Белый континент

Глава Х

Великобритания, Лондон, 1905 г.

Это был то ли десятый, то ли уже двенадцатый званый вечер, "украшенный" знаменитым покорителем Антарктики капитаном Скоттом. Для хозяев дома и всех остальных гостей это означало возможность слушать интересные рассказы о его путешествии, задавать наивные вопросы и изумленно хлопать глазами после каждого ответа, для самого Роберта Фолкона — необходимость несколько часов кряду скучать и прилагать невероятные усилия, чтобы его слушатели не догадались, какими ничтожными глупцами он их считает. До сих пор ему хорошо удавалось скрыть свое истинное отношение к восхищенным поклонникам, но чем больше времени Скотт проводил в их обществе, тем тяжелее давалась ему эта привитая еще в детстве привычка.

Как все это было непохоже на его жизнь в Антарктике, где все было искренне, по-честному! В Англии он уже не мог рассказать об экспедиции Шеклтона ни слова правды. Попробуй он поделиться с этими серьезными, респектабельными и безупречными во всех отношениях людьми той болью, которую причинял ему холод, или своей тоской перед бесконечной полярной ночью, или ужасом при виде застывшей на снегу крови застреленных собак — и его больше никогда не пригласят ни в один приличный дом. Его словам не поверят — а точнее, никто просто не поймет, о чем он будет говорить. Отважные путешественники и исследователи не боятся и не грустят, они не страдают от холода, им не бывает жалко истощенных животных — это прекрасно знает каждый уважаемый англичанин. Отважные путешественники могут только "смело преодолевать опасности" и "упорно двигаться к своей цели". Ну и, разумеется, с успехом ее достигать. И Роберт рассказывал, как они "смело преодолевали опасности", выслушивал восторженные вздохи и аханья и не мог понять, кого он больше презирает — ничего не смыслящих в настоящей жизни людей из высшего общества или самого себя.

Правда, именно на званном вечере Скотт познакомился со своим другом — писателем Джеймсом Барри, другой "диковиной", попавшей в высшее общество после того, как одна из его пьес с большим успехом прошла в лондонских театрах. Джеймс был единственным, кто сразу догадался, что Роберт рассказывает о своем путешествии далеко не все, но откровенничать с этим добродушным и застенчивым человеком Скотту тоже не хотелось. Теперь уже по другой причине — он боялся, что детского писателя слишком сильно расстроят ужасы полярных исследований.

Зато теперь их с Барри иногда приглашали на одни и те же обеды, и они могли поддерживать друг друга в этих нелегких "испытаниях". Так было и на этот раз — войдя в просторную гостиную, Роберт сразу нашел глазами своего друга, разговаривавшего с другими гостями, и тот незаметно послал ему ободряющую улыбку. Однако пообщаться друзьям не удалось — хозяин дома уже вел Роберта к другим приглашенным, и путешественнику пришлось снова фальшиво улыбаться совершенно не интересным ему джентльменам и дамам и лгать, что ему "очень приятно с ними познакомиться".

— Мисс Кэтлин Брюс, художница и скульптор из Парижа, — подвел хозяин Скотта к молодой и очень красивой темноволосой девушке, а потом, повернувшись к ней, представил ей Роберта.

— Очень приятно, мисс, — пробормотал Скотт, с трудом справляясь с закипевшим внутри раздражением. Вот, значит, как: он побывал в Антарктиде, а мисс Кэтлин Брюс побывала в Париже — и для лондонского высшего общества и то, и другое кажется возвращением из каких-то невообразимо далеких чужих земель, чуть ли не из иного мира! Его, прошедшего сотни миль по ледяной антарктической пустыне, едва не замерзшего, едва не умершего от голода, поставили на один уровень с какой-то глупой красоткой, вся "ценность" которой для богатых британцев заключается в том, что она умеет рисовать и лепить из глины никому не нужные фигурки и несколько лет жила на континенте, в городе, почему-то вызывающим у всех невероятно бурное восхищение! Однако стоило Скотту присмотреться к этой молодой леди чуть внимательнее, как все его недовольство куда-то ушло, уступив место удивлению и крайней заинтересованности. Эдит Агнес Кэтлин Брюс держалась вовсе не так, как он ожидал, не так, как обычно вели себя женщины из незнатных семей, чудом попавшие в высший свет. Она вообще не была похожа ни на одну из знакомых Роберту женщин.

Прежде всего, Скотту бросилась в глаза ее на редкость скромная внешность. Простое темное платье, ни одного украшения, ни малейшего следа пудры или румян на лице — казалось, что эта девушка всеми силами старается быть незаметной, не обращать на себя чужого внимания, не выделяться даже какой-нибудь мелочью. Но это впечатление опровергали ее большие глаза, горящие живым интересом к тому, о чем она рассказывала, и выбившиеся из тугого узла на затылке пряди непослушных вьющихся волос. А еще — такой же живой, полный интереса к искусству и желания поделиться им голос, которым мисс Брюс рассказывала о Франции, о Париже, о мастерской своего учителя, скульптора Родена и других его учениках, о странных, непонятных Роберту людях и явлениях. Скотт никак не мог понять, каким образом эта живая манера общения может сочетаться с почти аскетическим внешним видом — и это стало первой загадкой поставленной перед ним начинающей художницей Кэтлин Брюс. Первой, но далеко не последней.

Поначалу ему не удалось толком послушать мисс Брюс: пока она рассказывала о своей парижской жизни одной группке гостей, Роберта окружили другие приглашенные, и ему пришлось вести беседу с ними, лишь изредка бросая в сторону девушки быстрые взгляды. За обедом их тоже посадили довольно далеко друг от друга, но до Скотта время от времени долетал звонкий и жизнерадостный голосок художницы, которая даже простую просьбу передать ей какое-нибудь блюдо произносила так, будто сообщала собеседнику какое-нибудь счастливое известие. Чем-то мисс Брюс напомнила Роберту его младшую сестру Кэтрин, какой та была в юности, в те безоблачные времена, когда на их семью еще не навалились несчастья и бедность. Она была такой же непосредственной и веселой и точно так же все время забывала о необходимости держать себя строго и скрывать рвущиеся наружу чувства. Но если младшая мисс Скотт каждый раз, когда ей случалось забыться и слишком громко что-то сказать или слишком заразительно рассмеяться, обязательно пугалась и, поймав укоризненный взгляд кого-нибудь из старших, сразу же превращалась в тихую благовоспитанную барышню, то Кэтлин Брюс нисколько не стеснялась своего недостаточно чопорного поведения. Роберту даже пришла в голову мысль, что, возможно, эту молодую леди вовсе не волнует, что о ней подумают пригласившие ее хозяева и их гости. Однако думать о понравившейся ему девушке настолько плохо полярнику не хотелось, и он решительно отогнал это нелестное для нее предположение. "Она ведь скульптор, творческая натура! — напомнил он себе. — Такие люди бывают немного эксцентричными, это не страшно".

Он с трудом досидел до конца обеда, и когда гости поднялись из-за стола, а к нему с улыбкой направился Джеймс Барри, Роберт лишь бросил на него виноватый взгляд и неуверенно двинулся к мисс Брюс, стараясь не спешить, чтобы это не показалось неприличным, и с испугом думая, что сейчас их снова оттеснят друг от друга любопытные слушатели. Барри, наблюдая за ним, понимающе усмехнулся и завел разговор с другой дамой, однако Скотт уже не обращал внимания ни на своего друга, ни на остальных гостей. Полярнику повезло: никто не помешал ему подойти к Кэтлин, и он успел сделать это раньше, чем к ней прицепился какой-нибудь другой собеседник. Они оказались рядом, и знаменитый путешественник с энтузиазмом принялся исследовать новую, неизвестную "землю", не менее таинственную и неприступную, чем Южный полюс. Хотя что-то и подсказывало ему, что эта "экспедиция", скорее всего, будет более успешной, чем та, из которой он только что вернулся…

— Вам, наверное, скучно в нашем обществе после парижской богемы? — задал Роберт девушке один из обязательных в подобной ситуации вопросов. Ответ на него предполагался тоже строго определенный: мисс Брюс должна была вежливо улыбнуться и заверить собеседника, что она вовсе не скучает среди таких прекрасных людей.

— Да, это просто кошмар! — доверительно сообщила ему Кэтлин. — Я думала, что не доживу до конца обеда! И как вы это выдерживаете? Хотя вы, наверное, привычный…

— Я? Да, конечно же… — растерянно пробормотал не ожидавший такого поворота беседы Скотт. — У нас дома тоже бывали такие приемы, и в гости нас тоже приглашали… Правда, это было очень давно.

— Ах, да я не об этом! — весело и чуть кокетливо улыбнулась ему мисс Брюс. — Вы ведь два года были в Антарктике, переждали там две зимы! Значит, должны были научиться быть очень терпеливым… Хотя, наверное, там было все-таки не так скучно, как на этих приемах?

— Нет… — Роберт почувствовал себя окончательно сбитым с толку. Он никогда не вел с женщинами таких бесед, он вообще ни разу в жизни не разговаривал со светскими дамами ни о чем, кроме погоды, последних новостей и прочих ничего не значащих и не особенно интересных тем. И уж тем более, он ни с одним человеком не беседовал о своем путешествии шутливым тоном! Однако пауза в разговоре затягивалась, девушка смотрела Скотту в глаза, ожидая ответа, и дальнейшее молчание было бы уже невежливым.

— Там вообще не было скучно, там было слишком тяжело и страшно, чтобы скучать, — выговорил Роберт, наконец, совершенно неожиданно для себя. И с удивлением увидел, как веселое и легкомысленное выражение лица Кэтлин Брюс сменяется серьезным и чуть виноватым.

— Простите, я глупость сказала, — опустила она глаза. — Я прекрасно понимаю, что там вам было очень плохо. Хотя и не могу себе это представить…

— И замечательно, что не можете! — с жаром воскликнул Скотт, с ужасом представив, что было бы, если бы эта хрупкая и беспомощная девушка оказалась в тех кошмарных условиях, среди льда, снега и бесконечной ночи. — Поверьте, мисс Брюс, то, что мы все вернулись оттуда живыми — это просто огромное везение! Мы ведь были совсем плохо подготовлены, мы очень мало знали о том, как выжить в полярных условиях… Мы взяли с собой ездовых собак, я сам их покупал, и это была страшная ошибка. Они… — голос путешественника вдруг изменился, и он резко замолчал. Даже теперь, спустя многие месяцы, воспоминания об истощенных, умирающих собаках и их все понимающих, почти человеческих глазах, оставались слишком свежими, слишком болезненными, чтобы говорить о них вслух. Да и рассказывать такое юной наивной девушке было бы совсем уж полной бестактностью, даже по сравнению с тем, о чем он уже наболтал ей в этом неожиданном порыве откровенности.

Но Кэтлин продолжала смотреть на него терпеливыми, понимающими глазами, и Скотт внезапно понял, что на самом деле эта художница далеко не так легкомысленна и наивна, как кажется, что в глубине души она, несмотря на свой юный возраст, очень серьезна, что она, хоть и не путешествовала по таким диким местам, как он, тоже успела многое повидать в жизни и многое испытать. И уже не сдерживаясь, забыв о том, что он находится на званом вечере и что они с мисс Брюс едва знакомы, он принялся рассказывать ей о своей экспедиции дальше — рассказывать искренне, ничего не скрывая и не приукрашивая, не произнося красивых, но пустых слов.

— Вы и не представляете, как плохо мы были оснащены, как мало мы знали! — повторил он несколько раз, вспоминая трудности обеих зимовок, едва ползущие по снегу сани и с трудом передвигающих ноги голодных собак. — До нас британцы почти не исследовали эти земли, только Клемент Маркхем… Его работы об исследованиях Антарктиды дали нам очень много, но он не мог описать в них все, у него было не настолько много опыта, чтобы предусмотреть все сложности…

— Но ведь кроме Маркхема там бывали другие исследователи, из других стран? — спросила Кэтлин. — Вы могли изучить еще и их опыт…

Роберт снисходительно и немного разочарованно улыбнулся:

— Вы считаете, что другие полярники могут нас чему-то научить? Впрочем, я при подготовке экспедиции консультировался с Нансеном, норвежским путешественником, и кое-какие дельные советы он мне действительно дал. Но с теми же собаками норвежцы не правы абсолютно! Они не выживают в полярных условиях, они начинают болеть, слабеют и не могут тащить сани. Не говоря уже о том, что так с ними обращаться — это безумно жестоко! Вы меня понимаете?

Его голос снова чуть заметно дрогнул, и мисс Брюс, собиравшаяся, как показалось Роберту, что-то возразить на его слова об иностранных полярных исследователях, уловила эту дрожь и промолчала, ограничившись еще одним участливым кивком.

А потом громкий голос дворецкого доложил о приезде еще одного гостя, и Кэтлин, опомнившись, испуганно посмотрела на тикавшие у стены часы:

— А ведь мне пора, я сегодня уезжаю, у меня поезд через час! — прошептала она с такой нескрываемой досадой в голосе, что Роберт снова пришел в полную растерянность. То, что девушке понравилось с ним беседовать, было очень лестно, но ей все же не следовало так откровенно давать ему это понять…

Они вежливо попрощались, и Роберт отошел переброситься парой фраз с Джеймсом, однако через несколько минут понял, что не в состоянии разговаривать даже с этим замечательным человеком. Перед глазами у него все равно было красивое и эмоциональное лицо Кэтлин. А в голове вертелась мысль о том, что, наверное, она еще не ушла, что дамам всегда надо много времени, чтобы надеть плащ и шляпку, да и по улицам они ходят медленно, так что если он сейчас уйдет из гостей, то, наверное, еще сможет догнать ее и проводить до вокзала.

Скотт скомканно попрощался с Барри, а потом, извинившись перед хозяевами и сославшись на какой-то совершенно надуманный предлог, чуть ли не бегом покинул их дом. Ему опять улыбнулась удача — выйдя на улицу, Роберт сразу же увидел удалявшуюся от него хрупкую фигуру Кэтлин в простенькой серой шляпке и с большим чемоданом в правой руке. Скотт замер возле порога и беспомощно опустил руки: напроситься в провожатые к девушке и не помочь ей при этом тащить чемодан было бы некрасиво, а нести тяжелую вещь самому — недопустимо для джентльмена. С планами познакомиться с художницей поближе пришлось расстаться, но он долго смотрел ей вслед, пока она не свернула за угол. Смотрел и надеялся, что когда-нибудь они все-таки встретятся снова.

Ждать этого момента ему пришлось несколько месяцев. Роберт читал лекции в Альберт-Холле и в Королевском географическом обществе и, глядя на бесконечные ряды слушателей, надеялся увидеть среди них обаятельное лицо Кэтлин, обрамленное темными вьющимися волосами. Он с радостью принимал все приглашения и спешил на каждый званый вечер, страстно желая, чтобы прекрасная художница тоже оказалась там. Но мисс Брюс, появившись в его жизни на одно короткое, но яркое мгновение, после этого, казалось, исчезла из нее навсегда. И Скотт уже почти убедил себя успокоиться и перестать вспоминать эту необычную девушку, когда внезапно его снова пригласили в тот самый дом, где они познакомились полгода назад. Воспоминания нахлынули на него снова, однако Роберт прекрасно отдавал себе отчет, что вряд ли он увидит мисс Брюс в том же доме во второй раз.

Тем сильнее и радостнее было его изумление, когда в самый разгар вечера, когда он уже окончательно заскучал в обществе высокомерных актеров и художников, в дверях гостиной появилась она. Все так же скромно одетая, все такая же странная, загадочная и не похожая ни на одну из известных ему женщин Кэтлин.

Больше в тот день Роберт не общался ни с кем, кроме нее. Как ни странно, никто из гостей им не мешал и не пытался привлечь их внимание — все как будто догадались, что эти двое ведут не обычную легкую светскую беседу, а гораздо более серьезные разговоры. Скотт снова рассказывал о плавании на "Дискавери" и об Антарктиде, вспоминал о том, как Клемент Маркхем позвал его участвовать в этой экспедиции, и о том, как он, будучи совсем еще мальчишкой, впервые познакомился с этим замечательным человеком. От этих воспоминаний он перекинулся на детство, стал рассказывать о своей семье, впервые сумел без внутреннего содрогания заговорить о покойных отце и брате, признался, что не был у них обоих на похоронах. А затем снова вернулся в настоящее, рассказал о сестрах, с которыми не виделся уже много лет, и посетовал на то, что все они занимаются неподходящими для приличных женщин делами. Кэтлин же вновь показала себя замечательным слушателем — Роберт чувствовал, что она понимает его едва ли не лучше, чем он сам. Она смогла догадаться о том, как он сожалеет, что не проводил своих родных в последний путь, и дала понять, что сочувствует ему, она улыбалась вместе с ним, когда он рассказывал о забавных случаях из своего детства, она мягко упрекнула его за редкое общение с сестрами, и после ее слов Роберт дал себе слово в ближайшее же время навестить всех четверых. Единственной вещью, которая показалась ему странной и не очень понравилась, было то, что мисс Брюс совершенно спокойно отнеслась к рассказу о работе его сестер. Узнав, что Этти, Грэйс и Кэтрин работают в магазине, она ничуть не смутилась, и рассказала, что многие ее парижские приятельницы тоже зарабатывали на жизнь таким образом. А когда Скотт заговорил о Роуз, у художницы и вовсе загорелись глаза, и она заявила, что ухаживать за больными — это самый настоящий подвиг, на который способен далеко не каждый, и поэтому Роберт должен гордиться такой сестрой. И полярник против воли почувствовал благодарность к своей собеседнице, хотя внешне, конечно же, ничем ее не выдал и даже наоборот, слегка нахмурился.

Ближе к концу вечера Скотт сообразил, что говорить только о себе не очень-то вежливо, и стал расспрашивать Кэтлин о ее творчестве. Черные глаза девушки снова запылали энтузиазмом, и теперь уже она с чувством рассказывала о своей учебе у Родена и о том, какие скульптуры ей бы хотелось создать, а Роберт завороженно слушал ее дрожащий от радости голос. Он не понимал и половины того, что она говорила о стилях и художественных школах, но старался делать вид, что ему очень интересно, чтобы подольше любоваться этими красивыми горящими глазами.

Рассказала Кэтлин и немного о себе. К огромному удивлению Скотта, оказалось, что она терпеть не может ни наряды, ни украшения, ни сложные прически, и выглядит скромно и бесцветно вовсе не потому, что у нее не хватает средств на красивую одежду.

— Все эти модные платья, шляпки, безделушки — это жуткая глупость! — объявила она. — Зачем делать себя красивее, чем ты есть на самом деле? Еще время на это тратить вместо того, чтобы заняться чем-нибудь по-настоящему нужным!

Скотт подумал, что ничего ужасного в желании женщин быть красивее нет, но мисс Брюс говорила таким решительным тоном, что возражать ей вслух он побоялся. Хотя и отметил про себя, что темно-серое платье Кэтлин совсем не идет и что она выглядела бы гораздо привлекательнее в чем-нибудь светло-голубом или сиреневом.

А еще чуть позже разговор как-то сам собой снова вернулся к тому, с чего начался — к путешествию Скотта в Антарктиду и к его безуспешной попытке добраться до Южного полюса. И он, неожиданно для самого себя, признался новой знакомой в той главной причине, по которой он так стремился совершить это открытие сам:

— Это должен сделать англичанин, мисс Брюс. Если наш, британский, флаг будет установлен еще и там, на самой дальней от нас точке Земли, это будет по-настоящему справедливо. Было время, когда над нашей империей не заходило солнце, когда она охватывала весь земной шар, с запада на восток, а если мы первыми придем на Южный полюс, она снова "обнимет" Землю, с севера на юг… Ну, почти обнимет, если быть точным, но все равно это будет символом того, что мы снова стали главными. Впервые с тех пор, как потеряли американские колонии. Понимаете, о чем я?

— Я понимаю, что вы сами хотите прийти туда первым, — улыбнулась Кэтлин.

— Но согласитесь, это тоже будет справедливо, если полюс открою я! Ведь именно я провел там два года, я положил столько сил, чтобы попасть на полюс, я едва не погиб там! Разве я не заслужил это право — первым оказаться на Южном полюсе, первым установить там наш флаг?

— Значит, мистер Скотт, вы хотите вернуться туда еще раз? — уточнила Кэтлин с каким-то странным выражением, словно решительность Роберта ее немного огорчала.

— Конечно же, хочу! И обязательно вернусь, хотя, к сожалению, это вряд ли удастся сделать скоро! — Роберт вздохнул. — Вы даже не представляете, как сложно организовать новую экспедицию, пока об этом никто даже слышать не хочет! Все научные общества считают, что мы и так уже сделали много открытий, и отказываются выделять деньги, да и желающих туда плыть днем с огнем не найти… Думаю, в ближайшие год-два у меня не получится никуда уплыть. Но рано или поздно я этого добьюсь.

— Добьетесь, без сомнения! — поддержала его мисс Брюс, и Роберт, снова взглянув в ее юные озорные глаза, внезапно поймал себя на мысли, что необходимость жить в Лондоне вместо возвращения в Антарктику, пожалуй, огорчает его не так уж и сильно…

В этот вечер Роберт проводил ее домой, и они договорились снова встретиться через неделю и прогуляться по городу, и Роберт был уверен, что за этой встречей последует еще одна, а потом еще и еще. "Она совершенно не твоего круга, — попытался он напомнить себе, глядя, как Кэтлин возвращается к компании своих друзей и начинает о чем-то оживленно с ними болтать. — Ей не больше двадцати пяти лет, а тебе — тридцать семь. Вам с ней, конечно, интересно друг с другом, но только потому, что у вас нет ничего общего, потому что вы слишком разные! Ну-ка выкинь все эти глупости из головы и иди домой, тебя там ждет незаконченный доклад!"

Но он уже знал, что не сможет выкинуть из головы эту девушку, которая действительно была моложе его на десять лет и с которой у него не было ничего общего. Потому что одна связавшая их вместе вещь все-таки существовала: они были способны друг друга понять.