Белый мустанг

Об авторе этой книги

Книга, которую вы держите в руках, написана человеком необычной судьбы.

Его зовут Сат-Ок. Он — сын вождя индейского племени шауни Высокого Орла и польской революционерки Станиславы Суплатович. Сосланная царским правительством на Чукотку за участие в революции 1905 года, она бежала через Берингов пролив в Америку, чуть живая добралась до Канады и нашла приют у индейцев, кочующих у Полярного круга по северным берегам Большого Медвежьего озера. Шауни назвали светловолосую и светлоглазую Станиславу Та-Ва — Белой Тучкой. Через три года она стала женой вождя племени.

Их младший сын Сат-Ок — Длинное Перо — родился в 1920 году в индейском шатре-типи на берегу реки Макензи. Через тридцать лет после того, как Станислава попала в племя шауни, она снова оказалась на родине, в Польше, но теперь уже не одна. Вместе с ней в Европу приехал её взрослый сын Сат-Ок. При оформлении паспорта мать передала ему свои имя и фамилию. На польской земле Длинное Перо стал Станиславом Суплатовичем.

В 1939 году Станислава начала собираться обратно, в Канаду. Они должны были выехать в Америку через Гдыню, но судьба распорядилась иначе. 1 сентября на Польшу напала фашистская Германия, началась вторая мировая война. Вскоре город Кельце, где война застала Станиславу и её сына, был занят фашистами. Сат-Ок попал в лапы гестаповцев. Одиннадцать месяцев просидел он в келецкой городской тюрьме, ежедневно подвергаясь унижениям и жестоким побоям. О том времени он рассказывает коротко: «Я прошёл сквозь ад…»

Как человека «нечистой» расы его занесли в списки неполноценных — «унтерменш» — и приговорили к сожжению в страшном лагере смерти Освенцим. Но по дороге туда он сумел бежать. В Борковнцких лесах Сат-Ок примкнул к партизанам и до конца войны доблестно сражался в рядах польского Сопротивления — был разведчиком.

После войны молодой индеец некоторое время служил в военно-морском флоте. Демобилизовавшись, перешёл в торговый флот. Там он и служит до сих пор вторым механиком на торговом корабле «Болеслав Храбрый».

Его мать, Станислава Суплатовнч, всю войну просидела в фашистской тюрьме и умерла в 1963 году. Могила матери ещё крепче связала Сат-Ока с его второй родиной.

Однажды он рассказал историю своей жнзни матросам корабля, на котором служил. С тех пор Сат-Ока стали приглашать в матросские клубы, Дома культуры, в редакции газет и учебные заведения.

Его рассказы о своём племени, об отце и матери, о древних мудрых обычаях индейцев захватывали слушателей. Товарищи посоветовали ему написать книгу об индейцах. Он долго не решался, потому что еще не совсем хорошо владел польским языком. Но в конце концов взялся за перо.

Две его книги — «Земля Солёных Скал» и «Таинственные следы» — были переведены на русский язык и полюбились советскому читателю.

И вот у вас в руках третья книга.

Это — сборник легенд и сказок дакотов, сиу, кри, оджибвеев, виннебаго и родного племени Сат-Ока — шауни.

Сказки индейцев необыкновенно поэтичны. Понятия в них неотделимы от образов. Природа очеловечена. Никогда не похвастается индеец: «Я сегодня убил оленя!» Он скажет: «Младший брат мой подарил мне сегодня мясо, рога и шкуру». Волк для индейца не хищник, а тоже охотник, терпящий удачи и неудачи. Птицы в лесу, бобры, белки — друзья, у которых своя жизнь, свои имена, свои маленькие горести и радости. Охотник Чащи не сломает зря сук у дерева, не вырвет молодой побег из земли, не пустит стрелу в животное «просто так». Он чувствует себя не безграничным властелином природы, которую волен разрушать и миловать, а неотъемлемой частью. Он знает, что природа может жестоко отомстить за боль и раны, нанесённые ей.

Этнографизм входит в каждую легенду как самый необходимый элемент. Здесь и стародавние обычаи, и верования, и история племён. Здесь очень точное описание обрядов, вплоть до символической раскраски лиц и тел при похоронах или подготовке к бою.

У индейцев не было письменности. Её заменял фольклор. Легенды и сказки передавались из поколения в поколение, из рода в род, онн учили мудрости, жнзнн, опыту, накопленному столетиями. Каждый юноша, каждая девушка-индеанка должны были знать все предания, песни и сказки своего народа. Без этого умерла бы культура. Вот почему так важны для индейцев мельчайшие детали в описаниях мест, внешности героев, одежды, быта.

До восемнадцати лет молодой воин с помощью опытных наставников познавал историю племени, отражённую в сказках, учился военному искусству и умению преодолевать все трудности в жизни. А когда приходило совершеннолетне, на празднике Посвящения он держал ответ перед старейшинами.

Триста лет назад, когда на Американском материке появились первые европейские поселенцы, индейцы приняли их мирно, даже помогли устроиться на новой земле. Мест для охоты и жизни хватало всем. Но с каждым годом число эмигрантов из Европы возрастало. Были годы, когда за один летний сезон через океан в Америку переправлялось до пятидесяти тысяч человек. В большинстве своём переселенцы были авантюристами, которых интересовало богатство новой земли, а местные жители являлись помехой на пути к быстрому обогащению. Индейцев начали бесцеремонно вытеснять с традиционных мест охоты, из лесов и степей. В Южной Америке испанские конквистадоры уничтожили государства ников и ацтеков. На севере англичане начали бесконечные войны против многочисленных индейских племен. Вот тогда-то и родилась страшная в своей жестокости формула: «Хороший индеец — это мёртвый индеец». В настоящее время из четырёхсот различных индейских племён, населявших когда-то Североамериканский материк, уцелело лишь около трёхсот…

История есть история, её не приукрасишь и не изменишь.

Воспоминания о тех временах сохранились в старых преданиях многих племён. Отражены они и в некоторых легендах книги «Белый мустанг». Да и в основе почти всех современных романов и фильмов об индейцах лежит этот жестокий конфликт.

Триста семьдесят один договор о правах на землю заключили разные президенты Соединённых Штатов с индейцами. Ни одни из этих договоров не был выполнен американцами…

Ещё в прошлом столетни шауни жили на территории теперешних Соединённых Штатов Америки. Как и многие другие индейские племена, они должны были в боях отстаивать свои земли от белых колонизаторов. В непрерывных войнах таяло племя шауни. Именно в то время у индейцев родились сказки, в которых белые и негры — подневольные помощники поселенцев — показывались людьми лживыми, «с раздвоенным языком гремучей змеи», людьми, которых Великий Дух — Гнтчн Маннту — сотворил по ошибке.

Белые колонизаторы натравливали отдельные племена друг на друга, разжигали междоусобные воины. А когда племена теряли силы в братоубийственных схватках, их били поодиночке.

Сто шестьдесят шесть лет назад, в 1811 году, великий вождь шауни Текумсе решил объединить силы индейцев в борьбе против белых. Когда шестнадцать самых сильных племён договорились о мире, Текумсе отправился на берег Потомака, в штаб американской армии. Он встретился с генералом Уильямом Генри Гаррисоном и объявил, что отныне все переговоры американцы должны вести не с отдельными вождями, а с Советом Племён, который представляет государство людей, называемых индейцами. Гаррисон ответил, что не знает такого государства и не станет считаться с решением какого-то Совета Племён. Текумсе сообщил Совету ответ Гаррисона. И тогда вожди решили выступить против американцев. Так началась последняя большая индейская война в истории Соединённых Штатов. Она длилась два года. Хитро используя недовольство индейцев внутренней политикой Соединённых Штатов, в войну ввязались англичане, которые не могли смириться с потерей своих колоний в Новом Свете. Стараясь склонить индейцев на свою сторону, англичане пожаловали Текумсе звание бригадного генерала и продали индейцам большую партию огнестрельного оружия.

Война шла с переменным успехом. Однако англичанам трудно было перебрасывать войска и снаряжение через Атлантический океан на тихоходных парусных судах, в то время как силы американцев всё возрастали.

В 1813 году англичане заключили с американцами мир, лишив индейцев поддержки. Текумсе перестал получать патроны и ружья. Американцы сразу же воспользовались этим и на берегу озера Эри в зиму с 1813 года на 1814 год разгромили индейцев. Текумсе погиб в этом бою.

Так умер одни из крупнейших индейских воинов и дипломатов, который первым заговорил об объединении всех индейских племён материка в единое государство.

Память о нём жива до сих пор. День смерти Текумсе отмечается всеми индейцами США и Канады как день национального траура. В одной из легенд этой книги — «Повелитель волков» — в сказочной форме рассказывается о жизни и подвигах великого вождя Текумсе — Падающей Звезды.

Сат-Ок — правнук славного Текумсе. Его отец Высокий Орёл — Леоо-Карко-Оио-Маа — вождь шауни, единственного оставшегося свободным племени на территории Северной Америки.

Канадские власти много раз пытались загнать шауни в резервацию. Но племени благодаря уму и отваге Высокого Орла удалось избежать неволи и сохранить в чистоте обычаи отцов и дедов.

Сат-Ок с детства слышал рассказы о жестокости белых по отношению к индейцам: Позднее он узнал, что не все белые такие. Уже в Польше мать разъяснила ему разницу между империалистами и простыми рабочими, фашистами и антифашистами, рассказала о своей подпольной работе в 1905 году.

Молодой воин присматривался к жизни чужой страны, прислушивался к разговорам, сравнивал то, что видел, с тем, что знал. Постепенно недоверие к белым людям проходило. Всё чаще он вспоминал слова отца, который сказал однажды, что в будущем тропы красных и белых люден обязательно должны сойтись в одной общей дороге к солнцу. И когда грянула война, Сат-Ок без колебаний встал на сторону тех, кто боролся за свободу и за новую, социалистическую Польшу.

В 1961 году он вступил в Польскую объединённую рабочую партию и стал коммунистом.

Сат-Ок не теряет связи со своим племенем и с племенами других индейцев, живущих в резервациях.

Земляки знают, что он стал писателем и своим пером защищает их права на далёкой земле, за Большой Солёной Водой. Каждая страница его книги — это стрела, пущенная в цель. Вот какое письмо получил он от вождя племени кри Неистового Мустанга:

«Дорогой друг!

Не нахожу слов, чтобы высказать искреннюю, глубокую благодарность от имени индейцев за написание такой великолепной эпопеи шауни…

Мы хотели бы, чтобы эта книга в хорошем переводе на английский и французский попала к тем индейцам, которые обучаются в федеральных школах. Это была бы единственная, описанная индейцем, сыном великого вождя, история его народа.

… И как хорошо сложилось, что судьба забросила вас на родину матери, где познали вы вдохновение творческого духа!»

По сей день шауни кочуют в лесах Макензи, в малоисследованной части Канады, недалеко от Полярного круга.

Они не хотят получать так называемую помощь от Бюро по делам индейцев канадского правительства. Они предпочитают резервации свободную жизнь, полную чудовищных трудностей, невзгод и невероятных лишений.

И жизнь эта отражена в сказках, которые сейчас поведает вам Сат-Ок — Длинное Перо.

Николай Внуков

Гануаутэ

днажды в погоне за дикими козами мы поднялись высоко в горы. Нами руководил опытный охотник и наш воспитатель Овасес — Дикий Зверь. Нас было двенадцать мальчиков от десяти до четырнадцати лет. Я был самым младшим.

Два дня гонялись мы по горам за козами, измучились, запылились и поцарапались об острые скалы. Однако труды наши были вознаграждены — мы подстрелили четыре взрослых козы и одного козлёнка.

Любому охотнику эта добыча показалась бы жалкой и смешной. Но учтите, как трудно подкрасться к диким козам среди голых скал без огнестрельного оружия — с одним только луком! Они очень осторожны. У них такой тонкий слух и они так хорошо знают всякие оттенки звука, что могут, например, отличить падающие по скалам камни, осыпанные человеком или животным, от камня, который сам сорвался с горы.

Стремительные прыжки коз или дикий их бег по крутым обрывам — неповторимое зрелище. Не раз мы видели, как целое стадо бросалось в ущелье с отвесными стенами глубиной в полёт стрелы, а то и больше. Когда видишь это в первый раз, поддаёшься обману и думаешь, что ни одна из коз не останется в живых. Но так только кажется. Перескакивая зигзагами со стены на стену, они падают всё ниже и ниже и через несколько мгновений уже убегают по дну ущелья.

Однажды, когда мы вот так гнались за добычей, вдруг раздался резкий, короткий свист. Это Овасес подавал знак своим костяным свистком, чтобы мы прекратили охоту. После четвёртого свистка мы услышали мерное постукивание в барабан, с которым наш воспитатель не расставался никогда. Мерный ритм барабана привёл нас к тому месту, где Дикий Зверь выбрал площадку для нашего лагеря.

Это была небольшая долина, окружённая высокими скалами, хорошо защищающими от ледяного ночного ветра, усеянная каменными обломками и поросшая тёмно-коричневым мхом. Кое-где росли низкорослые сосны, среди которых вымётывались одинокие ели.

На краю долины темнело спокойное, без единой морщинки озеро, с трёх сторон обрамлённое отвесными стенами скал. С нашей стороны берег полого опускался до самой воды. Мы очень обрадовались. Каждый из нас уже представил себе, как он купается в холодном горном озере.

Но нашей первой обязанностью было насобирать столько хвороста, чтобы его хватило на целую ночь. Только сделав это, мы стянули свои кожаные штаны и уже бежали к воде, как вдруг нас остановил громкий голос Овасеса:

— Стойте, если не хотите умереть!..

Нас удивили эти слова.

Почему из-за купания в горном озере мы могли бы накликать на себя Духа Смерти? Много раз перед этим мы купались уже в стольких реках и озёрах, и это никогда не запрещалось нам, а сейчас, когда мы такие грязные, — нельзя!

Мы вернулись больше удивлённые, чем напуганные. Уселись вокруг разожжённого костра и ждали, что нам скажет Овасес.

Нас разбирало любопытство. Но, согласно обычаю, мы не задавали вопросов старшему. Это было невежливо.

Молчание длилось долго. Только когда наш учитель выкурил трубку, а Духи Умерших разожгли маленькие костры на тёмном небе, он начал говорить.

Вот что услышали мы.

«Минуло уже много зим и много Больших Солнц прошло с тех пор, когда тут, в горном селении, жило могущественное племя ивахо. Девушки этого племени славились редкой красотой, а воины были сильными и крепкими, как скалы, среди которых они рождались и умирали.

Они не украшали себя перьями, как это делаем мы. Одежду они делали из шкур серого медведя, которого каждый воин должен был убить сам, после чего получал имя. До тех пор пока он не добыл шкуры гризли, он не имел права носить одежду воина и не имел даже прозвища. Индейцы ивахо носили на головах скальпы бизонов с гладко отшлифованными рогами. Они их получали от племён прерий в обмен на соль и на жёлтый красивый металл. Вождём племени ивахо был добрый и мудрый Сумак. О нём говорили, что в возрасте девяти Больших Солнц он голыми руками задушил горного медведя.

Храбрым и смелым был Сумак, поэтому выбрали его вождём, когда он был совсем молодым воином. В жёны себе он взял красивую и заботливую Уяно. Великий Дух был добр к типи вождя и подарил ему чудесную дочурку — Гануаутэ.

Очень красивы горы при закате солнца, но рядом с его дочерью даже самые красивые вершины скал, освещённые солнечными лучами, казались серыми. А ночью, когда показывалась Гануаутэ, звёзды бледнели и убегали с неба.

Когда весть о её красоте разнеслась по всем племенам, самые славные воины стали приезжать в землю ивахо, чтобы увидеть Гануаутэ. И кто видел её хоть раз, уже не хотел возвращаться в свою землю и к своему племени.

Сумак старел. С каждым днём руки его становились всё слабее и всё хуже держали лук. Ему не терпелось дождаться внука, которому он мог бы передать свои знания, опыт и судьбу племени.

Гануаутэ знала о своей красоте, и чем старше становилась она, тем капризнее. На всех смотрела с презрением, и чем больше воинов и молодых вождей приезжало в землю ивахо, чтобы увидеть её, тем неприветливее она была с ними.

Летом каждый вечер убегала она на берег озера и там при голубом сиянии луны смотрела на свое отражение в зеркальной воде.

— Я люблю тебя, Тёмная Вода, — шептала она. — Только ты показываешь мне моё настоящее лицо, которое нравится мне больше всего на свете. И тебя, луна, я тоже люблю, потому что ты освещаешь мою фигуру прозрачным светом и нежно ласкаешь меня. Чего же больше мне нужно для счастья?

Когда наступала зима и мороз закрывал воды озера крепким льдом, Гануаутэ становилась печальной, не выходила иэ типи и никого не пускала к себе. Зато весной, когда тёплые лучи солнца прогоняли лёд, девушка выбегала на берег, благодарила Великого Духа за тепло, смеялась, опускалась возле воды на колени и жадно вглядывалась в своё отражение. Она проводила там дни и ночи и совсем не показывалась в селении. Питалась рыбой, яйцами, взятыми из гнёзд, и птицами, которых убивала из лука.

Напрасно ждали её воины, напрасно ждали вожди с больших равнин. Грустные они возвращались в свои земли.

И наконец настал день, когда старый Сумак решил покончить с этим. Он созвал совет старейшин, на который привели с озера зазнавшуюся и упрямую девушку.

На большой поляне совета сели в ряд вожди, которым время побелило головы, как солнце белит кору берёз. В шлемах с громадными бизоньими рогами, в накидках из медвежьих шкур, отделанных бахромой, они выглядели величественно и грозно.

Тишина воцарилась вокруг, даже собаки, которые обычно с лаем бегали между типи, попрятались по углам. Перед колдуном племени лежал череп бизона с ярко-красными острыми рогами. Белая кость при свете огня казалась отражением луны. Лицо колдуна, расписанное красной краской, не выдавало никаких чувств, только грозно сверкали глаза под сурово сведёнными бровями. В них можно было бы прочитать приговор, который должен был обрушиться на голову девушки.

Загремел барабан, и на площадку перед костром вывели Гануаутэ.

Она стояла в отсветах пламени, гордая и неприступная, словно каменное изваяние, не показывая ни покорности, ни страха.

Барабан умолк. Молчали вожди. В глухой тишине был слышен лишь треск пылающих сучьев.

Но вот колдун резко вскинул голову, посмотрел на девушку, левой рукой оперся на череп бизона, правую вытянул перед собой и начал неторопливо говорить глубоким басом:

— Заклинаю тебя, Гануаутэ, рогами бизона, опущенными в кровь, заклинаю огнём, который уничтожает всё и оставляет на земле лишь серый летучий пепел. Заклинаю тебя темнотой ночи, громом и молнией, заклинаю тебя могучими когтями серого медведя, которые крошат скалы. Заклинаю тебя и приказываю тебе выйти замуж за первого же воина, который появится перед твоим шатром и запоёт свадебную песню. Этого требует совет вождей. А если ты воспротивишься нашей воле, ты погибнешь между скалами и тело твоё растерзают стервятники.

Но девушка не испугалась мрачного заклятия колдуна.

— Ой вы, старые вожди! — громко засмеялась она. — Видно, долгие годы затуманили вам глаза, а седина ваших голов высосала из них разум, потому что вы хотите от меня такого, чему не бывать никогда. Скажи мне, — обратилась она к колдуну, — разве я не такая красивая, как говорит мне об этом вода озера? Скажи мне и ты, отец: разве моя красота не заставляет петь птиц?

— Уф-ф, ты красива, Гануаутэ, — ответили оба старика.

— Ну, а если я так красива, то я не могу стать женой ни одного воина. Я подожду, пока не придёт к моему типи сам Нана-бошо. Только он, Дух Лесов, сможет взять меня в жёны. Я всё сказала!

И едва промолвила это, как пламя костра взлетело вверх, до макушек сосен, ветер подхватил дым и бросил его между скал, как порванный лоскут берёзовой коры, а с неба с пронзительным криком упал на девушку огромный чёрный стервятник и вцепился в неё когтями.

Ужас охватил всех.

Прежде чем успели сообразить, что же произошло, стервятник взмыл вверх, заслонив своими чёрными крыльями звёзды, и растаял во тьме.

Когда из-за гор выглянуло солнце, осветив вершины скал, селение племени ивахо было пустым. В нём не было даже собак. Все, кто там жили, побежали на берег озера, где обычно проводила время гордая Гануаутэ.

Высоко-высоко — над самой серединой озера — парил стервятник с девушкой в когтях. Потрясённые люди упали на колени, а собаки, поджав хвосты, приникли к земле. Откуда-то издали, словно из глубины озера или из скал, загремел голос:

— Слушайте меня, люди ивахо! Я покарал Гануаутэ за её спесь и глупость. Отныне будет она на дне озера до тех пор, пока не придёт сюда человек с белым лицом, который разрушит скалы и спустит воду. Тогда Гануаутэ перейдёт в страну Покоя… Вас и людей всех племён предостерегаю: обходите это место, так как злая владычица озера Гануаутэ не любит людей и будет мстить каждому живому. Запомните эти слова. Так сказал я, Нана-бошо!

Когда голос умолк, оцепеневшие люди увидели, как тело Гануаутэ, выпущенное стервятником, с плеском упало в воду.

Озеро вздохнуло, гневно ударили волны о берег, словно не хотели принимать девушку. Постепенно всё успокоилось, только вода в озере стала тёмной, непроглядной.

Долго ещё стояли люди на берегу, неподвижные и задумчивые. Тяжёлое молчание прервал наконец колдун:

— Пойдёмте отсюда. Наказание свершилось, чтобы в нашем племени больше не было таких женщин. Великий Дух забрал её у нас. Она хотела этого. Покинем эти места навсегда, а озеро отныне будет называться Гануаутэ.

Вскоре после этого племя ивахо свернуло свои шатры и покинуло горы. И уже никогда ни один из охотников этого племени не стоял на берегу озера Гануаутэ».

Костёр почти погас, когда Овасес закончил свой рассказ.

— С тех пор Гануаутэ мстит каждому человеку, которому хочется погрузить своё тело в прохладные воды. Со дна озера бьют ледяные ключи. Там, с правой стороны, где берег пониже, лежат кости тех, кто купался в этой воде. Это жертвы Гануаутэ. Сходите и убедитесь.

Возникновение человека

а огромной красной скале, выросшей посреди зелёной прерии, словно одинокое облако на чистом небе, сидел Великий Дух — Гитчи Маниту.

Он задумчиво курил трубку-калюти, вылепленную из священной красной глины, и смотрел на расстилавшуюся перед ним прерию. Среди душистых степей паслись стада бородатых горбатых бизонов, а поодаль, в высокой траве, лежали серые волки, подстерегавшие одиноких молодых и неопытных коров.

Тут и там среди трав проносились антилопы, приостанавливались на миг, чтобы щипнуть травы и снова умчаться стремглав без всякого повода. Проворство ног, осторожность и чуткость спасали их от грозных волков и не менее грозных, хотя и менее крупных шакалов.

Великий Дух видел и серых сипов, пировавших на бизоньей туше — неоконченной волчьей трапезе.

А дальше, там, где небо смыкалось с землёй, простиралась извечная дремучая чаща, затканная озёрами и изрезанная реками, как паучья сеть. Могучие деревья почти касались туч. Среди тёмных сосен и елей выделялись белоснежностью стволов стройные берёзы. Ветви деревьев, сплетённые словно в братском объятии, образовывали зелёный полог, охранявший землю-мать от палящих солнечных лучей.

Между корнями деревьев грелись ядовитые гремучие змеи, равнодушные ко всему на свете, верившие лишь в свой страшный яд.

Леса были царством медведей, пум, рысей, оленей и разных маленьких зверушек. Поближе к озёрам и трясинам прятался высокий и гордый лось — владыка болот. В них гнездились крикливые разноцветные птицы.

В прибрежных камышах и зарослях осоки мелькал порой, словно красная молния, рыжий лис; через мгновение раздавался крик загубленной им жертвы, трепетание и шум крыльев всполошённых обитателей трясины, а потом снова над болотами плыл беззаботный птичий гомон. Только чибисы дольше, чем другие птицы, кружились в воздухе с жалобным плачем, но в конце концов и они опускались в травы, а рыжий лис вытягивался в тени прибрежных кустов и облизывал морду после удачно завершённого пиршества.

Быстроногие олени спускались к реке, чтобы утолить жажду. Они погружали бархатные морды в холодную, прозрачную воду, но через мгновение поднимали головы, увенчанные острыми рогами, и зорким взглядом окидывали всё вокруг. Рядом с ними шли лани со своими малышами.

Когда у соседних берёз раздавался хруст ветки, семейство напуганных оленей в мгновение ока скрывалось в густой зелени деревьев.

Это бобры острыми зубами подрезали одну из берёз на постройку своих куполообразных домиков.

Вдруг резкий хлопок бобрового хвоста по воде — предупреждающий знак дозорного — побудил всех работающих бобров к бегству. Разгладились морщинки на поверхности воды, и уже ничто не говорило о том, что совсем незадолго до этого здесь кипела горячая работа.

На берегу показалась выдра — самый опасный враг бобра. Она обвела всё вокруг ленивым взглядом и неслышно скрылась в кустах.

На всё это смотрел с высокой горы Великий Дух, смотрел и размышлял, а из его трубки уносился дым-пуквана, который в небе становился большими тучами.

Но не только глаза Великого Духа видели всё. Его уши слышали шелест каждого листика и травинки, отзвук падающих капель росы и шум ветра в ветвях деревьев. Его уши слышали, как звери хвастались между собой силой и отвагой. Здесь побеждало право клыков и когтей, и каждый зверь хотел быть владыкой. Они выли, рычали, лаяли друг на друга.

— Я — владыка дремучего леса! Кто хочет помериться со мной силой? — рычал медведь и в подтверждение своей мощи вырывал молодые деревца с корнями и сдирал с них кору своими острыми когтями. — Кто может перевернуть валуны и одним ударом раздробить череп бизону? Я, владыка дремучего леса!

— Перестань, перестань, зимний соня, пожиратель личинок майского жука! — завыли волки. — Это от нас удирают стада бизонов, оленей и лосей. Когда раздаётся наш охотничий зов, замолкают и дрожат от страха звери в прерии и в лесу, а ты, медведь, тоже сходишь с нашей дороги, как рыжая белка, что прячется на дереве. При виде нашей грозной охотничьей стаи в твоей большой голове остается больше страха, чем ума!

— Ох, не хвались чересчур, серый хрипун! — шикнула пума и вытянула своё пружинистое тело на толстой ветке клёна, острыми когтями с треском царапнув ствол. — От страха перед моими клыками ты, если б смог, превратился бы в слепого крота и скрылся под землей. Вы, прославившиеся разбоями и проворством, всё равно склоняете свои глупые головы предо мной!

Глубоко вздохнул Великий Дух, и от его вздоха наклонились деревья в лесу, а их семена, сорванные с ветвей, оказались далеко-далеко от родных мест.

Теперь он направил свой взор на голубые озёра и шумливые реки.

Прислушался, о чём говорят рыбы.

Но и тут кипела ссора из-за господства в глубинах.

Щука, размахивая хвостом, давала понять, что не кто-нибудь другой, а она — владычица подводного царства.

— Из моей пасти ещё не ушёл никто, — говорила она. — Мои зубы знают во всех озёрах и реках. Даже водоплавающие птицы боятся и сторонятся меня.

— Ну, что твои зубы! — пренебрежительно развёл плавниками осётр — Нама. — На моих костяных шипах они раскрошатся, как прибрежная осока осенью. Ты боишься напасть на меня, а поэтому я могущественней тебя, и воды — моя собственность!

— Реки и озёра мои! — медленно сказал громадный рак — Шавгаши, — шевеля своими тяжёлыми клешнями. — Я — ваш вождь, и я не люблю, если кто-то противится мне. Слушайте меня, глупые рыбы! Как только я замечу протест с вашей стороны, я раскрошу вас на части, как кусочки гнилого дерева.

Великий Дух уже не мог больше терпеть этих ссор и угроз. Он отвернулся с грустью и выпустил из трубки большой клуб дыма-пукваны, который, как громадная туча, заволок солнце.

Потемнело вокруг, и страх объял лесных обитателей. Закончились ссоры, и на свете воцарилась тишина.

И вот тогда, среди этой глубокой тишины и темноты, как могучий раскат грома, раздался голос Гитчи Маниту:

— Выслушайте меня, лесные братья, и вы, сёстры в глубине озёр и рек! Выслушайте меня, крылатые друзья с голубых небес! Я, ваш творец Гитчи Маниту, по горло уже сыт вашими ссорами и дрязгами. Я сотворю человека, который будет сильней, могущественней и проворней вас. Вы будете трепетать перед ним, как осина, а ваши сердца наполнятся страхом при одном только виде его следов. Когда вы увидите его, души ваши скрючатся, как засохший осенний лист. Человеку не будет страшен дремучий лес. Ему не будут страшны ни глубины озёр, ни вершины гор, на которых гнездятся орлы и грифы. Он выйдет на битву с вами и будет справедливым владыкой на все времена.

Великий Дух дунул в небо и развеял облака, которые разлетелись в стороны, как испуганные белые лебеди. Снова выглянуло солнце. Над головой творца вились разноцветные бабочки и птицы.

Великий Дух сидел и курил свою трубку, а когда у него кончился табак — кенин-кеник, — он стал носить камни, из которых сложил громадную печь. После этого он пошёл на опушку леса и набрал там хворосту, а в прерии — засохшего бизоньего навоза и травы, пожухлой от солнца.

Четыре дня и четыре ночи он собирал топливо, а когда собрал уже довольно много, прилёг отдохнуть на вершине скалы после такой работы.

Когда Великий Дух спал, к куче хвороста приползла гремучая змея. Она проскользнула между сухими ветками, окропила их ядом, сбросила там свою старую шкуру, выползла из-под рыжих стеблей и исчезла в зелёных травах прерии.

Великий Дух пробудился с восходом солнца и принялся за работу. Он наложил в каменную печь валежника, а с ним, не подозревая об этом, положил шкуру гремучей змеи и ветки, обрызганные ядом. Наконец на приготовленную кучу он положил вылепленного из глины человека и поджёг ветки. Когда они занялись огнём, он подумал: «Пока я выкурю свою калюти, человек будет готов, чтобы жить на земле».

Он уселся недалеко от печи и стал глядеть на прерии и леса, в которых должен был поселиться их первый владыка.

Дым из трубки столбом поднимался вверх и расплывался в синем небе. А когда последняя струйка дыма-пукваны растаяла в воздухе, Великий Дух встал, подошёл к печи и вынул человека. Но, видно, недодержал он его в огне. Человек был бледным, со слабыми мышцами, не очень выносливым. А яд и шкура гремучей змеи сделали своё дело: человек этот получился со злым характером, неверным сердцем и с раздвоенным, как у змеи, языком.

О нет, не о таком владыке мира думал Маниту, не такого хотел он создать человека!

Разгневанный, он схватил необожжённую и неудавшуюся куклу и со злостью бросил её за Большую Солёную Воду.

Так появился белый человек.

Великий Дух снова принялся за работу и вылепил из глины другого человека.

Четыре дня и четыре ночи носил он из бора валежник, но на этот раз выбирал только сосновые сучья.

И вот когда он уже уложил валежник и высек огонь, он ощутил страшный голод, который, как шакал, раздирал ему все внутренности. Тогда пошёл Гитчи Маниту в глубь дремучего леса, чтобы поживиться ягодами и лесными плодами, утолить жажду ключевой водой.

Вернувшись к подножию скалы, он почувствовал чад и увидел валящий из печи чёрный, густой дым.

Великий Дух подбежал к большому камню, закрывавшему очаг, отодвинул его в сторону и из глубины печи вытащил человека.

Он был пережжён, он был весь чёрный.

Смолистые сучья, горевшие жарко, обуглились и закоптили дымом тело глиняного мужчины.

Мышцы этого человека были крепче, но дух — слабей.

«Нет, такой человек не может быть господином лесов и прерий. Не о таком я мечтал», — подумал Гитчи Маниту.

Он схватил пережжённого человека и забросил его за Большую Воду, туда, где отвесно светит солнце.

Так появился чёрный человек.

А Великий Дух в третий раз принялся за работу. Он снова пошёл в дремучий лес и выбрал самые лучшие, самые чистые сучья, после чего с большим старанием вылепил из красной глины смуглого, статного человека с гордо поднятой головой и резкими чертами лица.

Закладывая в печь куски дерева, он приговаривал:

— Белая кора сделает ноги твои лёгкими и прыткими. Ветви дуба дадут силу и мощь твоему телу. Лиственница крепко свяжет твои мускулы, чтобы они были привычными к труду.

Он приговаривал, обливая сучья пахучими смолами:

— Не проймёт тебя холод ночи, а зимой не заморозит твою кровь свирепый северный ветер. Ты пропитаешься запахом лесов и будешь принадлежать им так же, как принадлежат им медведь, волк, пума и рысь, лис и бобёр.

Ты будешь с чащей неразделимым, единым целым, а когда исчезнут леса — сгинешь и ты. Когда в прериях вымрут бизоны, исчезнешь и ты, потому что ты будешь принадлежать лесам и прериям. А когда умрут они, ты вернёшься ко мне.

Он положил на пахучие лесные ветки глиняного человека и поднёс к сучьям свою калюти.

Высоко взметнулось пламя, окутывая огненными языками только что вылепленную фигуру.

Великий Дух бодрствовал у печи, а когда пришло время и человек был уже достаточно обожжён, он взмахнул правой рукой. Тогда на огонь сел речной туман и загасил красное пламя. Творец вынул из печи человека, и улыбка удовлетворения засияла на его лице.

Так появился человек с бронзовой кожей.

В нём была мощь лесов и сила дуба. Мускулы его блестели в лучах солнца, а ветер играл в его чёрных волосах.

Великий Дух взял за руку молодого воина, проводил его на вершину горы и сказал, указывая на чащи и прерии:

— Я дарю тебе эти леса и степи, дарю тебе эти реки, озёра и горы, отдаю всё, что есть в них. Ты — их хозяин, правь справедливо. Не поднимай руки на брата, потому что тогда вернутся люди, которых я бросил за Большую Воду, и захватят твои земли. Тогда умрут и прерия и чаща, а вместе с ними умрёшь и ты. Иди, построй себе типи и живи в нём, а при первой же полной луне сойдёт к твоему шатру девушка, которая станет твоей женой.

При этих словах Великий Дух поднял ладонь, простился с молодым воином и растаял в клубах дыма.

Белый мустанг

а землях Тавазэнта, в племени дакота, у знаменитого колдуна — Медвежьего Клыка — воспитывался мальчик. Колдун выбрал его среди многих других потому, что он отличался большой силой, избегал сверстников, пренебрегал их забавами и предпочитал один, скрытый от посторонних глаз, совершенствоваться в метании томагавка, во владении ножом и копьём.

Когда мальчику было десять лет, он ловко набрасывал лассо на скачущего коня и осаживал его на месте, что не всегда удавалось даже опытным охотникам. С каждым днём он становился всё более сильным и ловким.

Зоркие глаза старого колдуна уже давно следили за его поступками. Они хорошо видели, что мальчик в будущем мог бы стать или большим вождём, или колдуном. Вот и решил он сделать из мальчика достойного наследника и взял его в свой шатёр.

Маленький индеец — ути — стойко выдержал испытание кровью и в первый раз, с кровоточащими ранами, после таинства посвящения станцевал при лунном свете танец мужчины. Дали тогда ему имя — Быстрый Ветер.

Через много лет, когда он уже научился всем тайнам заклинаний и мудрости своего наставника, он решил отправиться в горы, чтобы добыть себе в жёны прекрасную Пахайо. Она жила на разноцветной радуге, а осенью и весной указывала дорогу диким птицам, летевшим с севера на юг и с юга на север.

— Хороша Пахайо! — говорила ему мать, когда он приходил в шатёр своих родителей. — Волосы ее стелются до самой земли, а на лбу светится разноцветная лента, переливающаяся всеми красками. Да, счастлив будет тот, кто возьмёт её в жёны, потому что Пахайо приносит счастье. Она имеет власть над дикими птицами и над водами, падающими с неба. Но, для того чтобы добраться к ней, надо быть великим воином, ведь дорогу туда стерегут злые духи. Если кто-нибудь возьмёт её в жёны, злым духам грозит погибель и низвержение в вечную темноту.

Оберегает её и отец, старый Дух Горных Водопадов. У него надо просить руки Пахайо. Он согласится отдать свою дочь только воину с чистой душой и мужественным сердцем, с большой отвагой и силой, не знающему страха, злобы и лжи. Дух Горных Водопадов обитает в гранитной скале на вершине большой горы, а ту скалу может отворить только тот, в чьём сердце — настоящая отвага и настоящая любовь к Пахайо.

Наслушался тех рассказов Быстрый Ветер и целыми днями только и думал о том, как преодолеть преграды. Однажды, после большого дождя, когда радуга была ярче, чем обычно, Быстрый Ветер сказал матери:

— Мама, приготовь мне полный колчан стрел, приготовь краски, чтобы я мог раскрасить своё тело в боевые цвета, наточи мне томагавк и нож: я иду в высокие горы, чтобы сразиться со злыми духами. Я должен дойти до Духа Горных Водопадов и попросить у него руки его дочери, чтобы привести тебе невестку. По дороге я должен побороть злых духов, чтобы не было больше на свете зла.

Мать взглянула на сына, на чёрные пряди волос, спадавшие ему на плечи и схваченные на лбу повязкой из шкуры гремучей змеи, посмотрела на резкие, выразительные черты лица, на плотно сжатые губы. Она заглянула в его чёрные глаза, сияющие, как две звезды на тёмном небе. Она обняла взглядом его крепкую грудь, высоко поднятую, как два щита воина, его могучие плечи и руки, ломавшие челюсти медведям. Она поглядела на его сильные, словно два дуба, ноги — проворные, догоняющие на бегу оленя, — и отозвалась:

— Поезжай, сын мой, и освободи племена от всего злого. Дети и девушки будут славить в песнях твою доброту и отвагу.

Она окунула свои пальцы в жёлтую краску и провела поперечные полосы на теле сына. А вдоль лица провела чёрные полосы, которые соединялись с белыми у носа, а потом вместе, вокруг губ, сбегали на подбородок. Медвежьим салом натёрла волосы юноши и дала ему пемикан — высушенное и растёртое в порошок мясо:

— Это тебе на дорогу, чтобы ты не знал голода.

Быстрый Ветер надел кожаные штаны, обшитые по швам бахромой, узорно вышитые и разукрашенные иглами дикобраза мокасины, взял в руки головной убор, каждое перо которого свидетельствовало о славном подвиге. Пучки пушистых перьев обозначали число убитых врагов, а насечки на основаниях перьев и раскрашенные красным цветком узоры рассказывали, сколько ран нанёс Быстрый Ветер своим врагам и сколько ран получил он сам.

Величественно выглядел юноша на фоне шатра своего отца. Медвежьи и оленьи черепа, волчьи шкуры и бизоньи рога, оружие, добытое у врагов: палицы, топоры, копья, луки, щиты, сделанные из семи слоёв шкуры чёрного медведя, — всё это говорило об отваге.

О, великим охотником и великим воином был Быстрый Ветер!

Когда же все приготовления были закончены, юноша выбрал самое лучшее оружие, встал перед шатром и три раза протяжно свистнул. В другом конце селения раздалось радостное ржание, и к шатру прискакал чёрный мустанг.

Молодой воин одним прыжком вскочил на него. Он повернулся к матери, попрощался с ней улыбкой и поднятой ладонью и, напевая боевую песню, тронулся в путь.

Он уже скрылся за громадными изломами скал, а мать всё ещё стояла перед шатром и смотрела в ту сторону, куда уехал её сын. До неё долетали слова удалявшейся боевой песни:

Быстрый Ветер скакал на своём коне через покрытые цветами прерии, проезжал селения степных индейцев, и всюду его встречали с уважением и радостью.

Слава его летела впереди него и открывала дорогу к каждому племени.

После долгого путешествия он оказался далеко, в чаще леса. Была уже поздняя осень. А когда снег одел в белый мех деревья и землю, он подъехал к селению, где жили злые Чёрные Духи. Он слез с коня и бесшумно стал приближаться к большому шатру, в котором горел костёр. Вдруг из снежной ямы выскочил громадный волк, ощетинил на спине шерсть, ощерил клыки. В его горле раздалось грозное, приглушённое клокотание.

Быстрый Ветер взглянул на него и сказал:

— Закрой пасть, лесной брат, и не вздумай завыть! Заклинаю твоё волчье племя и приказываю тебе, чтобы ты тотчас же заснул в своей снежной яме!

Волк поджал хвост, выгнул дугою спину, опустил морду и молча, дрожа всем телом, повиновался приказу молодого колдуна.

Индеец приблизился к шатру духов так тихо, словно лёгкий ветерок, проделал в шкуре небольшое отверстие и заглянул внутрь.

Грозный Кабинока — владыка Севера, — укутанный белым мехом со снежными косичками, с глазами из льдин, сидел у стены со своими ветрами и морозами и дул в ледяную флейту. Маленькие, страшные, безголовые чудовища — Май-май-гвени — били в барабаны с таким чудовищным смехом, от которого скрючивались в страхе даже столбы шатра.

Духи ядовитых змей лежали клубками у стены и слушали Песню Костей, которую пел Дух Смерти — Кен Маниту, — восседая на куче черепов в головном уборе из человеческих и звериных рёбер.

Рядом с ним очень старый Дух Горных Лавин с могучими ладонями и растрёпанными волосами мурлыкал песню Чёрного Бога с ледяной горы.

Быстрый Ветер одним взмахом ножа распорол шкуру шатра и вскочил внутрь.

Чёрные Духи прервали свои грустные песни, а строгий Кабинока встал из своего угла и крикнул:

— Кто ты такой? Мой волк чует каждого чужого и разорвёт в клочья, а на тебя он даже не заворчал и позволил тебе подойти. Ты кто? Говори!

— Я — великий колдун, — ответил Быстрый Ветер. — Прибыл я к вам не без мудрости и силы, не без заклятий добрых духов, не без совета своего племени. Волк не завыл, увидев меня, Кабинока, потому, что моя мать купала меня по четыре раза летними ночами, а зимними ночами — по восемь раз, чтобы научился я Песне Рек и охранял ею себя от зла. Белый снег осыпал зимою моё голое тело и морозил мои мышцы, чтобы я мог оградить себя от ваших чар и был сильным, как стадо бизонов, которое сметает всё на своём пути. На моей стороне — доброта, тепло и солнце, улыбка, радость и мудрость. Давайте поборемся — и увидим, кто победит!

И запел Быстрый Ветер боевую песню своего племени, и сколько славных подвигов молодой колдун воспел в своей песне, столько огромных тяжёлых каменных глыб навалилось на ноги злым духам, так что они не могли пошевелиться под этими грудами.

Быстрый Ветер исполнил победный танец вокруг пленных духов. Он хватал их своими сильными руками и разбрасывал по безрыбным озёрам, по песчаным пустыням, по дремучим лесам и бурным рекам.

— Не будете больше никогда своим сборищем докучать людям, а поодиночке вы не страшны горячим и смелым сердцам! Живите так в одиночестве и гнусности, пусть плесень да мох покроют ваши тела, как поваленные и сгнившие стволы старых деревьев.

И там, где падал злой дух, сразу же воспламенялись деревья, скалы трескались от горячего и злого дыхания, вскипали воды и с грохотом разбивались о каменистые берега.

Быстрый Ветер разбросал всех духов. Пожалел и оставил только одного — очень, очень старого Исоку, в чёрном как ночь султане из перьев.

— Почему ты пощадил меня, отважный воин? — спросил старик.

— Потому, что ты очень стар и уже никому не причинишь зла. Вот поэтому и оставляю тебя в покое.

Исока отошёл с опущенной головой, тяжело волоча ноги. А лишь только он скрылся из виду за деревьями, сразу же пустился юношескими прыжками на Красную Реку и там, среди нагромождения диких скал, превратился в юношу.

Быстрый Ветер свернул шатёр, оседлал коня и поскакал ещё выше в горы — к Духу Водопадов.

Много дней ехал он в сторону острых скал, преодолевая стремительные горные реки, проходя тёмные каньоны, кишащие гремучими змеями. Не боялся их Быстрый Ветер, ведь против них у него было сильное заклятие. Словами этого заклятия он умел вызывать ядовитых змей из расщелин и усыплять их песней, а его мустанг дробил своими копытами их головы. Быстрый Ветер проходил высокие горные перевалы, где жили грозные, старые медведи, но они уступали ему дорогу, боясь силы его заклятий и могучего томагавка, которым он владел лучше, чем они своими когтями и клыками.

Даже лавины пятились в горы при встрече с ним.

На седьмой день Быстрый Ветер подъехал к огромной чёрной скале, внутри которой жил владыка водопадов Гахаск.

Молодой колдун осмотрел скалу, вершина которой скрывалась в тучах. Он трижды объехал вокруг неё, но стены всюду были отвесны и неприступны. Тогда он вернулся на прежнее место, приложил ладони ко рту и троекратно крикнул орлом.

Эхо отозвалось и раскатилось в горах три раза по три, а потом снова наступила тишина, в которой он слышал удары своего сердца. Быстрый Ветер спрыгнул с коня, отпустил его и стал ждать. Он ждал три дня и три ночи. И когда снова на крик орла он не получил никакого ответа, выхватил из-за пояса томагавк и изо всей силы ударил им по скале. Дрогнула огромная скала и стала медленно раздвигаться.

В большой пещере на возвышении из медвежьих шкур сидел Дух Водопадов в накидке, сотканной его дочерью из лучей луны и солнца. Он крепко спал.

Быстрый Ветер поднял руку в знак мира и шагнул в пещеру.

Голова старика, покрытая серебряными волосами, не шевельнулась. Только через некоторое время старик медленно поднял веки и посмотрел своими усталыми глазами на юношу.

— Чего ты хочешь от меня, воин?

Его голос загрохотал, как самый большой водопад в землях Тавазэнта.

По спине Быстрого Ветра пробежали холодные мурашки, но он подавил страх и ответил:

— Я пришёл просить тебя, чтобы ты отдал мне свою дочь в жёны. Дай мне ту, что живёт на радуге и показывает дорогу диким птицам, а из лучей солнца и луны умеет искусно ткать накидки. Дай мне Пахайо!

Рассмеялся Гахаск, и от его смеха задрожали и стали рассыпаться скалы.

— Моя дочь достанется в жёны только тому, кто приведёт мне Белого Мустанга, которым владеет отец ветров Кабейун. Покажи, на что ты способен. Иди!

После этих слов Гахаск снова погрузился в сон, потому что была зима и все водопады были скованы льдом.

Как только Быстрый Ветер вышел из пещеры, скала с грохотом сомкнулась за ним.

Не теряя времени, он стал готовиться в путь.

Сделал себе крепкие лыжи, подбил их шкурками с оленьих ног, натёр их жиром, нарисовал на них знаки своего племени и попросил добрых духов, чтобы его ноги и лыжи были быстрыми. Потом он наполнил колчан лёгкими стрелами, повесил его на плечо, взял в руки лук и воскликнул:

— На всей земле нет никого, кто мог бы состязаться со мной в беге! Я догоню ветры и быстрокрылых птиц. Я догоню Белого Мустанга, схвачу его своим лассо и приведу его отцу моей любимой!

Услыхал эти слова Кабейун и выпустил своего белого скакуна, чтобы тот померялся силами с молодым колдуном.

— Скачи, конь, по всей земле Тавазэнта. Посрами хвастуна. Пусть сердце его выскочит из груди и превратится в красную льдину.

Заржал мустанг и пустился вскачь.

Он промчался галопом мимо юноши и скрылся за горизонтом. Быстрый Ветер стал разыскивать его по всем землям — изъездил горы вдоль и поперёк, леса — с запада на восток и с севера на юг, но нигде так и не встретил скакуна.

Он объехал болота и пустыни, осмотрел берега озёр и рек, не страшны ему были ни снежные лавины, ни ледники.

Он мчался так, что пар клубился из-под лыж и растапливался снег. Выехал юноша в прерию, доехал до селения и увидел толпу людей, которые следили за его охотой. Женщины и дети горько плакали, выли собаки и шипели костры.

Быстрый Ветер подъехал к ним и спросил:

— Отчего вы плачете?

— Белый Мустанг проскакал туда, — отвечали они. — Ой, не догнать тебе его, потому что он несётся, как ураган. Вот оттого мы и плачем..

Пустился за ним в погоню молодой колдун, обгоняя бизонов, антилоп и ветер.

Степные орлы испуганно взлетали из-под его ног. Он пронёсся через белую прерию, как чёрная молния, и наконец настиг коня. Он схватил его за серебряную гриву, но конь взвился на дыбы, рванулся и исчез за холмами.

Снова бросился в погоню за ним Быстрый Ветер, а Белый Мустанг мчался впереди, окутанный снежной пылью, как сверкающий месяц — тучей. Огромными скачками он перелетал через взгорья, заснеженные леса и глубокие каньоны.

Но, хотя и неистовым был его галоп, быстрей него был Быстрый Ветер. Он мчался за ним, как голодный волк за оленем карибу. С каждым шагом он был всё ближе и ближе к Белому Мустангу. Так оказались они на берегу Красной Реки.

А там, из укрытия, следил за этой бешеной гонкой злой дух Исока. Он от удовольствия потирал руки, видя, как Быстрый Ветер стремительно приближается к его ловушке.

Молодой колдун вот-вот уже должен был схватить Белого Мустанга за гриву, как вдруг провалился в яму, выкопанную коварным Исокой. Лыжи сломались… Старик хрипло засмеялся и исчез за скалами, а Быстрый Ветер сел на снег и опустил голову. Но, не раздумывая долго, он выскочил из ямы, взобрался на ближайший холм и посмотрел вслед коню. Белый Мустанг неторопливой рысью удалялся в густую чащу.

Юноша сбросил кожаную куртку, взял в руки лассо и лёгкими прыжками направился в сторону бора.

Словами, которым научил его Медвежий Клык, он приветствовал лес и его хозяев:

Выслушал это лесной владыка. Он повелел, чтобы расшумелись деревья, чтобы согнулись они до земли и замахали своими ветвями. Он приказал, чтобы завыли волки и по всей чаще зарычали медведи.

Испуганный Мустанг выскочил на поляну, прямо на молодого колдуна. Быстрый Ветер раскрутил своё ременное лассо и с размаху затянул его на шее Белого Мустанга. Теперь это был уже его конь!

Он привёл его Духу Водопадов — Гахаску.

— Вот Белый Мустанг Кабейуна. Я поймал его. Дай мне теперь свою дочь, дай мне Пахайо. Она будет скво — моей женою.

— Ты отважен, юноша. Ты, как настоящий мужчина, сражался со злом и поступал благородно. Ты достоин хорошей жены. Возьми Пахайо. Возьми и белого коня, которого ты поймал. Но помни, сын мой: если ты в жизни запятнаешь себя каким-нибудь злым поступком, ты потеряешь жену и всё самое дорогое на земле, а сам превратишься в прах, который ветер рассеет по всему свету.

После этих слов Гахаск исчез, а Быстрый Ветер почувствовал вдруг в голове какой-то странный шум. Его охватил сон, ноги подкосились, и он опустился на колени. Уже засыпая, он почувствовал, как сильный поток тёплого ветра уносит его ввысь.

Когда проснулся, сидел он верхом на Белом Мустанге у подножия разноцветной радуги, по которой спускалась к нему улыбающаяся красавица Пахайо.

Сыновья солнца

ананак часто проводила ночи в лесной чаще, слушая при свете луны тихий лепет деревьев.

Вот в такие ночи она мечтала о том, чтобы родить двоих сыновей — сильных, как медведи, быстрых, как горностаи, и отважных, как горные орлы, о которых бы пели охотничьи и боевые песни. Тананак была одинока, но, несмотря на это, она была счастлива и не хотела ни с кем делить своей судьбы в общем типи. Она бы могла уже давно стать женой какого-нибудь отважного юноши, потому что немало их добивалось её внимания, оставляя перед входом в её шатёр шкуры медведей со знаками своих тотемов. Однако она проходила мимо них равнодушно. А стоило ей поднять какую-нибудь из шкур, набросить на себя — и это было бы знаком для спрятавшегося охотника, что она выбрала именно его.

Однажды Тананак вдруг куда-то исчезла. Напрасно все мужчины племени разыскивали её. Говорили, что её разорвал медведь во время одной из её прогулок в чаще.

А тем временем Тананак отправилась в прерии, заметая за собою все следы. Прежде чем выбраться на широкую равнину, она долго колесила по лесу, нарочно обходя мягкую землю и поляны, покрытые молодой травой, чтоб не оставить следов, по многу раз переходила ручьи и брела по каменистым ложам рек.

Через три дня добралась она до подножия горы, на которой росли четыре дерева. Тут она поставила свой типи.

Вокруг простиралась прерия, а от запаха целебных трав и цветов пульсировала кровь в висках. Каждое утро Тананак взбиралась на вершину горы и там, подняв к небу руки, просила Великого Духа, чтобы он подарил ей ребёнка.

Волнуясь, в ожидании простаивала она так на вершине горы долгие летние дни, а слёзы, наполнявшие глаза её, блестели в лучах солнца, как капельки росы в лепестках дикой розы.

И вот однажды над её головою начали собираться тучи, такие большие и тёмные, что заслонили собою солнце. Наступила темнота.

По багряному небу с грохотом пролетали огненные птицы. Хлынул проливной дождь. Вымокшие волосы и одежда девушки прилипли к её дрожащему телу.

Ливень прошёл так же быстро, как и начался. Тучи умчались, как испуганные мустанги, и снова выглянуло солнце, обнимая своими лучами всё ещё стоявшую неподвижно девушку. Над прерией повеял тёплый, влажный ветер. Тананак сняла своё платье, чтобы просушить его. Её бронзовое тело заблестело в лучах солнца, как влажная скала. Тёмные волосы упали на плечи, как водопад горной реки. Девушка подняла сияющее лицо к небу, потому что поняла: неожиданным затмением солнца и дождём Великий Дух дал знак, что он услышал её просьбу.

Счастливая и улыбающаяся сбежала она с горы. Она радостно вдыхала запах диких трав и аромат степных роз, не чувствуя ни росы, ни острых шипов, которые ранили её тело. Она бежала к своему типи счастливая оттого, что родит сыновей, о которых она так мечтала.

«Это будут сыновья Солнца», — думала она.

За много дней начала она готовить мягкие бобровые шкурки и мох с деревьев, собирала нежный птичий пух и берёзовую кору на подстилку для своих малышей.

И вот когда Большое Солнце пробежало полнеба, она родила мальчиков. У них были круглые уши, а руки и ноги были похожи на рыбьи плавники.

— Вы рождены от Солнца и Воды и будете славными, о мои сыновья, — прошептала она тихо и ласково.

Под заботливым присмотром матери сыновья росли быстро, а когда им исполнилось девять Больших Солнц, Тананак велела им надеть новые набедренные повязки, дала им мяса на несколько дней и проводила на вершину Четырёх Деревьев.

Когда они ставили типи, темнота ночи уже погасила свет дня, а Духи Умерших разожгли миллионы маленьких костров на тёмном небе. На рассвете встали они на вершине горы и обратили свои лица к восходящему Солнцу.

Мать, стоя между мальчиками и с волнением обнимая их, сказала:

— Смотрите, смотрите хорошенько, это — ваш отец. Его тёплое дыхание разносится во все стороны. Пришло время, когда вы должны встретиться с ним и напомнить, что вы — его дети. Труден будет ваш путь, но в дорогу вам я даю бронзовую Муху. Она учила мудрости воинов моего племени, и не зря она украшает тотем нашего рода. Можете спрятать её в ухо. Слушайте её, и она поможет вам. Знаю, что мне не придётся краснеть за вас и вы вернётесь с именами — славными и бесстрашными. Когда Солнце взойдёт в зенит, отправляйтесь в путь!

Она ещё раз прижала к своей груди мальчиков, погладила их чёрные как смоль волосы, и, несмотря на то, что плач готов был вырваться из её груди, она не подала виду, как тяжело ей в минуту разлуки с ними. Она спустилась с горы, провожаемая боевыми криками сыновей. Она знала, что расстаётся с ними надолго, может быть, навсегда. Почувствовала вдруг такую боль в сердце, словно огромный куст колючего глога разросся у неё в груди. Она обернулась и сквозь слёзы, которых уже не сдерживала, увидела, как сыновья машут ей руками. И ещё увидела она, как, четыре раза обойдя деревья на вершине горы, они направились в сторону восхода Солнца — в сторону, обратную его бегу, чтобы Солнце не заметило их.

Много дней и много ночей шли мальчики по душистым равнинам прерии. Дальше простирался высокий густой лес, на опушке которого, словно сизые дымы костров, клубились туманы. Из глубины прерии в сторону леса летели стаи чёрных воронов.

Два брата на языке воронов подозвали к себе одну из птиц. Развернув чёрные крылья, ворон уселся поблизости и спросил:

— Зачем вы звали меня?

— Мы идём к своему отцу, Чёрный Ворон. Он живёт там, где кончается чаща и начинается страна больших скал. Не покажешь ли нам дорогу туда, приятель? Мы будем благодарны тебе.

— Положите мне в клюв кусочек мяса, — прокаркал ворон, — надо набраться сил для такой трудной дороги.

Мальчики охотно выполнили его желание, уселись на его спине, а он расправил крылья и поднялся в воздух. Сначала он летел низко, почти над землёй, потом начал подниматься всё выше и выше — большими кругами над чащей и прерией, которая с его спины была похожа на Большую Воду, усеянную нагромождениями скал, огромными рифами.

Когда они поднялись так высоко, что на земле не стало видно их тени, их заметил злой Дух Улев. Он не хотел пускать их в страну Солнца и обрушил на них горячий дождь. Ворон быстро прикрыл мальчиков крыльями и поднялся выше горячей тучи. Благодарные мальчики дали ему ещё один кусок мяса, и птица взвилась ещё выше — туда, где жил орёл, владыка небесных просторов.

— Дальше понесет вас орёл, — шепнул усталый ворон. — Я должен вернуться назад.

В воздухе появилась большая птица, похожая на тёмное облако, заслонившее блеск солнечных лучей.

— Владыка поднебесных дорог, — попросили мальчики, — подними нас на вершину самой высокой горы! Заклинаем тебя шумом твоих перьев и твоим взглядом, пробивающим скалы: помоги нам! — И дали ему кусок оленьего мяса — большого лакомства для орлов.

Птица, восхищённая отвагой мальчиков, согласилась. Она съела половину мяса и полетела с ними в сторону самой высокой горы.

На тропе, недалеко от дома Солнца, высилось огромное ледяное дерево, которое загораживало дорогу своим могучим стволом и раскидистыми ветвями. Орёл хотел перелететь через это дерево и поднялся так высоко, что их заметил владыка севера, грозный Кабинока, и напустил на них огромную тучу с градом.

Но орёл спрятал мальчиков под своими крыльями и защитил их от крупных, тяжёлых градин, а потом одним мощным взмахом крыльев поднялся над чёрной тучей. Мальчики снова дали ему кусок мяса.

Подкрепившись, орёл перелетел через глубокое ущелье, на дне которого о горные камни дробил свои воды ледяной поток. Мороз щипал голые плечи мальчиков, закоченевшими пальцами они с трудом держались за орлиные перья.

Вскоре они приземлились недалеко от скал, вершины которых были остры, и орёл, показывая дорогу дальше, сказал:

— Дальше идите сами, а я должен вернуться назад.

Мальчики поблагодарили орла, попрощались с ним, подняв руки, а когда владыка небесных просторов растаял в облаках, они направились по тропинке на вершину горы.

Типи Солнца стояло между деревьями с могучими ветвями на краю глубокой пропасти. На дне её белели кости смельчаков, которые отваживались приблизиться к типи. Мальчики посмотрели на шатёр, и — о чудо! — типи исчезло. Они закрыли глаза и снова открыли, однако шатёр не появлялся. Четыре раза так они закрывали и открывали глаза и на четвёртый раз снова увидели дом Солнца. Теперь они уже без препятствий дошли до типи и в молчании остановились перед ним.

У входа в шатёр сидела женщина. Увидев мальчиков, она поднялась и сказала:

— Уходите отсюда! Уходите как можно быстрей! Если Солнце вернётся и увидит вас здесь, вам не уйти живыми от его огненных стрел, а ваши кости смешаются с костями, лежащими на дне каньона.

Странной была эта женщина. Разговаривая с мальчиками, она непрерывно менялась: то был& молодой и очень красивой, то старой и страшно безобразной. Мальчики смотрели на неё с удивлением, не в состоянии произнести ни слова. Но потом смело ответили:

— Мы пришли сюда увидеться с нашим отцом.

— Я не знаю вашего отца, не знаю, где он живёт, но советую вам — бегите отсюда, пока Солнца нет.

— Нет, мы останемся здесь и подождём, пока не вернётся отец.

Теперь женщина посмотрела на них с удивлением.

— Солнце — наш отец, — сказали они, — мы пришли проведать его.

— А откуда вы знаете, что Солнце — ваш отец? Кто вам сказал об этом?

— Мы знаем это от нашей матери, которая послала нас сюда.

— Ну, хорошо, оставайтесь, но, пока Солнце не вернётся, вам нужно отдохнуть. Садитесь на медвежью шкуру и ждите.

По знаку женщины из шатра выкатилась свёрнутая шкура и расстелилась перед удивлёнными мальчиками.

— Теперь я вам верю, — сказала женщина. — Шкура сама развернулась перед вами. Это значит, что вы меня не обманываете, а говорите правду. Я помогу вам.

Отдыхая на шкуре медведя, они вдруг услышали шёпот женщины:

— Смотрите, приближается Солнце!

Мальчики смотрели с восторгом, как вершина горы медленно разгоралась, расцвечиваясь нежными красками перьев на шлеме Солнца. Свет поднимался, приближался, становился ярче.

— Спрячьтесь в шатёр, в самый дальний конец, и накройтесь шкурами. Лежите тихо, чтобы вас не заметил владыка света.

Они бросились в типи, объятые радостью, тревогой и страхом перед великим и незнакомым отцом. Но любопытство оказалось сильнее всего, и мальчики слегка приподняли шкуру, под которой прятались.

В первое мгновение яркий свет ослепил их. Они зажмурили глаза, но, когда привыкли к ослепительному сиянию, увидели отца во всём его великолепии.

Высокий, в разноцветном купе — уборе из ярких перьев, обрамляющем лицо с заострёнными чертами и орлиным носом, — он смотрел на мир глазами, которые видели всё.

Мальчики на мгновение струсили.

Им показалось, что взгляд Солнца пронизывает их насквозь, что шкуры сдвинулись с их тел и отец видит, как они, скорчившись, дрожат от страха. Но это было лишь заблуждение, которое сразу прошло, когда владыка света повернулся к женщине и спросил:

— Где эти двое людей, которые пришли сюда?

Женщина, глядя прямо в глаза Солнцу, ответила:

— Здесь никого не было, я никого не видела.

— Язык твой говорит неправду, старуха, они должны быть, потому что вот их следы, — сказал владыка, указывая на следы мальчиков.

— Ты должен видеть лучше, кто был здесь, ты же всё видишь. Ты ходишь над землёй каждый день, и ничто не минует твоего взгляда. А эти следы оставили твои сыновья, которые пришли поклониться тебе.

Солнце задрожало, а скалы, облитые его блеском, стали красными.

— Приведи мне этих смельчаков, которые называют себя сыновьями Солнца, пусть мои глаза увидят их!

Тогда женщина положила перед Солнцем свиток шкур. Владыка неба и дня потряс шкуры и удивлённо взглянул на мальчиков:

— Так это вы — мои дети? — Он встал перед ними, как огромная красная скала, раскалённая от гнева.

— Тот, кто освещает прерию и велит цветам расцветать, — робко начали мальчики, — тот, кто в чаще разносит пожары и превращает деревья в серый пепел, тот, кто выбеливает кости умерших в пустыне и своим горячим дыханием раскалывает скалы, тот, кто побеждает тьму и называется Солнцем, — наш отец.

— Ну, что ж, садитесь и ждите, пока я не подкреплю свои силы едой. Потом пройдёте испытания, чтобы доказать, что вы — мои сыновья.

Тогда отозвалась бронзовая Муха, спрятанная в ухе одного из мальчиков.

— Вы должны пройти эти испытания. Они будут трудными. Сначала вас бросят в пылающее небо, но я помогу вам. Вот вам пёстрые перья, они вам очень пригодятся, — тихонько прожужжала она.

В этот момент легко дрогнула шкура, закрывающая вход в шатёр, и вошла женщина.

— Мне жаль вас, дети, — шепнула она. — Вы отважные и смелые, поэтому я пришла вас предостеречь. Владыка света приготовил вам такие испытания, из которых никто, рождённый на земле, не смог бы выйти живым. Убегайте! Я покажу вам дорогу. Меж скалами есть Тропа Вечных Теней, Солнце не знает дороги туда.

— Спасибо тебе, женщина, за твою доброту, но мы останемся.

— Ещё раз предупреждаю: убегайте! Здесь вас ждёт неминуемая смерть.

— Мы останемся! — упрямо повторили мальчики.

— Ну, что ж, идёмте со мной, Солнце зовёт вас.

Солнце молча взглянуло на них и, схватив обоих поперёк тела, бросило их на острый гребень молнии. Они летели так быстро, что, кроме насмешливого свиста ветра в ушах, не слышали ничего.

Упали они, однако, не на остриё молнии, а на мягкие перья, которые дала им Муха, и живыми и здоровыми явились пред очи отца.

— Это поразительно! — удивился он.

Четыре раза бросал он их на гребень молнии, но каждый раз они возвращались живыми и невредимыми благодаря добрым советам и помощи Мухи.

— Вы доказали мне, что вы — мои сыновья, — сказал владыка света. — Я счастлив, что Великий Дух даровал мне таких детей. Приготовь им типи, достойное моих сыновей, — обратился он к старухе.

Её ловкие руки быстро поставили шатёр. Она покрыла его шерстяными одеялами: голубым, жёлтым, чёрным и зелёным. Развела большой костёр, принесла несколько валунов и положила их в жар. Когда они раскалились добела, женщина бросила их в источник, который был посередине шатра. Вода зашипела, забулькала, и Духи Воды вылетели из неё большим, густым клубом пара. Тогда Солнце привело своих сыновей в цветной шатёр и оставило их там.

Ещё четыре раза бросала женщина раскалённые камни в воду, а когда они остыли и пар вышел из шатра, Солнце заглянуло внутрь. Мальчики лежали неподвижно, как убитая охотником дичь, а их мышцы и кости стали совершенно мягкими.

— Уф, — вздохнуло тихо Солнце, — трудная работа ждёт меня сегодня.

Отец-Солнце снял у сыновей кожу с ладоней и подошв, сшил оленьими сухожилиями мышцы ног, сложил колени. Потом медвежьими сухожилиями сшил и укрепил мыщцы рук и всего тела, сделал уши, а потом закрепил на головах длинные волосы, достигающие узких сильных бёдер.

Они были великолепны. У них был человеческий облик, но они были похожи на сыновей Великого Духа, на юных богов, а не рождённых простой смертной, земной женщиной. Они так стали похожи друг на друга, что их невозможно было различить.

Когда Солнце вывело их из типи, старуха от удивления омолодилась, четыре раза шепнула «хоу» и снова превратилась в старуху. Менялась так она четыре раза, представляя каждый раз другое время года. Во время весенне-летней перемены была молодой женщиной, а во время осенне-зимней — седой сморщенной старухой.

— Теперь ты уже не сможешь отречься от них, — обратилась она к владыке дня, — иди на землю, живи в одном типи с земной женщиной и своими детьми, а я останусь здесь одна.

Солнце подошло к старухе, ласково положило ей на плечо свою руку и, глядя ей прямо в лицо, измученное и усеянное морщинами, как голая скала — трещинами, мягко сказало:

— Иметь сыновей — для меня великое счастье. Но я не буду жить на земле. Не грусти, когда весело мне. Радуйся вместе со мной, и ни одна чёрная туча не омрачит блеска нашей радости.

По лицу женщины промелькнула лёгкая, радостная улыбка. Она кивнула головой.

— Я буду радоваться вместе с тобой, мой вождь, и твоя радость будет моей радостью.

— Мои сыновья в юном возрасте совершили великие подвиги и заслужили, чтобы им дали имена, — сказал владыка дня. — Твоё имя будет Най-ей-ей-ез-гани, а тебя, — обратился он ко второму, — в прериях будут звать Табо-то-ист-цини. Слава покроет ваши имена, как зимой снег землю. Радостен для меня день, когда вы пришли ко мне. Если у вас есть ко мне просьба, я выполню её тотчас же.

— Да, отец, нам хотелось, чтобы ты подарил нам двух своих славных коней, сёдла, уздечки, лассо и одеяла под сёдла.

Солнце рассмеялось.

— Кто вам сказал, что у меня есть кони, сёдла и лассо? У меня ничего нет, и дать мне вам нечего.

— Наша мать говорила, что мы получим то, о чём попросим, а когда вернёмся на землю, твои кони расплодятся, и каждый воин племени нашей матери получит прекрасного мустанга, а мы станем великими вождями. Если же мы вернёмся с пустыми руками, матери будет грустно, что ты пожалел двух коней своим сыновьям.

В этот момент Муха шепнула одному из мальчиков, что у отца есть кони, но он спрятал их от них. Тогда один из мальчиков сказал:

— Позволь, отец, мы сами поищем себе коней.

Не говоря ни слова, Солнце отправилось вслед за сыновьями. Они спустились в долину, окружённую со всех сторон скалами и высокими деревьями. Там было много чёрных медведей.

— Вот мои кони, — сказал владыка дня, указывая на медведей, — можете выбрать любого из них.

Муха снова зашептала на ухо:

— Не верьте ему, это не его кони, просите других!

— Да, отец, это добрые кони, — подтвердил один из мальчиков, — но нам хотелось бы других. Не покажешь ли нам другую долину со своими мустангами?

Отец в знак согласия кивнул головой и привёл их на большую поляну, где паслись олени и горные козы с длинной белой шерстью до самой земли и такой густой, что они казались завёрнутыми в снежные облака.

— Вот мои кони, — сказал он, — они быстрее ветра, который развевает ваши волосы. Выбирайте.

— Спасибо тебе, отец, но эти кони не для нас. На земле, где мы родились, эти звери называются иначе. Нам хотелось бы получить от тебя диких быстрых мустангов. Для тебя, отец, каждый зверь может быть мустангом. А мы — люди, и нам хочется коней, на которых ездят люди.

Сказав эти слова, мальчики пошли отдохнуть в свой шатёр. А их отец, наморщив лоб, укрылся в своём типи, и темнота окутала землю.

В шатре Муха шепнула мальчикам, что кони Солнца находятся в загородке, у которой четыре выхода.

Утром, когда владыка дня двинулся в своё путешествие по небесным прериям, Муха привела мальчиков к загону-коралю, верх ограды которого был усеян иглами дикобразов и когтями орлов. За оградой было так темно, что даже зоркие глаза мальчиков не смогли разглядеть ничего. Тогда они сели перед первым входом в загородку и стали ждать возвращения отца.

Когда он вернулся, то заметил мальчиков и сказал:

— Вы напрасно ждёте здесь, дети мои, ваши глаза никогда не увидят мустангов.

— Мы всё-таки просим тебя, отец: открой нам ворота, чтобы мы могли увидеть твоё богатство.

Отец не смог отказать в просьбе своим детям. Он открыл все ворота, и мальчики оказались в середине кораля, полного таких великолепных мустангов, что сердца мальчиков задрожали от восторга.

— Это худшие мои кони, — буркнул отец. — Выбирайте. Берите того, который вам больше всего понравится.

Он дал мальчикам лассо, а сам стал перед оградой.

Кони забеспокоились. Они гневно рыли копытами землю, ржали, прядали ушами, из раздутых ноздрей вырывался пар.

Когда мальчики присматривались к мечущимся мустангам, не зная, какого же выбрать, Муха шепнула:

— Ловите того, который отделится от стада…

Из вихря грив и дрожащих спин выскочил чёрный мустанг с белой гривой до земли. Гордо подняв голову, с гневным блеском в глазах, он стал носиться вокруг взволнованного, брыкающегося и ржущего стада.

Один из мальчиков бросился ему наперерез. Они остановились друг перед другом — конь, клубок дрожащих мышц, и маленький худощавый мальчик с уверенными, решительными движениями, мягкими, как у лесной пумы.

Несколько мгновений стояли они так, испытующе глядя друг на друга. Вдруг вороной конь бросился на мальчика, стремясь затоптать его своими могучими копытами. Но мальчик, как молния, осветившая ночную тьму, мелькнул под копытами чёрного мустанга, из руки его выскользнуло лассо и упало на шею зверя, обвив её змеиными кольцами. Мальчик дёрнул изо всей силы, и лассо, как клещи, сжало шею коня.

Чёрный мустанг поднялся на дыбы. Ещё один бешеный рывок, ещё один удар копытами о скалу, которая рассыпалась, как комок земли, — и конь упал у ног мальчика, тяжело дыша.

Сын Солнца наклонился над лежащим мустангом и старательно вытер ему травой бока и вспотевшую холку. Конь поднялся и кротко положил голову на плечо победителя.

Мальчик ласково взял своего скакуна за гриву и подвёл его к отцу. В глазах Солнца появился беспокойный жёлтый блеск.

— Я сказал. Он — твой. Пусть теперь и второй мой сын поймает себе коня и подъедет ко мне верхом на нём. Если он исполнит моё желание, он получит этого коня, — сказал владыка дня, отдавая лассо другому мальчику.

В стаде выделялся гнедой мустанг с чёрной гривой и белым пятном на лбу. Беспокойно и дико он метался среди коней. Его беспокойство передавалось другим мустангам.

Муха шепнула мальчику:

— Этот гнедой жеребец — самый лучший конь в табуне Солнца. Постарайся поймать его. Не смотри, что он такой дикий. На самом деле он спокойный.

Увидев приближающегося мальчика, конь помчался прочь, но лассо, выпущенное умелой рукой, оказалось быстрее и опередило его, спутав ему передние ноги. Мустанг упал на землю, вздрогнули скалы, и пыль заслонила солнце. Мальчик с проворством рыси подскочил к лежащему коню, и не успел тот подняться на ноги, как второй конец лассо захлестнул его могучую шею. Жеребец стремительно взвился, опустился на передние ноги, потом рванулся в сторону, но лассо крепко держало его. Мальчик вошёл по щиколотки в землю, напряг мускулы и начал подтягивать коня к себе! А когда голова коня оказалась на расстоянии вытянутой руки, он одним прыжком очутился верхом на диком жеребце.

Вот теперь началась борьба.

Почуяв на своей спине человека, гнедой мустанг замер, заржал и сорвался с места бешеным галопом, стараясь сбросить с себя непривычную тяжесть. Остановился как вкопанный, зарыл передними копытами и подбросил зад. Какое-то мгновение казалось, что он рухнет, придавив собою мальчика, но в следующую секунду взбешённый жеребец поднялся на дыбы. И — о чудо! — мальчик всё ещё был на нём.

Теперь начался какой-то бешеный танец на месте. Жеребец подпрыгивал на всех четырёх ногах, выгибая дугою спину, то снова бросался в сторону, то вдруг на всём скаку останавливался, как заколдованный, то мчался по кругу. Но ничего не помогало. Всадник как будто прирос к его спине. Конь сделал последнюю попытку: внезапно рухнул на землю. Сын Солнца молниеносно соскочил с коня, но, как только мустанг поднялся на ноги, мальчик снова сидел на нём верхом! Жеребец остановился, дрожа и тяжело дыша, — понял, что побеждён.

Мальчик осторожно повернул коня, объехал всё стадо и остановился перед Солнцем. Соскочил на землю, вытер с коня пот.

Гнедой мустанг, как верный пёс, ткнулся своей бархатной мордой в его плечо.

Встал возле мальчика и своим шершавым языком облизал ему щёку.

— Вы добыли себе двух лучших коней, — сказал отец мальчикам. — Берите их себе. Дам вам ещё одеяла и сёдла. Возвращайтесь теперь на землю и поздравьте от моего имени свою мать. Я буду заботиться о вас. А кони расплодятся по всем прериям.

Мальчики поблагодарили Солнце и поскакали на землю, где их ждала мать.

Вскоре их выбрали вождями племён.

А через много лет табуны прекрасных мустангов появились в прериях, и люди благодарили сыновей Тананак и Солнца.

Тосинонак

а древних землях дакотов есть озеро — вечно бурливое и беспокойное. Из него вытекает маленькая речка; спокойно катит она свои воды среди живописных холмов, чтобы вдали слиться с огромной рекой Ми-сониту.

Вот какую легенду рассказывают старые индейцы об этом озере и об этих реках.

Саминак — владыка некогда красивого и спокойного озера — наслаждался солнечными лучами, ласково поглядывая вокруг. Его переполняла радость, потому что у него родилась дочь, прекрасная Тосинонак.

Она выплывала узенькой ленточкой из глубин отца-озера и маленькой речкой петляла среди цветов, лесных трав, текла между холмами, а ветер легко шевелил её голубое платьице. Её сопровождали стайки серебряных рыб и весёлые крики птиц.

Днём солнце полоскало свои лучи в её прозрачных водах, а ночью в неё гляделись звёзды и прибрежные деревья.

На её берег приходили звери, чтобы утолить жажду. Погружали бархатные морды в холодные воды, а она нежно ласкала, щекотала их и возвращала чутьё пересохшим ноздрям.

Жители леса любили её за доброту, за вкус её воды и за то, что она давала силу и бодрость утомлённым мышцам, удаляла из горла сухость и горечь.

Она радовалась вместе со зверями и весело щебечущими птицами, которые беззаботно порхали над прибрежными тростниками. Она кормила их, прятала от врагов, оживляла цветы и травы. Нежным журчанием убаюкивала деревья, цветы и лесных зверей. Вечно поющая, вечно в движении, она возвещала миру, что живёт, что радостно встречает наступающий день и провожает уходящую ночь.

Днём в ней отражались солнце и небо с облаками, а ночью казалось, что сама тьма, усыпанная звёздами, выступает из её вод.

Такой была Тосинонак. Доброй и радостной, ласковой и шаловливой.

Однажды после сильной бури и страшного ливня, когда воды поднялись, Тосинонак вдруг почувствовала себя необычайно сильной и встретила на своём пути неизвестные ей до сих пор холмы.

С любопытством она огляделась вокруг и с удивлением заметила великолепную широкую реку Мисониту. И когда она смотрела на могучие воды, на стремительное течение и водовороты, в её груди зародилась любовь. И волны её прошептали с восторгом:

— Какие у тебя прекрасные и могучие волны, как быстро ты плывёшь! О, я люблю тебя, Мисониту, за твою силу и могущество!

Докатились до Мисониту эти слова. Он посмотрел в сторону Тосинонак и восхитился её голубыми водами. Грудь его всколыхнулась от вздоха, и он послал к берегу волну, чтобы приблизиться к голубым водам дочери озера Саминак.

Но напрасны были усилия могучего Мисониту: слишком велико было расстояние, разделяющее их.

Среди шума и плеска волн слышала Тосинонак, как звал её могучий Мисониту.

Ей тоже очень хотелось приблизиться к любимому, но она не смогла доплыть до него и, измученная, вынуждена была вернуться в спокойные отцовские воды, затенённые громадами скал.

Днём и ночью мечтала она теперь о великолепном Мисониту, о его неутомимом беге. Откуда он вытекает и куда плывёт? Через какие края несёт он свои воды? Сколько прекрасного и интересного видит он, наверное, на своём долгом, вечном пути! Позавидовала она его странствиям и никак не могла дождаться, когда сама станет могучей рекой, чтобы слить свои воды с водами любимого и поплыть вместе с ним в неведомый мир.

Она загрустила, затосковала, и голос её уже не звенел среди деревьев так радостно, как прежде.

Грусть дочери встревожила отца. Пригнал он в её воды разноцветных рыбок, но и они не радовали её…

Радостными для неё были только те дни, когда она после дождя могла пробежать дальше и взглянуть на любимого.

Тогда она весело шумела, радовалась жизни, и её радость передавалась всему вокруг. Птицы пели громче, цветы цвели ярче, а прибрежный тростник тихо повторял песенки Тосинонак.

Но Тосинонак не могла выполнить его просьбу и грустная возвращалась к отцу.

Во время одного из таких возвращений её увидел бегущий меж деревьев ветер. Он остановился, погладил её и сказал:

— Не грусти, красавица, послушай мой совет, он поможет соединиться с любимым: попроси Духа Дождей, пусть он пошлёт на землю воду, которую ты соберёшь в себя. Хоть и малы капли дождя, но они дадут тебе силу соединиться с водами Мисониту. А я соберу своих братьев и со всех сторон неба сгоню огромные чёрные тучи. Если ты горячо любишь, то Вейя Мунито выслушает тебя, раскроет тучи и потоки дождя хлынут на землю.

Сказав это, ветер стряхнул на голубое платье Тосинонак несколько листьев и полетел к горным хребтам.

Воспрянув духом, Тосинонак вернулась к отцу и там, в тени скал, в тишине зашептала молитвы Духу Дождей:

— О Великий Вейя Мунито, властелин воздушной влаги! Ты, дающий жизнь и травам прерии и могучим деревьям чащи! Ты, смывающий пыль с цветов и освежающий их краски! Ты, наполняющий водой озёра и ручьи! Выслушай меня. О Великий Дух Дождей, сердце моё рвётся к любимому. Ты позволил ему собрать воду со снежных горных вершин и указал путь его потоку. Позволь мне соединиться с ним. Каждый день лучи солнца приносили в дар тебе частицы моего тела, и я благодарна им за это. А теперь я прошу тебя, Вейя Мунито, дай мне струи своего дождя — они помогут мне соединиться с любимым. Ах, помоги мне, о Великий Дух Дождей!

Она молилась каждый день и просила властелина Небесных Вод, и однажды примчались к ней четыре ветра. Они засвистели в ветвях деревьев и сказали, что сгоняют для неё со всех сторон неба чёрные тучи. Они клубились, как дым костра, притушенного пологом вигвама.

Темно и мрачно стало вокруг. Испуганные птицы спрятались в дуплах и прибрежных камышах. Встревоженные звери зарылись в норы. Ветер свирепствовал. Со всех сторон надвигались тучи. Казалось, что все змеи мира жутким клубком перекатываются по небу.

И вдруг под вечер наступила тишина, такая зловещая тишина, что было слышно, как пролетает стрекоза.

Тосинонак замерла от страха. Она поняла, что за этой тишиной последует что-то ужасное.

Внезапно темноту разорвала молния, деревья замерли в её жутком блеске, река как будто скорчилась, трепеща от страха, а молнии летели одна за другой. Гром потряс землю и скалы: это заговорил Вейя Мунито. Это его плечи сверкали в темноте, когда он открывал дождевые заслоны в чёрных тучах. Это его голос повелел потокам воды обрушиться на землю.

Платье Тосинонак сморщилось от дождя. В первые мгновения ей казалось, что это чёрный медведь бьёт по ней лапой, чтобы выбросить на берег серебряного лосося. Но когда она почувствовала прилив сил, какую-то необыкновенную мощь, ей показалось, что теперь, полноводная и могучая, она могла бы преодолеть высокие холмы и соединиться с любимым. Она ждала только последних капель дождя и звала на помощь ветер.

Вскоре дождь прошёл, тучи поплыли на запад, вернулся ветер и начал танцевать свой военный танец — засвистел, загудел, поломал ветки на деревьях — и обратился к Тосинонак:

— Ты теперь большая и сильная. Отправляйся в путь! Я помогу тебе. Торопись, чтобы отец не заметил, что ты хочешь убежать от него.

— Я знаю, — вздохнула она, — что, когда отец узнает о моём желании, он оставит меня навсегда среди скал.

Ветер взвился в поднебесье и с высоты ураганом обрушился на Тосинонак.

Воды собрались и мощным валом полетели вперёд, как стрелы, выпущенные из лука, а ветер подгонял их резким свистом.

Отец Тосинонак после того, как прошла буря, отдыхал под тенью скал. Он видел убегающие волны. А когда он заметил над рекой согнувшийся от напряжения ветер и тучи улетающих птиц, он понял всё.

— Да, — вздохнул он тяжело, — дочь моя влюбилась и убежала от меня, даже не попрощавшись со мной. Неблагодарная! — прошептал он со злостью. — Пусть меня завалят скалы и высохнет до капли вся моя вода, если я позволю ей убежать!

Он бешено забурлил, волны с яростью бились о гранитные скалы и разлетались в пыль. Саминак был вне себя от злости. Он выбрасывал из глубин могучие фонтаны, которые поднимались выше деревьев на скалах. От подводных извержений дрожали горы.

Огромные каменные глыбы, оторванные от скал, и большие деревья валились в озеро. Обломки скал падали в реку, образуя завалы, громадные пни загораживали дорогу. Но Тосинонак перескакивала через них или мощным ударом волны разбивала их вдребезги и плыла, плыла вперёд, пока через несколько дней, измученная, помутневшая и истерзанная борьбой и стремительным бегом, она не выплеснулась в объятия своего любимого. Мисониту нежно прижал её к себе. Так соединились они навеки.

С тех пор в ночной тишине слышно, как они шепчутся между собой или поют радостную песню любви.

Порой их приятель, Ветер, затанцует над их спокойными водами, а потом улетит и долго, долго хохочет над вечно бурливым озером Саминак.

Цветок Антилопы

племени арапахов был молодой воин. Звали его Белая Антилопа. Стрелы из его лука всегда попадали в цель. Таких охотников было мало у подножия горы Умирающего Бизона, где жили арапахи.

В том же племени жил старый воин Чёрный Коршун, у которого была красивая дочь по имени Белая Снежинка.

Она была так красива, что многие молодые воины отдали бы свои самые лучшие шкуры и самых быстроногих мустангов отцу девушки, если бы только он захотел отдать им её в жёны.

Но старый воин очень любил свою единственную дочь и разрешил ей самой выбрать себе мужа. Белая Снежинка была очень самоуверенной и сказала с улыбкой:

— Моим мужем станет лишь тот, кто совершит такой подвиг, который не смог бы совершить никто из других воинов.

В селении арапахов не стало покоя. Молодые охотники стремились совершить невиданные подвиги. Одни на диких мустангах ускакали в широкие прерии. Другие уселись в берёзовые каноэ и быстро исчезли за поворотом реки. Третьи пошли в глубину чащи.

А Белая Снежинка тем временем радовалась в своём шатре.

— Я счастлива, я очень счастлива, — говорила она. — Ни из-за какой другой девушки столько воинов не гонялось бы по прериям, лесам и озёрам.

Весело танцуя, она выбежала из своего шатра и… остановилась удивлённая. Она увидела Белую Антилопу — того молодого воина, который жарче всех уверял её в своей любви и чьи слова были ей милее слов других юношей.

Только он один остался в селении. Безразличный ко всему, он сидел перед своим шатром и курил трубку.

Девушка подошла к нему.

— Белая Антилопа уже не любит меня? — спросила она. — Или его сердце отвернулось от меня и забыло слова любви?

Юный воин поднял голову и посмотрел в глаза девушки.

— Белая Антилопа любит Белую Снежинку, и его сердце с силой рвётся из груди, чтобы поселиться рядом с её сердцем. Его уста только один раз промолвили слова любви и никогда не будут говорить иначе, — ответил он.

— Тогда почему же ты остался в селении, когда все остальные юноши уехали, чтобы выполнить моё желание?

— Ты ведь хорошо знаешь, Белая Снежинка, что никто из них не сделает ничего такого, чего я бы не смог сделать лучше. Помни об этом и в своей самоуверенности не зайди слишком далеко.

В ответ Белая Снежинка только засмеялась и побежала на край селения ожидать возвращения воинов.

Под вечер, когда солнце опустилось к горизонту, они начали возвращаться.

Самыми первыми появились те, кто были в прерии. Они привели великолепных диких мустангов, пойманных ими за долгий день.

Потом возвратились охотники из леса, принесли огромные шкуры чёрных медведей.

Последними приплыли воины на каноэ, полных рыбы, красивых бобровых и выдровых шкур.

Они складывали все свои дары перед девушкой и тихо говорили:

— Теперь выбирай, Белая Снежинка, кто из нас тебе нравится больше всех.

— Вы замечательные охотники, но никто из вас не станет моим мужем, потому что я знаю такого воина, который за один день добыл бы для меня всё это.

— Кто же это? — спросили воины.

— Белая Антилопа, — сказала девушка.

Охотники опустили головы. Они знали, что слова Белой Снежинки — истинная правда.

— Но я не стану его женой, — продолжала она. — Я стану женой того, кто совершит подвиг, которого не смог бы совершить ни один человек на земле.

Белая Антилопа, стоявший до сих пор в стороне, медленно подошёл к говорившим.

Все посмотрели на него с любопытством, а он тихо и спокойно сказал:

— Когда настанет лунная ночь, я стрелой собью с неба звезду.

Девушка изумлённо посмотрела на него.

— Ты хочешь сбить звезду с неба? Ты хочешь совершить то, чего не совершал ещё никто на свете!

— Да, Белая Антилопа собьёт звезду! — ответил воин и пошёл к своему шатру, провожаемый удивлёнными взглядами собравшихся.

Весть о смелом решении юноши, как стрела, полетела по прериям. Все соседние племена съехались к подножию горы Умирающего Бизона. С нетерпением ждали звёздной ночи.

И вот она наступила. Звёзды блестели на тёмном небе, как капельки росы на траве.

Белая Антилопа вышел из своего шатра. На нём были только кожаные штаны — леггинсы — и набедренная повязка, а волосы перехвачены тугим ремешком из разноцветного конского волоса.

Собравшиеся притихли при виде воина. А он молча прошёл через толпу, задержавшись лишь перед шатром своей любимой.

— Белая Снежинка, — сказал он, — выйди из шатра.

А когда девушка отдёрнула шкуру, закрывавшую вход в шатёр, по толпе прокатился шум.

— Какая она красивая! Какая она чудесная! — шептали люди.

В белом платье, расшитом цветными стежками и украшенном хвостами горостаев, она была похожа на стройную берёзу. При лунном сиянии красота её стала ещё нежнее и воздушней, чем обычно. Казалось, что она — какое-то неземное создание и самое лёгкое дуновение ветра может унести её с земли.

— Итак, обещаешь ли ты мне, что, если я собью звезду, ты станешь моей женой? — спросил молодой воин.

— Да! Клянусь тебе! — ответила девушка.

Белая Антилопа вынул стрелу из колчана, заложил её в лук, натянул тетиву и нацелился в небо. Он напряг лук сильно, потом ещё сильней, так, что узлы мышц выступили у него на спине, а плечи стали похожи на скрюченные корни.

Наконец стрела со свистом улетела ввысь.

Люди замерли.

С тёмного неба сорвалась звезда и упала на землю.

В этот миг налетели тяжёлые тучи, а с тёмного неба раздался грозный голос:

— Человек, который отважился стрелять по звёздам, разгневал меня, а девушка, которая вынудила его сделать это, будет осуждена на веки.

Тучи быстро рассеялись, и люди увидели, что там, где стояли дерзкий воин и гордая девушка, растёт колючий куст, а под ним белеет маленький цветочек.

С тех пор люди всё чаще и чаще встречали в прериях маленькие белые цветы, укрытые в колючих кустах.

Их назвали Цветком Антилопы.

Сотворение солнца

лые духи хотели уничтожить людей, потому что люди были творениями добрых божеств. Началась борьба, и в ней погибли добрые боги. Тогда злые духи собрали все свои силы — стянули из северных краёв и с самых высоких горных вершин снега, льды и свирепые вьюги — и погасили солнце.

На земле воцарилась ночь. Оледенел мир. Люди коченели от холода. Умирали с голоду.

Ещё кое-где на заброшенных полях оставалось немного кукурузы, она-то и была единственной пищей людей.

Не было деревьев, дающих сладкие плоды. Не цвели цветы, не пели птицы. Умолкла музыка цикад и сверчков. Звери погибали в лесах и прериях. Мужчины всё реже и реже возвращались с охоты с добычей. Не было тёплых шкур, чтобы укрыться от стужи.

Обеспокоенные вожди индейских племён сошлись на большой совет, чтобы подумать о том, как сотворить новое солнце.

На небе ещё оставались звёзды, не погашенные злыми духами. Там были Духи Умерших, наделённые необыкновенной силой; только они ещё могли бороться и защитить мир от вечной тьмы.

Вожди совещались очень долго, но ни один из них не знал, как сотворить новое солнце. Был среди них один колдун, который жил уже более трёхсот лет и хорошо знал все тайны природы.

Он сказал собравшимся:

— Я знаю, как сотворить новое солнце. Молодой, сильный и отважный воин должен попросить Духов Умерших, чтобы они дали ему по кусочку каждой из звёзд. А когда все звёзды отдадут ему свой блеск, его щит превратится в большое, светлое и горячее солнце. Я бы и сам охотно взялся за это, но я слишком стар и у меня уже нет такой силы и ловкости, чтобы со щитом и копьём в руках вступить на тропу войны со злыми духами, которые будут защищать все дороги и подступы к звёздам.

Когда колдун умолк, вожди, собравшиеся на совет, воскликнули:

— Мы готовы идти хоть сейчас!

Но колдун, сказал:

— Ваша решительность делает вам честь. Но идти может только один из вас, потому что нужно создать только одно солнце. Если бы солнц было больше, они бы сожгли землю. Воин, который отважится на это, должен принести самую большую жертву, на которую только способен человек. Он должен будет оставить жену и детей, друзей и свой народ. Он больше никогда не вернётся на землю, а будет вечно скитаться по небу, держа на плече щит, всегда готовый к бою со злыми духами, которые всегда будут пытаться погасить солнце. Он будет издалека видеть свой народ и землю, но никогда не сможет вернуться обратно. Он навсегда останется одиноким во Вселенной.

Заколебались вожди. Никто из них не хотел оставить навсегда жену и детей, мать, друзей и свой народ. Каждому после смерти хотелось остаться в родной земле.

Наступило долгое молчание. Его нарушил один из самых молодых, Чикованег:

— О великие воины! Я молод, силён и хорошо владею оружием. У меня молодая красивая жена, я люблю её больше, чем самого себя. У меня есть сын — кровь от моей крови. У меня есть добрая мать, для которой я — опора и надежда. У меня много верных друзей. Я люблю свой народ, среди которого я увидел свет. И я неотделим от него. Но больше, чем жену, сына, мать и друзей, больше, чем своё племя, я люблю всех людей на земле. И я не могу быть счастлив, когда страдают они. Без солнца они погибнут. Какая бы судьба ни ожидала меня — я готов в путь.

По совету колдуна он приготовил крепкий щит, обтянутый шкурой пумы, и головной убор из перьев могучего орла. Сшил мокасины из лап большого медведя, которого убил в чаще.

Приготовив всё, он простился с женой, сыном, матерью и своим племенем и отправился на поиски крылатого змея-великана. Нашёл его в глубокой тёмной пещере.

Приближающегося воина подстерёг коварный колдун, который был на службе у злых духов. Но предусмотрительный Чикованег напоил его сладким соком — маги. А когда одурманенный колдун уснул и закрыл все свои сорок глаз, Чикованег подкрался и убил его своим копьём, отравленным ста ядами.

Потом он начал петь нежные песни и играть на тростниковой флейте чарующие мелодии.

И тогда из пещеры выполз крылатый змей-великан и пошёл за ним следом, повинуясь всем его приказам.

Прошло много лет. После долгих сражений со злыми духами Чикованег пришёл на край света, туда, где звёзды были ближе всего к земле. Расстояние до самой ближайшей звезды он преодолел одним могучим прыжком.

Он рассказал Духам Умерших, духам с чёрными лицами — они были совсем не индейской крови, — о том, что произошло на земле, и они охотно дали ему кусочек своей звезды. Чикованег прикрепил его к щиту, который так ярко и красиво засверкал во тьме, что воин теперь хорошо видел дорогу.

Он легко и уверенно перескакивал с одной звезды на другую. И всюду, где он побывал и где встречал духов с белыми, жёлтыми или коричневыми лицами, он получал по кусочку звезды. Наконец он появился у духов своего племени — они встретили его с радостью и гордостью: ведь это их потомок вознамерился помочь всем людям. Тут Чикованег проверил и заострил оружие, как следует отдохнул и двинулся дальше. Так путешествовал он со звезды на звезду, и его щит светился всё ярче и ярче, так, что затмил своим блеском самую большую звезду. Тогда увидели его злые духи. Они поняли, что Чикованег хочет дать людям новое солнце. Злые духи пришли в бешенство; они стали трясти землю и звёзды, чтобы Чикованег сорвался во мрак Вселенной, откуда уже никто не сможет выбраться.

Но Чикованег был мудрым. Когда на своём пути он встречал такую маленькую звезду, которую не мог как следует рассмотреть, он высылал на разведку крылатого змея и тот говорил, какое расстояние до этой звезды. Чикованег тогда знал, как ему прыгать, чтобы не промахнуться. Когда же звезда была слишком далеко, он высылал вперёд крылатого змея, и уже с его спины прыгал потом на звезду.

Так, всё выше и выше, он взбирался по небосводу, а его щит светился всё ярче и ярче. Люди видели это, и радость и веселье снова воцарились на земле.

Но злые духи не дремали. Они поднимали страшные бури, которые уничтожали человеческие жилища и опустошали поля. Они затопляли землю потоками наводнений, по их приказу горы извергали огненную лаву, чтобы уничтожить людей, прежде чем засверкает на небе солнце.

С остервенением они бросали раскалённые камни вослед Чикованегу, шагавшему по небосводу. Но молодой индеец не обращал внимания на это и взбирался всё выше и выше, а его щит светился всё ярче и ярче, и вот однажды в небе рассыпало свои большие лучи жаркое солнце.

На земле выросли цветы. Вернулись птицы и радостно зазвучало их пение. Зацвели деревья, и вскоре вдоволь стало всяких плодов.

А злые духи и по сей день не могут смириться с этим. Они окутывают землю чёрными тучами и сеют страх среди людей. Но смелый Чикованег всегда начеку, а когда ему слишком докучают, он сердится и бросает сверкающие копья, чтобы прогнать злых духов из их укрытий в чёрных тучах. Он потрясает при этом своим щитом, а грозные раскаты сотрясают всё вокруг.

Злые духи убегают в страхе, и тогда Чикованег рисует на небе разноцветный лук, чтобы дать знак людям, что они и дальше могут жить в мире, потому что он никогда не позволит злым силам погасить солнце.

Медведь старой Мукасон

громные деревья с могучими ветвями окружают уснувшее индейское селение. Ветер гуляет среди ветвей, то трогает листья, то отдыхает на макушках качающихся сосен и насвистывает грустную ночную песенку.

Тишину леса нарушает порой унылый и протяжный волчий вой или ухание совы, стон и писк терзаемой ею жертвы — и снова воцаряется тишина.

По небу плывут облака, клубящиеся, как чёрный дым, то и дело заслоняющие месяц. Тогда густеет мрак в чаще, а ветер под защитой чёрных крыльев ночи ещё сильнее гнёт и треплет деревья. Но вот снова месяц показывает своё бледное лицо из-за тёмных туч и смотрит на ночной лес, заливая землю холодным сиянием. Тогда удлиняются тени деревьев и ложатся на уснувшие типи.

Перед одним типи жаркими красными языками пылает костёр. Дым, сорванный с огня лапами ветра, пропадает во тьме. Отсветы пугливо мечутся по ветвям и листьям, как будто огонь объявил войну ночи. Отовсюду слетаются тучи комаров и разных мошек, привлечённых светом, и безоружные гибнут в огне без боя.

У костра сидит старая женщина и оплакивает смерть своего сына. Тихо разносится монотонное причитание:

Тули, несмотря на молодость, был славным охотником, которого уважали и с которым считались даже старые вожди.

В шатре старой Мукасон было вдоволь вкусного мяса и свежей рыбы, а к зиме у неё всегда были приготовлены тёплые волчьи и бобровые шкуры.

Многие черноокие девушки хотели стать женой Тули, но он отдал своё сердце смуглой Данако, у которой были тонкие и ловкие руки.

Когда Данако шла между деревьями, их ветви ласково прикасались к её чёрным волосам, а цветы склоняли свои яркие головки к стопам её маленьких ног. Завидя её, радовались птицы, а зверушки подбегали к ней и с доверчивостью вскарабкивались на колени, чтобы почувствовать ласку бархатной ладони.

Данако любили все, даже хищные звери сходили с её тропы и следили из укрытия с добротой в глазах за стройной девушкой.

Дети не чаяли в ней души, а матери охотно оставляли своих детей под её присмотром.

Данако весело играла с ними, рассказывала им сказки о большом лесе, по которому бегают маленькие шаловливые Май-май-гвени — лесные божки. По вечерам она напевала им песенки про маленьких медвежат и рыжих белочек, которые не слушались своих родителей, и злой дух унёс их в наказание за это в холодную северную страну.

Но сильнее всего любил её Тули. Он думал о Данако на охоте, и это прибавляло ему мужества и отваги. Плечи его тогда становились сильней, глаза — зорче, а ноги — проворней.

Счастлив был Тули, счастлива была и Данако. Любили и уважали их люди всего племени и охотно приглашали в гости в свои шатры, а они помогали каждому, кто нуждался в их помощи.

По вечерам, убаюкивая детей, женщины пели песни о славных подвигах Тули, о том, что его песня — это всегда песня смерти для его врагов и желанная песня щедрого пира для его друзей.

В племени ходила легенда, что до тех пор, пока будут живы Тули и Данако, племя будет сильным и никогда не испытает голода. А если погибнут они, избранники добрых духов, вымрет всё племя, а его земли захватят бледнолицые люди. О них рассказывали страшные истории, их ещё не видели в те времена.

Тули всегда уходил на охоту один, но свою добычу делил справедливо между всеми людьми племени.

Во время самого большого голода, когда воины безуспешно выслеживали зверей и возвращались в селение с пустыми руками, Тули всегда удавалось что-то добыть. И даже если у него было не слишком много, он неизменно делил всё поровну между детьми и стариками, всегда отказываясь от своей доли.

Старая Мукасон благодарила Великого Духа за то, что он подарил ей такого сына, и гордилась им.

Как-то раз отправился на охоту отважный воин со своим любимцем — двенадцатилетним сыном Осимо.

Мальчик был смелым, ловким и проворным и очень скромным; он слушался советов старших и быстро перенимал науку опытных охотников. Ровесники уважали его и всегда считались с ним.

Тули заметил достоинства Осимо и брал его на охоту, с удовольствием наблюдая за его быстрыми движениями.

Однажды они поднялись за три часа до восхода солнца и вышли из селения, потому что при восходе огненного шара можно добыть зверей гораздо больше, чем за целый день.

В молчании они шли к северу.

Они чувствовали себя уверенно среди старых деревьев, обросших мхом. Обходили выступы острых скал и стремительные потоки.

Прежде чем взошло солнце, они оказались во владениях, хозяином которых был олень.

Поляну, на которую они вышли, пересекал ручей с прохладной чистой водой.

Осимо устал, после долгого пути его мучила сильная жажда. Он подошёл к ручью, лёг на мягкую, влажную от росы траву и погрузил лицо в воду. В этот момент раздался громкий треск.

Осимо дрогнул. Его тело внезапно сжалось, а голова беспомощно упала в воду, которой ему так хотелось напиться. Из небольшой дырки между рёбрами узкой ленточкой сочилась кровь.

Тули бросился к нему, но в этот миг треск повторился, голову Тули окутала темнота, и он так же беспомощно упал возле тела Осимо.

На противоположной стороне поляны раздался громкий смех, и из леса вышли двое белых мужчин, ведя навьюченного коня. Один из них засвистел, и тогда из-за деревьев показались ещё трое с оружием в руках.

Они были в высоких шнурованных ботинках, в шерстяной одежде, какую обыкновенно носили белые люди, бродившие по лесам севера.

По их порванной одежде, заросшим и запылённым лицам можно было узнать, что эти люди уже давно скитаются по лесу.

Они приблизились к неподвижно лежащим телам.

— Билл редко мажет, — сказал один из них. — Хорошая работа.

— Двумя красными дьяволами стало меньше, — добавил второй.

Они посмотрели на лежащие тела, а потом направились на запад и скрылись за деревьями.

Солнце было уже высоко, когда Тули поднял отяжелевшую голову.

Он с трудом дополз до ручья, опустил лицо в воду и жадно пил. Пуля застряла в его животе. Он знал, что его жизнь уже в руках Кен Маниту — Духа Смерти.

Несмотря на страшную боль, которая жгла ему все внутренности, он поднял тело мальчика и, затянув Песню Смерти, пошёл, пошатываясь, через чащу.

В стволе огромной сосны он нашёл большое дупло и положил в него тело. Сам уселся под деревом и, монотонно напевая грустную песню, приготовился к вступлению на дорогу умерших.

Он знал, что скоро глаза его должны закрыться навсегда. И тогда за деревьями он увидел Гитчи Маниту, который приближался к нему с поднятой рукой, в прекрасном головном уборе из белоснежных перьев, с трубкой мира, сделанной из красной глины.

Услышал голос:

— Юноша славный и отважный, твой дух останется на земле, чтобы и дальше помогать своему племени. Я знаю, что есть люди, которые хотят уничтожить твой народ. Поэтому дух твой должен остаться, чтобы защищать и охранять своё племя. Да не будет тебе покоя, пока трава на могиле маленького Осимо не обагрится кровью врагов. Ты изменишь свой облик, но твоя душа останется той же самой. Ты вернёшься к своей матери, но уже в другом обличье.

Промолвив это, Великий Дух выпустил изо рта большой клуб дыма, в нём постепенно и растаяла его фигура.

Тули напряг зрение, но вокруг себя он видел только громадные деревья, будто затянутые белым туманом. В его глазах пропадали, исчезали силуэты деревьев, всё слабее он слышал птичье пение и наконец погрузился в глубокую тишину и мрак.

Рыжая белка спустилась по стволу дерева. Её зоркие глаза заметили смерть. Она запищала жалобно, выпрямила хвост и одним прыжком оказалась на ветке дерева, где с грустью оповестила синиц о смерти отважного Тули.

Напрасно люди в селении ожидали возвращения охотника. Мать долгими днями и поздними вечерами всматривалась в северную сторону леса в надежде, что её сын, как всегда, покажется из-за деревьев, увешанный добычей.

Тули и Осимо не возвращались.

Данако все дни проводила в лесу в поисках любимого мужа и маленького Осимо.

Словно стройная берёза, она стояла на скале и выспрашивала у деревьев:

— О высокие деревья, вы в знойные дни укрываете меня своей тенью и знаете ночную и дневную жизнь леса. Скажите мне: не видели ли вы моего любимого? Не проходил ли здесь славный Тули с маленьким Осимо?

Деревья протягивали свои зелёные руки навстречу девушке и тихо шумели на языке леса:

— Тули проходил этим путём, здоровый и лёгкий, словно рысь, но его стопы не протоптали обратных следов… Спроси лучше, милая Данако, у ветра — ведь он бегает по всему свету.

Девушка подставила лицо Ветру Севера и спросила:

— Ветер, охотничий ветер, скажи мне о любимом: не видел ли ты его?

— Я шёл за ним до самой южной страны, — ответил суровый Кабинока. — Там кончается мой путь, и я ничего не знаю о Тули и Осимо. Ты спроси о них лучше у моего брата, Ша-вондаэи — Ветра Южного. Это — его владения.

Бедная девушка стояла на скале грустная, как плакучая ива, и ждала Южного Ветра.

Вдруг к её ногам спрыгнула рыжая белка, а на плечи уселись две синицы и красногрудая малиновка. Данако присела на корточки на скале и прижалась щекой к рыжей шёрстке зверушки.

— Что скажете мне, мои маленькие лесные сёстры? — прошептала она. — Может быть, вы видели Тули? Расскажите мне о нём.

— Ой, бедная Данако, он уже никогда не вернётся к тебе, уже не расчешет твои чёрные косы гребнем из рога оленя-великана, которого сам добыл в лесу, — шепнула белка.

— Он уже не встретит тебя победным кличем и не прижмётся своими плечами, как он делал всегда, когда возвращался со славой с охоты, — прощебетали синицы.

— Из его сердца вытекла тёплая кровь и вся до капли впиталась в лесные травы, а в твоё сердце вошла грусть, чтобы поселиться в нём навеки, бедная Данако, — тихонько пропищала малиновка.

— В далёкую дорогу отправился славный Тули, он ушёл в Страну Вечного Покоя. Усыпил его навеки Кен Маниту, — заплакали птички.

Услышав это, Данако без чувств упала на холодную скалу, смуглое лицо девушки стало бескровным и бледным.

Перепуганные птицы улетели в лес. Осталась лишь маленькая рыжая белка.

Только поздней ночью Данако пришла в себя. Её привела в чувство ночная прохлада.

Она поднялась с холодной скалы и глазами, в которых не было слёз, смотрела на тёмную чащу.

Черты её лица стали резче и твёрже.

Изменившимся голосом она сказала белке:

— Маленькая подружка, проводи меня туда, где лежит мой любимый. Проведи меня прямой дорогой, чтобы я укрыла его голову от лучей восходящего солнца.

Не чувствуя острых камней, калечивших её ноги, не замечая кустов глога, цеплявшегося за её платье и волосы, она бежала и бежала за белкой.

Она нашла его. Он лежал ничком — лицом в траву, — словно хотел последним поцелуем проститься с землёй, на которой родился, по которой ходил и которая кормила его, с любимой землёй, напоённой запахами трав, — со второй своей матерью.

Данако всматривалась в мёртвые, застывшие черты лица.

О, сколько раз она смотрела на него, когда, усталый после охоты, он отдыхал в типи у тёплого костра! Уже никогда больше не откроются его глаза, чтобы встретиться с её взглядом, а уста не произнесут её имени.

Погиб Тули, её любимый, дорогой Тули.

Она не могла плакать. Сердце, сдавленное болью, превратилось в твёрдый камень.

Она вытащила нож, который когда-то подарил ей Тули, и в знак печали обрезала свои длинные тяжёлые косы.

Потом из веток и корней деревьев она сплела тобоган, сани-волокуши, положила на них тело любимого и двинулась в сторону селения.

Старая Мукасон, постоянно ожидавшая возвращения сына, первой заметила Данако с тобоганом.

Увидев обрезанные волосы её, она поняла всё. Почувствовала в сердце острую боль, словно его царапнули орлиные когти.

Она помчалась навстречу. Отчаяние придавало силы её старым ногам.

Подбежала к тобогану и упала на землю рядом с сыном. Седые её волосы покрыли его голову, а горячие материнские слёзы полились на лицо убитого.

Но вот она почувствовала лёгкое прикосновение ладони Данако.

— Встань, мать Мукасон, не убивай себя горем, а запой лучше песню о великих походах своего сына и о его дороге в Страну Вечного Покоя.

Старушка встала, из её груди, сдавленной болью, полились слова Песни Смерти:

Как только раздались звуки печального напева, из шатров стали выбегать люди, все, кто только были там, они спешили на окраину селения. Дети, женщины, мужчины, словно тёмная туча, приближались к печальной упряжке. На их лицах был виден страх: они поняли, что грозное предсказание начало сбываться.

Самый славный из них погиб, оставил их. Что же будет теперь с ними?

Молчащие люди в печали и тревоге поравнялись со старой Мукасон. Сотни губ подхватили слова Песни Умерших, всё это слилось в один печальный напев, и он поплыл над вершинами могучих пихт, скал — к далёкой стране Гитчи Маниту.

Перестали шуметь деревья, перестали петь птицы, и среди лесной тишины были далеко слышны этот печальный напев, плач и рыдания.

Впереди шла Мукасон, поддерживаемая двумя девушками. Её глаза, залитые слезами, не видели дороги. За ней в молчании шагала Данако, таща тобоган с телом любимого.

Перед типи умершего процессия остановилась. Четверо мужчин внесли тело в шатёр, чтобы подготовить и убрать его в последний путь.

Плачущая Мукасон и молчащая Данако остались перед шатром. Данако подняла руки и сказала, обращаясь к мужчинам:

— Воины, соберите на скалу сучья и деревья для костра, я хочу, чтобы Тули унёсся в небо, как большой клуб дыма, как большая пуквана.

Вскоре куча из белой берёзовой коры и сухих сучьев была готова.

Тем временем Тули, убранный в одежду вождя, расшитую узорами племени, в большом головном уборе из орлиных перьев, с лицом, покрашенным в цвета покоя — голубые и белые поперечные полосы, идущие от виска до виска через переносицу, — сидел, прислонённый к столбу, в своём шатре. У него за спиной были лук и колчан с лёгкими стрелами, за поясом — томагавк и нож. На груди, у ожерелья из медвежьих клыков, висел красиво отделанный иглами ежа небольшой мешочек. В него были положены разные целебные травы и табак, которые должны пригодиться в Стране Мёртвых.

Самый старый из вождей завёл коня умершего воина на вершину сложенной кучи. Его привязали к поперечной балке, а колдун взял из колчана Тули стрелу и выпустил её прямо в сердце мустанга.

Стрела пробила скакуна навылет. Он так и остался стоять, поддерживаемый ремнями. Его украсили перьями, бока разрисовали белыми и красными кругами, кровавыми отпечатками ладоней.

Мустанг был готов к переходу вместе со своим дорогим хозяином в Страну Мёртвых.

Четыре воина несли тело умершего в сидячей позе, остальные пели прощальную песню:

Напев умолк, когда процессия приблизилась к тому месту, где был приготовлен костёр.

Здесь уже ждали невесты, окружив Мукасон и Данако, одетую в белое платье, украшенное горностаевыми хвостами. Каменно неподвижное лицо Данако не выражало никаких чувств — всё умерло в ней.

Тело внесли на вершину и посадили на коня, лицом на северо-запад, где находится Страна Мёртвых.

Данако, простившись со старой Мукасон древним знаком покоя, пошла к куче валежника. Остановилась на миг, посмотрела на собравшихся воинов, на соседнюю чащу, на макушки шатров в селении, потом уверенными шагами стала взбираться на берёзовую поленницу.

Сверху ещё раз взглянула на солнце, на чистое небо, потом опустилась на колени, прижалась лицом к ногам любимого и неподвижно замерла в этой позе.

Горестный стон женщин взлетел в небо, когда подожгли берёзовую кору и вспыхнуло яркое пламя, всё сильнее и жарче охватывая брёвна. С шипением и треском ненасытный, прожорливый огонь поднимался всё выше. Среди клубов дыма и языков пламени мелькали порой сидящий на коне воин и его коленопреклонённая жена.

С торжественным волнением и тревогой смотрели на это соплеменники.

Теперь надо было отогнать злых духов, и воины закружились в танце вокруг громадного пылающего костра. А толпа хлопала в ладоши, махала руками, подбрасывая вверх копья.

Костёр пылал. Вдруг стремительно в небо взвился сноп искр — тела исчезли в огненной раскалённой глубине.

Песни утихли… Духи взлетели вверх.

Уже заходило солнце, когда девушки стали собирать прах сожжённых в глиняные горшки. Их вручили старой Мукасон.

И вот теперь, сидя ночной порой у костра и напевая грустную песню, старушка вспоминала последние дни.

Что у неё осталось на старости лет? Два горшочка пепла от сына и невестки.

Она осталась одна, но, несмотря на то, что в её шатре не было мужчины, который ходил бы на охоту и приносил добычу, род помнил о ней. Самые лучшие куски мяса жарились на её костре.

Однако она не думала о себе, мысли её постоянно кружились вокруг сына. Вот и теперь, этой тёмной ночью, вглядываясь в огонь, она заметила, что в пламени возникает какой-то человеческий силуэт.

В изумлении протёрла глаза. Потрясла головой, как бы отгоняя злых духов.

Снова посмотрела в огонь. Языки пламени чётко рисовали подобие двух людей.

Нет, зрение её не обманывало. Она внимательно присмотрелась к огненным фигурам. Голый по пояс, в кожаных штанах, в головном уборе из орлиных перьев, с волосами, забранными на макушке в узел, он, её сын, выглядел так, как тогда, когда уходил на последнюю свою охоту. Лицо его было чуть-чуть бледным, но то же самое: резкие черты, глубоко посаженные глаза, тонкий орлиный нос и сомкнутые губы, выражающие решительность и сильную волю.

А рядом с ним стояла Данако, такая же, как и прежде, весёлая и счастливая оттого, что она вместе со своим любимым.

Старуха протянула руку в сторону огня:

— Сын, любимый мой сын, тебя снова видят мои старые глаза. Мой сыночек, ты вернулся к старой матери? Ответь мне, любимый, сердце моё разрывается от тоски по тебе.

— Не приближайся к огню, мама, не плачь, не причиняй нам боли. Я буду жить, мама, чтобы мстить за обиду всех моих братьев. Эта месть велит мне остаться на земле. Я изменю облик, но душа моя останется прежней. Жди меня, мать Мукасон.

После этих слов фигуры Тули и Данако растаяли в струйках дыма.

Старушка вскочила, подбежала к огню так близко, что пламя лизнуло её одежду. Она просила, вытянув руки:

— О Великий Дух, что говоришь словами Тули! Скажи: где он? Он вернётся ко мне когда-нибудь? Разреши ему показать, где маленький Осимо, по которому печалится весь род. Самые лучшие воины искали его в чаще, но не нашли тело. Покажи, где он.

Но вокруг стояла тишина.

— Уже тебя нет, сынок. Ты ушёл, но скажи, что вернёшься, я буду ждать тебя до последнего дня своей жизни.

Много дней — Малых Солнц — прошло с тех пор, когда в пламени костра старая Мукасон увидела сына.

И вот однажды, возвращаясь с охоты, воины поймали медвежонка. Его судьбу решила Мукасон.

— Дайте мне маленького гризли, — сказала она, — я приучу его, и будет он мне приносить мясо да и вам не будет обузой. Пусть хоть он заменит мне сына, который был вашим другом.

Сначала воины не соглашались. Они говорили, что приручение маленького гризли слишком трудно. Однако оставили ей малыша.

Она заботливо ухаживала за ним, и он вырос могучим великаном. Громадные лапы с мощными когтями вызывали страх у любого врага. Вскоре медведь старой Мукасон стал известным среди окрестных родов. На его шее был опознавательный ошейник из совиных перьев и игл дикобраза, он бродил по лесным дебрям в одиночку или со своими маленькими друзьями, детьми рода.

Гризли любил детей, как любил их раньше и Тули. Дети хорошо знали, что медведь никогда не обидит их, а матери понимали, что забавы детей под его присмотром безопасны даже в чаще.

Так же, как и прежде, когда был жив Тули, в селении не было недостатка в мясе, и люди забыли о днях голода. Жилось им лучше и спокойней. По вечерам при свете костров они снова танцевали охотничьи танцы, а символическое изображение медведя было почти на каждом типи воина и на щитах.

Но лучше всего медведь чувствовал себя в шатре старушки, когда она вечерами при костре напевала свои грустные песни, вспоминая сына. Притаившись недалеко от огня, во мраке, он неподвижно лежал и слушал, а его глаза сверкали удивительным блеском…

Порой он пропадал в чаще на несколько дней. Возвращался исхудавший, с потрёпанной шерстью, с глазами, затянутыми туманной поволокой. Тогда ещё внимательней он всматривался в лицо старушки и ещё дольше лежал у костра. А Мукасон становилась ещё грустнее. Она сидела рядом с ним целыми днями, почёсывала его громадную голову и напевала песни, которые он так любил слушать.

Но однажды медведь не вернулся в селение. Напрасно воины искали четвероногого друга. Попусту они обшарили все леса и горы.

Род снова был в великой печали, а старая Мукасон проливала слёзы у костра.

Воины в знак печали начинали вечерами танец медведя. Подражая тяжёлой и валкой походке Гитчи Моквы — медведя, — они кружились у костра, то припадали на руки, то вновь, поднимаясь на ноги, вертелись и топтались на месте. Затем в круг танцующих вступал колдун, наряженный в шкуру медведя. Воины приостанавливались и в такт ударов барабана отбивали ритм ногами. Начиналась та часть танца, которая описывала жизнь медвежонка в индейском селении, его охотничьи походы и таинственное исчезновение. Колдун показывал битву с волками, героическую смерть медведя.

Прежде чем луна выплывала на середину неба, танцы заканчивались, и каждый в глубоком раздумье шёл к своему шатру.

Как-то вечером старушка очень долго не могла заснуть, а когда наконец её сморил сон и она закрыла глаза, услышала лёгкое царапание по шкуре шатра.

Мукасон встала с подстилки — в шатёр просунулась голова медведя. Вид его был каким-то странным. Шерсть на нём висела клочьями, взгляд был мутным, куда-то пропал прежний блеск его глаз. На левом боку запеклось большое кровавое пятно.

— Мама, это я, Тули — медведь. Вот и сбылось предсказание, о котором я говорил тебе из огня. Много Больших Солнц я жил под твоей крышей, снабжая мясом домашний очаг и провожая охотников за добычей. Настало время, чтобы ты узнала всё до конца. Пойдём за мной.

Никем не замеченные, они тихо выскользнули из селения и, словно две тени, исчезли в густых зарослях. Тули-медведь посадил старушку на плечи и только ему знакомыми тропинками среди высоких деревьев и скал устремился на юг.

Той же самой дорогой несколько лет тому назад шёл он как человек с маленьким Осимо, теперь он вёл по ней свою мать, и только тусклые звёзды указывали ему путь в темноте.

Перед рассветом медведь остановился. Мукасон слезла с его плеч и осмотрелась вокруг. Прямо перед ней стояла большая сосна с широким дуплом. А вокруг были густые заросли глога и дикой малины.

Медведь подошёл к дуплу.

— Тут спит вечным сном маленький Осимо. Его злодейски убили те же самые, что убили и меня: ненасытные белые захватчики. Всё это время, когда я был в вашем селении, мама, я выслеживал их и старался пригнать к месту преступления. И вот три ночи тому назад, здесь, где убили меня и Осимо, я дал им бой. Того, что стрелял в меня, а также его дружков уже нет в живых. Их было пятеро. Эта рана на моём левом боку — след топора того, пятого, когда я был уже утомлён борьбой. Жалко Осимо, славный из него был бы воин. Заботься, мама, об этой могиле в дупле дерева. А сейчас я ухожу. Прощай!

Старушка почувствовала нежное пожатие могучих лап.

Ещё несколько мгновений качал её в своих лапах сын-медведь, потом бережно опустил на землю, повернулся и медленно побрёл в чащу.

Она не звала его, не плакала, знала: судьбы уже не изменить. Должно исполниться то, что предсказали духи. Она смотрела ему вослед долго-долго, пока он не исчез за деревьями. Потом её уста прошептали что-то, что могло быть и молитвой и благословением. Затем она повернулась и пошла в сторону селения.

Ещё долго Мукасон находила перед своим порогом свежее мясо и следы медвежьих когтей.

Ещё долго ни один бледнолицый не смел показаться в окрестных горах. Разорванные в клочья клыками и когтями трупы были грозным предостережением.

Ещё долго после смерти старой Мукасон воины встречали медведя, который, стоя на задних лапах, махал им издалека, а потом исчезал во мгле.

Великий подвиг Эухета — Бешеного Мустанга

ежду высоких деревьев медленно катит свои воды величественная река, спокойная и гладкая, как расплавленное стекло или безоблачное, ясное небо в жаркий летний день. Кое-где ложе реки сужается, бег её становится проворней, она размывает берега, чтобы дальше разлиться снова широким, спокойным течением.

Крупные обломки скал с плоскими вершинами, словно спящие чудовища, торчат из воды.

По берегам реки расстилается вечная чаща, полная тайн и лесных духов, отзвуков, криков, писков…

Внизу, у самой земли, в удалении от зелёных вершин и сплетённых ветвей, лежит страна тени, куда никогда не проникает солнечный свет.

Над головой, под ногами, с боков — всюду виден мох. Он покрывает всю чащу, заглушает шаги. Местами моховые кучи — в человеческий рост, гирляндами мох свисаете ветвей деревьев. Во все стороны разбегаются тропинки, протоптанные зверями к водопою. Высоко в синеве неба повис орёл, словно на невидимой нитке, в прибрежных кустах спит ядовитая гремучая змея.

Далеко-далеко на реке появляется маленькая чёрная точка. Она растёт, приближается и наконец приобретает очертания каноэ из берёзовой коры. Оно легко, как засохший осенний лист, несётся по водной глади посередине зелёного ущелья, образованного высокими пихтами, подступившими к самому берегу, и повторяющего своим эхом шум каскадов и всплески вёсел. Орлиные перья на головах гребцов колеблются одновременно, медные плечи и шеи качаются согласно — в такт движению вёсел.

Лучи солнца ласково играют на мокрых вёслах, ритмично вылетающих из воды. По ожерельям из длинных медвежьих клыков и когтей, по космам волос, упавшим на лоб и свисающим почти до половины носа, можно узнать мужчин из племени кри. Могучие торсы, вспотевшие от напряжения, блестят на солнце, как полированная медь.

Они спешат, чтобы опередить белых и предупредить своих о грозящей опасности. В верховьях реки они натолкнулись на следы, которые вели в сторону селения племени кри. Бледнолицые проходили здесь два дня тому назад.

У индейцев впереди было два дня тяжёлой дороги и два водопада, которые надо преодолеть, прежде чем они прибудут в своё селение. Груды воды падали с грохотом и шумом с высоты полёта стрелы и, разбиваясь об обломки скал на мельчайшие брызги, образовывали большую водяную тучу. Те водопады назывались Водами, Которые Говорят.

Однако два воина ошиблись, думая, что они опередят белых захватчиков, потому что именно сейчас они приближались к тому самому месту, где бледнолицые устроили засаду.

Солнце било прямо в глаза гребцов, и они не могли заметить людей, хорошо укрывшихся и замаскировавшихся среди ветвей громадного дерева. Подмытое рекой, оно наклонилось над ней, переплетя свои верхние ветви с ветвями деревьев, росших на другом берегу.

А белые хорошо обдумали свой план.

На расстоянии двух полётов стрелы они оставили несколько своих, которые позволили воинам спокойно проплыть мимо них по реке, а потом выскочили на берег, шумя, крича и беспорядочно стреляя.

Оба воина были убеждены, что именно в том месте они и проскочили белых, и уже не ожидали засады. Гребя изо всех сил, они подплыли под наклонённое дерево и… в этот момент почувствовали на своих плечах ремённые лассо. Нападение было таким неожиданным и быстрым, что они не успели даже схватиться за оружие. Скрученных ремнями, их притащили к берегу.

Белые окружили их.

— Ну, что, краснокожие, не ожидали такой штучки, а? — спрашивал на ломаном языке их племени один из белых.

— Наши «длинные глаза» обнаружили вас прежде, чем вы думали, — хохотал другой, потрясая чёрным продолговатым предметом.

Индейцы молчали, не обращая внимания на обидные слова и удары, которые сыпались на них.

— Слушайте, красные твари, вы нужны нам как проводники к вашему проклятому селению, — начал один из белых, выглядевший вожаком отряда. — Если будете вести себя хорошо и кратчайшей дорогой проведёте нас к своему племени, мы даруем вам жизнь.

— У белых людей лживый язык. Они десять раз на день меняют свои слова, — ответил один из воинов.

— Можешь верить моим словам, я всегда выполняю свои обещания, — отрезал белый верзила. — Чтобы доказать вам, что мы — ваши друзья, — продолжал он, — я приказываю развязать вас. Садитесь с нами к костру.

Но как только развязали воинов, один из них сильным ударом кулака сбил стоявшего рядом с ним белого, и, прежде чем поняли, что произошло, индеец прыгнул в гущу деревьев и исчез в лесу.

Несколько белых кинулись за ним в погоню, остальные скрутили другого индейца, повалили и стали бить на земле.

Разъярённые тем, что не схватили беглеца, они вымещали злобу на лежащем и связанном его товарище.

— Ты, красная собака, заплатишь нам за побег того! Будешь служить и лизать нам ноги, дикарь!

Воин лежал неподвижно. Ни одного слова не слетело с его сомкнутых уст.

Это привело белых в ещё большую ярость. Конец избиениям положил вожак:

— Отстаньте от него! Тот, что удрал, наверно, скоро сообщит о нас своему роду. Мы немедленно должны двинуться в путь, а этот, — он указал на лежавшего, — нужен будет нам как провожатый. Немедленно садитесь! Двинулись!

Люди побежали к спрятанным лодкам, чтобы столкнуть их на воду и погрузить на них оружие и имущество. Двое остались сторожить связанного пленника.

Во время приготовлений на другом берегу раздался троекратный крик совы. Белые не обратили внимания на это — в лесах было полным-полно сов. Но индеец узнал голос своего товарища: ведь совы не кричат днём.

— Эй, ты, красный, — окликнул его один из стороживших, — как тебя там называют в твоём селении?

— Моё имя — Эухета, — ответил индеец.

— Ага, это на вашем диалекте значит — Бешеный Мустанг?

Индеец утвердительно кивнул головой.

— Ну, иди, Эухета, иди и будь послушным. А то по дороге можешь заработать несколько граммов свинца.

У лодок к ним подошёл вожак и ещё раз спросил индейца:

— Ну, что, одумался? Соглашаешься быть нашим проводником?

— Бешеный Мустанг покажет дорогу бледнолицым, — коротко ответил индеец.

Все уселись в огромную лодку, оттолкнулись от берега вёслами. Только теперь развязали индейцу руки и дали ему весло для управления. Лодка, тяжёлая и большая, плыла медленней, чем индейское каноэ. Обрадовался Бешеный Мустанг — не опередят товарища, который бежит вдоль берега. Время от времени из лесной чащи доносились голоса разных птиц — это товарищ давал знаки, что он там и что у него всё в порядке.

Чем быстрей они продвигались вниз по реке, тем больше появлялось торчащих скал, среди которых пенился поток, бурлили водовороты. Лодка проносилась через пороги среди кипящих вод, которые могли бы втянуть самый тяжёлый пень дерева и разбить его в щепки.

Бешеный Мустанг мог бы очень быстро покончить со своими врагами, но он всё ждал, он хотел подыскать для них самую верную смерть.

В опасных местах белые подозрительно смотрели на индейца. Он же держался невозмутимо, стараясь ничем не обнаружить зреющих в его сердце планов.

Вот они снова приближаются к порогу, попали в быстрое течение, которое с бешеной скоростью несёт их между скалами, похожими на зубы разъярённой щуки. Белые люди в страхе зажмурили глаза, уже видя в брызгах волн и водоворотах свою смерть. Но одного лёгкого движения руки Бешеного Мустанга было достаточно — и лодка выскочила из вспененной воды на спокойную гладь.

Среди шума воды чуткое ухо Бешеного Мустанга улавливало отдалённый грохот самого большого и самого опасного водопада.

Мчась ещё быстрее и наконец врываясь в горловину между высокими чёрными скалами, вода тут становится бешеной и брызжет вокруг белой пеной. Индеец не тормозит разогнавшейся лодки, он ещё больше ускоряет её бег. Когда миновали один из больших камней, он молниеносно оттолкнулся от дна лодки и мощным, пружинистым прыжком достиг безопасного каменного уступа.

Лодка с белыми мчится дальше. Чёрные волны реки подбрасывают дряхлую скорлупку, чтобы верней разбить её о камни. Раздаются глухой треск и отчаянные крики белых, но через мгновение царит такой покой, как будто тут ничего не произошло.

С тех пор этот водопад называется Водопадом Бледнолицых.

Гитчи Нама

днажды Нату Сат собрался перед восходом солнца на Гитчи Гюми — Большую Воду. Он вытащил из камышей лёгкое каноэ из берёзовой коры, положил в него кедровые удочки, острогу и поплыл навстречу солнцу.

Он решил поймать осетра — Наму, — о котором женщины в селении рассказывали страшные вещи: якобы утаскивал он в глубину маленьких детей и хватал купающихся молодых девушек.

Селение было объято страхом, и никто не хотел приблизиться к озеру, хотя в нём было полно жирной рыбы и раков.

Когда Нату Сат покидал своё родное селение, над шатрами висела печаль, как холодная градовая туча. Все были убеждены, что молодой смельчак погибнет, что он будет побеждён страшным Гитчи Намой. Никто поэтому не провожал его ни улыбкой, ни радостной песней.

«Они провожают меня словами смерти, — думал Нату Сат, слыша печальные звуки, — но я принесу им радость и смех».

Когда солнце всплыло над вершинами деревьев, он был уже на середине озера.

Каноэ тихо рассекало носом зеркальную гладь озера. Молодой воин всматривался в прозрачную воду, полную жизни и красок, ища Гитчи Наму, но нигде не мог увидеть его. Он видел только разных других рыб, проплывавших, как серебряные стрелы.

Где-то внизу, в глубине, блеснул жёлтый окунь — Саве, — похожий на солнечный луч, рак — Шогаши — полз по белому песчаному дну, словно громадный чёрный паук. Под лодкой проплывали маленькие рыбки, сверкая всеми цветами радуги.

На носу лодки сидела ручная белка — Адидачмо, — ветер развевал её хвост. Вдруг молодой воин одним поворотом весла затормозил лодку на месте. Страшное чудовище — Гитчи Нама — лежало как раз под ним, на дне озера. Крапленный серыми и чёрными пятнами, колыхая пурпурными плавниками, уверенный в своей мощи и силе, он лениво цедил воду сквозь жабры и мёл хвостом по песчаному дну. Отдыхал. На каждом боку у него были крепкие щиты, а на голове — пластины из кости. Вдоль его хребта проходила могучая костяная пила. Выкрашенный в боевые цвета — жёлтые, красные и голубые полосы, — он блестел в воде, как воин на солнце, когда отправляется на битву.

Нату Сат — Длинное Копьё — беззвучно засмеялся, забросил свою кедровую удочку и крикнул в глубину — осетру:

— Схвати мою приманку, владыка рыб, выйди на поверхность, и мы померяемся силами!

Гитчи Нама молчал, а Нату Сат терпеливо сидел в лодке и ждал. Над его головой кружились чибисы и чайки.

— Убей его, отважный юноша! — попросили они. — Освободи нас от чудовища, которое жрёт наших детей!

— Хватай приманку, владыка рыб! — закричал воин.

Но осётр по-прежнему лежал на дне озера и лениво шевелил хвостом. Наконец, когда надоели ему крики чибисов, чаек и слова Нату Сата, он сказал щуке — Кенорке:

— Возьми приманку этого крикливого человека и порви ему леску.

Длинное Копьё почувствовал рывок — леска натянулась, как тетива лука, удилище выгнулось. Это щука — Кенорка — ухватилась за приманку и хотела утянуть воина в глубину озера. Однако она переоценила свои силы и теперь никак не могла освободиться от костяного крючка. Она боролась за свою жизнь. Как стрела, вылетела на поверхность воды, чтобы мгновенно исчезнуть в глубинах. Но леску не порвала.

Нату Сат предвидел все эти уловки: когда щука бешеным рывком уходила в глубину озера, молодой воин отпускал леску, чтобы потом снова подтянуть рыбу к борту каноэ.

Рыжая белка чёрными бусинками глаз следила за поединком. Прикрылась пушистым хвостиком и, напуганная, выглядела, как неподвижное бронзовое изваяние.

А щука всё слабей дёргалась и металась, в конце концов ослабела так, что индеец без труда вытащил её из воды.

Гитчи Нама, видя поражение своего верного слуги, бесился от злости. Движения его стали суматошными и быстрыми. Он колотил хвостом, взбивая песок и ил. То и дело он открывал пасть, показывая большие и острые зубы, при виде которых цепенели от страха жители озера. Теперь он послал в сражение огромного рака — Шогаши, — клешни которого могли одним ударом пробить лёгкое берёзовое каноэ.

Несмотря на то, что Шогаши плыл с быстротой падающей звезды, острога Нату Сата была ещё быстрее и вонзилась в глубину, как молния, пущенная сильной рукой воина. Панцирь огромного рака раскололся, как старый горшок. Шогаши мёртвый упал на дно, прямо перед разъярённой мордой Гитчи Намы. На поверхности озера в берёзовом каноэ смеялся отважный воин и кричал в глубину:

— Ну, иди, гордый Гитчи Нама, я расправлюсь с тобой! Выходи на битву, убийца детей, я жажду убить тебя, а твою голову высушить на солнце!

Громадный осётр не мог дольше слушать эти оскорбительные слова. С песчаного дна он помчался к воину, как громадная серебряная стрела. Пластиной хребтовой кости он перерезал кедровое удилище, словно оно было из тростника. Вокруг каноэ забурлила вода. Казалось, что нападает не один осётр, а что их десятки, сотни, — так двоился и троился Гитчи Нама.

Пока Длинное Копьё прицеливался острогой, осётр уже находился в десяти других местах. В конце концов он взлетел над водой и, как парящая ласточка, пронёсся над каноэ. В полёте он содрал кожу с плеча Нату Сата и упал в воду по другую сторону каноэ. Рыжая белка, перепуганная насмерть, металась по лодке, она не могла нигде найти укрытия; наконец упала на дно и легла рядом с мёртвой щукой, как комочек красной глины. Молодой воин понял, что Гитчи Нама — достойный противник и что он должен приложить все усилия, всё своё умение и ловкость, чтобы победить владыку рыб.

Он решил взять осетра живым. Отложил острогу, взял короткое ширококрылое весло, легко наклонился вперёд и напряг слух. Догадался, что противник нырнул глубоко и отплыл далеко, для того чтобы сбить с толку. Однако он не повернулся и не следил взглядом, чтобы осётр не думал, что индеец не раскрыл его замыслов. Но Нату Сат хорошо слышал, как хребтовый плавник осетра стремительно и резко рассекает поверхность воды. Раздался всплеск. Гитчи Нама выпрыгнул из озера прямо на плечи Нату Сата. Но молодой воин молниеносно уклонился, и осётр пролетел над ним. Но, пока он успел долететь до воды, весло мелькнуло в воздухе, ударило осетра в бок и сбросило его на дно каноэ.

Белка — Адидачмо — обезумела. Она свечой взвилась в небо, упала на борт каноэ, а оттуда одним прыжком оказалась на плечах Нату Сата. Вытаращенными глазёнками она глядела на бессильно метавшегося Гитчи Наму, который в ярости колотил хвостом по борту лодки, напрягался и отскакивал от дна. Но напрасны были все его усилия. Ослабевший вконец и неподвижный, он лежал на дне лодки, широко раздувая жабры.

Нату Сат смотрел на побеждённого врага и громко смеялся:

— Ну, что, Гитчи Нама, окончилась война между нами, ты поддался мне, хотя и не верил в мою силу, высылая против меня воинов слабее, чем ты сам: щуку — Кенорку и рака — Шогаши. А теперь ты лежишь у моих ног, как слабое дитя. Обрадуются женщины, когда я подарю им твою высушенную голову. Посмотри только, Гитчи Нама, как радуются водяные птицы твоему поражению. Ты уже не будешь пожирать желторотых птенцов, проклятый обжора.

Осётр молчал и лежал неподвижно.

Нату Сат опустил весло в прозрачную спокойную воду, развернул каноз в сторону берега и медленно поплыл к селению, напевая песню победы.

Над его головой с весёлым щебетом проносились стаи разных птиц. Белка с удовольствием чмокала его в ухо.

Когда под носом каноэ заскрежетал прибрежный песок, молчавший до той поры Гитчи Нама глухо простонал, задвигал жабрами и прошептал смиренно:

— Пощади меня, великий воин, и выпусти меня в озеро. Что толку тебе от моей смерти? Обещаю тебе, если пощадишь меня, то я впредь не обижу никого. Я буду нагонять рыбу из всего озера в твои сети, и никогда твоё племя не будет испытывать голода. Выпусти меня в озеро, юноша!

Утихли встревоженные птицы и в молчании ждали ответа Длинного Копья. Но молодой воин молчал.

Вдруг на лодку упала какая-то большая тень. Бесшумно паря в голубом просторе, пролетела огромная серая цапля — Шух-шух-га. Описала большой круг и села на берегу.

Воин вопросительно смотрел на неё.

— Там, наверху, я слышала, что сказал Гитчи Нама, — начала цапля. — Его язык — язык ящерицы. У него такие же чёрные мысли на уме, как и пятна на теле. Не верь ему, Длинное Копьё. Мечтает он снова выбраться на свободу, чтобы безнаказанно разбойничать по Гитчи Гуми. Он проиграл тебе битву, и, если ты его отпустишь, ты больше его не увидишь. Он бы избегал тебя, но по-прежнему никому бы не давал покоя своими проделками. Убей его, Нату Сат, пусть его мерзкие слова больше не засоряют язык. Высуши его голову и прикрепи её на носу своего каноэ, и она поможет тебе ловить больших рыб, чем до сих пор ловили воины твоего селения. Тело его выбрось на берег озера. Пусть чёрные муравьи съедят его мясо, а солнце высушит его кости.

Длинное Копьё послушался совета мудрой Шух-шух-ги. Одним ударом томагавка он лишил жизни подводное чудовище.

Радостно раскричались тучи птиц, а привлечённые этим люди толпою прибежали на берег озера. Какая же радость охватила их, когда они увидели живым и невредимым юношу, а на дне его лодки — мёртвого осетра. Раздались голоса барабанов и орлиных пищалок. Во время танца рыбы мёртвое чудовище подняли на пиках. Танцы продолжались до поздней ночи, а прибрежные леса вторили своим эхом радостным крикам.

Утром голова осетра была отрублена и торжественно принесена Длинному Копью. Молодой воин повесил её на солнце. Голова сохла несколько дней под жарким солнцем и под тёплым дуновением ветра и сделалась блестящей и твёрдой. Тогда прибил её Нату Сат к носу своего каноэ.

С той поры Длинное Копьё сколько раз выезжал в своей лодке на Большую Воду, столько возвращался с полной лодкой серебряной рыбы, провожаемый пением птиц. Он приставал к берегу там, где на жёлтом песке белели кости страшного Гитчи Намы. Слава воина быстро разнесласв по окрестным племенам и родам, а вскоре он стал великим и мудрым вождём дакотов.

Четыре ветра

о времена, когда вели борьбу за власть на земле и в небе звери и люди, племя Мэджекивиса презирали все индейские роды и общины. Его сторонились воины и издали объезжали его шатры. Даже враждовавшие с ним оджибвеи считали позором убийство воина из этого жалкого племени.

Чем же навлекли на себя такое презрение воины Мэдже-кивиса? Неужели они были менее храбрыми и менее отважными, чем воины других племён? А может, они опозорили себя каким-то недостойным поступком?

Да, это было недостойно славных воинов: у них среди бела дня из обоза была украдена священная повязка — Вампум. Повязка (ещё от самого Сахема, первого человека рода), которая возвышала их над всеми другими племенами. Она давала им власть над необузданными силами природы.

Ту повязку украл Гитчи Мокве — большой медведь из страны вечных снегов. Воспользовался моментом, когда все воины были на охоте, а в селении остались только старики и женщины.

Горе и печаль нависли над племенем после утраты Вампума. Мужчины повынимали из волос все перья, женщины пообрезали себе красивые косы, даже детей охватила эта печаль — не слышно было весёлого гомона и смеха, не видно было детских игр и беготни. Жизнь в селении замерла.

Старый вождь племени Мэджекивис так сильно переживал это горе, что наконец однажды не выдержал и отправился в одиночку в северную страну, чтобы отыскать там Гитчи Мокве, убить его и отобрать у него священную повязку Вампум.

Он шёл много дней — Малых Солнц — и наконец добрался до далёкой страны, где деревья были покрыты снегом, под тяжестью которого выгибались так странно, словно прислушивались к каким-то таинственным голосам земли. Горы и скалы, одетые в белые шапки, стояли молчаливо и важно, словно застывшие в вечном сне.

Мэджекивис шёл не торопясь. А вокруг была такая тишина, что он слышал стук своего сердца и шум бегущей по жилам крови. Вдруг в кустах раздался пронзительный писк. Мэджекивис бросился в сторону, откуда доносился голос, и раздвинул густые ветки большого можжевельника. Запутавшись в них и поколотый острыми иголками, там сидел белый кролик — Вабассо.

Освободил его старый вождь и пустил на белое поле. Вабассо отбежал в сторонку, сел и сказал:

— Благодарю тебя, Мэджекивис, за то, что ты спас мне жизнь. Я, чтобы отплатить тебе, покажу, где прячется Гитчи Мокве. Он залёг на самой высокой горе, под сломанной елью, и спит крепким сном, но ты поспеши, чтобы до его пробуждения вернуть свою повязку.

Мэджекивис поблагодарил кролика взмахом руки, а Вабассо запрыгал и скрылся из виду за снежной пеленой.

Старый, измученный вождь отправился в путешествие на гору, показанную белым кроликом. Окрылённый надеждой, он быстро добрался до цели. Вблизи вершины он крался осторожно, проскальзывал между заснеженными глыбами, как горностай — быстро и незаметно. Малейший шум мог бы разбудить Гитчи Мокве, и тогда бы вождь не добыл повязку, а потерял бы жизнь и его племя навсегда осталось бы опозоренным.

Бесшумно, как белый дух, добрался он до вершины. У поваленной ели лежал громадный горный медведь. Спящий, неподвижный, он напоминал скалу, обросшую коричневато-серым мохом. На шее медведя виднелась священная повязка Вампум. Старый вождь подкрался к зверю как можно тише и как можно ближе. Наклонился и осторожно начал снимать повязку с его шеи. Протянул руки и почувствовал на них тяжёлое, горячее дыхание медведя, огромные когти зверя вызывали беспокойную дрожь. Но старый вождь не испугался. Он незаметно пронёс повязку мимо ушей медведя, которые ничего не слышали, и мимо глаз, которые ничего не видели.

Потом встал на ноги, повесил Вампум на свою шею и издал могучий военный клич, который многократным эхом повторили скалы.

Гитчи Мокве сорвался с места, но мощный удар томагавка между глаз свалил его на землю. Он тяжело застонал, попытался встать, но его ноги дрожали, как осина. Он понял, что неспособен к битве, и жалобно завопил, как слабая женщина. Зашатался, дрогнул и, тяжело дыша, упал на снег.

Могущественный Мэджекивис стоял над ним без страха, громко смеялся и издевался над ним:

— Храпи себе дальше, миша! Ты трус, а не храбрый воин, за которого мы принимали тебя. Теперь ты кричишь и вздыхаешь, как несчастная женщина. Наши племена многочисленны, а наших воинов столько, сколько листьев на деревьях, сколько песчинок в пустыне. Долго мы воевали с тобой и теперь убедились, что мы сильнее тебя. Отныне ты будешь убегать от нас в леса и горы. Я понял наконец, что ты не победишь меня в бою.

Хоть ты и опозорил нас, украв священную повязку Вампум, я не кричал и не плакал, а ты, медведь, сидишь теперь и вздыхаешь. Постыдись своего рода! Ты причитаешь и скулишь, как убегающий дикобраз — Шаогодайя. Твои крики похожи на крики старой, брюзгливой женщины. Довольно! — И занёс Мэджекивис свой боевой топор и ударил Гитчи Мокве в самую середину лба.

Череп медведя раскололся, как слабый лёд от напора плывущего каноэ. Вот так был убит большой горный медведь, гроза окрестных лесов, гроза людей.

— Слава Мэджекивису! — кричали воины, кричали старики, когда вождь возвратился со священной повязкой Вампумом из страны Вабассо — белого кролика. Радовалось племя, и ликовали соседние общины. В честь Мэджекивиса танцевали и пели всю ночь и весь день, а сам старый вождь должен был несколько раз описывать, как погиб медведь. За этот славный подвиг он был избран людьми своего племени отцом всех ветров. Теперь он стал жить там, куда тропинкой заходящего солнца давно ушли умершие вожди, которые передали ему свою мудрость и давали советы. Поэтому его уже больше не называли Мэджекивисом, а только Кабейуном — Западным Ветром.

Другие ветры он раздал своим детям. Самому младшему, Унто Вебону, он подарил Восточный Ветер. Южный дал ленивому Шавондаэи, а Северный Ветер, суровый и жестокий, — ужасному Кабиноке. С той поры они изменили человеческий облик и как духи ветров стали жить в разных частях света, владычествуя там.

Молодым и красивым был Вебон. Это он приносил рассвет и возвещал о наступлении дня. Это его серебряные стрелы разгоняли темноту над холмами и долинами. Его щёки были цвета пурпура и излучали тепло. Голос его будил уснувшие селения, призывал оленей, а охотников звал на звериные тропы.

Он был одинок на небе, хотя птицы пели ему весёлые песни, дикие травы прерии наполняли воздух чудесным ароматом. Не радовала его, однако, приветная песнь лесов и рек, сердце его было тихим и печальным, так как он был одинок.

Однажды утром, когда селения ещё спали на земле, когда густые туманы клубились над рекой, как духи, которые исчезают с восходом солнца, Вебон увидел девушку, одиноко идущую по прерии. Она собирала над рекой аир и камыш.

И каждое утро, когда он появлялся над селениями и прериями, он с восхищением смотрел в голубые, словно два озера, глаза девушки. Он полюбил эту девушку, и она каждый день с нетерпением ждала его прихода. Она так же, как и он, была одинока, он — на небе, она — на земле.

Каждое утро он обольщал её улыбкой солнца, ласкал нежными дуновениями, вздыхал о ней и пел среди ветвей деревьев. Услаждал её самой нежной музыкой, самыми душистыми ароматами и наконец обнял её, укутал в пурпурные одеяния, унёс высоко и далеко-далеко на небесные дороги и превратил её в звезду.

С той поры каждое утро можно увидеть на небе, как вместе гуляют Вебон и Вебон Анунг — Вебон и Утренняя Звезда.

А жестокий Кабинока жил среди ледяных гор, в стране вечных снегов, во владениях Вабассо.

Это его рука красила осенью деревья багрянцем, покрывала листья червонным золотом. Это он засыпал землю хлопьями снега, бегал по чаще с пронзительным свистом и заковывал в звонкий лёд озёра, пруды и реки. Это он торопил чаек и крачек на юг, заставлял улетать бакланов и чибисов к их зимовьям — в тростники и аиры, в царство Шавондази.

Однажды жестокий Кабинока вышел из своего логова среди метелей и ледяных гор, а завьюженные волосы спадали ему на спину, как река.

Промчался он на юг с диким воем и свистом — пробегал через замёрзшие озёра, топи и заснеженные леса.

Вдруг среди ивняка и осоки он увидел нырка — Шингебиса, — который, как видно, не хотел улетать в страну Шавондази. Он тащил за собой через топи и замёрзшие болота пойманную рыбу.

Удивился Кабинока, что кто-то ещё остался в его владениях, и закричал:

— Это кто посмел ослушаться меня? Кто остался в моём краю, когда уже дикий гусь — Вава — улетел на юг? Уже давно простыл след и серой цапли — Шух-шух-ги. Вот я войду в твой типи и загашу тлеющий огонь, а тебя самого превращу в кусочек льда.

Рассмеялся Шингебис. Но злой Кабинока намёл сугробы снега и стал врываться внутрь шатра.

Он сотрясал всё жилище и в бешенстве трепал входной полог типи.

Но Шингебис не испугался. У него были приготовлены для очага четыре больших бревна. Каждого бревна ему хватало на целый месяц зимы, а кроме того, у него был запас рыбы. Поэтому он сидел у костра весёлый, смеялся и пел песни.

Когда Кабинока ворвался в его шатер, Шингебис сразу узнал его по холоду и ледяному дыханию. Но он не прервал своей песни, перевернул пылающее бревно и усилил огонь. Сноп искр взметнулся вверх, а со лба Кабиноки, с его волос, запорошенных снегом, упали капли пота, как с сосновых ветвей, которые почувствовали дыхание весны.

Кабинока выбежал из шатра. Он был побеждён: он не мог вынести тепла и весёлой песни. Мчался, как вихрь, оставляя за собой ещё большие сугробы и ещё более толстый лёд на озёрах и реках.

На следующий день Кабинока вернулся к шатру нырка.

— Выйди из своей норы и потягайся со мной! — завыл он дико. — Выйди на болота и трясины и покажи свою силу!

Вышел Шингебис и, как был неодетый, всю ночь боролся с Северным Ветром, пока не почувствовал, что слабнет, слабнет страшный Кабинока. Истощённый борьбой, измученный и побитый, Кабинока еле-еле унёс свои ноги в страну Вабассо — белого кролика.

А вдогонку он ещё долго слышал смех Шингебиса и его весёлые песни.

Жирный и ленивый Шавондази жил далеко на юге, в спокойном, сонливом сиянии солнца, в царстве вечного лета.

Он был тем, кто собирал в перелётные стаи лесных птиц, красногрудого Опечи, небесных птиц и ласточек Овейсы, перегонял на север дикого гуся — Ваву. Он был тем, кто растил дыни, табак и плоды в пурпурных гроздьях.

Из его трубки уносился дым, покрывая небо мглой и тучами, наполняя воздух сонливой мягкостью, образуя на воде искрящееся преломление света.

В своём беге он мягко прикасался к облезшим холмам, а в месяце Снежных Мокасин приносил недолгое индейское лето в края севера.

У беспечного, равнодушного Шавондази была в жизни только одна забота, в его сердце было только одно огорчение. Однажды, когда он мчался на север, он заметил среди прерии одинокую девушку, стройную и высокую. Широкое зелёное платье покрывало её фигуру, а её волосы были похожи на золотистые лучи солнца. Целыми днями он любовался ею, вздыхал, а сердце в его груди становилось всё жарче и жарче от любви и грусти.

Но Шавондази был слишком толстым и ленивым, чтобы приблизиться к ней. Он был слишком вялым и неподвижным, чтобы догнать её и прошептать нежные слова. Ему удобней было смотреть на неё издали и вздыхать.

Как-то утром он взглянул на север и увидел золотые косы девушки совсем другими — покрытыми белыми сверкающими хлопьями, словно снегом.

Но Шавондази был слишком толстым и ленивым, чтобы приблизиться к ней.

— Ах, это ты, брат из царства Вабассо, из земли белого кролика, похитил мою девушку! Это ты наложил на неё свои заснеженные лапы, ухаживал за ней и занимал ее своими рассказами о Стране Севера!

Вздохнул несчастный Шавондази, выдохнул в воздух свою печаль и грусть, а потом побрёл дальше по прерии — тёплый и мягкий, так что воздух наполнился лёгким летучим пухом одуванчиков, словно снежинками.

А девушка с золотыми косами пропала из его глаз навсегда.

Бедный, бедный обманутый Шавондази!

Нет, не на девушку смотрел ты всё лето, не по ней ты так вздыхал и страдал! Это был осот, растущий в прерии, осот, который, развеянный ветром, исчез навсегда. Ты развеял его своими вздохами — и он взлетел в воздух, как лебединый пух.

Ах, бедный, бедный обманутый Шавондази!

Повелитель волков

иннебаго с древнейших времён жили в северо-восточной прерии, их соседями на восходе солнца были люди дакота, на севере — черноногие, а на юге — воинственные сиу.

Западной части страны виннебаго не знали. Те края были царством непроходимых лесов, в которых укрывались бритоголовые ирокезы — пожиратели человеческих сердец.

Виннебаго занимали земли, богатые охотой, где паслись большие стада бизонов и антилоп, они жили на берегах рек, кишащих разными птицами. Весной они перекочёвывали на пограничные с дакота земли, где росли сахарные клёны, из сока которых виннебаго приготовляли сахар. В Месяце Ягод они уходили на запад, где между скалами били солёные источники, и там наполняли кожаные мешки драгоценным солёным илом, который оседал на камнях у родников.

Виннебаго не знали голода, а их дети росли быстро и всегда были здоровыми.

Однажды, в тот день, когда на юге, в землях команчей, упала большая звезда и сотрясла всё кругом так, как медведь трясёт молодой дубок, в племени виннебаго родился мальчик. В честь такого дня мальчику дали имя Падающая Звезда.

Старики говорили вечерами у костра, беспокойно поглядывая на громадное зарево на юге, что это Великий Дух снизошёл на землю и что теперь в прериях произойдут большие события.

И правда, года через два после этого в край виннебаго дошли известия о белых людях. Рассказывали, что они жестоки: убивают женщин и детей, сжигают индейские поселения маками, гуронов, ленапов и некоторых общин Длинного Дома — сенека, каюга и онодага.

Те, кто успели убежать и нашли спасение в глубине чащи, рассказывали страшные вещи о белых людях, которые обладают какими-то таинственными длинными палками, выбрасывающими гром и молнию.

Вот в это время и вырастал Падающая Звезда, а когда ему было четырнадцать лет — Больших Солнц, — он был такой сильный, что мог, коленями сдавливая коня, сломать ему рёбра.

С детских лет юноша подружился со степными волками. Он научился их языку и мог разговаривать с ними. В те грустные дни, когда над степными племенами нависла тёмная туча, виннебаго надеялись и верили, что Падающая Звезда, который понимает язык зверей, сумеет защитить своё племя от незнакомых белых людей.

Даже воины могучего племени майдан во время советов внимательно слушали слова мальчика и всегда считались с ними.

Но однажды, когда Падающая Звезда отправился вместе со своими волками на охоту в западную часть прерии, пришла большая беда — белые напали на виннебаго.

На обратном пути Падающая Звезда встретил несчастных беженцев, немногих из тех, кого ещё не успели убить белые. Оборванные, окровавленные, они небольшими группами уходили на запад, в земли майдан.

Кровавой и жестокой была эта первая встреча с белыми. Юноша смотрел на отдыхающих у костров воинов и не задавал вопросов: он знал обо всём по их лицам, ранам и крови. Среди уходивших он не нашёл ни отца, ни матери.

— Это случилось тогда, когда звёзды начинают гаснуть на северной стороне неба, — рассказывал один из воинов. — Человеческий сон тогда особенно крепок, поэтому мы не слышали, как нас окружили бледнолицые. Нас разбудили неожиданные раскаты громов, которые были подвластны им. Когда мы схватили оружие, половины наших уже не было в живых — их поразили молнии.

Мать твоя была убита длинным ножом в ту минуту, когда она подавала отцу боевой щит. Её убийца тут же пал от руки твоего отца, пронзённый копьём.

Великим воином был твой отец — двоился и троился в глазах врагов во время сражения, томагавк его обезумел и опустошал их ряды. Его плечо было сильным, но в конце концов ослабело. Окружённый большим отрядом белых, он погиб как настоящий воин — с боевым кличем на устах.

Падающая Звезда молчал, сидел неподвижно, всматриваясь в пламя костра, словно в его отблесках он ещё видел сражающегося отца.

«Белые скрестили своё оружие с нашим оружием, — думал он, — они убили моего отца и мою мать. Я остался один, но я не испугаюсь гремящих длинных палок белых».

Он встал, выдернул из колчана стрелу и одним ударом вонзил её наконечник в левое плечо. Брызнула кровь.

Молодой воин посмотрел на юг, вынул лук из чехла за спиной и пустил окровавленную стрелу в ту сторону, где белые захватчики разорили его родное селение.

Потом он одним могучим ударом врубил томагавк в землю у костра. Самый старший из воинов выдернул его и, размахивая им над головой, начал вокруг костра военный танец.

Остальные воины, вторя ему громкими криками, потрясая копьями и томагавками, наносили удары невидимым врагам, пока первый проблеск зари не осветил небо. Падающая Звезда приветствовал восходящее солнце молитвой и просьбой — помочь ему быть неутомимым и беспощадным в мести.

— Идите на запад, — попрощался он со своими друзьями, — дороги наши расходятся. Отчаяние и месть свили гнездо в моём сердце, как сова в дупле дерева. Они не дадут мне покоя до тех пор, пока я буду жив. Я иду на юг со своими волками, чтобы отомстить за обиду, а весть об этом разнесут степные орлы по всем прериям. Горе белым! У них не будет теперь ни одного спокойного дня и ни одной спокойной ночи! Прощайте, братья!..

На дома белых поселенцев пал страх. Не было ни дня ни ночи, чтобы где-нибудь кто-то не был убит. Таинственный убийца оставлял тела своих жертв — пробитые стрелами с рассечёнными томагавком головами, со следами волчьих клыков — и исчезал бесследно.

Ходили невероятные слухи о громадном волке, который, стоя на задних лапах, натягивал индейский лук.

Однажды белая женщина, которая в полдень собирала хворост на опушке леса, прибежала в посёлок с криком. Она сказала, что видела громадного оборотня, у которого вместо морды была голова индейского воина.

Тотчас же была поднята тревога, и вскоре после этого военный отряд выступил из посёлка на юг. Вечером было видно на севере огромное зарево, а на рассвете несколько беженцев из посёлка рассказали страшную историю о волках, которые поджигали дома.

Падающая Звезда был неуловим, как орёл, и хитёр, как лис. Он появлялся там, где его меньше всего ожидали. Собирал свою кровавую дань и исчезал бесследно. Он ухитрялся подкрадываться к бдительно охраняемым складам с оружием; проползал, как уж, используя каждую выбоину на земле, каждый камень и каждый куст. С ножом в зубах он бесшумно подбирался к часовому, и, прежде чем тот замечал грозящую ему опасность, сильные пальцы воина сдавливали ему горло мёртвой хваткой.

А потом среди ночной тишины были слышны громкие крики, беспорядочная стрельба в темноту, а утром на этом месте виднелось лишь чёрное, дымящееся пепелище.

Так боролся он против белых захватчиков всё лето, зимой же, когда снега могли выдать его следы и его укрытие, он вернулся на запад, в племя мандан, и отдыхал там, набираясь сил для новой битвы.

Белых охватил ужас. Менее отважные складывали свои пожитки в фургоны и возвращались на восток. Наконец выяснилось, что виновником всех этих кровавых дел является только один человек и стая диких волков. Но даже самые хитроумные засады и ловушки не привели ни к чему. Падающая Звезда, как и прежде, был неуловим.

Только через много месяцев отважный герой попал в руки белых. Это случилось так.

Однажды он решил спалить посёлок, лежащий на берегу реки Потомак. Он подкрался к селению белых с западной стороны — тут и оставил он волчью стаю. По сигналу с другого берега реки волки должны были завыть и броситься на жителей, чтобы отвлечь внимание от опасности, которая грозила им с противоположной стороны.

Юноша ехал вокруг посёлка лёгкой рысью, внимательно оглядываясь по сторонам. Мустанг беспокоился, вскидывая голову, прядая ушами. Недалеко от ручья, огибавшего посёлок с востока, они въехали на тропинку, протоптанную зверями, ходящими тут к водопою. Вдруг мустанг споткнулся, а Падающая Звезда перелетел через его голову.

Прежде чем он успел подняться, на него бросились несколько белых и связали его ремнями. Падающая Звезда успел заметить растянутое поперёк тропинки и покрашенное в зелёный цвет лассо.

С победными криками привели воина в посёлок и привязали к столбу, вкопанному посредине площади.

Собрались толпы людей, чтобы увидеть грозного «оборотня». Над ним смеялись, издевались, его забрасывали комьями засохшей грязи.

Вот так, привязанный к столбу, стоял он три дня и три ночи без еды и воды. А его выдержка, спокойствие и гордость ещё больше распалили ненависть толпы.

На четвёртый день его отвязали и бросили в подвал. Кувшин воды и кусок чёрствого хлеба вернули ему силу. Он обмыл искалеченное лицо и лёг на влажную землю.

Ночью он услышал доносившийся из лесу грустный вой. Тогда он прильнул к решётке окна и во мрак ночи бросил глухой, жалобный волчий зов. Он хорошо знал, что его верные четвероногие друзья готовы ждать тут хоть до конца его жизни и по первому зову бросятся в бой — кровавый и безнадёжный… Но он не мог допустить этого. Инстинктивно он чувствовал, что не умрёт. Дух Смерти ещё не хотел забирать его в Страну Покоя.

Утром раздался скрежет ключа — отворили двери. Вошли четверо. От всех разило «огненной водой». С шумом и смехом они сняли с юноши лосиную куртку, оставив его только в штанах — леггинсах, — связали ему лассо руки за спиной и повели на площадь.

Сразу его ослепил блеск солнца, но уже через мгновение, когда привыкли глаза, он осмотрелся вокруг. На площали собралась возбуждённая толпа мужчин, женщин и детей. В их глазах он увидел ненависть — предвестие приближающейся смерти.

Его снова привязали к столбу. Два палача взяли кнуты, и первые удары упали на обнажённую грудь воина. Удары посыпались один за другим, но спокойное лицо индейца не выражало ни страха, ни боли. Под резкий свист и хлопанье кнутов Падающая Звезда пел песню о своём мужестве и ненависти.

Наконец палачи опустили окровавленные кнуты.

— Хватит этой молотьбы! На сук краснокожего, и все дела!

— Вздёрнуть его! Повесить его! — заревела толпа.

Кто-то подвёл коня. Падающая Звезда взглянул — и затрепетал от радости. Это был его конь — чёрный мустанг, которого он вырастил и который понимал его, как родного брата! Животное знало каждый его жест, шёпот или даже взгляд. Сейчас он шёпотом приказал ему стоять спокойно.

Связанного воина посадили на коня, стянули ремнями ноги под брюхом мустанга, а на шею набросили два лассо, концы которых держали двое ехавших по бокам. За ними следовали все остальные верховые.

Они направлялись к опушке леса, в сторону больших буков. Зоркие глаза воина ещё издали заметили волков, промелькнувших среди кустов. Верные друзья ждали его. Ветер дул в сторону леса, и кони не чуяли хищников, укрывавшихся в зарослях.

Как только подъехали к деревьям, молодой вождь издал боевой клич. Волки, как серые молнии, выскочили и бросились на охваченных ужасом людей. Белые не успели даже взяться за оружие.

Падающая Звезда воспользовался замешательством и бешеным галопом умчался в глубину леса. Он не боялся погони: хорошо знал, что перепуганные кони белых ни за что не пойдут по волчьему следу.

Наконец он остановил запалившегося коня и приказал одному из волков вскочить на круп мустанга.

Могучий волк одним прыжком выполнил приказ хозяина. Падающая Звезда придвинул затёкшие связанные руки к волчьей пасти и сказал:

— Грызи, серый брат!

Почувствовал сзади острые клыки и тёплое дыхание на своих ладонях. Скрежет мощных челюстей, несколько рывков — и ремни упали, словно разрезанные острым ножом.

Падающая Звезда развязал ремни, спутавшие ему ноги, оседлал коня и поскакал к Красной Скале. Там из расщелины он достал лук, колчан, наполненный стрелами, томагавк и нож, запасся кресалом и трутом. Потом он поскакал на север, к берегам реки Пенобоскот, к широким, душистым прериям, а его верная стая волков бежала рядом. На расстоянии десяти полётов стрелы звери начали проявлять беспокойство, конь нервно прядал ушами, чуткие волки настороженно ловили ноздрями ветер.

Падающая Звезда остановился на самом высоком холме и пристально осмотрелся кругом. Издалека приближалась туча пыли, в которой его зоркие глаза быстро различили скачущих всадников.

Если бы это были индейцы, они бы ехали один за другим, сторонясь холмов, передвигались бы больше долинами, чтобы взгорья скрывали их от нежелательного взгляда.

Падающая Звезда резко свистнул и помчался вперёд, как осенняя буря. Волки большими прыжками неотступно следовали сбоку. На небольшом пространстве кони белых могли бы легко настичь беглецов, но в широкой прерии он не боялся их. Его дикий мустанг с неутомимым сердцем летел, как вихрь.

Белые, увидев, что не догонят индейца, который исчезал, как туман в лучах солнца, остановили коней и, после небольшого совета, разъехались широким полукругом.

Но вот их старший выстрелил из карабина. По этому сигналу каждый всадник остановился, поджёг траву и торопливо повернул к посёлку.

Пожар стремительно пожирал высохшую траву и кусты, широкой дугой разливался всё дальше и дальше, образуя огромное огненное море. Дым чёрной тучей поднимался к небу и сбрасывал в огонь летящих птиц. Звери в тревоге убегали от гибели. Антилопы мчались вместе с волками и шакалами, бизоны вместе с медведем спасались бегом от бешеной стихии, которая обгоняла даже самых быстроногих зверей.

Падающая Звезда понял, что ему не спастись бегством, что он должен найти другой способ, чтобы спасти жизнь и себе и своим зверям.

Он собрал волков в тесный круг, снял лук, к каждой стреле привязал пучок сухой травы, высек огонь и, поочерёдно поджигая связки травы, пускал перед собой горящие стрелы. Через мгновение прерия полыхала перед ним. Теперь он находился посередине моря огня, как потерпевший крушение корабль на одиноком острове. Огонь, подгоняемый ветром, быстро передвигался вперёд оставляя за собой обугленные кусты и травы. Индеец двинулся со своими волками вослед за удаляющейся полосой огня.

Он был спасён; знал, настигающий огонь погаснет, не находя уже больше ничего на съедение.

Падающая Звезда решил отправиться в страну мандан, чтобы собрать своё племя.

Во многих стычках с белыми захватчиками Падающая Звезда возмужал, созрел и понял то, чего не могло понять большинство воинов враждующих между собой племён: чтобы победить белых, необходимо объединение сил всех красных братьев. И большая печаль терзала душу юноши, потому что он видел, что не сумеет помирить враждующие племена и общины, чтобы объединить их против белых.

Глазами своей души он уже видел будущее. Видел, что родные земли индейцев обагряются кровью всё больше и больше, в конце концов уже не останется места, чтобы поставить типи. Тогда последний индеец отойдёт в Страну Покоя..

Не имея возможности помочь всем братьям, он решил спасти хоть своё племя.

Дозорные племени мандан уже издали узнали Падающую Звезду, и когда он приблизился к селению, услышал голос торжественных барабанов. Возвращение вождя ознаменовали праздничными танцами, причём он сам должен был танцевать небишессе, изображая в этом танце свои последние приключения — плен, побег и пожар прерии.

Когда он отдохнул, созвал большой совет. Сошлись старые вожди, уселись у костра, а за ними по кругу — славные воины, согласно заслугам и отличиям. Они были в головных уборах из орлиных перьев, каждое из которых говорило о великом подвиге, в бизоньих скальпах, на которых качались при каждом движении головы гладко отшлифованные рога, выкрашенные в красный цвет, в ожерельях из медвежьих и волчьих клыков и когтей.

Колдун принёс Трубку Мира, искусно вырезанную и украшенную орлиными когтями и перьями. Набил её табаком, зажёг, затянулся дымом-пукваной. Выпустил дым на четыре стороны света — туда, где находятся страны четырёх ветров. Потом дохнул в небо, а остатки дыма уделил матери-земле.

Трубка пошла по кругу, и каждый из вождей исполнил тот же самый обряд. Наконец, когда трубка вернулась в руки колдуна, Падающая Звезда начал речь.

— Много зим и много лет я воевал с племенами белых людей. С той поры много воды утекло в реках, но моё плечо не устало от битвы. Белых людей становится всё больше — больше, чем травы в прерии, больше, чем деревьев в чаще. Я понял, что я не справлюсь с ними, хотя бы я убивал их ежедневно десять раз по десять.

Белые люди умны. Хоть происходят они из разных племён, они всегда быстро объединяются против нас. А мы? Мы живём в непрерывной вражде. Белые используют наши распри и натравливают нас друг на друга, как глупых псов, одурманенных «огненной водой».

Все сидели в молчании, всматриваясь в дрожащее пламя. Но вот встали два вождя из общины юнела и саханаэанов и подошли к Падающей Звезде.

— Мы идём с тобой. Сегодня же свернём свои шатры, и твой путь будет нашим путём. Возьми наших детей и женщин под свою опеку. Мы будем во всём послушны тебе и сомкнём свои плечи с твоими при защите наших отцов и матерей, наших детей.

Костёр медленно угасал. По очереди вставали воины с земли и уходили во мрак ночи.

На рассвете, прежде чем взошло солнце, Падающая Звезда со своими людьми покинул селение майданов. К нему присоединились Сломанная Стрела и Чёрный Ворон со своими общинами.

Никто не провожал их радостными криками, в молчании они шли вперёд.

Отряд вёл Падающая Звезда со стаей волков. Женщины и дети сидели на навьюченных лошадях. Грудных детей поместили в корзины из берёзовой коры, притороченные к сёдлам. Рядом бежали приручённые лисы, медвежата, на скатках шерстяных одеял сидели птицы. За женщинами ехали воины Чёрного Ворона и Падающей Звезды.

Через два дня перехода они приблизились к гряде высоких гор.

Шествие приостановилось.

Падающая Звезда выпрямился на коне, вознёс руки к небу. Из его уст поплыли слова молитвы:

Повеял ветер со снежных горных вершин, и почудилось, что в шуме его раздался голос: «Идите! Идите!»

По знаку Падающей Звезды отряд двинулся дальше и вскоре, как разноцветный уж, исчез среди скал.

Ветер утих. Над горами легла тишина. Солнце опускалось всё ниже и ниже. Когда оно зашло за вершины, из глубины скал отозвался вой волка — радостный, полный сил и жизни.