Белый царь – Иван Грозный. Книга 2

Глава 3 Осада и взятие Полоцка

Прошел почти год со дня смерти царицы Анастасии. Боль по молодой супруге, ушедшей в мир иной, буквально рвущая душу Ивана, постепенно притупилась, поутихла. Да и напряженные повседневные заботы по управлению государством не оставляли времени на печаль.

Конфликт на западных рубежах нарастал. Швеция и Польша продолжали настаивать на выводе русских войск из Ливонии, несмотря на то что их послы постоянно получали отказ на свои требования. Иван Грозный не намерен был в чем-либо уступать правителям Польши и Швеции. Те в ответ активизировали собственные действия. Победы русских войск испугали Запад.

Весной 1561 года король Польши Сигизмунд II Август ускорил переговоры с Кетлером, последним магистром ордена, о переходе Ливонии под его власть. Одновременно он послал туда свои полки, фактически возобновил войну с Россией. Шведы заняли Ревель.

Иван Грозный ожидал подобного развития событий и готовил новый мощный удар, который должен был изменить общую обстановку в пользу России. Но далеко не все бояре понимали замыслы царя. Некоторые пытались возложить вину за осложнение ситуации на самого Ивана. Он, мол, испортил личные отношения с королем.

Дело заключалось в том, что еще в прошлом году бояре предложили Ивану заключить второй брак. В качестве будущей жены русского царя они видели сестру Сигизмунда II Августа, Екатерину Ягеллонку. Этот брак был выгоден в первую очередь тем вельможам, которые выражали недовольство возвышением Захарьиных.

Сигизмунд II был готов на переговоры. Он выставил свои условия – переход во власть Польши Пскова, Смоленска и Новгорода. Узнав о подобных требованиях, Иван Грозный ответил Сигизмунду резким отказом, а боярам и духовенству повелел более не вести никаких переговоров с ним.

Русский царь не мог поступить иначе. Политика великого государя имела целью расширение и укрепление России, а не потерю целых уделов ради брака с сестрой польского короля.

Впрочем, эти обвинения царю никто не предъявлял. Он узнавал о них от верных ему людей.

После полудня 10 июля 1561 года Иван Грозный уединился. Он ожидал князя Ургина, с которым все чаще встречался, мог поделиться самыми сокровенными мыслями.

Дмитрий приехал к двум часам, вошел, поклонился.

– Многие лета тебе, государь!

Иван поднялся с кресла, подошел к князю.

– Здравствуй, Дмитрий, рад видеть тебя. Проходи. Слышал я, ты поставил новый храм в удельном селе Благое.

– Всем миром поднимали. Побольше прежнего сделали, потому как народа на селе прибавилось, все не помещались. Теперь места много. Хороший получился храм. Будешь в наших краях, посмотришь.

– Знаю, что село твое растет, и люди там живут в достатке. Везде бы так. Коли новый храм поднял, то прими от меня подарок. – Иван взял со стола какой-то предмет, завернутый в бархат, снял ткань. – Вот икона Богоматери. Пусть православный народ радуется и молится.

– Благодарствую, государь, от всех прихожан и от себя. Икона из рук самого царя дорогого стоит. – Ургин поцеловал образ, положил его на стол и перекрестился.

Царь же возвратился в кресло и сказал:

– Присаживайся, Дмитрий, поговорим.

Ургин опустился на лавку и сказал:

– Хороший день выдался, не жаркий, с легким ветерком. Детвора захватила все берега, пригодные для купания, плещется на мелководье. Весело смотреть.

– Да? А я из дворца и не выходил.

– Все дела, государь. Понятно, царствовать нелегко, однако и об отдыхе забывать негоже. Съездил бы ты на охоту.

– Будет время, съезжу. Сегодня не до того. Сигизмунд да гетман Радзивилл безобразничают в Ливонии. Не желают смириться с тем, что мы не сдаем позиции. Нападут, куснут и отскочат. Думаю, надобно их приструнить.

Ургин улыбнулся.

– Показать, кто в доме хозяин?

– Заметь, Дмитрий, в своем доме. Мы же не претендуем на исконные земли литовцев, поляков, тем более шведов, но то, что отняли у нас, извольте вернуть. Не захотели по-доброму, получили войну. России нужен свой выход к морю, и он есть. Но его запирает Ганзейский союз. Видите ли, все должны вести торговлю только через него, пользоваться немецкими кораблями и немало за это платить. А зачем нам этот союз, когда Россия может иметь свой флот, не хуже немецкого? Не будет по-ихнему!

– Верно говоришь, государь. По твоим словам ясно, что ты задумал новый поход против Литвы.

Иван погладил бороду.

– Покуда рано, а вот через год-другой войны не избежать. Пока только тебе скажу, что я задумал не отвлекаться на мелкие крепости, а всей силой навалиться на Полоцк.

– Это очень серьезное дело. Полоцк – богатый торговый город. Он весьма важен для поляков и литовцев. Оттуда открывается прямой и удобный водный путь к Риге.

– Полоцк по сути является и ключом к Вильно.

– Да, но он сильно укреплен.

– Согласен, эта крепость считается непреступной. Пять раз московские рати подступали к ней, но так и не смогли взять. Литва и Польша постоянно укрепляют город. Усилена валами защита Верхнего замка, поставлены девять высоких башен по всей стене. По данным, которые поступают из Полоцка, в городе сейчас от шестидесяти до семидесяти пушек, мортир, гаковниц, но не хватает прислуги к ним. Комендант крепости воевода Давойна обратился к Сигизмунду Августу с просьбой увеличить гарнизон. Король в помощи не отказал. Поэтому, Дмитрий, нам надо время для тщательной подготовки взятия Полоцка. Опыт, слава Богу, у нас уже есть. Достаточно войск, пушек и запасов. Мой отец не смог захватить город. Я же не отступлю, и крепость на Западной Двине будет нашей, русской! – Глаза Ивана загорелись, ладони сжались в кулаки. – Да, я возьму Полоцк, как покорил Казань. А то обнаглел Сигизмунд. Представляешь, Дмитрий, он сих пор шлет мне послов с требованиями вывести из Ливонии русские войска? Да они быстрей свои полки потеряют, чем мы уйдем.

– Успокойся, Иван Васильевич. Я уверен, покорится тебе Полоцк.

Иван прошелся по палатам, присел на скамью рядом с Ургиным.

– А что, Дмитрий, скажешь по поводу второго моего брака?

– Так о нем тебе ближние бояре да священники, наверное, все уши прожужжали. Прости за такие слова.

– Не за что прощать. Воистину прожужжали. Но ты не ответил на вопрос.

– Мое мнение таково: царю без жены нельзя.

– А как жениться, Дмитрий, когда Настенька до сих пор вот здесь? – Иван ударил себя в грудь. – В сердце живет. Не могу я забыть ее, и полюбить уже никого не смогу, будь невеста хоть какая красавица писаная!

Ургин вздохнул.

– Твое состояние мне понятно как никому другому. Но ты царь, Иван Васильевич, и принадлежишь не только себе, а и всему русскому народу. То, что с Сигизмундом родниться не стал, не обменял русские города на его сестру, одобряю. Да и не только я, большинство бояр, не говоря уже о простых людях. Но коли есть другая невеста, то жениться надо. Да, жить без любви погано, тяжело, для меня вообще невозможно, но ты не я. Ты царь! Тебе в первую голову следует поступать так, как того требуют интересы русского православного государства.

– Невест, сам знаешь, хоть отбавляй. Но уж коли женитьба необходима, то пусть она принесет пользу стране. Поэтому я решил жениться на дочери черкесского князя, шестнадцатилетней Кученей Темрюковне. Нам сейчас как никогда нужны мирные отношения с народностями Кавказа. Нельзя забывать о большой войне с Крымом. Ее можно отсрочить путем переговоров, а еще более – действиями казаков, но избежать нельзя. Вот мой новый родственник, князь Кабарды Темрюк и обеспечит нам спокойствие на юго-восточных рубежах. Как тебе мое решение?

Ургин развел руками.

– Тебе виднее, государь. Исходя из интересов державы, решение верное.

– Ну а о личной, семейной жизни я не думаю. Ее не будет. Царица – да, семья – нет!

– На то воля Божья, государь!

– На все воля Божья, но что-то подсказывает мне, что не смогу я жить с дочерью кабардинского князя. Недолгим будет этот брак.

– Как знать.

– Еще об одном хотел тебе сказать, князь.

– Да, государь, я слушаю тебя.

– Ты что-нибудь слышал про Кудеяра?

– Как же, известный разбойник. О нем уже легенды складывают и боятся. Мол, жесток он без меры. Губит старых и малых почем зря. Обозы грабит. Наслышан. Почему ты меня о нем спросил?

– А слышал ли ты, что Кудеяр представляется моим старшим братом, заявляет, что не я, а он должен быть на русском престоле?

Ургин удивленно посмотрел на царя.

– Но такое невозможно, государь! Как он может быть твоим братом, да еще и старшим? Первая жена твоего отца Соломония была бесплодной, детей иметь не могла, оттого и ушла добровольно в монастырь. Об этом все знают. А у великой княгини Елены только вы с Юрием и родились. Об этом тоже всем известно.

– А вот Кудеяр распространяет слух, что отец силой сослал Соломонию в монастырь. Она была беременна и родила его, Кудеяра, который зовет себя великим князем Георгием Васильевичем.

– Погоди, государь! Насколько я помню, подобные слухи уже имели место. Они затихли, когда твой отец учинил следствие по этому делу. В монастырь тогда выезжали бояре. Они доподлинно установили, что Соломония Юрьевна Сабурова, или сестра София, никогда беременной не была и никого не рожала. Так что Кудеяр никак не может быть твоим братом, тем более старшим. Сестра София умерла бездетной.

Иван неожиданно улыбнулся.

– Это мы можем среди вельмож говорить, а простой народ в такие подробности не вникает. Кудеяр говорит, что его, младенца, сразу же после рождения вывезли в леса и воспитывали в скитах, чтобы моя мать не устранила ненужного наследника престола. Он не разбойничает, а мстит мне за якобы утраченный трон и унижения Соломонии, своей матери.

– Глупость.

– Да, однако ты сам сказал, что о Кудеяре в народе легенды складывают. А разбой усилился во всех южных и центральных областях. Ватаги злодеев нападают на богатые обозы, грабят их, режут всех. Среди местных жителей лиходеи пускают слух о том, что они служат Кудеяру, брату царя. Вреда от них очень много. Сил, способных достойно противостоять им, у меня нет. Бороться с разбойниками тяжело. Они в лесах как у себя дома. В случае опасности разбегаются, чтобы потом собраться в условленном месте.

– Так надо создать дружины, обучить их. А главное, выловить самозванца Кудеяра, главарей разбойных ватаг да прилюдно казнить их в тех городах и селах, где они лиходействовали. Не будет вожаков, ватаги рассыплются. Разбойники сами поубивают друг дружку за право стать новым предводителем. Для этого дела ты можешь взять мою дружину во главе с Алексеем, моим сыном, который теперь начальствует над дворцовой стражей. Есть люди Головина.

– Пока, князь, я не могу послушать твоего совета, хотя очень желал бы встретиться со своим старшим братцем да лично поговорить с ним. Может, еще и представится такая возможность, а, Дмитрий?

– На все воля Божья!

– Ты прав. А насчет Кученей Темрюковны, то она с братом Салтанкулом должна приехать в Москву в середине месяца. Приходи, как прибудет. Посмотришь, поделишься впечатлениями.

– Они тебе нужны? Если ты держишь в сердце Анастасию, то Кученей будет твоей женой только по званию. Так какая разница, что она из себя представляет? Но раз приглашаешь, приду. Все одно мне дома делать нечего.

– От Филиппа посланий не было?

– Нет, Иван Васильевич. Видимо, соловецкий игумен очень занят управлением обителью и служением Господу нашему.

– Ничего, скоро о нем услышит вся Русь.

Ургин удивленно посмотрел на царя.

– Что ты имеешь в виду, государь?

– Не скажу, не проси. Достаточно того, что ты услышал, кстати, тоже первым и единственным. – Иван хитро улыбнулся.

Ургин аккуратно завернул икону. Царь поднялся проводить его. Вдруг резкая боль ударила ему в голову, в глазах потемнело. Иван упал на скамью, сжал ладонями виски. Он застонал, лицо перекосила примаса нестерпимого страдания.

Дмитрий бросился к нему.

– Что с тобой, государь?

– Голова, – еле проговорил царь. – Боль огненная. Там, у ларца чаша, дай испить.

Ургин поднес царю чашу с темной густой жидкостью.

Иван принял лекарство, повалился на бок и сказал:

– Лекаря, Дмитрий!

Ургин кликнул слуг:

– Эй, кто тут, лекаря к государю, быстро!

Почти тут же в палату вбежал Курт Рингер. Немецкому лекарю хватило одного взгляда, чтобы понять, что следует делать. Он помог Ивану лечь, достал из кармана какие-то крохотные шарики.

– Государь, положи под язык это снадобье, боль и отступит.

Иван подчинился.

– Вот так, – проговорил Рингер. – А теперь полежи.

Боль исчезла так же внезапно, как и наступила.

Иван присел на скамейке.

– Слава Богу, отпустило. Вот, Дмитрий, видишь, какая хворь ко мне прилипла! Ты ступай, я скоро буду в порядке.

Ургин спросил:

– И давно у тебя это?

– Да уж третий приступ. Как будто кто каленым железом мне голову прижигает. Боль такая, что хоть на стену лезь. Хорошо, немец-лекарь снадобье сделал. Ступай!

– Исцеления тебе, государь!

– До свидания, князь.

Ургин захватил икону и вышел в коридор.

Там его ждал сын, начальник дворцовой стражи.

– Отец, почему к царю лекаря вызывали? Опять головная боль?

– Да, приступ.

– Иван Васильевич сильно мучается, когда случаются такие приступы. В первый раз он потерял сознание. А что это у тебя в руках?

– Икона Богоматери. Иван подарил нашему новому храму в Благом.

– Он и на Соловки отправил много церковной утвари и икон. А ты чего домой не едешь? Конь у дворца стоит.

– Дождусь лекаря. Поговорю с ним. Он по-русски то хоть понимает?

– Да, хотя с царем они все больше по-немецки общаются. Иван Васильевич их язык не хуже нашего знает. Также польский, татарский и еще какой-то, на котором ведет переговоры с литовскими послами. Откуда у него такие познания?

– Учился в детстве. Мать, покойная Елена Глинская, с ним занималась, да и сам царь ума большого, образованный, не как ты.

– А я что? Мне с немчурой или татарами не речи вести, а воевать. В схватке и русского языка хватит.

В коридоре появился Курт Рингер.

Ургин-старший остановил его и сказал:

– Погоди, лекарь, разговор есть.

– Я слушаю тебя, князь.

Дмитрий приказал сыну:

– Оставь нас, Лешка!

– Да, отец. Я во дворе буду.

Проводив сына, Ургин взял немца под руку.

– Ведь так зовут – Курт?

– Да, Курт Рингер.

– Так скажи мне, Курт, что за хворь такая прицепилась к государю?

– По-русски объяснить не могу, князь, извини. Приступы резкой головной боли, иногда с потерей сознания и зрения. Кратковременные, но сильные. Иногда судороги бывают. Мне известна эта болезнь, но я не могу назвать ее по-русски.

– А опасна та болезнь?

– Всякая болезнь опасна. Взять моего отца. От болячки умер. Случилось заражение крови.

– Но коли тебе известна болезнь царя, ты должен его вылечить.

– Делаю, что могу. Пока вот сумел сделать снадобье, облегчающее состояние государя во время и после приступа. Но надо найти средство, исцеляющее саму болезнь.

– Так ищи!

– Ищу, князь. Без дела не сижу.

– Если тебе что надо, только скажи, всем обеспечу!

– У меня есть все необходимое.

– Значит, за жизнь государя я могу быть спокоен?

– Князь, все в руках Господа. Прямой угрозы жизни государя я не вижу, а вот последствия приступов могут быть разные.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что болезнь вызывает иногда ничем не объяснимую ярость, сильное раздражение, способное вывести человека из себя и толкнуть на непредсказуемые поступки. У царя пока такого не было, лишь боль, которая проходит быстро. Да, лечить государя надо, чем я сейчас усиленно и занимаюсь.

– Понятно, Курт Рингер! Ты давай, лечи государя как следует.

– Это моя обязанность. У тебя ко мне все, князь? Извини, дел много.

– Все. Я надеюсь на тебя. Да что там я, вся Русь надеется.

– Это сильно сказано. Сейчас у меня хороший помощник, очень способный юноша из посадских, Федот Борзов.

– Сын Прохора Борзова?

– Не знаю. Но юноша больших способностей, это вне всякого сомнения. Уверен, пройдет немного времени, и равному ему во врачевании на Руси не будет.

– Даже ты с ним не сравнишься?

– Даже я. Но пойду, князь, ты уж извини!

– Конечно, Курт, ступай. Да поможет тебе Бог!

Курт ушел. Покинул дворец и Ургин.

Алексей стоял во дворе, держа за узду коня отца.

– Ну что, батюшка, поговорил с лекарем?

– Поговорил. Ты вот что, Алексей, коли во дворце каждый день бываешь, сопровождаешь государя в поездках, смотри за этим немцем и помощником его Федотом Борзовым. Обо всех изменениях в здоровье Ивана сообщай мне. Это тебе мой отцовский наказ.

– Как скажешь. Это мне не трудно. Только Федот-то тебе зачем сдался? Он у немца на побегушках.

– Говорят, способностей необыкновенных. Именно в лекарском деле.

– Да ты что? А с виду не скажешь. Обычный парень, каких на Москве тысячи.

– Он не обычный. Ты меня понял?

– Да, отец, понял. Наказ исполню.

– Домой-то когда сегодня возвратишься? Глафира спросит, что сказать?

– Как освобожусь, так и вернусь. Сам понимаешь, служба у меня такая.

– Ладно, служи. А я до дома.

Ургин, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, легко вскочил на коня. Спустя полчаса он был на своем подворье. Подарок Ивана князь поставил к иконостасу.

А через несколько дней начали разворачиваться события вокруг второй женитьбы Ивана Грозного. 15 июля 1561 года Кученей, дочь кабардинского князя Темрюка Идарова, в сопровождении брата Салтанкула и отряда охраны прибыла в Москву. Им отвели хоромы недалеко от Кремля. На следующий день невесту принимали во дворце.

К 10 утра в царских палатах собрались митрополит Макарий, духовенство, ближние бояре. Приехал и князь Ургин. Иван велел привести невесту. Салтанкул ввел сестру в палаты. Кученей была в национальной одежде.

Государь подошел к ней.

– Вот ты какая, княжна Кученей!

– Она у нас самая красивая, – сказал Салтанкул.

– Вижу. Красавица. Только почему взор злой? Или против воли на Москву ехала?

– Что ты, государь, – ответил Салтанкул. – Кученей счастлива стать твоей женой. Она не злая, добрая.

Иван взглянул на брата невесты.

– Ты и далее вместо нее отвечать будешь? Почему девица молчит? Уж не глухонемая ли она?

По палатам прошелся смешок.

– Прекратить! – осадил царь.

Смешки тут же стихли.

– Я не глухонемая, – воскликнула Кученей.

– Так чего молчишь?

В разговор вновь вступил Салтанкул:

– Прости, государь, обычай у нас такой. Когда говорят мужчины, женщины молчат.

– Что ж, обычаи уважать надо. Ладно, разговорится еще. – Царь повернулся к митрополиту: – Владыка, крестить их надобно. В первую голову Кученей.

– Само собой, государь, – ответил Макарий. – У нас к таинству все готово.

– Тогда и ее и брата заодно, если он против крещения ничего иметь не будет. Да и с венчанием тянуть не следует. Все! – Государь пошел на выход, по пути сказал Ургину: – Иди за мной, князь.

Ургин пошел за Иваном. В палате, где когда-то заседала Избранная рада, царь присел в кресло. Ургин устроился рядом на скамье.

– Как тебе невеста, князь?

– Что ответить? Восточная красавица.

– Да не такая уж она и красавица. Ростом мала. А глаза какие? Черные, злые!

– По-моему, государь, ты предвзято относишься к ней.

– Может, и так! Если честно, то безразлична она мне. Глядя на Кученей, вспомнил Анастасию. Признаюсь, на мгновение возникло желание прогнать эту княжну вместе с ее услужливым братцем. Не знаю, как сдержался. Сейчас она не вызывает у меня никаких чувств, кроме раздражения. А ведь ей быть моей женой, мне спать с ней в одной постели. Смогу ли?

– На эти вопросы только ты ответишь.

– В том-то и дело. Знаешь, кого я увидел в Кученей? Дикую кошку. Ты к ней с лаской, а она когти выпускает и шипит как змеюка.

– Что же ты хочешь? Такие нравы у них в горах. Поживет здесь, изменится.

– Она-то, может, и изменится, а я нет. Но хватит об этом. На свадьбу придешь? Приглашаю со всем семейством. Пира особого устраивать не буду, но угощу всех знатно. Придешь?

– Нет, государь, – ответил Ургин. – Я, с твоего позволения, в Благое поеду. Подарок твой отвезу, отстою первую службу в новом храме. Помолимся за тебя и за твою жену.

– Что ж, дело твое. Благое так Благое. А коли с новой супругой в гости к тебе на село заеду, не прогонишь?

– О чем ты, государь? Встретим как родного.

– Представляю, как твои люди на Темрюковну глазеть будут. Укорят меж собой меня, мол, не нашел себе невесты на Москве, выбрал какую-то дикарку. Да, Дмитрий?

– Нет! Никто осуждать тебя не будет. Каждый человек волен устраивать свою личную жизнь так, как хочет. Другим до того никакого дела быть не должно. Кстати, в Благом две татарские семьи поселились. Вчера узнал об этом. Ничего, сельчане приняли их.

– Так и должно быть. Государство и законы у нас одни. Русь едина, и все в ней равны.

– Я думаю так же, государь.

– Значит, ты так и не скажешь ничего о Кученей?

– Она твоя невеста, и не мне обсуждать ее. Уживетесь, хорошо, счастья вам. А на нет, как говорится, и суда нет. Все в руках Божьих.

– Ну и ладно.

– Ты скажи, государь, как твое здоровье?

– В порядке, раз жениться собрался. – Иван Васильевич улыбнулся и добавил: – Курт лечит. Даст Господь, уйдет хворь. А если нет, то и с ней жить можно. Человек ко всему привыкает.

– Главное, здоровье береги. Без тебя Русь ждут смутные времена.

– Не будем об этом. В Благом людям кланяйся от меня. Ступай, Дмитрий, мне к лекарю надо.

– Хоть он заставит тебя отдыхать! Прикажет хворь, сам подчинишься. Еще раз здоровья тебе. А в гости жду, не забывай.

– До свидания, князь!

Ургин вернулся на подворье и приказал челяди готовиться к поездке в удельное село.

20 июля кабардинская княжна была крещена митрополитом Макарием и стала Марией. 21 августа состоялось венчание. Иван подарил Марии золотое блюдо из Оружейной палаты, на котором возлежал свадебный головной убор. На этом пышные торжества закончились. Сама свадьба, на удивление москвичей, прошла весьма скромно.

Иван Васильевич не питал никаких чувств к своей молодой супруге. Кабардинская княжна старалась во всем угодить мужу, однако это ей не удалось. В сердце Ивана навсегда осталась Анастасия. Это обстоятельство предопределило дальнейшие отношения Ивана Васильевича и Марии Темрюковны.

Заключенный брак возвысил родственников Марии – князей Черкесских. Расчет царя оправдался. Женитьба на кабардинской княжне позволила ему сохранить спокойствие на восточных рубежах России.

На личную жизнь Иван не обращал особого внимания. А вот царица вскоре после свадьбы во всей красе показала свой нрав и характер. Это произошло 26 августа.

Лечение немецкого лекаря принесло свои плоды. Несколько дней у царя не было приступов. Рингер советовал Ивану больше находиться на воздухе. Царица же пожелала поохотиться и посмотреть здешние места, непривычные ей. Поэтому ранним утром небольшой отряд во главе с царем выехал в Воробьево.

Мария Темрюковна была поражена красотой русской природы, а особенно множеством дичи, водившейся в здешних лесах. Охотники позавтракали во дворце и спустились с Воробьевых гор в долину реки Сетунь. Мария управляла конем легко, непринужденно. Отряд миновал Кунцево, Крылатское и приближался к селу Ромашкову, вотчине Романовых, родственников царя.

Охотники направились к лесу. По дороге им встретился торговый обоз, ехавший в Москву. Люди, зная приветливость царя, бросились к нему. Иван остановил коня, готовясь вести разговор с купцами.

Но Мария вылетела на породистом скакуне вперед и, сверкая злыми глазами, крикнула торговцам:

– А ну прочь с дороги! Или не видите, кто едет?

– Так видим, царица, – ответил старший из купцов. – Поэтому и вышли к вам, хотим поприветствовать, пожелать здоровья да счастья.

Лицо Марии Темрюковны обезобразила злоба.

– Пошли вон с дороги, доброхоты!

– Негоже царице так с подданными разговаривать. Прежде такого не было.

– Не было, так будет. Пошли вон, холопы, или я вас сейчас кнутом угощу.

Старший купец помрачнел.

– Да, послал нам Бог царицу. И за какие такие грехи?

– Что ты сказал, собака? Чем-то недоволен?

Она подняла кнут и хотела ударить купца, но подоспевший царь успел перехватить руку жены. Он рывком сбросил ее с коня.

– Ты, кабардинская княжна, не много ли берешь на себя?

Мария вскочила с земли.

– Это меня оземь? И за кого? За смердов?

– Пред тобой люди. Они с добром к тебе вышли, а ты?

– А я…

– Молчать! – приказал ей царь, соскочил с коня, подошел к купцу и спросил: – Как тебя зовут?

– Потап Ермилин, – все так же мрачно ответил тот. – Едем на торговлю из Погарово. Вот увидели тебя с молодой женой, хотели пожелать счастья, а в ответ кнут. Меняются времена. Жаль.

Царь обратился к остальным купцам, сбившимся в кучку:

– Вы так же считаете?

– А чего считать-то, государь?! – заявил какой-то молодой мужчина. – Ты и сам видел, как встретила нас твоя жена.

Иван обернулся к Марии:

– Видишь, что натворила, царица? Пред тобой люди, а не скот. Здесь не дикие степи. Молчишь? Верно поступаешь. Перед людьми предупреждаю, коли хоть один еще раз позволишь себе унижать наших людей, то цацкаться с тобой не стану, отправлю обратно в горы вместе с родней. Свое слово я всегда держу. – Царь повернулся к опешившим купцам: – Вы простите ее, люди добрые. Да и меня… – Он не договорил, с досады ударил себя кнутовищем по сапогу.

– Да что ты, государь, всякое бывает. Вы торопитесь на охоту, а тут мы лезем со своими пожеланиями. Ничего. А царица пообвыкнет, обживется на Москве, другой станет. Счастья вам и долгих лет жизни. – Ермилин и все купцы поклонились царю.

– Удачной торговли вам, Потап. На Москву езжайте смело, никто обиды не учинит. – Иван вскочил на коня, то же самое сделала и Мария.

Царь взглянул на нее и сказал:

– Возвращаемся в Воробьево, поохотились!

– Но я не хочу во дворец! – воскликнула Мария.

– Ты жена моя и будешь делать то, что я скажу. А я велел молчать. Забыла? Коротка бабья память? Или приказы мои тебе нипочем? Так я быстро научу, как надо себя вести. Твоим же кнутом. Все! Домой, я сказал!

Охотничий отряд пошел обратно в Воробьево.

Во дворце Иван закрылся в своих палатах, но недолго пробыл один. Вошла царица, на этот раз смиренная, в обычной домашней одежде.

– Чего тебе? – грубо спросил жену Иван.

– Не гневайся, хозяин сердца моего. Погорячилась я, но такая уж кровь течет в моих жилах. Позволь сказать.

– Говори. – Иван быстро отходил от гнева.

Мария пристроилась рядом с креслом на лавке, покрытой дорогим заморским ковром.

– Только обещай выслушать до конца и без обиды. Я вижу, как далеки мы пока друг от друга. А нам жить вместе, детей рожать. Вот ты царь, а разговариваешь с простолюдинами как с равными. Ты второй на Руси после Бога. Разве это допустимо? У нас в Кабарде не так. Если простолюдин косо посмотрит на князя, сразу же отведает батога. А не подчинится, проявит своеволие, так и голова с плеч.

– Как обстоят дела в Кабарде, я знаю. Это неправильно, менять будем. Законы в России одни на всех. Если тебе неизвестно, то скажу, что лет пять назад кабардинские князья приезжали в Москву с богатыми дарами. Они просили меня принять весь ваш народ в русское подданство. Я удовлетворил их просьбу, и Кабарда стала частью великой Руси. Законы там те же, что и в Москве. Да, с народом я общаюсь просто. Ведь он и есть государство. Поэтому простые люди меня и любят. Не все, конечно, но большинство за меня стоит. В этом успех моего правления.

– Но любят того, кого боятся. Русский народ будет уважать тебя еще больше, если ты проявишь строгость, а не милость. Особенно бояре.

Иван посмотрел на Марию.

– Что ты понимаешь под строгостью?

– А то, что врагов надо уничтожать. Казнить всех, кто слово против тебя скажет.

– Ты предлагаешь мне извести собственный народ?

– Нет, заставить всех бояться тебя, а меня, твою жену, уважать. Ты сегодня унизил меня пред купцами. Что они сейчас на Москве скажут? Вот какой у нас царь, заступник, защитник, а супруга у него так себе. Он вон взял и бросил ее в грязь.

– Сама виновата. Нечего было на людей лаяться да кнутом размахивать.

– Ладно, пусть виновата, но ты должен был поддержать меня.

– Чтобы ты при мне купца кнутом не за что угостила? Тому, Мария, не бывать. Слово, данное при людях, я сдержу. Помни об этом.

– Эх, царь! – Мария вздохнула. – Если бы ты хоть немного слушал мои советы, то и Русь стала бы другой. Не понимаю! Бояре чинят заговоры против тебя. Наместники в отдельных областях открыто проявляют своеволие. Прямо здесь княгиня Ефросинья с сыном своим плетут сети смуты. Сколько зла они тебе принесли, а ты всех прощаешь, если наказываешь, то вскоре снимаешь опалу. Вот изменники и берутся за прежнее. Почему ты не казнил Адашева, Сильвестра, Ефросинью и Владимира? Отрубил бы им головы на лобном месте при всем народе, так другие крепко задумались бы. Вот твоя мать Елена Глинская, та правила верно. Она врагов не щадила, да вот только не успела всех извести. А ты их прощаешь.

Иван поднялся.

– Все сказала?

– Все! Теперь хоть казни, хоть милуй.

– Если все, то о сказанном забудь и впредь не лезь в мои дела. Я буду править так, как считаю нужным, и советы твои мне не требуются. Ты же по возвращении в Москву, покуда места своего не поймешь, из Кремля ни ногой. Дальше видно будет. Таков мой ответ, царица Мария Темрюковна.

– Может, ты и спать со мной, дикой кабардинкой, перестанешь?

– Супружеский долг исполнять буду, но на любовь мою не рассчитывай. Нет ее. А теперь ступай и распорядись, чтобы стража готовилась к отъезду в Москву. После обеденной молитвы и трапезы тронемся.

Мария фыркнула дикой кошкой и вышла из палаты.

Царь же достал из-под рубахи образок с изображением Анастасии и сказал:

– Видишь, Настенька, как плохо мне без тебя! Во дворец хоть не ходи. Видеть эту особу не могу, но должен спать с ней. Ты все понимаешь и простишь меня. За детей не волнуйся, живы и здоровы они, слава Богу. Эх, Настя, недолог был наш счастливый брак. Лиходеи разлучили нас. Они не только тебя, но и меня убили. Но я должен править государством, закончить все задуманное, оставить детям нашим, царевичу Ивану сильное, процветающее государство. Потом приду к тебе. Мы снова будем вместе, с нашими детишками, которые без времени покинули нас. Я люблю тебя, Настенька. Так будет до гроба. Прости. – Иван поцеловал образ, спрятал его под рубаху и почувствовал, что голова словно свинцом наливается.

Неужто опять приступ? Он не взял с собой лекарство, сделанное Куртом. До Москвы далече, а тут помощь оказать некому.

Но обошлось. Голова прошла.

Начальник стражи доложил о готовности к отъезду. После молитвы и трапезы царь двинулся к Москве и в третьем часу вошел в палату.

К нему тут же явился Курт Рингер.

– Прости, государь, но почему ты не предупредил меня, что покидаешь Москву? Я пока не советовал бы тебе уезжать так далеко и надолго.

– А если будет срочная потребность?

– Тогда я должен сопровождать тебя. Сегодня здоровье не подвело?

– На мгновенье голова будто свинцом налилась. Но отступило.

– Вот видишь! А коли приступ? Кто помог бы тебе?

Иван улыбнулся.

– Тебя доставили бы из Москвы.

– Не надо так больше делать, Иван Васильевич!

– Хорошо, не буду. Без тебя никуда.

– Тебе все шуточки, а я места себе не находил, узнав, что ты выехал из Москвы.

– Беспокоишься за меня?

– Странный вопрос, государь. Я за тебя готов жизнь положить!

– Не обижайся, Курт, скажи лучше, кто тебя нашим старинным словам научил?

– Федот Борзов постарался.

– Кстати, как он познает твою науку?

– Как песок воду знания в себя впитывает. Очень хороший лекарь будет, причем совсем скоро.

– А другие?

– Тоже весьма усердны в учебе. Русский народ очень любознательный и тянется к знаниям. Поэтому Россия и станет самой просвещенной державой в Европе. Я в этом не сомневаюсь.

– Если ей позволят стать просвещенной, – тихо проговорил Иван Васильевич.

– Мне бы осмотреть тебя надо.

– Прямо сейчас?

– Не обязательно. Как выберешь время, кликни.

– Добро. А лекарство ты сделал хорошее, молодец, Курт.

– Благодарю, государь. – Рингер, как и всегда, смутился от похвалы и покинул царские палаты.

Подготовка к взятию Полоцка включала в себя не только военные приготовления, но и наращивание дипломатических усилий. Российские послы блестяще выполнили сложное поручение царя.

Они смогли нормализовать отношения со шведами и датским королем, Фредериком II. Русским купцам выделялся торговый двор в датской столице. В результате воевать сразу с несколькими противниками в ближайшие годы предстояло не России, а королю Сигизмунду II Августу, вступившему в конфликт со Швецией.

Перемирие с Литвой заканчивалось весной 1562 года. Не дожидаясь этого срока, основная группировка русских войск во главе с Иваном Васильевичем вышла из Москвы 30 ноября. 4 декабря она прибыла в Можайск, откуда царь отдал последние распоряжения полкам, двигавшимся из разных городов.

Общий сбор войск был назначен на 5 января 1563 года в Великих Луках. Все они прибыли туда вовремя. Там завершилось формирование семи полков.

9 января началось движение к Полоцку. Войска пришли туда 30 января и встали лагерем невдалеке от города.

Государь с первыми воеводами и немногочисленной стражей сразу же отправился смотреть Полоцк. Под стенами он пробыл долго, постоянно делал пометки на чертеже. Защитники города увидели его и открыли по нему огонь из пищалей. Царь не тронулся с места, не обращал внимания на обстрел. Только стража окружила его, прикрывая собой от случайной пули.

Посмотрев на город, Иван Васильевич возвратился в лагерь, где собрал военный совет.

Царь был строг, сосредоточен.

– Воеводы, мы стоим у Полоцка, закрывающего дорогу на Вильно. Мной разработан план осады и взятия крепости. Приказываю передовому полку Глинского идти за Двину, на Виленскую дорогу. Полку правой руки Мстиславского также выдвинуться за Двину и встать вдоль дороги на Чесвятское, против острова и Кривцовской слободы. Ертаулу Телятевскому выйти в устье реки Полоты и встать на Двине против Лужных ворот. Большому полку закрепиться напротив острога или Великого посада. Завтра должны подойти сторожевой полк Щенятева, полк левой руки Турунтая-Пронского и наряд Репнина. Их места я укажу особо. У меня все. Кому что неясно, воеводы?

Князья промолчали.

Тогда Иван Грозный приказал:

– Исполнять!

Войска двинулись к Полоцку. Царь вывел свой полк к озеру, напротив восточной стороны города. Он велел играть в трубы, бить по набатам, ставить и укреплять лагерь.

Вечером Иван Васильевич решил пойти с охраной в Борисоглебский монастырь, где рассчитывал разместить ставку. По пути он чуть было не погиб. Противник открыл пушечный огонь по его отряду. Одно из ядер убило двух ратников стражи и лишь по счастливой случайности не задело царя.

Иван укрылся в ближайшей балке и передал в свой полк приказ подготовить пять полуторных пищалей да одну большую, с фланга выставить пушки Бартулова и ответить на стрельбу противника. Царь вызвал к себе стрелецкого голову Ивана Голохвастова. Он велел ему вывести людей к Двине, закопаться по берегу, насколько можно, и стрелять по посадам.

Ответный огонь русских нанес литовцам существенный ущерб. С наступлением темноты стрельба прекратилась. Полки, занявшие свои позиции, организовали разведку и охранение мест дислокации. Иван Васильевич вернулся в государев полк, где был поставлен его шатер.

Вечером государь при свечах еще раз тщательно изучал большой чертеж. Ему необходимо было определить направление главного удара по Полоцку. Он нашел решение. Наступление на город следовало вести по льду Западной Двины через Кривцов посад на Великий острог, не имевший стен со стороны реки.

В шатер вошел князь Владимир Андреевич Старицкий.

– Позволь, государь?

– Входи. Тебе разрешения не требуется.

– Все думы думаешь, Иван Васильевич?

– Войну без расчета не выиграть.

Князь Старицкий посмотрел на чертеж.

– Вижу, ты решил брать город от Двины?

– Да, самое удобное место.

– Удивительно!

Царь взглянул на двоюродного брата.

– Что тебе удивительно, Владимир?

– Сигизмунд понимал значение Полоцка, постоянно укреплял его, усиливал людьми, орудиями, но позволил оставить всю южную часть города без стены. Почему так, государь?

– Он никогда не воевал зимой. Летом путь к городу с юга прикрывает широкая река, которая остановит врага получше всякой стены. Хотя, конечно, здесь король допустил промашку. Ему бы обнести весь город, включая и Кривцов посад, стеной, да не деревянной, а каменной. Впрочем, и она не устояла бы против наших осадных орудий.

– Письмо о сдаче в Полоцк отправлять будешь?

– Не сразу, как разместимся. Но думаю, что воевода Довойна вот так сразу город не сдаст. Возможно, позже, когда поймет, что сопротивление бесполезно.

– Ты настолько уверен в успехе?

– Да, Владимир! Мы возьмем Полоцк.

– Тебе, конечно, видней.

– Ты здесь останешься или к себе пойдешь?

– Гонишь?

– Мне надо еще работать.

– К себе пойду.

– Ступай, да проверь заодно, как ратники несут караульную службу.

– Слушаюсь, государь!

К вечеру 31 января подошли сторожевой полк и артиллерийский наряд. Воеводы Щенятев, Турунтай-Пронский и Репнин явились в ставку царя.

Иван Васильевич тут же приказал сторожевому полку встать между ертаулом и большим полком, северо-западнее Верхнего замка, полку левой руки разместиться у Борисоглебского монастыря, выставить пушки для обстрела всего города. Все перемещения он велел закончить не позднее вечера 1 февраля.

Отпустив воевод прибывших полков, Иван Грозный вызвал к себе стрелецких начальников Василия Пивова и Ивана Мягкова.

Они явились тут же, так как их позиции находились рядом с государевым полком.

Иван указал им на чертеж.

– Вот Ивановский остров напротив стен Верхнего замка, Якиманского, Кривцова и Великого посадов. Вам следует переправить свои отряды по льду, закрепиться на этом острове и оттуда обстреливать посады.

Василий Пивов кивнул.

– Да, государь. Какова наша главная цель? На Якиманке народу почти не осталось, как и в Кривцовском посаде.

– Если там неприятеля не обнаружите, обстреливайте Великий посад. Завидев защитников на стенах замка, сбивайте их метким огнем. Понятно?

– Да, государь. Позволь идти?

– Ступайте да быстрее занимайте остров.

2 февраля царь объявил смотр всем войскам, окружавшим город-крепость Полоцк. Он сам объезжал полки, проверяя точность исполнения своих приказов. Армия рассредоточилась строго по плану царя, но уже третьего числа дислокацию полков пришлось менять. В этот день резко потеплело, и лед на Двине начал таять. Впрочем смена позиций была незначительной.

В ночь с 3-го на 4 февраля Иван Васильевич приказал воеводе Шереметеву-Меньшому закрепиться на Ивановском острове. Днем князь Василий Серебряный начал оборудовать позиции у Двины.

В это же время стрелецкий отряд Ивана Голохвастова поджег башню стены у острога над Двиною и прорвался в нее. Голохвастов запросил разрешения продолжать наступление и войти в Великий посад, но Иван Грозный, как и при осаде Казани, запретил это. Он приказал стрельцам не только не входить в город, но и оставить башню, отойти на прежние позиции, так как основное войско еще не было готово для общего штурма. Как только стрельцы отошли, по Полоцку ударили русские пушки. Это был первый масштабный обстрел крепости.

5 февраля Иван Грозный решил провести переговоры с осажденными. Он послал к воротам дворян Василия Розладина, Ивана Черемисинова и Михаила Бунина. Из Полоцка к ним вышли городничий шляхты Быстренский, писарь Лукаш Холобурда и Василий Трибун. Русские послы потребовали сдачи города на милость государя, пригрозив в противном случае полностью разгромить Полоцк.

Шляхтичи попросили время на то, чтобы комендант города воевода Довойна принял решение. Они сказали, что русский государь мог бы проявить милость и приказать прекратить артиллерийский обстрел, от которого гибнут горожане. На вопрос о том, сколько времени потребуется на раздумье воеводе Полоцка, шляхта ответила – неделя. На этом переговорщики разошлись.

Иван Черемисинов доложил царю о просьбе представителей Довойны.

Белый царь усмехнулся:

– Время затянуть желает воевода?.. Значит, ждет помощи. Откуда, нам пока неведомо, но мы не дадим Довойне играть с нами. До утра огонь по городу прекратить, завтра же выставить шляхте твердые условия. Они сдают крепость, либо мы громим ее. Все!

А наутро к стану русского войска вышли два литовца-перебежчика. Караул задержал их и доставил к царю.

– Кто вы? Откуда прибыли? – спросил Иван.

– Марк Иванов, Федька Сафонов. Бежали из войска гетмана Радзивилла, которое идет из Минска на помощь Полоцку.

– И большое войско ведет гетман? – поинтересовался Иван Васильевич.

– Тысяч пять да около двадцати пушек.

– С такими малыми силами Радзивилл рассчитывает помочь Довойне? Это же смешно.

– Он хочет отвлечь на себя часть твоих войск, не вступая в бой, – ответил Иванов.

– Но зачем ему это надо?

– Чтобы к Полоцку тайными тропами подошел Григорий Хоткевич с большим войском. Он ударит тебе в тыл со стороны Вильно.

– Вот оно что! Теперь понятно, почему воевода Полоцка затягивает время. А вы чего решили переметнуться к нам?

– Желаем служить русскому государю, – ответил Сафонов.

– Что ж, раз желаете, то служите.

Иван приказал отправить перебежчиков в сторожевой полк, после чего вызвал в ставку начальника ертаула Телятевского, Репнина, Ярославова и татарского служивого царевича Ибака. Он приказал Телятевскому выслать разведку в сторону Минска и Вильно, обнаружить отряды Радзивилла и Хоткевича, определить их численность и оценить вооружение. Большой полк должен был воспользоваться этими данными и уничтожить силы противника, подходящие к Полоцку.

Русские войска двинулись в сторону Минска и заметили отряд Радзивилла невдалеке от Полоцка. Великий гетман не принял боя и отступил.

Разведка, высланная на поиск отряда Хоткевича, донесла, что виленский воевода тоже предпочел ретироваться при появлении дружины князя Ярославова. Она не стала преследовать противника и вернулась к Полоцку.

Иван Грозный воспользовался затяжкой переговоров. По его приказу артиллеристы ночью установили орудия у самых стен города. Вечером 7 числа к Полоцку подошла тяжелая артиллерия, и русский царь потребовал безоговорочной капитуляции города.

Ответом на ультиматум стала стрельба со стен крепости. Переговоры были окончательно сорваны.

Утром 8 февраля тяжелая артиллерия начала методичный обстрел города. Орудия были установлены вплотную к стенам Великого острога. Ядра разламывали их, пробивали насквозь.

В полдень 9 февраля из Полоцка был доставлен еще один перебежчик. Иван Васильевич тут же принял его.

– Ротмистр Горшевич! – представился тот.

– Ротмистр? – удивился царь. – Уж кого-кого, а воинского начальника в качестве перебежчика я видеть не думал. Что подтолкнуло тебя, ротмистр, на предательство?

Горшевич поднял голову.

– Если я кого и предал, то не свою честь. Мне стал известен иезуитский замысел воеводы Довойны.

– Что за замысел?

– Воевода принял решение сжечь Великий острог. Это гибель многих мирных жителей, потому что Верхний замок не сможет вместить всех. Люди окажутся обреченными на страшную смерть, в лучшем случае на пленение. Потому я и пришел к тебе, русский царь. Останови Довойну, не дай ему сжечь острог. А со мной делай, что пожелаешь. Я воевал против тебя, как уж мог. Побеждает сильнейший, таков закон войны.

В шатер вбежал Иван Бутурлин из ертаула.

– Государь, литвины подожгли острог. Пожар распространяется по всему посаду. Из города рвутся тысячи жителей.

Иван посмотрел на Горшевича.

– Поздно, ротмистр, ты пришел ко мне! – Царь отдал приказ: – Жителей выпускать беспрепятственно, государеву и большому полкам следом за отступающим неприятелем ворваться в замок. К полкам выслать подкрепление во главе с Хворостининым и Овчининым. Выполнять!

– Слушаюсь! – Бутурлин выскочил из шатра.

– Что будет со мной, русский царь? – спросил Горшевич. – Меня ждет плен или казнь?

– Ты откуда родом, ротмистр?

– Из Кракова, государь!

– Семья?

– Жена и дочь.

– Здесь?

– Нет. Жена как раз рожала, когда меня отправили в Полоцк. Потому они осталась в Польше.

– Так езжай к своей жене и дочери! Ты им нужен. Отправляйся, тебя пропустят чрез войска. Больше, ротмистр, не воюй против России. Это мой тебе совет. Свободен!

– Ты отпускаешь меня? – удивился Горшевич.

– А у тебя что, со слухом плохо?

– Благодарю тебя, великий царь!

– Свободен, ротмистр, не до тебя! Совет помни!

– Да, конечно. Благодарю! – Ротмистр вышел из шатра и смешался с толпой, бегущей из горящего города.

В ставку прибыл Дмитрий Иванович Хворостинин.

– Позволь войти, государь?

– Входи, докладывай, удалось ворваться в замок?

– Нет, государь. Мы оттеснили туда противника, но сами войти не смогли. Воевода Довойна, его люди, бояре и часть горожан заперты в замке.

– Что ж, оттуда им деваться некуда. А что местные жители? Как в остроге?

– Там сгорело не менее трех тысяч дворов, пожар продолжается. Думаю, он охватит весь город. Жители собрались у монастыря.

– И сколько их?

– Трудно сказать, с виду тысяч десять. В основном женщины, дети, мужиков мало. Да, чуть не забыл, здешние показали нам тайники в лесу около города с большим запасом продовольствия. Оно нам не помешают, хорошее подспорье.

– А что, по-твоему, будут есть сами местные жители? Женщины, дети? Ведь они могли и не показывать тайники, но сделали это. А мы, значит, заберем все в полки, где и так хватает запасов? Отдать людям, разделить всем поровну!

– Кто этим займется?

– Третий воевода.

– Понял, а что по замку? Каков приказ насчет него?

– Дмитрий Иванович, если литвины да поляки не одумаются и не пойдут на сдачу, то будем готовить приступ. Исполняй приказ!

– Слушаюсь! – Хворостинин покинул шатер.

В тот же вечер у царя собрались первые воеводы.

Он поглядел на чертеж, испещренный стрелками и линиями, и приказал:

– Завтра и послезавтра установить тяжелые пушки напротив замка и бить по нему без перерыва. Полки должны быть в готовности к приступу. Стрельцам постоянно подбираться к стенам и пытаться поджечь их. Открыть огонь раскаленными ядрами. Сколько таких пушек мы можем выставить вокруг замка? – спросил он начальника наряда князя Репнина.