Белая скво

Глава XL. РАССКАЗ ИНДЕЙСКОГО ВОЖДЯ

Старый охотник исчез из поля зрения и вообще из нашего рассказа, а мы вернемся в индейский поселок, где в таких необычных условиях жила Элис Роди.

Несчастную Сансуту похоронили среди развалин старой крепости.

Полевые цветы, которые так любила девушка, расцвели над ее могилой.

Вакора и Нелати присутствовали на похоронах, оба горевали.

Сразу вслед за этим дела войны потребовали их отъезда. Вакора продолжал отсутствовать, но его двоюродный брат украдкой навещал поселок, как видно из предыдущей главы.

Некоторое время энергично искали сбежавшего Кэррола, но наконец отказались от поисков.

Тем временем жизнь пленницы проходила без перемен. Помощь, которую она оказала охотнику, принесла ей большое удовлетворение. Элис сразу узнала о том, что его схватили, и решила помочь ему бежать. И не подозревала о появлении Нелати и его своевременной поддержке.

В тот вечер индейский юноша проехал много миль, чтобы просто постоять под ее окном.

Ощущение близости к ней приносило ему счастье. Он уехал, так и не увидев ее.

Прошли недели с тех пор, как Сансуту похоронили в развалинах старой крепости. Ее белокожая подруга часто навещала ее могилу.

И Вакора, вернувшийся в поселок, увидел Элис именно там.

Она сидела на том же самом камне, на котором когда-то Сансута опустила голову ей на грудь. Заметив приближающегося вождя, Элис встала, словно собиралась уходить.

– Ты уходишь из-за меня? – спросил он.

– Нет. Становится поздно, и я должна вернуться в свою тюрьму.

– В твою тюрьму?

– Разве это не тюрьма?

– Это не тюрьма, и ты не пленница. Ты давно уже свободна.

В голосе девушки звучала печаль, тронувшая сердце вождя индейцев:

– Свобода хороша для тех, кто может ей радоваться.

– Ты несчастна?

– Как ты можешь это спрашивать – ты, который сделал так много… – Она, заколебавшись, замолчала, не решаясь причинить боль.

– Сделал так много, чтобы ты стала несчастной. Ты права, я был орудием в руках судьбы, и ты своим несчастьем обязана мне. Но ведь я только инструмент, а не причина. Моя воля не имеет голоса в моих действиях, и двигало мною только одно – долг!

– Долг? – переспросила она, скривив губы.

– Да, долг! Я могу это доказать, если захочешь меня выслушать.

Она снова села и негромко ответила:

– Я слушаю тебя.

– Представь себе индейского вождя, сына испанки. Отцом его был семинол. Теперь и мать и отец его мертвы. Он вырос среди народа своего отца и выучился всему, чему индейцы обучают свою молодежь. Тогда у семинолов существовали школы. Их основали белые миссионеры и по-прежнему их возглавляли. У них было и желание и умение учить. От них Вакора узнал все, чему учат детей бледнолицых. Ум его принадлежал народу матери, сердцем он склонялся к народу отца.

– Но почему такая разница? – спросила девушка.

– Потому что чем больше он узнавал, тем больше убеждался, что все века существовало жестокое угнетение. История свидетельствует о нем. География показывает его распространение. Образование доказывает, что цивилизация распространяется за счет чести и права. Вот чему он научился в школе.

– Но это лишь одна сторона вопроса.

– Ты права. Поэтому он решил познакомиться и со второй стороной. История прошлого может быть неприменима к событиям настоящего. Поверив в это, он оставил школу и ушел в саванны и леса. И что он нашел там? Ничего, кроме повторения прошлого, о котором читал в книгах, но только усиленного беззаконием и алчностью настоящего. Краснокожие невежественны. Но помогли ли им бледнолицые стать образованными? Нет! Они пытались и до сих пор пытаются оставить их в невежестве, потому что это невежество дает им преимущество.

– В этом вся вина нашей расы? – спросила Элис, заметив, как лицо говорящего вспыхнуло от благородного негодования.

– Нет, не вся. Были и другие. Краснокожие возвышали голос, видя, что их лишают возможности загладить несправедливость. Их инстинкт призывал их к мести, с ее помощью они хотели избавиться от угнетения. Но это были тщетные усилия. Обнаружив это, краснокожий человек обратился к жестокости. Так разгоралась вражда, и сегодня в любом белом индейцы видят только врага.

– Но ты? Ты ведь не такой?

– Я вождь индейцев, что и попытался показать. Прими это как мой ответ.

Девушка молчала.

– Если сердце мое обливается кровью от страданий, это просыпается природа моей матери. Но я сдерживаю ее, потому что это недостойно воина и предводителя воинов. Буря началась. И она несет меня с собой! – Произнося это, он стал словно выше ростом. Слушательница была поражена.

После паузы Вакора продолжал спокойней, но по-прежнему взволнованным голосом:

– Если я стал причиной твоих несчастий, думай обо мне как о невольном орудии. Моего дядю любило все племя – весь наш народ. Его обиды и несправедливости – они и наши. А она… – голос его дрогнул, он указал на могилу Сансуты, – она была его единственной надеждой и радостью на земле.

Слезы Элис Роди упали на последнее прибежище индейской девушки. Вакора посмотрел на нее и хотел тактично уйти, но она остановила его движением руки.

Некоторое время оба молчали.

Наконец Элис, всхлипывая, – она тщетно пыталась скрыть или прекратить эти всхлипывания, – заговорила.

– Прости меня! – сказала она. – Я была к тебе несправедлива. То, что раньше казалось мне темным и ужасным, теперь кажется справедливым и закономерным. Не могу сказать, что я стала счастливей, но я меньше тревожусь.

Он хотел поцеловать ей руку, но она с легкой дрожью отняла ее.

– Нет, нет, – не прикасайся ко мне. Оставь меня. В будущем я стану сдержанней.

Он послушался и, не сказав ни слова, оставил ее.

Долго сидела она на прежнем месте, не в силах разобраться в сумятице мыслей.

Наконец встала, внешне успокоившись, и медленно и печально вернулась в индейский поселок.