Белое танго

I

— А?! Что?!

Таня встрепенулась, резко оторвала голову от подушки, села.

— Ты кричала, — хрипловатым со сна голосом сказал Павел.

— Сон…

— Опять во дворце летала?

— Если бы… — Она успокоилась, только дышала часто. — Такое привиделось…

Жуткое, непонятное. Двойное какое-то.

— Двойное?

— Ну, будто я там — и не я в то же время. Словно на себя со стороны смотрю, как в кино. Только это не кино, и я в нем — совсем не я. Стройная, подтянутая, кудри рыжие по плечам…

— Рыжие? — Павел непроизвольно вздрогнул.

— И очень красивая, только красота такая… снежная, нечеловеческая даже.

Недобрая красота… И будто ведет меня — и не меня — кто-то по коридору, длинному-предлинному, и пол в коридоре том каменный, холодный, а я босая. На глазах повязка, но я все вижу, только не сама, а та я, которая со стороны… Ну вот, совсем запуталась…

— Нет-нет, я все понимаю.

— И вот отворяют передо мной комнату, большую вроде, но пустую, только посередине кресло высокое, а к нему провода тянутся. И тут я понимаю, что меня — то есть ту, которая во сне — сейчас в этом кресле казнить будут. Сердце так в пятки и ухнуло… Будто падаю. И проснулась.

— Да уж… Это знаешь как называется?

— Как?

— Перевозбуждение, вот как. Которую ночь уже не спала толком, землю родную через столько лет увидела, новые впечатления, новые знакомства… и старые тоже.

Сегодня вон до половины пятого по городу гуляли. Вот дурь всякая и мерещится.

Постарайся заснуть, а? Таблетку дать? — Он бережно дотронулся до ее черных волос, откинул со лба упавшую прядь.

— Да ну ее! И так глаза в кучку… — Таня сладко зевнула. — Привидится же такое, честное слово…

Павел полежал немного, закинув руки за голову, потом осторожно, чтобы не потревожить жену, выбрался из постели, подошел к окну, закурил. Замер в той же позе, что и сутки назад, задумчиво глядя в окно.

Он знал, какая женщина явилась Тане. Сегодня днем слышал голос, а теперь этот странный, леденящий сердце сон… А ведь говорят, в последние мгновения жизни сознание, а может быть душа, испускает такой мощный энергетический импульс, что его способны уловить другие — одаренные особой чувствительностью или состоящие в особых отношениях с умирающим. Так что же, получается, что…

Павел прикрыл глаза, стараясь вызвать образ первой своей Татьяны, но увидел только черную пустоту… Но если так, то это произошло тогда, вечером, когда он услышал ее голос. А что сейчас? Не весть ли, которую она посылает уже оттуда, из-за черты?.. Посылает через ту, с которой при жизни не была даже знакома, адресуя послание ему? Послание о чем? О том, как перешла туда?.. Дикость, невозможная, чудовищная дикость… В наше время, в цивилизованной стране — в нецивилизованных ведь нет электрического стула… Это что же такое должна совершить женщина, чтобы… Нет, невозможно. Не верю, Таня, Танечка, не верю!

— Это твое право, Большой Брат…

Павел вздрогнул, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Бред, фантасмагория, чушь! Конечно же, все не так, так ведь не бывает…

Он обернулся, посмотрел на жену. Та безмятежно спала, совсем по-детски причмокивая губами. От накатившей волны нежности перехватило дух.

За окном, под бледно-голубым северным небом, расстилались серые воды Финского залива.

II

Короткопалая мужская рука потянулась к рубильнику, опустила рычаг. Тело, мгновение назад содрогавшееся в сильнейших пароксизмах, замерло, руки, только что судорожно сжимавшие подлокотники, лежали расслабленно и, если бы не ремни, вовсе упали бы с кресла. Голова с черной повязкой на глазах запрокинулась назад, рот открыт…

Лорд Эндрю Морвен снял фуражку, седой парик, отклеил накладные усы, на цыпочках пересек зал и, полюбовавшись еще несколько секунд на раскинувшуюся в кресле жену, бережно снял повязку с ее глаз и провел бархатной салфеточкой по лоснящемуся от пота алебастровому лбу. Она глубоко вздохнула, пошевелила плечами и открыла глаза.

— Девочка моя… — с неподдельной нежностью прошептал Морвен и принялся расстегивать ремни и отсоединять электроды.

— Однако ж фантазии у вас, ваша светлость, — томно промурлыкала Таня. — Я уж думала, и в самом деле концы отдам от кайфов. В точечки в самые те попал, в какие надо, а уж когда вибратор выскочил…

— Старались, — скромно отозвался Морвен.

— А помещение-то с прошлого раза сильно изменилось. Я когда там проснулась, не сразу поняла, куда попала. На минуточку даже подумалось, что все опять всерьез.

— Опять?

— А тогда что, по-твоему, шутка была? Ни фига себе шуточка! Прямо в наручниках в самолет запихали, потом в фургон закрытый. И поди знай, что не в Осло доставили, а вовсе в Эдинбург. Цирики глухонемые, газеты только на норвежском, допросы под прожектором, липовый английский консул, адвокат-идиот…

А уж те несколько суток, что в мешке провисела в полной темноте, никогда тебе не забуду!

— Инициация, что поделаешь. Мне в свое время тоже не сладко пришлось.

— Инициация! С такой инициации и спятить недолго. Я ж весь месяц была уверена, что меня и в самом деле за Шерова прихватили, вены себе резать хотела…

— И еще полгода никак не могла поверить, что мы не имеем никакого отношения ни к МИ-5, ни к другим подобным учреждениям.

— Да уж, сами себе контора! Ладно, господин судебный исполнитель, снимай-ка ты эту дурацкую тужурку и харчи на стол мечи, а то я за всеми этими забавами проголодалась… Слушай, а здорово это у тебя получилось. «Премерзкий дьявол!»

Какой артист в тебе погибает!

— Ты тоже неплохо включилась. Белое танго… Будь на моем месте настоящий судебный исполнитель, глядишь, ради такой узницы всю тюрьму по кирпичику разнес бы. Так что давай, навык не утрачивай, пригодится, коли что.

— Типун тебе на язык!

Уж сколько раз ей казалось, что не осталось таких кулинарных изысков, которыми мог бы удивить муж. А он не переставал удивлять. Вот и сегодня дымились на тарелочках усеченные конусы то ли пирожков, то ли хлебцев, источающие крепко забытый гречневый запах, а в бокалах плескалось черное вино с необычным синеватым отливом. Морвен деловито разрезал свой хлебец пополам, полил маслом из графинчика, присыпал солью. Таня последовала его примеру.

— Что это? — спросила она, не разобрав с первой вилки.

Морвен, похоже, огорчился ее незнанию.

— Это же greshniki, ваше традиционное блюдо. По-моему, с ними неплохо сочетается русское черничное вино. Мне его доставляют прямо из Пскова. — Прозвучало это, как «суп прямо из Парижа» в устах бессмертного Хлестакова.

— Погоди, повтори, пожалуйста, как называются эти штуки.

Он повторил — и не понял, чему она смеется. Тогда она объяснила ему, что это слово означает по-русски.

— Грешников, значит, кушаем? Ну-ну… Отчасти справедливо.

— Эта реплика случайна?

— Если не возражаешь, сначала закончим трапезу. Еда — слишком важное занятие, чтобы отвлекаться на серьезные дела…

Кофе подали в библиотеку. Морвен, с некоторым неудовольствием покосившись на Танину сигару, положил перед ней тонкую папку.

— Ознакомься.

На изучение содержимого ушло минут пять. Морвен неподвижно ждал, только пальцы выбивали дробь на дубовой столешнице. Таня подняла голову.

— Значит, все-таки Фэрфакс.

— Выходит так. Мы поторопились принять самоубийство Хендерсона за подтверждение его вины. Теперь понятно, что это не было самоубийством.

— Ну что ж, пора лететь в Вашингтон.

— В Вашингтон не надо. У Фэрфакса бунгало на Чезапикском заливе, недалеко от Балтимора, в городке Джоппа-Магнолия…

Таня фыркнула. Морвен приподнял густую бровь, но ничего не сказал.

— И ты уверен, что он окажется именно там?

— Склонен так думать. Всплыл наш старый знакомый Мустафа Денкташ. Есть информация, что послезавтра он прибывает в Балтимор. Улавливаешь?

— Но если документы попадут к «Серым волкам»… ~ Вот именно. Этого допустить нельзя.

— А ты почти на сутки вывел меня из игры, — с упреком сказала Таня.

— Нужно было перепроверить сведения, подготовиться.

— И кто я буду в этот раз?

— Лив Улафсен, гражданка Фарерских островов, профессия — аквастилист.

— Это что такое?

— Дизайн подводных интерьеров. В Балтимор прилетела изучать «Национальный аквариум». Тед уже на месте. Он тебя встретит, доложит обстановку.

— Когда рейс?

— Через два часа надо быть в аэропорту.

Припекло, как в духовке. Дурацкие Фаренгейты зашкаливали за сотню, раскаленный асфальт курился миражами луж. Но где-то над океаном бушевали грозы, и уже который раз на табло вспыхивали извещения о задержке трансатлантических рейсов. Хотя кондиционеры работали на полную мощь, многие из заполнивших зал пассажиров истекали потом, а у автоматов с прохладительными напитками выросла внушительная очередь. Фру Лив Улафсен перебросила сумку через плечо и зашагала в сторону застекленного загончика для курящих — словно для зачумленных, эти американы просто свихнулись на почве здоровья. Кстати, в курительном отсеке было намного приятнее, чем в общем зале — прохладно, чисто… Не отреагировав на удивленный взгляд сидящего через три кресла чернокожего старичка, она закурила толстую сигару и развернула дневной выпуск «Балтимор Сан», только что купленный в киоске. На страничке местных новостей скупо сообщалось, что рано утром в стоящем на обочине Трассы 95 черном «линкольне» дорожным патрулем обнаружен мертвым турецкий бизнесмен Кемаль Башироглу, прибывший в Балтимор три дня назад и проживавший в отеле «Харбор-Корт». Причиной смерти предположительно явился сердечный приступ. Особый интерес полиции вызвали найденный в «перчаточном отделении» автоматический пистолет с глушителем и крупная сумма наличных денег в портфеле на заднем сиденье. Расследование продолжается…

Первый отклик. Фру Лив усмехнулась, представив себе, какой вой поднимут газеты, радио, телевидение через денек-другой, когда в домике на берегу залива будет найден труп Аверелла Фэрфакса, помощника сенатора Смита, и установят, что застрелен Фэрфакс из обнаруженного в том «линкольне» пистолета, а под именем Башироглу в Америку въехал сам Мустафа Денкташ, числящийся в розыске по обвинению в терроризме примерно в десятке стран. Интересно, а проскочит ли хоть строчка о том, что находилось в том портфельчике помимо денег? Вряд ли. ФБР наложит лапу, слишком уж взрывоопасный материал на тех дискетах, а главное — чистая правда, разве что несколько специфично отфильтрованная. Разборка будет тихой, но мощной, а журналистской братии останется разве что муссировать всякие веселые подробности типа того, почему Фэрфакса нашли голым и что хотел сказать преступник, вставив жертве в задний проход цветок, магнолии…

…Танюша, милая, притомилась?

Есть маленько, Большой Брат. Знаешь, постоянно жить в жанре психиатрического детектива, к тому же с оккультным душком — временами это утомляет. Бывает, захочется чего-то пообыкновеннее. Но… Пробовала — не получается. Богу богово, а мутанту — хитрое логово. Вот так-то, Большой Брат…

Ну, ты посиди пока, а я водички принесу…

Какая на фиг водичка?! Фру Лив медленно подняла глаза от газетной страницы и увидела спину удаляющегося высокого мужчины и кудрявый затылок женщины, глядящей ему вслед. Женщина тут же обернулась, остаточно теплый взгляд ее больших зеленых глаз на мгновение встретился со взглядом фру Лив и, слегка похолодев, плавно ушел в сторону. Не узнала, да и не могла узнать, а вот скандинавская гостья моментально определила, кто сидит с ней рядом в курилке шестого терминала «Ди-Даблъю-Ай»… Татьяна Ларина, первая жена Ваньки и последняя жена Павла, актриса, чей облик знаком по экрану. Бывает же.

Фру Лив чуть отвернулась и опустила голову, но продолжала разглядывать женщину из-под ресниц. Да, время покамест обошлось с той милостиво; располнела, правда, но таким ярким, пухлогубым брюнеткам небольшая полнота только к лицу. И не только к лицу. Да, к сороковнику превратиться в воплощенную грезу эротомана — не самое худшее для женщины… Взор фру Лив остановился на эффектном кулоне, блеснувшем зеленой плоскостью в глубоком вырезе летней блузки Татьяны Лариной.

Огранка изумруда, плетение серебристо-зеленоватой платины… Нет, конечно, никакой тут мистики, просто шустрый сучонок, братец ее физический, располовинил наследный гарнитур меж двух Татьян, серьги пошли сестрице, а кулон — возлюбленной, у него ведь серьезно было с гражданкой Лариной.

Гордо неся перед собой две банки «Утренней росы», возвратился спутник Татьяны Лариной. При взгляде на него у фру Лив защемило в груди — как же похож на ее покойного мужа, с которым только что вела мысленный разговор! Только волосы совсем светлые, борода, прямой нос, а глаз за дымчатыми очками не разглядеть. Спокойно, здесь тоже никакой мистики нет, актрисуля наша тоже ведь замуж за Павла ходила, любила, должно быть, вот и подобрала себе эмигрантика по принципу максимального сходства… Мужчина плюхнулся в кресло, щелкнул язычком банки, с улыбкой протянул Лариной.

— Ну что, денверский без нас улетел? — спросила Ларина, отхлебнув из банки.

Мужчина кивнул.

— Может, в Балтимор смотаемся? — предложила Ларина. — Ни разу ведь не были.

В «Аквариум» сходим, в Друидский парк. Могилке Эдгара По поклонимся. А, Павлик?

Мужчина пожал плечами и задумчиво произнес:

— Каркнул ворон «Nevermore»…

Фру Лив вздрогнула и испустила тихий стон. Оба посмотрели на нее.

— Are you all right? — озабоченно спросила Ларина.

— Oh, I'm fine, thank you… — не своим голосом ответила фру Лив, подтвердила свои слова смущенной улыбкой и, отвернувшись, раскурила потухшую сигару.

Невозможно. Это невозможно. Она же сама каких-то три месяца назад, будучи проездом в Питере, не удержалась, зашла на Серафимовское, постояла у его могилы.

А еще раньше, по своим каналам, восстановила все обстоятельства, сопряженные с гибелью бывшего мужа, и пришла к однозначному выводу, что приговор, который она вынесла Шерову и собственноручно привела в исполнение, был справедлив… А теперь этот голос, эта фраза, которую Павел иногда цитировал в бытность ее мужем… И те его слова, которые, как ей казалось, звучали лишь в ее сознании, вслух произнес живой Павел, только обращены они были отнюдь не к ней. Другая у него теперь Танюша… Материализация глюков? Допрыгалась, Захаржевская…

— Слушай, тебе эта чудачка с сигарой никого не напоминает? — спросила своего спутника Ларина. — Да не глазей ты так, неудобно все-таки…

Взгляд его фру Лив выдержала спокойно — узнать ее, обесцвеченную и подстаренную профессиональнее, чем картина Гризома, в нелепых круглых очоч-ках и мешковатом брючном костюме, скрадывающем все достоинства фигуры, было невозможно даже теоретически, — а вот голос опять скребнул по сердцу:

— Вроде нет. А тебе?

— Не пойму. Вроде никогда прежде не видела, но что-то такое…

— Знаешь, я сообразил. Это же вылитая мисс Паврэ, ну, помнишь, француженка в Нюточкиной школе. Только та годков на тридцать постарше и с палочкой.

— А-а… Pas-Vrai? Старушка Не правда? Они дружно рассмеялись. Фру Лив Улафсен продолжала невозмутимо дымить сигарой, глядя мимо них в пространство…