Белый Тигр

ШЕСТОЕ УТРО

Прошу прощения, Ваше Превосходительство, за длительное отсутствие на посту. Сейчас 6.20, меня не было на месте целых пять часов. К сожалению, в технологии моей аутсорсинговой компании произошел сбой, способный нанести ущерб ее репутации.

Весьма серьезный сбой, сэр. В аварии погиб человек. (Не подумайте плохого, лично я тут ни при чем. Но об этом позже.)

Извините, еще минуточку, только включу вентилятор — весь вспотел. С вашего позволения, сяду на пол прямо под струю воздуха и полюбуюсь, как лопасти дробят свет люстры.

Расскажу-ка я вам, как большой город испортил меня — милого деревенского простачка, как превратил хорошего парня в злобного циничного пройдоху, способного на любую подлость.

Хотя сначала дурные перемены настигли мистера Ашока и только вслед за ним — меня. Какой он был чистый безгрешный человек, когда только вернулся из Америки, и как жизнь в Дели развратила его! А куда конь с копытом, туда и рак с клешней, — куда хозяин «Хонды Сити», туда и шофер.

Я-то думал, что знаю мистера Ашока, сэр. Типичное заблуждение слуги.

Стоило брату уехать, как он резко изменился. Напялил черную рубашку, расстегнул верхнюю пуговицу и поменял одеколон.

— В галерею, сэр?

— Да.

— А в какую, сэр? В ту, что ездила мадам? Но мистер Ашок не клюет на наживку.

Набирает номер на своем сотовом и бурчит:

— «Сахара Молл», Балрам.

— Любимое место мадам, сэр.

— Прекрати на каждом шагу поминать мадам.

Мы встали у торгового центра, я вышел из машины и принялся ждать. Чем он там таким занимается? Над входом мигали красные огни, и я догадался: здесь дискотека. К двери тянулась очередь, сплошь молодежь, парни и девушки. Мне не терпелось поглазеть на наряды городских девчонок.

Мистер Ашок скоро вышел — один. Все-таки порядочный человек, вздохнул я с облегчением.

— Домой, сэр?

— Пока нет. Отвези меня в отель «Шератон».

Этим вечером город был какой-то не такой.

Как это я раньше не замечал, сколько размалеванных женщин стоят по обочинам дорог? Как это я раньше не замечал, сколько мужчин притормаживают рядом с ними свои авто и договариваются о цене?

Я зажмурился и покрутил головой.

Что это со мной сегодня?

Ответ нашелся сразу — и смутил меня до глубины души. Пожалуй, мистера Ашока тоже. Я остановился на светофоре. Улицу переходила шикарная девчонка, ее большие груди — прыг-скок — подрагивали под блузкой. Я посмотрел в зеркало заднего вида и увидел в нем глаза мистера Ашока, которые — прыг-скок — жадно следили за ней.

Ага! Попался, голубчик! — мелькнуло у меня.

Ага! Попался, голубчик! — читалось в его веселом взгляде.

Мы с ним застукали друг друга.

Неужто никто не заметил, господин Цзябао, до чего бесстыжим порой бывает автомобильное зеркало? Когда хозяин и шофер встречаются в нем глазами, будто приоткрывается потайная дверь, и они предстают друг перед другом совершенно голые!

Я залился краской. К счастью, зажегся зеленый и я поехал дальше.

Больше не буду смотреть сегодня в зеркало, пообещал я себе. Я понял, почему город нынче какой-то не такой, — у меня клюв был торчком.

Все потому, что мистер Ашок изнемогал от похоти. А в герметично закрытой машине хозяин и шофер слились в одно целое.

Вот и гостиница «Мория Шератон». Пришел конец моим мучениям.

В Дели полно шикарных пятизвездочных гостиниц. По части канализации и транспортных колец в Пекине вы, может, и впереди, но уж по роскошным отелям вам Дели не переплюнуть. «Шератон», «Империал», «Тадж Палас», «Тадж Мансингх», «Оберой», «Интерконтиненталь» — всех и не перечислишь. Бангалорские-то пятизвездочные мне известны куда как хорошо, столько тысяч рупий потрачено на кебабы из курятины, баранины, говядины в их ресторанах и на шлюх всех национальностей в их барах, но делийские пять звезд остались для меня загадкой. То есть бывать-то я там бывал, но никогда не входил через парадный вход. Да и кто бы меня впустил? Толстый швейцар с напомаженными усами и бородой, голову которого украшает смешной красный тюрбан и который мнит себя важной шишкой, потому что с ним любят фотографироваться американские туристы? Да он только пальцем погрозит — и шофера поминай как звали!

Такая уж наша судьбина. Всякий, кому не лень, шофером помыкает.

В каждом пятизвездочном притоне свои строгие правила, где водитель с машиной должен дожидаться хозяина. Бывает, на подземной парковке. Бывает, за отелем. Бывает, перед гостиницей под деревьями. Сидишь и ждешь. Два часа сидишь, и три, и четыре. Зеваешь, маешься от безделья. Пока толстяк в красном тюрбане не прорычит в микрофон:

— Водитель такой-то, подъехать к стеклянной двери. Хозяин ждет. Водитель такой-то, срочно подъехать.

Шоферы, как водится, собрались в кружок неподалеку от стоянки, поигрывают ключами, жуют паан, травят байки, мочатся. Присели на корточки, как обезьяны, и галдят.

Меченый расположился в сторонке, уткнулся в журнал. На обложке свежего выпуска раздетая красавица лежит в кровати, а любовник занес над ней нож.

— Подумал над тем, что я сказал, Мышонок? — спрашивает Меченый, не отрываясь от журнала. — Насчет того, как ублажить твоего хозяина? Гашиш, девочки, мячики для гольфа? Фирменные мячики для гольфа прямо из американского консульства?

— Он не такой.

Изъеденные болезнью губы кривятся в улыбке:

— Все такие. Сказать секрет? Моему хозяину нравятся киноактрисы. Притащит такую в отель в Джангпуре, там еще буква «Т» на крыше, и оттрахает.

Он называет имена трех «оттраханных» актрис.

— А днем весь из себя чинный-скромный, никогда и не подумаешь. Один я в курсе. И вот что я тебе скажу — все хозяева одинаковы. Сам убедишься. Присаживайся, почитаем вместе.

В молчании читаем. На третьем рассказике отхожу к деревьям отлить. Меченый присоединяется ко мне.

Две струи орошают ствол.

— У меня к тебе вопрос.

— Опять про городских девчонок?

— Нет. Скажи мне… что бывает со старыми шоферами?

— А?

— Ну, добьюсь я чего-нибудь на старости лет? Хватит мне денег, чтобы купить дом, открыть свое дело?

— Значит, так. Шофера держат, пока ему не стукнет полтинник. Ну пятьдесят пять. Потом садится зрение, и тебя выкидывают. Значит, у тебя в запасе лет тридцать, Мышонок. Если начнешь откладывать прямо сейчас, под старость сможешь купить себе домик где-нибудь в трущобе. Если ты не дурак и у тебя есть левый заработок, хватит и на то, чтобы отдать сына в хорошую школу. Научится английскому, сможет поступить в университет. Это самый лучший вариант Домик в трущобе, сын в колледже.

— А какой самый худший?

— Выпьешь сырой воды — подхватишь тиф. Хозяин ни с того ни с сего тебя уволит. В аварию попадешь. Да мало ли что еще.

Он кладет руку мне на плечо:

— И у меня к тебе вопрос, Мышонок. С тобой все в порядке?

Смотрю на него искоса.

— Все отлично. А почему ты спрашиваешь?

— Разговоры идут. Ты, случаем, не рехнулся? Сидишь в хозяйской машине один, говоришь сам с собой, к нам ни ногой, нос от всех воротишь… Знаешь, что тебе нужно? Женщина. Видел палаточный городок за Галереей? Там бабы как на подбор, пухлые, красивые. Кое-кто из наших раз в неделю пользуется услугами. И тебе не помешает.

ВОДИТЕЛЬ БАЛРАМ! — звучит громогласный призыв из динамика. Это Красный Тюрбан старается, и голос такой торжественный, дальше некуда.

ВОДИТЕЛЬ БАЛРАМ, НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ К ГЛАВНОМУ ВХОДУ! ХОЗЯИН ЖДЕТ!

Мигом застегиваюсь, срываюсь с места и бегу, вытирая мокрые пальцы о штаны.

Подъезжаю к парадному входу. Мистер Ашок прохаживается в обнимку с какой-то девушкой.

Глаза у нее раскосые, кожа желтоватая. Непалка. Не его касты, не его круга. Склонившись над сиденьем — я сам его начищал, — она втягивает носом воздух и запрыгивает на подушку.

Мистер Ашок обнимает девушку за обнаженные плечи. Отвожу взгляд от зеркала.

Никогда не одобрял, чтобы в машине безобразничали, господин Цзябао.

Но по одному тому, как перемешались ароматы духов и одеколона, стало ясно, что творится за моей спиной.

Думал, едем домой, ан нет. Представление продолжается. Катим в киноцентр «Сакет».

Киноцентр огромный, сэр. Десять, не то двенадцать залов. Вход в каждый — 150 рупий с хвостиком. Да-да, сто пятьдесят рупий! И, кроме кино, еще масса заведений, есть где покушать — побаловаться пивом — выпить кофе — потанцевать — снять девушку. Этакий кусочек Америки в Индии.

А рядом, сразу за последним сверкающим огнями кафе, — второй центр. Каждый крупный магазин в Дели на самом деле состоит из двух магазинов — получше и поплоше. Тот, что поплоше, понятное дело, помещается на задах того, что получше.

Его клиенты — слуги. Сразу прохожу во второй торговый центр, иду вдоль выстроившихся в ряд ресторанчиков, чайных, гигантских сковородок, на которых поджаривается хлеб. Здесь питаются те, кто работает в кинозалах, билетеры, уборщики. Здесь ночуют нищие.

Беру чай, вада[37] с картошкой и сажусь под баньяном.

— Брат, дай три рупии, — тянет руку тощая старуха.

— Мать, я не из богатых, иди на ту сторону и проси у них.

— Брат…

— Дай мне поесть! Оставь меня в покое!

Она отходит. Откуда ни возьмись появляется точильщик, вместе со своим колесом с ножным приводом располагается в двух шагах от меня, берет сразу два ножа и принимается за дело. Искры от затачиваемых ножей не долетают до меня совсем чуть-чуть.

— Нашел же место, брат! — говорю я ему. — Не видишь — здесь человек ест?

Он прерывается, тупо моргает, потом опять берется за работу. Будто и не слышал.

Швыряю картошку прямо ему под ноги и плетусь назад.

— Сколько в вас дури, люди!

Нищенка семенит неподалеку от меня. Она одергивает сари, намечает жертву, кто с виду побогаче, набирает в грудь воздуха и начинает свое вечное:

— Подай, сестра. Хоть три рупии. С самого утра ни крошки во рту не было…

Перед торговыми павильонами — словно мандала вокруг священного огня на свадьбе — возвышается целый штабель книг. За книжными бастионами почти не видно хозяина — сидит посередке на стопке журналов и ноги скрестил, ну вылитый священнослужитель. К книгам меня тянет словно магнитом, но жрец сразу охлаждает мой пыл:

— Все книги на английском.

— Да ну?

— Читаешь по-английски?

— А ты сам? — парирую я.

В точку. Тон разговора сразу меняется. То слуга обращался к слуге, а теперь человек беседует с человеком. Торговец оглядывает меня с головы до ног и сообщает со сладкой улыбкой, словно осмотр доставил ему удовольствие:

— Нет.

— А как же ты, не зная английского, торгуешь книгами?

— Зато я знаю, где какая, по обложке. Вот это «Гарри Поттер». Вот Джеймс Хедли Чейз. Это Калиль Джибран, это Адольф Гитлер, это Десмонд Бегли. Вот книга про радости секса. В один прекрасный день мне подсунули «Гарри Поттера», у которого обложка была как у Гитлера. Целую неделю я с ним промучился.

— Я постою рядом, ладно? У меня была как-то книжка. В детстве.

— Ладно. Располагайся.

Он торгует, я бью баклуши. От книг, даже если они на иностранном языке, будто электрические импульсы исходят. Точно вам говорю, Ваше Превосходительство. Типа увидел толпу девушек в облегающих джинсах, и у тебя встал.

Только эти импульсы воздействуют на мозг.

Мысли всякие появляются.

Я задумался о буром конверте, который получил от Пинки-мадам.

4700 рупий.

Странная какая-то сумма. Некруглая. Что-то тут не так. Может, она сперва хотела мне сунуть пять тысяч, а потом жадность одолела — богатые, они ведь жадные, вспомни Мангуста, который потерял в машине рупию, — и три сотни забрала себе.

Нет! Богачи рассуждают не так, болван. Неужели еще не научился?

Десять тысяч она тебе хотела дать, вот что! А потом передумала и выделила только половину. Да и из нее три сотни изъяла — сто, еще сто, еще сто — и оставила себе. Богатые — они такие. За грош удавятся.

Так что она собиралась раскошелиться на целых десять тысяч. А если по-честному, сколько мне причиталось? Раз в десять больше?

— Поднимай выше, раз в сто!

Торговец поворачивается ко мне в своем сложенном из книг колодце:

— Что ты сказал?

— Ничего.

В руках у него газета на хинди. Он кричит мне поверх газетных страниц:

— Эй, а чем ты занимаешься?

Поворачиваю воображаемый руль на сто восемьдесят градусов.

— Как я сам не догадался. Шоферы — умные ребята, столько всего услышишь, сидя за баранкой. Ведь так?

— Другие, может, и подслушивают. Я — нет.

— Конечно, конечно. Ну говорить-то ты, наверное, по-английски умеешь? Научился поди от хозяев?

— Не очень-то. Говорю тебе, я их не слушаю. Как тут научишься?

— А скажи мне, что значит это газетное слово? — И он произносит по слогам: — Кон-фи-ден-ци-аль-ность.

— Оно значит: не лезь не в свое дело.

— Отлично. — Он благодарно улыбается. — Когда родные забрали меня из школы, мы как раз начали проходить английский алфавит.

Так ты человек-полуфабрикат, товарищ по несчастью! Моя каста.

— Эй, — кричит он мне опять, — полистай, если хочешь. — И протягивает журнал для богатых юнцов с американкой на обложке. — Тебе понравится.

Листаю. Он прав: мне понравилось.

— Почем журнальчик? — спрашиваю.

— Шестьдесят рупий. Нет, ты представляешь? Шестьдесят рупий за неновый журнал. А один тип на Кхан-Маркет торгует журналами из Англии по пятьсот восемь рупий за штучку. Подумать только!

Задираю голову и присвистываю.

— С ума сойти, сколько у них денег, — говорю как бы про себя. — А к нам отношение как к животным.

Вроде бы мои слова сильно его задевают. Уставившись на меня, он замирает, потом подбирается к самому краю своего колодца и, прикрываясь газетой, что-то шепчет.

Я приставляю руку к уху:

— Еще раз повтори.

Он озирается и произносит чуть громче:

— Так не может долго продолжаться.

— Почему нет? — Я придвигаюсь поближе.

— А ты слыхал про наксалитов? — еле слышно спрашивает он. — У них есть оружие. У них целая армия. Они день ото дня сильнее.

— Серьезно?

— Почитай газеты. Понимаешь, китайцам на руку, чтобы в Индии вспыхнула гражданская война. Китайское оружие поступает в Калькутту через Бирму и Бангладеш. А повстанцы идут на юг, в Андхра-Прадеш, во Мрак. Придет день, и вся Индия…

Он резким движением разжимает кулаки.

В таком духе мы говорим еще какое-то время, но приятельство между слугами непродолжительно, хозяин кликнул — и дружбе конец. Компания юнцов просит показать им непристойный американский журнал, а тут как раз из бара, слегка пошатываясь, выходит мистер Ашок со своей непалкой. От них пахнет спиртным.

В машине они сперва орут во всю глотку, а потом настает черед ласкам и поцелуям. Подумать только, ведь этот человек женат на другой! Со злости я четыре раза подряд проскочил на красный свет и чуть не врезался в повозку, запряженную неторопливыми буйволами, хорошо, мои пассажиры не заметили.

Резко торможу у нашего подъезда.

— Спокойной ночи, Балрам, — кричит мне мистер Ашок, выходя из машины рука об руку со своей девицей.

— Спокойной ночи, Балрам, — вторит она. Сквозь стеклянную дверь вижу, как они по очереди тычут пальцем в кнопку вызова лифта.

Врываюсь в свою комнату и роюсь под кроватью. Вот он — наряд магараджи, который он мне в свое время всучил, и тюрбан здесь, и темные очки. Напяливаю все это на себя.

Вновь сажусь за руль и качу в город. Безо всякой цели еду от одной торговой галереи к другой. Завидев хорошенькую девушку, жму на сигнал.

Включаю музыку. Запускаю кондиционер.

В конце концов возвращаюсь домой, ставлю машину в гараж, прячу очки в карман и снимаю маскарадный наряд.

Харкаю на сиденья машины и полирую кожу.

Наутро вызова наверх не последовало. Я поднялся на лифте и замер у дверей квартиры. Меня мучила совесть за то, что вытворял вчера вечером, хотелось даже во всем признаться. Несколько раз тянул я палец к звонку и отдергивал руку.

Через некоторое время из квартиры послышались негромкие голоса. Я прижал ухо к двери и прислушался.

— Но я изменился.

— Перестань все время извиняться.

— Ты меня за один вечер больше порадовала, чем жена за все четыре года брака.

— Когда ты уехал в Нью-Йорк, мне казалось, мы больше не увидимся. И вот мы снова вместе. Это для меня самое главное.

Я хлопнул себя по лбу. Совесть совсем меня заела.

Так она — его старая любовь, балбес, а вовсе не случайная знакомая!

Ну не стал бы мистер Ашок таскаться по шлюхам!

Он хороший человек — куда лучше тебя! В наказание я со всей силы ущипнул себя за левую руку.

И вновь прижался к двери.

В квартире зазвонил телефон.

Помолчав немного, хозяин сказал:

— Вот это Пуддли. А это Куддли. Помнишь их? Возьми трубку, послушай, как лают. Это они чтобы меня порадовать…

Ее голос через минутку:

— Дурные вести? У тебя расстроенный вид.

— Мне надо повидаться с заместителем министра. Терпеть не могу встречаться с чиновниками. Они все такие скользкие. Вообще бизнес, который я веду… нечистый он. Лучше бы мне заняться чем-нибудь другим. Аутсорсингом, например. Только не торговлей углем.

— Так почему ты не сменишь сферу деятельности? Родственники не велят? Как в свое время не велели жениться на мне?

— Все не так просто, Ума. Отец и брат мне худого не желают.

— Так ли уж ты изменился, Ашок? Один звонок из Дханбада — и ты стал совсем как прежде.

— Давай не будем ссориться. Тебя отвезет машина.

— Не надо. С твоим шофером не поеду. Знаю этот тип людей. Деревенщина. Для них любая незамужняя женщина — шлюха. И он, пожалуй, принял меня за непалку из-за моих раскосых глаз. Сам понимаешь, что это значит для него. Сама как-нибудь доберусь.

— Он добрый малый. Он нам как родной.

— Не будь таким доверчивым, Ашок. Все шоферы в Дели тертые калачи. Торгуют наркотиками, поставляют клиентам проституток, чем только не занимаются.

— Только не наш. Он глуп как пробка, но честен.

Он тебя отвезет.

— Не стоит, Ашок. Лучше возьму такси. Я позвоню тебе вечером.

Из-за двери послышались шаги, и я тихонько, на цыпочках, удалился.

Машина ему понадобилась только вечером. Мы ездили от банка к банку, от банкомата к банкомату. Со своего водительского места я видел, как мистер Ашок получает наличные. После четвертого банкомата он произнес:

— Балрам, едем в город. Помнишь большой дом на Ашока-Роуд, ты как-то возил нас туда с Мукеш-сэром?

— Да, сэр. Помню. Его еще охраняли две немецкие овчарки.

— Точно. У тебя хорошая память, Балрам. В зеркале я увидел, как он набирает номер на сотовом. Надо ведь предупредить слугу министра, мол, еду с деньгами. До меня наконец дошло, зачем ему понадобились наличные.

Подъехали к особняку.

— Через двадцать минут вернусь, Балрам.

Взял красный портфель и хлопнул дверью машины.

Из металлической будки на меня бдительно смотрел охранник с винтовкой. За забором бегали две немецкие овчарки, то и дело взлаивая.

Солнце садилось. Городские птицы потянулись в родные гнезда. Дели хоть и мегаполис, господин Премьер, но островки природы в нем встречаются — парки, заповедники, и их пернатые обитатели довольно многочисленны. Через красную стену дома министра перевалил павлин и уселся на крыше будки, вытянув синюю шею и распустив хвост.

Совсем стемнело.

Разгавкались собаки. Ворота открылись. Показался мистер Ашок, а вместе с ним толстяк, тот самый, что как-то выходил вместе с ними из Президентского дворца. Я догадался, что это и есть помощник министра. Поглощенные разговором, они остановились у машины.

Хозяин и толстяк долго трясли друг другу руки, причем мистеру Ашоку явно не терпелось поскорее распрощаться. Только от политика — ну пусть даже от подручного политика — так легко не отделаешься.

Я вышел из машины, сделал вид, что осматриваю колесо, и навострил уши.

— Не волнуйтесь, Ашок. Министр завтра позвонит вашему отцу.

— Спасибо. Моя семья благодарна вам за помощь.

— Какие у вас сейчас планы? — спросил толстяк.

— Никаких. Возвращаюсь домой в Гургаон.

— Молодой человек вроде вас отсиживается по вечерам дома? Время детское. Давайте лучше прошвырнемся.

— А как же ваши выборы? Работы-то, наверное, хватает?

— Выборы? Все схвачено. Нас ждет оглушительная победа. Так выразился сегодня утром министр. В Индии, дорогой друг, выборы — процесс управляемый. Это вам не Америка.

Не обращая внимания на слабые протесты мистера Ашока, он протиснулся в машину. Мы уже тронулись, когда толстяк попросил:

— Ашок, налейте мне виски.

— Как, прямо здесь? Не держу спиртного в машине.

Толстяк сделал удивленное лицо:

— Да неужто? Значит, на весь Дели вы один такой.

Пришлось ехать обратно к особняку. Толстяк скрылся за дверью и вернулся со стаканами и бутылкой. С сопением расположился на заднем сиденье.

— Вот теперь машина в полной боеготовности.

Мистер Ашок подхватил бутылку и собрался уже налить гостю стаканчик. Гость недовольно чмокнул губами.

— Зачем же самому стараться, дурачок. А шофер на что?

Я сразу же повернулся и обратился в бармена.

— Одаренный у вас водитель, — изрек толстяк. — Кое-кто и подать-то прилично не умеет.

— Никогда не подумаешь, что он из касты трезвенников, ведь правда?

Я завинтил на бутылке пробку и приткнул рядом с коробкой передач. За моей спиной звякнули стаканы и два голоса сказали в унисон:

— Ваше здоровье!

— Поехали, — велел помощник министра. — В «Шератон», шофер. У них в цокольном этаже очень приличный ресторан, Ашок. Тихо, спокойно. Посидим на славу.

Я повернул ключ зажигания. Темное яйцо «Хонды Сити» понеслось по улицам Нью-Дели мимо зданий из стекла и бетона.

— Моя машина — моя крепость. Что это вы так себя ограничивали?

— В Америке все равно бы ничего не вышло — там у тебя нет шофера.

— Вот в чем вся прелесть жизни в Дели, дорогой вы мой! — Толстяк хлопнул хозяина по бедру, отхлебнул из стаканчика и спросил: — Как у вас обстоят дела, Ашок?

— В настоящее время занимаемся торговлей углем. Думают, сейчас можно подняться только на технологиях, СМИ насчет угля — молчок. В Китае бешеный спрос на уголь, цены непрерывно растут. На угле миллионы сколачивают, на кого ни посмотри.

— Конечно, конечно. — Толстяк опять отхлебнул. — Китай рулит. Только я не про бизнес спросил, дорогой вы мой.

— А про что?

Толстяк улыбнулся.

— Как дела лично у вас? Кто вам обслуживает, — он показал куда-то вниз, — это самое место?

— С женой я не живу. Подали на развод.

— Прискорбно слышать. Брак — штука достойная. Все в этой стране сыплется. Куда ни ткни.

Он глотнул еще.

— Скажите мне, Ашок, как по-вашему, будет гражданская война?

— Да вы что!

— Четыре дня назад я присутствовал на суде в Газиабаде[38]. Судья издал распоряжение, а члены суда отказались его исполнять. Более того. Они вышли из себя, стащили судью с кресла и прямо в зале суда побили. Газеты не написали об инциденте ни слова, но я-то видел все своими глазами. Если люди перестанут уважать закон, какое будущее ждет нашу страну?

Что-то холодное коснулось моего плеча. Это толстун тыкал в меня стаканом.

— Налей еще, шофер.

— Да, сэр.

Видели когда-нибудь такой фокус, Ваше Превосходительство? Одной рукой ведешь машину, другой берешь бутылку, тянешься назад и на полном ходу наполняешь стакан. И ведь ни капли не пролил! Вот какими способностями должен обладать индийский шофер! Тут тебе и быстрая реакция, и способность видеть в темноте, и бесконечное терпение! А к этому прибавьте еще искусство бармена!

— Желаете еще, сэр?

Я мельком глянул на подручного министра, на его тройной подбородок — перевел взгляд на дорогу, чтобы ненароком кого не сбить, — и опять повернулся к толстяку.

— Налей лучше своему хозяину.

— Я много не пью. Мне хватит.

— Да бросьте, Ашок. Я настаиваю. Малый, ну-ка, налей хозяину.

Пришлось опять демонстрировать ловкость рук.

После второй порции толстяк вытер губы и как-то успокоился.

— У вас в Америке много было женщин? Я имею в виду американок?

— Нет.

— Нет? То есть как?

— Я был верен Пинки — моей жене. Никогда ей не изменял.

— Ну надо же. Хранил верность. Бывает же такое. Неудивительно, что дело закончилось разводом. И вы никогда не спали с белой женщиной?

— Я уже сказал.

— О господи. Почему за рубеж вечно попадают индийцы, которым заграница ни к чему? А не отказались бы? С европейкой?

— Сейчас?

— Вот сию минуту. Сама она из России. Ну вылитая американская актриса (он назвал имя). Не угодно ли?

— Шлюха?

Толстяк ухмыльнулся:

— Подруга. Прелестница. Так как?

— Нет. Спасибо. Я сейчас встречаюсь со старой знакомой…

Толстяк достал сотовый и натыкал номер. Телефонная подсветка голубыми бликами заиграла у него на лице.

— Она сейчас у себя. Едем к ней. Говорю же, прелестница. Американская артистка, ни дать ни взять. Тридцать тысяч у вас с собой найдется?

— Нет. Послушайте. Я встречаюсь с женщиной и не желаю…

— Ничего, я заплачу. Потом отдадите. Просто вложите недостающую сумму в конверт для министра.

Он подмигнул, наклонился ко мне и принялся объяснять, куда ехать. Я не отрываясь глядел в зеркало на мистера Ашока.

Шлюха? Это же товар для голодранцев вроде меня. А вы птица высокого полета. Неужто опуститесь до шлюхи?

Сказать бы ему все это в открытую. Но кто я такой? Шоферюга.

Я слушал, что мне говорил толстый. Мистер Ашок молчал, только прихлебывал из стаканчика свое виски, точно мальчишка содовую. Может, думал, это шутка, а может, ему неудобно было перед толстяком. Откажешься, еще обидится.

Я готов защищать честь хозяина до гробовой доски. Это они его совратили.

Толстяк велел мне ехать в Грейтер Кайлаш — еще один жилой комплекс в Дели, где селятся люди с достатком. Дорогу он мне показал, только все тыкал стаканом в шею. Дом смахивал на небольшой дворец, даже мраморные колонны были. По кучам мусора у самого забора было видно: здесь богатые живут.

Толстяк распахнул дверь и припал к телефону. Минут через пять дверь захлопнулась. С заднего сиденья повеяло такими крепкими духами, что на меня чих напал.

— В Джангпуру, шофер. Поехали. И прекрати чихать.

— Прошу прощения, сэр.

Толстяк улыбнулся и повернулся к сидящей рядом с ним девушке:

— Пожалуйста, поговори с моим другом Ашоком на хинди.

Я нашарил в зеркале отражение девушки.

И вправду актриса. Притом популярная. Не раз видел на афишах, вот только не знал, как зовут. Когда я уже переехал в Бангалор и освоил Интернет — всего за два сеанса, представляете! — то нашел в Google фотографии и имя.

Ким Бейсингер.

И толстяк называл это имя. Не соврал — ну точно Ким Бейсингер села к нам в машину! Высокая, красивая, а волосы какие потрясающие, золотые, пушистые, вот словно с рекламы шампуня!

— Как поживаете, Ашок? — произнесла она на хинди без единой ошибки и взяла мистера Ашока за руку.

Помощник министра хихикнул:

— Как далеко пошла Индия, а? Иностранка говорит на хинди.

Шлепнул ее по бедру:

— Твой хинди стал куда лучше, милая. Мистер Ашок через ее плечо наклонился к толстяку:

— Она русская?

— Спроси у нее, Ашок, не у меня. Не стесняйся. Здесь все свои.

— Я украинка, — сказала она на хинди. — Я украинская студентка в Индии.

Надо бы запомнить, мелькнуло у меня. Украина. Вот куда я отправлюсь, дайте только срок!

— Ашок, — ухмыльнулся толстяк, — ты погладь ее по волосам. Да не бойся. Она не кусается. Скажи мистеру Ашоку что-нибудь на хинди, прелесть моя. А то он тебя боится.

— Ты такой красивый, — сказала она. — Не бойся меня.

— Шофер, — толстяк опять ткнул в меня стаканом, — Джангпура уже близко?

— Да, сэр.

— За Масжид-Роуд увидишь гостиницу с большой светящейся буквой «Т» на крыше. Вези нас туда.

Я домчал их на место за десять минут — с таким опознавательным знаком не промахнешься.

Толстяк и златовласка подошли к стойке портье, менеджер их тепло приветствовал. Мистер Ашок плелся за ними, вертя по сторонам головой, будто скверный мальчишка, задумавший пакость.

Я ему верю — в Америке он и не думал изменять жене.

Прошло полчаса. Я сидел в машине, изо всех сил вцепившись в руль. Я готов был грызть баранку зубами.

Надежда меня не оставляла. Вот сейчас он выбежит из гостиницы совершенно голый и с криком «Одумался! В последнюю минуту одумался! Спасен! Поехали отсюда скорее!» вскочит в машину.

Где-то через час мистер Ашок — усталый и опустошенный — вышел из гостиницы один.

— Встреча завершена, Балрам. — Он закинул назад голову. — Домой.

На какую-то секунду рука моя замерла на ключе зажигания.

— Балрам, домой, я сказал!

— Да, сэр.

Когда мы вернулись в Гургаон, он направился к лифту, а я посидел в машине минут пять… и поехал в Джангпуру, прямиком к гостинице с буквой «Т» на крыше.

Пристроился в сторонке и уставился на вход. Жду, вдруг она выйдет.

Рядом со мной остановил свой экипаж рикша, маленький, тощий, небритый, смертельно усталый. Обтер лицо и ноги тряпкой и завалился спать прямо на земле. На его таратайке красовалась реклама:

С плаката улыбался мускулистый красавец-американец. Рикша похрапывал.

В гостинице меня, как видно, приметили — в дверях вырос полицейский, посмотрел на машину и зашагал вниз по ступенькам.

Я завел мотор и покатил обратно в Гургаон.

По Бангалору я тоже нередко езжу по ночам, и ничего, никаких особых эмоций. Но тогда, в Дели, со мной творилось что-то непостижимое. Во мне будто что-то пылало — и казалось, город тоже охвачен изнутри пламенем.

На душе у меня было горько. И город в оранжевом свете уличных фонарей тоже был весь пропитан горечью.

Скажи мне про гражданскую войну, просил я.

И Дели говорил про гражданскую войну.

Вот на разделительном островке посреди дороги, вокруг перевернутой цветочной вазы, расселись трое мусульман и с открытыми ртами внимают пожилому человеку в белой чалме, а тот говорит и говорит, подняв палец, — похоже, проповедует. Мимо светящимся потоком несутся машины, за шумом не слышно голоса, — а он пророчествует в центре огромного города, и никто, кроме трех апостолов, не слышит его. Он провозглашает мятеж, а перед ним его генералы. И цветочная ваза — своеобразный символ.

Скажи мне про кровь на улицах, просил я.

И Дели говорил про кровь на улицах.

Вот в тусклом свете фонарей на перекрестках, возле храмов, под деревьями, вокруг уличных скамеек собираются люди, и спорят, и произносят речи, и читают друг другу вслух, в руках у них газеты, журналы, священные книги, манифесты Коммунистической партии. Что они так жарко обсуждают?

Конец света, не иначе. А что еще?

И если взаправду вспыхнет бунт, просил я, обещай мне, что первым расправятся с ним — с жирным толстошеим мерзавцем.

Сидящий на обочине нищий, почти голый, покрытый коростой грязи, с копной спутанных нечесаных волос, повернулся и поглядел мне в глаза:

Обещаю.

В забор вокруг «Букингемского Дворца, корпус В», в качестве средства против грабителей вмурованы осколки цветного стекла. В свете фар моей машины они засверкали, обратив стену в переливающееся всеми цветами радуги чудище.

Увидев, что я вернулся один, швейцар вытаращился на меня. Придется заплатить. А то уже второй раз попадаюсь ему на глаза один в машине.

На парковке я пробрался на заднее место и провел рукой по коже сиденья. Три раза по всей длине подушки. И нашел, что искал.

И поднес к свету.

Это был длинный золотой волос!

Он до сих пор лежит у меня в ящике стола.