Белое движение в годы гражданской войны в России (1917-1922 гг)

3. Упадок белого движения и причины его краха в годы гражданской войны

С течением времени, скорее в силу объективных, чем субъективных причин, белое движение пришло в упадок и, несмотря на громкие победы летом и осенью 1919 г., в конечном счете потерпело катастрофу.

Бросается в глаза одна общая черта, присущая всем белым режимам: в период успехов социальные структуры, окружавшие центр движения в том или ином белом регионе, имели тенденцию к консолидации, несмотря на раздиравшие их внутренние противоречия. Напротив, в периоды неудач, не в пример большевикам, все противоречия, упрятанные вглубь до поры, расцветали пышным цветом, что в геометрической прогрессии убыстряло крах белого движения. Последнее находило свое выражение в разлившемся по тылам белых армий партизанском движении и массовом дезертирстве с фронта. Эту особенность видели большевики. Л. Д. Троцкий, несомненно, понимая проблему намного шире, в одном из своих выступлений заметил: «У нас развитие борьбы дает сплочение, дает запал, у них развитие борьбы дает разложение и распад. Вот где основа всего»{160}.

Если до июля 1919 г. не отмечалось серьезных столкновений в тылу войск Колчака с действовавшими там партизанскими отрядами, то с момента поражения армий Восточного фронта в Челябинской операции наблюдался заметный рост крестьянских волнений. Продолжавшиеся неудачи белых на фронте и их отступление в глубь Сибири привели к созданию «благоприятной обстановки для агитации большевиков»{161}.

Этому способствовала возобновившаяся борьба между различными политическими группировками за преобладающее влияние в белом движении. Ко времени окончательного перелома на Восточном фронте, по данным Н. Е. Какурина, в Томской губернии насчитывалось 7 тыс. организованных партизан, в Енисейской — 14 тыс., в Иркутской — 3 тыс., в Амурской и Приморской областях — по 6 тыс. Всего в Сибири действовало примерно 35–40 тыс. партизан{162}.

К концу 1919 г. повстанческое движение, охватившее Сибирь, носило уже «поголовный характер», а возникший из числа бывших союзников Колчака «Политический центр», в который вошли ЦК ПСР, Комитет бюро земств, профессиональные союзы и социал-демократы, 24 декабря 1919 г. произвел в Иркутске переворот, поддержанный главнокомандующим союзными войсками в Сибири генералом Жаненом. Указанные события привели к самоликвидации правительства Колчака к вечеру 4 января 1920 г.{163} Примерно такое же положение к концу осени 1919 г. сложилось и в тылу войск генерала Деникина. Как справедливо заметил Какурин, «проиг рыш решительного сражения „вооруженными силами Юга России“ одним из своих результатов имел начало господства частных интересов над общими. Он же окончательно развязал те силы, которые подтачивали их тыл изнутри»{164}. К этому моменту по всей Украине развернулось широкое партизанское движение, восстали крестьяне Ахтырского, Купянского, Сумского, Изюмского и других уездов Харьковской губернии. Повстанцы Донбасса почти полностью дезорганизовали движение воинских эшелонов на многих участках Юго-Восточной и Северо-Донецкой железных дорог. Огнем повстанческого движения была охвачена Херсонская губерния. Это обстоятельство сыграло огромную роль в поражении войск Деникина к концу года{165}.

На фоне этой картины началась работа центробежных сил и в самих вооруженных силах Юга России. По мнению того же Какурина, она выразилась прежде всего в стремлении отдельных армий опереться на те районы и прикрыть те направления, которые для них являлись наиболее жизненными, не заботясь о других{166}. Так, кубанцы тянули на Кубань, причем на их настроениях не в последнюю очередь сказалась та борьба, которую вел Деникин с Кубанской Радой. Донская армия стала искать опору в Донской области. На это время пришлись и первые осторожные шаги генерала П. Н. Врангеля, который начал прощупывать почву для возможного смещения Деникина. Ярко стали проявляться те черты, которые так тонко подметил генерал А. К. Кельчевский в момент своего первого посещения штаба Добровольческой армии осенью 1918 г.: «Единение отсутствовало. Подозрительность, клевета, сплетни, злостное критиканство царствовали во всех екатеринодарских штабах, управлениях и учреждениях. Все как бы боялись, что у них отнимут пальму первенства в деле спасения России…»{167} Потерпев решающие поражения в осенних боях вокруг Орла, вооруженные силы Юга России к началу 1920 г. сосредоточились по левому берегу Дона, использовав его как естественный оборонительный рубеж. Попытки генерала А. И. Деникина и его штаба произвести перегруппировку сил с тем, чтобы выиграть время и в последующем попытаться вновь перехватить инициативу у красных, ни к чему не привели.

12 февраля 1920 г. штаб Кавказского фронта красных закончил разработку Тихорецкой операции. Планировалось силами 8,9 и 10 армий форсировать реки Дон и Маныч, прорвать оборону и вводом 1-й конной армии в стык между Донской и Кубанской армиями[11] белых рассечь и нанести им решительное поражение. В последующем предусматривалось овладеть Тихорецкой{168}.

Наступление войск Кавказского фронта началось 14 февраля 1920 г.

До конца месяца шли упорные бои, пока 2 марта не наступил решающий перелом, приведший к отходу войск Деникина на линию р. Кубань. С потерей 17 марта Екатеринодара сопротивление белых в районе Северного Кавказа было окончательно сломлено{169}.

То, что осталось от вооруженных сил Юга России, неудержимо хлынуло к Новороссийску. Ни о каком планомерном перемещении войск в Крым, который обороняли части под командованием генерала Я. А. Слащова-Крымского, нельзя было и думать. Несмотря на срочно прибывшие в порт союзные суда, в создавшейся обстановке, когда людей охватила паника, справиться с эвакуацией не удалось. 27 марта 1920 г. передовые части 9-й армии красных овладели Новороссийском. Таким образом, в Крым удалось эвакуироваться только Добровольческому корпусу и части сил Донской армии. При этом в Новороссийске были брошены огромные запасы материального имущества.

Под впечатлением неудачи А. И. Деникин писал в те дни семье: «Сердцу бесконечно больно: брошены громадные запасы, вся артиллерия, весь конский состав. Армия обескровлена…»{170} По данным, которые привел в своих воспоминаниях генерал П. Н. Врангель, в Крым было переброшено около 25 тыс. добровольцев и 10 тыс. донцов. Все эти люди были совершенно деморализованы и неспособны к ведению каких-либо боевых действий. Только благодаря действиям Крымского корпуса[12] под командованием генерала Слащова-Крымского возможные пути на полуостров были надежно прикрыты.

Принятый генералом план обороны Крыма состоял в том, чтобы, учитывая жестокие морозы и отсутствие жилья, оборонять крымские перешейки только сторожевым охранением, а главные силы корпуса сосредоточить за ними в виде резервов. Последние должны были использоваться для нанесения контратак в случае попыток красных к прорыву. Как заметил в предисловии к воспоминаниям Слащова-Крымского А. Г. Кавтарадзе, такая тактика соответствовала духу и психологии армий в годы гражданской войны и вполне себя оправдала, сорвав планы советского командования прорваться в Крым{171}.

28 марта, спустя день после оставления Новороссийска, в штабе Деникина появился любопытный документ, характеризующий определенный сдвиг менталитета высшего офицерского состава белых сдвиг менталитета высшего офицерского состава белых армий влево. Доклад начальнику штаба вооруженных сил Юга России генералу И. П. Романовскому за подписью генерал-квартирмейстера штаба генерала П. С. Махрова содержал перечень необходимых, на взгляд офицеров штаба, мер по реорганизации армии и смене политических лозунгов. Признавая, что политика белого движения до сих пор была чуждой массе населения, в силу чего оно оказалось изолированным от народа, П. С. Махров предлагал издать от имени армии декларацию, в которой провозгласить отказ от завоевания России силой оружия. Одновременно предлагалось объявить о прекращении всякого преследования за участие в работе советских органов власти и упразднить дискредитировавшие себя органы контрразведки{172}.

В области управления предусматривалось оставить во главе движения «демократического диктатора» генерала А. И. Деникина. При нем предлагалось учредить законодательную комиссию и правительственный аппарат. На местах должен был использоваться принцип широкого местного самоуправления с подчинением ему органов поддержания правопорядка.

Внешняя политика меняла свои приоритеты с ориентации на Антанту к более тесному взаимодействию с Польшей, петлюровской Украиной, Румынией и «всеми новыми новообразованиями»{173}.

То, что последовало затем, один из видных деятелей белого движения, бывший член Особого совещания Н. В. Савич назвал как впечатление «осуществления левой политики правыми руками»{174}.

2 апреля 1920 г. генерал А. И. Деникин, потрясенный неудачами на фронте, принял решение уйти от руководства белым движением и назначил расширенное, с участием фронтовых командиров, заседание Военного совета для выборов себе преемника. Через два дня своим последним приказом он утвердил решение совета и назначил генерала П. Н. Врангеля главнокомандующим вооруженными силами на Юге России{175}.

Предложения, содержавшиеся в вышеприведенном докладе генерала П. С. Махрова, с назначением его начальником штаба вооруженных сил Юга России вместо генерала И. П. Романовского, в основном были приняты к исполнению. Полагая, что все предыдущие неудачи белого движения проистекали из-за отсутствия серьезной народной поддержки, новые вожди белого движения сделали ставку на следующие два положения: во-первых, декларировался отказ от уничтожения большевиков силой оружия и провозглашался курс на образование самостоятельного демократического государства в Крыму и Северной Таврии как противовеса Советской России. Вовторых, начался процесс разработки и принятия основных законодательных актов: о земле и местном самоуправлении с тем, чтобы добиться действенной поддержки новому курсу со стороны местного населения.

11 апреля генерал П. Н. Врангель своим приказом объявил новое «Положение об управлении областями, занимаемыми вооруженными силами на Юге России». По нему «Правитель и Главнокомандующий вооруженными силами на Юге России» обладал всей полнотой военной и гражданской власти. Вскоре правитель пригласил к себе представителей местной и зарубежной печати, в выступлении перед которыми коротко изложил основу своей политической программы. Одним из центральных пунктов нового курса стал отказ от «марша на Москву».

Врангель заявил буквально следующее: «Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской территории такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа»{176}.

Одновременно с этим генерал заявил о своем желании как можно скорее разрешить вопрос о земле передачей в частную собственность мелким землевладельцам максимально возможно большего ее количества. Улучшение материального благосостояния рабочих и удовлетворение их профессиональных нужд он также назвал своей главной задачей{177}.

В письме на имя главы французского правительства М. Мильерана за подписью П. Б. Струве, управляющего внешнеполитическим ведомством в правительстве Врангеля, детализировались принципы внутренней и внешней политики Южно-русского правительства. Захват крестьянами поместных земель безусловно признавался во всех случаях, где он имел место.

Предполагалось только оформить его юридически.

В отношении будущей России впервые белым движением выдвигался лозунг федерации. «Будущая организация России должна быть основана на договоре, заключенном между политическими новообразованиями… исходящем из общности интересов… Такая политика ни в коем случае не старается добиться объединения силой». Касаясь будущего статуса Крыма, Струве писал: «Прекращение гражданской войны… означало бы… не капитуляцию вооруженных сил на Юге России перед красной армией, а разграничение между Россией советской и Россией антибольшевистской, основанное на обеспечении жизненных потребностей обеих территорий»{178}.

Отказ от лозунга единой неделимой России привел к признанию прав на государственную независимость казачьих территорий. 4 августа 1920 г. состоялось подписание соответствующего соглашения между белым движением в лице генерала П. Н. Врангеля, с одной стороны, и атаманами и пра вительствами Дона, Кубани, Терека и Астрахани, с другой. Первым его пунктом «Государственным образованиям Дона, Кубани, Терека и Астрахани» гарантировалась полная независимость в определении ими своего внутреннего устройства и управления. В то же время главнокомандующему присваивалась вся полнота власти над вооруженными силами указанных выше государств «как в оперативном отношении, так и по принципиальным вопросам организации армии». Указанное соглашение заключалось «впредь до полного окончания гражданской войны»{179}.

Вскоре появились первые признаки благоприятной реакции западных правительств на смену политического курса белого движения.

22 июля 1920 г. глава правительства А. В. Кривошеин сообщил Врангелю о готовности Франции признать территорию Крыма и Таврии самостоятельным государством. Спустя месяц, 23 августа Мильеран письмом на имя Базили, советника русского посольства в Париже, уведомил о признании правительства Юга России de facto{180}.

Несомненно данное признание стало событием в истории белого движения во время гражданской войны в России. Оно же во многом позволило сохранить его организационные структуры в период изгнания с родной земли после того, как оборона Крыма потерпела фиаско.

7 июня 1920 г. был опубликован приказ Врангеля «О земле». В нем декларировался следующий принцип земельной реформы: «земля — трудящимся на ней хозяевам». Согласно правилам о передаче земель все земельные угодья оставались во владении «обрабатывающих их или пользующимися ими хозяев». Бывшим собственникам полагалось выплатить компенсацию деньгами или зерном. Все спорные вопросы по земле должны были разрешаться демократически избранными волостными земельными советами{181}.

28 июля 1920 г. вышел другой приказ Врангеля, которым вводилось в действие «Временное положение о Волостных Земских Учреждениях».

Главным мотивом, как его обозначил сам правитель, явился принцип: «Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ за это дело и за порядок его ведения». Высшим органом на местах отныне становилось волостное земское собрание, избираемое местным населением сроком на один год. Для ведения текущей работы из своего состава оно выделяло волостную земскую управу{182}.

Как вспоминал Н. В. Савич, бывший в правительстве Врангеля главой Государственного контроля, генералы верили, что издание этих законов привлечет к ним симпатии и доверие крестьянской массы. Однако, по его оценке, «мужика» этими законами не купили, подъема в населении не получилось, так же, как и готовности чем-либо жертвовать за белую власть{183}.

Таким образом, когда после заключения перемирия с Польшей большевики получили возможность добиться решающего перевеса в силах и средствах над войсками генерала Врангеля, участь белого движения на Юге России была предопределена. В ночь на 8 ноября началось общее наступление советских войск, завершившееся прорывом обороны и захватом крымских перешейков. В течение недели Крым был занят красными войсками{184}. К чести П. Н. Врангеля, он заранее предвидел подобный оборот событий и сумел организовать эвакуацию из Крыма всех желающих. На 126 судах было вывезено в район Константинополя 145 993 человека, не считая судовых команд{185}.

14 ноября 1920 г., когда от берегов Крыма отошел последний транспорт с беженцами, тем не менее не стало последним днем белой борьбы с большевизмом на территории России. В Сибири и на Дальнем Востоке очаги сопротивления продолжали оставаться вплоть до октября 1922 г., когда последний японский солдат, а вместе с ним и потерпевшие окончательное военное поражение участники белого движения оставили русскую землю.

4 января 1920 г. в Нижнеудинске адмирал А. В. Колчак подписал свой последний Указ, в котором ввиду передачи полномочий «Верховной Всероссийской Власти» генералу А. И. Деникину и впредь до получения от него указаний предоставлял главнокомандующему вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа генерал-лейтенанту Г. М. Семенову «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины» и поручал последнему образовать государственные органы управления{186}.

5 января 1920 г. адмирал, уступив доводам своего начальника штаба генерала Занкевича, распустил охрану и распорядился прицепить свой вагон к одному из чехословацких эшелонов, следовавших на восток. Днем 15 января 1920 г. бывший Верховный правитель и присоединившийся к нему в Нижнеудинске глава правительства В. Н. Пепеляев были доставлены в Иркутск. Вскоре в его вагон прибыл представитель союзного командования и заявил, что по приказу генерала Жанена чехословацкая охрана с вагона снимается. Как позднее вспоминали его сподвижники, Колчак на это спокойно заметил: «Это означает, что союзники меня предали». И действительно, в обмен на обещание образовавшегося перед тем в мятежном Иркутске Политического центра обеспечить беспрепятственный пропуск в сторону Забайкалья чехословацких эшелонов, с санкции союзного коман дования ему был выдан бывший Верховный правитель. 7 февраля 1920 г. в 4 утра на берегу реки Ушаковки, притока Ангары, адмирал А. В. Колчак и В. Н. Пепеляев по постановлению Иркутского военного революционного комитета были расстреляны{187}.

Остатки армии Колчака, потерпевшие 6 января 1920 г. под Красноярском решающее поражение, под командованием главнокомандующего Восточным фронтом генерала В. О. Каппеля[13] начали свой «Сибирский ледовый поход». После невероятных лишений, потеряв своего командующего, умершего 25 января 1920 г. от воспаления легких, в начале февраля 1920 г. во главе с преемником Каппеля генералом Войцеховским выжившие части перешли по льду оз. Байкал и сосредоточились на территории Забайкальского казачества во главе с атаманом Г. М. Семеновым{188}.

Последний еще 1 января издал Указ, по которому некоему Таскину было предписано сформировать правительство. Новый орган власти вскоре был признан всеми «белыми территориями», за исключением Хорвата. Если союзники отнеслись к Семенову более чем прохладно, то Япония немедленно заявила о его самой широкой поддержке. 13 и 14 января 1920 г. японское правительство признало необходимым сохранить status quo в отношении охраны железнодорожных зон и поддержания порядка в Восточной Сибири «ввиду особого географического положения Японии»{189}.

Вскоре установилась следующая схема организации власти — атаман Г. М. Семенов как главнокомандующий и глава правительства, и его помощники, управляющие отделами внутренних дел, финансов и торговли, путей сообщения и иностранной политики. Генерал Войцеховский был назначен командующим Дальневосточной армией, которая состояла из трех корпусов: 1 корпус из бывших забайкальских войск и 2 и 3 корпуса, составленные из остатков бывшей колчаковской армии{190}.

В книге М. И. Светачева, посвященной событиям гражданской войны на Дальнем Востоке и в Сибири, достаточно подробно проанализирована деятельность эсеро-меньшевистской Приморской земской управы, не имевшей ничего общего с белым движением, а также эволюция режима атамана Семенова. Последний, хотя и получил «ярлык на княжение» от адмирала Колчака, находился в полной зависимости от командования японских оккупационных войск и, следовательно, не играл практически никакой самостоятельной роли. С уходом в сентябре 1920 г. японских войск из За байкалья вынуждены были отступить на территорию Маньчжурии и все части атамана Семенова{191}.

Финальный аккорд белого движения на Дальнем Востоке пришелся на весну 1921 г. и связан с именами братьев Меркуловых. Один из них С. Меркулов был избран председателем бюро несоциалистических организаций Приморья на проходившем с 20 по 31 марта 1921 г. «несоциалистическом съезде». Некоторое время спустя, 26 мая 1921 г., подошедшие к ст. Гродеково на китайско-российской границе отряды генерала Войцеховского свергли во Владивостоке местную администрацию так называемой Дальневосточной республики и призвали к власти «Временное приамурское правительство». Находившийся в Порт-Артуре атаман Семенов отправился во Владивосток, но его надежды на признание со стороны владивостокских властей оказались тщетными ввиду негативной реакции союзного консульского корпуса на подобную перспективу. В результате Семенову было отказано в высадке в порту Владивостока и он был вынужден дожидаться более благоприятного хода развития событий{192}.

Одновременно с переворотом в Приморье в 20-х числах мая была предпринята попытка ударами отрядов барона Унгерна от Урги на Благовещенск и отряда под командованием полковника Савельева из района ст. Гродеково на Хабаровск нанести поражение войскам Дальневосточной республики, овладеть всем Дальним Востоком, где создать правительство во главе все с тем же атаманом Семеновым. Однако операция успеха не имела и в конце августа 1921 г. сошла на нет вместе с пленением в районе Ван-Куре преданного своими войсками барона Унгерна{193}.

Конец 1921 г. и начало 1922 г. прошли в частных операциях по защите Дальнего Востока от проникновения туда большевистских войск. Лето 1922 г. было ознаменовано созывом Земского собора и избранием последним 10 августа 1922 г. генерала М. К. Дитерихса правителем Приамурского края, а также Земской Думы, состоявшей из 26 членов с функциями законосовещательного органа при правителе. Тем же летом в Харбине при содействии Дитерихса была создана так называемая Сибирская добровольческая дружина во главе с генералом А. Н. Пепеляевым. Вскоре она была отправлена через охотский порт Аян в Якутию на поддержку начавшегося там в марте 1922 г. противобольшевистского восстания{194}.

Как следует из докладной записки главкома И. П. Уборевича Н. Н. Петину о военно-политическом положении в Приморье от 30 сентября 1922 г. численность армии Дитерихса была доведена до 12783 штыков, 2700 сабель, 32 орудий, 750 пулеметов, 4 бронепоездов и 11 самолетов, причем треть ее боролась с партизанским движением в Приморской области и была занята охраной побережья{195}.

Предпринятая 6 сентября 1922 г. последняя попытка наступления белых войск в Приморье потерпела неудачу, и уже через неделю «Земская рать земского воеводы» Дитерихса принуждена была перейти к обороне по всему фронту. В период с 7 по 9 октября в боях под Спасском белые войска потерпели окончательное поражение, и с эвакуацией из Владивостока 25 октября 1922 г. последних японских солдат данная страница истории белого движения была окончательно перевернута{196}.

Что показал последний этап в истории белого движения в России в годы гражданской войны?

Во-первых, скорость, с которой рушилась «белая Россия» после того, как на фронтах борьбы с большевиками ее армии начинали терпеть поражения, обнаруживает степень ее государственной организации. Временный характер государственной жизни, источником которого служила идеология «непредрешенства», вряд ли мог способствовать консолидации общественно-политических сил в период тяжелых испытаний.

Во-вторых, неспособность российской демократии противостоять неблагоприятным для нее обстоятельствам, сложившимся вокруг белого движения в конце 1919 г. и начале 1920 г. показывает степень ее зрелости и свидетельствует об отсутствии демократических традиций в стране.

В-третьих, руководство белым движением на завершающем этапе борьбы в лице генерала П. Н. Врангеля продемонстрировало способность к модификации своей политической программы в интересах населения, сумело отказаться от многих стереотипов в подходах к вопросам внешней политики, добилось признания со стороны одного из победителей в недавней войне и бывшего союзника — Франции. Это, а также восстановление в короткие сроки боеспособности эвакуированной из Новороссийска армии показывает степень неиспользованного потенциала белого движения, а также его способность к гибкости и умению делать выводы из неудач.

Каковы основные причины, приведшие белое движение к анархии на заключительном этапе борьбы с большевиками в годы гражданской войны 1917–1922 гг. и его окончательному поражению в ней?

Как показал анализ условий, в которых приходилось действовать противоборствовавшим в гражданской войне силам, одной из главных причин неуспеха ни одной из них в осуществлении конечных целей своих программ явилась система политического устройства самодержавной России, как она сложилась начиная с XIV века. По замечанию русского философа Н. А. Бердяева, религиозная идея царства вылилась здесь в форму образования могущественного государства, в котором церковь стала играть служебную роль. Таким образом, московское православное царство было тоталитарным государством. В свою очередь, реформы Петра I, толкнувшие Россию на путь западного и мирового просвещения, усилили «раскол между народом и верхним культурным и правящим слоем…» А просветительница и вольтерианка Екатерина II лишь окончательно создала те формы крепостного права, которые в конечном счете вызвали протест заболевшей совести русской интеллигенции XIX в.{197} Таким образом, созданная Петром империя разрасталась, но внутреннего единства в ней не было, разорваны были власть и народ, народ и интеллигенция, разорваны были народности, населявшие империю. В течение 700 лет государственная власть России представляла собой вертикальную структуру, оси которой, представлявшие ее институты, опускались в общество, чтобы служить там стабилизирующим фактором. В результате вся общественная социальная инфраструктура являлась как бы искривленной ввиду отсутствия горизонтальных связей, которые бы объединяли людей друг с другом независимо от государства. В результате «сцепления» в обществе создано не было, а отсюда отсутствие баланса между ним и правительством.

Как справедливо замечает видный американский ученый Ричард Пайпс, Россия отличалась от других средневековых государств не столько абсолютизмом, сколько отличным типом ничем не ограниченной власти, которая объединяла его с правом собственности. При таком «патримональном», или вотчинном, режиме страна удерживалась вместе только благодаря твердости и решительности правительства, но как только оно ослабевало, общество тут же обращалось в смуту{198}.

С другой стороны, недопущение широких слоев населения к управлению государством или решению проблем местного самоуправления в условиях самодержавного режима привело к тому, что вне элиты общества в лице царской бюрократии, в стране отсутствовали люди, способные к заведыванию государственными делами. В итоге, в результате краха царизма в отечестве не нашлось достаточно умелых и способных политиков для решения насущных проблем развития России. По замечанию Г. З. Иоффе, «Корни, подпочва революции и гражданской войны далеко в дооктябрьской и дофевральской России. „Взрывчатое вещество“ очень долго копилось там»{199}.

Таким образом, падение правительства Керенского, вызванное не столько субъективными, сколько объективными факторами: наследием то талитарного прошлого, недостатком умелых политиков государственного масштаба, малочисленным средним классом и отсутствием, в силу этого, опоры у правительства для демократических преобразований, расколом в деревне, внесенном туда реформой Столыпина, и рядом других, повторилось на примере белого движения, пытавшегося, при отсутствии в стране объективных условий, осуществить в стране идеалы демократии. Отсюда понятной становится горечь, проявившаяся в словах одного из активных участников белой борьбы генерала А.А. фон Лампе: «Белые могли бы победить красных, если бы они сами, в своих методах, в своей деятельности… стали тоже красными. Но несомненно и то, что они могли быть только белыми!..И я хочу верить, что они победят как белые!»{200} Известно, что как и во всякой другой войне, в гражданской выигрывает тот, у кого превосходство в военной силе. Но в ней любая военная победа окажется непрочной, если она не будет поддержана разумной деятельностью политической власти на занятой войсками территории. Белое движение сумело создать органы власти, наиболее работоспособные из всех тех, которые образовывались альтернативными большевикам силами, но как указывает в своей книге о крестьянстве России времен гражданской войны американский историк Орландо Фигс, все же «ни одна из белых армий не смогла создать эффективную структуру власти в районах, находившихся под их контролем»{201} и справиться с гражданским управлением. В одной из справок, предоставленных генералу Деникину в конце сентября 1919 г. об отношении местного населения к представителям «белой» власти говорилось: «Общий голос с мест: крестьяне встретили Добровольческую армию очень хорошо, сейчас отношение к ней в корне изменилось… Помощник уездного начальника одного из уездов Тамбовской губернии… говорит, что уйдет в отставку, так как вся администрация и войска наперерыв стараются возбудить против себя население…»{202} А вот характеристика внутриполитического положения Юга России управляющим отделами законов и пропаганды Особого совещания К. Н. Соколовым: «В областях, находящихся под управлением главнокомандующего, неблагополучно. Хорошего управления, могущего завоевать симпатии населения к национальной диктатуре, нет, да пожалуй, нет и вовсе никакого управления. Провинция оторвана от центра. Интеллигенция недоверчива, рабочие угрюмо враждебны, крестьяне подозрительны. Население попрежнему не дается в руки власти… Вместо земельной политики бесконечные аграрные разговоры. Центральные ведомства вялы и явно не справляются… Всякое общее политическое руководство отсутствует. Осо бое совещание барахтается в пространстве, ни на кого не опираясь и нигде не встречая настоящей поддержки»{203}.

Не лучше обстояло дело и в других белых регионах. Все это происходило не в последнюю очередь в силу стремления белых правительств использовать военные диктатуры для проведения в жизнь идей Февральской революции, но, как указывалось выше, в силу объективных условий многовекового развития России попытка их осуществить на этот раз уже с помощью твердой власти потерпела неудачу и со второго захода. Победу смогли одержать те, кто сумел быстрее приспособиться к патриархальным особенностям страны и восстановить аппарат «слова и дела» для укрепления своего господствующего положения.

Другая причина — в стратегическом положении белых и красных сил.

Большевики, удерживая в своих руках в течение 1919 г. управление промышленным сердцем России с развитой сетью железных дорог, сходившихся к Москве, имели возможность свободного маневрирования резервами на угрожаемые направления, чего были лишены белые, разобщенные огромными расстояниями и обладая главным образом зернопроизводящими районами с крестьянским населением. Так, в докладе главного командования Антанты от 15 марта 1919 г., в котором шла речь о состоянии и боеспособности всех белых армий, положение в Западной Сибири оценивалось следующим образом: «…фронт в Западной Сибири пока оборонительный фронт, на котором не может быть предпринято никаких серьезных усилий и где союзники должны ограничиться сохранением достигнутого положения»{204}. Однако 4 марта началось решительное наступление Колчака от Урала к Волге, хотя соответствующая директива была отдана еще 6 января, а повторная — 15 февраля, то есть за два и за один месяц до составления доклада{205}.

Этот факт подчеркивает то обстоятельство, насколько трудно было координировать действия белых фронтов, когда даже в главном штабе союзников не знали о главной стратегической операции Колчака до ее фактического начала. Это приводило к тому, что, как правило, каждый белый фронт действовал самостоятельно, вне связи с другими белыми армиями, зачастую решая частные задачи в ущерб общим. Так, например, армии Колчака тянули к Вятке на Котлас, чтобы соединиться там с войсками союзников, оперировавших на Севере, и тем самым решить вопросы снабжения армий, остро стоявшие и являвшиеся головной болью штабов сибирских войск ввиду ограниченной провозоспособности Транссибирской железнодорожной магистрали. В свою очередь, Деникин углубился на Украину, не без оснований опасаясь за свой левый фланг в связи с неожиданным ухо дом французских войск с юго-западного района страны и быстрым развертыванием там большевистских и петлюровских войск. Эти обстоятельства привели к тому, что в решающий момент борьбы с большевиками белые армии действовали по расходящимся направлениям, сильно облегчая задачу красному командованию по сосредоточению резервов на угрожаемых направлениях.

Как ни парадоксально, но одной из причин поражения белого движения в годы гражданской войны стала его приверженность национальной идее. Политика общенационального объединения всех слоев российского общества была эффективной до тех пор, пока на европейском театре военных действий продолжалась мировая война и усиление эксплуатации России австро-германским блоком с целью мобилизации ее ресурсов для противодействия державам Антанты вызывало все большее неприятие в российском обществе. Однако окончание первой мировой войны в ноябре 1918 г. неминуемо изменило сам характер вооруженной борьбы с большевизмом, превращая войну за независимость России от «германского ставленника» в гражданскую с целью достижения определенных политических целей. Когда в докладе «Об отношении пролетариата к мелкобуржуазной демократии» 27 ноября 1918 г. В. И. Ленин заявил, что «история сделала так, что патриотизм теперь поворачивается в нашу сторону»{206}, то этим он показал, что большевики прекрасно учли в своей политической работе смену характера внутрироссийской борьбы.

Политика «непредрешенства», проистекавшая из такого упрощенного подхода к гражданской войне, привела к тому, что белые правительства потерпели неудачу в попытке реализации чаяний русского народа и разрешении ее вековых социальных вопросов. Умозрительный подход к земельному вопросу, выразившийся в провозглашении примата частной собственности и нежелании белых правительств, в силу этого, закрепить законом произошедший стихийный передел земель, привел к тому, что белые, встречаемые русскими людьми как освободители, на деле становились в глазах населения защитниками «обиженных» землевладельцев. Это давало повод к обвинению их в попытках реставрации и даже якобы в скрытом монархизме.

С формальной точки зрения, белые как будто были правы, демонстрируя свою приверженность праву и закону, но «по сути»? Законно ли династией Романовых российское население было низведено до положения рабов, законно ли было отобрание у крестьян земель, находившихся в их собственности, в пользу приближенных царедворцев? Защитившись от произвола властей в сельской общине, крестьянство в очередной раз было подвергнуто насилию благодаря неуемной энергии российского реформатора П. А. Столыпина. Укрепленные земли, хутора, отруба, поделившие вдоль и поперек общинную землю, крайне озлобляли крестьян. Не случайно, что первый удар стихийных самовольных захватов и насильственного возвращения в общину перенесли именно эти единоличные хозяйства. Таким образом, закон белых утверждал беззаконие династии Романовых по отношению к народу, имевшему полное основание требовать от государства расплаты по векселям, и даже, на первый взгляд, справедливая политика Колчака по возвращению земли хуторянам и отрубникам встречала озлобленное сопротивление деревенского «мира» и воспринималась как реакционная. Отсюда — крестьянское движение в тылу белых и, как результат, перерыв снабжения боевых частей, отсутствие пополнений на фронте в дни, когда там решалась судьба всего белого движения, общее недовольство политикой белых правительств, усилившееся в результате карательных акций белых против партизанских выступлений и вспышек недовольства в тылу. Этой нерешительности в немалой степени способствовала наивная убежденность руководителей белого движения в том, что Советская власть непопулярна, нестабильна, готова сломаться при первом же на нее натиске.

Приверженность высшего командования русской армии в годы мировой войны обязательствам, принятым правительством страны перед союзниками, заставляла их ожидать адекватного ответа со стороны западных демократий в деле восстановления в стране законного порядка и ее территориальной целостности. Обещания широкомасштабной помощи, причем не только материальным снабжением, но и войсками, приводили белых вождей к мысли о несвоевременности разрешения социальных вопросов и возможности отложить их до созыва Учредительного собрания. Таким образом, белые лишали себя широкой социальной базы, надеясь на военную помощь держав Согласия. Со своей стороны правительства союзных держав, может быть в первые дни после окончания войны и искренне желавшие помочь своему бывшему союзнику справиться с поразившим его недугом, держа при белых армиях миссии из сторонников интервенции, постепенно, под влиянием своих внешнеполитических ведомств, пришли к мысли выгодно использовать временное ослабление России для укрепления своего влияния в послевоенном мире. Таким образом, их политика в российском вопросе стала носить двойственный характер. С течением временем истинные друзья России, желавшие ей добра, ушли в тень большой политики и на передний план вышли люди, рассматривавшие сложившуюся послевоенную обстановку в мире как благоприятный исторический шанс раз и навсегда покончить с российской империей. Вот почему действия союзников по отношению к белому движению Деникин определил как носившие «своекорыстный» характер. В конце концов «русский» курс союзников, прежде всего Англии, свелся к отсечению от тела России возможно большего числа молодых государственных образований в Прибалтике и Закавказье под флагом образования так называемого «санитарного кордона». Нежелание белых правительств плясать под дудку «главного игрока», что выразилось прежде всего в их крайней неуступчивости по вопросу признания независимости лиминотрофных государств, постепенно привело к изоляции белого движения вне страны и, будучи лишенным материальной поддержки, оно неминуемо должно было «скончаться». Парадокс истории в том, что ведя борьбу с большевиками под лозунгом единой неделимой России и не давая тем самым им расправиться с националистическими движениями на окраинах страны, белые фактически помогли союзникам в их планах расчленения России.

И, наконец, главная субъективная причина. Она заключалась в морали. «Те высокие нравственные принципы, на которых была заложена Добровольческая армия, — писал в одной из своих статей эмигрантский писатель П. И. Залесский, — тот рыцарский дух, который она носила в себе в первые дни своего существования, постепенно исчез, испарился…»{207} Политические амбиции и неуемное честолюбие в штабах и белых правительствах оказывали разлагающее действие на белый тыл. Склоки, «зависть, обман, болезненная подозрительность, — как вспоминал А. К. Кельчевский, — интриги на почве честолюбия, неспособность поступиться своими личными выгодами и интересами в угоду общего дела…»{208}, вряд ли все это могло служить целям белого движения. Таким образом, как и в случае с правительством А. Керенского, падение морали в тылу стало, в конечном счете, мостиком к внутреннему распаду белого движения в годы гражданской войны.