Белорусский набат

Глава 8 Под лежачий Кремль…

Статья в свежем номере газеты «Минский рабочий» называлась «По ту сторону светового барьера» [Текст статьи дан почти без купюр].

Рокотов подложил под спину подушку, устроился поудобнее, придвинул поближе к себе пепельницу и разгладил страницу. Читать всякий околонаучный бред он любил. Особенно когда разговор шел о «достижениях» в обнаружении каких-нибудь новых сверхсветовых частиц, исследовании «торсионных полей» [Торсионные поля (взаимодействия) – некие силы, якобы возникающие вокруг материальных объектов, вращающихся со скоростями, близкими к световой. Экспериментально существование подобных полей не подтверждается. Все «исследования» данных взаимодействий производились теоретически, «на кончике пера». За двадцать лет существования этой теории так называемые «специалисты по тор-сионным взаимодействиям» потратили миллиарды долларов на бессмысленные изыскания. В результате было доказано, что вышеуказанных полей в природе не существует. Была ли это афера или ошибка в первоначальных математических расчетах, неизвестно] или измерениях массы тахионов [Тахион – частица, якобы летящая со сверхсветовой скоростью. Многие псевдоученые (включая и академиков) утверждают, что «тахионы» ими регистрировались в ловушках для элементарных частиц. Это, конечно же, бред сивой кобылы (или сивого академика, кому как нравится). Все дело в том, что верхним пределом измерительной аппаратуры как раз и является скорость света (как максимальная в нашей Вселенной), и засечь нечто выше данного предела аппаратура не в состоянии по своим физическим характеристикам. А результаты экспериментов являются либо подтасовкой, либо сбоем приборов].

«В западной прессе появились сообщения о том, что американским физикам удалось получить фотоны, летящие со сверхсветовой скоростью…» Первая же фраза радует. Крепкая шизофрения. Если фотон имеет скорость выше трехсот тысяч километров в секунду, то это уже не фотон, а совершенно иная частица. Ладно, не придирайся. Идем дальше… «Фотоны разгонял Лиджун Вонг из исследовательского института NEC в Принстоне…» Кто ж вас учил так китайские имена писать? Надобно Ли Джун Вонг. Вот остолопы!.. «Вонг передал свою статью в NATURE, один из самых авторитетных научных журналов мира…» Кавычки надо ставить, придурки, когда пишете название журнала! А то получилось, что этот китаеза «в натуре» передал свои материалы в журнал. Дальше… «Сейчас ведется экспертная проверка работы, и по существующим в NATURE…» опять получается «в натуре»… «правилам Лиджун Вонг не имеет права говорить о сути своих исследований до тех пор, пока в журнале не появится публикация. Поэтому о подробностях эксперимента ничего не известно. Известно лишь, что Лиджун Вонг, всего лишь восемь лет назад закончивший Рочестерский университет»… видать, был двоечником и тупицей… «пропускал специальным образом сформированный лазерный луч через некую регистрационную камеру, затем этот луч проходил еще шестьдесят футов и снова регистрировался детектором. Временной промежуток между первой и второй регистрацией был таков, как если бы фотоны летели как минимум с тремя сотнями световых скоростей…» Ух! Вот это да! Триста световых скоростей! Мужик явно не мелочится. Только где он обнаружил столь мелко градуированные часы, чтобы измерить время прохождения потока? Чушь получается. На шестидесяти футах временной отрезок прохождения свежеобнаруженного сверхскоростного «фотона» стремится к нулю. Ему даже атомные часы не помогли бы… «Несмотря на то что публикации еще нет и говорить, по сути, не о чем, мир физиков уже сейчас разделился на оптимистов и скептиков…» Проще говоря, на нормальных людей и идиотов… «Скептики отмахиваются, оптимисты верят Вонгу на слово, однако прибавляют при этом, что при-нстонское открытие никоим образом не разрушит базовых представлений о строении мира. Профессор Чо из Калифорнийского университета сообщил, что Лиджун Вонг сделал великолепную работу…» Ага, как же! Небось этот Ли – его прибабахнутый племянник. Вот «прохвессор» и поддержал туповатого родственничка…

Влад с наслаждением потянулся и глотнул кофе.

По пути с горящего склада домой он скупил в киоске почти все газеты и теперь разбирался с прессой, не отказывая себе в удовольствии прочесть что-нибудь не относящееся к политике в целом и Президенту Беларуси в частности.

К полуночи газеты были проштудированы.

В одной из них Рокотов наткнулся на маленькую заметку о том, что первого июля Батька собирается выступить перед митингующими на площади перед Домом Правительства оппозиционерами. Время выступления тоже указывалось. Одиннадцать утра.

Биолог провел ладонью по щетине на подбородке и нахмурился.

Более удачного момента террористам было не выбрать.

Мадлен Олбрайт откашлялась, высморкалась и перевела дух.

Ей уже второй день было нехорошо, сказывался подхваченный на светском рауте в турецком посольстве азиатский грипп, но Госсекретарь крепилась, обжиралась аспирином и рабочего места не покидала. Грипп заодно ударил и по слабому желудку мадам, так что ей регулярно приходилось отлучаться в туалет. Засиживалась она там подолгу, так как в последнее время почти ничего не ела, и позывы имели больше привычный, чем практический характер. Мадлен ерзала на унитазе, с ненавистью разглядывая идиотский предвыборный плакат Клинтона, зачем-то приклеенный к двери. Президент радостно скалился и держал над головой сцепленные в замок руки, будто бы призывая тужащуюся Олбрайт выдавить из себя хотя бы еще пол-ложечки.

Строуб Тэлбот вежливо подождал, пока Госсекретарь придет в себя, и продемонстрировал ей покрытую разноцветными пятнами и флажками карту Косова.

– Вот окончательная схема секторов ответственности…

Мадлен нашла на карте российский триколор и ткнула в него подагрическим пальцем.

– Ас этим что?

– С русскими придется считаться, – пожал плечами Тэлбот. – Они как неизбежное зло. Выдворить их за пределы края уже не получится. И аэропорт Приштины пока находится в их руках. Британцы остановились на подходе к взлетным полосам.

– Можно попробовать выдавить русских.

– Как именно?

– Поставить условия, подогнать бронетехнику, – предложила Олбрайт.

Строуб мысленно усомнился в интеллектуальных способностях и стратегическом гении мадам, о чем долдонили все американские газеты.

– Боюсь, что из этого ничего не выйдет…

– Почему? – скривилась Госсекретарь.

– Там семьсот русских «зеленых беретов» под командованием замначальника их воздушно-десантных войск. И гора оружия, – спокойно сказал Тэлбот. – Для начала они пожгут всю нашу технику. Потери в наших частях будут исчисляться в соотношении минимум десять к одному. Если не больше… И подобное столкновение с Иваном неминуемо вызовет масштабное восстание сербов. Плюс ко всем неприятностям регулярная югославская армия тут же пойдет на лобовой прорыв границы, чтобы прикрыть русских. Тут не до выполнения приказов о выходе из Косова. Сербские полки просто взбунтуются. Наша группировка будет вырезана за несколько дней. Затем неминуем ядерный удар по нашим базам в районе Средиземноморья.

– У нас тоже есть атомные ракеты, – угрожающе произнесла Мадлен.

– Это начало большой войны…

– Хорошо, оставим эту тему. Надо будет решить вопрос дипломатическими средствами. Средств для этого у нас хватит… Так что относительно Косова?

– Албанское руководство, не выполняет взятых на себя обязательств. Только за прошедшую неделю убито двести сербов и разграблено четыре тысячи домов… – начал Тэлбот.

– Мелочи меня не интересуют, – Олбрайт остановила дипломата. – Пусть сербы сами разбираются с албанцами. Как обстоят дела с выполнением приказов наших военных? – – Плохо, – честно признался собеседник.

– Насколько плохо?

– Очень плохо.

– Подробности, пожалуйста…

– Хашим Тачи и его подручные расставили повсюду свои посты, заняли административные здания под штабы и организовали в них склады оружия и наркотиков. Там же держат заложников. Миротворцев на территории штабов просто не пускают. Подобие порядка есть только в немецком секторе.

– Вот видите!

– Мне бы не хотелось вам говорить…

– Что еще? – настроение мадам резко ухудшилось.

– Немцы действуют крайне жестко. Я бы даже сказал – жестоко.

– Конкретизируйте.

– По нашим данным, как только они почувствовали сопротивление, то повесили пятнадцать зачинщиков. Это случилось на третий день после установления контроля над сектором.

– Как немцы на такое пошли?

– Подробности неизвестны… Так вот. Процесс казни был снят на видеопленку. Затем немцы собрали в ангаре наиболее активных бойцов УЧК и прокрутили им кино. И сообщили, что так они будут поступать с каждым, кто посмеет напасть на немецкого солдата. С тех пор эксцессов не было.

– Случай задокументирован?

– Естественно, нет. Мы даже не знаем, была аи это имитация казни или все произошло в реальности. В Косове сейчас тысячи неопознанных трупов. Но судя по тому, что активисты УЧК бегут из немецкого сектора, произошедшее действительно имело место… К тому же немцы зачем-то отгородили несколько квадратов площадью в два-три гектара, протянули по периметру колючую проволоку и строят там одноэтажные бараки.

– Зачем? – удивилась недалекая Госсекретарь.

– Видимо, это концентрационные лагеря, – предположил Тэлбот.

– А как сами немцы объясняют строительство?

– Говорят, что это защищенные центры для мирного населения. Мол, туда будут свозить людей, если опять начнутся боевые действия. Наши эксперты подобным объяснениям доверять не советуют.

– Свяжитесь со Шредером, пусть решит вопрос со своими генералами.

– Не думаю, что это поможет. У немцев давняя неприязнь к албанцам, еще со времен Второй мировой. Гитлер и Геббельс называли их цыганами и планомерно уничтожали. Как докладывают наши источники, сейчас в немецком контингенте распространено мнение о том, что следует доделать то, чего не успели сделать их отцы и деды…

– Но это же геноцид! – покраснела Мадлен. – А как немцы обращаются с сербами?

– На удивление ровные отношения… Если немцам надо выбирать между сербами и албанцами, то их симпатии не в пользу последних. К тому же, что мне совершенно непонятно, немцы начали поддерживать некоторые инициативы русских. Например, устроили массовую охоту на тех косоваров, кто оскверняет православные храмы.

– Но они же дважды воевали друг с другом только в этом веке! – выпалила мадам.

– И тем не менее, – Строуб покачал головой.

– С этим надо что-то делать, – засуетилась Госсекретарь. – Мы не можем пустить ситуацию на самотек. Отдайте распоряжение отделу планирования. Русских и немцев надо столкнуть лбами… И активизируйте «наших друзей» в Москве. Пусть устроят Борису обструкцию и протолкнут через парламент закон об отзыве контингента из Косова.

– Закон не наберет проходного количества голосов…

– Почему?

– Их депутаты на такое не пойдут.

– Но мы же перечислили им почти пятьдесят миллионов!

– Да. Но наши условия они выполняют. Дополнительные силы на Балканы не направляются, из санкций по Югославии Россия не вышла. Требовать от них большего нереально. В случае принятия подобного решения мы выиграем в тактике, но потеряем в стратегическом плане. Во-первых, половина тут же откажется от сотрудничества с нами, и, во-вторых, «наши друзья» провалят будущие выборы. А покупать новых накладно…

– Согласна, – вымученно заявила Олбрайт.

– Я считаю, что «наши друзья» более полезны в деле дестабилизации внутренней обстановки, о чем мы с вами беседовали на прошлой неделе.

– Я помню. Вы рассмотрели варианты Бжезинского? [Меморандум Бжезинского, предназначенный для высшего руководства США и описывающий 20 (по сведениям из других источников – 24) вариантов развала СССР и России. Не имеет ничего общего с его опубликованными в СМИ докладами, хотя общая мысль одна. Ежегодно корректируется автором] – Наиболее перспективным аналитики считают восьмой. Укрупнение регионов в федеративные образования неизбежно вызывает усиление тех персон, кто встанет во главе этих областей. Затем – конфликт между центром и несколькими губернаторами. Россию разорвут на три-четыре части, если не больше. Но основная проблема в том, как это провести законодательно, чтобы не вызвать подозрений у самих русских. Наше влияние пока этого сделать не позволяет.

Мадлен извинилась и вышла в туалет.

Восседая на розовом унитазе и стараясь не смотреть на улыбающегося Клинтона, она перебрала в голове все те мысли, которые ей вдалбливал Збигнев. Основная заключалась в следующем – Россию надо уничтожить как государство и приложить максимум усилий, чтобы русские больше друг с другом не объединялись. Пусть живут в своих восьмидесяти резервациях и добывают полезные ископаемые. Для этого достаточно двадцати пяти миллионов человек.

Дальний Восток должен отойти к Японии, Карелия и Северо-Запад – к Прибалтике и Польше, южные области достанутся Украине.

Только в этом случае США, Европа и Израиль вздохнут спокойно.

Но без боя русские не сдадутся.

Поэтому нужен нестандартный ход, чтобы ведущие кремлевские чиновники захотели бы укрупнить регионы. Деньгами тут все не решить. Невыгодно. На подобную операцию придется угрохать триллионы долларов.

А у США их нет. Долларовая пирамида и так уже держится исключительно за счет сложнейших связей между инвесторами, биржами и взаимными обязательствами кредиторов. Вырвав из нее кусок хотя бы в пятьсот миллиардов, можно обрушить все строение…

Не вставая, Олбрайт дотянулась до стаканчика с водой на краю раковины и запила таблетку «тайленола». Через десять минут противная тяжесть в животе должна была окончательно исчезнуть.

– Следует подбросить эту идею в прессу, – заявила Мадлен, усаживаясь в свое кресло.

– Какую именно идею? – Тэлбот за время отсутствия мадам немного отвлекся.

– Об укрупнении регионов.

– Это несложно…

– Важно, чтобы русские ничего не поняли, не просчитали последствий. У нас ведь есть надежные контакты в их администрации, – полувопросительно заявила Госсекретарь.

– Безусловно…

– Вот и надо их активизировать. – У русских теперь новый Секретарь Совета Безопасности…

– Я о нем слышала. Вы не пробовали привлечь его на нашу сторону?

– Даже пытаться не буду. Он агентурист, мигом расшифрует наших людей. У меня иное предложение.

– Изложите.

– Подбросить ему эту идею через одного не засвеченного в связях с нами политолога-экономиста. Они давно дружат, и поэтому предложение будет воспринято серьезно. Подбросить и забыть… Причем больше эту тему «наш друг» обсуждать не будет ни при каких обстоятельствах.

– Что нам дает такая акция?

– Формирование идеи. Этот молодой Секретарь перспективен. Он, естественно, по роду своей прошлой деятельности знает о меморандуме Бжезинского. Но он сторонник формирования жесткой системы управления государством. И в отрыве от меморандума и при условии грамотного поведения «нашего друга» способен данную идею воспринять.

– Наш человек когда-либо использовался в работе?

– Нет. Только косвенно…

– Тогда почему вы уверены, что он справится?

– Он человек разумный и осторожный. Его общие прогнозы развития России верны на восемьдесят-девяносто процентов. Финансисты и политики к его словам прислушиваются. Кроме того, в идее создания крупных федеральных образований ничего предосудительного нет. Наоборот – внешне все выглядит наилучшим образом. И даже может пойти во благо. Но это при условии, если мы не сориентируем исполнителей на определенные действия…

– Дать положительную вводную, а затем на полпути аккуратно подкорректировать направление процесса? – задумчиво произнесла Госсекретарь. – Вы знаете, а ведь это может сработать…

– Вероятность успеха велика. На среднее звено русских чиновников у нас есть великолепные рычаги давления. Практически сто процентов из них имеют собственность и счета в цивилизованных странах. Перекрыть им кислород нам не составит никакого труда. Естественно, я говорю о тех, кто имеет достаточный вес для решения оговариваемой задачи. Мелочь крутится внутри России, но никакого серьезного вреда осуществлению подобных операций они нанести не в состоянии. А два-три идеалиста и русофила ничего испортить не смогут. Я даже не уверен, что в Москве такие найдутся. Наша политика последних десяти лет привела к тому, что так называемые «русские патриоты» забились в свои норки и не кажут оттуда носа. Чтобы не быть обвиненными в национализме и антисемитизме. Это не Белоруссия, где засел Лукашенко со своей камарильей.

– Там все скоро будет по-иному, – ухмыльнулась Мадлен Олбрайт.

Строуб Тэлбот знал, что она имеет в виду, и тоже расплылся в улыбке.

Влад пересек площадь по диагонали и нашел то место, где в первый раз почувствовал чей-то неприязненный взгляд себе в затылок.

Остановился и сделал вид, что никак не может прикурить.

«А ведь я ошибся, – Рокотов незаметно для окружающих внимательно осмотрелся. – Неудобство я ощутил возле этого столба. Плюс-минус метр… Но ведь со стройки не видны ступени Дома Правительства. Соответственно, это не снайпер. Тогда кто? – биолог сделал несколько шагов. – Жилые строения справа, стройка слева… Если смотреть из жилого дома, то виден лишь участок тротуара и угол госучреждения. Смысл их контролировать? Только на тот случай, если требуется не допустить к центральному входу какую-нибудь нежелательную персону. Однако сие никак не вписывается в подготовку теракта. У исполнителей не может быть задачи устранить кого-то еще помимо цели… Условному „наблюдателю“ я не понравился. Почему? Шел себе спокойно, никому не мешал. На сотрудника управления охраны я не похож. Может, слишком активно озирался по сторонам? Так это не повод… Бели обращать внимание на каждого, кто немного отличается от обычного, спешащего по своим делам прохожего, никаких нервов не хватит. Тем более что сейчас меня никто не пасет… Пост госохраны временным не бывает… А если сектор наблюдения не здесь, а на противоположной стороне улицы? Но там только тротуар у забора. За забором – стройка…» Владислав прошел по зебре пешеходного перехода и свернул в сквер.

Выбрав незанятую скамейку в тени деревьев, он уместился на ней с развернутой газетой в руках и продолжил анализ ситуации.

«Предположим, что снайпер выбрал позицию за забором. Ничего принципиально невозможного в этом нет. Расстояние до цели – от двухсот до двухсот пятидесяти метров. Хороший стрелок не промажет. Лука будет выступать явно с возвышения, так что выцелить его можно. Но вмешиваются побочные факторы… Во-первых, сами демонстранты. Они вечно таскают с собой плакаты, знамена и другую лабуду. Обзор может быть наглухо перекрыт. Договоренность с митингующими о том, что те обеспечат стрелку директрису выстрела – абсурд. Если вдруг часть плакатов и знамен резко опустится, образуя некий коридор, бодигарды положат Луку на землю за полсекунды… Во-вторых, воздушные потоки. Над толпой возникают хитрые аэродинамические завихрения. Снайперам это известно, поэтому все стараются стрелять не снизу вверх, как в рассматриваемом случае, а наоборот. Даже на такой небольшой дистанции пуля может немного отклониться. Голова у Луки не метр в диаметре. А бить нужно именно в голову. Тело-то будет скрыто трибуной. Возможно, пуленепробиваемой… В-третьих, вазомоторика самого Президента. Лука – человек эмоциональный, спокойно на месте не стоит. Особенно если толкает речугу перед оппозицией. Он явно будет махать руками и отклоняться то в одну сторону, то в другую. Двести метров пуля проходит за одну треть секунды. В этот отрезок времени голова мишени может уйти в бок сантиметров на шесть-семь, если не десять. К тому же стоит учитывать дискретность человеческого зрения. [Глазной нерв передает сигналы в мозг не постоянно, а порциями (картинками) с задержкой примерно в одну десятую секунды. Так что человек воспринимает мир фрагментарно]. Снайпер – не робот… В-четвертых, служба охраны. По выставленному стволу или блику от оптики врежут тут же с нескольких сторон. У снайпера может элементарно не хватить времени на прицеливание….Так что вероятность успеха мероприятия минимальна. Я бы даже сказал, что катастрофически минимальна. И организаторы не могут всего этого не предусмотреть. Однако они не останавливают процесс… Или отказались от этой затеи? Нет, не похоже… Слишком много наворочено за последние дни. Ракеты, стоматолог, этот Кролль со своей радиостанцией…» На скамеечку напротив Влада уселись двое – громила с бритой головой и бутылкой пива и невысокий парень, потягивающий через соломинку сок из высокого картонного стакана. Судя по их поведению и фразе верзилы «Ну, блин, и жарко тут у бульбашей!», парни были приезжими. До них было метров семь, и биолог прекрасно слышал, о чем они беседовали. Причем прононс был петербургским.

С первых же слов стало ясно, что гости Минска продолжают давний разговор о кознях маленького, но злобного народца.

– ..Авангардисты, Мишель, это чисто жидовские происки. Всякие там Кандинские, Малевичи, Филоновы… Примитивный захват рынка сбыта. Вот смотри. В середине века наши частично обрезанные соотечественники попытались пролезть в выгодную сферу живописи и оформительства…

– Чем она, блин, выгодна-то? – спросил бугай.

– Социализм вспомни. Роспись клубов, парадные портреты вождей и прочее. Художникам давали помещения под мастерские, что в те периоды нехватки жилья было крайне важно. Еще платили командировочные, когда мазилы на натуру выезжали. Вот еврейцы и решили по-легкому житуху свою улучшить. Но из этого ни фига не вышло. Не приспособлены они к рисованию…

– Все? – деловито осведомился верзила.

– Почти. Ты брось свой не замутненный еврейской пропагандой взгляд в глубины истории искусств, – худощавый молодой парень и не думал скрывать подтрунивания над собеседником. Видимо, они были настолько давно и хорошо знакомы, что бандюган привык и совершенно не обижался.

– И чо?

– Что ты видишь?

Верзила на несколько секунд задумался и пошевелил губами.

– Евреев почти нет.

– Вот! – его приятель поднял палец. – А почему?

– Невыгодно, – предположил бугай и попал в точку.

– Именно, Мишель! На протяжении сотен лет, до начала двадцатого века, художественные промыслы особого дохода не приносили. Кроме ювелирки. Но и там иудеи занимались в основном чисто техническим делом – гранили бриллианты. Украшения изготовляли другие. Евреи были кем угодно – банкирами, продавцами, промышленниками, – но не художниками или скульпторами.

– А в двадцатом веке все, блин, изменилось? – предположил бритоголовый ценитель высокого искусства.

– Верно, – согласился «интеллектуал-патриот». – Живопись стала приносить прибыль. И евреи ею заинтересовались.

– Диня, а при чем тут авангард?

– Элементарно, батоно Ортопед. Иудеям потребовалось отвоевать рынок у реалистов и тех, кого ныне принято считать импрессионистами…

«Ба! – подумал Рокотов. – Так это же те самые пресловутые Миша-»Ортопед" и его дружбан Денис Рыбаков, о которых мне Димон все уши прожужжал. Вот так встреча! Чего это их в Минск занесло? Не иначе, опять что-то «антибарыжное» бананят. Или аферу какую…" -…Но по причинам того, что пархатым было сложно перебить интерес классикой, они принялись раздувать интерес к авангарду и примитивизму. Ведь что такое авангард?

– Действительно, что?

– Муть. Цветовые пятна, бессмысленно разбросанные по холсту. На самом деле в них ничего особенного нет. Попытка скрыть собственное невежество и неумение рисовать. Голые короли, как у Андерсена… Любой дизайнер, ежели ему поставить задачу создать цветовыми пятнами определенное настроение, справится с этим за полдня. По этому вопросу издана масса учебников. Но никто не ассоциирует дизайнерское ремесло с искусством. А надо бы.

– Я тоже авангардистов не понимаю, – заявил Михаил.

– Там понимать нечего, – отмахнулся Рыбаков. – Мысли за этим нет никакой, одни дешевые понты. А так называемые любители живописи – идиоты. Авангард – это модно, вот поэтому зрители и идут на выставки, как бараны. Нормальные люди не пойдут смотреть на бред вроде «Черного квадрата». Так как сразу понятно, что автор слегка не в себе. И вообще, термин «дегенеративное искусство», который был в ходу у доктора Геббельса, наиболее точно отражает суть проблемы. Причем он относится не только к живописи, но и к стихам, прозе, музыке, кинематографу… Приведем примеры. Тарковский и его последователи типа Сокурова, Пелевин, во многом – Шнитке, частично – Феллини, Тинто Брасс, поэты-символисты, Набоков, Роман Виктюк – это самые натуральные дегенераты. И их список бесконечен… Правильно их Хрущев называл «пидарасами и абстракцистами».

«Круто он их!» – улыбнулся Влад, временно забывший о цели своего визита на площадь.

– А Сальвадор Дали? – спросил Ортопед.

– Ты туалетную воду имеешь в виду?

– Диня, не подкалывай! – верзила присосался к бутылке.

– С Сальвадором другое. Он рисовал замечательно. А что до сюжетов – так их можно расценить как прикол.

– Верно, – согласился браток и сунул пустую бутылку в урну. – Ну чо, отдохнули?

– Ага. Потопали. А то нам до поезда всего ничего осталось…

Рокотов проводил их взглядом.

«Надо будет Димона попросить, чтоб познакомил. Конкретные ребята… И в словах Рыбакова что-то есть. Действительно ведь, авангард – дегенеративное искусство… Ладно, возвращаемся к делу. Итак, стройка…»

Йозеф собрал их всех, за исключением Сапеги, в маленьком летнем кафе возле центрального рынка. Компания из трех молодых мужчин и одной женщины, мирно сидевших за столиком в углу террасы, не привлекала ничьего внимания. Посетители вели себя смирно, пили кофе и соки, курили и о чем-то тихо беседовали.

– Завтра, – сказал Кролль. – Сбор к семи часам. Осип, у тебя все готово?

Низкорослый и кряжистый Манаев поставил стакан на стол.

– Да, шеф. Разрыв кабеля можно произвести в любой момент. Я подкопался со стороны теплотрассы. На вскрытие асфальта и ремонт уйдет минимум полдня.

– Затопление?

– Готово. Там вокруг песочек, так что сложностей не будет. Пройдет как по маслу.

– Насколько быстро они определят место разрыва?

– Если у них есть индукционные измерители, то за пять минут.

– Ты можешь сбить их показания? – спросил Йозеф.

Осип почесал затылок.

– Бросить жилу на концы… Ну, в общем, могу.

– Займешься.

– А рвать когда?

– Под утро. Часиков в пять. Чтобы к восьми-девяти они затеяли прозвон всего кабеля. Ты наш люк проверил?

– Все путем. Отводка сделана, штекер повешен…

– Теперь ты, – Кролль повернулся к Вейре Дипкунайте. – Что с позицией?

– Нормально, – коротко ответила блондинка.

– Не слишком далеко?

– Нет. Ближе нельзя. И выше тоже. Второй этаж – это то, что нужно.

– Ты расстояние померила?

– Сто семьдесят метров. С «шестикратником» я в муху попаду.

– Не забудь, что тебе еще надо отсматривать стрелков, – предупредил Йозеф.

– Там только одна возможная лежка. Да и то я сомневаюсь, что ее используют. Неудобно. Перспективы никакой. Половина площади не видна…

– Ты там что, побывала? – удивился Гер-менчук.

– Естественно.

– И? – прищурился Кролль.

– Место не подготовлено. Может, пользовались пару раз, но не снайпер. В полуметре от слухового окна идет труба. Расположена так неудачно, что стрелку придется перегибаться. Иначе не получается. С точки зрения поста для наблюдателя место бесперспективное. Проще поставить человека у любого окна на жилом этаже.

– А оттуда тебя не видно…

– Вот именно.

Йозеф удовлетворенно кивнул.

Все было подготовлено идеально. Работать предстояло с направления, которое практически не контролировалось службой безопасности Президента. Да и сам способ ликвидации никак не укладывался в общепринятые представления о террористическом акте.

Телохранители могли ожидать выстрела из снайперской винтовки, взрыва бомбы, облака ядовитого газа, камикадзе с ножом, яда в рюмке, отравленной иглы, пробирки с бактериями, радиоактивного изотопа, в конце концов. Но не более того.

Перечень угроз для жизни Главы Государства хоть и велик, но не бесконечен.

И весьма и весьма стандартен.

Невидимой же и неизмеряемой никакими приборами смерти охранники не ждут. Ибо такое предположение сродни вере в колдовство. А всяких мистических штучек в природе не существует. В службах безопасности почти всех стран мира этот вопрос серьезно изучали и пришли к выводу, что магические обряды в принципе не могут повредить охраняемой персоне, если та в них не верит.

Лукашенко – человек практического склада ума, и сглазить его нельзя.

Но он и его телохранители бессильны перед тем, что замыслил Кролль и что воплотил в железе Карл Сапега. Есть определенные физические явления, которым не способно противостоять никакое живое существо на планете.

Йозеф подумал, что метод Сапеги можно будет творчески переработать и создать на его основе прибор меньших габаритов, но с теми же техническими характеристиками. И тогда Кролль станет наиболее высокооплачиваемым киллером из всех когда-либо существовавших.

– В семь собираемся на известной нам всем стоянке у гаража номер сорок девять. Кроме Осипа. У него свой фронт работ, – Манаев кивнул. – Радиосвязи у нас не будет, так что каждый работает в автономке.

– Может, взять мобильники на всякий случай? – предложила Вейра.

– Нет. Полная тишина в эфире. Я не хочу, чтобы мы рисковали из-за мелочей.

На самом деле причина была иной.

И Вейру, и Илью, и Осипа Йозеф предполагал ликвидировать сразу по окончании операции. Передавить поодиночке, пока на площади будет продолжаться паника. Телефоны же могли нарушить его планы. Обладающие звериным чутьем Дипкунайте и Герменчук могли начать что-то подозревать, если телефон товарища вдруг не ответит.

Пока они были спокойны.

Но только потому, что Кролль выдал им по двести тысяч долларов наличными две недели назад. Деньги всегда притупляют чувство опасности. Особенно в тех случаях, когда их много и когда платят вперед.

– Расходимся по одному, – приказал Йозеф. – Я ухожу первым, за мной Вейра, потом Осип. Илья, посиди здесь еще часок, посмотри, что и как…

– Ясно.

– Тогда до завтра…

Директор Службы Внешней Разведки России исподтишка посмотрел на сосредоточенного Секретаря Совбеза. Тот теребил пальцами мочку левого уха и, казалось, не обращал внимания на приглашенных чиновников, полностью занятый просмотром документов.

Свеженазначенный начальником пресс-службы объединенной группировки вооруженных сил на Северном Кавказе бывший пресс-секретарь Президента Крстржембский заметно нервничал.

Со своего поста он уходил со скандалом, каждому встречному-поперечному рассказывал, как «невыносимо душно в Кремле», полгода побегал в своре московского мэра, повыступал в теледебатах, пообливал грязью своего прошлого Хозяина и все-таки вернулся в родные пенаты. Ибо не мог жить без чувства сопричастности к высшей российской власти. Пусть плохой, вороватой, на три четверти состоящей из подонков, безынициативной, но Власти. За пару лет службы в Кремле подающий надежды журналист Крстржембский сломался. Хотя возможно, что качества лизоблю-да-инициативника были в нем заложены изначально, только вот проявились они не сразу. И теперь ему надо было вновь доказывать свою нужность и лояльность.

Момент возвращения был выбран удачно.

Как только банды наемников, разбавленные небольшими группами чеченцев, вошли на территорию Дагестана, Крстржембский заявил, что по велению сердца не может безучастно стоять в стороне и готов оказать посильную помощь в информационной сфере. Его слова были услышаны, и он получил очередную должность в Администрации, тут же расплевавшись с потрясенным таким коварством Прудковым, с которым еще за день до этого ходил под ручку.

В обмен на прощение со стороны Власти Крстржембский сдал Главе президентской Администрации ставшие ему известными источники финансирования избирательной кампании столичного градоначальника и с легким сердцем нырнул в привычную для себя атмосферу интриг, подхалимажа и лжи. Того, что в газетах именуется «кипучей деятельностью на государственном посту».

– Итак, – Штази дочитал последнюю, доставленную десять минут назад сводку из района боевых действий и поднял глаза на приглашенных, – начнем с Кавказа. Первый вопрос к начальнику пресс-службы. Каковы сейчас информационные возможности террористов в российских СМИ?

Крстржембский ловко извлек из вороха бумажек напечатанную на цветном принтере справку. Оформлению документов он всегда придавал первостепенное значение, привык со времен работы с Президентом, которому проще было продемонстрировать наглядный график, чем объяснить суть вопроса.

Вот и теперь в руках у чиновника оказался лист с красными, оранжевыми, зелеными, фиолетовыми и розовыми параллелепипедами разной высоты, испещренными названиями газет и журналов и фамилиями журналистов.

– Процентное соотношение поддерживающих контртеррористическую операцию СМИ и выступающих за политическое разрешение конфликта распределяется примерно как восемьдесят семь на тринадцать. По тиражности изданий общий итог таков: девяносто два – за, пять – выражают озабоченность, три процента либо еще не определились, либо размещают у себя оба мнения. В теле – и радиоэфирах соотношение девяносто четыре на шесть. Основную долю информации с чеченской стороны журналисты черпают из Интернета, со страниц удуговского сайта «Кавказ».

– Давайте не будем говорить «чеченская сторона», – поправил Крстржембского Секретарь Совбеза. – Ведь, насколько мне известно, чеченцы составляют менее трети личного состава банд. Лучше употреблять термины «боевики» или «террористы».

– Понял…

– Продолжайте, пожалуйста…

– Группа журналистов, выступающая с критикой методов ведения операции, достаточно разношерстна, но не нова. В основном это те, кто входит в холдинг Индюшанского или близок к нему. Плюс, естественно, правозащитники.

– А вы не пытались побеседовать с ведущими фигурами правозащитного движения и объяснить, что права русских и чеченцев идентичны и что бороться за их соблюдение надо одинаково, а не устраивать перекос только в одну сторону?

– Нет…

– Попробуйте.

– Будет исполнено, – Крстржембский скрыл свое недовольство.

Встреча официального рупора Кремля и министерств обороны и внутренних дел с группой правозащитников – это что-то новенькое. В России принято не замечать критикующих власть и уж тем более не вступать с ними в какую-либо полемику. Проще всего объявить всех правозащитников поголовно наймитами западных разведок и психопатами и тем самым закрыть вопрос.

Безусловно, в правозащитной среде хватает и агентов ЦРУ, БНД и Моссада, и тех, по кому плачет шприц с галоперидолом. Предостаточно и откровенных предателей, готовых за небольшие деньги выступить на любой стороне.

Но есть и нормальные люди.

Правда, их очень немного и они не являются «правозащитниками» в классическом и потому неверном понимании этого определения. Разумные люди, представляющие патриотические круги, как раз и стараются бороться за равное соблюдение прав любого гражданина. За что подвергаются обструкции со всех сторон – и со стороны власти, и со стороны коммунистической «оппозиции», и со стороны псевдодемократической «диссиды» во главе с Адамычем и Новодворской.

Крстржембскому даже не пришло в голову, что надо встретиться с патриотами-правозащитниками. Он подумал именно о тех, кто просто так, ради дешевой популярности, или за деньги выступал всегда «против» любой власти.

А Штази, имевший в виду как раз патриотов, забыл расшифровать свое распоряжение, в результате чего оно было исполнено в обычной манере кремлевского бюрократа – наперекосяк и с противоположным нужному результатом.

– Дальше, – попросил Секретарь Совбеза.

– Вот схема на сегодняшний день, – Крстржембский не знал, о чем еще говорить, и подал своему визави ярко раскрашенный лист.

– Ясно, – Штази повертел график в руках. – Тогда вы свободны. Займитесь подготовками пресс-релизов.

Начальник пресс-службы объединенной группировки с облегчением покинул кабинет и возле приемной столкнулся с генералом Чаплиным. Тот, по своей старой привычке, изображал на лице глубокую озабоченность, должную показать окружающим всю серьезность и секретность исполняемой Василием Васисуальевичем работы.

Некоторые на это покупались, но те, кто знал Чаплина по службе, тихо посмеивались.

Генерал-полковник всю свою жизнь посвятил борьбе с инакомыслием. Во времена социализма он ловил распространителей ротапринтных изданий Солженицына и Бродского и коллекционеров порножурналов. Первых он сажал десятками, со вторыми обращался более мягко, ограничиваясь порицанием и конфискацией в свою пользу иностранных изданий категории XXX [XXX – жесткое порно]. В следственном отделе Пятого Управления он заслужил славу старательного, но сильно тупого сотрудника. Даже подследственные иногда были вынуждены делать собственноручные приписки к протоколам допросов следующего содержания:

«Вынужден отметить, что, вопреки мнению следователя Чаплина, Вена не является столицей Швейцарии» или «Прошу обратить внимание, что роман Солженицына „Архипелаг ГУЛаг“ никоим образом не может считаться „образцом сионистской пропаганды“, как записано в обвинительном заключении следователя Чаплина».

– Сережа! – неискренне обрадовался Виктор Васисуальевич и кивнул на дверь кабинета Секретаря Совета Безопасности. – У себя?

– Угу, – Крстржембский пожал влажную руку генерала. – Но у него сейчас директор СВР.

– Тогда я подожду. Как у него настроение?

– Нормальное.

– Слушай, Сережа, – Чаплин понизил голос почти до шепота, – ты не в курсе, какие перспективы в деле Стульчака?

– Откуда? – удивился начальник пресс-службы. – Я ж к прокуратуре и МВД касательства не имею. Я даже сути дела на сегодняшний день не знаю… А почему ты спрашиваешь?

– Ну-у… – замялся генерал. – Они же вместе работали. Вот я и подумал, что теперь Стульчак сможет вернуться.

– Так он и так мог вернуться, – пожал плечами Крстржембский. – Только что ему здесь делать? По-моему, читать лекции в Сорбонне гораздо интереснее, чем прозябать в Питере.

– Не скажи, не скажи…

– Витя, я не очень понимаю, к чему ты клонишь.

– Анатолий Саныч мог бы здесь очень пригодиться.

– Кому?

– Всем нам.

– А зачем?

– У него огромный опыт разводки ситуаций…

– Так поговори с Вовой.

– Видишь ли, я не знаю, как начать. И какие у них сейчас отношения…

– Нормальные отношения, – весомо сказал Крстржембский. – Володя никогда никого не сдавал. К тому же, насколько я понимаю, все дело против Стульчака яйца выеденного не стоит. Кто-то решил его просто подставить.

– Не кто-то, а «Щука», – Чаплин тут же назвал действующего питерского губернатора.

– Может быть. Я не знаком с подробностями…

– Мне они известны, – гордо заявил генерал. – Значит, ты считаешь, что принципиально обсудить этот вопрос можно?

– Наверное, – начальник пресс-службы ушел от прямого ответа.

В Кремле лучше всего не говорить ни «да», ни «нет». Чтобы потом попросивший совета не стал обвинять собеседника в том, что тот подтолкнул его к не правильному с точки зрения бюрократической морали решению…

Когда за Крстржембским закрылась дверь, глава внешней разведки почувствовал себя более раскованно. Подловатого Крстржембского он недолюбливал и совершенно не понимал, зачем того после всего произошедшего взяли обратно в систему.

– Интересные новости из Косова.

– Слушаю, – Секретарь Совбеза отложил в сторону цветной график.

– Немцы начали захоронение ядерных отходов.

– Прямо в Косове? – удивился Штази.

– Именно. Из места временного хранения в Горлобене отправлены уже семь контейнеров.

– Как они легендируют операцию?

– Крыша – Совет Безопасности ООН. Их транспорты сейчас ходят по всему краю. Ставят на контейнер марку ООН и спокойно перевозят.

– Косовары об этом знают?

– Вряд ли, – директор СВР положил руки на стол. – Их никто не собирается информировать. Контейнеры сбрасывают в заброшенные шахты медных рудников и бетонируют. Всего немцы намерены захоронить около двадцати тысяч тонн.

– А защита отходов? – нахмурился Штази.

– Минимальная. Если не сказать – никакой. Лет через пять-семь ее пробьет.

– Но принадлежность отходов легко определить…

– Ну и что? Германия всегда может откреститься. Заявят, что еще до начала боевых действий ирод Милошевич заключил договор о захоронении отходов в спецхранилищах у себя в Сербии, а потом, сволочь такая, припер их в Косово. Дабы облучать несчастных албанцев.

– А документальное подтверждение?

– Пожар в архиве.

– Да уж…

– Но есть и другая сторона медали. На мой взгляд, не менее важная.

– Слушаю.

– Немцы, а вместе с ними и остальные «миротворцы», очень торопятся. Такое ощущение, что они не рассчитывают задержаться в Косово-Метохии надолго. Поэтому сразу начали исполнять подобные захоронению отходов программы… Хотя немецкий контингент ведет себя по отношению к мирному населению достойно. В отличие от французов, американцев и остальных.

– Мне докладывали, – кивнул Секретарь Совбеза.

– По нашим расчетам, НАТО сможет удерживать Косово года два-три. Возможно, меньше.

– И что потом?

– Это будет зависеть от ситуации в Белграде. Если к власти придет Вук Драшкович, то Югославия развалится сначала на Сербию и Черногорию, а затем от самой Сербии отхватят треть территории. Север отойдет к Венгрии, юг-к новообразованной Албании. Если же победят люди Желько Ражнятовича, то косоваров либо поставят в полное подчинение, либо вышибут с территории. Есть и третий вариант – у власти останется Милошевич.

– Какой из вариантов для нас наиболее предпочтителен?

– Последние два.

– Мы можем как-то повлиять на ситуацию? – заинтересовался Штази.

– Только косвенно. Если Дед активизирует переговоры о создании союза с Сербией, то шансы на положительное разрешение велики…

В наличие политической воли такого калибра у стареющего и зависимого от Запада Президента не верили ни директор СВР, ни Секретарь Сов-беза.

– Это больше вопрос Думы и Совета Федерации, чем Президента, – констатировал Штази.

– Без инициативы самого Деда они не пошевелятся.

– Пока отставим данный вопрос. Я проконсультируюсь с Главой Администрации. Доведу до него информацию о положении дел в Косове… Что у нас по Прибалтике?

– Второе отделение Марлезонского балета, – хмыкнул глава внешней разведки. – Литовский сейм пытается выставить нам счет за оккупацию их земель. На четыреста семьдесят шесть миллиардов долларов. Скоро присоединятся Латвия с Эстонией. По нашим оценкам, общая сумма претензий составит около полутора триллионов.

– Они в своем уме?

– Вполне. США и Европа их в этом поддерживают.

– А Израиль? – Секретарь Совбеза умел ставить вопросы.

– С Израилем пока ясности нет. Там слишком много наших, которым поддержка кнессетом инициатив Балтии не понравится. Это во-первых. А во-вторых, крайне запутана проблема участия прибалтов в геноциде евреев…

Штази кивнул.

Горячие прибалтийские парни из батальонов СС и полицай-команд уничтожили за три года почти миллион иудеев. Причем делали они это в основном по собственной инициативе. Когда после войны стали разбираться с документами, то оказалось, что немцы не отдавали приказов своим вассалам строить концлагеря и расстреливать племя Соломоново. Прибалтийские марионетки сами все решили и выполнили. Сохранилось даже письмо начальника вильнюсского гестапо своему непосредственному шефу Мюллеру, в котором штурмбанфюрер выражал озабоченность массовыми казнями евреев и связанными с ними грабежами лавок и мастерских. Во многом благодаря литовским и эстонским зондеркомандам в Прибалтике началось активное сопротивление солдатам вермахта.

С новообразованными республиками Балтии Израиль попал в трудное положение. Особенно после того, как придурковатая латышская Фемида начала процессы по пересмотру истории и на скамье подсудимых оказались те, кто по долгу службы отлавливал и сажал «лесных братьев», на чьих руках была кровь сотен убитых евреев.

– Наши аналитики подготовили очень интересную справку, – хитро улыбнулся директор СВР. – Если судить по международным законам, то прибалты вообще не имеют прав на свои земли.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Секретарь Совбеза.

– В тысяча семьсот четырнадцатом году, – глава внешней разведки откашлялся, – Петр Первый и Карл Двенадцатый подписали договор о том, что России в полное неотрицаемое вечное владение и собственность переходят Лифляндия, Эстляндия, Ингрия и часть Карелии с Выборгом. Петр заплатил за эти земли два миллиона ефимков. На наши деньги – это добрая сотня миллиардов долларов. Далее, в тысяча семьсот девяносто пятом году герцог Курляндский продал нам и Курляндию за миллион четыреста тысяч талеров. Это около тридцати миллиардов долларов по сегодняшним ценам. Следовательно, и с юридической, и с финансовой точек зрения Прибалтика до сих пор наша. Любой международный суд это подтвердит.

– Но ведь они получили независимость после революции, – возразил Штази.

– Так-то оно так, если б не одно «но». Для того чтобы признать их независимость, им самим для начала требуется признать абсолютную легитимность правительства большевиков. Ибо! – директор СВР вскинул подбородок. – Тартусский договор от тысяча девятьсот двадцатого подписан именно с большевиками. Причем подписывался он заговорщиками, свергнувшими законные прибалтийские правительства. Ни большевики, ни подписанты-террористы не являлись на тот момент субъектами права! И они к тому же не признаны до сих пор! Мнение современных балтийских правителей едино и вряд ли изменится – Ленин и большевики являются преступниками. Соответственно, возникает юридическая коллизия. Договоры царской России никто не отменял, они до сих пор существуют в качестве единственных правоустанавливающих документов на владение землями. И международные суды их и будут рассматривать.

– А сроки давности?

– На подобные сделки сроки давности не распространяются.

– Это хороший аргумент, – согласился Штази.

– Более чем. Особенно если взыскать с Литвы, Эстонии и Латвии уплаченные суммы с процентами. Выходит три с половиной триллиона долларов.

– Это нереально.

– Понимаю. Но ход сильный.

– Солидарен с вами. Вот что. Подготовьте мне эту справку со всем документальным подтверждением. Будем думать.

– Есть.

– Теперь о недавней операции в США. Что-нибудь удалось вытянуть из попавшего нам в руки компьютера?

– Естественно. Материал крайне интересный…

Влад просидел на скамеечке еще час.

За это время он успел подробно рассмотреть все строения вокруг площади, пять минут отдохнуть, хохоча над встреченной на последней странице газеты статьей под названием «Уфолог Ажажа обнаружил какашки марсиан!», и прийти к выводу, что единственным возможным месторасположением исполнителей покушения может быть стройплощадка. Или территория, непосредственно к ней прилегающая. С иных точек ступени лестницы Дома Правительства просто не просматривались.

А использовать средства навесного огня вроде миномета террористы не будут. Слишком мала вероятность попасть в цель с первого же выстрела. Миномет – штука прихотливая. Иногда надо произвести до десяти корректировочных залпов, чтобы один последний угодил в мишень.

Рокотова серьезно беспокоило то обстоятельство, что он до сих пор никак не мог разобраться с методикой проведения теракта. Не зная средства достижения цели, очень сложно придумать способ противодействия.

Все карты путала непонятная «радиостанция».

Не будь ее, биолог работал бы в двух направлениях: снайпер и взрывчатка. Но эти оба способа представлялись ему плохо осуществимыми и годными лишь в качестве отвлекающего маневра.

Тем более что снайпер, если судить по результатам допроса Курбалевича, был один.

А так уважающие себя террористы не работают.

В любом случае стрелков должно быть не меньше трех. Лучше четыре. Тогда у одного-двух есть шансы всадить пулю в жизненно важные органы Президента. Как это произошло в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году в Далласе [Доклад «Комиссии Уоррена», в котором убийцей Джона Фитцджеральда Кеннеди назван Ли Харви Освальд, не соответствует действительному положению вещей]. Джон Кеннеди получил сразу с двух сторон – в лоб и в затылок. Третья пуля прошла сквозь шею и ранила находившегося с ним в машине сенатора Конелли. Были четвертый и пятый выстрелы, но пули изменили траекторию под воздействием поднимающихся от разогретого асфальта масс воздуха и пролетели мимо. Одна впилась в асфальт у правого переднего колеса президентского лимузина, другая застряла в растущем у пешеходного мостика дереве.

Это только в кино бывает, что снайпер-одиночка с расстояния в километр разносит жертве череп одним-единственным точным выстрелом.

В жизни все скромнее.

Стреляют с дистанций, не превышающих четырех сотен метров. И минимум с двух разных сторон. Поэтому снайпера служб охраны глав государств плотно контролируют радиус в восемьсот восемьдесят метров от охраняемой персоны. Подсчитано, что стрелок, находящийся вне этого круга, поражает цель с вероятностью не более одного процента. И эта вероятность равна статистической ошибке. Поэтому учитывать ее не принято.

Кролль разработал нечто иное.

То, что не вызовет никаких подозрений до того мгновения, пока не сработает.

Рокотов, не поворачивая головы, осмотрел стройку.

Все как на любой другой площадке. Работает подъемный кран, гудит бетономешалка, подъемник доставляет на этажи строительные материалы, бродят рабочие в оранжевых касках, у ворот лежит разомлевшая от жары собака. Слышен голос прораба, распекающего нерадивого штукатура.

«Мясо надо не забыть прихватить с собой, – подумал Влад. – Килограмма два вырезки. Вечером закуплю… Псов там может быть штуки три. И, что удивительно, никто эту стройку не проверяет… Хотя нет, не удивительно. Фиг ли ее проверять, если с нее ни черта не просматривается? Ладно, топать надо. Сюда мне часов в пять прибывать. Значит, вставать в полчетвертого. А до этого хорошенько выспаться…» Биолог неторопливо поднялся со скамейки, сложил газету и медленно побрел по аллее, направляясь к виднеющейся вдали витрине универсама.

Сразу после прилета из Мюнхена в Москву собственный корреспондент «Новой газеты» [Название газеты выбрано произвольно и не имеет никакого отношения к реально существующему изданию или Работающим в нем журналистам] Вадим Бледноцерковский нанес визит своему приятелю и коллеге по цеху Борису Каргалицкому.

Любимое детище главного редактора Дмитрия Мюратова, «Новая газета» представляла собой немного странное с точки зрения нормального человека издание.

С одной стороны, в ней печатались вполне грамотные и выдержанные в едином ключе материалы о коррупции во власти, необъяснимых смертях менеджеров нефтедобывающих компаний, демографической ситуации в стране, тонкостях взаимоотношений между разными кланами политического истеблишмента. Статьи читались на одном дыхании, авторы аргументировали и доказывали свои позиции, приводили интересные и малоизвестные доказательства.

С другой стороны, половина печатных полос была отдана дичайшему бреду, в котором безграмотность авторов в тех сферах жизни, что они описывали, оттенялась злобным кликушеством и передергиванием слов интервьюируемых персон. Особенно в таких публикациях преуспевали Каргалицкий, Бледноцерковский и их наставница Анна Пилятковская. Они обожали муссировать «чеченскую тему», пугая читателей описаниями зверств по отношению к мирному населению, пересказывая байки о «десяти убитых спецназовцами малолетних девочках» и допуская чисто технические ляпы в изложении своего видения современной боевой техники. Например, над головами беженцев и самоотверженных «корреспондентов-свидетелей» регулярно и со страшным грохотом проносились «тактические ракеты Х-31А», летящие в сторону позиций боевиков. Исходя из подобного репортажа, можно было решить, что российской армии противостоит мощная группировка ичкерийских крейсеров и авианосцев, так как «Х-31А» – исключительно противокорабельные ракеты и по наземным целям работать просто не в состоянии.

Каргалицкий встретил гостя в изрядно замасленном домашнем халате и войлочных тапочках.

– Ну, как Европа? – поинтересовался хозяин дома, расставляя на столе рюмки и блюдечки с закуской.

– Стоит, – буркнул Бледноцерковский. – Чо ей сделается…

– Ты к нам надолго?

– На пару дней.

– А потом куда? – Каргалицкий осторожно достал из морозильной камеры литровую бутыль польской водки.

Русскую он не пил по принципиальным соображениям. От своей бабки он знал, что происходит из краковской шляхты, и поэтому считал себя «паном», которому не пристало травиться сорокаградусной бурдой.

Польская водочка полегче будет, всего градусов тридцать, да и очищена лучше.

Каргалицкий и не подозревал, что под видом благородного напитка «европейские евреи», как называют поляков их соседи, поставляют в Россию дрянной, разбавленный сырой водой из речки картофельный самогон. Речка, помимо источника воды, служила еще и местом сброса фекальных вод.

– В Минск.

– Ого! – Борис разлил по первой. – А зачем?

– Слухи ходят, что скоро Луку снимать будут.

– От кого слухи-то? – жадно спросил Каргалицкий.

– От разных, – информировать нечистого на руку Бориса Бледноцерковский не собирался.

– Мятеж?

– Вроде того…

– Давно пора! Я бы этого Луку лично бы вздернул!

– А тебе-то он чо сделал? – не понял Вадим.

– Не мне лично, а всем нам… – с таинственным видом шепнул Каргалицкий.

– Хорош темнить!

– Мы хотели репортаж сделать про обстановку в Беларуси, но нам аккредитации не дали. Мю-ратов в их представительство ездил, там тоже ничего не вышло.

На самом деле главный редактор элементарно пожадничал и не выделил деньги на командировку, предпочтя потратить их в ночном клубе. Однако для корреспондентов была придумана другая, более отвечающая настроениям правозащитной прессы версия. Мол, злой Лукашенко и его подручные чинят препятствия независимым журналистам.

– А-а, это! Я не удивлен.

– Ты-то как визу получил?

– Спокойно, – Бледноцерковский хрупнул малосольным огурчиком. – Пришел в ихнее консульство и получил.

– От меня помощь не требуется?

– А ты сможешь найти тех, кто скрывается от режима?

– Здесь, в Москве?

– Ага…

– Нет проблем! – осклабился Каргалицкий. – Тут их навалом. Тот же Шеремет.

– О Шеремете все знают, это неинтересно…

– Есть еще.

– О них уже писали?

– Если надо, найдем тех, о ком не писали, – потомок обедневшей польской шляхты выразительно посмотрел на гостя.

– Много не дают, – сразу предупредил Бледноцерковский.

– Сколько?

– Пятьдесят марок за голову.

– Да, немного…

– Это за обычный репортаж. Найдешь интересный случай, будет больше.

– Насколько больше?

– Если с видеоматериалом – пятьсот.

– Проверять будут? – у Каргалицкого сразу возникла мысль нанять за пару сотен рублей беспризорников, чтобы они поведали, как им плохо жилось в Беларуси и что их родителей посадили в тюрьму по политическим мотивам.

– Могут.

Борис опечалился.

– А без проверки нельзя?

– Тогда только полтаха. Каргалицкий махнул рукой.

– Согласен.

Полтаха так полтаха. По сегодняшнему курсу – шестьсот рублей за «голову». Беспризорники возьмут по сто. Выгода очевидна.

– Когда тебе нужен материал?

– Я уезжаю завтра, чтобы успеть на митинг третьего июля. Там будет грандиозная тусовка по поводу пятидесятипятилетия освобождения Беларуси от немцев. Обещают классный скандальчик. Вернусь где-то десятого.

– Нормально, – Каргалицкий разлил по второй. – Справлюсь. Ну, вздрогнули!