Белый кот

Пролог

— Объявляется посадка на рейс Москва — Саратов…

«Господи, как хорошо… Всего два часа — и я буду дома… Какая все-таки хорошая выдумка — самолеты!»

Женя боялась летать, но сейчас она уговаривала себя, что ничего страшного не произойдет и самолеты на самом деле — хорошее и нужное изобретение. В конце концов, почему с ней должно случиться какое-нибудь несчастье? Она все время чего-то боится. Сохранила все детские страхи, прибавила к ним взрослые, и вот вам пожалуйста — Женя Лескова, большая уже девочка, которая всего на свете боится! Нельзя, строго сказала себе Женя. Нельзя настраивать себя на плохое. Особенно когда тебе очень нужно попасть домой к Новому году.

— Женя, ты меня слышишь?

Они стояли еще рядом с ней. Мать, такая маленькая и хрупкая, и отец. Через два часа они станут только частью воспоминаний, вместе с Москвой.

— Да, мама…

— Пожалуйста, послушай меня… Если Софье Ивановне это помогло, то почему тебе не попробовать? Ты записала рецепт?

— Да, мама. Записала.

— Ты меня не слушаешь… Женя, возраст женщины уже после двадцати пяти теперь роковой. Надо заботиться о себе. И пора подумать о ребенке… Женечка, сколько вы еще собираетесь «жить для себя»? Сережа уже нормально зарабатывает.

— Мы подумаем, мама.

— Женя, время уже не работает на нас с отцом… А так хочется увидеть внуков! Это же бессмертие, девочка…

Она кивала, и больше всего на свете ей сейчас хотелось покурить. Курить при родителях она не хотела. Они прекрасно знали, что Женя курит. Но сама Женя отказывала себе в этом удовольствии, пока находилась с ними рядом.

На минуту ее сердце сжалось — жизнь неумолима в своем движении, подумала она и обняла мать, не в силах справиться с наплывом чувств, которые Панкратов назвал бы «мерихлюндией», сентиментальной рефлексией…

— Ты уверена, что поступаешь правильно, девочка? — спросил отец. Тихо, чтобы мать не слышала.

Женя и сама не знала, правильно ли она поступила. Ведь все было решено заранее — она встретит Новый год с родителями, в Москве, а вот Рождество…

Решение вернуться раньше пришло внезапно, накануне вечером. Детское стремление устроить сюрприз. «Бедный мой Панкратов… Слишком сомнительная радость — сидеть одному в Новый год… Вряд ли он поедет к своим родителям…»

Он не поедет. Будет сидеть дома. Один. И есть же эта примета дурацкая — с кем ты встретишь Новый год, с тем и проведешь… Получается, что следующий год они с Панкратовым проведут вдали друг от друга.

В дали-в дали… Он сам по себе, и Женя — сама по себе…

Мысль эта не покидала ее весь вечер. Она даже покурила в ванной и попыталась все-таки убедить себя в абсолютной неправильности решения. «Нет, мы все хорошо придумали, Новый год надо подарить родителям… Они и так нас редко видят, радости в их жизни мало…»

Успокоившись, она уснула.

Но утром мысли снова закрутились в голове — с иллюстрациями… Она увидела несчастного, одинокого Панкратова с бокалом шампанского в руке и с Президентом в качестве собеседника… Кошмар. А родители — Женя в этом не сомневалась — спустя десять минут захотят спать. И будут мучиться из-за Жени. Потому что это невежливо и неправильно… Раз уж к ним приехала дочка, надо бороться со сном. Нет-нет… Все она решила правильно. Панкратов спать не будет. Он начнет тосковать, бродить по комнатам и в конце концов напьется в одиночестве, как заправский алкоголик. Потому что он не переносит одиночества… Даже если планирует всю ночь пялиться в телевизор, Женя должна быть с ним рядом.

Она взяла билет уже в аэропорту — благо не было много желающих тридцать первого декабря отправиться в вояж, отдав сумасшедшие деньги. Родители немного расстроились, но мать сказала ей: «Все правильно. Ты все решила правильно, девочка моя…»

«Я все решила правильно», — повторила про себя Женя.

Через два часа она будет дома. Еще через час откроет дверь своим ключом, и увидит панкратовскую растерянную и счастливую физиономию, и с порога крикнет ему: «Сюррпрайз!»

И будет весело. Ведь когда сначала было грустно, а потом все изменилось волшебным образом, всегда становится весело…

Она позвонила ему из аэропорта на мобильник.

— Женька?

Услышав родной голос, улыбнулась.

— Как у тебя дела?

— Скучаю, — признался он. — Дико скучаю… Собираюсь встретить этот чертов Новый год с твоей фотографией. А потом улягусь спать, положив ее на твою подушку.

— Кого это? — возмутилась Женя.

— Фо-то-гра-фию, — повторил он.

— Нет уж, ничего не клади на мою подушку…

— Но я буду всю ночь думать о тебе… Это-то можно?

Подумав, Женя смилостивилась:

— Ладно. Думай… Я еще тебе позвоню. — И, испугавшись, что он сам позвонит родителям, а это нарушит ее грандиозные планы, соврала: — Сережка, только сам не звони… У родителей телефон сломался. Так что, если одиночество станет невыносимым, используй…

— Резиновую куклу, — кисло сказал Панкратов.

— Нет! — крикнула Женя. — Я и к ней тебя буду ревновать! Звони мне просто на мобильник. Ты меня слышишь?

— Слышу.

Дав «отбой», Женя тихо рассмеялась. Теперь она предвкушала, как вытянется физиономия Панкратова, когда он увидит ее на пороге. Одинокий, бедный, любимый Панкратов…

Объявили посадку на ее рейс.

Женя обняла мать, потом отца. «Правильно ли я поступаю?»

Она вдруг ощутила острый приступ жалости к этим двум людям. Они начали стареть, отметила она про себя. Но ведь тут у них есть еще Анька, ее старшая сестра. И внучка есть… А Панкратов там один.

Она так старалась убедить себя в том, что внезапное решение правильное, что нашла целую массу оправданий своему скоропалительному решению.

«И в конце концов, я сюда всегда могу приехать»…

Поцеловав родителей, Женя уже старалась не оборачиваться.

Чтобы не видеть грусть в их глазах. Их одиночества и неумолимую печать времени на лицах. Чертово время, подумала она. Все перед ним беззащитны… Каждый день — шаг в пропасть.

«Они ведь пойдут к Аньке, — успокаивала себя Женя. — Или Анька к ним приедет…»

Хотя в глубине души эта хрупкая, изящно одетая женщина все еще сомневалась, что она поступила правильно.

И называла себя взбалмошной эгоисткой…

«Вот так, — думала Ирина, застыв у окна. — Я добиваюсь своего всегда… А она говорила, что я неудачница…»

За окном шел снег. Ирину всегда забавляло это словосочетание — шел снег… Куда он шел? И зачем?

Она улыбнулась одними губами — потому что никогда не умела улыбаться глазами… Или умела раньше, но это было так давно, что теперь она и не помнила.

Дверь скрипнула, открылась, и Ирина, обернувшись, увидела его на пороге с подносом. Две чашки кофе. Два бокала. Бутылка вина… Букет соблазнителя, усмехнулась она про себя. Букет наивного дурака, потому что он думает, это он ее соблазняет. На самом же деле все обстояло не так.

Ирина все делает сама.

Он ей не нравился. Более того, вызывал стойкое отвращение своей худой и длинной фигурой — Ирина ненавидела тонких…

Он вызывал отвращение даже улыбкой — потому что глаза у него улыбались.

Ирина завидовала этой способности.

— С чего начнем? — спросил он, присаживаясь рядом и улыбаясь глазами.

«Ты мне не нравишься. Но я в тебе заинтересована. Это гораздо важнее… Я не маленькая, чтобы верить в любовь и симпатию… Жизнь надо строить».

Половина слов были не ее. Материнские. Но она никогда и не могла различить, где ее мысли, а где материнские… С детства.

Потому что так было положено. Во всем права была мать — а как иначе?

— С вина, — проворковала она, улыбаясь.

Он кивнул.

«Сейчас я напьюсь, и эта неловкость исчезнет, — подумала она. — Я забуду про то, что есть другой человек. Который ушел, но не дал мне свободы от себя… Я забуду о нем. Хотя могу ли я забыть о нем, пока он жив?»

«А смогу ли, когда его не будет в живых?» — тут же подумала она и невольно усмехнулась мрачно, отчего ее визави вздрогнул и посмотрел на нее озабоченно.

— Все… в порядке? — спросил он.

Его рука коснулась ее плеча и двинулась дальше, все ниже и ниже… «Даже это мое внезапное состояние этот козел расценивает как повод, — подумала Ирина, — впрочем, все они… одинаковые…»

Она была терпеливой. Она умела владеть собой. Она умела даже расслабляться, когда понимала, что этот человек в ее интересах…

Никто ведь о ней не позаботится. Только она сама…

Расставаться всегда тяжело, но, оказавшись в салоне самолета, Женя успокоилась. Она откинулась на спинку сиденья и заснула. А когда проснулась, самолет уже шел на посадку.

Она рассмеялась, представив себе лицо мужа. «Не ждали».

А потом — потом он схватит ее в охапку, закружит по комнате, и… К щекам прилила горячая волна. Что будет потом?

Она улыбнулась.

На улице уже стемнело. Таксисты и частники предлагали свои услуги. Из киоска неслась эта ужасная Верка Сердючка — Женя невольно сморщила нос.

«Здравствуй, родной город, — подумала она. — Вернее, «альма» родной».

В Москве по крайней мере ее не доставали попсой на улице. А здесь, в Саратове, город начинался с попсы. Продолжался ею же… «Все улыбаются — и народу нравится…»

Как это называл Сережка? «Агрессивное меньшинство». Он был убежден, что в Саратове все нормально с количеством интеллигенции. Ее больше. Потому что университет. Консерватория. Так что, по мнению Панкратова, с думающей публикой все было в порядке. Ее было большинство. Просто меньшинство было агрессивнее, чем в Москве. Таких утопических взглядов Женя не разделяла.

Она села в «десятку», к пожилому водителю. Оказавшись в тепле, совсем расслабилась. Теплая волна счастья затопила ее душу. «Я ведь и в самом деле счастливый человек», — подумала она.

Расплатившись с водителем, Женя вышла из такси. Остановилась перед домом, высоко задрав голову.

В окне горел свет. Панкратов был дома. Она уже сделала шаг по направлению к подъезду, но новая озорная мысль, посетившая ее внезапно, заставила Женю остановиться.

Она достала мобильник и набрала номер Панкратова. Он ответил сразу.

— Ну, как ты? — поинтересовалась Женя.

— Скучаю, — кисло отозвался он.

Ей ужасно хотелось рассмеяться. Она с трудом удержалась от такой глупости — разрушить сюрприз, который так долго готовила, глупеньким смехом… Нет, Женя продержится до конца.

— Бедненький, — вздохнула она, набирая код на двери. — Я тоже скучаю…

— Как родители?

— Нормально. Мама готовит стол. Папа ушел за хлебом…

Она врала вдохновенно и правдиво. Он ей поверил.

— Передай им поздравления и… Впрочем, чего это я. Позови мать, я сам…

— Нет, — испугалась Женя. — У меня мало денег на счете. Я все передам. Сам знаешь, покупать карту в Москве дороже…

Она уже поднималась по лестнице.

— Тогда целую тебя, — испугался Панкратов. — А то вдруг деньги закончатся, и я не успею тебя поцеловать… Я сам позвоню.

Она была уже у двери.

Стараясь не шуметь, тихонько открыла дверь. Дверь предательски скрипнула. Женя перепугалась, придержала ее. «Тише, — прошептала она неслышно, одними губами. — Пожалуйста, тише».

Сделав шаг, она едва слышно, не дыша, прикрыла дверь за собой, уже предвкушая, как сейчас напугает мужа, а потом они рассмеются и будут смеяться долго-долго, счастливые и любящие друг друга до сих пор.

И замерла на пороге.

Еще не сняв до конца сапог, она застыла как изваяние. Снежная фигура. Жена Лота.

Дверь в комнату была открыта.

В проеме двери Женя сначала увидела голую руку Панкратова. Он положил на столик трубку.

— Это моя жена, — сказал он кому-то и засмеялся. — Беспокоится, что я в одиночестве…

— Нехорошо обманывать, — укоризненно сказал другой голос, женский. Женщина потом засмеялась, а Женя так и стояла, не зная, что с ней. Почему она не может пошевелиться, закричать, заявить о своем присутствии…

«Может быть, мне все это снится?»

Но она знала — ничего ей не снится. В ее комнате была другая женщина. И не Женя преподнесла сюрприз своему мужу.

Это жизнь, та самая, еще пять минут назад казавшаяся ей счастливой и удавшейся, растянула накрашенные губы в язвительной ухмылке и ехидно произнесла: «Сюрпрайз…»