Белый фронт генерала Юденича. Биографии чинов Северо-Западной армии

ЮДЕНИЧ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ

Генерал от инфантерии

Родился 18 июля 1862 г. в семье коллежского советника, директора московского Землемерного училища. Мать — урожденная Даль, приходилась двоюродной сестрой знаменитому составителю Толкового Словаря и сборников русских пословиц и поговорок Владимиру Ивановичу Далю. Юденич рос в атмосфере глубоко русской интеллигентной московской семьи, в которой до него не было ни одного военного.

В 1879 г., получив среднее образование, он вопреки семейным традициям решил держать экзамен в 3-е Александровское военное училище в Москве. «Николай Николаевич был тогда тонким худеньким юношей со светлыми вьющимися волосами, жизнерадостный и веселый. Мы... вместе слушали в аудитории лекции Ключевского и других прекрасных преподавателей», — вспоминал его однокашник генерал-лейтенант А.М. Саранчев{~1~}.

8 августа 1880 г. Юденич был произведен за отличия в портупей-юнкера, а через год, 8 августа 1881 г., был выпущен подпоручиком с прикомандированием к Лейб-гвардии Литовскому полку, стоявшему в Варшаве{~2~}. 10 сентября он был переведен в этот полк как гвардейский прапорщик. 30 августа 1884 г. произведен в подпоручики гвардии и тогда же блестяще выдержал вступительные экзамены в Академию Генерального штаба.

В Академии, 30 августа 1885 г., был произведен в поручики «За отличные успехи в науках» и 7 апреля 1887 г., за успешное окончание Академии Генерального штаба по 1-му разряду, — в штабс-капитаны гвардии. Начал службу по Генеральному штабу и. д. старшего адъютанта штаба 14-го армейского корпуса, с переименованием в капитаны. Так молодой Н.Н. Юденич, без какой-либо поддержки семьи или протекции, в 25 лет стал капитаном Генерального штаба (для сравнения, например, напомним: начальник Штаба Верховного Главнокомандующего в Первой мировой войне, а затем и Верховный Главнокомандующий М.В. Алексеев, прослужив больше 10 лет в строю, стал капитаном Генерального штаба только в 33 года).

С 23 октября 1889 г. по 23 ноября 1890-го Юденич отбывал цензовое командование ротой в своем Лейб-гвардии Литовском полку. 9 апреля 1891 г. вернулся в штаб 14-го армейского корпуса, но уже на должность обер-офицера для особых поручений.

В январе 1892 назначен старшим адъютантом штаба Туркестанского военного округа и 2 апреля 1892 г. произведен в подполковники.

В 1894 г. принял участие в Памирской экспедиции в должности начальника штаба Памирского отряда. Вскоре после похода Памир был формально присоединен к России. Юденич был награжден орденом Св. Станислава 2-й степени (ранее он получил ордена Св. Станислава и Св. Анны 3-й степени).

24 марта 1896 г. был произведен в полковники и с 6 марта того же года принял должность штаб-офицера при управлении Туркестанской стрелковой бригады, переименованной в 1900 г. в 1-ю Туркестанскую бригаду. Служивший в те же годы в Туркестане генерал-лейтенант Д.В. Филатьев позже подчеркивал: «...Тогда уже нельзя было не замечать и не оценивать основные черты характера Николая Николаевича: прямота и даже резкость суждений, определенность решений, уменье и твердость в отстаивании своего мнения...»{~3~}

16 июля 1902 г. полковник Юденич был назначен командиром 18-го стрелкового полка, а незадолго до того награжден орденом Св. Анны 2-й степени. С началом Русско-японской войны ему было предложено занять высокий пост дежурного генерала в Туркестанском военном округе, что означало верное производство в генерал-майоры. Но он отказался от этого назначения, стремясь принять участие в военных действиях в Маньчжурии, куда отправлялась 5-я стрелковая бригада, в состав которой входил 18-й полк. Командир бригады генерал М. Чурин, упав с лошади, повредил себе руку. Полковник Юденич, как старший, вступил в командование бригадой и повел ее в первый бой с японцами.

Этот бой вошел в историю как сражение под Сандепу. В нем 13–17 января 1905 г. русские войска успешно проявили инициативу. После того как 14-я дивизия из 2-й русской армии генерала Гриппенберга неудачно атаковала Сандепу 13 января, ее заменила 5-я стрелковая бригада под командой полковника Юденича. Его начальником штаба был тогда подполковник Генерального штаба Александр Владимирович Геруа, впоследствии известный военачальник и военный писатель, уже в эмиграции описавший начало боевой деятельности полковника Юденича{~4~}.

Японцы, ободренные отступлением 14-й русской дивизии, перешли в яростную атаку, нанося главный удар на правый фланг, где сражался 17-й стрелковый полк. Полковник Юденич решил перейти в контратаку и приказал своему начальнику штаба привести на угрожаемый участок 20-й полк. Уже ночью он сам прибыл на правый фланг и вызвал охотников из 20-го полка для движения вперед. В темноте таковых не оказалось. Тогда воскликнув: «Я сам буду командовать охотниками», — полковник Юденич вынул револьвер и двинулся вперед, широко шагая в своей черной папахе. Пример подействовал. За ним двинулись офицеры штаба бригады, а затем и солдаты-охотники. 20-й и 18-й стрелковые полки, развернувшись, дружно перешли в наступление. Японцы не выдержали и начали отступать. Когда до Сандепу осталось не больше 600 шагов, пришел категорический приказ от командира корпуса отойти на исходные позиции, а полковник Юденич, вызванный в штаб корпуса, получил «разнос» за недозволенный «порыв».

Личный пример в сочетании с суворовскими быстротой и натиском сыграл решающую роль через несколько дней, 20 января 1905 г., при атаке на важный опорный пункт японцев на излучине реки Хунь-Хе. 1-я стрелковая бригада (начальник штаба, тогда подполковник Л.Г. Корнилов, будущий Главнокомандующий и вождь Добровольческой армии) искусно наступала по укрытому подступу-оврагу, а 5-я бригада полковника Юденича должна была наступать по открытому полю. Выждав выхода 1-й бригады во фланг японцам, полковник Юденич скомандовал: «Вперед». Сам он шел во главе атакующих. Деревня была взята с маху, невзирая на орудийный, пулеметный и ружейный огонь{~5~}. 4 февраля 1905 г. полковник Юденич был ранен в левую руку, но остался в строю.

Во время Мукденского сражения 18 февраля 1905 г. сильно поредевший 18-й стрелковый полк, который снова принял Юденич (по возвращении в строй генерала Чурина), должен был оборонять редут на подступе к вокзалу. 5-я японская дивизия рвалась к железной дороге, стремясь отрезать отходившие русские войска. В ночь с 21 на 22 февраля многочисленная японская пехота стала обтекать редут. Частый ружейный огонь стрелков не мог остановить японцев. Тогда, ночью, командир полка повел своих стрелков в штыки на японцев. В схватке Юденич, наряду с подчиненными, работал также винтовкой со штыком. Японцы были отброшены. После второй штыковой атаки они бежали. Редут был удержан. Юденич получил ранение в шею (пуля прошла, к счастью, не задев сонной артерии). Но, как написал генерал Геруа, он «поразил-победил».

19 июня 1905 г. полковник Юденич был произведен в генерал-майоры и по излечении от ран назначен командиром 2-й бригады 5-й стрелковой дивизии. Боевой путь полковника Юденича в Русско-японской войне был отмечен высокими наградами. Уже 5 мая 1905 г. он получил золотое оружие с надписью «За храбрость» и с тех пор носил георгиевский темляк на сабле. 25 сентября 1905 г. был награжден орденом Св. Владимира 3-й степени с мечами, а 11 февраля 1906 г. орденом Св. Станислава 1-й степени с мечами. С 21 ноября 1905 г. по 23 марта 1906-го временно командовал 2-й стрелковой дивизией и снова с 23 марта по 3 апреля — 2-й стрелковой бригадой (бывшей дивизией).

По возвращении из Маньчжурии генерал-майор Юденич был назначен 10 февраля 1907 г. генерал-квартирмейстером штаба Кавказского военного округа и с тех пор «стал во главе органа, ведающего подготовкой к войне на отдельном Кавказском театре»{~6~}.

В Тифлисе на Барятинской улице, где поселились Юденич и его супруга Александра Николаевна (урожденная Жемчужникова), они часто принимали у себя сослуживцев. Юденич был радушен и широко гостеприимен. Как вспоминает бывший Дежурный генерал штаба Кавказского военного округа генерал-майор Б.П. Веселовзоров: «Пойти к Юденичам — это не являлось отбыванием номера, а стало искренним удовольствием для всех, сердечно их принимавших»{~7~}.

Это тоже позволило генерал-квартирмейстеру, а затем и начальнику штаба округа ближе узнать своих помощников и подготовить из молодых офицеров Генерального штаба надежных, энергичных сотрудников, привыкших к методам принятия его решений и в то же время обладающих полной инициативой при исполнении приказов на месте.

Произведенный 6 декабря 1912 г. в генерал-лейтенанты, Н.Н. Юденич после недолгого пребывания на должности начальника штаба Казанского военного округа возвращается 23 февраля 1913 г. в Тифлис уже начальником штаба «своего» Кавказского округа. 24 апреля 1913 г. награждается орденом Св. Владимира 2-й степени (в 1909 г. его деятельность была отмечена орденом Св. Анны 1-й степени).

Став начальником штаба округа, генерал Юденич, в частности, добился весной 1914 г. в Петрограде разрешения на создание у себя в штабе самостоятельного оперативного отделения при управлении генерал-квартирмейстера{~8~}.

Руководство этим отделением он поручил молодому 38-летнему полковнику Евгению Васильевичу Масловскому, которого он успел оценить еще будучи генерал-квартирмейстером. В отделение были назначены среди других молодые капитан Генерального штаба Караулов и штабс-капитан Кочержевский. В июле 1914 г. все они участвовали в полевой поездке в Сарыкамыш, во время которой, по указанию генерала Юденича, разрабатывалась операция, согласно которой турецкая армия через Бардусский перевал выходила в тыл русской армейской группе на Эрзерумском направлении и отрезала ее от сообщения с Карсом и Тифлисом.

Забегая вперед, скажем, что когда в декабре 1914 г. командующий Кавказской армией генерал Мышлаевский, «потеряв нервы», бросил Сарыкамыш и отдал приказ об общем отступлении, капитан Караулов и штабс-капитан Кочержевский по собственной инициативе остались в Сарыкамыше. Став начальниками штабов импровизированных отрядов из местных тыловых частей, организовали оборону в первые, самые критические дни, когда турецкий главнокомандующий Энвер-паша уже готов был торжествовать победу.

Помимо оперативного отделения штаба округа, генерал Юденич тщательно подбирал молодых офицеров Генерального штаба для разведывательного отделения. Незадолго до начала войны его начальником он назначил молодого подполковника Д.П. Драценко. Это его в дни Сарыкамышского сражения Юденич послал в штаб 1-го Кавказского корпуса с требованием остановить отступление, вопреки приказам и командующего армией и самого командира 1-го Кавказского корпуса генерала от инфантерии Г.Э. Берхмана.

Через разведывательное отделение в качестве помощников начальника прошли несколько выдающихся офицеров. Среди них — тогда молодые 33-летние капитаны П.Н. Шатилов и Б.А. Штейфон. Все они — помощники и ученики генерала Юденича — стали известными военачальниками в белых армиях во время Гражданской войны.

Окончивший мировую войну генерал-майором, Е.В. Масловский после нее занимал должность начальника штаба Главноначальствующего и командовавшего войсками Терско-Дагестанского края генерала Эрдели, а затем в Крыму, при генерале Врангеле, — начальника штаба 2-й Русской армии.

Ставший в 1917 г. генерал-майором, Д.П. Драценко был начальником штаба десантного отряда генерала Улагая при высадке из Крыма на Кубань в 1920 г., а затем некоторое время командующим 2-й Русской армией в Северной Таврии при генерале Врангеле.

Полковник Б.А. Штейфон командовал в Добровольческой армии Белозерским полком, затем был начальником штаба группы войск генерала Бредова, отступавшей от Одессы к Днестру и соединившейся с польской армией. В Галлиполи был комендантом знаменитого лагеря, произведен генералом Врангелем в генерал-майоры.

П.Н. Шатилов генерал-майором командовал в Добровольческой армии 4-м конным корпусом и был произведен в генерал-лейтенанты генералом Деникиным за успешные бои под Великокняжеской; затем — бессменный начальник штаба генерала Врангеля и в Кавказской добровольческой армии, и в Русской армии в Крыму.

Нет сомнения, что генерал Юденич потратил немало времени и сил, чтобы привлечь на службу в свой штаб этих, тогда еще никому неизвестных молодых полковников и капитанов Генерального штаба. Он подготовил штаб Кавказского военного округа к войне в условиях, в которых сама обстановка вынуждала воевать не числом, а уменьем.

А это было весьма существенно, ибо с началом Первой мировой войны в июле (старый стиль) 1914 г. Верховное Командование, пользуясь тем, что Турция еще не выступила против России, приказало перебросить на Западный фронт два из трех Кавказских корпусов, оставив на будущем турецком фронте один первоочередный 1-й Кавказский корпус, поддержанный двумя пластунскими бригадами и казачьими частями. Правда, после мобилизации на Кавказ прибыл из Туркестана 2-й Туркестанский корпус в составе двух неполных бригад с двухбатальонными полками.

В то же время, готовясь вступить в войну на стороне центральных держав, турецкое командование сосредоточило против Кавказской армии три армейских корпуса (9-й, 10-й и 11-й), каждый в составе трех дивизий, две отдельные дивизии, а также дивизии, сформированной из жандармов и других частей. Все эти соединения, поддержанные курдской конницей, были сведены в 3-ю турецкую армию.

С началом войны на Кавказе (после обстрела 20 октября — по старому стилю — кораблями немецкого и турецкого флотов русских портов на Черном море) турецкий главнокомандующий, энергичный, смелый и самоуверенный Энвер-паша довел численность 3-й армии до 150000 и в начале декабря 1914 г. принял командование ею вместе со своим начальником штаба, полковником германского генерального штаба Бронсаром фон Шеллендорфом. При участии прежнего начальника штаба 3-й турецкой армии майора Гюзе они разработали план операции, согласно которому 11-й корпус должен был атаковать русскую армейскую группу на Эрзерумском направлении с фронта, связывая ее боями, а 9-й и 10-й турецкие корпуса имели задачу обойти правый фланг русских через Бардусский перевал и выйти на Сарыкамыш, закрыв русским путь к отступлению вдоль железной и шоссейной дорог из Сарыкамыша на Каре. После окружения и уничтожения главных русских сил Энвер-паша надеялся двинуться на Кавказ, занять Баку и поднять восстание на Кавказе под исламским зеленым знаменем.

12 декабря 1914 г. авангард 9-го турецкого корпуса, сбив ополченцев с Бардусского перевала, начал наступление на Сарыкамыш. Главные силы Отдельной Кавказской армии — 1-й Кавказский и 2-й Туркестанский корпуса, перейдя границу, выдвинулись на два перехода на Эрзерумском направлении.

В Сарыкамыше была лишь ополченская дружина. Конечная станция железной дороги из Тифлиса являлась главной базой русских войск, перешедших границу и вышедших к Кеприкейским позициям на Араксе. Со складов у сарыкамышского вокзала войска получали боеприпасы и продовольствие.

Оказавшийся проездом из отпуска начальник штаба 2-й Кубанской пластунской бригады полковник Николай Адрианович Букретов (будущий кубанский атаман), бывший до своего назначения в штаб 2-й Кубанской пластунской бригады старшим адъютантом в штабе генерала Юденича, организовал оборону Сарыкамыша, использовав кадровые взводы туркестанских полков, посланные с фронта для формирования 4-го Туркестанского полка 5-й Туркестанской бригады. Прибытие из Тифлиса с последним поездом едущих на фронт 100 выпускников Тифлисского военного училища позволило ему укрепить ополченские и тыловые части. И когда 13 декабря командующий 9-м турецким корпусом Ислам-паша увидел, что его передовая 29-я дивизия натолкнулась на организованную оборону и попала под меткий огонь туркестанской полубатареи (отправленной тоже на формирование), то он решил отложить наступление на Сарыкамыш до сосредоточения всех войск корпуса.

Тем временем в Тифлисе, в русском командовании, шли споры. Начальник штаба генерал Юденич горячо настаивал на выезде всего штаба армии на фронт, в Сарыкамыш, а фактический командующий армией, помощник Главнокомандующего на Кавказе генерал от инфантерии А.З. Мышлаевский (бывший ординарный профессор Николаевской академии Генерального штаба и начальник Генерального штаба в 1909 г.) всячески противился и тормозил отъезд штаба армии, считая возможным осуществлять управление из Тифлиса. Только 10 декабря штаб выехал экстренным поездом в приграничное село Меджингерт, в двадцати километрах от Сарыкамыша, где располагался штаб 1-го Кавказского корпуса генерала от инфантерии Берхмана. Здесь, узнав, что во 2-м Туркестанском корпусе нет ни командира (ген. Слюсаренко заболел), ни уехавшего начальника штаба, генерал Мышлаевский после настойчивых просьб генералов Юденича и генерал-квартирмейстера Л.М. Болховитинова принял командование всеми русскими войсками на Сарыкамышско-Эрзерумском направлении. Одним из первых приказов генерала Мышлаевского было назначение генерала Юденича временным командующим 2-м Туркестанским корпусом, с сохранением обязанностей по должности начальника штаба Отдельной Кавказской Армии{~9~}.

«11 декабря 1914 г., — вспоминает генерал Б.А. Штейфон, занимавший тогда должность штаб-офицера 2-го Туркестанского корпуса, — стало совсем темно, когда прибыл Юденич в сопровождении своих доблестных помощников — полковника Масловского и подполковника Драценко. Засыпанные снегом, сильно промерзшие, они спустились в саклю-штаб. Непослушными от мороза руками, Юденич сейчас же придвинул к огню карту, сел и не развязывая даже башлыка, коротко приказал: "Доложите обстановку". Его фигура, голос, лицо — все свидетельствовало об огромной внутренней силе. Бодрые, светящиеся боевым азартом лица Масловского и Драценко дополнили картину. Одобрив наше решение не отходить, Юденич немедленно отдал директивы продолжать сопротивление на фронте и организовать в тылу оборону Сарыкамыша»{~10~}. Один из полков Туркестанского корпуса форсированным маршем тут же был отправлен в Сарыкамыш. Его передовой батальон следовал на подводах и как раз поспел к первой большой турецкой атаке.

Утром 15 декабря 1914 г. генерал Мышлаевский, узнав о выходе турок к Ново-Селиму, что окончательно отрезало Сарыкамыш, и считая положение в самом Сарыкамыше безнадежным, отдал приказ через командира 1-го Кавказского корпуса генерала Берхмана об общем отступлении по последней оставшейся свободной патрульной дороге вдоль границы. После чего по ней же убыл в Тифлис с тем, чтобы собирать оставшиеся силы для обороны столицы Закавказья.

Решение об отступлении стало известно генералу Юденичу от командира 1-го Кавказского корпуса, приступившего уже к отводу своих войск с позиции. Юденич немедленно потребовал отмены приказа об отступлении{~11~}. Он указывал, что отход по единственной патрульной дороге означает необходимость бросить артиллерию и обозы, ибо она вьючная, а также на то, что если пехота 1-го Кавказского корпуса и сумеет оторваться от турок, то 2-й Туркестанский корпус неизбежно попадет в окружение со всеми приданными ему частями. Отступление в этих условиях означало гибель главных сил Отдельной Кавказской Армии с неизбежными катастрофическими последствиями, так как значительных резервов в тылу не было.

Считая себя старшим в чине, генерал от инфантерии Берхман продолжал выполнять приказ генерала Мышлаевского, отводя к границе свои войска. Тогда 17 декабря 1914 г. генерал Юденич послал в штаб генерала Берхмана подполковника Драценко, с тем чтобы убедить его в необходимости остановить отступление на фронте и собрать все силы, чтобы отбросить турок от Сарыкамыша в обледеневшие и заметенные снегом горы.

Он приказал Драценко, в случае отказа генерала Берхмана, сообщить ему, что согласно «Положению о полевом управлении войск»{~12~} он как начальник штаба армии вступает в командование войсками группы и отдает приказ о прекращении отхода. Это подействовало. Части 1-го Кавказского и 2-го Туркестанского корпусов заняли сильные позиции на самой границе и уже не сдвинулись с них, несмотря на яростные атаки 11-го турецкого корпуса Абдул-Керим-паши.

А в то же время на поддержку посланным генералом Юденичем подкреплениям вечером 15 декабря в Сарыкамыш прибыла 1-я пластунская бригада доблестного генерал-майора М.А. Пржевальского, а также 154-й Дербентский и 155-й Кубинский полки непобедимой 39-й пехотной дивизии. Яростные и настойчивые атаки 9-го и подошедшего 10-го турецких корпусов были, хотя и с трудом, отбиты. До самой ночи шел тяжелый штыковой бой. Генерал Пржевальский, принявший общее командование, умело маневрируя резервами, сумел удержать сарыкамышский вокзал.

К вечеру 20 декабря к сарыкамышской группе русских подошли 1-я Кавказская казачья дивизия и 2-я Кубанская пластунская бригада. В тыл туркам на Бардусский перевал лично генералом Юденичем был послан 17-й Туркестанский полк полковника Довгирда. В то же время, по просьбе Юденича, комендант Карса отправил части 3-й Кавказской стрелковой бригады в Ново-Селим, обеспечив таким образом сообщение по железной дороге с Сарыкамышем. 21 декабря, по приказу генерала Юденича, все войска Сарыкамышского района перешли в наступление, вынудив турок к отходу по оледеневшим горам через дальние перевалы. Энвер-паша поспешил отдать приказ об отступлении. Но если части 10-го турецкого корпуса, преследуемые генералом Пржевальским, неся огромные потери пленными и обмороженными, все же успели уйти, то 9-й турецкий корпус был полностью уничтожен. 14-я рота Дербентского полка, атакуя, захватила 4 орудия и вышла к лагерю, где взяла в плен командира 9-го корпуса Ислама-пашу со всем его штабом, а также начальников и штабы 17-й, 28-й и 29-й турецких дивизий, взяв в плен 1070 офицеров и более 2000 солдат — все, что оставалось от 9-го турецкого корпуса.

Из 90 000 турок, участвовавших в Сарыкамышской операции, вернулось 12 100 человек. Потеряны были вся артиллерия и обозы двух корпусов. Потери русских были тоже тяжелы. Из 40 000–45 000 участников боев 20 000 выбыли убитыми и ранеными. Но если турецкие раненые погибали в ледяных горах, то многие русские были спасены в госпиталях, героически работавших под огнем в Сарыкамыше.

Главнокомандующий и наместник генерал от кавалерии граф Воронцов-Дашков уже 25 декабря, телеграммой, возложил окончательно командование Сарыкамышской группой войск на Юденича. Он признал, что в исключительно трудной обстановке генерал Юденич спас положение и вопреки приказу генерала Мышлаевского своим волевым стремлением к победе достиг ее, несмотря на более чем двойное превосходство турок. Генерал Юденич проявил исключительное гражданское мужество, принимая на себя весь риск чрезвычайно трудной операции, которую он упорно проводил согласно своему замыслу, вопреки открытому сопротивлению командира лучшего 1-го Кавказского корпуса генерала Берхмана... Выход из окружения, несмотря на превосходящие силы противника, был осуществлен мастерски и перерос в контрудар во фланг и частично в тыл турецких войск, потерпевших сокрушительное поражение.

Генералы Мышлаевский и Берхман были отрешены от командования. 24 января 1915 г. генерал-лейтенант Юденич был произведен в генералы от инфантерии и назначен командующим Кавказской Отдельной Армией.

Еще раньше Высочайшим приказом от 13 января 1915 г. генерал Н.Н. Юденич был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени за то, что «вступая 12 минувшего декабря в командование 2-м Туркестанским корпусом и получив весьма трудную и сложную задачу — удержать во что бы то ни стало напор превосходных турецких сил, действовавших в направлении Сонамер-Зивин-Караурган, и выделить достаточные силы для наступления от Сырбасана на Бардус, с целью сдержать возраставший натиск турок, наступавших от Бардуса на Сарыкамыш, выполнил эту задачу блестяще, проявив твердую решимость, личное мужество, спокойствие, хладнокровие и искусство вождения войск, причем результатом всех распоряжений и мероприятий названного генерала была обеспечена полная победа под г. Сарыкамышем».

Став командующим Кавказской армии, генерал Юденич получил не только большие права, но и полную самостоятельность, ибо обладавший большим государственным опытом наместник на Кавказе и Главнокомандующий Кавказской Отдельной Армией генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков не только ходатайствовал перед Государем Императором о назначении командующим армией победителя в Сарыкамышском сражении, но предоставил ему полную независимость и отказался от какого-либо вмешательства в его оперативные решения.

Генерал Юденич не только получил возможность оказывать решающее влияние на все назначения и следовательно выбирать подчиненных на всех главных командных должностях. Не желая создавать для управления армией еще один штаб помимо того, который находился при Главнокомандующем, он решил перенести из Тифлиса ближе к фронту свой небольшой полевой штаб, где все ответственные должности заняли его молодые соратники, сыгравшие видную роль в Сарыкамышском сражении.

Так, должность генерал-квартирмейстера выполнял фактически начальник оперативного отделения полковник Е.В. Масловский. Подполковник, вскоре полковник, Драценко со своим помощником капитаном Штейфоном ведали разведкой. Другие должности в полевом штабе занимали несколько офицеров, участвовавших в этом сражении.

С близким ему по службе подготовленным полевым штабом, надежными войсками начался путь Юденича от победы к победе в борьбе с многочисленным, руководимым опытными офицерами германского генерального штаба противником (далее мы увидим, сколь остро не хватало ему в Петроградской операции именно дельного, энергичного штаба).

Первой такой блестящей победой была Евфратская операция... Надо сказать, что в то время как турки делали все для быстрого восстановления своей 3-й армии, создавая сводные дивизии за счет выделения целых частей из столичного военного округа, Верховный Главнокомандующий потребовал от генерала Юденича переброски на западный фронт значительной части Кавказской армии, в том числе сформированный новый 5-й Кавказский корпус и 20-ю дивизию. В результате чего в резерве оставалась едва закончившая свое формирование новая 4-я Кавказская стрелковая дивизия.

Поэтому естественно, что основные силы Кавказской армии были сосредоточены на главном Сарыкамышско-Эрзерумском направлении. На ее левом фланге пространство между озером Ван и верхним течением Евфрата занимал 4-й Кавказский корпус, большая часть которого состояла из кавалерии. Именно по нему, с целью выйти в тыл русской сарыкамышской группе войск и угрожать находящемуся еще дальше Алексадрополю, решил нанести свой удар новый командующий 3-й турецкой армии Махмуд-Кемиль-паша со своим начальником штаба полковником Гюзе.

9 июля 1915 г. турки силой около 80 батальонов начали наступление на Евфрате от Мелезгерта и вышли к тогдашней русской границе, оттеснив войска 4-го стрелкового корпуса. Его командующий генерал Огановский настойчиво требовал от генерала Юденича подкреплений, указывая на то, что турки стремятся преодолеть пограничный Агри-дагский хребет и выйти к Ахтинскому перевалу.

Но генерал Юденич отказал ему в подкреплениях, зная, что они могут лишь задержать турок, и вместо этого скрыто сосредоточил на левом фланге наступающей турецкой группировки в Даяре ударную группу генерала Баратова из 4-й Кавказской дивизии, которой он придал 17-й Туркестанский полк и славный своими подвигами 153-й Бакинский полк из «непобедимой» 39-й дивизии.

Однако нацелив ударную группу во фланг и тыл войскам Махмуд-Кемиль-паши, генерал Юденич, несмотря на тревогу, докатившуюся до Тифлиса, выжидал, пока турки не подымутся на высоту Агридагского хребта. Только тогда, точно рассчитав темп операции, 23 июля 1915 г. отдал приказ генералу Баратову немедленно «наступать в направлении, по которому проходил лучший путь отступления турок»{~13~}.

Турки поспешно бросились назад с высот Агри-дага. Тем временем перешла в наступление с Ахтинского перевала 2-я казачья дивизия генерала Абациева из состава 4-го Кавказского корпуса. Пытаясь прорваться, минуя группу генерала Баратова, турки бежали в горы. Было захвачено свыше 10000 пленных, в том числе прибывших из Константинополя, одетых с иголочки, 300 молодых турецких подпоручиков. 3-я армия Махмуд-Кемиль-паши снова надолго потеряла боеспособность. Генерал Юденич «поразил — победил» по-суворовски. За это он был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени, а также орденом Белого Орла с мечами.

В конце 1915 г. два новых фактора создали угрожающее положение для Кавказской армии. В сентябре 1915 г. болгары выступили на стороне Германии и Турции, что сразу отразилось на снабжении турецкой армии артиллерией и снарядами из Германии. В то же время, в начале октября 1915 г., союзниками было принято решение отказаться от борьбы за Дарданелльский пролив и очистить Галлиполи. Благодаря этому освобождались отборные войска 5-й турецкой армии, большая часть которых должна была пойти на усиление 3-й турецкой армии и без этого численно превосходившую русскую Кавказскую армию.

Как всегда, стремясь упредить противника, генерал Юденич решил внезапно перейти в наступление на Эрзерумском направлении, нанести решительное поражение 3-й турецкой армии и занять ее главные позиции по обе стороны от селения Кеприкей с его единственным мостом через реку Аракс.

Правда, теперь в Тифлисе уже не было графа Воронцова-Дашкова. На его место прибыл из Ставки (после решения Государя принять на себя Верховное командование) Великий Князь Николай Николаевич. Он предоставил Юденичу полную самостоятельность, и все же перед началом каждой операции требовалось испрашивать его разрешения.

В совершенной тайне подготовив наступление, генерал Юденич отдал приказ о его начале 29 декабря 1915 г. Первым атаковал 2-й Туркестанский корпус генерала М.А. Пржевальского. Его части с трудом овладели оборонительным узлом турок на горе Гей-даг. А в ночь на 30 декабря главные силы 1-го Кавказского корпуса начали наступление на Кеприкейские позиции противника. Здесь разыгрались ожесточенные бои.

Стремясь удержать Азанкейское плато, по которому шел кратчайший путь к Эрзеруму, турки, неся огромные потери, израсходовали все резервы. Этого и ждал генерал Юденич. Он бросил ударную группу генерала Воробьева с 4-й Кавказской стрелковой дивизией, усиленной 263-м Гунибским полком, в прорыв по труднодоступной горной местности в районе местечка Меслагат, где противник не ожидал наступления. Выйдя во фланг и тыл 11-го турецкого армейского корпуса, ударная группа обратила в бегство турецкую армию по всему фронту. Кеприкейские позиции были заняты. Таким образом была достигнута задуманная оперативная цель — разбить 3-ю турецкую армию до подхода победоносно настроенных турецких дивизий с Галлиполийского полуострова. Юденич удостоился довольно редкой награды — ордена Александра Невского с мечами.

Уничтожив значительную часть живой силы противника и, как пишет генерал Масловский, «наблюдая высокий моральный подъем войск»{~14~}, Юденич принял дерзновенное решение: использовать сложившуюся благоприятную обстановку для штурма Эрзерума. Он следовал завету Суворова — преследовать противника до конца, доводить победу до совершенства.

Но армия истратила в Азанкейском сражении почти весь свой боезапас, и генерал Юденич обратился с просьбой к Великому Князю Николаю Николаевичу взять необходимые патроны и снаряды из неприкосновенного запаса Карской крепости. И получил отказ. Великий князь не только отклонил это ходатайство, но категорически приказал немедленно прекратить дальнейшие действия и отвести войска на Кеприкейские позиции, где зимовать и устраиваться{~15~}.

Как и во время Сарыкамышской операции, генерал Юденич настаивал на своем решении. 8 января 1916 г. он послал на разведку своих ближайших сотрудников — начальника оперативного отделения полковника Масловкого и помощника начальника разведывательного отделения подполковника Штейфона. Те, при опросе пленных, сразу заметили, насколько в силу поражения перемешаны на фронте турецкие части и, выехав вперед к знаменитой Деве-Бойнской позиции, прикрывающей Эрзерум, обратили внимание на то, что подступы к ключевому форту Чобан-деде не были еще заняты турками.

Решив не выполнять поручения о выборе позиций на Кеприкей, оба офицера по своей инициативе вернулись немедленно в штаб и доложили свои данные об обстановке, указав также на высокое боевое настроение войск. Генерал Юденич, как пишет генерал Масловский, «инстинктом, присущим только крупному полководцу... сразу схватил всю сущность неповторимой дважды столь благоприятной для нас обстановки и понял, что наступила самая решительная в течении войны минута, которая больше никогда не повторится»{~16~}.

Он немедленно связался по телефону с начальником штаба армии генералом Болховитиновым и приказал ему доложить Главнокомандующему, Великому Князю Николаю Николаевичу свою настоятельную просьбу отменить приказ об отводе армии на Кеприкейские позиции и разрешить ему штурмовать Эрзерум. Как свидетельствует генерал Масловский, присутствовавший при этих телефонных переговорах, генерал Юденич предупредил, что он будет ждать ответа у аппарата. Великий Князь снова отказал и потребовал исполнить его первоначальный приказ. Только после новой настойчивой просьбы, переданной через генерала Болховитинова, Великий Князь, вероятно понимая, что Юденич скорее подаст в отставку, чем уступит, дал разрешение с грозящим условием: в случае неудачи вся ответственность падет на генерала Юденича. Так в вопросе о штурме Эрзерума генерал Юденич настоял на своем решении.

Правда, через несколько дней в штаб Юденича прибыл из Тифлиса состоявший при Великом Князе бывший начальник Генерального штаба генерал Ф.Ф. Палицын и со свойственными ему обстоятельностью и эрудицией стал доказывать письменно и устно невозможность взятия штурмом, без длительной подготовки, такую мощную укрепленную твердыню, какой является Эрзерум. Позже, в эмиграции, в письме адмиралу В.К. Пилкину от 4 июня 1921 г., Юденич писал про генерала Палицына: «Он и на Кавказе, когда я шел на Эрзерум, докладывал Великому Князю о невозможности зимней кампании на Кавказе, а мне присылал записки с подробным анализом обстановки карандашом и мелко написанные, я их не читал, передавал своему нач[альнику] штаба, который их тоже не читал и в свою очередь передавал кому-то»{~17~}.

Путь к Эрзеруму преграждал Девебойнский горный массив высотой свыше 2000 метров. На нем располагалось 11 мощных фортов с тяжелой артиллерией, построенных еще английскими инженерами во время и после Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. На юге обход Девебойнской позиции прикрывала группа фортов, построенных немцами. Генерал Юденич решил сосредоточить свою лучшую 39-ю пехотную дивизию на северном фланге Девебойнской позиции, предварительно заняв Кара-Базар, откуда открывались подступы к форту Чобан-деде. Он сам в середине января в сопровождении своего полевого штаба осмотрел позиции у Деве-Бойны.

После длительной подготовки и прибытия тяжелой артиллерии из крепости Каре генерал Юденич назначил штурм на 29 января 1916 г. То, что на Эрзерумском направлении перед началом наступления было сосредоточено больше 80% войск из состава Кавказской армии и что другие участки фронта были оголены, было без сомнения рискованным. Но как истинный полководец, «рискобоязнью» он не страдал. Юденич рассчитывал на доблесть войск, ту доблесть, которая должна была обеспечить ему максимальный темп операции и внезапность, не позволявшую турецкому командованию подготовить и организовать контрудар на других, до предела ослабленных участках русского фронта.

И генерал Юденич не ошибся. Несмотря на снежные вьюги на горных плато и обледеневшие скалы, по которым приходилось пробиваться к турецким фортам при 20-градусном морозе, войска выполнили поставленные перед ними задачи в течение 5 суток. Конечно, дело не обошлось без жестоких кризисных ситуаций, как например, героическая оборона несколькими ротами Бакинского полка под командой полковника Пирумова захваченного ими форта Делангез от яростных контратак турок. Когда последняя атака турок была отбита, в строю из 1400 солдат и офицеров оставалось 300, вместе с ранеными.

К вечеру 1 февраля 4-я Кавказская стрелковая дивизия прорвала фронт южнее форта Тафта и вступила с боем в долину Эрзерума. 2 февраля доблестный летчик поручик Мейзер лично доложил в штабе Юденича, что наблюдал, как большое количество повозок уходит из Эрзерума на запад, что означает, видимо, эвакуацию тылов. Получив эти сведения, а также донесения от 4-й стрелковой дивизии, Юденич отдал приказ о немедленном общем штурме. Он удался. На рассвете 3 февраля 1916 г., на пятый день операции, войска Кавказской армии подошли к Карским воротам города. Первым вошел в город с казачьей сотней есаул Медведев — старший адъютант штаба 1-го Кавказского корпуса. При штурме было захвачено в плен 235 турецких офицеров и около 13 000 солдат. Было взято 323 орудия.

Утром того же дня генерал Юденич выехал на автомобиле в Эрзерум и, пересев из-за глубокого снега на перевале Деве-Бойна на лошадь из проходившей казачьей части, прибыл в Эрзерум, где отдал приказания о преследовании. В результате энергичных действий Сибирской казачьей бригады были захвачены в плен остатки 34-й турецкой дивизии, не считая нескольких тысяч пленных и многочисленных орудий.

Через неделю в Эрзерум прибыл Великий Князь Николай Николаевич. «Он, — пишет генерал Штейфон, — подошел к выстроенным войскам, снял обеими руками папаху и поклонился до земли. Затем обнял и расцеловал Юденича».

В связи с вопросом о награждении генерала Юденича начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев сразу после штурма Эрзерума запросил Великого Князя Николая Николаевича: «На случай, если Государь Император изволит обратиться ко мне, всепреданнейше испрашиваю указания Вашего Императорского Высочества для доклада по сему и как могли бы быть редактированы заслуги этого генерала в Высочайшем приказе»{~18~}.

На этот вопрос Великий Князь телеграфом сообщил Императору Николаю II свое мнение о генерале Юдениче:

Заслуга его велика перед Вами и Россиею. Господь Бог с поразительной ясностью являл нам особую помощь. Но, с другой стороны — все, что от человека зависимо, было сделано. Деве-Бойна и Эрзерум пали благодаря искусному маневру в сочетании со штурмом по местности, признанной непроходимой. По трудности во всех отношениях и по результатам, взятие Эрзерума, по своему значению, не менее [важно] чем операции, за которые генерал-адъютант Иванов и генерал-адъютант Рузский были удостоены пожалованием им ордена Святого Георгия 2-й степени.

Моя священная обязанность доложить об этом Вашему Императорскому Величеству. Просить не имею права.

Ген.-Адъютант Николай. Эрзерум, 8 февраля 1916 г.

Ответная телеграмма гласила:

Очень благодарю за письмо. Ожидал твоего почина. Награждаю Командующего Кавказской Армией генерала Юденича орденом Святого Георгия 2-й степени. Николай{~19~}.

Официальное сообщение, отредактированное генералом Алексеевым, пришло 16 февраля 1916 г.:

Государь-Император, в 15-й день сего февраля, Всемилостивейше изволил пожаловать командующему Кавказской Армиею Генералу от Инфантерии Николаю Юденичу, орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия, 2-й степени, в воздаяние отличного выполнения при исключительной обстановке боевой операции, завершившейся взятием штурмом Деве-Бойнской позиции и крепости Эрзерум.

Подписал — Генерал от Инфантерии Алексеев. Скрепил — Генерал-Лейтенант Кондзеровский{~20~}.

Союзники России придали исключительное значение штурму Эрзерума. За эту победу генерал Юденич получил от английского правительства орден Св. Георгия и Михаила, а от французского самую высокую военную награду — орденскую Звезду Большого Креста Почетного Легиона.

Штурм Эрзерума, как когда-то и штурм Измаила, не был только блистательной победой. Он вызвал весьма существенные по своему значению стратегические и политические последствия. В стратегическом плане падение главного оплота азиатской Турции и окончательный разгром ее 3-й армии обеспечили успешное проведение ряда операций: занятие ключевого района Муша в Евфратской долине, высадку десанта и захват Трапезунда на черноморском побережье, Эрзинджано-Хараутскую операцию в июне-июле 1916 г., открывшую ворота в Центральную Анатолию, и, наконец, оборонительную — на Огностском участке фронта, где была обескровлена и остановлена в ожесточенных боях прибывшая из Дарданелл 2-я турецкая армия, в состав которой входил 16-й турецкий корпус Мустафы Кемаль-паши — будущего основателя современного турецкого государства.

В политическом плане перенос генералом Юденичем военных действий на территорию противника и занятие ее более чем на 300 км в глубину позволили министру иностранных дел С.Д. Сазонову формально закрепить и получить окончательное согласие Англии и Франции на формулировку им в Памятной записке от 19 февраля 1916 г. требования России о том, что «город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также южная Фракия до линии Энос-Мидия будут впредь включены в состав Российской империи»{~21~}.

В феврале 1916 г., сразу после штурма Эрзерума, между Россией, Англией и Францией начались секретные переговоры о западных границах новых русских владений в Закавказье. В итоге этих переговоров было достигнуто соглашение, сформулированное в Памятной записке С.Д. Сазонова французскому послу в Петрограде Палеологу от 13 апреля 1916 г., где в разделе первом говорилось: «Россия аннексирует области Эрзерума, Трапезунда, Вана и Битлиса до подлежащего определения пункта на побережии Черного моря к западу от Трапезунда»{~22~}. Таким образом, в частности, из-под турецкого владычества освобождалась вся западная Армения.

Манифест об отречении от престола Императора Николая II был получен 2 марта 1917 г. и сразу вслед за ним приказ о назначении Верховным Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича, немедленно выехавшего из Тифлиса в Могилев, в Ставку.

5 марта 1917 г. Главнокомандующим войсками Кавказского фронта был назначен генерал от инфантерии Н.Н. Юденич. Он считал, что все главные оперативные цели на Кавказском фронте достигнуты. В тяжелую снежную зиму 1917 г. проблема снабжения войск, далеко ушедших от своих тыловых баз, решалась с большим трудом. Строившиеся узкоколейные дороги далеко не были закончены. Конечно, занятие Трапезунда облегчало положение, благодаря снабжению по морю, где господствовал русский Черноморский флот под командованием адмирала Колчака. Но все же, до приведения в порядок тылов, генерал Юденич считал необходимым переход к обороне, с тем чтобы отвести свои лучшие войска, в том числе 1-й Кавказский корпус со своей ставшей знаменитой 39-й дивизией в тыл, где были лучшие условия для их снабжения.

Но весной 1917 г. Временное правительство потребовало не только подготовки к общему наступлению, но и немедленного продвижения вперед корпуса генерала Баратова в Персии на Керманшахском направлении, в сторону Мосула, на помощь английской армии.

В докладе (составленном генералом Е.В. Масловским, хорошо знавшим по довоенной службе условия, в которых войска находились в Персии) генерал Юденич настаивал на стратегической обороне. Поэтому сразу после ухода с поста военного министра А.И. Гучкова 2 (15) мая 1917 г. генерал Юденич был уволен с поста Главнокомандующего Кавказским фронтом новым военным министром А.Ф. Керенским.

Покинув Тифлис, генерал Юденич поселился в Петрограде, в квартире адмирала Хоменко (командовавшего морскими силами во время десанта войск в Трапезунде) на Кронверкском проспекте Петроградской стороны. Во время июньского наступления на Юго-Западном и Западном фронтах он приезжал в Ставку, в Могилев, но был только свидетелем крушения на фронте и отступления из Галиции. В Петрограде, по воспоминаниям его жены Александры Николаевны{~23~}, Юденич как-то зашел в банк, чтобы взять какую-то сумму из своих сбережений. Служащие банка, узнав, горячо приветствовали генерала и посоветовали взять все деньги на руки и продать собственный дом в Тифлисе, что генерал и сделал, обеспечив себя средствами на некоторое время вперед (захватывая и начало эмиграции).

Во время Октябрьского переворота генерал Юденич находился в Москве. Вскоре он вернулся в Петроград и, по некоторым данным, проверял возможность создания подпольной офицерской организации, исходя из наличия старых офицерских кадров в некоторых полках петроградского гарнизона, ведущих свое происхождение от бывших запасных полков (батальонов) 1-й и 2-й гвардейских дивизий. Однако весной 1918 г. все бывшие гвардейские полки были демобилизованы и сохранился лишь один Лейб-гвардии Семеновский полк под названием «Полка по охране города Петрограда». Связь с офицерской организацией этого полка поддерживалась через курьеров и после отъезда генерала Юденича в Финляндию (см. биографию полковника В.А. Зайцова).

Характерно, что будучи уже в Финляндии и ведя переговоры с генералом Маннергеймом, генерал Юденич послал директиву в полк, вменяя в обязанность офицерам полка «оставаться по возможности в Петрограде, чтобы при приходе белых армий сохранить важные государственные учреждения и в последнюю минуту захватить власть в свои руки»{~24~}. В этой деятельности генералу Юденичу помогали полковник Г.А. Данилевский и его верный адъютант поручик (в 1919 г. капитан) Н.А. Покотило, родственник его жены.

Косвенно о подобных связях с офицерскими организациями в частях Красной Армии говорит анонимный автор, скрывающий свое имя под псевдонимом «Митрич», в статье «Слава павшим» в издававшемся св. князем А.П. Ливеном журнале и поэтому без сомнения ему известным. По его словам, Петрозаводская дивизия охраны Петрограда «готова была повернуть свои штыки против большевиков»{~25~}. «Митрич» очевидно имел в виду формировавшуюся с весны 1918 г. в составе войск Завесы Петрозаводскую пехотную дивизию, которая затем с лета того же г. именовалась Олонецкой и на базе которой осенью 1918 г. была сформирована 19-я стрелковая дивизия под командованием бывшего подполковника В.И. Солодухина, занимавшая одно время оборону северных подступов к Петрограду.

Правоту слов «Митрича» подтверждают опубликованные более 40 лет назад воспоминания Е. Драбкиной, которая была сама активной коммунисткой и к тому же дочерью видного советского и партийного работника С.И. Гусева (Драбкина), занимавшего одно время пост члена Реввоенсовета Республики. Она приводит слова члена коллегии ВЧК М.Я. Лациса, сказанные осенью 1919 г. «перед массовой облавой в центральных кварталах Москвы», в которой Драбкина как член партии принимала участие: «...Он говорил о том, что за последнее время отмечено немало случаев предательства, измены, шпионажа, перехода на сторону врага. За всем этим, несомненно угадывается широкий контрреволюционный заговор. Недавний случай предательства на Красной Горке, измены на Карельском участке Северного фронта, заговор в Петрограде, о раскрытии которого сообщалось в газетах, — все это звенья одной цепи...»{~26~} Эти слова, на наш взгляд, однозначно подтверждают, что тайная офицерская организация существовала и в составе войск Карельского участка, скорее всего, в составе 19-й стрелковой дивизии.

Но усиление террора со стороны органов ЧК после убийства Урицкого и угроза насильственной мобилизации в Красную Армию склонили генерала Юденича к отъезду за границу в расчете на то, что после поражения Германии бывшие союзники России окажут активную помощь в деле организации борьбы с большевиками.

ЮДЕНИЧ И МАННЕРГЕЙМ

Первый стратегический замысел

В 20-х числах ноября 1918 г., пользуясь документами на другое имя, генерал Юденич вместе со своей супругой Александрой Николаевной и адъютантом Н.А. Покотило, прибыл в Гельсингфорс из Петрограда. Переезду генерала Юденича и его устройству в Финляндии в первое время помогал инженер Михаил Федорович Гарденин. Он был одним из инициаторов создания тайной офицерской организации, занимавшейся переброской офицеров через границу и посылкой курьеров в Петроград. Организацию поддерживал проживавший постоянно в Стокгольме английский финансист и банкир Ф.Ф. Лич, сочувствовавший Белому движению и, как мы увидим позже, встретившийся с генералом Юденичем в Стокгольме. По получении Юденичем валюты от адмирала Колчака именно Лич помог положить ее на личные счета генерала в надежные банки, в том числе созданный с этой целью Русско-английский банк.

Генерал Юденич, вывезенный из России вместе со своей женой при помощи тайной организации, проживал в загородном доме тестя и тещи М.Ф. Гарденина{~27~}, женатого на финке. Тесть был в прошлом главным директором Екатеринославс-кого металлургического завода. Считая Россию своей родиной, он оказывал совершенно бескорыстную поддержку Белому движению и в том числе генералу Юденичу. «Все самые секретные собрания, — пишет М.Ф. Гарденин, — происходили на его даче»{~28~}. На эту же дачу, позже, после ликвидации Северо-Западной армии 22 января 1920 г. адъютантом Юденича капитаном Н.А. Покотило тайно была привезена уцелевшая часть архива армии Юденича.

Первую подробную информацию о положении в Финляндии генерал Юденич получил от семьи М.Ф. Гарденина. Позже Юденич, для удобства ведения дел, переехал в скромную гостиницу в Гельсингфорсе «Сосиетэ» (Societe), где познакомился с представителями уже существовавшего «Особого комитета по делам русских беженцев», в том числе с бывшим товарищем председателя Государственной Думы III и IV созывов князем В.М. Волконским, графом А.А. Бугсгевденом и с самим его председателем, бывшим премьер-министром А.Ф. Треповым.

Тогда же Юденич мог убедиться, что руководство комитета пыталось вести переговоры с германскими военными властями, а это не соответствовало его линии поведения. Впрочем, германофильство части русской эмиграции в Финляндии было вызвано откровенно прогерманской ориентацией финляндского правительства, вынудившей, в частности, уехать за границу, в Париж и Лондон, даже победителя красных финнов генерала Маннергейма.

Это решение генерала Маннергейма было мотивировано тем, что правительство Свинхувда считало необходимым передать дело реорганизации финской армии германским специалистам и сохранить на территории Финляндии часть участвовавших в гражданской войне германских войск. Эта политическая линия привела к избранию 9 октября 1918 г. финским парламентом гессенского принца Фридриха-Карла, ближайшего родственника императора Вильгельма II, королем Финляндии.

Крушение Германии на западном фронте 11 ноября 1918 г. вынудило финское правительство поспешно переменить свою позицию, что и привело к избранию 12 декабря 1918 г. финским парламентом главой государства, регентом и главнокомандующим армией генерала Маннергейма. Это было, без сомнения, важнейшим событием и с точки зрения использования финляндского плацдарма для похода на Петроград. Конечно, Юденичу было известно, что генерал Маннергейм не мог не считаться с сохранившимся германским влиянием в финской армии, значительная часть кадров которой состояла из ветеранов сформированного в Германии во время войны 27-го егерского батальона. Эти финские «егеря», обученные немцами, были настроены антирусски. Дело доходило до того, что во время гражданской войны в Финляндии, при взятии Выборга, они без разбора расстреливали вместе с финскими красногвардейцами и проживавших в Выборге русских офицеров из бывших финляндских стрелковых полков. Если этих «егерей» воодушевляла идея захвата Карелии, то они были более чем равнодушны к участию в освобождении Петрограда от большевиков.

Но в то же время барон Карл-Густав-Эмилий Карлович фон Маннергейм никогда не забывал подчеркнуть, встречаясь со своими русскими сослуживцами, что он был генерал-лейтенантом русской армии, принявшим от раненого генерала Каледина доблестную 12-ю кавалерийскую дивизию. Во время гражданской войны в Финляндии при нем состоял его друг генерал-лейтенант князь Сергей Константинович Белосельский-Белозерский. Целый ряд русских офицеров финско-шведского происхождения, близких генералу Маннергейму по службе в Императорской гвардии, занимали командные должности как во время финской гражданской войны, так и после нее.

Укажем, например, на генерал-майора Эрнеста Лаврентьевича Левстрема{Вышел подпоручиком в Лейб-гвардии Семеновский полк в 1885 г. и прослужил в нем 26 лет. В 1911 г. принял командование 91-м пехотным Двинским полком, с которым выступил на фронт Первой мировой войны. За бои на реке Ходоле в августе 1914 г. был награжден Георгиевским оружием и произведен в генерал-майоры. Назначен командиром Лейб-гвардии 1-го Стрелкового полка. За бои под Опатовом в октябре 1914 г. был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1917 г. назначен начальником Гвардейской Стрелковой дивизии.}, командовавшего во время финской войны Восточной группой войск и взявшего Выборг, за что он был произведен в генерал-лейтенанты{~29~}, генерал-майора Генерального штаба Оскара Карловича Энкеля{Вышел подпоручиком в Лейб-гвардии Семеновский полк в 1897 г. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба в 1903 г. Участник Русско-японской войны, награжден рядом боевых орденов, будучи помощником старшего адъютанта Управления генерал-квартирмейстера Маньчжурской армии. Затем служил в Главном управлении Генерального штаба. В 1912 г. — полковник. С 28 января 1914 г. — военный агент (атташе) в Италии.}, занимавшего видные штабные должности, ставшего в 1924 г. начальником штаба финляндской армии, но не утратившего связи с русским воинством{~30~}. Вместе с возвращением генерала Маннергейма как регента на должность Главнокомандующего финской армией начальником штаба был назначен{~31~} полковник русского Генерального штаба Александр Александрович Тунцельман фон Адлерфлуг{Вышел корнетом в 39-й драгунский полк в 1902 г. Окончил Николаевскую академию Генерального штаба в 1908 г. Начал служить по Генеральному штабу помощником старшего адъютанта штаба Туркестанского военного округа. В 1917 г. начальник штаба 135-й пехотной дивизии.}.

Естественно, что эти, как и многие другие бывшие русские офицеры, служившие в финляндской армии, относились сочувственно к планам ее освободительного похода на Петроград, где многие из них провели лучшие годы своей жизни. Это хорошо знал и чувствовал генерал Маннергейм и в этом же мог скоро убедиться после своего прибытия в Гельсингфорс и сам генерал Юденич.

В первые недели своего пребывания за границей генерал Юденич, как и многие другие русские военные деятели, полагал наиболее благоприятным для подготовки борьбы с большевизмом занятие войсками бывших союзников России, а теперь стран-победительниц, т.е. Антанты, важнейших портов на Балтийском побережье — Гельсингфорса, Ревеля, Риги (хотя Рига на тот момент уже была занята красными). Под их прикрытием можно было бы сформировать и вооружить русскую армию.

Кадром для нее могли послужить местные русские добровольцы из Прибалтики и наиболее крепкие элементы из двухмиллионной массы русских военнопленных в Германии. Однако выяснить в Финляндии, насколько такой замысел был реален, было невозможно за отсутствием в Гельсингфорсе дипломатических и военных представителей стран-победительниц. Отсюда решение генерала Юденича выехать в Швецию, в Стокгольм, где находились посольства этих государств.

В начале декабря 1918 г. Юденич был принят советником английского посольства Р. Клайвом и военным атташе в Швеции Я. Бооуллером. Имея в виду английский десант в Мурманске и Архангельске, генерал Юденич развивал идею о переброске в Финляндию Русской Северной Армии из Архангельска и Псковского (Северного) корпуса из Эстонии. Каждое из упомянутых соединений насчитывало от 3-х до 4-х тысяч человек. К ним можно было бы добавить 2-3 тысячи офицеров, находившихся в Финляндии. Однако эти предложения натолкнулись, как пишет генерал П.А. Томилов, на полное непонимание англичан и их указания на невозможность нарушения финляндского нейтралитета{~32~}.

Гораздо больше понимания генерал Юденич встретил у французского посланника Делаво, «большого русофила»{~33~}. По-видимому, от него, как и от русского посланника в Швеции К.Н. Гулькевича, генерал Юденич получил сведения о том, что французский министр иностранных дел Пишон в своих декабрьских выступлениях в парламенте заявлял: «...Все наши вмешательства в России за последний год были направлены против Германии»{~34~}. Еще более четко высказался по вопросу помощи борьбе против большевиков военный министр Англии У. Черчилль, указывая на то, что после конца мировой войны «исчезли все аргументы, которые могли вести к интервенции»{~35~}.

Многим белым генералам, в том числе генералам Щербачеву и Деникину, хотелось верить, что после капитуляции Германии у союзников освободятся неограниченные силы для борьбы с большевизмом, что наступит время для активной помощи Белому движению. В действительности, начиная с ноября 1918 г., никаких сил, под прикрытием которых могли бы развернуться белые армии для решающего удара, нигде так и не было высажено. Английская оккупация Мурманска и Архангельска в 1918 г. преследовала узкую цель — не допустить захвата при участии Германии огромного военного имущества, доставленного туда еще во время Великой войны.

Высадка французских войск в Одессе и в Севастополе после ухода немцев и их поспешная эвакуация оставили у генерала Деникина «тяжкое чувство горечи, обиды и возмущения»{~36~}.

Быстро разобравшись в сложившейся после поражения Германии международной обстановке, Юденич, не возвращаясь больше к вопросу помощи союзных армий, в своем добавлении к записке А.Ф. Трепова, переданной союзникам 10 декабря 1918 г., настаивал: «...Для успеха нашего дела необходимо воздействие союзников на Финское правительство, на предмет предоставления возможности к беспрепятственному формированию добровольческих отрядов на территории этой страны»{~37~}. К этому он добавил, что «для первоначального вооружения формируемых отрядов, оружие и запас боевых припасов может быть предоставлено финским правительством из числа русского имущества, оставленного в свое время в Финляндии»{~38~}.

В связи с оценкой обстановки и выводами, сформулированными в послании союзникам, естественно, что Юденич искал встречи с прибывшим в Швецию только что избранным (12 декабря 1918 г.) финляндским регентом, генералом К.Г. Маннергеймом. Однако генерал Маннергейм, опасаясь пристрастного истолкования в прессе встречи с генералом Юденичем во время своей первой поездки за границу в качестве регента, предпочел вести переговоры через генерала для поручений Теслофа{~39~}, а самую встречу отложить до своего возвращения в Финляндию. Уже во время этих переговоров вопрос о формировании русских добровольческих частей в Финляндии был поставлен в зависимость от решения финского правительства, с учетом того, что такие формирования могут вызвать враждебную реакцию советского руководства.

3 января 1919 г. генерал Юденич вернулся из Стокгольма в Гельсингфорс и уже 5 января встретился с генералом Маннергеймом. На этой первой встрече генерал Маннергейм, не отказываясь в принципе от идеи участия финской армии в освобождении Петрограда, категорически потребовал немедленного признания независимости Финляндии и территориальных уступок как в восточной Карелии, так и на берегу Кольского полуострова. Естественно, что генерал Юденич не мог согласиться со вторым требованием и в единоличном порядке взять на себя сразу всю ответственность за решения в таких вопросах. Возникла необходимость как создания на месте соответствующей организации, представляющей интересы России, так и вхождения в связь с Русским Политическим Совещанием в Париже, где вопросами внешней политики занимался бывший министр иностранных дел С.Д. Сазонов, в это время уже признавший адмирала А.В. Колчака как Верховного Правителя России.

Об оценке создавшегося положения лучше всего, как нам кажется, можно судить по записи в дневнике контр-адмирала Владимира Константиновича Пилкина (см. его биографию), оставленной 6 января 1919 г., вскоре по возвращении из Стокгольма и на следующий день после встречи с генералом Маннергеймом. Приведем эту запись полностью, без каких-либо сокращений, имея в виду, что она ярко передает то впечатление, которое оставил генерал Юденич у адмирала Пилкина после этой их первой встречи:

Целый день ждал указаний в котором часу меня примет Юденич, которому я послал карточку с просьбой назначить мне время для разговора. Наконец мне передали, что он будет ждать меня в 6 с половиной.

В 6 часов мы только кончили наше совещание. Накурили так все, что плавали в сизо-сером дыму. Я очень торопился чтоб поспеть в «Societe», где остановился Юденич, но ровно в половину седьмого я входил к нему в номер.

Юденич — это второй Михаил Коронатович (речь идет о вице-адмирале Михаиле Коронатовиче Бахиреве — друге контр-адмирала В.К. Пилкина. — Н.Р.), по типу конечно, так он вовсе не похож. Небольшого роста, коренастый, со взглядом исподлобья. По-видимому, очень осторожный, не без лукавости, несколько застенчивый, как и Михаил Коронатович. Вероятно, упрямый, наверное, умный. Помнится, Михаил Коронатович, глядя на его портрет (кстати, мало похожий), промолвил с одобрением: «Не дурак выпить». Может быть и не дурак! На это намекает отчасти нос, хотя и не сливой и не красный, но в очертаниях его есть что-то... обещающее, что ли? Усы, седые, длинные. Когда я вошел к нему, у него был какой-то плотный, неопределенных лет курчавый господин, со ртом акулы и с ласковым взглядом... Буксгевден оказывается. Мы пожали друг другу руку, и он вышел. Я одно мгновение боялся, что он останется.

Мы сели с Юденичем друг против друга и я начал, взвешивая каждое слово, свой доклад, что ли? Я ему сказал, что беспокою его своим посещением, потому что являюсь старшим из морских чинов в Финляндии, что на мне, как на старшем, лежат, согласно Морскому уставу, юридические обязанности по отношению к находящимся морским офицерам, не говоря о нравственных. Ко мне обращаются за советами, обращаются с просьбами, обращаются за руководством, но не зная обстановку, я не могу руководить моими сослуживцами. Они не знают, что им делать, и я не знаю, что делать. Офицерство терпит нужду и офицерство желает принять участие в общем деле освобождения России от большевиков. Обе эти причины заставляют офицеров стремиться на какой-нибудь из действующих фронтов. Но пробраться на Мурман сперва было сравнительно легко, но теперь и туда путь закрыли. Остался путь на южный берег, в Ревель. Но наша цель свергнуть большевистскую власть; достигается ли эта цель записью в Эстонские войска? Не будет ли это трата наших сил, которые могут еще пригодиться, когда потребуется напрячь разом все силы России. Недаром Деникин предупреждал, что стараясь с негодными средствами свергнуть большевиков, офицерство потеряло 30 тысяч человек и таких генералов как Алексеев, Корнилов, Марков.

Если союзники не намереваются в ближайшем будущем начать на северном театре операции против большевиков, то офицерам здесь придется помириться с мыслью, что они только косвенным путем (неразборчивое слово) Эстонскому фронту принять участие в общем деле.

Затем, я ему рассказал, что намерение наше идти на миноносцы, переданные Эстонии, и на сомнения наши — не будет ли служба под Эстонским флагом компрометировать русских офицеров. Вместе с тем я ему высказал и свой взгляд на этот вопрос, заключающийся в том, что нам необходимо в возможно большем числе идти на миноносцы.

Юденич слушал меня, изредка движением головы соглашаясь с моими словами. Когда я кончил изложение дел, как оно мне представлялось, я поставил Юденичу вопрос, может ли офицерство надеяться, что на севере начнутся широкие операции против Петербурга?

В ответ Юденич рассказал следующее: он виделся в Стокгольме с представителями американского, английского, французского п[равительств]. Всем им он изложил свой взгляд на необходимость активного вмешательства в русские дела и вмешательства в первую голову раньше, чем в германские. Кроме французского посланника, согласившегося со взглядом Юденича, остальные посланники высказались против вмешательства во внутренние дела России. Они ссылались также на усталость войск после 4-х лет войны. На заслуженный войсками отдых и т.п. Тем не менее, они взялись передать своим Правительствам записку Юденича и сообщить ему ответ Правительств. Юденич пробыл после этого 3 недели в Стокгольме и ответа ни от кого не пришло. Затем он имел разговоры с представителями финансов и промышленности, главным образом английскими, которые высказались тоже против активного вмешательства, но за материальную помощь русским добровольческим армиям. Однако чего-нибудь конкретного никто не предложил. Там же, в Стокгольме, к Юденичу обратились направленные к нему английским посланником представители Лифляндского правительства. Они предложили Юденичу принять на себя командование войсками Лифляндии и Эстляндии, с которыми заключено соглашение и, может быть, Финляндии, с которой ведут переговоры.

Юденич в принципе согласился на предложение, но поставил следующее условие: не ограничиваться защитой границ, а идти на Петербург. Допустить без ограничения образование русских дружин. Допустить сформирование иностранных отрядов. Представители Лифляндского правительства сказали ему, что не уполномочены дать ему ответ и что снесутся со своим правительством. А между тем, заметил Юденич, база все уменьшается и уменьшается.

Юденич не скрывает от себя, что войска, которыми ему, может быть, придется командовать, очень плохи. Он сказал мне, что может быть в ближайшем будущем будет разрешено Финляндией формировать русские дружины в самой Финляндии, что значительно облегчит дело. На мой вопрос, находится ли он в контакте с генералом Деникиным, Юденич ответил отрицательно. Он только встретил в Стокгольме Нобеля, который в ноябре видел Деникина. По словам Нобеля, у Деникина нет недостатка людей, но нет снабжения, нет патронов, нет сапог...

Что же значит сообщение газет о высадке на юге 100-тысячной армии союзников и полной поддержке Деникина, bleff? «Значит», заметил Юденич. Он еще сказал: «Я не соперник Деникину».

Мы поговорили с ним о «танках». «Мы, морские офицеры, могли бы взяться обслуживать танки, если бы их удалось достать. У нас есть механики, есть шоферы, не говоря уже об артиллеристах».

«Не может ли Генерал просить о танках союзников?» Генерал не может. «Не может ли Генерал просить помощи у богатых русских людей?» «Они ничего не дадут», — был меланхоличный ответ. Весь наш разговор с Юденичем носил по форме глубоко старорежимный отпечаток. Ваше Высокопревосходительство не намеревается... Ваше Превосходительство не полагает... и т.п. и т.п.

Я просидел у него все-таки час!..

Все ли он мне сказал? Думаю, что все. Я его предупредил, что понимаю, что с совершенно ему незнакомым человеком говорить ему трудно, но он любезно заметил, что «мое Превосходительство» ему известно уже. «Известно, что я будто бы объединил в Финляндии морских офицеров». Это разумеется слова, и никого я не объединял здесь.

Ну какое же общее впечатление произвел на меня Юденич? Хорошее и немного странное. Он не совсем обыденный человек, не то чудаковат, не то просто сильно себе на уме, не ладно скроен, да крепко сшит, вероятно очень сильный характер...

Сегодня Никола!{~40~}

(Адмирал вспомнил число, но ошибся на месяц! — Н.Р.)

Встреча положила своего рода фундамент доверия между генералом Юденичем и контр-адмиралом Пилкиным. На этой основе постепенно сложилось не только тесное сотрудничество, но и прочная дружба, выдержавшая и бури Гражданской войны и тягостные годы эмиграции. Уже 11 (24) мая 1919 г., в письме к своему другу контр-адмиралу Смирнову, управляющему морским министерством у адмирала Колчака, контрадмирал Пилкин, говоря о генерале Юдениче, писал: «...Наши отношения очень хорошие»{~41~}. Настолько, что адмиралу Пилкину удалось убедить генерала Юденича «послать Колчаку извещение о своем, здесь в Финляндии, пребывании»{~42~}. Дело не ограничивалось этим советом. Из письма Пилкина Юденичу от 16 января 1921 г., уже в эмиграции, ясно, что адмирал был и в сношениях с Колчаком, составляя по поручению Юденича телеграммы Верховному Правителю{~43~}. Нет сомнения, что на решение Колчака о назначении Юденича главнокомандующим Северо-западным фронтом и о переводе (на личный счет генерала Юденича из предосторожности) значительных денежных сумм в иностранной валюте для Северо-Западной армии, повлиял хорошо ему известный еще по Порт-Артуру и близкий ему контр-адмирал Пилкин.

В том же письме контр-адмиралу Смирнову Пилкин (видимо, предполагая, что оно неизбежно дойдет и до адмирала Колчака) еще раз характеризует теперь уже своего непосредственного начальника: «Юденич несомненно очень умен. Никто его не обманет. Стоит посмотреть как он слушает, поглядывая исподлобья на разный люд, являющийся к нему, кто с проектом, кто с докладом. Заметно, что он всех насквозь видит и мало кому верит. Если скажет что-нибудь, то слово его всегда метко и умно, но говорит мало, очень молчалив... При этом он совсем не угрюм и в нем много юмора»{~44~}.

Надо было обладать большой волей и выдержкой, преследуя цель освобождения Петрограда, чтобы на фоне отказа Запада от активной помощи Белому движению после поражения Германии и ясного понимания сужения базы в Прибалтике, о чем он дал понять адмиралу Пилкину, настойчиво продолжать искать стратегическое решение для выполнения поставленной задачи.

Не следует забывать, что 3 января 1919 г. после ухода немцев армия Советской Латвии заняла Ригу и оставалась в ней до 24 мая, когда, при участии русского отряда князя А.П. Ливена, Рига была освобождена. В Эстонии советские войска заняли 16 декабря 1918 г. Раквере, а 24 декабря железнодорожный узел Тапу, подойдя на 30–35 километров к самому Ревелю.

После подписания в декабре командующим Псковским корпусом полковником фон Нефом договора с эстонским правительством о снабжении отступившего из Пскова корпуса, переименованного в Северный, его формирования приняли участие в обороне подступов к Ревелю и в контрнаступлении на псковском и нарвском направлениях под общим командованием эстонского главнокомандующего Лайдонера. 19 января 1919 г. они вышли к Нарве.

Освобождение коренных русских территорий и тем более Петрограда оставалось лишь в области надежд как у русских добровольцев князя Ливена, так и у участников-добровольцев Северного корпуса полковника фон Нефа.

В свете этой ситуации, сложившейся в Прибалтике к началу января 1919 г., генерал Юденич уже во время первой встречи с генералом Маннергеймом поднял вопрос об участии финской армии в освобождении Петрограда. Он ни за что не хотел покидать Финляндии. «Слишком соблазнительна идея петроградской операции, чтобы отказаться от нее, — говорил он адмиралу Пилкину весной 1919 г., — Пока есть хоть один шанс, я не уеду»{~45~}.

Всегда стремившемуся к сосредоточению всех сил на узком пространстве и в то же время к максимальному темпу операции генералу Юденичу было очевидно, что наиболее простым и надежным решением для овладения Петроградом был бы короткий и сильный удар с севера. Многократное превосходство в силах финской армии на Карельском перешейке, при участии небольшого, но наполовину офицерского отряда русских добровольцев из проживавших тогда в Финляндии беженцев, казалось, гарантировали успех операции в предельно краткие сроки. Прорыв к северным предместьям города мог быть достигнут в течение 48 часов или немногим более. Очевидно, что при таком темпе операции совершенно исключалась возможность прибытия в Петроград резервов от главного командования Красной Армии, равно как и переброска частей 7-й армии с нарвского и псковского участков фронта.

На самом Карельском перешейке, из состава 7-й армии на конец февраля 1919 г. находилась 1-я бригада 19-й стрелковой дивизии под командованием бывшего подполковника В.И. Солодухина. (2-я и 3-я бригады этой дивизии, находились в стадии переброски на нарвский фронт, где они были разбиты во время майского наступления Северного корпуса.) Здесь же занимали позиции отдельные части (два полка) находящейся в стадии формирования 1-й сводной пехотной дивизии, начальником которой был И.Н. Жданков{~46~}. Он же и. д. командующего Петроградской группы 7-й армии, в состав которой входили войска на Карельском перешейке, в Кронштадте и на южной части побережья Финского залива. Его начальником штаба был бывший полковник генерального штаба В.Я. Люндеквист (см. его биографию), ставший позже, 5 июля 1919 г., начальником штаба 7-й армии.

Он был связан, согласно сведениям редакции «Красной Книги ВЧК», вышедшей в 1922 г., с Национальным Центром. Поэтому можно доверять сведениям о составе войск Карельского участка на 25 февраля 1919 г., сообщенных лидером Национального Центра в Петрограде инженером Штейнингером в письме генералу Родзянко, найденном на убитом при переходе фронта курьере Никитенко{~47~}.

Согласно этим сведениям, в трех полках 1-й бригады 19-й стрелковой дивизии числилось около 4000 штыков, а в отдельных частях 1-й сводной пехотной дивизии около 3500. Итого 7500{~48~}. Многие батареи не могли менять своих позиций из-за отсутствия лошадей.

Что же касается финской армии, то командующий Западным фронтом, а затем 7-й красной армией бывший генерал-лейтенант Генерального штаба Д.Н. Надежный сообщает: «...По разведывательным данным штаба 7-й армии, на 15 мая на фронте Карельского участка со стороны Финляндии насчитывалось в первой линии 6000 штыков, 28 легких, 15 тяжелых орудий и 61 пулемет, на выборгском направлении (подчеркнуто нами. — Н.Р.) около 29 000 штыков, 4500 сабель, 132 легких, 37 тяжелых орудий, 162 пулемета и в глубоком тылу 26 500 штыков... Если эти цифры, быть может, и были несколько преувеличены, то во всяком случае они настолько превосходили общую численность всего состава 7-й армии... что с ними нельзя было не считаться»{~49~}.

Каково бы ни было преувеличение этих данных, превосходство на выборгском направлении финской армии над частями 19-й и 1-й стрелковых дивизий было если не четырехкратным, то во всяком случае трехкратным, притом не принимая в расчет русский добровольческий отряд.

А уже тогда генерал Юденич планировал одновременно с наступлением на Петроград восстания в самом городе подпольных групп и целых частей гарнизона. Об этом говорят его директивы, посланные через курьеров офицерской организации бывшего Лейб-гвардии Семеновского полка, находившегося под фактическим командованием капитана В.А. Зайцова (см. биографию полковника В.А. Зайцова).

Разумеется, для осуществления «идеи петроградской операции» необходимо было получить согласие на нее от финского регента и главнокомандующего генерала Маннергейма. И благодаря общению с русскими генералами, лично близкими к генералу Маннергейму по совместной службе в гвардии (Е.К. Арсеньев, князь С.К. Белосельский-Белозерский и другие) и во время встреч с ним Юденич мог убедиться, что в 1919 г. Маннергейм отнюдь не опасался возрождения России, а наоборот считал, что только помогая русским в деле освобождения Петрограда можно рассчитывать на благоприятное отношение к Финляндии будущего русского государства.

Еще осенью 1918 г. во время поездки в Англию, т.е. еще до избрания главой государства в декабре, Маннергейм писал в частном письме княгине Марии Любомирской, что «Россия не может быть разрушена и стерта с карты, а раз это так, то не лучше ли совершить рыцарский поступок — освободить Петроград силами финской армии и создать этим исходную основу для будущих хороших отношений»{~50~}.

Эти же свои мысли и, следовательно, давно сложившееся убеждение{~51~} генерал Маннергейм изложил в телеграмме, отправленной им из Парижа 28 октября 1919 г. президенту Стольбергу, в которой он заявил, что Финляндии необходимо принять участие в воссоздании России.

Приведем ее почти полностью.

...Развитие событий, по всей видимости, последний раз дает нашему народу возможность принять участие в решающем сражении против самой жестокой деспотии, какую только знал мир. Относительно малыми силами мы сможем обезопасить нашей молодой республике спокойное и счастливое будущее и доказать всему миру суверенитет государства Финляндии, что отвечает общим европейским интересам...

Все европейское общество уверено, что судьба Петрограда находится в руках Финляндии. Освобождение Петрограда — это не чисто финско-русский, это всемирный вопрос окончательного мира.

...Если Петроград будет взят без нашего участия, наша страна столкнется с непредсказуемыми трудностями, когда наступит время урегулирования нашего положения с новой Россией... Если же белые войска, которые сражаются сейчас под Петроградом, потерпят поражение, то не только Россия, но также и Европа сочтут нас ответственными за него{~52~}.

Конечно, нельзя забывать, что эта телеграмма Маннергейма президенту Финляндии Стольбергу была послана, когда войска Юденича вошли в октябре 1919 г. в предместье Петрограда и большинство в Европе было уверено, что город будет взят. Но и тогда выступление финской армии на севере гарантировало победу белых, а в какой-то степени эта же ситуация имела место в мае-июне 1919 г., когда Северо-Западная армия стояла у ворот Гатчины, а на форту Красная Горка вспыхнуло восстание.

Как в октябре 1919 г., так еще больше в мае–июне того же года генерал Маннергейм отлично знал соотношение сил на северных подступах к Петрограду и прекрасно понимал стратегический замысел генерала Юденича.

Но в мае–июне и даже еще в июле 1919 г., будучи и регентом Финляндии и главнокомандующим ее армии, генерал Маннергейм располагал всеми данными, чтобы принять решение, которое по замыслу генерала Юденича могло стать судьбоносным, как в стратегическом, так и в политическом плане.

В связи с этим первым стратегическим замыслом освобождения Петрограда сразу после возвращения генерала Юденича из Стокгольма, уже в первые дни января 1919 г. возникла необходимость выбрать ту политическую линию поведения, которая наилучшим образом могла бы послужить для его осуществления.

Как раз в это время, на рубеже 1918 и 1919 гг., в Финляндию прибыли лидеры петроградской организации Национального Центра: 9 декабря 1918 г. П.Б. Струве, а в ночь на Новый, 1919 г. — А.В. Карташев. К нему присоединился его помощник и секретарь В.И. Новицкий, в середине января за ним последовал активный член Национального Центра генерал-майор Генерального штаба М.Н. Суворов. В начале января генерал Юденич встретился с П.Б. Струве и А.В. Карташевым и пришел к тому же решению (независимо от них) как и генерал Деникин и адмирал Колчак, а именно: о пользе тесного сотрудничества с представителями Национального Центра, готовыми всесторонне поддерживать военную диктатуру впредь до созыва свободно избранного Учредительного Собрания и в то же время вести активную политическую деятельность в лагере победивших союзников в пользу добровольческих армий, опираясь на свою последовательную антигерманскую позицию и признание своего либерально-демократического профиля.

Для того чтобы уточнить политическую линию поведения генерала Юденича, необходимо кратко коснуться роли Национального Центра во время Гражданской войны, тем более что, к сожалению, его история до сих пор не написана. Эта организация, выделившаяся из Правого Центра летом 1918 г., состояла в своем большинстве из правого крыла кадетов (Партия Народной Свободы 1917 г.). Она активно поддерживала белое военное командование везде, где возникала вооруженная борьба с большевиками.

Бывшие кадеты, вошедшие в Национальный Центр, отказались после опыта 1917 г. от союза с так называемой «революционной демократией», т.е. с эсерами и меньшевиками. «Мы, — говорил А.В. Карташев, бывший министр вероисповеданий во Временном правительстве, — уже не те кадеты, которые выпустили власть, мы теперь сумеем быть жестокими»{~53~}.

А ставший во главе Московской подпольной организации Национального Центра Н.Н. Щепкин шел еще дальше, заявляя, что если генерал Деникин займет Москву, то лица, «прикосновенные к Временному правительству», должны были бы «пожизненно лишиться права участия в какой бы то ни было власти»{~54~}.

Как в Москве, так и в Петрограде лидеры Национального Центра вели подготовку восстания в расчете на приближение белых армий, привлекая в свои боевые организации офицеров и генералов, состоявших на службе в Красной Армии в качестве «военных специалистов». Так в Москве подпольную «Добровольческую армию Московского района» возглавил генерал-лейтенант Генерального штаба Н.Н. Стогов (бежавший к Деникину во время арестов осенью 1919 г.) и полковник Генерального штаба В.В. Ступин. В Петрограде, помимо генерал-майора Генерального штаба М.Н. Суворова, ушедшего в Финляндию, близко к организации Национального Центра, возглавляемого инженером В.И. Штейнингером (он же ВПК), а затем, после его ареста, профессором В.Н. Таганцевым (возглавившим в 1920 г. «Петроградскую боевую организацию») стояли подполковник Г.И. Лебедев и полковник Генерального штаба В.Я. Люндеквист.

Летом 1918 г. лидеры Национального Центра А.И. Астров, М.М. Федоров, В.А. Степанов выехали тайно из Москвы в Екатеринодар к генералу Деникину, где вошли в созданное генералом М.В. Алексеевым «Особое Совещание». В Сибири, в Омском правительстве адмирала Колчака большую роль играли члены Национального Центра, министр внутренних дел, а затем Председатель Совета Министров В.Н. Пепеляев, пробравшийся позже в Омск из Екатеринодара А.А. Червен-Водали, А.А. Волков и другие.

Прибывшие из Петрограда в Гельсингфорс члены Национального Центра проявили после встречи с генералом Юденичем большую энергию и умело подготовили почву для возглавления им военно-политического центра в Финляндии. 14 января 1919 г. Струве и Карташев созвали в Выборге съезд представителей русских промышленных кругов, находившихся в Финляндии. На этом съезде был образован Национальный (или «Особый») комитет, на котором 16 февраля А.В. Карташев был избран его председателем. Военное управление было передано генералу Юденичу. При нем был сформирован небольшой штаб, в состав которого по морским делам вошел контр-адмирал В.К. Пилкин, а начальником штаба первоначально был престарелый герой Порт-Артура, а затем командир 19-го армейского корпуса и 6-й армии генерал от инфантерии В.Н. Горбатовский. Его вскоре заменил бывший Дежурный генерал Ставки Верховного Главнокомандующего во время Великой войны генерал-лейтенант Генерального штаба П.К. Кондзеровский, вступивший в должность под именем генерала Кондырева.

При Карташеве состоял член Национального Центра В.И. Новицкий, занимавшийся посылкой курьеров к оставшемуся лидеру этой организации в Петрограде инженеру В.И. Штейнингеру и поддерживавшему с ним переписку, благодаря которой генерал Юденич получал ценную и нужную ему для переговоров с генералом Маннергеймом информацию о составе и дислокации 7-й красной армии.

В Военно-политический Центр вошел и П.Б. Струве, вскоре уехавший в Париж для связи с Русским Политическим Совещанием и для пропаганды в пользу генерала Юденича в английских и французских правительственных кругах, а также генерал-майор М.Н. Суворов, занимавшийся проблемой регистрации военнообязанных и подготовкой воинских формирований. Кроме них в Особый комитет вошли представители промышленности С.Г. Лианозов, П.П. Форостовский, В.П. Шуберский, В.Н. Троцкий-Сенюкович, ставший позже в Париже представителем генерала Юденича как Главнокомандующего на Северо-западе по делам поставок снаряжения и снабжения Северо-Западной армии.

24 мая 1919 г., в связи с переговорами с генералом Маннергеймом и в то же время с успешным наступлением Северного Корпуса генерала Родзянко на нарвском фронте, генерал Юденич на базе Военно-политического Центра утвердил составленный Карташевым проект «Политического Совещания» при старшем русском военном начальнике Северо-Западного фронта. В его состав вошли А.В. Карташев — как заместитель генерала Юденича, ведающий иностранными делами, генерал П.К. Кондзеровский (Кондырев) — начальник штаба, генерал М.Н. Суворов, занятый административными вопросами, самоуправлением и транспортом, генерал-лейтенант В.Д. Кузьмин-Караваев, профессор-юрист и бывший член Государственной Думы, занимавшийся печатью, юстицией и агитацией и «преданный», по словам А.В. Карташева, нефтепромышленник С.Г. Лианозов, ведающий делами промышленности и торговли. Управляющим делами этого узкого «кабинета» при генерале Юдениче был назначен полковник Г.А. Данилевский.

«Первой задачей "Политического Совещания", — писал А.В. Карташев в Омск главе правительства адмирала Колчака А.Н. Пепеляеву 25 мая 1919 г., — это быть представительным органом, берущим на себя государственную ответственность в необходимых переговорах с Финляндией, Эстонией... Без таких ответственных переговоров невозможна никакая наша кооперация с ними против большевиков. ...Второй задачей Совещания является роль зачаточного и временного правительства для Северо-западной области»{~55~}.

И хотя члены «Политического Совещания» и были привлечены к переговорам с представителями финляндского правительства об условиях, на которых финская армия должна была участвовать (в походе на Петроград), генерал Юденич в телеграмме адмиралу Колчаку от 15 июня 1919 г. предельно ясно определил роль этого органа во время его пребывания в Финляндии: «При мне образовано лишь Политическое Совещание, как Совещательный орган при Главнокомандующем. Всю полноту власти и ответственности в районе моего фронта я принимаю на себя»{~56~}.

Но между тем, наряду с подготовкой политической базы для своего стратегического замысла об ударе по Красной Армии с севера и занятии Петрограда с помощью финляндской армии, генерал Юденич уже 3 апреля 1919 г., подвел итог переговорам с генералом Маннергеймом, который он и изложил в телеграмме члену Русского Политического Совещания в Париже С.Д. Сазонову: «Основываясь на мнении хорошо осведомленных кругов Финляндии, прихожу к убеждению, что финны согласны оказать вооруженную помощь России в борьбе с большевиками на следующих условиях: 1) Восточная Карелия присоединяется к Финляндии, но железная дорога на Мурманск остается в русских руках... 2) Финляндия получает выход к Ледовитому океану у Печенги. Финны считают, что имеют право на эту территорию, как обещанную им еще при Александре II, в 1864 г. в обмен на Сестрорецк. Первое условие признается особенно важным. Оно даст возможность Правительству поднять национальное чувство финнов и, играя на нем, двинуть их против большевиков...

За эти условия финны обязуются мобилизовать свою армию, занять Петроград, выдвинуться на линию, о которой пришлось бы сговориться с финским командованием, примерно не ближе Бологое и будут держаться на ней, предоставив нам плацдарм для наших формирований... Управление Петроградом и всей территорией, отвоеванной у большевиков, будет русское и передаваться нам по мере ее занятия. В походе на Петроград примут участие и небольшие русские отряды, которые могут быть сформированы в Финляндии. Ожидаю спешного ответа, насколько эти условия приемлемы и возможно ли вступить с финским правительством в переговоры на изложенных условиях»{~57~}.

Ответ С.Д. Сазонова был краток. Он лишал Юденича самих прав на переговоры с Маннергеймом.

«Политические переговоры с Финляндией, — сообщал он, — должны вестись в Париже. Желательно, чтобы в Ваших беседах с Маннергеймом Вы бы высказались в подходящем смысле»{~58~}.

Отношения с адмиралом Колчаком, не без влияния, как мы видели, адмирала Пилкина, сложились иначе. Еще 2 февраля 1919 г. адмирал Колчак через поверенного в делах в Стокгольме (а в силу того, что связь генерала Юденича с Гулькевичем в Стокгольме осуществлялась через курьеров, что значительно задерживало сношения с Омском) просил передать генералу Юденичу: «Горячо приветствую Ваше дело, видя в нем новый решительный шаг к освобождению нашей родины. Крайне желательно установить тесную связь и общность действий. С радостью усматриваю, что все национальные усилия в разных частях России идут к быстрому объединению. Шлю Вам пожелания успеха»{~59~}.

Ознакомившись с докладами, переданными через капитана 1-го ранга Ладыженского, с планами генерала Юденича и его стратегическим замыслом, адмирал Колчак послал ему сразу две телеграммы. В первой, от 24 мая 1919 г., он передавал: «Создание Северо-западного фронта на началах Вами проектируемых признаю вполне целесообразным и подлежащим осуществлению, для чего надлежит напрячь все усилия... Занятие столицы нанесло бы большевикам тяжелый моральный урон. Считаю необходимым, чтобы выполнение намеченной задачи происходило в полной уверенности, что оно осуществляется по поручению и согласно указаниям Российского Правительства. Уполномочиваю Вас принять Главнокомандование всеми русскими силами Северо-западного фронта...»{~60~}

Во второй телеграмме от 26 мая адмирал Колчак высказывает одобрение роли и участию генерала Маннергейма в походе на Петроград, сообщает о своих просьбах от имени российского правительства и, что особенно важно, выражает готовность предоставить Финляндии необходимые кредиты в иностранной валюте, имея в виду условие генерала Маннергейма о финансовой поддержке операции союзниками. Но в то же время адмирал Колчак отказывается дать формальное согласие на признание государственной независимости Финляндии, ставя этим генерала Юденича в весьма трудное положение.

Приведем текст этой телеграммы:

Копия секретной телеграммы в Стокгольм Российскому Посланнику.

Прошу передать Генералу Юденичу: (Шифр.)

Ссылаюсь на свой № 739.

Нами ведутся переговоры с Союзниками на следующих основаниях: 1) Поход Маннергейма на Петроград чрезвычайно желателен, но при непременном условии участия в нем русского отряда под Вашим командованием. Так как на финляндцев ляжет главная тяжесть борьбы, то мы считаем возможным согласиться, чтобы общее руководство военными действиями принадлежало Маннергейму. При этом однако мы ставим условием, чтобы по занятии Петрограда там была установлена русская, Вам подчиненная, а не Финляндская администрация. 2) Мы просим о поддержке операции союзным флотом. 3) Обращаемся к союзникам с просьбой принять на себя продовольствование Петрограда, указав, что план Нансена может быть применен к Петрограду, но лишь после освобождения последнего. 4) Просим также союзников о немедленном доставлении снабжения и снаряжения, необходима для выполнения операций. На финансовую помощь их рассчитывать трудно. Российское Правительство готово само предоставить Финляндии и Эстляндии необходимые кредиты в иностранной валюте, о чем должны быть немедленно начаты переговоры. 5) По вопросу о наших политических отношениях с Финляндией считаем, что признание государственной независимости Финляндии может исходить только от Учредительного Собрания{~61~}.

Вскоре после этого сообщения к посланнику в Стокгольме пришла еще одна секретная телеграмма на имя генерала Юденича: «Указом Верховного Правителя, 10-го июня Вы назначены Главнокомандующим всеми Российскими сухопутными и морскими вооруженными силами, действующими против большевиков на Северо-западном фронте»{~62~}. Датированная 14 июня, она была отправлена 17 июня 1919 г. (эта телеграмма подтверждала назначение генерала Юденича на эту должность еще 5 июня 1919 г.).

Получив ее с большим запозданием, генерал Юденич немедленно отбыл на французском миноносце в Ревель, чтобы лично посетить войска Северного корпуса и его командующего генерала Родзянко. Момент прибытия в Нарву был выбран очень удачно, так как 19 июня эстонский главнокомандующий генерал Лайдонер сложил с себя оперативное командование Северным корпусом.

В Ревеле генерала Юденича встретил выстроенный для него почетный караул. После приветствия Главнокомандующий поехал в помещение штаба корпуса, где генерал Родзянко подробно доложил о положении на фронте и в тылу. «Желание генерала Юденича поехать на фронт, — признает генерал Родзянко, — произвело на всех приятное впечатление»{~63~}. На фронте, на гатчинском направлении, Юденич посетил позиции Талабского полка полковника Пермикина как раз тогда, когда на соседнем участке красным удалось прорвать фронт. За отсутствием резервов генерал Родзянко выехал в формирующийся новый Красногорский полк, с помощью которого положение на фронте было восстановлено. Во время поездки на фронт генерал Юденич здоровался с войсками и благодарил за службу от имени Верховного Правителя адмирала Колчака.

Армия, которую, наконец, увидел генерал Юденич, была раздета, воевала в основном трофейным оружием и экономила скупо отпускаемые эстонским командованием из запасов бывшей крепости Императора Петра Великого патроны и снаряды.

Он вынужден был отмалчиваться, когда генерал Родзянко и другие офицеры в штабе только что сформированного 1-го корпуса графа Палена спрашивали его «о посылке офицеров и снаряжения» или о том, «существует ли в Финляндии русская армия»{~64~}. Сам генерал Родзянко отлично знал, что обещанные англичанами пароходы с вооружением и снаряжением все еще не приходили, равно как и то, что финляндские власти не только не разрешили формировать части из русских добровольцев, но и всячески мешали офицерам, желавшим попасть в Северный корпус, отплыть легально из Финляндии в Эстонию. Но он настойчиво ставил эти вопросы, стремясь подчеркнуть, что Главнокомандующий не в состоянии на них ответить и, следовательно, как бы не соответствует своей должности. Генерал Родзянко довольно ясно дал понять, что ни он, ни его друзья не в восторге от прибытия генерала Юденича в качестве Главнокомандующего.

26 июня 1919 г. генерал Юденич вернулся в Гельсингфорс. Опытным глазом он без труда разглядел, что Северо-Западная армия (переименованная из «Северной» 1 июля 1919 г.) не в состоянии наступать на Петроград после того, как были упущены шансы на победу во время восстания на форту Красная Горка. Да и в разговорах с Родзянко слышались опасения, что армия «растает» в случае занятия Петрограда. Как пишет сам Родзянко, в то время «...всякая надежда на движение на Петроград отпала»{~65~}.

Поэтому в июне 1919 г. генерал Юденич с еще большей настойчивостью продолжал стремиться к осуществлению своего стратегического замысла об ударе на Петроград с севера. Ибо упоминание о выходе к станции Бологое, т.е. на полпути к Москве, говорит о том, что в этом замысле лежала идея не только о занятии бывшей столицы, но и о наступлении на Москву с севера, одновременно с наступлением генерала Деникина с юга. А многочисленные и разносторонние (и по линии Национального Центра, и по линиям офицерских групп адмирала Пилкина, М.Ф. Гарденина и др.) данные о подпольных организациях в Петрограде позволяли рассчитывать на быстрое развертывание русской добровольческой армии на основе все еще огромных мобилизационных резервов, как среди учащейся молодежи и офицеров, служащих в Красной Армии и флоте, так и благодаря наличию технической базы.

6 июня состоялась общая встреча генералов Юденича, Маннергейма и начальника военной миссии союзников в Прибалтике английского генерала Гофа. Маннергейм торопил своих собеседников с принятием решения о наступлении на Петроград, утверждая, что после президентских выборов обстановка изменится{~66~}. 12 июня состоялась новая встреча генерала Юденича с генералом Маннергеймом, вскоре после которой генерал Маннергейм подписал военно-политическое соглашение, на условиях которого он соглашался выступить в поход на Петроград.

Условия эти, выработанные при участии членов Политического Совещания А.В. Карташева и генерала М.Н. Суворова с русской стороны и военного министра Р. Вальдена и и. д. министра иностранных дел Л. Эрнрута с финской, повторяли в целом требования генерала Маннергейма, изложенные в приведенной выше телеграмме генерала Юденича С.Д. Сазонову от 3 апреля 1919 г., дополненные лишь статьями о преимущественных тарифных режимах в торговле с Финляндией в будущей России, об уплате финским подданным вознаграждения за утраченную в России частную собственность и некоторыми другими, касающимися паломников, судоходства по Ладожскому озеру и тому подобных{~67~}.

Существенным являлось военно-административное соглашение, которое было изложено вместе с заключением самим генералом Юденичем в телеграмме адмиралу Колчаку:

Маннергейм руководит всей операцией; русскими войсками, участвующими на финском фронте через меня. Управление местностью и Петроградом переходит немедленно ко мне, равно как и полная свобода распоряжений войсками и формированиями. Финские войска выдвигаются и ждут смены. При всех частях русский офицерский контроль, который принимает пленных и задержанных и распоряжается ими. Все сношения с населением через русских офицеров. Военная добыча не допускается...{~68~}

Сообщая об этом Колчаку, Юденич добавлял:

Без принятия полностью этих условий, наступление финнов невозможно. Более того, необходимо помочь Маннергейму получить от Англии прямое предложение наступать с обещанием поддержки деньгами и вооружением. Финляндия в мобилизационном отношении готова, но упущение времени создает для Маннергейма внутреннюю политическую обстановку, исключающую выступление. Через две недели может быть избран новый президент финляндской республики.

Ввиду всего сказанного, учитывая возможную продолжительность срока до получения от Вас ответа, докладываю, что чрезвычайные обстоятельства могут вынудить меня принять решение утвердить условия и предпринять совместное выступление.

8 июля (1919), № 64, Юденич.{~69~}

9 июня 1919 г., как сообщил адмиралу Колчаку в секретной телеграмме Д.С. Сазонов из Парижа, союзники (Совет четырех) обратились к генералу Маннергейму, извещая его о «неимении со стороны союзных правительств возражений против операций финляндских войск против большевиков, если бы подобные операции были предприняты»{~70~}.

А как мы видели, финансовое обеспечение операции, которого требовал генерал Маннергейм, брал на себя валютой адмирал Колчак. Таким образом, как будто бы все требования генерала Маннергейма в плане внешнеполитической поддержки для похода на Петроград были удовлетворены. В секретной телеграмме, посланной в Омск Колчаку через посланника в Швеции Гулькевича, сам генерал Маннергейм от имени правительства Финляндии (ибо телеграмма подписана не только им, но и министром иностранных дел Хольсти) 16 июля 1919 г. сообщал:

Большинство финляндского народа вместе со мной с сочувствием следит за борьбой, которую Вы во главе храбрых русских войск ведете с целью истребить большевизм... Советская власть представляет для нас постоянную угрозу и мы далеко не безучастны к страданиям, переживаемым русским народом под игом большевизма. Помимо гуманной стороны вопроса, взятие Петрограда имело бы большое значение как опорного пункта военных действий Советской власти в Северной России, ввиду сосредоточения в нем всех нитей североевропейской революционной пропаганды.

Поэтому финляндскому народу и его правительству далеко не чужда мысль об участии регулярных финляндских войск в освобождении Петрограда. Не стану скрывать от Вас, господин адмирал, что, по мнению моего правительства, финляндский сейм не одобрит предприятия, приносящего нам хотя и пользу, но требующую тяжелых жертв, если мы не получим гарантий, что новая Россия, в пользу которой мы стали бы действовать, согласится на некоторые условия, исполнения которых мы не только считаем необходимыми для нашего участия, но также необходимой гарантией нашего национального государственного бытья. Г. Маннергейм. 14 июля 1919 г. Г. Хольсти, министр иностранных дел{~71~}.

Итак, после того как Юденич выразил готовность «утвердить условия», выдвинутые Маннергеймом, казалось бы, не оставалось никаких препятствий для участия финляндских войск в освобождении Петрограда. Тем более, что генерал Юденич в силу обстановки был готов принять решение о признании независимости Финляндии вопреки точке зрения адмирала Колчака, относившего этот вопрос исключительно к ведению будущего Учредительного Собрания.

Регент Финляндии стоял перед выбором: либо распустить парламент и начать немедленно военные действия с тем, чтобы, будучи уже окруженным ореолом победителя, утвердить новую конституцию и тогда предстать перед народом на выборах, либо искать опоры в политических партиях и, подчинясь большинству в парламенте, утвердить конституцию, согласно которой выборы президента становятся прерогативой парламента.

Вопреки своему убеждению в том, что «относительно малыми силами мы сможем обеспечить нашей молодой республике спокойствие и счастливое будущее... когда наступит время урегулирования нашего положения с новой Россией», генерал Маннергейм в эти судьбоносные июльские дни 1919 г. проявил осторожность, граничащую с нерешительностью.

Он предпочел утвердить 17 июля новую конституцию, согласно которой президент избирался выборщиками в парламенте, рассчитывая, что после выборов он в случае победы, может начать войну с развязанными руками.

Согласно финскому историку М. Ахти, 17 июля генерал Маннергейм заявил: «Ну вот, тогда в 4 часа конституция будет мною утверждена. Военный не может действовать в политике без поддержки какой-либо партии»{~72~}. Генерал Маннергейм не захотел рисковать ради блага своей родины и поступил вопреки своим убеждениям.

Но поддержки влиятельных аграрной и прогрессивной партий генералу Маннергейму получить не удалось. Его поддержала лишь шведская народная коалиционная партия. 25 июля 1919 г. президентом Финляндии стал профессор Стольберг. Не решившийся на риск генерал Маннергейм тут же покинул Финляндию, уехав надолго за границу.

Так исчез шанс на проведение беспроигрышной операции по занятию Петрограда, на который рассчитывал генерал Юденич. Его первый стратегический замысел рухнул. 26 июля 1919 г. генерал Юденич, сопровождаемый адмиралом Пилкиным, отбыл на пароходе в Ревель, навсегда покинув Финляндию.

В СЕВЕРО-ЗАПАДНОЙ АРМИИ

Второй стратегический замысел

Еще до прибытия генерала Юденича в Нарву, в Ревеле, 26 июля 1919 г., генерал Родзянко представил ему письменный доклад, где настаивал на сосредоточении армии не в районе Ямбурга на Гатчинском направлении, ведущем в Петроград, а в Пскове. В основе этой идеи лежал замысел далеко идущей операции. Предполагалось, наступая через Порхов, Шимск и Новгород, нанести «...удар на Чудово, который с правой стороны будет прикрыт болотами, озером Ильмень и рекой Волхов и даст возможность почти верные успехи»{~73~}. (Так в тексте. — Н.Р.)

Целью было отрезать Петроград от Москвы (заняв Чудово), окружить бывшую столицу, «вынудить противника прорываться, ища выход из окружения». «С занятием Новгорода, — писал он, — и имея возможность отрядами действовать в тыл неприятелю, заставить Петроград эвакуировать большевистские элементы, что значительно облегчит ...и самое занятие Петрограда»{~74~}. Здесь и далее, как и во время восстания на форту Красная Горка, у генерала Родзянко проходит красной нитью мысль о том, что Петроград, наполненный большевистскими элементами, «невозможно удержать слабыми силами Северо-Западной армии, даже в случае его занятия». Предлагая свою стратегию «измора», генерал Родзянко заканчивает свой доклад генералу Юденичу словами: «...Нужно подумать о возможности его (Петроград. — Н.Р.) удержать, на что я могу смело ответить, что при наличии наших сил это почти невозможно. Эту мысль нужно принять как основу»{~75~}.

Развивая эти же идеи на совещании командного состава в деревне Гостицы вскоре после сдачи Ямбурга 5 августа 1919 г., генерал Родзянко, продолжая настаивать на наступлении на Новгородском направлении, с тем чтобы выйти «на Чудово — Ладожское озеро», подчеркивал в то же время, что действие на Петроград по кратчайшему расстоянию от Ямбурга не является правильным{~76~}.

Родзянко был уверен в том, что фабричное население Петрограда не будет лояльным к белым. По своему опыту и впечатлениям, оставшимся у него в памяти от октября 1917 г. (см. его биографию), он полагал, что если даже войти в Петроград, — удержать его не удастся{~77~}.

Стремясь найти поддержку своим стратегическим соображениям, генерал Родзянко упоминает, что генерал-квартирмейстер штаба Северо-Западной армии генерал-майор Генерального штаба Б.С. Малявин «вполне разделял мою точку зрения»{~78~}. Действительно, в «Записке», адресованной Начальнику штаба Северо-Западной армии и датированной 18 августа 1919 г., генерал Малявин настойчиво повторял, что со стратегической точки зрения, необходимо прочное занятие Псковского района{~79~}. Он шел еще дальше генерала Родзянко в вопросе направления главного удара, полагая, что главное операционное направление устремлено на восток, для занятия станции Дно, «...а впоследствии — следующей узловой станции Бологое, которое, как известно, находится на полпути между Петроградом и Москвой»{~80~}.

Генерал Юденич не был согласен с командующим армией и с его штабом. Не упуская из вида главной цели — освобождение Петрограда, — он считал, что растягивать Северо-Западную армию на 250-километровую операционную линию от Пскова до Чудова было более чем рискованно, имея в виду открытые, необеспеченные фланги и со стороны Старой Руссы и Малой Вишеры, откуда противник мог легко наносить удары.

Дважды подходя к карте, Юденич демонстрировал Родзянко, что расстояние от Ямбурга до Петрограда значительно короче{~81~}. Он указывал на то, что это единственная операционная линия, доступная для армии, которая может рассчитывать лишь на внезапность, порыв и быстрый темп наступления, упреждающий возможность противника маневрировать резервами.

Генерал П.А. Томилов цитирует заготовленное и подписанное генералом Юденичем предписание на имя командующего армией генерала Родзянко: «Прошу Вас проникнуться сознанием важности в политическом и оперативном отношении сохранить за нами плацдарм у Ямбурга и внушить это сознание Вашим подчиненным. Основная идея Северо-Западной армии — освобождение Петрограда, во имя этого нам обещана помощь союзников и таковая начала прибывать. Уход к югу будет истолкован как отказ от основной задачи, как сознание невозможности ее исполнения»{~82~}.

Но как раз в разгар этой дискуссии генерал Родзянко, вопреки категорическому приказу Главнокомандующего, лично распорядился оставить Ямбург с его предмостным укреплением и взорвать 5 августа железнодорожный мост через Лугу.

Накануне сдачи Ямбурга, 4 августа 1919 г., генерал Родзянко выехал в Псков к командиру 2-го стрелкового корпуса генералу Арсеньеву, где они выработали план сосредоточения всей армии в районе Пскова{~83~}. «Я окончательно уговорился с генералом гр. Паленом (командиром 1-го стрелкового корпуса. — Н.Р.), — пишет Юденич, — что в случае нажима противника, он, несмотря на непременное желание Главнокомандующего оборонять Ямбург во что бы то ни стало — отойдет на юг и перейдет через р. Лугу, где и задержится прикрываясь этой рекой»{~84~}.

Таким образом, увлеченный своим «псковским направлением» генерал Родзянко не только не дал себе труда понять стратегический замысел генерала Юденича, но и, нарушив военную дисциплину, сознательно не выполнил его приказа.

А ведь недаром Юденич настаивал на сохранении за ними Ямбурга, что оставляло выгоды активной обороны р. Луги, так как кто владеет переправой, тот владеет и рекой. Кроме того (а это было главным в замысле генерала Юденича), при удержании за собой Ямбурга сохранялась возможность в будущем, не форсируя реку Лугу, быстро развивать наступление на Петроград по кратчайшему направлению вдоль линии Балтийской железной дороги{~85~}.

Дабы убедиться в правоте Юденича, позволим себе небольшое перемещение во времени. В свете дискуссии о «псковском направлении» в штабе Северо-Западной армии не лишены интереса директивы командования Северной группы немецких войск в июле 1941 г. на Ленинградском фронте.

После занятия 10 июля Пскова и выхода 41-го танкового корпуса на Лужское направление (с занятием впоследствии предмостных плацдармов у Сабека и Поречья на реке Луге) штаб 4-й танковой группы генерала Гопнера получил приказ свыше о направлении 56-го танкового корпуса не на север, а на восток. Как пишет в своих воспоминаниях бывший командир этого корпуса, ставший впоследствии фельдмаршалом, генерал фон Манштейн: «56-й танковый корпус должен был выдвинуться на восток, наступая через Порхов и Новгород, с тем, чтобы как можно скорее прервать сообщения между Ленинградом и Москвой у Чудово»{~86~}.

Случилось так, что командир 56-го немецкого танкового корпуса должен был выполнить в июле 1941 г. приказ, почти точно соответствующий оперативному замыслу генерала Родзянко, задуманному им в июле 1919 г.

А к тому же, как не без иронии пишет фельдмаршал Манштейн, «нацеленный с большим размахом на Чудово, 56-й танковый корпус был послан в это путешествие (так у автора. — Н.Р.) лишь с одной танковой и одной мотострелковой дивизиями»{~87~}. Сработала та оперативная схема, которую предвидел генерал Юденич в своих дискуссиях с генералом Родзянко. К утру 14 июля 1941 г. 3-я немецкая мотострелковая дивизия вышла по дороге из Порхова к поселку Уторгош неподалеку от одноименной станции на Витебской железной дороге, а 8-я танковая дивизия, заняв Сольцы, подошла к рубежу на реке Мшаге. В этот момент передовые части 11-й советской армии генерала В.И. Морозова стали угрожать, как вспоминает фельдмаршал фон Манштейн, штабу его корпуса{~88~}.

Контрудар во фланг и тыл 56-му корпусу со стороны Старой Руссы поставил его в критическое положение. 3-я мотострелковая дивизия бросилась назад, к Порхову, а окруженная на Мшаге 8-я танковая, оставив Сольцы, с трудом прорвалась назад. «Положение этой дивизии было бы еще более незавидным, если бы противник был более активен», — признает начальник штаба 4-й танковой группы генерал Вальтер Шаль де Болье{~89~}.

Наступление на Новгород-Чудово было сорвано. Немецкое командование вынуждено было его отложить до подхода 1-го армейского корпуса и других соединений 16-й армии.

Опытный глаз генерала Юденича, как это подчеркивает близкий ему генерал П.А. Томилов, сразу подметил, что сторонники «Псковского направления» не учитывают опасности открытого фланга на растянутой до Чудова операционной линии, опасности, которая грозила почти неминуемой катастрофой для численно слабой Северо-Западной армии.

Что же касается самого спора о «Псковском направлении», то он умолк после того, как 15-я красная армия, воспользовавшись отходом 2-й эстонской дивизии на Изборские позиции 20 августа 1919 г. (очевидно в предвидении мирных переговоров с Советской Россией), заняла город Псков. Оставшийся с открытым фронтом на своем правом фланге, 2-й стрелковый корпус генерала Арсеньева был вынужден оставить город и отойти на рубеж реки Желчи.

Ко времени прибытия генерала Юденича со штабом в Нарву, в конце июля 1919 г., Северо-Западная армия находилась в непрерывном отступлении. Оно стало неизбежным после отказа в середине июня от попытки рокировки хотя бы части сил тогда еще Северного корпуса с Гатчинского направления в район форта Красная Горка. В десяти километрах от нее находились уже заставы Островского полка (см. биографию генерала Ярославцева), и при этом Родзянко знал «...о желании Красной Горки ...перейти на нашу сторону»{~90~}.

В итоге Северо-Западная армия осталась без 5-тысячного (по данным коменданта форта полковника Неклюдова — 6-тысячного) пополнения из гарнизона форта, т.е. увеличения почти вдвое своих сил и главное — лишилась порыва красногорцев, нацеленных наступать на Петроград вдоль финского побережья, что в свою очередь не могло не вызвать серьезных колебаний в Кронштадте и на его фортах.

Причиной этого было отсутствие оперативной цели в штабе Северо-Западной армии. «У нас не было и мысли о занятии Петрограда»{~91~}, — не раз повторял генерал Родзянко (подробнее см. его биографию) и, следовательно, вся идея столь успешного майского наступления сводилась к желанию освободиться от эстонской оперативной и административной опеки и к переходу на коренную русскую территорию.

Однако занятие Гдовского и Ямбургского уездов, а главное — неожиданная сдача красным эстонским командованием Пскова и, конечно, выход на подступы к Гатчине не могли не вызвать со стороны красного командования переброски на фронт 7-й армии значительных подкреплений, которые перешли в наступление, пользуясь утратой инициативы и переходом к обороне (еще по приказу эстонского главнокомандующего генерала Лайдонера) Северного корпуса. К середине июля, как сообщает бывший царский генерал-лейтенант, а в то время командующий Западным фронтом Д.Н. Надежный, «...на Нарвском участке (7-й армии. — Н.Р.) против 9800 штыков и сабель белых было 13000 штыков...», не считая прибывающих частей 7-й дивизии{~92~}. А согласно сводке «Боевой состав и расположение частей Северо-западной армии к 8-му августа 1919 г.», в 1-м стрелковом корпусе, находившемся на Нарвском направлении (в составе 2-й и 3-й дивизий) числилось 617 офицеров, 5611 штыков и 457 сабель. В примыкавшей к его правому флангу 1-й стрелковой дивизии числилось 127 офицеров и 1768 штыков. Таким образом, согласно данным самой Северо-Западной армии на Нарвском участке находилось 744 офицера, 7427 штыков и 457 сабель.

Со времени июньского приезда на фронт генерала Юденича положение со снабжением, вооружением и боеприпасами еще ухудшилось. Армия по-прежнему была раздета, без сапог, а перед каждым контрударом отдавался приказ об экономии снарядов и патронов.

В начале августа 1919 г., после падения Ямбурга, генерал Юденич послал телеграммы о крайне тяжелом положении в армии Верховному Правителю адмиралу Колчаку, Военному Представителю русских армий при союзных правительствах в Париже генералу Щербачеву и Председателю Особой Военной миссии по оказанию помощи белым армиям в Лондоне генералу Геруа, где он сообщал, что «...снабжение армии ведется совсем плохо, солдаты и офицеры голы, босы и голодны, страдают цингой и тифом и в таких условиях не выходят из боя третий месяц. Вооружения не хватает»{~93~}. Нет сомнения, что эта телеграмма предназначалась не только для тех, кому она была послана. Это было напоминание союзникам.

В течение всего августа генерал Юденич успешно занимался вопросами снабжения армии. Благодаря настойчивости генерала Б.В. Геруа в Лондоне и уменью специально посланного ему в помощь полковника А.В. Владимирова (см. его биографию), в самом конце июля и в начале августа в Ревель начали прибывать транспорты с вооружением (всего более 60 орудий с большим количеством снарядов, около 120 пулеметов, свыше 12 000 английских и 30000 русских винтовок с достаточным количеством патронов, ручные гранаты и проч.) и обмундированием, прибывшем, правда, не в комплектах, а разрозненно, но в количестве достаточном, чтобы одеть и, главное, обуть армию. И хотя часто орудия приходили без замков, а у 6 танков не оказалось пулеметных лент, это вооружение и, главное, патроны и снаряды, которые были на исходе, позволило перейти в наступление в холодное осеннее время.

Однако получение этого обмундирования и вооружения оказалось связанным для генерала Юденича с ультимативным требованием представителей английской военной миссии признания созданного ими без ведома Главнокомандующего Северо-Западного правительства и, что было еще труднее для генерала Юденича, — вхождения в него в качестве военного министра наравне с другими, большей частью никому неизвестными представителями левых партий, в том числе эсеров и меньшевиков. Юденичу надо было обладать одновременно большим хладнокровием, колоссальной ответственностью и сознанием патриотического долга, чтобы выдерживать это испытание.

В ночь с 10 на 11 августа 1919 г. генерал Юденич получил из Ревеля от полковника К.А. Крузенштерна, начальника отдела внешних сношений штаба, телеграмму с известием о совещании, проведенном 10 августа заместителем начальника английской миссии генерала Гофа, генералом Маршем и просьбой срочно прибыть в Ревель. Дело шло о требовании англичан немедленно создать русское демократическое правительство с целью безоговорочного признания независимости Эстонии.

Вызов в Ревель был неожиданным для генерала Юденича, ибо незадолго до этого, 7 августа, он имел продолжительную беседу с главой союзной миссии генералом Гофом, в итоге которой он по просьбе английского генерала написал письмо эстонскому главнокомандующему генералу Лайдонеру о своем признании государственной независимости Эстонии, но при условии участия ее войск в походе на Петроград. Как видим, каждую вынужденную уступку союзникам Юденич стремился-таки использовать в интересах России.

Требование создания русского демократического правительства означало для генерала Юденича одновременно ликвидацию состоявшего при нем Политического Совещания и, больше того, оно находилось в прямом противоречии с телеграммой Верховного Правителя адмирала Колчака от 12 июня 1919 г. А.С. Сазонову и кн. Г.Е. Львову, а также самому генералу Юденичу, где совершенно точно были указаны его права в плане организации гражданской власти в Петрограде:

Указом Верховного Правителя генерал Юденич назначен Главнокомандующим русскими силами Северо-западного района; на него возложено создание временного гражданского управления на сообщенных ему основах, принятых Правительством для освобожденных частей России. Администрация Петрограда, при которой, конечно, будут использованы органы самоуправления и общественности, должна отвечать исключительно деловым задачам управления, порядка, безопасности, продовольствия и т.д. и отнюдь не приобретать какого-либо политического значения. В этом смысле нами даны инструкции Юденичу, которому предоставляется выбор сотрудников по его усмотрению с тем, чтобы окончательное их утверждение было сделано Правительством...{~94~}

В дополнение к этой телеграмме адмирала Колчака, генералу Юденичу за подписью министра внутренних дел В. Пепеляева и управляющего МИД И. Сукина была послана телеграмма от 12 июня 1919 г., где говорилось:

По занятии Петрограда допустите надежное авторитетное лицо к должности управляющего губернией. Также составьте Городскую управу во главе с Городским Головой из наиболее известных общественных деятелей, не запятнавших себя работой с большевиками. Разумеется, Вы не лишены возможности и найдете способы выяснить кандидатуры совместно с общественными кругами{~95~}.

Членам Политического Совещания при Главнокомандующем были хорошо известны эти директивы адмирала Колчака и его правительства. Поэтому они были весьма обеспокоены тревожными сообщениями Лианозова, требовавшего их немедленного приезда в Ревель.

10 августа на пристани в Ревеле А.В. Карташева, генерала М.Н. Суворова и В.Д. Кузьмина-Караваева встретил английский офицер, пригласивший их в британское консульство, где уже находились С.Г. Лианозов, полковник К.А. Крузенштерн, присяжный поверенный, видный масон М.С. Маргулиес, М.М. Филиппео — радикал, меньшевик В.Л. Горн и некоторые другие лица. Генерал Марш обратился к собравшимся с речью. Указав на катастрофическое положение Северо-Западной армии, он потребовал «не выходя из комнаты, образовать демократическое русское правительство, которое сегодня же должно заключить договор с эстонским правительством»{~96~}.

«Если, — прибавил генерал Марш в заключение, — правительство не будет образовано к 7-ми часам (а было уже 6 ч. 20 минут), то всякая помощь со стороны союзников будет прекращена. Мы вас будем бросать», — сказал буквально он. Это был, видимо, его собственный перевод английских слов — we shall drop you.

Для членов Политического Совещания были очевидны гибельные для надежды освободить Петроград угрозы генерала Марша как раз в тот момент, когда из Англии прибыли первые два парохода с обмундированием и вооружением для армии. Поэтому генералу М.Н. Суворову было поручено ответить положительно на требование генерала Марша, при условии, что до прибытия генерала Юденича не будут приняты никакие решения о создании правительственной власти.

На следующий день, 11 августа, генерал Марш вызвал к себе С.Г. Лианозова и предложил ему первому подписать, не читая, «Заявление эстонскому правительству» и представителям союзных держав, где повторялось требование признания независимости Эстонии, но в то же время выпало обязательство Эстонии участвовать в походе на Петроград. Далее следовал перечень шестнадцати министров и письменное согласие Главнокомандующего Северо-Западной армии.

С.Г. Лианозов отказался подписать это заявление, указав в частности, что генерал Юденич, отсутствующий в Ревеле, может отказаться дать свою подпись. На что генерал Марш тут же сказал, что если генерал Юденич не подпишет этого заявления, «то у нас готов другой главнокомандующий»{~97~}. (Не следует забывать, что генералы Гоф и Марш пригласили вскоре генерала Булак-Балаховича на завтрак на флагманском крейсере английской эскадры).

Заявление было все же подписано с некоторыми поправками. Но несколько членов Политического Совещания его не подписали. А.В. Карташев, выразив свое возмущение, вообще отказался отвечать на английские приглашения и не являлся больше на заседания. В.Д. Кузьмин-Караваев также отказался дать свою подпись и занимать в этих условиях какие-либо министерские посты. Генерал М.Н. Суворов — кандидат, согласно списку генерала Марша, на пост военного министра, заявил, что «принимать звание военного министра без разрешения Главнокомандующего и тем более даже без его ведома (он) не имеет права»{~98~}.

В своем «Объяснении», опубликованном в Гельсингфорсе, члены Политического Совещания пишут, что заявления и требования генерала Марша от 10 и 11 августа нанесли незаслуженный удар по национальному самолюбию и по национальному достоинству... Еще больнее ударило по чувству национального достоинства такое заявление генерала Марша: если ген. Юденич не даст своей подписи, то «готов другой главнокомандующий»{~99~}.

12 августа ночью в Ревель прибыл генерал Юденич с командующим армией генералом Родзянко и начальником штаба генералом Вандамом. Северо-Западное правительство было уже сформировано. Во главе его согласился стать С.Г. Лианозов, признававший в отличие от других министров авторитет генерала Юденича. Пока утром генерал Юденич совещался с членами Политического Совещания, генерал Родзянко нанес визит генералу Маршу. Он дал понять, что армия всецело поддерживает генерала Юденича и что ни он, «ни командуемая мною армия не потерпят дальнейшего пребывания на ответственной должности генерала Балаховича»{~100~}. Подобное заявление генерал Родзянко сделал в тот же день генералу Лайдонеру.

Дабы подчеркнуть лояльность армии и свою личную генералу Юденичу, генерал Родзянко на следующий день 13 августа составил вместе с генералом Вандамом текст заявления теперь уже сформированному Северо-Западному правительству, в котором подчеркнул, что «армия всецело поддерживает генерала Юденича и всячески будет противодействовать вмешательству правительства в чисто военные дела»{~101~}.

После визита генерала Родзянко в сопровождении С.Г. Лианозова генерал Юденич прибыл в английское консульство. Теперь генерал Марш сменил тон: он предложил генералу Юденичу войти в правительство, приняв портфель военного министра, оставаясь как и прежде Главнокомандующим Северо-Западным фронтом.

Еще в пути, в беседе с генералом Родзянко{~102~} и Гардени-ным{~103~}, генерал Юденич отклонил их предложение об отказе вхождения в Северо-Западное правительство, имея в виду абсолютную необходимость получения английского вооружения, обмундирования и снабжения для армии. В силу этого он принял предложение генерала Марша. В телеграмме адмиралу Колчаку от 18 августа 1919 г. он сообщал: «Я, не видя исхода продолжения русского дела и получив уверения, что помощь армии будет усилена... согласился»{~104~}.

Однако, дав свое согласие, генерал Юденич вовсе не принимал всерьез Северо-Западное правительство, возникшее по указке генерала Марша. Считая членов правительства, особенно меньшевика, государственного контролера В.Л. Горна или эсеров, министров земледелия В.А. Богданова и общественного призрения А.С. Пешкова «мелкими социалистами» и будучи противником созыва в Петрограде местного Учредительного собрания, на чем настаивало правительство, генерал Юденич еще в сентябре 1919 г. поручил своему доверенному делегату в Петрограде полковнику Ю.П. Герману наметить и подготовить в Петрограде правительство при Главнокомандующем из видных общественных и государственных (в прошлом) деятелей во главе с видным членом Национального Центра профессором А.Н. Быковым.

Пока же, не желая ни вступать в излишние дискуссии с членами Северо-Западного правительства, ни терять своего времени присутствием на его заседаниях, генерал Юденич поручил адмиралу В.К. Пилкину (см. его биографию), ставшему по его просьбе морским министром, представлять его и выступать, в случае необходимости, от его имени.

Позже эту роль выполнял генерал Кондзеровский, уже не будучи даже членом правительства. Сам же генерал Юденич присутствовал лишь на нескольких заседаниях правительства, главным образом уже накануне своего выхода из него.

Другим делом, занимавшим генерала Юденича во время подготовки наступления на Петроград, было пополнение армии, увеличение ее численного состава. 24 августа 1919 г. генерал Юденич отдал приказ о мобилизации в Гдовском и, частично, в Ямбургском уездах. Но мобилизационные ресурсы на территории, занятой белой армией, не могли быть сколько-нибудь значительными. Тем более, что во время майского наступления Северного корпуса вся сочувствующая белым молодежь, особенно из числа демобилизованных унтер-офицеров старой армии, уже тогда добровольно присоединилась к Северному корпусу. Всего мобилизация позволила призвать в армию все же около 9 тысяч человек. Тогда же (30 августа) генерал Юденич приказал образовать комиссии (в Нарве во главе с генералом Ярославцевым, во Гдове во главе с генералом фон Нефом) для проверки всех тыловых учреждений, с задачей перевода в строй всех пригодных для боевой службы офицеров.

Но в расчетах генерала Юденича главным источником пополнения Северо-Западной армии были расположенные в Курляндии (западная часть Латвии) русские добровольческие отряды из военнопленных в Германии, находившихся тогда под общим командованием кн. А.П. Ливена{~105~} (см. его биографию). Помимо его собственного отряда, принимавшего участие в освобождении Латвии от большевиков и расположенного в Митаве, туда же из Германии прибыл отряд полковника Бермондта, а в Шавли отряд полковника Вырголича. Оба эти отряда были сформированы преимущественно из кадровых солдат и офицеров старой армии, оказавшихся в плену в Германии.

Еще из Финляндии, 9 июля 1919 г., генерал Юденич отдал приказ всем этим трем отрядам выбыть в Нарву и присоединиться к Северо-Западной армии. Приказ этот был выполнен только полковником кн. А.П. Ливеном, отряд которого общей численностью тогда около 2000 штыков с большим процентом офицеров прибыл вскоре на английских судах из Либавы и Риги в Нарву. Однако полковник Бермондт и полковник Вырголич, будучи под влиянием германского командования (впрочем, генерал граф фон дер Гольц выразил понимание решению кн. Ливена выполнить приказ ген. Юденича) отказались выполнить приказ генерала Юденича. В результате находившиеся уже тогда под их командованием 1500 солдат и офицеров отряда Вырголича и свыше 5000 отряда Бермондта остались в Шавли и в Митаве. Их командиры не раз перехватывали эшелоны добровольцев из Польши и Германии, отправленные в Северо-Западную армию, и зачисляли их обманным путем в свои отряды. В результате к началу октября у Бермондта насчитывалось свыше 10 тысяч добровольцев. Свой отряд Бермондт переименовал в Западный добровольческий корпус имени генерала графа Келлера{~106~}.

До самого октября 1919 г. генерал Юденич настойчиво продолжал требовать присоединения войск Бермондта и Вырголича к Северо-Западной армии. 19 августа 1919 г. он приказал им прибыть в Псков в распоряжение 2-го стрелкового корпуса генерала Арсеньева. Этот приказ не был выполнен. Как и приказ от 3 сентября о немедленной переброске войск Бермондта в Нарву. Наконец, убедившись, что Бермондт не реагирует на повторный приказ от 20 сентября о переброске войск в Нарву, генерал Юденич лично прибыл 26 сентября в Ригу для встречи с Бермондтом, объявившим себя князем Аваловым и переименовавшим свои войска, пополненные немецкими солдатами и офицерами, в «Западную армию». Но Бермондт-Авалов отказался приехать на встречу с генералом.

Под влиянием немецкого командования уже в это время Бермондт готовился к захвату Риги и к свержению в Латвии правительства Ульманиса. 8 октября 1919 г. его «Западная армия» начала (буквально накануне октябрьского наступления на Петроград) наступление на Ригу и захватила ее предместья. Английская эскадра спешно покинула Финский залив и вместо обещанной поддержки левого фланга Северо-Западной армии занялась обстрелом позиций Бермондта под Ригой.

9 октября 1919 г., в самый канун октябрьского наступления на Петроград, генерал Юденич отдал приказ по Северо-Западному фронту, объявив полковника Бермондта изменником и исключив его из списков армии. Русские добровольцы, обманутые Бермондтом, понесли немалые потери под Ригой, после чего были брошены на произвол судьбы и, вместо участия в походе на Петроград, оказались после отступления от Риги в немецком лагере Альтенграбов, где голодали и вернулись к худшим временам немецкого плена.

Итак, несмотря на все усилия, генералу Юденичу не удалось увеличить сколько-нибудь значительно боевой состав Северо-Западной армии. По некоторым данным, ее состав достиг 20000 штыков, согласно генералу А.П. Родзянко в армии накануне наступления было 17 800 штыков, 700 сабель, 57 орудий, 6 танков и 2 броневика{~107~}. Согласно справке, приведенной генералом А.П. Томиловым, «...боевой состав к этому времени равнялся 1000 офицерам и 14 1/2 тысячам солдат»{~108~}.

Помимо невозможности, в силу отсутствия тыла, существенно увеличить численный состав Северо-Западной армии, помимо трудностей со снабжением и вооружением, генерал Юденич оказался, можно сказать, в безвыходном положении, когда перед наступлением стал вопрос об оперативном управлении войсками. В отличие от штабов Кавказской армии, сформированных и подготовленных еще в мирное время самим Юденичем, когда он занимал должности генерал-квартирмейстера, а затем начальника штаба, в штабе Северо-Западной армии, не говоря уже о штабе 1-го стрелкового корпуса, не было достаточно подготовленных молодых офицеров Генерального штаба, способных обеспечить оперативное взаимодействие частей, добиться выполнения начальниками дивизий боевых задач и, главное, по мере необходимости принимать по собственной инициативе соответствующие замыслу главнокомандующего решения. Иначе говоря, на Северо-Западе в распоряжении не было таких офицеров Генерального штаба, какими были на Кавказском фронте полковник Масловский, полковник Букретов, подполковник Драценко, капитаны Штейфон, Шатилов и другие.

Видя еще в ходе дискуссии о «Псковском направлении» неверие генерала Родзянко и его генерал-квартирмейстера Малявина в успех наступления на Петроград по кратчайшему направлению через Ямбург и Гатчину, генерал Юденич был вынужден отдать приказ № 77 от 2 октября 1919 г. о своем непосредственном вступлении в командование Северо-Западной армией. Этот приказ вызвал возмущение у генерала Родзянко и привел к разрыву личных отношений между ним и генералом Юденичем. Генерал Родзянко после бурного объяснения с генералом Юденичем принял должность помощника Главнокомандующего. Однако он не остался при штабе армии, а предпочел с начала наступления сопровождать 3-ю стрелковую дивизию генерала Ветренко, известного своим своеволием и недисциплинированностью. 12 октября 1919 г. генералом Юденичем были утверждены штаты штаба армии. Они остались прежними, какими были при генерале Родзянко. Но у генерала Юденича не было иного выбора. При нем не было никого (на Вандама, часто нетрезвого, положиться было нельзя), кто бы мог сменить генерала Ветренко, или беспомощного, хотя и энергичного начальника штаба 1-го стрелкового корпуса, недавно еще поручика, а теперь полковника Видякина, на место которого генерал Кондзеровский запоздало, 30 октября, поспешил рекомендовать прибывшего из Архангельска генерал-майора Генерального штаба С.И. Самарина.

Из всех тех немногих близких сотрудников генерала Юденича, кто прибыл с ним из Финляндии, никто не обладал оперативным опытом. Дружески преданный ему контр-адмирал Пилкин всегда подчеркивал свою некомпетентность, как он выражался, в «сухопутных делах». В то же время он был незаменимым помощником, когда дела касалось Северо-Западного правительства или тайных морских организаций в Петрограде. Ставший помощником Главнокомандующего по должности военного министра, его начальник штаба в Финляндии генерал-лейтенант Кондзеровский, как он сам о себе пишет{~109~}, не выходил из канцелярии Дежурного генерала со времени своего капитанского чина и не занимал никакой другой штабной или строевой должности вплоть до своей отставки в 1917 г. Верный, надежный и на редкость работоспособный помощник, он позволял себе лишь настаивать перед генералом Юденичем на необходимости принятия им непосредственного командования Северо-Западной армии. Наконец, быстро ставший ближайшим сотрудником генерала Юденича в делах, связанных с подпольными организациями в Петрограде, полковник, а вскоре и генерал-лейтенант Владимиров был в прошлом военным прокурором, окончившим помимо Военно-юридической академии еще и юридический факультет Киевского университета, занимал высокие должности по судебной части в штабах Кавказской армии, но никогда не служил в строю.

Отдавая себе ясный отчет во всех этих недостатках Северо-Западной армии и, благодаря своему опыту, чувствуя ее слабости по отношению к противнику — и по численности, и по силе огня, и по наличию оперативно подготовленных кадров в штабах, — генерал Юденич пришел к выводу, что успех операции по занятию Петрограда может быть обеспечен лишь в случае взаимодействия внезапного, короткого удара на Гатчинском направлении с восстанием в самом Петрограде, в расчете на присоединение к нему (подобно тому, как это случилось на форту Красная Горка) некоторых частей Красной Армии.

Разумеется, идея Троянского коня не нова. Во все времена она сводилась к подготовке и организации вооруженного выступления в укрепленном районе или крепости противника с целью преодоления его обороны. Еще будучи в Финляндии, генерал Юденич, благодаря привлечению в свое окружение, а затем и в Политическое Совещание прибывших из Петрограда видных членов Национального Центра, был хорошо осведомлен о подпольных организациях в городе. Помощник А.В. Карташева, В.И. Новицкий поддерживал регулярную связь с оставшимся в Петрограде лидером Национального Центра В.И. Штейнингером (он же Вик), вплоть до самого его ареста в июле 1919 г.{~110~} Тогда же он принимал доклады членов организации «Великая единая Россия» корнета А.Н. Елизарова и старшего лейтенанта В.В. Дитерихса (см. его биографию).

Будучи лично связан с офицерской организацией бывшего Семеновского полка, генерал Юденич послал в полк директиву — оставаться в Петрограде для участия в захвате важнейших объектов города во время приближения белой армии. Только в силу приказа о выступлении на фронт в мае 1919 г., полк вынужден был покинуть бывшую столицу и в районе станции Сиверская сразу же перешел на сторону белых, войдя в состав 2-й дивизии генерала Ярославцева (см. биографию полковника В.А. Зайцова). Заметим сразу, что отсутствие этого полка в Петрограде осенью 1919 г., равно как и преждевременное восстание на форту Красная Горка, были одной из причин, помешавших осуществлению замысла генерала Юденича.

К сожалению, восстановить объем и подготовку готовых к вооруженному наступлению на стороне белых организаций и частей Красной Армии в Петрограде и его окрестностях, в настоящее время полностью еще невозможно.

С одной стороны, следственные дела арестованных «заговорщиков» никогда не были опубликованы. Отрывки из их показаний, сопровождаемые как правило тенденциозными комментариями, содержатся лишь в статье Г. Зиновьева в «Петроградской правде» от 23 ноября 1919 г. и в некоторых весьма редких ссылках на них в трудах Н.А. Корнатовского{~111~}, видимо, имевшего доступ к этим делам. Авторы книги «Чекисты Петрограда на страже революции»{~112~}, пользуясь теми же данными, взятыми у Зиновьева и Корнатовского, дополнили их лишь материалами партийного архива Ленинградского обкома КПСС. Некоторые сведения о «заговорщиках» можно обнаружить в монографии молодого украинского историка Я. Тинченко «Голгофа русского офицерства в СССР. 1930-1931 гг.» (М.: Московский общественный научный фонд, 2000){~113~}.

С другой стороны, о деятельности посланного генералом Юденичем в Петроград полковника Ю.П. Германа сказано в статье «Слава павшим» одного из офицеров разведывательного отдела штаба Северо-Западной армии, подписавшегося кодовым именем «Митрич» (см. биографию Ю.П. Германа). Статья опубликована кн. А.П. Ливеном в 4-м номере журнала «Служба Связи Ливенцев и Северо-западников». Однако никаких документов разведывательного отдела штаба Северо-Западной армии в коллекции Юденича, находящейся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета и в архиве Гуверовского университета войны, революции и мира Стэнфордского университета, до сих пор не обнаружено. Они не упоминаются и в «Описи дел Северо-Западной армии, отправленных в Америку», составленной покойной Натальей Аркадиевной Томиловой, супругой генерала П.А. Томилова, которому генерал Юденич поручил написать историю Северо-Западной армии{~114~}.

По словам ее мужа (переданным ею автору этих строк в 50-х гг.), все дела разведывательного отдела были уничтожены по приказу генерала Юденича в январе 1920 г., перед тем как остальная часть архива (находящаяся ныне в Колумбийском университете и в Гуверовском институте в Стэнфорде) была передана адъютанту Главнокомандующего, капитану Н.А. Покотило, для доставки и сохранения на даче М.Ф. Гарденина{~115~} под Гельсингфорсом, откуда уже позже она была перевезена к генералу Юденичу в его усадьбу в Сэн Лоран дю Вар около Ниццы.

Однако среди личной переписки генерала Юденича сохранился уникальный документ — доклад И.Р. Кюрца{~116~} генералу Юденичу от 29 октября 1919 г., доставленный ему курьером, перешедшим через фронт. В этом письме-докладе содержится как частичный перечень лиц — участников совещания в этот день на его квартире на Мало-Московской улице, так и информация о подготовке восстания наряду с личными просьбами И.Р. Кюрца к генералу Юденичу. Среди участников совещания он называет прежде всего полковника Генерального штаба В.Я. Люндеквиста, ставя его на первое место.

Естественно, он не говорит о других офицерах из штаба 7-й армии, находившихся в своих служебных помещениях. Он указывает лишь, что командира 4-го подрывного дивизиона поручика Карпова заменил в качестве его помощника и доверенного по всем делам штабс-капитан Александр Иванович Лодыженский. Очевидно, он тоже был привлечен, как и другие офицеры, полковником В.Я. Люндеквистом (см. его биографию) в период, когда он занимал должность начальника штаба 7-й красной армии. Далее он перечисляет присутствующих морских офицеров из группы адмирала М.К. Бахирева: лейтенант Сахаров, лейтенант Смирнов и кавторанг Злобин. Кроме того, упоминается представитель французской разведки, «называющий себя Бажашеню»{~117~}.

Говоря о планах подготовки восстания, И.Р. Кюрц пишет, «что было принято предложение адм[ирала] Бахирева захватить все морские силы, находящиеся на Неве; для чего у него хватает сил». Очевидно, речь идет о намерении захватить линейный корабль «Севастополь».

Сообщая о силах, которыми располагает его группа, И.Р. Кюрц пишет: «Они достигают до 600 человек, но я глубоко убежден, что при малом даже успехе число это в течение нескольких часов увеличится в 6–7 раз. Могу сказать определенно, что 85% из командного состава Красной армии присоединятся к нам и увлекут с собой свои части». Он просит также предупредить войска, которые могут наступать на Карельском перешейке, что офицеры 1-й и 2-й батареи 2-й артиллерийской бригады сообщают ему, что они готовы не взрывать свои пушки, «а подождать прихода белых».

Сообщая, что на фронте под Петроградом у красной стороны 29 000 штыков, в Петрограде 6000, а на Карельском участке 4000, И.Р. Кюрц говорит об усилении ударных групп Одинцова и Харламова, прося в то же время «усилить прокламациями стык 6-й дивизии».

Помимо деловой части, касающейся подготовки восстания, И.Р. Кюрц позволяет себе обратиться к Главнокомандующему в этом письме с личными просьбами: об освобождении командира подрывного дивизиона Карпова, перешедшего к белым в Павловске и посаженного в тюрьму генералом Ветренко «на 10 дней за то, что последний, согласно моей просьбе отправился к Вам для доклада, без его генер. В[етренко] на то разрешения».

Кроме того, он обращается к генералу Юденичу и с другой просьбой: «...Перевести моего сына, кадета 6 класса из Риги, куда он попал по причинам мне совершенно неизвестным, к Вам или в Вашу армию, или же в английское консульство в Ревеле»{~118~}.

Упоминание в докладе Кюрца генерала Владимирова, которому Кюрц просит передать прилагаемые бумаги Б. (инициал нам раскрыть не удалось), говорит о том, что ему была известна роль генерала Владимирова как помощника генерала Юденича по глубокой разведке и по делам групп, готовящих восстание в Петрограде.

Необходимо отметить, что весь характер доклада И.Р. Кюрца показывает, что он был не первым и главное то, что генерал Юденич лично вплотную занимался вопросами, связанными с подготовкой восстания.

Объединенная организация Люндеквиста, Бахирева и Кюрца отнюдь не была единственной в подготовке восстания в Петрограде. Уже цитированный нами автор статьи «Слава павшим» указывает, что представитель штаба Северо-Западной армии, посланный в Петроград полковник Ю.П. Герман, вошел в связь со своим давним знакомым подполковником Георгием Ивановичем Лебедевым, занимавшим высокий пост инспектора артиллерии Петроградского военного округа (см. его биографию). Лебедев, будучи очевидно связан с лидером Национального Центра профессором В.Н. Таганцевым, был участником военного отдела этой организации, которая «сумела сколотить хорошо вооруженные и дисциплинированные отряды из кулацких элементов... численностью от 30-ти до 150-ти человек»{~119~}. Лебедев был связан также с начальником воздушной обороны Петрограда С.А. Лишиным и ведавшим автомобильным транспортом 7-й красной армии, членом революционного совета Лихтерманом. Таким образом, Герман подготовил к выступлению еще одну самостоятельную группу, располагавшую значительными силами, в частности среди артиллеристов 7-й армии с рядом активных участников-офицеров.

Один из них, командир взвода в 4-м зенитном дивизионе противовоздушной обороны Петрограда Сергей Марков «...вовлек в организацию... бывшего мичмана Н.Э. Рейтера». Рейтер предложил использовать морскую радиостанцию, где он служил, для связи со штабом Юденича в Нарве. «Для этого он вместе с Лебедевым разработал два шифра... им удалось провести три сеанса связи»{~120~}.

Наконец, вне поля зрения организации Кюрца оставалась одна из уцелевших групп «Великая единая Россия» — организации, созданной старшим лейтенантом В.В. Дитерихсом и лейтенантом С.А. Бутиловским. Это был воздушный дивизион особого назначения в Ораниенбауме под командованием лейтенанта Б.П. Берга (см. его биографию). Видимо, с ней был связан и пользовался ею для посылки курьеров начальник сухопутного отдела штаба Балтийского флота бывший подполковник Генерального штаба В.Е. Медиокритский, в свою очередь связанный с группой участников подготовки восстания в штабе Балтийского флота.

Все эти связи и организации могли быть известными Ю.П. Герману через С.А. Лишина, ведавшего воздушной обороной Петрограда, и инспектора артиллерии 7-й красной армии подполковника Г.И. Лебедева. Однако, видимо, Герман не настаивал на их соучастии в совещаниях на квартире Кюрца, возможно, в силу их косвенной принадлежности к Национальному Центру, возглавляемому в этот период профессором В.Н. Таганцевым{~121~}.

В ночь с 9 на 10 октября полковник Ю.П. Герман перешел линию фронта в сопровождении курьеров Паулина и Пиотровского{~122~}. Очевидно, что он спешил явиться с докладом к генералу Юденичу о подготовке восстания в Петрограде.

Вопрос о том, кто будет командовать восставшими, в это время по-видимому не стоял, так как он был решен раньше, еще тогда, когда полковник В.Я. Люндеквист, будучи начальником штаба 7-й красной армии, приблизительно 20 сентября послал с курьером свой план взаимодействия наступления Северо-Западной армии с восстанием в Петрограде{~123~}. Согласно этому плану армия должна была достичь окраин города на пятый день своего наступления. В то же время 4-й минно-подрывной дивизион В.И. Карпова должен был захватить штаб 7-й красной армии в Царском Селе, нарушив ее управление, а сотрудники штаба — участники подготовки восстания — дать сигнал для выступления тем командирам частей, которые, как лейтенант Б.П. Берг, могли выступить со своими частями. В основе плана полковника Люндеквиста лежала идея содействовать наступлению Северо-Западной армии, как писал еще Н.Е. Какурин — взрывом восстания в Петрограде{~124~}.

Этот план в общих чертах соответствовал замыслу генерала Юденича. Поэтому у него и не было сомнений в вопросе назначения командующим восстанием полковника Люндеквиста, тем более, что он занимал один из ключевых постов в высшем штабе противника. По-видимому, полковник Герман доложил генералу Юденичу также и то, что кандидатура полковника Люндеквиста была признана наиболее подходящей всеми главными соучастниками подготовки восстания{~125~}.

Прибывший из штаба генерала Юденича в начале октября курьер Покровский подтвердил, что штаб Северо-Западной армии рассчитывает вывести армию к окраинам Петрограда к 15 октября и сообщил, что сигнал о дне и часе будет сообщен по радио через Рейтера{~126~}.

Кроме того, полковник Герман доложил генералу Юденичу о временном правительстве, составленном по его секретному поручению в случае занятия Северо-Западной армией Петрограда, в связи с принятым решением не допускать в город Северо-Западное правительство, сформированное английским генералом Маршем. Во главе этого нового петроградского правительства должен был стать профессор Технологического института, бывший кадет А.Н. Быков. Судя по его показаниям на следствии, опубликованным в той же статье Г. Зиновьева в «Петроградской Правде» от 23 ноября 1919 г., он «познакомился с покойным» (уже расстрелянным в ЧК) инженером В.И. Штейнингером летом 1919 г., и можно считать почти наверно, что А.Н. Быков принадлежал к Национальному Центру. В качестве советника по данному вопросу у Ю.П. Германа был по всей вероятности профессор В.Н. Таганцев, с которым Герман состоял вместе позже в руководстве Петроградской Боевой Организации. Со своей стороны, генерал Юденич пожелал видеть в этом правительстве только адмирала А.В. Развозова в качестве морского министра, а в случае его болезни — адмирала М.К. Бахирева; в качестве министра вероисповеданий — главу своего Политического Совещания в Финляндии — А.В. Карташева. Остальные министры были намечены, видимо, А.Н. Быковым исходя из их деловых качеств и опыта. Так, министром финансов был предложен С.Ф. Вебер, бывший товарищ министра финансов; министром путей сообщений — инженер М.Д. Альбрехт, министром просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа — Воронцов, министром внутренних дел — М.С. Завойко.

Подводя итоги усилиям генерала Юденича за два с половиной месяца, можно сказать, что он сделал максимум возможного для подготовки Северо-Западной армии к наступлению на Петроград, равно как и для организации сил в самом городе в целях вооруженного выступления.

Как мы уже указывали, в боевом составе Северо-Западной армии, согласно данным генерала Родзянко, числилось 17 800 штыков и 700 шашек{~127~}, а согласно сведениям генерала П.А. Томилова{~128~}, в армии состояло 978 офицеров и 14 048 солдат. (См. схему организации Северо-Западной армии на следующей странице.)

В Петрограде все подпольные организации могли выставить для вооруженного выступления от 600 до 800 человек, не считая 4-го подрывного дивизиона Карпова и отчасти 3-го такого же дивизиона, а также некоторых, главным образом, артиллерийских частей.

В противостоящих частях 7-й армии находились: 2-я, 6-я, 10-я и 19-я дивизии. Общая численность всех четырех дивизий 24 850 штыков, 800 сабель, 148 орудий, 2 бронепоезда и 8 бронемашин{~129~}.

Несмотря на превосходство сил противника (располагавшего сильными резервами в Кронштадте и Петрограде), генерал Юденич не мог откладывать наступление, зная, что мирные переговоры Эстонии с Советской Россией приближаются к своему завершению. В то же время, ему стало известно, что из-за успешного наступления генерала Деникина на Орловском направлении, советское командование начало переброску сил и командного состава на юг (отбыл, например, П.А. Солодухин, командовавший группой войск, взявшей форт Красная Горка во время восстания). Это морально обязывало генерала Юденича к выступлению на помощь Деникину. Пожелания в этом духе были ясно сформулированы в телеграмме адмирала Колчака от 25 сентября на имя генерала Юденича: «Наступление на Петроград в сложившейся стратегической обстановке, хотя бы с целью отвлечь красных от фронта Деникина и Сибири, получило первостепенное значение»{~130~}.

Окончательному решению о наступлении на Петроград в ночь с 9 на 10 октября 1919 г. содействовал блестящий успех демонстративной операции 2-го корпуса и 1-й стрелковой дивизии в направлении Струги Белые и Луги. 28 сентября 4-я дивизия генерал-лейтенанта кн. А.Н. Долгорукова (см. его биографию) при поддержке 3 танков, нанесла тяжелое поражение 19-й стрелковой дивизии красных и 4 октября, захватив станцию Струги Белые, перерезала железную дорогу Псков — Петроград. Таким образом, 19-я и 10-я дивизии 7-й красной армии были отрезаны от ее главных сил на Нарвском направлении, и тем самым было обеспечено выполнение задач главного удара Северо-Западной армии. Этот удар 1-м стрелковым корпусом на Петроградском направлении должен был, как мы уже указывали, по замыслу генерала Юденича быть внезапным, стремительным, с тем чтобы войска, выдерживая максимальный темп операции, могли выйти к окрестностям Петрограда на 5-й или 6-й день наступления. Согласно замыслу, благодаря такому темпу операции, части белых должны были подойти к Петрограду раньше, чем резервы красного командования, которые могли быть посланы из Москвы.

В этом плане имелось в виду опередить также красное командование в прочном занятии станции Тосно, а в дальнейшем и Колпино на Николаевской (Октябрьской) железной дороге, что лишало 7-ю красную армию своевременного прибытия подкреплений.

На левом фланге Северо-Западной армии, в ночь с 9 на 10 октября, 5-я Ливенская дивизия переправилась у Муравейно через Лугу и, отбросив 3-ю бригаду 2-й дивизии красных, заняла 11 октября с боем станцию Веймарн. Разорвав фронт 2-й и 6-й дивизии красных, она вышла в тыл их ямбургской группе. Командир Ливенской дивизии, причисленный к Генеральному штабу подполковник К.И. Дыдоров, проникся идеей генерала Юденича. Не ожидая связи ни с соседней 2-й дивизией генерала Ярославцева, ни с 1-й эстонской дивизией на побережье Финского залива, он направил свою дивизию через Ропшу и Кипень на Красное Село. 16 октября, «в 17 часов 30 мин., — как пишет ротмистр Д.Д. Кузьмин-Караваев, — Рижский полк с веселыми песнями, под радостные крики местных жителей вошел в Красное»{~131~}.

Не выяснив еще, занята ли белыми находящаяся позади укрепленная Гатчина, подполковник Дыдоров, выполнив в течение 6 суток первую задачу, двинулся 17 октября на Стрельну и Лигово, откуда оставалось несколько километров до Нарвской заставы бывшей столицы.

Но далеко не все начальники дивизий сумели выдержать темп операции подобно Ливенской дивизии. Доблестный начальник 2-й дивизии генерал-майор М.В. Ярославцев (см. его биографию) вначале действовал так же энергично, как и его сосед слева. Талабский полк полковника Пермикина первым переправился в ту же ночь с 9 на 10 октября через реку Лугу у деревни Халка, а Семеновский — у Сабека, после чего вышел совместно с Конно-Егерским полком полковника Бенигсена 11 октября к станции Волосово. Отбросив части 2-й дивизии красных к Елизаветину и заняв эту станцию после короткого боя 15 октября, 2-я дивизия генерала Ярославцева подошла вечером 16 октября к Гатчине. В ночь на 17 октября генерал Ярославцев, подняв свою дивизию «в ружье», лично возглавил штурм Талабским и Семеновским полками вокзала на Варшавской железной дороге в Гатчине. Были захвачены многочисленные вагоны с военным имуществом и много пленных.

Утром 17 октября в Гатчинском соборе был отслужен торжественный молебен. Генерал Родзянко произвел смотр войскам 2-й и 3-й дивизий, вошедшим в Гатчину. На следующий день в город прибыл штаб 1-го стрелкового корпуса с его командиром генералом фон Паленом.

Начиная с 18 октября темп наступления 2-й дивизии начал снижаться. Только после тяжелого боя с курсантами была занята деревня Новый Бугор. На следующий день еще более ожесточенные бои завязались за поселок Онтолово. Огонь красных бронепоездов сдерживал наступление 2-й дивизии.

В этих затяжных боях сказалось отсутствие танков. Все 6 тяжелых английских машин Северо-Западной армии не могли переправиться вместе с войсками через Лугу из-за того что вопреки прямому приказу генерала Юденича 5 августа был взорван железнодорожный мост у Ямбурга.

С большим трудом танки были переправлены через реку по найденному броду и притом лишь тогда, когда на обоих берегах реки были оборудованы специальные спуски. Только 19 октября в район Онтолова прибыли наконец 3 тяжелых танка: «Бурый Медведь», «Скорая Помощь» и «Капитан Кроми». С их помощью полки 2-й дивизии генерала Ярославцева двинулись вперед в направлении Пулкова, однако время было упущено. Стойкая оборона финских курсантов в Онтолова позволила красному командованию 17 октября начать формирование в районе Пулкова усиленной группы под командованием бывшего генерал-майора Генерального штаба С.И. Одинцова.

Только 21 октября генерал Ярославцев смог отдать приказ о наступлении на Пулково. 1-я бригада должна была атаковать деревню Верхнее Кузьмино, а 2-я бригада, под командованием командира Талабского полка полковника Пермикина — занять станцию Александровка. Но полковник Пермикин со 2-й бригадой увлекся занятием вокзала Царского Села, что привело к разрыву фронта и позволило красному бронепоезду, поддержанному пехотой, вклиниться в расположение 2-й дивизии в районе Александровки. Не без труда генералу Ярославцеву удалось восстановить положение, занять Александровку и в то же время Царское Село, но штурм Пулкова был сорван.

Вот когда сказалось отсутствие 10 тысяч солдат и офицеров Бермондта. Бои под Пулковом 22 октября, при участии одного танка переданного англичанами полковнику Пермикину (но с русской командой), остались безрезультатными, а прорыв на фронте соседней 3-й дивизии вечером 23 октября вынудил генерала Ярославцева отступить из Царского Села и от подступов к Пулкову.

Правофланговая дивизия генерала Ветренко прорвала 10 октября позиции красных, благодаря доблести Темницкого полка полковника Данилова и вышла 12 октября к деревне Красные Горы. Но из-за непрерывных дождей дороги, ведущие к станции Преображенское (Толмачево), были размыты и эта станция на Варшавской железной дороге была занята лишь 13 октября. Казалось бы, что выйдя теперь на Варшавскую железную дорогу и на параллельное ей шоссе, дивизия могла устремиться на Сиверскую и далее на Тосно и Колпино. Но в этом направлении был послан один Темницкий полк, занявший станцию Мшинская. Пока другие полки отдыхали, 12-й Красногорский был двинут не на север, в Петроградском направлении, а на юг. Во главе с командиром дивизии генералом Ветренко он вошел в город Лугу одновременно с частями 1-й дивизии генерала Дзерожинского, которая, согласно плану командования, и должна была занять Лугу, обеспечив тем самым тыл 3-й дивизии.

Отслужив молебен в Луге, генерал Ветренко вернулся на станцию Преображенское, откуда, наконец, 15 октября двинулся в направлении Гатчины, заняв без боя станцию Сиверская.

Здесь, вечером 15 октября, генерал Родзянко отдал свой первый приказ генералу Ветренко (см. его биографию) о выделении отряда для занятия станции Тосно. Этот приказ не был выполнен генералом Ветренко, как и повторный, отданный в ночь на 16 октября — о посылке в Тосно уже целой бригады.

«Поездка» в Лугу и невыполнение приказа самонадеянным генералом Ветренко, несмотря на присутствие в штабе дивизии помощника Главнокомандующего, отнюдь не означает, что генерал Ветренко не знал или не понимал огромного значения станции Тосно на Николаевской (Октябрьской) железной дороге, через которую шли эшелоны из Москвы и с других фронтов с подкреплениями для 7-й армии. Записи в полевой книжке начальника штаба 3-й дивизии красногорца подполковника Кусакова от 19 октября совершенно определенно говорят, «...что невыполнение приказа генерала Родзянко о занятии Тосно было со стороны начальника дивизии не случайно, а вполне сознательно. Генерал Ветренко находит это лишним»{~132~}. Родзянко мог, разумеется, проверить выполнение приказа и принять соответствующие меры, тем более, что он получал правдивые доклады полковника Кусакова, но он возглавил лично вступление войск 3-й дивизии в Гатчину, а поведение Ветренко объяснял его уверенностью в том, что сопротивление противника уже сломлено.

Ночью 16 октября, когда передовые части 3-й дивизии вошли в Гатчину, Темницкий полк по недоразумению вступил в перестрелку с Семеновским полком 2-й дивизии, уже находившимся в городе. Генерал Ярославцев вспоминает свое возмущение по поводу этого непредвиденного «вторжения» 3-й дивизии в Гатчину{~133~}. Ветренко заявил на следующий день, что его части утомились, что им необходим отдых. До 19 октября 3-я стрелковая дивизия оставалась в Гатчине. Ни Родзянко, ни штаб 1-го стрелкового корпуса, прибывший в Гатчину, не приняли никаких мер, чтобы заставить Ветренко не нарушать темпа операции. Выступив, наконец, из Гатчины 19 октября, 3-я дивизия подошла к Павловску и 21 октября окончательно овладела его парком и Царской Славянкой. Усиленный батальон Волынского полка был послан генералом Ветренко в Колпино, но достиг только Усть-Ижоры в 15 километрах от Николаевской железной дороги. Здесь он натолкнулся на только что прибывший из Москвы 5-й Латышский полк, снятый с охраны Кремля. А в то же время начальник штаба Колпинской группы 7-й армии Л.Н. Ростов, находившийся в Колпино 19 октября 1919 г. записал: «В самом посаде Колпино пусто, как говорится "ни ваших ни наших", население попряталось, бродили отдельные деморализованные красноармейцы, было много пьяного деклассированного элемента»{~134~}.

Подводя итоги действиям 3-й дивизии генерала Ветренко, можно сказать, что выйдя на Варшавскую железную дорогу уже 13 октября и не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления на станциях Мшинская и Сиверская, а затем и в Вырице на Витебской железной дороге, она бы могла, выполняя замысел генерала Юденича, уже к вечеру 16 октября или, самое позднее, 17 октября, выйти к Тосно. А это означало, что дорога на Колпино становилась, как мы видели, открытой. От Колпина до Невской заставы и Обводного канала несколько километров. Следовательно, здесь можно было ожидать сигнала к восстанию в самом городе.

В то время как 3-я дивизия отдыхала в Гатчине, 17 октября, т.е. только на седьмой день наступления Северо-Западной армии, в Петроград прибыл председатель Реввоенсовета Л.Д. Троцкий. В тот же день, 17 октября 1919 г., в командование 7-й красной армией вступил бывший генерал-лейтенант Генерального штаба Д.Н. Надежный. Новый командующий получил 5 драгоценных дней для подготовки контрудара. В силу нарушения темпа операции войска Северо-Западной армии, за исключением 5-й Ливенской дивизии подполковника Дыдорова, вышли к предместьям Петрограда не к 16-17 октября, а лишь к 22 октября. Если генерал Ярославцев со своей 2-й дивизией вышел на подступы к Пулкову 21 октября, встретив стойкую оборону в Онтолове, то генерал Ветренко с 3-й дивизией не только не выполнил приказа, но и открыл фланг Северо-Западной армии со стороны Колпина, двинув дивизию напрямик через Павловск, где и застрял уже 22 октября.

В дни, когда под Лиговом, под Пулковом, в Царском Селе и Павловске решалась судьба сражения за Петроград, генерал Юденич, чувствуя нарастание сил противника, снова вернулся к своей идее о привлечении финской армии. 22 октября он послал телеграмму французскому генералу Этьевану, новому начальнику союзной миссии в Прибалтике, о привлечении финской армии к походу на Петроград{~135~}.

23 октября он поручил своему представителю в Финляндии генералу А.А. Гулевичу обратиться к финскому правительству с требованиями о военной поддержке, зная уже о появлении на пулковских высотах свежих войск противника, прибывших с Карельского перешейка. В тот же день генерал Гулевич встретился с представителем финского генерального штаба генералом О.К. Энкелем, бывшим русским военным атташе в Италии, выразившим надежду на участие финской армии в сражении за Петроград. Министр иностранных дел Финляндии Р. Холсти, принявший генералов Гулевича, Этьевана и советника русского посольства в Стокгольме Н.А. Бера, передал на следующий день условия для сотрудничества, повторяющие требования генерала Маннергейма в июле 1919 г. и в первую очередь признания независимости Финляндии. На этот раз С.Д. Сазонов в Париже согласился на признание «независимости», но только в день взятия Петрограда.

Однако адмирал Колчак по-прежнему считал, что этот вопрос правомочно решать только Учредительное Собрание.

Пока в Гельсингфорсе и Париже шли переговоры, генерал Маннергейм послал, как мы уже знаем, 28 октября президенту Финляндии Стольбергу телеграмму, настойчиво призывая к тому, на что он сам не мог решиться в июле, т.е. к немедленному вооруженному выступлению, с тем чтобы «...принять участие в возрождении России». Он убеждал президента в том, что теперь «...очень малыми силами мы сможем обеспечить нашей молодой республике спокойствие и счастливое будущее»{~136~}.

Но ни благоприятное отношение генерала Энкеля, ни призывы генерала Маннергейма, несмотря на абсолютное превосходство финской армии на Карельском перешейке, не смогли сдвинуть финское правительство с позиции выжидания. И как только началось отступление Северо-Западной армии, оно послало 5 ноября 1919 г. официальное сообщение о своем отказе от военного выступления.

В то же время, за пять дней с 17 по 22 октября, новый командарм 7-й армии получил поток эшелонов с подкреплениями, следовавшими через Тосно согласно Директиве Главного командования от 17 октября, подписанной С.С. Каменевым и его талантливым начальником штаба, бывшим генерал-майором Генерального штаба П.П. Лебедевым{~137~}. В этой Директиве он отмечал, что удар на Петроград явно не поддерживается ни Эстонией, ни Латвией, и требовал: «...Считаю необходимым использовать эту обстановку для решительного и окончательного поражения армии Юденича. Для этого сосредотачиваю к Петрограду ударную группу в составе 3-й бригады 21-й стрелковой дивизии из Тулы и бригады курсантов из Москвы». Далее в Директиве сообщается о посылке двух батальонов ЧК из Москвы и других частей, в результате чего Каменев и Лебедев считали, «что ударная группа достигнет 7000 штыков и 470 сабель».

Согласно решению Д.Н. Надежного, все эти части, а также 8-й, 162-й и 479-й стрелковые полки с Северного и Восточного фронтов должны были составить ударную группу в районе Колпина под командованием бывшего полковника Генерального штаба С.Д. Харламова. Эта группа, насчитывавшая свыше 8000 штыков, нацеленная во фланг Северо-Западной армии, превосходила и количеством штыков и своей артиллерией общую численность подошедших к предместьям Петрограда трех слабых дивизий 1-го стрелкового корпуса генерала графа Палена.

В то же время на другом фланге, у берегов Финского залива, где должна была действовать 1-я эстонская дивизия при поддержке английского флота (эта дивизия не подошла даже к форту Красная Горка, а английская эскадра ушла в Ригу обстреливать войска Бермондта), Д.Н. Надежный сосредоточил все силы 6-й стрелковой дивизии под командованием бывшего подполковника Генерального штаба В.В. Любимова, поддержанной сильными отрядами моряков в районе Петергофа, нацелив их на Кипень и Ропшу, т.е. во фланг и тыл Ливенской дивизии.

Между этими ударными группами, сосредоточенными на флангах Северо-Западной армии, в центре, в районе Пулково-Царское Село, была собрана группа войск бывшего генерал-майора Генерального штаба С.И. Одинцова, в которую входила 2-я стрелковая дивизия, Финские и Петроградские курсанты, а также другие части, переброшенные с Карельского фронта. Эта группа должна была удерживать во что бы то ни стало фронт в районе Пулковских высот.

Но это было далеко не все, что сосредотачивало Главное командование Красной Армии против Юденича. 20 октября главком С.С. Каменев провел продолжительный разговор по прямому проводу с командующим Западным фронтом В.М. Гиттисом о взаимодействии 15-й армии с 7-й армией, настаивая на сосредоточении войск в районе Струги Белые, с тем чтобы наступать в двух направлениях: на Гдов и, главное, на Лугу, откуда ударить во фланг и тыл Северо-Западной армии.

Согласно этому плану, 10-я стрелковая дивизия должна была наступать на Гдов, а 11-я и 19-я на Лугу и далее на Мшинскую, угрожая с тылу гатчинской группе белых. С этой целью сосредотачивалось до 16 000 штыков и сабель при 200 орудиях, т.е. силы, в несколько раз превосходящие 2-й стрелковый корпус генерала Арсеньева. Однако перегруппировка сил не позволяла 15-й армии начать наступление ранее 27 октября{~138~}.

21 октября 1919 г. началось контрнаступление 7-й красной армии. Ее войска к этому времени достигли численности свыше 40 000 штыков и сабель, при 453 орудиях, 708 пулеметах, 6 бронепоездах и 9 броневиках{~139~}, т.е. было достигнуто почти пятикратное превосходство над Северо-Западной армией.

Ударная группа Харламова выбила белых из Ям-Ижор, но все атаки на Павловск были отбиты доблестными Темницкий и Красногорским полками. К вечеру 23 октября один из свежих новоприбывших полков — 188-й{~140~}, поддержанный курсантами и латышскими стрелками, внезапной атакой обратил в бегство самый слабый полк 3-й дивизии — 11-й Вятский, насчитывавший не больше 200 штыков. Генерал Ветренко не сумел быстро организовать контратаку. Вслед за отходом 3-й дивизии из Павловска вынуждена была оставить часть Царского Села 2-я дивизия генерала Ярославцева.

В то же время другая часть 2-й дивизии вела упорные бои за Пулково-Редкое и Верхнее-Кузьмино. Как полагает ротмистр Д.Д. Кузьмин-Караваев, к вечеру 22 октября успех начал определенно склоняться в сторону белых{~141~}.

Прорыв на фронте 3-й дивизии позволил группе Одинцова при содействии двух бронепоездов захватить станцию Александровскую. Отойдя от Пулкова, 2-я дивизия заняла позицию на фронте Перелесино-Канино{~142~}, откуда 24 и 25 октября пыталась в упорных боях снова подойти к Царскому Селу.

* Воспроизводится по: Гражданская война. 1918-1921. В 3-х томах. Т. 1.-М.: Издательство «Военный Вестник», 1928. С. 269.

Дольше всех держалась на занятом ею фронте 5-я Ливенская дивизия. Но в ее тылу и на фланге, слабо прикрытом Конно-Егерским полком, перешла в наступление в ночь на 22 октября 6-я красная стрелковая дивизия бывшего Генерального штаба подполковника Любимова. Его дивизия, поддержанная моряками, заняла 23 октября Русское Копорье и Ропшу, угрожая 5-й Ливенской дивизии и ее штабу в Красном Селе. Штаб 1-го стрелкового корпуса растерялся, вызвав возмущение командира 5-й дивизии подполковника Дыдорова{~143~}. (Начальник штаба корпуса, недавний ротмистр полковник Видякин, прибыв в Гатчину, увлекся, согласно свидетельству А.И. Куприна, комендантскими обязанностями и был занят такими вопросами, как своевременный выход из печати газеты «Приневский Край»{~144~}.) С болью в сердце он вынужден был снять с фронта у Стрельненской подставы 17-й Либавский полк генерала Радена и бросить его с ходу в атаку на Русское Копорье. Рано утром 25 октября Раден стремительно атаковал Русское Копорье, захватил больше 400 пленных и решил наступать дальше в направлении Петергофа, где заранее подготовленные позиции заняла 6-я красная дивизия. Во время атаки генерал Раден был убит, а остатки его полка отошли от Русского Копорья к Красному Селу (см. биографию генерала Радена). Полковник Дыдоров вынужден был не только отойти от Лигова, но и, будучи под угрозой окружения, оставить 26 октября Красное Село.

Прибыв в Гатчину, генерал Юденич в силу сложившейся тяжелой обстановки принял рискованное решение перебросить войска 1-й дивизии генерала Дзерожинского из района станции Батетская, прикрывавшей Лугу и половину 4-й дивизии генерала кн. Долгорукова, из района Струги Белые в Гатчину, с тем чтобы снова попытаться выйти к предместьям Петрограда. Разумеется, генерал Юденич отлично видел и понимал, что оголяя свой тыл на фронте против 15-й армии (в Луге оставалась лишь одна бригада 4-й дивизии под командованием полковника Григорьева), он получает последнюю возможность для маневра, позволяющего повторить штурм столицы в расчете на восстание в самом городе.

Как пишет много знавший Н.Е. Какурин, «можно с большой долей вероятия предположить, что этот жест отчаяния со стороны противника опять-таки находился в причинной связи со внутренней разрушительной работой заговорщиков. Один из них, бывший полковник Медиокритский, занимавший пост начальника оперативного отдела штаба Балтийского флота, переслал генералу Юденичу новое донесение о расположении советских войск...»{~145~} В этом повторном донесении Медиокритский (см. его биографию) указывал на слабый фланг зарвавшейся 6-й красной дивизии и на некоторые части, готовые открыть фронт.

Воспользовавшись стабилизацией фронта севернее Гатчины и благодаря прибытию 1-й стрелковой дивизии (группа Харламова «топталась на месте», как признает В. Драгилев{~146~}), штаб Северо-Западной армии поспешил 27 октября составить ударную группу. В нее вошли снятые с фронта Талабский и Семеновский полки 2-й дивизии, поддержанные Конно-Егерским полком под общим командованием незадолго до того произведенного в генерал-майоры доблестного командира Талабского полка Б.С. Пермикина.

На помощь Пермикину поспешил прибыть помощник Главнокомандующего генерал Родзянко. Он привел с собой танковый батальон, пополненный людьми из запасного полка, воздухоплавательный отряд и свою уже сильно потрепанную сотню. С этим сборным отрядом он участвовал в бою за Ропшу. Генерал Пермикин, как пишет Драгилев, «...удачными маневрами наносит ряд частичных поражений нашей 6-й дивизии, захватывает Ропшу-Кипень-Высоцкая и стремится в направлении Красное Село»{~147~}. Завершив эту операцию и взяв больше 2000 пленных, Пермикин 2 ноября совместно с 5-й Ливенской дивизией готовился к штурму Красного Села, с тем чтобы снова двинуться в сторону Лигова, но неожиданно получил приказ об отступлении. Контрудар Пермикина оказался лебединой песней Северо-Западной армии.

Произошло то, о чем докладывал главкому С.С. Каменеву командующий западным фронтом В.М. Гиттис, а именно: общая «совместность»{~148~} операции всего фронта с 7-й армией. Его 15-я армия 30 октября начала наступление в глубоком тылу Северо-Западной армии. 10-я дивизия этой армии двинулась в направлении на Гдов, а 11-я и 19-я дивизии, выйдя к Луге, заняли город 31 октября после ожесточенного сопротивления оставленной здесь бригады полковника Григорьева. Только в ночь на 1 ноября полковник Григорьев вынужден был отойти к станции Мшинская. Утром 3 ноября 19-я дивизия заняла эту станцию и, пользуясь веткой железной дороги Мшинская-Волосово, стала угрожать окружением гатчинской группе белых.

Это наступление 15-й армии в оголенном тылу войск Юденича вынудило его отдать 3 ноября 1919 г. приказ об отступлении. Ни стойкая оборона 1-й стрелковой дивизии и других частей севернее Гатчины, ни успешное контрнаступление группы генерала Пермикина не позволяли больше надеяться на восстание в Петрограде.

Замыслу генерала Юденича, рассчитывавшего на взаимодействие рвущихся к городу белых войск с восставшими в самом Петрограде, не суждено было осуществиться. Как мы видели, несмотря на подвиги и героизм многих частей 1-го стрелкового корпуса, не удалось выдержать темпа операции, необходимого для реализации этого замысла — выйти в течение 5-6 дней к ближайшим предместьям бывшей столицы. Одна Ливенская дивизия, заняв 16 октября Красное Село и достигнув окраин Лигова, приблизилась к Нарвской заставе и таким образом почти дошла до рубежа, по достижении которого должно было начаться восстание.

Другие дивизии 1-го корпуса — 2-я и 3-я, заняли Царское Село и Павловск лишь 22 октября, т.е. на 12 день наступления, не преодолев при этом Пулковской высоты на пути к Московской заставе, не заняв Колпино на пути к Невской.

Ни одна из дивизий не достигла рубежа Обводного канала, что должно было служить сигналом для начала восстания. Нельзя отрицать, что если среди руководства подготовки восстания было бы правильно оценено критическое положение 2-й стрелковой дивизии 7-й армии на Пулковских высотах, которым не смог воспользоваться генерал Ярославцев (позволивший генералу Пермикину атаковать не Пулково, а Царское Село), восстание в городе могло стать решающим для перевеса в пользу белых. Но для этого необходима была связь между штабом 1-го стрелкового корпуса и руководством восстания, а ее как раз и не было. К тому же в этот период единственный человек, который мог правильно оценить сложившуюся обстановку — начальник штаба 7-й красной армии полковник В.Я. Люндеквист, — сдал свою должность 30 сентября бывшему капитану Генерального штаба А.А. Лютову. Тот, в свою очередь, уступил ее (при командарме Д.Н. Надежном) генерал-майору Генерального штаба Л.К. Александрову, состоявшему в ней в критический момент с 17 октября по 14 ноября 1919 г. Перемещение полковника Люндеквиста из штаба 7-й армии в штаб 11-й, естественно, отрицательно сказалось не только на его личных связях со своими единомышленниками в самом штабе 7-й армии, но и с другими участниками подготовки восстания. Достаточно указать на то, что 4-й минно-подрывной дивизион Карпова, эта ударная часть, был направлен на захват штаба 7-й армии в Царском Селе тогда, когда его уже там не было.

Несмотря на постоянное участие полковника В.Я. Люндеквиста в совещаниях на квартире И.Р. Кюрца, нелегальное укрытие в госпитале на Суворовском проспекте после сдачи им должности начальника штаба не могло не действовать угнетающе на этого и без того медлительного «тяжелодума» (отзыв о Люндеквисте его бывшего начальника по штабу Гвардейского отряда генерала Б.В. Геруа).

Но, в то же время, ни в глазах представителя генерала Юденича в Петрограде полковника Ю.П. Германа, ни в глазах самого Главнокомандующего не было лучшего кандидата на роль командующего восстанием, чем авторитетный начальник штаба 7-й армии, мужественно и в течение долгого времени поддерживавший конспиративные связи с белым командованием.

Правда, был и другой кандидат — вице-адмирал М.К. Бахирев. Ведь ему, по словам адмирала Пилкина, было передано, что генерал Юденич «заранее утверждает его распоряжения», равно как и все обещания, которые ему придется дать в зависимости от обстановки{~149~} (см. биографии вице-адмирала М.К. Бахирева и контр-адмирала В.К. Пилкина).

Адмирал Бахирев бесспорно пользовался большой популярностью не только у офицеров флота, но и у рядовых матросов. Смолоду, где бы он ни был — при штурме китайского форта, при защите Порт-Артура или во время обороны Рижского залива в октябре 1917 г., он всегда отличался исключительной доблестью, спокойствием и решительностью.

В.К. Пилкин в своей статье, посвященной адмиралам Бахиреву и Колчаку, а он их хорошо знал лично, подчеркивает, что адмирал М.К. Бахирев мужественно держался и во время допросов в ЧК, и во время расстрела. Вместе с тем имелись и другие сведения{~150~}.

Особняком стояла группа подполковника Г.И. Лебедева, зависящая от лидера Национального Центра и будущего главы Петроградской Боевой Организации профессора В.Н. Таганцева. Она располагала хорошо вооруженными отрядами из «кулацких элементов»{~151~} и через того же Ю.П. Германа была связана с начальником воздушной обороны города С.А. Лишиным, готовившим вместе с Ю.П. Германом восстание батарей противовоздушной обороны. Однако Ю.П. Герман, видимо, предпочел не связывать подполковника Г.И. Лебедева с Кюрцем и, возможно, поэтому кандидатура подполковника Г.И. Лебедева в качестве вождя восстания не рассматривалась.

Без сомнения, главной причиной колебаний, а затем и отказа от выступлений руководителей к подготовке восстания был замедленный темп операции, на что указывает сам генерал Юденич в своей телеграмме адмиралу Колчаку, говоря о неудаче наступления на Петроград (см. ниже). Особенно отставание на правом фланге 3-й дивизии, упустившей все шансы занятия Тосно и выхода через Колпино к Невской заставе до прибытия подкреплений из Москвы. Также и невыход на рубеж Обводного канала других дивизий (лишь достижение рубежа — сигнал для восстания) привел, повторяем, к этим колебаниям.

Так или иначе, восстания в Петрограде в октябре 1919 г. не произошло. Следовательно, расчет на взаимодействие наступавшей с явно недостаточными силами Северо-Западной армии с восставшими не оправдался.

Однако преждевременное с точки зрения готовности Северо-Западной армии восстание на форту Красная Горка в июне 1919 г. и запоздалое восстание в Кронштадте в марте 1921 г. говорят о том, что стратегический замысел генерала Юденича был основан не на фантазии, а на понимании реального процесса тогдашнего внутреннего сопротивления большевизму.

Армия отступала в порядке, не оставляя ни пленных, ни трофеев. 7 ноября она заняла свои летние позиции по реке Луге, удерживая Ямбург. Но отход из-под Петрограда не мог не отразиться на моральном состоянии офицеров и солдат. Пользуясь своим более чем пятикратным превосходством, 15-я красная армия взяла 8 ноября Гдов, а 7-я армия, совершив глубокий обход, заняла 14 ноября Ямбург. Еще раньше, 11 ноября, белые отступили из Гостицы, в результате чего Северо-Западная армия в середине ноября оказалась прижатой к эстонской границе. Но за этой пограничной проволокой стояли уже не те союзные слабые эстонские войска, которым русские добровольческие отряды помогли спасти Ревель и отбросить красных зимой 1918/19 г. за Нарву и к Пскову, а враждебно настроенная эстонская армия, с нетерпением ожидавшая подписания мира с Советской Россией.

На все просьбы генерала Юденича разрешить тыловым частям, обозам, а также пленным, нуждающимся в отдыхе, перейти границу, эстонский главнокомандующий генерал Лайдонер неизменно отвечал, что этот вопрос может решить только эстонское правительство. А новое правительство Теннисона отдало приказ о немедленном разоружении всех частей Северо-Западной армии при переходе эстонской границы, причем сам глава правительства заявил, что «Эстония ни в коем случае не должна служить базой русской реакции»{~152~}. Это заявление было не чем иным, как провозглашением готовности к мирным переговорам с Советской Россией. Согласие на начало их и последовало 19 ноября 1919 г.

Для генерала Юденича еще раньше стало ясно, что уступая требованию правительства РСФСР, Эстония готовится к разоружению Северо-Западной армии. 29 ноября в телеграмме на имя Верховного Правителя генерал Юденич дал краткий анализ Петроградской операции:

Сложившаяся к сентябрю политическая обстановка, ненадежность тыла, состояние которого, вследствие враждебного отношения Эстонцев, с каждым днем ухудшалось... необходимость пополнения армии, таявшей в непрерывных боях, отсутствие зимней одежды — заставили меня начать в октябре наступление на Петроград. Я принял это решение, несмотря на малочисленность армии, несовершенство ее организации, плохое снабжение и недостаточное обмундирование, а главное, несмотря на отсутствие помощи от Финляндии и Эстонии, неприход английских линейных кораблей, содействие которых мне было обещано. Операция была начата разгромом противника на нашем правом фланге и стремительным затем наступлением вдоль железных дорог Парва—Гатчина и Варшавской. Были взяты Гатчина, Красное Село, Царское, Павловск, но затем встречено на подступах к Петрограду упорное сопротивление матросов и курсантов... Встреченное сопротивление и прорыв в стыке с эстонцами нашего левого фланга заставили меня перекинуть силы с правого фланга сосредоточив в конце операции в направлении на Петроград, 80% войск. Прорыв был ликвидирован и сопротивление на Пулковской позиции наконец сломлено, но задержка в операции (подчеркнуто нами — Н.Р.) дала противнику возможность подвести подкрепление, по-видимому со всех фронтов. Инициатива перешла к большевикам... наступление противника от Пскова, Струги Белые и Луги большими силами заставило нас оставить Гатчину, Ямбург и впоследствии, после упорных боев, — отступить за р. Лугу. Рано наступившие морозы, сделавшие болота проходимыми, облегчили маневры противника и затруднили оборону{~153~}.

Единственным путем для спасения Северо-Западной армии генерал Юденич считал уже тогда перевоз ее к генералу Деникину. Однако вопрос о переброске армии на юг отпал почти сразу. Союзники ссылались на недостаток тоннажа и даже задерживали в своем распоряжении русские суда Добровольческого флота. Отпал также, после отказа финляндского правительства в военной помощи от 5 ноября, вопрос о переезде в Финляндию.

Первоначально генерал Лайдонер соглашался в конце ноября 1919 г. принять командование Северо-Западной армией, включив некоторые ее части в состав эстонской армии, а остальные передать в распоряжение министерства внутренних дел на принудительные работы. Но правительство Теннисона воспретило продолжать и эти переговоры, объявив, что все бывшие солдаты и офицеры Северо-Западной армии, при переходе эстонской границы, должны быть разоружены, лишены знаков отличия и рассматриваться только как беженцы. Генерал Юденич энергично протестовал против этого решения, указывая в своих обращениях к союзникам, что оно исключает всякую возможность дальнейшей борьбы с большевизмом.

Бесплодной оказалась и поездка генерала Юденича в Ригу в сопровождении генерала Владимирова. Латвийское правительство отказалось принять на свою территорию Северо-Западную армию, несмотря на благоприятное отношение к русским вообще и к этому вопросу в частности французского генерала А. Нисселя, участвовавшего в совещаниях в Риге в конце декабря.

Но в то же время, армия продолжала существовать и действовать по другую сторону реки Наровы. В связи с необходимостью переезда в Ревель для ведения переговоров о дальнейшей судьбе армии, генерал Юденич назначил 26 октября командующим армией генерал-лейтенанта П.В. Глазенапа. Сам он номинально оставался командующим фронтом. Колчак рекомендовал Юденичу в телеграмме от 20 декабря 1919 г., выехать в Париж для более тесной связи с союзниками, но Юденич решил до конца не расставаться с армией. Генерал Глазенап переформировал войска, ликвидировал штабы обоих стрелковых корпусов и сформировал из оставшихся частей 1-ю и 2-ю дивизии, в состав которых не вошла прежняя 1-я дивизия генерала Дзерожинского, перешедшая раньше реку Нарову и разоруженная по приказу генерала Лайдонера. Начальником штаба армии генерал Глазенап назначил генерал-майора Генерального штаба С.Н. Самарина (см. его биографию). Части 1-й и 2-й дивизий Северо-Западной армии занимали на восточном берегу реки Наровы станцию Низы и деревню Криуша на самом берегу реки. В конце ноября — начале декабря эти опорные пункты настойчиво атаковали части 11-й стрелковой дивизии красных. Ее 94-й и 97-й полки, начиная с 27 ноября, неся большие потери, предпринимали против Криуши одну атаку за другой{~154~}. В одной из контратак 6-й Талабский полк 2-й стрелковой дивизии белых захватил пленных и батарею противника{~155~}. Только 9 декабря 1919 г. белые оставили восточный берег реки Наровы.

В связи с тем, что армия была вынуждена оставить русскую территорию, генерал Юденич и адмирал Пилкин еще 20 января 1919 г. совместно объявили о своем выходе из Северо-Западного правительства. Официальное заявление об отставке было подано ими 3 декабря, когда на заседании правительства генерал Юденич напомнил, что он подчиняется только Верховному Правителю адмиралу Колчаку, а на требование выделить валюту из денежных сумм, полученных от адмирала Колчака, он предоставил лишь небольшие средства на уплату жалования служащим, указав, что остальное может быть истрачено только на нужды армии.

Решение о роспуске Северо-Западного правительства было принято уже без участия генерала Юденича на следующем заседании 5 декабря, после чего его председатель С.Г. Лианозов уехал в Финляндию.

При переходе на другой берег реки Наровы, после 9 декабря 1919 г., эстонцы отбирали у частей Северо-Западной армии не только вооружение (винтовки, пулеметы, орудия), но и остатки продовольствия и обмундирование, сохранившиеся в обозах. Происходил открытый грабеж ценностей и личного имущества у офицеров при сдаче оружия.

Напрасно в эти декабрьские дни генерал Юденич посылал телеграммы и курьеров Сазонову в Париж и в русское посольство в Лондоне. Не только все телеграммы, но и курьеры задерживались эстонскими властями. «С конца ноября 1919 г. по февраль 1920 г., — пишет генерал Томилов, — главнокомандующий не получил ответа ни на одну из своих телеграмм нашим представителям за границей»{~156~}. Не получил он также ответа и на свою телеграмму в Лондон, в которой требовал: «Прошу сообщить Черчиллю — Эстонцы насильственно отбирают в свои склады имущество отпущенное Северо-западной армии. Протесты безрезультатны, местные миссии (союзников. — Н.Р.) бессильны»{~157~}.

С переходом эстонской границы началась агония Северо-Западной армии. Перешедшие еще в ноябре Нарову, части 1-й дивизии были расквартированы в лесах, вдоль шоссе, ведущего в Юрьев. Солдаты грелись у костров, так как в редких хуторах помещений не хватало и надо было ждать очереди чтобы погреться. Антисанитарные условия, отсутствие бань и невозможность сменить белье привели к быстрому распространению сыпного тифа. Больницы Нарвы были уже переполнены, когда с фронта прибыли войска 1-й и 2-й дивизий. Врачей не хватало. Они тоже заболевали тифом. Эстонские власти запрещали эвакуировать больных из Нарвы, опасаясь распространения эпидемии.

Агонии Северо-Западной армии посвятил свою обширную статью Нео-Сильвестр (Генрих Иванович Гроссен), швейцарец по происхождению и русский патриот до глубины души. Будучи редактором «Вестника Северо-Западной армии», а затем одним из организаторов «Боевого санитарного отряда», боровшегося в Нарве с сыпным тифом, Г.И. Гроссен видел главную беду Северо-Западной армии в том, что у нее не было своего тыла. А «при отступлении (же) тыл буквально убил армию»{~158~}.

Говоря об участи тех частей, которые оказались первыми на левом берегу Наровы, Г.И. Гроссен пишет: «Измученных, больных и голодных не впускали в жилые помещения, а загнали в лес и болота, где несчастные, при морозе в 10 градусов, должны были провести несколько ночей под открытым небом... множество людей замерзло, многие умерли от истощения. В этом мрачном лесу впервые зашевелила своими отвратительные лапками тифозная вша»{~159~}.

«Русским, сражавшимся бок о бок с эстонцами, — продолжает Гроссен, имея в виду солдат и офицеров 2-й и 3-й дивизий, державших оборону до 9 декабря на восточном берегу Наровы, — был уготовлен нарвский мешок со вшами, куда после нечеловеческих глумлений эстонцы впустили несчастные, измученные боями белые части»{~160~}.

По сведениям санитарного отряда Г.И. Гроссена, в декабре в Нарве было около 10 000 человек больных, из которых 5117 были солдаты и офицеры 1-й и 2-й дивизий{~161~}. Генерал Глазенап издал приказ 21 января 1920 г. о наведении порядка во всех госпиталях и назначил генерала Ежевского (см. его биографию) начальником всех лечебных заведений. Но генерал Ежевский вскоре сам умер от тифа, как и многие лечащие врачи.

Утратив окончательно все надежды на перевоз армии к генералу Деникину и исчерпав все возможности сохранить и спасти армию, — генерал Юденич отдал следующий приказ:

«Вероятность заключения эстонцами в самом непродолжительном времени мира с большевиками, с чем связано интернирование чинов Северо-Западной армии... и неполучение необходимого тоннажа для переброски армии на другой фронт, вынудили меня 22 января (1920 г. — Н.Р.) отдать приказ о демобилизации армии. Для ликвидации всех дел образована комиссия, на обязанности которой лежит разрешение вопроса о людях»{~162~}.

22 января 1920 г. была сформирована Ликвидационная Комиссия под председательством генерала графа А.П. Палена. Членами ее были: генералы А.В. Владимиров, П.Н. Краснов, адмирал В.К. Пилкин и полковник К.А. Крузенштерн. Еще раньше, 20 января, генерал Юденич отдал приказ по армии о выдаче жалования офицерам и солдатам в эстонской валюте, полученной в обмен на английские фунты из сумм, присланных адмиралом Колчаком. А кроме того, уже Ликвидационная Комиссия выдала всем военнослужащим денежное пособие в валюте на месяц вперед, а тем, кто выразил желание ехать на юг, к Деникину, также и проездные расходы, включая довольствие в пути на жену и детей.

В связи с этим следует напомнить, что как ни скромны были суммы, выданные в качестве пособия и путевых расходов, из всех белых армий одна Северо-Западная армия генерала Юденича смогла позаботиться, по мере своих возможностей, о денежном довольствии в валюте своим военнослужащим уже после ликвидации армии. Это стало возможным после того, как 30 января 1920 г. в помещениях английской миссии генералом Юденичем было передано в Ликвидационную Комиссию, в присутствии генералов Палена, Владимирова, Глазенапа и адмирала Пилкина, 227 000 фунтов стерлингов.

На требование эстонских властей о передаче им валюты, находившейся в распоряжении генерала Юденича, он ответил категорическим отказом, указав на захват эстонцами огромных складов армии, тысячи груженых военным имуществом вагонов и 26 паровозов.

Этот отказ, как мы увидим ниже, доставил генералу Юденичу много неприятностей. Получив эстонскую визу, генерал Юденич, согласно рекомендации адмирала Колчака, намеревался выехать в Париж. Перед отъездом, 24 января 1920 г. он отдал прощальный приказ по армии, где, в частности, говорил:

Я не считал себя вправе покинуть Армию, пока она существовала, сознавая свой высокий долг перед родиной. Теперь, когда обстановка принуждает нас расформировать части Армии и ликвидировать ее учреждения, с тяжкой болью в сердце я расстаюсь с доблестными частями Северо-Западной Армии... Отъезжая от Армии, я считаю своим долгом, от имени нашей общей матери России, принести мою благодарность всем доблестным офицерам и солдатам за их великий подвиг перед родиной. Беспримерны были Ваши подвиги и тяжелые труды и лишения. Я глубоко верю, что великое дело русских патриотов не погибло.

Генерал от инфантерии Юденич

Юденич с супругой и со своим адъютантом капитаном Покотило были готовы к выезду за границу, когда накануне назначенного дня 27 января 1920 г. в 11 часов вечера к нему в гостиницу «Комерц» неожиданно явился С.М. Булак-Балахович в сопровождении шести своих людей и потребовал немедленного отъезда с ним генерала Юденича, для того чтобы неизвестно где выяснить положение финансовых дел (см. биографию Булак-Балаховича). Находившиеся в гостинице генералы Глазенап и Владимиров и капитан Покотило не допустили Балаховича к генералу Юденичу, отказавшемуся вести с ним какие-либо переговоры. Несмотря на это, Булак-Балахович снова появился ночью в гостинице, на этот раз с тремя эстонскими полицейскими, которым капитан Покотило вынужден был сдать свое оружие, а генералу Юденичу пришлось последовать за ними в полицейский участок. Здесь он узнал, что его выездная виза аннулирована. Затем генерал Юденич был доставлен на вокзал, где его уже ждал вагон, прицепленный к товарному поезду, который был немедленно отправлен в сторону советской границы.

Арест генерала Юденича с участием эстонской полиции, благодаря тревоге, поднятой его ближайшими сотрудниками (генералами Владимировым, Глазенапом и адмиралом Пилкиным), вызвал энергичное вмешательство глав французской и английской военных миссий. Их демарши на следующий день вынудили эстонское правительство послать вдогонку за похитителями генерала Юденича поезд с вооруженной командой. Нагнав вагон с генералом на станции Тапа, эстонцы доставил Юденича в Ревель.

Бывший министр Северо-Западного правительства В.Л. Горн считает, что министр внутренних дел Геллат не мог не знать о «содействии» подчиненной ему эстонской полиции в похищении генерала Юденича{~163~}.

Генерал П.А. Томилов в своем труде сообщает, что и после освобождения генерала Юденича Геллат «вел свою линию»{~164~}. 30 января эстонские власти потребовали от генерала Юденича подписать составленное ими обязательство, что все средства, как личные, так и «...предоставленные для содержания Северо-Западной армии... в чем бы эти средства ни состояли, он должен передать правительству Эстонии»{~165~}.

Как мы уже знаем, генерал Юденич до этого передал наличные суммы в валюте Ликвидационной Комиссии. Однако, как пишет П.А. Томилов, «В бурном ночном заседании на 31 января эстонского правительства было решено не выпускать Юденича из Эстонии, пока правительству не будут даны дополнительные средства...»{~166~}

Арест и похищение генерала Юденича вызвали возмущение не только Д.С. Сазонова в Париже, немедленно сообщившего об этом союзным правительствам, и бывших членов Политического Совещания во главе с А.В. Карташевым в Гельсингфорсе, но и у представителей союзных миссий.

Глава союзных миссий в Прибалтике генерал Этьеван в телеграмме на имя Юденича сообщал: «После того как я узнал о возмутительном аресте, которому Вы подверглись, и моего энергичного протеста Эстонскому Правительству, я счастлив узнать о Вашем освобождении...»{~167~}

Начальник английской союзной миссии в Эстонии полковник Вильсон не только отправился утром 28 января к главе эстонского правительства Теннисону с протестом, но и угрожал немедленно покинуть Эстонию, если генерал Юденич не будет освобожден. По возвращении Юденича в Ревель он любезно предложил ему переехать вместе со своей супругой в помещение английской миссии, т.е. на неприкосновенную для эстонцев территорию, чем генерал и воспользовался.

Эстонскую выездную визу генерал Юденич получил только 24 февраля 1920 г., т.е. почти через месяц. Весьма вероятно, что известную роль сыграл прибывший из Парижа в Ревель бывший член Государственной Думы Г.А. Алексинский, пользовавшийся, как социал-демократ, большим влиянием в Париже и Лондоне. Вместе с ним и генералами Глазенапом и Владимировым Юденич выехал в тот же день из Эстонии в вагоне английской военной миссии в Латвии и прибыл в Ригу.

В ЭМИГРАЦИИ

Как у большинства белых участников Гражданской войны, у генерала Юденича начало жизни в Зарубежье еще не имело того эмигрантского характерного уклада, который формировался по мере «оседания» на постоянном месте жительства.

Прибыв 25 февраля 1920 г. из Эстонии в Ригу, генерал Юденич почти сразу воспользовался полученной еще в Ревеле шведской визой и в начале марта находился уже в Стокгольме. Здесь он устроил свои денежные дела (как показывает его переписка со своим поверенным в делах в Париже, весь оставшийся у него валютный фонд лежал в шведских кронах) из той части переведенной адмиралом Колчаком валюты, которую он с помощью английского финансиста Лича оставил на счетах в Швеции. Здесь же в Стокгольме генерал Юденич выждал выезда из Гельсингфорса своей супруги Александры Николаевны, находившейся у Гардениных на даче и ожидавшей, когда ее муж сможет покинуть помещение английской миссии в Ревеле. Она прибыла, сопровождаемая верным адъютантом генерала капитаном Покотило, доставившим из Ревеля на дачу Гардениных уцелевшую часть архива Северо-Западной армии.

Из Стокгольма генерал Юденич выехал в Лондон через Копенгаген, где он по желанию вдовствующей императрицы Марии Федоровны, прибывшей в родную ей Данию из Крыма, нанес ей визит.

Слышавший о приезде генерала Юденича в Лондон М.С. Маргулиес, записал в своем дневнике от 23 апреля 1920 г., что «на прошлой неделе»{~168~} генерал был приглашен профессором Гарднером прочесть доклад, но отказавшись от каких-либо публичных выступлений, уехал в Париж. Согласно поздним воспоминаниям жены, Юденич нанес визит в Лондоне только Уинстону Черчиллю, считая его единственным политическим лидером в Англии, кто стремился помочь Белому движению{~169~}.

В Париже генерал Юденич оставался не долго. Он передал адмиралу В.К. Пилкину доверенность на все банковские счета и поручил ему (см. биографию адмирала Пилкина) вести не только дела по оставшейся задолженности Северо-Западной армии (см. например, в биографии адмирала Пилкина дело о погашении счета французского правительства за перевоз двух французских танков из Гельсингфорса в Ревель), но и оказывать финансовую помощь лицам по его указаниям. Так, в частности, он распорядился о выплате банковской ренты вдове адмирала Колчака Софии Федоровне.

У генерала Юденича и его супруги сохранялись теплые отношения с семьей адмирала В.К. Пилкина, о чем говорит оживленная переписка и после отъезда генерала Юденича в Ниццу. Сохранилось также письмо Г.А. Алексинского, отправленное генералу 11 мая 1920 г., где он пишет, что по болезни не может навестить Юденичей и просит назначить свидание «в ближайшие дни с моей женой, которая хочет иметь удовольствие познакомиться с Вашей супругой»{~170~}. Сам же А.Г. Алексинский, очевидно, уже бывал у Юденича и заканчивает свое письмо «почтительными приветствиями Александре Николаевне»{~171~}.

Вскоре, в самом конце мая 1920 г., генерал Юденич переехал в Ниццу. Он приобрел небольшую ферму в предместье Ниццы, Сэн Лоран дю Вар (Saint Laurent du Var). Пока велись работы по перестройке дома, чтобы «сделать его более удобным для жилья», как вспоминает Е.В. Масловский, Юденич с супругой проживали в гостинице «Люксембург» на Английской набережной в Ницце (9, Promenade des Anglais).

В этом доме, сохранившем от прежних хозяев название «Питчунетто» (Pitchounettо), Юденичи устраивали по воскресеньям скромные приемы для бывших сослуживцев генерала и его знакомых, проживавших в Ницце.

Среди них были: бывший начальник штаба Кавказской армии генерал Петр Андреевич Томилов со своей энергичной супругой Натальей Аркадьевной, позже, с 1930 г., генерал Е.В. Масловский, живший у Юденичей и считавшийся членом семьи, генерал Дмитрий Владимирович Филатьев, сослуживец генерала Юденича по Туркестану, с супругой Софьей Александровной, подругой в молодости Александры Николаевны Юденич. Часто бывали бывший начальник Академии Генерального штаба, а в конце Первой мировой войны фактический Главнокомандующий Румынским фронтом (заместитель румынского короля) генерал Дмитрий Григорьевич Щербачев с супругой Надеждой Александровной. В свою очередь, Щербачевы часто приглашали генерала Е.В. Масловского и других знакомых, будучи обеспечены весьма хорошей пенсией от румынского правительства.

В отличие от него, бывавший у Юденичей генерал Петр Николаевич Ломновский, бывший начальник штаба генерала Брусилова, а затем командующий 12-й армией на Румынском фронте, вместе со своей супругой Прасковьей Николаевной занимались производством йогурта и несмотря на все трудности преуспели в этом деле.

Сравнительно редко, имея больную жену и дочь, по воскресеньям заходил адмирал В.К. Пилкин. Так же редко бывал генерал Петр Иванович Постовский, бывший начальник штаба 2-й русской армии генерала Самсонова, чудом вышедший из окружения, за что его многие упрекали. Он жил у своей дочери Ольги Петровны, вышедшей замуж за английского полковника в отставке Стокса, служившего офицером связи во время Гражданской войны в Тифлисе. Генерала Постовского постоянно преследовали вопросами о причинах катастрофы 2-й русской армии и гибели ее командующего. Не удержался от этого и генерал Масловский. Чтобы оправдать себя, Пестовский несколько раз встречался с Масловским отдельно, в результате чего Масловский составил очерк об этой трагической операции. Он находится теперь в Бахметьевском архиве Колумбийского университета вместе с другими бумагами генерала Масловского.

Сам Юденич довольно редко выезжал из своей фермы. Чаще всего он бывал у Томиловых, где супруга генерала Петра Андреевича, Наталья Аркадьевна, довольно регулярно собирала в своем доме друзей и знакомых. Иногда генерал бывал на собраниях «Кружка ревнителей русской истории», где он дважды выступал с докладами о Кавказском фронте 1914-1917 гг.

Изредка, по просьбе директора русской гимназии «Александрии» Аркадия Николаевича Яхонтова, он посещал гимназию. Как вспоминает одна из учениц того времени, в ожидании прибытия генерала Юденича, учеников школы тщательно выстраивали под командой инспектора школы, бывшего полковника Генерального штаба Михаила Ильича Изергина. По прибытии генерала вся школа четко и громко, по-военному приветствовала: «Здравия желаем, Ваше Высокопревосходительство!» Близко видевшая его ученица вспоминает, как однажды генерал, тронутый таким приветствием детей, прослезился. Чтобы отвлечь внимание и скрыть свои чувства, он нарочно уронил шляпу, а поднимая ее, быстро платком, который тут же спрятал, смахнул слезу{Этой ученицей была и ныне здравствующая супруга автора — Анна Анатольевна Рутченко, урожденная Талызина. — Ред. }.

В Бахметьевском архиве Колумбийского университета сохранились письма Яхонтова Юденичу, где он ежегодно благодарит генерала за помощь гимназии, выражавшуюся в оплате обучения и содержания ученика гимназии Георгия Соколова.

Кроме того, генерал Юденич не оставлял гимназию «Александрино» в трудные периоды, когда из-за безработицы многие родители и особенно вдовы не могли платить за учение и за содержание своих детей. Так, в письме от 21 июля 1932 г. А.Н. Яхонтов писал генералу Юденичу: «В беседе нашей Вы изволили упомянуть, что могли бы в крайнем случае выделить на потребности "Александрино" 2000 фр. Разрешите мне усердно просить Вас сделать это. Сейчас положение настолько остро, что каждую минуту можно ждать осложнений и возникает необходимость, хотя бы частично, ублажить наиболее насущных кредиторов... К числу таковых относятся булочник и молочник... Очень совестно и тяжко беспокоить Вас. Не привычно мне выступать в качестве назойливого просителя. Вынужден на это ради дела, которое не бесполезно для общих наших русских стремлений...» На письме — резолюция рукой генерала Юденича: «...Послал чек на 2000 фр. при ласковых словах. Н.Ю.»{~172~}.

Из биографических очерков генерала П.К. Кондзеровского, полковника кн. А.П. Ливена, адмирала В.К. Пилкина и ряда других видно, как внимательно и заботливо относился генерал Юденич к своим бывшим соратникам по Северо-Западной армии. Не менее трогательно он приходил на помощь своим ближайшим помощникам по штабу Кавказской армии, в том числе генералам П.А. Томилову и Е.В. Масловскому.

Особую заботу и готовность помочь генерал Юденич проявил по отношению тех своих соратников, которые в тяжелых условиях эмиграции стремились внести свой посильный вклад в историю Первой мировой и Гражданской войн. Он помог кн. А.П. Ливену в деле его изданий, посвященных 5-й Ливенской дивизии (см. его биографию). По некоторым сведениям, генерал Юденич лично просил бывшего командира 2-й дивизии генерал-майора М.В. Ярославцева, проживавшего одно время в Ницце, участвовать в издаваемом кн. А.П. Ливеном журнале «Служба Связи Ливенцев и Северозападников», выходившем до сентября 1932 г., когда появились первые признаки тяжелой болезни генерала Юденича, сведшей его в могилу.

Из переписки с генералом П.К. Кондзеровским видно, что не лишен был помощи и проживавший в Эстонии генерал А.К. Баиов. В 1923 г., вскоре после получения архива Северо-Западной армии от Гарденина из Финляндии, генерал Юденич решил поручить своему бывшему начальнику штаба по Кавказской армии генералу П.А. Томилову написать очерк истории Северо-Западной армии. Незадолго до этого он, согласно сведениям генерала Е.В. Масловского, помог генералу Томилову купить и отремонтировать дом с садом.

В предисловии к труду генерала П.А. Томилова, написанном в сентябре 1954 г. генералом П.Н. Шатиловым по просьбе супруги генерала Натальи Аркадьевны Томиловой, пытавшейся найти издателя для труда своего мужа, сказано, что генерал Юденич, предоставив ему (генералу П.А. Томилову) имеющиеся у него архивы, поручил описать борьбу Северо-Западной армии в период Гражданской войны{~173~}.

Труд этот под названием «Северо-западный фронт гражданской войны в России 1919 года», состоявший из 13 глав общим объемом в 567 страниц, не считая многочисленных приложений, был закончен в конце 20-х гг. и находится ныне в Бахметьевском архиве Колумбийского университета. Генерал Юденич критически воспринял работу генерала Томилова и не предпринял никаких шагов для ее издания. Возможно, потому, что боевые действия Северо-Западной армии в октябре 1919 г. изложены Томиловым по брошюре «Октябрьское наступление на Петроград и причины неудачи похода», изданной в Гельсингфорсе в 1920 г. ротмистром Д.Д. Кузьминым-Караваевым.

В своем труде П.А. Томилов избегает, как правило, называть по именам должностных лиц из командования армии и как-либо оценивать их действия. Он умалчивает также о работе штаба армии, не говоря уже о штабах корпусов и дивизий. В то же время, в 13 главах манускрипта приводятся многочисленные документы по внешним сношениям Главнокомандующего армией, а в богатейших и обширных примечаниях к главам собраны ценнейшие документы, в том числе о боевом составе армии в разные периоды. Как следует из предисловия генерала Шатилова, генерал Томилов намеревался переработать свой труд, но так и не преуспел в этом.

Иначе сложилась судьба другого монументального труда, задуманного генералом Юденичем. Вскоре после своего приезда в Париж из Болгарии бывший генерал-квартирмейстер Кавказской армии генерал-майор Е.В. Масловский приступил к составлению стратегического очерка Мировой войны на Кавказском фронте (занимаясь по вечерам после работы на заводе чертежником). Узнав об этом по переписке, генерал Юденич поспешил помочь ему приобрести пишущую машинку. Летом 1929 г. Юденич пригласил Масловского на месяц к себе в Сэн Лоран дю Вар отдохнуть, где они снова встретились после увольнения генерала Юденича с поста командующего Кавказским фронтом.

По возвращении в Париж генерал Масловский заболел (у него произошло кровоизлияние в глазу и начались осложнения с сердцем). От чертежничества пришлось отказаться и поступить на другую плохо оплачиваемую работу. Юденич, узнав о болезни и трудном положении Масловского, предложил ему переехать к нему в Сэн Лоран дю Вар. Масловский вспоминал: «Ему понятно, как трудно мне... выполнение такого крупного и ответственного исторического труда... у него на вилле я могу в полном спокойствии, вне материальных забот, с большим успехом отдаться своей большой работе»{~174~}.

В августе 1930 г. Евгений Васильевич, закончив лечение, переехал в Сэн Лоран дю Вар, где его радушно встретила чета Юденичей.

Поселившись в доме «Пичунетто», Масловский смог спокойно продолжить свой труд. В то же время, став (как его представляли) «членом семьи» Юденичей, близко познакомился со многими видными военными и государственными деятелями (о которых мы говорили выше), посещавшими дом по воскресеньям, либо состоявших в обществе «Ревнителей русской истории», председателем которого был одно время сам генерал Юденич.

Уже к декабрю 1930 г. генерал Масловский довёл свой труд до Евфратской операции, т.е. до осени 1915 г. В начале 1931 г. он приступил уже к разработке сложной двойной Эрзерумской операции, но как раз тогда размеренная домашняя жизнь генерала Юденича была нарушена подготовкой к торжественному празднованию его 50-летнего пребывания в офицерских чинах. Такие даты традиционно отмечались в русской армии.

По инициативе Председателя Русского Обще-Воинского Союза генерала Е.К. Миллера был создан Парижский Юбилейный комитет под председательством генерала П.Н. Шатилова. В него вошли многие видные генералы, в том числе соратники генерала Юденича генералы П.А. Томилов, Е.В. Масловский, М.Е. Леонтьев (Северо-Западная армия), Б.П. Веселовзоров. Секретарем комитета стал редактор журнала «Часовой» капитан В.В. Орехов.

Производство в первый офицерский чин совершалось в России обычно в августе. По просьбе Председателя Юбилейного комитета генерала П.Н. Шатилова генерал Масловский должен был подготовить не только свое (главное) выступление на торжественном собрании в честь генерала Юденича и согласовать его с другими готовящими свои выступления, но и написать несколько статей, а также составить короткий обзор операций Кавказской армии для рассылки по отделам РОВСа, которые могли бы быть основой для речей выступающих по поводу устраиваемых торжественных собраний.

Наконец, после длительной подготовки, 22 августа 1931 г., в парижском зале Жан Гужон состоялось торжественное собрание, посвященное знаменательной дате.

Собрание открыл Председатель РОВСа Е.К. Миллер и после вступительного слова передал председательство генералу П.Н. Шатилову. С докладами поочередно выступили: генерал П.А. Томилов — «Служба ген. Юденича», генерал Е.В. Масловский — «Операции Кавказского фронта», генерал М.В. Леонтьев — «Северо-Западная армия» и генерал Д.В. Филатьев — «Исторические параллели».

Затем последовали многочисленные приветствия юбиляру, в том числе от Военно-Морского Союза, от Общества Офицеров Генерального штаба (генерал Драгомиров), от Лейб-гв. Литовского полка, в котором генерал Юденич начал свою службу (полковник Сияльский), от Союза Ливенцев (полковник Бушен), от Союза Кавказских войск (полковник князь Трубецкой) и от многих других русских воинских организаций за рубежом.

Большой зал был полон. Кроме военных, присутствовали многие общественные деятели. Николай Николаевич Юденич сидел в первом ряду между генералами Е.К. Миллером и А.И. Деникиным{~175~}. (Здесь Юденич и Деникин встретились впервые.)

Юбилейные торжества в честь генерала Юденича состоялись не только в Париже. По всему русскому зарубежью в августе–сентябре 1931 г. прокатилась волна собраний и докладов, посвященных заслугам генерала Юденича. Его соратники, теперь уже генералы Драценко и Термен, выступили в Загребе и Софии, генерал Полтавцев в Белграде, в далеком Шанхае генерал Дитерихс, в Детройте (США) генерал Шульце.

Доклады на парижском собрании в зале Жан Гужон были повторены на чествовании генерала Юденича в Ницце, состоявшемся 4 октября 1931 г. в зале Табарэн (Tabarin) на rue Macarani. Собрание, на которое из Парижа прибыл генерал Шатилов, открыл бывший военно-морской министр адмирал С.А. Воеводский.

К парижским докладчикам присоединились и выступили бывший министр земледелия, член Государственного Совета А.Н. Наумов и профессор П.П. Мигулин, представитель русской академической группы во Франции. С трогательной речью от имени учеников русской гимназии «Александрино» выступил ее директор А.Н. Яхонтов, бывший помощник Управляющего Делами Совета Министров и автор известной публикации заседаний Совета Министров «Тяжелые дни» (Архив Русской Революции, том XVIII, Берлин, 1926).

Доклады, прочитанные на собраниях в Париже и Ницце, а также речь генерала Драценко в Загребе были изданы в 1933 г. отдельной брошюрой Парижским Юбилейным комитетом при ближайшем участии редактора журнала «Часовой» В.В. Орехова.

Доклады, особенно генералов Томилова, Масловского и Филатьева, до сих пор не только сохраняют ценные сведения о жизни и полководческой деятельности генерала Юденича, но и являются оригинальными творческими исследованиями его стратегического мышления. К этому же вкладу в историю русской стратегии относится и перепечатанная из журнала «Вестник Военных Знаний» (№ 5, ноябрь 1931 г.) статья генерала А.В. Геруа «Поразил — победил». Добавим, что не только «Вестник Военных Знаний», но и журнал «Часовой», газеты «Русский Инвалид», «Возрождение» (Париж), «Царский вестник» и «Русский Голос» (Белград), «Россия и Славянство», поместили ряд весьма ценных и содержательных статей, в том числе генералов Ю.Н. Данилова, Б.А. Штейфона и генерала профессора П.Ф. Рябикова.

Разумеется, эти торжества надолго оторвали генерала Масловского от его книги о войне на Кавказском фронте. Как он писал в своих воспоминаниях, вернувшись к работе над книгой в своей комнате на ферме в St. Laurent du Var в конце 1931 г., ему удалось закончить ее самую сложную часть, посвященную Эрзерумской операции. Но оставалось еще предисловие, общее заключение и составление многочисленных схем и особенно сложных приложений о боевом составе русской Кавказской армии и турецких армий в различные периоды войны.

16 октября 1932 г. этот исключительный труд, на 500 страницах большого формата, был завершен. Сам Главнокомандующий внес лично несколько небольших поправок и таким образом можно считать, что труд этот, написанный в его доме при непрерывном общении с автором (особенно по вечерам), вышел в какой-то степени под его редакцией. Хотя, надо сказать, что сам Юденич, по словам генерала Масловского, категорически отверг предложение последнего поместить его имя в качестве редактора, указав, что должность генерал-квартирмейстера штаба Кавказской армии, которую занимал генерал Масловский, дает ему все основания выступить как автору — независимо.

С самого начала 1932 г. генерал Юденич чувствовал себя нездоровым. Он уже не мог заниматься хозяйством на ферме. Но не желая огорчать жену, по своему обыкновению, молчал. По словам генерала Масловского, ему очень не хотелось ехать на воды, в Виши, на чем настаивала Александра Николаевна, но он все же выехал с ней туда, жалуясь, что его тащит жена. Неожиданно, 30 сентября, когда генерал Масловский ждал возвращения генерала Юденича с женой, он получил от нее письмо о том, что вследствие внезапного заболевания Николая Николаевича их возвращение задерживается. 3 октября 1932 г. генерал Юденич вернулся в свой дом в Сэн Лоран дю Вар уже совершенно больным. Консилиум врачей не мог определить точного диагноза. Генерал Юденич слег с болями в кишечнике и уже больше не вставал. После одной из перемен в лечении ему стало несколько лучше. К весне 1933 г. он снова мог проводить часть времени в саду в кресле. В конце апреля его навестил прибывший из Парижа председатель РОВСа генерал Е.К. Миллер{~176~}. 8 июня 1933 г. Юденич, подозвав к себе Масловского, решительно предложил ему не откладывая ехать в Париж, с тем чтобы немедленно приступить к изданию своего труда. Он просил сообщить ему из Парижа стоимость издания и сказал, что немедленно переведет требуемую сумму. «А когда книга будет закончена, — добавил он, — возвращайтесь к нам навсегда». Его супруга Александра Николаевна тут же подтвердила это приглашение.

Генерал Юденич торопил генерала Масловского с поездкой в Париж, и уже 25 июня 1933 г. тот смог начать переговоры с издательствами и типографиями об издании. В конце концов он остановился на издательстве «Возрождение», принадлежавшем известному нефтепромышленнику из Баку Гукасову, у которого бывший полковник Благовещенский, служивший когда-то в Главном Штабе, арендовал типографию «Navarre».

Предложенные условия оказались по тем временам очень выгодны для автора. Он должен был внести 1500 франков при тираже в 1000 экземпляров. Редактор газеты «Возрождение» и один из ведущих его сотрудников П.П. Муратов (автор книги «Образы Италии») сделал все возможное для распространения книги, поместив о ней шесть обширных отзывов, в том числе генерала Ю.Н. Данилова.

В связи с болезнью Юденича Масловский торопил издательство и типографию с выходом книги в свет, и действительно, уже 23 сентября 1933 г. генералу Масловскому были переданы первые экземпляры тиража его замечательного труда «Мировая война на Кавказском фронте».

На следующий день утром, вернувшись в Ниццу, генерал Масловский посетил клинику Глудзевской, где лежал больной генерал Юденич. Тот пожал ему руку и при виде книги поблагодарил слабым голосом генерала Масловского за нее. Через несколько дней, во время очередного визита генерала Масловского, генерал Юденич просил его прочесть что-либо из его книги.

Генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич тихо скончался 5 октября 1933 г.

Вопреки советам друзей и в том числе генерала Масловского, супруга генерала Александра Николаевна не захотела совершить отпевание генерала Юденича в ниццком соборе и похоронить его на ниццком русском кладбище Кокад («Ниццкое православное Николаевское кладбище» согласно повелению Александра II), а решила похоронить мужа в крипте церкви Архангела Михаила в городе Канны. В крипте этой церкви уже находился гроб Великого Князя Николая Николаевича. Но если городской совет согласился не взимать установленный налог за нахождение гроба в церкви с бывшего Главнокомандующего русской армии и члена императорской фамилии, то это исключение не распространилось на генерала Юденича. Ежемесячный взнос, который город требовал от настоятеля каннской церкви был не так мал, что поставило впоследствии супругу генерала Александру Николаевну в весьма затруднительное положение.

6 октября 1933 г. в каннской русской церкви состоялось отпевание генерала Юденича. Помимо многочисленных представителей русской колонии на Лазурном берегу, на похоронах присутствовали представительства от РОВСа и бывших чинов Кавказской и Северо-Западной армий, а также от префектуры Ниццы и от Союза ордена Почетного Легиона. Кавалером Большого Офицерского Креста (Grand Croix d’Officier) был генерал Юденич. Некрологи генералу появились во всех русских больших газетах. В «Возрождении» его написал старый друг генерала Юденича по Северо-Западной армии адмирал В.К. Пилкин. Все авторы некрологов подчеркивали мысль, наиболее ярко сформулированную генералом Б.А. Штейфоном, — о том, что Юденич, всегда имея дело с превосходящим в силах противником, в условиях, всегда для себя крайне неблагоприятных, а зачастую катастрофических, «возрождает во всем духовном величии русскую военную доктрину. В безнадежных, казалось, положениях он доказывает, что победу создает дух, а не материя»{~177~}.

Останки генерала Юденича, покоившиеся более 24 лет в каннской церкви Михаила Архангела, были перенесены на русское кладбище Кокад в Ницце. Вскоре после кончины генерала его вдова не смогла больше вносить в кассу города Канны требуемую сумму и в силу накопившегося долга управление города грозило перенести гроб генерала в общую могилу на городском кладбище. С трудом настоятелю церкви в Каннах удалось добиться аннулирования долга.

Благодаря участию РОВСа и особенно его представителя в Ницце генерала Михаила Андреевича Свечина, были собраны необходимые средства для перевозки гроба, а староста ниццкого собора Павел Иванович Быков избрал место для склепа на кладбище Кокад, на самом верху крутого холма. Погребение праха генерала Юденича состоялось в день празднования ордена Св. Георгия, 9 декабря 1957 г., после панихиды, во время которой оставшиеся в живых офицеры во главе с генералом М.А. Свечиным{~178~} несли почетное дежурство. С места могилы генерала Юденича открывается чудный вид на лазурь далекого Средиземного моря.