Белый Шанхай

1

Ада Маршалл была похожа на невезучее деревце, семечко которого упало не в землю, а на поросшую мхом крышу сарая: вроде все на месте – ветки и корешки, – но заранее ясно, что ничего путного тут не вырастет.

Мать Ады была русской, а отец – американцем. Он работал на Ижевском заводе по контракту, но в самом начале революции его убили, и Аде с мамой пришлось перебраться во Владивосток.

На беженском пароходе им досталось место в коридоре, и мама, простыв на сквозняке, заболела воспалением легких. В день, когда корабли Старка подошли к форту Усун, она умерла, и в пятнадцать лет Ада осталась круглой сиротой.

Невысокая, хрупкая и сероглазая, с мягкими каштановыми волосами, обрамлявшими круглое личико, она не замечала собственной прелести и старалась быть как можно незаметней. Она нашла себе укромное место за ящиком со спасательными жилетами: это был её мирок – расстеленное на полу красное одеяло и стопка книг, которые мама прихватила для нее из Ижевска. Там Ада и просидела долгие недели, покуда адмирал Старк вел переговоры с шанхайскими властями.

Беженцам всё-таки разрешили сойти на берег, но только без оружия, а пароходам было велено покинуть территориальные воды Китая.

На корабле поднялся радостный переполох.

– Пойдем, горемыка, с нами! – позвал Аду отец Серафим, высокий плечистый священник со спутанной светлой бородой.

– Я никуда не пойду! – испуганно прошептала Ада. Она понятия не имела, что ей делать в Шанхае.

– Ну, как знаешь, – вздохнул батюшка. – Корабли на днях отправятся в Манилу, а она далеко от России. Вот скинут большевиков – как ты назад вернешься?

Ада ничего не ответила.

Вскоре на пароходе остались только матросы-добровольцы. Ада бродила по пустым коридорам и непрестанно думала о том, как ей быть.

Несколько раз она натыкалась на Клима Рогова, который тоже отказался ехать в Шанхай. Никто так и не понял, почему жена бросила его: после войны все неискалеченные мужчины были наперечет, а Клим ещё и по-английски говорил и танцевал так, что все ахали. У предательства Нины было только одно объяснение: маленький чех, Иржи Лабуда, лишь притворялся бедным и несчастным, а на самом деле у него была припрятана крупная сумма, которой он и соблазнил чужую супругу.

Встретившись, Клим и Ада смотрели друг на друга исподлобья и, не здороваясь, расходились по своим углам. Говорить ни о чем не хотелось.

2

Ада вышла на палубу и увидела, как Клим, перебравшись через борт, спускается в лодку-сампан, где его поджидал старый китаец в стеганой куртке и рваном суконном треухе.

– Вы куда? – ахнула Ада.

– Я всё-таки поеду в Шанхай, – отозвался Клим.

Она растерянно огляделась кругом. Ей вдруг показалось, что кроме нее на пароходе никого не осталось.

– Погодите, я с вами!

Ада вернулась в свой уголок, свернула красное одеяло и перевязала бечевкой книги. Брать их или не брать? Без книг, пожалуй, будет совсем тоскливо.

Спускаясь в лодку, она потеряла равновесие и чуть не упала в воду – хорошо, Клим успел её подхватить! Странное это было чувство: сильные руки в последний момент спасли Аду от падения.

Клим усадил её на циновку рядом со своим вещмешком и здоровым помятым самоваром, и старик, загребая широким кормовым веслом, повел сампан вверх по реке.

– У тебя остались какие-нибудь родственники? – спросил Клим у Ады.

Она покачала головой.

– Нет. То есть да… У меня есть тетя в Америке. Мама дала мне её адрес и немного денег. Так что я напишу ей письмо.

Ада ждала, что Клим скажет, куда они направляются, и в тревоге грызла ноготь на большом пальце, вылезшем через дырку на варежке. А что, если они сейчас подплывут к Шанхаю, и Клим бросит её на произвол судьбы? Куда ей тогда податься?

Она украдкой разглядывала его: густые брови были нахмурены, на щеках темнела многодневная щетина, ветер трепал выбившиеся из-под кепки давно не стриженные вихры.

– Почему вы решили остаться в Шанхае? – спросила Ада.

– Вчера на камбузе на меня снизошло озарение, – не глядя на нее, отозвался Клим. – Я подумал, что наша жизнь похожа на мешок с картошкой, где каждый день – это одна картофелина. Перед нами стоят два бака: один для супа, а другой для гнилья, – и только от нас зависит, куда мы кинем очередной день… В общем, гнить на корабле не имело смысла.

– А если картошка изначально гнилая? – спросила Ада.

– Умные люди из всего извлекают пользу.

Клим показал на проплывающую мимо лодку с огромной зловонной бочкой на корме:

– Знаешь, что это такое? Китайцы выгребают дерьмо из ночных горшков и делают из него удобрения для огородов. Все местные овощи выращены на нем.

Ада охнула и решила, что ни за что не будет есть китайскую еду.

Когда сампан добрался до Шанхая, лодочник хотел высадить их на роскошной набережной, но Клим велел ему плыть дальше.

Выше по течению рядом с пакгаузами и фабричными цехами стояли невообразимые лачуги, собранные из обломков досок и старых рекламных щитов. Над тростниковыми крышами тянулся бурый дым, на бамбуковых шестах висели одеревеневшие от холода рубахи.

Лодочник подвел сампан к кособокой пристани, вдоль которой выстроились самодельные лодки и плоты. Тут же сидели сонные рыбаки с удочками, тут же чумазые тетки чистили громадные медные котлы.

– У тебя есть деньги? – спросил Клим у Ады.

Она нахмурилась:

– Есть. А что?

– Я договорился, что отдам за проезд самовар, но эта штука стоит гораздо больше, чем двадцать центов. Денег у меня нет, так что решай сама, надо или не надо спасать мое имущество. Лично я думаю, что самовар нам пригодится.

Ада просияла: Клим сказал «нам». Кажется, он не собирался её бросать!

Она торопливо достала из кармана вязаный кошелек:

– У меня есть американский доллар!

Однако старик отказался принимать иностранные деньги и послал мальчишек-рыбаков за менялой.

– Местную валюту тоже называют долларами, – объяснил Клим Аде. – В одном шанхайском долларе сто центов, цент делится на копперы, а копперы – на медные китайские монеты с квадратной дыркой посередине. Правда, на них ничего не купишь, кроме кипятка у разносчика.

Вскоре явился маленький меняла в жилетке с потертой вышивкой. К его запястью была прикована железная касса, которую он носил под мышкой, как портфель.

Обменяв доллар на несколько тусклых монет с непонятными закорючками, Клим расплатился со стариком и повел Аду по шумной кривой улице, застроенной двухэтажными домами. Внизу помещались лавки, а наверху – жилые комнаты.

Ада с изумлением разглядывала черепичные крыши, забранные тонкими рейками окна и вертикальные доски, расписанные иероглифами.

– Это что, вывески? – спросила она.

Клим кивнул:

– Китайские тексты пишутся сверху вниз, а не слева направо.

Разносчики продавали арбузные семечки, подсолнухи и очищенный сахарный тростник; на лотках вдоль дороги высились горы соленых огурцов и моркови. Тут же торговки готовили на закопченных жаровнях то ли кузнечиков, то ли скорпионов.

«Боже мой!» – ахала Ада, тараща глаза.

Тачки с громадными колесами, рикши, паланкины… Двое молодцов несли на шесте огромный тюк и, задыхаясь, поочередно выкрикивали: «Айа-ха! Айа-ха!»

С грохотом пронесся набитый людьми автобус, засвистел полицейский, взвизгнул тормозами огромный лаковый автомобиль, и из него один за другим выскочили бритоголовые монахи в оранжевых одеяниях.

У Ады голова шла кругом: где она оказалась? В Азии? В Европе? Кажется, в этом городе немыслимым образом перемешались не только части света, но и эпохи – средневековье пополам с современностью.

– Куда мы идем? – жалобно спросила Ада. Она совсем выбилась из сил.

Клим остановился и серьезно посмотрел на нее:

– Ты только не пугайся, но мы идем в бордель.

– То есть как?.. – пролепетала Ада.

– Нам надо осмотреться и узнать новости.

Сбежать? Ада огляделась и вдруг увидела знакомую – она приплыла с ними на одном пароходе. Женщина кланялась до земли каждому, кто входил и выходил из продуктовой лавки, и просила милостыню. Ей никто не подавал.

3

Клим привел Аду в маленький дворик позади кирпичного здания в два этажа. У стены стоял ржавый велосипед без колес, над головой на веревке развевались выстиранные подштанники.

Поднявшись на крыльцо, Клим забарабанил в облупленную дверь.

– Марта, открой! – крикнул он по-английски.

Ада с опаской озиралась вокруг. Сейчас она войдёт в бордель; вот ужас-то!

Послышались шаги, и в смотровом окошке появился голубой глаз.

– Кто там?

– Марта, не узнаешь?

Дверь распахнулась, и к Климу бросилась маленькая плотная женщина с папильотками в волосах.

Какой у нее был халат! Ада в жизни не видела таких халатов! На спине красовались вышитые драконы, а рукава и подол были оторочены лисьим мехом.

Клим и Марта обнялись и расцеловались.

– Ну, красотка, как поживаешь? – весело спросил он.

Ада в недоумении посмотрела на него: он что, ослеп? У его подруги было одутловатое лицо, крупный нос и второй подбородок – какая из нее красотка?

– Идемте в дом, тут холодно! – поежилась Марта и повела гостей в прихожую.

Краснея и обмирая, Ада поднималась за ней по лестнице и глазела по сторонам. Так вот они какие, бордели! Стены были оклеены полосатыми обоями, ступени застланы ковровой дорожкой, а с потолка свисала пыльная люстра из цветного стекла.

На втором этаже располагалась большая нарядная комната с зеленым роялем, граммофоном и бархатными диванами. Там кто-то недавно кутил, и прислуга ещё не успела подмести полы и убрать грязные бокалы.

– Откуда ты явился, мистер Рогов? Из тюрьмы? – спросила Марта, оглядывая истрепанный наряд Клима.

– С войны, – отозвался он.

– Много наград принес?

– А то! Орден Почетного легиона беженцев и Пурпурное разбитое сердце.

– Ты что, с русскими приехал? Садись и рассказывай!

Клим говорил о себе и спрашивал Марту о каких-то людях. Смущенная Ада сидела рядом, в обнимку со своим одеялом и книжками.

На круглом столе стояли вазочки с апельсинами и печеньем. Хорошо бы поесть предложили! Ада не ела печенья пять лет, а апельсины видела только на картинке.

Но Марта и не думала угощать гостей и только жаловалась на русских беженок, которые загубили ей бизнес:

– Раньше белую девочку можно было продать за хорошую цену, – распалялась она. – А сейчас подходи к русскому консульству и выбирай любую. Купишь ей кусок пирога, и она уже от счастья млеет: «Мой принц, мой принц…»

– Мне бы работу найти, – сказал Клим. – Денег нет ни гроша.

Марта вздохнула:

– С работой сейчас трудно. Китайцы готовы на все ради десяти центов в день, так что легко устроиться только девочкой в заведение.

Она перевела взгляд на Аду.

– А это кто с тобой?

Клим нахмурился:

– её мать умерла, и ей некуда идти.

– На что она собирается жить?

– Я знаю английский и могу давать уроки, – залившись краской, произнесла Ада.

– Дай-ка я на тебя посмотрю!

Марта потянулась, чтобы расстегнуть Адино пальто, но та в испуге отпрянула:

– Не трогайте меня!

Хозяйка засмеялась:

– Уроки она будет давать! Кому?

– Может, возьмешь её такси-гёрл в «Гавану»? – предложил Клим. – Мы иногда устраивали вечеринки на пароходе, и я видел, как она танцует. По-моему, у нее неплохо получается.

Ада похолодела.

– Что такое такси-гёрл?!

– Платная партнерша для танцев, – объяснил Клим. – В Шанхае мужчин гораздо больше, чем женщин, и холостяки все вечера болтаются по ресторанам. Своих девушек у них нет, поэтому они танцуют с такси-гёрл. Это приличная работа, ничего общего с проституцией.

Клим скинул куртку и размотал шарф.

– Снимай пальто, – велел он Аде. – Давай покажем, на что ты способна.

Трепеща, она приблизилась к Климу.

– Если Марта возьмет тебя – соглашайся! – шепнул он по-русски. – Будет трудно, но ты сможешь заработать себе на хлеб.

Марта покрутила ручку граммофона, и из рупора полились хриплые звуки танго. Обняв Аду за талию, Клим прижал её к себе.

Снова ненормальная близость взрослого мужчины! Его дыхание было слишком горячим, взгляд – слишком пылким, будто Клим взял и влюбился в Аду – вот только что, минуту назад!

Она угадывала каждый его шаг и с тайной радостью отмечала, что у нее все выходит как надо. Уж что-что, а танцевать она всегда любила.

– Браво, браво! – захлопала Марта в ладоши. – Толк из девчонки выйдет.

– Бери её на работу и придумай что-нибудь с платьем, – сказал Клим, выпустив Аду из объятий. – Она три года назад выросла из своих нарядов.

– Сейчас поищу, – отозвалась Марта и убежала в другую комнату.

Взволнованно дыша, Ада присела на край дивана. Она не смела поднять взгляд на Клима. Что между ними произошло? Пока они танцевали, он был так нежен с нею!

Ада искоса посмотрела на него. Странно: теперь в его глазах не осталось и намека на страсть – только отрешенная усталость.

Марта вернулась с двумя платьями на вешалках.

– Мерить не дам, ты ванну давно не принимала. Приложи к себе!

Ада молча повиновалась.

– Так, это пойдёт, это тоже пойдёт… – проговорила Марта. – Обуви у тебя нет? Покажи ногу!

Выдав Аде пару дорогих, но слегка поношенных туфель, она объявила, что даст ей полтора доллара в день и вычтет из заработка стоимость нарядов.

– А с тебя я три шкуры спущу, если девчонка удерет с платьями, – пригрозила Марта Климу.

– Куда она удерет? Назад к большевикам? – хмуро отозвался он.

– Ты её привел – ты за нее отвечаешь. Где вы остановились?

– Нигде.

– Попроситесь к Чэню, он сдает комнаты. – Марта написала на бумажке адрес. – Все, идите отсюда, мне надо выспаться. В семь часов чтобы девка была в «Гаване».

Клим поцеловал ей руку и пошел к лестнице; Ада со вздохом последовала за ним; апельсинов так и не дали.

На пороге Марта ухватила её за плечо:

– Если ты девственница, я тебя умоляю: не спи ни с кем без моего ведома! – шепнула она, показывая взглядом на Клима. – С этого оболтуса ты все равно ничего не получишь, а я тебе такого клиента на первую ночь подберу – пальчики оближешь!

4

После долгих блужданий Клим и Ада добрались до неказистого трехэтажного здания, построенного буквой «П». Стены его белились, наверное, в прошлом веке, а решетчатые ворота были погнуты, будто в них врезался грузовик.

Над входом имелась вывеска с надписью по-английски и по-китайски: «Дом надежды и зарождающейся карьеры».

– Представляю, каких успехов мы тут достигнем! – хмыкнул Клим.

Ада вошла вслед за ним во внутренний двор. В раскрытых окнах висели клетки с птицами, от стены до стены тянулись бамбуковые шесты с выстиранным бельем, а под навесом из драной циновки стояла печь, рядом с которой суетились смуглые женщины в стеганых жилетах поверх длинных рубах.

Клим спросил что-то у них, и они загалдели, показывая на покосившуюся дверь с ручкой в виде львиной головы.

– Посиди здесь, – велел он Аде и пошел договариваться с домовладельцем.

Ада молилась: только бы им удалось найти комнату! Работа и жилье в один день – это невероятное везение. Жалко, что у Клима совсем нет денег; значит, придётся кормить его за свой счет. Ну да что поделаешь?

Интересно, откуда он знает Марту? Неужели таскался к её девкам, пока жил здесь?

Ада вспомнила, как они танцевали танго, и у нее мурашки побежали по спине. А вдруг Клим действительно будет к ней приставать? При одной мысли об этом она покраснела и обхватила себя руками, будто защищаясь. Фу, какая гадость! Но, с другой стороны, наверное, это приятно, когда взрослые сходят от тебя с ума…

Клим вышел на порог:

– Вроде договорился. С нас – десять долларов в месяц, с хозяина – ключ от комнаты и кипяток в общей кухне. Я сказал, что ты моя наложница, иначе бы нас не поселили вдвоем: у китайцев с моралью строго.

От смущения у Ады даже уши запылали. Клим рассмеялся:

– Не бойся, проверять никто не будет.

Чэнь, сутулый китаец с тощей косицей на затылке, повел их по рассохшимся ступеням наверх, но не в квартиру на третьем этаже, а выше.

– Он сдал нам что-то вроде голубятни, – шепнул Аде Клим.

– Прошу, прошу… – показал Чэнь на низкую растрескавшуюся дверь.

Крохотная комнатка, пахнущая отсыревшим деревом, была чуть больше железнодорожного купе. В углу стояла печь, сделанная из керосиновой бочки, а вдоль стены – двухъярусные нары, сооруженные из досок и бамбуковых шестов.

– А уборная где? – спросила Ада.

– В китайских домах нет канализации, – объяснил Клим. – Все пользуются горшками с крышкой, которые по утрам надо выставлять на улицу. Золотарь подберет их и опорожнит.

– Ванной комнаты тоже нет?

– Хочешь – таскай воду сюда, грей и мойся, хочешь – купайся в реке. Но я не советую – там холера.

– А вы будете таскать воду?

– Я в баню пойду.

Они принялись устраиваться: Ада расстелила на верхних нарах одеяло и расставила вдоль стены книги, а Клим раздобыл во дворе щепок для растопки самовара.

Взяв у Ады несколько центов, он сходил за едой и принес кулек с вареным рисом и шесть палочек, на которые было нанизано что-то коричневое.

– Что это? – спросила Ада, вспомнив про китайские удобрения.

– Это лягушачий мозг, местный деликатес, – отозвался Клим и тут же рассмеялся, видя Адин испуг. – Да ладно, шучу… Я сам не знаю, что это такое.

Китайская еда – жирная и несоленая – Аде не понравилась, но она все равно съела свою порцию.

– Чэнь поклялся, что у него нет насекомых, а это самое главное, – сказал Клим, вытряхивая остатки риса себе на ладонь. – Когда я снял свою первую комнату в Шанхае, мне достался настоящий клоповник: пришлось всю ночь спать в сарае на каком-то сундуке. А утром хозяин заявил, что это гроб его бабушки.

Ада улыбнулась. Всё-таки ей повезло сегодня: за один день она завела себе покровителя, устроилась в ресторан при публичном доме, записалась в наложницы и съела «лягушачий мозг». Рассказать девчонкам из Ижевска – они бы ни за что не поверили.

5

Когда стемнело, Клим повел Аду назад к Марте.

В переулках царил кромешный мрак, зато на торговых улицах сияли громадные вывески с электрической рекламой.

Ада ахала и вертела головой:

– Красота какая!

Клим и сам удивлялся: города, который он помнил, больше не существовало. Здесь все поменялось: национальные флаги, автомобили, мода и вывески. Марта сказала, что на месте чайной компании, в которой он работал, теперь располагался магазин принадлежностей для верховой езды. Не было и маленького дома под красной черепицей, где Клим когда-то снимал комнату, – его давно снесли.

Все надо было начинать заново.

Наряженная в обновки Ада чувствовала себя Золушкой, едущей на бал. Ей было страшно и весело одновременно, и она беспрерывно болтала, пересказывая Климу, как её мама впервые выезжала в свет и как её пригласил на танец сын градоначальника.

Не дело пятнадцатилетней девчонке работать такси-гёрл! Но другого заработка ей не найти, а если Ада останется без денег, то её судьба будет предрешена: она два-три дня поголодает, а потом отправится на панель.

Скрепя сердце Клим объяснил Аде правила, установленные в «Гаване»:

– Такси-гёрл сидят за особыми столиками, мужчины покупают в кассе билеты по пятьдесят центов и выбирают девушку. Если клиент совсем противный, ему можно отказать, но если будешь привередой, ничего не заработаешь. После танца надо просить, чтобы тебе купили вина и закуски – за это полагается процент.

– А если предложат выпить? – спросила Ада.

– Постарайся сделать так, чтобы тебе купили отдельную бутылку. Официант принесет яблочного сидра, но цену за него выставят как за шампанское. Если клиент будет настаивать, чтобы ты выпила из его бутылки, глотни, но только немного, иначе ты не сможешь танцевать. А если будет совсем невмоготу, сними туфли – это знак того, что ты устала.

– Откуда вы все знаете? – удивилась Ада.

– У меня подруга работала такси-гёрл.

– А где она сейчас?

– Вышла в люди… То есть замуж.

Первая любовь Клима, китаянка по имени Джя-Джя, приехала в Шанхай из Кантона, где девочкам не бинтовали ноги. В «Гавану» не брали цветных, но Джя-Джя была так хороша, что для нее сделали исключение.

Клим влюбился в нее с первого взгляда. Он спускал все деньги, чтобы потанцевать с нею, каждый день провожал её до дома и дрался с матросами, если они осмеливались назвать её узкоглазой.

Хозяин чайной компании, где служил Клим, узнал, что тот собрался жениться на цветной, и подговорил своих дружков скинуться деньгами и выслать «паршивую овцу» из Китая. Шанхайские джентльмены свято блюли честь высшей расы и делали всё, чтобы китайцы даже думать не смели о браках с белыми.

Клима скрутили и отвезли в порт, но русский пароход уже ушел, и ренегата посадили на судно, следовавшее в Буэнос-Айрес, – так Клим попал в Аргентину.

Надеясь скопить на обратный билет, он работал как проклятый: сначала в типографии, а потом в газете. Он писал Джя-Джя страстные письма и обещал увезти её в Россию, но вскоре от Марты пришла телеграмма: какой-то купец забрал его душеньку к себе в гарем.

Джя-Джя так и не узнала, что Клим превратился в одного из лучших журналистов Аргентины и был вхож к самому президенту. Ну, дай Бог ей гаремного счастья!

Клим думал, что никогда не забудет её, а вот поди ж ты – познакомился с Ниной, и опять все пошло по новой: огонь в глазах, в голове – сладкая неразбериха. Но и эту женщину он потерял: гражданская война и тиф изменили её душу до неузнаваемости.

Войдя в «Гавану», Клим отвел трепещущую Аду к гримерке, а сам отправился в ресторанный зал. Там уже было полно туристов и военных моряков с кораблей Великих Держав. Публика была исключительно белой: два здоровых вышибалы следили, чтобы в двери не дай бог не сунулись азиаты или негры.

Филиппинский оркестр наигрывал фокстрот, между столиками сновали официанты в белых куртках – они работали за чаевые и еду и из кожи вон лезли, чтобы услужить клиентам.

«Гавана» тоже изменилась. Теперь над столами висела реклама пива, подсвеченная лампочками, – а ведь раньше тут все освещалось газовыми рожками. Кирпичные стены оштукатурили и расписали фресками, сцену переделали… Только закопченный бар остался прежним – с его рядами разномастных бутылок, мутными зеркалами и золоченым божком удачи на верхней полке.

Из задних комнат показались такси-гёрл и чинно направились к своим столикам. Ада появилась последней: ей подмазали брови и губы и воткнули в волосы красный цветок. Два английских матроса сразу же бросились к ней с билетами, и Ада, растерявшись, стала искать взглядом Клима. Хорошо хоть управляющий подошел к ним и поделил, кому из кавалеров танцевать первым.

Грянула музыка, и Ада пропала в веселящейся толпе.

– Ну, с почином твою девицу! – сказала Марта, подсаживаясь к Климу. – Меня уже многие про нее спрашивали.

– Она ещё совсем ребёнок… – начал Клим, но Марта его перебила:

– Подумаешь! Когда я стала такси-гёрл, мне и тринадцати лет не было. А ты всю ночь собрался её караулить?

Клим кивнул.

– Не бойся, ничего с ней не случится, – засмеялась Марта. – Я уже предупредила наших, что твоя цыпочка пока не будет работать наверху.

6

Светало. Над крышами поднимались дымы, где-то вдали кричали петухи, а по улицам спешили первые разносчики с бидонами и корзинами на коромыслах.

Ада брела, опираясь на руку Клима: новые туфли в кровь стерли ей ноги.

– Спасибо, что вы подождали меня, – лепетала она пьяным голосом. – Я раньше думала: «А зачем мне вообще жить? Что меня ждет в будущем?» Но с вами мне совсем не страшно… Я буду работать, и мы как-нибудь справимся, правда?

Клим вздохнул. Для него была невыносима мысль о том, что какое-то время ему придётся жить за счет Ады. Но где и как он мог раздобыть денег?

Нина была права, бросив Клима. Что он мог ей предложить? Работу такси-гёрл? Половину нар в комнате, за которую платила пятнадцатилетняя девчонка?

Вернувшись в комнату в Доме Надежды, Ада упала на постель Клима и тут же уснула. Он вспомнил, как танцевал с ней и представлял на её месте другую женщину. Всё-таки танго – великая вещь! Пока оно звучит, ты можешь быть кем хочешь и с кем хочешь. Музыка смолкнет, жизнь вернется на круги своя, но перед этим у тебя будет несколько чудесных минут.

Клим накрыл Аду одеялом и подошел к окну, откуда открывался занятный вид: налево – дворцы, направо – лачуги, а посередине – полуразрушенная башня, весьма похожая на придорожный камень со стертыми письменами.

Эх, подсказал бы кто витязю на распутье, куда ему направиться, чтобы разыскать Царевну Лебедь! Впрочем, до тех пор, пока витязь не залечит раны, не начистит доспехи и не раздобудет приличного коня, о Царевне ему думать рановато.