Белое танго

ПРОЛОГ НАКАНУНЕ ФИНАЛА (1995)

Она откинулась на стуле и подняла на свет прозрачный пластиковый стаканчик.

Шампанское окрасилось в неяркую бледную синеву — сейчас единственная лампочка, забранная в толстый колпак из небьющегося стекла, работала в ночном режиме — скажите, какой интим… «Хейдсик»… Неплохая марка… В последний раз они с мужем отведали «Хейдсик» в «Серебряной Башне»… Или на приеме у китайцев?

Сейчас и не припомнишь.. У них в доме предпочитали старомодную вдовушку Клико-Понсардэн: один старинный приятель Андрика входил в совет директоров компании и ящиками доставлял искристый напиток своему «дорогому шер ами и его очаровательной подруге»… Для непосвященных она так и оставалась подругой. Брак Гроссмейстера со второй за всю историю Ордена женщиной-Магистром Капитула и не мог не быть тайным. Это явление скорее тектонического порядка…

Она не спеша сделала три глотка и поставила стаканчик на откидной белый столик с пластмассовой крышкой. Не считая початой бутылки, на столике находились пачка сигариллок, зажигалка да легкая пепельница из белой пластмассы. Ах, это царство уединенного досуга, пластиков и белизны! Белые стены, белый потолок, белая кровать, приваренная к белому полу, белый экранчик перед закуточком с «удобствами» (сами «удобства», правда, голубые). Даже тарелки, ножи-пилочки, вилки с закругленными кончиками, ложечки — все это, как и полагается, она поставила на полку под окошечком в двери — обязательно белые и обязательно пластиковые… Только вот с бутылочкой промашка вышла… Она усмехнулась, представив себе коллекционное шампанское в пластиковых бутылках. Или в бумажных пакетиках, как сок. Специальный разлив для особой категории клиентов… Она взяла недопитый стаканчик. Из коридора донесся звук шагов, и почти одновременно лампочка на потолке ослепительно засияла, облив небольшое помещение ярким, беспощадным светом. Звякнули ключи. Начинается…

В проеме распахнувшейся двери стоял весьма внушительный, несмотря на малый рост, усач, видно, в немалом чине. Сделав два решительных шага вперед, он остановился и уже отнюдь не решительно произнес срывающимся голосом:

— С-сидите.

— Сижу, — подтвердила она, с любопытством глядя на незнакомца.

Он набрал в легкие воздуха, сдвинул на затылок фуражку, поднял перед собой руку с зажатым в ней листком, откашлялся и начал читать: , — «С сожалением уведомляю Вас, что Ваше ходатайство о помиловании рассмотрено Господином Президентом Республики и…»

— Отклонено, — подсказала она. — Мерси, я уже догадалась — шампанское, омары, цыпленок по-амстердамски… Да и радио не молчит…

— «Принимая во внимание, что апелляционные суды трех инстанций не сочли возможным…» — хрипло продолжал он.

— Да не утруждайте вы себя, господин надзиратель. Все ясно. Когда?

— В четырнадцать тридцать, — опустив глаза, как мальчишка, прохрипел он. — Вообще-то я не надзиратель, а старший судебный исполнитель…

— Простите, господин старший судебный исполнитель, — сказала она и задорно добавила:

— В следующий раз не ошибусь.

— Вы… вы… вы… — совсем уже сбился он. — Понимаете… понимаете… Пять умышленных убийств с отягчающими… Может быть, хотите еще вина? Коньяку? Писчей бумаги? Транквилизаторов?

— По-моему, — участливо сказала она, — транквилизаторы нужнее вам.

— Само собой, священника… Он уже ждет.

— Священника не надо, — твердо сказала она.

— Но… но вы подумайте… Может быть, все-таки… Или желаете раввина, ламу, православного… У нас есть приходы…

— Никакого, — повторила она.

— Тогда, может быть, какой-нибудь любимый фильм, книгу, музыку? Или… — он перешел на еле слышный шепот, — марихуаны… Вообще-то запрещено, но можно и укольчик… А? Что?

— Мужчину.

— Что-что? — переспросил он, мгновенно покрываясь потом.

— Я, кажется, ясно сказала — мужчину.

— Но… но… То есть в каком смысле?.. — Он попятился, словно увидел черта. Сейчас, того и гляди, перекрестится.

— Неужели непонятно — в каком смысле? Или никто из ваших коллег не захочет близости с самой знаменитой женщиной десятилетия? Да еще в подобных обстоятельствах?

Он судорожно вытащил платок и принялся утирать пот с багрового лица.

— Например, вы? Будет о чем рассказать внукам… — И впервые пристально посмотрела ему в глаза.

Судебный исполнитель резко выпрямился и замер. На лице его легко читалась вся гамма сильнейших чувств. Ужас, восхищение — и, конечно же, беспредельно алчное вожделение… Что ж, такое предложение разбудит мужчину и в безнадежном паралитике.

Он, пятясь и не сводя с нее глаз, подобрался к дверям, развернулся, что-то резко выкрикнул в коридор. Потом развернулся обратно и шагнул внутрь камеры, захлопнув за собою тяжелую дверь. На лице его было новое, сосредоточенное выражение. Он сделал еще один шаг. Пальцы теребили пуговицу форменной тужурки.

— Ну, иди ко мне, моя последняя любовь!

Он сделал еще шаг и вдруг остановился, опустив руки.

— Ну что? Не желаете ли вызвать подчиненного подержать ваш драгоценный?

— Я читал про вас все, — четко и медленно проговорил он. — Книгу, статьи, все материалы дела. Видел фильм, присутствовал в зале суда. И понимаю, что вы обязательно попытаетесь задушить меня, переодеться в мою форму и бежать отсюда.

Или что-то в этом роде. Только у вас ничего не получится.

Она усмехнулась.

— Не доверяете?

— Вам?! Я пока еще не сошел с ума…

— Я тоже… Вам ли не знать, что мой… номер оборудован по последнему слову техники… «Жучки», телекамеры.. Смелее же, господин исполнитель, смелее!

Я вас не съем, а вы напишете об этих минутах толстый мемуар и, уверена, станете миллионером, мировой знаменитостью.

Он нервно сопел. Усатое лицо налилось краской.

— Я… я не…

— Не смущайтесь…

Рука его боролась с пуговицей.

— Впрочем, я пошутила.

Стрекот дикторской скороговорки из белого приемничка над изголовьем сменился сладкой музыкой. Она протянула руку и прибавила звук. Испанский душка-тенор…

— Что ж ты, Иглесиас? — с усмешкой пробормотала она. По-русски..

— А? — Господин судебный исполнитель решил, должно быть, что она обращается к нему.

— Бэ… Белое танго. Дамы приглашают кавалеров. Не откажите в любезности.

Она ловко спрыгнула со стула и притянула усача к себе. В приемнике соловьем разливался Что-ж-ты:

— Натали-и…

Он водрузил дрожащую руку на ее тонкую талию и, застонав, повалил ее на кровать…

Потом они молча курили. Потом она угостила его шампанским из своего стаканчика и выпила сама. Потом они повторили еще раз, и он был как пылкий и нежный Ромео, как тигр, как молодой полубог, а она — как трепетная лань, как пылкая пантера, как кроткая голубица…

Чиновник вновь прильнул к ней, но она отстранила его:

— Довольно. Вы исполнили свой долг, служебный и человеческий. Теперь ступайте. Вас давно уже разыскивает начальство.

Он попятился и опустился на стул. Глаза его светились безумием.

— Я… я… у меня есть верные люди в охране… деньги… оружие… я подкуплю… подгоню фургон… устрою аварию, взрыв. Я отравлю, перестреляю… Мы бежим отсюда… Я спрячу вас… в горах… Я знаю местечко.

Она, не поднимаясь, холодно смотрела на него сквозь дым сигариллы.

— Господин исполнитель, не пыхтите под киноглазом. У вас и без того могут быть неприятности… Спасибо вам, конечно, но это чистое ребячество. Вы и сами прекрасно понимаете абсурдность ваших слов. Лучше успокойтесь, приведите себя в порядок, выпейте водички и отправляйтесь исполнять дальше.

Он уронил голову на стол и громко зарыдал:

— Господи, ну почему… почему? — лепетал он. — Раньше я верил тебе, Господи… Теперь больше не верю… Если в мире, сотворенном тобой, возможно такое…. такое, тогда ты — Дьявол! Лживый, премерзкий дьявол! Враг! Враг!..

Она решительно встала, прошла мимо него в закуток за белой ширмой, налила в пластиковый стаканчик воды и склонилась над плачущим мужчиной, свободной рукой поднимая его голову за подбородок.

— Ну все, ну все, мой хороший, не надо, — ласково приговаривала она, отпаивая его, как малого ребенка. — Не надо ругать Боженьку. Он хороший. И он здесь совсем, совсем ни при чем… Пей, милый.

Он пил, все дальше запрокидывая голову. На толстой шее дергался кадык.

— Все? — спросила она, отходя от него.

— Да…

— И прекрасно. Теперь наденьте брюки, застегнитесь, сходите умойте лицо.

Причешитесь, примите бравый вид и идите.

— Но я…

— И позвольте напомнить вам, что ваш визит несколько затянулся. Видите ли, сегодня у меня важное деловое свидание, к которому надо немного подготовиться.

Так что извините, но…

Ее слова мгновенно отрезвили его. Он вскочил.

— Да-да, простите, конечно, разумеется, — он поспешно натягивал форменные брюки. — Я готов.

— Не забудьте привести свой лик в порядок. А то вас не узнают.

Сгорбившись, на деревянных ногах, он пошел в закуток и почти тотчас вышел, вытирая лицо ее бумажным полотенцем.

— Я готов, — повторил он.

Она щелкнула пальцами, как дрессировщик кнутом.

— И распорядитесь, пожалуйста, чтобы мне прислали еще мерзавчик шампанского и пачку «Локо». Больше ничего не надо.

— Да, да-да, конечно.

Он повернулся к дверям, но тут же развернулся, подбежал к ней, крепко обнял и поцеловал в губы.

Потом так же стремительно побежал прочь. У самых дверей камеры он еще раз развернулся и крикнул:

— Меня зовут Лео Крюгер! Лео Крюгер, старший… нет, бывший старший судебный исполнитель! Прощай!

Я люблю тебя…

И, с силой распахнув двери, он выбежал в коридор.

— Про вино и сигариллы не забудьте! — крикнула она ему вслед и услышала в ответ затихающее:

— Не забуду-у-у…

Она взяла со столика бутылку, прямо из горлышка допила остатки. Потом закурила и, не одеваясь, легла на кровать. Ее блуждающий взгляд упал на круглые электронные часы, вделанные в стену прямо над дверью, и остановился на них.

Если часы не врут и если они будут вежливы, как короли, ходочка закончится через четыре часа шестнадцать минут. Говорят, эти часы полагается посвятить воспоминаниям… Ну что ж… Тем более есть что вспомнить….