?

— Ты прав. Нам нужно перебазироваться. А сегодня постараемся исследовать на вертолете как можно больший район планеты.

Под ними тянулся все тот же однообразный пейзаж — пластмассовая равнина. Кое-где ее белую поверхность прорезали красные струйки, похожие на артерии. Потом на поверхности появились провалы — беспорядочно разбросанные, но идеально прямые, будто проведенные с помощью ножа и линейки. Казалось, здесь повторялся горный массив, который они исследовали накануне, но перевернутый, как на негативе, и погруженный в глубину. Пирамидальные провалы чередовались с коническими. На дне их то здесь, то там поблескивали водные зеркала.

— Смотри! — в один голос вскрикнули космонавты.

Перед ними раскинулось море — серое, мрачное море, изборожденное концентрическими волнами, словно ветер дул из его глубины; в воздухе не ощущалось ни дуновения, и все-таки поверхность моря, насколько хватало глаз, была покрыта волнами. Над водой плыли синеватые испарения. Обширный пляж, белый и гладкий, как равнина, на которую опустился космолет, обрывался высоким отвесным берегом. На пляже виднелось несметное количество кубов такой же величины, как тот, который космонавты нашли прошлой ночью. Правда, они были разбросаны без всякого порядка, но четкое совершенство их линий заставляло подозревать, что они сделаны разумными существами.

— Идем на посадку, — сказал Константин.

Разыскав подходящее место, космонавты посадили вертолет. Мариус рванулся к морю, но Константин остановил его:

— Сначала выясним, что это за кубы.

Механическая «рука» послушно отломила кусок от ближайшего куба, и через минуту раздался ровный голос:

— Ничего необычного. Хлористый натрий.

Космонавты в изумлении переглянулись.

— Хлористый натрий? То есть… Не понимаю, — ошеломленно пробормотал Мариус.

— Обычная поваренная соль?

— Невероятно! Может быть, аппарат неисправен? Проверим еще раз.

Они откололи кусок, затем проверили анализатор и, только убедившись, что туда не попало ничего постороннего, поместили в него пробу. Ответ не заставил себя ждать — тот же бесстрастный голос произнес:

— Ничего необычного. Хлористый натрий.

— Значит, все-таки… Не понимаю, — голос Мариуса стал сухим и бесстрастным, словно на него повлияли шаблонные ответы аппарата.

— Чего ты не понимаешь? По-твоему, на планете не может быть соли?

— Но…

— Разумеется, ты ждал пластических масс, но ведь анализатор не может нас обманывать. Что ж, сделаем кристаллографический анализ.

Анализатор пробормотал что-то невнятное и затем, к недоумению космонавтов, произнес:

— Ничего необычного. Монокристалл хлористого натрия.

— Знаешь, Константин, — со вздохом сказал Мариус, — боюсь, что…

— Чего ты боишься?

— Боюсь, что анализатор не в порядке…

— Возможно… Но при всех обстоятельствах необходимо повторить анализ в лаборатории, на космолете. Возьмем еще несколько проб от других кубов.

Они медленно побрели по пустынному берегу, похожему на площадку для игр, где дети гигантов разбросали кубики, которые поблескивали теперь в желтом свете дня.

— Подумать только — кристаллы величиной в кубический метр! — бормотал Мариус. — Где это слыхано, чтобы поваренную соль доставляли на морской берег в таких кубах?

Он принялся отбивать кусок этой необычной соли, но неожиданно куб, около которого он находился, стал темнеть, наливаясь фиолетово-синим цветом.

— Мариус, — крикнул Константин, — проверь счетчик!

У каждого космонавта на груди висел небольшой радиационный счетчик. Сейчас его стрелка ожила и еле-еле вздрагивала.

— Ниже нормы.

— Правильно, но будь начеку!

Волнение на море усилилось, волны бежали все быстрее. Синеватый туман над водой начал сгущаться, вскоре небо заволокли темные тучи, которые, казалось, вырастали прямо из моря. Между соляными кубами с воем метался ветер. Стрелки счетчиков бешено дергались, кубы быстро синели, словно от холода.

— Что происходит? — спросил Мариус. — Радиация усиливается!

— Вернемся в вертолет.

— Но мы же не взяли пробу морской воды…

И тут разразилась гроза. Она обрушилась на них внезапно, как бы вырвавшись с яростной силой из морской пучины. Из темно-свинцовых туч, нависших над самым морем, сыпались снопы искр, которые быстро сливались в небольшие, с кулак, желтые шары, лихорадочно подскакивавшие на поверхности воды. Шары пульсировали, как будто внутри них кто-то судорожно корчился. Все так же подпрыгивая, они вздувались, достигали нескольких метров в диаметре и затем рассыпались искрящимся дождем капель, из которых образовывались новые шары.

Как завороженные, смотрели космонавты на эту дикую пляску. Иногда шары сталкивались между собой, и тогда вверх взвивалась зеленоватая молния, притягивая на своем пути сотни других светящихся шаров, которые распадались и вновь возникали с непостижимой быстротой. Молнии вспыхивали все чаще, и наконец по краям туч возникло сплошное изумрудное сияние. Дневной свет совсем погас, но в отсвете желтых шаров и изумрудного венца, трепещущего на небе, можно было ясно различить яростно бурлящие волны и пронизанные фиолетово-синим светом кубы на берегу, из углов которых сыпались снопы искр.

Космонавты бросились к вертолету. В кабине из антирадиационной стали стрелки укрепленных на скафандрах счетчиков постепенно успокоились. Но счетчик, установленный снаружи, тревожно вздрагивал. Радиация стремительно возрастала.

Первые капли радиоактивного дождя, крупные и светящиеся, упали как раз в тот момент, когда вертолет поднялся в воздух.

— Константин, ты только погляди, что происходит с монокристаллами!

Константин оглянулся. Под струями воды кубы на берегу задымились и начали таять на глазах. Но вскоре пелена усилившегося дождя заслонила море и пляж.

Преследуемые ливнем, космонавты все-таки успели добраться до корабля. Едва огромные щиты грузового отсека захлопнулись за вертолетом, как водяные потоки обрушились на равнину. Песок кипел, то тут, то там возникали лужи, которые, хотя ливень не прекращался ни на секунду, мгновенно испарялись, словно поверхность была раскалена докрасна. Изумрудный венец молний плыл над равниной и горами, заливая все призрачным светом.

— Да, это не похоже на обычную грозу, — сказал Мариус. Надо выяснить, с чем мы имеем дело…

Они включили механическую «руку», но не успели получить ответа, как с криком: «Буровая установка!» Мариус выскочил из салона. Когда он добрался до установки и включил механизм автоматической разборки, в космолете робот объявил:

— Дейтерий—два, кислород—два. Тяжелая вода.

— Мариус! — крикнул Константин в микрофон. — Ты меня слышишь?

Мариус махнул рукой, давая понять, что слышит.

— Сейчас же возвращайся! Это дождь из тяжелой воды! Слышишь?

— Кончаю, — ответил Мариус, — сейчас вернусь.

— Брось установку! Это тяжелая вода, понимаешь?

Мариус еще раз махнул рукой и снова нагнулся над буром. Механизмы усердно демонтировали буровую установку.

В ту же секунду всю равнину как бы охватило желтое пламя, состоявшее из мириадов светящихся шаров. Изумрудный венец исчез; вместо него всего в нескольких метрах от поверхности планеты возник другой, в котором, как в огромной ладони, перекатывались раскаленные добела шары. Они сталкивались, сливались, вырастали до гигантских размеров, Один из них завертелся на месте, как бы пытаясь сохранить равновесие, а затем со страшной скоростью ринулся на буровую установку.

— Мариус! — закричал Константин, невольно зажмурившись.

Когда он открыл глаза, раскаленный шар плясал в воздухе правее корабля, а Мариус лежал на песке неподалеку от разбросанных труб. Константин хотел было окликнуть его, но в ту же секунду Мариус вскочил и стремглав кинулся к кораблю. Танкетка-робот, методически подбиравшая детали буровой установки, невозмутимо следовала за ним.

— Пролетел мимо. Повезло… — Мариус попытался улыбнуться. — Что там происходит?

Он в изнеможении упал в кресло, все еще не в силах унять бившую его дрожь.

— Это тяжелая вода. Теперь тебе понятно, откуда берутся такие гигантские разряды энергии? Это…

— Лаборатория. А что я тебе говорил? Мы должны ее зарегистрировать — ведь она станет одной из самых совершенных лабораторий Института космонавтики.

Через иллюминаторы космонавты могли любоваться грозой во всем ее величии. Огромные шары, неудержимо разрастаясь, перекатывались из стороны в сторону.

— Если они увеличатся еще больше…

А шары все росли, и вскоре на равнине, дымящейся под изумрудными молниями, не было видно уже ничего, кроме гигантских мечущихся шаров.

— Приготовить антирадиационную пушку! Игра становится опасной.

Космонавты поднялись в верхний отсек, где на вращающейся платформе стояла антирадиационная пушка. Достаточно было нажать кнопку, и ствол пушки автоматически выдвигался из стен космического корабля и начинал искать источники излучения. Обнаружив источник такой мощности, что он мог быть опасным, пушка безошибочно уничтожала его.

Не успели космонавты включить механизм, как пушка открыла частую стрельбу. Все вокруг окрасилось в грозный фиолетовый цвет. Антирадиационная пушка вращалась с бешеной скоростью, поражая один бушующий шар за другим. Но едва они лопались, как из ослепительной пыли возникали новые. Весь корабль содрогался от ударов пушки.

Гроза утихла через час. Побледнел изумрудный венец, раскаленные шары превратились в угасающие искры. Дождь продолжался, но счетчики снаружи космолета уже не показывали такого высокого уровня радиации. Над равниной разлился мрачный серый свет. Вдали из дымки выплыл горный массив. Его пирамиды и конусы сверкали всеми цветами радуги. Вконец измотанные космонавты принялись тщательно обследовать весь корабль. Не обнаружив ничего опасного, они вернулись в салон, сняли гермошлемы и уселись в кресла. За иллюминатором виднелась равнина, вся источенная дырами, которые пробуравил в ней дождь. Неподалеку от корабля мрачно поблескивала лужа тяжелой воды.

— Ты видишь воду? — спросил Мариус.

— Да.

— И что ты думаешь делать?

— Я пока не выключил антирадиационную пушку. Гроза может возобновиться в любой момент. Сейчас надо отдохнуть часа два, а потом…

— А потом?

— Сразу же улетим. Видимо, мы еще недостаточно оснащены для такой планеты, как эта.

— Пожалуй, ты прав. А какой безобидной она выглядела…

Издали Белая Пушинка, как и раньше, казалась покрытой вечными снегами. Корабль мчался к Земле. Планета тяжелой воды все удалялась, дружелюбно мерцая.

Вдруг Мариус поднялся, раздраженно снял со стены «маленький местный календарь» и разорвал его на клочки.

— Мариус, ты уничтожаешь собственное творение? Чем провинился календарь? Ведь ты имеешь обыкновение сохранять их…

— А зачем мне хранить его? Чтобы он напоминал, что мы прибыли сюда на месяц, а сумели продержаться только три дня? И каких? Всего-то три дня этой проклятой планеты! И теперь мы должны возвращаться на Землю с пустыми руками! Такого со мной еще не случалось.

— Ну, не совсем с пустыми руками… Ведь мы захватили с собой немало проб, а кроме того…

— Тоже мне — пробы! «Ничего необычного. Полимерный материал. Ничего необычного. Хлористый натрий»! Что мы везем на Землю? Поваренную соль?

— А полимерами не стоит пренебрегать, Мариус. Может быть, Белая Пушинка научит нас вырабатывать новые пластмассы, значительно более прочные, чем паши. Разве это ничего не значит? Вслед за нами сюда прилетит другая экспедиция — а может быть, опять мы, — на другом космическом корабле, оборудованном для таких необычных условий, и тогда будут раскрыты все тайны этой огромной естественной лаборатории, которая называется Белой Пушинкой. Не исключено, что мы везем людям значительно более ценный дар, чем думаем. Может быть, мы открыли нечто совершенно новое. На Белой Пушинке существуют почти те же условия, что и на Земле; в составе воздуха имеются кислород и азот, но только в ином соотношении. И все те пластмассы, которые мы получаем искусственно, на этой плане те образует сама природа. Вода здесь тоже состоит из кислорода и водорода, только они находятся в другом соотношении. А водород заменен дейтерием. Вода исчезает, когда дождь все еще льет… Я думаю, что природа Белой Пушинки еще не раскрыла все тайны своего… как бы это лучше выразиться… производства. Пока она только раздразнила нас. Но мы обязательно вернемся!

— Ну, в этом ты можешь быть уверен! Никто, кроме меня, не составит «маленький местный календарь» на Белой Пушинке.

Космонавты посмотрели в иллюминатор, но планеты уже не было видно.

(Перевод А.Садецкий)

ЧЕЛОВЕК-КОМЕТА

Когда космолет миновал Юпитер и выходил из Солнечной системы, направляясь к Тау Кита, мы с Магдой опять поссорились. Я сидел и читал. Вдруг Магда вскочила и выбежала из салона, хлопнув дверью, точь-в-точь как дома, на Земле. В таких случаях я ее ни о чем не расспрашивал, но, очевидно, именно мое молчание усиливало ее обиду. Я заранее знал все, что она скажет — что я не обращаю на нее никакого внимания, вечно сижу, уткнувшись носом в книгу, всегда угрюм и молчалив и вообще стал каким-то чужим и далеким. Кое в чем, пожалуй, она была права, но меня отчаянно раздражали ее попытки навязать мне свою точку зрения.

Через минуту Магда вернулась и резко сказала:

— На этот раз, видимо, ты поймешь — я больше не могу. Разве я для того полетела с тобой, чтобы любоваться, как ты сидишь и читаешь? Хватит, сыта по горло!

Я постарался ответить ей мягко, не повышая тона, ровным, спокойным голосом, хотя, как всегда в подобных случаях, считал себя несправедливо обиженным. Я даже улыбался, но чувствовал, что улыбка получается неестественной, и это еще больше меня злило.

— Дорогая, почему ты не займешься спортом, как все остальные? (Я прекрасно понимал, что это предложение просто нелепо.) Почему ты не слушаешь музыку? (Говоря по правде, Магда очень любила слушать музыку вместе со мной…) Сейчас у нас обоих слишком много свободного времени. Я же обязан учиться. Ты ведь знаешь, что по возвращении на Землю мне нужно сдать экзамены по крайней мере еще по одной специальности. Не могу же я всю жизнь оставаться только врачом. Да пойми ты это наконец, черт возьми!

Не удивительно, что после этого спор сразу же обострился и стал чисто риторическим, так как немедленно начались взаимные упреки и язвительные реплики. Я просто похолодел. Неужели мне не будет покоя даже здесь, в космосе? А ведь экспедиция продлится добрых восемь земных лет…

На сей раз ссора была ожесточеннее, чем обычно, и в конце концов я ушел. Я тоже хлопнул дверью, и это меня немного успокоило. Некоторое время я бесцельно бродил по коридорам, потом машинально зашел в амбулаторию. У нас до сих пор не было ни одного пациента, и мы с Магдой занимались только тем, что каждое утро проверяли медицинскую аппаратуру и инструменты. Магда прозвала амбулаторию «белой гостиной», расставила по всем уголкам вазы с цветами и шутливо утверждала, что будет пускать сюда только экскурсантов, которые захотят ознакомиться с «местом, где в древности лечили тех, кто соглашался заболеть». В эту же «белую гостиную» она собиралась приглашать друзей на каждую годовщину нашей свадьбы.

Я вспомнил все это, и наша очередная сцена, хотя я, казалось бы, давно уже должен был к ним привыкнуть, вдруг причинила мне острую боль. Конечно, Магда очень волевой и энергичный человек, но ведь это-то мне в ней и понравилось когда-то…

Я сидел на диванчике, закрыв лицо руками, и чувствовал, как мной постепенно овладевает апатия. Здесь царила абсолютная тишина, так как амбулатория была тщательно изолирована от внешних шумов; в ней всегда было тихо, даже когда работали одновременно все двигатели космолета. Мягко поблескивали кварцевые плафоны. Все здесь было расставлено нашими руками. Я окинул взглядом аппаратуру — новенькую, блестящую, ни разу не использованную. Хотя космонавты обладали завидным здоровьем, амбулатория была оборудована всем необходимым даже для самых сложных операций. Но пока наши обязанности сводились лишь к тщательному периодическому медицинскому осмотру всех без исключения членов экипажа — и тех, кто работал, и тех, кто был погружен в длительный сон. Как же мы проведем завтрашний осмотр? Ведь все поймут, что между мной и Магдой произошла серьезная размолвка! При одной мысли об этом у меня перехватило дыхание. Люди покорили космос, научились строить мощные комфортабельные космолеты — настоящие небольшие планеты, где есть все, что необходимо для жизни, — но никак не могут отучиться от древней привычки совать нос не в свое дело! И Магда, наверное, думает сейчас о том же…

— Неужели даже здесь я не могу хоть минутку побыть одна?

Магда стояла на пороге, всем своим видом приглашая меня убраться.

— Магда, все наши перепалки просто нелепы, я хочу…

— А я хочу, чтобы ты оставил меня одну! Можешь готовиться к своим экзаменам, ты, вечный студент!..

Что оставалось делать? Я вышел и в бешенстве зашагал по пустынным коридорам. В эти часы весь экипаж, кроме пилотов, спал. Куда же деваться? Я не сомневался, что, хотя Магда и потребовала оставить ее одну, она пробудет в «белой гостиной» не больше четверти часа, а потом все равно начнет меня разыскивать, чтобы выговориться. Это я знал твердо — ведь мы ссорились не впервые.

Вот почему я решил уйти в хвостовую часть корабля, надеясь, что там Магда меня искать не будет. Мне хотелось спрятаться от нее хотя бы на час, пока она не успокоится.

Я спустился на лифте в нижнюю часть корабля, зашел в один из отсеков, тщательно запер за собой дверь и присел на какой-то ящик.

Отсек был залит тем же ровным белым светом, что и коридор. В нем хранились всевозможные запасы. Он не казался особенно вместительным, хотя и имел в длину метров десять. Не знаю, как долго я просидел неподвижно, стараясь не вспоминать о наших раздорах с Магдой. О чем я думал? Не помню видимо, я задремал.

Проснулся я внезапно, словно от сильного толчка. Спина одеревенела, почему-то закружилась голова, и я на миг опять закрыл глаза, но тут же пришел в себя. Взглянув на часы, я обнаружил, что провел в отсеке почти пять часов. Наверное, Магда уже испугалась и ищет меня повсюду.

Как глупо было ссориться из-за таких пустяков! Я бы прекрасно мог бросить учебники на часок—другой и пойти с Магдой в бассейн или просто погулять с ней по маленькому парку в центральном отсеке космолета… Ведь она совершенно права я уделяю ей непозволительно мало внимания! Теперь я вспомнил, что как раз перед этой ссорой она просила меня найти в фонотеке песни наших студенческих лет, чтобы послушать их вместе со мной хотя бы полчаса. А я так углубился в свою книгу, что даже не ответил ей! Мало того — почти тут же, как идиот, посоветовал ей для успокоения нервов послушать музыку. Да, конечно, я вел себя безобразно. Надо сейчас же найти ее и помириться…

Я хотел выйти, но бронированная дверь не повиновалась, как самая простая дверь между двумя обыкновенными комнатами, запертая на ключ. Я дернул ее сильнее — никакого результата. Тогда я начал по очереди нажимать все кнопки и дергать все рычаги, но тоже без всякого толка. Я нашел кнопку сигнала тревоги и нажал ее. Отсек сразу заполнился резким свистом. Я нажал кнопку еще раз и стал ждать, думая о том, как будут потешаться надо мной пилоты. А начальник экспедиции, вероятно, заставит еще раз сдать экзамен по технике безопасности… Хуже того — найдя меня здесь запертым, все поймут, что я снова повздорил с Магдой. Эта мысль привела меня в бешенство. Нет, надо объясниться раз и навсегда. Мы не имеем права выставлять свои чувства на всеобщее посмешище.

Я прождал часа полтора, но ничего не произошло. По-видимому, сигнала тревоги никто не услышал. Я снова включил его, охваченный вполне понятным беспокойством. Потом открыл иллюминаторы и посмотрел наружу. За окнами из прозрачного материала висел непроглядный мрак, в котором горела россыпь ярких точек — обычное зрелище, открывающееся перед космонавтами. Я бил кулаками по двери, кричал, снова и снова нажимал на сигнал тревоги, хотя уже прекрасно понимал, что никто меня не услышит. И действительно, все мои призывы оставались без ответа. Тогда я открыл остальные иллюминаторы и, осмотревшись, понял наконец ужасную правду. Случилось непоправимое: отсек каким-то образом отделился от космолета, и теперь я остался один в бесконечном пространстве.

Как произошла эта катастрофа, я так и не понял. Вероятно, пытаясь открыть дверь, я включил какой-то механизм, который отделил мой отсек от корабля. Хвостовой отсек, да и многие другие части космолета в случае необходимости всегда можно было отделить от основного корпуса. Но не все ли равно, как это случилось? Я был теперь совершенно один, запертый в каком-то подобии тюремной камеры (я читал о тюрьмах в старых, еще докосмических романах). И по чьей бы вине это ни произошло, надо искать какой-то путь к спасению! Однако после первой волны страха я несколько успокоился. «Ведь не случилось ничего страшного, — сказал я себе. — Отделившийся отсек должен покорно следовать за космолетом, как крошечный спутник. Это известно даже детям еще со времен Жюля Верна… Значит, для беспокойства нет никаких оснований». Я знал, что в каждом отсеке имелся по меньшей мере один скафандр для выхода в космическое пространство. И действительно, я быстро нашел такой скафандр, надел его и через узкий герметический тамбур вышел наружу.

Космолета не было.

Я возвратился в отсек, стараясь не поддаваться панике. Итак, я остался один!.. И вдруг невыносимое ощущение полного одиночества обрушилось на меня всей своей страшной реальностью. Бесконечность не вызывает у нас никакой тревоги, когда это абстракция, обозначенная значком «~». Но ведь даже маршруты космолетов, даже путь света от галактики к галактике конечны. А как может чувствовать себя человек, обыкновенный человек, которого слепой случай поставил лицом к лицу с бесконечностью Вселенной?.. Мои мысли были прикованы к космолету, который теперь с чудовищной скоростью удалялся от меня. А я… я с той же скоростью удалялся от него, словно стремясь побыстрее скрыться от тех единственных людей, которые еще были сравнительно недалеко от меня в этом мертвом мире бескрайней пустоты. Я вспомнил, что хвостовой отсек, как и некоторые другие отсеки космолета, был оборудован ракетами обратного действия, так что он не просто отделился, он был запущен в направлении, противоположном курсу космического корабля. И кто знает, когда заметят мое отсутствие?

Да и что они смогут предпринять? Скафандр защищал меня от космического холода, и все же мне казалось, что я уже чувствую характерные симптомы замерзания, когда отчаяние постепенно угасает вместе с сознанием. Нечеловеческим усилием воли я стряхнул гнетущее оцепенение.

Хотя я был осужден на гибель, разум и инстинкт заставляли меня бороться, искать спасения. Пока я еще жив и защищен от беспощадной враждебности космоса, я должен сопротивляться смерти, какой бы неравной ни была схватка, в которую ввергнул меня случай. Но сколько я еще смогу выдержать в узком, неуютном помещении, залитом белым, равнодушным светом? Да и стоит ли вообще бороться? Имеет ли мое сопротивление хоть какой-нибудь смысл?

Я стал машинально перебирать хранящиеся в отсеке запасы. Увы, среди них не было почти ничего, что могло бы мне пригодиться. Человек, очутившийся на необитаемом острове, все-таки видит растительность, пусть даже скудную, он может собирать ракушки или ловить рыбу и уж, во всяком случае, может вволю дышать воздухом, тем самым воздухом, который у меня скоро кончится. Правда, я обнаружил несколько банок твердого кислорода, предназначавшегося для нашей больничной палаты, но для меня он был совершенно бесполезен: дышать им можно было только с помощью аппарата, а аппарат находился в амбулатории… Итак, у меня имелся лишь обычный регенератор воздуха с весьма ограниченным запасом энергии. Пищи оказалось и того меньше. Но хуже всего было отсутствие какой-либо радиоаппаратуры, с помощью которой я мог бы связаться с космолетом. Каждое новое открытие причиняло мне острую, буквально физическую боль. Я пытался собраться с мыслями, но они были одна безнадежнее другой, и в конце концов я впал в совершенное отчаяние. Чтобы ни о чем больше не думать, я проглотил две таблетки снотворного.

Проснувшись, я машинально посмотрел на часы, но оказалось, что они стоят. Я завел их, но какую пользу могли они принести здесь, в вечном и непроницаемом мраке космоса?! Разве для меня еще продолжало существовать время в обычном смысле слова? А пространство? Обычные понятия о времени и пространстве исчезли, слившись в единое чудовище, пожирающее мои последние минуты.

Я помнил, что вошел в хвостовой отсек, когда космолет, пролетев недалеко от Юпитера, покидал нашу Солнечную систему. Но сколько часов — или дней — протекло с тех пор? И куда я мчался на своем крошечном обломке ракеты?

Как ни странно, в эти минуты отчаяния мне в голову приходили самые нелепые мысли: например, я вспоминал старинную историю о Робинзоне Крузо, выброшенном океаном на необитаемый остров… Я бы отдал все что угодно, лишь бы ощутить под ногами хоть клочок земли, лишь бы избавиться от давящей бесконечности космоса. В течение многих веков имя Робинзона Крузо было символом победы человека над жестокими законами одиночества, символом торжествующей воли к жизни. Но он-то был одинок на земле, среди природы, живой и дарующей ему жизнь. Нет, он, собственно, вовсе и не был одинок: он просто находился далеко от остальных людей. Мое же одиночество было абсолютным, поистине космическим, полным отчуждением от всего человеческого.

Чтобы не потерять власти над собой, я обязательно должен был принять какое-либо решение — все равно какое, лишь бы что-нибудь делать. А ведь так просто избавиться от этого кошмара: открыть тяжелые люки герметического тамбура и впустить в эту крохотную ракушку космический вакуум. И все… Но я еще был жив, и все мое существо мучительно жаждало спасенья.

Я вновь принялся перебирать запасы, хранившиеся в отсеке. Отобрав все, что могло в крайнем случае заменить пищу, я принял большую дозу тонизирующего средства, которым мы обычно пользовались при операциях. Эта доза давала мне возможность в течение двух суток не заботиться о еде. Затем я наткнулся на довольно внушительный запас совершенно ненужных мне солнечных зеркал и большой набор красок. Вид его вызвал у меня горькую улыбку.

В те времена во многих космических экспедициях принимали участие художники — любители и профессионалы, нередко даже известные мастера. Тогда только-только начиналась эпоха космического искусства, и художники были готовы путешествовать целые месяцы и даже годы, лишь бы увидеть собственными глазами пейзажи Венеры и Меркурия или, временно поселившись на каком-нибудь спутнике, писать фантастические хороводы облаков на Юпитере. Кстати, одна из таких картин и заставила нас с Магдой стать врачами-космонавтами. Мы еще не решили, кем быть, и, собственно говоря, даже не думали о подобной возможности, когда неожиданно увидели пейзаж единственной планеты Тау Кита — фиолетовое море, берег, затененный огромными синими деревьями, и небо, по которому плыли три луны. Эта картина, известная на всем земном шаре, была написана выдающимся художником и производила на всех потрясающее впечатление. Она принесла нам образ иного, неведомого мира, который был так похож на наш, но цвета которого обладали столь фантастической яркостью, что перед ними блекли все земные краски. Мы с Магдой тогда как раз получили дипломы врачей.

— Еще две недели поваляемся на пляже, — говорили мы друг другу, — а потом решим, чем заниматься.

Нам уже предложили два места в полярном санатории в Антарктике, и было очень приятно мечтать, как мы будем жить и работать среди ледяных торосов, в стеклянном, залитом искусственным солнцем городе. Были и другие предложения, но, я думаю, в конце концов мы поехали бы туда, на полюс, если бы случайно не зашли на выставку современной живописи, открывшуюся на курорте, где мы проводили отпуск. Когда Магда увидела эту картину, она ахнула, а потом долго молчала.

— Мы должны, обязательно должны увидеть все это собственными глазами!.. — наконец прошептала она.

В эту минуту решилась наша дальнейшая судьба. Мы поступили на курсы специализации для врачей-космонавтов и через год отправились в первое космическое путешествие. В течение земного месяца мы кружили вокруг Меркурия, стараясь разгадать тайны его литосферы. Через год я вернулся на Землю глубоко разочарованным.

До первого полета я думал, что любая экспедиция в космос — это настоящее путешествие в мир сказок, где мы ежедневно будем восхищаться неведомыми чудесами, легко, как пушинка, опускаться на другие планеты, обнаруживать новые миры и величественные следы иных звездных цивилизаций, а потом, вернувшись на Землю, изумлять человечество своими потрясающими открытиями. Эти фантазии заворожили нас, космическая романтика овладела нами безраздельно, и мы добровольно покорились ее деспотизму, сулящему так много неизведанного и прекрасного.

Однако первая же экспедиция развеяла эти мечты, показав нам трудную и скучную действительность: однообразные дни в космолете, одно и то же неизменное расписание дня, а главное — сплошная, вечная ночь вокруг. Зрелище уплывающей вдаль Земли восхищает только в самом начале. Позже по Земле только тоскуешь. Хотя вокруг простирается необъятность бесконечного пространства, летишь словно по туннелю, окруженный со всех сторон кромешной, непроглядной тьмой. За все время полета мы не совершили ни одной посадки. Да, первая же экспедиция значительно умерила нашу восторженность. Я уже был готов отказаться от должности врача-космонавта и остаться на Земле, но Магда даже слушать об этом не хотела. Первая неудача только раззадорила ее — и именно потому, что не удалось пережить ничего необыкновенного.

— Мы обязаны продолжать, обязаны! — твердила она. — Я должна во что бы то ни стало увидеть Тау Кита!

Копия этой картины висела в нашей каюте, сверкая всеми своими необыкновенными красками, с непреодолимой силой увлекая нас в глубины космоса.

Наша каюта!.. Я тупо уставился на тюбики с красками и вдруг в отчаянии стал топтать их ногами.

Надеяться на встречу с людьми можно повсюду, но только не в вечной ночи космоса. Шансы на встречу столь ничтожно малы, что практически она полностью исключается. Но заведомо понимая всю нелепость надежды, я все-таки заставлял себя думать о спасении, и это немного успокаивало меня, хотя такое успокоение граничило с сумасшествием. Собственно, я даже не искал выхода, а просто пытался отогнать мысль о неизбежной гибели.

Как долго я сидел в мрачном отупении? Не знаю. В конце концов я решился на осмысленное действие, единственно возможное в моем положении. Я надел скафандр и выбрался наружу. Лечу ли я или неподвижно повис в безвоздушном пространстве? Вокруг черная пустота. Я — единственное живое существо во всей этой необъятности, слабый, беспомощный человек, превратившийся в одинокую комету, потерянный для всех своих спутников и ожидающий полного исчезновения. Где я нахожусь, над своим отсеком или под ним? Низ, верх — эти понятия исчезли. Единственным механизмом, который все еще пытался как-то измерять время, была моя кровь — она судорожно пульсировала, словно крича: «Жив!»

И я написал это большими буквами на боковых стенах отсека, использовав все тюбики с белой краской. «Я жив!» — было начертано на одной стороне отсека. «Я жив!» — кричали буквы на другой. Последняя соломинка., за которую я еще мог цепляться. Призрачная и ничтожная надежда! Для моего спасения требовалось, чтобы какой-нибудь космический корабль пролетел поблизости (а что значит «поблизости» в космосе?), чтобы у него были включены прожекторы (а это случалось лишь в тех случаях, когда космонавты специально что-то искали) и, наконец, чтобы в их лучи попала та крохотная песчинка, в которой ютился я. Лишь в этом случае в немом равнодушии космоса раздался бы крик: «Я жив!»

Несмотря на всю неискушенность в математических расчетах, я прекрасно сознавал, что шансы на спасение равны нулю… Теперь оставалось только ждать. Как долго? Возможно, вечность. А что мне делать в моей затерянной в пространстве тюремной камере? Хотя время для меня уже остановилось, я все-таки ощущал его в нетерпеливом биении своего сердца. Сперва я решил регулярно принимать тонизирующие средства и просто лежать, думая о чем попало. Но в мыслях таилась смертельная опасность. Все они были населены людьми и здесь, в плену мертвой бесконечности, становились настоящей пыткой. Значит, необходимо было помешать им. Для этого я располагал большим запасом снотворного и мог бы себя усыпить, но я боялся тех страшных минут пробуждения, которые вновь и вновь будут убеждать меня в том, что не произошло никаких перемен, боялся, что не смогу в такое мгновение побороть не только свои мысли, но и подсознательные стремления. Я уже ловил себя на том, что машинально тянусь к рычагам, чтобы открыть люки и раствориться в пустоте… Но ведь я еще мог сопротивляться и, значит, должен был бороться до конца! Я упрямо надеялся, что какая-нибудь перемена обязательно произойдет еще до того, как иссякнут мои последние силы. Мне оставалось только надеяться — и ждать.

Значит, главной задачей стало обезвредить своих непосредственных врагов — собственные мысли и порывы. А для этого необходимо было погрузиться в сон и спать как можно дольше. Это было вполне осуществимо. Космические скафандры снабжены автономной системой жизнеобеспечения, терморегулятором и прибором для регенерации кислорода. Я снова принял большую дозу тонизирующего и надел скафандр. Регенерационное устройство работало безотказно. А если даже оно испортится после того, как я усну, я все равно ничего не почувствую. Не торопясь, постепенно, точь-в-точь как в операционной при гипотермической анестезии, я начал понижать температуру внутри скафандра. Когда температура моего тела дошла до 35 градусов, перед моими глазами поплыл туман, принявший смутные очертания Магды… Я вытянул руки вдоль тела, оставив терморегулятор включенным. Я знал, что температура тела постепенно понизится до 5 градусов, затем понижение прекратится и я останусь лежать в скафандре, погруженный в глубокий сон без сновидений. Только сердце будет биться, медленно и слабо, поддерживая еще теплящуюся жизнь. Я сам себя усыпил и, возможно, навсегда. Теперь мое положение может измениться, только если кто-то проникнет в этот склеп либо метеорное тело разобьет его вдребезги.

Сперва у меня появилось такое ощущение, словно пальцы моих ног погрузились в теплую воду. Затем постепенно чувствительность кожи полностью восстановилась, и тяжесть, давившая на веки, исчезла. Я осторожно открыл глаза.

Я лежал в большой полутемной комнате. Постель заливал нежно-голубой свет зарождающегося дня. Сквозь плававший перед глазами туман мне улыбалась Магда.

— Ты… — с трудом выдохнул я.

Она приложила палец к губам и улыбнулась так, как умела улыбаться только она одна.

— Где я, Магда?

— Ты со мной. Но тебе нужно спать.

Она наклонилась, мягко провела ладонью по моему лбу, а затем обрызгала из пульверизатора мое лицо наркотическим раствором с хорошо знакомым мне хвойным запахом. Засыпая, я почему-то упорно думал об одном: где мой скафандр?

Не знаю, долго ли я еще спал, но проснулся уже со свежей головой. Магда все еще сидела рядом и смотрела на меня. Лишь тогда я понял, что лежу в «белой гостиной» нашего космолета. Значит, меня спасли? Или все это было просто галлюцинацией?

— Сейчас тебе уже можно сесть.

Она погасила свет и открыла иллюминаторы. Снаружи чуть колыхался, словно спокойно дыша, ярко-синий небосвод, на котором сияли три огромные красные луны. Внизу тянулся пляж и море с лениво переливающимися фиолетовыми волнами. Высокие, синие деревья отбрасывали на пляж свои тени.

— Морской берег на Тау Кита…

— Да, любимый… Видишь, картина нас не обманула. Только ее краски были бледнее, чем в действительности.

Теперь, записывая по просьбе музея первых десятилетий космических полетов это происшествие, я невольно улыбаюсь. Как мог я хоть на секунду подумать, что друзья бросят меня в космосе и не сделают все возможное и невозможное для моего спасения? Почему мне взбрело в голову, что Магда покорится космосу? Ведь она всегда добивалась того, к чему стремилась, и добралась даже до морского берега на Тау Кита.

Правда, я был из рук вон плохо подготовлен в области техники. После случая, о котором я вам рассказал, было решено, что все участники любой экспедиции независимо от их основной специальности должны твердо усвоить принципы конструирования и вождения звездных кораблей. Так что мой горький опыт имел и положительный результат…

Тогда меня больше всего ужаснула мысль, что космолет и этот проклятый отсек стремительно удаляются друг от друга, причем отсек летит по никому не известной траектории и разыскать его в необъятном космосе можно только случайно. Если бы мне были известны, хотя бы поверхностно, принципы движения расходящихся ракет, я бы знал, что подобная ракета, запущенная с космического корабля, имеет точно рассчитанную скорость и траекторию, и, следовательно, космолет, с которого она начала свой путь, может при необходимости легко ее догнать. Нам известны орбиты сотен и тысяч крохотных астероидов, и было бы просто нелепо запускать ракеты, не имея возможности следить за ними. Сегодня это знает любой школьник. Вот почему мне так смешно собственное невежество тех лет…

Сейчас я вижу перед собой тот самый отсек, в котором я провел… Сколько я провел в нем времени на самом деле? Мне даже не хочется этого знать, хотя товарищи по экспедиции утверждали, что мое «приключение» длилось всего лишь несколько дней. Но понятие дня имеет какой-то смысл, когда дни отсчитываются на планете или хотя бы на космолете. Там же, в моем отсеке, это слово не значило ничего. Каждый день был вечностью, и это не метафора, а истина. Отсек стоит сейчас передо мной и кричит всеми своими грубо намалеванными белой краской буквами: «Я жив!». Директор музея попросил меня записать всю эту историю на пленку. Ему уже надоело снова и снова повторять рассказ о давнем случае из жизни врача, который не имел ни малейшего понятия о законах движения ракет. Собственно говоря, вся история рассказана двумя скупыми словами: «Я жив!», написанными на стенках отсека. О ней рассказывает и улыбка Магды, которая обязательно хочет, чтобы на сей раз мы пригласили друзей отпраздновать годовщину нашей свадьбы на Тау Кита, на берегу фиолетового моря.

(Перевод А.Садецкий)