Часть первая

Глава 1

Мы строили дома там, где останавливались наши фургоны, торопясь кое-как слепить свои хижины, пока не пришла зима. Здесь, на этом самом месте, мы возведем свой город, здесь родится нечто новое.

Мы вознесем здания, вымостим улицы и выроем колодцы. Мысль об этом наполняла меня таким волнением, какого я прежде никогда не знал.

Не это ли неутолимое желание творить нечто новое надолго удерживало моего брата Каина в кузнице? Его руки любили железо, чувствовали вес молота, знали, куда его следует опустить. Он угадывал температуру раскаленного металла по цвету, и даже абрис снопа вылетающих от удара искр сообщал ему о многом.

Было время калить, время ковать, время окунать железо в воду, и он знал, когда и что следует делать. И все же — в какую секунду кучка чужаков превращается в общество? В какой кузнице выковывается единая воля многих?

Я не знал об этом ничего. У нас не было ни книг, ни опыта. Мы — незнакомцы и чужаки, нас случайно соединил обоз, пробивающийся на Запад, а теперь нам предстояло вместе работать и учиться примирять свои желания. Вот что нам нужно, если мы хотим выжить и стать единым целым, стать городом.

Ближе, чем форт Бриджер, расположенный в сотне миль к юго-западу, не было ни одного поселения… Во всяком случае, мы ничего о них не слышали.

Земли индейцев простирались вокруг, а нас было страшно мало.

Семеро мужчин могли строить, двое парнишек — сторожить добро, тринадцать женщин и детей — собирать дрова и навоз бизонов для ночных костров, которые придется поддерживать в зимнюю пору.

Только теперь, когда мы решили остановиться и обосноваться именно в этом месте, мы почувствовали себя чужими — испытующе поглядывали друг на друга, судили и были судимы, испытывали неловкость и ставили в неловкое положение других: ведь мы еще не узнали нрава тех, кто был с нами рядом в дороге.

Недавно овдовевшая Рут Макен уговорила нас остановиться, пока мы не истощили своих последних запасов. Теперь мы оказались с нею вместе. Мы — те, кто поддержал ее решение.

Отец мой любил перечитывать Библию и дал своим сыновьям библейские имена. Четверо наших братьев умерли, и из всех парней остались только мы двое. Каин, отец двух детей, и я — Бендиго Шафтер восемнадцати лет, обладатель сильных, умелых рук.

С нами была прелестная шестнадцатилетняя сестра Лорна, которую назвали так в честь кузины из Уэльса.

— Будешь строить для вдовы Макен, — приказал мне Каин. — Ее сынок Буд тянет на настоящего мужчину, и все же — ему всего двенадцать. Трудновато ему будет таскать и обтесывать бревна.

Я поднялся на гору по холодку и остановился на террасе, где мы собирались строить дом. Красивое место: из-под камня бьет холодный родник, стекая ручьем в луга. Там, на бурой осенней траве, пасутся наши лошади и волы. Высокие корабельные сосны превращают террасу в настоящий парк, а крутой склон за спиной зарос крепким строевым лесом.

Я наслаждался тишиной утра и красотой долины, раскинувшейся внизу под Бобровой грядой.

— Вы неравнодушны к красоте, мистер Шафтер? — спросила Рут Макен.

Меня обдало жаром, и я отвел глаза. Так случалось всегда, когда ко мне обращалась хорошенькая женщина.

— В мужчине такое — редкость, — продолжала она.

— Так далеко видать, что глаз не отвести. — Я сменил тему.

— Есть люди, которые боятся далей. Простор заставляет их чувствовать себя ничтожными, им страшно принять вызов. Хорошо, что моему Буду суждено вырасти здесь. Великий край растит великих людей.

— Да, мэм. — Я оглядывал террасу. — Я буду строить вам дом.

— Только имейте в виду, нужно поставить дом так, чтобы весной можно было пристроить к нему еще кусок с юга. Весной мимо нас двинутся фургоны, и я хочу открыть тут лавку.

По склону поднимался ее Буд.

— Ты будешь помогать мистеру Шафтеру, — сказала она. — И будешь у него учиться. Не каждый мужчина знает, как построить дом.

Рут Макен умела подарить человеку сознание собственной значимости. Что же теперь мне оставалось, как не стараться изо всех сил?

Холодок по утрам напоминал о приближении зимы, но я обтесывал каждое бревно тщательно, не спеша.

Мускулы рабочего человека хранят неподвластные разуму знание и сноровку, руки и сердце его полны любовью к дереву, прекрасному дереву, свежие щепки которого так и летят во все стороны.

Я работал и думал о том, что будет со всеми нами. Мы были плохо подготовлены к зиме, хотя и оказались в лучшем положении, чем если бы продолжали свое движение дальше на Запад.

Двигаться, конечно, проще: дорога как ловушка, она затягивает, отвлекает, все колебания откладываешь на потом, до конца путешествия. Останавливаешься — и вот маета и сомнения опять с тобой, а проблемы тут же начинают требовать решения.

Земля обетованная — дальняя и недостижимая земля. Только вот издали она сверкает золотым огнем, а стоит к ней приблизиться, как выясняется, что легко ее не завоюешь. За нее нужно платить силой и отвагой.

Легко рушить, тяжело строить. Насмешка дается легко, а вот идти своим путем, невзирая на насмешки, — есть удел настоящего мужчины.

Нили Стюарт уже жалел о том, что мы остановились, и все поговаривал, что весной стоит двинуть дальше, в Калифорнию. Тома Крофта, неуверенного и сомневающегося во всем, убедить было легко, он всегда прислушивался к Нили, да и Мери была мужу под стать.

Даже Уэбб, который первым бросил колонну фургонов, поддержав Рут Макен в ее решении, толковал о том, чтобы снова пуститься в путь, как только холмы зазеленеют весенней травой. Уэбб был беспокоен, раздражителен, решителен и силен и всегда был готов прийти другим на помощь. Он путешествовал вместе с сыном, Фосстером, или Фоссом, — самонадеянным и нахальным парнем.

Джон Сэмпсон, мой брат Каин и я хотели остаться здесь. Мы были всем довольны, недоверие вызывал только один человек — холостяк Этан Сэкетт, вожатый всего огромного обоза, который неожиданно тоже решил здесь обосноваться.

— Что у нас общего? — спросил Уэбб. — Он нам чужой, настоящий бродяга.

— Он решил остаться, и теперь он один из нас.

— Это все из-за миссис Макен. Не будь ее, он бы не остался. Говорю вам, он чужак.

Первая ночь у костра. Мы отделились от вереницы фургонов и теперь в осеннем ночном холоде жались поближе к огню. Нам было не по себе от того, что мы сделали, нервы напряжены до предела.

— Он с нами недолго продержится, — заявил Нили Стюарт. — Такому на месте не усидеть. Он больше смахивает на индейца, чем на белого.

— Мы даже не знаем, каково зимовать в этой стране, — мягко сказал Стюарт. — Зря мы остановились.

— Миссис Макен весной откроет магазин, — сказал я.

— Что она будет продавать? — усмехнулся Стюарт. — И кому?

— Она собирается торговать одеждой и сапогами. Еще с мужем запасла. А потом — те овощи, что мы вырастим. Будет закупать и продавать при случае.

— Женские фантазии!

— Нет, тут развернуться можно, — сказал Уэбб. — Все время идут обозы. Но я двину дальше, как только потеплеет.

— А я остаюсь.

Каин сказал это совершенно спокойно. К нему все прислушивались, но до сих пор он молчал.

У него прямоугольное, крупное, будто вырубленное из дуба лицо, угловатое, большое и мощное тело. Но двигается он легко и прекрасно владеет каждым своим мускулом. Он не болтун и, прежде чем говорить, все хорошо обдумает.

— Я открою кузницу и мастерскую. Вдова Макен знает, что говорит.

— Как хочешь, — стоял на своем Стюарт. — А я поеду дальше.

Но в голосе его уже не было прежней решимости, уверенность моего брата ее поколебала.

— Я уйду с первой травой, — сказал Том Крофт. — Тут такая дикость. Одна только мысль об индейцах расстраивает мою жену…

Я сник: если они уедут, у нас, в случав нападения, не хватит сил, чтобы отразить атаку индейцев. Придется уезжать тоже.

Через долину, которую мы выбрали, пролегала тропа шошонов, но тут еще кочевали племена сиу, иногда юты и даже черноногие. Мы сами напрашивались на неприятности.

Утром я поднимался по склону, чтобы продолжать строить дом для вдовы Макен. Вода вдоль берегов ручья застыла затейливыми кружевами, а луга поседели от инея. Дыхание превращалось в облако, и когда волы тащили поваленные мною стволы, от их шкур поднимался густой пар.

В морозном утреннем воздухе раздавался бодрый звон топоров. Посмотрев с террасы в ту сторону, где когда-то вырастет город, я увидел брата, который вымерял шагами наш будущий дом.

Острие обоюдоострого топора легко и глубоко входило в древесину, щепки величиной с ладонь падали к ногам. Изредка я останавливался, чтобы послушать, как переругиваются белки на соседних соснах. Останавливался ненадолго, нужно было спешить. Я радовался, что руки крепко держат инструмент, что мускулы работают исправно, радовался запаху пота и свежесрубленной сосны.

Вместе с Будом мы выбирали деревья для порубки. Нужно было не только следить за тем, чтобы они были прямыми и толстыми, наша вырубка не должна повредить лесу, чтобы оставшимся деревьям стало легче расти.

— Деревья — что приплод, Буд Макен, — говорил я. — Выбирать их нужно бережно, не забывая про лес.

— Так здесь же тьма деревьев, — возразил он.

— Лес — такое же живое существо, как и человек с его телом, — сказал я. — Каждая его частичка зависит от остальных. Лесу нужны птицы, бобры… все его звери и растения. Лес приютил у себя птиц, а они платят ему тем, что едят насекомых, удобряют почву пометом, разносят семена. Бобер строит себе плотину, и она удерживает воду на поверхности земли, и хоть он строит только для себя, но, когда жара, его запруды питают лес водой.

Я помолчал.

— Прислушайся — и услышишь, как лес дышит, — прошептал я.

Этому учил меня отец. И еще он говорил, что мы — часть земли, что нас просто одолжили у нее на время, одолжили с умыслом, с мечтой о будущем.

Он утверждал, что жить в природе — это значит жить вместе с ней. Пользоваться ее дарами, но не губить ее. Так я и был намерен действовать и теперь объяснял Буду, почему мы так тщательно выбираем деревья для порубки.

То знание, что я получил от отца и Каина, следовало передать Буду и моим будущим сыновьям. Точно так же, как пчела, собравшая мед, передает его тем, кто сумеет извлечь из него пользу. Только научить я пока мог немногому, по большей части мне еще предстояло учиться самому.

Свалив третье дерево, я поручил Буду обрубать ветки, а сам все поглядывал, чтобы определить, умеет ли он владеть топором. Не хотелось, чтобы он остался без ноги. Я принялся уже за четвертое дерево, когда подъехал Этан Сэкетт и остановил лошадь рядом со мной.

Он молча склонился к передней луке седла. Потом заговорил:

— Послушай, Бендиго. В эту пору здесь навряд ли встретишь индейцев, но все же время от времени прогуливайся к обрыву и поглядывай вокруг. Если они появятся, лучше об этом знать заранее. Гляди в оба.

— Вы думаете, они к зиме попрятались в свои норы?

— Наверное… Хотя ни в чем нельзя быть уверенным. Полагаюсь на тебя, Бендиго. На других мужчин я повлиять не могу. Бог им судья. Если нагрянет беда, ты, пожалуй, сумеешь выстоять. Ты да еще твой брат.

— Уэбб будет драться, это точно. Думаю, на него можно рассчитывать. Он хоть и сварлив, а прятаться не станет, если дойдет до драки.

— Ну что ж, может, ты и прав. И все же остерегайся его. Он опасен.

Этан ускакал, а я работал и обдумывал то, что он мне сказал. Постепенно смысл его слов стал доходить до меня. Уэбб впадал в раздражение часто и неожиданно. Сперва я думал, что он просто мрачный и склочный тип, но по мере того, как мы продвигались на Запад, я замечал, что Уэбб все больше меняется. Он не позволял собою командовать, а если кто-то пытался на него давить, он давал отпор… Мощный отпор.

Дорога по-разному действовала на людей, иные просто на глазах расцветали и крепли духом, как Джон Сэмпсон, например. У себя дома он был простым деревенским работягой. Всем было на него плевать. Он тихо вкалывал и радовался заработкам, вот и все. В то время как другие люди делались учителями, священниками, торговцами, банкирами.

Но в долгой дороге, когда вереница фургонов медленно катит на Запад, от священника или банкира никакого толку. А умелый работяга может заставить любой фургон двигаться вперед без капризов. Сэмпсон то и дело выручал спутников из беды, и в конце концов к нему стали обращаться за советами. Его советы дорогого стоили.

Когда мы переправились через Миссисипи и покатили по голым прериям, многие испугались. Сама их бесконечность заставляла людей чувствовать себя неуютно. По обе стороны дороги — лишь трава, а над головой — пустая небесная чаша. Кое-кто поджал хвост и повернул обратно. А Джон Сэмпсон словно даже вырос, вытянулся и только, знай себе, мерил землю своими длинными ногами.

Вот и Уэбб тоже вырос, только по-другому. Видно, он всегда был склонен к насилию, только опасался закона и людской молвы. А теперь он словно закусил удила. Пока что никто с ним не ссорился — не было причины, — и все шло гладко, но Этан Сэкетт его раскусил.

Работа была тяжелой, но никто из нас не был приучен к легкой жизни, так что работали мы безропотно. После того как я начал строить дом для миссис Макен, Джон Сэмпсон и Каин тоже принялись за дело. А Нили посиживал на дышле фургона и все пел Тому Крофту, какие мы все дураки, что здесь остановились. Уэбб послушал-послушал их причитания и принялся точить топор.

К полудню он уже догнал в работе Сэмпсона.

Глаза мои осматривали горы, уши ловили каждый звук. Мы жили в постоянном страхе.

Мы пришли в дикую, нетронутую землю, но мы заложим здесь дома и пустим корни. У кого-то из нас здесь родятся дети.

Опасность притаилась везде, но нечего рисковать без нужды. Только глупец или несмышленый ребенок напрашивается на неприятности. Жизнь сама по себе полна опасностей, чего ж самому лезть в пекло…

Пока весна не оживит эти равнины, нас ожидают голод, холод, метели. Еды мало, чтобы пережить долгую зиму, и, как только будут готовы дома, мы станем охотиться и запасаться дровами.

Катились день за днем, и ежедневно по три-четыре раза я поднимался на ослепительно белый утес. Я уже нашел несколько разных тропинок и всходил на вершину быстро и легко, словно по ступенькам. Поднявшись, я каждый раз осматривал окрестности в поисках индейцев. Мысленно высчитывал расстояние до второго ручья, до высокой, обожженной молнией сосны, до дальнего пригорка. Во время густого снегопада или в ночи такое знание могло стоить жизни. Позже, когда я смогу свободно ходить по этой земле, я буду знать ее лучше.

Джон Сэмпсон, Каин, Стюарт и Крофт строили дома поблизости друг от друга, а Уэбб — чуть в стороне, но все равно все дома можно было обнести стеной или окружить фургонами так, чтобы получилось нечто вроде крепости.

Стюарт поднялся на склон поглядеть, как я работаю.

— Чокнутая она, что ли? — заметил он. — Так далеко строиться!

Наверное, он был прав — дом миссис Макен отстоял от остальных ярдов на сто, а это могло быть опасным. Но она строила для будущего и согласна была рискнуть. А я старался, чтобы дом получился крепким и добротным.

В нем не будут стрекотать сверчки: бревна я подбирал толстые, тяжелые и плотно подгонял их друг к другу. Каждая стена снизу получалась в восемнадцать дюймов, сужаясь кверху до двенадцати. Печь мы складывали из тщательно подобранных камней.

На четвертый день пришел Этан Сэкетт, взялся за топор и принялся трудиться рядом со мной. Он был силен, гибок и прекрасно владел топором. Около часу он поработал со мной, а потом спустился дальше по склону и поработал с Джоном Сэмпсоном, самым старшим из нас.

Пару раз он приносил с охоты добычу. Сперва двух антилоп.

— Не самая лучшая еда, — сказал он. — Но все же — свежатина.

Потом был двухсотфунтовый олень. Этан аккуратно разделал его и раздал всем: по куску мяса к каждому костру.

Том Крофт, когда хотел, мог работать прилично и справлялся получше Нили Стюарта. А тот вечно придумывал себе какое-нибудь спешное дело, чтоб только поотлынивать: то нужно срочно попить воды из ведра, то поболтать с женой.

А потом пошел снег.

Глава 2

Когда полетели первые снежинки, я рубил прутья крыши — она была почти готова. Только я остановился передохнуть, как первая снежинка коснулась моей щеки. Мне стало страшно.

Теперь путь на Запад окончательно закрыт, а дорога на Восток слишком длинна. Решившись основать свое поселение в этой пустыне, мы оказались в ловушке. Наверное, зима будет длинной, морозной и трудной, а мы к ней совсем не готовы.

Вначале снежинки кружились по две — по три, потом снег густо повалил хлопьями. Связывая прутья, я закрепил удавкой один конец вязанки, на второй накинул восьмерку и погнал волов вниз по склону.

С бугра, где я рубил прутья, уже вырисовывались контуры нашего поселка. Каин и Джон Сэмпсон вдвоем стелили крышу на доме Каина, а Этан подавал им прутья. Миссис Сэмпсон перетаскивала постельное белье из фургона.

Дом Рут Макен находился в тревожном удалении от остальных, но зато вид из него был самый лучший.

Над домом Каина поднимался дымок — в нашем поселке загорелся первый огонь в очаге. Я видел, как возвращаются с дровами женщины и дети. Сэмпсон все еще работал на крыше, но я видел только его смутный силуэт.

Дотащив прутья до дому, я поднялся на крышу, а Буд стал подавать их мне снизу. Я укладывал прутья плотным рядом, настилая временную крышу, которая будет оберегать семью Макенов до весны, когда мы перекроем дом новой крепкой дранкой. Прутья мы смазывали глиной, чтоб скрепить их и заделать щели.

Рут Макен вошла в дом и разожгла огонь, а потом вновь вышла во двор. И тут же появился Этан, чтобы помочь втащить в дом ее добро. Рут привезла в разобранном виде любимый стул ее покойного мужа и еще комод, который, по ее словам, путешествовал с нею еще из Старого Света.

Я жадно поглядывал на книги, которые она вносила в дом. У меня никогда не было книг, а прочесть удалось не больше четырех-пяти. Но, когда они мне попадались, я читал и перечитывал их по нескольку раз с большим вниманием.

Внезапно застучали копыта. Этан резко обернулся, выхватывая револьвер из-под рубашки оленьей кожи.

Нили Стюарт, натянув поводья, согнулся в седле, пытаясь заглянуть в дом.

— Мэй у вас? Она пошла сюда с девчонкой Шафтеров и с Ленни Сэмпсоном.

— Они были внизу у ручья. Я рубил прутья на холме и видел. Наверное, вернулись уже.

Ветер завывал со стоном, снег хлестал в лицо. Вдруг у меня перехватило дыхание, нельзя было вымолвить и слова.

— Едем! — сказал Нили. — Всех соберем и будем искать!

— Искать такой толпой новичков — только след потерять, — сказал Этан.

— Кто тебя спрашивает? — выкрикнул Нили. — Там моя сестра!

Этан остался невозмутимым.

— Ты часто попадал в метель, Стюарт? Через пятьдесят шагов можно потеряться навек. А ветер такой, что легче не будет.

— Этан прав, — подтвердил я. — Вон, уже и домов не видать.

— Так вы едете или нет?

— Едем, — сказал Этан и повернулся к Рут Макен: — С вами ничего не случится, мэм?

— Со мной останется Буд: нужно распаковать вещи и приготовить еду. Вернетесь, приходите ужинать. Я оставлю вам горячего супа.

Мы поехали через поселок. Говорить мы не могли, ветер сдувал слова с губ и уносил их, но мы думали о том, что нас ждет. Ни один из нас не был готов к зиме.

Снежный покров стремительно увеличивался: через несколько минут он вырос примерно до пары дюймов, а у северной стены домов уже начали вырисовываться сугробы.

Нили добрался до дома Каина, опередив нас, и когда мы вместе со снеговой тучей ввалились в дверь, то услышали его слова:

— …Если этот Сэкетт еще раз откроет пасть, я…

— Отложи на потом, Нили. Сейчас нам нужно искать детей, пока они не замерзли окончательно.

— Не твое дело! — выкрикнул Стюарт и повернулся к остальным: — Давайте рассредоточимся и начнем искать!

Этан присел у стены на корточки.

— Снег слепит глаза, а в метель легко заблудиться. Если пойдут семеро, то вернуться смогут не все. А тут остаются одни только женщины, и им кое-кто может понадобиться, пока весна не наступит.

Нили хотел было заорать, но Каин жестом приказал ему заткнуться.

— И что ты предлагаешь? — обратился он к Этану.

— Идти нужно мне: я знаю эти края лучше других, и никто не будет горевать, если я не вернусь. Если Бендиго согласен, хорошо бы, чтоб он пошел со мной.

— И я тоже, — сказал Уэбб. — Я к снегу привычен. Меня им не удивишь.

— Хорошо. Я назвал Бендиго, потому что он не женат и у него есть выдержка. Он умеет держать себя в руках. Метель — не детская забава.

— Вы тут болтаете, а там дети замерзают! — Голос Нили дрожал от ярости. — И не учите меня, потому что я отправляюсь немедленно!

— Иди. Где ты собираешься их искать?

— Там! — Нили широко взмахнул рукой.

— Площадь не маленькая. — Этан встал. — Пошли. Только не спешить, а то вспотеете. Стоит только остановиться, как пот замерзает. Промерзаешь до самых костей, словно одежда на тебе изо льда.

— Думаешь, они где-то у ручья?

— Да. Ручей зарос боярышником, наверное, они нашли там ягоды. Я видел — кусты просто гнулись под их тяжестью. Они истосковались по сладкому, а тут вот оно — пожалуйста. И пошли от куста к кусту. А как заметили метель, то, может быть, остались на месте — чтоб мы могли их отыскать.

Соображение логичное, но, увы, не берущее в расчет вздорность Мэй Стюарт. Мало вероятно, чтоб она оказалась настолько благоразумной. Она всего лишь прелестная шестнадцатилетняя барышня, год назад сделавшая прическу. И страшная воображала. Похоже, что еще лет в тринадцать она почуяла себе цену, научилась строить глазки мужчинам, задрала нос. В общем, творила, что хотела, и никто ей был не указ.

Энн, старшей дочке Каина, было десять лет, а самому юному из них — Ленни Сэмпсону — всего-навсего шесть.

— Мы с Бендиго и Уэббом зайдем с того края, где кусты редеют. И двинемся на север. Нили, если ты решил идти, так пробирайся с Каином к верховью ручья и двигай вниз по течению. Нужно осмотреть каждый куст. На таком ветру они нас не услышат.

Он огляделся.

— Кто остается — носу из дома не высовывайте. — Он прислушался к вою ветра. — В такую погоду не стоит отходить от жилья дальше, чем на пятьдесят футов.

Мы нырнули в метель, и я понял, почему Этан уменьшил пятьдесят ярдов до пятидесяти футов. Захлопнув дверь, он остановился и добавил:

— Если мы так и не найдем детей, лучше всего вернуться обратно. Позже мы с Бендиго отправимся снова. До весны далеко, и если есть смысл кем-то пожертвовать, так уж нами. Следует подумать не только о детях.

Мы шли пешком. От лошадей в такую погоду, тем более в густом кустарнике, было мало пользы.

Пару раз в жизни я попадал в метель, но эта была ни на что не похожа. С гор налетал такой ветер, словно между нами и Северным полюсом вообще не было расстояния. Снежинки превращались в кристаллы льда, которые кололи лицо. Дышать можно было, только если упрятать подбородок в воротник и втягивать воздух уголками рта.

Наконец мы достигли ручья у подножия горы. Тут росли горная ольха, небольшие группы осин и вязов и много боярышника. Кое-где попадались и ели. Все утонуло в глубоких сугробах, кусты поменьше превратились в снежные холмики. Если дети найдутся, это будет настоящее чудо.

Местами снег наметало на упавшее дерево, оставляя под ним нечто вроде норы, где легко мог бы спрятаться зверь или ребенок. Мы тщательно проверяли такие норы. Один раз я поскользнулся на обледенелом бревне и упал. А поднявшись, увидел, что Этан что-то рассматривает, присев на корточки.

Это был силок на зайца. Снег вокруг силка натоптан, виднелись слегка припорошенные снегом капли крови. Этан примял самое большое пятно, наст поддался, — видно, кровь не успела еще промерзнуть.

— Индейцы, — сказал Этан.

Озноб страха добавился к холоду. Похоже, не прошло и часа, как какой-то индеец вынул зайца из силка и убил его. Может быть, он проверял силки в то самое время, когда дети собирали ягоды у ручья. Уж на что суров был Уэбб, но и он вздрогнул.

— Индейцы! — сказал он. — Их отловили индейцы!

Силок мы обнаружили случайно — еще несколько минут, и его бы замело, другие следы уже скрылись под снегом. А метель все усиливалась. У нас были с собой револьверы, и мы не собирались прекращать поиски. Возможно, индейцы и не видели детей, а те, заметив их, спрятались. Мы обследовали каждый куст, заглядывали в пещеры под корнями повалившихся деревьев, под нижние лапы елей. Но час за часом наша надежда таяла.

Когда к нам присоединились все остальные, мы, совершенно измотанные, сгрудились под ненадежным прикрытием толстых деревьев. Нили стонал и валил все на Этана, но тот не обращал на него внимания. По выражению его лица я догадался, что он размышляет об индейцах. Зная местность и повадки краснокожих, он пытался прикинуть, далеко ли они ушли и где их лагерь.

Я почти жалел о том, что вместе с ребятами ушла Мэй, а не моя сестра Лорна. Лорна тоже хороша собой, может быть, даже покрасивее Мэй, но своим хладнокровием она походила на Каина. Уж она бы смогла найти выход из такой ситуации.

Приходилось возвращаться. В нас еще теплилась слабая надежда, что ребята сами нашли дорогу, но никто особенно на это не рассчитывал.

Мы пошли за Этаном. Он чувствовал направление ветра и шел под определенным, только ему ведомым углом. Вряд ли ветер мог поменяться в самый разгар бури.

— Бендиго, давай рискнем, — сказал Этан. — Я прикинул, где могут быть эти индейцы.

— Только мы двое?

— До ночи нам не вернуться. Идешь?

Эту метель я буду помнить до своего смертного часа. Этан поставил Каина впереди.

— Держись лицом к ветру, чтобы он дул тебе слева в глаз или в нос, — сказал он. — Через несколько минут вы попадете в долину. А как перевалите через низкую гряду, увидите деревья у дома миссис Макен, и все будет в порядке.

Каин остановился, повернувшись к ветру широкой спиной, и глянул на Этана.

— А ты?

— У нас с Бендиго есть одна идея. Если что, так мы выроем яму в снегу и в ней отсидимся. Когда не слишком устал, так можно пересидеть бурю.

Мы с Этаном вновь повернулись навстречу метели и пошли, скрючившись от ветра. Мы почти ослепли, ветер, словно бритвами, резал наши ничем не прикрытые брови. Казалось, что прошло не меньше года, пока мы забрались на бугор и остановились передохнуть в густой осиновой роще.

— В тот день, когда мы здесь остановились, я заприметил десяток индейцев с повозками и скарбом, — сказал Этан. — Не хотел пугать женщин и потому ничего не сказал. Может быть, они просто проезжали мимо. Но силок-то свежий, недавно поставлен. Похоже, они где-то неподалеку.

Осины росли так плотно, что ветер почти не продувал рощу.

— Лучшее место, чтобы переждать метель — это ложбина под горой. Индейцы могут быть там. Пошли.

Позабыв о холоде, я расстегнул куртку и положил руку на револьвер. Еще никогда я не направлял его на человека и, даст Бог, не направлю без крайней необходимости.

— Держи его наготове, — сказал Этан. — Индейцы уважают только силу.

Мы двинулись, утопая по колено в снегу. Еще на склоне мы почуяли запах дыма. Вот и вигвамы, целых три. Их замело снегом, и только вверху, там где были отверстия для дыма, снег подтаивал.

Чутко прислушиваясь, мы переходили от одного вигвама к другому. Вдруг послышался голос Мэй, следом — резкие голоса индейцев. В вигваме шел спор. Этан приподнял полог и быстро вошел, я — следом.

Посредине горел небольшой костер, после морозного воздуха внутри показалось душно и угарно. Тут же были дети и Мэй. Пока, слава Богу, они были невредимы, только сильно напуганы.

Индейцев было пятеро. Один, молодой, просто заходился от ярости.

Остальные оказались постарше, а тот, к которому обращался парень, был совсем стар. Но взор у него был ясен, и, как мне показалось, в глазах сверкали грозные огоньки, как будто ему не нравилось то, что выкрикивал молодой жеребец.

Как только мы вошли, разговор оборвался. Молодой индеец схватился за томагавк. И тут же я навел на него дуло своего шестизарядного револьвера.

Я был удивлен не меньше, чем индеец, ибо у меня и в мыслях не было вытаскивать пушку. Я выдернул ее не рассуждая. Каким бы храбрецом ни оказался молодой индеец, он прекрасно понял, что означает мой жест, и отбросил томагавк, словно кусок раскаленного железа.

Этан заговорил со стариком на языке шошонов. Старик ответил, а Этан потихоньку переводил его слова для меня.

— Этот молодой козел положил глаз на Мэй, он хочет оставить ее у себя, а малышей убить, но старику это не нравится. Он говорит, что шошоны — друзья белому человеку. И тут есть кое-что еще. Похоже, этот парень вырос из коротких штанишек, а старик хочет поставить его на место.

Я не спускал глаз с юного воина. Похоже, он был в ярости, словно дикий кот в ловушке, и просто лез в драку.

— Этан, скажи им, что мы друзья. Пусть возвращаются, когда растает снег, мы будем с ними торговать. Пусть привозят меха, шкуры — все, что могут. И поблагодари, что выручили детей из беды. Скажи, что весной у нас будут для них подарки.

Сэкетт заговорил, но не успел старик ему ответить, как молодой взорвался в крике. Он яростно размахивал руками, будто призывал на помощь население соседних вигвамов.

— Нужно хватать детей и бежать, — шепнул я Этану. — Здесь пахнет неприятностями.

Этан даже не повернул головы.

— Мэй, встань, бери детей за руки и — к нам!

Молодой индеец вновь заорал, но я заехал ему кулаком в живот. Он согнулся от боли, а я добавил: врезал ему в скулу рукояткой револьвера.

Остальные даже не шевелились, а старик что-то сказал на своем языке. Похоже, они не очень расстраивались от того, что случилось.

Этан вытащил кисет с табаком и протянул его старику, показав жестом, что табак предназначен для всех. А я вынул топор работы Каина — таких не сыскать больше нигде — и протянул его старику.

— Друг, — сказал я, тыча себе в грудь. — Это волшебный топор, он сделан из небесного железа.

— Дети вперед, ты за ними, — сказал Этан.

— Я позади с пушкой, а ты иди с детьми.

Мы тащились, утопая в снегу, который с каждой минутой делался все глубже, и — Боже! — как медленно тянулось время, пока мы не перевалили через хребет. У нас за спиной кричали индейцы, и сердце гулко колотилось в моей груди.

Мы шли вслед за Этаном, но дом наш был далеко. Нам не успеть добраться до темноты, а идти ночью, в метель — слишком рискованно. Этан искал укрытие, расположенное по ветру, подальше от индейцев. Наконец он нашел две поваленные сосны с огромными вывороченными корнями, под которыми образовалась настоящая пещера. Над ней нависали снежные сугробы. В ней можно было спрятаться от ветра и от индейцев.

Мы утоптали снег в выемке, и получилась глубина около восьми футов. В одной из снежных стен я выкопал руками углубление и утрамбовал снег, чтобы там могли спрятаться дети.

Этан набрал толстых сучьев, веточек и коры и разжег небольшой костер. Из сосновых веток мы построили над нашим убежищем крышу, а когда ее замело снегом, получился уютный домик.

И все же тревога нас не покидала — лагерь шошонов был совсем близко, а кроме револьверов у нас другого оружия не было. Правда, револьверы были шестизарядными, и к каждому еще запасной барабан с патронами.

Энн заснула у меня на руках, а Мэй пристроила голову на моем плече и крепко прижалась ко мне. Может быть, чуточку крепче, чем следовало. Для Ленни Сэмпсона Этан соорудил лежанку из веток, и измученный мальчишка тут же уснул.

Этан смотрел на меня сверху.

— Ну вот, славная у нас семейка, — сказал он. — Похоже, единственная за всю мою жизнь.

— У тебя нет родни?

Он подкинул дров в огонь.

— Множество, вот только я давно с ними не встречался. Один вроде меня — только и знает, что шататься по свету, тоже Сэкетт — из долины Камберленд-Ривер, что в Теннесси. Как-то наткнулся я на него. Вообще я о родне не скучаю. Сэкеттов полно и в Теннесси, и в Каролине, а родной души все-таки нет. Команчи убили моего отца в ущелье у Санта-Фе, когда мне было четырнадцать. С тех пор я и шатаюсь по стране от Миссури до западных морей. И порой приходит охота, парень, чтобы был наконец свой дом, а в нем — свой человек, родная душа.

Маленькая Энн, как и Ленни, уснула в одночасье, а вот Мэй заставляла меня нервничать: только вид делала, что спит, а сама прижималась так, будто вот-вот сползет в мои объятия. Думаю, что Этан это видел, но промолчал.

Все у нас считали, что Этан положил глаз на вдову Макен, и нечего объяснять почему. Ей было чуть за тридцать, и она была очень красивая. Высокая, темноволосая и сероглазая, с чистой шелковистой кожей.

Она не расстраивалась по мелочам и всегда легко и мило улыбалась. А еще она была честна и правдива, никогда не делала глупостей, была с нами, но всегда твердо и уверенно шла своим путем, держалась особняком, став кем-то вроде лидера. Однажды, когда мы ехали верхом вместе с Этаном, я ему так и сказал.

— Так, да не так, — ответил он. — Ты, Бендиго, приглядывайся и прислушивайся. Она, конечно, женщина умная и затевает все сама, и сама делает первый шаг. Но никто даже не пошевелится, пока не даст добро Каин.

Это как-то не приходило мне в голову, но как только он сказал, я понял, что оно так и есть. Каин был искушен в своем ремесле. Он предпочитал работать руками, а не болтать языком. Наверное, такая работа помогает думать. Он никогда не поддавался порыву чувств, не сходил с рельс, а вот решения принимал мгновенно и ошибался очень редко. Так от чужого человека я узнал кое-что о собственном брате.

— Женщине нужен мужчина, Бендиго, даже такой, как Рут. Какой бы сильной она ни казалась. Просто она делается еще сильней, когда рядом есть такой человек, как Каин.

Мороз крепчал, я подкидывал сучья в огонь, чтобы, не дай Бог, не замерзли дети, поддерживал огонь и размышлял о наших мужчинах.

Больше всех, пожалуй, в дороге он из тех самых мест, что и Рут Макен. Он умел делать все на свете, его уважали за мастерство, а он все больше ощущал свою силу и достоинство. Одни люди сгибались перед суровостью неба и просторов земли, а вот он словно делался выше, и его глаза все чаще устремлялись вдаль, к горизонту.

На горизонте, честно говоря, не было ничего. Мы проезжали по семь-восемь, а то и по двенадцать миль в день. Пару раз устраивались на ночлег там, откуда еще видно было место прежней ночевки. Для Джона Сэмпсона наше путешествие было чем-то большим, чем просто дорога, оно стало его возрождением. Сумеет ли наш поселок изменить людей так, как меняли их прерии? Я догадывался, что город создают не дома и улицы, а мужчины и женщины. Я радовался, что с нами Джон Сэмпсон, Рут Макен, мой брат Каин, и пытался понять — гожусь ли я сам для того, чтобы созидать наш будущий город.

И вот наступило утро. Мертвое серое небо висело над белыми снежными холмами, деревья казались черными, а на севере возвышались величественные и спокойные белые горы. Мы покинули нашу нору, обошли по краю долину, в которой обосновались индейцы, и поднялись на гряду, которая закрывала наш поселок.

Ветер улегся еще до зари, дома были отчетливо видны в прозрачном утреннем воздухе, а из их труб поднимался дым, манящий нас к теплу и безопасности. Мы остановились и долго смотрели на наш поселок, горло сжимал ком: вот оно, то, что мы построили своими руками, такое новое, но уже наше.

Каин вышел из дому с ведром в руке и двинулся к загону доить коров. Заржала лошадь. Каин взял вилы и стал накладывать сено в ясли. Что-то заставило его поднять голову.

Мы видели, как он замер, отбросил вилы и рванул к дому, распахивая дверь. В морозном безветренном воздухе звук его голоса легко достиг нас.

— Мать! Они вернулись! Они вернулись с детьми!

Открывались двери, на снег высыпали люди, прикрывая глаза рукой, чтобы нас разглядеть. Они кинулись нам навстречу, а мы побежали к ним с горы, увязая в сугробах. Этан Сэкетт медленно шел позади — к нему бежать было некому.,

Каин обнял Энн, а Ленни прильнул к отцу.

Глаза Нили жадно шарили по лицу Мэй.

— С тобой все в порядке?

— Конечно. Мистер Сэкетт и Бендиго нас спасли.

Смущенный Нили повернулся к Этану и протянул ему руку. Это движение ему далось нелегко.

— Спасибо, Сэкетт.

Этан отмахнулся.

— У Бендиго заслуги побольше. Если бы не его пушка, живыми нам оттуда не выбраться. Ну ничего. Когда начинаешь новое дело, приходится и не такое терпеть.

Увязая в снегу, мы пошли по домам. Люди говорили без умолку — счастливые, торжествующие свою первую победу.

Город тогда еще не родился, но начало ему было положено.

Глава 3

Зародышем будущего города стали пять домов и землянка с бревенчатым накатом, которую соорудил Этан Сэкетт. Как вы можете догадаться, она оказалась самым теплым жилищем из всех.

Снегопад застал нас врасплох. В домах были готовы только стены и крыши, а окна пришлось занавешивать тентами от фургонов. Земля промерзла, и мы уже не успели сделать вокруг домов земляные насыпи для защиты от ветра. Пришлось нагребать высокие снежные валы.

Мы работали и все поглядывали на окружающие холмы — не появятся ли индейцы. Но, похоже, хоть нас и было мало, они признали нашу силу.

Каин как-то сказал:

— Слава Богу, у нас появилась решимость выжить. Нас мало, но какие бы испытания не свалились нам на голову, мы выстоим. Мы никуда не уйдем отсюда, а когда придет весна, встретим ее с радостью.

Нили Стюарт ухмылялся, но прислушивался. Наверное, и на него слова Каина действовали ободряюще, ведь Каин упорен и непоколебим, как горы. После того как Этан Сэкетт раскрыл мне глаза, я стал замечать, что мы все зависим от Каина и ждем, куда он нас поведет. Его сила передавалась другим, даже Нили Стюарт как будто выпрямлялся, слушая моего брата.

Однажды, когда мы вырубали кусты на опушке, чтобы в них не могли спрятаться индейцы, Каин сказал:

— Не удивительно, что египтяне смогли построить огромные пирамиды.

— Почему? — спросил Крофт.

— Там приветливая земля, горячее солнце, нет нужды заботиться о дровах, там течет река, приносящая плодородный ил и несущая вдоволь воды. У них хватало времени, чтобы подумать и о других вещах.

— Нам тоже нужно найти время для таких вещей, — сказал Джон Сэмпсон. — Нашим детям недостаточно одной только пищи.

— Ты о чем?

— О школе. О школе с партами и с грифельными досками. На том холме я приметил пластины сланца. А поищем, так найдем и мел.

— Да, нужна не только школа, нужна и церковь, — согласился Каин.

— Уже и школа! — сказал Нили. — Еще дома не достроены.

Однако похоже, что и он заинтересовался не на шутку. После этого разговора он стал как-то меньше болтать о солнечной Калифорнии.

А я затосковал. Я из школьного возраста уже вырос, а знал мало, и все мои знания были случайными. Всю жизнь я проработал на ферме в родном Иллинойсе, а в школу ходил всего лишь несколько месяцев, да и то — от случая к случаю. Правда, родители все время читали Библию, а я запоминал и обдумывал услышанное. Потом и сам стал перечитывать отрывки. Не ради слова Божьего, а ради всех этих удивительных историй, ради музыки словесных созвучий. Я мечтал овладеть словами так, чтобы уметь говорить и писать разумно.

Меня огорчало, что я ничего не знаю о библейских землях. Древние люди повествовали о знакомых вещах: о стадах, о пастухах, о ночных дозорах. А те, что разрушили стены Вавилона, — неужели и они тоже начинали с малого, как и мы — с ручейка, небольшого стада, нескольких стен?

Мне хотелось бы прочитать и другие книги, но в дорогу мы взяли с собой только Библию. Там, дома, мне довелось прочесть «Свободу воли» Джонатана Эдвардса, ее оставил у нас какой-то проезжий, когда я был совсем маленьким. От него же нам достались и «Плоды одиночества» Уильяма Пенна. В моей памяти эти книги как-то связывались с кончиной моего отца, который следовал учению преподобного Джона Уитерспуна, шотландского священника. Его вполне земная философия, полная здравого смысла, видно, чем-то привлекала моего родителя. Смутно припоминаю какие-то разговоры за столом. Конечно, они имели отношение к воспитанию Каина, не к моему.

По пути на Запад, сидя вечерами у костра, я прислушивался к разговорам мужчин, особенно к тому, что говорил незадолго до смерти муж Рут Макен, человек образованный, терпимый и вдумчивый.

Он говорил о писателях прошлого, пересказывая своими словами те мысли, что они нам оставили в наследство. И мне захотелось встретиться с похожи людьми: с теми, кто пишет музыку, картины, книги. Однажды я сказал об этом вслух, и мистер Макен сказал:

— Бывает, что эти люди достойны восхищения. А часто они подвержены обидным человеческим порокам и слабостям. И тем не менее значение имеет только их труд, да его плоды. Многие из тех, кто вел грешную и беспутную жизнь, оставили после себя великие, прекрасные творения. Только с такой меркой можно подходить к человеку: смотреть на то, что он успел создать и оставил после себя.

Рут Макен догадывалась, что меня тянет к знаниям, к загадочному большому и светлому миру. Она умела понимать и сочувствовать. Парень, такой как я, мог, не смущаясь, рассказывать ей о своих мечтах. Тем более что и ее влекло к тому же. Об этом не переставал размышлять ее покойный муж, жизнь которого унесла стрела индейца в самом начале нашего пути. Другая женщина, не такая сильная, повернула бы назад. Но Рут не отступила, несмотря на то, что средства ее были на исходе и нужно было растить сына. Впрочем, возвращаться ей было некуда.

Как-то раз, заканчивая работу у нее в доме, я передал ей то, что говорил о школе Джон Сэмпсон.

— Школа нам, конечно, нужна, — сказала она. — Только дело тут не в здании, а в учителе. Школа — это, во-первых, учитель. А во-вторых — все остальное, где можно научиться хоть самой малости. Человек может учиться у гор и деревьев, учиться, слушая чужие разговоры и обдумывая их. Мистер Шафтер, — продолжила Рут, — а нельзя ли застелить пол досками?

Мы все пока еще довольствовались твердо утрамбованным земляным полом.

— Доски-то сделать можно, — сказал я вяло. — Их можно вытесать из бревен, но, сдается мне, плоские камни тоже сойдут.

— Я предпочитаю доски, мистер Шафтер. Мне не подходит, когда говорят «сойдет». Если вас не затруднит, а?

Так она ненароком, потихоньку воспитывала меня, сама того не подозревая. Она пускала в ход женские уловки, бросающие вызов мужскому тщеславию и гордости. Ее лукавые слова будили во мне желание показать себя с лучшей стороны.

Пока я у нее работал, она каждый раз в полдень объявляла перерыв, объясняя это тем, что Буд нуждается в отдыхе. Мы садились за стол пить чай или кофе. Она подавала крохотные пирожки, и мы принимались беседовать. Дело было не в Буде, просто ей нравился этот обряд, он напоминал ей об иной, ушедшей жизни. Вскоре я догадался, что она тонко и незаметно направляет меня. От нее я многое узнал о том мире, что лежит за пределами нашей глухомани, о том, что мир этот так же широк и огромен, как и его познающий разум. У нее и у Каина учился я любви к созиданию и неприятию всех тех, кто предпочитает рушить.

Она никогда не звала меня по имени, как остальные, а только «мистером Шафтером». Когда я говорил, она внимательно слушала.

Стоило ей сказать мне о досках, как я понял, что мне от этой работы не уйти. Прощайте, рыбалка и охота — Рут Макен может доставить радость только самое лучшее, и я принялся заготавливать доски, раскалывая бревна клиньями, кувалдой и деревянным молотом.

Однажды, когда пол был уже наполовину готов, миссис Макен подошла к своему сундуку. Когда наши фургоны еще катили на Запад, этот сундук был притчей во языцех. Несколько раз фургон завязал в грязи и сундук приходилось вытаскивать. Поднять его можно было только вчетвером, таким он был тяжелым, и некоторые, например, жена Нили Стюарта, поговаривали о том, что он полон золота. Никто никогда не видел его открытым, и только Этан Сэкетт догадывался, что в нем спрятано.

А тут Рут открыла сундук при мне. Его содержимое оказалось ценнее золота. В три ряда там плотно лежали укутанные клеенкой книги и запас писчей бумаги.

— Здесь пятьдесят книг, мистер Шафтер. Даже если вы прочтете только эти пятьдесят, вы получите неплохое образование. Некоторые из тех, кто кичится своей образованностью, в жизни не видели так много хороших книг.

Нет нужды объяснять, чем пожертвовали Макены, захватив с собой эти книги. Каждая из них занимала место какого-то другого предмета, быть может, крайне необходимого. А необходимым было все: топоры, лемеха, пилы, сверла, котлы, ящики-духовки, сковородки. Основную массу груза составляли одежда и еда. Самые умные везли с собой еще и жестяные печки, так как на ветру бывает трудно разжечь костер. Нагружать больше 2500 фунтов не советовали, но те, у кого были крепкие лошади, везли больше, рассчитывая, что к концу пути половина еды будет съедена. Чаще всего так и получалось. Мы с братом привезли два фургона, Рут Макен столько же, Каин вез весь свой инструмент, а она — товар для будущей лавки.

Рут вынула несколько книг.

— Некоторые книги мой муж Взял с собой, потому что они могут кое-что рассказать о землях, в которых мы теперь оказались. Остальные — для образования Буда и такие, что мой муж сам хотел перечитывать. Они выбраны по весу, чтобы не возить лишней тяжести. Муж говорил, что мог бы составить другой список, и книги были бы не хуже этих. Сперва я дам вам почитать те, что о Западных землях. Они вам помогут.

Мне и в голову не приходило, что кто-то уже успел написать тома о землях, в которых мы остановились. Рут дала мне «Торговлю в прериях» Джосии Грега, «Дневники» Луиса и Кларка, «Путешествие по прериям» Вашингтона Ирвинга и новенькую книгу «Три года среди команчей», излагающую подлинную историю Нельсона Ли, техасского рейнджера. Она была напечатана недавно, в 1859 году.

В восторге я сунул книги под куртку и отнес домой. После ужина устроился с первой у огня. Я выбрал книгу Нельсона Ли и вскоре с головой погрузился в повествование, в котором то и дело возникали имена людей, слышанные мною в разговорах у костра. В этой книге знаменитые Джек Хейз, Бен Мак-Каллоф скакали на конях, сражались с мексиканскими бандитами, бились с команчами, а сам автор в конце концов угодил в плен к индейцам.

Быстро бежали дни, но я не забывал подниматься на холмистую гряду, чтобы осмотреть окрестности. Иногда мы с Этаном охотились верхом или просто ездили по округе, чтобы получше ее узнать.

Наш поселок располагался в широком Южном ущелье, по которому обычно на Запад двигались фургоны. Севернее в небо упирались горы Уинд-Ривер, и мне хотелось узнать их не хуже Этана.

Индейцы нам больше не встречались, но мы все же были настороже, потому что они могли вернуться в любой момент. Давешний молодой воин наверняка может собрать компанию таких же, как и он, воинственных парней, и они явятся за нашими скальпами и за нашими лошадьми.

Когда я бывал свободен от работы в доме миссис Макен, то помогал Каину. Планы у нас были громадными. Мы обустраивали кузницу, а потом собирались построить лесопилку. Нужно было заранее заготовить обтесанные брусья и дать им вылежаться.

— В семье нашей матери все были строителями, — рассказывал Каин. — Строили корабли, пароходы, дома, мосты. Часть нашей родни — французы из Канады. Мама была хорошо образованна и говорила по-французски.

О семье матери я знал совсем мало, еще меньше — о предках отца и дорожил каждой крупицей этих знаний. Каин помнил гораздо больше, чем я.

Питались мы скудно, со страхом думая о предстоящей долгой зиме. Пока снег не стаял — свежего мяса не жди. Этану иногда удавалось добывать дичь, но это случалось нечасто. Наши запасы начали понемногу истощаться, а стадо из-за нехватки кормов почти не прибавляло в весе.

Я обычно вставал первым. Просыпался и, греясь под одеялом, глядел на серый пепел в очаге, размышляя, остался ли там хоть один тлеющий уголек, чтобы раздуть огонь.

Потом я выпрыгивал из постели и, дрожа от холода, ворошил угли, выкладывал над вчерашним угольком кучку сосновых щепок и коры и раздувал первый крохотный огонек. Как только занималось пламя, я подкидывал дров и нырял обратно в постель, ожидая, пока дом хоть немного согреется.

Трудно сберечь огонь до утра: сосновые дрова горят жарким ярким пламенем, почти не оставляя углей, большие чурбаны поначалу тлеют, а потом гаснут совсем. Приходилось изобретать тысячи способов, как сохранить огонь, и порой некоторые из них срабатывали. А еще по утрам нужно было разбить лед в ведрах с водой, а если ведро промерзло до дна — поставить его поближе к огню, чтобы растаяло.

Как-то наступили такие холода, что первые три дня никто не рисковал надолго покидать дом, разве что по необходимости: натаскать воды, накормить скотину, принести дров.

Рядом с нашим поселком мы выкопали на склоне горы укрытие для скота и обнесли его снежными стенами. Корма было мало, потому что до снегопада мы успели заготовить совсем немного сена. А чтоб скот мог попить, нам приходилось делать проруби в ручье. Прорубь подновляли по два раза на дню.

На третий день морозов лица мужчин покрылись глубокими морщинами. Женщины, не желая обременять мужчин, делали вид, что переносят невзгоды легко. Но еда была скудная, а охотиться в мороз не получалось — звери попрятались по норам.

На шестой день я не выдержал и решил выйти с винтовкой еще затемно. Для начала, правда, заглянул к Этану. Он уже встал и сидел у очага, грея руки о чашку с горячим кофе.

— Ты что, свихнулся? — спросил он. — В такой мороз дичи не добудешь. Сейчас градусов сорок, а то и все пятьдесят!

— А те силки, что у реки? Вдруг в них угодил заяц?

Он поднялся и надел куртку.

— Надежды мало, но все же схожу с тобой. В такую погоду поодиночке гулять опасно.

Пока он проверял и заряжал винчестер, я оглядел его жилище. Этан умел удобно устраиваться. У одной стены прилепилась широкая койка, камин, топившийся по-черному, имел вверху небольшую трубу, дым из которой проходил через толстый слой веток. Они его поглощали и рассеивали. Раньше я такого никогда не видел и решил, что когда-нибудь обязательно воспользуюсь этой уловкой. Этан знал множество таких вот штучек, они для него были обычным делом, ему и в голову не приходило рассказывать об этом другим.

На перевале мы оба остановились перевести дух. Перед нами простиралось неподвижное белое пространство. Мы двинулись дальше, только наст скрипел под самодельными снегоступами. Мы с Этаном то и дело поглядывали друг на друга, чтобы вовремя заметить белые пятна обморожения на лице и успеть растереть обмороженное место снегом.

Силки оказались пустыми. На обратном пути я сказал:

— Вот, взялся читать книгу.

— Я тоже люблю читать, когда есть что.

— Эта книга про команчей. Ее написал человек, который побывал у них в плену.

— Врет, наверное.

— Не похоже. Да точно — не врет. Он один из тех, кто был вместе с Джеком Хейзом и с Беном Мак-Каллофом.

— Вычитал там что-нибудь полезное?

— Ну вот он, например, пишет, как экспедиция по вечерам останавливалась за час до заката. Они разжигали костер, готовили еду, а лошади могли попастись и отдохнуть. Потом они гасили костер и проезжали еще несколько миль, прежде чем остановиться на ночь.

— Это просто здравый смысл. Тут книжки ни при чем. Я с детства делал так же.

— А вот я никогда о таком не слыхал.

Мы двинулись дальше.

— Еще он описывает жуткую битву у Ходячего ручья. Там бились с индейцами.

Этан глянул на меня, пораженный.

— Что ты говоришь! Кто написал эту книгу?

— Его фамилия Ли. Нельсон Ли.

Этан стал как вкопанный.

— Нельсон Ли написал книгу? Ничего себе! Я-то думал, что он даже расписаться не умеет.

— Вы его знали? Вы знакомы с Нельсоном Ли?

— Вот потеха! Да я сам был у Ходячего ручья. И участвовал в той драке. Там погиб мой друг, его звали Мотт…

— Про него там тоже написано.

— Ну да! Мотт был и его другом тоже.

Когда мы уже грелись у огня в землянке Этана, он сказал:

— Я бы с удовольствием глянул на эту книгу. С удовольствием.

— Я должен спросить. Она принадлежит миссис Макен.

— Да? Держу пари, что она из того сундука. Покойный Макен говорил мне, что там книги, но я не поверил.

Каин никогда не сидел без дела, его руки всегда были чем-нибудь заняты. В эти морозные недели мы по вечерам заготовляли гвозди. Это можно было делать дома, и, кроме того, работа отвлекала от голода и тяжелых мыслей.

Мы раскаляли в огне конец железной проволоки, а потом заостряли его ударами молота. Длина гвоздя отмечалась зарубкой, затем запихивали прут в деревяшку с дыркой и откусывали по зарубке. Другой конец расплющивался молотом, и получалась шляпка. Потом деревяшку нужно было бросить в воду, чтобы металл осел и закалился, и только потом можно было вытащить готовый гвоздь.

Если запасов проволоки хватает, можно за день сделать несколько сот, а то и целую тысячу гвоздей. Но бревна мы гвоздями не скрепляли. Мы просто хорошо подгоняли их друг к другу и соединяли деревянными шипами — они и держались дольше, и не ржавели — не портили дерево. Мы строили на века. Так думал Каин, так думал и я. А для этого бревна нужно было подбирать не только по размеру, но и по весу.

Еще мы заготавливали бруски для оконных рам и дранку для стен и крыши. Во время этих крутых морозов я трижды ходил выбирать подходящие деревья, а вечерами после ужина, сдвинув посуду в сторону, мы с Каином и Джоном Сэмпсоном чертили планы лесопилки и кузницы.

Индейцы пока не показывались. Однажды я дошел до того самого места, где раньше стоял их лагерь, но там было пусто.

— Как начнет таять, подбирай любую железку, — сказал Каин. — Сгодится все, что ни найдешь. Мало ли что могут бросить проезжающие.

В тот вечер Этан сидел у нас.

— К юго-западу отсюда можно кое-что найти. Несколько лет назад там были прииски.

— Прииски? — заинтересовался Уэбб. — Какие?

— Золотые. И похоже, с золотом там было все в порядке.

— А кто там сейчас?

— Индейцы.

Пару раз к нам на огонек заходила миссис Макен. В такие вечера Каин все больше молчал, курил и смотрел на пляшущее в очаге пламя. Но он и всегда был неразговорчив, говорил только по делу.

На девятый день мороз ослаб, а на десятый Этан Сэкетт убил оленя.

Глава 4

Теперь никто и не помышлял об отъезде, все толковали только о золоте.

О золоте и о тех полах, которые я настелил в доме Рут Макен.

Пришел и Каин, прикинул объем работы, попрыгал, чтобы проверить доски на прочность, а был он тяжел и могуч. Изучил, как подогнаны они друг к другу, как сделаны углы, потом выпрямился и сказал:

— Я не видел работы лучше.

То есть теперь мне было, чем гордиться.

Тем временем Стюарт, Крофт и Уэбб насели на Этана, чтобы тот рассказал им про золото. Но он знал не так уж много. Все началось с золотоискателей, которые возвращались с приисков Калифорнии. Кому-то из них показалось, что здешние места чем-то напоминают Хенгтаун, и он на всякий случай промыл несколько лотков. А когда обнаружил немного золота, они все было остались и принялись за работу, но индейцы их вытеснили.

Вообще-то мы целые дни проводили на охоте — нашей колонии было нужно мясо. Этан подстрелил лося, а мы с Уэббом — по антилопе, да еще напали на след медведя, похоже, огромного медведя. Перед зимней спячкой он не успел наесться как следует и потому проснулся, отряхнулся и отправился искать пищу.

Уэбб стрелял здорово: он, например, уложил на бегу антилопу. Попал ей прямо в шею, когда она только набирала скорость. Лучшим стрелком был Этан, хотя сам он утверждал, что в этом деле я — настоящий мастак. Впрочем, Каин и Уэбб конечно же тоже не промахивались, да и у Джона Сэмпсона тоже был кое-какой охотничий опыт, а еще он когда-то давно участвовал в стычках с индейцами. Про Стюарта и Крофта я ничего не знал. Охотились они отдельно, и все полагали, что они могут сами о себе позаботиться.

— Ну что ж, пятеро попадают туда, куда целят, — заметил Каин, когда я рассказал ему об Уэббе.

— Шестеро, — сказал Сэмпсон. — Считай еще Рут Макен.

Мы молча уставились на него.

— Миссис Макен прекрасно знакома с ружьем. Не хуже нас с вами. Она стреляет с детства.

— Ну и женщина! — только и сказал Каин.

— Мы с ней из одного города, только я не был с ней близко знаком, просто знал в лицо. А ее муж был майором, и она разбирается в повадках индейцев, объясняется с ними знаками и даже говорит на некоторых из их языков. Вокруг нас жили сиу, и ей пришлось с мужем побывать на разных там передовых постах.

Когда у меня выдавалось свободное время, я залезал на чердак, где тепло от печки сохранялось дольше. Половина чердака была застелена досками, и там я устроил уютное местечко с постелью. Зажигал свечу, пристроенную для безопасности в консервную банку, закутывался в одеяла и погружался в повествование Нельсона Ли о погоне за бандитом Раблоу.

Когда глаза уставали, я принимался придумывать, как застеклить окно у вдовы Макен пустыми бутылками, которые я нашел в том месте, где когда-то жили золотоискатели. Бутылок набралось около двух дюжин. Если вырубить для окна узкий проем, равный примерно высоте бутылки, сделать внизу выем для донышек, а наверху — для горлышек… или наоборот… может получиться окно. Видно сквозь него ничего не будет, зато снаружи свет будет просачиваться… или нет, так нехорошо…

На следующий день около полудня, когда я объяснял Рут Макен про окно, рядом оказался Этан.

— Бендиго, ты мне нужен.

Мы отошли с ним в сторону.

— На гряде появились следы лошадей, подкованных, — шепнул он.

В доме Каина собрались мужчины.

— Если бы это были порядочные люди, они заглянули бы к нам поговорить и выпить кофе.

— А сколько их?

— Похоже, что трое. Они там долго стояли: глядели, что тут у нас делается. — Этан помолчал. — Вокруг бродят дезертиры, они грабят фургоны, а валят все на индейцев. Может, это кто-то из этих.

— Что делать? — спросил Сэмпсон.

— Готовиться к бою. Каин, если ты не против, оставайся с Сэмпсоном, Стюартом и Крофтом в доме — будете нас прикрывать. А Уэбб пусть идет с нами.

— И что потом? — спросил Стюарт. — Может, они не хотят неприятностей?

— Для начала поговорим с ними, — сказал Этан. — И не будем пока раскрывать, сколько нас. А если начнется заварушка, стреляйте. У нас нет другого выхода. — Он помолчал. — Возможно, им нужна наша скотина или наше добро. Но вообще-то они похищают женщин… и девушек.

Я вернулся за своим винчестером к Рут Макен и пересказал ей все. Она только кивнула.

— Скажите, что мы с Будом будем наготове. Отсюда хороший обзор, и сектор обстрела открыт.

Заметив мое удивление, она заулыбалась.

— Не забывайте, мистер Шафтер, что мой муж был офицером. Полжизни я провела в гарнизонах и армейские дела знаю.

Потом мы с Уэббом спрятались возле дома, а Этан остался на открытом месте и возился с лошадью, как будто у него не в порядке седло. Он встал так, чтобы лошадь прикрывала его. Теперь мы были готовы.

Они появились со стороны гряды тесной кучкой, человек около пятнадцати. А может, шестнадцать. Приблизившись, они рассредоточились, но, похоже, ничего не опасались, оценив наши силы по малому количеству домов.

— Крепкий отряд! — заметил Сэмпсон, наблюдая за ними в подзорную трубу. — Смотри, смотри, Бендиго, — там Латрелл!

Этот Латрелл шел вместе с нами в обозе. Он все заглядывался на мою сестру Лорну. Как-то раз она отправилась к ручью за водой, а он ее подкараулил и набросился. Но я подоспел вовремя и сбил его с ног. Кулак у меня тяжелый, закаленный плотницкой и кузнечной работой, но этот парень только отряхнулся и пошел на меня с дубиной. Ну, меня этим не испугать, я уклонился, перехватил его руку, взял за грудки и врезал ему так, что даже через две недели в форте Ларами он не мог самостоятельно выйти из фургона. Там мы его и оставили.

Они приближались. Этан вдруг поднял руку и крикнул:

— Стоять!

Компания притормозила, но крупный, обросший волосами мужик в грязной кожаной куртке крикнул в ответ:

— В чем дело? Мы просто решили вас навестить.

Они продолжали медленно приближаться.

— Проваливайте. Мы вас в гости не звали!

Пока шла эта мирная беседа, мы с Уэббом подтянулись к Этану. Вдруг Уэбб резко обернулся и выругался. Оказалось, что, пока первые отвлекали наше внимание, другие начали обходить нас сзади.

— Ни с места! — заорал им Уэбб и шепнул: — Возьмите на себя первых. С остальными я справлюсь.

Он быстро пошел от нас прочь, опустив дуло ружья. Я старался не упускать его из виду: вдруг ему понадобится помощь.

— Джон! — крикнул я так, чтоб меня расслышали внутри дома. — Заднее окно!

Из дома донесся шум, и бандиты остановились, сообразив, что их уловка разгадана. Но обескуражены они не были, похоже, даже развеселились, потому что считали себя крутыми ребятами, да и числом они нас превышали.

— Ну, ты — вперед! — услыхал я голос Уэбба и оглянулся.

Уэбб приближался к одному из парней.

— Вперед, скотина! — снова крикнул он, наступая на него с опущенным винчестером.

Видно, парень решил, что с Уэббом он легко справится. Ему, как и всем нам, предстояло про него еще многое узнать, беда лишь в том, что у него на это осталось мало времени. Парень пошел на Уэбба, а тот вдруг левой рукой рванул из-под куртки шестизарядный револьвер и выстрелил. Парень рухнул.

Тут заварилась каша.

Из заднего окна грохнула крупнокалиберная пушка Сэмпсона, следом выстрелил Этан. Я припал на одно колено и дал три выстрела подряд с такой скоростью, какую только позволял затвор ружья. Тот парень, в которого я целился, вылетел из седла. Рухнул и повис одной ногой в стремени волосатый, в которого выпалил Этан. Лошадь его рванула прочь, волоча хозяина по снегу.

На меня — с револьвером — галопом летел мужик. Вдруг он дернулся — это пуля из дома Макенов остановила его, выронил свою пушку и поскакал прочь, ухватившись обеими руками за луку седла, а на груди его расплывалось кровавое пятно.

Не успели мы опомниться, как никого из нападавших уже не было. Вернее, большинства. Трое валялись на снегу, среди них — предводитель. А у нас за спиной лежал тот, которого подстрелил Уэбб, — пуля угодила ему в голову. Еще один корчился на мерзлой траве, он пытался уползти, волоча перебитую ногу.

Подошел Каин. Глаза у него странно светились.

— Можно было их просто попугать, — сказал он. — Зачем было затевать бойню?

— Лучше сразу. Они бы вернулись и застали нас врасплох.

— Уэбб перехитрил того парня. Мне кажется, он просто хотел кого-нибудь убить.

— Это им послужит уроком.

— Будь поосторожнее с Уэббом, — тихо сказал Каин. — Он вроде голодного зверя.

— Соберите оружие и патроны. Мы их похороним, — приказал Этан и повернулся к Каину: — Не пора ли прочесть над ними молитву?

— Подождите этого, он сейчас присоединится к остальным, — указал Уэбб на парня, который с ненавистью смотрел на него, корчась в луже собственной крови.

— Дайте мне оружие, дайте мне оружие… — бормотал парень.

Но, когда из дому вышел Сэмпсон с коробкой лекарств и бинтов, его голос уже утих. Он застыл в неподвижности.

Показались женщины, потрясенные и бледные. Они пытались удержать детей дома, но те, увлеченные, рвались поглазеть на покойников.

— Нужно выяснить, кто они такие, и написать их родным, — сказала миссис Сэмпсон.

Но никто не стал шарить по карманам. Никто не хотел ничего знать про убитых. Так легче остаться в мире со своей совестью. Оружие и боеприпасы, конечно, нам нужны, их пришлось взять. Ведь у нас всего этого мало, а окружающие горы предвещают опасность в любой момент. Но больше — ничего.

Латрелла среди убитых не оказалось. Похоже, он сбежал.

Мы собрали ружья и ремни, поймали лошадей. Лошади были хороши, наверняка это трофеи, принадлежавшие загубленным бандитами людям.

Вся наша колония участвовала в похоронах, а Каин читал молитву. Вот и наши первые мертвецы. Мы похоронили их на небольшой возвышенности.

Второй раз мы столкнулись с серьезной опасностью и, поборов страх, стали еще ближе друг другу. Однако в глубине нашей общности прорастали зерна розни: ведь не все убивали, не все приспособлены к убийству и насилию. Радовались только Уэбб да я. Я хорошо видел, что сделал Уэбб, и понимал, что он нас всех спас своим неожиданным выстрелом — перехватив инициативу и смешав карты нападавших.

Глава 5

После Нельсона Ли я принялся за Вашингтона Ирвинга, а потом за «Торговлю в прериях». Несколько раз я разговаривал о прочитанном с Рут Макен, и получалось, что ее и мои впечатления были схожими.

Некоторым поведение Рут внушало тревогу. Нили Стюарт жаловался, что после разговоров с Рут у его дочки Мэй «появляются мысли». И это была чистая правда.

Но миссис Макен только улыбалась.

— Мистер Стюарт, это очень хорошо, что у нее появляются мысли и неудовлетворенность. Тот, кто всем всегда доволен, ничего не добьется в этом мире.

— У вас ведь один только Буд, зачем вам школа? — как-то спросил я у нее.

— Школа нужна всем, а не только Буду. Что касается его, я хочу, чтоб ему здесь нравилось, чтоб школа помогала ему взрослеть, понимать, что у нас происходит. Чтоб он стал образованным и сумел впоследствии добиться чего-то большего. Дело, которое умеешь хорошо делать, деловые достижения — только это дает человеку настоящее счастье. А вы, мистер Шафтер? Чего вы хотите? Кем вы хотите стать?

Стыдно признаться, но у меня не было никаких конкретных планов. Я любил жизнь, и меня не покидало ощущение, что все, что происходит сейчас со мной — преходяще. Может быть, так чувствовали все. Мы никогда не жили в обустроенных деревнях, не унаследовали, как наши европейские предки, принадлежности к каким-то классам общества. Мы — странники. Хорошо это или плохо — покажет время. Некоторые тянулись на Запад, чтобы разбогатеть и уехать обратно, другие — чтобы остаться здесь, чтобы обустроить и обогатить этот край. Только мало кто знал, как это нужно делать.

Мне хотелось оказаться на Западе, и вот я здесь. Я вдруг перестал что-либо понимать. Я охотно помогал Каину строить кузницу и лесопилку, но в глубине души знал, что надолго здесь не задержусь. Наша страна так велика, и хочется увидеть побольше.

— А что потом, мистер Шафтер? Ну, посмотрите вы страну, всю страну, и вот — вы уже немолоды. Что с вами будет, когда жизненные силы ослабнут?

Она задавала опасные вопросы, они растревожили меня, и я ушел от нее полным сомнений и недовольства собой. Эти вопросы вроде больного зуба или гвоздя в подошве — хочешь о них забыть, но деться некуда, и все возвращаешься и возвращаешься к ним.

Оставались только книги. Они открывали мне окно в широкий мир. Я читал их, потому что хотел многое узнать. Но времени было мало. Жизнь была тяжела, постоянно требовались еда и топливо. Рутинные обязанности не оставляли времени, чтоб думать о чем-нибудь, кроме ежедневного труда. Если нам чего-то не хватало, приходилось учиться обходиться без этого. Нужна хорошая школа, чтобы подготовиться к тем изменениям, которые постоянно подбрасывает жизнь, чтобы понять, что она всегда капризна, непостоянна, а перемены — правило, а не исключение. Ничто не пребывает в неизменности.

Наша страна — страна движения. Мои предки в разное время приехали из Уэльса, из Ирландии, из Франции. Родители перекочевывали из Пенсильвании в Иллинойс, потом — в Висконсин, а дедушка с бабушкой моей матушки — из Мэна в Вирджинию. Любовь к новым местам сидела в нас глубоко.

Мы не знали постоянного, устойчивого мира, а тот, в котором мы жили, ценил лишь основные добродетели. Зло и добро здесь ярко и выпукло противостояли друг другу.

Книги. Со временем я обнаружил, что тут тоже нужно уметь отделить одно от другого. Иногда, казалось бы, свежая мысль оборачивалась просто результатом хорошей памяти пишущего. Образованный человек пересказывал то, чему научился когда-то, а не додумался сам. И все равно я завидовал Рут Макен, которой довелось общаться с образованными, начитанными и много путешествовавшими людьми, и мечтал, что когда-нибудь и сам окажусь среди таких.

Пока же я был лишь одним из тех кочевников, которые во множестве своем основывали новые города. Размахивая топором в лесу, я порой приходил к странной мысли, что со временем умственные способности человека могут иссякнуть: чем больше знаний накоплено в книгах или где-то там еще, тем меньше нужды соображать и размышлять самому.

Мы же здесь учились определять время по солнцу, направление — по тени, по течению рек или по тому, как на деревьях растут ветки. Больше всех об этом знал Этан Сэкетт, и я у него учился. Этан прекрасно знал дикую природу, он умел не только распознать на земле или в зарослях следы зверя и человека, но и угадать их повадки. Часто мы вместе ходили на охоту или выбирали деревья для рубки.

Это было непросто, потому что вокруг не было больших лесов. Строевой лес рос только на горных кряжах, да еще небольшими островками среди лугов — вплоть до самой Уинд-Ривер. Приготовить материал для строительства лесопилки — это не значит просто повалить дерево. Его еще нужно разметить, а потом плотницким топором вытесать прямоугольный брус.

За месяц я повалил и обтесал про запас десять огромных стволов. Под готовые брусья я подвел палки, чтобы брусья не касались земли и не гнили.

В морозные дни охотиться было нельзя, и наши запасы еды быстро таяли. Но лишь только морозы ослабли, Этан снова стал приносить добычу. Он сам разделывал туши и делил мясо между жителями поселка.

Как-то вечером мы сидели у огня в доме Каина.

— Запасов еды хватит, если экономить, — сказал Уэбб. — Начнись весна пораньше, и мы до нее протянем.

— Лучше подумай о том, как дотянуть до урожая, — сказал Сэмпсон.

— Именно этим и займутся те люди с Востока, — сказал Этан.

Тишина настала глубокая, в жизни такой не слышал. Этан только что вернулся с охоты с пустыми руками, но на задней луке его седла я увидел засохшее пятно крови.

— Вы о чем, мистер Сэкетт? — спросила Рут Макен. — Что еще за люди с Востока?

— Мормоны. Они направляются в Солт-Лейк. Измождены до крайности. Приехали из Старого Света, чтоб присоединиться к Бригаму.

— Они голодны?

— Они голодают, мэм.

— Пусть едят скот. Я пару раз ел конину, это вполне съедобно, — сказал Уэбб.

— У них нет лошадей.

Все уставились на Этана. Нет лошадей? Да такого просто не бывает!

— Они идут пешком, а повозки тащат на себе. Многие по дороге умерли, осталось человек тридцать.

— Вы им рассказали о нас? — спросил Каин.

— Я подумал, что я не вправе. Они могли бы пройти мимо, никого не заметив. Мне кажется, мы должны вместе решить, станем ли мы им помогать.

— Чего тут решать, — сказал Нили. — Мы сами еле выживаем. Они нас съедят вместе с нашими домами.

— Ну, не знаю, — сказал Крофт. — Пару раз мне приходилось голодать.

— Что же с ними будет? — воскликнула Лорна. — Они ведь погибнут!

— Это не наше дело, — настаивал Нили. — Пусть о них заботится Бригам.

— Он им поможет. К нему уже послан человек, — сказал Этан. — Если, конечно, он доберется, и если помощь поспеет вовремя.

— Бендиго. — Рут впервые назвала меня по имени и на «ты». — Ты сумел бы править моим фургоном?

— Да, мэм. Конечно.

— Эй, что за дела? — Нили вскочил, но миссис Макен, не обращая на него внимания, потянулась за платком.

Нили аж покраснел.

— Миссис Макен, так не пойдет! Эти люди для нас — что саранча!

Но она уже одевалась, а глаза у нее стали огромными. Они всегда делались такими, когда она принимала серьезное решение.

— Не ваша забота. Вы спрашивали, чем я собираюсь торговать в лавке. Так вот — это еда и одежда, мой второй фургон. И я имею право поделиться всем этим с другими.

— Нет! — Мери Крофт всегда недолюбливала миссис Макен за ее привлекательную внешность и независимость. — Еще чего! Такую ораву на нашу голову!

— Перестань, Мери… — возразил Том.

— Решим сообща, — сказал Этан. — Давайте голосовать.

— Я говорю нет! — твердо заявил Нили Стюарт.

— Нужно помочь, — сказал Крофт.

— Не наше дело! — злобно глянула на Тома Мери.

— Я уже проголосовала, — сказала Рут Макен. — А ты, Бендиго?

— Он еще мал, чтобы голосовать, — прошипела Мери.

— Я исполняю мужскую работу, и я голосую. За то, чтобы им помочь.

— Никакой помощи, — помолчав, сказал Уэбб.

— Нельзя покидать страждущих, — сказал Сэмпсон.

Миссис Сэмпсон и жена Каина, как я и думал, проголосовали «за», но Каин все еще молчал. Потом он просто сказал мне:

— Пожалуй, стоит поставить фургоны на полозья. Возьми два фургона и все одеяла и мех, что мы сможем собрать.

— Ты еще не голосовал, — сказал Нили.

Каин удивленно посмотрел на него:

— Другого у меня и в мыслях не было. Я просто соображал, как все это сделать получше.

Уэбб встал.

— Боюсь, мы еще об этом пожалеем, но со вторым фургоном поеду я.

— Вы просто толпа придурков! — заявила Мери Крофт. — Пусть Бригам сам о них заботится. Это он их сюда заманил.

К закату снова повалил крупными хлопьями снег и добраться до конюшни было непросто. Мы приладили полозья. Буд Макен вызвался ехать со мной.

— Буд, тебе будет трудно, — сказала Рут. — Ничего такого у тебя еще не было. Поэтому старайся быть наравне со всеми. Исполняй свою часть работы.

— Хорошо, мама.

Видно было, что она тревожится.

— Он уже настоящий мужчина, мэм, — сказал я. — Он справится.

— Надеюсь. Я хочу, чтобы он, когда дорастет до вашего возраста, стал похожим на вас.

Умела она сказать нужное слово вовремя. В пути я все вспоминал ее слова, и мне казалось, что они согревают меня в метели и холоде.

Я ехал первым, Уэбб — за мной. С ним вместе — Том Крофт. Нас ожидал тяжелый путь, который мог обернуться гибелью.

Глава 6

Лошади Рут Макен были хороши, куда лучше прочих. Наверное, из-за той травы, что росла на террасе возле ее дома. Вначале лошади паслись вместе с остальными на лугах, а потом подъели траву возле дома. Она была такой же сочной, что и луговая.

Без лошадей нам бы не справиться — они быстрее волов и умеют сами находить дорогу к дому, если хозяин погибнет. А случиться могло всякое.

Уэббовы лошади тоже добротные и сильные, они постоянно были в работе: возили воду с водопада. С тех пор как мы приехали в эти края, они только этим и занимались. У Рут Макен источник был прямо у порога, и я все подумывал о том, чтобы устроить водопровод. Остальные возили воду бочками.

Настоящего водопада там, где мы брали воду, не было. Просто ручей струился с невысокого утеса, а под падающую струю можно было подставить бочку. Мы привозили четыре-шесть бочек в фургоне, заливая их по самые края. По пути домой изрядная часть воды расплескивалась, и дорога постепенно превращалась в ледяную гору.

Водопад был недалеко от основного тракта, в миле от нашего поселка. Путь к водопаду, кроме первых нескольких ярдов, пролегал вдоль тракта.

Когда мы спустились с террасы, нам навстречу вышли Каин и Хелен. Они дали нам закрытые ведра.

— Это суп, — сказала Хелен. — Его немного, по нескольку ложек каждому, но когда приедете, согрейте его, и он даст вам тепло и сил на обратную дорогу.

С гор дул пронизывающий ветер, снег жалил тонкими ледяными иголками. Этан дал нам последние наставления, и мы тронулись в путь размеренным шагом. Это было часа через два после восхода — мы проверили время по серебряным часам Уэбба. До мормонов было миль двенадцать. Три-четыре часа пути в один конец. Если повезет. Под фургонами лежала глубокая колея.

За моей спиной, чтобы не мерзнуть, притопывал и охлопывал себя Буд. На нас обоих были куртки из бизоньей шкуры и меховые ушанки. Шапку мне дала Рут Макен, это была ушанка ее покойного мужа; она оказалась мне впору, словно ее шили специально для меня. Через час мы все забыли, что такое тепло.

Когда мы приостановились в третий раз, чтоб дать передышку лошадям, ко мне подошел Уэбб.

— Мне это не нравится, Бен. Сейчас мы едем по колее, но если снег будет валить так же, как теперь, то колею быстро засыпет.

— Справимся, — ответил я более уверенно, чем следовало бы.

Нам предстояло пересечь плоскую равнину. Она тянулась многие мили на юг, и на ней царствовал ветер. Собьешься с колеи — и не отыщешь ее никогда.

— Засекай время в пути, — предложил я. — Двинемся назад, опять заметим время.

Снег ненадолго перестал, показалось серое небо, и я смог снова увидеть лошадей. Вокруг простирались снежные просторы девственной белизны.

— Бендиго, а нельзя ли пройтись пешком? — спросил Буд. — Ноги окоченели.

— Хорошая мысль, — сказал я и остановил лошадей.

Подошел Уэбб и кивнул, когда я сказал ему, что мы пойдем пешком. Лицо у него было узкое и темное, глаза — серые и колючие. Клочок щетины на месте усов. Он казался мне холодным и жестоким. И в который раз я подумал, что такого человека лучше иметь союзником, чем соперником.

Кроме того, что у него хорошая одежда и приехал он из Миссури, о нем никто ничего не знал. В обозе он ни с кем не сближался, а его сын Фосс, этакий дылда с разбойничьими повадками, умел наживать себе врагов. Уэбб был не таков: в чужие дела не лез, работал много, а вот к людям никакого расположения не питал.

— Ну ты как, парень? — спросил он Буда. — Мой Фосс тоже хотел поехать, да в последнюю минуту передумал.

— Похоже, он поумней меня, мистер Уэбб. Я и подумать не успел, как оказался в дороге.

— Ты смелый, — сказал Уэбб. — Это мне нравится.

Мы продолжали путь. Лицо онемело от холода, а шарф от дыхания смерзся в ледяную корку. В такой мороз хорош мех росомахи. Этан говорит, что на нем лед не нарастает.

Дым от костра — вот что мы увидели вначале. Потом и их самих. Они сгрудились за каким-то полотном, чтобы укрыться от ветра. Вокруг стояли тележки.

В жизни не видал более жалких, более измученных людей. Трясясь от холода, они поднимались, чтобы нас приветствовать. Трудно представить, чтобы можно было так плохо подготовиться к холодам. Я не мог понять, что мне делать: то ли восхищаться их верой и отвагой, то ли почитать их за круглых дураков.

Они смотрели на нас ввалившимися глазами и не могли поверить тому, что видят. Мы с Будом отдали им суп, Уэбб тем временем развернул фургоны, а Том Крофт разворошил угли, чтобы согреть еду.

— Вы от Бригама?

Я увидал высокого сутулого мужчину в пальто из тонкого драпа. Его голос тек как-то странно, вроде журчал, и я подумал, что у него характерный английский выговор.

— Нет. Мы из одного местечка возле тракта. Нас мало, но наш товарищ рассказал о вас. Мы приехали помочь вам.

— Это тот человек, что принес мясо? Да благословит его Господь. Да благословит Господь вас всех.

— Мы не можем взять ваши тележки. Скажите людям, чтобы собрали еду, одежду и оружие. Мы отведем вас в поселок, а позже вы сможете вернуться за своим имуществом.

Он заколебался.

— Но ведь у нас, кроме этого, ничего нет!

— Есть, сэр. У вас есть жизнь. Вы всегда сможете вернуться и забрать свое добро.

Они сильно изголодались и замерзли, но все равно упорно не хотели оставлять свое имущество. Их было двадцать девять человек, а у нас всего два фургона.

Пока они ели суп, мы с Уэббом накрыли лошадей одеялами и подогрели им воды.

По одному только виду лагеря мормонов можно было судить о том, как неопытны эти люди. У них не было даже ограждений у костра, а снег они разгребли, обнажив мерзлую землю. На снегу куда теплее, а если из палок или грунта выстроить ограждения, большая часть тепла доставалась бы им, а не улетала в морозный воздух.

Они были худы и костлявы, замучены ходьбой по морозу. Двое с каждым шагом оставляли на снегу кровавые следы.

— Нили прав, — сказал Уэбб. — Они сожрут нас с потрохами. Два-три дня их прокормим, а потом все положим зубы на полку. Глупая затея.

— Жалеете, что поехали?

— Нет. Я поехал потому, что хотел поехать.

— Хороший вы человек, Уэбб.

Он оторопел.

— Не болтай глупостей. Человек я скверный и подлый.

Я догадался, что он говорит серьезно.

Кое-что о нем я уже сам знал. Например, что он тяжел, мрачен и раздражителен, но, когда припрет, на него можно положиться. Он мог спорить, не соглашаться, но, если требовалась сила и отвага, Уэбб был тут как тут.

Он не рисовался, просто опасность обладала для него притягательной силой. Уступать Уэбб не умел. Он был человеком-стеной, который всегда держится до последнего. Он мог посмеиваться над патриотами, презирать благородные чувства, но непременно оказался бы в долине Фордж или вместе со стариной Беном Миланом в Аламо.

С мормонами путешествовали грудной младенец и еще несколько малышей, которым было тяжело идти по снегу. Один мужчина с поврежденной ногой передвигался на костылях.

Глава мормонов, Хаммерсмит, сказал, что бросить тележки они не могут.

— Может быть, их можно привязать к фургонам? — спросил он.

— Послушайте, мистер! Нам вообще сильно повезет, если мы доберемся до дому, — потерял терпение я. — Лошади не потянут, даже если половина ваших людей пойдет пешком. Если вы с нами — забирайтесь в фургон. Пусть Бригам беспокоится о ваших пожитках.

Мой фургон снова шел первым. Уэбб оказался прав — с колеей у нас начались трудности. Когда мы выбрались из ложбины, я остановился и подошел к Уэббу.

— Сколько времени мы потратили на дорогу сюда?

— Больше четырех часов. Что-то около пяти.

— Ехали пустые, снегу было вдвое меньше, — задумался я и добавил: — Следи за временем — часа через четыре придется смотреть в оба.

— Думаю, на обратный путь времени уйдет вдвое больше. Через четыре часа домом даже не запахнет.

Сейчас полдень — значит, до дому доберемся в темноте.

Слабый след наших фургонов еще кое-где сохранился, но через час он исчез, и только изредка в тех местах, куда не доставал ветер, мы на него натыкались.

Мы с Будом шли пешком. Мерили шагами милю за милей, а вокруг был только один снег. Большинство мужчин из мормонов и даже пара женщин, узнав о том, какой дальний и тяжкий путь нам предстоит, решили идти пешком. Приходилось махать и прихлопывать руками, чтобы не окоченеть совсем.

На вершине холма, где мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, ко мне подошел Уэбб. Его лицо было похоже на маску, усы обледенели. Тихо, чтоб никто не слышал, он сказал:

— Бен, мы сбились с пути.

— Давно?

— Не знаю.

Мне вдруг показалось, будто мы очутились в белой пещере: вокруг одни стены из снега, и нет отсюда никакого выхода.

— Если эта публика поймет, в чем дело, начнется паника.

— Они не должны узнать.

Я мысленно прослеживал весь наш путь заново. С тяжелым грузом и частыми остановками мы не могли продвинуться далеко. Похоже, что мы находимся где-то между Земляничным и Каменистым ручьями. Навряд ли мы могли пересечь Земляничный, не обратив на него внимания. Каменистый тоже был проблемой — у него крутые берега, и, если его не заметить, можно попасть в беду.

Нам казалось, что мы продвигаемся к северу, но так ли это? Ветер дует или, по крайней мере, дул с севера. Теперь он задувает справа — или мы свернули, или ветер поменял направление.

Куда повернуть? Отходить в сторону в поисках колеи рискованно, можно не найти дороги назад. Остаться на ночь в чистом поле с этими людьми — опасно, двое из них в плохом состоянии.

— Пошли, — сказал я.

— Наобум?

— Кажется, по правую руку от колеи шел склон. Если лошади начнут вязнуть, скорее всего, это и будет этот склон. В конце концов, какая теперь разница.

И снова мы двинулись вперед, понимая, что, возможно, идем не в ту сторону. Миновали несколько ложбин и впадин и, может статься, пересекли ручей, того не заметив.

Шли медленно. Буд помогал вести лошадей и делал это достаточно умело. Пару раз мы останавливались и докапывались до травы. Снегу намело не меньше, чем на фут.

— Бендиго, мы заблудились?

— Похоже на то.

— Мама будет волноваться.

Мы останавливались, но не слышали ни звука, только слабо позвякивали кольца постромков. И тут я решился сделать то, что давно хотел. Подошел к Уэббу и сказал:

— Постойте здесь. Я пойду осмотрюсь.

— Заблудишься.

— Нет. Пройду влево шагов двести. Следы не успеет замести снегом. Вернусь и столько же пройду вправо.

Ветер и снегопад усилились. Видно было не больше, чем на тридцать-сорок шагов. Я шел медленно, с каждым шагом прощупывая землю. Меня окружал только снег, и следы заметало гораздо быстрее, чем я предполагал. Когда я возвращался, первые следы уже наполовину запорошило. Мой поход в другую сторону также ничего не дал.

Мы двигались вперед еще с полчаса. Лошади еле справлялись: снег делался глубже, а груз тяжелей, потому что люди один за другим выдыхались и приходилось усаживать их в фургоны. Правда, мне казалось, что лошади не случайно еле волокут фургоны — они поднимаются вверх по склону. А раз так, может быть, мы идем правильно.

На следующей остановке на разведку отправился и Уэбб. Я пошел в одну сторону, он — в другую. Мы опасались, что можем не заметить поворота к нашему поселку. На запад от него на сотни миль тянулись одни голые прерии.

Если мы остановимся, то негде будет взять дров и придется жечь наши фургоны.

— Здесь каменисто, — сказал Уэбб. — Похоже, идем правильно.

— Возможно. Только камни в этих краях повсюду.

Ветер все усиливался. Одна из лошадей споткнулась и рухнула. Подняли ее и двинулись дальше, но тут я и сам поскользнулся и упал. Сильно ударился и вывалялся в холодном снегу. Словом, приятного мало. Встал, отряхнулся и крикнул Уэббу:

— Тут под снегом лед.

Они с Крофтом подошли ко мне. Мы разгребли снег. И вправду лед. Толстый слой льда со следами колес.

— Отлично. Это водяная дорога.

— Что?

— Наш путь от водопада.

Под снегом лежала намерзшая на шесть-восемь дюймов над землей корка льда от постоянно проливающейся воды. Раз мы попали на эту дорогу, нам будет легко удержать на ней лошадей, если их потянет в сторону, в глубокий снег.

Ничего не было видно. Ветер разыгрался во всю силу, срывая тенты с фургонов, сек снегом лица.

— Свет! — вдруг завопил Буд.

Почуяв близость гумна, лошади пошли проворнее. Я хлестал кнутом и вопил, что было мочи.

Сквозь снежную пелену стали вырисовываться силуэты домов. Ничего не могло быть лучше, чем подъехать к дому Каина и увидеть, как наши вылетают из дверей навстречу. Когда мы вошли в дом, Уэбб показал мне часы — возвращались мы на шесть часов дольше.

Каин, Сэмпсон, Фосс и Стюарт распрягли лошадей, обтерли, подали сена и напоили подогретой водой. Им достался трудный, длинный и холодный денек.

Измученных мормонов привели в дом, накормили и уложили спать. Мы поделились с ними тем немногим, что у нас было. Больше всех отдала вдова Макен.

У нее были одеяла и одежда, которые она собиралась продавать весной. Одеяла похуже она отдала мормонам.

Один из них, худой длинный парень моего возраста, протянул мне руку:

— Спасибо, сэр, вы нас спасли.

— Благодарите Уэбба, Буда и Крофта, — сказал я. — Они сделали не меньше моего.

Я валился с ног. Устал смертельно. Похлебав немного горячего супа, заполз на чердак, вытянулся и уснул, даже не успев снять сапоги. Позже с меня их стянула Лорна.

Я засыпал под гул голосов внизу — люди спасены, я был рад, несказанно рад, что мы это сделали. И все же что-то сжималось внутри — им ведь тоже нужно есть, а у нас нет лишнего. Впереди мрачные месяцы зимы.

Нам с Этаном придется много охотиться. Уходить в поисках дичи далеко в прерии, а там можно столкнуться с индейцами.

Если они вообще существуют.

Глава 7

Мормоны пробыли у нас дней пять, но я так ни с кем и не познакомился, кроме того худого и длинного парня, Трумэна Траска.

На пятый день из Солт-Лейк пришли шесть больших фургонов с одеялами, едой и всем необходимым. Этан заметил фургоны и выехал навстречу тем, кто боялся найти лишь изможденные закоченевшие тела.

Они оставили нам муки, сахару, чая. Конечно, гораздо меньше, чем было нами потрачено. Провожая их на седьмой день, мы стояли на ветру и глядели им вслед. А через час мы с Этаном, нацепив снегоступы, отправились на поиски дичи.

Двинулись в горы, надеясь найти какое-нибудь замкнутое, укрытое от ветра место, где могло прятаться зверье. Но когда до самой темноты нам не удалось обнаружить ни следа, обоим стало не по себе. Дома нас ждали голодные люди, которые верили, что мы добудем мяса.

Мы выбрали непродуваемое место, соорудили небольшое укрытие для себя и костра, пожевали вяленого мяса и запили его подогретой водой, в которой замешали немного муки. Так мы сидели там, беседуя о том о сем, пока нас не накрыла глубокая ночь.

На другой день стало теплее, и мы нашли путь в широкий и глубокий каньон. Ручей там замерз, но на сосновых ветках, что глядели на юг, снег слегка подтаивал. Воздух был чист и прозрачен. Стали попадаться следы оленей, потом вдруг — медведя.

Медведи спят всю зиму, только если хорошо наелись с осени. Но если они чувствуют голод, то просыпаются и, когда выпадают дни потеплее, отправляются искать пищу. Наевшись, они снова укладываются в берлогу.

Нам попалось место, где медведь разгреб снег и разрывал землю в поисках съедобных корней. Обычно медведи питаются насекомыми, травой, корневищами и ягодами. Редко кто из них, кроме гризли, ест еще и мелких животных. Еще реже они нападают на человека. По необыкновенно длинным следам когтей передних лап было ясно, что перед нами следы гризли.

Мы шли по следам до Двойного ручья, потом гризли свернул в каньон, идущий вдоль Глубокого ручья.

— Поищем кого-нибудь другого, — сказал Этан. — Этого нам не добыть. Если он наелся, он к нам не выйдет. Да и вообще мне никогда не нравилось убивать медведей.

Мы двинулись по склону к росшим наверху деревьям, а потом спустились к замерзшему болоту. И тут мы увидели четырех лосей.

— Сколько до них, как думаешь? — спросил я.

— Ярдов двести… может, больше. На белом снегу не поймешь.

— Рискнем?

Ветер дул поперек нашего пути, а лоси, опустив головы, что-то спокойно пощипывали на краю болота.

Мы стали приближаться. Пять ярдов, десять… Мы держали ружья наготове, чтобы можно было сразу стрелять, если они вдруг поднимут головы. Нам удалось пройти незамеченными еще ярдов десять, и тут большой самец вскинулся и уставился на нас.

Едва уловив его движение, мы замерли, застыли на месте и теперь стояли не дыша. Остальные лоси тоже подняли головы, а пугливый теленок отпрянул на несколько шагов. Если они начали двигаться, то в следующую секунду могут дать деру.

Я выстрелил, как мне показалось, слишком высоко, но самец рухнул, где стоял. Выстрелил Этан, и второй лось дернулся, три раза подпрыгнул на месте и упал. Мы быстро пошли вперед и уже были от них всего в двадцати ярдах, когда мой самец стремительно поднялся на ноги. Один его рог свисал набок.

Он помчался вскачь, а я выстрелил из ружья, как из револьвера, — с одной руки. Пуля угодила ему в левое предплечье, он пробежал ярдов тридцать и снова упал. Я перезарядил винчестер и стал приближаться.

Первая моя пуля попала в основание рога, это просто удивило и испугало зверя. А вторая совершенно случайно — прямо в сердце. Конечно, в сердце я и целил, но попасть на таком бегу — чистая удача.

Несмотря на холод, мы не стали терять времени, вынули ножи и принялись свежевать добычу. Похоже, что нам сильно повезло, и у нас есть шанс еще до ночи поспеть домой со свежатиной.

Заканчивая работу, я случайно поднял голову и краем глаза отметил какую-то тень, движение за спиной Этана.

К тому времени я уже успел разделать тушу и упаковывал мясо для переноски. Винтовка была под рукой, я начисто вытер снегом руки, не переставая следить за тем местом, где шевелилась тень, но и не глядя туда в открытую. Вдруг там взлетела птица.

Рука потянулась к ружью. За спиной Этана возник человек. Ружье незнакомца было направлено прямо ему в затылок. Времени целиться не было, и я выстрелил сидя, держа винчестер под мышкой.

Незнакомец качнулся на пятках и плашмя вывалился из кустов.

Этан вскинулся, глядя в мою сторону, и по его взгляду я почувствовал, что мне тоже грозит опасность. Я резко обернулся и выстрелил.

До человека, который возник у меня за спиной, было ярдов двести. Моя пуля зарылась в снег, не долетев до него нескольких шагов. Он рванул в сторону и исчез.

Эхо выстрелов улеглось, и стало совершенно тихо. Этан куда-то исчез. Грянул выстрел, и моя связка дернулась. Кто-то перепутал меня со свертком.

Я лежал, высматривая цель, но никого не видел. Их попытка захватить нас врасплох не удалась. Теперь следует ожидать нового нападения. Расположились мы крайне неудачно. Особенно Этан, если он еще оставался внизу, у самого болота. Там можно было укрыться, но нельзя было убежать, потому что тогда пришлось бы пересекать ярдов сто открытого пространства, на котором любой человек будет выделяться так же, как красная рубаха на сходке квакеров.

Мое положение было не таким уж плохим. Со всех сторон меня окружали сосны, кусты, валуны, покрытые снегом. Беда была в том, что противника не было видно, и неизвестно, сколько их.

Тот парень, в которого я попал, похоже, мертв. Его шляпа скатилась вниз по склону, а сам он, не шевелясь, распластался, раскинув руки. Неприятное зрелище. Чего-чего, а тащить домой мертвеца мне не хотелось.

Затаившись, мы подождали несколько минут. Пальцы на спуске ружья стали подмерзать, хотелось подвигаться.

Один из противников убит. Может быть, их и было-то всего двое. Но, возможно, не заметив, мы оказались возле их лагеря, и в любую минуту рискуем оказаться в окружении. Пора уходить.

Наметив место, где деревья были погуще, я подкрался туда и резко поднялся.

Ничего не произошло. Никто не стреляет, ничто не шевелится.

Мертвец по-прежнему сжимает винтовку, а на его спине под курткой бугрится кобура револьвера. Его сообщники, видимо, исчезли.

Я вышел из укрытия, вынул винчестер из мертвых рук, отстегнул патронташ и вытащил револьвер. Винтовка была новой, «генри» 44-го калибра, довольно редкая штука. У нас с Каином была пара таких, из первых. Нам они достались потому, что, когда их начали выпускать, Каин работал на заводе в Нью-Хейвене. В Иллинойс он вернулся только перед самой поездкой на Запад.

Револьвер был старый и облезлый. В патронташе оказалось тридцать ружейных патронов.

Подошел Этан, нагруженный лосятиной. Я взвалил на плечи свой мешок, и мы двинулись через рощу. К дереву была привязана лошадь. На седле лежало свернутое одеяло, висели две туго набитые сумки и тяжелое пальто. В кармане пальто — письма, адресованные Уину Полларду, форт Бриджер, Территория Дакоты.

— Этот парень — один из тех, что нападали на наш поселок, — сказал Этан. — Узнаю эту лошадь. Когда-то у меня была очень похожая.

Погрузив мясо на лошадь, мы отправились домой. Дома чужое седло с лошади повесили в сарай Каина. Все очень обрадовались, увидев свежее мясо.

На другой день охотился Уэбб, ему удалось уложить оленя. У места нашей перестрелки он видел свежие медвежьи следы. Ну что ж, старый мишка, видно, наелся досыта и теперь сможет спокойно проспать до весны.

— Я видел покойника, — сказал Уэбб. — Ты что-то говорил о письмах?

Я показал ему их.

— Что ж, парень, похоже, ты влип.

— В каком смысле?

— Уин Поллард. Ты убил его. Не зря мне его лицо показалось знакомым. У него несколько братьев. Это лихой народ. Когда они узнают о его гибели, то начнут на тебя охоту.

— Он сам напросился, — сказал Этан. — Мы просто свежевали лосей, когда они на нас налетели.

— Им все равно, — сказал Уэбб. — Эти Полларды мстительные парни.

Следующие две недели прошли спокойно. Мы много охотились, а вечерами разговаривали или читали.

Нили Стюарт вышел на охоту и убил антилопу. На запад от нас, возле Соснового ручья, он видел следы лошадей. Там было четверо всадников, сказал он.

Когда этим вечером я пришел ужинать в дом Каина, то увидел Мэй Стюарт, которая помогала Лорне накрывать на стол. Она тщательно уложила волосы и выглядела очень мило, а когда проходила мимо, все задевала меня юбками.

— Бен, у нас будут танцы! Танцы в доме миссис Макен!

— Правда, правда! — сказала Лорна. — Это придумала Рут. Она говорила с Каином и Хелен. Говорит, что мы только и делаем, что работаем. И пора, мол, устроить танцы или вечеринку.

— Когда?

— На следующей неделе. В пятницу вечером. Мы испечем пирог, кексы или что-нибудь вроде этого.

Не очень-то меня все это волновало, куда важнее было получить у Рут Макен еще одну книгу. Я чувствовал, что теряю время, а на Востоке парни моего возраста не только успели много прочесть, но и отучились по восемь-десять лет.

Каин достал свой аккордеон. Оказалось, что Этан и Том Крофт умеют играть на скрипке, и у Крофта скрипка с собой. Кроме меня с Уэббом, все говорили о предстоящей вечеринке. Когда Уэбб подошел ко мне, я мечтал о книгах.

— Один из этих мужиков сумел сбежать, — сказал Уэбб. — Нужно что-то предпринять.

— Что?

— Найти их. Раз они устраивают засады, почему бы нам не сделать то же самое?

— Я никогда не замышлял убийства, — сказал я. — Если они нападут, буду драться.

— А если они нападут неожиданно? Или тогда, когда большинства из нас не будет в поселке? В тот раз нам просто повезло…

— Что ты предлагаешь?

— Снега давно не было. Нужно их выследить и устроить им такую заварушку, чтоб они больше никогда не смели сюда соваться.

Мне эта затея казалась бессмысленной. Нас слишком мало, чтобы так рисковать. Когда они нападали, мы оба раза сумели дать им отпор. Может быть, они уже кое-что поняли. А нам и своих забот достаточно. Хотя, если честно, оба раза нам действительно повезло. Если бы я краем глаза не уловил неожиданного движения за спиной Этана, нас бы уже не было на этом свете, а если бы в тот первый раз Уэбб не выстрелил первым, мы могли проиграть схватку.

— Нужно поговорить с Этаном и Каином, — сказал я.

— Нет, — возразил Каин. — Незачем искать неприятностей на свою голову. Нужно просто глядеть в оба.

Вечером я поднялся по склону к дому Рут Макен. Погода была ясная, на черном небе ярко сверкали звезды. Я долго стоял, мечтая и размышляя о том, чем обернутся предстоящие годы, и меня наполняла невыразимая, непонятная какая-то тоска.

Потом я вошел в дом. Там стало уютно. Миссис Макен повесила на окна и возле кроватей занавески и достала два настоящих подсвечника. Раньше мне доводилось слышать, с каким вожделением Лорна и Хелен рассуждали о «вещах» миссис Макен. Видно, женщины придают подобным штучкам очень большое значение.

В доме только что поужинали, и пока миссис Макен мыла посуду, я стоял с ней рядом. Мы разговаривали о нашей стране и о жизни зверей и растений. Наконец она вытерла руки и достала из сундука еще одну книгу. «Уолден» Торо.

— Торо был другом Ралфа Уолдо Эмерсона и интересно мыслил, — сказала она. — Уверена, мистер Шафтер, вам книга понравится и вам будет интересно встретиться с самим мистером Торо.

— Он к нам приедет? — удивился я.

— Он живет в этой книге, — улыбнулась она. — И сам расскажет вам о себе. Иногда кажется, что если бы не книги, мне бы не выжить, такой одинокой я себя чувствовала. А тут вынешь книгу из сундука, раскроешь — и словно разговариваешь со старым приятелем. Я представляю себе, как они склонялись над столами или бюро, стараясь получше выразить словами свои мысли. В этом сундуке хранятся величайшие умы человечества, и они могут говорить со мной и учить меня, как только я буду готова их выслушать.

— И вам этого достаточно?

Она повернулась ко мне, посмотрела своими серыми глазами и тихо сказала:

— Да, мистер Шафтер, мне этого хватает. Людям трудно поверить, но я всегда любила только одного мужчину. Мы с ним прекрасно жили, пока его не убили. Теперь мне нужно заботиться о Буде. Моя жизнь уже состоялась. Замуж я больше не выйду, иначе я предала бы своего покойного мужа. Он был хороший, сильный человек. Мы любили и уважали друг друга, а это очень много значит.

Кто такой Эмерсон, я, честно сказать, знать не знал, но промолчал. Потом выясню. А пока со мной был «Уолден», и когда наутро я отправился в горы, то взял его с собой.

Распогодилось, можно было уже работать без куртки. Снег на открытых местах подтаял, хотя мы подозревали, что это ненадолго. День был подходящим для рубки леса, и я отправился на работу спозаранок.

Все только и говорили, что о предстоящей вечеринке, а я едва мог дождаться перерыва на обед, чтоб раскрыть новую книгу. На гряде вообще-то было тихо, но я нашел укромное местечко позади трех сосен, которые росли перед нишей в скале. Ниша была неглубокой, пещерой ее не назовешь, но тут никто не мог подойти ко мне сзади. А спереди меня оберегали деревья. Я сидел там и читал, потом отложил книгу и задумался о нашем поселке и о себе.

Через несколько недель Рождество, а там и до весны недалеко. Останутся ли здесь все остальные, когда зазеленеет трава? Появятся ли новые люди? Мы хотели, чтоб к нам присоединились другие, ждали их, но и ревновали заранее — сейчас этот поселок только наш, мы его сотворили.

А я? Что я за человек? Кем стану? Я не знал того, что так необходимо любому мужчине, — своего предназначения. Я должен был стать кем-то, не знаю кем, потому что человек — это не то, за кого его принимают другие, а то, кем он сам считает себя.

Так написано у Торо: «Общественное мнение — просто мелкий тиран, по сравнению с нашим собственным мнением. Судьбу человека предопределяет то, что человек думает сам о себе».

Что мне суждено совершить в этой жизни? Будущее было от меня скрыто. Но я жаждал стать кем-то и занять достойное место в мире.

Я спрятал книгу в сухое место, вернулся к работе и махал топором почти до захода солнца. А потом я увидал большой фургон, запряженный шестеркой хороших лошадей. Его сопровождали два всадника с ружьями. Я подхватил свое и пошел вниз, в поселок. Уэбб набирал дрова в охапку, но понял мой жест, сбегал в дом и вернулся с ружьем. Все наши мужчины уже собрались у дома Каина. В конце того, что мы называли улицей, показался фургон.

Впереди ехал плотный, крепко сбитый всадник с холодными серо-зелеными глазами. Он поднял руку и сказал:

— Мы друзья. Мы приехали отплатить за помощь, которую вы оказали нашим братьям. Меня зовут Портер Роквелл.

Известное имя. Говорили, что он — предводитель данитов, «ангелов-разрушителей» Бригама. Поговаривали, что именно эти «ангелы» устраняли тех, кто доставлял церкви ненужные хлопоты. В Миссури и Иллинойсе имя Роквелла успело стать легендарным.

— Вы совершили прекрасное доброе дело, и мы вам несказанно благодарны, — произнес он. — Мне поручено передать это вам и особо отметить миссис Макен.

Приезжие, а среди них оказалось еще трое вооруженных мужчин, принялись разгружать фургон. Они привезли муку, сахар, соль, кофе, бочонок пикулей и многое другое. Кипы одеял и одежды передали миссис Макен взамен тех, что она отдала замерзающим мормонам.

— Мы вам очень признательны, — сказал Роквелл. — Мы видели мало тепла и много враждебности. Если бы вы не пришли на помощь нашим братьям, они бы погибли.

Второй всадник был мне знаком — Трумэн Траск. Теперь он выглядел куда лучше, чем раньше. Он так и остался худым, но окреп и был одет добротно.

— Пророк велел нашему народу торговать с вами, если кто-нибудь из нас окажется поблизости или в этом случится нужда, — сказал Портер Роквелл.

Позже я стоял рядом с Роквеллом, наблюдая, как фургон отправляется в обратную дорогу. Мормонам было велено без промедления возвращаться домой, и они не хотели терять времени. Роквелл глянул на Уэбба.

— Кто это? — спросил он. — Мне кажется, я его знаю.

— Он пришел сюда вместе с нами, с нашим обозом, — ответил я. — Очень хорошо стреляет.

Роквелл посмотрел мне прямо в глаза.

— Весной вам это ох как пригодится, — сказал он и вскочил в седло. — По этой дороге будут идти наши люди. Помогите им, если понадобится.

— Конечно, — ответил Каин.

Роквелл дождался Траска, и они поскакали вдогонку за фургоном. Мы смотрели им вслед.

— Никогда раньше не видел мормонов, — сказал я.

— Люди как люди, — пожал плечами Каин. — Ты еще не думал о Рождестве, Бендиго? Детям нужны игрушки.

— Я еще ничего не делал, — признался я.

— Знаю. — В его голосе послышалась зависть: — Ты читаешь книги Рут Макен. Я и сам всегда мечтал об образовании. Ты способный парень, читай побольше. — Он задумчиво оглядел меня и добавил: — Я жду от тебя великих дел, Бендиго.

Я покраснел.

— Великих дел? От меня? Я, конечно, буду стараться. Но я пока не знаю, чем мне хотелось бы заняться.

— Думай, время у тебя пока есть. — Он помолчал. — Этан рассказывал мне, как ты уложил того индейца. По его мнению, ты действовал необычайно быстро. Он никогда не видел, чтобы человек так проворно обращался с оружием. Это важное умение, но с ним нужно быть осторожнее. Тот, кто действует быстро, иногда может поторопиться и наломать дров.

— Я запомню это.

Вначале Нили и Том Крофт построили дом на двоих, а теперь Крофт занялся строительством собственного жилища. Я помогал ему рубить деревья в лесу и рассказал, как я их выбираю.

— Но ведь их здесь так много, — сказал он. — Все горы покрыты лесом.

— Это так, — сказал я. — Но с каждым годом все больше и больше людей едет на Запад. А деревья должны оставаться в горах. Без них иссякнет вода и переведется дичь.

К нам подъехал Этан Сэкетт.

— Бандиты уехали, — сказал он. — Все.

— Ты нашел их лагерь?

— Да. Это к востоку отсюда, на берегу Свитуотер. Судя по следам, их было человек тридцать-сорок.

— Они вернутся, — заметил Крофт.

— Мне кажется, они отправились на дело. Большой набег.

Дома, когда я вернулся, я обнаружил Мэй Стюарт, которая помогала Лорне готовить бумажные украшения для танцев. Тут же был и Ленни Сэмпсон. Каин делал гвозди. Он подтолкнул мне деревяшку для изготовления шляпок, и я потянулся за проволокой, стараясь не смотреть на Мэй.

А ей очень хотелось, чтоб на нее все глядели. Такую хорошенькую девушку трудно не заметить. В обозе было полно народу, стеснительность у Мэй быстро прошла, и теперь она казалась ветреной, просто помешанной на мужчинах. А здесь это было совсем не к месту и нравиться не могло, разве что тому мужчине, на котором она помешалась.

Внутренний голос подсказывал, что в кружащихся юбках Мэй таится западня. Она мила, она соблазнительна — но что из всего этого может выйти?

Чего ей нужно? Просто внимания, мужчину или настоящего мужа? Но какой же я муж в свои восемнадцать?

Жена и семья враждебны настоящим мечтам. Они сковывают действия мужчины, лишают его возможности рисковать и двигаться вперед. Даже те женщины, которые готовы помогать тебе во всем, оказываются для молодого парня слишком большой роскошью.

Мэй, конечно, ни о чем таком не думала. Просто услышала зов природы. А я думал, что Мэй — девушка не для меня, ее мечты навряд ли могли соединиться с моими.

Поэтому я отводил от нее взгляд, стараясь не слышать ее смеха. Но это было трудно. Очень трудно.

Глава 8

Мы жили тогда в надежде и страхе. Без надежды мы бы не двинулись на Запад и не основали город, а страх постоянно преследовал нас. Мы опасались не только лихих людей или индейцев, но и старинных врагов человека — голода, холода и жажды.

Охота и заготовка дров давали мне время для размышлений, и я думал о том, что голод и холод, должно быть, были вечными спутниками человечества. Цивилизация — лишь тонкая перегородка между человеком и его древнейшими врагами. Человек похож на бобра, только он строит города, а бобры — запруды. Дай ему груду деревяшек, и он тут же начнет что-то из них складывать и городить, как мы в здешних краях.

Город — это порядок, а порядок — это законы. Без них нет цивилизации, мира и покоя. Первые города стали возникать тогда, когда человек научился одомашнивать животных и выращивать растения, но благосостояние и культура появились только благодаря возникновению коллективного труда. Тогда-то у людей появилось свободное время, тогда стало возможным музицировать, рисовать, писать, читать и учиться. Ну а пока человек озабочен поисками еды и топлива, пока он то и дело озирается — нет ли за спиной врага, — ни о чем другом и думать не приходится.

Правда, чем утонченнее цивилизация, тем она беззащитней. Всякое бедствие — война, пожар, наводнение, землетрясение — может с легкостью отбросить человека назад, и он вновь начинает охотиться и собирать сучья для костра. Он возвращается к тому уровню, на котором мы тогда жили.

Никто никогда не может чувствовать себя в полной безопасности. Не существует ее на этом свете. Ураган или кораблекрушение легко могут вернуть человека, особенно если он не готов к беде, к дикости.

Наш поселок — яркий пример того, как это все получается. Во главе общины становятся охотники и воины. Это мы с Этаном. Мы охотились больше всех, и все с нетерпением ждали нашего возвращения. А весной, когда жизнь станет полегче, все глаза обратятся с надеждой к Каину и Рут.

Каин работал, как и все. Наравне с другими спокойно собирал и рубил дрова, поджидая весну, когда он начнет строить лесопилку и кузницу. Он не охотник, он — ремесленник, трудяга, создатель цивилизации.

— Весной появятся новые люди, и нужно будет как-то охранять порядок, — сказал он мне однажды. — Если мы хотим спокойно работать, нам нужен человек со значком.

— Разве без этого не обойтись?

— Нет. Покуда один человек занимается делом, другой предпочтет охотиться на своих братьев. Поэтому нам нужен тот, кто будет следить за порядком. Правопорядок — это не оковы, напротив — это свобода и вольность. Тот, кто следит за порядком, ограничивает только тех, кто нарушает закон — остальным он обеспечивает свободу мирно работать, петь, смеяться и играть.

Такое мне еще не приходило в голову.

Однажды, когда я собирал дрова на старой индейской тропе, ко мне подъехал Этан Сэкетт. Он спешился и помог накидать дров в мою небольшую тележку.

— Дичь попряталась, — сказал он. — Никаких следов.

— Не съездить ли в форт Бриджеру? Запасемся кое-чем, пока погода позволяет.

— Даже если все пойдет гладко, то это — целая неделя.

— Но, может быть, стоит съездить, — сказал я. — Ты будешь играть на вечеринке?

— Играть будет Том. А я буду иногда его подменять. — Он пристально глянул на меня. — Будь осторожен, Бендиго. Мэй Стюарт готовит тебе ловушку.

У меня аж уши покраснели.

— Да будет тебе! Я пока жениться не собираюсь.

— Мое дело — предупредить. Не в упрек Мэй будет сказано, но она легкомысленна, и замужество ее не изменит. — Он помолчал немного, а потом добавил: — Многие о свадьбе и не помышляют, а потом вдруг оказываются в ловушке, и ничего другого им не остается: или женись, или беги в дальние края.

Я прислонился к тележке и рассеянно следил за тем, как пар поднимается от лошадей.

— Этан, ты когда-нибудь бывал в Сан-Франциско?

— Пару раз. Хочешь туда податься?

— Может быть… Я еще не решил. Я хочу кем-нибудь стать — не собираюсь торчать здесь до скончания веков. Не то что мне здесь не нравится, но ведь тут так мало народу.

— И девушек маловато, — улыбнулся он.

Уши мои снова покраснели.

— Ну да, и девушки тоже. Но главное в другом. Мне нужен простор, чтоб хорошо размахнуться топором, чтоб он рубил точно и глубоко. А может, я просто дурак.

— Мысли у тебя правильные. — Этан глядел на меня в упор. — рут Макен считает, что ты станешь большим человеком.

— Она так сказала? — Я опять покраснел, на этот раз от удовольствия.

— Угу… Если какая-нибудь девчонка не поймает тебя в капкан.

Он вскочил в седло.

— Давай-ка сами поставим капканы на бобра. Много на них не заработаешь — не то что раньше, когда все носили бобровые шапки. Но все же за приличный мех можно получить неплохие деньги.

— Деньги — это, конечно, хорошо. Но больше всего я хочу учиться. Миссис Макен говорит, что в городах есть библиотеки, а кое-где даже можно читать бесплатно.

Мы стали спускаться по склону.

— Мне никогда не стать таким кузнецом, как Каин. В фермеры я тоже не гожусь. Вот бы выучиться, тогда бы я нашел свой собственный путь.

— Нам здесь нужен скот. Одной охотой не проживешь, а с той скотиной, которая пришла с обозом, долго не продержишься. Много скота держат в Орегоне.

— Да разве возможно пригнать оттуда целое стадо?

— Сделать можно все, что захочешь. Главное сильно хотеть. Если пойдут дожди, то почему бы не пригнать сюда стадо… — Он глянул на меня. — Подумаешь об этом?

— Подумаю. А ты бы поехал со мной, чтоб отгонять мошкару.

— Да ты и сам справишься.

— А деньги? За стадо нужно платить. Денег-то у нас нет.

— Может, найдем золото. Тут его находили еще в 1842 году.

В поселке я остановился у дома Рут Макен, чтобы выгрузить дрова, а Этан отправился к себе.

Рут и Буд вышли мне навстречу, и, пока Буд укладывал дрова в поленницу, я принялся рассказывать Рут о стаде. Думал, что она посмеется над этой затеей, но она начала выспрашивать детали, и я пересказал ей все, что говорил Этан.

— Бендиго, — сказала она. — Отвезешь дрова и приходи к нам ужинать. Обсудим все за столом.

Вот как. Не могу сказать, что я напрашивался. Хелен готовила хорошо, хотя и слишком просто. А Рут Макен над едой колдовала. У Хелен все получалось бесхитростно и сытно, а Рут что-то там такое добавляла, и у нее все делалось не просто вкусным, а невероятно вкусным.

Пока она готовила, я сидел рядом с ней на стуле, заложив руки за спину, и излагал свои соображения:

— Этан согласен поехать со мной. По пути туда мы разведаем, где есть трава и вода, и обратную дорогу рассчитаем так, чтобы всегда у воды ночевать. Наймем пару человек себе в помощь. А если все хорошо получится, можно будет поехать еще раз.

Когда мне было пятнадцать лет, я как-то помогал перегонять стадо из Иллинойса в Нью-Йорк и теперь рассказал об этом Рут. За ужином она сказала:

— Бендиго, если ты решишься на это дело, я в нем участвую — часть скота пригонишь для меня.

Такое мне и в голову не приходило. Я рассчитывал только хорошо поесть и изложить свои соображения благодарному слушателю, чтобы проверить их на слух. А тут вдруг все оборачивалось не просто болтовней.

— Дорога будет трудной, миссис Макен. Было бы нечестно не предупредить вас, что по пути мы можем потерять все стадо.

— Скот нам нужен, и я верю, что вам это предприятие под силу.

Когда я спустился домой, Каин сидел у огня, сращивал концы веревок. Я присел рядом, подкинул дров и рассказал ему о новой затее.

— Нужно тщательно подготовиться, — сказал он. — А главное — найти деньги.

— Этан поедет со мной.

Каин уверенно и проворно работал руками.

— Дело хорошее, — сказал он. — Но нужно все взвесить. Сомневаюсь, что мы сумеем выжить без двух охотников.

И, пожалуй, он был прав.

— Но ведь есть еще Уэбб, — сказал я.

— Есть, конечно.

В его голосе прозвучало сомнение. Не доверял он Уэббу. Уэбб всегда готов употребить силу, слишком уж готов. Он может наломать дров понапрасну.

— Может быть, стоит подождать год, — неохотно отступил я.

Год — это так много! А я уже начал строить планы, как потрачу заработанные деньги.

— Может, ты справишься один, — сказал Каин.

Он вертел в руках веревку, рассматривая свою работу. У него хорошо получилось — место, где веревки соединялись, было почти незаметно.

— Конечно, риск велик, но ты ведь парень рассудительный.

Один?

— Если с тобой будет Этан, ты многому от него научишься, но все равно будешь зависеть от него. Он знает так много, что поневоле станет главным. А поедешь один, все будешь делать сам.

Он был прав. Когда мы делали что-то вместе с Этаном, я всегда оказывался на втором месте. Он был настолько опытнее, что я с легкостью перекидывал всю ответственность на него. Теперь предстоящая поездка вырисовывалась передо мной как более длительное, сложное, но и увлекательное приключение.

Вдруг до меня дошло — если я хочу пригнать стадо в дом осенью, то отправляться в путь следует с первой весенней травой. Значит, уехать отсюда мне нужно вскоре после Нового года.

Обдумывая подробности своего плана, я долго не мог заснуть, а когда проснулся, то услыхал, что внизу раздается смех Лорны и Мэй, и вспомнил, что сегодня вечеринка. Они к ней уже готовились.

Мне стало стыдно, что я встаю так поздно, когда внизу уже полно народу. Обычно я просыпался первым. Я быстро надел штаны и уже потянулся за рубашкой, как снизу, в проеме, показалась Мэй,

Ох, с этой девчонкой нужно быть настороже. Видно, Лорна ее подначила ко мне забраться. В ее глазах плясали веселые огоньки и еще кое-что другое, и я представил себе, что она могла бы натворить, останься мы в доме одни.

Мэй неожиданно коснулась моей руки.

— Вот это мускулы! Неужели ты такой сильный?

— Лорна! — воззвал я, вконец растерявшись. — Забери отсюда эту девчонку!

Лорна только смеялась внизу, а я судорожно напяливал рубашку. Слава Богу, что я собрался в Орегон. Мэй хороша собой, слишком хороша, чтобы куковать тут одной. Прав был Этан, когда говорил, что даже после замужества она не перестанет скакать козой.

— Иди вниз, — сказал я. — Нельзя тебе сюда, ты уже большая девочка.

— Разве ты меня замечаешь? — отозвалась она. — А вот этот красавчик, мистер Траск, заметил. Он звал меня в Солт-Лейк.

— И которой бы ты у него была женой? Второй? Третьей?

— Как бы там ни было, я все равно стала бы первой!

Я застегнулся и пошел вниз обуваться. В доме вкусно пахло: девчонки пекли пироги, шили и болтали о предстоящей вечеринке. Никогда еще в нашем поселке не было такого возбуждения, я и сам им заразился. И понял, что для женщин не так важно событие само по себе — важны приготовления и болтовня о том, что будет.

Каин в мастерской точил пилу.

— Мне придется уехать сразу после Рождества, — сказал я.

— Я тоже подумал об этом.

Мне очень хотелось пуститься в путь, но было страшно, что в поселке станет одним защитником и одним охотником меньше. А если весна запоздает, так это просто беда.

Однако ехать было нужно, и не только, чтобы я мог заработать, но и для того, чтобы наш поселок был готов к будущим суровым зимам.

До отъезда оставался целый месяц. Нам с Этаном еще предстояло охотиться, продолжать кормить наших людей.

А сегодня вечером нас ожидает первый праздник в нашем новом городе.

Глава 9

Том наяривал на скрипке, Джон Сэмпсон на флейте, и мы отплясывали, пока восточные холмы не окрасились первыми лучами солнца. Каин немного поиграл на аккордеоне, а я все танцевал: то с Лорной, то с Мэй, с Рут Макен и Хелен, с Мери Крофт и женой Нили Стюарта, которая, как мне казалось, меня недолюбливала.

Прекрасный вечер, полный веселого смеха и песен. Среди нас мало кто умел петь, но сегодня всем пришла охота, и, наверное, наши голоса улетали далеко за продуваемые ветром и заметенные снегом холмы.

И все равно — никто не забывал об опасности. Время от времени кто-нибудь выходил наружу, отходил подальше и вслушивался в ночную тишину.

Пусть мне не говорят, что шестого чувства не существует, что человек не чувствует надвигающейся опасности даже тогда, когда нет еще никаких ее внешних признаков. Может быть, подсознание принимает сигналы, которые неведомы сознанию! Мне самому и многим моим знакомым зачастую случалось улавливать темные, неясные предупреждения. Вслушиваясь, мы не просто слушали, а словно бы прощупывали ночь, пытаясь расшифровать свои смутные опасения.

Месяц светил вовсю, и нам было видно всю долину, вплоть до горных вершин, смутно белевших в лунном свете. Ничего необычного в глаза не бросалось.

Вышла Лорна. Она была счастливой и разгоряченной, глаза ее светились.

— Как хорошо, правда, Бен? Здорово, что мы сюда приехали.

— А друзья, которые остались там?

— Ну да, мне было грустно их покидать. Но ведь появятся новые друзья. Я так много узнала, многому научилась. Дома это было бы невозможно. И ты тоже, Бен. Ты тоже сильно изменился.

— Я?

— Конечно. Ты повзрослел и стал каким-то мудрым, что ли. Ты изменился больше всех. Каин это тоже заметил.

Человеку трудно судить о том, как он меняется. Опыт, конечно, я кое-какой приобрел. Долго ехал на Запад, сражался с индейцами, отвечал за пропитание нашего поселка, работал, думал, наблюдал. Обрабатывая дерево для дома или моста, человек на самом деле работает над собой. В нем таится особый материал, который может принять любую форму. Беда в том, что работа над собой никогда не прекращается и можно не заметить, что тебя все тащит и тащит в одну сторону.

— Никак весны не дождусь, — сказала Лорна. — Очень хочется побродить по горам.

— Будь осторожна. Там можно наткнуться на индейцев. — Я помолчал. — А меня весной тут не будет. Уеду сразу после Рождества.

— Как это?

Я рассказал о наших планах и о предстоящем путешествии в Орегон. Стало холодно, и мы пошли в дом.

На крыльце я оглянулся. Там, на тропе, что-то было. Черная точка, тень. Потом эта тень круто изменит мою жизнь, хотя сейчас я об этом не догадывался. Видел только, что там появилось нечто, чего не было раньше.

За поясом у меня был револьвер. Если пойду за ружьем, нарушу общее веселье. Я сказал Лорне, что сейчас вернусь, закрыл за нею дверь и подошел к краю террасы, чтобы удостовериться, что это не обман зрения. Правую руку сунул за пазуху, чтоб не замерзли пальцы, — вдруг придется стрелять — и стал осторожно спускаться вниз по тропе.

Тень не двигалась. Положив руку на револьвер, чтобы можно было вытащить его быстро и незаметно, я подошел поближе.

На тропе лежал человек, а над ним, склонив голову, стояла лошадь. Похоже, он свалился с седла. Наверное, он был ничего себе парень, раз лошадь от него не сбежала.

Не опуская револьвер, я склонился к лежащему и сунул руку ему под куртку. Сердце слабо билось, а рубашка была вся в засохшей крови. Человек не просто замерзал, он был ранен.

Я взвалил его в седло и, придерживая рукой, дернул поводья. Лошадь быстро пошла к поселку.

Я внес раненого в дом Джона Сэмпсона, при свете очага снял с него куртку и накрыл бизоньей шкурой. Зажег свечу, придвинул котел с водой поближе к огню и внимательно вгляделся в лицо раненого. Красивое и тонкое лицо с аристократическими чертами, волосы цвета гречишного меда, а усы чуть темнее. Казалось, ему около тридцати пяти, а может быть, и меньше.

Я осторожно его приподнял, стянул пиджак тонкого сукна, потом — пропитанный кровью жилет и ремень ручного тиснения. Часы у него были дорогие и такие красивые, каких я в жизни не видывал, а револьвер — хорошо смазанный и в отличном состоянии. Он явно знал толк в оружии.

Я снял с него галстук и воротник. Похоже, раненому нужна помощь посерьезнее, чем та, что я мог оказать. Нужно звать Сэмпсона, он лучше всех умел лечить раны и болезни.

Я отвел лошадь в конюшню, распряг ее, обтер сеном и задал ей корму.

В доме Макенов стихла музыка. Все сидели за столом. Рут протянула мне полную тарелку, но я мотнул головой и, поймав взгляд Джона Сэмпсона, отозвал его к выходу. Когда я шепотом рассказал ему о раненом, он отставил тарелку и отправился со мной. Молодежь не обратила на нас внимания, но Уэбб и Каин заметили.

Оставив Джона с раненым, я пошел в конюшню. Удивительно, что мог делать этот человек в нашей глухомани, не взяв с собой даже одеял? Седельные сумки оказались тяжелыми. В одной обнаружилась редкая для наших краев вещь — несколько чистых белых носовых платков, — и двенадцать обернутых бумагой цилиндриков, по сорок золотых монет в каждом.

Была там и книга на иностранном языке, и газета из Сан-Франциско, несколько мелких монет да пачка писем. На конверте значилось:

«ДРЕЙК МОРЕЛЛ

ОТЕЛЬ «ПАЛАС»

САН-ФРАНЦИСКО»

Имя это я где-то слышал. Я раскрыл газету. Она была двухмесячной давности, но почти совсем не истрепанная. Вряд ли она пробыла при нем долго. Дальше я увидел заголовок:

«МОРЕЛЛ ОСУЖДЕН К ПОВЕШЕНИЮ»

В газете писали, что Морелл убил человека, и притом не одного. Приговор ему был вынесен двадцать девятого августа. А сейчас оставалось лишь несколько недель до Рождества.

Я уложил газету обратно в сумку вместе с другими вещами. Вынул из чехла винчестер Морелла и вернулся в дом.

Морелл был раздет до пояса, и Сэмпсон уже успел смыть кровь.

— Пуля прошла навылет, — сказал он. — Но он потерял много крови и теперь в тяжелом состоянии.

Он посмотрел на сумки раненого.

— Там бритвы нет, случайно? — спросил он.

— Нет… бритвы нет, — удивился я.

— Что-то тут не так, — сказал Сэмпсон. — Одеял при нем нет, а брился он не позже, чем вчера. Где же он останавливался?

Морелл вдруг шевельнулся и что-то пробормотал.

— Я подогрею суп и кофе, — сказал Джон. — А еще я нашел вот это. — Он показал на стол.

Там лежал револьвер 44-го калибра с наручной ременной петлей. Такие пистолеты носили с собой игроки, вытащить эту игрушку из рукава можно было в одну секунду.

Я снял куртку и повесил ее на стул, а когда обернулся, на меня смотрели широко раскрытые глаза раненого.

— Лучше лежите спокойно, — сказал я. — Вам здорово досталось.

— Где я? Это что — новое поселение?

— Да. Хоть и не знаю — то ли, что вы искали.

— У вас тут есть женщины?

— Да.

Он немного успокоился и попытался сесть.

— Мне необходимо выбраться отсюда.

— Ложитесь, — сказал Сэмпсон. — Начнете двигаться, рана примется кровоточить, и вы не дотянете до утра. Лишней крови у вас нет.

Это подействовало. Морелл лег.

— Кто меня нашел? Где?

— В четверти мили отсюда, в долине. Я вас нашел.

— Я ехал по следам ваших фургонов. Вам нужно немедленно отправиться в путь. Двигайтесь по моим следам.

Ночь была холодной, а я уже вдоволь набегался по морозу. Я так ему и сказал.

— Там двое детей, — отозвался он. — Они в пещере примерно в семи милях на юг от Свитуотер, у подножия Орегонских гор.

Я ничего не знал об этих местах, но мне казалось, что до них гораздо дальше, чем он говорит, не меньше двадцати миль. Уж не ловушка ли это?

— Что они там делают?

— Мы прятались там, потому что там есть чем топить. Но когда я понял, что один не справлюсь, то велел им оставаться и пошел вас искать. Я слышал о вас. В конце концов, там тепло, а я мог окочуриться прямо в дороге. Нечего было их с собой тащить. Я, наверное, свалился, когда увидал ваши огни.

— Сколько им лет?

— Девчонке двенадцать, мальчик младше. Лет восьми или девяти. Он болен, у него жестокий кашель и жар. Еще и поэтому я не хотел брать их с собой.

У меня еще было много вопросов, но Сэмпсон уже делал мне знаки, чтоб я заткнулся. Наверное, во всей этой истории был какой-то смысл. Мне было до крайности любопытно, что делает здесь осужденный на повешение человек с двумя чужими детьми.

— Как найти это место?

Он рассказал, и, надо отметить, рассказал толково. Описал все приметы и направления. Для Запада умение описать дорогу было крайне важно, ибо множество людей проходили или проезжали тысячи миль согласно указаниям, полученным в течение трех минут за выпивкой или начертанным сучком на песке. Видно было, что Мореллу знакома добрая половина страны и он хорошо знал, как выбирать приметы.

— Я позову жену, — сказал Сэмпсон. — Наверное, нас уже все хватились, не поймут, куда это мы подевались.

Когда он вышел, я повернулся к Мореллу:

— Я поеду за детьми. Но берегитесь, если это окажется ловушкой.

— При чем тут ловушка?

— В той стороне мы похоронили нескольких негодяев, а у них есть приятели, — сказал я.

— Я не из их компании, — усмехнулся Морелл. — Хотя, конечно, я подозрительный тип. Путешествую один. Вернее, путешествовал, пока не столкнулся с этими детьми.

— Каким именем вы пользуетесь?

Взгляд его стал пристальным и холодным.

— Хороший вопрос, — сказал он. — Что вы имеете в виду?

— Имя — личное дело каждого, — сказал я. — А для нас здесь имя не так важно, как человек. Я заглянул в ваши сумки и обнаружил там имя, но готов звать вас так, как вам будет угодно, — то есть пока вы будете играть в открытую.

Он закрыл глаза. Я понимал, что своими расспросами отнимаю у него силы, но я должен был попытаться выяснить о нем как можно больше.

— Меня зовут Дрейк Морелл. Это имя всегда было достойным, и я буду называться так и впредь.

Его глаза снова закрылись, а я решил больше не откладывать предстоящую долгую поездку по морозу. Прежде чем уйти, я положил сумки Морелла так, чтобы он мог до них дотянуться.

Моя лошадь в последнее время много работала, ей нужен был отдых, и я оседлал жеребца, которого мы забрали у бандитов. Жеребец вовсе не рвался на мороз, и все же мы двинулись, взяв с собой немного еды и накинув на седло одеяло. Ледяной ветер ударил мне в лицо. На небе ярко светили звезды. Мы ехали на юг.

Наступило холодное серое утро. Топот копыт моего коня далеко разносился в тишине. Передо мной возвышались Орегонские горы — казалось, они, подпирая небо, вознеслись надо всей страной. Указания Морелла были точны, и вскоре я почуял запах дыма. Что ж, по крайней мере, огонь у детей еще есть.

По следам Морелла я подъехал к тому месту, где должна была быть пещера. Пещеры не оказалось, зато обнаружилась деревянная лачуга, прислоненная к скале. У входа я увидел девочку, которая подбирала сучья. Она выпрямилась и посмотрела на меня темными, широко раскрытыми глазами. Страха в них не было. Девочка просто ждала, пока не выяснится, кто я такой и что тут делаю. Она была еще ребенком, но удивительно красивым.

— Меня зовут Бендиго Шафтер, — сказал я. — Мистер Морелл прислал меня за вами.

— Как он? — спросила она с тревогой. — Я так боюсь за него!

— Когда я уезжал, он был в порядке. Ему просто нужно отлежаться.

Она открыла дверь.

— Дэвид болен. Вы зайдете?

Нагнувшись, я последовал за ней. Внутри было тепло. В избушке стояли четыре койки, стол, две лавки, ведро и таз.

На нижней койке лежал мальчик — худой, с лихорадочно блестевшими глазами. Он прерывисто и тяжело дышал. Лоб его был горячим.

По другую сторону комнаты я увидел дверь.

— Там что?

— Конюшня. Есть немного сена.

Я нашел наружный вход в конюшню и впустил туда жеребца. Он направился прямо к яслям, и я решил, что он бывал тут и раньше.

Потом я вернулся в избушку, подбросил дров в огонь и достал свой мешок и сковороду. Кинул на сковороду пеммикан и немного снега, а когда все разогрелось, заставил девочку поесть. Сперва она отказывалась, но потом, сделав усилие, поклевала немного.

Нужно было поскорее выбираться отсюда, но как перенесет дорогу в двадцать миль больной мальчик?

— Он твой брат?

— Да.

— Дрейк Морелл ваш родственник?

— Нет. Нет, конечно. Он был знаком с моей мамой, он нам помогал.

Был знаком? Спросить я остерегся, но она, крепко обхватив руками колени, посмотрела на меня огромными глазищами и сказала:

— Мама умерла на прошлой неделе. Он… мистер Морелл ее похоронил. Он собирался отвезти нас в Сент-Луис, чтобы мы могли поехать на пароходе в Новый Орлеан.

— Так.

— Но в форте Бриджер его встретил один человек. Он направил ружье на мистера Морелла и сказал, что его убьет, но мистер Морелл успел выстрелить раньше. Тут выстрелил еще кто-то, и нам пришлось бежать.

— Мы поедем в наш поселок, — сказал я. — У нас там есть дети и женщины. Тебе понравится. Вчера вечером у нас даже была вечеринка. Мы пели и танцевали.

— Я умею танцевать. И петь. А еще умею играть на скрипке и банджо.

Оставаться здесь надолго было бы опасно. Дрова заканчивались, а по тому, как вел себя жеребец, можно было в любой момент ожидать появления бандитов. Эта избушка, видно, была одной из их нор. Но отправиться в путь, когда мальчик в таком состоянии? Если удастся подкрепить его силы горячим варевом, то к следующему утру ему, возможно, станет получше. Поправиться по-настоящему здесь ему не удастся.

Я собрал еще дров и несколько раз пытался покормить мальчика. Есть он отказывался. Если бы здесь были Джон Сэмпсон, Хелен или миссис Макен!

Наступила ночь. Девочка заснула. Я поддерживал огонь в печурке и надеялся на лучшее. Топливо кончалось. Я привел жеребца, чтобы он добавлял тепла своим телом. Сломал ясли и сжег, а потом принялся за дверь, которая вела в конюшню. Так мне удавалось поддерживать огонь всю длинную холодную ночь. Заснул я перед рассветом, а разбудило меня прикосновение руки к моему плечу.

— Мистер Шафтер!

Я сел, испытывая стыд оттого, что заснул.

— Что случилось?

— Мой брат, мистер Шафтер. Мне кажется, он умер.

Это было правдой.

Глава 10

Дрейк Морелл попытался подняться мне навстречу.

— Вы нашли их?

— Мальчик умер.

— Этого я и боялся. Как она это приняла?

— Как солдат… пока, во всяком случае.

— Их мать была когда-то прелестной девушкой. — Он поднял на меня глаза. — Я знал ее очень давно. Она тяжело болела, как и мальчик. У них родня в Новом Орлеане, и, если бы мне удалось отвезти их в Сент-Луис, они бы сели на пароход.

Он помолчал. Выглядел он получше, но до выздоровления было еще далеко. Он может пролежать долго.

— Где сейчас девочка?

— У вдовы, Рут Макен. Нет человека, с которым ей было бы сейчас лучше. У вдовы есть сын, он чуть старше девочки.

Когда я уходил, он опять принялся за книгу, которую я видел у него в сумке.

У нас дома был Уэбб. Он сказал:

— Знаешь, что это за человек? Он игрок, играет на речных пароходах и ввязывается в разные заварухи. Он отправил на тот свет с полдюжины человек.

— И что?

— Я подумал, вдруг тебе это интересно.

— Пока он ведет себя вполне прилично, как и подобает джентльмену. У меня нет причины относиться к нему с недоверием.

— Ну что ж, хороший стрелок всегда пригодится, — сказал Уэбб.

Через пару дней я был приглашен поужинать у Рут и снова увидел девочку.

Миссис Макен перешила для нее свое старое платье. Девочка тепло со мной поздоровалась и проводила к столу. Она выглядела старше своих двенадцати и казалась взрослой красивой девушкой с огромными печальными глазами.

Я вернул миссис Макен «Уолден», который перечитал дважды, и мне была вручена новая книга: «Жизнеописания» Плутарха.

— В ней говорится о древних греках и римлянах. Нет такой книги, кроме Библии, которую бы прочло большее количество людей, ставших великими, мистер Шафтер. Надеюсь, вам она понравится.

Мы ели при свете очага и свечи. Ужин был тщательно приготовлен и сервирован. Когда мы остались одни, Рут сказала:

— Она отважный, но странный ребенок. Ни слова не сказала о своем брате, но я слышала, как она плачет по ночам.

— Она лишилась матери и брата почти одновременно. Она знает что-нибудь о своих родственниках в Новом Орлеане?

— Только имена. Видела их один раз, когда была совсем маленькой. Помнит большой дом и то, что они ссорились с ее отцом. Он был актером, и ему приходилось играть не только в Нью-Йорке, но даже в Париже и в Лондоне.

— Что с ним случилось?

— Она не сказала, а я не спрашивала. — Тут Рут улыбнулась. — У вас теперь есть поклонница, мистер Шафтер. Вы ее герой. Вы пришли и спасли ее из ледяного царства, прямо как в сказке.

— А что тут такого? — Я почувствовал, что краснею.

— Что вы знаете о Дрейке Морелле? — спросила Рут.

— Он игрок. Его приговорили к повешению в Сан-Франциско. За что — не знаю. Как ему удалось бежать — тоже. Он образованный человек, читает сейчас иностранную книгу. Может, даже латынь. Уэбб что-то о нем слыхал, это он сказал, что Морелл играл на речных пароходах. Кажется, он убил несколько человек, но ведь и мы тоже убили.

— Только приличный человек может связать себя по рукам и ногам двумя детьми, когда самому нужно спасаться. Мне кажется, это стоящее знакомство, мистер Шафтер.

Потянулись дни, наполненные работой и раздумьями о предстоящем путешествии. Этан рассказывал мне о водоемах, возле которых можно найти траву, о многих других важных вещах. Он показал мне начало тропы на Орегон. Мы тихо отметили День благодарения. Джон Сэмпсон отслужил короткую службу, и мы спели старые гимны: «Скала веков» и «Прейдите ко мне, любящие Господа».

Медленно поправлялся Морелл. Он уже нанял меня и Тома Крофта, чтобы мы построили ему жилище. Он заплатил нам золотом, по двадцатидолларовому слитку каждому. Свой заработок я отложил на поездку в Орегон. Однажды я оказался у Рут Макен, когда Морелл пришел к ней за покупками. Подбирая в ее кладовке одеяла и кухонную утварь, он был отменно вежлив, но что-то в нем было еще, что не позволяло задавать лишних вопросов.

— Есть ли тут почта? — спросил он. — Можно ли послать письмо?

— Сейчас нет. Мы отправляли письма с Портером Роквеллом, когда он приезжал сюда. Но ответов пока не получили.

— Тут бывает Роквелл?

— Он приезжал поблагодарить нас. Мы помогли группе мормонов.

— Ну, вам повезло, — сухо заметил Морелл. — Обычно его визиты заканчиваются менее счастливо.

Он задумался.

— Значит, регулярной почты нет, — сказал он.

— Когда-то здесь гоняли на перекладных. Пока индейцы не угнали почтовых лошадей.

— После Рождества я еду на Запад. Куплю стадо и пригоню его сюда, — сказал я. — Могу прихватить ваши письма.

— Значит, вы затеваете дело, — сказал он. — Спасибо. Я напишу несколько писем.

Он собрал все свои покупки.

— У вас бывают гости?

— Почти что нет. Надеемся, что весной все пойдет по-другому.

— Наверняка.

Он поклонился миссис Макен, и мы вышли.

— Красивая женщина, — сказал он. — И настоящая леди.

— У нее много книг.

— Книг?

— Да. Она дает их почитать. Сейчас я читаю Плутарха.

— Вам повезло. Это был настоящий мудрец, человек мира. Да, его нужно читать. А миссис Макен тоже читает Плутарха?

— Муж ее читал. Наверное, и она тоже.

— Что с ним случилось?

— Индейцы… по пути сюда. На Плато. Прежде он был майором на пограничных постах, служил на Востоке.

Когда мы занесли его тюки в дом, я сказал:

— Я заметил, что вы тоже любите читать.

— У меня много книг. А вот с собой всего одна, — улыбнулся он. — Собираться, как вы понимаете, мистер Шафтер, не было времени.

— Что ж, — сказал я, — тому, кто убегает от книг, остается только молиться и уповать на завтрашний день.

Он глянул на меня, но промолчал. Потом сказал:

— Когда в тебя всадили пулю, а у тебя на руках двое детей, лучше не дожидаться следующей. Думаю, с тем джентльменом я еще встречусь.

— Скажите, а та книга… она на каком языке?

— На латыни… Это «Сатиры» Ювенала.

Я двинулся было к выходу, но потом остановился.

— Мистер Морелл, вы мне нравитесь. Нам всем хотелось бы, чтоб вы задержались здесь — сколько вам будет угодно. Но есть одно «но». Насколько я понимаю, вы участвовали в нескольких перестрелках?

— Это выбирал не я, — сухо заметил он. — Хотя и не всегда.

— Есть тут один человек, Уэбб.

— Знаю.

— Он хороший человек, только непростой. Если что случается, он всегда готов прийти на помощь. Но он обидчив… сам не напрашивается на неприятности, но, если что не по нему, вспыхивает моментально.

— Зачем вы говорите мне это?

— Потому что мне не хотелось бы, чтобы между вами возникло какое-нибудь недоразумение, скажем, из-за необдуманного слова.

— Спасибо. Я это запомню.

Я снова повернулся к двери, но он вдруг спросил:

— Вы — здешний шериф?

— Нет, сэр. У нас нет шерифа.

— Хорошо бы его назначить, причем еще до прихода весны. Может быть, подойдет тот человек, Уэбб?

— Он слишком горяч.

— Тогда вы? Вы только что проявили немалую корректность и рассудительность.

— Я уезжаю, — сказал я. — Да и дело это мне не по душе.

— Иногда дело само выбирает человека, — заметил он.

Ночью я проснулся. Что-то изменилось странным и непонятным образом. Сперва я не мог понять, а потом вдруг до меня дошло. Стало теплее. Я слышал, как хлюпает вода. Когда я спустился вниз, Каин сидел на краю кровати, прислушиваясь. Я подошел к окну и всмотрелся в ночную тьму.

— Что это там, Каин?

— Похоже на дождь. Только этого не может быть. Зима.

Мы открыли дверь и выглянули наружу. С карниза капало, а там, где еще вчера вечером белели снежные поля, открылись черные прогалины. Снег исчезал, словно по мановению волшебной палочки. Наши лица ласкал теплый ветер.

— Этот ветер называется шинук, — сказал Каин. — О нем говорил Этан, помнишь?

К рассвету снега почти не осталось, а дорога к водопаду превратилась в черную вязкую грязь. Я вытащил таз на улицу и вымылся по пояс. Воздух был чудесный.

Установилась хорошая погода, и мы с Каином принялись за лесопилку — разметили участок и начали закладывать фундамент. Крофт и Нили Стюарт отправились на охоту, в поселке стояла тишина.

Мы работали неторопливо, укладывая большие камни в фундамент, а те, что поменьше, откладывали для дымохода. Каин работал легко — даже самые тяжелые валуны были ему нипочем.

— Ты был в лавке, когда Морелл покупал одеяла? — вдруг спросил он.

Потянувшись, чтобы размять спину, я ответил:

— Он и одежду купил. Похоже, намерен здесь остаться.

Каин помолчал, потом вытащил трубку и раскурил ее.

— Он нам может пригодиться. Ты говоришь, он образованный?

— Да.

— Тогда он составит компанию миссис Макен. Ей давно хотелось встретить образованного.

Я с удивлением глянул на него.

— Мне это и в голову не приходило. Им даже нечего было сказать друг другу.

— Дай только время. Что и говорить, ей не хватает ученых разговоров. Я пару раз слышал ее мужа. Он был очень умен, хорошо говорил и всегда — со смыслом. Я так никогда не умел, — добавил Каин.

— Если ты говоришь, то всегда — в точку. А это важнее всего.

Он снова взялся за работу, однако, разговор этот меня смутил. В голосе Каина звучали ноты зависти. Прежде он всегда казался спокойным, уверенным в себе и ошибался куда реже, чем все остальные. Он был словно вырублен из одного куска камня, мне и в голову не могло прийти, что он находит в себе какие-то изъяны. Недостаток образования — это да, но было еще что-то такое, чего я никак не мог определить.

Мы прервали работу на лесопилке и отправились туда, где вскоре должны были вырасти школа и церковь. Когда в конце дня мы собирали инструменты, Каин сказал:

— Вечером мы приглашены к Рут Макен. Там будет спектакль.

— Что?

— Спектакль, представление. Это та девчонка, что ты привез. Говорят, она артистка. Собирается петь и читать стихи.

— Артистка? Она?

— Иногда они начинают с детства. Что ж, хоть какое-то развлечение. Надеюсь, миссис Стюарт не поднимет шума.

— А чего ей не так?

— Она считает, что негоже ребенку выставляться. Заявила это перед всеми. И была очень убедительна.

— Неправда, девочке это полезно, — сказал я. — Ей, наверное, кажется, что мы ей дали все, что могли, а она нам — ничего. Она думает, что должна чем-то отплатить. А если миссис Стюарт не хочет смотреть, никто ее не заставляет.

По-прежнему было тепло. Закончив все дела, мы отправились к миссис Макен. Этан и Буд ужо разложили по чурбакам доски, устроив нечто вроде скамеек.

Чопорные Нили Стюарт с женой уже были там. Том и Мери Крофт старались им подражать, но получалось у них неважно. Не знаю, чего все ожидали и чего ждал я сам. Может быть, это будет что-то вроде школьных «дней открытых дверей» или церковных представлений, когда детишки по очереди встают на стул и «читают стишок».

Но ничего такого не случилось.

Она стремительно вышла и сказала:

— Я Нинон Вовер из Бостона и Нового Орлеана. Теперь я здесь.

Ребенком она не выглядела, была хорошо сложена и держалась отлично. Она пела «Старое дубовое ведро», популярную в то время песню, а потом «Дом, милый дом» из оперы Джона Говарда Пейна «Клари». Голос у нее был красивый, на удивление сильный и хорошо поставленный, и Морелл, который сидел рядом со мной, прошептал:

— Она даже лучше, чем была ее мать… гораздо лучше.

Ничего общего с тем хрупким, дрожащим от холода детенышем, которого я держал перед собой в седле тем морозным днем.

Потом она отбивала чечетку и читала стихотворение журналиста из Филадельфии, умершего несколько лет назад. Его звали Э. А. По, а стихотворение называлось «Ворон». Раньше его слышал только Морелл, который, как выяснилось, познакомился с этим По через их общего приятеля, Джорджа Липпарда, тоже писателя.

Никто не знал, что нужно делать, когда она закончила, но, вслед за Мореллом и миссис Макен, все зааплодировали. Я вдруг ощутил, что отношусь к этой девочке как-то странно, не так, как раньше. Каин взял ее за руку и сказал:

— Мисс, я никогда не слыхал такого прекрасного пения!

— Нинон, научи и меня так танцевать! — подлетела к ней Мэй Стюарт.

— Мэй! Прекрати! — резко обернулся к ней Нили.

Когда публика разошлась, мы с Дрейком, Рут и Нинон еще долго сидели и беседовали. До сегодняшнего дня я не знал ее имени.

Она выступала на сцене с самого детства, играла детей в разных спектаклях, работала в Нью-Йорке, Филадельфии, Балтиморе, Мобиле, Новом Орлеане и Сан-Франциско. Когда их шоу в Сан-Франциско закрылось, они поехали в Нью-Йорк, но по дороге мать заболела воспалением легких и умерла в горах западнее нашего поселка.

— Живи с нами, если тебе нравится, — сказала ей Рут Макен. — Нам хотелось бы, чтобы ты осталась.

— У нее в Новом Орлеане есть родня, миссис, — отозвался Морелл. — Но она не хочет к ним ехать, а я не хочу отпускать ее от себя.

— Ну и нечего выдумывать, — вдруг выпалил я. — Мы живем небогато, но я добьюсь, чтоб нам всего хватало.

— Не знаю. Я еще не знаю, чего хочу.

— Торопиться некуда, — сказала Рут Макен. — Можно не спеша все обдумать и решить.

Когда Нинон собралась спать, мы все вышли из дома. Морелл сказал:

— Девочка происходит из старой и очень хорошей семьи. Все ее предки по отцу были актерами, но не какими-то там бродячими артистами. Один писал прекрасную камерную музыку, а другой был придворным органистом.

— А мать? Наверное, ее семья была против брака с актером?

— Еще как против! Они аристократы, пуритане и крепко держатся традиций.

Он глянул на Рут.

— Я хорошо знаю, что ее матушке пришлось вынести из-за замужества, и могу себе представить, каким был Пол Вовер, когда они встретились. Красивый парень, талантливый музыкант и великолепный актер. А ее всегда тянуло к пению, танцам, ей нравилось выступать. Там, где ей не хватало таланта, она умела восполнить недостачу живостью и обаянием. Нинон на нее похожа. Она напоминает их обоих, да еще смахивает на своего дедушку. И очень умна.

— Мне всегда не хватало театра, — сказала миссис Макен. — Мы никогда не жили в таких местах, где попадаются бродячие артисты, но мы ездили в театры в Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон.

— Мать Нинон играла в «Леди Лиона», в «Герцогине» и в «Нашем американском кузене». А еще Джульетту и Розалинду. Нинон знает наизусть большинство ролей. У нее потрясающая память.

Еще они говорили о нашем поселке и городах Востока. Я больше слушал — ведь я ничего не знаю о тех краях.

Вместе с Мореллом мы возвращались домой.

— Вы останетесь? — спросил я.

— Я подумываю об этом. Тут так спокойно.

— Вы нам нужны. У нас уже случались неприятности, а весной их может стать еще больше. Когда я уеду, будет дорог каждый ствол.

— Вы едете один?

— Нельзя уезжать большим числом. Этан Сэкетт знает дорогу, но он — наш лучший охотник.

— Одному лучше всего. — Морелл откусил кончик сигары. — Один зависит только от себя. Чем меньше людей, на которых рассчитываешь, которым доверяешься, тем лучше. Особенно в пути. Когда все зависит только от тебя самого, становишься осторожнее. Будь мудрым, мой друг, путешествуй в одиночку. Поедешь быстрее, проедешь дальше.

— А как быть, когда я погоню стадо?

— Нанимай людей и выгоняй, как только с ними начнут возникать проблемы. Никому не доверяй. Большинство, конечно, достойно доверия, и с ними ты ничего не потеряешь. А некоторые будут стараться тебя обокрасть или убить, но тут ты уже будешь начеку.

Согласиться с ним на все сто было трудно, но его слова крепко засели у меня в голове.

Я вошел в дом. Все спали. Свет очага играл на простых, привычных домашних вещах. Я почувствовал укол в сердце: вскоре я все это покину, покину место, к которому уже успел привязаться. Подбросив дров, я сидел и вспоминал, как чистый и прелестный голос Нинон выпевает слова песни «Дом, милый дом». Никогда раньше я не слыхал этой песенки, но теперь она будет со мной в моем дальнем путешествии. Это мне вдруг стало совершенно ясно.

Держа в руках сапоги, я поднялся под крышу к своей постели. Долго лежал без сна, закинув руки за голову, глядя на отсветы огня, играющие на стропилах. Рассказ Дрейка Морелла о любви родителей Нинон не шел у меня из головы. Как это здорово! Встретить девчонку, которая бы полюбила тебя, и идти с ней по жизни вместе. Интересно, у Рут Макен с ее мужем было так же? А у Каина с Хелен? Как же было у Каина с Хелен?

А потом я заснул.

Глава 11

Первым золото нашел Нили Стюарт. В шести милях от поселка у Каменного ручья.

Мы с Каином работали на будущей лесопилке, как вдруг услышали бешеный топот лошадиных копыт. Мы бросили бревно, схватили ружья и залегли у низкой каменной стены фундамента, которая к этому времени уже успела вырасти.

Сэмпсон бегом рванул к дому, а он уже много лет не бегал. Уэбб нырнул в свой дом и выскочил с винтовкой наперевес.

Взмыленная лошадь принесла Нили. За. ним никто не гнался.

— Золото! — вопил он. — Я нашел золото!

— Угомонись, — сказал Каин. — Где ты его нашел?

Нили протянул руку, на его ладони лежал самородок. Не больше бобового зерна, красивый и чистый. Подскочил Уэбб, за ним подошел Крофт.

Все они загалдели враз, а Нили был так возбужден, что просто кричал. Мне это почему-то не понравилось, и я отошел на несколько ярдов, чтобы последить за округой.

Золото обнаружилось на Каменном ручье. Снег сошел, и Нили решил съездить туда и промыть несколько лотков. Первый же лоток принес несколько крупинок, а потом вдруг возник самородок.

Мы тут же оседлали лошадей и поехали. Если бы удалось найти еще золота, я смог бы купить много скота. Но особенной радости я не чувствовал. За золотом сюда потянутся люди, которым наплевать на наши края, жить они тут не захотят, и, как только золото иссякнет, здесь снова никого не останется. Я был молод и был не прочь поискать золота, но, пожалуй, где-нибудь в другом месте. Эта судьба — не для нас.

Обнаружились и следы, оставленные прежними золотоискателями. Я оторвался от компании и повел лошадь вдоль ручья. Первый раз тут нашли золото около 1842 года. Старатели появлялись здесь несколько раз, но индейцы их выживали отсюда. У меня был лоток, и я остановился взять пробу. Я был молод и предпочитал во всем видеть светлую сторону, но прекрасно помнил тех людей и их россказни. Они возвращались домой с пустыми руками, без крупинки золота, которая могла бы подтвердить их байки. Часами торчать в холодном горном ручье или пробираться по горным ущельям от одного месторождения к другому — верный способ быстро состариться. Я видел только одного парня, который вернулся с приисков богатым и открыл свою лавку, — там, где мы жили раньше.

Как только расползется весть о золоте, появятся золотоискатели, а я буду снабжать их мясом. Дичь сбежит от полчища охотников, но если мы будем держать лавку для продажи, то можем неплохо устроиться.

Я поднимался на возвышенность. Глянул вниз — отсюда мои друзья стали похожи на муравьев. Воздух здесь оказался свежим и прохладным, дышать им было все равно что пить родниковую воду. «Хороший наблюдательный пункт», — подумал я и двинулся выше. Солнце уже шло на закат, мне хотелось продолжить путь, но у меня с собой не было ни одеяла, ни еды, и, пожалуй, пора было поворачивать к дому. Самый близкий путь — вдоль горной гряды. По дороге можно было наткнуться на лося, а нам, как всегда, не хватало свежего мяса. Я повернул на юго-восток, обогнул рощу и двинулся к дому.

Как всегда, я был настороже. Чувства были напряжены, я готов был поймать любой знак, который посылала природа. Ярдов за двести впереди вдруг с шумом вспорхнула птица, и я тут же повернул лошадь в гущу деревьев. Птица собиралась сесть на куст… что заставило ее изменить свое намерение? Погналась за насекомым? Или испугалась кого-то, кто прячется в чаще?

Видел ли этот неизвестный меня? Слева меня прикрывал густой осинник, справа — крутой склон. Слезая с седла, я шепотом скомандовал жеребцу стоять. Он хорошо чувствовал опасность, как любое животное. Винчестер был со мной, на ногах — мокасины.

Лошадь меня не выдаст, осинник надежно прикрывал ее. Если жеребец будет стоять спокойно, его не разглядеть даже с расстояния в несколько шагов. Я прокрался вперед и опустился на колено, тщательно изучая то место, откуда вспорхнула птица, и все вокруг. Если там кто-то прячется, позиция у него отличная. Признаков движения я не заметил. Продвинулся вперед, притаился у скалы в углублении, которое оставил выпавший валун, а потом перебежал к трем низкорослым деревьям. Здесь я стал ждать.

Положение солнца подсказывало, что у меня мало времени. Вскоре тот, кого я выслеживал, оставит свои позиции, если еще не сделал этого. Я увидел звериную тропу: узкий тоннель высотой фута в три, образованный нависшими кустами и частым осинником. Я пополз по тропе, продвинулся ярдов на тридцать и оказался прямо над обрывом. Вот оно, то самое местечко: аккуратная трещина в расколовшемся валуне, сквозь которую весь наш поселок можно было видеть как на ладони, оставаясь незамеченным. Густые деревья и их склоненные ветви образовали естественное укрытие.

Кто бы тут ни прятался прежде, сейчас его уже здесь не было. Однако примятая трава и листья говорили о том, что тут кто-то был.

— Интересно, да?

Мышцы мои напряглись, потом расслабились. Голос звучал сзади. Быстро обернуться — значит стать покойником. Какое-то время я не двигался, потом, не поворачиваясь, спросил:

— А вам самому не было бы интересно?

За спиной прозвучал сухой смешок.

— Ну-ну. Для янки ты неплохой индеец.

Не выпуская ружья, я медленно повернулся: Человек, который сидел под деревом, был неподвижен, дуло его ружья смотрело прямо мне в грудь. Он не промахнется, а мне ни за что не поднять свою винтовку прежде, чем пуля 56-го калибра проделает во мне дыру размером с кулак.

— Думаю, у вас есть причина не заходить к нам в поселок, — сказал я и медленно опустил винчестер.

Пистолет под кожаной рубашкой, за поясом. Догадался ли он об этом? Обратил ли внимание, что рубашка не надевается через голову, а зашнурована спереди?

— Думаешь правильно. Там у вас внизу есть один, которого я собираюсь убить.

— Зачем? — сухо спросил я. — Если то, что об этих краях говорят, правильно, то нужно подождать весны, и тогда эту работу за вас сделают индейцы.

Он снова усмехнулся.

— Очень спокойный, да? Пожалуй, стоит тебя пристрелить, пока ты чего-нибудь не выкинул.

Меня заводило, что он сумел подкрасться ко мне незамеченным, и — не буду скрывать — так и подмывало сравнять счет. Разве он не сказал, что собирается убить одного из наших?

— Попробуй, — сказал я. — Внизу сразу поймут, что тут что-то не так. Тебе не смыться. Там у меня есть приятель, который тебя из-под земли достанет.

— Все вы — просто кучка бродяг! Никто меня не достанет, даже в чистом поле, когда солнце в зените.

— Этан Сэкетт.

Его старые лисьи глаза метнули в меня острый взгляд. Плечи его были высоко подняты, он был худ и упруг, одет в грязную кожаную рубашку и штаны, на голове сидела потрепанная шапка из ангорской кошки.

— Этан там? Да, этот считается. Еще как считается. О нем я даже не подумал.

— Ты его знаешь?

— Еще бы. Мы с ним отлавливали бобров у Йеллоустоун и вместе дрались с золотоискателями возле Гумбольта. Выходит, старина Этан там?

Он вынул шмат табака и откусил здоровый кусок.

— Ну и что вы, ребята, собираетесь тут делать? Золото рыть?

— Мы основали город. Хотим остаться здесь, выращивать скот, сеять пшеницу, торговать с проезжающими.

— Долго не протянете. Богатый люд вскорости станет ездить на паровых машинах, я так слышал.

Моя рука была близко от револьвера, но этот человек не понимает шуток. Он успеет выстрелить первым.

— Вы за кем охотитесь? У нас там добрые люди, они никогда никого не обижали. Мы хотим построить школу, церковь и жить семьями.

— Какая прелесть! — ухмыльнулся он и выплюнул струйку табачной смолы к моим ногам. — Терпеть не могу города и горожан. По мне хороши только вигвамы и скво.

— Вот и славно, — сказал я. — Почему бы вам не отправиться за всем этим прямо сейчас и не оставить нас в покое? Вы тратите время на людей, которые не сделали вам ничего плохого. И не собираются. А может, вы из той банды, что кочует на Востоке?

— Из этих? — Он сплюнул. — Кучка подонков и убийц, вот они кто! Ну и задали вы им жару. Я здорово повеселился.

— Вы что — здесь с тех самых пор?

— Здесь да там, — глянул он хитро. — А у вас компании не прибавилось? Новички не появились?

— Нет, здесь только те, что пришли с обозом, — сказал я беззаботно, тут же догадавшись, кого он имеет в виду. — Мы поняли, что до наступления зимы нам через ущелья не пройти, и остались.

— Правильно поняли. Не дурно. Но я толкую о том, кто появился позже. О мужчине с парой молокососов.

— Мы подобрали мужчину у тракта. Он успел нам рассказать про детей. Но один из них умер, — сказал я. — Мальчик.

— Жаль. Я ничего не имею против молодняка. Ты говоришь, что он «успел рассказать», но не говоришь, жив ли он. Сдается мне, он жив. Этот Дрейк Морелл так легко не подохнет.

— Так вы за Мореллом охотитесь?

— Прямо в «яблочко». Я собираюсь его убить.

— Я слыхал, он неплохо обращается с оружием.

— Это так. И мог бы меня прикончить, если бы мы встретились лицом к лицу. Только встречаться я с ним не собираюсь. У него свои манеры, у меня свои. У меня — как у индейцев. Никто в здравом уме не станет рисковать скальпом, сражаясь в открытую. Мне все равно, узнает он, кто его убил, или нет. Главное, чтоб он подох. И он подохнет.

Скоро начнет темнеть, а я все еще далеко от дома. В животе урчало от голода, и было глупо рассиживать тут и рассуждать о его планах, когда хотелось только одного — поужинать.

— Если ты не собираешься стрелять, я поеду домой, — сказал я, поднимаясь.

И выхватил револьвер. Управляюсь я с ним очень быстро. Тут нет моей заслуги, оно выходит само собой, только в следующее мгновение этот мужик уже пялился прямо в дуло моего револьвера.

Мы с ним стояли, прицелившись друг в друга. Калибр у него был посолиднее, но я был уверен, что сумею выстрелить не позже, чем он.

— Перестань. Настоящая лиса, да? — улыбался он. Но я следил за ним, а мой палец не отпускал спусковой крючок, ибо этот человек убьет, не задумавшись.

— Мне не нравится, когда ко мне подкрадываются, — сказал я. — Совсем не нравится.

— Так и ты мог бы меня подловить. Мог бы и пристрелить.

— Тебя? Долго бы ловить пришлось. Кроме того, я не стреляю в спину.

— Ну и дурак. Пожить бы тебе как индейцы. Понял бы, что главное — победа. А способ не важен.

— Не знал, что это придумали индейцы, — сказал я. — Большинство из них гордится своими победами. Но они считают не мертвецов, а тех врагов, которых удалось перехитрить.

— Да, такие тоже попадаются, — усмехнулся он. — Они глупые.

— Я уезжаю. Мне не хочется тебя убивать, и я не хочу быть убитым. Тебя я оставляю для Морелла.

Я держал его на прицеле и отступал к кустам. Но тут любопытство взяло верх, и я спросил:

— Кстати, зачем он тебе? Он хороший человек, он рисковал жизнью, чтоб спасти детей.

— А может, он ими только прикрывался? — ответил он. — Решил, что я его не стану убивать, пока они от него зависят. И он был прав, я бы не стал, — удивленно заметил он. — Не убил бы. Из-за любого ребенка, не говоря уж о ее детях.

— Вы были знакомы с их матерью? — настал мой черед удивляться.

— Знаком? Нет, сэр. Я ее только издали видел, да еще знал по голосу. Она пела, как ангел. Догадываешься, что это значит для мужчины, который истосковался по женщине? По приличной женщине. Один парень заявил как-то, что от ее пения у него скулы сводит. Пришлось ему свои зубы с полу собирать. Как подобрал, так извинился. За пятнадцать лет мне не доводилось слышать другого пения, только ее, а она пела те же песни, что и моя мать. Ее голос прямо слетал с небес, можешь мне поверить. Такая жалость, что она померла. Если хочешь знать, когда он ее похоронил, я положил цветы на ее могилу, — сказал он.

— И тем не менее вы хотите его убить?

— А это уже другой сказ. Да, сэр. С помощью вот этого самого ружья я отправлю его прямиком в ад. Он подстрелил двух моих братьев.

— Может, это была ссора?

— Конечно. Но это было их дело, а когда он их подстрелил, то развязал войну. Или он будет похоронен, или его растерзают канюки.

— Ты бы обдумал все это получше, приятель, — сказал я. — С твоими братьями я не был знаком, но Дрейк Морелл — хороший человек, и девчонка только от него зависит. Тебе что, нужно, чтобы она осталась одна-одинешенька на свете? Через пару лет она станет женщиной… но какой женщиной?

Он уставился на меня, но я уже замолчал, подхватил винтовку и шагнул назад, в чащу. Он сделал то же самое. Я вернулся к лошади и поехал в поселок. Так мирно начинался день… И ведь никогда не угадаешь, чем оно все может обернуться!

Теперь мне было что рассказать Дрейку Мореллу. Я за него беспокоился.

В поселке я встретил Этана, набиравшего дров для печки, и остановился рассказать ему о происшествии. Когда я описал ему того человека, он невесело усмехнулся:

— Стейси Фоллет… знаю я его. Морелл раздразнил старого шакала, вот что. Старого шакала.

Глава 12

Пока я при свете лампы кормил и обихаживал коня, я все думал о нашем поселке — маленьком островке в море дикости и о тех опасностях, что подстерегают нас. Самые первые поселенцы, окруженные ненавистью, испытывали, наверное, то же самое.

Человек и город всегда связаны с миром, они не остаются в одиночестве, стоит появиться кому-нибудь новому, как от него начинают расходиться круги, словно по воде. Мы поселились в предгорьях — дичь ушла наверх, в горы, и ее стало меньше. Весной наши плуги вонзятся в здешнюю землю. Она небогата, но нам предстоит с нее кормиться. С нашей сноровкой, унаследованной от многих поколений фермеров, мы облагородим почву, будем тщательно ухаживать за посевами, и — больший или меньший, — но все равно соберем урожай. И земля вокруг нас изменится.

Стейси Фоллет скрывается в горах над поселком и угрожает одному из нас. А у нас каждый на счету, мы не можем пожертвовать одним, чтобы не ослабнуть всем вместе. Этот Стейси мне не враг, но я буду считать его таковым, потому что его глупое ружье может пробить брешь в той стене, что нам предстоит выстроить против индейцев.

А они, по сути дела, не враги. Нам незачем с ними ссориться. У них свой путь, у нас — свой. Они нападают для куража, движимые удалью да еще чувствуя в нас смутную угрозу, которая не определяется словами, но наполняет краснокожего неясным страхом. Жизненный уклад индейцев обречен — и не потому, что бледнолицых несметное число, не потому, что у них хорошие ружья и пушки, а потому, что у них есть товар. Погибель краснокожего началась тогда, когда появился первый белый торговец и стал предлагать ему то, чего он сам не мог изготовить. Проснулось желание обладать. Нужно было покупать или брать силой.

Иголка, стальной нож, ружье и порох, виски, разные побрякушки — вот что разрушало мир красного человека, и, воюя с белыми, он воевал против вожделений своего сердца. Некоторые из них восставали против наступления вещей, приносимых бледнолицыми, но их голос терялся в пустыне.

Я мог бы жить как индеец, мне по душе их жизнь. Дух индейцев витает в воздухе, окликает вас в шуме лесных ветвей и в журчании горных ручьев, но не смолкает и другой голос — голос моего народа и его обычаев. Наш обычай — наступать, идти вперед, преображая мир так, чтоб всем становилось легче жить. Хотя, в некотором смысле, и сложнее.

Когда я рассказал Дрейку Мореллу о Фоллете, он наконец заговорил.

— Я ждал его, — сказал он. — Он самый приличный парень среди всех этих бедолаг. Они сели со мной играть, им не везло, а когда вконец проигрались, то обвинили меня в жульничестве. Один солдат поджидал, когда освободится место. Я попросил его заглянуть под стол. Как я и предполагал, с их стороны он нашел четыре спрятанные карты. То есть они сами жульничали, и очень неуклюже, мне все было видно. Пришлось мне сказать им, что я о них думаю, и они ушли. Они ждали меня на улице, но я вышел через заднюю дверь. Они стояли у стены, прислонив к ней свои ружья. У них были «спенсеры» — страшное оружие, но с ним трудно быстро управиться. Я их окликнул, один успел выстрелить, но пуля шлепнулась в грязь. Я убил обоих. Они так и остались там лежать, как две перепелки. Не ждите от меня раскаяния. Они пытались побить меня моим собственным оружием. А когда не вышло, решили пристрелить меня без всякого предупреждения. Но Стейси Фоллет — другое дело. Без него им не удалось бы прожить так долго. Он опасный человек.

— Похоже на то.

— Ничего не поделаешь. Нужно быть поосторожнее. Я всегда старался быть осторожным.

— Вы смелый человек, Морелл.

— Смелый? Каждому свое, Шафтер. Люди называют героями тех, кто один раз совершил то, что смелый делает каждый день.

Он отвернулся.

— Хотите, прогуляемся? Я только прихвачу свою трубку. Вы прочли Плутарха?

— Нет еще.

— И не торопитесь. Он того заслуживает. — Он закрыл за нами дверь. — Вы счастливее, чем думаете. В отношении книг, конечно. Когда переселяешься на Запад, много с собой не потащишь, а майор Макен, как я слышал, тщательно подбирал книги. Завидую вам, что вы начинаете именно с этих книг. Голова — как дом, который владелец обустраивает по своему вкусу. Если в доме пусто и холодно, никого, кроме себя самого, винить не приходится. А у вас есть возможность сделать свой дом удобным и даже изысканным.

Вдруг он заговорил о другом.

— Шафтер, вы могли бы для меня кое-что сделать?

Я удивился. До того мне казалось, что он так прочно стоит на ногах, что ни в чем не может нуждаться.

— Я говорю о Нинон. Если Стейси Фоллету повезет больше, чем мне, позаботьтесь о ней. Она станет красивой женщиной, Шафтер. Она необычайно талантлива. Здесь она надолго не задержится. В ней таится нечто, что потребует себя выразить. Кем бы она ни стала, у нее не будет тихой, спокойной жизни: помешают страсть, огонь, честолюбие.

— Но она же еще ребенок.

— Долго ли девочке быть ребенком? — Он пожал плечами. — Пока она еще ребенок, а однажды утром просыпаешься, глядь — а перед тобой уже женщина, да не одна. Целая дюжина незнакомых женщин.

— Ей лучше остаться здесь. У нее будет время, чтобы разобраться в себе и понять, кто она такая на самом деле.

— Чепуха, Шафтер. Ты сам это знаешь. Человек — никто, пока сам себя кем-то не сделает. У Нинон эта работа не займет много времени. Глину, из которой она слеплена, я хорошо знаю.

Ужинали мы в тот вечер у Каина вместе с Рут и Будом. Мы говорили о книгах и о сапогах, о таинственных происшествиях и о детских мечтах, о дальних странах, где стоят древние храмы и где когда-то боги бродили среди людей. Пришел с отцом Ленни Сэмпсон и слушал, широко раскрыв глаза, пока Морелл рассказывал об Улиссе и циклопах, о Тесее и Минотавре, об Энее и возникновении Рима. Как хорошо было вот так разговаривать в теплом уютном доме! Когда разговоры иссякли, Нинон спела пару песен, и мы сели пить кофе. Потом дети отправились спать, а мы еще долго беседовали о судьбе нашего поселка.

— Вам нужен шериф, — сказал Морелл. — Скоро пойдут люди. Вместе с мирными появятся и дикие. Если не будет представителя закона, жди беды.

— А вы бы не взялись за эту работу? — спросил Каин.

Морелл ответил не раздумывая.

— Нет, — сказал он. — Я слишком известен в этих краях. Не хотелось бы накликать на всех беду. Если вы меня вытерпите, я останусь, но только не шерифом.

— Это дело для Бендиго, — сказал Сэмпсон. — Он рассудителен, но, когда нужно, может и выстрелить.

— Я же скоро уеду.

— Уэбб? — предложил Морелл.

— Нет, — сказал Каин. — Он горяч. Мне он нравится, но он опасен.

Потом мы заговорили о городских властях. Тут и родилась мысль о муниципальных законах и выборах. Сэмпсон и я предложили в мэры Каина, но он отказался. Сказал, что самый подходящий — Джон Сэмпсон, и мы решили, что, когда будет голосование, мы выдвинем именно его. Каин выдвинет.

Возник вопрос и о собственности на землю. Пока никто ничего не требовал, только Уэбб и Стюарт хотели застолбить приисковые участки у Каменного ручья. Никто, кроме Рут Макен. Она считала своей террасу, на которой стоял ее дом. Там было несколько акров земли и кусок луга за деревьями. На том лугу мы не пасли свой скот, потому что он хорошо просматривался только из ее дома.

Мы подумывали об огородах и пашне. Мы с Каином и Джон Сэмпсон сговорились работать вместе, но ведь я скоро уеду. Их отношение ко мне постепенно и незаметно поменялось: я стал охотником, добытчиком, и теперь они стали считать меня ровней.

Следующие дни мы продолжали работать. Каменная стена лесопилки уже была готова, мы начали наращивать ее бревнами. К концу недели она уже подросла до крыши.

Нили Стюарт мыл золото. Крофт утеплял дом. А еще он нашел небольшое поле, где весной собирался сажать овощи.

Поначалу Стюарту везло. Каждый вечер он рассуждал о золоте, потом стал говорить мало, но становился все более важным. Видно, дела его шли неплохо. Несколько раз он делал какие-то закупки у Рут, расплачиваясь золотом.

А вот Уэбб не слишком усердствовал, только изредка появляясь на своей золотой делянке. Он предпочитал охотиться или заготавливать дрова.

На охоту мы ходили только парой. Когда я охотился с Уэббом, всегда старался предоставить ему право на самые выигрышные выстрелы. Он стрелял метко и зря патроны не тратил. Случались и разговоры, но мне казалось, что я ему нравлюсь не больше остальных. Иногда он жаловался на Фосса, говорил, что тот ленив. Нужно, чтоб кто-нибудь, еще поменьше, чем он сам, его бы отлупил. Может, это его чему-нибудь научило бы, говорил Уэбб.

От Плутарха я перешел к «Опыту о человеческом разуме» Локка. Основатели нашей страны читали и перечитывали эту книгу. Она и вправду сильно отличалась от всего того, что мне уже довелось читать.

Иногда появлялись группы мормонов, мы давали им приют и пищу, за которую они всегда щедро расплачивались. Стейси Фоллет не появлялся, а когда я осмотрел его давний наблюдательный пост, то не нашел там никаких следов. Может быть, он решил уйти отсюда. Большинство из нас о нем позабыли, потому что надвигалось Рождество.

По воскресеньям, с самого нашего приезда, мы служили мессу. Каин или Джон читали из Библии, а Том Крофт руководил пением. Нам нравилось петь.

А потом к нам приехал Мозес Финнерли.

Мы с Каином только что водрузили наверх толстенное бревно — стропило будущей лесопилки — и остановились перевести дух. Когда на дороге возникли три всадника, к нам подскочил Уэбб с револьвером в руке. Мой винчестер тоже всегда был наготове. Если хочешь прожить подольше, иначе нельзя.

— Как поживаете, джентльмены? — осведомился худой человек с изможденным лицом и глубоко посаженными глазами. — Я — преподобный Мозес Финнерли, а вот брат — Джозеф Паппин, а это — брат Олли Троттер.

Один — приземистый крепыш с пустыми глазами, которые поначалу казались веселыми. Второй — большой, толстый, с отвисшим подбородком.

— Здравствуйте, — сказал Уэбб. — Я — Уэбб. А это братья Шафтеры.

— Очень приятно, — сказал преподобный. — Я весьма польщен. Как мы поняли, тут у вас поселение. Мы решили, что просто обязаны принести вам слово Божие.

— У нас есть слово Божие, — ответил Уэбб. — Библия в каждом доме. А по воскресеньям мы устраиваем чтения.

— Это замечательно. Но Библию нужно разъяснять, сэр. Слово Господне нельзя осквернять, распространять его должны только посвященные.

— Сойдите с лошадей, джентльмены, — сказал Каин. — Мы небогаты, но готовы поделиться с вами тем, что есть.

— Небогаты? — глянул вокруг толстяк Олли Троттер. — Мы слыхали, что у вас тут лагерь золотоискателей..

— Может быть, несколько лет назад тут и шла кое-какая добыча, — улыбнулся Каин. — Но мы здесь недавно. Собираемся заниматься торговлей и пахать землю.

На лицах приезжих мелькнуло разочарование. Но разве я им судья? Тем более что близился полдень, самое время для передышки.

Иногда замечаешь разные мелкие подробности. Например, было видно, что лошади у них не самые лучшие и прошли долгий путь. Всадники путешествовали налегке, и, если бы они не были служителями Господа, я бы сказал, что они, видимо, убрались откуда-то в спешке.

Когда они отправились ставить свою палатку, Уэбб посмотрел им вслед, сплюнул и сказал:

— Бен, тут дело нечисто. У этого Финнерли поганый глаз.

Они сели за стол вместе с нами, и те взгляды, что они то и дело бросали в сторону Лорны, доверия у меня не вызывали.

— Спасена ли ты от заблуждения, девушка? — спросил вдруг ее Финнерли, когда она проходила мимо него. — Разъясняли ли тебе милость Господню?

Каин хотел что-то сказать, но я его опередил:

— Она еще не успела нигде заблудиться, преподобный отец, и спасать ее нужды нет.

— Об этом судить Господу, — повернулся он ко мне.

— Вы правы, отец. Он будет судить всех нас.

Мои слова и я сам не слишком ему понравились. Но, похоже, чувства оказались взаимными, так что я не обиделся. Я уважаю слуг Господних, но мой скромный опыт говорил, что для спасения души многие из них сами нуждаются в помощи своих собратьев. Мы, Шафтеры, всегда почитали Христа любящего и всепрощающего, и вряд ли я ошибся, когда решил, что в Мозесе Финнерли тлеют уголья из дьявольского костра.

Он принялся читать длинную и витиеватую молитву, а я, особенно, когда голоден, предпочитаю слуг Господних, которые умеют сказать то, что требуется, коротко и сжато. Тем более что в его молитве больше всего говорилось о том, что Господь запрещает, а не о том, что Он прощает.

Закончив молитву, Финнерли помолчал, а потом сказал:

— Тот большой дом, что стоит на террасе… он чей?

— Там живет вдова Макен, — сказала Хелен, — прекрасная женщина.

— В этом я не сомневаюсь, — ответил Финнерли.

И тут, легка на помине, постучалась и вошла сама Рут вместе с Нинон. На лице Каина мелькнула тень неудовольствия.

Все, за исключением Олли Троттера, встали. Каин представил приезжим миссис Макен, и я заметил, что их лица стали такими умильными — чуть слюнки не потекли.

— Миссис Макен, мы странники, которым негде приклонить головы, — сказал Мозес Финнерли. — А у вас большой дом. Сможете ли вы нас приютить?

Она поглядела на него холодным, изучающим взглядом, потом улыбнулась:

— Мой дом не так уж велик, а для троих и вовсе мал.

— Для троих?

— Да, святой отец. У меня есть сын. Боюсь, вам придется поискать себе что-нибудь, но обычно вновь прибывшие в наше селение сами о себе заботятся. Мы готовы поделиться едой, хоть у нас самих не густо, но дома наши очень малы.

— Да нам нужна самая малость, — сказал брат Джозеф Паппин. — Уголочек, чтоб от ветра прикрыться. И все.

Рут перестала улыбаться.

— Не сочтите за черствость, но в моем доме для мужчин места нет. Вы и сами должны понимать, что на постой у женщины одинокой рассчитывать неприлично.

Ему это не понравилось, но он все же вежливо поклонился:

— Да, да, конечно. Я не подумал. Вы упомянули о сыне…

— Он еще совсем мальчик.

Она присела. Хелен подала ей кофе, и разговор продолжился. Рут Макен была не дура, так что, похоже, гости пришлись ей по душе не больше, чем нам с Уэббом..

— Издалека ли вы изволили прибыть? — спросила миссис Макен.

— Издалека. Но нет такого пути, который мы бы не одолели, чтоб донести до вас слово Божие.

— Вы приехали с Запада?

Финнерли словно пропустил ее вопрос мимо ушей и принялся разглагольствовать о Боге и делах Его, а я пил кофе, и мне казалось, что это сам дьявол цитирует Писание, чтобы добиться какой-то своей цели. Однако это было несправедливо — что я знал о них и их прошлом? Вдруг окажется, что они достойные и приличные джентльмены? Правда, как я сам себя ни укорял и ни уговаривал, поверить в это все равно не мог.

— Завтра мы устроим службу и будем рады видеть вас всех, — сказал преподобный Финнерли.

— А мы будем рады вас послушать, — ответил Каин и встал. — Уже поздно. Если хотите, устраивайтесь прямо здесь на полу, джентльмены. Сожалею, что не можем предложить вам ничего получше.

Они переглянулись.

— Разве тут нет пустого дома? Может, где-нибудь народу поменьше? Мы очень устали и…

Тут меня словно бес попутал.

— Может быть, у Дрейка Морелла? — предложил я.

Финнерли дернулся, будто в него всадили нож.

— Морелл? Он здесь? И вы приютили такого человека? — Его голос вдруг зазвенел: — Он убийца! Злодей, настоящий злодей!

— У нас он ведет себя мирно, — сказал Джон Сэмпсон, — и мы не замечаем за ним ничего дурного.

— Он игрок, убийца и насильник! — кричал Финнерли.

— Мне показалось, что он настоящий джентльмен, — сказала Рут Макен. — Я уверена — он честный человек.

Финнерли хотел продолжать, но осекся — что-то в лице Каина или в моем его остановило. Он сдержался, но глаза преподобного сузились и были полны ненависти.

— Его все равно повесят, — заявил он. — Здесь таким не место!

Он резко повернулся и вылетел вон. Паппин и Троттер потащились следом.

— Помолчал бы, — сказала Хелен. — Нечего наседать на мистера Морелла.

Я закрыл было дверь, но Рут сказала:

— Оставьте ее пока открытой, мистер Шафтер. Здесь не мешает проветрить.

— Чтобы проповедовать слово Божие, следует уметь хоть немного прощать, — сухо заметил Сэмпсон. — Мистер Морелл побывал в переделках, не сомневаюсь. Но ведь и у нас всякое случалось.

— Джон, я вот все думаю, — сказал Каин, — не посеять ли нам овес? Я тут видел дикий овес, он должен хорошо расти, а у нас будет чем кормить лошадей.

Женщины занялись бумажными украшениями для рождественской елки. Каин опять принялся за гвозди. Я уткнулся в книгу и, время от времени отрываясь от Локка, прислушивался к тихому журчанию разговора, к едва слышному потрескиванию поленьев в очаге, к тем спокойным звукам, которые исходят от трудящихся рук. Вечер не отличался от многих других, но я, к счастью, уже тогда догадывался, что через много лет именно такие вечера я буду вспоминать с нежностью.

Когда я прочел у Джона Локка о знании и суждении, я снова задумался о Дрейке Морелле и о выходке преподобного Финнерли.

Это вроде той истории со вспорхнувшей птицей, которая предупредила меня, что в кустах притаился Стейси Фоллет. Я ведь не знал наверняка, есть ли там кто, но, раз она вспорхнула, предположил, что есть. Судить же о Дрейке Морелле мы могли только по его нынешнему поведению и по тому, что он рисковал жизнью, спасая чужих детей. Это было то, что мы видели сами и знали достоверно, и мне этого хватало, чтобы не судить его строго, не имея для этого достаточных сведений.

Оторвавшись от книги, я посмотрел на всех, кто был в комнате, и вдруг почувствовал себя отделенным, как бы отрезанным от них. Как будто моя мечта уже осуществилась, и я вот-вот вырвусь в дальние края и стану наконец кем-то. Но кем? Все здесь такие разные, но цельные. Или, может быть, мне лишь только так кажется?

Этан — охотник, неотъемлемая часть гор и лесов, как волк, олень или барсук. Каин — ремесленник, руки которого умели гнуть сталь точными и уверенными движениями, а отложив молот — держать и оглаживать только что созданную вещь. И Джон Сэмпсон — человек добродетельный, богобоязненный, терпеливый и прощающий, но сильный и уверенный в себе.

А кто я?

Мне даны плоть и разум, такие податливые и восприимчивые, и лишь от меня зависит, каким содержимым я их наполню. Конечно, кое-что зависит от предков, кое-что от окружения, в котором я живу, от тех людей, с которыми сталкиваюсь, и все же — главное в моих руках.

Каким человеком мне суждено стать? Что же я должен делать, чтобы стать человеком?

Глава 13

Сочельник был ясным и морозным. Утром выпал легкий снежок и прикрыл прогалины, оставшиеся после оттепели и ветров.

К этому времени преподобный Мозес Финнерли и компания с помощью Нили Стюарта уже успели соорудить себе что-то вроде землянки на склоне холма рядом с поселком.

Этан, Уэбб и я охотились без передышки, чтобы обеспечить рождественский стол свежим мясом. Неплохим охотником оказался и Олли Троттер — ему удалось подстрелить лося и оленя. Так что еды к празднику у нас было вдоволь.

Каждую свободную минуту мы тратили на строительство. Нам удалось подвести лесопилку под крышу и сложить в ней очаг. Теперь до весны тут можно было устраивать общие встречи и вечеринки — пока лесопилка не начнет работать. Потом мы построим школу и церковь. Пока не будет церкви, все службы будут проходить в школе.

Дрейк Морелл трудился наравне со всеми, выполняя черную работу: таскал бревна, корчевал кустарник и собирал дрова, чтобы у того, кто умеет работать с инструментом, оставалось побольше времени.

Однажды я заговорил с Мореллом о преподобном Финнерли. Он с усмешкой глянул на меня.

— Ничего удивительного, что я ему не нравлюсь. У него есть все основания меня не любить.

— Отчего же?

Он пожал плечами.

— Вы, Бендиго, еще не видели — иногда я перебираю со спиртным и делаюсь довольно неприятным. Не дерусь, нет! Ничего такого. Но делаюсь ехидным, саркастичным и начинаю кого-нибудь донимать злыми шутками. Лучше всего не обращать на них внимания.

— А этот преподобный — воплощение всего, что мне отвратительно в людях, — продолжал он. — Узколобый, нетерпимый и подлый. Он весь такой елейный, словно бы святой. А вот то, что он проповедует, по-моему, совсем не христианство. Да он и не проповедует, скорее мечет громы и молнии. Как будто нас всех, кроме него, обуял дьявол, и только он может всех спасти.

Интересно. Морелл говорит то же самое, о чем и я подумал вначале.

— А эти — Паппин и Троттер?

— Олли Троттер — плохой человек. Финнерли спас его от суда Линча, и Троттер остался при нем. Он убивал из засады, воровал лошадей, словом, везде, где он появлялся, случалась беда. Хорошо владеет оружием, но никогда не выйдет на честный бой. После того как Финнерли спас его шею от веревки, он клянется, что раскаялся. Но я не верю. Ни на мгновение. Самый умный из них — Паппин. На собраниях он ходит по рядам с тарелкой для пожертвований. Уж он-то точно знает, с кого можно сорвать куш. Эту святую троицу выгоняли из полудюжины поселков. Они начинают с проповеди, а заканчивают тем, что пытаются прибрать к рукам власть. И здесь попробуют, поверь мне. Финнерли меня не любит, потому что однажды я задавал ему некоторые религиозные вопросы.

— Не думал, что вы религиозны.

— Я не религиозен. По крайней мере, в общепринятом смысле. Когда я был маленьким, меня учил Библии один прекрасный человек. Он был великим ученым, знал древне-еврейский, греческий и латынь лучше, чем я английский. Ему нравилось читать Библию и рассуждать о ней. Мы много времени проводили вместе, и я многое от него узнал… невольно, конечно, ведь я был еще мал. А эти, вроде Финнерли, меня раздражают. Но пока я трезв, терпеть можно. Лучше их вообще не замечать. Но стоит мне выпить, как черт начинает меня подзуживать, и я начинаю с ними спорить и издеваться над их якобы праведностью.

— Ну ничего. Надолго он здесь не задержится.

— Не стоит тешить себя этой мыслью. Если сможет, то останется. На Западе их компанию поджидают большие неприятности. Если они смогут, останутся непременно.

Позже я пересказал слова Морелла Каину и Джону Сэмпсону.

— Может быть, оно так и есть, но пусть у них тоже будет шанс, — сказал Джон. — Это простая справедливость. Они мне не нравятся, но пока ведут себя пристойно.

Дрейк Морелл вдруг исчез за неделю до Рождества. Мы заметили, что его нет, только дня через три, но когда я поделился тревогой с Рут Макен, она сказала:

— Когда он уезжал, то просил Буда приглядывать за домом. С тех пор Буд там ночует, ему нравится.

А вернулся Морелл как раз в ясный и морозный день Сочельника. Он привел двух тяжело навьюченных лошадей. Был в форте Бриджер, в тамошней лавке. Оказалось, что он уже давным-давно заказал для нас всех подарки из Солт-Лейк.

Каин хорошо протопил лесопилку, и мы собрались там на службу. Не успел хватиться Финнерли, как службу начал Джон Сэмпсон. Он еще на Востоке и во время нашего долгого пути руководил молитвенными собраниями. Он был красив и сед, а говорил просто и искренне. Его слова приносили подлинное облегчение — он был добр по-настоящему, а таких мало. Не только у нас здесь, но и везде.

Конечно, Финнерли наши вольности не понравились. Я сидел сразу за ним и видел, как он ерзал, соображая, как бы занять место ведущего. Но мы заранее сговорились: не хотели, чтобы на нашей службе грозили громами и молниями и призывали Господа обрушить свой гнев на наши головы. Нам хотелось, чтобы наше собрание было полно благодарения и радости, ибо нам удалось выжить.

Мы пели старые церковные гимны и простые песни из тех, что нам нравились, а Нинон опять спела «Дом, милый дом». Полные радости и света, мы разошлись по домам, чтобы ожидать Рождества.

Пока все укладывались, я заглянул на конюшню проведать скотину. На улице я прислушался к ночным звукам. Ничего необычного слышно не было, но что-то меня тревожило. Я вышел из поселка и поднялся на холм, чтобы оглядеть окрестности, и увидел вдали слабый огонек. Может быть, это был костер.

Но откуда там костер? Место там для этого мало пригодное. Может быть, тут просто обман зрения, и костер находится гораздо дальше, чем мне показалось.

Я вернулся домой. Нужно было прихватить винтовку. Свет в доме уже погасили. Я осторожно приоткрыл дверь, меня обдало теплым воздухом. На цыпочках я вошел внутрь. Огонь почти потух, и лишь слабые отсветы умирающего пламени плясали по стенам.

— Что случилось, Бен? — спросила Лорна и села в кровати.

— Там на равнине какой-то огонь.

— Костер?

— Место для стоянки неподходящее… Вдруг это сигнал бедствия?

— Кто же там может быть?

— Санта-Клаус, — сказал я. — Может, один из его оленей сломал ногу.

— Не шути, Бен. — Она встала и подошла ко мне в ночной рубашке. — Можно, я пойду туда с тобой вместе?

— А что, кто-то уже идет?

— Ты. Я знаю.

— Это прогулка не для девушек. А вдруг там западня?

Эта мысль пришла мне в голову только сейчас. Может быть, таким способом кто-то пытается выманить нас из поселка? Но вообще-то огонь горит неподалеку от тракта, и там мог оказаться просто какой-то заблудший странник. А сегодня ночь перед Рождеством.

Я уселся, чтобы переобуться в мокасины, в них шаги почти не слышны. А когда встал, Лорна тоже была уже почти одета.

— Я с тобой, Бендиго. Подожди немного.

А почему бы и нет, в конце концов? Она хороший стрелок, а мне может понадобиться прикрытие. Нет, я, конечно, полный дурак. Нельзя брать девушку на такое дело. Я написал записку Каину, и мы выскользнули в ночь.

Лошади едва не застонали, когда мы их седлали. И опять Лорна опередила меня. На небе висели крупные звезды, а снег сверкал миллионами крохотных бриллиантовых искр.

— Бен, что там? — волновалась Лорна.

— Может, западня. А может, кто-то попал в беду или ранен. Подъедем поближе и посмотрим. Главное, не волнуйся пока.

Мы ехали, держась поближе к деревьям и кустам. Останавливались несколько раз, чтобы приглядеться к окрестностям, но ничего подозрительного не заметили. Мы видели только один костер. По мере нашего приближения он делался все меньше, как будто заканчивалось топливо.

Деревья редели, наше прикрытие становилось все прозрачнее. Вдруг мы увидели то, чего раньше не замечали: ярдах в пятидесяти от костра на снегу чернело пятно.

— Бен, там лошадь, — сказала Лорна. — Точно, лошадь.

— Тогда должен быть и всадник. Не думаю, чтоб лошадь сумела бы сама развести огонь.

Объезжая костер по кругу, мы постепенно приближались. Действительно, лошадь. А вот и человек… или тело, рядом с костром.

Кто бы ни был этот человек, видно, что он просто поджег низкорослый кустарник. Когда я впервые его увидел, он горел ярко, а потом начал угасать.

— Согрей руки и перестань нервничать, — приказал я Лорне. — Стрелять будем только в крайнем случае.

Я спрятал винчестер в чехол и вынул револьвер. Мы подъезжали все ближе.

Человек лежал не двигаясь. Или спал, или был без сознания. Он лежал прямо на мерзлой земле, и от огня ему пользы было мало.

Я спешился и подошел.

Индеец! Похоже, у него сломана нога.

Не спуская с него глаз, я подбросил веток в огонь и подозвал Лорну.

Индеец вдруг очнулся. Он поднялся на руках и повернулся ко мне. И тут я его узнал.

Не скоро я забуду это лицо. Это был тот самый юный воин, который хотел оставить у себя Мэй Стюарт и убить Ленни Сэмпсона.

Он схватился за револьвер, но я выбил оружие у него из рук.

— Угомонись, — сказал я. — Положение у тебя аховое.

Грудь его охотничьей стеганки была в крови. Кажется, его еще и подстрелили.

И тут я увидел — за что.

На его ремне висел скальп, свежий скальп с белого человека.

Глава 14

Его глаза горели ненавистью. Я стоял над ним с револьвером в руке, и он был уверен, что сейчас я его пристрелю. Скольких же можно избежать бед, если именно так и поступить!

— Бен, он ранен. Его подстрелили, — сказала Лорна.

— Вижу. А еще у него два свежих скальпа. Они не индейские. Я за ним присмотрю, а ты приведи мою лошадь.

Она смотрела на меня в упор, пока я не покачал головой:

— Я никогда не стрелял в беспомощного человека, но он бы уж точно выстрелил. У них к таким делам другое отношение.

— Они могут меняться.

— Надеюсь, — сказал я. — Потому что это тот самый парень, который похитил Мэй и Ленни.

Она уставилась на индейца.

— Не может быть.

— Приведи лошадей, Лорна. На таком морозе ему лучше не станет.

Я нагнулся, чтобы отобрать у него нож и томагавк, и он вцепился в меня. Пришлось его ударить. Сильно ударить.

— Веди себя прилично, краснокожий, — сказал я. — Я пытаюсь спасти твою шкуру. Только вот не знаю зачем.

Когда Лорна привела лошадей, я уложил его поперек седла, связав прежде руки. Не хотелось, чтобы он вдруг унесся на моем жеребце, да еще, возможно, прихватив в поводу коня Лорны.

Наверное, ему было больно, когда я перекидывал его через седло, но он не издал ни звука. Только продолжал сверлить меня глазами. Я взялся за повод, и мы двинулись к дому.

— Держи оружие наготове, — приказал я сестре. — Чуть что — стреляй.

Не думаю, чтобы она это сделала, хотя про женщин ничего нельзя знать заранее. Сказал я это только для того, чтобы запугать индейца. Слов не поймет, но суть уловит.

Я ничего не имею против индейцев. Они дикие люди и борются с нами теми способами, которые им привычны. Но только они не столько дерутся за свою страну, сколько воюют ради самой драки. Ни один из них не имеет права жениться или считаться полноправным воином, пока не снял скальп хоть с одного убитого им человека. Свои победы они отмечают так же, как это делали рыцари при дворе короля Артура.

Мы вернулись в поселок, и я разбудил Каина. Вместе мы затащили индейца в дом и уложили у огня. Лорна разбудила Джона Сэмпсона. Мы вправили индейцу ногу и наложили шины.

— Пусть лучше побудет связанным, — сказал я. — Он не понимает, что с ним происходит. Наверное, думает, что мы его лечим, чтобы потом прикончить.

— Чьи же у него скальпы? — спросил Каин. — Он посмотрел на часы и сказал: — Ну, с Рождеством Христовым! Уже час ночи.

Мы все поприветствовали друг друга, а потом я повернулся к индейцу.

— И тебя тоже — с Рождеством!

Он зыркнул и сплюнул.

— Что ж, выдержки у него хватает, — сказал я. — Лорна, иди спать. Скоро утро.

Джон Сэмпсон отправился домой, а Каин раскурил трубку.

— Снега не было, должно быть, его следы сохранились, — сказал он.

Мы глянули друг на друга, одновременно подумав о том, чем же все это может кончиться. Этот индеец убил двух белых. Судя по волосам, одна из убитых — женщина. А у этих белых наверняка остались друзья.

— Поспи, Каин, — сказал я. — Я подежурю.

— Хорошо. — Он встал. — Признаюсь, устал страшно. Но ты в окно поглядывай.

— Ты не похож на Санта-Клауса, — сказал я индейцу. — И если ты преподнесешь нам подарок, то наверняка он нам не понравится.

Я подогрел суп и взял ложку.

— Давай открывай рот, — сказал я индейцу. — Буду тебя кормить.

Он плюнул в мою сторону, и я улыбнулся.

— Эй, храбрый воин! Ты что — испугался?

Он посмотрел на меня, потом открыл рот, и я, ложка за ложкой, скормил ему целую миску супа, — руки-то у него были связаны.

— Ты бы поспал, краснокожий.

Я приготовил себе кофе и принес сверху сразу две книги, которые на этот раз дала мне миссис Макен: «Опыты» Монтеня и «Странствия» Вильяма Бертрама.

Так хотелось поскорее прочесть их, что я принялся читать по куску то из одной, то из другой книги. Бертрам был ботаником, охотником за растениями, и очень много написал о племенах чероки и криков, которые обитали в Теннесси, Каролине и Джорджии.

Читал я до самого рассвета. Индеец не отрывал от меня взгляда. Наверное, он раньше никогда не видел, как люди читают, и, хоть он не произнес ни слова, его глаза горели любопытством.

Странное получилось рождественское утро. На печке висели чулки с подарками для каждого, а за минуту до появления всей компании Лорна повесила еще один чулок.

Индеец все же поспал немного и теперь следил за Лорной своими черными, ничего не выражающими глазами. Потом прибежали десятилетняя Энн и четырехлетний Бобби и бросились к чулкам.

Здесь оказались чулки для Каина, для Лорны, для Хелен и для меня. Потом Лорна отцепила тот последний чулок и положила его на колени индейцу. Он молча смотрел то на чулок, то на нее.

Я перерезал веревку на его руках. Несмотря на боль, он не стал растирать кисти, а как кошка следил за нами, разглядывая, как мы раскрываем чулки и вынимаем оттуда вещи.

Энн получила деревянную куклу в платье, сшитом Хелен и Лорной. Бобби — полдюжины деревянных солдатиков и пару индейцев. Индейцы нам с Каином особенно хорошо удались. Еще были леденцы, попкорн и много всякой всячины для малышей.

В моем чулке был вязаный красный шарф от Лорны и красивый новый топорик от Каина.

Индеец потряс свой чулок, потом полез внутрь. Первое, что он вытащил, оказалось леденцом. Он уже успел заметить, что делают дети с леденцами, поэтому полизал его, а потом сунул в рот. Еще ему достался попкорн, старый складной нож Каина, серебряная пуговица, мешочек с цветными бусами и несколько иголок — они пользовались у индейцев огромным спросом. И снова — попкорн, снова — леденцы. Он внимательно изучал каждый предмет.

Хелен хлопотала с обедом, ей помогала Лорна. Каин кормил скот во дворе, как вдруг стремительно вошел в дом и схватил ружье.

— Бендиго!

Он махнул, чтобы я вышел. Я прихватил свой винчестер и присоединился к нему. На улице нас уже ждали Стюарт, Крофт и Сэмпсон. Все смотрели туда, где посреди равнины выделялась группа всадников. Они приближались.

— Кто это, как вы думаете? — спросил Уэбб.

— Похоже, они ищут индейца.

— Индейца? — спросил Уэбб. — Я не видел никаких индейцев.

— У нас в доме лежит один. Он ранен.

Уэбб распахнул дверь и заглянул внутрь. Индеец лежал, глаза его были закрыты. Он был болезненно бледен, а рядом лежали подарки.

— Если им нужен этот, пусть забирают.

— Нет, — сказал я.

Он посмотрел на меня.

— Бендиго, — сказал он. — Мне кажется…

— Уэбб, мы с Лорной нашли его раненным, — прервал я его. — При нем были два скальпа, но он ранен и беспомощен, а сегодня — Рождество.

— Два свежих скальпа? Да я сам его пришью!

— Нет, Уэбб, оставь его в покое.

Он сверлил меня глазами.

— Черт возьми, Бен. Ты хороший парень, но будь я проклят, если какой-нибудь краснокожий убийца появится здесь…

— Это мы привезли его сюда, Уэбб. Если бы мы оказались в его деревне, то были бы в полной безопасности. Давай отплатим ему тем же.

— Ты там не был в безопасности, совсем недавно. Ты и Мэй! За это его стоит убить.

— Там не деревня, а лагерь. Лагерь — другое дело.

Подъехали всадники, целая дюжина. Остановились.

— Здорово, ребята. Мы выслеживаем индейца. Он — убийца. Убил двоих наших, а мы всадили по пуле в него и в лошадь.

— Мы видели следы сапог и мокасинов около того места, где он упал. Вон там, — сказал другой. — Он у вас?

— Он в доме, — сказал Каин.

— Отлично! — один из них спрыгнул с лошади. — Давай лассо, Эд. Потащим его на веревке.

— Нет, — сказал Каин.

Они все уставились на него. Огромный бородач нагнулся.

— Я правильно расслышал, ты сказал — нет?

— Правильно.

— Ты хочешь сказать, что защищаешь этого вора и убийцу?

— Я не видел, что он натворил, а если бы видел, наверное, чувствовал бы то же, что и вы. Но мы нашли его умирающим на снегу. Мы привезли его в дом. Сегодня Рождество, джентльмены, и он останется здесь.

Они не могли поверить своим ушам. Да и как было на это рассчитывать? Белые, кроме тех, кто очень долго прожил на Западе, всегда относились к индейцам только как к опасности или препятствию на своем пути. Индейца нужно смести или раздавить, как клопа.

Другое дело — военные. Эти уважали индейцев как настоящих воинов. И те белые, что поселились в горах, — они тоже научились и понимать, и принимать их.

— Слушайте меня! — заговорил человек с напряженным лицом, крутыми скулами и лихо закрученными усами. — Мы приехали за этим индейцем, и мы его заберем. Либо вы нам его отдаете, либо мы забираем сами.

— Джентльмены, вы далеко от дома, а сегодня Рождество, — сказал я. — Мы приглашаем вас разделить с нами угощенье. Индейца мы вам не отдадим, а забрать его вам будет непросто. Кто-нибудь из нас, возможно, умрет, — добавил я, — но и вы поедете домой с телами поперек седел. Мы не хотим неприятностей. Но мы здесь живем, и если кто-то начнет стрелять, так только мы.

Уэбб шагнул ко мне.

— Я тоже так думаю.

Приезжие вдруг обернулись, услышав кашель у себя за спиной, и увидели Рут Макен — в руках у нее было ружье.

Показался Дрейк Морелл. В черной куртке и с шестизарядным револьвером. Мы поняли, что почти все пришельцы знали его в лицо.

— Я тоже здесь живу, джентльмены, — сказал он. — Мы все заодно.

Глаза у них забегали. Из сарая вышел Этан с винчестером наперевес.

— Этот краснокожий убил наших друзей, а вы его защищаете, — запротестовал бородач. — Мы это так не оставим!

— Как вам будет угодно, — сказал я. — Но мы надеемся, что на этом дело закрыто. Нам не нужны неприятности, джентльмены, и не забывайте, что у индейцев принято снимать скальпы, а вы — чужаки на их земле. Мы не забудем о том, что он совершил, тем более, что у нас самих с этим парнем случались разногласия. — Тут на меня зыркнул Уэбб. — Тем не менее мы подобрали его раненным и замерзшим и принесли к нам в дом. Если вы хотите его достать — подождите, пока он не уйдет отсюда, и гоняйтесь за ним на его территории.

— Вы чокнутые! — Глаза бородача метались туда-сюда. — Вы слепцы, дураки чертовы!

— Возможно, но вам придется это стерпеть, — сказал я. — Вы присоединитесь к нашему столу, джентльмены?

— К черту! — Усатый развернул лошадь первым. — Вы еще о нас услышите. Попомните это!

Они уехали, а мы все смотрели им вслед. Рут оставалась на месте, пока они не скрылись из глаз, потом подошла ближе.

— Что тут случилось?

Мы все ей рассказали, и она вошла в дом. Индеец лежал на соломенном тюфяке у огня, а рядом с ним стояла Лорна, держа в руке револьвер.

Рут, которая знала язык племени сиу как настоящий индеец, попыталась с ним заговорить. Потом перешла на другое наречие. К ней присоединился Этан.

— Он шошон, мэм, — сказал он и обратился к индейцу, используя знаки.

Шошон не отвечал.

Уэбб смотрел на него сверху вниз.

— Это он приставал к Мэй?

— Он не приставал, — сказала Мэй. — Может быть, он бы и начал, но Этан с Бендиго меня выручили.

— Его вздернуть мало, — сказал Уэбб. — Эти люди правы.

— Ты же был с нами заодно? — спросил Каин.

Уэбб резко повернулся к нему.

— А как же иначе?

Вот таким был Уэбб. Человек тяжелый, полный горечи. О его прошлом никто ничего не знал. Если он когда-нибудь чего-либо боялся, то не показывал вида. Он часто и по разным поводам не соглашался с нами, но, как только появлялась опасность, он всегда становился в строй.

В то рождественское утро, глядя всадникам вслед, я радовался, что мы вместе, что мы сумели отстоять то, во что верили, пусть даже наша вера — сумасбродство и безумие.

А наши женщины? Хелен, Рут Макен, Лорна и даже миссис Сэмпсон, которая вдруг появилась в дверях своего дома с ружьем наперевес — до того я никогда не видал ее с оружием, — наши женщины оказались ничуть не слабее, чем те из Баварии, о которых рассказано у Монтеня.

Когда император Конрад III длительной осадой принудил сдаться оборонявшийся город, он разрешил женщинам покинуть его, взяв с собой только самое ценное: то, что можно было вынести на себе. Они взвалили на свои спины мужей и детей и вышли из города. Император, который поклялся убить всех мужчин, поразился их мужеству и позволил им уйти.

День Рождества выдался теплым и тихим. Мы замечательно поужинали у Рут Макен, беседовали и пели песни. Индейца пришлось прихватить с собой, — боялись, что он что-нибудь натворит в наше отсутствие. Он лежал на полу, вылупив на нас глаза, и, наверное, дивился, как мы бы дивились каким-нибудь их праздникам и обрядам.

Дрейк Морелл рассказывал нам о юге, о Чарльстоне и Атланте и немного о Бостоне. Похоже, он долго там прожил, но порой в его речи проскальзывал странный акцент, необычная интонация, которые приводили меня в недоумение. Правда, здесь, на Западе, мы привыкли не задавать лишних вопросов. Мы звали человека так, как он сам хотел, и судили о нем только по его поведению. Все остальное оставалось его личным делом.

Этот день был для меня важен, может быть, даже драгоценен, им заканчивалась одна жизненная полоса и начиналась другая. Иногда мне кажется, что то был последний день моей юности, но тогда я об этом не догадывался. Да, я еще пробуду дома несколько дней, до Нового года, а наутро сяду на коня и ощущая на бедре тяжесть револьвера, отправлюсь в путь, в далекий Орегон. На поясе у меня будет спрятано накопленное всеми нами золото для покупки стада. Наш первый общий вклад в будущее благосостояние.

Заслужил ли я доверие общины? Правы ли они, доверяясь мне? Что же такого я совершил, чтобы они так мне верили?

Я бередил себе душу, пытаясь заглянуть за горизонт. И в то же время знал, что сделаю все, что должно быть сделано. Я стану мужчиной на пути, ведущем вдаль.

Загрузка...