Белым по черному

Почила тень по улицам густым

И притаилась в углубленной нише.

Предупреждающий встал трубный дым, —

День поднялся и занялся чуть выше;

И разобщившись с сумраком пустым,

Угодьями позеленели крыши.

Богатством отуманенных окон

Прельстилося междоусобье зданий.

Столетий поредевших испокон

На погребах замок и цепь преданий.

И, сев на позабывшийся балкон,

Занялся день, еще немного ранний,

По Карлову мосту, вздымая воз,

Конь шел над потонувшими быками.

Катилися, как с пира на погост,

Колеса за спешащими ногами,

И, грохнувши о едущий помост,

Свернулись бочки добрыми друзьями.

На плоскогорья побрели дворцы.

Чтобы, сростясь, не показаться уже.

Асфальтами заменены торцы,

Чтобы моторы выбегали глуше.

Трамваев отдаленные концы

Чуть сблизились в осенней стуже.

В газонах чародейные цветы

Рассыпали мертвеющие пряди.

Льют темное обилие листы

На заживо зарытый в землю радий.

Алхимиков согбенные персты

Рвут гроздья в Королевском винограде.

Полиняли цветы. Улыбаясь беззубо,

На изнанке небес солнце светит иначе…

Мне сегодня в лесу стало ясно, как в лупу.

Что души отлетел одуванчик…

И, притихнув, я долго лежала в траве,

Облаков торопливых следила гримасы

И как в них — точно ловкий пастух на овец —

Шустрый ветер метал невидимое лассо.

Я ведь знаю, что сменят иные цветы

Мой веселый смешной одуванчик,

И опять через поле, холмы и сады

Жизни бегло покатится мячик…

Но порой этот путь, привлекая, пугает.

Я вперед с недоверьем взгляну исподлобья

И печально глазами слежу — провожая

Уносимые ветром последние хлопья…

И падают, и падают цветы,

и замер сад цветущий, снежно-белый.

Я говорю любви, мечтам — прости!

Как вишням, в этот год им не цвести;

цветы увяли, песни я допела.

И падают безудержно цветы,

срывает их небрежно ветер легкий.

Мне грустно — знаю, что не любишь ты.

Мне грустно — отцветают уж сады,

а я брожу в снежинках одиноко.

Последней лаской убран сад.

Мне жалко облетевшей красоты.

Брожу в тоске, и мыслям я не рада.

Душа трезва — иллюзий мне не надо.

И падают, и падают цветы.

— Темнеют дни рождественским преддверьем.

Темнею, жду — бесчестья иль утрат.

Ласкаюсь ли заветным суеверьем —

тоской пронзит немыслимый возврат.

Пусть Рыцарь Бед склонен и очарован

и взгляд любви так безысходно прост,

но темный след запенится, и снова

яснеет путь — по пропастям до звезд.

О нет, не говори про доблестную славу,

и, бедный друг, страданья не зови.

Коснись, не отклони смертельную отраву

и звездный путь окрась в своей крови.

— Когда мне станет все равно —

— в полете мне изменят крылья!

— я закричу, упав на дно,

и вдруг — покой, и вдруг — бессилье.

Ждет заповедная межа

стезею — радостно-знакомой.

Но милым звездам будет жаль,

что их сестра ушла из дому.

О светлая, о ты, земля,

приют мой радостный и тихий!

Как кинуть мне твои поля

и стать недвижной и безликой?

Но сладко помнить обещанье,

что мой покой без мук и снов

покроет звездное молчанье,

когда мне станет все равно.

О, бойтесь лжи тупого усыпленья,

ночных дорог бездумна тишина!

Кто говорил в смертельном ослепленьи,

что мысль скудна, и наша жизнь бедна?

Они грядут, и поступь их жестока,

неотвратимы лики близких дней.

Уже не слышен глас и зов Пророка,

как проще жить и умереть сильней.

Надвинулось… и хаос и стихия,

полет лавин и шум весенних льдов…

То в мир пришла разящая Россия,

огонь и меч карающих богов.

Есть в саду одна дорожка,

там, где ивы за прудом,

где на солнце пляшут мошки,

там, где ежик строит дом.

Про нее никто не знает,

я хожу туда одна,

видеть, как листву сбирает

ежик и его жена.

Там нашла я пень огромный,

под которым вырос гриб.

Там паук, пузатый, сонный,

поселился между лип.

А еще в конце тропинки

раз я видела в траве,

как, неся свои соринки,

заблудился муравей.

Я ношу для птичек крошек

и кормлю их за трудом.

К осени прилежный ежик

выстроит уютный дом.