Белый отель

От автора

Ступив на территорию истерии, — «место действия» моего романа, — нельзя пройти мимо такой феноменальной личности, как Зигмунд Фрейд. Фрейд становится одним из dramatis personae, по существу, первооткрывателем великого и прекрасного мифа современности: психоанализа. Под мифом я понимаю поэтическое, художественное отображение скрытой истины. Выделяя этот аспект, я не пытаюсь подвергнуть сомнению научную ценность метода.

Роль, которую играет в романе Фрейд, — авторский вымысел. Однако мой персонаж действует в соответствии с тем, что нам известно о жизни великого психиатра; я включил в текст цитаты из его работ и писем. Переписка в прологе, а также все места, относящиеся к психоанализу (в том числе III часть романа, беллетризованная история болезни), представляют из себя плод моего воображения. Читателям, не знакомым с подлинными историями болезни, составленными Фрейдом, — кроме всего прочего, они являются прекрасными образцами литературного творчества, — могу порекомендовать 3, 8 и 9 тома собрания работ Фрейда (Pelican Freud Library, Penguin books, 1974–1979).

Пролог

Отель Стендиш,

Ворчестер, Массачусеттс, США

8 сентября 1909 г.

Драгоценная моя Жизела,

Шлю тебе привет из Нового Света и крепко-крепко обнимаю! За все время нашей поездки, — путешествие, прибытие, радушный прием, лекции, чествования и славословия (в основном, как ты понимаешь, в адрес Фрейда, в меньшей степени, Юнга), — даже высморкаться было некогда, и у меня голова идет кругом. Однако уже сейчас совершенно очевидно, что Америка готова с энтузиазмом принять наше движение. Брилл и Холл — превосходные люди, в университете Кларка все до единого относились к нам с исключительной доброжелательностью и расточали похвалы. Фрейд даже меня поразил своими феноменальными способностями, прочитав пять лекций и ни разу не заглянув в свои наметки, — он набросал их накануне выступления за полчаса во время прогулки в моей компании. Стоит ли говорить, какое глубокое впечатление он произвел? У Юнга тоже было два интересных доклада о собственных работах, причем он ни разу не упомянул Фрейда! Хотя мы трое в общем вполне поладили, чему не помешали несколько весьма непростых ситуаций (достаточно упомянуть эпизод с приступом диареи в Нью-Йорке…!), между Фрейдом и Юнгом временами все же возникало некоторое напряжение. Об этом чуть позже.

Но тебе ведь наверняка хочется, чтобы я рассказал о путешествии! Все было чудесно, — однако я почти ничего не увидел! Сразу же после отплытия опустился чудовищный туман, что характерно для середины лета. На самом деле, зрелище довольно эффектное. Особенно впечатлило оно Юнга, навеяв ему образ «первобытного монстра», тупо бредущего сквозь череду рассветов и закатов к своей цели; он ощутил, будто все мы проваливаемся сквозь века в доисторическую тьму. Фрейд подтрунивал над ним, заметив, что как верующий христианин он обречен стать мистиком (евреи по его мнению подобной участи избежали!), но потом, разглядывая белесую пелену за люком каюты, где слышались, по его образному выражению, «брачные клики корабельных сирен», признался, что в картине, нарисованной Юнгом, что-то есть. Тем более невероятным и грандиозным показался неожиданно появившийся из этого мрака Нью-Йорк. Нас встретил Брилл и показал много интересного, но по-настоящему меня поразили «movie», то есть живые картинки. На удивление занимательное зрелище, оно даже заставило меня забыть о больном желудке. Почти все время смешные полицейские гонялись по улицам за еще более комично выглядевшими злодеями. Сюжет практически отсутствовал, но люди действительно двигались самым натуральным образом, совсем как в реальной жизни! На Фрейда, мне кажется, это не произвело особого впечатления.

Да, я должен рассказать тебе о необъяснимом происшествии в Бремене накануне нашего отплытия. Мы были очень довольны, что прибыли в город вовремя и не разминулись, и, разумеется, испытывали радостное возбуждение при мысли о предстоящих приключениях за океаном. Фрейда пригласили на обед в один из самых роскошных отелей, и мы убедили Юнга отступить от своих принципов воздержания и присоединиться к нам за бокалом вина. Очевидно, из-за непривычки к спиртному он сделался необычайно разговорчивым и несколько возбудился. Он завел речь о так называемых «захоронениях в торфянике», обнаруженных на севере Германии. Утверждали, что это останки первобытных людей, сохранившиеся благодаря мумифицирующим свойствам гуминовой кислоты, содержащейся в воде. Судя по всему, они утонули в болоте или их там похоронили. В принципе, довольно интересно, точнее, было бы интересно, если бы Юнг не твердил о захоронениях снова и снова. В конце концов, Фрейд не выдержал и несколько раз прервал его: «Почему тебя так это волнует?» Словно не слыша, Юнг продолжал увлеченно говорить, и Фрейд в беспамятстве упал с кресла.

Юнг, бедняга, был чрезвычайно смущен и обескуражен, — как собственно и твой покорный слуга, — и не мог понять, что он сделал не так. Придя в себя, Фрейд обвинил Юнга в том, что тот хочет избавиться от него. Разумеется, Юнг самым энергичным образом отверг подобное обвинение. В самом деле, он мягкий, доброжелательный человек и приятный спутник, несмотря на впечатление, которое поначалу производит из-за своих строгих очков в золотой оправе и короткой стрижки.

Еще одна небольшая размолвка произошла уже во время плавания. Мы коротали время (окруженные со всех сторон туманом), анализируя сны друг друга. Юнга чрезвычайно заинтересовало одно из описаний Фрейда, в котором свояченица (Минна), словно крестьянка, бросает пригоршни зерна в землю во время жатвы, а жена безразлично наблюдает за ней. Юнг довольно нетактично пытался выудить из Фрейда дополнительные факты. Он ясно дал понять, что, по его мнению, сон связан с тайными чувствами, которые Фрейд испытывает к младшей сестре жены. Я поразился, как хорошо он осведомлен о личной жизни коллеги. Естественно, Фрейд вышел из себя и наотрез отказался, по его выражению, «рисковать своим авторитетом» и делиться интимными переживаниями. Позже Юнг сказал мне, что в тот момент Фрейд, по крайней мере для него, как раз лишился всякого авторитета. Так или иначе, думаю, мне удалось смягчить ситуацию, и сейчас отношения между ними наладились. Но какое-то время я чувствовал себя словно рефери, следящий за схваткой борцов! Очень непростое положение. Все это строго между нами.

Мой собственный сон (единственный, который смог припомнить) относился к банальному детскому переживанию. Фрейд, разумеется, без всякого труда определил, что он связан с тобой, дорогая. Он мгновенно распознал суть: я боюсь, что твое решение не начинать процедуру развода, пока дочери не выйдут замуж, просто самообман; ты не хочешь надевать на наши выдержавшие проверку временем отношения тяжелые кандалы брака. Ты, конечно, знаешь причину моего беспокойства, и сделала все, чтобы оно исчезло, однако разлука с тобой (а также наводящий тоску морской туман), стали невольными причинами такого сна. Фрейд очень помог мне, как, впрочем, всегда. Передай Эльме его благодарность за добрые пожелания. Он глубоко тронут, что сеансы анализа оказались такими плодотворными, как она считает. Он также просил передать привет тебе и полушутливо добавил, что если мать столь же обворожительна и умна, как дочь (уверяю тебя, так оно и есть!), мне можно только позавидовать… Как будто я сам не знаю! Крепко обними и поцелуй Эльму за меня и передай привет своему мужу.

Через несколько дней нам должны показать Ниагарский водопад, причем Фрейд считает это кульминационным пунктом поездки, а спустя неделю с небольшим отправимся на «Кайзере Вильгельме» домой. Вполне возможно, что я приеду в Будапешт раньше, чем ты получишь письмо; не могу передать, как я томлюсь, ожидая когда смогу обнять тебя. А пока целую (о небеса! все лучше и все хуже!) в своих снах.

Твой навсегда,

Шандор Ференци

19 Берггассе,

Вена

9 февраля 1920 г.

Дорогой Ференци,

Сердечно благодарю за письмо с выражением соболезнований. Что еще мне сказать? Несколько лет я пытался смириться с потерей сыновей; теперь пришел черед дочери. Отвергая религию как таковую, я сознаю, что мне некого винить и не к кому обратить свои жалобы. «Извечное колесо бытия» и «сладостная рутина повседневности» позаботятся о том, чтобы все вокруг текло как прежде. Слепая необходимость, немое подчинение. Глубоко внутри меня прослеживается тяжелая нарцистическая травма, которая никогда не исчезнет. Жена и Аннерль страшно потрясены, их горе гораздо более естественно и человечно.

Не беспокойтесь за меня. Я все тот же, лишь прибавилось немного усталости. La seance продолжается. Сегодня пришлось потратить больше времени, чем я могу себе позволить, на работу в Главном Венском госпитале в составе комиссии по расследованию обвинений в дурном обращении с военнослужащими-невротиками. Сейчас меня особенно поражает, как вообще могло прийти в голову, что применение электрического тока обратит так называемых «симулянтов» в героев. Без всякого сомнения, на поле боя страх перед током вытеснялся новой смертельной угрозой; следовательно, по возвращении их ожидали более жестокие дозы, и так далее, что совершенно бессмысленно. Я могу поставить под сомнение причастность Вагнера-Йерегга, но за остальной персонал ручаться не хочу. Общеизвестно, что в Германии были случаи смерти во время процедуры, а также самоубийств как следствие ее проведения. Впрочем, сейчас еще рано утверждать, что в венских клиниках поддались чисто германскому стремлению достигать искомой цели весьма бесчеловечными способами. К концу месяца я должен подготовить меморандум.

Вновь обращаюсь к своей статье «По ту сторону принципа наслаждения», оказавшейся холостым выстрелом, с все возрастающим убеждением, что я правильно определил место инстинкта смерти, в своем роде такого же могущественного (хотя и неявно выраженного), как и либидо. Одна из пациенток, молодая женщина с тяжелейшим случаем истерии, только что «произвела на свет» некие записи, доказывающие, как представляется, верность моей теории: крайнее проявление чувственной фантазии и в то же время настоящая оргия торжествующей смерти. Представьте себе, что Венера взглянула на свое отражение и увидела в зеркале лик Медузы. Возможно, мы слишком интенсивно занимались изучением сексуальных импульсов в отрыве от других проявлений психики, уподобившись мореходу, который неотрывно следит за огнем маяка в кромешной мгле и в результате налетает на скалы.

Я, вероятно, подготовлю доклад о некоторых аспектах вопроса к сентябрьскому Конгрессу. Уверен, что воссоединение после этих злосчастных потерянных лет вдохнет во всех нас новые силы и вселит надежду. Я слышал, что Абрахам собирается выступить с докладом о женском комплексе кастрации. Ваши предложения по развитию активной терапии в психоанализе представляются мне прекрасной темой для дискуссии. Я остаюсь при своем убеждении, что «гораздо лучших результатов в работе со своими пациентами добьется тот, кто проявит к ним внимание, которого им так недоставало в детстве», однако с огромным интересом познакомлюсь с Вашими доводами.

Жена вместе со мной благодарит Вас за участие и доброту.

Ваш Фрейд

19 Берггассе,

Вена

4 марта 1920 г

Дорогой Захс!

Как бы сильно не сказалось Ваше отсутствие на работе коллег в Швейцарии, думаю, Вы совершенно правы, отправившись в Берлин. Убежден, что именно здесь через несколько лет будет центр нашего движения. Несмотря на недостаток опыта клинической работы, из-за которого Вы так переживаете, Ваш ум и знания, искрометный оптимизм, мягкость и умение сходиться с людьми, широта кругозора делают Вас идеальным кандидатом на роль специалиста по обучению будущих психоаналитиков. Я абсолютно в Вас уверен.

В качестве «прощального дара», — надеюсь, однако, что расставание будет недолгим, — посылаю Вам экстраординарные записи, своего рода дневник, который «произвела на свет» одна из моих пациенток, молодая, весьма респектабельная женщина, после того как вернулась из Гастейна, где лечилась водами. Она уехала болезненно худой, а приехала в Вену пухленькой, и сразу передала записи мне. Самый настоящий pseudocyesis! Дама пребывала на курорте в компании своей тети; нужно ли говорить, что она никогда в жизни не видела моих сыновей, хотя я однажды упомянул, что Мартин во время войны попал в плен. Не хочу надоедать Вам подробностями ее случая, но если что-либо из прочитанного произведет впечатление на артистическую часть Вашей натуры, буду очень благодарен, если поделитесь наблюдениями. До того, как ее карьера оказалась под угрозой, моей пациентке прочили большое будущее на музыкальном поприще. Она записала строчки «стихотворной» части дневника между нотами партитуры «Дон Жуана»… Разумеется, я посылаю Вам полную копию (остальное было в детской тетрадке), которую она с удовольствием сама составила по моей просьбе. Ее Вы по аналогии с «новорожденным» оригиналом можете назвать «последом», и по прочтении не возвращать.

Если постараетесь не заострять внимание на вульгарных выражениях, — следствие болезни, овладевшей этой в нормальном состоянии скромной и до строгости щепетильной девушкой, — Вы найдете здесь места, которые Вас развлекут. Я знаю Ваш раблезианский темперамент. Не беспокойтесь, друг мой; меня это нисколько не задевает. Я буду скучать по Вашим еврейским шуткам, — здесь у нас в Вене до ужаса благонравный народ.

Надеюсь увидеться с Вами в сентябре в Гааге, или даже раньше. Абрахам обещал подготовить доклад по женскому комплексу кастрации. Нож, которым он хочет поразить нас, наверняка окажется тупым. Все же он добросовестный и надежный специалист. Ференци попытается обосновать свое новое увлечение целоваться с пациентами.

Дом до сих пор выглядит пустым без нашей «воскресной девочки», несмотря на то, что мы редко виделись после свадьбы. Но оставим эту тему.

С сердечным приветом,

Ваш Фрейд

Берлинская клиника

14 марта 1920 г

Дорогой мой и уважаемый Профессор,

Извините за открытку: мне показалось, что она весьма уместна, если вспомнить о «белом отеле» Вашей юной пациентки, подарке, за который я должен поблагодарить Вас от всей души! Он помог мне скоротать время в поезде (еще одно замечательное совпадение) за интересным чтением. Мои мысли по поводу рукописи, боюсь, покажутся вам тривиальными; нарисованная здесь фантастическая картина представляется мне аналогом райского сада, неким Эдемом перед грехопадением, — конечно, там существовали любовь и смерть, но не было времени, которое наделяло их реальным значением. Новая клиника великолепна; не мед с молоком, как Ваш белый отель, зато, надеюсь, значительно прочнее! Как только распакую вещи, пришлю Вам настоящее письмо.

Искренне Ваш,

Захс

19 Берггассе,

Вена

18 мая 1931 г

Секретарю Комитета по празднованию юбилея Гете

Городской Совет

Франкфурт

Дорогой господин Кун,

Прошу простить меня за то, что так долго не отвечал на Ваше любезное письмо. Однако я все это время не сидел сложа руки, насколько позволяло здоровье, и закончил статью. Моя бывшая пациентка не возражает против публикации ее записей вместе с моим исследованием, и я их также высылаю. Надеюсь, Вас не смутят непристойные выражения, встречающиеся в ее неуклюжих стихах, а также менее откровенные, но все же порнографические описания в прозаическом приложении. Следует иметь в виду, что (a) автор страдает тяжелой формой сексуальной истерии, и (b) документы относятся к научной области, где повсеместно признан и применяется принцип nihil humanum, в том числе и Поэтом, который призывает своих читателей не страшиться и не отворачиваться от того неведомого либо отвергнутого людьми, что бродит ночью в лабиринте сердца.

С совершеннейшим почтением,

Фрейд